Глава 12: ДОРОГА В АД
Серебристый туман, окутавший железноходов, ярко сиял, когда на него падал свет прожекторов, установленных на шпилях собора Судного дня. Гарнизон, оставшийся оберегать храм и раненых, провожал лучами войско, уходящее по исстрадавшейся площади Согласия. Среди смятых шатров и обломков мрамора там и сям виднелись бездыханные тела – погибшие в суматохе аквилоносцы, убитые таинственным оружием Хаоса скитарии. Живых слуг Омниссии поблизости не осталось: судя по сообщениям, пробивающимся через заполонившие эфир помехи, выжившие воины Артифициона двигались в сторону Порфиры, игнорируя или убивая тех, кто оказывался на их пути. От этой стальной реки отходил лишь один поток, и двигался он на север.
Здесь, посреди одного из обезлюдевших городских районов, царила зловещая тишина, а в воздухе пахло скалобетонным крошевом, дымом и горелой резиной. Спотыкаясь и волоча ноги, скитарии плелись в том же направлении, что два железнохода, возглавляющие войско аквилоносцев. Люди осторожно пробирались по широкой улице, в любой момент ожидая нападения. В передних рядах шли бывшие бойцы Нова-бригады, чьи шлемы имели воздушные фильтры, а за ними те, на кого хватило противогазов – ведь даже адепты не знали, какой эффект могут оказать на человеческие легкие испарения сурдиума. А вот в том, как он влияет на одержимых механических воинов, они могли удостовериться прямо сейчас.
Фредерик бестрепетно повел своего железнохода прямо к потрепанной колонне впереди. В руках он держал кабели, словно удила, уходящие в затылок сервопилота, и управлял им с умением прирожденного наездника. В полном наборе бронзовых доспехов, из которого выбивался лишь шлем, он походил на одного из древних рыцарей из легенд Брюмера. А сидевшая за ним сестра Розалинда – престарелая мо[ну уж нет]иня наотрез отказалась оставаться в тылу, вдали от своих воспитанников – вполне могла сойти за прекрасную даму, спасенную из замка злодея.
При этой мысли Эмтиссиан невольно улыбнулся. Он не отставал от брата, в любой момент готовый прийти ему на помощь. Хотя у седла Фредерика и висел лучемет, подобранный у убитого альфа-скитария на площади, вряд ли он сумел бы в одиночку отбиться от монстра, который опустошил целый квартал.
Облака антипсайкерского фимиама коснулись воинов Омниссии, и через считанные секунды они остановились как вкопанные. Фредерик со второй или третьей попытки разобрался, как можно ”пришпорить” скакуна, и пронесся вдоль колонны, окуривая ее священными кадилами.
– Отключить связь! – раздался скрежещущий рык 13-Фау, эхом отражаясь от камн[ой!]онных высоток вокруг. Застывшие на месте скитарии синхронно повернули головы, словно пробудившись ото сна. – Немедленно прервать контакт с манифольдом! Не выходить на линию до моего приказа!
Голосовые команды живым машинам явно были непривычны. Особенно, когда они исходили от сородича, занимавшего место примитивного монозадачного сервитора, что служил мозгом и сердцем сидонийского скакуна. Альфа-прим единице пришлось добавить еще несколько приказов, которые звучали как переведенный в звуки бинарный код, прежде чем из толпы живых машин послышались громкие щелчки, и те снова начали двигаться. Безмолвно покоряясь своему повелителю, они сгрудились вокруг ног железнохода, на котором восседал Эмтиссиан.
– Они помогут нам сражаться? – спросил он, наклонившись вперед, к седлу пилота. 13-Фау ответил, не оборачиваясь:
– Не рассчитывай. Еще слишком слабы.
– Тогда… – начал Эмтиссиан, но его прервал крик брата:
– Вот он! Вижу врага!
Скакун Фредерика загарцевал в дыму на круговом перекрестке впереди. Через мгновение фонарный столб рядом с железноходом смяла какая-то чудовищная сила. Толстую, как дерево, стальную опору буквально скрутило в узел, и всюду разлетелось битое стекло и дуги электрических разрядов.
– Берегись, Фредерик! – закричал Эмтиссиан, чувствуя, как все внутри похолодело от страха. По счастью, младший Аллонвильд послушался и двинул железного коня вспять, под защиту зданий. Еще один удар разнес фонтан посреди перекрестка, и из-под искореженных обломков, словно артериальная кровь, неровно забила мощная струя воды. Сервопилот прибавил ходу и в несколько скачков поравнялся с железноходом Эмтиссиана.
– Что это за... – начал Фредерик, но 13-Фау понял его с полуслова:
– Торсионная пушка. Боевой сервитор-катафрон, класс ”прорывник”. Высокая мощность. Тяжелая броня.
– Плюс одержимость демонами, – добавил Эмтиссиан. – Фредерик, держись подальше отсюда. Этот враг не для тебя.
Брат кивнул. Прежняя бравада оставила его, уступив место сдержанной покорности, и он умчался назад, унося с собой Розалинду. Почтенная сестра-фамулус по-прежнему сжимала в руках реликварий с головой святой Атранты, и ее бледное морщинистое лицо застыло подобно изваянию.
Не отрывая взгляд от перекрестка впереди, Эмтиссиан пытался придумать дальнейший план действий. Вокруг – никаких звуков, кроме взволнованных перешептываний аквилоносцев и шума разбитого фонтана.
Через несколько секунд тишину разорвал треск сокрушаемых стен.
Безликий фасад жилблока по левую сторону улицы обрушился, и только реакция живой машины спасла Эмтиссиану жизнь. Железноход скакнул на несколько метров в сторону, вылетев из-под лавины обломков, стекла и кусков арматуры. Серебряный туман, источаемый кадильницами, смешался с пылью и крошевом. Из слепящей мглы послышались сдавленные вопли боли, а следом – жуткий, пробирающий до костей металлический рев.
Визор шлема автоматически перешел на терморежим, и перед глазами Эмтиссиана возник голубоватый фон ночи с разноцветными пятнами человеческих тел. Дым сурдиума окутывал железнохода оранжевыми разводами, но не мог скрыть из виду фигуру, что появилась из пролома в стене жилблока. Казалось, ее вписали в реальность грубыми мазками: гусеницы дышали багровым жаром, тело светилось болезненно-желтым, но ярче всего пылали пушка и громадный топор, заменявшие руки. Нечисть. Мерзость. Демоническая машина Архиврага.
Рефлекторно, не задумываясь, Эмтиссиан поднял плазмаган и выстрелил.
Предводитель Артифициона оказался куда более хрупким, чем ожидал Красный Ливень. Гвадалор и Близнецы швыряли и колотили тело магоса о камни, не переставая осыпать его мусорным кодом, пока оно не превратилось в неузнаваемое месиво и перестало издавать трансляции. Они в последний раз приложили его оземь и поднялись над трупом, ощупывая его механическими чувствами сервочерепов. Ни движения, ни дыхания, ни пульса.
Близнецы, уже лишь ради забавы, попытались еще раз поднять тело в воздух. Увы, от грубых манипуляций космодесантников антигравитационные двигатели черепов наполовину перегорели и теперь едва могли вздернуть металлический корпус больше чем на метр.
= Падаль, = первым заявил Гвадалор. = Пошли, поищем еще скитариев. =
= Ну уж нет! Я хочу принести Мадрагу его голову, = возразил Эстебис.
= А мне руки на трофей отдашь? = Сараваст заставил ”свой” череп подскочить в воздух, отчего бездыханный труп как будто приветственно помахал ладонью.
= Отгрызете сами, = бросил в ответ Гвадалор и выбрался из тесного мозга сервочерепа в хаб манифольда, словно змея, выползающая из норы на просторное поле.
Он напряг странное чувство, заменившее ему здесь обоняние, чтобы уловить подходящие сигнатуры, но никаких потенциальных жертв поблизости не наблюдалось. По пути к Мондрину они оставили за собой широкий след из разбитых и выжженных электронных мозгов – не считая тех, которых захватили и увели за собой Мадраг и Канумбра – и выжившие, видимо, прятались в последних нетронутых закоулках манифольда. Не унывая, Гвадалор начал рыскать вокруг, впитывая малейшие намеки на сигналы живых машин.
Саравасту быстро прискучило издеваться над трупом. Гораздо интереснее иметь дело с живой добычей, и поэтому он начал поворачивать лицо порабощенного черепа по сторонам, высматривая, не желает ли кто-то проведать своего драгоценного магоса. Бионические глаза созерцали фантастическую картину в видимом, инфракрасном и радиационном спектрах, и показывали цвета, незнакомые человеческому зрению. Эстебис нашел себе куда менее привлекательное занятие: восприняв слова Гвадалора как руководство к действию, он широко раскрыл пасть черепа и навис над магосом, примериваясь, как бы получше вгрызться ему в горло.
Сгусток энергии, нестерпимо-белый для термического зрения, прошел у плеча твари и исчез в груде обломков за ее спиной. На беспорядочный огонь, который открыли аквилоносцы, монстру, похоже, было плевать – пули и лазерные лучи чиркали по толстой броне, а он все так же крушил гусеницами обломки, жадно выискивая добычу в тумане.
Эмтиссиан скрипнул зубами. Стрелять в облаках фимиама – все равно что под водой. Но, по крайней мере, это действовало в обе стороны. В метре от него дым свился тремя потоками, как женская коса, и хлестнул по мостовой. Несколько бойцов, попавших под удар, стиснуло и перекрутило, буквально выворачивая наизнанку, и на ноги железнохода брызнуло свежей кровью. Эмтиссиан не сомневался, что этот выстрел предназначался ему и стал ответом на стрельбу из плазмагана. Одно такое попадание по открытому седлу… но лучше уж об этом не думать.
– Фау, надо подобраться ближе! – крикнул он своему пилоту. Скитарий послушно направил скакуна по дуге, заходя на врага сбоку. Оставалось только надеяться, что ему лучше знать, как вести себя с катафронами.
Эмтиссиан снова поднял плазмаган, выцеливая в тумане громадную тушу врага, но тут его внимание привлек шум в арьергарде. Лязг и скрежет, перемежаемые механическим стрекотом и криками, пробудили в памяти болезненные, так и не успевшие зажить раны. Точно такие же звуки сопровождали схватку в залах электростанции Скважины-9.
Искаженные порчей скитарии вырвались из окон жилблока и атаковали колонну аквилоносцев с яростью, порожденной самим варпом.
Эстебис вцепился зубами в дряблую шею магоса и крутанулся вокруг своей оси, сдирая длинную полоску кожи. Рядом, выпутавшись из месива проводов, поднялся еще один череп, затем другой. Кажется, братья решили присоединиться к пиршеству. Эстебис поднял взгляд и лязгнул на них челюстями, будто волк, отгоняющий стервятников от добычи, но тут же замер.
Только теперь он заметил, что вся дюжина сервочерепов воспарила в воздух и окружила его, пристально глядя тусклыми бионическими глазами.
А затем из них, словно копья, ударили строчки кода.
Манифольд вокруг заполнился гудением мощных потоков информации, которая беспрепятственно хлынула прямо сквозь его сознание. Эстебис беспомощно закувыркался среди образов, схем, символов, оглушительно громких звуков и невозможно яркого света, которые поглотили пространство вокруг. В этом океане данных, высвобожденном черепами, космическому десантнику показалось, будто под ним внезапно разверзлась бездна. Его мысли тщетно пытались ухватиться за ревущую пустоту, в которую обратилось все сущее, а сам он падал в бесконечность, не в силах замедлиться или остановиться.
В тот же миг могучий прибой данных ударил по разуму Сараваста, выбив даже намеки на мысли. Многоцветье перед глазами подернулось серой статикой, а череп, вмещавший его сознание, покачнулся и заметался, будто бешеный пес на цепи. Инстинкт самосохранения заставил Близнеца рвануться назад, и он почувствовал, как столкнулся с чем-то похожим на плотную паутину. Еще один отчаянный рывок, и его сознание пробилось на свободу.
Он снова оказался посреди выжженного виртуального пространства. Совсем рядом черной грозовой тучей клубилась варп-проекция Гвадалора, а впереди…
Информационные узлы черепов изливали из себя сплошной поток кода. Как неутомимые ткачи, они плели из миллионов символов громадную человекоподобную фигуру. Больше, чем все, доселе виденное ими в этом чуждом пространстве, она возвышалась над хабом манифольда, подобно богу-творцу над руинами созданного им мира.
Она обратила на космических десантников взор пылающих глаз, и облака мусорного кода начали таять, грозя оставить их беспомощными перед враждебными энергиями манифольда. По мановению ее рук крутящиеся громады циклических алгоритмов вырвались из стен хаба и набросились на захватчиков, выдирая куски из их защиты. Гвадалор гневно взревел, и в его руках появился эвисцератор, уничтоженный в реальности, но все еще существующий здесь, в мире памяти и информации.
Сараваст рубанул по одному из алгоритмов варп-проекцией цепного меча, и тот развалился на фрагменты кода. Но и само оружие вспыхнуло золотым огнем и раскрошилось, как обгорелая кость – вместе с несколькими пальцами руки. Рыча от боли, Близнец вскинул уцелевший болтер и выпустил поток корчащихся символов в ближайшую защитную программу.
Фредерик прибавил ходу, увидев, что колонну атаковал новый враг. Живые машины уже не походили на тех блистательных воинов, что встретили его у врат собора Судного дня. Их движения напоминали конвульсии умирающего, из-под масок и бронепластин сочился дым, а по органическим деталям, не прикрытым оборванными плащами, расползались язвы. Они не стреляли: то ли утратили способность обращаться со сложным оружием, то ли, окончательно одичав, жаждали убивать собственными руками. Одни рубили аквилоносцев встроенными клинками, другие вырывали оружие из рук врагов, подбирали камни и куски арматуры, орудовали, как дубинами, отстреленными конечностями сородичей. Даже иссеченные и разбитые останки упорно поднимались с земли, ведомые ни человеческим, ни механическим разумом, лишь скверной, приказывающей убивать. И перед этим натиском сердца аквилоносцев дрогнули, грозя разбить войско на множество охваченных страхом осколков.
– Держаться! Не отступать! С нами святая Атранта и Бог-Император! – закричал Фредерик и хлестнул поводьями. Сервопилот, похоже, наловчился понимать его без слов, так как немедленно направил скакуна к ближайшему скоплению одержимых скитариев. Механические твари окружили полдюжины аквилоносцев, ошеломленных внезапной атакой, и стремительно расправились со всеми, кроме одного. Последнего, не обращая внимания на мольбы, они схватили за руки и ноги и потащили в стороны.
Фредерик успел увидеть, как из разорванного тела хлынула кровь, а затем железноход врезался в стаю убийц, расшвыривая тела и пробивая черепа стальными копытами. Рухнувшие среди клубов сурдиума твари уже не вставали. Увидев своего вождя в облаке фимиама, подсвеченном лазурным сиянием реликвария, аквилоносцы приветствовали его радостными криками. Несмотря на то, что теперь они сражались против одержимых машин с удвоенной яростью, те не отступали. Боль и поражение не страшили этих созданий, порабощенных Хаосом, и единственное, что могло их остановить – это как можно более скорая смерть.
Фредерик прицепил себе на пояс поводья и схватил лучемет. При всей сложности конструкции и загадочном принципе действия пушка сохраняла основные черты огнестрельного оружия. Самое главное, у нее имелись дуло и кнопка спуска. Направив первое в сторону еще одной стаи скитариев, Фредерик нажал на вторую и был вознагражден лучом ослепительного сияния, который мгновенно уничтожил механические тела, не оставив даже пепла. Вдохновленные этой демонстрацией огневой мощи, аквилоносцы стали пробиваться к железноходу, чтобы сплотиться вокруг Фредерика и дать отпор марионеткам Хаоса. Но из-под обломков и из окон продолжали лезть все новые железные трупы, жаждущие крови.
= Космические десантники, = голос исполинской фигуры заполнил все пространство. Каждый слог был вспышкой света, каждое слово – ударом грома. = Вестники Талиона. Изменники. Я знаю, кто вы такие. А знаете ли вы, кто я? =
Сараваст и Гвадалор подняли оружие, окутанное губительными потоками мусорного кода, и ринулись к пылающему великану подобно молниям, разрывающим инфопространство. Но тот заговорил вновь, и навстречу им ударил неудержимый прилив данных, которые возрождались быстрее, чем их можно было разрушить. Идти против него было все равно что взбираться вверх по водопаду.
= Ты – жалкий, искалеченный, дряхлый старик, = прошипел Гвадалор, борясь с течением. Еще одна защитная программа налетела на него огненным колесом, только чтобы разлететься вдребезги от свирепого удара. Тень двуручного меча в руках воина распалась надвое, и он перехватил ее обломки, как два ножа, не переставая рубить и сечь живые волны кода вокруг. Медленно, но верно он начал продвигаться вперед, и Сараваст последовал за ним, словно боевой корабль, идущий в кильватере флагмана.
= Ты лишь труп, отказывающийся умирать! = Близнец призвал на помощь всю свою силу воли, и черное пламя разрушения окутало его виртуальное тело, отгоняя прочь светящиеся призраки манифольда. = Покорись Ангелам Смерти! =
= Я – генетор, служитель Биологис, = прогремел голос. Нестерпимое сияние ослабевало под натиском космических десантников, позволяя им, наконец, разглядеть стоящую за ним грандиозную фигуру. Из золота и серебра манифольда понемногу прорисовывались ее цвета: красный, белый, металлически-серый. = Я – ваятель тел, хозяин душ и владыка кода, на котором написаны программы всех живых существ. Пожалуй, я мог бы назвать себя Ангелом Жизни. =
Среди облаков символов силуэт в алых одеждах казался чем-то вырванным из контекста, подвижной голограммой, наложенной на абстрактный фон. Гвадалор не стал задумываться о том, почему Вольфскар фон Штальгард выглядит так, как в реальности – причем до того, как они с ним расправились. Он увидел врага и понесся прямо на него, бессловесно рыча от ненависти и занося истекающие цифровым ядом ножи. Более осторожный Сараваст остановился поодаль и тщательно прицелился в парящую перед ним фигуру старика.
= В реальном мире вы, конечно, боги войны, спору нет, = спокойно проговорил Вольфскар, как будто не обращая никакого внимания на мчащееся к нему чудовище, окутанное тьмой и пламенем. = Но здесь, в манифольде, бог один. И это я. =
Гвадалор успел сделать еще один шаг, прежде чем провалиться в преисподнюю.
13-Фау до предела разогнал железнохода, и, опередив собственное облако дыма, металлический скакун вырвался на свободное пространство. Эмтиссиан оказался в считанных метрах от врага, в которого тщетно стрелял разрозненный отряд бойцов в синей броне. То, на что лишь намекал термический режим визора, теперь явило себя во всей своей ужасающей мерзости.
Громадная машина ползла по трупам и обломкам на окровавленных гусеницах, лязгающих, словно множество голодных челюстей. Разбухшее от силы варпа тело с трудом умещалось на шасси, заросшем кровавой коростой, и омертвевшая плоть едва не выплескивалась из-под многослойных бронепластин. Голову Эмтиссиан не разглядел: ее скрывала громоздкая пушка, покоившаяся на левом плече твари, но из-за тройного ствола торчало несколько кривых рогов. Правая рука поднялась в воздух и на мгновение замерла – стиснутый в ней огромный топор блеснул красным светом – прежде чем обрушиться на ближайшего человека, отчаянно бросившегося к врагу с миной-липучкой в руках. Лезвие, похожее на нож гильотины, оказалось настолько острым, что просто разрубило его пополам с головы до пят.
Демоническое оружие и отвратительные наросты яснее ясного говорили, что они столкнулись с подлинным чудовищем варпа. Как раз таким, каких привык побеждать Эмтиссиан.
Орудие монстра начало разгоняться. В воздухе повис искажающий луч, конец которого лег сразу на троих солдат, сковав их тела силовыми полями. Несчастные уже видели, что происходит с людьми, попавшими под выстрел торсионной пушки, и знали, что их ждет, но не могли даже закричать от ужаса. В следующий же миг яркий как солнце шар плазмы ударил по тройному стволу. Энергии орудий сплелись, точно сияющие змеи, смертоносный луч растаял, и бойцы рухнули наземь, не в силах поверить своему спасению.
– Exorcizo te, spiritus malus, – прорычал сквозь зубы Эмтиссиан. Механический демон со скрежетом повернулся, чтобы увидеть нового врага, и из-за оплавленной пушки показалось наполовину органическое лицо со ртом, растянутым в вопле свирепой радости. Но всадник вечно движущегося железнохода не мог, да и не желал остановиться, чтобы его разглядеть. Скакун продолжал мчаться вперед, обходя противника, и следующий выстрел чудовищного орудия прошел мимо, лишь на пару ладоней отстав от спины Эмтиссиана. Развернувшись в седле, он снова открыл огонь из плазмагана. От бешеной скачки ствол швыряло вверх-вниз, и из всей очереди сияющих сфер только одна задела конец торсионной пушки. Вряд ли это значительно умалило ее мощь, но, по крайней мере, дало понять выжившим бойцам, что следует избрать мишенью. Они сконцентрировали огонь на орудии гусеничного монстра, и, прежде чем тот успел еще раз выстрелить, обожженная плазмой пушка перегрелась и взорвалась. Все вокруг на несколько метров осыпало раскаленными осколками и разрядами остаточных энергий.
Теперь только молиться Богу-Машине, чтобы плазмаган не вздумал выкинуть то же самое, мрачно подумал Эмтиссиан. Он оказался за спиной катафрона и снова вскинул оружие к плечу. Железноход не мог остановиться, чтобы позволить прицелиться в единственное по-настоящему уязвимое место огромной машины – правую сторону лица, по неведомой причине не прикрытую броней и аугметикой. Еще одна очередь частично задела и расплавила несколько пластин стали на боку катафрона. Будто от удара плетью, тот с металлическим рыком помчался вперед, подняв облако пыли. Бойцы в синем бросились врассыпную, но спастись из-под страшных гусениц удалось не всем: из мглы послышались крики и мокрый хруст, заглушаемые ревом монстра. Казалось, ему было наплевать на повреждения, пока он сохранял достаточно сил для убийства.
– Ближе, 13-Фау! Зададим ему газу!
Скитарий молча повиновался, направив сидонийского скакуна вперед. Одновременно он ускорил работу кадильниц, и их окутали густые клубы серебристого дыма. Даже сквозь шлем Эмтиссиан почувствовал острый, ни на что не похожий запах испарений сурдиума.
Железноход едва не врезался в спину катафрона, но в последний миг вильнул в сторону и обошел его с левого борта. Чудовище взмахнуло топором, пытаясь подсечь ноги проворного противника. Лезвие гильотины зашипело, соприкоснувшись с клубами едкого дыма, и задергалось, словно ошпаренная змея. Удар, который играючи перерубил бы колено железнохода, прошел вскользь – и все же силы ему хватило, чтобы ощутимо встряхнуть всю конструкцию и выбить наездника из седла.
Мгновение беспомощного падения. Удар о груду влажной земли и обломков разбитого фонтана. Неровный стук копыт уносящегося прочь железнохода… и скрежещущий вой триумфа. Стальная махина почувствовала уязвимость добычи и занесла топор для нового удара.
Сквозь боль, заполнившую все тело, Эмтиссиан с трудом заставил себя вновь собраться с силами и перекатиться в сторону. Он оказался в луже кровавой грязи, облепившей броню, будто смола – панцирь насекомого. Чудовищное лезвие обрушилось туда, где он [ну уж нет]одился мгновение назад. Оно утратило облик ножа гильотины и теперь скорее походило на комок сплавленных деталей, которому попытались придать треугольную форму, но в могучих руках катафрона оставалось таким же смертоносным.
Не пытаясь встать на ноги, Эмтиссиан поднял оружие, по-прежнему висевшее на плечевом ремне. Над ним нависло жутко искаженное, бледное, как у трупа, лицо боевого сервитора, обрамленное острыми, извивающимися словно змеи рогами. Пасть чудовища скалилась в жестоком веселье, а единственный живой глаз безумно таращился на новую жертву. С механической неумолимостью рука с топором поднялась вновь.
– Гори, тварь, – прорычал Эмтиссиан и выстрелил.
В одно мгновение Гвадалор направил клинки к тощей шее старика, а в следующее…
...уже с минуту лежал прикованным к операционному столу и чувствовал, как скальпели миллиметр за миллиметром лишают его кожи. С невозможно далекого потолка на цепях свисало серебряное зеркало, чтобы он мог видеть то, что еще оставалось от его лица. Хирургеон только что отрезал ему губы, под которыми бессильно скалились два ряда металлических зубов. Он склонился над космическим десантником, заслонив резкий свет люменов, и лишенные век глаза расширились, увидев лицо магоса Вольфскара.
= Жизнь всегда восстанавливается. Жизнь проникает повсюду, в том числе и в другую жизнь. Это прописные истины Дивизио Биологис. Это то, что позволяет нам владеть не только телами, но и душами, = послышался все тот же ровный голос из-под медицинской маски. = Ведь что такое душа, как не память о том, что ты такое? Что такое память, как не данные, хранящиеся в глубинах мозга? И что такое мозг, как не сеть нейронов – сеть, которую можно взломать? =
Гвадалор завыл от ярости и напряг могучие мышцы, пытаясь вырваться из адамантиевых оков. Голос против воли приобрел неестественную высоту, и зеркало раскололось, осыпав ободранное лицо множеством острых осколков. Магос-хирургеон провел над ним металлической рукой, и каждый из стеклянных фрагментов превратился в жирного опарыша. Твари тут же принялись поглощать обнаженную плоть, и космический десантник начал задыхаться под массой личинок, забивающихся в ноздри, глаза и рот.
= Вы открыли мне свой разум. Свои воспоминания. Свой исходный код. И теперь пожинаете плоды, = проговорил Вольфскар, бесстрастно созерцая, как корчится его жертва. = Теперь погрузимся чуть дальше. Ты ведь помнишь, что когда-то умел чувствовать страх, Гвадалор? Ведь когда-то, давным-давно, даже боги были детьми… =
Лицо хирургеона исчезло в красно-черной мгле. Гвадалор потерял сознание от удушья, только чтобы очнуться в ином месте и в иное время. Перед ним снова оказалось зеркало, но теперь оно стояло вертикально и казалось невероятно высоким – во всю дверцу шкафа, поднимавшегося к самому потолку. В стекле отражался сидящий на полу мальчик лет шести с пухлым лицом, перепачканным сладостями, и ворохом блестящих оберток на коленях. А за его спиной – высокая фигура в красных, ниспадающих к полу одеяниях.
= Какое славное, невинное дитя. А ведь я не знал, что получится сюда пробраться, = удовлетворенно произнес Вольфскар, заложив руки за спину. = Твой мозг устроен не так-то сложно, если посмотреть. И знаешь, что? За свою карьеру я отловил, вскрыл и изучил довольно примитивных существ, чтобы удостовериться в еще одной фундаментальной истине. Даже самому простому мозгу известно чувство страха. =
= Нет, = выдавил Гвадалор, глядя на свои крошечные ручонки. Инстинкт требовал бежать, искать оружие, защищаться. Но что он мог сделать здесь, в этом куске реальности, извлеченном из самых подавленных и глубоких слоев памяти? Он снова посмотрел на свое отражение и увидел, что по щекам ребенка текут слезы, а стоящий над ним старик улыбается.
= Страх первороден. Страх первобытен. Лишь свет Бога-Императора сумел защитить нас от кошмаров, таящихся в ночи. И лишь немногие избранники, истинные Ангелы Человечества, удостоились чести настолько приблизиться к Нему, чтобы полностью избавиться от этого древнего проклятья, = продолжал вещать магос, как будто стоял перед аудиторией из тысяч коллегиантов, внимающих каждому его слову. = А ты, Гвадалор, отверг Императора. Ты больше не имеешь права на Его дары. И поэтому тебе придется снова научиться бояться. =
Вольфскар вытащил руки из-за спины. Одна из них сжимала окровавленный скальпель, а другая держала за черные волосы аккуратно отрезанную женскую голову.
Через пелену сотни прошедших лет Гвадалор узнал лицо матери и закричал, как кричат лишь маленькие дети. За свою жизнь он много раз слышал подобные вопли – в рушащихся городах, в горящих деревнях, в разоренных трущобах – но вряд ли мог подумать, что когда-нибудь ему придется издавать их самому. Заливаясь плачем, он вскочил на ноги, рассыпав вокруг яркие фантики, и побежал в темноту, не разбирая дороги.
Свет, хлынувший откуда-то издалека, был настолько ярким, что термовизор не выдержал и попросту вырубился. Возникла и исчезла мысль, что это и есть смерть: пресловутый луч света, несущийся навстречу, чтобы полностью поглотить весь мир. Впрочем, ноющие ушибы и сведенные мышцы явственно свидетельствовали о том, что он еще жив. А когда Эмтиссиан осмелился открыть глаза, то окончательно удостоверился, что умереть от этого ослепительного сияния суждено было не ему.
Стальная махина катафрона нелепо завалилась набок. От левой гусеницы и нижней части торса почти ничего не осталось, словно их одним махом откусили громадные акульи челюсти. Из чисто срезанных шлангов сочились зловонные жидкости, смешиваясь с потоком воды из выкорчеванного фонтана. Верхняя часть тела придавила собой руку с оплавленными плазмой остатками топора и скорчилась, пораженная короткими замыканиями.
Эмтиссиан с усилием вырвался из липкой грязи и поковылял к поверженному гиганту. Из клубов дыма и пыли появились силуэты железноходов, окруженные толпами солдат и аквилоносцев. Вокруг поднялся рокот множества голосов, сквозь который пробился встревоженный оклик Фредерика. Держась одной рукой за поводья, другой он сжимал переливающийся таинственными энергиями лучемет, а из-за его спины, улыбаясь, выглядывала сестра Розалинда. Но прежде чем поблагодарить брата за спасение, нужно было во что бы то ни стало удостовериться, что тварь Хаоса мертва.
Половинчатое лицо боевого сервитора все еще шевелилось, как будто пытаясь выговорить слова проклятья. Бионика искрила, изо рта текла кровь, и все же единственное живое око пылало бесконечной яростью, которой, казалось, под силу было бы поднять эту распухшую груду плоти и снова бросить ее в бой. Поборов приступ отвращения, Эмтиссиан вытащил силовую шпагу и с размаху вогнал ее меж глаз катафрона, чтобы услышать, как шипит, выгорая, его пронизанный порчей мозг.
Боевая машина обмякла и перестала двигаться, но он не сомневался, что уничтожил лишь тело, а не дух. Как часто это случалось с несчастными одержимыми, которые были лишь безвольным орудием в руках иного, бессмертного убийцы, и принимали кару за его преступления... Что бы ни заставило катафрона превратиться в кровожадного монстра, оно покинуло свое механическое вместилище, чтобы творить злодейства где-то еще. И во всем Городе осталось только одно место, где могло укрыться подобное исчадие ада.
– Идем на Порфиру, – произнес Эмтиссиан, выпрямившись во весь рост над трупом катафрона. Голос все еще дрожал от возбуждения схватки, и слова звучали подобно рычанию или хрипу. Но его услышал брат, и этого было достаточно.
– Идем на Порфиру! – громогласно повторил Фредерик, и выжившие воины вокруг отозвались ликующими боевыми кличами.
Канумбра пришел в себя первым, вырвавшись в реальность, как смертный, внезапно очнувшийся от глубокого сна. Услышав, как он втянул в себя воздух и закашлялся, Андали подошел к нему и с любопытством всмотрелся в налитые кровью глаза.
– Как оно? – спросил апотекарий.
Канумбра сплюнул почерневшие остатки той колдовской дряни, которую проглотил перед входом в манифольд, рывком поднялся в сидячее положение, потом встал и на нетвердых ногах пошел осматривать братьев. Голова слегка кружилась, и еще не схлынувшее опьянение боя мешалось с досадой от поражения и острой болью во лбу.
Воины Красного Ливня лежали вокруг на каменных ложах, с закрытыми глазами, как будто погруженные в обморок. Мадрага и Турриана в комнате не было. Гвадалор беспокойно ворочался во сне, то сгибая, то разгибая колени, будто пытался куда-то бежать. Из-за шрамов понять выражение его лица было невозможно, в отличие от Сараваста, который покоился рядом с ним. В его чертах явственно читался страх, как у загнанной добычи. Руки Близнеца свисали по бокам ложа, одна из них мелко дрожала, другая стиснулась в кулак. Эстебис единственный сохранял полную неподвижность, а лицо его было вялым и осунувшимся, словно у мертвеца.
– В чем дело? – спросил Андали, в голосе которого появилось беспокойство. Канумбра не успел ответить, прежде чем их отвлек хриплый рев Гвадалора. Он заметался на каменном ложе, как в бреду, хватая пальцами воздух.
– Замолчи! – потребовал апотекарий и подкрепил приказ иглой, которую всадил ему в шею. Потекла кровь, но инъекция, похоже, преодолела безумие воина. Он сел на край ложа, тяжело дыша.
– Я вселился в мозг живой машины. Убил многих. Потом убили машину, и я оказался здесь, – Канумбра усмехнулся, вспоминая славный бой. Внезапно его лицо омрачила тревога, и он бросил взгляд на Шееруб, прислоненный к его ложу. Демонический топор выглядел так же, как обычно, и его лезвие тускло светилось красным – видимо, руны все же оказались сильнее, чем серебряный дым, который напустили враги.
– Вольфскар... залез в мою память, – ответил Гвадалор на молчаливый вопрос в глазах Андали. – Я ничего не мог сделать. Как будто в меня самого что-то вселилось. Я побежал, и меня вышвырнуло в реальность.
– Я почти ничего не помню, – прохрипел слабый голос с ложа Сараваста. Космические десантники повернулись к брату, который лежал, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. – Что-то вспыхнуло. Я видел Вольфскара внутри манифольда. Потом за мной гнались… не знаю, что это было. Они крутились и жгли. Как тени скитариев, только больше. Ярче. Мы способны причинять боль в этом мире, но они тоже. Они тоже.
– Это уж точно. У тебя повреждены нервы, – без обиняков известил Андали, осмотрев его. – Пальцы разжать можешь?
Сараваст поглядел на сведенную спазмом руку, попытался пошевелить ею и выругался. Канумбра отметил, что его голос прерывается, а движения, прежде плавные, как у хищного зверя, стали медленнее и резче.
– Я не видел Эстебиса. Что с ним? – спросил Гвадалор. Канумбра еще раз бросил взгляд на брата, по-прежнему лежащего в коматозном сне, и пожал плечами. Через несколько минут осмотра апотекарий присоединился к его вердикту.
Глаза расширились, подстраиваясь под упавшую на них тень. Нависшая над лицом фигура с трудом помещалась в поле зрения. Потом откуда-то сверху протянулась рука и подняла его с земли.
Эстебис заморгал от удивления. Перед глазами все плыло синими и красными разводами, однако боли, которая могла говорить о травме, не чувствовалось. Через силу сфокусировав зрение, он увидел перед собой месиво багряной ткани, хромированных деталей и кровоточащей кожи. Оно двигалось и ритмично вздымалось. Оно дышало.
Магос выжил.
Эстебис яростно заворочался, пытаясь вырваться из пальцев, чью железную хватку он теперь явственно ощущал на своих висках. Он клацнул зубами, пытаясь укусить Вольфскара за запястье, но тот вытянул руку, и Эстебис повис на кабеле, торчащем из его затылка.
Тела под ним не было.
Это новое осознание заставило его притихнуть и зашарить взглядом по сторонам, чтобы понять, что случилось. Но все, что могли разглядеть его глаза-окуляры – это лес вокруг и магос, державший в руке то, что теперь вмещало в себе разум Эстебиса: сервочереп.
Голова Вольфскара висела на груди, а из шеи, все еще обмотанной проводами, торчали под острым углом перебитые куски титанового каркаса. Но голос, исходивший из решетки вокс-синтезатора между ключиц, говорил спокойно и ровно.
– Любопытно, – сказал он.
Сознание Эстебиса заметалось по костяной коробке в поисках выхода, всюду натыкаясь на заглушки и обрубки старых нейросвязей. Психическая нить, соединявшая его с оставшимся в логове колдуна телом, растаяла, и он перестал помнить, как оно выглядело. Знания и воспоминания, неспособные удержаться в упрощенном мозгу сервочерепа, распадались, оставляя лишь основные компоненты личности. Психологическая подготовка космического десантника покинула его разум, и, осознав, что произошло, он панически закричал.
Системы аудиального распознавания Вольфскара фон Штальгарда все еще барахлили после встряски. Сознание, заново переписанное на восстановленный мозг с резервных носителей сервочерепов, с трудом воспринимало звуки, издаваемые вопящим пленником. Помятые бионические окуляры пока что плавали в тумане, поэтому магос с интересом уставился на свою добычу объективом оптического мехадендрита. Потом протянул руку, чья органическая опора только начала регенерацию, покрутил несколько регуляторов под нижней челюстью сервочерепа, вырубив антиграв и вокс-синтезатор, и повесил себе на пояс. Остальные костяные помощники сновали вокруг магоса, выставив наружу медицинские и паяльные отростки, и деловито латали его искалеченное тело.
– Ах, верность, – рассеянно проговорил Вольфскар, протянул руку и сорвал свисающий с одного из черепов свиток, исписанный восхвалениями Омниссии. Из единственного уцелевшего пальца левой кисти выдвинулось перо, и магос начертал на обратной стороне свитка несколько посланий. С молитвой о снисхождении он рассек пергамент на части и вручил их своим летучим вестникам. Сервочерепа взмыли в небо и помчались в разные стороны, оставив Вольфскара наедине с собой и своим новым приобретением.
