"шапка"Название: Искупление
Авторы: Dammerung, Miralynx
Жанр: боевик, военная драма
Возрастные ограничения: 14+
Аннотация: Военная операция на Литуане, спутнике планеты Ягеллон, поданная от лица двух солдат особого подразделения Корпуса Смерти Крига под названием "Айзентод". Пилоты дирижаблей участвуют в попытках захватить почитаемую древнюю бронетехнику литуанцев, готовые пожертвовать всем ради исполнения долга. Wir müssen uns vermehren
Die Welt zum Heil bekehren
Geboren, um zu dienen
Auferstanden aus Ruinen
Искупление I
Мы — Корпус Смерти.
Мы не останавливаемся, не отступаем, не предаем. Мы подносим плоть свою на алтарь Бога-Императора. Чаша предков наших доверху налита грехами, и лишь кровь потомков может омыть и заново наполнить ее, дав покой их душам.
Я — один из миллиардов. Моя жизнь ничего не значит, пока я не отдам ее в руки Отца Человечества. Тогда она станет молитвой об искуплении, осанной в благодарность Ему, малой пылинкой в солнечных лучах Его славы. Во снах я вижу свою смерть и ощущаю радость.
Я помню медика из другого полка, который осматривал меня и называл подобных мне “несчастными”. Что он знает? Мне не о чем печалиться, незачем думать, наполняя душу тревогой. Всю мою жизнь определяют приказы, а приказы есть всегда. Нет тверже опоры под ногами, чем мудрость командования.
Когда мой полк сошелся в неравном бою с ксеносами, многие из моих соратников заплатили высшую цену за грехи предков. Лишь чуть больше тысячи сохранили жизнь, чтобы нести крест долга и дальше, и среди них был я. Но я не чувствую стыд, ибо мы выполнили задание, размолов чужаков в кровавое месиво под светом трех солнц. Тогда к нам пришли иные командиры, стальные люди в красных одеждах, и протянули нам руки, и даровали новые приказы. Мы увидели многих таких же, как мы, что служили стальным людям. Мы слились с их рядами, получив новое имя.
Отныне мы — “Айзентод”. Железная Смерть.
Первые лучи Сауле окрасили в нежный розовый цвет поднимающиеся над горизонтом столбы дыма высотой с ульевый шпиль. Ветер дул с востока и нес с собой привкус пепла и жирной гари. Полковник Литуанской гвардии Маккарий поспешил забить ноздри нюхательным табаком и смачно сплюнул. Желтоватый комок харчка слетел со стены бастиона и приземлился на скалобетон между двумя “Василисками”.
Артиллерийские расчеты проводили последние приготовления к бою, нараспев читая литании машинным духам орудий. От слуха полковника не ускользнуло, что многие, особенно спешно поставленные под ружье новобранцы, запинаются, а голоса их дрожат. Будь Маккарий духом, он бы от такого не ободрился.
— Они идут прямо на нас, — сообщил вокс-оператор Йонас. — Медная крепость подала автоматический сигнал об уничтожении главного штаба. Крест-курган — следующий.
Полковник фыркнул, сверкнув на Йонаса бионическим глазом. Моторизованная броня командира испускала густой выхлоп и гудела сервоприводами, придавая ему облик легендарного богатыря.
— В пекло Медную крепость, они перешли на сторону Жигимонта. Туда им и дорога, как и всем белоповязочникам. А ты что-то больно мрачен, — сказал он и погрозил пальцем. — Упаднических настроений я не потерплю. Сам “Варг Моркаи” с нами, а он один полка пехоты стоит.
Маккарий подумал, бросил взгляд на инфопланшет, показывающий схему крепости и расстановку войск, и добавил:
— Все равно, надо бы произнести речь перед солдатами, приподнять боевой дух.
— Объявить общий сбор, господин полковник? — спросил Йонас.
— Сначала свяжи меня с нашей Аэронавтикой. Нет, лично с капитаном Юргисом. Мы обрушим на врага гнев “Перунов”, и пусть он знает, чего стоит Литуанская гвардия!
Орудия Литуаны уничтожили несколько наших транспортных кораблей, потрепанных варп-штормом, но мы прорвались сквозь огонь и высадились на поверхность мятежного мирка. Теперь я лечу над разрушенными крепостями и разбомбленными заводами. По руинам ползут черные и красные муравьи — поисковые бригады барона фон Швальцкопфа в сопровождении техножрецов. Они ищут технику, пригодную для восстановления и дальнейшего использования. Корпус Смерти бережлив. Ничто не пропадет зря.
Даже сталь флешетт, которые я сею щедрой рукой, стоит нажать на руну сброса, не пропадет, не сгинет в литуанской земле. Ее отроют годы или века спустя и снова пустят в дело. На планетах, которые “Айзентод” посещал прежде, и по сей день аграрии продолжают собирать железный урожай. Поля сражений родят щедро.
Мой дирижабль, “Стимфалид” с бортовым номером 4, рассекает небо хвостовым оперением и лезвиями винтов. Он мчится к цели нашего наступления, к крепости Крест-курган, словно туча, готовая прорваться металлическим градом. Но изменники слепы душой. Они не понимают, что я пришел даровать смерть, которая милосердно искупит все их грехи. Они пытаются остановить меня.
По обшивке стучит резкая череда взрывов, и я вижу уносящиеся вдаль двойные полосы — конденсационные следы истребителей “Гром”, которые здесь называют “Перунами”. Я помню, комиссар Веррокс говорила, что это еще один признак ереси, поразившей Ягеллонскую систему. Ведь Перуном, сказала она, называли древний языческий идол, наподобие кровожадного Чернобога, которому поклонялись на Веллене…
Нет. Не с такими богохульными мыслями должен умирать солдат Крига. Они обстреляли меня ракетами, правый борт дирижабля пылает, и я погибну, если пламя поглотит многослойную обшивку и доберется до горючего газа внутри. Огненное очищение — это прекрасно, я готов вознестись в сиянии взрыва к золотому престолу Бога-Императора, но не сейчас, когда я только собираюсь обрушить дождь флешетт на врагов Его.
Я пытаюсь маневрировать, увести неуклюжую тушу “Стимфалида” из-под следующей атаки, но “Перуны” слишком быстры. Они разворачиваются, чтобы добить мою машину. Ведущий самолет, золотой с алыми молниями через весь корпус, выпускает ракеты, и острый нос дирижабля сотрясается, окутавшись клубами пламени.
Наперерез им из-за хвоста “Стимфалида” вылетает звено “Молний” с желтыми полосами на черных как ночь крыльях. Один из языческих самолетов загорается под перекрестным огнем и штопором уходит в землю. Осмотревшись, я понимаю, что автоматические системы затушили пожар на правом борту, и мне остается только ждать, когда воздушный бой завершится и я смогу продвинуться дальше. Громада дирижа[эх жаль], повинуясь движениям моих рук на рычагах, медленно отступает назад, подальше от бешеной схватки “Молний” и “Перунов”, мелькающих, словно клинки фехтовальщиков. Золотой самолет уничтожает еще двух моих соратников, располосовав их лазерными пушками, и рвется к “Стимфалиду”. Я удивлен, что все еще жив, но это меня не печалит — день пока не закончился.
Черные кресты мелькали в магнокле полковника Маккария. Между ними парила, плясала и подмигивала тонкая сеть из лазерных лучей, то исчезая, то снова вспыхивая на фоне разгорающегося рассвета.
— Зенитные орудия к бою! — прорычал полковник. Многократно усиленный вокс-трубами, его голос разлетелся по всей крепости, и “Гидры” задрали длинные шеи, высматривая добычу. Маккарий знал, что им под силу разорвать на части громадную тушу дирижа[эх жаль], что надвигалась на Крест-курган, подобно сказочному змею-цмоку — конечно, если с ним не справятся “Перуны”.
С той воздушной флотилией, что базировалась на летном поле Крест-кургана несколько дней назад, он бы давно стер в порошок и это неуклюжее чудовище, и охраняющие его самолеты. Но Литуану атаковали не только захватчики с Крига, но и сторонники узурпатора Жигимонта, поэтому войска Гвардии пришлось растянуть широким фронтом. Великий Герцог Ядвига направила все возможные силы на оборону своего дворца — хорошо, хоть “Сумрачные мечи” не отозвала. Оставшимся прикрывать тылы гарнизонам пришлось обходиться малым, тем более, что многие пали в результате внутренней борьбы между клевретами сосланного герцога и воинами истинной правительницы Ядвиги. Несмотря ни на что, гвардия храбро оборонялась, под стенами каждой крепости остались валы из тысяч трупов — одинаковых, словно штампованные реплики, солдат в противогазах и черной униформе с желтыми полосами. Но потом эти стены падали, и внутрь врывалось еще больше таких же солдат, готовых положить сотню своих за одного литуанского воина в мотоброне. Они сражались с неиссякаемым, необъяснимым, неумолимым упорством, и всей отваги, силы и гордости Гвардии не хватало, чтобы остановить этот натиск, больше похожий на стихию, чем на что-либо человеческое. И так, рано или поздно, от гарнизонов оставалось лишь эхо криков и автоматические сигналы в вокс-приемнике Крест-кургана.
Маккарий снова поднял магнокль и проследил траекторию падения последнего самолета эскадрильи, с трех сторон пронзенного копьями очередей. Выкрашенный в цвет золота с тремя красными ломаными линиями вдоль корпуса, теперь он почти полностью скрывался в черном шлейфе дыма. Самолет рухнул где-то на северо-востоке от крепости, и над местом крушения взмыл столп огня и обломков.
— Это “Перун” капитана Юргиса, — погр[лобзал]ьным колоколом сообщил Йонас.
— Он погиб не зря, — отозвался полковник и передал ему оптический прибор.
Подобно святому воителю, запечатленному на гербе Литуаны, Юргис победил цмока. Громадный дирижабль пылал, объятые огнем верхние слои обшивки отрывались кусками и падали на землю, обнажая изогнутые пластальные ребра. Даже уцелевшие “Молнии” разлетелись в стороны, оставив небесного гиганта погибать в одиночестве. Маккарий позволил себе ухмыльнуться в усы. Он знал, насколько губительны вражеские “Стимфалиды” как для его солдат, так и для их боевого духа, а также — насколько они редки и ценны. Лишь пять этих чудовищ вышло в атмосферу Литуаны. Уничтожение одного из них, не говоря уже о большей части вражеских самолетов — успех, и немалый.
— Господин полковник?... — вдруг пробормотал Йонас. Маккарий прервал раздумья, поднял взгляд и выругался. Ему не нужен был магнокль, чтобы увидеть это.
Горящий дирижабль, набирая скорость, несся прямо на крепость.
Я — солдат Крига, один из миллиардов. Рожденный убивать и умирать, я лечу вперед, ясно видя перед собой цель своей жизни. Пламя пожирает мой “Стимфалид”, оно бьется в люк кабины, словно враг, взявший дирижабль на абордаж. Скоро оно ворвется внутрь и заберет все мои грехи.
Я лечу сквозь сплошную сверкающую занавесь зенитного огня, ослепленный яркими полосами трассирующих снарядов, оглушенный бесконечными взрывами. Пули пронзают обшивку кабины, пробивают панель управления, врезаются в меня, пригвождая к спинке кресла, но они уже ничего не сделают, ничем не помешают. Прежде чем мои руки бессильно соскользнули с рычагов управления, я успел перевести мощность двигателей на максимум и зафиксировать курс дирижа[эх жаль]. Теперь его заостренный нос, украшенный черепом в венке из колючей проволоки, нацелен точно на бастионы вражеской крепости, и ничто во всей Вселенной не в силах сбить его с пути.
Огонь “Гидр” срывает бренную плоть с моей души, и я уже не чувствую, как “Стимфалид” врезается в скалобетон, словно громадный раскаленный снаряд из пластали и взрывчатого газа.
От обширного участка юго-восточной стены крепости не осталось ничего, кроме обломков. Полковник Маккарий, вокс-оператор Йонас и все, кому не посчастливилось [ну уж нет]одиться поблизости, исчезли, будто их и не было. Сплошное облако дыма и пыли накрыло Крест-курган, как саван. Над крепостью поднялись крики и стоны людей, покалеченных ударной волной и разлетевшимися повсюду осколками. Даже среди тех, кто не пострадал от падения дирижа[эх жаль], началась паника, когда они осознали, что остались без командира, а в укреплениях зияет огромная брешь. Опытные офицеры быстро навели порядок и снова вернули гвардию в строй, но было слишком поздно. Дозорные на укреплениях уже кричали в свои воксы о том, что видели.
К крепости приближались колонны боевых машин: громоздкие великаны-“Малкадоры”, двуглавые чудища-“Ортросы”, грозные “Гибельные волки”. Артиллерия дала несколько залпов, и открытое пространство перед Крест-курганом озарилось факелами горящих танков. Но с дальних рубежей открыли огонь тяжелые орудия Корпуса Смерти, и череда снарядов обрушилась на “Василиски”, заставив их навсегда умолкнуть.
Рыча, словно мифический зверь, в честь которого его нарекли, “Варг Моркаи” наконец вырвался на свободу из ангара в глубине Крест-кургана. За ним ринулись немногочисленные легкие танки, оставшиеся у гарнизона. Разгорелось сражение. В сплошной стене дыма и огня нельзя было разглядеть даже очертаний огромного “Сумрачного меча”, каждым попаданием уничтожающего по танку. Не один “Малкадор” пал под внушающим ужас вулканическим огнем его пушки. Но некому было наблюдать за смертельной схваткой машин: безжалостная бомбардировка мегакалиберными снарядами смела защитников крепости, все еще остававшихся на стенах, и загнала остальных в бункеры и подземелья, укрытые многими метрами скалобетона.
Наконец, взрывы и залпы начали утихать. А затем победоносные танки “Айзентода” перевалили через руины юго-восточной стены и, словно отравленный клинок, вонзились прямо в сердце осаждаемой крепости. Ядовитый газ и клубы пламени наполнили Крест-курган. Даже моторизованная броня не спасала от всепроникающих миазмов, останавливающих дыхание и разъедающих плоть. Осадные буры вгрызались в фундамент крепости, а сквозь проложенные ими туннели, словно крысы, лезли все новые и новые бойцы в черном, окутанные смертоносными облаками.
К тому времени, как явилась тяжелая пехота во главе с самим генералом Ротбрандом, им оставалось лишь добить немногочисленных выживших защитников. Что они и сделали, с характерной тщательностью не оставив в Крест-кургане ни единой живой души, даже тех, кто пытался им сдаться.
— Что говорят техножрецы? Это действительно тот ”Сумрачный меч”, о котором доложила разведка? — спросила комиссар Рейтина Веррокс. Идеальные черты ее лица, нисколько не отражающие прожитые годы, выражали лишь нетерпение. Не так давно ей доложили, что правящая аристократия Литуаны обратилась в ересь и поклонение Губительным Силам, тщетно надеясь отвести карающую длань Бога-Императора, и она жаждала как можно быстрее принять участие в возмездии. Но на спутник Ягеллона “Айзентод” послали не для этого, и главная миссия все еще оставалась невыполненной. Нужно было прилагать все усилия, чтобы завершить ее, прежде чем приступать к следующей операции.
— Вне всякого сомнения, комиссар. Они докладывают, что машинный дух “Варга Моркаи” усмирен и можно приступить к его восстановлению, — ответил генерал Ротбранд. Его голос, и без того искаженный механической гортанью, приобретал еще больше помех, проходя через голосовую решетку шлема-противогаза, и походил на низкий рокот двигателя. — Пробоины можно залатать, гусеницы — починить, а вот с кристаллами для вулканной пушки могут возникнуть проблемы, вещь редкостная. Впрочем, все можно заменить, например, сделать паровые двигатели для захваченной мотоброни...
— А что с другим танком? — перебила Веррокс. — Тем, что носит имя “Хору-мелик”?
— Барон фон Швальцкопф сообщил, что его люди так и не обнаружили второй “Сумрачный меч”. Ни среди уничтоженной техники, ни в ангарах крепости его нет. Вероятно, он защищает какую-то другую стратегически важную точку. Нужно прочесывать Литуану дальше.
— Ясно, — комиссар кивнула. — Одна просьба. Прежде чем вы отдадите приказ выдвигаться, сэр, я хотела бы почтить память одного из ваших солдат молебном.
— Кого же? — шлем генерала наклонился вперед, выражая вежливую заинтересованность.
— Пилота погибшего “Стимфалида”, — Рейтина Веррокс вгляделась в черные линзы противогаза. — Ведь это благодаря ему мы одержали столь быструю победу, не так ли?
— А, вы о 527-148-4, — на секунду задумавшись, кивнул Ротбранд. — Действительно, он проявил похвальную самоотверженность. Лишний повод напомнить бойцам о том, как важно искупление смертью. Собирайте жрецов, комиссар.
Словно выключенный механизм, генерал смолк и уставился перед собой, на внутренний двор крепости, сплошь заваленный трупами и аккуратно разложенными трофейными комплектами брони. Веррокс повернулась на каблуках и пошла прочь. Вскоре выгоревший остов Крест-кургана заполнился голосами священников Министорума и шорохом черных униформ. Солдаты “Айзентода” закидывали оружие за спину и становились на колени, чтобы присоединиться к молебну.
Мы — Корпус Смерти.
Мы не останавливаемся, не отступаем, не предаем. Мы подносим плоть свою на алтарь Бога-Императора. Чаша предков наших доверху налита грехами, и лишь кровь потомков может омыть и заново наполнить ее, дав покой их душам.
Если убьют одного из нас, его место займут двое. Если будет истреблен наш полк, его сменит новый. Если уничтожат нас всех, мы найдем прощение.
Зарево войны зовет нас, как маяк в ночи. Мы идем на битву, чтобы обрести победу или искупление. Легко и радостно сражаться в бою, в котором ты не можешь проиграть.
И пусть дарует Бог-Император каждому из нас ту смерть, какой мы заслуживаем.
Аминь. II
Я всегда любил слушать проповеди комиссара Веррокс. Редко, когда иномиряне настолько хорошо понимают суть Корпуса Смерти, и ещё реже, когда они видят нашу истинную суть. Госпожа Рейтина помогает нам нести Его свет в самые отдалённые уголки Вселенной, что пиломечом и болт-пистолетом на передовой, что своими речами, наполненными пониманием Его милости. Какой у неё приятный голос! Как она прекрасна! И как только иномиряне не видят её внутренней красоты, которая проступает во время боя? Как они могут не слышать истину, изрекаемую этой поистине чудесной женщиной? Если и есть в корпусе "Айзентод" человек, воплощающий доктрину "личное искупление не может быть поставлено превыше выполнения приказа", то это она. Не любой из нас, и даже не майор Восемьдесят Пять, которого мой "стимфалид" вскоре заберёт с поверхности осквернённой Литуаны, чтобы доставить к новой цели. И не генерал Ротбранд, который заботится о нашем корпусе уже столько лет. И уж тем более не кто-то из наших непостоянных и недисциплинированных союзников. Они слепы, в отличие от комиссара Веррокс, и видят лишь внешнюю часть нашей жизни. Они считают нас угрюмыми, лишёнными человеческих чувств автоматонами - так сказал мне брат № 527-150, присоединившийся к нам в астероидном поле системы. Уже сержант, несмотря на малый срок службы, и братья доверяют ему вести свой отряд в бой. Наверное, это потому, что он видит нас такими, какие мы есть на самом деле, и он с радостью разделил с нами наше служение. А вот и он... лёгок на помине. Искупление минует подчинённых Восемьдесят Пятого... до поры, до времени.
Я никогда не задумывался над смыслом получаемых приказов. Их сокровенная глубина проходит мимо меня, когда не касается напрямую "Облачной ветви", за рычагами которой я провожу оставшиеся мне дни. Восемьдесят Пятый и Координатор опять спорят по поводу возможных союзников, но это меня не касается. Приказы генерала Ротбранда обсуждению не подлежат, но это правило не распространяется на майора с его навыками самостоятельной работы, и я с интересом слушаю, вылавливая крупицы информации из доносящихся до меня слов.
Я никогда не ищу перспективы в полученных приказах. Они созданы для выполнения, и "Облачная ветвь" пойдёт туда, куда направил её майор, пусть даже датчики не показывают искомой цели в том квадрате. Восемьдесят Пятый доказал на деле, что он - прекрасный командир, пусть и с излишне заниженным процентом потерь. Мы пройдём над заданным квадратом, сея смерть, и враги, уже торжествующие победу над одной из союзных частей, познают волю Императора, а мы все узнаем, прав ли был майор.
Я никогда не сомневаюсь в командирах, и они платят мне за это сторицей. Сражаясь за Него-на-Земле, я не знаю ни в чём недостатка. У меня всегда есть оружие и снаряжение. Меня всегда обучат чему-то, если это требуется для выполнения приказа. И да, приказы у меня тоже всегда есть. Я веду "Облачную ветвь" сквозь шквал огня, щедро засеивая поля Литуаны стальными перьями. Обшивка дирижабля теряет свою дополнительную броню, падающую на вражескую пехоту, подобно перьям мифических птиц. В эфире командиры отрядов обмениваются тактической информацией, и я прекрасно понимаю, что происходит на поле боя, хотя мой обзор ограничен бронированной рубкой "Ветви". Враг вывел на поле боя свою тяжелую пехоту, и много моих братьев нашли Искупление, не уступив ни пяди захваченной земли врагу. Но теперь с небес посыплются не только стрелы - батальон Восемьдесят Пятого готовится вступить в бой, и литуанские еретики вскоре узнают, что тяжелая пехота есть не только у них. О, сколь тяжела участь моих братьев! Верные нашей идее, они не ищут Искупления только для себя, и помнят многие успешные кампании... Сейчас я радуюсь за них. Приказ генерала Ротбранда отправит их в самую гущу сражения, где приоритетная цель оглашает поле боя потоком мусорного кода, выкрикивая своё имя. Комиссар Веррокс сказала нам, что машину литуанские безумцы нарекли "царём Хорусом", и это богохульство должно быть захвачено и очищено. Комиссар благословила нас на план "Гинденбург", и я без сомнений направляю "Облачную ветвь" прямо на вражеский сверхтяжёлый танк. Вот он, занял почти весь обзорный экран. Военачальник среди меньших танков, он словно красуется размерами и невероятной мощью, и орудия наших "малкадоров" против него бессильны. Навстречу нам летят яркие трассеры вражеских выстрелов, но штурмовой дирижабль архейских магосов не сбить парой случайных попаданий. Неудержимые, горящие, сыплющие искрами, мы врежемся во вражеский строй подобно метеору, и очищающий огонь принесёт земле Литуаны прощение... На моём плече сжимаются пальцы номера 527-150, он шепчет мне кодированный приказ, и я перестаю быть пилотом штурмового дирижа[эх жаль]. Я вновь становлюсь пехотинцем Копуса Смерти, и могу лишь беспомощно смотреть, как моя прекрасная "Облачная ветвь" рушится на землю. Сержант протягивает мне противоперегрузочные крепления, и я со скорбью принимаю свою участь. Личное искупление не может быть поставлено выше выполнения приказа, и "Ветвь" погибнет одна. Но не напрасно! Я клянусь в этом своей боевой машине, надеясь воссоединиться с ней, чтобы предстать перед Императором за её рычагами. 527-150 склоняется надо мной, и я чувствую болезненный укол автоинъектора. Боевой стимулятор врывается в мою кровь, наполняя силой и желанием действовать- там, куда направит эту силу мой командир. Мы с грохотом врезаемся в землю позади "Хору-Мелика", и восемьдесят пятый штурмовой батальон бросается на врага, не ожидавшего, что мы останемся живы. План "Гинденбург" предусматривал инсценировку гибели дирижа[эх жаль], призванную скрыть высадку десанта- такова мудрость наших командиров. Ранее прижатые к земле, наши солдаты бросаются в атаку. Враги пытаются сопротивляться, но в тылу у них исполненная священной яростью ветеранская часть, и для врагов пришло время умирать. Броня бойцов восемьдесят пятого не уступает вражеской, хоть и выглядит более архаично. Наверняка литуанские командиры не ожидали увидеть, что "Айзентод" обладает столь грозной силой. Кровопролитная схватка огненным валом захлёстывает позиции СПО, и в клубах дыма и отравляющего газа мелькает наша кавалерия, пришедшая на помощь своему майору. Взрывные копья выхватывают то одну, то другую машину из клубов дыма и пыли, освещая яркими вспышками спускающиеся сумерки, и я бегу вслед за сержантом, сжимая рукояти бронированных коробов с мельта-зарядами. Таков приказ, и я не собираюсь его обсуждать. Если нужно доставить это к кормовой части "Хору-Мелика", пожертвовав возможностью стрелять по врагу, то так тому и быть. Я вижу, как ещё несколько двоек наших солдат пробирается к сверхтяжёлому танку со всех сторон, и наши соратники перехватывают всех, кто может их остановить, порой даже ценой своей жизни. То кавалеристы атакуют врага в лоб, проложив копьями дорогу в заграждениях и положив свои жизни, то бронированный ветеран штурмовиков нырнёт в бункер, чтобы через несколько мгновений встретиться с Императором. Я понимаю, что шепчу древний гимн моей родной планеты, "Вознеси меня на небо", и не могу с этим ничего поделать. Сержант одобрительно смеётся и помогает мне выбраться из траншеи. Он не урождённый криговец, как и я, но сейчас даже истинные дети этой планеты не отвернутся от нас, потому что мы и они суть одно. Мы инструменты в Его руках. Мы несём Его волю звёздам. Мы погибаем, но не боимся смерти, потому что смерть - суть жизнь вечная. И многие из нас встречают её сегодня, а оставшимся суждено даровать погибель Его врагам. Я зарываю короб с мельта-бомбами на возможном пути отступления вражеского танка, а затем ныряю в укрытие, выхватывая лазган. Пока сержант ставит вторую ловушку, я предоставлен сам себе и могу выполнять свой долг. Я стреляю в слабо различимые в дыму фигуры, по очертаниям угадывая более громоздких врагов. Теперь, лишённый обременяющей ноши и на пике силы, даруемой стимулятором, я отличаю звук урчания нашей брони от воя вражеской. Первый подобравшийся к закопанным ловушкам литуанец получает веер жёлтых лучей из моего оружия, но нечестивое техноколдовство спасает его от смерти. Я тянусь за батареей, понимая, что не успею... и тут на спину врагу кидаются двое ничтожных на его фоне... литуанцев? Ничего не понимая, я вставляю запасную обойму и чувствую вибрацию сытого духа оружия. Один из солдат в литуанской форме отлетает, едва не сбивая меня с ног, и беглого взгляда хватает, чтобы понять, что костедробильная хватка мотоброни вытрясла из него дух. Второй успевает крикнуть "Стреляй, стреляй же!", прежде чем огромная латная перчатка сдавливает его череп и с мерзким звуком ломает его. Несмотря на грохот окружающего поля боя, именно этот хруст я слышу отчётливо, и ощущаю в нём что-то противоестественное. Времени думать, что значила эта выходка, у меня нет, и я стреляю, выполняя последнюю волю своего нечаянного союзника. Лазган в пробивном режиме опустошает батарею во мгновение ока, но вражеский офицер (теперь я в этом не сомневаюсь) вновь остаётся невредим. Исчерпав возможности к атаке с расстояния, я перехватываю лазган для штыковой атаки, но мир позади меня внезапно встаёт на дыбы, и я вижу стремительно летящую навстречу землю Литуаны, перемолотую нашими снарядами и щедро политую кровью - и нашей, и вражеской.
Меня возвращает в чувство болезненный укол. Второй раз за день, но таково решение командира. Мне остаётся лишь сетовать на свою слабость, препятствующую выполнить приказ, и я подчиняюсь. Огненная буря, поднятая в моей крови стимуляторами, заставляет то остро чувствовать каждый звук и деталь, то окутывает сознание пеленой забвения, в котором изредка проскакивают искорки мыслей. Закат почему-то не багровый, а жёлтый. Земля то фиолетовая, то серая. Лучи лазганов и огненные венцы на дулах автоганов наших ветеранов - бесцветные. А я, похоже по всему, гляжу на мир из бункера, но бункеров мы не захватывали, и своих не возводили. Значит это... Я пытаюсь подняться, но сержант номер 527-150 с братской заботой тянет меня на дно импровизированной траншеи, прислоняет к развороченным тракам чего-то циклопического и отрицательно мотает головой. Значит, Искупление я встречу не сейчас. Не по глупости.
Царствование богохульного танка на поле боя подошло к концу. Наживка из передовых частей нашей бронетехники сыграла свою роль, и теперь уцелевшие "малкадоры" занимают позиции вокруг нашего трофея, чтобы не допустить его возврата в руки врага. Чуть в стороне догорает моя прекрасная "Облачная ветвь", и я вижу, что в пламени есть что-то правильное. Что-то, что невозможно узреть обычным взором. Задача выполнена, но рассла[мамочки!]ся и торжествовать победу ещё рано. Из развороченного нутра свергнутого "царя" доносятся песнопения и запахи благовоний - это техножрецы определяют, подходит ли реликвия для восстановления. Но в нашем корпусе никто не задумывается, что будет, если машина будет признана отклонением от истинного пути. Так это или нет, но солдаты "Айзентода" жили и погибли не напрасно.
Жуткий грохот и лязг позади выдаёт приближение "зихеля". В движениях солдат заметно некоторое оживление. Обострённым слухом я улавливаю просьбы серьёзно раненых оказать им последнюю милость, но личное искупление не может быть поставлено превыше поставленной задачи. Это говорит одному из раненых Восемьдесят Пятый, и боец послушно замирает, ожидая горячего питания и излечения. Такова суть Корпуса Смерти. Таковы мы, солдаты "Айзентода". Мы никогда не отступаем и всегда выполняем приказы. И дай Император, чтобы так было всегда!
