Обитающий во мраке
"И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя."
Ф. Ницще
I
Послушайте! Пришло время рассказать о вещах, которые вам не следует знать.
Планеты, чьи города и улицы залиты солнечным светом, где все вокруг окрашено в яркие цвета и балом правят невообразимые оттенки, где воздух прозрачен и свеж. Если вы слышали о таких местах, то должно быть уже сошли с ума. Забудьте о них! Заткните уши - и не слушайте! Закройте глаза! И молчите! Сожмите крепче губы - чтобы ОН не услышал вас! Пусть воздух будет тяжел и осязаем, а звуки - крики, стоны и вопли - пусть вязнут в нем в тщетных попытках выбраться из этой трясины, утопают в ней, так и не успев выдать вас. Пусть будет день - неотличим от ночи; он укроет своей грязной пеленой все вокруг, испачкает все черным и серым. Свет - пуст, мрак же кишит жизнью.
Улицы города полны ею. В пульсирующих сумерках обитатели города снуют по ним, растекаясь людским потоком, словно зараженная кровь. Они привыкли к темноте, к ее бесстрастному взгляду и безразличному молчанью. И нет уже причин, чтобы бояться ночи. Мрак уже не кажется таинственным или зловещим, когда то, что происходит вокруг ежедневно, уже само по себе внушает отвращение и страх за свою жизнь. Тьма представляется тогда всего лишь фатой чахлой невесты (некогда роковой красавицы), не единожды брошенной своими возлюбленными прямо у алтаря. Кому-то она служит саваном. Для других - лишь угрюмая и гадкая скатерть для творимых ими повседневных злодейств и мерзости. Это о них ходят сплетни и пересуды, рассказами об их поступках - подлых, скверных, страшных - полны те истории, которые призваны пугать и остерегать. Те самые истории, которые рассказывали бы детям на ночь, если бы какой-нибудь родитель обеспокоился этим вопросом - рассказать своему чаду что-нибудь на сон грядущий. Нет ничего сверхъестественного в тех кошмарах, что наполняют каждодневную жизнь и проходят рядом, грозя при каждой новой встречи оборвать ее. И если обыватель сполна наглотался испуга, если его жалкое и безрадостное существование утаскивало бедолагу на дно депрессии, то он уходил в объятья той самой жалкой невесты по имени Ночь, становясь еще одной тенью, еще одной черной каплей в море тоскливой темноты. Если же человек оставался глух к кротким призывам мрака (напевающим о том, как приятно было бы избавиться от горького одиночества) и не мог выбраться из-под жерновов рутины, сплина и боязни чего бы то ни было, то всячески пытался избежать встреч с более злыми, сильными и удачливыми, чем он сам, обитателями этого мира. Всякий творил зло тому, кому мог. Возможно, в отместку за свою бедность, свою ненависть, свою слабость или свое уныние. Или просто чтобы не думать обо всем этом хоть какое-то время, отдавшись другим чувствам, при условии, что те обратят на него свой взор, хотя бы на миг. И тогда ночи своими заплаканными глазами оставалось лишь безучастно взирать на то, как будет зачат от этого вульгарного зла и появится на "свет" очередной ублюдочный страх или очередная злоба. Ее взгляд, будь у нее глаза, бродил бы по оживленным улицам, на которых каждый старается не задерживаться и спешит убраться прочь с отравленного воздуха. Или остается на них "навсегда" - до тех пор, пока патруль не находил очередное бездыханное тело рядом с какой-нибудь сточной канавой одного из заводов, чьи трубы подбрасывали в воздух все новые дозы яда. И ночь смотрела - своими пустыми глазницами...
II
Тень скользнула близ угла одного из сооружений, очень похожего на бараки для простых фабричных рабочих. Но в этом сооружении комнаты предназначались для небольших групп людей, таких как семьи, например, а не для рабочих бригад (и их родственников) - по паре дюжин человек на несколько многоярусных коек. В остальном - постройки мало чем отличались. Эти разноэтажные дома, пропитанные запахами человеческой плоти во всех их проявлениях, представляли собой конструкции из изъеденных кислотными дождями листьев стали, рассыпающегося в пыль цемента и редких адамантиевых крепежей, из-за которых все это уродство стояло и стояло годами.
Один запах среди прочих манил хозяина тени сюда - вот уже на протяжении нескольких вечеров. Скольких? Считать - не его дело, его дело добраться до вожделенной цели и настигнуть то, чего он жаждет. Он охотник - с острыми зрением и зубами. Он осторожен и расчетлив.
И когда сегодня он подбирается к стене дома, то знает, что источник запаха вновь поджидает его там - за этой стеной. Нетерпение, растаптывая Предвкушение, взяло верх и поработило своего хозяина, гоня его вперед - утолять желания.
В стене была дыра, которая, погладив ночного гостя по жесткой шерсти, пустила его внутрь. Наблюдатель, если бы такой нашелся в эту минуту рядом на улице, увидел бы огромных размеров крысу, проникшую в дом.
Оказавшись внутри грызун доверился памяти и обонянию, бросившись по вентиляционной шахте навстречу своему наваждению. Скребясь когтями по стенке шахты он проносился мимо вентиляционных решеток, из-за которых слышались всевозможные запахи, доносились разные звуки и изредка проникал тусклый свет.
В какой-то момент совсем рядом с ним раздался детский визг - ночной гость замер. Он принюхивался, раздвигая носом воздух. Медленными шажками он направился к источнику встревожившего его звука - к одной из вентиляционных решеток. Она не была знакома ему - почти целая, без единой царапины, и только ржавчина кое-где уже приступила к своему делу. Недоверчиво он ткнул решетку носом. Но больше из-за нее не послышалось ни звука. Постояв совсем немного, избавляясь от наваждения, он развернулся и с еще большей скоростью направился по намеченному ранее маршруту, наверстывая упущенное время.
Очень скоро чутье вывело его к той решетке, вид которой не только не дезориентировал его, но заставлял крысиное сердце биться неровно. Влажный нос уткнулся в сильно изгрызенную вентиляционную решетку, елозя по ней вверх и вниз, словно одержимый влюбленный - по белью объекта своей страсти, вбирая его аромат. Он замер, вслушиваясь в потемки за решеткой. Было тихо. И эти тишина и темень в помещении, до которого лапой падать, мешали увидеть цель, мешали узнать - там ли она? Может быть, его влечение вновь сыграло с ним злую шутку и он все перепутал, выбрав неверный путь. Тишина и темень были натянутым полотном, застилающим глаза и закладывающим уши. Ослепленный и оглушенный ими, грызун все-таки нашел силы, чтобы сбросить оцепенение и неуверенно оцарапать решетку когтями. Один раз, второй. Еще раз. Наконец потемки откликнулись ему - детским плачем. Ночной гость, переполненный восторгом, стал снова медленно тянуть свою мордочку к истерзанной решетке, но за несколько миллиметров до нее он как-будто передумал и, вместо того чтобы коснутся металла носом, вцепился в прутья зубами. Он грыз решетку в неистовстве, временами пуская в ход и когти. Так, царапая и кусая, он прокладывал свой путь в комнату, где тишина уступила место детскому плачу.
Ребенок ревел в грубо сколоченной колыбели. Сребущиеся звуки навели на него страху, и он реагировал, как мог - ревел во всю свою младенческую глотку.
Уже прилично растерзанный металл сопротивлялся недолго - решетка сдалась, и через ее разинутую пасть крыса проникла в комнату. Обогнув ящик, служивший ночной тумбочкой, грызун прыгнув на кровать, а оттуда уже взгромоздился на колыбель. Он уставился на человеческого детеныша - тот заходился плачем. Крыса потянула к нему морду, но громкий хлопок из соседней комнаты - из-за плотно прикрытой двери - отвлек грызуна, обратившего немигающие глаза в сторону звука, возвестившего о возможной опасности и срыве его маленького похода.
* * *
Здоровенная ладонь хлопнула по столу, прикрыв собой кусок картона.
- Вскрывай карту в свой ход, Джез! - басом огласил свое негодование здоровяк, и голос его, казалось, был полон неподдельного гнева, но мгновение спустя в нем уже звучал сарказм. - Успеешь еще ей под подол заглянуть, старый кобель.
Джез, у которого сначала внутри все замерло от этого представления, облегченно выдохнул. Он был раза в полтора меньше своего соперника по игре. Он и в лучшие-то свои годы вряд ли бы решился встать на пути такого верзилы, а уж теперь он - старый калека - в ответ мог только нервно улыбнуться своему более юному и сильному приятелю и шутливо поднять руки вверх, мол, сдаюсь. Когда он опустил их, при ударе об стол раздался нехарактерный для человеческой плоти звук. У Джеза на месте кисти правой руки был грубо изготовленный протез. И хотя, если судить по байкам, которые он любил рассказывать шлюхам, с его стороны в прошлом имели место быть героические действия, способствовавшие скорому расставанию Бесстрашного Джеза со своей рукой, сам Джез и его приятель прекрасно знали, что причиной увечья было обыкновенное нарушение техники безопасности на руднике. Судьба инвалида в этом мире весьма и весьма незавидная, но благодаря человеку, сидящему напротив Джеза, его не просто не выбросили подыхать на помойку, он остался помощником бригадира. И если бригадир говорит открывать карту в свой ход - значит, ее надо открывать именно тогда, когда надо. Джез взял здоровой рукой стакан с костями и выбросил по единице на каждой. Случившиеся совсем недавно переживания все еще владели им, так что расстроится своей неудаче он не успел.
- Давай сюда стакан! - бригадир, чье домашнее облачение включало в себя крепкие кожаные ботинки, темные штаны и видавший виды свитер неопределенного цвета, выхватил стакан из рук своего помощника и начал его трясти. Опустив стакан верх дном на стол он уже предвкушал увидеть фортуну буферами к себе, но радостным мечтам не суждено было сбыться - они были омраченными внезапно раздавшимся детским ревом, который доносился из соседней комнаты.
- Твою-то мать! - вскинул он руки, оставив стакан в неприкосновенности, - Ну, сколько можно орать-то, а?! Уже вечер третий, наверное, подряд визжит этот гаденыш!
Джез чувствовал себя неловко:
- А где Венди?
- В душ приспичило, - недовольно пробубнил здоровяк.
Женщины рядом не оказалось, и мужчина остался беспомощным наедине с ребенком. Да, на руднике он любого мог заставить умолкнуть - как правило, достаточно было лишь нахмурить брови. Во всех остальных редких случая - в ход шли кулаки, подручные средства и подручные. Припугнуть можно всякого. Но что делать с существом, у которого мозгов не хватает для того, чтобы понять, что пора заткнуться? Первая попытка, предпринятая пару дней назад, желаемых результатов не принесла - огромный мужчина стоит напротив визжащего младенца. Стоит, смотрит, как-будто контуженный, и никак не может решить, что же делать с этими воплями, утихомирить которые его авторитет не в состоянии. Да этот гаденыш сам навел на него такую панику, что хоть беги без оглядки от этого визга. Вот и остается бригадиру только одно - ждать пока придет "новая смена": Венди наведет тишину. Из-за воплей - разболелась голова, он скорчил физиономию, словно у него была изжога.
Джез решил изобразить сочувствие:
- Какая неблагодарная, а?! - наигранно постановил он, - Не следит за своей мелкой сиреной! Да она молиться на тебя должна, Пит, за все то, что ты для нее сделал! Когда два ее братца-идиота обвалили шахту, - Джез потер здоровой рукой искусственную, - Кто подобрал эту девчонку, которая еще и была в интересном положении, а? Как для нее могло все обернуться? Ты вытащил ее из этого дерьма! И теперь у нее не жизнь, а сказка!
На краткую биографию Венди бригадир внимание не обратил - вопли, кажется, достигли апофеоза. Еще немного - и он не выдержит. Вскочит со стула, распахнет ногой дверь в соседнюю комнату и раз и навсегда продемонстрирует этой плаксе, что в его присутствии лучше вести себя дисциплинированно. Он крепко сжал бутыль (второй экземпляр пойла стоял рядом с Джезом) и уже собирался было запустить ее в дверь спальни, как вдруг отпустило. Вопли смолкли и наступило гробовая тишина.
- Хвала всем святым! Умолкла...
Бригадир облегченно выдохнул, медленно вернул бутыль на стол. Его лицо выглядело изнуренным, но счастливым.
* * *
Длинные пальцы с неровно подстриженными ногтями крутанули вентиль, и вода перестала литься. Лампа аварийного освещения окрашивала упругое молодое тело в оттенки красного. Вода все еще каплями сбегала с плеч и, скользя по нагому телу, устремлялась к сливному отверстию в полу. Девушка, быстро вытерев полотенцем тело и голову с коротко остриженными волосами, юркнула в комбинезон, который она оставила висеть на стене. Надев рукава, она схватила слайдер, находящийся немного ниже пупка, и одним рывком застегнула молнию под самое горло.
Полотенце она засунула в ранец, стоявший рядом, а из ранца вынула небольшой стаббер. Пистолет был старый, но все еще функционировал. Дом был более или менее благополучный, но осторожность никогда не помешает. Тяжело вздохнув, она сняла с двери цепочку, отодвинула маленький засов и вышла из душевой комнаты, которая располагалась в самом конце коридора рядом с лестницей. Теперь нужно было дойти до середины - как раз туда, где висела одинокая лампа, свет которой едва-едва достигал "умывальни". Накинув ранец на плечо и прижав стаббер к бедру, девушка, временами оглядываясь, быстрым шагом направилась к своей квартире.
Дойдя до двери, она постучала в определенной (на каждый день разной) последовательности. Дверь открыл неприятного вида старик с протезом вместо правой клешни. Он улыбнулся сальной улыбочкой:
- Здравствуй, Венди!
Девушка скорчила подобие улыбки и тихо произнесла:
- Привет, Джез.
Когда она вошла внутрь, Джез запер за ней дверь. Оказавшись в комнате, где за столом сидел ее "спаситель", она постаралась изобразить куда более приветливую улыбку на своем лице:
- Питер, милый, как дела? - и поскольку Питер явно был в хорошем расположении духа добавила, - Джейн не плакала?
Здоровяк, с благостным выражением лица мешавший колоду карт, ответил:
- Венди, у меня все всегда под контролем! Джейн вела себя тихо, как мышь. Заснула, пока ждала свою мамочку. Я тоже... заждался!, - подмигнул он.
Девушка подошла ближе и, положив стаббер на стол, чмокнула Питера в губы.
- Пойду посмотрю, как она, - сказала Венди и направилась к спальне.
Она взялась за ручку двери и приоткрыла ее.
III
Водосток излил накопившиуюся воду. Из дыры в стене дома на улицу показалась крысиная морда. Щель в этот раз уже не казалась такой просторной, и грызуну едва удавалось протискивать в нее свои бока. Казалось, стены сжимаются вокруг мохнатой тушки. Пришлось поднапрячься, чтобы миллиметр за миллиметром протиснуться из этого узкого прохода, и вскоре эти потуги начали давать результат: сначала мордочка, затем передние лапы, половина туловища оказались на свободе. Капли кислотного дождя упали на крысиный нос - грызун пискнул. Собравшись с силами сделал рывок и оказался на улице - как-будто изгнанный из лона дома. В тот же миг позади раздался пронзительный женский вопль полный ужаса и горя.
Дождь усиливался и оставаться под ним не было желания даже у перепачканной в крови крысы, хотя бежать теперь у нее получалось уже не так проворно. Едва преодолев второй перекресток, грызун остановился, как вкопанный. Несмотря на едкие капли он вернулся на перекресток. Крыса замерла, не веря своим глазам.
Через два дома от нее на земле сидел белоснежный комочек плоти - человеческий детеныш. На улице, ночью, под дождем, голый. Совсем один. Она сделала пару шагов по направлению к нему. Он, кажется, не заметил ее. Перебегая от тени к тени, от укрытия к укрытию, грызун приближался к самой необъяснимо легкой в своей жизни добыче, которая сидела и не шевелилась, смотря куда-то ввысь.
Метра за два крысу словно пригвоздило к земле - два черных и холодных обсидиановых блюдца уставились на нее немигающим взглядом. Младенец словно ожил, оторвав полный грусти взор от неба. Теперь он не был одинок на ночной улице, и все его внимание сосредоточилось на длиннохвостой гостье, морда которой была измазана в крови. Он потянул к ней ручонки и, даже казалось, вот-вот издаст радостное младенческое гуканье. Он смотрел на зверя и словно говорил: "Иди ко мне!". И та сделала шаг. Затем еще один. И уже скоро оказалась в объятьях ребенка с белоснежной кожей и черными глазами.
Личико младенца было сосредоточено, а все тельце напряжено. Младенец немигающим взглядом смотрел в глаза крысе, словно читал в них что-то, забираясь в самые глубины ее животной души. Он крепко обнял грызуна, откинул голову назад, а спустя мгновенье сомкнул челюсти на его шее. Крыса пыталась сопротивляться, но ребенок без труда удерживал ее, подтягивая к своей алчущей пасти. Он вгрызался в крысиную тушку все глубже, сладко причмокивая. Закончив трапезу, он отшвырнул то, что осталось от крысы - разорванной и выпотрошенной.
* * *
Ночь приняла Его - как свое родное и любимое дитя. С Его появлением никто больше не хотел стать еще одной каплей в темных водах ночи - никто бы не решился, никто бы не осмелился уйти туда, где обитал теперь Он. Отныне ночь стала священным, запретным местом. Не нашлось бы ни одной злой души, которая отважилась бы вступить во тьму. Ибо тот, кто обитал в ночи, рос и становился сильнее. И с ходом времени его кара настигала тех, кто раньше еще мог ее избежать. Животные и люди: крысы, бездомные дикие собаки, разбойники, коррумпированные чиновники. Любой, кто заставлял дрожать, теперь дрожал сам. Во всем мире не осталось никого, кто осмелился бы сотворить зло и остался бы при этом без наказания за содеянное. Ибо он узнает - услышит, учует, увидит - и придет. Ночь похорошела, воспрянула духом. На нее стали обращать внимания, ее вновь начали бояться. Планета зажила новой жизнью - обитель мрака. Ночь стала ее царицей. Но царствование продлилось недолго.
Настал день, когда за своим потерянным чадом с небес спустился тот, которого позже назовут богом. Когда этот бог ступил на землю, озарив все своим светом, и забрал свое творение, ночь опустела. Он ушел, и никто больше не обитал во мраке. Память о свете, которым бог выжег увидевшим его людям глаза, отравила людские умы, поселили в их сердцах тоску и грусть о недостижимом счастье.
Ночь отныне ютилась в переулках и подворотнях. Скрываясь от своего одиночества, она перестала быть неприступной, поддаваясь на уговоры топлы. О ее приходе перестали шептаться, а когда она появлялась, никто не спешил спрятаться. Ее дети, дети этого мира, вновь стали прикрывать ее вуалью свои самые грязные дела. И она не противилась, дозволяя им все. Безропотно потакая их прихотям. Вся планета, упав к их ногам, погрузилась в пучину еще более мерзких злодеяний, чем прежде, и из нее было уже не выбраться.
Сил планете хватило лишь на то, чтобы однажды, годы спустя, поднять затуманенные глаза сумеречного неба еще выше - в темноту космоса. Ночь плакала - от радости. Он вернулся к ней!
Но вскоре блаженство сменилось ужасом, когда она поняла, зачем он пришел. Он вернулся, чтобы завершить начатое: крысы, собаки, люди...
Тусклый свет умирающего солнца отражался на сотнях пушек, которыми ощетинились космические корабли на орбите планеты. Он сомкнул свою пасть, полную ракет и смертоносных лучей, на своей новой жертве. Злодейку настигло возмездие - пришел и ее черед. Вскоре планета была мертва. .
Начав с мелких вредителей, его челюсти теперь смыкались на глотках планет. Изгнав чудовищ из ночи, теперь бездомной оставил саму ночь.
Эпилог
Найти его оказалось непросто. Добраться - на удивление легко.
Корабль беспрепятственно вошел в Восточный Рукав Галактики, достигнув таинственной планеты. Даже когда она приземлилась, никто не остановил ее, и она тенью мелькнула у одной из стен величественного и чудовищного дворца, о котором ходили легенды. Планета была пустынна, но чтобы построить такую обитель, нужен материал иной, чем дерево или камень. Стены смотрели на нее сотнями тысяч еще живых человеческих глаз. За стенами этими не оказалось почти никого: несколько стражей и прислужников. Они остались глухи и слепы к ней. Она была всего лишь еще одной тенью, мечущийся из одного угла в другой. Черным силуэтом она проникала из зала в зал, пока не добралась до заветной цели. Картина представшая перед ее взором, заставила ее, профессионального ангела возмездия, ненадолго замереть.
Он восседал на троне, сделанном из черепов его врагов. А к ногам Его вел ковер, сотканный из их лиц. В неровном свете огромных свечей, стройная фигура гостьи, перебегающая от тени к тени, от укрытия к укрытию, приблизился к своей цели, в обтягивающем костюме замерла перед ним - словно воплотившаяся по чьему-то капризу тень.
В первое время Он как-будто не видел ее, смотрел вниз и был поглощен своими думами. Когда же Он поднял свою голову, то гостья вздрогнула, увидев свое отражение в невозмутимой черной глади Его глаз. Тишина тянулась, черная и вязкая, заполняя собой весь жуткий зал; ее нарушил голос, полный презрения и боли:
- Я знал, что ты придешь...
Послесловие автора
Послесловие будет коротким.
1. Основой для рассказа послужило одно предложение из статьи в WD про Повелителей Ночи: "Rather he rose to the top of the food chain, at first eating rats and other vermin, then the black, lean dogs that stalked the choked streets, and finally the corpses of the many victims of Nostramo's corrupt society", но обязан своим появлением фанфик 7-у тому цикла "Темная Башня" С.Кинга. Кто читал, тот, полагаю, понял, о чем идет речь.
2. Поскольку полгода назад Тзинч дернул Rommel'я в другом моем фанфике искать отсылки к "мировому искусству", которых там не было, то я, дабы "искупить свою вину", в этом фанфике расположил страусиных размеров "пасхальное яйцо". Подозреваю, что многие (или хотя бы кто-то) его уже обнаружили.
