Выкладываю вторую часть фанфика про Остланд, авторства Паладина Пола. Вариант "прописки" христианства во вселенной ФБ, но подождите орать про анбэк - вписано все, имхо, достаточно органично.
1.
Всё просто. Сначала приподнять поплавок в лампаде, размять нагаревший кончик фитиля, продёрнуть его немного, затем долить золотистого масла. Когда загорится язычёк огня, часто слишком большой, нужно самую чуточку фитиль опустить, иначе будет копоть...
Горацио, молодой ещё парень, несколько месяцев назад разменявший третий десяток, закончил с нехитрой процедурой и приложился к прохладному металлу серебряной раки, губами и лбом, что бы освятить помыслы, успокоить суетный разум. Затем, вытирая перепачканный в масле руки о передник отошёл к центру храма.
Рака, над которой мерцали звёздочками разноцветные стеклянные лампады, подвешенные к балдахину, радовала глаз тонкой работой подгорных мастеров: искрящимися узорами, обрамляющими сверкющие глаза изумрудов. Здесь покоились мощи великого святого, Тациана, просветителя Остланда и мужа апостольского. Именно он некогда основал обитель в этих краях, и не только смог сохранить её, но и преобразил саму природу во всей округе. Именно обитель Тациана, или, как называли её в этих краях, монастырь трилистника, стала центром просвещения и распространения новой веры в Остланде.
Покидая тенистые своды храма, Горацио приложился ещё и к большой иконе святого праведного Сигмара, где тот стоял в полный рост, со своим неизменным молотом. Грозный воитель древних веков смотрел с образа строго и взыскательно, словно спрашивая молодого послушника, достаточно ли сильна его вера, и хватит ли ему сил отстоять её даже до смерти. Парень благоговейно перекрестился и потупил взгляд. Он не знал ответа на этот вопрос.
2.
Тем временем монастырский двор, заключённый между крепкими каменными стенами и башнями, кипел своей будничной летней жизнью.
Справа, прямо вдоль стены, тянулись засеянные грядки с морковью, луком и прочей зелёной снедью. Там, как обычно, торчали головы монастырской ребятни, состоящей из сирот и подкидышей (всё же не всех своих детей могли прокормить семьи в этих краях). А над ними возвышалась грузная фигура лысоватого брата Доната, старика-педагога, который с нарочито важным видом распекал кого-то за небрежную прополку.
Слева, у корпуса монастырского скриптория стояло несколько учёных горожан из Вульфенбурга, заехавших за новейшими переводами и копиями научных трудов.
Дальше, ближе к конюшням у надвратной колокольни, можно было наблюдать тренировку монастырских фанатиков. Братья, всё послушание которых состояло в воинском упражнении, исправно его исполняли, находясь в ограждении ристалища. Могучие, обнажённые до пояса фигуры кружили в поединках на боевом оружии, утруждали мышцы грузами, сходились на кулаках. Было их немного, человек шесть, но любой гарнизон империи отдал бы по десятку своих пехотинцев за каждого такого «человека божия».
От созерцания монастырской жизни Горацио отвлёк писклявый ребячий крик, из дверей трапезной. Оттуда появился облачённый в сальный фартук стряпчий, брат Пахмут, уже пожилой человек с длинной седой бородой и узловатыми руками. Два его пальца, указательный и большой, лихо вывернули зардевшееся ухо рыжего мальчугана, уже известного своим хулиганским характером.
- Пшёл вон, бесня рыжая! – прохрипел гневно старик и наподдал парню такого пинка, что тот
пролетел метра два, и, вытерев нос рукавом, поковылял прочь.
- Опять Черныша мучал, живодёр-недомерок. – пояснил Пахмут Горацио, вытер машинально руки о фартук и скрылся в трапезной. Чернышом звали одного из местных котов, которые в трапезной (а где же им ещё?) и обитали.
Теперь, когда всё в храме было в полном порядке, а до вечерни оставалось ещё порядочно времени, штатный алтарник мог себе позволить и отдохнуть немного. Чарка винца на агапе слегка приподняла настроение, погода выдалась хорошая, и захотелось просто прогуляться.
По пути к надвратной колокольне встретился благочинный монастыря отец Октавий, молодой, но весьма крупный и тучный иеромонах, с закрученными кверху рыжими усами и бородой.
- Всё нормально там? – спросил он о храме.
- Да, батюшка...
- Смотри мне, пойду винцо-то пересчитаю! - погрозил в шутку иеромонах.
«Уж вы-то пересчитаете» - усмехнулся про себя Горацио, и пошёл дальше. Когда он уже собирался миновать ристалище, через невысокую ограду легко перемахнул брат Байол, один из фанатиков только что закончивший упражнения. Тело его, мокрое от пота, бугрящееся мускулами, было иссечённо паутиной шрамов, а на плечах и груди навсегда оставили свой след неподъёмные вериги, снимаемые только для тренировок.
- Доброе утро, брат Байол!
- Мир тебе, Горацио. – разгорячённый воин с длинной бородой облобызался с алтарником. – Чего к нам не заскакиваешь? Занят щас?
- Я зайду, потом...
- Я скорее архангеловой трубы дождусь... – Байол тихо усмехнулся, подхватил стоящий рядом ушат и, довольно рыча, окатил себя ледяной колодезной водой.
3.
В воротах послушнику встретился воз с дровами, в упряжи которого пыхтели два зверолюда. Заготовку леса для обители уже более полусотни лет производил именно лесной народ, получая в обмен заготовленное людьми сено, и, в случае надобности, любую врачебную помощь. Кроме того, зверей активно задействовали в пахоте и во время страды, работниками они оказались отличными и не взыскательными. Конечно же, животные остались животными, и молиться их так и не научили, как впрочем и разговаривать по-человечески. Изъяснялись кое-как, больше жестами, требовательным мычаньем, довольным храпом. И давным давно в окрестных селениях забыли, что ещё век тому назад страшные чудовища Остланда наводили ужас одним упоминанием своего имени.
Более того, за всё время существования обители люди и звери не раз вставали плечом к плечу, что бы отразить угрозу с севера. С этих пор слуги хаоса перестали удивляться чему либо вообще. В том числе и тому, что своих бывших союзников зверолюды громили с такой ненавистью, с такой непередаваемой яростью, какой они не знали даже гонимые проклятыми силами.
Горацио пропустил воз внутрь, и зайдя в боковую дверь в проёме ворот, стал подниматься на колокольню.
Отмеряя с каждым шагом узкие ступени крутой винтовой лестницы, послушник привычно повторял на ходу краткую молитву Спасителю. «Господь и Спаситель, Сын Божий, помилуй меня грешного». Как учили с детства, иначе, неровен час, оступишься ещё, зашибёшься.
Наверху, среди бескрайнего синего неба, всё так же гудел весёлый ветер. Сама обитель возвышалась над величественной долиной Талабека, а с колокольни и вообще можно было почувствовать себя вольной птицей, парящей в лазурном океане небосвода. Из-под пудовых колоколов открывалась взору великая река, убегающая в синюю восточную даль, сливающаяся с небом; и покровы лесов на взгорьях, а за ними, кое-где, золотистые квадратики далёких селений, пояски частоколов.
С востока, от крошечных очертаний Вурзена, прямо вдоль русла Талабека, проступала ниточка северной талабекской дороги. По ней, случалось, медленно проползали миниатюрные обозы, с конвойными отрядами. И уже от этого тракта ответвлялась узкая дорожка, круто взбирающаяся вверх по склону, к самим стенам обители.
По ней сейчас, приближаясь, скакало несколько всадников. На сивом жеребце, впереди, некий господин, придерживающий рукой широкополую шляпу, за ним ,на гнедых, кавалеристы с чёрно-серыми плюмажами на шлемах. Всадники явно спешили, что не могло не заинтересовать, Горацио. Как только кони пронеслись в проём ворот, послушник переметнулся к внутренней стороне колокольни, и внимательно следил за странными гостями.
Те сразу же спешились, передав лошадей монастырскому конюху. Кавалеристы кроме того сдали оружие, ибо никому не позволялось, ещё со времён святого Тациана, гостить в обители с оружием. Здесь царил мир и покой, здесь люди искали прибежища и спасения, и никто не смел тревожить их даже одним своим видом.
Подошедший к гостям отец Левий выслушал прибывшего господина, который, объясняя что-то, по-видимому сильно нервничал, и спешно повёл его вглубь монастыря, к покоям настоятеля. Воинов повёл к трапезной один из оказавшихся поблизости послушников. Горацио, уже изнемогая от любопытства, быстро побежал вниз по ступеням, запоздало начав молиться уже на выходе из ворот.
4.
На монастырском дворе к тому времени наметилось некое оживление, даже брат Донат приковылял с грядок ,что бы поинтересоваться о прибывших людях у тех, кто мог слышать их разговор. Увы, невольно подслушавший их привратник ситуацию прояснить никак не мог. Одно только сказал, что дело чрезвычайной важности, не требует отлагательств, и цена вопроса тысячи жизней.
Сердце Горацио, тревожно забилось в груди. Он почувствовал, что размеренная жизнь обители может быть нарушена, что суровый северный край, граничащий с вражьими пределами, вероятно снова попробует на прочность богохранимый монастырь, и снова сила Божия явит себя, сокрушив немощную дерзость врага.
Думая обо всём об этом, послушник встретил на дворе и самого родного человека, своего отца. С отцом ему, конечно, здорово повезло. Это был монастырский старшина, для прочих брат Аристарх, ответственный за дела ратные. Увы, сам этот мир предполагал наличие в монастырях и таких хлопот, таких послушаний. Сейчас Аристарх, одетый в кольчугу невысокий крепыш с чёрной с проседью бородой и красной от загара грубой кожей, вышел из караулки как раз что бы разобраться, кто, откуда и зачем прибыл.
- Чего тут, сына? – кивнул он Горацио.
- Никто не знает, бать... Приехал господин, говорят прямо с Вульфенбурга, с ним двое конников. Говорят срочное дело. Господина отец Левий повёл к настоятелю. – пояснил Горацио.
Старшина весьма недовольно пожевал губами.
- Вот щас я посажу отца Левия в караулку, а сам пойду вон грядки полоть , раз такие пироги. Водят тут кого хотят к настоятелю, запускают, Аристарх всё узнаёт последним... Ладно... А вояки где ихние?
- Пошли в трапезную, их отец Левий благос...
- Мда-а-а... – гневно крякнул старшина и направился, видимо, к трапезной.
Более ничего примечательного не происходило в обители вплоть до самого вечера. Отбыли в столицу встревоженные учёные, зверолюды тоже ушли обратно в свои леса. Брат Донат повёл детей, порядком уставших от работы на грядках, к реке, искупаться перед вечерней службой. Казалось, странный визит перестал волновать кого-либо, кроме, одного Горацио. Послушник так и сидел в тени кивория, ожидая прояснения ситуации. Однако, этого не случилось вплоть до самого ужина.
Когда солнце, опускаясь за западные стены монастыря, отбросило горизонтальную тень на часовом циферблате звонницы, настало время готовиться к вечерней службе. Впрочем, практически всё уже было готово ещё с утра. Горацио осталось только затеплить лампады перед иконами, разжечь уголь для кадила, выложить священническое облачение в алтаре.
Привычная работа в тенистой прохладе храма, пахнущей маслами, воском и ладаном, успокаивала как ничто иное. Здесь Горацио ясно чувствовал близкое присутствие Божие, и неспешно выполняя немудрёные свои обязанности, наконец вернулся к тому умиротворённому настроению души и ума, которое исполнено доверия Богу, и Его Всеблагому Промыслу. Что бы не ниспослал Господь, человек всегда может быть уверен, что это принесёт ему благо, сделает его сильнее и чище. Нужно только доверять своему Отцу, делая то, что в твоих силах.
В храме зазвучали чьи-то первые шаги, а через некоторое время в алтаре появился сам настоятель. Нужно сказать, что Горацио был довольно-таки удивлён этим обстоятельством. Службы на буднях проводил чаще всего отец Октавий или даже Левий, тогда как настоятель, будучи уже в преклонных летах, служил по воскресеньям и праздникам.
5.
Игумен Кириак был седым, белым как лунь старцем, с огромными карими глазами. В глазах этих читалась всегда нежная любовь и к насельникам обители, и к её гостям. Ведь именно Кириак пришёл когда-то в эти края вслед за своим святым учителем, преподобным Тацианом. Он стоял у истоков монастыря, и помнил те времена, когда не было ещё на этой земле ни стен, ни даже частокола. Он с оружием в руках защищал молодую обитель когда на неё впервые напали враги. И именно он в своё время закрыл глаза второму игумену, великому подвижнику, при котором монастырь достиг своего рассвета, преподобному Альдмару.
Вслед за игуменом вошёл иеродьякон Паисий, потребовал кадило с раскалёнными углями и кипящем на них ладаном, и служба началась. Служба эта была особенной, ибо сегодня как никогда каждый молился о сохранении обители и благословенной империи от всякого зла. Служили на вечерне и литию, или иначе сугубое моление, которая никогда не встречается на простых службах. Молились с непокрытыми головами, вспоминая имена святых молодой Церкви, ещё не очень многочисленные, но блистающие золотом праведности. И голос настоятеля, глубокий, надтреснутый, возносился к холодным каменным сводам, утопая в несказанной глубине оживших в мерцаньи свечей икон.
А внизу, под плитами пола, уходила в землю келья с единственным узким оконцем под самым потолком, которое едва выглядывло над землёю. Была эта келья сырой и тёмной, с земляным полом и стенами, с широкой доской, заменяющей ложе, и маленьким чеканным образом в углу, перед которым мерцала лампадка. Больше не было в ней ничего.
Здесь был заточён ветхий немощный старец, укрытый с ног до головы в грязной чёрной одежде схимника. Непомерный капюшон, скрывавший его голову, нёс на себе вышитый знак Голгофы, символа страданий Господних. И здесь, в подземелье, каждый день жизни, подобной тлеющему фитилю иссякшей лампады, был маленькой голгофой для древнего инока. Лишь изредка прерываясь на то, что бы погрызть просфоры или прикорнуть на доске, схимник горбился перед образком, не зная ни дня ни ночи, и клал, набравшись сил, редкие, но такие мучительные земные поклоны. Поясница разрывалась от боли, ноги уже почти не могли поднять тела, но раз за разом, жмурясь от муки, он клал поклон, не слышно произнося отпечатанные в сердце слова молитвы.
И сейчас он, прервав обычные свои моления, просил Господа, и своих прославленных в сонме святых братьев, помочь сей стране, уберечь христиан, и тех кто ещё не познал света Истины, и разорить вражьи замыслы.
После службы вся братия направилась в трапезную, внушительных размеров зал, занимающий всю левую часть восточной стены. Столы, соединённые литерой «п», могли уместить за собой полторы сотни человек, что обычно в два раза превышало число насельников, даже с учётом паломников и гостей.
Братия выстроилась у своих мест, лицом к иконе за спиной настоятеля, во главе стола. Мощный, стройный хор голосов воспел не «Отец наш...» как пели обычно, перед трапезой, а тропарь Кресту. Горацио только сейчас понял, что близится ничто иное, как война. «Спаси Господи людей Твоих, и благослови достояние Твоё, даруя победы над врагами, и Твоим крестом сохраняя Твою обитель». Это был тропарь оберегающий от близящегося зла, молитва о божественной защите.
После молитвы все сели за длинные грубые лавки, и брат Пахмут с тремя ребятами стал выносить на столы тяжёлые котлы, наполненные парящим, только с огня, грибным супом. Когда очередная емкость с грохотом опускалась на доски стола, пустые деревянные плошки с ложками даже подпрыгивали на местах.
В углу, за аналоем, зазвучал мерный голос чтеца, принявшегося за житие святого преподнобного Гюнтера. Глухо застучали деревянные приборы, монахи начали трапезу.
6.
После ужина все поднялись с мест, пропели кондак Кресту, другое моление, по смыслу соответствующее первому. После этого игумен, наконец, обернулся к братии и, серьёзно оглядывая представшие ему лица, сказал своё слово:
- Возлюбленные братья мои! Сегодня посланник его сиятельства курфюста остландского принёс нам тревожные вести. На остландскую землю вновь вторглись враги. Сильное войско проклятых язычников, появившись со стороны Кислева, уже разорило ряд городов в центральных районах и сейчас движется на запад . Это, конечно, происходит не в первый раз, все мы помним о том, как нашей обители пришлось однажды встречать врага в этих краях. И тогда Господь не оставил нас, даровав нам победу над сильнейшим противником, и сейчас мы так же надеемся на помощь Божию. Верим, что Отец наш Небесный, неизреченной Своей милостью, предстательством святых преподобных отцов Тациана и Альдмара, святого праведного Сигмара, поможет нам и не оставит в беде. В ближайшие дни мы должны будем принять беженцев из окрестных селений, ибо не все смогут разместиться в Вурзене и Корвере. Слава Богу, припасов у нас пока хватит, а уже в ближайшее время в Остланд прибудут подкрепления из других провинций, которые помогут войскам Его Сиятельства остановить врага.
Все молча перекреситились, кто-то и побледнел. Но немногие помнили те дни, когда сам святой Альдмар, уже будучи в преклонных летах, встал в проломе частокола со своим молотом. И сколько дней он потом провёл в затворе, оплакивая ту кровь, что обагрила его руки.
Последний раз перед сном все встретились на вечерней молитве, в храме. Лишь огоньки главных лампад прореживали тьму, и во мраке монахи стояли на коленях, напряжённо вслушиваясь в слова вечерних молитв. «Не ужели мне одр мой гробом станет?...». Читал сам настоятель.
Уснуть в ту ночь Горацио не мог. Провертевшись несколько часов на ложе, он всё таки встал, накинул подрясник и тихонько прокрался через келью, где спало, помимо него, ещё пятеро таких же послушников.
7.
На дворе царила прохладная летняя ночь. Безмятежная, стрекочущая мириадами незримых сверчков, блистающая звёздной россыпью. Слегка надкушенная луна мерно источало своё голубое сияние, ложащееся ровным цветом на шпиль храма и дощатые крыши башен. А под стенами медленно прохаживались одинокие тени, но не призраков, а таких же как Горацио насельников, не могущих сомкнуть своих глаз.
Пожалуй, крепким сном могли похвастать сейчас немногие. Забылись сладостными снами фанатики, видя в грёзах нескончаемые битвы, и горний свет отражающийся на кромках топоров. Спал, оглашая коридор храпом, отец Октавий, принявший перед сном солидную порцию, что бы снять напряжение. Спал и брат Аристарх, старый вояка, уже давно потерявший надежду погибнуть в бою. А в сырой земляной келье клал очередной поклон древний схимник.
- Не спится, Горацио? – послушник, обернувшись, увидел отца Левия, на котором вообще-то лежало послушание эконома. Был он высок и худощав, с лысоватой головой, небольшой бородкой и хитрым прищуром.
- Да, отец Левий, простите... – проговорил послушник.
- Ничего, дело понятное. Но завтра нас всех ждут большие хлопоты. Представляешь сколько народа здесь будет... Запасов конечно много, но с этим столько проблем... Ты не представляешь. А ведь народ он же какой, им не только покушать, но и ещё много чего надо... Не приведи Господь осадят нас.
- Осадят? – по спине Горацио пробежал холодок.
- Обычное дело, это же крепость. Спаси Господи и на том, а так бы просто перерезали. Ох прав был отче Альдмар, когда начал возводить стены. - собеседники перекрестились, при упоминании святого имени.
- А когда враги нападали прошлый раз, трудно было?
- Ну я был тогда моложе чем ты. Было их не то что бы очень много, сотен пять, но и в обители нас оказалось, дай Бог, два десятка. А тогда ещё не было ни стен этих, ни башен. Только частокол из огромных толстых брёвен. Стали они ворота ломать, но что-то у них не вышло, и в общем выломали пару брёвен из частокола, вырвали как-то что ли... Не помню уже. И тогда преподобный сам взял свой молот, а он же в молодости ещё сигмаритом был, и встал в этот пролом. – отец эконом усмехнулся. – Они, глупые, так и кинулись. Что там, думали, старика седого с дороги убрать. Да только старик этот иному их молодцу фору бы дал. Как бил он их не помню, там и не видно-то было, из-за спины, но потом ещё из леса зверолюды по врагам ударили и, значит, вместе с отцом Альдмаром задали перцу нехристям. Половина убежала, конечно, их говорят потом где-то на корверских холмах посекли. А преподобный потом перестал литургию служить, не мог больше, после стольких-то убийств. Хотя потом и епископ приезжал, резрешал его от греха, а он себе всё не позволял... В общем чего я тебе скажу, если их опять как в прошлый раз придёт, это уже совсем не страшно. Слава Богу, тут не частокол давно, а ещё с пушками так и вообще нет проблем. Только вот беженцы, это похуже хаотов будет...
- Говорят они сожгли несколько городов... – напомнил Горацио.
- И то верно. Ну ладно, чего теперь гадать. Придёт сколько придёт, не больше и не меньше. Отец Тациан о нас позаботится, не волнуйся.
Послушник, вхдохнув, посмотрел на небо, где мелькнула росчерком падающая звезда. Сигмариты верили, что если загадать желание, пока она падает, оно обязательно сбудется. Горацио не успел, да и давно уже знал, что бездушные небесные тела ни чем не могут помочь человеку...
8.
- Горацио! Поднимайся, уже пол седьмого, а ты дрыхнешь! – кто-то настойчиво потряс послушника за плечо. – Вставай...
Горацио резко встал на постели. Рядом сидел Мелетий, тоже из алтарников, помладше. Из-за стены доносился протяжный звон редких ударов благовеста. Действительно, пол часа до начала литургии это было непростительно поздно. Всему виной была бессонная ночь, но, естественно, сослаться на такую причину было невозможно.
Накинув подрясник и подпоясываясь на ходу, послушник заспешил через монастырский двор ко храму. Туда уже тянулась вереница сонных насельников. В алтаре настоятель, склонившись над жертвенником, уже совершал проскомидию, даже не обернувшись к вошедшему алтарнику и не сделав никакого замечания.
Сама служба выдалась редкостно светлой. Даже не во всякое воскресение Горацио мог почувствовать благодатное присутствие Спасителя, как сегодня. Солнечные лучи, наполняя сиянием витраж Воскресения, падали разноцветными бликами на Престол, играли звёздочками на хрустале дарохранительницы, отражались в золочёном окладе большого Евангелия. И во время эпиклезиса, когда Дары неизъяснимо прелагались в Святые Тайны, сердце, как не часто случалось, словно замерло на несколько мгновений, поражённое незримым величием могучей, нахлынувшей благодати. И сама ткань времени истончилась, исчезли расстояния, и вот все, находящиеся в храме словно оказались в той далёкой весне, в четырнадцатом дне месяца нисана.
В этот день причащались все, никто не остался вне Евхаристии, каждый подошёл к Чаше. И это было настоящим праздником жизни и света, когда встревоженные , испуганные люди забыли о страхе и смерти, когда Спаситель Сам сошёл с Небес к овцам своего стада и стал посреди них. Теперь им не был страшен никакой враг.
После службы в обители всегда происходили агапы ,вечери любви, или совместные трапезы, где насельники весело делили друг с другом хлеб, вино и другую скромную снедь. Эта евангельская традиция, идущая от самих апостолов, была перенята святым Тацианом и продолжалась в здесь до сих пор. В этот день всё прошло весьма скомкано и быстро, ибо как успел доложить привратник, в обитель с самого утра стали поступать первые беженцы. И не только...
Когда Горацио вышел из трапезной, то невольно замер. В центре двора толпилось, взрыкивая и беспокойно шевелясь целое стадо зверолюдей. Состояло оно из относительно маленьких самок, с короткими рожками и светлыми шкурами, а так же из большого количества безрогих пока детёнышей, чей рост соответствовал взрослому мужчине. Малыши испуганно жались к матерям, нервно блея. Сколько их здесь оказалось, сказать было трудно, но живая масса заполнила собой большую часть пространства между монастырскими корпусами.
Во главе стада стоял никто иной, как сам вожак окрестных племён, Вурблаоор. Он был огромен и сед, глаза его исчезали под устало нависшими мешками бровей, а страшные рога пожелтели от времени, притупились, покрылись зазубринами.
Вожак ни с кем не разговаривал, лишь поглядывал со старческим раздражением на хлипких людишек, околачивающихся вокруг, прядал ушами. Было понятно, что общаться он будет не иначе как с настоятелем.
Игумен, вышедший из трапезной, неспешно подошёл, тяжело опираясь на посох, к могучему зверолюду.
- Я слушаю тебя, почтенный Вурблаоор! – голос Кириака оказался силён и громок.
Вожак согласно тряхнул башкой, и, набрав в грудь воздуха, взревел мерным, низким рокотом. И не каждый смог разобрать в тягучем звуке отдельные людские слова:
- Мммир старшемууу... Плохой люууд блиииз. Мы бить их в лееесу. Но жеены и чада, за стоячим камнеем, у твоииих.
Вурблаоор просил ни о чём ином, как о убежище для женщин и детей своего племени, о том, что бы стены монастыря, или «стоячий камень», защитили их от врага. Невиданное дело и тревожное предзаменование. Зверолюды, похоже, не надеялись сокрушить врага в своих лесах, до того, принадлежавших им безраздельно. И только обитель оставалась для них последней надеждой на сохранение рода.
- Да, почтенный Вурлабоор, мы защитим ваших жён и чад от врага, во Имя нашего Бога.
- Ваш Бога дооолжен помогаааать сииильно... Много плохоой люууд, много злоой гооры, сиильный колдуууны... – пророкотал вожак уже тише и с какой-то обречённой усталостью.
- Господь Всемогущ, Господь создал Небо и землю, всё в Его воле.– ответил игумен и, подняв руку, медленно и аккуратно начертал крестное знамение, благословляя зверолюда:
- Бог благословляет всю тварь и исполняет всё живое благоволения. Ступай с миром, и не бойтесь ничего. Хаос не властен уже над вашим духом.
Вурлабоор припал на одну ногу, склоняясь в неуклюжем и грузном поклоне, а затем поднялся и огромными шагами направился к выходу. В монастыре он оставлял всё самое дорогое для него - будущее его племени.
Пока что зверолюды не были голодны, да и сочных трав за стенами монастыря было предостоаточно. Однако, враг мог появиться уже в самом скором времени, и посему по распоряжению игумена, монахи стали спешно завозить снаружи стога заготовленного сена.
9.
Ещё до полудня дозорный на юго-восточной башне оповестил обитель зычным возгласом:
- Беженцы, кажись!!
По тракту действительно тянулась, со стороны Вурзена, длинная вереница людей, с повозками, лошадями и скотом. Аристарх, наблюдавший приближение народа со стен, досадливо скривился:
- Многовато их что-то... Разместимся ли. Господи, помилуй.
Вскоре первые беженцы оказались перед воротами обители. Во главе их шёл никто иной, как Мальфрид, уважаемый служитель Сигмара из Вурзена. Был он не высок,упитан и несколько пухловат, так что внешность его уважения вовсе не внушала. Однако и свирепая решительность на лице, и сила, проглядывающая в плавных и уверенных движениях, всёже создавали нужное впечатление. Облачён он был в священнический боевой доспех, а на плече держал соразмерный, блестящий шлифованной сталью молот.
- Господа хорошие! – Аристарх, уже стоящий в воротах, протянул руку вперёд, повелевая колонне остановиться. – Господа, мы примем всех! Но для этого необходимо сделать следующее. Все ваши телеги, всё барахло, какое не возможно употребить в пищу, оставляем тут, под стенами. Внутрь проходят люди только с едой и скотом, или без оных вообще!
Скопившийся уже в приличную толпу народ возмущённо загудел, заволновался, но здесь ничего поделать было нельзя. Всё же хорошо было и то, что обитель принимала у себя селян, коих не приняли даже стены городов, выбирать не приходилось.
Мальфрид вошёл первым, ибо кроме молота и священной книги на поясе при себе ничего не имел. Однако, далеко пройти ему не удалось, ибо запрет на внесение оружия в обитель распространялся на всех, вне зависимости от чина и служения. Когда один из привратников вежливо попросил жреца оставить молот, в арке прохода раздался гневный голос сигмарита:
- Сначала убей меня, еретик!
Аристарх тяжело вхдохнув, отвлёкся от первых беженцев, которых уже начал досматривать. Подойдя к жрецу, он кашлянул и, со всей доступной ему учтивостью, проговорил:
- Я сожалею, уважаемый, но таковы законы обители. Если вы хотите войти сюда, надо их соблюдать. Ваш драгоценнейший молот мы со всем тщанием сохраним в целости и сохранности... Ясно?
- Кто смеет говорить мне о своих законах? – лицо сигмарита, искажённое презрением и яростью, повернулось к старшине. – Нечестивое сборище еретиков, которые оскверняют святую землю Сигмара? Вы должны в ноги мне кланяться уже за одно то, что вас ещё не сожгли!
- Уважаемый, либо вы сдаёте свой молот нам на хранение, либо вы просто не заходите в наши стены... – предельно внятно и непреклонно отчеканил Аристарх.
- Если сюда не зайду я , сюда не зайдёт ни один верный сын Сигмара! А потом, когда придёт время, я вернусь и не оставлю здесь камня на камне, клянусь молотом!
Народ, уже расставляющий свои повозки вдоль стен, снова в нерешительности заволновался перед воротами. Послышались уже и недовольные голоса.
Только пара десятков христиан сделали вид что вообще ничего не слышат, и, потупив взор, стали проходить в обитель мимо разгневанного Мальфрида. Остальные же вовсе не хотели навлечь на себя гнев вурзенского жреца, представляющего главенствующую в империи религию. Сигмарит даже усмехнулся, видя неоспоримое свидетельство своего авторитета.
- Итак, вы отказываете в помощи верным сынам Сигмара, находясь на нашей земле? – спросил Мальфрид, уже с определённым чувством превосходства.
- Нет. Просто я отказываюсь впустить упёртого как... А что с тобой говорить... – с раздражением бросил Аристарх и повернулся к людям. – Проходим, проходим! Не задерживаемся! Скоро сюда подойдут ребята с севера, и начнут вас резать как свиней вместе с вашим попом, будь он не ладен!! Проходим, проходим! Потом будет поздно!
Несколько человек действительно заспешили внутрь, потупив взоры и понурив головы, стараясь как можно быстрее миновать Мальфрида.
- Куда, орчья сыть?! – взревел сигмарит, хватая какого-то мужичёнку за плечо. Похоже было, что второй рукой жрец вот-вот использует свой молот.
Здесь Аристарх уже не выдержал. Тяжёлая секира взлетела наперевес, готовая к страшному удару:
- А ну октись, дурья башка!!
Сигмарит отпрянул в сторону, толкая беженца прямо на старшину и занося для удара своё священное оружие.
- Стойте!! Господи помилуй нас грешных... – между готовыми убить друг друга людьми втиснулся своим грузным телом запыхавшийся, раскрасневшийся благочинный. Отец Октавий буквально примчался сюда, и, как оказалось, вовремя.
- Отец... отец... у-у-уф... – опёршись на колени попытался проговорить он, однако этому мешала серьёзная одышка. – Отец настоя-тель, велел... пропустить... с мо-ло-том. Уф...
- Простите, ваше преподобие. – проворчал Аристарх, убирая секиру. – И вы простите, уважаемый служитель Сигмара. Проходите, располагайтесь... Только это... Отец Октавий, смотрите что бы он там на зверей не бросился. Эй, Маркел! Поди пройдись с отцом благочинным!
- Хорошо, у-у-ф... пойдёмте. – благочинный выпрямился и, взяв Мальфрида под руку, направился с ним вглубь монастыря. За ними направился и брат Маркел, один из стражников.
Люди, наконец, вздохнув с облегчением, устремились в ворота, где их принялся досматривать бдительный и суровый старшина.
10.
Ещё до заката вся масса народа, либо не нашедшая пристанища в городах, либо принадлежащая к ближайшим селениям, была размещена в монастыре. На картофельном поле, к величайшему огорчению отца Левия и брата Доната, разместилось стадо зверолюдов. Большую часть двора занял принадлежащий беженцам скот, тоже собранный в как можно более плотное стадо. Сами же беженцы заняли все помещения какие-только можно, расположившись в них прямо на полу, в том числе и в скриптории, и в храме. Многие мужчины, кому не хватило мест, расположились прямо под открытым небом, в противоположной от зверолюдов стороне. В итоге вся обитель оказалась забита народом, зверьми и скотом, так что монахи предпочитали теперь перемещаться по стенам.
Впрочем ворота пока не запирали, и люди могли ещё выходить наружу, по тем или иным надобностям. Хотя всех их предупредили, что через минуту после тревожного колокола никто не войдёт и не выйдет из обители.
Горацио, расположившись на колокольне вместе с дозорным, смотрел на гомонящих беженцев, расхаживающих повсюду, сетующих на судьбу своих обозов, решающих уже возникшие бытовые проблемы. Монахи уже выкатили из погребов бочки с квасом, хлеб же выдавали только понемногу и лишь тем, кто пришёл с пустыми руками. Зверолюдам подтащили свежего сена, и поставили поилки, отгородив ими от остального народа, который больше тревожил чудовищ, чем они его.
Пожалуй, обитель никогда не знала такого многолюдства. Аристарх говорил, что явилось не меньше полутора тысяч человек, что в два десятка раз больше, чем бывало в монастыре когда-либо.
Вечер сгустил свои сумерки по-летнему поздно. Замерцали на востоке первые звёздочки, обезлюдевшие посёлки таяли в меркнущей дали. Ичуть позже, когда загорелся на небосклоне закат, в противоположной стороне, с востока, поднялось ещё одно зарево - огонь горящего Вурзена.
Ночь прошла в тревожном ожидании, когда практически никто не спал, и дозорные до рези в глазах всматривались в непроглядные покровы ночи. Люди смотрели на звёзды и боялись одного – услышать оглушающий удар колокола, который разорвёт стрекочущую сверчками ночь.
Игумен Кириак стоял на коленях перед ракой с мощами преподобного Тациана и молил его о заступлении. Мрак окутывал всё, лишь редкие лампады отражались искрами в серебре, и ничто не нарушало абюсолютного безмолвия.
«Преподобный отче наш Тациан... Ты видишь, какие скорби и беды обступили нас. Услышь меня, отче, не оставь нас. Восстань на умоление Спасителя и Бога нашего. Твоими молитвами хранима обитель сия, ими жива, и на них уповаю... на твоё предстательство. Не оставь меня, отче...»
11.
Уже ближе к утру настоятель покинул храм. Несмотря на преклонный возраст и изнурительное ночное моление он не казался уставшим. Наоборот, шаги его оказались неожиданно легки, бездонные мудрые глаза сияли, а на лице тихим светом теплилась лёгкая улыбка.
- Горацио... Горацио... – спящего на колокольне послушника растолкал дозорный. – Давай срочно в храм, настоятель зовёт.
Алтарник даже не стал задаваться вопросом, что могло понадобиться игумену глубокой ночью. Поднявшись, он резво вышел на стену и, обогнув по ней переполненный двор, достиг храма в противоположном конце обители.
Внутри Горацио увидел нечто таинственное. От раки преподобного до самого амвона стояли, выстроившись двумя рядами, фанатики с возжёнными свечами в руках. Царские Врата были открыты, в алтаре, похоже, находился сам игумен.
Всё это напоминало приготовление к постригу, однако этой ночью и в этот час, казалось чем-то действительно странным. Тем более, что вместо многочисленной братии здесь собралась её небольшая и весьма специфичная часть.
Зайдя в алтарь, Горацио действительно встретил там настоятеля и, взяв у него благословение, стал ждать указаний.
Вскоре в храме появился ещё один из фанатиков, Калистрат. Это был негласный лидер этих суровых монахов, самый высокий из них, невероятно могучего телосложения, с курчавой светло-золотой головой и небольшой бородкой. Когда-то безвестный купец принёс его, ещё крошечным младенцем, с обочины дороги. И сам преподобный Альдмар взял его на руки, и, как говорят, любил его до самой своей блаженной кончины как никакое другое живое существо. А мальчик вырос крепкий и бойкий, проявив талант и рвение в ратном деле, поколачивая всех, кому приходило в голову с ним состязаться. Уже к восемнадцати годам он не только превзошёл в ратном деле всю братию, но и, говаривали, даже во всём Остланде не смог бы найти кого-то сильнейшего.
Сейчас он был облачён в одну только холщовую светло-серую рубаху, и босиком ступал по храмовым плитам. В торжественном молчании воина сопровождали отец Октавий и отец Левий. Неспешно они подвели его к собратьям, и отошли в сторону.
Калистрат приложился к мощам, повернулся и лёг на пол, а затем, ползком, не поднимая головы, направился к амвону. Остальные фанатики степенно следовали рядом, по обе стороны от своего брата. На амвоне его уже ждал игумен Кириак, а с ним и Горацио, держащий на готове ножницы и маленькую баночку с миром.
- Встань, брат наш. – прозвучал голос настоятеля, и Калистрат поднялся во весь свой огромный рост, сравнявшись с игуменом, стоящим на амвоне.
- Зачем пришёл, брат наш, припадая ко святому жертвеннику и к сонмам ангельским? – спросил настоятель.
- Желаю жития ангельского.
- Отрицаешься ли мира и сущих в мире, по заповеди Господней?
– Да, честный отец!
Так, вопрос за вопросом, фанатик повторил уже данные однажды обеты, подтверждая их. И тогда игумен возложил на него руки и, закрыв глаза, стал молить Господа о помощи и даровании брату силы и благодати.
- Спаситель невидимо здесь предстоит. Смотри, что никто не принуждает тебя приити к сему образу, смотри, что ты от своего произволения хочешь обручения великого ангельского образа.
– Да, честный отец, от своего произволения!
Игумен трижды взял и бросил на пол ножницы:
- Возьми ножницы и дай мне их!
И трижды Калистрат вернул их в руки настоятеля. А затем уверенными и чёткими движениями игумен стал постригать фанатика. И золотые волоски падали на выщербленные плиты пола подобно ангельскому пуху.
- Брат наш постригает власы главы своей, в знамение отрицания мира, и всего, что в мире, и во отвержение своей воли и всех плотских похотей, во имя Отца и Сына и Святаго Духа.
А затем, на могучей груди у постригаемого разорвали рубаху, Кириак взял в руки миро, и поднося кисточку ко лбу его, в первый раз произнёс:
- Печать Дара Духа Святого...
И тогда ударил колокол.
12.
В чащобе, среди замшелых стволов и сырого тумана, где утреннее небо скрывалось за густыми кронами, стояли зверолюды. Вурблаоор, огромный и грозный, уже держал на готове свой древний каменный топор, с которым вышел однажды против святого Тациана. Тогда всё кончилось миром, но сейчас миру настал конец. Зверолюды этих лесов давным давно не знали войны, не имели хорошего оружия, но сейчас они готовы были встретить любого врага, что бы даже победив он содрогался, вспоминая это утро.
В далеке, между стволами, замаячили чьи-то тени, тревожно взервели дозорные, и Вурблаоор подняв гигантскую морду издал хриплый, громовой рёв, от которого дрогнули стволы древнего леса. Зверолюды ринулись навстречу врагу, гигантскими шагами преодолевая овраги, балки, перемахивая через завалы бурелома. А им навстречу рванула тёмная масса таких же как они существ, но грязных, всклокоченных, с кроваво-красными глазами и пеной летящей хлопьями из ощеренных пастей. И возгремели сшибившиеся рога, и кровь облила древесную кору, и в страшном молчании стали рвать друг друга неистовые лесные чудовища.
Колокол мерно отбивал тревожный тягучий звон, заставляя быстрее колотиться сердца людей, возвещая о наступлении врага. Матери крепче обнимали своих детей, мужчины сжимали кулаки и хмурились. Монахи же собрались у тяжёлой окованной двери в восточной башне, за которой находилась оружейная обители.
Заскрипели петли, тяжёлые створки медленно разошлись в сторону, и старшина с факелом в руке, первым шагнул в сухой полумрак уходящего вниз помещения. В тусклом мерцающем свете открылись ровные ряды укреплённых в стойках стальных бердышей и тугих луков, целые снопы секир, колчаны забитые до отказа стрелами. Грубые тяжёлые щиты из пиленного кругляка лежали вповалку, образуя залежи в конце помещения. Из доспехов здесь имелось лишь несколько сундуков, в которых содержалось боевое облачение для священства.
- Заходим братья! Стрелки берут луки, бойцы топоры, щиты да бердыши оберуч! По одному!
Фанатики тем временем уже достали из под лавок свои секиры, так долго ждавшие своего часа. На обнажённые торсы легли привычные литые вериги, впиваясь в плоть тяжёлами углами и звеньями, раздирая кожу, пуская струйки сукровицы и крови по могучим телам. На лбы уже были повязаны погребальные венчики, готовившие носящих к смерти. Сегодня каждый из фанатиков встречал радостное для себя утро, в предвкушении долгожданной и славной гибели. Спаситель давал им шанс исполнить своё предназначение, положить душу за братьев своих, а по слову Его большей любви и быть не может. Не зря проходили годы тренировок, не зря истерзанные тела горели болью, не зря томилась душа по Небесным обителям.
Повязали себе венчики и монахи. И Горацио, получивший в руки тяжёлую секиру, с непередаваемым ужасом затянул на своём затылке концы чёрной повязки. Он словно уже оказался одной ногой в сырой могиле, его жизнь, ещё совсем не долгая, ускользала сквозь пальцы, и совсем не приходили на ум великие и светлые слова Евангелия о Спасении и вечной жизни. Вечная жизнь... Какой далёкой она может быть, когда ты оказываешься на самом её пороге.
Кто-то огласил двор исступлённым хохотом. Хохотал сумасшедший по виду оборванец, одетый в драную мешковину, с длинной всклокоченной бородой и тощим телом, покрытым рубцами и подзажившими язвами.
- Все, все вы умрёте! Так говорит мой господин!! И я умру с вами, но во имя его!! Проклятье!! Прокляты вы за ваше отступничество!! Молятся новому богу, забыли господина, нарушили заветы!! – человек пробороздил своё лицо длинными чёрными ногтями, и по четырём свежим ранам заструилась густая кровь. Люди в ужасе оцепенели, зарыдали перепуганные насмерть дети.
- Ах ты-ж гад полоумный! – Аристарх с перекошенным лицом уже направился к возмутителю, что бы прекратить его жуткие пророчества. Но с противоположной стороны к флаггелянту уже спешил Мальфрид, тоже с весьма грозным видом. И сигмарит успел раньше: перебросив молот на левую руку, он душевно двинул безумца рукоятью в голову. Череп отозвался глухим стуком, и флагеллянт, обмякнув, опустился на землю. Разбитая плешь его тоже закровоточила.
- Э... Ты чего это? – Аристарх растерянно посмотрел на сигмарита ,учинившего в обители расправу.
- Ничего с ним не будет, всёравно башка пустая... А если бы он не заткнулся, тут бы сейчас была всеобщая паника. – бросил Мальфрид. – Давно мечтал вдарить кому-нибудь из этих недоумков.
Старшина сплюнул и вернулся к отданию приказов. Колокол продолжал звонить, и притом всё чаще.
13.
Уже через минуту на стены отправились все, кто умел стрелять из лука, в основном это был народ из беженцев, всего около полутора сотен. Благо в Остланде с луком умели обращаться практически все мужчины и частично женщины, поэтому при достаточном количестве оружия стрелков могло бы быть гораздо больше.
Для ближнего боя было вооружено около сотни воинов, из монахов и ополченцев напополам. Этот отряд должен был находиться непосредственно перед воротами и, частично, в башнях, что бы дать отпор врагам, когда те полезут на стены.
Горацио был поставлен отцом среди воинов во дворе. В руках его был тяжёлый бердыш, хорошо наточенный, блестящий гранями лезвия, и слишком громоздкий для непривычного к ратному делу парня. Даже древко было таким толстым, что нельзя было на нём как следует сжать пальцы, если только ладонь у тебя не как у того же Аристарха.
Заметив, что на сыне лица нет от страха, старшина позволил себе оторваться на пару мгновений от подготовки к осаде. Хлопнув Горацио по плечу, так что тот покачнулся на ногах, Аристарх весело подмигнул ему и молодецки подкрутил пальцами седой ус.
- Ну чё, сына? Не бзди, сдюжим как-нибудь!
- Бать...Да всё нормально, бать... – Горацио даже залился краской, сгорая от стыда перед суровыми остландскими мужиками и готовыми на смерть собратьями, которые стояли вместе с ним.
- Бог не выдаст, Кхорн не съест... – хохотнул старшина, потрепал сына за волосы и бодро направился к стене, расталкивая путающихся на пути людей.
От сердца у Горацио и впрямь отлегло. Каким-то чудесным образом подействовали на него слова отца, казалось бы и ничего не значащие. Словно передалось немного того задора и молодецкой удали, которые не оставляли Аристарха и в тяжёлый час.
И не мог Горацио вспомнить, и не знал даже, как стал отцом ему этот суровый воин. Как двадцать лет назад, на свежем пепелище разорённой деревушки, остландский ополченец подобрал невесть как уцелевшего ребёнка, перемазанного в саже и зарёванного. И лишь оказавшись на руках у того, кого позже назовёт отцом, малыш успокоился и заснул. Его ждала счастливая и мирная жизнь в стенах святой обители, длившаяся до сего дня.
Оставив сына, Аристарх поднялся на юго-восточную, угловую башню. Там, в тёмном помещении с низким потолком и узкими бойницами, имелась небольшая пушчонка со всем причитающимся и обслугой в количестве двоих монахов. Пригнувшись, посмотрел в одну из бойниц.
Прямо по северной дороге, медленно надвигаясь с востока, приближалась нескончаемая тёмная масса. Уже были едва видны длинные чёрные стяги, трепыхающие в великом множестве, с ветром доносились приглушённые звуки рогов.
- Ну чё, брат, идут нехристи?... Ох и много-ж поганцев... Спаси, Господь... Ладно, вы малютку зарядите, но стреляйте когда скажу. Передайте и остальнм пушкарям тоже.
Отец Октавий тем временем, одев епитрахиль и поручи, уже спешил на стены совершать окропление. Вслед за ним семенил Мелетий, таща внушительную чашу со святой водой и кривясь от натуги.
14.
А в маленькой земляной келье ветхий схимник последний раз в жизни принимал у себя нечаянного гостя. Перед скрытым в облачении старцем стоял на одном колене огромный воин, облачённый в тяжёлые стальные наплечники и чёрную котту поверх кольчуги. Сверху котты был надет кроваво-красный монашеский параман, по краям наплечников поблескивали золотом слова священного текста, голову перехватывал погребальный венчик. Тяжёлый шлем с узкой прорезью находился в левой руке.
Схимник тяжело переставляя уже непослушные, неподъёмные ноги, приблизился к Избранному, медленно перекрестился, положил руку ему на чело и тихо заговорил. Не с ним, с Богом. Он просил Его как ребёнок просит у матери, с доверием и несказанной любовью. И знал что Господь слышит Его, и беседует с ним. Лицо старца сияло золотым светом, освещая келью, отбрасывая глубокие тени на земляные стены.
- ...и Твоя воля да будет, благословенно Имя Твоё. Во Имя Отца и Сына и Святого Духа... – старец осенил воина крестным знамением, склонился, поцеловал его в лоб и обнял.
- Разойдись! Дорогу Избранному. Пропустите же!! Разойдись! – зазвучали властные возгласы монахов. Толпа, заполнившая двор раздалась в стороны, повинуясь. И взгляды сотен людей устремились на одинокую чёрную фигуру, медленно ступающую от храма. Ветер трепал ленты с молитвами, повязанные у воина на руках и на шлеме. Глухо позвякивала кольчуга. Из-за спины выглядывала длинная, под две руки, рукоять меча. А на плече лежал огромный древний молот, и монахи, узнавшие его по двухвостой комете на бойке, не верили своим глазам. Это был легендарный молот святого Альдмара, от которого тот отказался во время покаяния. Уже пол века он считался утерянным, но как оказывается просто не пришло до сего дня его время.
Горацио затаив дыхание проводил взглядом Избранного, прошедшего рядом, с благоговейным ужасом заглянул в прорезь шлема. И воитель неожиданно склонил свою голову, отвечая послушнику взглядом бездонных, мерцающих золотым светом глаз.
15.
У подножья склона, на берегу реки, уже кишела армия врагов. На чёрных драных стягах, увенчаных черепами, с подвешенными гирляндами ещё свежих людских голов, трепались восьмиконечные звёзды и руны Кхорна. Именно могучие последователи этого кровожадного дьявола составляли основную массу чёрного воинства. Закованные в тяжёлую броню, увенчаные рогатыми шлемами, они распевали тягучие, зловещие гимны, волнами прокатывающиеся по несметному войску. Неистовые варвары, полуобнажённые, исписанные узорами татуировок, бесновались под звуки камланий, орали, изрыгая проклятья на засевших в обители людей.
А во главе отряда чёрных рыцарей восседал на своём коне таинственный Лорд Кхорна. Огромный, с неимоверного размера рогами на шлеме, он взирал на жалкую крепостицу с непонятными крестами на башнях. В ней, как он знал, ютились жалкие пахари, землерои, тщедушные и немощные, но полные крови, которую можно выпустить и напоить Кхорна.
Посреди войска установили тяжёлый, оббитый железом деревянный стол. Старая его древесина уже потемнела от влаги, алой влаги, текшей по нему рекой. Перед столом появился сгорбленный урод в чёрной хламиде, с исковерканным черепом, перекошенной мордой, и незрячим, затянутым сизой плёнкой глазом. Редкие и длинные жёлтые клыки топорщились из кривых дёсен, слюна сочилась на грудь с подвешенной руной.
Рядом оказались приведённые в обозе пленники, захваченные по пути через Кислев и Остланд. Связанные цепочкой, все они были избиты и истерзанны, все в крови и в обрывках одежды. Дрожа, они затравленно осматривались по сторонам, ожидая очередного удара, новой боли и уже мечтая лишь об одном, о скорой и быстрой смерти. Но таковая их не ждала.
Уродливый служитель Кхорна подал знак, и два дюжих варвара бросили на стол одного из пленников. Это был взрослый мужчина, с длинными рыжими усами, хорошо сложенный и, похоже, достаточно мужественный. Он обречённо смотрел перед собой, играя желваками, но тем не менее сохранял до последней возможности достойный вид. Урод растянул пасть в кривой ухмылке... Человека прикрутили за руки и за ноги к углам стола, и жрец извлёк откуда-то ритуальный кинжал с длинным, волнистым лезвием. Свободной рукой он провёл по светлому торсу жертвы, словно примеряясь... Пленник громко и часто засопел в ужасе, с висков его заструились капли пота. А потом урод установил кончик ножа на его солнечном сплетении и поднял рукоять вертикально...
Истошный визг пронзил небо над долиной, ударился о стены монастыря, оглушил его защитников.
- Мать честная... – проговорил Аристарх, стоящий на колокольне. – Да как они вообще по земле ходят-то...
Никто из побледневших людей не ответил старшине.
- А вообще высота-то у нас приличная... Мож и добьём.
Из угловых башен и среднего яруса колокольни, огласив округу тройным громом, вырвались струи дыма. С монастырских стен показалось, что ничего не произошло, и только среди чёрного воинства взвизгнули падая маленькие ядра, разрывая тела нескольких врагов. Из нескольких тысяч.
Не обращая ни на что внимания, слушая уже бурлящий хрип жертвы, жрец Кхорна завершил разрез, запустил руку во вскрытый живот человека, глубоко, по самый локоть... Заструилась на доски живая, тёплая кровь. Одну пригоршню выпил, вторую размазал по морде, третью бросил на ветер алыми брызгами... Гнусный дребезжащий голос затараторил страшный тайные слова, сначала тихо и утробно, затем громче, наконец криком, срываясь на визг... Из тёмных глубин преисподней призывал жрец своего кумира, идущего подобно голодному хищнику на запах жертвенной крови. Призывал в этот косный мир, что бы пожать крови ещё больше, и пить её самому... Ткань реальности истонщилась, и незрячий глаз шамана увидел, как задрожала в воздухе тень грядущего зла. Жрец захохотал, предчувствуя встречу с великим демоном, закружился в безумной пляске. И замер. Словно незримая огнистая молния рассекла небосвод, врезалась в огромную уже крылатую и увенчаную рогами тень. И страшный вопль оглушил жреца, вопль боли и ужаса, когда демон, разорванный на части, испарился не успев воплотиться.
И урод, подвывая от ужаса, косясь одним глазом на враждебное небо, пополз на четвереньках прочь. Чёрный Лорд посмотрел на него в недоумении:
- Где он?!! Где наш демон, проклятая душа?!! – глухо прогремел голос в рогатом шлеме. Но жрец уползал всё дальше и дальше, не намереваясь отвечать. Больше всего сейчас он боялся ещё одной огнистой молнии. Тогда Лорд развернул своего страшного, закованного в сталь коня и, пришпорив, в одно мгновение нагнал уползающего урода. Конь встал на дыбы, поднял вверх чёрные копыта, и, рухнув вниз, размазал ими тщедушного жреца по земле.
- Следующий!! Нам нужен демон!! – взревел Лорд, оборачиваясь.
Рядом уже стояло, подобострастно склонившись, ещё несколько жрецов с посохами и знаками хаоса. Один из них, неуверенно шагнув вперёд, проскрипел:
- О, ваше могущество! Здесь невероятная сила, она враждебна нам, мы не можем воззвать к хаосу всемогущему...
- Кретины! Хаос всемогущ! Кхорн с нами! Если ваша никчёмная ворожба бессильна , то мы сильны, и сделаем всё без вас!!
Короткий знак, и несколько ближайших воинов в считанные секунды измолотили жрецов булавами, обагрив оружие свежей чёрной кровью.
Тем временем, башни монастыря снова дали залп по врагам, и замолкли что бы снова перезарядить орудия.
- Ох не знаю, сколько по ним стрелять-то надо... – щурясь заметил старшина. – Сколько тут, Маркел, как думаешь?
- Не знаю... Тысяч десять...
- Не, ну это ты хватил... десять... Пять, не больше. Думаю не стоит и волноваться. – Аристарх засмеялся было, но неожиданно осёкся, всматриваясь в даль.
16.
По берегу, вращая огромными шипастыми колёсами, влачилась огромная пушка. Она была украшена цепями и пиками, литьё запечатлело в себе жуткие узоры, а сложный механизм лафета, похоже, позволял ей менять угол возвышения. Рядом трусило несколько крепких приземистых фигур. Пушки хаоса были произведением чёрных гномов, и ими же управлялись.
- А вот это, скажу я вам, уже совсем интересно! Молимся братья!
Уже через минуту заскрипели створы монастырских ворот. Защитники не могли ждать, когда адское орудие выйдет на позицию и начнёт сносить монастырские стены. Если положение на возвышенности могло защитить их от огня с простых деревянных лафетов, то от такой пушки спасения не было.
Воины Кхорна ждали этого. Они с нетерпением смотрели, как раскрываются массивные ворота, и уже ожидали увидеть, как из них выходит жалкое ополчение южан, готовое на заклание. Но лишь одинокая фигурка покинула обитель, и ворота начали смыкаться обратно.
Лорд, увидев это, даже захахотал... Неужели эти хлипкие землерои и торгаши нашли среди себя хоть одного воина? Или они решили откупиться от воинов хаоса одной никчёмной жизнью? Право, это смешило.
Воин, тем временем, быстрым шагом спускался по склону, держа на плече молот. Конечно, он выглядел достаточно сильным, и даже слуги хаоса, разглядев противника, оценили его мощь. Однако он был совершенно один и шёл на верную смерть.
- Этот безумец заслуживает честного боя. – продолжая смеяться проговорил Лорд. И стоящий рядом воин, громадный, закованный в кроваво-красный доспех искусной работы, с вычурными рогами на шлеме, согласно кивнул.
Чемпион Кхорна, проведший десятки битв, сразивший сотни врагов вышел навстречу. Он побеждал всегда и везде, куда только не заносило его веление кровавого демона. Он знал, что и сейчас его ждёт награда – ещё одна победа, ещё немного крови, ещё одна зарубка на иссечённой рукояти секиры. Держа её в одной руке, другой он уже раскручивал ужасающий цеп, своё второе оружие.
Избранный защитник монастыря и кровавый чемпион быстро сближались. Конечно, воин хаоса был в менее выгодном положении, находясь ниже по склону ,поэтому, приближаясь к противнику, он стал заходить справа, что бы сравняться с ним по высоте.
Однако, Избранный даже не удостоил врага взглядом. Он продолжал размашистым шагом спускаться, не снимая молота с плеча. Расстояние сокращалось, и чемпион Кхорна уже приготовился нанести свой удар.
Но когда Избранный приблизился, не знающее страха чёрное сердце чемпиона судорожно замерло. Ему показалось, что он вышел не против человека, но встал на пути всемогущей стихии. В чёрной фигуре сквозила такая мощь, что она явственно ударила волной, пошатнула врага... Ленты со зловещими письменами развевались на ветру, а в прорези шлема пылало яростное солнечное пламя. Хотелось отступить, уйти с дороги Избранного, пока он не обратил на тебя свой взор, но чемпион устоял. Страшный цеп мелькнул в воздухе, описывая круг, и доли мгновения оставались ему что бы настигнуть Избранного. Но древний молот святого Альдмара смахнул чемпиона хаоса с пути, и его изломанное тело тряпичной куклой отлетело в сторону, рухнуло и прокатилось немного вниз по склону. А Избранный вернул молот на плечо и продолжил путь.
17.
За стенами монастыря тем временем не было ни одного человека, который бы сейчас не молился. Большинство стояло на коленях, христиане зашли в храм, и молились там. Молился горацио, зажмурив глаза, шёпотом выговаривая слова охранных молитв, сбиваясь и начиная их снова. Молились фанатики, с умиротворёнными лицами, совершенно расслабившись. Похоже, они одни не испытывали сейчас никаких переживаний. Молился игумен Кириак, стоя на коленях перед ракой святого Тациана. И древний схимник всё так же клал поклоны, превозмогая адскую боль в истёртых суставах.
Мальфрид неприязненно озирался по сторонам, стоя в еретическом храме. Даже сюда настоятель благословил его пускать с молотом, что сигмарита действительно удивляло. Он бы, на месте тех же еретиков, низачто бы не пустил ревностного служителя Сигмара в своё святилище. Но коль скоро такое доверие было ему оказано, Мальфрид решил во что бы-то ни стало держать себя в руках. И слава Сигмару, вроде бы ничего особенно мерзкого для своей веры служитель не обнаружил. Ну свечки, ну портреты знаменитых предшественников, ну отгороженное стенкой святилище... Возможно нечто ужасное скрывалось как раз там, в алтаре. Но туда сигмарита не приглашали, а догадок он предпочитал не строить.
И совершенно случайно внимательный взгляд Мальфрида упал на большую икону святого Сигмара. Да, служитель узнал своего обожествлённого императора, почитаемого теперь и христианами. Они, конечно, здорово унизили великого молотобойца ,подчинив его своему Богу, но всё же продолжали обращать к нему свои молитвы. Об этом красноречиво свидетельствовал заставленный почти полностью подсвечник. Мальфрид всмотрелся в изображение, кивнул понимающе , и наконец, поклонился, припав на одно колено.
- Помоги нам, о великий...Защити своим божественным молотом.
Избранный подступил к первому ряду тяжёлых латников Кхорна. Молот с готовностью лёг в обе руки, и подавленные всё той же мощью Избранного, обескураженные мгновенной смертью своего чемпиона, враги отшатнулись, напирая на задние ряды. Они видели как пылает светлый огонь в прорези шлема.
И широким, богатырским взмахом, Избранный врубился во врагов, уложив первые трупы словно скошенные колосья. Затем ещё взмах, и новые враги свалились под страшным ударом. И снова удар, и снова трупы. Раз за разом страшный воин крутил свой молот, разя с размаха и с разворота, медленно ступал по армии хаоса, выкашивая её, сея ужас среди тех, кто сам считался носителем ужаса. Тяжёлые латы хаоса, прошедшие не один десяток битв, сминались словно жестянки. Взлетали в воздух искорёженные рогатые шлемы, комья мозгов. По пять, по шесть трупов падало на землю, ибо врагов было множество и они беспомощной массой обступали Избранного. Нет, не безропотно погибали они, но превозмогая ужас, бросались на святого воина, но священный молот всегда находил свою жертву, словно та сама подгадала его мерное, неспешное движение. Тех же, кто в ужасе пятился, толкали на смерть задние ряды, напиравшие, жаждавшие крови, но находившие только свою гибель., один за другим. А Избранный шёл и шёл...
- Ах-ха-ха! – хрипло хохотнул Аристарх. – Эх, нам бы десяток таких парниш, северяне уже через год пели бы в церковном хоре!! Видал?
На колокольне, рядом с ним стоял, уставившись на картину боя, Мальфрид:
- О, Сигмар... Кто это? Неужели? О, нет... О, да... Да! Мой владыка, я иду к тебе!! – сигмарит схватил старшину за плечо. – Это он, он пришёл спасти нас! Выпустите меня, я хочу умереть рядом с моим богом!!
- Не дурите, уважаемый. – скривился Аристарх. – Это наш парень, из фанатиков. Параман на нём видели? Праведный князь Сигмар сейчас во Царствии Небесном, и не будет он тут махать молотом, мараться в грязи только. Смотри давай, щас он к пушке пойти должен, вон к той, здоровущей... Успел бы только...
18.
Хлодгар, командир расчёта, звеня кольчугой чёрного мифрила, заскочил на лафет орудия, едва не наступив на свою длинную рыжую бороду. Затем поправил массивный шлем на голове, и, прищурившись проговорил пискляво:
- Так нормально, ребят. Дайте-ка для начала пристрелочный, на тридцать... По горизонту нормально.
- Да мастер. – Динвальд-наводчик в грязной промасленной рубахе, некогда пурпурного цвета, поднатянул перчатки и приник к прицельной шкале, высматривая нужные градусы.
- Так нормально! – вякнул он, и все гномы, по знаку Хлодгара, возопили:
- Огонь!!!
Страшная, изуродованная дьявольскими барельефами пушка издала низкий, клокочущий шум, еле слышный, вибрирующий, но наводящий цжас. Постепенно неясный звук перерос в грозный рокот, продолжавший стремительно нарастать, а потом, уже громом, резко оборвавшийся... Всё смолкло. И через мгновение страшный грохот ударил, содрогнув землю, из жерла орудия вырвался столп густого тёмного пламени. И пламя метнулось дальше, взлетев страшным болидом, заставляя воздух дрожать, опаляя землю, оставляя после себя клубы непроглядного, едко-вонючего дыма. Снаряд долетел до стен монастыря и на месте колокольни взметнулся фонтан чёрной земли и пламени...
- Ага, хаос побери!! Получили навозные твари!! - ликующе заверещали чёрные гномы.
Однако грунт опал, открывая прожжёный зев воронки, за которой стояла всё та же колокольня.
- Епты – выругался Хлодгар. – Недолёт, мазила!!
- Это же пристрелочный, мастер... – нервно заулыбался Динвальд.
- Ну тогда у тебя ещё попытка! Ещё одна, понял?!
- Я с вашего позволения возьму повыше...
Когда защитники монастыря стали приходить в себя, оказалось, что страшный взрыв перед колокольней всё же не прошёл бесследно. Практически все, кто стоял на стенах были оглушены и контужены. Многих ополченцев сбросило во двор ударной волной, и почти никто из них не приходил в сознание. Сам Горацио видел, как в нескольких метрах от него рухнул селянин, и изо рта, носа и ушей его заструилась кровь, быстро напитав собой дворовый грунт. Пара монахов и кто-то из простых лекарей окружили несчастного, пытаясь оказать ему помощь. В воздухе витал вонючий сизый дымок.
Аристарх тряхнул головой. В ушах звенело, ничего не было слышно, и он проорал сидящему рядом Мальфриду.
- Каково рвануло, а?!! Ничего!! Щас дадут поправку, и аминь!! Слезать отсюдова надо!!
Сигмарит, сидящий с выпученными глазами, рассеянно кивнул.
