ГЛАВА 11: ВСЕВЛАСТНАЯ СКВЕРНА
Восторг битвы [ну уж нет]лынул на Канумбру, словно чистейший из боевых наркотиков. Инфопространство, измененное ворвавшимися в него потоками колдовства, дарило свободу, какую, верно, знают одни лишь бесы, резвящиеся в приливах варпа. В этом не-мире он мог парить, подобно ястребу, и бросаться на добычу, как змея. Каждый взмах Шееруба – яростно пылающей сущности демона, окутанной облаком рун и губительных символов – разил врага изнутри, проникая в самый его разум и разбивая его на миллионы бессмысленных и мертвых осколков. Тени скитариев носились вокруг, пытаясь воздвигнуть перед воинами стены из запретов и инфопечатей, но сама сущность манифольда уже начала меняться, прогибаясь под совокупной силой мысли космических десантников и энергий имматериума. То, что секунду назад было несокрушимым барьером, вдруг оборачивалось горсткой пустых значений и осыпалось, как пепел. Канумбра захотел – и увидел себя на раскаленной, растрескавшейся равнине, в наряде из шкур и с топором в руках. Орды дикарей с каменными копьями и костяными ножами мчались навстречу, чтобы рухнуть и истечь кровью у его ног. Он прыгнул вперед, одним рывком преодолев несколько километров, и оказался в другом видении, где царила пещерная мгла, и два черных змееподобных демона, заливаясь хохотом, поливали огнем безглазых уродцев, мечущихся среди сталагмитов. Близнецы одновременно подняли головы с одинаково меняющимися лицами и зашипели, сплетаясь друг с другом гибкими шеями. Канумбра ощутил, как его собственное лицо вытягивается в волчью морду, и в восторге завыл, бросившись прочь на всех четырех конечностях. Теперь перед ним был лес, залитый сиянием трех лун, и добыча убегала, петляя между кустами подлеска. Он помчался за ней, опьяненный погоней. Когти на его лапах разрывали землю, выворачивали с корнем вековые деревья и легко, как во сне, погружались в плоть врага.
Мысль о том, что все это не более чем сновидение, навеянное колдовством, отрезвила Канумбру, и лес развеялся в ничто. Он снова оказался в пространстве оскверненного манифольда, сквозь которое, как сквозь туман из множества знаков и цифр, слабо просвечивала реальность Города. Он мог разглядеть множество причудливо искаженных картин поля боя, все под разными углами, все наполненные ужасом и смятением. Канумбре захотелось увидеть одну из них поближе, и в мгновение ока он оказался прямо в ней.
Перед ним распростерлось бьющееся в конвульсиях тело, напомнив ему о жертвах экспериментов Андали и Турриана. Он увидел собственные руки – тонкие стальные конечности с игольчатыми пальцами, одна из которых сжимала наполненный прозрачной жидкостью инъектор. Понадобилась пара секунд, чтобы осознать, что он смотрит на реальный мир через бионические глаза медицинского сервитора. К своему несчастью, это создание было подключено к манифольду, и его слабый ум оказался полностью вытеснен из тела волей космического десантника.
Сервитор завис, слепо уставившись в пространство, а затем принялся бешено вонзать инъектор в грудь беспомощного пациента. Он остановился, лишь когда скитарий испустил дух, и замертво повалился на труп своей жертвы. Дух, который вселился в него, был уже далеко.
Убивать руками сервитора оказалось гораздо приятнее, чем в виртуальных видениях. Он ощутил запах крови, он почувствовал, как жизнь ускользает из-под его пальцев. Но Канумбре мало было владеть слабым телом искусственного раба. Он знал, что способен на гораздо, гораздо большие разрушения, и, кажется, увидел в глубине манифольда как раз то, что нужно.
Механических воинов трясло. Один повалился на колени и уткнулся головой в землю, другой судорожно сжимал и разжимал пальцы, не понимая, что крушит в руках ствол собственной винтовки. Третий издал пронзительный скрежет и попросту развалился грудой деталей и кусков плоти. 13-Фау, пошатываясь, держался руками за виски, как будто его голова раскалывалась от боли. Все вокруг смердело варпом.
Эмтиссиан спешно [ну уж нет]лобучил шлем, не выпуская из рук талисман из сурдиума. Мысли метались от одного к другому, страх перед неизвестной угрозой мешался с возбуждением, как во время очередной облавы на ведьм. В первую очередь он подумал о соборе Судного дня и тех, кто там [ну уж нет]одился. Фредерик. Маклинта. Розалинда.
– К храму! Все к храму и держать оборону! – надсадно закричал Эмтиссиан. Растерянные, ничего не понимающие люди вокруг начали собираться в отряды и отступать к храму. Где-то на дальней окраине площади началась беспорядочная стрельба, в другой стороне громыхнул взрыв.
– Машины сошли с ума, сир! – затрещал в воксе голос, до неузнаваемости искаженный помехами. – Они палят во все подряд!
– Без паники! Отходите и ни в коем случае не вступайте в бой! – Эмтиссиан несколько раз повторил приказ по всем возможным частотам, надеясь, что его услышат сквозь шум, похожий на стрекот огромного роя саранчи. Когда он снова обратился к 13-Фау, его голос стал хриплым от крика.
– Вольфскар знает, что происходит?
– Манифольд захвачен, – не сразу проскрежетал в ответ скитарий. – Я не могу в него выйти. Не могу передать данные магосу.
– Манифольд? Канал связи?
– Это больше, чем связь… – 13-Фау оперся о фонарный столб и открыл аварийные воздухозаборники на груди. Эмтиссиану было странно – и страшно – видеть в таком состоянии живую машину, силу которой он испытал на себе.
– Это линии ноосферы, проложенные между нашими ментальными компонентами, – с явным усилием выговорил скитарий. – К ним нельзя просто подключиться. На них нужно настраиваться психически. Их нельзя взломать… было...
– Психически, – Эмтиссиан щелкнул пальцами. Несмотря на хаос, царящий вокруг, он ощутил неожиданный прилив уверенности в себе. – Это тот самый псайкер. И, кажется, я знаю, что с ним делать.
– Что?
– Для начала я бы хотел добраться до собора. Живым.
– Будет обеспечено, – кивнул 13-Фау.
Разум, с которым соприкоснулся Канумбра, немногим отличался от ума сервитора. Внутренний взор видел его как нечто темное, приземистое, согбенное под незримым грузом управляемого им механического тела. Враг зарычал, заметив приближение одного из осквернителей манифольда, и Канумбра почувствовал в нем такую же ярость и жажду насилия, как и в любом из своих братьев. Это радовало.
Битва двух разумов, сцепившихся внутри напичканного электроникой черепа, была короткой и жестокой. Разорвав и растоптав своего поверженного противника, космический десантник протянул свое сознание в его руки и ноги, пока те не начали умирать, лишившись связи с мозгом. Он ощутил, как его душу облекает искалеченная, сшитая с металлом и напитанная химикатами плоть, как его новое туловище грузно оседает на гусеницах, а мысленные импульсы, которые прежде заставили бы его пальцы сжиматься в кулаки, теперь помыкают огромными клешнями.
В одной из них покоилась трехствольная пушка, другая щелкала мощными гидравлическими когтями. Через миг в них проникла текучая сущность Шееруба и начала ревниво искажать металл, переплавляя его по собственному образу и подобию. Канумбра приложил усилие, чтобы мертвое лицо катафрона оскалилось в ухмылке, и медленно покатил порабощенное тело вперед.
Эмтиссиан отдал 13-Фау свой нейтро-оберег, когда удостоверился, что людей варп-безумие – по крайней мере, пока что – не затрагивает. Скитарий заметно приободрился, но скорости это им не прибавило. Они продирались по площади, как через болото, увязая в толчее и панике. Наконец, Фау заметил то, что могло помочь: слепо носящуюся конструкцию, которая топтала палатки и расшвыривала людей ударами длинных угловатых ног. Догнав железнохода и уцепившись механодендритом за свисавший с него кабель, он подтянулся к ячейке, в которой сидел дергающийся и пускающий пену изо рта пилот. Альфа-прим содрал с него утыканный проводами колпак, обнажив голову, покрытую складками морщинистой изъязвленной кожи. Из ран, оставшихся на месте ушей пилота, текла кровь, но теперь, отрезанный от обезумевшего манифольда, он пришел в себя и уставился на своего спасителя тусклыми бионическими глазами. Железноход не остановился, но прекратил метаться и побрел вялыми шажками, позволив и Эмтиссиану вскарабкаться на него и занять верхнее седло. Наездника, что когда-то восседал в нем, давно сбросил взбесившийся скакун.
– Держись, – бросил через плечо 13-Фау. – А ты – вперед. Нам нужно к собору.
Облако синтетических благовоний с шипением окутало железнохода, и он ринулся к цели, высекая стальными копытами искры из брусчатки.
Когда Вольфскар фон Штальгард заметил перемену в манифольде, она показалась ему фальшивым пением в задних рядах церковного хора, визжащими скрипками на фоне многотысячного оркестра. Диссонанс разросся слишком быстро, чтобы он успел пресечь его одним взмахом руки, как умелый дирижер, и превратился в подлинную какофонию, грозившую оглушить его сознание.
Он почувствовал, как три омута искаженного кода несутся к центральному хабу, колесу черепов, посреди которого, как полярная звезда Терры, сиял его разум. Вольфскар пресек связь, очертив себя кругом из команд запрета и отрицания, и как будто вынырнул из моря, наполненного песнями, шорохами и шумами населяющих его созданий. Безмолвие внешнего мира, погруженного в ночь, показалось ему оглушительным. Аккомодация быстро вышла на вершину списка приоритетных процессов, и, когда магос перестроился на аудиальное восприятие, он услышал вдали гул, крики и стрельбу.
Но гораздо ближе звучал иной звук, и больше всего он походил на дробь стучащих от холода зубов.
Вольфскар не ожидал, что один из его собственных сервочерепов набросится на него, лязгая челюстями. Как сообщили ему дополнительные логические центры, встроенные в задний мозг, это следовало предусмотреть как минимум за полторы секунды до того, как зубы впились ему в руку. Почти рефлекторно генетор потянулся к обрубленной нити, связующей его электронику с взбунтовавшимся черепом. Но в ответ на прикосновение его обожгло потоком мусорного кода, и он отшатнулся, как от провода под напряжением.
Череп вырвал зубы из его предплечья и взмыл в воздух вместе с еще двумя. Остальные вяло повисли на спутанных кабелях. Вольфскар чувствовал, как коннекторы шевелятся в шейных разъемах, пытаясь взломать системы контроля или хотя бы грубо, физически уязвить его нервную систему. Вокруг туловища развернулись мехадендриты, чтобы вырвать кабели, вырезать тело хозяина из заколдованного круга черепов, но те набросились на машинные конечности с той же яростью, что на живую плоть. Посреди этой мешанины сражающихся друг с другом компонентов Вольфскар, не в силах удержать равновесие, упал на колени и ощутил, как один из кабелей захлестнул его шею.
Гвадалор взревел от радости, увидев бионическими глазами сервочерепа, что добыча, наконец, попалась в силки. Ему вторил хохот Близнецов, что неестественным эхом отдавался в динамиках порабощенных ими технослуг. Они опутали магоса кабелями, связали щелкающие лезвия мехадендритов, стянули их в безобразную кучу торчащих деталей. А потом, до предела разогнав антигравы черепов, рванули беспомощное тело в воздух и швырнули о камни.
Железноход, понукаемый электронными стрекалами, бешено мчался через простор площади Согласия. Благовонный фимиам, источаемый свисающими с его боков кадильницами, смешивался с дымом костров и вспыхнувших палаток, а дробный грохот копыт – с треском лазеров и гулкими взрывами. Большинство аквилоносцев – те, кто не потерял голову от вспыхнувшего вокруг смятения и хаоса – вняли призывам Эмтиссиана и бежали к собору, не пытаясь отстреливаться от обезумевших скитариев. Те же наносили больше вреда самим себе, чем людям, которых перестали видеть и слышать. Но звуки, доносящиеся с севера, говорили о том, что там идет битва не на жизнь, а на смерть. За многоэтажными жилблоками невозможно было увидеть, что происходит – лишь отблески дульных вспышек, озаряющие ночь. На глазах у Эмтиссиана, с трудом сохраняющего равновесие в седле, одна из высоток начала рушиться, словно дерево, подрубленное каким-то чудовищным топором. Бессвязные, захлебывающиеся голоса из вокса твердили о гигантском механическом монстре, крушащем все вокруг себя, и оживающих вокруг него железных трупах.
– Задержите эту тварь! Задержите ее любой ценой, во имя Бога-Императора! – крикнул Эмтиссиан, перекрывая панические вопли. – Всем агентам Завесы собраться у врат собора! Немедленно!
Шееруб пел. Канумбра никогда прежде не слышал, чтоб демон издавал такие звуки, но пребывание в искаженном манифольде до предела обострило его чувства. Вряд ли оптика и ауральные приемники захваченного им катафрона способны были воспринимать то, что ощущал он, рубя, круша и давя гусеницами все на своем пути. Он чуял присутствие братьев, которое, будто черные дыры, искажало и растягивало манифольд. Мадраг перемещался на восток, в сторону Порфиры, и уводил за собой толпы безвольных скитариев, как рыбак, стягивающий к себе узловатую сеть. За самим Канумброй тоже плелась кучка механических рабов, видно, привыкших следовать за самым крупным объектом в своем тесном виртуальном мирке. Остальные трое воинов Красного Ливня резвились где-то на юго-западе, куда уходили самые широкие каналы манифольда. Доносящийся оттуда… яркий свет? встречный поток? непрерывный напор данных, похожий на солнечный ветер?... стал прерывистым и тусклым. Канумбра знал, что им предстоит уничтожить самое средоточие манифольда, но не испытывал желания присоединиться.
У него имелась своя задача. Создать как можно больше хаоса и обеспечить, чтобы оставшимся без союзников аквилоносцам было чем заняться.
Казалось, в этом квартале их больше не осталось, но нет: из груды обломков по левому борту показался человек. Точнее, голова и плечи, а над ними – широкий ствол гранатомета. Полу-движением, полу-усилием мысли Канумбра выстрелил из собственной пушки. Он не понимал, как она работает, хотя при желании мог извлечь принцип ее действия из подавленной памяти катафрона. Но к чему знание там, где работает грубая сила?
Три ствола извергли потоки энергии, что не светилась, как лазер, и не имела цвета, как плазма – лишь воздух исказился, словно от высокой температуры. Смертоносное марево легло на цель, и рука, уже готовая выпустить снаряд по врагу, застыла, как парализованная. Канумбра почти что мог осязать мощь поля, порожденного пушкой – она была так велика, что человек и куски его скалобетонного укрытия зависли в воздухе. А в следующий миг стволы орудия повернулись, и вместе с ними повернулись оси пространства. Раздался треск ломающихся костей и крошащегося скалобетона, и на месте, где долю секунды назад стоял человек, осталась лишь куча скрученных и разорванных останков, над которой медленно оседало облако пыли.
Канумбра уже не смотрел на него. Внимание космического десантника привлек Шееруб, который настойчиво тянул его за руку. Демон чуял свежую кровь лучше любой гончей: в переулке с правой стороны мелькало движение, и улучшенные чувства уже улавливали переговоры небольшого отряда. В голосах людей слышался едва сдерживаемый страх – они знали, какой враг их ожидает, но приближались, несмотря ни на что. Канумбра даже ощутил уважение к противнику, которое, впрочем, нисколько не убавило желания с ним расправиться.
Катафрон встрепенулся, клацнул зубами и, набирая скорость, покатился навстречу.
– У меня есть план, – торопливо заговорил Эмтиссиан, стоило ему спрыгнуть с железнохода. Их обоих тут же обступило множество аквилоносцев: иные нервно косились на 13-Фау, торчащего над толпой, словно обломок обсидиановой колонны, другие с надеждой глядели на бывшего энактора. – Нужны нейтро-обереги. Все, что есть, слышите? И тащите сюда оружие Завесы! Среди него должна была остаться хотя бы одна чертова мельта!
Люди в синих панцирях уже спешили навстречу, и многие несли уцелевшие ящики с оружием. Бойцы поставили их у ворот, откинули крышки и начали с привычной сноровкой раздавать плазмаганы и хеллганы всем, кто умел с ними обращаться.
– Что ты собираешься делать? – спросил 13-Фау. Эмтиссиан ткнул пальцем в нейтро-оберег, висящий на его груди.
– Знаешь, что такое сурдиум?
– Я не могу связаться с хранилищем данных, – покачал головой скитарий. – Я не выхожу в манифольд, чтобы со мной не произошло то же, что...
На северном краю площади что-то тяжко пророкотало. Следом раздался треск камн[ой!]она и звон разлетающихся стекол. В эфире заструились сплошные помехи, перемежающиеся нечеловеческим ревом.
– Ясно. Неважно, – не обращая внимания на шум, Эмтиссиан приглушил вокс, вытащил из освинцованного ящика мельтаган и проверил заряд. – Это металл, который добывают в недрах Города. У нас его еще называют ”кровь парий”, так как он создает вокруг себя нуль-поле...
– Раздать их аквилоносцам, сир? – спросил Гатьен. Он привел с собой еще пару солдат, что осторожно несли стазисный сундук, полный оберегов. Крышка отскочила в сторону, и Эмтиссиан уставился на это блистающее богатство, стоящее своего веса в адамантии. В голове крутилась неотвязная мысль, что еще недавно каждый из них принадлежал одному из бойцов Завесы. Людям, которые шли за ним в пекло битвы, а теперь лежали мертвыми в зловонных кишках Города. Он едва не прокусил губу, чтобы изгнать физической болью поселившуюся в душе пустоту. Нельзя, чтобы его смятение заразило других.
– Нет, есть идея получше, – справившись с эмоциями, Эмтиссиан дернул стволом в сторону железнохода. – 13-Фау, я правильно понимаю, что курильницы этой… машины можно заправить любым газом?
– Верно. Какое отношение...
– Мельта обращает металл в газ, не правда ли? – перебил он. Скитарий вздрогнул, когда до него дошло.
– Ты хочешь заменить благословенные туманы Сидонии на испарения сурдиума, чтобы преодолеть колдовство, – с медицинской скрупулезностью уточнил он. Эмтиссиан глубоко вдохнул, прежде чем ответить.
– Ты же сам сказал, любой газ, верно? Вы что, ни разу не пробовали залить туда метахлорида или фоскрина?
– В моей памяти не зафиксировано подобных нарушений протокола обращения с железноходами, – голос, порожденный механизмами, вряд ли мог полностью передать недоверие и возмущение, которые должен был чувствовать верный воин Омниссии. – Нельзя отступать от священной инструкции...
– Это единственное, что может нас спасти! – неожиданно для себя рявкнул Эмтиссиан, так что стоящие рядом люди едва не отшатнулись. – Использовать технику и знания для того, чтобы побороть ложь и скверну Хаоса! Разве не это – идеал Бога-Машины? Разве я тебе уже не доказал, чего стоят брюмерианские технологии? Так используй их, варп бы тебя побрал!
Казалось, еще немного, и альфа-прим выхватит меч, чтобы покарать его за такое кощунство. Его плечи приподнялись, и из глубины бронированного тела послышался угрожающий скрежет активирующихся мехадендритов. Эмтиссиан наблюдал за ним с напускным спокойствием, хотя и чувствовал, что его тело перешло в собственный боевой режим: сердце колотилось, мышцы напряглись, правая рука плавно переместилась ближе к эфесу шпаги.
– Аргумент принят, – наконец, сказал 13-Фау, опустив голову. – Если это грех пред лицом Омниссии, то я возьму его на себя.
– Благодарю, – кивнул Эмтиссиан. Напряжение не ушло полностью, но заметно спало, и на лицах людей вокруг проявилось заметное облегчение.
– Я могу осуществить перезарядку и настройку священных кадил, – окончательно сдался скитарий. – Нужна емкость для испарения…
– Займись железноходом, а с сурдиумом мы как-нибудь управимся. Мне нужны все техноадепты, какие найдутся. Немедленно. И какой-нибудь насос, труба…
– В храме есть машина, чтоб ладан воскурять, – подал голос кто-то из толпы аквилоносцев. Эмтиссиан только кивнул ему, и тот в сопровождении нескольких учеников Механикус поспешил к складским помещениям на подземном ярусе собора.
Если бы у него имелось время, чтобы остановиться и поразмыслить над своим планом, он бы ужаснулся тому, насколько шатким и нереальным тот выглядел. Но времени не было, и Эмтиссиан запрещал себе думать о всех возможных вариантах провала – а их, видит Бог-Император, рисовались десятки, если не сотни.
– Всем надеть обереги, – приказал он. – Три штуки на каждого, остальное пойдет на газ. Протокол ”затмение”, действуем, как при прорыве пелены четвертого класса. Гатьен, ты меня замещаешь. Как только закончим с курильницами, выдвигаемся на север. Эту тварь нужно уничтожить.
– Слушаюсь, сир, – отдал честь сержант. Бойцы начали разбирать кусочки сурдиума и прикреплять их на панцири. Эмтиссиан проверял свой плазмаган, когда его внимание вдруг привлек голос из толпы.
– Я отправлюсь с тобой.
Аквилоносцы расступились, пропуская вперед Фредерика. Лицо младшего Аллонвильда покрывали распухшие порезы и царапины, под глазами залегла темная синева, но взгляд горел твердой решимостью. На нем были доспехи с чужого плеча, в руках он держал вложенную в ножны силовую шпагу, а на груди висела тяжелая золотая аквила. Эмтиссиан посмотрел на брата и открыл было рот, чтобы возразить.
– Рискованно, – озвучил вместо него 13-Фау, подняв голову от канистр железнохода. – Сохранение генетической линии вашего семейства является приоритетной задачей. Приказ магоса Вольфскара.
”Лучше бы ты на мосту об этом беспокоился”, – подумал Эмтиссиан, а вслух сказал:
– Это действительно опасно. Никому неведомо, с чем мы столкнулись. Колдовство коварно, ты сам знаешь…
– Я убил и сжег жреца Хаоса, – не отступил Фредерик. – Я обратил в бегство космического десантника. Я – такой же наследник рода, как и ты, брат. И это мой долг – идти в бой против тех, кто угрожает моему миру.
– Он пойдет, – прошелестел сухой, как пергамент, голос старухи. Почтенная сестра-фамулус Розалинда вышла из-за спины Фредерика, неся в руках, подобно факелу, сияющую раку святой Атранты. – Такова воля Бога-Императора.
К удивлению Эмтиссиана, 13-Фау первым сложил на груди пальцы, изобразив вместо привычной шестеренки крылья орла. За ним последовали и люди вокруг. Среди моря благоговейно опущенных голов лишь они с братом остались стоять, сверля друг друга взглядами. Через несколько секунд Эмтиссиан почувствовал, что пришла его очередь сложить оружие.
– Кто я такой, чтобы идти против воли Его, – пробормотал он. – Фау?
– Слушаю.
– Сможешь заарканить еще железного коня?
Долго искать не пришлось. Железноход лежал почти у самой стены собора, в которую, судя по всему, влетел с разбегу, и судорожно дергал длинными конечностями. Пилот и всадник так и не покинули своих мест. Их тела, затронутые варпом, выглядели так, словно они несколько месяцев пролежали под палящим солнцем: почерневшая кожа, изъеденные до костей пальцы, аугметика, свисающая на проводах из иссохших органических разъемов.
– Ты поедешь на нем, – сообщил 13-Фау.
– Если ты покажешь, как его вести… – начал Эмтиссиан, прежде чем осознать, что ему придется сидеть в седле, ныне занятом разложившимся трупом.
– Поведу я, – отрезал 13-Фау. Из-под обгорелого плаща выдвинулись мехадендриты, и, склонившись над пилотом, он начал быстро и аккуратно убирать его по частям. Выглядело это неприятно, а пахло еще хуже. Даже техноадепты, робко сгрудившиеся неподалеку, не сразу решились подойти и успокоить железнохода. Кадила в их руках, заправленные едким дымом сурдиума, оказали именно тот эффект, на который надеялся Эмтиссиан. Металлический зверь перестал бить копытами и перешел на плавные, похожие на шаги движения, позволив подключить к его курильницам новые канистры.
Эмтиссиан приблизился к железноходу и, задержав дыхание, подхватил под руки тело наездника, все еще сжимавшего в руках обломок чего-то вроде энергетического копья. Ниже талии у скитария имелось лишь нечто напоминающее цоколь примитивной лампы накаливания, из которого, словно кишки, тянулся пучок перегнивших кабелей. Он отволок труп к куче останков, скопившейся возле 13-Фау, который уже покончил со своим неприглядным трудом. Совместными усилиями они поставили железнохода на ноги, и тот сразу побрел в сторону. Альфа-прим залез на скакуна первым и начал подключаться к седлу пилота, чего, по счастью, не пришлось делать Эмтиссиану: он мог просто сидеть в ячейке, некогда вмещавшей всадника.
Место пилота выглядело слишком тесным для 13-Фау, но он втиснулся туда как мог, сложившись чуть ли не втрое. Обычный человек мог бы принять такую позу, только если бы ему переломили хребет и обе ноги. Из отверстий, скрытых под подвижными пластинами на теле скитария, выскользнули провода. Их концы, словно змеиные языки, слепо тыкались в щели на броне железнохода, пока не [ну уж нет]одили подходящий разъем. С трудом отвлекшись от этого тошнотворного, но по-своему завораживающего зрелища, Эмтиссиан спросил:
– Ты уверен, что мы справимся?
– Вопрос бессмысленен, – ответил 13-Фау. – Мы должны справиться. Омниссия на нашей стороне.
– Аминь, – согласился Эмтиссиан и поудобнее устроился в своем металлическом гнезде.
Погруженные в колдовской сон братья покоились на каменных ложах, покрытых оккультными символами. Турриан мерил шагами комнату, пытаясь справиться с неясным беспокойством, вызванным не то колдовством, не то врожденной неприязнью к нему. Андали проверял пульс на шее Канумбры, когда услышал, как технодесантник чертыхнулся от удивления, и обернулся.
Тело Мадрага, не меняя позы, медленно поднималось над ложем, по доспехам и прикрепленным к ним цепям змеились тонкие струи живой ртути, а воздух над грудью и спокойным, сосредоточенным лицом дрожал от жара. Он плавно принял вертикальное положение, едва касаясь пола носками сабатонов, и распахнул глаза, в которых теперь не было ни радужки, ни белков. От века до века их заполняло многоцветное пламя варпа, посреди которого, как черные дыры в центре вращающихся галактик, виднелись разверзшиеся до предела зрачки.
+Турриан. Иди за мной.+
Мысленный голос Мадрага походил на громовой удар колокола. Технодесантник ощутил, как он [ну уж нет]лынул изнутри на барабанные перепонки, и сглотнул, чтобы унять давящую боль. Металлическая фигура раба, застывшего с подносом в руках, дрогнула и осыпалась на пол грудой пепла.
Парящий в воздухе колдун плавно полетел к выходу, оставляя за собой след из почерневших под его ногами камней. Оглянувшись на Андали, который молча кивнул в ответ, Турриан сложил серворуку на пояснице и послушно двинулся следом за лидером Красного Ливня.
Путь их пролег через чертоги Порфиры, безвозвратно утратившие прежнее обличье. Стены блистали прихотливыми орнаментами чистого золота, хотя во всем дворце не осталось ни единого источника света, который они могли бы отражать. Во тьме, непроницаемой даже для сверхчеловеческих чувств, постукивали и царапали пол когти неведомых существ, разбегающихся из-под ног космических десантников. В какой-то момент Турриан ощутил, как к его подошвам липнет нечто похожее на зыбкую грязь, а через несколько секунд уже шел по хрустким наростам чего-то, напоминающего высохший лишайник. За спиной все чаще слышались шаркающие шаги, не отстающие и только прибавляющие в числе, но каждый раз, когда он оборачивался, взгляд его встречался лишь с золотыми лабиринтами настенных узоров. Он поймал себя на том, что был благодарен темноте, скрывающей из виду все, что породила во дворце прихоть варпа.
Пустотный щит перед главными вратами Порфиры развеялся по мановению руки колдуна, в тот же миг распахнулись и их массивные створки, и вот тогда Турриан понял, что ему предстоит увидеть нечто гораздо большее. Плац, к которому спускались широкие мраморные ступени, полнился дерганым движением и глухими, скрипучими, болезненными звуками. Отовсюду сползались полумертвые скитарии, волоча за собой пучки искрящих проводов. Изуродованные руками самого Турриана, выпотрошенные скальпелем Андали, выжженные изнутри яростью братьев, захвативших манифольд, они слепо и безгласно повиновались чародейскому зову Мадрага, чья воля неумолимо сгоняла их в самый центр плаца. Туда же брели и согбенные человеческие фигуры, вышедшие из врат дворца следом за технодесантником. Их было не менее трех дюжин, мужчин и женщин, облаченных в одни лохмотья и державших в истощенных руках собственные кандалы. На безволосых головах, заклейменных буквой ”пси”, вздувались жилы, а глаза бессмысленно таращились в пустоту.
Колдун воспарил над землей и раскинул руки, словно крылья. На мгновение Турриану показалось, что их действительно окружил ореол из призрачных перьев. Ртутная эктоплазма заструилась с его пальцев, растеклась в воздухе множеством тонких ветвистых потоков и прошила тела скитариев и псайкеров, нанизывая их чудовищной гирляндой из плоти и металла. Люди закричали, но в их воплях было больше восторга, чем боли: энергии Эмпирей хлынули по их нервам, пробуждая скованную и запертую мощь.
Мадраг хлестнул ртутными кнутами, оплетшими его жертвы, и они раскалились так, что на них больно было смотреть. Над плацем поплыл отвратительный запах горелого мяса. Стальные детали воинов Артифициона начали плавиться. Тягучие струи металла стекали с корчащихся органических основ, обретали формы гибких, пляшущих в воздухе рун, сплетались и притягивали к себе все больше подползающих к ним скитариев.
Турриан смотрел с вершины лестницы, как ряды тел смыкались все плотнее и плотнее, пока не слились в нечестивом единении, образовав перевитую раскаленным металлом арку шириной в добрых два десятка шагов. В этом творении, усеянном торчащими во все стороны механоконечностями и все еще живыми, распухшими от энергий варпа головами псайкеров, было нечто… впечатляющее. Оно дышало силой, готовой прорваться наружу, силой, которая превосходила любые чудеса, которые доселе творил Мадраг, силой, которую нельзя было ни окончательно преодолеть, ни полностью уничтожить, ибо ей принадлежала вечность. В этот миг Турриан понял, почему Мадраг избрал путь чародейства. Удерживать такое могущество, хотя бы ненадолго, хотя бы на самых кончиках пальцев…
Он поднял взгляд на колдуна, висевшего в нескольких метрах над землей. Его лицо выглядело погруженным в глубокие расчеты, по силовым доспехам змеились струйки ослепительно белого пламени и кобальтово-синего дыма. Пальцы едва заметно шевелились, словно перебирая струны арфы, и, подчиняясь их движениям, внутри арки из сплавленных воедино тел вспыхивали и исчезали светящиеся геометрические линии. Механические полутрупы продолжали сползаться к колдовскому творению, чтобы вцепиться в него руками и зубами, заключить в объятья месиво плоти и металла, соединиться и слиться с ним. Медленно, но неудержимо арка росла и меняла форму, словно нечто живое и набирающее мощь.
Неким внутренним чутьем Турриан понимал, что величайший ритуал Мадрага близится к завершению, и ничто не должно было тревожить его в эти решающие минуты. Технодесантник поднял над головой ствол лазерной пушки, стиснул в руках силовую секиру и безмолвным стражем застыл в тени брата-чернокнижника.
