Dammerung

Глава 8, "Буря и натиск" "альтернативное название"или "Как автор придумывал обоснование для дуэли на цепном мече и силовой шпаге над мостом через лаву" "другое альтернативное название"или "Две руки хорошо, а четыре лучше" ...и плазма, много плазмы!

Глава 8: БУРЯ И НАТИСК Города Брюмера жили кровью планеты. Все они запускали корни вглубь кипящих недр, чтобы согреться и напитаться их энергией. Еще первые колонисты пробурили на северном континенте множество геотермальных скважин, вокруг крупнейшего скопления которых и образовалась столица. Уже тысячи лет к их скалобетонным цилиндрам, пронизывающим Нижний Город, лепились тесные жилища простолюдинов. Трубы же, напоминающие церковные органы, возносились выше самых грандиозных дворцов поверхности и изрыгали в атмосферу клубы отработанного пара. Каждую из скважин обхватывало кольцо электростанций, усмиряющих ярость подземных стихий. Эти внушительные сооружения, увитые трубами и защищенные монолитными стенами, внутри напоминали лабиринт пещер и туннелей. Древние технологии, едва поддающиеся пониманию современных жителей планеты, позволяли им не только превращать мощь недр в энергию, но и запасать ее излишки в виде стабильной электроплазмы. Наполненные решетками из магнитных стержней хранилища-конденсаторы удерживали в себе огромное количество этого вещества, незримо струящегося под их свинцовой броней. Казалось, что воздух рядом с конденсаторами дрожит от мощи – хотя в геотермальном комплексе Скважины-9, расположенном прямо над подступающим к поверхности магмовым потоком, стояла такая жара, что это могло быть попросту знойным маревом. Мирские адепты, следившие за электростанцией, относились к громадным коробкам конденсаторов с благоговейным страхом, а их лазурную кровь почтительно именовали “жидкой молнией”. Бойцы Конкордата, похоже, разделяли чувства адептов, которых Эмтиссиан приказал отвести подальше и запереть в складских помещениях, опасаясь, что давние убеждения могут заставить их перейти на сторону захватчиков. Даже видавшие виды служаки старались держаться подальше от низко гудящих громад, расставленных в шахматном порядке на главном уровне электростанции. Впрочем, любые предрассудки, подпитываемые боязнью неизвестного, меркли на фоне того факта, что конденсаторы выглядели отличным укрытием от взора и пуль скитариев. Воины Омниссии уже проникли внутрь электростанции, взяв штурмом ее бронированные врата, и теперь методично продвигались вглубь, зачищая один пещерный зал за другим, к энергохранилищу, где скрывался сам Эмтиссиан и его избранная когорта. Люди, которыми он командовал, знали свое дело и готовы были сражаться – не за Конкордат, трусливо загородившийся их телами, но за свои дома и семьи, которым захватчики не уготовили ничего, кроме полного уничтожения. В качестве их подготовки и снаряжения Эмтиссиан был уверен, как в своих собственных. И все же для тех, кто принял на себя атаку в главных залах электростанции, эта битва стала последней. Воинство Механикус обрушивало настоящий шторм на любую позицию, с которой по ним открывали огонь: молнии разносили на части трубы и перекрытия, вспышки гальванических пуль метались под высокими сводчатыми потолками, и вой раскаленных осколков мешался с визгом беснующихся электродервишей. Все чаще сквозь шум помех, навеянных техноколдовством атакующей армии, в воксе Эмтиссиана слышались предсмертные вопли, доносящиеся из штурмуемых помещений. Он старался вытеснить их из головы. – Энактор, – из мрачных мыслей Эмета вырвал подошедший сзади Льер. Голос адъютанта дрожал, как и его руки, нервно сжимающие широкий планшет ауспика. – Они взяли третий зал. – Потери противника? – Эмтиссиан надвинул на глаза прозрачное забрало. Обзорное бронестекло подернулось тепловыми разводами инфракрасного режима. – Незначительные. Похоже, отделение Санда не успело подорвать свою бомбу, сир. – Что ж, значит, нам надо оказаться быстрее, – отвлеченно проговорил Эмтиссиан, вглядываясь в темноту по ту сторону широкого моста. Только он отделял их теперь от надвигающейся волны захватчиков. Мост производил впечатление надежного сооружения, какое не возьмешь и тонной фицелина. Иначе и быть не могло, ведь он тянулся над многокилометровой пропастью, на дне которой кипело море расплавленного камня, питающее электростанцию. Даже на такой высоте его жар отображался на термовизоре Эмтиссиана вихрящимися и свивающимися потоками. Но мост, крытый цельными пластинами керамита, оставался прохладно-голубым на общем зеленовато-золотистом фоне. И когда на его противоположном конце вырисовались холодные, синие, металлические фигуры, Эмет прош[оппа!]л в вокс: – Фаза один. Бойцы Конкордата синхронно открыли стрельбу. Завыли мультилазерные турели. На узкий балкон, куда вышли воины-машины, хлынул ливень огня и разрушения, и Эмтиссиан позволил себе на миг ощутить злорадное удовольствие, увидев, как во все стороны полетели искореженные детали, куски искусственной плоти и клочья багряной ткани. Скитарии, не дрогнув, ринулись вперед. Преодолеть мост, вонзиться в сердце сопротивления, задавить противника, прежде чем он успеет убить еще больше. Это вполне соответствовало тому, что Эмтиссиан успел узнать о боевых протоколах Артифициона. Он ухмыльнулся под забралом и покрепче стиснул в руках винтовку. – Фаза два, – произнес он. Среди конденсаторов поднялся шорох и топот: солдаты спешили покинуть позиции и укрыться за баррикадой, сооруженной среди обесточенных панелей управления в задней части энергохранилища. Лишь заблокированные турели продолжали стрельбу, поливая керамитовый мост жгучими лучами, пока одна из них не взорвалась, разнесенная в клочья очередью гальванических пуль, а за ней последовали и остальные. Один из осколков чиркнул по шлему Эмтиссиана, когда тот забирался в укрытие среди взволнованных бойцов. В голове загудело, изображение перед глазами подернулось сеткой трещин. Выругавшись, он оперся на заботливо подставленную руку адъютанта и сорвал с себя помятый шлем. В лицо как будто дохнуло летним зноем. – Что там, Льер? – Сто процентов в радиусе поражения, сир! – перед глазами Эмета возникла аспидно-серая доска ауспика, на которой тревожно мигали красные точки, сближающиеся с линией обороны. – Фаза три! – выкрикнул он и, бросившись вниз, зажал уши руками. Заряды, заложенные под конденсаторами, были не так уж и мощны, но ударная волна от нескольких синхронных взрывов ощутимо толкнула в баррикаду, к которой он привалился спиной. Последовавший за ней выплеск энергии, напротив, оказался почти неосязаем. Эмтиссиан уловил лишь гул, как от далекого мощного прибоя, и ощутил, как волосы на голове пытаются подняться дыбом. Но в следующее же мгновение на него [ну уж нет]лынул пронзительный, пробирающий до костей, всверливающийся в самый мозг вой машин, выходящих из строя. – Фаза четыре! – рявкнул он, пытаясь перекричать какофонию, и вскочил на ноги. Люди открыли огонь еще до того, как он закончил приказ. Никто не нуждался в подсказках, что делать с механическими воинами, пока те, оглушенные и дезориентированные, пытаются оправиться от электромагнитного взрыва. Очереди стабберов и автоганов хлестали их, не давая и секунды передышки. Лежа в укрытии, Эмтиссиан не видел, как детонация зарядов разворотила свинцовые кожухи конденсаторов и разметала опаловой радугой осколки многослойного изолирующего стекла, выпустив на волю бурный поток электроплазмы. Скитариев, которым не посчастливилось попасть прямо под него, попросту испепелило, и теперь, поднявшись над баррикадой, он мог увидеть лишь их останки из оплавленного и перекрученного металла. Им повезло, если сравнивать с тем, что сделала электроплазма с остальными. Соприкоснувшись с горячим воздухом, “жидкая молния” потеряла материальную форму и обратилась в электромагнитное цунами, в котором и захлебнулась атака. Ослепшие от помех, затмивших бионические окуляры, боевые машины судорожно размахивали вживленным в плоть оружием, увеча самих себя и всех, кто оказался поблизости. Электродервиши вопили, согнувшись пополам, и татуировки-электросхемы на их бледных телах раскалились так, что свет резал глаза. Над морем трясущихся и мечущихся тел, рук и мехадендритов островами торчали их громадные горбы-катушки. Распухшие и перегруженные энергией, они дрожали и трещали от напряжения, пока, наконец, не лопнули, извергая наружу накопленное электричество. Бледно-лиловая сеть молний мгновенно расползлась по багрово-металлической массе и с оглушительным грохотом исчезла, оставив за собой обугленные трупы и темные следы на сетчатке Эмтиссиана. Он не успел отвернуться. Или не мог? Разрушение завораживало. Он рассчитывал на такой эффект, но не мог и предположить, насколько… Сбоку что-то мелькнуло, на лицо брызнуло горячей жидкостью, и он инстинктивно отскочил в сторону. Все мысли вылетели из головы, когда Эмтиссиан увидел перед собой обезглавленное тело Льера, мешком рухнувшее наземь. Отсеченная цепным мечом голова на мгновение повисла в левой руке скитария, одним прыжком перемахнувшего через баррикаду, а затем полетела в сторону. Зрение Эмтиссиана еще не полностью вернулось в норму, и среди танцующих и тающих пятен тьмы фигура врага казалась размытым миражом, призраком, поднявшимся откуда-то из глубин прошлого, из воспоминаний о мятеже и войне. Он мог различить лишь отдельные детали: черно-красный плащ, блеск золоченого шипа на шлеме, дымчатые линзы противогаза. На краю поля зрения угадывались другие силуэты, лезущие через укрепления. Визг цепного меча. Скрежет клинка, пробивающего панцирь, и резко оборвавшийся стрекот тяжелого стаббера. Не вся техника работает на электронике. Эмтиссиан услышал эту мысль так явно, как будто кто-то произнес ее прямо у него в голове. А потом на него [ну уж нет]лынула ярость. Он учитывал это. Они все ожидали, что часть врагов не попадется в электроплазменный капкан. – В атаку! Фаза пять! Это фаза пять! – закричал он и вскинул винтовку, целясь в убийцу Льера. Очередь прошила воздух и ушла в никуда. Скитарий в черно-красном оказался куда быстрее, чем можно было ожидать. Ростом он превышал Эмета ладони на две-три, не считая высокого шипа на макушке, а в плечах был шире чуть ли не вдвое. Выстрела из дробовика, которым его в упор наградил один из бойцов Конкордата, скитарий, похоже, даже не заметил, отмахнувшись от него цепным мечом, как веткой от мухи. Воздух рассек веер багряных брызг, а воин Омниссии тут же ринулся на следующую жертву, попятившуюся в ужасе вместо того, чтобы стрелять. Новая картинка, новый проблеск сквозь тьму: серебряный узор, двойная спираль, вьющаяся по боковой поверхности меча. Генетический код. Дивизио Биологис. Конечно же, Вольфскар располагал солдатами, неуязвимыми к электромагнитным атакам. Органические машины, сохранившие человеческую основу, для которых аугметика была лишь подспорьем, а не основой их существования, сражались простым, однако смертоносным оружием. Но если под их броней скрывалась плоть, значит, в ней текла кровь, которую можно было пролить... Кто-то закричал почти над самым ухом, предупреждая об угрозе, а потом его крики заглушил грохот очередей. Эмтиссиан обернулся, и то, что он увидел, заставило и его, на миг оторопев, сразу открыть огонь. Через баррикаду лезли изувеченные и обожженные полутрупы-полумеханизмы, чья уцелевшая плоть с трудом волокла за собой инертные металлические остовы. Бескожие черепа с выжженными глазницами, ползущие торсы, цепляющиеся единственной настоящей рукой, комья облепленных пеплом мускулов, тянущие вперед железные когти. Все это вызывало в памяти худшие из тех вещей, с которыми Эмтиссиану приходилось сталкиваться в логовищах ведьм – живые кошмары, вызволенные из царства снов. Он знал, что жизнь этим чудовищам подарил не варп, а некие изощренные биологические таинства, но менее отвратительными они от этого не становились. На одного из бойцов Завесы навалился электродервиш, чье туловище наполовину разворотило взрывом энергокатушки, вырвал из раны окровавленный отломок ребра и вонзил его в шею отчаянно отбивающемуся противнику. Эмтиссиан навел винтовку на голову твари, больше напоминающую сдутый резиновый бурдюк, и с гневным криком высадил полную обойму. И все же эта мерзость продолжала двигаться, пока набросившиеся со всех сторон солдаты не втоптали ее в пол, добив прикладами и штыками. “Сейчас бы плазмаган”, – подумалось Эмету, пока он перезаряжал винтовку. Нервно усмехнувшись, он одним выстрелом разнес в клочья груду мяса и костей, заползшую на ограждение пулеметного гнезда. Он помнил, как запер любимое оружие в непроницаемый для излучения сейф. Как говорил с ним, как убеждал его, что толку от него после электромагнитной вспышки не будет. Может быть, дух машины и был простым суеверием, как убеждали пропагандисты Конкордата. Но здесь и сейчас очень хотелось надеяться, что винтовка послужит ему так же верно, как старый добрый плазмаган. Поднявшись на большой ящик из-под боеприпасов, Эмтиссиан заш[оппа!]л оружейную литанию и прицелился поверх хаоса битвы в скитария, сражавшегося во главе уцелевших воинов Бога-Машины. Маска-противогаз повернулась навстречу. Пустые черные линзы на мгновение встретились с ним взглядом, заполнив собой прицел. Выдохнув последнее слово молитвы, Эмтиссиан надавил на спуск. Ничего не произошло. Винтовка дала осечку. – Сегодня Омниссия не на вашей стороне... Холодный синтезированный голос заговорил, казалось, над самым ухом. Эмтиссиан не стал тратить время, чтобы оглядываться. Он пригнулся, и над его головой промчалось нечто, со свистом взрезающее воздух. Развернувшись и выхватив шпагу, он едва успел разглядеть застывшее в оскале металлическое лицо скитария, прежде чем того отшвырнуло назад чьим-то метким выстрелом. – Они приходят в себя! – завопил кто-то рядом. “Спасибо, заметил”, – прош[оппа!]л под нос Эмтиссиан. Электроника скитариев оказалась крепче, чем ожидалось, и вскоре к той горстке, что смогла прорваться за укрепления, присоединятся другие. Ну что ж, это значило, что и его собственное оружие уже вполне годится для боя. – Бейте их! Не дайте им опомниться! – хрипло заорал он, перекрывая шум битвы. Клинок в его руках окутался раскаленно-белым силовым полем, привлекая внимание солдат. – Покажите этим железякам, из чего сделаны сыны Брюмера! Как по сигналу, бойцы на задних позициях открыли огонь из хеллганов и плазмаганов, до поры до времени припасенных в экранированных контейнерах. Комья покрытой электротатуировками плоти завизжали и заметались, растворяясь и сгорая в их мстительном пламени. Скитарии начали спешно отступать обратно к мосту, не в силах противостоять шквалу огня, обрушенному на них стрелками Конкордата. То одна, то другая фигура в красном падала, пронзенная раскаленными лучами или охваченная потоком плазмы. Эмтиссиан поискал взглядом скитария в шлеме-противогазе, но не обнаружил его ни среди трупов, ни меж тех, кто пытался скрыться за рядами развороченных конденсаторов. Впрочем, он практически мог его расслышать. Воздух гудел от напряжения, и из вокс-передатчиков, извлеченных из контейнеров, вовсю трещала статика, перемежаемая бессвязными обрывками техно-арго. Вне всякого сомнения, эфир переполняли сигналы к отступлению и данные о потерях. Эмтиссиан надеялся, что хотя бы часть этих кодированных криков можно было расшифровать как выражающие страх. – Вперед! Вперед, в атаку! – воскликнул он, воздев над головой шпагу. Окрыленные успехом, бойцы ринулись вслед за ним, перевалив через баррикаду волной темно-синих панцирей. Отставшие от сородичей человекомашины падали, пораженные выстрелами в спину. Под сапогами хрустели осколки стекла и распадались в прах скрюченные, обуглившиеся остовы. Эмтиссиан не чувствовал усталости, позабыл о жаре и тяжести доспехов, словно его нес вперед неудержимый прилив. Бесформенная глыба плоти, испещренной светящимися узорами, бросилась ему наперерез и тут же зашипела, пронзенная силовым клинком, как кусок мяса на вертеле. Рванув шпагу вбок, он разрубил мясистое тело, некогда принадлежавшее электродервишу, почти напополам. Тварь повалилась между двумя оплавленными громадами конденсаторов, открыв взору мост через бездну. Но теперь, кроме трупов, на нем появилось кое-что еще. Солдат по правую руку Эмтиссиана невольно выругался и отступил на шаг. На мгновение ему захотелось сделать то же самое. Волна эйфорического возбуждения схлынула, будто ее и не бывало. На противоположный конец моста, маршируя в идеальном унисоне, входила плотная колонна скитариев, чьи хромированные детали блестели в тусклом свете. Их было как минимум вчетверо больше, чем тех, кого Нова-бригаде удалось отбросить. Недобитые воины-машины авангарда шли перед ними, среди них сновали ремонтные сервиторы, на ходу восстанавливая тех, кого еще можно было восстановить. Эмтиссиан бросил взгляд на собственное воинство. Бригада понесла больше потерь, чем он рассчитывал, и подкреплений ждать было неоткуда. Он знал, что Конкордат просто швырнул их в пасть Бога-Машины, как обезумевшая Орнье ту девочку-посыльную. Артифицион же мог себе позволить направлять свежие силы туда, где только что потерпел поражение, и готов был повторять это до тех пор, пока не обрел бы победу. – Вокс-сержант? – отрывисто произнес Эмтиссиан. Наученные горьким опытом скитарии вели себя осторожнее и не спешили оказаться в радиусе поражения стрелков, но он чувствовал, что это ненадолго. – Слушаю, энактор, – рядом появился боец Завесы в изрядно опаленном и исцарапанном панцире и с передатчиком в руках, над которым качались гибкие антенны. Гатьен, вспомнил Эмтиссиан его фамилию. – Доложить ситуацию об обороне Города, – приказал он. – Консулы заперлись в Порфире. Не отвечают на запросы, – Гатьен потряс вокс-аппарат и наклонил голову, прислушиваясь к сливающимся потокам трескучих сообщений. – Нас теснят на поверхности и жилых уровнях, сир. Фронт распадается. Это все. Связь плохая, сир. Скитарии преодолели уже треть моста. Эмтиссиан принял решение. – Не стрелять! – выкрикнул он. – Все назад! – Что вы делаете, сир? – спросил Гатьен. Остальные солдаты поспешили укрыться за свинцовыми коробками. – Хочу их задержать, – Эмтиссиан отключил силовое поле шпаги, вернул ее в ножны и проверил закрепленный на бедре пневматический кинжал. – Вторую атаку нам не пережить. Конденсаторов больше нет. Надо отступать. Гатьен открыл рот, пытаясь что-то сказать, но Эмет помотал головой. – Нет. Их слишком много. Уходите назад, я постараюсь выиграть время. Солдат кивнул и попятился, по-прежнему сжимая в руках вокс-аппарат. Эмтиссиан глубоко вдохнул и решительно направился к мосту, держа перед собой раскрытые ладони. Навстречу уставилось множество бионических глаз, чей взгляд, сфокусированный на единственной приближающейся точке, казалось, бил в лицо, словно зимний ветер. Он ждал, что на него вот-вот обрушится шквал гальванических пуль, и думал лишь об одном – чтобы никто не заметил, как ему на самом деле страшно. Умереть вот так, в одиночку против целого воинства бездушных машин, было бы достойно Аллонвильда, и, быть может, кто-то из очевидцев даже написал бы об этом поэму. Но, видимо, Бог-Император уготовил ему иную судьбу. Скитарии позволили ему беспрепятственно выйти на самую середину моста. – Я прошу переговоров с вашим командиром, – сказал Эмтиссиан, остановившись. Он не потрудился повысить голос. Аугментированные создания, похоже, расслышали его без всяких усилий и замерли на месте, некоторые прямо на середине шага. Воздух сгустился, будто перед грозой. На несколько мучительно растянувшихся секунд повисла тишина, а затем вперед, раздвинув багряные ряды, вышла знакомая фигура. Эмтиссиан скрипнул зубами, увидев скитария в длинном черно-красном плаще и глухом шлеме, увенчанном высоким золоченым шипом. Лязгнув металлом, воины Омниссии вытянулись по стойке “смирно”, насколько позволяла измененная анатомия, и снова застыли. Темные линзы противогаза, скрывающего лицо командира, не выражали абсолютно ничего, и на мгновение у Эмтиссиана пересохло во рту. Он не знал, что сказать. Какие слова могут хоть как-то затронуть ужасающую пустоту, таящуюся за этой непроницаемой маской? – Я – Эмтиссиан Аллонвильд, – медленно проговорил он. Солдаты все равно не могли его отсюда услышать. Пусть хотя бы эта живая машина занесет его в свою память под настоящим именем. – Командующий Нова-бригады. – 13-Фау, – произнес искаженный механизмами голос из-за маски. – Альфа-прим единица Артифициона. Я слушаю. Эмтиссиан облизал губы, пересохшие в жарком воздухе. – Предлагаю вам отказаться от дальнейших атак и позволить моим людям отступить. За баррикадами все заминировано. Если вы пойдете на штурм… – он демонстративно оглянулся на лежащий неподалеку оплавленный остов скитария, – многие из вас его не переживут. – Отступать бессмысленно, – проскрежетал 13-Фау. – Каждая человеческая единица в Городе должна предстать перед судом Омниссии. Раньше или позже – разницы нет. Скитарии за его спиной одновременно сложили руки в ритуальном жесте, изображающем шестеренку, и через две секунды вернулись в прежнее положение. – Разница в объеме последующих ремонтных работ пренебрежима, – после краткого раздумья (или вычисления?) добавил альфа-прим. – Даже если речь идет о ваших электронных мозгах? – Эмтиссиан ощутил прилив безрассудного веселья. Эти существа могли стереть его в порошок за один удар сердца, но они собирались сделать то же самое с каждой живой душой в городе, так что чем он рисковал? – Я знаю, электромагнитное оружие для вас губительно. Может, не для тебя лично, 13-Фау, но для большинства твоих воинов это настоящая анафема. Неужели вы готовы подставляться под взрывы? Будьте уверены, мои бойцы постараются продать свою жизнь как можно дороже. Но если вы дадите им отступить, мы сдадим эту электростанцию без сопротивления. Здесь есть мирские адепты, ученики Механикус, забирайте и их, если хотите... – Поединок, – перебил 13-Фау. Эмтиссиан удивленно посмотрел на него, но маска альфа-прим скитария оставалась все так же непроницаема. – Поединок? – Аллонвильд – фамилия дворянина. Судя по историческим архивам, у вас было принято решать проблемы дуэлями. Бой насмерть. Без чужого вмешательства. Только имеющееся при себе оружие, – 13-Фау приподнял свой цепной меч. – Если победа за тобой, то следует выполнение твоих условий. Если победа за мной, то следует продолжение наступления. Согласен или нет? Лихорадочно соображая, что ответить на неожиданное предложение, Эмтиссиан положил руку на эфес силовой шпаги. Пальцы нащупали рукоять и герб на ней, и тут его будто самого обволокло силовым полем. Мысли перестали метаться, и из успокоившегося омута поднялась фраза, которой он мог себя определить. – Я из сословия воинов, я – хозяин своей земли, и я – защитник своего народа. По праву власти и по праву чести я принимаю твой вызов. Дуэль до смерти. Один на один. И да смилуется Бог-Император над проигравшим. Слова древней формулы, прочитанные когда-то в детстве, в давно сгоревшей библиотеке поместья, сами собой слетели с губ. Он чувствовал, как колотится сердце, разгоняя по телу кровь, переполненную адреналином. Вот и все. Теперь все волнения остались позади. Оставалась только одна задача: сразиться. И победить. Он выхватил шпагу и поднял ее перед собой, салютуя противнику. Однако тот не спешил начинать поединок. Как будто слова Эмтиссиана вызвали у него какое-то внутреннее противоречие. – Ты... не обязан это делать, – проскрипел скитарий, покачав головой. Казалось, еще немного, и он отступит на шаг. Эмтиссиан усмехнулся этому внезапному приступу столь человеческой слабости. – Слишком поздно. Дерись, машина. Дерись, забери тебя варп! Эхо его выкрика еще отдавалось под сводом, когда он бросился вперед, с ходу вложив всю силу в прямой глубокий выпад. Клинок, мгновенно окутавшийся голубоватым сиянием поля, пронзил пустоту. 13-Фау одним прыжком ушел от атаки, следующим оказался на два шага ближе к противнику, и угрожающе взмахнул собственным мечом. Воздух наполнился голодным воем крутящихся цепей. Клинок, от которого Эмтиссиан без особых усилий уклонился, был полной противоположностью изящной шпаги аристократа: тяжелый, широкий, больше похожий на прямоугольную могильную плиту, чем на оружие. По обоим краям тянулись ряды загнутых лезвий, а по плоским бокам – серебряный спиральный орнамент, упиравшийся на конце в стилизованную шестерню с острыми как бритва зубцами. Еще один свирепый взмах. Эмтиссиан отпрыгнул в сторону и сделал обманный выпад, чтобы выиграть несколько секунд и примериться для следующей атаки. Благо, он уже насмотрелся на то, как сражались воины-машины. Резкие, ломаные движения лишь казались неуклюжей пляской болванчиков на веревках: благодаря им скитарии становились непредсказуемы для бойца, привыкшего драться с настоящими людьми. Вот и сейчас, когда Эмтиссиан попытался рубануть противника наискось, тот отдернулся, едва не переломившись в пояснице, и странным змеиным броском оказался за пределами досягаемости. Когда же скитарий снова ринулся в атаку, Эмтиссиану пришлось вспомнить все, что он знал о фехтовании, чтобы остановить его натиск. Лязг металла, визгливый скрежет цепного меча и гудение силового поля заполнили его слух, а память наводнили картины упражнений и приемов, которые бесконечно отрабатывала с детьми сестра Маклинта. “Рожденные править должны уметь сражаться, чтобы отстоять свою власть”, – говорила она. Невысокую женщину с изящными пропорциями и тонкими, ненатруженными руками сложно было представить в роли воина, но уловить ее движения было сложнее, чем пылинку в луче света. Эмтиссиан не знал, сколько раз ее тренировочный жезл касался его груди, шеи или головы, знаменуя конец поединка, а затем, когда он послушно опускался на колени, обжигал болью спину и плечи. Наказание за поражение было суровым, ибо сын герцога не имел права проигрывать. Но если ему удавалось коснуться ее первым, Маклинта едва заметно улыбалась, и ради этой улыбки он готов был терпеть все тяготы обучения. Альфа-прим был хорошим воином и отвратительным оппонентом. Дуэль с ним была испытанием для всех органов чувств одновременно: неестественность движений резала глаза, в нос бил удушливый запах химикатов и машинного масла, а непрекращающийся вой цепного меча терзал уши. Осязанием, впрочем, Эмтиссиан его пока не почувствовал и не собирался. Игра клинком, запутывающая противника. Защитная стойка. Лицо сестры Маклинты, повторяющей размеренные слова боевого псалма, такт в такт совпадающие с действиями в упражнении. Переступить на два шага, сделать обманный выпад. Уклониться от размытых в воздухе лезвий, пригнуться, прикрыться трескучим полем шпаги. Выжить. Выжить, чтобы дождаться момента... ...и нанести удар. Атака прошла почти идеально: даже сенсорная аугметика не позволила скитарию уловить направление взмаха и хотя бы попытаться его избежать. Силовое поле полыхнуло белым пламенем, рассекая кожу и металл. Еще доля секунды, и сияющее лезвие снесло бы ему половину черепа, но игрушки Вольфскара были слишком продуманы, чтобы так просто выходить из строя. В последнее мгновение 13-Фау вывернул голову, будто на шарнире, так что почти вся сила удара пришлась на маску. Вспоротая раскаленным клинком, она оплавилась, деформировалась, и воздух заполнило горелой вонью. Неловко отступив, скитарий сорвал с себя тлеющие останки противогаза. Эмтиссиан, наконец, увидел своего противника по-настоящему. На него смотрело мертвецки бледное, иссеченное шрамами лицо, и из раны, перечеркнувшей его пополам, обильно стекала кровь. Выпуклый бионический глаз слепо глядел потухшим зрачком, но другой – живой, тусклого серо-голубого цвета – не отрываясь, сверлил противника. Эмет мог бы поклясться, что уловил в его взгляде холодный гнев. Альфа-прим шумно втянул в легкие воздух и взмахнул цепным мечом, но Эмтиссиан с легкостью увернулся: движения воина Омниссии были уже не столь быстрыми и четко выверенными, как прежде. Быть может, россказни о том, что скитарии неспособны дышать в атмосфере, чистой от отравы миров-кузниц, и впрямь были правдой. А может, то, что простой смертный упорно отказывался упасть и умереть у ног полумашины, не входило в ее расчеты, и теперь она тщетно пыталась справиться с парадоксом? Эмет позволил себе рассмеяться – сдержанно, выражая скорее веселье, чем презрение – и сделал еще один выпад, вынудив скитария парировать. Он уже давно заметил, что противник старался этого избегать. Силовое поле, поблескивающее вокруг шпаги, при удачном столкновении могло обратить цепной меч в груду обломков. На спиральных узорах заиграли молнии, но клинок выдержал. Надолго ли? Как оказалось, нет – но совсем не так, как рассчитывал Эмтиссиан. Вместо того, чтобы расколоться вдребезги, цепной меч оторвался от шпаги, позволив ей пробороздить глубокую оплавленную черту по наплечнику скитария и по инерции уйти в сторону. А затем полетел назад и с лязгом ударился о плиты моста в метре от неподвижных солдат Артифициона. 13-Фау предпочел избавиться от меча, нежели обречь его дух на гибель в неравном бою. Не успел Эмет снова замахнуться, как в эфес его оружия впилась стальная хватка, и шпага жалобно затрещала, выпуская снопы искр. Левой рукой вцепившись в силовой генератор шпаги, Фау вдруг оказался настолько близко, что Эмтиссиан ощутил лицом его частое, пахнущее горячим металлом дыхание. Оскалив неестественно белые зубы, скитарий занес над его головой правый кулак, и меж костяшек пальцев с щелчком выскочили массивные шестеренки. Эмтиссиан ощутил ледяной укол страха и рефлекторно рванулся назад. Оружие осталось в руке скитария, металл которой раскалился и поплыл от соприкосновения с энергетическим элементом. Шпага упала ему под ноги, ее клинок замигал, потух и снова загорелся тусклым, призрачным пламенем. Кулак, который мог бы в щепки разнести Эмтиссиану ребра, прошел вскользь. Шестеренки проскрежетали по нагруднику, как ногти по стеклу. Фау крутанулся вокруг своей оси, и Эмтиссиан едва успел перехватить пневмокинжалом его левую руку, пальцы на которой сплавились в бугристый шар. Скитарий напоминал обезумевший часовой механизм, размахивающий тяжелыми маятниками. Эмет же сохранял спокойствие, пытаясь рассчитать, как хоть на пару мгновений остановить свирепый напор и умудриться подобрать шпагу. Но это месиво биомеханических систем, хотя и наполовину выведенное из строя, оказалось слишком непредсказуемым противником, чтобы строить против него далеко идущие планы. Из-под черно-красного плаща, раскладываясь, словно выкидное лезвие, вылезла жуткого вида конструкция, отдаленно напоминающая руку с растопыренными пальцами. Их было с десяток, и каждый оканчивался зажимом, скальпелем или иглой шприца. Механодендрит алчно метнулся к руке, сжимающей кинжал, и брюмерианская бронза, высекая искры, столкнулась с хирургической сталью. – А вот это нечестно! Три руки! – воскликнул Эмет, отсекая один из увенчанных лезвиями отростков, а в следующую секунду с усмешкой уклонился от неуклюжего ответного взмаха. Зубчатые щипцы дендрита лязгнули и бессильно соскользнули по панцирному наручу. 13-Фау слабел на глазах, будто внутри у него садились батареи. Оставалось лишь найти подходящий момент… Пластины нагрудной брони скитария на миг разошлись, открывая аварийные дыхательные решетки. Эмет мгновенно перехватил свое оружие обеими руками и нанес удар. Пневмокинжал по самый поршень вошел в щель возле правой ключицы, прямо сквозь хромированный знак отличия в форме черепа, и со звонким хлопком раскрылся тремя лезвиями, разрезая плоть и механизмы. Воин Омниссии покачнулся и упал на колени. Не в силах удержать кинжал, на который навалилась вся масса рушащейся машины, Эмтиссиан выпустил его из рук. Тут же восстановив равновесие, он помчался к заветной силовой шпаге, чтобы закончить дело. – Четыре, – прохрипел голос за его спиной. Значение этого слова дошло до Эмета за долю секунды, ударив в голову волной адреналина. Он побежал еще быстрее, преследуемый жужжанием и лязгом активирующихся механизмов. До шпаги оставалось меньше полуметра, когда что-то схватило его за левое плечо, сдавив с такой силой, что застонал металл брони. Пальцы сомкнулись на пустоте возле рукояти, а затем его рывком развернуло лицом к врагу. Сквозь пелену боли Эмтиссиан с трудом различил, что висит в воздухе. Его зажало в тисках огромной клешни, которой заканчивалась многосуставчатая конечность, торчащая из-за плеча скитария. Он вскинул руку, чтобы врезать бронированным кулаком по одному из сочленений, но хирургический дендрит, казавшийся изящным рядом с чудовищным механическим манипулятором, оказался быстрее. Шприц вошел в сустав запястья, Эмет ощутил расползающийся от места укола жар, и пальцы бессильно разжались. Скитарий, шатаясь, сделал несколько шагов к перилам моста и опустил клешню, прижав Эмтиссиана к ним спиной. Его голова и плечи зависли над бездной, в головокружительной пустоте, на дне которой клокотало море магмы. Раскаленный воздух проникал в сочленения доспеха, по жилам растекалась жгучая, высасывающая все силы отрава. И все же он встряхнул головой, сбросив с глаз липкие от пота пряди волос, и в последний раз пристально уставился в лицо машины-убийцы. – Да смилуется Бог-Император над проигравшим, – произнес скитарий, прежде чем его лицо растворилось в горячем мареве лихорадки. Первые отряды Нова-бригады начали уходить в глубинные туннели, еще когда Гатьен дрожащим голосом передал им последние приказы энактора. Но теперь, когда оставшиеся бойцы разглядели в бинокли, что скитарии куда-то поволокли обмякшее тело Эмтиссиана, отступление превратилось в паническое бегство. Сколько ни кричали офицеры, пытаясь сохранить порядок, дисциплина не могла пересилить страх перед смертью, принявшей форму механических воинов. И ничто больше не удерживало скитариев от того, чтобы явиться за ними и предать всех и каждого персональному суду и наказанию. Однако Артифицион ждал – железная кобра, изогнувшаяся для броска и застывшая, словно любуясь блеском своих чешуек. Повинуясь короткой вспышке кодового сигнала, к альфа-прим скитарию подбежала троица медицинских сервиторов, сопровождаемая парящим в воздухе черепом-диагностором, и занялась его повреждениями. Один отвинтил оплавленную кисть левой руки и начал прилаживать на ее место запасную конечность-протез, другой заново запустил бионический глаз и занялся кинжалом, торчащим среди мышц и механизмов груди. Третий услужливо приложил ко рту газовую маску, и 13-Фау судорожно вдохнул полную грудь едкой химической смеси. В голове немного прояснилось, и он мысленно потянулся к глубокому каналу связи, опутанному нитями защитных кодов. В него уже настойчиво билось высокоприоритетное сообщение от магоса фон Штальгарда. Скитарий открыл шлюз, и его сознание слилось с манифольдом. = Альфа-прим единица на связи. Состояние организма, = он на миг сконцентрировался на желтых ру[ну уж нет], бегущих по краю зрения, = удовлетворительное. Готов продолжать наступление. = = Ты победил. = Сообщение Вольфскара содержало маркер детерминированности, не вопроса, и 13-Фау не стал отвечать. Повисла пауза, которая, как вакуум, потянула за собой следующий пакет данных. = Меня и подчиненное мне формирование задержали на шесть с половиной минут. = = Ты сам запросил разрешение на поединок. = = Это так. Прикажете ли ускорить наступление, чтобы компенсировать задержку?= = Нет. = помедлив, прислал ответ Вольфскар. = Он выиграл это время. Не будем же его отнимать. = = Понимаю. Атака ведется в прежнем темпе. = Стоящий на середине моста альфа-прим поднял руку, и по рядам воинов Омниссии разошлась вибрирующая волна кода, приказывая выйти из цифрового сна. Красно-металлические ряды двинулись дальше, все так же размеренно и методично, как прежде. Вскоре с переднего края колонны послышались трескучие выстрелы гальванических винтовок и предсмертные крики. = Что делать дальше, тебе известно. Во имя знания. Конец связи. = = Во имя знания. = откликнулся альфа-прим и закрыл канал. Хирургический дендрит, уже отстегнувший использованную иглу в подставленные руки сервитора, придвинулся к лицу Фау и начал аккуратно обрабатывать последнюю рану – словно лапа хищного насекомого, чистящего жвала. Прогнав по всему телу программу глубокого сканирования повреждений, 13-Фау удостоверился, что сервиторы выполнили работу как должно, отослал их прочь и убрал складные конечности во влажные от биотических жидкостей и священного елея дорсальные вместилища. Потом подобрал свой цепной меч, быстро произнес бинарную молитву о прощении и, снова скрыв лицо под маской противогаза, бросился вдогонку за авангардом. Солдат бежал по магистральному туннелю между брошенными транспортниками и остановившимися лентами тротуаров. Еще на прошлом перекрестке он бросил оружие и избавился почти от всей боевой выкладки, но казенная панцирная броня, тяжелая и не подходившая по размеру, продолжала замедлять его. То и дело оглядываясь назад, в дымную мглу туннеля, в которой все время мерещились силуэты смертоносных механических воинов, он спрятался за распахнутой дверью огромного грузовоза. Первым делом солдат снял шлем, а затем принялся за крепления нагрудника. Краем глаза он уловил смутное движение в боковом зеркале машины. Прежде чем он успел к нему присмотреться, в его неровно стриженный затылок ткнулось что-то металлически холодное. Оно казалось слишком громоздким, чтобы быть стволом, но ничем другим это быть не могло. Стоящий позади гигант наклонился так, чтобы солдат увидел в зеркале его лицо, и приложил палец к тонким, растянутым в улыбке губам. – Ай-яй-яй, ну и дисциплина у вас в бригаде, – произнес мягкий, почти дружелюбный голос, и из-за грузовоза появилась еще одна громадная фигура. Ее серые силовые доспехи казались высеченными из монолитного камня. Смуглое лицо было неотличимо от того, что глядело на перепуганного солдата через зеркало. – Как насчет назваться, рядовой? – М-мерль Вессан, – еле слышно выдавил тот. Болтер у затылка исчез, и он судорожно вздохнул, не ощутив ни малейшего облегчения. Оба великана, как две капли воды похожие друг на друга, встали рядом, со зловещими ухмылками глядя на солдата сверху вниз. – Сараваст, – представился один из них с издевательским поклоном. – Эстебис, – сказал другой и приветственно помахал толстой как бочка ручищей с зажатым в ней цепным мечом. Вессан попятился и прижался спиной к колесу грузовоза. Последний раз он видел таких существ в брошюре о вреде имперских суеверий. Это были мифические создания, геральдические монстры, порождения больного и невежественного сознания. Все происходящее походило на какой-то кошмарный сон, и ему очень хотелось пробудиться. Но чудовищные близнецы явно не собирались растворяться в воздухе и покидать его истерзанный картинами недавнего боя разум. – Чего вы хотите? – прохрипел он. Ноги подкосились, и он сполз наземь, сдирая спиной грязь с обода колеса. – Ты можешь нам помочь, Вессан, – сказал Эстебис. – Точнее, ты можешь позвать на помощь, – уточнил Сараваст. – Как можно громче. Близнецы не ошиблись. Всего через пару минут после того, как вопли Вессана огласили магистральный туннель, вдали послышался лязг и скрежет механических суставов. Сараваст еще раз, напоследок, повернул кисть руки и прислушался к звуку трущихся друг о друга костных отломков. Потом он оставил “наживку” висеть в разбитом окне грузовоза и занял позицию рядом с братом, созерцавшим туннель вдоль ствола длинного болтгана. – Скольких там требовал Мадраг? – спросил Эстебис, не отрываясь от прицела. – Сколько сможем унести, – ответил Сараваст и снял с плеча собственный болтер. – И я унесу больше. Громыхнул выстрел, и первая показавшаяся из-за рядов транспортников машинная тварь рухнула с полностью развороченными взрывом ногами. – Первый пошел, – сказал Эстебис. – На этот раз тебе меня не обойти. Второй Близнец только хмыкнул в ответ и дал очередь по приближающимся в тумане силуэтам. Когда на сигналы бедствия клады 17-омикрон-мю явились их тяжеловооруженные сородичи, магистральный туннель уже опустел. На скользком от биожидкостей и машинного масла полу не осталось даже трупов, не считая разбросанных там и сям мелких деталей. Лишь красные потеки на дверце большого грузовоза говорили о том, что здесь был кто-то еще, помимо бесследно исчезнувших скитариев.

Там точно два "n"? Есть слово "exedent" (поедающий, поглощающий), а вот "exendent" нигде не [ну уж нет]одится. http://www.thefreedictionary.com/Exedent

Да это не только на Терре так. И всегда так было. Это только очередь к арбитрам на Гидрафуре, а уж очереди на Терре должны быть на порядок суровее.

"...ты, великолепный ублюдок! Я прочел твою книгу!" (с) Не могла не вспомнить.

А то! Зря, что ли, череп воровали. "Генеторы ирл"Розалинд Франклин, благодаря которой была открыта структура ДНК. Барбара МакКлинток, открывшая транспозоны и еще массу важных аспектов генетики. Там есть еще два-три персонажа с говорящими именами (не считая Шееруба). Одно плохо - что единственный. Я люблю охотиться за отсылочками.

Слово "aeldari" - не из готика или латыни, а из языка самих эльдарцев, в котором наблюдаются влияния кельтов и греков, но все равно он по большей части имеет полностью вымышленную основу. Я, конечно, понимаю, что гильдия не может просто взять и перевести слово интуитивно понятным образом и панически боится буквосочетания "аэ" в русском языке. Ради этого можно и латынь натянуть туда, где ее нет.

Да какая разница, какое там произношение (что-то не вижу, чтобы народ бросался дружно переводить Roboute Guilliman как Робутэ Гиллимэн). Смысл в том, что это слово похоже на "эльдар", но достаточно сильно от него отличается внешне. Если переводить "aeldari" как "эльдари", то настолько заметной разницы с "эльдар/эльдары" не будет. Поэтому "аэльдари". "Айльдари" тоже вариант.

Все будет! Флэшбеки пишутся. Единственное, как бы это органично распихать по оставшимся главам. Ну, сестры фамулус всегда были Бене Гессерит, только чуть пожиже и не с таким количеством способностей. На Брюмере вполне норм, это ж не мир смерти и не адова кузня какая-нибудь. Я в общем-то и не заявляла его как суровый мир. А то, что аристократам он не нравится - так они и не в курсе, что может быть хуже.

Другое название принципа "око за око" или равного возмездия. Название должно символизировать справедливость и мщение, слитые воедино. Вестники вообще довольно свирепый и кровожадный орден, предположительно происходящий от Белых Шрамов. Предполагалось, что пребывание на мирной планете должно учить их ценить жизнь обычных людей, но что-то пошло не так: и планета оказалась не такая уж мирная, и гуманистические ценности привить очередному контингенту не удалось. Я вообще не очень люблю про спейсмаринов писать, но, возможно, когда-нибудь про них что-то еще напишу.

Реквест принят, будут флэшбеки. Заодно постараюсь объяснить и то, почему основная часть ордена за двенадцать лет не почесалась выяснить, куда эти ребята делись.

Пока Эмтиссиан готовится к встрече с 13-Фау, Фредерик и сестры тоже не сидят сложа руки. На Бога-Императора надейся, а сам не плошай. "Об отсылках"Таки не выдержу и оставлю здесь ссылку на исторический прототип святой Атранты Примальдины, ранее упоминавшийся мной в обсуждении "Герольда Сци-фи". Между прочим, никто так и не догадался, отсылкой на кого является Розалинда, принадлежащая к ордену Сестер Фамулус, знаменитых своими манипуляциями с генетикой благородных семейств.

Глава 7: ЧУДО ДОЛОРИИ Фредерик не [ну уж нет]одил себе места от беспокойства и мерил шагами комнату, когда с верхнего этажа появилась сестра Маклинта. Женщина затянула рыжие волосы банданой и облачилась в неприметный облегающий костюм, а в руке несла тонкий черный футляр длиной чуть больше метра. Выражение ее лица нисколько не успокаивало: такой сосредоточенной и серьезной он видел ее лишь в те дни, когда семье грозила смертельная опасность. Фредерик хотел было спросить, не узнала ли она что-то новое о брате, но Маклинта, за долгие годы научившаяся понимать отпрысков герцога без слов, покачала головой. – Я не знаю, где он и что с ним, – проговорила она. – Времени мало. Ты должен увести отсюда сестру Розалинду. – Куда? – оторопело спросил Фредерик. – Она покажет, – Маклинта за руку вывела престарелую мо[ну уж нет]иню из комнаты и помогла ей надеть плащ поверх траурных одежд, которые она по-прежнему отказывалась менять. – А как же ты? – Фредерик посмотрел на Маклинту. В глубине груди появилось странное, давящее чувство, как будто ему не хватало воздуха. – Я останусь. Сюда движутся агенты Защиты, – сестра-фамулус встретила его взгляд, и он поразился решимости, которая горела в ее глазах. – Уходите. – Нет, – Фредерик стиснул зубы и упрямо помотал головой. – Мужчина должен защищать женщин рода, а не бежать при виде врага. Дай мне оружие. Мы встретим их вместе. Маклинта протянула руку и прикоснулась к его груди, словно благословляя и одновременно отталкивая его от себя. – Да, ты – последний потомок и наследник рода, который вверили в мои руки, – тихо проговорила она. – Но этого рода больше нет. Мое дело окончено. Ты – последний, Фредерик. И ты должен уйти. Больше она не проронила ни слова, пристально глядя на своего воспитанника до тех пор, пока он, наконец, не сдался. Сухая ладонь сестры Розалинды мягко легла в руку Фредерика, и он, не оборачиваясь, повел ее к потайному ходу, ведущему в заброшенные каменоломни в глубинах холма. Давящее чувство в груди свернулось, словно холодная змея вокруг сердца. Фредерик глубоко вдохнул затхлый воздух подземелий и, постаравшись выбросить из головы все ненужные мысли, полностью сосредоточился на том, чтобы найти верный путь на поверхность. Сестра Маклинта лукавила, торопя Фредерика. Ей еще хватало времени, чтобы подняться на чердак и достать из-за фальшивой стенной панели свои сокровища. К силовой шпаге, лежащей в раскрытом футляре на полу гостиной, присоединились длинный лазган, перевязь с разномастными гранатами, газовые фильтры-затычки и прочие вещи, прибереженные на чернейший из дней. Сестра годами выменивала все это добро на сохранившиеся у нее ценности. Нитки жемчугов стали патронными лентами, шелковые пояса – отрезами бронеткани. Впрочем, не вся былая роскошь разошлась по рукам торговцев и скупщиков: у нее еще оставалось кольцо, некогда подаренное самим герцогом Мартиненом. Маклинта поднесла его к лицу, любуясь золотой филигранью вокруг крупного, похожего на розовый алмаз кристалла. Внутри камня, спрятанный умелыми руками неведомого ювелира, скрывался миниатюрный однозарядный огнемет. На черном рынке подобные редкости стоили баснословных денег, но, какие бы лишения не приходилось терпеть сестре-фамулус, это кольцо всегда было для нее больше, чем оружием, и она не могла с ним расстаться. Теперь же оно осталось последней нитью, связующей ее с родом Аллонвильдов. Маклинта еще мгновение созерцала игру света в смертоносном кристалле, а затем решительно надела кольцо на безымянный палец. В полном вооружении, шепча литании битвы, она готовилась встретить врага лицом к лицу, как подобает сестре Адепта Сороритас. Город был насыщен паникой, словно туча – влагой. Удушливая, всепроникающая, она чувствовалась во взглядах, которые бросали на Фредерика и Розалинду люди, идущие мимо, и в спешке, с которой они сворачивали в проулки и подземные переходы, словно мыши, разбегающиеся по норам. Информационные каналы заглохли: головизоры, виднеющиеся в окнах, демонстрировали лишь волны статики, а агитационные щиты, висящие вдоль тротуаров, призывали сохранять спокойствие и держаться со стойкостью, достойной революционера. Но даже в самых глухих районах огромного города, раскинувшегося под голубым небом Брюмера, слышался далекий вой и грохот орудий. Слухи о том, что происходит на фронте, распространялись, несмотря на все усилия их пресечь, а с ними расползался страх. – Сестра Розалинда, – тихо проговорил Фредерик. Людей навстречу попадалось все меньше и меньше, но он сохранял осторожность. Отчаявшиеся и напуганные, они могли принять их за легкую добычу, которой можно отомстить за свой страх, за свое несчастье и убожество. Женщина не ответила. Он и не ожидал ничего, кроме молчания: предыдущие вопросы о том, куда они идут и что их там ждет, так же остались без ответа. Этот район Фредерик не знал, но, помня слова Маклинты, послушно шел туда, куда считала нужным направиться престарелая сестра. Она брела, подобрав черные юбки, чтобы не замарать их грязью, и, казалось, была полностью сконцентрирована на дороге под ногами. Потертый бурый плащ волочился сзади по земле. – Сестра Розалинда, как заставить народ поверить? – тихо повторил Фредерик, взяв ее под руку. – Чтобы они осознали, что Конкордат – это тирания нечестивцев, мошенников и убийц? Чтобы они поняли и сдались силам Империума, пока еще не поздно? Сестра-фамулус подняла на воспитанника взор глубоко запавших, мерцающих глаз под складкой клобука, едва прикрытого груботканым капюшоном, улыбнулась морщинистым ртом и снова уставилась под ноги. Несколько парней в костюмах из кожаных ремней и кольчужных лоскутов, примостившиеся на крыльце заколоченного досками аптекариона, проводили их насмешливыми взглядами. – Я слышал о тех, кто пришел покарать нас, – Фредерик говорил, не замечая ничего вокруг. Он продолжал идти машинально, держась за руку Розалинды, как давным-давно, когда она прогуливалась с детьми по садовым дорожкам. – Они безжалостны. Им наплевать на потери. Они остановятся, только если их полностью уничтожить, или если они полностью уничтожат город – а потом пойдут уничтожать остальные. И мой брат где-то там… – Фредерик закусил губу и с минуту помолчал, прежде чем продолжить. – Все это не нужно. Всего можно было избежать, если бы Конкордат капитулировал при первой же возможности. Сколько людей гибнет прямо сейчас, сестра? Что надо сделать, чтобы они поняли – их предали, их обманули, их отправили умирать, в то время как консулы отсиживаются среди своих слуг, куртизанок, жрецов и Трон знает кого еще... Розалинда остановилась, чтобы отряхнуть туфлю от налипшего мусора. Это заняло у нее больше времени, чем ожидал Фредерик, и, стараясь подавить досаду на причуды старухи, он стал глядеть по сторонам. Не прошло и нескольких секунд, как он вздрогнул, наткнувшись взглядом на оскал человеческого черепа, наполовину утонувшего в грязной колее. Теперь, когда он осознал, где [ну уж нет]одится, в глаза тут же бросилось множество светлых пятен, которые можно было принять за камни, если не приглядываться. Ребра, лопатки, берцовые и бедренные кости – где торчащие из земли, где лежащие на растрескавшемся и заросшем скалобетоне тротуара. Близлежащие здания грозно нависали над обочиной, словно перевернутые зиккураты, и, хотя их барельефы и скульптурные украшения давно пали жертвой мятежников и стихий, их торжественный архитектурный стиль ни с чем нельзя было спутать. Фредерик поежился, чувствуя могильный холод, исходящий из разверстых врат разоренных мавзолеев. – Это Долория, – прош[оппа!]л он, наклонившись к сестре-фамулус. – Дорога Гробниц. Нам сюда не нужно. Пойдемте отсюда, сестра Розалинда. – Во смерти ждет нас Бог-Император, – ответила та. – И среди мертвых наше спасение. Голос Розалинды был не громче, чем шелест ее одеяний, но Фредерик услышал – кругом стояла полнейшая тишина, если не считать ставшего привычным фоном приглушенного грохота канонады, доносящегося с дальних рубежей. Даже птицы, казалось, облетали стороной этот район города, сквозь который, прямая как меч, тянулась Долория, а по сторонам от нее, обрамленные вековыми деревьями, расходились несчетные ряды склепов, колумбариев и увенчанных памятниками могил. Большинство из них были давно заброшены, и среди надгробных камней гулял ветер, поднимая тучи опавших листьев. – Вы имеете в виду, что надо почтить предков? Но герцогов здесь никогда не хоронили, – сказал Фредерик. Сестра-фамулус решительно засеменила вперед, и он был вынужден поторопиться, чтобы снова взять ее за руку и не дать споткнуться об очередную кость, выступившую из земли. – У нас был собственный склеп в поместье. Его разграбили точно так же, как здешние мавзолеи. Он помолчал, против собственной воли вспоминая, как мятежники разодрали в лоскутья шитые золотом саваны, вышвырнули наружу кости, рылись в гробах, выискивая кольца, серьги и ожерелья, с которыми благородных мертвецов отправляли в последний путь, и дрались, втаптывая в кровавую грязь их жалкие останки. Потом сгребли в кучу ограбленные скелеты, облили прометием и подожгли, чтобы с дикими криками плясать вокруг костра, пока не остался только белый прах, развеянный ветром.... Фредерик помотал головой, отгоняя картины прошлого, и скрипнул зубами. – Дальше только Поле Костей, сестра Розалинда. Там ничего нет. Откуда-то сзади донеслись смутные звуки шагов и, если только не почудилось, смешок. Фредерик обернулся, но ничего не увидел, кроме клонящихся к самой дороге плакучих ив, за густыми ветвями которых могло скрываться что угодно. Ну нет, он уже не ребенок, чтобы позволить какому-то старому кладбищу так действовать себе на нервы. Если сестра Розалинда считает, что им надо попасть на Поле Костей, значит, так оно и должно быть. Фредерик осторожно пошел вперед, стараясь не наступать на все чаще попадающиеся на пути обломки костей, но вскоре они пошли так густо, что его усилия потеряли смысл. Сдавшись, сын герцога зашагал дальше, мысленно прося прощения у покойников, чьи останки попирал. – Известно ли тебе, дитя мое, – шуршащий голос Розалинды едва перекрывал хруст под ногами, – что за место называют Полем Костей? – Да, сестра, – Фредерик, прищурившись, уставился вдаль, на руины монастыря, в который упиралась Долория. В глаза била окружающая его белизна, превращая развалины в божественное, почти нереальное видение. – Мятежники взяли Сан-Атранту штурмом и вышвырнули из ее крипт останки тысяч мучеников, перебили Сороритас и подожгли их обитель. Я сожалею о том, что случилось с вашими сестрами... – Они пали, как подобает воинам, – откликнулась Розалинда. – Бог-Император принял их души. Но знаешь ли ты о мучениках, что ушли на этом самом месте много, много лет тому назад? О тех, чьи кости теперь лежат вокруг обители, озаряя грешный мир своей святостью? Фредерик задумался. Словоохотливость сестры-фамулус показалась ему непривычной, но он знал, что только религиозные темы способны вывести ее из длящегося порой сутками молчания. Он заговорил, скорее чтобы поддержать разговор и нарушить кладбищенскую тишину, чем ответить на вопрос. – Я знаю, что они приняли смерть от рук ксеносов. Это было во время вторжения пятьсот лет назад, в котором погибло и несколько наших предков... – То были мерзейшие из всех ксеносов, да не омрачит их имя этот славный день, – [ну уж нет]мурив седые брови, кивнула Розалинда. – Безбожникам неведомо, что лишь верные Императору смогли изгнать их. – Атранта Примальдина, – проговорил Фредерик. – Канонисса Сестринства. Она возглавила сопротивление… Розалинда выжидающе уставилась на него, поблескивая темными глазами под складкой капюшона. – ...и попала в руки ксеносов, когда ополчение дрогнуло перед их мощью и отступило. Нелюди подвергли ее и восемьсот других пленников пытке до смерти, – с дрожью в голосе закончил он, снова чувствуя себя учеником, сидящим за партой. – Сестра Маклинта хорошо преподавала тебе историю, дитя мое, – сказала Розалинда и отвернулась. Теперь они брели по каменным плитам, выступающим из моря костей, и на лица им уже упала тень полуобрушенных шпилей монастыря. – Ксеносов отбросили ангелы Бога-Императора. Вестники Талиона, – почти про себя произнес Фредерик, погрузившись в воспоминания. Классная комната в поместье, портреты предков на стенах, грифельные доски в позолоченных рамах… маленькая пыльная комнатушка, лучина, едва освещающая лицо Маклинты, чудом спасенные потрепанные книги. – Тело Атранты нашли нетленным и упокоили вместе с иными мучениками в криптах монастыря. От нее он получил новое имя, – голос Фредерика теперь гулко отдавался под сводами монастырских врат, покрытым сажей и трещинами. Розалинда остановилась, не дойдя до разбитых и вогнутых решетчатых створок. Фредерик мог припомнить и больше. Это место дышало историей, воскрешая и наполняя жизнью призрачные образы, поднимающиеся со страниц учебников. Он знал, что с тех самых пор, в знак уважения к Сестрам Битвы, орден Вестников Талиона регулярно посылал на Брюмер боевых братьев, которые служили почетной стражей монастыря. Это давало простым мирянам возможность воочию узреть Ангелов Смерти и преклониться перед их святостью, а самих бессмертных воинов учило смирению и человечности. Пять веков здесь хоронили многих простых людей, надеясь, что соседство с праведными мощами и живыми полубогами обеспечит им место в чертогах Императора после смерти. Но консулы Конкордата постановили, что “имперскому трупопоклонничеству” следует положить конец, и поэтому все эти несчетные мириады костей оказались под открытым небом, драгоценные уборы мучеников расхищены, а имена позабыты. Куда же пропали легендарные Вестники Талиона, которые скрылись со смертных глаз незадолго до революции, никто не знал, но слухи ходили самые разные: от нелепых до ужасающих. Фредерик не стал говорить об этом. Сестра Розалинда казалась такой дряхлой, такой хрупкой, что, казалось, ее можно убить одним грешным словом. Он и сам с трудом осознавал чудовищность свершившегося здесь святотатства, что уж говорить о престарелой мо[ну уж нет]ине... Отдаленный треск заставил его подобраться и вскинуть голову, но определить, откуда он исходил, Фредерик не смог. Поле Костей жило собственной загробной жизнью: куски скелетов смещались и распадались на фрагменты, черепа, казалось бы, давно слежавшиеся грудами, скатывались и сталкивались друг с другом, будто галька на берегу. Вид этого белого моря, в котором то возникало, то лишь мерещилось движение, почти гипнотизировал. – Среди мертвых наше спасение, – повторила, как эхо, сестра Розалинда. Фредерик не мог сказать, что именно [ну уж нет]лынуло на него в этот момент. Лишь много позже, когда у него появилось время задуматься, он пришел к выводу, что это не могло быть ничем иным, кроме как чудесным озарением. Чистым наитием он понял, что должен погрузить руки в бесчисленные слои костей и искать – искать нечто, что звало его к себе. Дрожа от охватившего его возбуждения, Фредерик подошел к громадной куче останков, высящейся в тени монастырских стен, и опустился на колени на ее желтовато-белом склоне. Сестра Розалинда осталась стоять на пороге обители, наблюдая за воспитанником с улыбкой, играющей на изборожденном морщинами лице. Фредерик орудовал обеими руками, откладывая в стороны черепа, разгребая завалы ребер, фаланг и позвонков. Лихорадочные раскопки не увенчались успехом, хотя он и сам не знал, что должен найти, чтобы прервать поиск. Он перебрался к другому белому кургану, чтобы снова по локоть зарыться в смерть, не обращая внимания на боль в коленях, истертых о твердые кости, и ладонях, исколотых острыми отломками. Но лишь на третьей куче, состоящей не столько из костей, сколько из золы кремированных мертвецов, сын герцога подспудно ощутил, что близок к цели, и принялся за дело с удвоенным рвением. Старания его, наконец, были вознаграждены: из-под слоя льнущего к пальцам и одежде пепла показалась кожа, коричневая, как древний пергамент. Руки внезапно налились свинцовой тяжестью, во рту пересохло. Переборов волнение, Фредерик осторожно извлек на свет свою [ну уж нет]одку, с которой стекали ручейки праха, и возложил ее на склон раскопанного кургана, чтобы получше осмотреть. Сердце бешено колотилось. Он чувствовал себя одновременно святотатственным грабителем могил и паломником, что после долгого и томительного пути, наконец, узрел великую Терру. Перед ним покоилась отсеченная и мумифицированная голова. Взгляд ее пустых глазниц был почти осязаем. Даже не вглядываясь в татуировки в виде лилий, символов Адепта Сороритас, Фредерик знал, чьи останки обнаружил. – Атранта Примальдина, – одними губами прош[оппа!]л он, чувствуя, что каждый нерв в его теле гудит от восторга, как наэлектризованная проволока. – Все возвращается на круги своя, – отозвалась Розалинда. Быстро обернувшись на сестру-фамулус, стоящую в полуразрушенных воротах монастыря, Фредерик понял, что надо сделать. Он бережно поднял голову на руки – она казалась легкой, как кучка перьев, и от нее исходил запах сухой корицы – и понес ее ко входу в обитель. До того, как Сан-Атранта подверглась поруганию и разграблению безбожниками, мощи мученицы, давшей монастырю имя, покоились в молитвенном зале. Фредерик не мог сказать, вспомнил ли он или приобрел это знание только сейчас. Влекомый странным ощущением, что все должно вернуться на свои места, он понес святые мощи в тот зал, где они провели последние пять веков – и где при жизни Примальдина, должно быть, возглавляла своих соратниц и благочестивых прихожан в поклонении Богу-Императору… Фредерик вошел в проем, в котором на одной петле болталась помятая дверь, и на мгновение замер, пораженный представшей ему картиной разорения. Лохмотья обгорелых гобеленов свисали с покрытых жирной копотью стен, и ветер, врывающийся сквозь разбитые витражные окна, гонял пыль и клочья паутины по полу, заваленному осколками церковной утвари. Там и сям виднелись обломки оружия и раскатившиеся по полу гильзы, немо свидетельствуя о том, как Сороритас до последнего защищали свою твердыню. Из некогда великолепного убранства остался лишь постамент в центре помещения – тонкая прямая колонна из черного гранита, лишенная каких-либо украшений и потому не привлекшая внимание мародеров. Лишь пять коротких круглых стержней из голубоватого металла венчали верх постамента, больше на нем не было ничего, даже надписей с именем и деяниями священномученицы. Тем не менее, это было ее место, Фредерик не испытывал и тени сомнения. Он посторонился, пропустив в дверь сестру Розалинду, и мельком бросил взгляд на ее лицо. Старуха кивнула и сложила пальцы в символ аквилы, благословляя его. Фредерик решительно подошел к постаменту. Высотой он был примерно ему по грудь, стержни же, расставленные через равные промежутки по расширенному, как колокол, верху, поднимались до уровня глаз. Со всем возможным тщанием и уважением он возложил мертвую голову на вершину колонны. Фредерик надеялся, что сейчас что-то произойдет, быть может, некое чудо придаст сухим останкам их прижизненный облик, но святая Атранта продолжала глядеть на него из-за стержней пустыми глазницами, словно мертвая птица в клетке. Пытаясь унять нетерпение, не приличествующее благочестивому человеку, Фредерик стал осматривать пьедестал со всех сторон – и вздрогнул, услышав за спиной странно знакомые смешки. Обернувшись, он увидел, как в дверь протискиваются трое парней, которых он целую вечность назад видел у закрытого аптекариона. Сестра Розалинда попятилась, осеняя себя орлиным знамением. Пришельцы все так же щеголяли доспехами, собранными из кусков кожи и лоскутьев кольчуг, но на этот раз в их руках было оружие: отрезок свинцовой трубы длиною с руку, широкий мясницкий нож и цепь с грубо приваренным к одному концу куском металла. – Роемся в костях, значит? – поинтересовался самый высокий и широкоплечий из троицы, с наполовину выбритой головой и татуировкой собачьей морды на перетянутой ремнями груди. Он покручивал цепь вокруг правой руки, со свистом рассекая грузом воздух. – На территории Псов, это ж надо. И ведь никак что-то ценное добыл, а, сопляк? – Вам эта ценность не пригодится, – ответил Фредерик. Его взгляд заметался по заброшенному залу в поисках чего-то, чем можно было бы обороняться. Разбитые окна обещали легкий путь к спасению, и в иных обстоятельствах он бы, не раздумывая, бросился наружу – не идти же против троих с голыми руками. Но оставить беззащитную женщину – и святые мощи – на забаву этим отморозкам он не мог. – Да ладно? – высокий заржал, и его смех подхватили товарищи – тощие, косматые, явные выходцы с нижних уровней Города. – Думаю, Картушу эту штуку можно загнать за хорошие деньги. Он падалью не брезгует, а, ребятки? – Давай вали отсюда, недомерок, и старуху забирай, – прошипел один из тощих, поигрывая ножом. – А не то самому башку отрежем. – Покайтесь, и простится вам святотатство, – глухим голосом произнесла сестра Розалинда, молитвенно сложив перед собой руки. Фредерик не ответил, его взгляд был прикован к очертаниям меча, которые он уловил среди груды поломанных и обугленных скамей. – Йен, ты ж хотел бабу, вот тебе, получай, – сказал высокий, и парень с трубой в руках ощерился в ответ на его гогот. – Что зыришь, старовата? Ну так в наше время выбирать не приходится... В два скачка подлетев к куче досок и пепла, Фредерик выхватил меч. Конец его был обломан, а лезвие иззубрено, но ничего лучше он придумать не успел – едва завидев в руках предполагаемой жертвы оружие, Псы инстинктивно набросились на него, визжа и улюлюкая. Каким бы старым и побитым ни был меч, он сослужил Фредерику добрую службу, отразив в сторону несущуюся ему в лоб трубу. Рука онемела от страшного удара, в то время как мимо плеча просвистела цепь с грузом. Фредерик отскочил, на долю мгновения поразившись тому, что еще цел, и сделал неуклюжий взмах, от которого бандиты отскочили назад. – Смотри-ка, боевой какой, – сплюнул главарь банды и перекинул кистень из одной руки в другую. – Этого, братцы, надо живьем брать. Повеселимся. Отступив на несколько шагов, Фредерик почувствовал, что уперся спиной в постамент Примальдины. Его наполнила решимость. Он должен был во что бы то ни стало защитить святыню, чтобы она не погибла, будучи едва-едва обретена снова. О собственной безопасности он уже не думал. Перехватив гладкую от сажи рукоять меча обеими руками, Фредерик ринулся вперед и со всей силы обрушил его на ближайшего Пса, которым, к несчастью своему, оказался волосатый парень с трубой. Мощь удара вырвала из его рук примитивное оружие и заставила, пошатнувшись, упасть на одно колено. В следующую секунду меч описал дугу, как топор дровосека, и врезался между его шеей и плечом. Фонтан крови и захлебывающийся вопль раненого нисколько не смутили главаря банды, который уже раскрутил кистень для атаки. Вокруг клинка Фредерика с лязгом обернулась цепь, и резкий рывок вырвал оружие из его рук. В ту же секунду в его сапоги вцепились руки, и, не удержав равновесия, он повалился на пол. Несмотря на смертельную рану, бандит, которого главарь назвал Йеном, попытался утянуть его за собой. Невольно он сыграл на руку Фредерику: когда тот упал, выпад ножом, который мог бы пронзить ему грудь, впустую прошел над головой. Слабеющие пальцы раненого мародера потянулись к глазам Фредерика, вынудив его схватить противника правой рукой за горло и как следует приложить затылком к каменному полу. Одновременно нащупав левой рукой что-то твердое – чем оказалась ножка от скамьи – Фредерик взмахнул ею вверх и в сторону, почувствовал, как дерево врезалось во что-то мягкое, перекатился и вскочил на ноги. – Конец тебе, щенок, – прошипел главарь банды, и, припадая на ушибленную ногу, двинулся навстречу. С замиранием сердца Фредерик увидел, что парень, вооруженный ножом, следует за ним, скаля редкие зубы. Они ждали, что разоруженный и одинокий противник дрогнет и побежит, но не того, что он вздумает броситься навстречу, как загнанное в угол животное. С криком гнева и отчаяния Фредерик влетел всем своим весом в грудь главаря, оттолкнув его навстречу прихвостню, и все трое повалились на пол сцепившейся орущей кучей. В этой собачьей свалке цепь была бесполезна, что быстро выяснил запутавшийся в ней Пес. Фредерику удалось завладеть ножом другого бандита и пару раз ударить, едва не сломав клинок о куски кольчуги, частично прикрывающие тела врагов. Потом его самого полоснули острым краем брони по лбу, так что кровь залила глаза. Не обращая внимания на боль и раны, он ударил вслепую, надеясь, что инстинкт, провидение или рука самого Бога-Императора доведут его оружие до цели. Что-то поддалось и хрустнуло, он услышал вой и ругань, а потом все вокруг потонуло в красном тумане, наполнившем зрение снаружи и изнутри. ...Голос сестры Розалинды вырвал Фредерика из оцепенения. Она молилась, и этот знакомый звук на мгновение наполнил его ощущением чего-то родного, теплого и уютного, почти небесного в своей простоте. Затем он начал чувствовать свое тело, и это быстро вернуло его на куда более приземленный уровень реальности. Ушибы, порезы, укусы – все болело и саднило, казалось, на нем не осталось живого места. Фредерик протер глаза, с трудом расклеив липкие от крови ресницы, и вздрогнул, увидев представшее перед ним зрелище. Он сидел верхом на трупе, неузнаваемом от множества ран, в паре шагов от него лицом вниз валялся еще один убитый. Третий глядел мертвыми глазами в потолок, лежа в луже крови, натекшей из раны между шеей и плечом. В правой руке, красной по самый локоть, Фредерик все еще сжимал трофейный нож. Он вскочил и встряхнул руками, пытаясь сбросить с себя наваждение смертельного боя. Клинок со звоном упал на пол. Фредерик изо всех сил зажмурился, так что перед внутренним взором расплылись разноцветные круги, потряс головой и снова открыл глаза. Боковым зрением он уловил неясное сияние и повернулся. То, что он увидел, заставило его снова протереть глаза и в изумлении уставиться на колонну святой Атранты. Постамент окутывало облако неземного бирюзового света, по металлическим стержням пробегали белые искры. Над ними покачивалось женское лицо, чудесным образом парившее в воздухе. Нетленная голова девы-воительницы едва ли походила на те несчастные истерзанные останки, которые Фредерик извлек из-под завалов костей. Она казалась спящей, и ее сомкнутые веки были припорошены золотой пылью. Гладкий бледный лоб рассекал глубокий порез чуть ниже линии волос – выбеленных и коротко подстриженных. Словно увенчанная багряной диадемой, Атранта Примальдина с гордостью и смирением демонстрировала знаки своего мученичества. Фредерик не знал, что думать. Он видел, что нижнюю часть постамента обильно забрызгало кровью. Возможно, жидкость замкнула древние электросхемы, что питали неведомые механизмы внутри колонны, веками служившей стазисным ковчегом для мощей Атранты. А возможно, смерть святотатцев была угодна Богу-Императору, и тот явил свое знамение, вернув мученице прижизненный облик? Как бы то ни было, Фредерик не собирался искать причины. Перед ним свершилось истинное чудо, и размышлять о его природе было все равно что подвергать его сомнению. Он просто опустился на колени и начал творить молитву. Сестра Розалинда с улыбкой смотрела на его лицо, по которому текли благодарные слезы. Бирюзовое сияние стазисного поля нежно коснулось кожи, когда Фредерик поднялся и осторожно взялся за стержни на вершине колонны. Благоговейный страх уступил место уверенности, когда постамент-реликварий с негромким щелчком отсоединился от колонны. Теперь Фредерик знал, что ему предстояло сделать. Он должен явить чудо миру. Юноша шел по усыпанной костями дороге, высоко подняв над головой сияющую стазисную раку, а следом за ним семенила седая старуха. Ничто не скрывало ее черно-белого одеяния, на груди которого горделиво раскинула крылья вышитая аквила. Самый маленький крестный ход в истории Брюмера не уступал в торжественности великим процессиям прошлых веков. Когда он добрался до обжитых районов, прохожие на тротуарах начали останавливаться, а в окнах мелькали лица, изумленные невиданным зрелищем. Некоторые, почувствовав на себе пронизывающий взгляд сестры-фамулус, бросали свои прежние заботы и следовали за ней. Другие кол[лобзал]ись, гадая, не следует ли известить об этом власти, от которых уже давно ничего не было слышно. Шайка из семерых Псов появилась из темной подворотни и вышла навстречу Фредерику. Он был безоружен, обе руки занимал тяжелый реликварий, а бандиты поигрывали кинжалами и дубинками. Но, увидев, как странный юноша с сияющей головой в руках продолжает бестрепетно шагать прямо на их шеренгу, Псы дрогнули и попятились. С безумцами дела лучше не иметь, ясно говорили их глаза, встревоженно бегающие по сторонам. Особенно когда за ними еще целая толпа безумцев. Люди, доселе шедшие за Фредериком и Розалиндой больше из любопытства, увидели бандитов, перегородивших дорогу, и узнали в них тех, кто уже несколько лет терроризировал их район, пользуясь беззаконием Конкордата. Зеваки, обыватели, бродяги переглядывались, все отчетливее понимая, что теперь их больше. И если этот чудак во главе колонны шел на Псов без всякого страха, то чего бояться им? Сестра Розалинда улыбнулась, увидев, как ее обогнало трое высоких мужчин в рабочих робах. Выкрикивая оскорбления, они грозили бандитам молотками и разводными ключами. Через секунду к ним присоединилась женщина, вопящая что-то о своем ограбленном и убитом сыне. Толпа в два-три десятка человек, скопившаяся на улице, с негодующими криками последовала за ней. Мо[ну уж нет]иня взяла в руки четки и запела псалом о каре, ожидающей неправедных, и ее чистый, сильный голос вознесся над звуками драки. К тому времени, как она завершила последние строки, трое Псов лежали мертвыми в уличной грязи, а остальные разбежались, побросав оружие. Несколько человек подошли к ней, с гордостью демонстрируя раны и прося благословения, и Розалинда охотно осеняла страждущих знамением аквилы. Многим этого было мало: они подбирали куски угля, возвращались домой за краской или попросту пользовались собственной кровью, чтобы рисовать двуглавых орлов на одежде или прямо у себя на лбу. Слух разносился быстро. К тому времени, как Фредерик триумфально вышел к скверу, отмечавшему конец Долории, за ним следовало не меньше нескольких сотен человек. Тут их попытался остановить отряд жандармов Защиты, и сын герцога застыл в нерешительности. Не потому, что увидел их броню, щиты и шоковые дубинки, но потому, что они напомнили ему о брате и людях, которыми тот командовал. Но через мгновение он выкинул эти мысли из головы. Что бы ни случилось с Эмтиссианом, здесь и сейчас его не было. Фредерик остался один, но на его стороне был Бог-Император. – Праведники! – воскликнул он, с удивлением и восторгом почуяв силу собственного голоса. – Носящие аквилу! Сегодня мы исполняем волю Золотого Трона, и мы не отступим от нее! Вперед! Толпа ринулась навстречу жандармам еще до того, как он успел произнести последнее слово. Затрещали щиты, зашипели дубинки, крики раненых огласили сквер, но людей было слишком много, и слишком сильна была их вера. Агентов Защиты смяли, не дав ни одному пуститься в бегство. Кто-то крикнул, что нужно добраться до арсенала жандармов. Казалось, что толпа вот-вот сорвется с места и покатится по Городу волной слепого и беспощадного разрушения, но нет: они молчали. Они ждали. Они смотрели, что скажет Фредерик. На пару секунд сын герцога ощутил растерянность. Никогда он еще не видел, чтобы столько людей одновременно глядело на него. Это казалось странным, пугающим… и при этом само собой разумеющимся. Разве сестры-фамулус не готовили его к этому? Вести за собой людей, направлять их по пути, который подсказывали вера, знание и его собственная кровь? Разве не это было единственным, ради чего его учила сестра Маклинта, ради чего его избрала святая Атранта Примальдина, ради чего существовал его род? – Нам нужно оружие, – сказал Фредерик. – Нам нужно… Он помедлил, глядя на окруживших его людей. Молодые и старые, в рабочих робах и черных платьях, мускулистые здоровяки и лысеющие клерки. Они пошли за ним потому, что чувствовали его силу. Много лет назад такие же люди пошли за теми, кто сейчас сидел в Порфире, и точно так же бездумно расправлялись с любыми, на кого указывал им властный жест будущего консула… Сильнее любого чувства, которое он ощущал прежде, Фредерика охватил гнев. Он поднял перед собой священную раку и заговорил, и постепенно его голос становился все громче и громче, пока не заполнил весь безмолвствующий сквер: – Вы все хотите жить, но что вы сделали, чтобы заслужить жизнь? Где вы были, когда безбожники сжигали храмы, убивали невинных и святотатствовали на улицах? В чем проявилась ваша вера, когда она была нужнее всего этому миру? Узрите святую мученицу, что отдала жизнь за ваших предков, и познайте стыд, ибо, когда пришла пора отдать долг, вы не сумели уберечь ее! Рядом с ним сестра Розалинда подняла над головой руки, сложенные аквилой, и преклонила колени. Сначала один, потом другой, а затем и вся толпа начала опускаться в ту же позу, пока только Фредерик не остался стоять над морем воздетых рук. – Вы молитесь о спасении от кары, но Бог-Император одаряет лишь тех, кто борется за Него и страдает за Него! – воскликнул он. – Мы должны кровью заслужить право на прощение! Мы отобьем наши святыни, мы отвоюем свой город, мы не убоимся смерти! Аквилоносцы Брюмера! Мы победим во имя Императора или умрем, искупив свой грех! Толпа ответила слитным ревом сотен голосов. Каждый из людей, взиравших на Фредерика лихорадочно блестящими глазами, готов был пойти за ним на смерть, он чувствовал это. Он запустил безудержную стихию, которой предстояло промчаться через весь город… к чему – он не знал. Как не знает волна, суждено ей разбиться о скалу или обрушить ее в море. Люди поднялись с колен, и Фредерик, избрав свой путь, повернулся и зашагал во главе аквилоносного воинства по широкому проспекту.

Если воспринимать с позиции "машинный дух - суеверие", то молитва при запуске машины просто тупо по длительности совпадает с загрузкой ее систем. К тому же многие молитвы имеют вид вроде "Восхвалим Омниссию - потянем за рычаг - возблагодарим Бога-Машину - нажмем на кнопку", где текст совпадает с тем, что в этот момент делает техник. Если провести параллель с реальным миром, то это похоже на песни вроде "Дубинушки" или матросских шанти, в которых слова задают ритм и порядок действий. Если автор более близок к позиции "машинный дух реально есть и обладает разумом", то у него обряды действительно служат для задабривания машинного духа. Насчет священного масла. Думается мне, что обычное машинное масло превращается в священный елей просто путем тщательной очистки, и оттого способствует лучшей работе машин. :)

Откуда мнение, что не думают и не разрабатывают? У них в общем-то целое подразделение биологов есть. С генеторами. А еще есть бэк вораксов, в котором говорится, что их выпускали на рабочих, когда тех становилось слишком много. Почти естественный отбор :)

Насчет слоев есть у меня одна мысль, буквально сегодня появившаяся... Не знаю, насколько возможно будет ее реализовать в пределах "Теории", но посмотрим. Детальки и описания – дело довольно субъективное, конечно. Кому нравится, кому нет. Но я знаю, что могу ими слишком увлекаться, и стараюсь хотя бы пытаться держать себя под контролем.)

Почему же? Мотивирует писать дальше, значит, конструктивный! :) Ну это есть у меня такое, да.Особенно много в эпизодах, написанных раньше других. Периодически просматриваю и вижу, что есть много предложений, которые стоило бы разбить надвое и выкинуть лишнее. Но иногда прямо не хочется ничего трогать: жалко же тортик резать. :)

Кто хотел боевика? Есть боевик! А еще доведены почти до ума последние главы, но вот серединку надо еще доделать. Если есть какие-то непонятки, не стесняйтесь указывать. Постоянно вылавливаю мелких блох и несостыковки: например, поменяла одну деталь в одном абзаце, а в другом забыла. Все время кажется, что персонажей слишком много и всем не хватает экранного времени. А ведь в черновике их было еще больше. И еще кажется, что я то ли не докладываю, то ли перекладываю описаний, в зависимости от места в тексте. Без постороннего взгляда сказать трудно. Не читала эту книгу. Как оно, стоит взяться за чтение?

ГЛАВА 6: БЕЗУМИЕ Стук в дверь прозвучал тихо и осторожно, но этого оказалось достаточно, чтобы с Эмтиссиана слетели последние обрывки сна. По счастью, за дверью его ожидал не очередной безмолвный громила, а Льер, который – что наводило на тревожные мысли – теперь был облачен в темно-синюю панцирную броню с серебряными шевронами на плечах. Шлем он держал на сгибе локтя, но непокрытую голову охватывал вокс-обруч с спускающимся к углу рта микрофоном. – Приветствую, сир Шанри, – адъютант учтиво кивнул. Эмтиссиан одернул рубашку, помявшуюся за ночь на диване, пригладил волосы и постарался придать голосу деловой оттенок. – Утро доброе, Льер. В чем дело? Почему в броне? – Всем оперативным бригадам Завесы приказано прибыть в боевом снаряжении на плац перед дворцом, – как по бумаге отчеканил Льер. – Сбор уже начался. – Тебя не смутило, что я такого приказа не отдавал? – задал риторический вопрос Эмтиссиан. Льер стушевался и отвел взгляд. – Приказ поступил от сира Амрейля. Экстренная ситуация. Вы же понимаете, Артифицион прорвался за стены, и… Выражение лица Эмета привело адъютанта в еще большее смятение. – Вам еще не сообщили? Они вторглись через Нижний Город. Они ведь не спят, не нуждаются в отдыхе, значит, шли всю ночь и оказались у стен перед самым рассветом. Я, честно говоря, думал, что сточные озера их задержат, навроде рва, но... – Машины не дышат. И на токсины им плевать, – Эмтиссиан ощутил внезапную вспышку злости, от которой хотелось ударить кулаком по косяку двери. – Эти недоумки не смогли удержать стоки, да? Льер беспомощно развел руками. – Видимо, так, сир. Лазутчики проникли по трубам внутрь стен, пробили бреши, в них ворвались воины. В западной части города идут бои... – Где твой дом, Льер? – спросил Эмтиссиан. – Слава Разуму, в северо-восточном квадранте. Там пока спокойно. – Хорошо. Надеюсь, все скоро решится.... так или иначе. – За этим я и пришел, – кивнул Льер. – Сир Амрейль весьма настойчиво просил препроводить вас до Палаты Мудрости. Собрание должно решить, как действовать дальше. – Неужели он думает, что я сам не доберусь? – фальшиво усмехнулся Эмтиссиан. – Разрешаю проводить меня на одном условии: по дороге расскажешь мне все, что успел выяснить о текущей ситуации. Выяснил Льер, как оказалось, немало. Еще до полуночи авиабазы за пределами Города перестали выходить на связь, как происходило со всеми захваченными Артифиционом районами. Пленных скитарии, судя по всему, не брали. Холм Мондрин, высочайшая точка юго-западного квадранта столицы, был захвачен, и именно на его лесистой вершине, где когда-то располагался личный охотничий парк графа клефского, угнездился магос Вольфскар и его командный штаб. Поначалу отброшенные внезапной предрассветной атакой, войска Конкордата перегруппировались, укрепились и держались насмерть, сражаясь за каждый жилблок. Сколько им противостояло живых машин, никто не знал. Ходили слухи (и здесь адъютант опасливо огляделся, хотя в стенах дворца, казалось, бояться было нечего), что по дальним глубинам Нижнего Города рыщут неведомые механические звери и не оставляют в живых даже самых жалких бродяг, которым не посчастливилось попасться им в лапы. За расспросами Эмтиссиан не заметил, как они подошли к самым дверям Палаты Мудрости, где Льер, извинившись, покинул его и направился на плац к остальным бойцам Завесы. Хмурые охранники с хеллганами как следует рассмотрели энактора с ног до головы, прежде чем раскрыть створки и впустить его внутрь. Палата Мудрости шумела, как разворошенное гнездо гремучников. Официально утреннее собрание только началось, но на самом деле большинство консулов и не покидало зал заседаний с самого вечера. Анура Меланн громко спорила с Гийомом Амрейлем возле стола, заставленного непрерывно гудящими вокс-аппаратами и экранами связи. Виктор Слиго, утомленный треволнениями минувшей ночи, спал на задних рядах, словно нерадивый школяр в коллегиуме. Еще несколько консулов и энакторов сбилось в кучку в углу и обсуждало что-то на повышенных то[ну уж нет]. Проконсулы провинций, приехавшие на зов центрального правительства, растерянно хлопали глазами и пытались найти кого-то, кто объяснил бы им по порядку, что происходит. Представителей западных регионов среди них не наблюдалось. Эмтиссиан пробрался на свое место, поприветствовал Рейю, с легким весельем наблюдавшую за происходящим, и сам как следует осмотрелся. – А где остальные консулы? – спросил он. Женщина пожала плечами. – Орнье с вечера никто не видел. Нуиссет занят. – Чем это он таким занят, что важнее безопасности Города? – Эмет постарался придать своему лицу как можно более возмущенное выражение. В душе он был рад тому, что этот тип, воплощающий в себе все самое худшее в Конкордате, не явился. В присутствии Минна Нуиссета, которого в старые времена давно бы заклеймили как нечестивца и развратника, Эмтиссиан все время чувствовал, что готов сорваться и раскрыть себя. Рейя небрежно махнула рукой. – Наверное, строчит листовки или молится Верховному Существу… Откуда мне знать? Эмет вежливо усмехнулся в ответ на шутку. Кому, как не энактору Защиты, знать, чем занимается отсутствующий консул. Ее шпионы и соглядатаи были одной из причин, которая мешала “семье Шанри” нормально спать по ночам. – А что же наш с вами коллега от Закона? – спросил он. Сартоса не было ни рядом с Амрейлем, ни где-либо еще в зале заседания. Рейя смерила собеседника взглядом, как будто прикидывая, стоит ли доверять ему эту информацию. – Собирает гражданское ополчение, – сказала она. – Все настолько плохо? – Как видишь, мадам Меланн сумела убедить в этом сира Амрейля, – Рейя кивнула на спорщиков, вокруг которых скопилась небольшая толпа взволнованных советников и адъютантов. – Вот только не может втолковать ему, что пора выпускать в город Красный Ливень. Эмтиссиан прислушался к шуму, пытаясь вычленить из него отдельные слова. Консул войны кричала, что ее людей рвут на части, аэродромы уничтожены, а большая часть тяжелой техники, брошенной на врага, либо захвачена, либо выведена из строя техноколдовством. Амрейль возражал, что не все потеряно, пока стоит Порфира, а в городских боях Революционная Армия, несомненно, выйдет победителем. Один из военных энакторов, под официальной фуражкой которого виднелись свежие бинты, надрывно заорал что-то вроде “Вы вообще видели, что это за твари?!”, и Амрейль потребовал его вывести. Эмет не знал, что думать. С одной стороны, Адептус Механикус принадлежали Империуму, и он уже много лет ждал именно этого: воинов под знаменем аквилы, которые придут, чтобы спасти Брюмер из рук узурпаторов. С другой стороны, судя по известиям с фронта, солдаты Омниссии явились не освобождать планету, а беспощадно карать ее за грехи. Если бы они хотели сбросить неправедную власть, почему первый же их удар не разнес Порфиру вместе с Палатой Мудрости и всеми этими пустозвонами? Почему они разоряли земли Брюмера, словно железная саранча, не оставляя за собой ни единой живой души? Вывод мог быть один: единственным искуплением для мира, позволившего себе подпасть под ярмо безбожников, оставалась смерть. Вторжение Артифициона было всего лишь замедленным Экстерминатусом. И единственное, что мог сделать Эмтиссиан – это молиться, чтобы Бог-Император признал его за своего, когда он падет от рук машины, облаченный в униформу Конкордата. – Сир Шанри? Голос Рейи вырвал его из оцепенения. Только сейчас он понял, что женщина пристально изучала его лицо, и виновато улыбнулся. – Простите, задумался. Проклятые захватчики! – Как я вас понимаю, – кивнула Рейя. Эмтиссиан почувствовал себя неловко. То ли его выбили из колеи раздумья о судьбе Брюмера, то ли непроницаемый взгляд энактора Защиты. Он спешно придумал повод, чтобы покинуть зал заседаний и привести себя в чувства подальше от этой женщины. – Вы знаете, меня все же беспокоит отсутствие консула Орнье. Говорите, ее не видели с вечера? Думаю, стоит сходить и проверить ее кабинет. – Это очень любезно с вашей стороны, энактор Шанри, – Рейя откинулась на спинку кресла и проводила Эмета взглядом до дверей, прежде чем встать и направиться в гущу спорящих и кричащих людей. На ее лице витала неопределенная полуулыбка, как будто этот разговор втайне веселил ее не меньше, чем царящее в зале смятение. Шагая по широким сводчатым коридорам дворца, возвышавшегося почти в самом центре Города, легко было понять, чем он так приглянулся революционерам. Порфира строилась как крепость, и стены из фиолетово-коричневого камня, давшие ей название, могли с легкостью выдержать мощнейший артиллерийский обстрел. В ней скрывались просторные залы, в которых вершились судьбы планеты, глубокие подземелья, словно созданные для закулисных интриг, и роскошные покои, где консулы наслаждались плодами своего могущества. Ведомство Диаллы Орнье занимало половину этажа, где когда-то обитали наиболее приближенные фрейлины королевского двора. Эмтиссиан шел мимо нежно-голубых стен и запертых золоченых дверей, из-за которых доносился деловитый гул когитаторов. Время от времени мимо проходили патрульные охранники, а из боковых проходов появлялись клерки и курьеры, но, когда он добрался до конца коридора, который упирался в кабинет самой Орнье, он производил впечатление заброшенности. Люмен над входом не горел, и самый воздух как будто застыл без движения. Эмтиссиан рванул ручку кабинета. Он не ожидал, что тяжелая стальная дверь покорно раскроется перед ним. Внутри царил полумрак. Основное помещение отделял от коридора узкий тамбур, загроможденный брошенной одеждой и обувью. Пробравшись внутрь, во тьму и духоту, Эмет нашарил на стене рычажки переключателя и надавил, но ничего не произошло – только в глубине помещения пробежали бледные искры. Внимание его приковало к себе колеблющееся пятно желтого свечения, в котором можно было различить дальний угол комнаты, ножку перевернутого письменного стола и сжавшуюся рядом фигуру. Большая масляная лампа, вроде тех, с какими обычно совершали ночной обход сторожа Порфиры, чадила и порождала больше теней, чем света. – Мадам Орнье? – окликнул Эмтиссиан. – Не бойтесь, это я, Эмет Шанри. Фигура пошевелилась и издала прерывистый вздох, как после долгого плача. Эмтиссиан осторожно сделал несколько шагов вперед, запнулся о нечто, оказавшееся нагревателем для рекафа, и посмотрел внимательнее. Терракотовый сосуд был расколот, из него все еще сочились остатки пахучего напитка, а вырванный с мясом провод куда-то делся. Он поднял взгляд на женщину и едва не попятился, осознав, что она раздета до нижней рубашки. Растрепанные волосы окаймляли лицо, на котором блестели, отражая свет лампы, дочерна расширенные глаза. – Мадам Орнье? – повторил Эмет, стараясь говорить как можно мягче и спокойнее. – Прошу вас, расскажите, что случилось. На вас напали? – Напали. Напали... – эхом откликнулась женщина, покачиваясь взад-вперед. – Напали на нас всех… – Кто, мадам? Кто это сделал? Подойдя еще ближе, Эмет заметил, что белая рубашка снизу запятнана чем-то темным, и уловил тошнотворную вонь нечистот. Видеть в таком состоянии одну из консулов, могущественнейших людей республики, казалось почти противоестественным. Как бы Эмтиссиан не верил в то, что все они – узурпаторы и преступники против собственного народа, сложно было не почувствовать что-то, напоминающее жалость, пусть и смешанную с отвращением. Но еще сильнее была тревога, и Эмет намеревался выяснить ее первопричину. Как можно скорее. – Кто это сделал, мадам Орнье? – спросил он, подобрав масляную лампу и осветив женщину во всем ее убожестве. Та не ответила, закрыв лицо руками, на которых только теперь стало видно ожоги и глубокие порезы. Боковым зрением Эмтиссиан заметил на стене странное пятно, повернулся и поднял лампу выше. Изжелта-зеленые обои всегда раздражали глаза, когда ему приходилось по долгу службы заходить в кабинет Орнье. Теперь их украшали дыры, из которых торчали обрывки проводов, а поверх них – огромный, грубо намалеванный круг. Нет, не круг. Эмет прищурился, повел светильником по сторонам. Сквозь пыльное закопченное стекло лампы пробивалось достаточно света, чтобы различить выступы по краям окружности. Шестеренка. Очертания символа размывались во мгле, но не узнать его было невозможно. Внутри круга различались черты черепа: широкие темные пятна глазниц, провал носа пониже, ряд дрожащих параллельных линий зубов. Всю картину пятнали отпечатки пальцев и ладоней, от которых расходились засохшие брызги и потеки. У Эмета не осталось сомнений, что вместо краски использовалась кровь. – Они пришли… – прош[оппа!]ла Орнье так тихо, что он бы не услышал ее, не цари в ее покоях абсолютная тишина. Только сейчас он осознал, что не слышит ровного гула вентиляторов, обычно разгонявших по палатам Порфиры ароматизированный воздух. Впрочем, и они бы не справились с наполняющим кабинет зловонием, к которому примешивался неприятно знакомый солоноватый дух. – Я боролась с ними… с машинами… в них живут духи, Эмет. Злые духи, – бормоча, женщина потянулась, пытаясь схватить его грязными пальцами за край форменного кителя. Эмтиссиан отшатнулся, и она, не совладав с равновесием, упала. Оперевшись на локти, Орнье поднялась на четвереньки, шатаясь, будто животное, оглушенное молотом мясника. – Я рвала их… кусала… они жалили меня, злые духи, как осы… они гудят, как осы, ты знаешь об этом? – она подняла костлявую руку, демонстрируя ожоги. – Они везде. Они пришли. Они погубят нас всех. – Мадам, – начал Эмтиссиан, не зная, какие слова могут хоть как-то помочь несчастной. – Будьте спокойны. Оставайтесь здесь, в безопасном месте. Я найду медика и как можно скорее пришлю его сюда. Хорошо? – Хорошо. Со мной все хорошо, – Орнье снова отползла в угол и съежилась там, сверкая глазами. – Я поняла, что машины не победить. Я перестала бороться. Может быть, Бог-Машина простит меня. Я принесла жертву. Он должен меня простить. Все мысли о том, чтобы искать помощь, мгновенно покинули голову Эмета. – Жертву? – медленно повторил он. Женщина рьяно закивала, и по ее лицу расползлась широкая улыбка. – Грядет Бог-Машина, – нараспев произнесла она. – Тело его железное, цвет его кровавый. Он несет смерть. Я дала ему смерть, и он простит меня. Ее рука снова поднялась, узловатые пальцы сложились в жесте благословения, а потом согнулись, как когти. Эмет оглянулся туда, куда указывала эта скрюченная лапа, и в неровном свете горящего масла уловил у дальней стены очертания комода для документов. Над ним виднелась еще одна грубо намалеванная шестеренка, поменьше, а на самом комоде что-то лежало. Что-то длинное, вяло свесившееся с краев... – О Разум, – пробормотал Эмтиссиан, почувствовав, как пересохло во рту. За свои годы он повидал достаточно мертвецов, чтобы узнать одного из них даже при таком освещении. – О Бог-Машина, – поправила Орнье. – Бог-Машина. Он грядет. Тело его железное, цвет его кровавый… Оглянувшись на сумасшедшую, Эмет на всякий случай нащупал кобуру за пазухой и, обогнув письменный стол с выпотрошенными ящиками, подошел к телу. Судя по клочьям форменной одежды, что все еще прикрывали грудь, плечи и ноги, то был один из посыльных, что с самого раннего утра сновали по коридорам Порфиры с записками и пакетами. Точнее, была. Орнье выбрала себе легкую добычу – девушку лет шестнадцати. Тонкую шею обматывал провод, руки с судорожно стиснутыми кулаками лежали на груди, будто пытаясь до него дотянуться. Эмтиссиан уставился на середину ее туловища и прикрыл рот рукой, пытаясь унять рвотный позыв. Орнье захихикала из своего угла. – Видишь? Видишь, как он силен? Он повергнет жалкого божка, выдуманного глупцами. Он есть Машина. Ему есть жертвы. Эмтиссиан глубоко вдохнул насыщенный кровью воздух. Он хотел надеяться, что несчастная умерла до того, как обезумевшая гарпия вспорола ей живот ножом для бумаг и натолкала туда детали своего разбитого когитатора. Внутренности переплетались с проводами, скользкий влажный блеск плоти мешался с отсветами металлических плат. Он приподнял свесившуюся вниз голову, чтобы попытаться понять, не знакома ли ему эта курьерша, но лицо посинело и исказилось до неузнаваемости. Сзади послышался шорох. Эмтиссиан оглянулся и увидел, что Орнье ползет к нему на коленях, путаясь в замаранном подоле. – Разве он не примет мою жертву? Разве я не спасусь? – с почти экстатическим выражением спросила она. В глазах ее горел неестественный, маслянисто-радужный блеск, слишком хорошо знакомый Эмтиссиану, чтобы он попытался сказать ей еще хоть слово. Он навел на нее пистолет и попятился к двери. Орнье заулыбалась и поползла быстрее, будто отвратительное морское чудовище, преследующее жертву на берегу. Эмет выстрелил, метя в середину корпуса, но женщина по-змеиному извернулась, и пуля вонзилась ей в плечо. По счастью, сумасшедшая еще не забыла страх перед смертью и с визгом отпрянула, позволив Эмтиссиану повернуться, бросить лампу и выбежать в коридор. Когда Эмтиссиан оказался снаружи и захлопнул за собой дверь, коридор был совершенно пуст, словно звук выстрела никого и не потревожил. Времени искать охранников не было, поэтому он со всех ног помчался обратно в зал заседаний. У самых дверей Палаты Мудрости он чуть не столкнулся с Гийомом Амрейлем, только что вышедшим наружу. Консул-регулус [ну уж нет]мурился, увидев выражение лица своего раскрасневшегося от спешки подчиненного. – Мессир Амрейль, – начал Эмет, – я только что был у мадам Орнье. Она не в порядке. У нее психоз… – Тише, тише, – Амрейль осмотрелся и сделал жест следовать за ним. Только когда они отошли в ближайший тупиковый коридор, окруженный неиспользуемыми помещениями, он кивнул, приглашая продолжать. – Орнье затронута Губительными Силами, – выдохнул Эмтиссиан, понизив голос. – Это совершенно ясно, все признаки налицо. Она молится Богу-Машине, вернее, тому, что считает Богом-Машиной. Она принесла ему человеческую жертву. Во имя Разума, она просто воняет варпом, и мы должны как можно скорее… Эмтиссиан осекся, увидев, как консул-регулус качает головой. Его серые глаза стали жесткими, как камень, а тонкие губы сжались в вовсе невидимую линию. – Вы не понимаете, – настойчиво продолжил Эмет, оттеснив на задний план все мысли о субординации. – Это потенциально даже опаснее, чем Артифицион, если только не связано с ним... Я прошу разрешения немедленно вызвать сюда моих людей, благо они все поблизости, и прошерстить Порфиру сверху донизу. Во дворце явно присутствуют скрытые псайкеры или колдовские артефакты. Орнье психически нейтральна, чистой воды “ро”, и такой человек не может просто так лишиться ума и начать молиться варпу, если не... – Отличная идея, – перебил Амрейль. Эмтиссиан замолк на полуслове, не зная, чувствовать ему облегчение или удивление. – Но сначала давай-ка вернемся в Палату. Мне надо сделать важное объявление. Богу-Императору ведомо, что за объявление могло оказаться весомее, чем угроза неконтролируемого псайкера в центре осаждаемого города, но Эмет почувствовал, что на сегодня с него хватит дерзостей начальству. В свое время Гийом Амрейль отправлял людей на гильотину просто за косой взгляд в его сторону. Не отставая от регулуса, он вошел в амфитеатр и заметил, что за его отсутствие кое-что значительно изменилось. Конкордат чинно сидел по местам. Все взгляды были устремлены на кафедру в центре зала, за которой, пошатываясь, как пьяный, стоял Минн Нуиссет. Экран за его спиной демонстрировал лицо консула по делам религии, пропаганды и искусства во всей его неприглядной красе. Налитое кровью, распухшее, словно его отхлестали по щекам, оно, тем не менее, скалилось в улыбке. Точно такую же улыбку Эмтиссиан всего несколько минут назад видел у Диаллы Орнье. Завидев вошедших, Нуиссет вытаращил на них глаза, горящие идиотской радостью, и зааплодировал. – Приветствую вас, господа! – воскликнул он, и Амрейль учтиво поклонился в ответ. Эмтиссиан не отреагировал. Его взгляд был прикован к рукам Нуиссета. Ладони консула были пронизаны острыми металлическими шипами, как будто он пародировал стигматы имперского святого, и с каждым хлопком из них летели красные брызги. – Прошу вас, сир, позвольте мне, – Амрейль широкими шагами приблизился к кафедре, потеснил из-за нее оратора, который, пританцовывая на ходу, побежал на свое место, и настроил микрофон. – Как мне сообщили, прежде чем я отлучился, энактор Закона Жеан Сартос найден мертвым в центре рекрутирования населения. Мы все скорбим. Зал ответил безмолвием, если не считать очередного взрыва мокрых хлопков со стороны Нуиссета. – Ополчение передается под командование энактора Рейи, – консул-регулус кивнул женщине, теперь сидевшей на почетном месте в первом ряду. – Что же до людей Закона, [ну уж нет]одившихся под командованием безвременно почившего сира Сартоса, то я предлагаю объединить их с Завесой, отдать в руки нашего не по годам талантливого коллеги Эмета Шанри и сформировать боевое подразделение, каковое незамедлительно отправится на оборону западных рубежей столицы. Пусть захватчики и взяли стену, но им не одолеть пламень наших сердец! Эмтиссиан уставился на Амрейля, пытаясь переварить информацию. Это значило, что его – и тысячи людей, которые теперь ему подчинялись – собираются швырнуть в самую мясорубку. Регулус даже не посмотрел в его сторону, как будто уже сбросил со счетов. – Я придумал для них название! – завопил Нуиссет, подпрыгивая в кресле. – Нова-бригада! Нова-бригада! – Но, сир, Завеса не подготовлена к полноценным боевым действиям… – начал Эмет, пытаясь хотя бы выиграть время, но его прервала Анура Меланн, резко выпрямившись во весь рост со своего сиденья. – Думаешь, армия была к этому готова?! – закричала она. Под глазами военного консула залегли глубокие черные тени, изо рта брызгала слюна. – Думаешь, здесь хоть кто-то готов встретить их лицом к лицу? Это демоны! Демоны, которые не боятся, не спят, не чувствуют боли! Как раз по твоей части, ты, якшающийся с нечистью... Ее речь превратилась в грязный поток бессмыслицы. Меланн выла и сквернословила, размахивая кулаками, но никто не пытался ее успокоить. Эмтиссиан заметил, что ее китель, пестрящий орденскими планками, порван и забрызган чем-то темным, и ощутил, как по спине пробежали холодные мурашки. На него [ну уж нет]лынуло осознание, что все здесь сошли с ума. Всплеск ярости Меланн как будто выбил некую дверь, из-за которой хлынуло безумие. Консулы и их помощники начали раскачиваться в креслах, глядя в пустоту, ш[оппа!]ть что-то под нос, повторяя одни и те же слова, мелко дрожать, хихикая над чем-то, что видели только они. Их голоса давили со всех сторон, ему казалось, что еще немного, и он сам начнет кричать и корчиться от чуждых, проникающих извне эмоций. Ему хотелось выбежать отсюда – куда угодно, пусть даже под пушки Артифициона, лишь бы подальше от Конкордата, в котором не осталось ни единой здоровой души. Кроме Гийома Амрейля, который повернулся к Эмтиссиану и снова заговорил ровным голосом, глядя на него с полным безразличием в глазах. – Я думаю, вы справитесь. Что до оружия, то арсеналы Города снабдят Нова-бригаду, – он усмехнулся, – всем необходимым. А непосредственно вам, сир Шанри, я бы хотел преподнести вот это. Консул-регулус сделал жест, и к нему спешно приблизился рослый мужчина в униформе адъютанта Революционной армии. В руках он держал ножны, из которых выглядывала витиевато украшенная рукоять с выпуклым, как яйцо, энергетическим элементом. – Силовая шпага! Изящнейший из всех видов оружия прежней эпохи, – объявил Амрейль. – Дарю ее вам, как защитнику Города. Сквозь яростные крики и полоумный гогот консулов Эмтиссиан разобрал негромкий женский смешок. Или ему просто померещилось? Он посмотрел на место Рейи, но ее там уже не было. – Благодарю, – Эмет принял оружие без всякого положенного по этикету церемониала и даже не удивился, когда увидел на эфесе миниатюрное клеймо в виде вставшего на дыбы леорниса. Герб герцога Аллонвильдского. – Полагаю ваше задание срочным и безотлагательным, энактор, – Амрейль холодно улыбнулся. – Не волнуйтесь, люди Защиты присмотрят за вашими родственниками, оставшимися в столице. Невысказанная угроза повисла в воздухе. Консул-регулус помолчал, явно наслаждаясь бессильной яростью в глазах Эмета. Оба прекрасно понимали, какая судьба ждет семью энактора, если тот вдруг откажется исполнять свое самоубийственное задание. – Прощайте, сир, – сказал Амрейль и отвернулся. Эмтиссиан кивнул и, едва замечая молчаливо провожающих его охранников, покинул Палату Мудрости. В голове его метались мысли, не [ну уж нет]одя себе цели, и все вокруг казалось увязшим в тенях и тумане. В какой-то момент ему показалось, что он увидел мелькнувший в боковом коридоре силуэт гиганта, но, стоило повернуться в его сторону, как он исчез. Давящее ощущение безумия, клубящегося где-то у самых границ его сознания, исчезло, только когда он вышел из дворца и оказался на широких мраморных ступенях. У подножия лестницы уже строились ряды людей, облаченных в панцирную и флаковую броню. Эмтиссиан ощущал на себе их пристальные взгляды, видел их лица под прозрачными визорами шлемов. Многих из них он знал лично, другие встретились ему впервые в жизни. Он знал, что уже к концу этого дня их станет гораздо меньше. Позади раздался гулкий грохот: пустотное поле окутало громадные двери, из которых он вышел на лестницу, и отрезало его от дворца и всех, кто в нем оставался. Как ни странно, но мысли Эмтиссиана, впервые за долгое время, стали абсолютно ясны. Словно открылся шлюз, и чистая речная вода потекла по пересохшему руслу, сметая наносы ила и обнажая гладкие холодные камни на дне. Он уже не думал ни о том, кто прав, а кто виноват в этой войне, ни о том, что он вынужден идти против сил Империума, в котором родился и которому втайне хранил верность. Артифицион явился завоевывать его земли и убивать его народ. Это был враг. И впервые за много лет у него появилась возможность дать отпор врагу. – Я подготовил ваше боевое снаряжение, энактор, – сказал Льер, подойдя и вытянувшись по струнке. – Все готовы выдвигаться. Ваши приказы? Эмтиссиан почувствовал прилив адреналина от того, как быстро в его голове складывалась картина предстоящей операции. – Идем навстречу фронту. Сначала проспектом Славы, потом под землю, через магистральный туннель второго кольца. К Скважине-9. – К геоэлектростанции? – Да, именно к ней, – кивнул Эмтиссиан. – У меня есть идея. В западных районах города, в жилблоках и промышленных комплексах, творилось разрушение, перед которым меркли жесточайшие битвы времен революции. Создания мира-кузни проламывали стены и сокрушали препятствия, не останавливаясь ни перед чем, чтобы добраться до живой плоти. Каждый человек должен быть найден, поднесен под бесстрастный взор машины, оценен и взвешен в глазах самого Омниссии, а затем, не выдержав испытания, уничтожен. Холодные испытующие зрачки бионических глаз стали последним, что увидело в своей жизни несчетное множество жителей Брюмера. И только одному разуму было известно, сколько людей погибло в ту ночь. В то время, как они кричали от ужаса, выплевывали проклятия в лица живых машин или осыпали их тщетными мольбами, магос-генетор Вольфскар фон Штальгард глядел на каждого из них, связанный со своими воинами тысячами незримых каналов манифольда, полнящихся сценами убийства. Даже модифицированный головной мозг жреца Биологис не мог обработать такое изобилие данных, и поэтому вокруг Вольфскара медленно кружилось колесо из дюжины сервочерепов, спицами которого были метровые кабели, впивающиеся коннекторами в имплантат под его затылком. Придавая магосу облик древнего божества, повелевающего смертью, они многократно увеличивали процессорную мощь его сознания и позволяли ему полностью погрузиться в ход сражения. Впрочем, мало кто назвал бы его “сражением”. Система внутреннего кодирования Вольфскара классифицировала происходящее как “эксперимент”. Выжившие могли бы назвать его “бойней”. Перед мысленным взором генетора распростерлось полотно из несчетного множества картин-ячеек – нечто подобное тому, что видят фасеточные глаза насекомого. Оно жило своей жизнью, колыхалось и трепетало, становилось то ярче, то темнее и ходило волнами в такт помыслам самого магоса. Под легким нажимом его внимания любая из ячеек могла развернуться, потеснив соседние образы, и предоставить максимально четкое возможное изображение того, что видел один из воинов Омниссии, продвигающихся вглубь города. ...Вибрирующее лезвие полоснуло одного из бойцов Конкордата, пройдя сквозь панцирную броню, как раскаленный нож сквозь масло, и яркая артериальная кровь на мгновение ослепила объективы. Когда машина стряхнула брызги, в поле зрения оказалось еще четыре цели, и навстречу ударил сноп лазерных лучей. Изображение закувыркалось и померкло. Но сцена гибели этого сикария уже отобразилась в каналах связи десятка других. Словно осы, разъяренные гибелью сородича, они помчались к его убийцам, окруженные зловещим гулом трансзвуковых клинков. ...Стальной кулак пробил облезлую стену в глубине многоквартирного дома, заваленного хламом и осыпавшейся штукатуркой. В комнатушке, освещенной масляной лампой, жались друг к другу три женщины: мать и двое дочерей. Масса металла и плоти ввалилась внутрь, доломав стену, и замерла в ожидании реакции. Когда ответом ей стали лишь плач и бессвязные крики, помещение с грохотом заполнилось облаком флешетт, и изображение исчезло в клубах пыли. ...В узком коридоре продовольственной фабрики клада скитариев столкнулась с громадным охранным сервитором. Зубчатые клешни схватили двоих воинов Омниссии и разорвали их дергающиеся тела в клочья мяса, пластали и резины, прежде чем синхронный огонь уцелевших отправил в забвение неправедную машину. ...Мальчишка в синей униформе, мешком висящей на худом теле, взорвал гранату, уничтожив вместе с собой уже заносящего меч сикария… ...Сидящий на койке белобородый старик выставил перед собой сложенные в аквилу пальцы, надеясь отвадить полузабытым символом застывшего перед ним железного монстра… ...Залп дуговых орудий накрыл расчет гаубицы, в мгновение ока обратив полдесятка людей в судорожно скорчившиеся, дымящиеся трупы… ...Убегающая толпа рабочих, женщина за гашеткой автопушки, уличная банда, отстреливающаяся из краденых лазганов, снайпер, засевший на вершине водонапорной башни, еретик, тщетно взывающий к помощи Верховного Существа… Сознание Вольфскара едва приподнималось над омывающим его потоком данных, словно утес, с которого срываются струи водопада. Ирисовая диафрагма его бионических глаз сузилась, уменьшив зрачки до размера булавочной головки, легкие размеренно и глубоко качали кислород. Он не замечал, что вокруг его позиции также кипит бой, не слышал грохота тяжелых орудий катафронов, не видел, как склоны холма окрашиваются кровью солдат, гибнущих в отчаянных попытках добраться до сердца вражеской армии. Полностью доверяя арьергардной манипуле и ее альфа-единице, Вольфскар продолжал созерцать творящееся в Городе, направляя и подталкивая свои инструменты одним усилием мысли. 218-4-Зет знал, что всегда может воспользоваться экстренным каналом манифольда, но не чувствовал необходимости столь грубо прерывать священный транс магоса. Если его мозг, пронизанный лимбической паутиной искусственных нейронов, и был способен на зависть, то он ощущал ее не к Вольфскару – магос был настолько неизмеримо ближе к Омниссии, что сознание альфа-скитария просто отказывалось воспринимать его как живой организм – а к 13-Фау, который сейчас [ну уж нет]одился в самой гуще сражения за город. При желании Зет мог протянуть к нему ниточку связи и почувствовать, как он прорубается со своей кладой сквозь ряды защитников столицы, а встроенные счетчики одно за другим фиксируют убийства. Его же собственная цифра пораженных целей уже час как не менялась, так как на этот раз 218-4-Зету досталась задача охранять позицию командования, и протокол не позволял ему отойти от магоса более чем на пятьдесят метров. У Фау были все шансы обойти его – аналитический когитатор Зета зашелестел в подсчетах – как минимум в пять раз. Четыре глаза на керамитовой маске черепа, заменяющей альфа-скитарию лицо, двигались по сторонам независимо друг от друга, пытаясь найти хоть какую-то цель. Он заметил движение за грудой поваленных деревьев, сфокусировался, и по краю его зрения побежали строчки: четыре человека, жизненные показатели – нормальные у троих, соответствующие легкой контузии у четвертого, предположительная принадлежность к пятому полку Революционной армии, тактико-технические характеристики устанавливаемого ими миномета. 218-4-Зет почувствовал, как губы под маской самопроизвольно искажаются в ухмылке, и на мгновение подивился биологическим причудам собственного тела, способного к подобным действиям даже после достижения Крукс Механикус. Потом лучемет в его руках испустил поток чистой энергии, истррепродукцияющей любую материю на своем пути. Солдаты не успели и вскрикнуть, увидев несущуюся навстречу ослепительную смерть, прежде чем от них, их орудия и деревьев, за которыми они пытались укрыться, не осталось даже теней. Счетчик убийств щелкнул четыре раза, и система вознаграждения в подкорке 218-4-Зет, модифицированная лично Вольфскаром, заботливо впрыснула в его кровь порцию эндорфинов. В то время, как альфа-скитарий арьергарда принялся еще более рьяно разыскивать подобравшиеся к позиции цели, магос полностью сконцентрировался на ситуации в районе к западу от центра города, где только что прорвавшиеся на один из подземных уровней клады столкнулись с яростным сопротивлением в заваленном обломками туннеле. = 13-Фау, ответь, = сигнал разнесся по манифольду быстрее человеческой мысли. = Да, магос? = В виртуальном пространстве за сомкнутыми глазами Вольфскара возникла тянущаяся вдаль туннельная аллея, громадные полосы ламп дневного света, лязг десятков металлических ног об опаленную брусчатку, визг пуль и свист посохов, рассекающих воздух. Окутанные сияющими полями электродервиши налетели на баррикаду, перегородившую путь, следом подоспели скитарии, и эфир заполнили крики. К счастью, обмен информацией происходил не в голосовом режиме, и магос мог без проблем донести до подчиненной единицы все, что хотел сказать. = Наблюдается значительное скопление свежих сил врага в секторе семь-шестнадцать-одиннадцать, высока вероятность наличия среди них командных единиц. Позиция хорошо укреплена и [ну уж нет]одится на пересечении магистральных туннелей и геотермальной скважины. Это место – главный узел обороны защитников города. Мы должны его разрубить. = = Вас понял, магос. Будет исполнено. = 13-Фау почувствовал, как в канал хлынули картины боевой обстановки в секторе, пикты, заснятые разведочными сервочерепами, и данные о предполагаемой численности и составе враждебных сил. Передача пакета данных заняла полторы секунды, ровно столько, сколько понадобилось ему, чтобы дважды вогнать мономолекулярный штык меж ребрами оказавшегося перед ним солдата и зафиксировать обнуление его жизненных показателей. Не прерывая движения вперед, он плавно развернул гальваническую винтовку, вогнал ее приклад в челюсть следующему противнику, отшвырнув его на пару метров, и спрыгнул с баррикады, с хрустом приземлившись ему на шею и грудь металлическими стопами. В ближайшем радиусе сканирования остались только интенсивно горящие руны его соратников. = Клада, = позвал 13-Фау, присоединив к сообщению координаты цели, и ему отозвался хор ответных сигналов, божественная музыка самого Омниссии. = В путь. К смерти или славе во имя Машины. =

кмк, "ощущение чего-то маслянистого, отдающего статикой"

По-моему, не было речи о том, что он столько магглов убил-покалечил, просто временно парализовал, как в сцене в отеле. Но точно говорилось, что он при этом случайно выпилил некоторое количество других мутантов. Каких именно, не говорится, но, весьма вероятно, это была основная команда людей Х. Потом из-за маразма он об этом забыл (Логан из соображений гуманности не напоминал) и вспомнил только в одной из последних сцен.

Ради интереса подсчитала голоса в теме про необходимость подфорума с ориджиналами. Моник, фикрайтер - за Рысь, ныне дропнувшийся комментатор - за Морриган, комментатор - против Брат Рибботаим, фикрайтер - за Лорд Ламер, фикрайтер и модератор - против Барс, фикрайтер - за Архитект Приамус, фикрайтер - за Плазмокот, фикрайтер - за Сайдстеп, комментатор - за Дардж1240, фикрайтер - за Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения о необходимости создания общего фикшн-раздела с блэкджеком и ориджиналами. Думаю, это ни "за", ни "против".

Не-а. Нет. Вообще не так. Не это я понимаю под субстратом, и мне непонятно, как можно было мое понимание субстрата понять именно так. Это опять подмена тезиса и оспаривание тезиса, которого изначально не существовало. Я, пожалуй, предпочту окончательно забить на дискуссию и пойти заняться чем-то конструктивным.

Ох уж эти литературные круги. Литературоведение я тоже не люблю. Не до скрежета зубовного, но не люблю. Возможно, сказывается не шибко положительный опыт общения с писательско-поэтической братией ирл. Я исхожу из того, что дети, не ознакомившиеся в свое время с окружающей реальностью и не впитавшие ее в себя, неспособны к абстрактному мышлению и, соответственно, к созданию идей. Но это единичные печальные случаи. В любом случае, я по-прежнему не понимаю, что не так в концепции "субстрат-идея-синтез", которое я со своим естественнонаучным рылом пытаюсь затащить в литературный ряд, и поиске источников вдохновения в исторических событиях и прочих "чужих" вещах. А если вернуться ближе к теме "может ли форум помочь совершенствоваться", то... Ну, как я сказала выше, с переводчиками это очень четко видно. Из фанфикописцев: Iron Duke'а со времени его дебюта стало значительно приятнее читать. Architect Pryamus заметно получшел. Поздние труды LL лично мне нравятся больше ранних. Насчет остальных ничего сказать не могу, т.к. либо не так много их читала, либо не замечаю разницы в качестве текстов. Вообще, я довольно много в свое время и ориджиналы писала (сейчас времени на это не хватает), и могу сказать: без фидбэка, комментов и статеечек на тему "как писать" было бы гораздо хуже. :)

Эх, в любое другое время я бы с радостью, тем более тема вкусная, но сейчас все силы уходят на сериал :(