Рассказ был закончен где-то неделю назад, но я долго не решался выкладывать его на чьё либо обозрение. Тем не менее, чему быть, тому не миновать и я выношу на всеобщее обозрение свой второй фанф. Сразу предупрежу, что рассказ имеет анбэковые составляющие, преимущественно технологического плана.
Вселенная: Warhammer 40000
Жанр: Драма
Батарея
Взрыв взметнул в небо столб грязи и едкого чёрного дыма всего в десяти метрах от его орудия. Он успел услышать короткий резкий свист летящих осколков, закончившихся глухим звоном о броню укрепления и вымученно усмехнулся.
Ему было всё равно.
Сверкнула вспышка выстрела и наушники хельма приглушили грохот выстрела со стороны соседней артиллерийской позиции. Ему даже показалось, что на мгновение он разглядел на фоне безрадостного неба уносящийся куда-то вдаль тяжёлый снаряд. Эта иллюзия даже немного позабавила его и он вновь опустил голову.
Его серая солдатская шинель давным-давно выцвела, приобретя тот самый цвет что дал название целой армии - цвет свежего пепла, невесомо возносящегося в небо лёгким дуновением ветра. На прочной пластсталевой кирасе под воротником виднелись несколько меток - приваренные знаки отличия и доблести в боях. На груди примостился барельеф того, чему он посвятил свою жизнь. Матовую пластину брони покрывали десятки едва заметных оплавленных отметин - следы попаданий лазерных лучей, красноречиво свидетельствовавших о многих боях, из которых ему повезло выбраться живым. На украшенных знаками лейтенанта наплечниках тускло отсвечивали вспышки грозовых разрядов. Заляпанные грязью чёрные сапоги уже наполовину погрузились в чавкающую слякоть, но его это совершенно не волновало - единственная интересующая его сейчас вещь покоилась у него в руке. Длинная, слегка изогнутая трубка, по старой привычке закрытая сверху небольшой откидной крышечкой для защиты тлеющего шкатрила от ливня. Сейчас его осталось уже не так много, но на разок хватит.
Где-то позади раздался ещё один взрыв, послышались крики и злобная ругань. И почти мгновенно с ним громыхнули первое и пятое орудие батареи, посылая свои начинённые фуцелином снаряды в сторону осаждённого города. Расчёт третьего орудия сейчас неторопливо готовил свою пушку к выстрелу.
Ему было всё равно.
Он сидел на пустом снарядном ящике, брошенном у спуска в орудийный ДОТ и шарился по карману в поисках зажигалки. Выудив её он дёрнул рычажком и, на краткое мгновение осветив всполохом пламени своё бледное лицо, погрузил танцующий синий огонёк в жерло трубки, из которой почти сразу же поднялся клуб чёрного дыма. Кривая ухмылка перечеркнула его лицо и, переложив мундштук к левому уголку губ, он аккуратно закрыл затянутыми в серую перчатку пальцами крышку зажигалки. Прихватив трубку левой рукой, он глубоко затянулся. Сейчас ему меньше всего хотелось помнить, что он на войне, что его батарея ведёт огонь, что на неё сыплются снаряды, рискуя разнести его в клочья одним попаданием или же просто убить осколком. За прошедшую неделю он достаточно навидался всего этого. И сказать, что он что-то по этому поводу ощущал было бы ошибкой - он ничего не чувствовал.
И сейчас он сидел на снарядном ящике, флегматично раскуривая трубку и не обращая ни малейшего внимания на рыскающую по огневой позиции смерть.
Неделю назад, когда землеройные сервиторы выкопали в земле эту позицию и закрыли её с трёх сторон феррокритовыми плитами, он привычно боялся, что некий шальной снаряд попадёт в тыловую часть, прикрытую лишь земляным бортиком. Но вскоре он понял, что ошибался - самым страшным было не это. Страх перед смертью давно покинул его. Самой страшной была эта жуткая усталость и безразличность к собственной жизни. Он уже видел глаза солдат, воевавших в окопах на переднем крае контрвалационной линии - пустые и безжизненные провалы в бесконечную бездну на бледных серых лицах. Тогда он ещё не понимал причину.
Сквозь стелющийся из под крышечки трубки дым он видел пляшущие тени, узоры и мимолётные подобия лиц. Дождь и ветер разносили эти клубы в клочья, но на их место сразу наплывали новые. Он сидел и вспоминал...
… Гусеницы бронемашин превратили дорогу в раздолбанную и раскисшую грязевую топь, по которой с трудом передвигались даже орудийные тягачи. На гусеницах лафета налипли десятки килограммов грязи, счищающие её планки уже не справлялись со своей работой, потому как сами теперь представляли собой бесформенные комки глины. Ливень с тихим звоном барабанил по его наплечникам и хельму, ручьями стекал по ранцу на спине, лил с козырька каски. Ритмичное покачивание на ухабах да летящая из-под гусениц грязь, заляпывающая ему сапоги, его не беспокоили. Он вместе с расчётом третьего орудия сидел на лафете дальнобойной пушки и молчал, просто уставясь взглядом в одну точку перед собой. Позади слышалось тихое бормотание - шестеро заряжающих что-то тихо обсуждали. Наводчик дремал, привалившись к казённику, и тихо посапывал носом.
Их дивизию перебрасывали под Селесту, для обеспечения долговременной огневой подготовки. Там, по слухам, было более оживлённо чем под Гайеравом, но он не питал иллюзий - переброска была не более чем перевалом с одного траншейного сидения на другое. Мимо протянувшейся на километры колонны проплывали мелкие посёлки, некогда бывшие агро-фермами. В них никого уже не было - все, кто мог тут обитать уже давно бежали в столицу, вокруг которой две штирха назад замкнулось кольцо окружения. Но враг не сдавался - он непрерывно обстреливал артиллерийские позиции армии вторжения и регулярно контратаковал, стремясь отбросить осаждающих от стен. Вылазки из города и попытки прорвать контрвалационную линию оканчивались неудачей, но помешать осаждённым обстреливать её было невозможно. А поскольку у обоих сторон боеприпасов было хоть отбавляй, то пушки гремели непрерывно, каждый день перебрасывая в обе стороны через ничейную стену тысячи тонн снарядов…
Иногда колонна проходила сквозь занятые городки. В одном из них [ну уж нет]одился госпиталь, на флагштоке рядом с ним болталось бело-синее знамя. В городке их дивизион сделал небольшую остановку - требовалось пропустить вперёд четыре моторизованных полка, направлявшихся к переднему краю контрвалационной линии. В городке бойцы наконец-то получили возможность отдохнуть.
Батарея лейтенанта остановилась прямо рядом с госпиталем, представлявшем собой простой тенет от дождя и несколько соединённых палаток. Раненные валялись на матрасах, их было человек тридцать. Но один из них лежал особняком, прямо под навесом, рядом с ним суетились паукообразные медицинские дроны. Было видно, что он тут недавно - лежащий непрерывно кашлял кровью, а его странно тёмная шинель всё ещё была промокшей.
Лейтенант прошёл мимо госпиталя, но вдруг услышал хриплый голос:
— Господин лейтенант!
Он обернулся. Его звал как раз лежащий под навесом, слегка подняв голову он снова прохрипел:
— Господин лейтенант!
Они подошёл и опустился на колено. На раненом не было брони, некогда пепельно-серая шинель была сейчас почерневшей, а во многих местах прожжена. Правая рука офицера прогорела почти насквозь, через почерневшую плоть кисти просвечивали закоптелые кости, на пальцах оставались лишь жалкие клочья мяса. По жутким, безжизненным глазам с залёгшими под ними тёмными провалами лейтенант сразу понял - раненный не жилец даже несмотря на старания меддронов.
— Гауптман Гирайх Штай, 5-3-7п дробь тридцать девять МтД, — вымученно прошипел он, клацая зубами от с трудом сдерживаемой боли.
— Лейтенант Людвиг Этхадау, 2-3-1а дробь семнадцать МтД, — прош[оппа!]л лейтенант. — Слушаю.
— Пить… — вымученно прохрипел гауптман.
Он надсадно, с каким-то нечеловеческим скрежетом, закашлялся. Лейтенант снял с пояса флягу с водой и передал Гирайху. Гауптман сделал пару гулких глотков и кашель прекратился. Вокруг бродили эскулапы, с сомнением посматривая на посетителя.
— Как мёд… — прош[оппа!]л гауптман, протягивая фляжку владельцу. — Слушай, у вас тут сколько ребят?
— Три ударной моторизованной дивизии и две осадной, артиллерийской, — ответил Людвиг.
— Три моторизованной… За семьдесят тысяч солдат…
— К сожалению, преимущественно новички, опыта настоящих сражений почти нет.
Гауптман смотрел на него каким-то жутким взглядом, в котором читалась смесь отчаяния и безразличия. Вдруг он рванулся и схватил обгоревшей, костяной рукой за воротник Людвига.
— Слушай меня, друг, — еле слышно прош[оппа!]л он. — Слушай и запоминай… Мы - мертвецы. У меня не осталось никого… Я держал оборону целый штирх… В непрерывном бою… Они лезут как тараканы, им числа нет… и у них техника. Было много брони… Мы уничтожали их, уничтожали… как могли. Но они всё таки прорвались… Нас отрезали, но я… я вывел своих людей, но не всех. И я слышал… в воксе, как сражаются… попавшие в окружение остальные мои воины, я слышал, слышал! — из затуманенных глаз гауптмана потёк такой поток боли, что Людвиг едва не отшатнулся. — Я слышал, как их истррепродукцияли одного за другим, одного за другим… Слушай меня, боец - я уже не жилец, так хоть ты сообщи своим, что 39-й мот… моторизованной дивизии больше не существует… Я остался на командном пункте, у стаббера было полно патронов… Но меня вытащили солдаты соседней дивизии, тоже потрёпанной…
— Почему вы не ушли?
— Мне некуда было уходить, — едва слышно прохрипел гауптман. — Штаба больше нет, офицерский состав уничтожен, солдаты кто не убиты - ранены и рассеяны. Дивизия полегла… Все бойцы из моего батальона остались лежать там, а я выжил… Как мне теперь с этим жить? У меня не было другого выхода, как остаться там. Я хотя бы ещё увидел бы своих ребят… Но меня вытащили… будь они прокляты… Я бы застрелился, но оружие, оружие забрали… Людвиг, да? Это… это хорошее имя, — он вдруг вымученно ухмыльнулся, с уголка губ потёк тонкий красный ручеёк. — Обещай мне, что вы убьёте их. Всех уничтожите… За наших ребят…
— Что?
— Обещай мне… что вы их убьёте… всех…
Людвиг хотел ещё что-то спросить, но взгляд Гирайха заставил его осечься на полуслове.
— Сделаю, Гирайх, — тихо ответил лейтенант. — Мы их уничтожим. Мы отправим их души туда, где им самое место. Обещаю.
Гауптман, глядя ему прямо в глаза, криво ощерился и вдруг затих, как-то жутковато обмякнув на подушке. Лейтенант молча смотрел, как затухает огонёк в глазах старого офицера...
… Грохот выстрела вернул лейтенанта Людвига из воспоминаний, но не более того - он так и оставался сидеть на металлическом ящике, держа в жёлтых зубах чёрный трубочный мундштук. Вокруг грохотали орудия, забрасывая обречённый город тоннами снарядов, а он всё сидел и размышлял над последними словами старого гауптмана.
«Всех уничтожите… За наших ребят…»
«Да… — подумал он. — Это будет правильно. За жизнь каждого павшего сиралайхца они заплатят десятикратно…»
Он взглянул на барельеф, выгравированный на нагруднике его кирасы. Клыкастый череп хищно скалил зубы на фоне буквы высокого готика - «S». А ещё глубже, под ними, покоилось основание в форме раскинувшей свои восемь заострённых стрел звезды.
Ему вдруг вспомнились слова его бывшего командира:
«Никогда не забывай, что все эти высокие слова о воцарении чьего-то дела - лишь притворство, байки для глупых людей. Когда я слышал полкового священника, его проповеди о бесконечном величии Империума и всеобъемлющем внимании Бога-Императора - я вспоминал через что мы проходили. Не было там никакого Бога-Императора. Не было там никакого величия Империума. Мы просто сражались за свои жизни, прятались от вражеского огня и молились за души погибших. Но Император не слышал наши молитвы. И мы умирали. Сражались и умирали.
Когда полк был разбит, я отринул свою старую жизнь и начал новую. Но только здесь, в Пепельной Армии, я познал, что истина лишь в том, чтобы просто делать своё дело - сражаться, сражаться и снова сражаться. Война - вечна и те, кто попал в её жернова в конце пути встречают лишь смерть в бою. От нас самих ничего не зависит, но Ткач Судеб уготовил каждой душе её собственный путь. Я знаю это. Я ощутил это. И когда я погибну, я уйду в Море Душ с облегчением, зная, что мой земной путь завершён и начинается следующий.»
Бедный, бедный старый Денет. Он погиб, сражённый наповал лазерным лучом имперского гвардейца. Ирония была в том, что погиб он от руки солдата возрождённого 138-го Фельтанского полка. Полка, в котором он некогда служил Империуму…
Это было очень похоже на насмешку Архитектора.
Людвиг ухмыльнулся - Денет был чертовски прав. От них зависело слишком мало. Кроме одного…
Он поднялся на ноги и неторопливо сошёл вниз, к орудию. Сверхдальнобойный «Опустошитель» набирал энергию, в зарядной камере покоился тяжёлый двухсот пятидесяти миллиметровый фугасный снаряд, ожидающий посылки к противнику. Наводчик орудия неторопливо выставлял параметры наводки.
Заметив Людвига, он оторвался от пушки и отсалютовал.
— Лейтенант Этхадау.
— Фельдфебель Гинц, куда вы наводите орудие? — прищурившись спросил Людвиг.
— Обстрелу подлежат башни и орудийные казематы, хиш.
— Сделайте мне одолжение - вгоните снаряд в парапет.
Заряжающие переглянулись, наводчик пожал плечами, но возражать не стал. В конце концов, тому, кто почти всю жизнь провёл в окопах и клубах орудийного дыма, вдыхая едкую вонь фуцелина и ощущая на языке электрический привкус озона после выстрела пушки, кто к грохоту выстрела привык как к дыханию - тому было по большому счёту глубоко наплевать, куда стрелять.
Людвиг молча наблюдал за тем, как наводчик задаёт орудию новые данные, как поднимается длинный ствол, как Гинц берёт в руку длинный спусковой шнур.
— Огонь. — произнёс Людвиг.
Сверкнула дульная вспышка и оглушительный, почти что разрывающий барабанные перепонки, грохот ударил по ушам всех [ну уж нет]одившихся у орудия. Лязгнул сдвоенный откат. Огневую позицию заполнил чёрный дым, гарь смешивалась с едким запахом фуцелина и сквозь эту завесу можно было разглядеть флегматичное выражение лица наводчика.
Людвиг подошёл к сидению Гинца и прижался к окулярам артиллерийской панорамы. В них, через перекрестье прицела и градусную шкалу отчётливо виднелись стены и башни города, ныне испещрённые воронками от разрывов снарядов. Его «чемодану» лететь было ещё секунд десять и он устроился поудобнее.
Вспышка. Облако серого дыма и рокритовой крошки поднялось прямо на парапете стены. На долю секунды он успел увидеть, как взлетает часть тела [ну уж нет]одившегося там человека и лейтенант Людвиг Этхадау невесело усмехнулся.
«От нас мало зависит наше собственное выживание... — подумал он. — Но мы более чем способны самостоятельно решить чью-то чужую судьбу…»
"Примечания"
1) Шкатрил - табак, чуть более тёрпкий и при тлении дающий огромное количество ароматического дыма.
2) Штирх - месяц, соответствующий примерно десяти стандартным терранским неделям.
3) Принятое у Пепельных Призраков обозначение части, так например опознавательный код «5-3-7/39-MtD» соответствует 5-й роте 3-го батальона 7-го полка 39-й моторизованной пехотной дивизии. В частности, Людвиг приписан к 2-й батарее 3-го дивизиона 1-го артиллерийского полка 17-й моторизованной пехотной дивизии.
