0.5 Кота

Ггиийорр Агирш Авгёрч (команда "Old School") - CTEPX (команда "New Wave"). Тема: "Поворот не туда". Участники конкурса пишут рассказы о том, как персонажи коренным образом изменили образ жизни. Изменение личности, преобразование, предательство, расставание или исход главных героев. Вселенная Wh40k. "Ггиийорр Агирш Авгёрч" Когда вы услышите мои записи, я буду уже мёртв. Станция кишит… тварями, в которых они превратили моих коллег. Когда мы прибыли сюда, то сочли, что в системе найдём тихую гавань, идеальное место для поста наблюдения. Так сказал глава экспедиции. Где он теперь, а? Помогли ему проржавевшие шестерёнки в голове? Едва ли. Скорее всего, лежит где-то, разорванный монстрами на части. Монстрами, которые когда-то были людьми… Вой, скрежет когтей. Одно из них приближается, медленно идя по коридору. В мерцающем свете люмена я вижу лишь тень, жуткую, изломанную, нечеловеческую, но по спине всё равно идёт дрожь. Не верится, что всё это произошло так быстро. Съёживаюсь, стараясь даже не дышать. Я ослабел, устал как собака и не спал уже несколько дней. Я не должен спать. Я не должен спать. Не должен… Всякий раз, когда я закрываю глаза, то снова вижу тот проклятый день так, как будто всё случилось мгновение назад. Не знаю, сколько прошло времени на самом деле… Возможно месяц, а может быть только вчера. Сервиторы разрыли котлован. Мы готовили новое хранилище. Они нашли… что-то. Чёрный камень с вырезанной на нём спиралью. Мы не смогли понять, из чего он состоял. Лоботомированные рабы притащили его в лабораторию, и магос занялся прорицанием, направив на валун ауспики… всё произошло слишком быстро. В одно мгновение это был просто камень – странный, но всего лишь камень, клянусь Императором! В следующее он поглотил свет и выплюнул… иным. Я не могу, просто не могу описать то, как это выглядело – все цвета словно вывернулись наизнанку, а углы предметов вокруг расплылись! Следующее, что я помню – как магос лихорадочно молотил по панели управления, забыв обо всех подобающих ритуалах и молитвах Омниссии, а сервиторы пронзительно выли двоичным кодом. Поздно. Монолит задрожал, смялся, изогнулся под углами, немыслимыми согласно законам геометремантии, а затем провалился в себя. На его месте возникла дыра. Терон, спаси Император его душу, заглянул внутрь, и нечто посмотрело на него в ответ. В разломе появился силуэт, на глазах обретающий очертания, Терон забился в судорогах, запрокинув голову, всё его тело под одеждой поплыло, а затем… Наружу шагнул гигант, закованный в доспехи, словно пожирающие свет, единственным пятном во мраке была распростёршая крылья белая птица на наплечнике, а свёрла на латной перчатке кружились от голода и предвкушения. Шлем был похож на вороний череп, из глазниц сочилась тьма. Ненасытная тьма, пожирающая, поглощающая все надежды, все мечты, всё хорошее. Он посмотрел на меня, впиваясь взглядом в душу, обдирая слои разума, и я побежал. Сохрани меня Император, я бежал, слыша, как из разлома выходят другие гиганты, а мои товарищи вопят от невыносимой боли… Я до сих пор слышу их крики. Вопли. Вой. Трубный рёв. Смех и плач. Монстр, вышедший из монолита, превратил их в чудовищ, тварей от одного взгляда на них у меня идут кровавые слёзы. До сих пор мне удавалось скрываться среди служебных ходов, быстрые ноги и монтировка, смазанная священными маслами, спасали мне жизнь, я даже избавил двух несчастных от страданий, но как долго я смогу продержаться? Сейчас я смотрю в окно, и вижу, что наступает ночь. Облаков нет, видны звёзды. Звёзды… шипят, поют, кричат! Я отшатываюсь, вцепляясь руками в виски, и бьюсь головой об стену, пытаясь хоть так выбить из неё образ лиц, смотрящих на меня с неба. Там ничего нет. Там ничего нет… Ничего. Нет!!!Руки сжимаются на рукояти монтировки. С неё до сих пор капает ихор одной из тварей. Каждый удар сердца грохочет, как гром. Гром… я слышу его не только внутри себя. Когда я вновь осмеливаюсь выглянуть в окно, то вижу, как похожий на птицу корабль заходит на посадку. Он летит, как хищная птица, увидевшая преследуемую добычу, низко, взметая позади мощной тяги облака пыли, постепенно снижаясь. Астартес! О Император, даже здесь, во тьме ты хранишь нас! Ангелы Смерти пришли, чтобы покарать творца монстров. Забыв об усталости, чувствуя прилив сил, я бегу к выходу. Я должен рассказать им о произошедшем. Дол… забыв об осторожности, я едва не сталкиваюсь с чудовищем. Изуродованная тварь вопит, протягивая ко мне щупальца, но праведная ярость придаёт мне сил. Я отбрасываю её ударом ноги, а монтировкой раскалываю гребнистый лоб. Наружу течёт пурпурный ихор. Такова участь нечистых и мутантов! Я бегу всё быстрее, так, словно сам великий Хан укрепляет мои ноги, пока, наконец, не оказываюсь перед входом. Я бью по рунам открытия, и дверь медленно начинает подниматься. Впервые за столько дней я чувствую горький воздух… Время словно замирает. На той стороне двери стоят Астартес, облачённые в синие доспехи праведности. Но с их плеч на меня смотрит проклятый ворон – не белый, но багровый, вымазанный в крови моих друзей, и его глаза насмешливо сверкают. Ловушка. Мучители вернулись за мной, единственным выжившим, чтобы завершить начатое! «Вам не взять меня, ублюдки!» - кричу я, в безумной ярости бросаясь на предателей. Но всё, что вырывается из моей глотки – звериный рёв, в котором нет ничего человеческого. Грохочут выстрелы, но я не падаю. Я даже не чувствую боли… Журнал сержанта К’Тара, командующего патрульной группы Гамма, капитул Полуночных Стражей. Получив автоматический сигнал тревоги, «Предостерегающий» прибыл в систему КС-1369. Моё отделение высадилось на поверхность планеты, где согласно нашим данным [ну уж нет]одилась небольшая станция связи, а отряд К’Зота остался на борту фрегата. Вечный Хранитель свидетель, за годы службы я повидал многое, но такого прежде не встречал. Вскоре после высадки на нас напало… существо, словно состоящее из одних лишь щупалец, каким-то непостижимым образом сохранявших форму, схожую с благословенным обличьем человека. Тварь оказалась невероятно живучей, выдержав очередь из восьми болтеров и моего пистолета, и достаточно сильной, чтобы отбросить Н'гара на десяток метров, сломав ему рёбра. Наконец, Т’Лат прожёг её туловище выстрелом мельты, и тварь умерла, прокричав невыразимо чуждым голосом два слова. «Никогда более!». Тщательный осмотр тела показал, что на существе были обрывки человеческой одежды и оплавленное записывающее устройство, но при попытке сканирования крови и тканей ауспик взорвался. Я приказал Т’Лату сжечь останки. Все на станции мертвы. Судя по ещё не успевшей свернуться крови, последним погиб рабочий, которому тварь пробила голову, спеша дорваться до нас... Все когитаторы на станции либо уничтожены, либо заражены мусорным кодом, не поддающимся очищению. Дополнение: в лаборатории руководившего экспедицией магоса Арихретсона мы обнаружили странный символ, нанесённый на стены неизвестным жёлтым веществом, похожий на гриб, из которого вырастают символы сомнения и вопрощения, или же клубок щупалец. Также смесью крови и машинного масла на стенах было написано что «Кровь Ворона пробуждается». Когда мы вернёмся из патруля, то сообщим об этом магистру. Полагаю, нам также стоит сообщить об открытии основателям. Возможно, они уже сталкивались с подобной угрозой? Какой бы ни была её природа, мне представляется очевидным, что мы столкнулись с посланием, а это значит, что неизвестный враг знает, кто хранит эти погружённые во мрак звёзды. Пусть так. Во имя Терры, мы найдём его и уничтожим, отомстив за все злодеяния! "CTEPX" Название: Путь Сеттинг: Wh40k Жанр: боевик, тёмное фэнтази Рейтинг: 18 + (эпизодическое изображение или описание жестокости, нецензурная брань, употребление алкогольных напитков, наркотических веществ) Аннотация: на пороге смерти космический десантник вспоминает прошлое и размышляет о принятых решениях. 1 В центре пентаграммы устройства переноса – трое. Все в тактических доспехах дредноута, все – лучшие воины человечества. Они не сильно отличаются внешне, но внутри каждого особое, одно-единственное пламя на всю галактику. Первый вооружён молотом, на наплечниках серебряные кресты. Внутри Ангела Смерти свеча, что пылает ровным светом. Огонь не дрожит, над ним не увивается дым. Свет постоянный, непреклонный, неугасающий. Первый – олицетворение капитула: резкие черты, как у грубой заготовки ещё не усечённой скульптором. Первый – глыба. Первый – вылитый Рогал Дорн. В его мыслях нет сомнений. Первый даже не размышляет в этот миг. Не потому что глуп и невежественен, нет. Он предельно сосредоточен. Первый уже внизу. Пусть не телом, но душой там, где рвутся снаряды, раздаётся рёв мерзких чужаков, стонут раненые, а клинки рассекают воздух так быстро, что свист оглушает. Рокот цепных мечей – вот что наполняет голову первого. Сказать, что он жаждет как можно скорее оказаться в круговороте схватки, значит, ничего не сказать. Первый переполнен любовью, вожделением к войне. Он родился для того, чтобы сражаться и каждое мгновение жизни биться за руку и сердце госпожи, защищать её честь. Первый – настоящий рыцарь. Образец для подражания. Второй вооружён копьём. На его лице бледная маска, которая закрывает всё выше рта. Внутри этого Ангела буйный лесной пожар. Непроглядный дым, чудовищный треск, крики тех несчастных, которые оказались отрезаны от спасения и ждут обжигающих объятий в преисподней, и, конечно, пламя: всепожирающее, жадное, мятущееся. Второй связан с остальными узами крови, но не духом. Он опасно близок к ереси и отлично знает об этом. Пространство вокруг психического капюшона дрожит, как воздух у костра. Во тьме блестят не только алые имплантаты, которые заменяют второму глаза, но и молнии Варпа. В отличие от первого, он мыслит постоянно. Бывает так, что второй слишком увлекается задумками, которые тянутся на несколько десятилетий вперёд, но он не зря зовётся магистром капитула. Второй окружён советниками, которые вовремя одёргивают предводителя, талантливого и устрашающего близостью к запретному. Он размышляет над тем, чем займётся через несколько лет, когда одна игра подойдёт к концу, а несколько других только начнутся. Второй – паук в паутине, терпеливый, расчётливый, но слишком подверженный страстям. Века не убили в нём обычного человека. Третий вооружён алебардой, носит посмертный лик Его: Анатолийского Странника, Единственного Истинного Бога и Императора Человечества. Третий – всеохватывающий совершенный свет, несмотря на траурное одеяние цвета темнейшей ночи. Он двулик. Третий согревает и устрашает, утешает и мучает, заботится и калечит, спасает и убивает. Третьего постоянно терзают страсти, но никто не знает об этом, кроме него самого. Третий справляется с чувствами, читая про себя молитвы. Его разум – храм. Я служу Тебе, Бог-Император Человечества. Делай со мной, что пожелаешь, Ибо вера моя безгранична! На глазах третьего выступают слёзы. Он бесконечно любит своё дело. И оно вот-вот наступит. Третий ступит за кафедру и начнёт служение Господу. Каждое последующее мгновение, Слово Божье, каждый шаг, удар, выстрел, клич, рывок – всё это сплетётся в завораживающую проповедь, что заставит поверить даже самых упорных в своём заблуждении еретиков. – Брат, мысли потише, пожалуйста, – второй улыбается, но жуткие рубцы оставляют мало дружелюбия на лице, – не хочу оглохнуть до начала сражения. – Для тебя стараюсь, безбожник! – добрым смешком отвечает третий, но маска-череп преобразует её в зловещий рокот. Однако оба – и магистр, и капеллан – знают друг друга достаточно долго, чтобы понять намерения. Ангелы Смерти чувствуют лёгкую тошноту, слепнут и прозревают уже совсем в другом месте, за тысячи километров от нутра летучего храма, в окружении орды зеленокожих варваров. Крепость орков полыхает. Пустотный щит отключают лазутчики, авиаудар превращает стены в развалины, а крупную технику в обломки. Посадочные капсулы разбрасывают зеленокожих, и воины в серых силовых доспехах начинают резню. Град болт-снарядов, цунами расплавляющего прометия, лавины ракет, молниеносные удары цепных мечей и топоров. Вождь орков сам бросается в контратаку, чтобы хоть как-то выправить положение, но на пути бронированного кулака как из воздуха воплощаются три лучших воителя капитула. Первый начинает бой. Он забивает голову зеленого великана внутрь пародии на священные силовые доспехи Астартес. Второй поддерживает. Копьё, мерцающей едва заметной иглой, лучом света, [ну уж нет]одит слабые места в громоздкой, но надёжной защите орков. Третий не спешит. Служба началась, спешка неуместна. – Император, даруй мне Свой праведный гнев! – встроенные в доспехи динамики разносят слова по всему полю боя. Ангелы Смерти подхватывают литанию. Зеленокожие вокруг рычат и со звериной яростью набрасываются на проводника ненавистной им силы. – Дай мне стать бурей, что сокрушит врагов, оскверняющих Твой взор! Капеллан сносит череп одному орку и проламывает шаром-противовесом грудь другому. Капеллан не бьётся крозиусом и отдаёт предпочтение подарку магистра, алебарде, но менее смертоносным и праведным от этого не становится. Третий – Гибель. Третий – Вера. Терминаторы разбрасывают тяжёлую пехоту противника, а опустошители поддерживают боевых братьев огнём с расстояния. Резня длится вот уже несколько минут, когда орда отходит. Что-то ломается внутри каждого чужака, который осмелился захватить и осквернить мир, дарованный человечеству Богом-Императором. Ангелы Смерти добивают последних, охваченных ужасом, врагов. – Я не боюсь зла! Капеллан протыкает орка, поднимает его в воздух под завывания сервоприводов и опускает обратно только уже головой вниз. Хруст позвонков и влажный треск расколотого черепа. – Я не боюсь смерти! – третий вертится волчком, удерживая зеленокожих на расстоянии. Он видит, что магистр слишком увлёкся сражением и не видит угрозы. Вождь чужаков понимает, что проиграл, и решает забрать предводителя Ангелов вместе с собой. – Флориан! Магистр слышит тревожный вскрик, но не замечает убийцу. Капеллан вырывается вперёд. Свист лазерной пушки или ещё какого кустарного чудовища орков. Третий принимает огонь на себя. – Потому что Сам... – Капеллан смотрит на грудь. Там, где билось основное сердце, теперь прожжённая дыра размером с кулак. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вдох... Капеллан падает на колени. Из последних сил переворачивается так, чтобы видеть небо, мерцающее миллионами алмазов, пока жизнь покидает искалеченное тело. Тук-тук. Тук-тук. Тук... ...Император явится за мной. 2 Бретанцина-III – захолустный маленький мирок, жители которого даже не подозревали, что [ну уж нет]одятся на границах Сегментум Обскурус и неизведанного космоса. Немногие из них помнили, что когда-то предки бороздили просторы Вселенной, преодолели Море Душ и расселились по множеству созвездий, освещаемых Астрономиконом. Человеческая злоба и алчность, нападения чужаков, гражданская война, что похоронила надежды человечества на светлое будущее, низвели некогда продвинутый народ. Прошли тысячелетия, но жители Бретанцины не возвысились вновь, а только спустились по лестнице развития. Однако история не о народе Бретанцины. Она посвящена мальчику, рождённому на северном континенте, в заснеженном краю среди гор настолько высоких, что даже солнце не всегда перебиралось через хребты. Студёные реки пересекали редкие зелёные равнины, а фьорды глубоко врезались в тело материка. В ущельях время от времени встречались поселения из маленьких домиков, сложенных из камней. Там жили те, кому не посчастливилось родиться в богатых и плодородных землях. Они ютились в жалких лачугах во время снегопадов царицы-зимы и проливных дождей южных циклонов. Этот край ожесточал. Он зол и несправедлив. Особенно несправедлив к Элли. Тяжёлая работа, синяки от мерзавцев, что порой приезжали в гости к мормэру, дурацкое девичье имя, которое прилипло, как банный лист, отсутствие какой-либо любви и заботы. Мать умерла во время родов, отец через пять лет после. Он оставил сыну только воспоминание о том, как грязный пьяница спит на крыльце не в силах отворить дверь. Глава клана по старому обычаю взял сироту к себе, но оплачивать такую щедрость было очень дорого. Для Элли исчезли иные заботы, кроме служения. Мальчик слышал, что в южных землях существовало такое понятие, как "рабство". Оно означало то, что один человек подчинён другому, без права на слово, дело и даже себя. "Вот вроде бы я – свободный человек, но вряд ли кто-то работает больше!" – думал Элли. За день он занимался тысячью дел, и что-то обязательно шло не так, как надо. Его били. Однако с каждым годом, Элли отмечал, что некоторые взрослые уже не так уверенно поднимают на него руку. Мальчик рос, несмотря на скудное питание и постоянные нападки. Все изменилось в один мрачный осенний день. Небо собиралось с силами, чтобы вновь пролить на землю столько воды, чтобы та захлебнулась. Дороги уже почти подсохли с последней попытки такого жестокого убийства, но даже по меркам северян погоду нельзя было назвать хорошей. В воздухе пахло бедой: дымом пожарищ и мертвечиной. С утра Элли чистил хорушни, так как мормэр должен был появиться уже к обеду. Он занимался грязной работой в одиночку, поэтому даже не мог отлучиться, чтобы перекусить. Боль в животе скручивала, но Элли собирал волю в кулак, отказывая себе в желании попросить краюху хлеба и немного воды. Всё должно сверкать к приезду предводителя клана, и мальчик хорошо знал по иссечённой спине, что последует за невыполненным поручением. Грязный, вонючий и уставший Элли даже отдышаться не успел, когда новые заботы посыпались как снег на голову. "Помоги там, подсоби здесь", – самые добрые слова, которые слышал мальчик. – "Чего возишься, ублюдок?! Быстрее, пёс!" – такое Элли говорили чаще. Жизнь в клане Грус, земля которого почти не рождала ничего съестного, с редкими пастбищами для выгула скота и ещё более редкими речками, полными рыбы, тяжела, а поэтому здешние люди выживали, как могли. Их лица редко посещали улыбки, и предназначались они далеко не Элли. Вот и в тот миг, когда мальчик вышел встретить мормэра, который вместе с сыновьями возвращался после встречи с главами других кланов, Элли нарвался на злобный взгляд и пощечину. – Куда руку тянешь, чумазый?! – мормэр Дункан Грус разве что искрами не стрелял из глаз. Растрёпанные чёрные разбойничьи волосы и перекошенное злобой лицо не обещали Элли ничего хорошего. – Это благородное животное! Элли не отвечал, постарался как сквозь землю провалиться, но тут же получил ещё один удар, на этот раз подзатыльник. – Куда?! А кто будет другими хорунтами заниматься?! – прикрикнул Дункан. Сыновья мормэра соскочили с шестиногих ящеров и передали поводья Элли. Старший, Аймил, с презрительной, наглой улыбкой, младший, Кайлен, по прозвищу "Немой", с простой, почти дружеской. Мормэр первым вошёл в хлев, Элли следом. Ящеры вовсю сопротивлялись воле юноши. Хорунты вообще плохо переносили общество людей, отличных от хозяев, поэтому когти на лапах стачивали, а на вытянутые головы надевали намордники. Элли с трудом затащил мечущихся ящеров внутрь хорушни, пропустил наружу мормэра, стараясь держаться подальше от горячей руки, а потом развёл зверей по клеткам. Разлил воду по поилкам, закинул ящерам немного еды, а потом со всей осторожностью стал снимать намордники. Хорунты шипели и клацали зубастыми пастями. Красный Кайлена предпочитал рыбу. Пища махом исчезла в тёмном нутре хорунта, словно её и не было. Зелёный Аймила лениво пережевывал сено, растягивая удовольствие. "Я бы тоже сейчас что-нибудь поел..." Зелёный – самый непредсказуемый ящер. Мог напасть в любой миг, несмотря на внешнее спокойствие. Пару лет назад именно он сожрал предыдущего хорунтовода. Чёрный – последний зверь клана. Он принадлежал Дункану. Чёрный перенял слишком многое у хозяина, и, в основном, плохое. Злобный и бешеный хорунт точил зубы о прутья клетки. – Я тоже мечтаю вырваться, – сказал Элли. Он наполнил и подвинул внутрь клетки кормушку. Ящер вдруг перестал грызть железо. Он даже не посмотрел на угощение, а только моргнул третьим веком, надул щёки и кивнул. Элли, взбудораженный неожиданным ответом, вышел на улицу и снова попал под раздачу. – Ты где был, недоумок?! – прогремел грузный и седой Бернарт, воевода клана. – Кузнецу привезли железо. Разгрузи повозку! Элли вздохнул и уставился на землю у ног. – Он не ел ещё. Мальчик услышал голос Эдме, поварихи в доме главы клана, тучной и крепкой женщины. "Наверное, устала меня ждать", – подумал он. – Вот и хорошо! – рявкнул Бернарт. – Значит, быстрее всё сделает! – Нет, не отпущу! – Эдме, подтягивая руками подол, чтобы не замарать, встала между мальчиком и воеводой. – Ты что себе позволяешь, женщина?! – Позволяю себе тебя кормить, старый кабель! С нужника не слезешь, будь моя воля! – Так, значит! Ух! Я тебя высеку! – усмехнулся Бернарт и даже побагровел. – Давай-давай, без хлыста-то у тебя и не встанет, наверное! – расхохоталась дородная повариха. – Ты у меня покричишь сегодня, чертовка! – Ловлю на слове, разбойник! Повариха схватила Элли за руку и повела за собой. Мальчик попал в царство вкусной еды, где даже запахи словно бы обрели вес. Среди развешанных копчёных кусков мяса, сушеной рыбы, свежих овощей, кореньев, которые плескались в котелках, Элли едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду. Эдме поглядела на помощниц и хлопнула в ладоши. – Так, подруги, мне нужно пош[оппа!]ться с грязнулей. Так что, прогуляйтесь, воздухом подышите. Повариха дождалась, пока девушки вышли, протянула мальчику чёрствую горбушку и поставила рядом кувшин с колодезной водой. Элли не заметил, как расправился с угощениями. Даже хлеб, что больше напоминал камень, исчез будто его и не было. – Спасибо, тетя Эдме! Элли поклонился спасительнице и уже собирался отправиться на следующее задание, когда повариха положила тяжёлую, мягкую руку ему на плечо. – Жаль мне тебя, Эллисон. Здоровый парень, работящий, смышлёный. Отмыть только, приодеть. Ни дать, ни взять – сын мормэра! Эдме помолчала немного, собираясь с мыслями. – Послушай меня, Эллисон. Тебя ждёт жуткая жизнь, если всё и дальше пойдёт своим чередом. Я, конечно, баба глупая, но семи пядей во лбу не нужно, чтобы понять – что-то надо делать. Элли задрожал. Эдме озвучила всё, что он и сам прекрасно понимал. – Мормэр ездил на встречу с другими кланами. Это ты, наверняка, и без меня знаешь, – Эдме помешала отвар в самом большом котле, взяла пробу, а потом забросила внутрь кусок мяса и крупную луковицу. – Зато я только что услыхала ещё одну важную весть. – Повариха улыбнулась и подмигнула мальчику. – Между нами, девочками, вот какой секрет: Дункан хочет войны с имперцами. Они нарушили границы, и мормэр не спустит им это с рук. Эдме упёрла руки в бока. – Записывайся в дружину, Эллисон. Мормэр вернулся в отвратительном настроении. Видать, не договорился с остальными, значитса, обрадуется любому добровольцу. Попробуй! Отец твой – лихой был рубака, да и матушка – рыжая ведьма – кому угодно могла яйца отрезать, – Эдме с трудом подавила смешок. – С такой кровью нельзя всю жизнь в дерьме копаться! Повариха похлопала Элли по щеке. – Ты ведь не забыл клич клана? Элли хотел крикнуть, но голос предательски дрогнул и превратился в шёпот. – Не слышу. – Будь стойким! – на этот раз от крика мальчик ощутил мороз по коже. Древние слова подействовали как заклинание. Голова кружилась, кровь стучала в виски, но мальчик почувствовал себя лучше. Эдме потрепала волосы юноше, а потом провела пальцем у него за ухом. – Остался последний ингредиент. Он делает людей добрее... и гораздо сговорчивей, – повариха хохотнула, а потом опустила палец в котелок. 3 Обычно, после дня, наполненного трудами, Элли валился спать без задних ног, однако этой ночью мальчик не мог сомкнуть глаз. "Ты же не воин! Даже меч в руки никогда не брал! Погибнешь в первом же бою!", – Элли [ну уж нет]мурился. – "Ну и ладно!" Мальчик повернулся на другой бок. Он так часто ворочался, что уже разбросал солому во все стороны. "А что если тебя покалечат? Только на минуту представь себя без руки или ноги!" – мысли отвлекали от сна сильнее вездесущих клопов. "Поднимайся! Будь что будет!" – Элли вскочил, вышел из сарая и почти бегом отправился к дому мормэра, чтобы встретить того на пороге. В предрассветной темноте мальчик едва не столкнулся с Дунканом, но тот и не заметил Элли. Мысли мормэра сосредоточились на вещах более приземлённых. Дункан скривился, вывернулся в нелепой позе и как горный баран ускакал на задний двор. Элли не стал окликать мормэра, чтобы никого не разбудить, и пошёл по следу. Дункан влетел во тьму деревянного туалета так, что даже дверь за собой закрывать не стал. Раздались естественные, но неприятные звуки и полный радости вздох облегчения. Элли ждал, переминаясь с ноги на ногу. – Кто здесь?! Покажись! – если судить по голосу, мормэр измучился. Дункан Грус, по прозвищу "Свирепый", звучал даже несколько жалобно. – Эллисон... – юноша выругался про себя, он звучал не лучше. – Что нужно, парень? Не до тебя, чёрт побери! – из тьмы над выгребной ямой раздался ещё один сдавленный стон. – Ух и отвык же я от стряпни Эдме! От этого путешествия сплошные расстройства! – Хочу служить в дружине! Наступило молчание, и даже несварение мормэра временно прекратилось. Потом раздался громкий смех – Дункан не боялся никого разбудить. – Скажешь тоже! Ты же драться не умеешь! На кой чёрт мне такой вояка?! Ни ножа, ни дубинки, только вши и грязь! Элли не шелохнулся, сжал кулаки и сцепил челюсти. – Оставь воинам дело воинов, мальчик. – Если не примете меня, я... Я... – “Я”, что?! – Убью вас! – Элли похолодел. "Язык мой – враг мой", – мальчик покорно ждал взрывного ответа, но расслышал только громкие ветра и очередной стон. – Жизнь не мила что ли? – мормэр взвыл от напряжения. – Конечно... Не мила. Проклятье! – Дункан даже усмехнулся с горечью. – Знаешь, я сейчас себя хреново чувствую. Наверное так, как ты себя каждый сраный день. Мормэр замолчал. Элли не уходил. Пытался рассмотреть и расслышать во тьме хотя бы один намёк на положительный ответ. – Ладно! Я подумаю. Теперь проваливай. Элли на негнущихся ногах пошёл обратно в сарай и заснул мёртвым сном, чтобы урвать хотя бы час покоя перед очередным днём. 4 Следующая неделя прошла в пекле кузницы. Мастер не справлялся с заказом мормэра, несмотря на помощь двух помощников и собственных сыновей, поэтому к работе привлекли даже Элли. Мальчик раздувал меха, переворачивал заготовки, чтобы кузнец мог самозабвенно размахивать молотом, точил клинки, а однажды ему самому позволили ковать. Деревня Вайтнайф-Хилл тем временем становилась оживлённее. Клан Грус готовился к войне, и все мужчины вместе со старшими сыновьями откликнулись на призыв Дункана Свирепого. Воины десятками стекались со всех окрестностей каждый день. Кузнецы сделали оружие и переключились на самую сложную часть заказа. Мормэр велел изготовить доспехи для себя, Аймила и Кайнела. Тогда Элли познакомился ещё и с основами кожевенного ремесла. С утра до ночи варил шкуру трёхрогого торена, чтобы потом выскоблить и натереть её смесью мозга, яичного желтка и жеваной печени. Полученная кожа, свернутая в рулоны, после нескольких дней оставалась такой же прочной, но ко всему ещё и гибкой. Настал день выступить на тропу войны. Мормэр с сыновьями на ездовых хорунтах с оружием, которым пользовались далёкие предки, в новых доспехах из кожи и стали, возглавили колонну почти из трёх сотен горцев, закалённых постоянными междоусобными войнами. Страткладская Империя заковывала солдат в железо с ног до головы и хорошо учила их, но вот воспитать в сытых жителях побережья боевой дух, что граничил с раскалённой неистовостью горна, не могла. Когда-то цивилизация уже победила диких северян, но прошло уже больше десяти лет. Кланы не прекращали сражаться, а вот новобранцы Империи если и обнажали клинки, то только для салюта в честь монарха или на рыцарских турнирах. Сердце Элли чуть ли не вырывалось из груди. Он поправил заплечный мешок со скудными пожитками и пристроился позади. Горец в грязном килте, с копной спутанных рыжих волос почуял смрад, что перебивал даже его далеко не цветочный запах, и повернулся. – Ты куда это собрался, вояка?! Дома ничего не забыл? – замотанный в лохмотья Элли без оружия и в дырявых сапогах смотрелся более чем жалко. – Нет. – Оружие где? – мужчина положил руку на окованную железом дубинку. В ответ Элли вскинул кулаки, перемотанные тряпками. Руки ещё подрагивали после работы с молотом и болели от ожогов. – Ха! И кого ты этими культями бить собираешься? Всадники-то в кольчугах рассекают! – Увидишь, – мальчик одарил горца злым взглядом исподлобья. Мужчина сплюнул и пошёл дальше. – Уже бродяг в дружину принимают. Фу, bлять, – выругался горец, но Элли и бровью не повёл. Мальчик шёл на войну, чтобы прекратить прошлую жизнь. Шёл на смерть и увечья. 5 – Значит так, – Дункан указал на горную тропу, едва ли достаточно широкую, чтобы проехала пара всадников. – Элли, Малькольм, Йен, Гарри, ноги в руки, схватили камни и перегородили путь! Остальные, карабкайтесь выше и ждите, пока имперцы не подойдут ближе. Я с парнями поеду дальше, оставлю хорунтов, потом вернусь и встречу разведчиков. Бернарт, задумку понял? Воевода только кивнул и первым полез на гору. – С Вонючкой работать не буду! – выкрикнул один из горцев. С Элли не хотели иметь дело, поэтому за время похода он толком и не познакомился ни с кем. На отдыхе довольствовался краем лагеря, свежими ветрами и бесконечными далями чёрных земель с заснеженными пиками и редкими зелёными долинами. Несмотря на холодное отношение горцев, мальчик радовался походу, как никогда в жизни. В мире оказалось что-то ещё кроме работы в хлеву. Безбрежные просторы дикой природы и воздух свободы Шкошландии пьянили. – Ты, cyка, овец [Любить] будешь, если я прикажу, Малькольм! – рявкнул Дункан. – Понятно? Недовольный горец вперил взгляд в Свирепого, но проиграл немое противостояние. Мормэр стал предводителем не только по родству, и никогда не тянул с тем, чтобы убедить в этом других членов клана. Горец опустил взгляд и первым принялся перетаскивать камни на дорогу. Элли тоже подключился, пока остальные воины, ругаясь, поднимались выше по почти отвесной скале. – Так, работяги, – мормэр протянул "каменщикам" непонятные свёртки. – Одевайтесь в это дерьмо. Хотя, – усмехнулся Дункан, – для тебя, Элли, это настоящее платье, хоть сейчас на танцы, ха-ха! Мальчик принял дар, не ответил на колкость и развернул свёрток. Там [ну уж нет]одились новые рубаха и килт, вот только красных и голубых цветов, а не тёмно-синих и зелёных. – Синклеры?! – удивился горец по имени Йен. – Раз уж эти слабаки и тряпки не хотят воевать сами, то теперь мы за них, – с хищной улыбкой объяснил Дункан. – И запомните, теперь ваш клич: "Положись на Бога-Императора!" Элли тут же надел новую одежду, наверное первую в жизни после смерти родителей, на которой отсутствовали заплаты. Остальные горцы несколько помедлили, чем вызвали зубной скрежет и взор налитых кровью глаз мормэра. – Берите пример с Вонючки! Ишь ты, даже на человека смахивать стал! – Дункан усмехнулся и кивнул сыновьям, чтобы те тоже переоделись. После наездники скрылись за уступом, чтобы вернуться пешим ходом. Элли с соклановцами уже перегородили часть дороги к тому времени. – Молодцы, горцы! Вы из какого клана такие работящие?! – окликнул трудящихся Дункан. Все ответили "Синклер", кроме одного, кто молчал всю дорогу до этого. За невнимательность горец был награжден небольшим камнем в лоб. – Вот ведь, полудурок! Смотрите, не просрите трюк! – прогромыхал Дункан, пнул повалившегося бедолагу и отправился встречать конный разъезд имперцев. Солнце перевалило за хр[ой!], когда дорогу, что опоясывала гору изящной и смертельно опасной змеёй, перегородила настоящая крепостная стена почти в два человеческих роста. Не всякий пеший путешественник её преодолеет, не говоря уже о кавалеристах Страткладской Империи. Именно в этот миг, к "каменщикам", которые даже не успели перевести дух, выбежали Дункан, Аймил и Кайлен. – Идут! Идут! – Дункан вытянул клеймор из перевязи на спине. – Положись на Бога-Императора! – провыл мормэр так громко, что ветер подхватил и разнёс слова по всему ущелью. – Мормэр, – Гарри побледнел. – Нам же здесь крышка! Не успеем забраться! – И не собирался. Мы – приманка! – Нас убьют! – горец заметался, схватил за грудки Малькольма, но тот оттолкнул труса. – Не боись! – улыбка Дункана сложилась в волчий оскал. – Прорвёмся! – Помогите перебраться! – Гарри попытался спастись, но стена лишь осыпалась. Горец кинулся вниз по склону. Не отвесный и не крутой, но всё равно достаточно опасный, что и доказал беглец. Гарри споткнулся и валуном укатился прямо к стволам могучих деревьев, что росли внизу. На ноги он не поднялся и даже не стонал от того, что пересчитал по пути все неровности. – Такова судьба трусов, – сплюнул вслед мормэр. – А вот и наши "друзья". По дороге во весь опор бежали хорунты, утыканные стрелами, но эти ящеры будто и не обращали на раны внимания. В узких прорезях шлемов наездников Элли не увидел ничего, кроме неизбежной гибели. "Вот этот миг..." Мальчик вышел вперёд и поднял кулаки. Внезапно он ощутил, что на плечо легла рука. Младший сын Дункана, Кайлен, протянул Элли кинжал, с рубином в "яблоке". Вот только взять оружие не вышло. – Это дирк твоего деда! Сдурел что ли?! – проорал Дункан, и Кайлен, нехотя, убрал оружие. Всадники вскинули мечи, приготовились смять горцев о стену, когда Дункан и Аймил метнули короткие копья навстречу. Удары настолько мощные, что один наездник вылетел из седла, а другой упал на худощавую спину хорунта, пронзённый как насекомое булавкой. – Положись на Бога-Императора! Дункан размахнулся клеймором и обезглавил ящерицу с убитым наездником. Второй зверь раздавил Малькольма и схватил Йена. Горец вопил, но недолго. Хорунт, словно исполинский капкан, хлопнул челюстями и откусил бедняге голову. Элли подскочил сбоку и ударил, целясь в глаза, но чуть не сломал руку о железные шоры. Хорунт мотнул головой и опрокинул мальчика. Однако Кайлен воспользовался мгновением и рубанул палашом по горлу ящера. Хорунт прижал мальчишку к стене, забрызгал кровью. Кайлен закричал в ужасе, но ящер дёргался уже в предсмертных судорогах. Когда хорунт окончательно затих, сын мормэра принялся рубить плоть, чтобы выбраться на волю. Элли только поднялся, когда к схватке присоединились всадники, которые соскочили с ездовых животных, чтобы не создать давку. Дункан раскручивал клеймор и рычал чуть ли не громче хорунтов. Сразу двое имперцев потеряли головы от зверских ударов. Элли отскочил на самый край дороги, чтобы не встретиться с клинком мормэра, и схватился с первым человеком в своей жизни, кто желал ему смерти. Имперец, в ярко-красной накидке с изображением знака своей страны – крылатого коня – под которой угадывалась кольчуга, вспорол воздух у самого носа мальчика. Элли едва уклонился от следующего удара, что высек искры при столкновении с каменной стеной. Ещё один выпад, и ещё. – А-а-а! – Элли кинулся на имперца и стал колотить тому по груди. Враг рассмеялся было от тщетной попытки ребёнка, но оступился, не нашёл опоры и полетел вниз по склону, потянув и мальчика за собой. Боль накатывала с каждым новым оборотом, и мир превратился в безумную чехарду образов перед глазами, словно в далёком прошлом, когда над ним пошутили пьяницы из Вайтнайф-Хилла. Тогда Элли затолкали в бочку и гнали вокруг поселения, пока не заскучали. Острые камни, ошмётки чёрной земли, красная одежда имперца, редкие кустарники, синее небо – всё смешалось перед взором мальчика в одно бурое пятно, и спустя миг, он потерял сознание. 6 Элли с трудом разлепил правый глаз. Левый ничего не видел. Элли похолодел, а потом принялся тереть рану. Он заплакал от отчаяния. "Покалечили! Так и знал!" Однако мальчик с облегчением вздохнул, когда понял, что это кровь из рассечённого лба залила лицо, а потом превратилась в бурую корку и склеила ресницы. Элли поднялся, покачиваясь. Всё тело болело, но после короткого осмотра и ощупывания, мальчик не нашёл переломов, разве что один сплошной синяк. Противнику повезло меньше. Голова имперца вывернулась так, что было ясно, что он покойник. Блеск золота в лучах заходящего за горизонт солнца привлёк внимание мальчика. Элли наклонился и снял с шеи имперца аквилу. Двуглавый орёл согревал ладонь, хотя труп уже остыл. Мальчик и раньше молил Императора о заступничестве, но никогда не слышал ответа. Теперь маленькое чудо поразило Элли до глубины души. Он тут же повесил дорогой трофей на шею. Потом несколько покол[лобзал]ся, но всё-таки подобрал ещё и меч. Недостающие части мозаики нашлись, и мальчик почувствовал такую уверенность, о которой и не знал раньше. На миг он вообразил себя святым Ангелом Смерти, полубогом, который сражается в Небесном Воинстве Бога-Императора. Тепло могущества звездой вспыхнуло в груди, где покачивалась аквила и горным ручьём разбежалась по жилам. Меч стал опорой веры. "Теперь я знаю, где моё место!" – мальчик так любовался трофеем, что не заметил, как поблизости появился рыжий горец с окованной сталью дубиной. Бой закончился, и соклановцы бродили по полю, осматривая трупы. – Эй, Вонючка, положь на место! Горец нависал над мальчиком и угрожающе похлопывал ладонью по увесистому навершию дубины. Ещё пару дней назад Элли бы раздумывал, что делать, но теперь всё изменилось. Мальчик обхватил рукоять меча-бастарда двумя руками и направил в грудь горца. – Ха-ха! Ну и что ты собираешься делать?! Сосунок! Не стой на моём пути! Горец пошёл вперёд, прямо на лезвие. Элли заорал и вскинул клинок, но не учёл, что меч такой тяжёлый. Мальчик опоздал на мгновение и получил кулаком по носу. Выронил оружие, упал после пинка в живот, а потом растянулся на земле, когда горец добавил ещё сокрушительный удар по спине. Элли чуть не захлебнулся кровью. Он едва дышал, когда горец сорвал с него аквилу. Потом мародёр стал снимать с мёртвого тела имперца одежду и кольчугу. Меч и дубинку он показательно положил рядом, ожидая, что мальчик всё-таки решится на глупость. В обидчике сплелись образы всех подонков, которых мальчик успел повстречать за короткую жизнь: Дункана, Аймила, Бернарта. Горец рассчитывал, что мальчишка попробует поквитаться и вовремя схватился за меч, вот только Элли и не собирался бросаться к оружию. Он кинулся горцу на спину и вонзил зубы в шею. Рванул на себя и услышал, как заверещал мародёр. Элли выплюнул кусок плоти и ещё раз укусил мерзавца. Горец попытался стянуть с себя мальчишку, бросил меч и тащил его за руки из последних сил, но Элли впился как клещ. Обидчик упал на спину, но мальчик не сдавался и рвал мясо, пока горец, наконец, не затих. Элли выбрался из-под мертвеца и вернул себе то, что причиталось. Присмотрелся и забросил за спину ещё и сумку убитого горца. Окровавленный и избитый мальчик стал подниматься по склону, где Дункан собрал воинов и что-то им страстно рассказывал. Элли поспел уже к концу речи и выхватил только слова о партизанской войне и славе Шкошландии. Появление мальчика, который теперь походил на демона из страшных сказок, заставило замолчать даже Свирепого. – Вонючка, это ты что ли?! – Дункан был более, чем удивлён. – Жив, значит. Поразительно! – С почином! Как теперь тебя называть, горец? – окликнул Бернарт. Воевода, судя по раздавленным трупам врагов, устроил настоящий каменный град с вершины, пока мормэр с сыновьями защищались у стены. – Эллисон Грус! 7 Годы шли. Страткладская Империя ответила на уничтожение отряда кавалерии запредельной жестокостью и вырезала клан Синклер, на который указали выжившие. Горы ходуном заходили от накопленной ненависти к богатым соседям и старым врагам. Дункан Свирепый умело подогревал её вовремя брошенными слухами. Сначала небольшие группы, отдельные кланы и временные союзы клевали захватчиков. Однако аппетит приходит во время еды, и вскоре вслед за обескровленной армией имперцев на побережье спустились несколько воинств в каждом из которых насчитывалось до нескольких тысяч горцев, опьянённых кровью и жаждой наживы. Империя окончательно потеряла любые преимущества, сметённая многократным численным превосходством диких, но отчаянных людей. Всё это время аквила на груди хранила Эллисона от погибели. Эллисон даже подумать не мог, что умрёт до того, как преклонит колени у трона Владыки Человечества. Прежние заботы и волнения перестали существовать. Даже люди вокруг превратились лишь в средство достижения цели. "Никто не хочет, чтобы я добился своего, так зачем мне считаться с ними?!" – шаг за шагом Эллисон прорывался к вершине, сквозь недружелюбие, злобу, а позже зависть. Из грязного работяги горец стал сначала лучником, потом заслужил право держать копьё в шилтроне, а позже мог выступать уже воином-поединщиком. Под звуки волынок на привалах и звон стали в боях мальчик превратился в крепкого юношу, которого не все мужчины могли одолеть. Да даже смотреть без опаски в пронзительные изумрудные глаза на изрубленном лице отваживались разве что мормэры. О неистовстве Эллисона стали слагать легенды. Именно одну из них и рассказывали сейчас в Вайтнайф-Хилле. – ...зажали, значит, наш шилтрон в тиски! Вокруг вертела с ягнёнком собрались почти все жители деревушки. Они слушали Бернарта, старого вояку, изувеченного на последней войне. – Мне руку отсекли. Дункана стрелами утыкали. Подкрепление отбросили. Кавалерию в полю вывели. На конях! – ветеран крутил рукоять и переворачивал лакомую тушку, что сочилась соком, шипящим на раскалённых углях. – А что такое “кони”?! – спросила одна из помощниц Эдме. Повариха тем временем обнимала Бернарта за плечи. Теперь она уже никуда не отпускала своего героя и радовалась возвращению, несмотря на увечье горца. – Хм, ну кони – это… Трон Златой! Это, короче, такие твари с герба имперцев, только без крыльев. Их сюда наши предки со звёзд привезли. Этих зверюг мало осталось, а вот у Империи целая сотня есть... была! Они поменьше хорунтов и не такие злобные, но быстрые как ветер. Если клин тяжёлой кавалерии разгонится, то хоть стой, хоть падай, снесут. А ещё кони красивые. Жалко было резать... так, о чём это я? – В тиски вас зажали, дорогой, – Эдме покрутила седой ус Бернарта. – Точно. Так вот, когда на нас поскакал этот живой таран, малыш Элли сплюнул в сердцах и побежал навстречу. Представляете! Я тогда в полубреду уже был, но видел, как Эллисон смахнул ихнего короля с коня, как пушинку, а потом его алебарда поднималась и опускалась, поднималась и опускалась! Порубил он тогда всю эту сотню. В одиночку! – Вот значит как! Не зря я Элли надоумила! – Эдме обвела собравшихся взглядом. – Так вот! Если бы не я, не видать бы кланам победы под стенами Гаэллики! Пусть теперь хоть один пьяный хмырь меня тупой бабищей обзовёт! – повариха ткнула пальцами в бок Бернарту. – Тебя это тоже касается! Бывший воевода ёкнул от неожиданности, чем вызвал лёгкий смешок людей. Не смеялся только высокий странник в сером плаще с капюшоном, что всего несколько минут как въехал в деревню. Гость клана – мужчина с косой саженью в плечах – завёл хорунта, который нёс целый арсенал самого разнообразного оружия, в хлев, а потом присоединился к толпе, чтобы послушать вояку. Он не смеялся и не скучал по событиям, что стали песнями и сагами народов Шкошландии. Слишком свежа ещё была память о той бойне. Как всё было на самом деле. 8 Кланы наступали по зелёному морю, безбрежному и насыщенному. Куда ни глянь – всюду прекрасные луга для пастбищ, мощёные дороги, поля со злаками, которые хоть и не налились ещё до конца, но уже обещали великолепный урожай осенью. Было бы кому собирать. "Любой, кто вырос в горах, не сможет уйти из этих краёв", – так думал Эллисон перед началом сражения за Гаэллику, столицу Страткладской Империи. Уже через несколько минут юноше было уже не до размышлений, а к тому мигу, как барабанная дробь от слитного лошадиного топота стала отдаваться по всему телу, Эллисон уже порядочно устал. Засада, в которой погиб мормэр, и последующее наступление на холмы измотали шилтрон. Тяжёлая кавалерия имперцев собиралась покончить с самым опасным и влиятельным кланом среди всех северян. "Если учесть, что остальные подразделения попали в положение куда хуже, а некоторые просто-напросто бежали, то осада Гаэллики провалена", – так, например, посчитали союзники – люди Гэвина Монро – и слаженно отступили, из-за чего Эллисон и его соклановцы попали в окружение и были обречены. Однако зеленоглазый горец считал иначе. "Нет, я не проигрывал раньше, не проиграю и сейчас! Давайте, сволочи, попробуйте меня убить!" Некоторые братья по оружию Эллисона перед боем ели особые грибы, для того, чтобы не чувствовать страха, но юноша обходился и без хитростей. Его цель путеводной звездой висела за плечами врагов, и не существовало препятствий, которые остановили бы Эллисона на пути. – Ну, что встали, cyки! – выругался юноша. – Это вам не новые ворота, бараны! Там нет ничего, кроме мяса и костей! Вперёд! – Не сходи с ума! – Кайлен по прозвищу "Немой" почти не говорил, но смерть отца разрушила барьер, что окружал его голос. – Нужно сомкнуть ряды и выставить копья! – У них пики длиннее! Снесут враз! Нужно разделиться и попытаться связать кавалерию! – Нет, Эллисон! Отставить! – Иди к чёрту! Сам всех перебью! Эллисон убрал меч в ножны и поднял с земли алебарду, которую выронил погибший соратник. Несколько неуверенно он двинулся навстречу громыхающей коннице, но каждый шаг давался всё легче. Юноша побежал на врага. Кавалеристы поверить не могли, но безумный горец ничуть не страшился их сокрушительного удара. Они и не догадывались, что дело не в помутнении, а, наоборот, в просветлении. Эллисон считал, что его избрал сам Император. – Будь стойким! – проорал юноша. Как по чудесному заклинанию песчинки стали медленнее падать из одной части колбы в другую, словно наслаждаясь мигом торжества человеческой целеустремлённости. Ржут кони, лязгают пластинчатые доспехи, позади клич подхватывают горцы, взбудораженные отчаянной и бесстрашной выходкой. Шаг в сторону. Пика дюйм за дюймом проносится рядом с лицом Эллисона, раскаляет воздух так, словно к коже поднесли факел. Юноша забивает древко алебарды в землю и упирается ногой. Лезвие не рассекает полный латный доспех венценосца во главе клина, но выбивает того из седла. Время отдышалось и пошло дальше привычным темпом, а для Эллисона всё переплелось в одно невероятное слитное движение. Юноша выхватил меч, припал на колени и перерубил ноги лошади другого наездника. Поднялся, отскочил в сторону и вонзил клинок в подмышку кавалериста с занесённым для удара топором. Эллисон никогда в жизни не был так сосредоточен, как во время пляски между стадом стальных кентавров. Юноша бросился к затоптанному трупу короля и приподнял его, чтобы защититься от налётов смертоносной бури, что ощетинилась остриями пик и лезвиями мечей. Эллисон отпустил мертвеца, когда понял, что задумка выгорела, и клин имперцев увяз в шилтроне клана. Один за другим воины, что растоптали уже два похожих подразделения, встретили неожиданное сопротивление. Имперцы спешились и отпустили коней, чем создали ещё больше неразберихи на поле боя. – Отомстим! – кричали рыцари. Они размахивали мечами и рубили горцев, кое-как вооружённых и защищённых, но собратьев Эллисона будто зачаровали, и они сражались, несмотря на смертельные раны. Юноша налетел на врагов сзади и принялся колотить их по броне, хотя лезвие не прорезало прочную защиту. Эллисон повалил одного имперца и опускал шар-противовес на забрало, пока не выгнул его внутрь, а жертва не перестала корчиться в агонии. Следующий противник всё никак не мог попасть молотом по горцу, что перекатывался по земле. Рыцарь получил оглушительный удар мечом по шлему от Эллисона, но, как ни в чём не бывало, повернулся навстречу. Юноша попробовал проткнуть доспехи колющим ударом, но рыцарь вовремя уклонился. Он принялся самозабвенно вертеть молотом, так что уже Эллисону пришлось отскакивать и вертеться юлой, благо в кожаных доспехах делать это не в пример легче. Юноша ещё несколько раз попробовал уколоть рыцаря, но лезвие только проскальзывало, оставляя неглубокие зарубки. Эллисон перевернул и перехватил меч за незаточенную пяту. Хладнокровно ждал возможности вонзить гарду прямо в щель на шлеме противника, когда тот выронил молот и выгнулся дугой. Рыцарь упал на колени, и Кайлен вытащил окровавленный палаш из жертвы, салютуя Эллисону. – Спасибо. Не забуду! – именно Кайлен был тем горцом, которого чуть было не раздавили молотом. – Брось, я делал это не дл... – Эллисон не успел закончить, когда рядом возник очередной противник и бросился в атаку. Юноша отлетел в сторону, словно журавль, изображённый на гербе клана, и перешёл в наступление. Страшно проорал и кинулся на рыцаря. Эллисон сбил врага с ног и принялся неистово опускать меч-бастард, пока не смял шлем в кровоточащее месиво стали и плоти. Когда рыцарь затих, Эллисон поднялся на ноги. Последние кавалеристы бежали. Бросали оружие, избавлялись от лат и ловили лошадей, ещё не разбежавшихся в страхе. Юноша не преследовал их, а поискал глазами волынщика в центре шилтрона, что вновь собирался в хоть и поредевший, но колючий лес. – Играй! Играй так, чтобы все слышали! – Эллисон вскинул окровавленный меч в воздух. – Будь стойким! Свобода! Слава! Победа! Горцы подхватили рёв юноши, а звуки волынки остановили кланы, которые уже бежали с поля боя. Битва в тот день только разгоралась. 9 Никто и не узнал Эллисона, когда тот сбросил капюшон и присоединился к веселью. Бернарт устал травить байки, напился, сопел у костра, не обращая внимания на радостные крики и топот безумной пляски. Эдме пошла за подругами, чтобы те помогли оттащить однорукого медведя домой. Больше никто и подумать не мог, что могучий темноволосый горец с лучащимися изумрудами глаз, сломанным бойцовским носом и изрубленным лицом когда-то выглядел не лучше бродяги или беспризорника. Эллисон широко улыбнулся первой встречной красавице и повёл её в танце. Он раскручивал девушку, пока та не попросила поблажки. Красавица едва не упала, рассмеялась и попросила проводить домой. Эллисон подхватил кожаную флягу с зерновой настойкой и отправился следом. На самом деле Эллисон даже не слушал, что говорит новая подруга, просто ловил каждое мгновение жизни на родине и решал, что будет делать дальше. Ночь прошла замечательно. Эллисон даже задумался отказаться от мечты, зажить обыкновенно, как все люди вокруг, завести семью, растить детей. К утру дурман выветрился. "После смерти Дункана кланы так никого и не выберут. Всё сведётся к старой-доброй междоусобной грызне. На севере кроме смерти уже ничего не добьёшься, нужно продолжить путь. Южнее, в Тумобрию или Куэс. А может... чем чёрт не шутит, вообще уйти в Салимову Пустошь, к людям с бронзовой кожей! Там точно таких молодцов, как я, нет!" Эллисон сбросил тонкую руку девушки с груди, собрался и вышел в тишину посёлка на рассвете. "Приятно вернуться, но теперь пора прощаться. Навсегда". Эллисон направился в хорушни, чтобы разбудить и накормить ящера, но остановился как вкопанный. Он увидел призрака. Или того, кто был на него очень похож. Череп со сверкающими рубинами глаз, летел по дороге. Эллисон вздрогнул, зажмурился на миг, а потом снова открыл глаза. Время от времени ему всякое казалось. Шесть лет походов не прошли для здоровья бесследно. Однако чудо-юдо не исчезло. На всякий случай Эллисон добавил себе ещё и пощёчину. "Нет, не призрак и не сон". У черепа отвисла челюсть, и из пасти вырвалась плоскость яркого красного излучения, что обвела юношу от макушки до пят. На этом любопытство закончилось, и чудо-юдо полетело к центру поселению. Там череп разразился писком, что перерос в громовой голос, неожиданный для существа, у которого не было ни голосовых связок, ни языка. – Жители Шкошландии! Успехи ваших сыновей не остались незамеченными. Император всё видит, всё знает! Он призывает всех способных сражаться в возрасте от десяти до семнадцати лет на турнир. Победитель вступит в Небесное Воинство. Горцы, собирайтесь и приходите к горе Стилингстар через месяц. Взбирайтесь на вершину в полночь, и там, под бледным ликом полной луны, самый достойный станет Ангелом! Череп повторил призыв ещё несколько раз, пока не осталось никого, кто бы не слышал о невероятном событии. Потом летучее чудо разогналось и полетело прочь из деревни. Многие даже собраться как следует не успели и стояли в одном исподнем, ошеломлённые. Через пять минут уже было не до шуток о нижнем белье: разгорелись бурные обсуждения, жаркие споры и призывы. Некоторые мальчишки вырывали оглобли из изгородей, чтобы отправиться на турнир, но матери хватали детей и вели домой через силу. Последний подобный призыв произошёл несколько лет назад, когда эти яростные добровольцы пешком под стол ходили. Однако родители отчётливо помнили, что тогда никто из тех, кто отправился на Стилингстар, обратно не вернулся. Эллисон стал единственным, кто сохранил спокойствие посреди хаоса. Он сжимал в кулаке золотую аквилу. Цель была как никогда близка. 10 Гора Стилингстар некогда скребла небеса, но в древности Ангелы выбрали именно её и преобразили так, как им было нужно. "По крайней мере, так говорят легенды". Теперь от некогда грозного пика осталась аккуратная возвышенность с гладкой поверхностью на вершине, словно срезанной ножом великанов. Площадь внушительная и достаточная для проведения соревнований конных рыцарей некогда славной и богатой Страткладской Империи, не то что для пеших поединков тех, кто стремится в Небесное Воинство. Эллисон натянул поводья и прикрикнул на хорунта. Юноша спустился по склону одной из сестёр Стилингстар, что окружали укороченную родственницу. У подножия Эллисон вздохнул с облегчением. Юноша всю дорогу с содроганием думал о ночном кошмаре. О том, что может сорваться во время подъёма и погибнуть в шаге от мечты. Однако древние мастера позаботились, чтобы соискатели добрались до места проведения турнира. Каменщики опоясали гору вытесанной спиралью лестницы. Эллисон выпрыгнул из седла, сбросил со зверя все путы, что стягивали гордый свободолюбивый дух, а потом погладил по чешуйчатой голове, глядя в бездонные чёрные глаза. – Прощай, боевой товарищ. Ты верно служил двум хозяевам и заслужил свободу. Береги её, а мне пора. Мы не увидимся больше. Чёрный молча проводил Эллисона взглядом, но всё-таки не выдержал и зашипел вслед. Юноша повернулся, а ящер громко клацнул челюстями. – Не сомневайся, – улыбнулся Эллисон, – так и сделаю. Ящер развернулся и побежал устраивать новую жизнь в суровых краях, а Эллисон вздохнул и продолжил подъём. С каждым шагом к вершине сердце звучало тризной по соперникам. Юноша не собирался оставлять кого-то в живых. Он шёл убивать или быть убитым. Наконец последняя ступень и... Среди двух десятков соискателей юноша тут же увидел Кайлена и слегка пошатнулся. Эллисон был готов ко всему, но не к поединку с тем, кто стал ему верным братом по оружию за многие годы ожесточённых сражений. Кайлен тоже заметил прибывшего и застыл, так что Эллисон подошёл первым. – Тебя не должно быть здесь, – Эллисон с трудом подавил крик отчаяния. – Ты должен быть с братом. Юноша отдавал себе отчёт, что, возможно, придётся убить знакомого. Однако он и не дорожил кем-нибудь настолько, чтобы назвать такие отношения дружбой. Ровно до этого мгновения. – Ты был прав насчёт Аймила, – Кайлен же, напротив, взял себя в руки и говорил ровным голосом. – Он выступил против Гэвина. Я решил, что не буду участвовать в гражданской войне. Эллисону захотелось громко выругаться. – А что с твоим путешествием на юг? – Кайнел смотрел на Эллисона с тоской, он уже догадался, чем закончится разговор. Эллисон молчал и не [ну уж нет]одил слов. Потом всё-таки сжал зубы до скрипа и ответил: – Хотел в последний раз посмотреть на ту дыру, что раньше называл домом. Эллисон всё-таки решился и добавил: – Из всего людского дерьма, что я перевидал за всю жизнь, мне придётся убить именно тебя! Проклятье! "Звёзды!" – Эллисон посмотрел в ночное небо. – "Есть ли справедливость среди вас?!" На ристалище появились те, кто мог знать ответ. Летучие черепа проводили последних соискателей, а потом разлетелись к краям арены, немыми зрителями оглядывая горцев. Неподалёку в воздухе заплясали молнии, и во время самой яркой вспышки на Стилингстар появился ещё один гость. Некоторые горцы осенили себя знаками аквилы, другие просто раскрыли рот, Эллисон изо всех сил сжал золотого двуглавого орла на груди. Никто из соискателей даже представить себе не мог, что все рассказы и байки поблекнут при явлении полубога. Исполин в сияющих в свете луны доспехах превосходил ростом самых высоких на три-четыре фута, а руки и ноги его были гораздо шире мужского торса. На одном наплечнике Эллисон разглядел знак: серебристый круг в чёрном поле с кровавым крестом посередине. Меч Ангела, который не поднял бы и самый могучий из встреченных юношей богатырей, будто прилип к части доспеха, что защищала левое бедро. Однако самое впечатлительное – лицо. Сочетание бледной мёртвой плоти и железа. Лысая голова, усеянная рубцами. Металлическая челюсть без намёка хоть на один лоскуток кожи. Крепкие, большие, стальные зубы. Опаленные уши напоминали пеньки некогда могучих деревьев. Левый глаз с бельмом уже ни на что не обращал внимания, а глазницу пересекал свежий рваный рубец. Только одно око ещё жило на посмертном лике Ангела и мерило всех злобным взглядом. – Приветствую вас, горцы! Меня зовут Эврар. Я – маршал первой роты капитула Бледных Крестоносцев. Сейчас эти слова малопонятны, но один из вас усвоит их очень быстро! – Ангел Смерти говорил, не раскрывая рта. Звук доносился откуда изнутри или же наполнял собой ппространство – Эллисон никак не мог разобраться. Эврар обошёл и осмотрел каждого соискателя. Никто не выдерживал гибели, заключённой в клетку чёрного ока. Даже Эллисон нехотя отвёл взор. – Что ж, разница в возрасте невелика, – несколько спокойнее отметил Ангел Смерти, отчего звуки речи уже не резали слух. – Хорошо. Справимся быстрее. Не нужно разбивать вас на группы. Я ведь прав? Последний вопрос Эврар задал низкорослому горцу, если судить по килту – из клана Синклер, уничтоженного в начале войны. Рыжеволосый усатый парень только широко улыбнулся в ответ. – Да, ваше Небеснечество! – Сколько тебе лет, парень? Пятнадцать? – Мне столько, сколько нужно Императору! – нисколько не смутился рыжий горец. – Хм, – [ну уж нет]мурился Эврар. – У тебя нет противников ни в возрастной категории, ни по весу. Тебя, юноша, убьют, но я не обрадуюсь смерти такого кандидата и дам возможность уйти. – Тогда вам, Святой Дух, стоит отпустить остальных. Они мне и в подмётки не годятся! Ни по возрасту, ни по весу! – Хороший ответ, парень! Так держать. Я сделал всё, чтобы спасти твою жизнь, а поэтому спокоен и объявляю начало состязания. Помните, только один отправится со мной на небеса, а поэтому сражайтесь безжалостно. Кто прольёт кровь первым? Из строя горцев вышел здоровяк с невероятных размеров клеймором. – Ивар из клана Стюартов! – Ему противостоит? – Эврар снял с пояса клинок и тот заискрился ослепительным сиянием. – Эллисон из клана Грусов! Ангел Смерти отсалютовал поединщикам, и Ивар с медвежьим рёвом бросился на соперника. Эллисон отскакивал и кружился вокруг берсерка с клеймором, который становился только злее с каждой секундой. "Может быть, дикий гриб и сделал тебя бесстрашным, сравнимым в неистовстве с полубогами, но тело всё ещё человеческое", – когда уклоняться от атак стало тяжело, Эллисон наконец вытащил меч из ножен. Он взял бастард двуручным хватом за рукоять, незаточенную пяту и встретил яростный замах. Полетели искры, содрогнулись мускулы. Эллисон увёл клинок вверх, подобрался к противнику вплотную и ударил коленом в пах. Ивар прохрипел, выдохнул последний воздух и чуть было не выронил оружие. Эллисон отскочил в сторону и нанёс рассекающий удар, чтобы отделить голову соперника от тела. Ивар отбил выпад, но уже неуверенно. К следующему замаху он опоздал и повалился на землю с вспоротой глоткой. – Следующая пара! Как насчёт тебя, Синклер? – спросил Ангел Смерти. – Готов убить сразу всех, – повёл плечами рыжеволосый юноша. – Подходите, сукины дети! Роуэн ждёт вас! – Кайлен из клана Грусов. Сын мормэра и некогда предводителя всех воинов Севера вскинул палаш и тарч. Роуэн не стал дожидаться позволения Ангела Смерти, а сразу же накинулся на соперника, поливая того как из ведра бесчисленными ударами одноручных топоров. Неукротимый и стремительный, как горный ручей, Роуэн вертелся вокруг Кайлен, что не делал ни одного лишнего движения. Рыжеволосый горец отчаялся пробить несокрушимую стену, выкрикнул клич клана и напрыгнул на Кайлена. Сын мормэра не удивился и просто перебросил более лёгкого врага через себя. Роуэн ударился о камни, а Кайлен добавил сверху корзиной эфеса и разбил противнику нос. – Выбирай жизнь, – холодно предложил сын мормэра и отбросил топоры подальше, поддев носком. – Пощады, – завыл Роуэн, глотая кровь пополам с соплями. Кайлен повернулся, чтобы спросить решения Эврара, когда противник достал короткий нож из сапога. Кайлен ждал подобного, его нельзя было назвать новичком на поле брани. Кайлен резко развернулся, отсёк Роуэну кисть с зажатым ножом, а потом прекратил страдания юноши молниеносным ударом в сердце. – Пал, возможно, последний Синклер, – кивнул Эврар. – Горе побеждённым! Убийства продолжались. Арена потемнела от пролитой крови и наполнилась кусками отсечённой плоти и мертвецами, которых никто не оттаскивал в сторону. Судьба не сжалилась над братьями по оружию. Они встретились в финале. – Я убью тебя, – повторил Эллисон. Кайлен вздохнул и встал в среднюю стойку. Он выставил щит и меч вперёд, ожидая хода Эллисона. Тот поднял клинок к голове и навёл остриё на противника, постоянно меняя стойку правостороннего "Быка" на левостороннего, пока надвигался на Кайлена. Щитоносец выскочил вперёд, отвёл скользящий удар в сторону и рубанул наискось так, что Эллисон едва успел отскочить. Кайлен не останавливался, и схватка звонким эхо отразилась среди скал под одобрительные кивки Ангела Смерти. В один миг Эллисон перестал отступать, заревел и отбросил соперника, хотя это и стоило ему залитого кровью правого глаза из раны на лбу. Эллисон принялся крушить Кайлена с "Крыши" размашистыми и щедрыми ударами, которыми в былые годы удавалось перерубить человека от ключицы и до середины груди. Задумка сработала только отчасти, и Кайлен уже не так уверенно держал тарч. Эллисон не сломал ему руку, но порядочно измотал. Хуже только то, что он и сам уже устал махать мечом-бастардом. Они застыли на миг, чтобы перевести дух. – Сходитесь, – повелел Ангел Смерти. – Время не ждёт! – Разве... нельзя... принять... обоих? – сердце буквально выскакивало из груди Эллисона после неистовой атаки. – Я пришёл за лучшим. Как и многие другие мои братья сегодня – в десятках стран и на сотнях ристалищ этой планеты! Не тяните, иначе эту гору вы покинете трусами. – Будь стойким! – Кайлен атаковал, размахивая одновременно и щитом, и палашом. Эллисон устало защищался, пока наконец не опустил клинок слишком низко. Корзинка эфеса палаша врезалась ему в висок и ослепила на мгновение яркими звёздами. Эллисон выронил меч, рванулся назад, ощутил, как рвётся рубаха и плоть на груди, а потом вновь прозрел. Кайлен застыл в нерешительности на мгновение и дал возможность уйти. "Нет, я не могу проиграть!" – Эллисон взвыл и, несмотря на рану, набросился на соперника. Повалил его на землю, отбросил оружие и принялся избивать. – Получай, получай, получай! – с каждым ударом Кайлен терял человеческий вид. Эллисон понадеялся, что сможет убить незнакомца, но кулаки уже медленнее поднимались, чтобы сорваться вниз сминающим тараном. Он и не заметил, как по лицу побежали солёные капли. – Получай! Получай. Получай... – Эллисон упал и обнял брата по оружию, что отхаркивал кровь, чтобы не захл[ударить]ся. – Заверши начатое! – сказал как отрезал Ангел Смерти. – Отступись, – прош[оппа!]л Эллисон сквозь слёзы. – Я... я не могу это сделать. Отступись... прошу! – Нет, это... бесчестье. "Нет. Нет. Нет. Как же так?! Почему Император?! Я просто хотел служить Тебе! Зачем подвергаешь меня такому испытанию?! Что Ты хочешь увидеть?! Что?! Я всегда стремился к мечте! Стремился к Тебе! Но жертва... я не могу убить его! Только сейчас понял, что все его действия не жалость, и не сочувствие. А... уважение! Дружба! Боже, нет... что мне делать?! Что же ты за Бог такой! Почему я должен убивать ради Тебя?! Прочь, немое и глухое чудовище! Оставь меня!" Эллисон оторвался от избитого и истекающего кровью куска мяса, упал на спину. Так и лежал, пока Эврар не поднял обоих, как невесомые перышки. – Вы точно хотите стать Ангелами?! – прогудел Эврар. – Для это нужно отбросить все узы, перерубить все нити, что связывают вас! Мы не знаем страха, не знаем сожалений, не знаем пощады! И вы должны их забыть! Эврар, едва огонь не выдыхая, подхватил мечи с земли и вложил их в руки соискателей. – Заканчивайте! – Мечта, моя мечта... Мечта, – повторял Эллисон, схватившись одной рукой за лоб, который раскалился как свежая заготовка на наковальне. В этот миг Кайлен улыбнулся, повернул палаш и упал, проткнув себя своим же оружием. Эллисона будто молния ударила. Он опустился на колени и подхватил Кайлена с камней. – Нет! Не смей! Живи! Я не достоин! Живи! – Долг... в-выпл… выплачен… – выплевывая кровь, проговорил Кайлен. – Стре... стремись к... своей меч... Глаза сына мормэра закатились. – Нет! Не умирай! – Эллисон вытащил клинок из раны и попытался одновременно зажать кровоточащую рану и растрепать Кайлена, чтобы тот не засыпал. Эллисон не был лекарем и понятия не имел, что следует делать. Он бы сошёл с ума, если бы Эврар не оторвал Эллисона от единственного друга, кто отдал собственную жизнь ради воплощения мечты. – Всё! Он мёртв! Мёртв! – полубог встряхнул Эллисона как куклу. – Да, твой друг на самом деле лучше подходил на роль Ангела Смерти. Очень жаль, что он выбрал такой путь. А пока радуйся тому, что станешь десантником и поклянись, что никогда не предашь память об этом самоотверженном поступке. – Клянусь! "Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать..." Эврар постоял ещё немного, а потом добавил: – Порой Император подвергает нас испытаниям, которые могут показаться жестокими и бесцельными. Однако истина в том, что ничто в этом мире не проходит без Его внимания. Каждое мгновение наших жалких жизней наполняется смыслом только благодаря величайшему из людей, что жил когда-то под этими звёздами. Всегда помни о Его жертве, и о жертве твоего друга. Эллисон смахнул с лица кровь, слёзы и грязь. Перерождение прошло в муках. 11 "Твоё служение ещё не закончено", – эта мысль родилась где-то на границе сознания капеллана, звуком далёкой лавины, что набирала силу и стремилась смести всё на пути. Тук. Тук-тук. Тук-тук. Вдох-выдох. Вдох-выдох. – Ну и перепугал ты меня, Эллисон, чтобы тебя демоны Варпа заели! – воскликнул магистр. Капеллан открыл глаза. Бой вокруг завершился, и боевые братья окружили раненого духовного лидера. Капеллан попробовал подняться, но получалось с трудом. – Госпитальер! – закричал магистр на всех волнах вокс-связи. Капеллан обвёл взглядом мир вокруг. Визор послушно отозвался и наполнил изображение цифрами дальности до некоторых объектов, характеристиками оружия воинов поблизости и оценкой возможных угроз. Первая опасность на расстоянии семидесяти восьми метров, вторая примерно в шестидесяти девяти. Но это всё погрешность бездушной техники – ей трудно различить состояние врагов. Спустя мгновение последние зеленокожие испустили дух. Боевые братья срезали оркам скальпы, рубили головы, присматривались к костям, чтобы на досуге заняться резьбой. – Даже не пытайся подняться, друг, – посоветовал магистр. – Нагрузка на дополнительное сердце слишком большая. – Пусть службу начнёт мой ученик. "О самопожертвовании Императора", – капеллан прислушивался к себе, искал силы, чтобы поддержать юношу в череполикой маске. Молодой капеллан посмотрел на наставника, и Эллисон кивнул ему. – Братья, на колени! – с уверенностью начал молитву ученик. – Повторяйте за мной. Слово в слово! Бог-Император, смею ли поднять глаза, Смею ли коснуться Тебя, Приблизиться к Твоему могуществу, К славной жертве за род людской? Не покинь меня, Бог-Император! Даруй мне силу, с которой сокрушал Ты нечисть, Даруй мне стойкость, С которой принимал удары сыновей своих заблудших, Дай мне веру, отдать жизнь за близких, Следовать за Тобой до последних дней, Услаждаться светом слов, жаром сердца, Глаголом правды, изрекаемым устами совершеннейшими, Божественнейшими и сладчайшими! Аминь. Пришёл час. Взвыли сервоприводы доспехов. Капеллан, воплощение неуязвимого и всесокрушающего Императора на поле боя, вышел к пастве. Ученик поклонился с почтением и ушёл из центра внимания Ангелов Смерти. – Давным-давно я принял неверное решение, – произнёс Эллисон. – Стал жалким червём, способным только убивать и разрушать. Шёл за богатством, почётом, славой и не думал о жизнях близких. Однако я понял, как горько ошибался и заплатил за это самую высокую цену. Запомните, сила капитула не в самых лучших воинах человечества. Сила в братстве! В одиночестве и отчаянии вы станете просто убийцами, которыми полно Око, но вместе, только уважая и поддерживая товарища, превратитесь в несокрушимую стену на пути зла и станете верными сынами Империума. Пусть в своё время я повернул не туда, но, в конце концов, пришёл к истине. И сейчас я расскажу вам всю историю. Капеллан продолжил говорить, а пламя костров сверкало сквозь проплавленную дыру на груди. И даже ярость прометия не могла соперничать с огнём в душе Ангела Смерти.

Manitu (команда "Old School") - Grim (команда "New Wave"). Тема: "Битва с богом". Участники конкурса пишут рассказы о том, как обыкновенные представители того или иного народа бросают вызов существам, которые стоят на ступень выше, если сравнивать физические или интеллектуальные способности. Описание противоборства, поражения, унижения превосходящего существа или же, наоборот, невозможность такого соперничества. Вселенная Wh40k. "Manitu" Удары в спину чаще всего наносят те, кого защищаешь грудью. Голоса Голоса… Они где-то неподалеку, то уносятся подобно снежинкам при сильном ветре, то вновь обнаруживаются так близко, что казалось, эти двое разговаривают в соседней комнате. Их разговор, то превращается в нравоучение одного, то остается диспутом равных. - Я бы предположил что присяга…- первый собеседник, по голосу весьма молодой человек вдруг осекается, когда в диалог вступает его визави. - Присяга, верность, все это туфта. Данным щитом слабаки пытаются скрыть свою незащищенную душу. Слабый все равно предаст. Он найдет тысячу причин чтобы пойти против товарища. Он предаст друга во имя выгоды или своих идеалов. Слабый сдаст позиции. Он выкинет клятву верности из своих мыслей, он выстрелит в спину герою, который будет сопротивляться и вероятно ободрять слабого. - Но не во власти первого среди равных карать. - Почему же? Война разве окончена? Разве на Туле прекратила свое действие военная диктатура? Ваши мысли мой друг кажутся до того либеральными что если бы я не знал вас, предположил что передо мной очередной изнеженный аристократ. - Да я знаю. Он не отступит от своего решения. Бунтовщики бросили вызов системе. Они предали само звание человека- голос молодого человека чуть с хрипотцой, он откашливается, словно перед ним кто-то до того важный что необходимо держать марку и сгибать свою спину в угодливом поклоне. - Прежде всего они предали Господа, Бога нашего Вседержащего и Всепрощающего.- второй голос делает большие паузы, словно человек не желает вести диалог или он ему давно наскучил. -Лучшего из людей. Единственного и неоспоримого. Но дает ли ему право… - На месть? - На возмездие! Хотя в данном случае в сущности это одно и тоже. - А кто ему может помешать? Человек, который еще вчера отдал приказ уничтожить планету, человек который не подчиняется никому кроме Императора? Почему? Просто исходя из того что он смеет вершить суд, а его подчиненные не могут этого делать? -Предположим, он отдаст приказ. -Нет, он не сделает этого и потом ради кого? Ради предателей? Вот увидите мой юный друг, Магистрат отойдет в сторону. У меня такое чувство. Оно всеобъемлюще. И оно никогда не подводило. -Вы всегда были точны в предсказаниях Великий Инквизитор. - Может быть, ученик…мы будем рядом. Мы будем наблюдать. И если надо запишем что видели. *** Стук молотков нарастал и принцепс наконец разомкнул глаза. Он удовлетворенно кивнул. Снежные крошки, недавно барабанившие усталые веки, вдруг отступили. Снег, еще недавно носимый ветром, сейчас устало несся к земле. Вид величественный и от того страшный предстал перед человеком в серебряном силовом доспехе. Место, где еще вчера шел бой, где обугленные останки боевых машин перемешались с темными пятнами, трупами людей на снегу. Этлано. Место битвы. Место которое тысячу лет спустя назовут место скорби. Потомки создадут памятники, будут помнить, а сейчас это всего лишь земля орошенная сталью и гневом. Холмы, залитые кровью, холмы, где так и не пал Серебряный Орел, штандарт надежды, холмы с десятками тысяч павших. Погибших было так много, что санитарные команды не справлялись. Но погибшим еще вознесут свои почести. А сейчас предстояло другое действо. Старое как мир лекарство для победителей. Этот ритуал пришел на Туле из глубин такой древности, что даже самые древние скриптории и их скрижали упоминали подобные убийства лишь вскользь. Позорная казнь. Для бунтовщиков, предателей, изменников. Кресты. В долине Этлано их было немыслимое количество. Казалось все окрестности, все расчищенные после побоища, все более или менее свободные площадки были усеяны этими страшными Т-образными чудовищами. Битва закончилась и предстояло решить что делать с отступниками. Их оборванных, жалких уже лишенных защиты Темных сил содержали тут же. Тридцать шесть тысяч мужчин и женщин, когда то дававших присягу, а потом сделавших неверный выбор. Обагривших свои руки кровью детей и стариков. Пленных, гражданских. Принцепс сделал свой выбор. Он командир экскувиторов, последний кто из Серебряной элиты остался в живых там на площади Фема, давно шагнул на дорогу усеянную только вариациями мстительных желаний. Полыхающий город вечно снился ему, крики тех кого он должен защищать и не смог. Трупы несчастных и своих солдат взывали к отмщению. Погасшие навсегда глаза, крики боли навсегда застывшие в сердце. Стук молотков не утихал. Вот показалась небольшая процессия местных проповедников в черных как смоль одеяниях. Они начали песнь с обличения грешников. Их на миг нарушил лишь рев танковых двигателей, редкие хлопки шедшие от реактивных двигателей авиации поддержали бронированные машины. Инверсионный свет в синем с проплешинами облаков, небе Туле показался и был немедленно накрыт темным облаком. Древние говорили, что после тяжелых боев обычно начинаются самые сильные дожди. Да сейчас глубокая осень вносила коррективы, вместо дождя шел легкий снег что несся к земле то грубой крошкой, то вдруг сменялся невероятно красивыми громадными белыми хлопьями. Худой изможденный человек в серебряном силовом доспехе стоял сейчас в одиночестве и смотрел на продолжающуюся работу. Принцепс вспомнил монолог Магистрата, перед деянием. Тогда офицеры штаба оставили их вдвоем. Командующий все также как и всегда рассматривал огромную голокарту которая играла в темноте мириадом огней. Чудо Механикус искажало лицо Диктатора, придавая его лицу какие-то инфернальные черты. Наконец Магистрат повернулся к принцепсу. - Мне доложили о приготовлениях.- он внимательно всмотрелся в лицо командира экскувиторов.- Вы думаете, это облегчит ваши страдания?- управляющий сектором, казалось, первые за их знакомство отвел взгляд, но продолжил свой монолог.- Или воскресит павших? Первый из экскувиторов молчал. Магистрат медленно подошел к соседнему столику где [ну уж нет]одился графин с вводом и погодя продолжил. - На мне много грехов, но в данный момент я не буду препятствовать вам. Как никогда не ставил под сомнения ваши действия. Вы верный солдат и опытный командир, принцепс. Но то что вы сделаете еще больше искалечит вашу душу. – Военный управляющий сделал паузу, после чего налил стакан воды из графина- Не делайте шаг в бездну. Не становитесь мной. Принцепс все также молчал. Он был подобен статуе Императора при храме Всех Святых. Его невидящий взгляд был устремлен в командующего. Магистрат тяжело вздохнул. -Делайте что должны. Но это не излечит вас. *** Первые крики и мольбы о помощи разрезали воздух ровно в полдень по местному времени. Кричал совсем еще мальчишка в рваной замызганной одежде. Восьмиконечная звезда затейливо вырезанная на лбу уже потеряла свои размашистые формы и была обожжена имперским тавро. Этот парень был первый из приговоренных. Сейчас он выл от страха, дикой боли и от невыносимого безразличия окружающих палачей. С него сняли одежду. Уложили на землю. Попытки сопротивляться были немедленно пресечены опытными палачами. Широко растянули худые как палки руки. После чего один из экзекуторов вбил первый деревянный кол в ладонь. - И не будет пощады… Дикий невыносимый крик вознесся к небесам. Вознесся и рухнул вниз придавленный куском ткани что была обмазана елеем и воткнута в глотку несчастного. Заботливый и торопливый исповедник уже обмазывал мальчишку верными и чистыми символами Империума. Палач бывший рядом уже привязывал искалеченную руку , чтобы израненный не смог соскользнуть с креста. Вот и человек в черной тоге с имперскими символами уже зачитывал краткий приговор со стандартными фразами. Регламент соблюдался и в нем не должно было быть отступлений. Менялись лишь имена. Возраст несчастного сейчас не играл никакой роли. Сердца всех участников действа в тот момент были черствы, все чувства слишком подавлены своими несчастьями. Милосердия, милосердия или на худой конец скорой смерти, вот о чем мечтали предатели. Но в глазах тех кто сейчас привязывал их к столбам, забивал колья в руки и ноги не было ни того не другого. Исповедники, двигающиеся между приговоренными кричали о естественном роке и о вечных страданиях обрушившихся на предателей. Но основной ужас нес сухой треск разбиваемых человеческих костей. Он казалось, наполнил все пространство вокруг. И не было у него не начала ни конца. Все больше и больше воплей лилось ото всюду. Обреченных, несчастных отступников. Судьба всегда возвращает бумерангом долги. Она настигла тех безумцев, что предали Императора. Была ли это божественное провидение, вера в Него, которая направляла палачей. Или это было просто то, что всегда питает человечество и позволяет ему выживать посреди бесконечного темного космоса. Месть. А неутомимые писцы ставили отметки на голопланшетах. Десять тысяч, двенадцать… И не будет пощады… Когда палачи делали необходимую передышки, они направляли свой взор на человека на холме. Но не [ну уж нет]одя в его движениях намека на всепрощающую и милосердную смерть, продолжали свою тяжелую работу. Боль, нарастающая в руках приносила невыносимые страдания. Древние знали толк в казнях. Древние дали все те преимущества, все те пороки что сейчас использовал человек. Спустя десятки тысяч лет. У людей Терры всегда было чему поучится. К вечеру было все кончено. Тысячи висели на крестах. Тысячи с раздробленными костями, с кляпами чтобы своими воплями не взывать к милосердию и не размягчать жестокие души. Император сказал свое слово. Через своих представителей, конечно же. Как всегда. Отдавший приказ человек в серебряном силовом доспехе взирал на деяние рук своих. С того момента как он открыл глаза, он не сделал ни движения. Казалось принцепс всматривается туда где полыхал багровый прилив, освящая кровавым светом холмы. Солнца планеты медленно плыли к горизонту, чтобы когда-нибудь вновь вернутся. Когда-нибудь. "Grim" Ещё одна "Городская Легенда", которую продолжает этот рассказ. Победа Тысячеликий Город горел. Едкий дым жег глаза и драл горло. Хара сглотнул соленые слезы и робко взглянул на огромную фигуру десантника перед ним. Затрещина сзади тут же бросила его на колени, в голове зазвенело. - Не смей подымать глаза на лорда Сянь Чжуна, животное! - голос конвоира дрожал от ненависти. Хара сжался, ожидая нового удара, и тот не заставил себя ждать. Рот наполнился кровью. Хара понял, что лежит на растрескавшейся мостовой. - Хватит, Цзычен, - раздался сверху спокойный голос. - Он что-то хотел сказать, так пусть говорит. - Благодарю, мой лорд, - прохрипел Хара, с трудом вставая на четвереньки. Язык слушался плохо. Правый глаз ничего не видел. Мысли в голове двигались словно сонные черепахи, он с трудом вспомнил, зачем вообще вымолил встречу с повелителем Воинства Восьми Небес. Плохо, очень плохо. Если он хочет выжить, ему нужно соображать хорошо и быстро. - Я знаю, что вы хотите убить Градоначальника и забрать его череп, - начал Хара. - Вам не справиться просто так. Но я могу помочь. - Ты не можешь помочь даже самому себе, - в голосе Сянь Чжуна послышалась скука, и сердце Хары похолодело от ужаса. - Я делец, я торговец, я торгую редкостями, - зачастил Хара, не желая упускать свой призрачный шанс. Дивясь собственной дерзости, он вновь поднял взгляд на лорда и достал из-за пазухи свое последнее сокровище. - Жемчужина с заклятьем. Ее нужно проглотить, и она приведет вас к величайшему триумфу! Подарит вам победу в битве с повелителем города! - Подарит? Победу? - Сянь Чжун презрительно скривился и впервые взглянул в лицо пленнику. - Только слабый примет победу в дар. К остальным его. - Не дар, не дар! - воскликнул Хара в отчаянии, когда сзади его схватили руки Цзычена и вздернули на ноги. - Просто прием, военная хитрость! Война - это же путь обмана! Сянь Чжун жестом остановил своего воина. Он прищурил и без того узкие глаза и опустился на одно колено перед Харой. На лице десантника появилась печальная улыбка, выглядящая на изрубленном шрамами желтом лице столь же жутко, сколь и неуместно. - Прислушайся к своему пылающему городу. Он кричит тебе, что война - это радиоактивный пепел. Это красная грязь под ногами, это мертвые герои на выжженных полях. Это бессмысленная жестокость, что мы творим здесь, и она прекрасна в своей прямоте и честности. Хара впервые понял, что его смерть уже неминуема. Кристальная ясность судьбы заставила отступить терзавший его ужас. - Градоначальник - олицетворение течения времени. Тысячеликий Город существует во всех временах, это чистое поле, это деревня, это промышленная зона, это руины и это пылающие здания одновременно, прямо сейчас, - Хара оскалился, демонстрируя окровавленные и обломанные зубы. - Слышишь, лорд? Твоя война - это просто страница в бесконечной книге, которую пишет Градоначальник. Ты содействуешь Владыке Перемен. Все меняется, и потому бессильно перед лицом времени. - Война, - улыбка покинула лицо Сянь Чжуна и он с тихим шелестом вытянул из ножен короткий клинок. - Война никогда не меняется. И поэтому я принес ее в это гнездо лжи. Сянь Чжун неторопливо поднимался по обсидиановой лестнице к запечатанным вратам дворца Градоначальника. Отсветы пламени, пожирающие здания у него за спиной, отбрасывали тысячу пляшущих теней на массивные металлические створки. Ровное сияние колдовских рун, скрепляющих врата, освещало лицо лорда, превращая его в маску мертвеца. С каждым шагом повелителя Воинства Восьми Небес бушующее людское море на площади затихало, и когда Сянь Чжун повернулся, чтобы взглянуть вниз, мертвую тишину нарушали лишь гудение пламени да далекие крики. Лорд окинул площадь взглядом. Каждый человек смотрел на него: воины - с нетерпением, словно псы в ожидании кормежки, пленные - с жалкой смесью страха и робкой надежды. Сянь Чжун негромко рассмеялся. Надежда всегда шагала рука об руку со страхом. Надежда выжить порождает страх смерти, и, пожалуй, угодна Кровавому Богу в той же мере. Только вот для овцы на бойне бесполезны и страх, и надежда. - Вселенная дарует человечеству тысячи благ! - взревел Сянь Чжун, и его могучий голос разнесся над площадью. - Человечеству нечем ответить вселенной! Его восхищал этот момент - последняя секунда перед кровопролитием. На глазах жертв проступают слезы, хотя они все еще и цепляются за надежду. Руки убийц перехватывают удобнее влажные рукояти ножей. Время останавливает свой бег, переводит дыхание, зная, что вот-вот понесется галопом. Сянь Чжун сорвался с пояса голову убитого недавно торгаша, бросил ее вниз и взревел: - Убивай!!! Голова подпрыгнула на второй ступени и покатилась дальше. Над толпой пленных пронесся первый вздох, словно они услышали какую-то нежданную горькую весть. Лица воинов ощерились улыбками. - Убивай!!! Взревели первые цепные клинки. Закричали первые жертвы. - Убивай!!! Убивай!!! Убивай!!! Площадь погрузилась в хаос. Кровь лилась ручьями, а обезумевшие от страха жители Города в панике и давке убивали друга не хуже, чем клинки Воинства Восьми Небес. Врата дворца за спиной лорда тревожно загудели, а голубое сияние рун сменилось тревожным грязно-розовым мерцанием. - Убивай!!! Убивай!!! Стон рвущегося металла за спиной заглушил даже рев Сянь Чжуна. Покрытые кровью с ног до головы, воины Восьми Небес резали последних выживших горожан. - Убивай!!! Последний пленный упал замертво. Голова торгаша докатилась до основания лестницы, стукнулась о сапог Цзычена, и тот удивленно обернулся. Искореженные створки врат распахнулись настежь, а померкшие руны сочились кровью. - Цзычен, Монфор, Вэнь Сю, Гоин, Мартино! - Сянь Чжун жестом приказал пятерке своих Избранных следовать за ним и первым шагнул под темные своды дворца. Сгорбленный одноглазый старик с изуродованным лицом приближался к десантникам шаркающей хромой походкой по бесконечно длинному коридору. Он был покрыт кровоточащими ранами. Грудь калеки закрывала растрескавшаяся кираса силовой брони, в остальном же он был совершенно гол. - Вот и первый защитник дворца, - с кривой ухмылкой произнес Цзычен. Избранные расхохотались. - Как бы нам пробиться сквозь такую охрану, - добавил Мартино, и хохот грянул с новой силой. Твое имя затеряется в потоке времени. Старик только сейчас заметил приближающихся десантников и замер как вкопанный. Близоруко сощурившись, он вгляделся в приближающиеся силуэты, и вновь захромал им навстречу, протягивая вперед дрожащую руку. - Стойте… - шепот калеки был едва слышен. - Стойте… - Лорд? - Монфор расстегнул кобуру болт-пистолета и вопросительно посмотрел на Сянь Чжуна. - Как знаешь, - ответил повелитель Воинства Восьми Небес и прошел мимо старика, даже не обратив на того внимания. Громыхнул выстрел, и многократное эхо заметалось по стенам коридора. Старые раны бывают смертельны. Громыхнул выстрел, и многократное эхо заметалось по стенам коридора. Раскаленный снаряд прошил нагрудник Монфора, сломал ребра и прогрыз себе путь к основному сердцу. Пару секунд десантник еще двигался вперед по инерции, но ноги перестали его слушаться, и он упал на металлическую решетку пола. - Апотекарий! - крик прозвучал будто сквозь толщу воды. Монфор с трудом перевернулся, мысли путались, он не понимал, где [ну уж нет]одится. Над головой тянулись бесконечные переплетения труб и кабелей, хотя он ожидал увидеть каменный потолок коридора. В глазах потемнело. Второе сердце не справлялось с нагрузкой. Как же глупо - умереть в первом же бою после перевода в штурмовое отделение. Монфор тряхнул головой, отгоняя бред. Это уже происходило, много лет назад, и не может происходить сейчас. - Так, держись, сознание не теряй, - над ним склонился десантник в белой броне. Амальрик, точно. Он его тогда вытащил. Монфор почувствовал укол в шею. Инъекция обезболивающего. Послышался визг пилы, вгрызающейся в треснувший нагрудник. Приглушенное ворчание Амальрика. - Прости, брат, - апотекарий наклонился к самому лицу Монфора. - Основное сердце уничтожено. Осколки вошли во второе сердце. Тебе осталось минуты две, я бессилен. Не может быть. Монфор попытался закричать и не смог. Дыхание превратилось в сиплый хрип. Время разрушает творения рук человеческих. Дыхание превратилось в сиплый хрип. Вэнь Сю почувствовал, что задыхается. Десантник оперся рукой о стену и попытался прокашляться, но стало только хуже - аугметические легкие начали издавать ритмичные щелчки, сбивая дыхание окончательно. Вэнь Сю опустился на одно колено. Щелчки превратились в жужжание. Мигающая оранжевым руна на дисплее визора сообщала о критическом износе имплантированных легких. Бред. Он получил эту аугментацию считанные месяцы назад, после того как защитники Тысячеликого Города в отчаянии пустили ядовитый газ в штурмуемый Воинством Восьми Небес жилой квартал. Имплантат был абсолютно новый. Однако руна, уже поменявшая цвет с оранжевого на красный, сообщала об обратном. В груди глухо хлопнуло, и ребра пронзила острая боль. Вэнь Сю оперся рукой об пол, и заозирался вокруг, в поисках соратников. Тактические руны лорда, Цзычена, Монфора и Гоина поочередно погасли. Коридор пуст. Со временем ты можешь стать тем, кого ненавидишь. Коридор пуст. Гоин остановился, оглядываясь. Только что и лорд, и остальные Избранные были рядом, и вот их нет. - Лорд Сянь Чжун? Цзычен? - вокс ответил десантнику лишь шипением статики. Переключение каналов не дало никакого результата. - Монфор? Вэнь? Осторожные шаги керамитовых сапог за углом заставили Гоина заткнуться и насторожиться. Из-за поворота показалась массивная фигура десантника с золотым крылатым черепом на нагрудной броне. Лоялист застыл на месте, увидев Избранного, и дал возможность себя рассмотреть. Веер из семи мечей на красном поле. Восьмая рота. Шестое отделение. На геральдическом щитке у правого плеча красовалась черная девятка. Неизвестный десантник принадлежал к ордену Тысячи Порезов - ордену, который взрастил самого Гоина. Более того, лоялист служил в той же роте, в том же отделении, и носил тот же самый порядковый номер, что и Гоин в свое время. На короткое мгновение десантника-ренегата пробрала неуместная обида. Он активировал силовой клинок и бросился на имперского пса. Противнику был ловок и быстр, но ему не хватало опыта. Увернувшись от первого размашистого удара и заблокировав второй, Гоин толкнул лоялиста в стену, разбил линзы его шлема об выступающий камень кладки. Колющий удар, который должен был пригвоздить имперца к камням, высек лишь искры - тот молниеносным движением ушел в сторону, и сорвал с головы ослепленный шлем. На Гоина глядело его молодое отражение. Меньше шрамов, меньше морщин, меньше седины в волосах. Давнее воспоминание выбралось из глубины памяти. Он был в этом месте, он уже бился здесь и вышел победителем. Что ж, если это уловка Градоначальника, то неудачная. Его молодой двойник осторожно пошел навстречу, держа меч наготове и ловя взглядом каждое движение неприятеля. Издав глухой рык, Гоин атаковал свою копию. Удар, второй, третий. Голубые искры, высеченные при очередном парировании, попали в глаза лоялисту, заставив его вскрикнуть от боли и зажмуриться, а в следующее мгновение меч Гоина с шипением снес имперцу голову, щедро окропив кровью каменную стену и пол. - Что за жалкая попытка! - воскликнул Избранный и рассмеялся. Эхо хохота заскакало по опустевшему коридору. Неизвестно откуда взявшийся ветер сдул толстый слой пыли с пола. История циклична. Неизвестно откуда взявшийся ветер сдул толстый слой пыли с пола. Грязно-синие гобелены с вышитым символом Тзинча заволновались на стенах. Цзычен [ну уж нет]мурился. Мало того, что он потерял остальных, оставил своего лорда, так он еще и… заблудился? С тихим стоном десантник зажмурился и помотал головой. Какой-то бред. Здесь одна дорога. Они зашли в ворота, прошли по прямому коридору, повернули направо, потом налево. Все! Цзычен с раздражением ухватился за ближайший гобелен и с треском сорвал его. Нужно вернуться к вратам. Цзычен развернулся и выругался. Вернуться в одиночестве, даже не побывав в бою - позор. Он вновь развернулся и решительно зашагал в прежнем направлении. Повернул налево. Неизвестно откуда взявшийся ветер сдул толстый слой пыли с пола. Грязно-синие гобелены с вышитым символом Тзинча заволновались на стенах. Цзычен [ну уж нет]мурился. Человек бессилен в течении реки времени. Сянь Чжун шагал по лабиринту дворца Градоначальника. Свита покинула его, уничтоженная колдовством. Сам лорд непрестанно чувствовал давление чуждой силы, но Кровавый Бог хранил тело и душу своего чемпиона. Повелитель Воинства Восьми Небес миновал бесконечные коридоры, пересек ветхие мосты над бездонными пропастями, поднялся по тысячам ступеней десятков лестниц. Сянь Чжун потерял счет времени. Впервые с начала вторжения его посетили сомнения. Легко проливать кровь, когда твой враг понятен, когда он [ну уж нет]одится на расстоянии удара или хотя бы выстрела, но когда ты не можешь даже добраться до него, появляются непрошенные мысли - а можешь ли ты вообще его победить? - О, Кхорн, покажи же мне путь к моему врагу! - заорал Сянь Чжун, когда вышел в очередную пустую залу дворца. Кхорн не ответил ему, и лорд знал, почему. Когда он обезглавил ничтожного торгаша, пытавшегося выкупить свою жалкую жизнь, он не удержался и забрал проклятую жемчужину себе. На всякий случай, только ради перестраховки. Истинный и преданный слуга Кровавого Бога не позволил бы посеять слуге обмана сомнения в своей душе, а Сянь Чжун позволил. Поэтому Кхорн отвернулся от его свиты. Поэтому он не помогает ему самому. И хотя Кхорн хранил душу и тело Сянь Чжуна, на экипировку лорда его благословение не распространялось. Реактор силовой брони пришел в негодность, сервоприводы перестали работать, системы износились и отключились, броня потрескалась и развалилась - осталась лишь истерзанная временем кираса, остальное пришлось выбросить. Оружие затупилось, заржавело, рассыпалось в прах. Очередная ветхая лестница обрушилась, когда Сянь Чжун ступил на нее. Падение вышибло из него дух, покалечило ноги. Падающие сверху камни переломали ребра и плечи, а кусок металлических перил глубоко и страшно рассек лицо, лишив правого глаза. Титаническим усилием воли Сянь Чжун выбрался из-под обломков и обнаружил себя в очередном сером коридоре. Отчаяние захлестнуло бывшего чемпиона Кхорна с головой. Амбициозная цель, которую он перед собой поставил, привела его к полному краху. Он не может погибнуть в бою. Он не может даже убить себя сам так, чтобы это было угодно Кровавому Богу. Сянь Чжун раскрыл ладонь и посмотрел на переливающуюся всеми цветами радуги жемчужину с заклятьем, которую он чудом сохранил в своих скитаниях по необъятному дворцу. “Она подарит победу” - так, вроде, сказал вечность назад тот жалкий пленник. Сейчас великой победой будет просто выбраться из этого проклятого лабиринта, который безумцы назвали дворцом. Сянь Чжун бросил жемчужину в пересохший рот и с трудом проглотил ее. В дальнем конце коридора словно бы отворилась дверь. Забрезжил свет цвета живого огня. Послышались крики. Сянь Чжун с трудом поднялся и захромал к выходу.

О выставлении оценок. Да, оцениваем друг дружку. Такие дела. Ставьте объективно, насколько вы понимаете это слово. О дробях. Буду благодарен за целые числа, но если никак иначе, то только одна цифра после запятой. Я подготовил себе почву на будущее. Если когда-нибудь возьмусь. Небольшая компашка для одной моей инквизиторши: Имперский демонхост Закон и художник, который воплощает всё, что рисует. Внимание-внимание! Завтра в 1800 - завершаю приём рассказов. Если вы не успеваете - ничего страшного. Потом выложите отдельно, а мы почитаем. А сегодня ещё пара дуэлей.

В прошлом году увидел, что Ламер пробудил раздел к жизни. Решил вернуться. Внезапно сочинительство стало лёгким. Надеюсь, друзья, подобные фестивали и капустники станут проходить чаще. Авторы на форуме есть. И это прекрасно!

"Воспитанная девушка". Knijnik. 7. Хор кастратов я запомню надолго. Довольно смешной анекдот посреди адового ужаса, который я дальше прочитал. Нет, рассказ в порядке. Есть небольшие ошибки, погоды не портят. Просто интрига такая… мерзкая. Фу. Зато атмосферно и показывает жизнь Империума без прикрас. "Нуль-город". Dammerung. 9. Иная жизнь в совершенно ином месте, в которой старый морской волк Джерат освоился как никто. Всё-таки иногда приятно увидеть иных персонажей в литературе по Вархаммеру, отличных от фанатиков Империума или лютых маньяков культов Хаоса. Вот и здесь человек полностью свободный от помыслов, что будоражат умы приведённых выше личностей. Близкий по размышлению к читателям. Что же до истории. Она замечательна завязкой и развитием событий. Действие смачное и богатое. Персонажи яркие и запоминающиеся. Развилка жёсткая и тяжёлая для главного героя. Но финал… Не люблю открытые концовки. С ними замысел писателя сложно понять. Рассказ Dammerung понравился больше. Потому что он больше, в него мастерски вплетены запоминающиеся герои, острые диалоги, крышесносный экшн и отличная история, подпорченная только открытой концовкой. "Закат Аполиона III". davvol. 8. Надо было писать в соавторстве. ;) Наши с davvol'ом рассказы переплетаются. Замечания, кроме небольших ошибок, касаются того, что инфицированный всё ещё ощущает себя личностью, а такого в бэкграунде вроде бы не было. Понятно, что без этого не было бы интриги, но всё равно странно. "Лекарство". Darj1240. 10. Непредсказуемая история. Каждый новый отрывок добавляет замысловатые кусочки, но до последнего не знаешь, что изображено на мозаике. Автор мастерски раскручивает клубок интриги, несмотря на небольшой объём рассказа. Рассказ Darj1240 понравился больше. Яркие образы, хороший простой язык, витиеватой спиралью закрученный сюжет. "Реинкарнация Аохара Кадеша". Rommel. 10. С первых строк воображение автора поражает. Вот это МАСШТАБ! Проходит немного времени, и я снова восклицаю. На этот раз "ЦВЕТ"! Насколько всё-таки ярко передана любая мелочь, подмеченная чутким взглядом автора-создателя. Ещё немного и, наконец, слово с маленькой буквы – ирония. Индийцы, которые поменялись местами с британцами – это забавно. Однако автор обманул меня. Каждое слово, которое он поместил в рассказ – великое. ИРОНИЯ окончания превосходна. "У каждого свой праздник". Sangvinij. 8. Крепкий рассказ, посвящённый жизни в Комморре. Очень бережное отношение к бэкграунду. Действующие лица ровно такие, какими читатели и привыкли видеть друкари – помешанными на насилии эстетами. Эрзаэтта, соблазнительная и смертоносная, персонаж не менее запоминающийся, чем другие ведьмы Сангвиния. Победитель – "Реинкарнация". До чего же всё-таки крепкая работа. Восторг и память надолго. Сангвиний, ты старался. "У каждого свой праздник" – лучший твой рассказ, но Rommel на этот раз прыгнул выше головы. "Допустимые потери". Baribal. Хороший рассказ. Злой, очень в духе вселенной. Было приятно подуэлиться с такой работой. Из замечаний – отсутствие боевых действий, точнее отсутствие фокуса на экшене. А уж описывать войнушку автор "Золотой Клетки" умеет. Ещё не хватило деталей ни главным героям, ни их врагам, ни миру вокруг. Запомнились только механикумы. Надолго останутся в памяти. Очень хорошее начало. Приятно такое читать. Да, кстати, пока не появятся все рассказы, пишем оценки сюда.

Давай-давай, Йорик! Я верю в тебя!

С радостью сообщаю, что конкурс "Old school vs. New wave" начинается. Уже сейчас вы можете ознакомиться с новыми рассказами признанных мастеров, Baribal'a или Rommel'я. А в течение пары дней появятся работы Manitu и AN_XI! Спешите прочитать и оставить отзывы!

С радостью сообщаю, что конкурс "Old school vs. New wave" начинается. Уже сейчас вы можете ознакомиться с новыми рассказами признанных мастеров, Baribal'a или Rommel'я. А в течение пары дней появятся работы Manitu и AN_XI! Спешите прочитать и оставить отзывы!

Учитывая, что это только начало, конкурс удался. Спасибо, друзья! Теперь можно и почитать.

Baribal (команда "Old School") - CTEPX (команда "New Wave"). Тема: "Последний рубеж". Участники конкурса пишут рассказы о последнем героическом противостоянии главных героев. Вселенная Wh40k. "Baribal" Допустимые потери Сквозь стену ливня, терзавшего пожелтевшую листву кленов центрального парка, проступили серые очертания планетарного Инфонария. Поеживаясь от утреннего холода лейтенант Уильям Роджерс разглядывал роскошное крыльцо с нетронутой войной колоннадой, когда связист передал сообщение о выдвижении в район проведения операции крупных сил противника. Офицер обвел взглядом толстые обшарпанные стены, усеянные темными провалами окон, и счел вынужденное укрытие достаточно надежным. Тогда еще он был настроен оптимистично. – Забаррикадировать центральный вход! Рик, лазпушку к панорамному окну правого крыла! Фиро – левый фланг за тобой. Унтер-офицеры переглянулись – несмотря на юный по их меркам возраст, лейтенант разбирался в военной науке и не отличался чванливым нравом, присущем выпускникам академий. Конечно они предпочли бы идти на задание с бывшим командиром взвода – старлеем Карио, но тот пал смертью храбрых пару месяцев назад – в первый же день «Салаамской жатвы». Кто знал тогда, что небольшое восстание в одном из аграрных секторов планеты выльется в полномасштабную войну, которая превратит величественную столицу системы в город-призрак. Устроив узел связи около позиции сержанта Рика лейтенант направился вглубь здания. Пройдя мимо резной деревянной регистрационной стойки Инфонария Уильям остановился перед широкой лестницей. Один пролет, гордо восходил ко второму этажу главного зала. Там хранились экземпляры книг – как бумажных, так и на более привычных электронных носителях. Нескончаемая река архивариусов когда-то стекалось сюда со всех планет системы, чтобы лицезреть подлинники томов, написанных тысячелетия назад на Священной Терре. Но лейтенанта и его командование интересовали не эти реликвии. Офицер миновал украшенный мозаикой центральный вход в библиотеку, зашел в неприметное подсобное помещение и спустился по узкой лестнице. – Что здесь... у вас? – неуверенно обратился Уильям к высокой фигуре в красном балахоне, замершей в дальнем конце облицованного звукоизолирующими панелями холла. За время брифинга на флагмане, десантирования и стремительного марша до места назначения офицер так и не решил, как ему следует обращаться к адепту Бога-Машины. Естественно, ему уже приходилось работать плечом к плечу с техножрецами, но обилие аугметики, гусеничный движитель, заменявший жрецу ноги, и копошащийся вокруг рой миниатюрных крабообразных сервиторов указывали на высокий статус приданной отряду «шестеренки». – Сколько вам нужно времени? Нависший над зеленым экраном главного когитатора жрец не удостоил лейтенанта поворотом головы. Единственным признаком, что присутствие офицера заметили, было тихое жужжание приводов механизма фокусировки камеры ближайшего сервитора. Уильям терпеливо ждал ответа, надеясь, что адепт производит вычисления, а не просто игнорирует его. – Тринадцать часов тридцать минут. Вероятность – восемьдесят семь сотых. Погрешность - плюс-минус тридцать минут. «Полчаса. Человек сказал бы так...» - машинально отметил лейтенант и [ну уж нет]мурился: – Нельзя ли побыстрее? Мне сообщили, что в нашу сторону движутся крупные силы еретиков... Динамик адепта не передавал эмоций. Жрец будто нехотя выплевывал слова готика, бесполезные для существа, привыкшего общаться двоичным кодом: – Протоколы безопасности инфохранилища активировали систему перекодировки. Синхронизация с духом машины когитатора – два часа. Криптоподбор ключа – пять часов. Перекодировка данных – два часа. Установка трансмиттера орбитальной связи – один час тридцать минут. Передача массива данных – три часа. Речь оборвалась. Уильям стоял, перетаптываясь в нерешительности, но слуга Омниссии хранил молчание. Он озвучил необходимую информацию и больше не считал нужным тратить энергию на работу динамиков акустической связи. Офицер вздохнул и вышел из хранилища через массивную круглую, напоминающую ворота шлюза, дверь. *** Прошло три часа, за которые взвод успел организовать оборону здания, прежде чем на расположение гвардейцев наткнулся авангард повстанцев. Попав под огонь из укрытия, противник отошел, оставив на площади перед зданием десяток трупов. Через полчаса из ближайшей парковой рощи раздались хлопки – по позиции гвардейцев начали работать переносные минометы противника. *** – Сержант, потери? – Уильям пытался перекричать разрывы мин. За прошедшие пять часов это была третья «передышка» между волнами атак. Противник были отброшен назад и снова проводил артподготовку. – Восемь убитых, дюжина раненных. Пятеро – совсем хреново. Полвзвода выведена из строя, лейтенант. – отозвался Рик. Он занял позицию у оконного проема и менял батарею лазгана, вжимаясь в стену в попытке укрыться от осколков. Вражеские минометы кустарного производства били не точно, но свою работу делали – гвардейцам пришлось оставить левый корпус здания, после обрушения фасада, похоронившего под завалом капрала Фиро. – Не то, чтобы нам припекало задницу, сэр... Но я был бы не против, если бы вы поторопили «шестеренку». Уильям [ну уж нет]мурился. Он понимал, что проще заставить чайник быстрей вскипятить воду, чем техножреца закончить работу раньше срока. Но моральный дух солдат падал с каждым часом, проведенным под шквальным огнем. – Хорошо. Пока эти уроды зализывают раны, пойду гляну, как там наша «железка». Пригнувшись и стараясь не подставлять спину снайперам, лейтенант начал пробираться к выходу из комнаты. Проходя мимо связиста, он похлопал солдата по плечу и прокричал на ухо: – Тед, проси майора, чтобы снова выбил у полковника «птичек»! Скажи – без них совсем тяжко! Связист утвердительно тряхнул белой, покрытой штукатуркой головой, и принялся энергично крутить верньеры рации, вызывая штабной корабль. Аккуратно переступая через осколки витражных окон, Уильям вышел в темный коридор. Ботинки неприятно захлюпали по залитому кровью полу. Санитар Веласкес, сидел на полу, склонившись над одним из раненных. Посмотрев на командира уставшими глазами, он покачал головой и произнес на удивление равнодушным голосом: – Полянский тоже всё. Уильям вгляделся в обгоревшее лицо солдата – батарея лазпушки сдетонировала в руках Полянского от неудачно срикошетившего осколка мины. Тут уже ничем нельзя было помочь. Лейтенант кивнул санитару и на ощупь по стенке двинулся дальше. Около стойки регистрации он обо что-то споткнулся. Луч фонаря выхватил из темноты бледное, покрытое испариной лицо снайпера Гридо. Солдат сидел, прислонившись к стойке, баюкая перебинтованную культю руки. – Терпи, Гридо. Скоро нас вытащат отсюда. – прош[оппа!]л Уильям, пытаясь успокоить скорее себя. Аккуратно переступив через ноги снайпера, офицер вошел в библиотеку и спустился в тускло освещенный резервным генератором коридор, ведущий к хранилищу. Казалось, что перед когитатором замерла статуя, накрытая красной тканью, что вот-вот должен вернуться скульптор, сдернуть покрывало и явить миру свое творение. Однако выдвинутые из пальцев щупы, проникшие в разъемы аппарата, и бегущие по монитору колонки символов показывали, что адепт погружен в работу. Вокруг жреца застыли в почтении, будто склонившись перед ликом грозного идола, многоногие механические слуги. Уильям тихо кашлянул, привлекая внимание. – Как ваши успехи? Молчание. Ожидание. Ответ, будто нехотя, откуда-то из глубины железного сундука: – Криптоподбор ключа шифрования. Выполнено семьдесят девять процентов. Лейтенант устало прислонился к металлической стене – подвернутая при смене позиции лодыжка ныла. – Мы потеряли восемь... - молодой командир запнулся, вспомнив черное обугленное лицо Полянского. – ... девять человек. Еще четверо не могут сражаться из-за ранений. Пауза. Вычисления. Скупой ответ: – Статус выполнения миссии – шестьдесят восемь процентов. Потери личного состава – пятьдесят шесть процентов. Прогноз положительный. Потери допустимые. В просторном, укрытом и изолированном от окружающего мира хранилище Инфонария вновь повисла ватная обволакивающая тишина, нарушаемая лишь мерными щелчками когитатора и кажущимися здесь обманчиво далекими разрывами мин. Побледневший офицер отвернулся и покинул помещение, оставив жреца наедине с молящимися сервиторами. *** – Лейтенант! Контуженный Уильям не сразу расслышал окрик. Щурясь от разъедающего глаза дыма, он вгляделся в лицо связиста. – Сэр, после второго вылета две «Валькирии» сбиты. Третья машина совершила аварийную посадку на корабль. Больше флот нам ничем не поможет… – Не скажи... Они все еще могут нас грохнуть с орбиты вместе с толпой этих выродков. ¬– раздалось из угла. Уильям посмотрел на сержанта. Тот сидел устало привалившись к стене, жадно глотая воду из походной фляги. Стянувшие грудь грязные бинты покраснели от крови. – Задание не выполнено. – ответил лейтенант. – Жрец говорил, что нужно продержаться еще пару часов. Сержант криво усмехнулся и приподнялся на локте, чтобы посмотреть в окно. Улыбка сползла с его лица. – Плохо дело... Боюсь, у нас нет и часа. Лейтенант осторожно выглянул из-за укрытия. Через усеянную трупами и воронками площадь на позиции гвардейцев медленно надвигались шеренги солдат в длинных черных одеяниях. Элита повстанцев – фанатики салаамского культа Кровавой длани. Впереди несколько человек несли что-то наподобие штандарта. Уильям поднес к глазам бинокль, но тут же побледнев убрал его. Над строем последователей лживых богов возвышалось древко с распятым телом пилота одной из «Валькирий». Лейтенант со стоном переставил ногу. – Тед, выйди на связь с «железкой» и попроси поторопиться! Скажи, что нас осталось всего шестеро! Связист, настроился на канал механикуса и передал сообщение. Выслушав ответ, он процедил сквозь сжатые зубы: – «Статус миссии – восемьдесят семь процентов. Потери – семьдесят шесть процентов. Динамика положительная. Потери – допустимые.» – Чтоб у него член заржавел, [собака] металлическая! – прохрипел сержант. Сплюнув кровь он прильнул небритой щекой к лазгану и открыл огонь по приближающимися противнику. Через мгновение его примеру последовали остальные выжившие гвардейцы. До противника оставалось меньше полсотни метров, когда тело сержанта дернулось от попадания пули. Оставляя на стене кровавые разводы, он выпрямился, удивленно уставившись на лейтенанта. Морщины на немолодом бледном лице прорезались еще сильнее, из угла рта по подбородку потекла красная струйка. – Прости, Уил. Дальше ты сам. – Сержант... – Уильям замер с раскрытым ртом – в окно влетела и зазвенев покатилась по полу ручная граната. В оцепенении глядя на блестящий смертоносный цилиндр, офицер промедлил всего мгновение. Но этого мгновения хватило Рику. Оттолкнувшись от стены сержант грузно повалился вперед, накрывая гранату телом. В раздавшемся взрыве потонули звуки выстрелов, стоны раненных и рёв ринувшихся в рукопашную атаку культистов. *** Сквозь проломленный минами купол здания виднелось серое, тяжелое небо. Дождь барабанил по позолоченным перилам лестницы, заливал древние страницы книг, брошенных в спешке на столах читального зала. Несколько сервиторов бежали впереди жреца, перебирая длинными тонкими конечностями. Периодически они останавливались, чтобы добить раненных фанатиков электрическим разрядами, срывавшимися с хрупких, но смертоносных лап. Коридор был завален телами. Санитар замер в обнимку с еретиком, из шеи которого торчал скальпель. Развороченные взрывом гранаты останки снайпера, забравшего с собой троих противников, раскидало по всему холлу. Техножрец равнодушно переезжал тела гусеницами – выживших не было. Выполняя задание, он спешил как мог, трижды нарушив установленные протоколы пробуждения духа машины когитатора. Тем не менее, к моменту, когда слуга Омниссии в окружении сервиторов поднялся из недр инфохранилища, застав своим появлением врасплох и обратив в бегство остатки сил культистов, в взводе в живых остался только один человек. Гремя окровавленными траками по мраморной плитке пола, техножрец миновал дверной проем и замер перед прислонившемся к стене изможденным долгим боем и ранами гвардейцем. Быстро скользнув лучами биодиагностики по телу лейтенанта техножрец сухо констатировал: – Вы живы. Уильям опустил дрожащую от напряжения руку с лазпистолетом и зажмурился, пытаясь разогнать застилавшую глаза кровавую пелену боя. – Жив... – офицер смотрел на механикуса, будто видел его впервые. – Кто еще? Сколько нас? – Жизненной активности больше не обнаружено. Один выживший. Девяносто шесть процентов – потери допустимые. – Допустимые? Уильям вздрогнул и нервно огляделся. Труп связиста, накрывшего телом самое дорогое – рацию. Разорванное взрывом тело сержанта на полу. Трупы культистов, застрявших в оконном проеме, трупы культистов, пытавшихся ворваться в комнату с тыла – через холл... Трупы, трупы везде. – У вас учащенный пульс, шок, контузия и множественные раны. Угрозы жизни нет. Сервиторы окажут помощь. – Пошел ты! – Уильям резко отмахнулся от металлических лапок гексапода, но юркий сервитор нырнул под руку и точным ударом вколол лейтенанту мощную смесь обезболивающего с успокоительным. Сжав зубы, офицер захрипел от бессильной ярости, однако сопротивляться перестал. – Это бессмысленно! Час назад с флагмана передали сообщение, что эвакуационные челноки не смогут пробиться. Скоро и я, и ты, бездушный кусок железа, присоединимся к парням! – лейтенант замолчал, упершись взглядом в стену, забрызганную кровью сержанта. – Подтверждаю информацию. Механикус выслали за мной безэкипажную капсулу. Несколько секунд офицер хмуро смотрел на жреца, затем кивнул, будто в подтверждение каких-то собственных мыслей: – Проваливай. Я их задержу. Отвернувшись, Уильям устремил взгляд в сторону противника. Техножрец не шелохнулся. Он возвышался посреди комнаты, сканируя лейтенанта многочисленными сенсорами. Вдали раздались выстрелы, одна из пуль, выпущенных из допотопных ружей повстанцев, срикошетив от стены звякнула о плечо механикуса. – Иди, чтоб тебя! Стрельба усилилась. Кажется, противник перегруппировался и собирался снова атаковать. «Да сколько же там этих тварей...» – Отклонено. Эвакуируетесь вы. Вздернув брови, лейтенант уставился на механикуса. Один из сервиторов выскользнул из-за спины техноад[оппа!]. Этот аппарат, также снабженный инсектоморфным шагающим движителем, выглядел помощнее своих собратьев. На корпусе робота был закреплен крупный матово черный куб, на монолитной поверхности которого мигало несколько лампочек-индикаторов. – Реализация протокола 2-17. – Что? – Уильям продолжал в недоумении пялиться на «шестеренку». – Передача данных невозможна. Антенна орбитальной связи на куполе – отказ в результате обстрела. Протокол 2-17 – использование инфоносителя повышенной вместимости. – Антенна уничтожена осколками? Вы не смогли отправить информацию? – еще не пришедшему в себя после боя лейтенанту нужно было время для перевода с человеческого языка в представлении механикус на человеческий обычный. – Утверждение истинно. – подтвердил адепт Омниссии после небольшой паузы. – И что мешает эвакуироваться вам? – Стартовая грузоподъемность капсулы. Гвардеец оценивающе обвел взглядом нависшую над ним громоздкую фигуру жреца. – Штурм в течении десяти минут – вероятность девятьсот двадцать пять тысячных. Ускориться. Сервитор укажет маршрут следования и осуществит доставку груза. Тяжело опираясь на стену, лейтенант встал. Сделав пару неловких шагов, он замер в нерешительности, глядя на техножреца. Повисшее в комнате молчание внезапно прервал охрипший голос координатора операции – майора Берга: – Магос Тета-54, флагман «Харибда» на связи! Касательно Вашего запроса на нанесение орбитального удара... Механикус сообщили об эвакуации. Прошу объяснить. – Провести бомбардировку. Координаты – сигнал моего передатчика. Капсулу подобрать. – Но... – было слышно, как майор несколько секунд с кем-то тихо переговаривается. – Принято. Удар будет нанесен через двадцать минут. Ждите, магос. Да укроет Вас Импера... Жрец прервал связь на полуслове – он явно не был склонен к сантиментам. – Капсула в режиме ожидания. Начало атаки противника в течении пяти минут. Ожидаемое время орбитального удара – девятнадцать минут. Лейтенант неуверенно кивнул и медленно переставляя затекшие ноги направился к выходу, не обращая внимание на свист барабанящих по стенам пуль. Гексопод-носильщик со скрипом приподнялся на лапах, шустро выскочил в коридор и замер в ожидании. Около дверного проема Уильям остановился и оглянулся на замершего в центре помещения металлического истукана. Сервиторы занимали позиции у окна, готовясь принять бой, но сам жрец оставался неподвижен. «Он знал это с самого начала.» – горько подумал лейтенант. – «Ему нужен был один выживший. Выживший человек.» Один вопрос не давал лейтенанту покоя. Гвардеец заглянул в равнодушные окуляры камер и испытал жалость к этому существу, так смело жертвующему и другими, и собой. – Магос, почему вы не причисляете к потерям себя? Жрец не ответил. Он анализировал информацию, поступающую из сети систем технического зрения сервиторов, пытаясь спрогнозировать ход предстоящего боя. Ему нужно было продержаться пятнадцать минут. Уильям отвернулся и решительно нырнул во тьму коридора вслед за своим механическим проводником. *** – Какого варпа! Что это за... – деликатно поинтересовался полковник Харрис у архимагоса XR-15 – официального представителя Адептус Механикус на флагмане. – Полный успех, полковник! – глубокий чувственный женский голос официального представителя резко контрастировал с его внешностью. Харрис угрюмо наблюдал, как это огромное, полностью покрытое позолоченными чешуйками существо без малейших усилий извлекает из капсулы лоснящийся от крови громоздкий ящик и торжественно водружает его манипуляторами на компактную гусеничную платформу. Все действо сопровождалось раздражающей какофонией щелчков и писков, издаваемых окружившими капсулу сервиторами. Судя по всему, они хором читали псалмы на двоичном коде. – Разве почтенный магос не передал всю интересующую нас информацию? – поинтересовался майор Берг, выглядывая из-за широкого плеча своего командира. – Передал. – подтвердил представитель Механикус. – Но ему удалось гораздо больше. Ему удалось не лишить нас своих знаний. Механические рабы приступили к подключению к разъемам куба пучков проводов и втиранию в корпус освященных масел. – Магос в великой мудрости смог предать нам свой биопозитронный мозг, хранящий его личность. Он получит новое тело, и продолжит служение на благо Омниссии! Архимагос торжественно вдавил в корпус одну из кнопок, и куб охватило голубое свечение. – Работает, какое счастье! Извините, господа, мне нужно срочно связаться с информационной сетью Механикус и обрадовать братьев. Еще раз поздравляю вас с сегодняшним успехом. Процессия сервиторов, замыкаемая гордо парящим над полом архимагосом, медленно тронулась по коридору прочь из ангара. Гул двигателей покидавшего орбиту планеты корабля заглушил летевшую вслед ад[оппа!]м Омниссии брань полковника, наблюдавшего, как майор Берг помогает мичману-ординарцу вытащить из капсулы изуродованное стартовыми перегрузками тело в окровавленной лейтенантской форме. "CTEPX" Этот рассказ - прямое продолжение истории, которая началась "Городской Легендой" Если любопытно, можете ознакомиться, но я попытался облегчить восприятие и тем, кто читает "Закон", как самостоятельное произведение. Спасибо за чтение! Название: Закон Сеттинг: Wh40k Жанр: боевик/ужасы Рейтинг: 18 + (эпизодическое изображение или описание жестокости, нецензурная брань, употребление алкогольных напитков, наркотических веществ) Аннотация: на последнем задании арбитр столичного улья планеты Багник-II встретился с неописуемым злом. Он выжил и потерял чувство страха. Теперь ничто его не остановит. Ведь имя ему – Закон. 1 Тьма – моя подруга. Вот уже сколько? Четыре месяца… пять? Полгода? Любопытно, меня казнят или всё-таки продержат здесь до конца жизни? Тюремщики хороши в терпении. Ни допросов, ни насилия. Не знают, что делать? Не могу их в чём-либо обвинять. Довольно редко арбитр попадает туда, куда он обычно приводит преступников. Наверняка товарищи искали любой повод, чтобы не смотреть мне в глаза. Я бы не кол[лобзал]ся. Я могу всё. Кажется, теперь даже горы сверну. После увиденного-то. Кишки зеленоватого оттенка из распоротого живота двигаются. Однако не вслед за хозяином. Живут собственной мерзкой не-жизнью, словно клубок змей. Ругаюсь. Воспоминание не испугало, но вызвало приступ тошноты. Мне иногда приносят макароны. Чёрт, зачем я подумал про еду?! На ощупь добираюсь до параши, содрогаюсь в рвоте. Спускаю воду. Надо меньше думать. В конце концов, мысли частенько приводят обратно в подвал заброшенного дома Старого Норт-Энда. В обитель зла. Справляюсь с тошнотой, валюсь на нары, отдыхаю, пока не наваливается скука. Падаю на пол, отжимаюсь. Поднимаю ноги вверх, удерживаю равновесие, продолжаю упражнение. До событий того злополучного дня забросил тренировки. Одна польза от заключения – восстановлю форму. Пусть и не образца молодого человека сразу после Схолы, но достойную для арбитра. Всё, хватит, мышцы уже горят, упражнение окончено, переходим к следующему. Поднимаюсь – приседаю, поднимаюсь – приседаю. Близок обед. Нужно напомнить о нём. Разбиваю кулаки о стену или стену кулаками, как посмотреть. Штукатурка обваливается, плевать – казённое всё-таки. Сбиваюсь с дыхания. Беда. Здорово я опустился. Ну ничего, какие мои годы? Скрипит входная дверь в этот блок тюрьмы. Как я понял, здесь больше никого нет, поэтому наслаждаюсь звуком в одиночестве. В скрежете сосредоточено всё самое отвратительное и пугающее, что я слышал за жизнь: вой цепного оружия; крики бедняги, с которого снимают кожу тупым ножом; чавканье из бездонного колодца в том проклятом доме. У чудовища не закрывается пасть. Свежая кровь капает с клыков, между зубов застряли кости, мясо, клочки одежды. Прочь! Внезапно, вместо того, чтобы просто пододвинуть мне поднос со скромным угощением, дверь открывается. Ругаюсь, свет терзает меня. Забиваюсь в угол камеры, как насекомое, которых здесь пруд пруди. Меня хватают и как слепого щенка тащат куда-то. Время от времени пытаюсь разлепить веки. Конвоиры в костюмах химической защиты, всё серьёзно. Приводят в комнату допросов. Решились всё-таки – лучше поздно, чем никогда. Два стула, стол, к которому меня приковывают, в углу стеллажи с инструментами на любой вкус. Я работал здесь, только в другой роли. Надо отдать должное парням – они погасили лампы, когда вышли. Первая пытка завершилась. Следователь появляется через пять минут. Девушка, примерно тридцати лет, высокая, крепкая. Лицо неприятное, злое – широкое треугольное – рот большой жадный, нос прямой небольшой. Цвет глаз в темноте не разберу, а вот волосы, похоже, светлые. Проклятье, наблюдательность подводит! Не обратил внимания сразу! На шее серебряная цепочка, которая уходит ниже в раскрытый у груди лётный комбинезон, откуда выглядывает краешек амулета, что напоминает букву "I". – Морриган Д'Туиред. Дознаватель инквизитора Бертрана Капэти, Ордо Еретикус. Я хочу задать несколько вопросов, перед тем, как решить вашу судьбу, – девушка достаёт из кармана записывающее устройство. – Ясно. Ставки растут. Но приятно, что за дело взялись те, кому и следует разбираться с чертовщиной. – Имя? – Реджинальд Брейкер. – Возраст? – Двадцать семь – двадцать восемь лет... Какое сейчас время года? Я родился семнадцатого дня Штиля по местному календарю. Он здесь такой... своеобразный. Привязан к погодным условиям. – Тогда поздравляю, – в голосе дознавателя ни тепла, ни какого-нибудь иного чувства. Похоже, дела плохи. – Звание? – Арбитр. – По документам выходит, что во время событий на тринадцатом уровне сто сорокового дня Дикой Бури у вас был выходной. Почему вы участвовали в операции? – Спросите проктора, Джозефа Сталона. Надеюсь, он заполнил все документы о предоставления оплаты за сверхурочную работу. – Скажите, что там произошло? – Перестрелка между представителями Церкви Последнего Дня и бандитами одного из тамошних заправил Дизмы Вишневского по прозвищу "Пурпурный". Проктор собрал отряд арбитров: дюжину бойцов, водителя-механика и стрелка. Добрались до трущоб, вступили в бой. Никто там и не спешил сдаваться, чтобы проверить справедливость Диктатис Империалис. Мы сразу потеряли "Химеру". Потом дела наладились, бунтарям вынесли приговор и привели его в исполнение. Правда, одного бандита пришлось долго гнать. Из квартала красных фонарей, через развалины литейного завода и до Старого Норт-Энда. Там нарушитель спрятался в доме номер тринадцать. Приставучее число, не так ли? – улыбаюсь, но собеседница не оценивает. – Вот тут и начинается самое интересное. В подвале дома, как вы уже, наверное, знаете из отчётов, проживал художник Ричард Аптон Пикман. Был довольно известен лет десять назад. В его доме я и увидел одну необычную картину... – С этого места подробнее, – дознаватель достаёт из-за пазухи мундштук, портсигар и зажигалку, – Не хотели бы? В темноте возникает маленький язычок пламени, приятный и греющий, в отличие от яростных ослепляющих ламп в коридоре. – Нет, спасибо. Но не отказался бы от глотка амасека. Дознаватель качает головой и выдыхает мне в лицо сизое облачко. – Кстати, здесь не курят. – Да что вы говорите, – девушка впервые позволяет себе иное выражение лица. Мне нравится, как она улыбается. Может быть, не красавица, но привлекает. – На картине я увидел чудовище... Мороз по коже. Чёрт, оно как будто внутри меня, смотрит, изучает полусгнившими глазными яблоками. Облизывает коричневые губы сгнившим червём языка. – Пасть, полная гнилых желтоватых зубов. Вся в крови. Только потом я понял, чья это кровь... Здоровенный ржавый меч, кишки из распоротого брюха. Я не из пугливых, но вот когда заметил, что нарисованный рог вырывается наружу, с холста в действительность, совсем голову потерял! – ощущаю жар, когда подхожу к завершающей части рассказа, словно пламя вырвалось из памяти и снова обжигает. Естественно, потею, и собеседница не упускают этого из вида. Она одной рукой тянется к кобуре на бедре. Может быть, простой гражданин улья и не заметил бы движения, но в моём деле от наблюдения зависит жизнь. – Очнулся на улице. Уже потом собрал память по осколкам, когда меня сюда поместили. Тогда в проклятом доме демон из картины потянулся ко мне. Он уже сожрал бандита, которого я преследовал, и решил продолжить пир. Спасли гранаты, которые я одолжил у святош. В сумке и зажигательная нашлась. Устроил пожар и, как на крыльях, вылетел на улицу. – Чудовище говорило с вами? – Нет. Продолжительное молчание. Дознаватель оценивает показания, и спустя минуту кладёт руки на стол. – Что ж, арбитр, вы прошли все проверки, и даже Святой Дым Йерсена не вызывает кашля или судорог, – дознаватель тушит сигарету. – Псайкеры не обнаружили каких-либо следов вмешательства нечистого духа в ваше сознание, а медицинские анализы чисты. Свободны. Выдыхаю. Ну наконец. Дознаватель завершает запись, рассовывает вещи по карманам. Входит конвоир и снимает кандалы. Встаю, подхожу к двери, оборачиваюсь. – Послушайте, госпожа Д'Туиред, я так счастлив, что готов поделиться радостью прямо сейчас. Не составите компанию? Посидим в каком-нибудь уютном месте. Выпьем, поедим... Её смех обрывает предложение. Дознаватель мне определённо нравится. Или я просто слишком долго проторчал в этой дыре. – Господин Брейкер, пока вам стоит поехать домой, побриться и умыться, тогда вы точно станете неотразимы! – Вернусь сюда завтра. Никуда не уходите! – Вполне возможно, вы ещё вернётесь сюда, да, – улыбается дознаватель. Ладно, пока хватит. "Так ведь можно и по морде получить!" – вспоминаю бородатый анекдот. Прикрывая глаза от ламп, бреду за конвоиром. Он дарит мне новые вещи. Серые рубашка, брюки и туфли. Теперь я – не закон, а всего лишь незаметный работник Администратума, и имя мне – Легион. Старая униформа, обувь и даже нижнее бельё исчезло. Скорее всего, сожгли. Переодеваюсь. Подхожу к лифту и медленно выбираюсь из казематов любимого "министерства любви", разглядывая, как вспыхивают лампочки напротив кнопок с этажами крепости Адептус Арбитрес. Вот и мой отдел. Мы занимаемся расследованиями на тринадцатом уровне. Сотни убийств, тысячи поджогов, ограблений, изнасилований, нападений ежедневно. Рассматривать дела о воровстве, порче государственной собственности, проституции, продаже наркотиков и оружия порой просто нет времени. Самый раздутый штат и при этом, самый неукомплектованный. Каждую неделю гибнет хотя бы один бедняга, который попал сюда служить. На последней операции, в которой я принимал участие, семеро двухсотых. Люблю смотреть на арбитров, переведённых на дно с верхних уровней. Особенно с первого. Чёрт, настоящий рекорд, один-единственный такой бедняга погиб почти на выходе из крепости! Сюда присылают проштрафившихся: превышение полномочий, вымогательство, взятки, зависимости. Только мой командир отправился сюда добровольно. Безумный сукин сын. Прохожу общий зал, комнату для инструктажей, добираюсь до склада. – Майки-Майки, здорово! – Реджи, храни меня Император, как живой! Привет! – квартирмейстер складывает знамение аквилы, а потом обнимает меня за плечи. – Ну и оброс ты, пёс! И пахнешь так же! – О, спасибо на добром слове, жирный! – Знаешь, на днях нажрался и поспорил с парнями из отдела, что тебя всё-таки выпустят. Теперь я богат. – Ха! Так как я в этой сделке свой человек, мне причитается! – Ладно, так уж и быть, поставлю тебе пиво, – с готовностью соглашается квартирмейстер. – И тащи скорее снарягу! Мои шмотки ищейки инквизиции зажали! – Сию минуту! – Что?! – честно ждал, что Майкл сейчас заведёт старую песню о нехватке и тупых снабженцах. Надеялся на лишние выходные, пока тугодумы обеспечат меня снаряжением, пусть даже с чужого плеча. – Новый губернатор, наконец, взялся за правоохранительные органы. Долгих лет жизни Жаку Ламьеру! Теперь всё есть! Сейчас привезу! Сперва подумал, что Майкл пошутил, но когда он появился вместе с тележкой, гружённой униформой, я едва не присвистнул. Восхищаюсь сверкающей панцирной бронёй, пуленепробиваемым плащом, что поражает незапятнанностью и свежестью, шлемом, с которого ещё не сошла чёрная краска. А ботинки! Какие ботинки! Непромокаемые, огне-кислотостойкие, нога не потеет! Металлический носок! Ну держись, сволочь, кем бы ты не была! Довольный, как ребёнок, который получил на Сангвиналию долгожданный подарок, перекидываю ботинки через одно плечо, плащ с комбинезоном через другое, сгребаю в охапку броню, шлем и отправляюсь в раздевалку. Оставляю "парадную" форму, отмечаюсь у диспетчеров, получаю зарплату и еду домой. По пути забегаю в первый встречный кабак и удивляюсь тому, что теперь могу остановиться. После сожжения этой дряни нужно всего несколько рюмок. Тварь – отвратительно булькающая, когда смеётся – отхаркивает сонм мелких тварей, что похожи на её уменьшенные копии… Старые страхи исчезли, а новые так и не появились. Засыпаю без воспоминаний о совершённых ошибках. Спокойной ночи, Реджи. 2 Новый день. Новая одежда. Новая жизнь. Выспался. Не страдаю похмельем. Свеж. Снаряжён. Вооружён. Служу обществу. – Арбитр, вы опоздали! – проктор, этот сукин сын, как чувствует, когда мы косячим. – Так точно, проктор, опоздал, – поворачиваюсь на звук знакомого голоса и едва не роняю шлем, что держу у пояса. Проктор, конечно, неважно выглядел после ранения, но изменения невероятны! Раньше никто не мог похвастать тем, что видел сукиного сына без шлема. Теперь никто и не увидит, маска всегда с ним. В перестрелке с людьми Пурпурного проктор получил пулю в лоб, но, по счастливой случайности, из-за невероятно толстого лба или некачественного снаряда, он остался в живых. Один осколок порвал нос, другой выбил часть зубов, третий выколол левый глаз, остальные порвали лицо сукиного сына в лоскуты. До сих пор не понимаю, как он после этого оставался на ногах. Похоже, проктор обратился к механикумам. Мастера железа и микросхем выковали ему новую физиономию. *****н сын очень любит всякие театральные штуковины, но при этом до ужаса бесхитростен. Повязал белую тряпку поверх искусственного лица и стал Слепым Правосудием. – Что ж, на этот раз обойдёшься предупреждением! – как бы ни старался проктор, но глазные имплантаты всё равно мерцают сквозь ткань. Ухмыляюсь, слышу скрежет металлических зубов командира. – Все ребята уже на заданиях, а мы с тобой первый день после отпуска, – продолжает проктор. Да, чёрт возьми, отлично провёл время! – Так что будешь моим напарником. Проклятье! Утро начиналось хорошо. Так не могло продолжаться вечно. Это всё-таки Улей-Один. – Есть, проктор! – Я знал, что ты это скажешь! Следую за сукиным сыном в гараж. Места для бронетехники пустуют. Одни машины уже в поле, другие навсегда там остались. Мы садимся на мотоциклы и выезжаем из крепости. Наше здание копьём пронзает улей, но вот основание, что [ну уж нет]одится на дне, разорили во время последнего крупного бунта в 514-ом году. Отстраивать не стали и перенесли тринадцатый отдел на уровень выше, поэтому мы летим по автострадам к ближайшему грузовому лифту. На дно даже вагоны метро не ходят, но забрасывать эту часть города нельзя. Предыдущий губернатор убедился в этом на собственной шкуре, когда его выпотрошили и выбросили из окна с петлёй на шее. Мы останавливаемся около лифта. Ждём приближения площадки, которая вместит в себя десятки грузовых машин, что дымят вокруг нас. Именно такие приспособления, как грузовые лифты – созданные для переправки заготовок, изделий между заводами и местами сбыта – последняя связь тринадцатого уровня с ульем. По сути, дно бесполезно для остального города. Даже вредно. Там не осталось производств – в привычном понимании этого слова – нет ни одного филиала Администратума или других организаций Империума. На тринадцатый уровень несколько раз в месяц поставляют официальные гуманитарные грузы, а вот ответ дна "неофициальный". Запрещённые наркотики, постыдные удовольствия, неучтённое оружие, лютые наёмники – ради всего этого жители улья стекаются на тринадцатый уровень, и, соответственно, гибнут чаще, чем где-либо ещё. Платформа подходит. Створки лифта расходятся. Ревут моторы. Показываем значки таможенникам, нас пропускают. Заезжаем на металлическую платформу. Останавливаюсь, оглядываюсь. Отмечаю тех, кто живёт на дне, кто приехал впервые, а кто уже давно ведёт тёмные дела с мерзавцами. Первые – крепкие мужчины и женщины с чуткими глазами. Они не упускают ни малейшей детали за рулём колымаг, что вызывают сочувствие или даже презрение. Вторые – надменные говнюки, окружённые стадами телохранителей в бронированных машинах ручной сборки из самых дорогих мастерских. Эти не понимают, что могут привести хоть целую армию, но при малейшем интересе к колонне со стороны бандитов, она просто исчезнет в мгновение ока. Третьи – незаметные серые люди на таких же незаметных серых автомобилях. Эти граждане уже подписали себе смертный приговор, спускаясь в преисподнюю Улья-Один. Они надеются на договора и то, что их защитники ещё не погибли в постоянных войнах за влияние. Смотрю на грузовик сбоку. Водитель – молодой парнишка с затравленным взглядом, явно новичок. Когда тебя "сверлит" арбитр, следует вести себя естественно, даже если чёрный шлем с узкой прорезью визора с детства не вызывает ничего кроме ужаса. Этому учат всех курьеров. Однако вчерашний мальчишка ещё не привык к тому, что теперь не надо бегать от "свиней". Это подозрительно, и мы обязательно бросимся в погоню. Что ж, пора преподать урок. Уже от груза зависит, выучит ли его водитель или погибнет. – Проктор, колымага слева. Проверю водителя. Возможно, таможня упустила что-то. Выхватываю пистолет и нацеливаюсь в лицо молодого парня. – Держи руки на виду! – от моего крика вздрагивают все поблизости. Местные и опытные дельцы смотрят холодно, отрешённо. Новые гости с интересом наблюдают за представлением. Эти ещё не знают, что я и их могу заставить раскрыть все грязные тайны. Мальчишка плачет в истерике, значит, я не ошибся. Когда подхожу к двери, водитель резко дёргается. Обрываю его короткую жизнь, забрызгивая кабину содержимым черепной коробки. На переднем сиденье лежит заляпанный кровью самодельный самострел. Вот бедолага! У парня не было никаких возможностей спастись. Приговорён с первой минуты, как решил заняться контрабандой, чтобы прокормить себя и родных. Забираю ключи, обхожу грузовик, открываю двери. Внутри холодильное оборудование. Там пакеты с кровью среди россыпи алмазов замёрзшей воды. Изучаю накладную. "...донорская кровь для частной больницы доктора Пейна…" Брехня! Так не нервничают из-за честного груза. Здесь что-то ещё. Некогда возиться. Напрягаюсь и переворачиваю ближайший холодильник. Лёд водопадом заполняет грязное дно колымаги, а пакеты с кровью вырастают островами среди северного моря. Выхватываю нож и вскрываю днище холодильника как консервную банку. Меня не обманешь. Пакеты с порошком. Хм, я понимаю, что таможенников можно обвести вокруг пальца или подкупить, но как обманули сканеры? Собак? Нужно поспрашивать господина Эйма Пейна. – Арбитр, что здесь? – окликает сукин сын. Стоит полубоком ко мне, чтобы не упустить происходящее вокруг. Поблизости может [ну уж нет]одиться прикрытие, которое обязательно начнёт пальбу, едва заметив ошибку. – Вероятно, контрабанда наркотиков, проктор, – показываю содержимое потайного отделения. – Арбитр, ты только что прикончил подростка, пусть и вооружённого. Никаких "вероятно"! Как скажешь. Когда ещё "припудришь носик" на глазах начальства? Отмыкаю противогаз, разрезаю пакет с неизвестным содержимым, высыпаю немного на крышку соседнего холодильника. Принюхиваюсь, осторожно прикасаюсь языком – вроде не отрава – и, наконец, втягиваю. О-хо-хо! Охренено! Ничего так товар! Раньше редко употррепродукциял наркотики, чаще алкоголь, но "Полёт" тоже неплох. Раздумываю над тем, чтобы повторить, когда встряска предупреждает о том, что мы опустились на дно. – Граждане, вернитесь в машины! – выкрикивает проктор. – Это дело Адептус Арбитрес! Ну всё, у сопровождающих сдали нервы. Или почувствовали себя в родных краях и осмелели. В ответ на угрозу проктора – выстрелы. С наслаждением снова вытаскиваю пистолет из кобуры с невероятным желанием пострелять. Подхожу к выходу. Получаю заряд дроби в грудь. Падаю, давлю пакеты с кровью. Новая форма, с почином тебя! Двух часов не прошло с начала смены, а я уже под обстрелом и перемазался кровью. Улей-Один, люблю тебя! Наверное, дело в кайфе, потому что боли нет. С мерзким хихиканьем поднимаюсь на ноги, срываю с пояса дымовую гранату, бросаю наружу. Раздумываю мгновение. Чёрт, почему бы и нет?! Добавляю ещё осколочную. Умные уже разбежались, глупые сами виноваты. Шипение непроглядной завесы и оглушительный взрыв. Выпрыгиваю из грузовика. Рядом лежит окровавленный бандит с дробовиком. Вроде не шевелится, но с большим удовольствием опускаю тяжёлый ботинок ему на горло. Получи, засранец! Будешь знать, как в меня стрелять! Из клубов дыма вырываются две худосочных наркоманки с автоматическими ружьями. Первой я разбиваю лицо рукояткой пистолета, но вторая уже вскидывает ствол. Проклятье… Выручает проктор. Он вышибает мозги моей несостоявшейся убийце. Хорошо, продолжаем! Бегу сквозь рукотворное облако, перепрыгиваю через первых налётчиков, которых остановил сукин сын, перекатываюсь по капоту автомобиля, скрываюсь от беспрерывных лучей лазерного ружья. Последний бандит уже убил нескольких бедняг, что оказались не в том месте, не в то время, но остальные водители вокруг всё равно не участвуют в перестрелке. Они не заинтересованы в победе закона. С удовольствием помочатся на наши с сукиным сыном хладные трупы. Сволочи! Я вас ещё достану! – А-а-а! Падла! – очередной луч попадает в шлем. Темя горит. Внутри шлема воняет горелым пластиком. Луч не прожёг броню, но расплавил подшлемник. Стригусь коротко, прическа не испорчена, но всё равно неприятно. Меня чуть не убил какой-то хрен! Проктор стреляет короткими очередями. Однако бандит не кланяется пулям. Отчаялся или тоже под кайфом? Слышу, как падает лазерная винтовка. Убит? Высовываюсь, бегу к цели. Стрелок обходит машину и открывает багажник. Не вижу его. Едва успеваю спрятаться, когда шквал огня сносит стекла, крыши, вызывает воспламенение автомобилей, оставляет на платформе глубокие воронки. Бандит сотрясается от чудовищной отдачи тяжёлого стаббера, но в глазах безумие, и останавливаться он явно не собирается. Лента со снарядами молниеносно покидает багажник машины, а оружие кроме смерти выплёвывает ещё и целую россыпь сверкающих гильз, что звенят как монеты при ударе о платформу. Стрелок превращает в металлолом десятки автомобилей, но, похоже, глохнет и слепнет от работы с такой "газонокосилкой". Обхожу сбоку и одним выстрелом останавливаю ураган пуль. – *****н…, – понимаю, что чуть не позвал проктора по прозвищу, продолжаю иначе, – сын! – выдерживаю паузу. – Проктор, вы целы? – Всё в порядке, арбитр, – как ни в чём не бывало, отвечает командир. – Нужно огородить место преступления до приезда "уборщиков". – Есть, – принимаюсь за работу. Наши мотоциклы спаслись за превращённым в решето грузовиком наркоторговцев и ничуть не пострадали. Хватаю липкую ленту и разматываю между всеми стальными участниками побоища, пусть даже невольными. Оклеиваю некогда роскошный лимузин, когда замечаю, что ко мне направляется целая орава крепких уродов во главе с каким-то фраером. У него тонкие щегольские усы и волосы, вытянутые столбом с помощью геля. – Арбитр, мне нужно забрать машину! Ещё у фраера нет мозгов. – Гражданин, покиньте место преступления. Машину вы сможете забрать на штрафной стоянке крепости Адептус Арбитрес двенадцатого уровня через три-четыре дня. – Но… это… неприемлемо! Мне нужна машина! Сейчас же! Рулон ленты с надписью "Адептус Арбитрес" падает к ногам, а я кладу руку на кобуру. Дайте. Мне. Повод. Телохранители важного посетителя тринадцатого уровня что-то шепчут ему на ухо. Гелем вымазанный сосунок нехотя отходит. Чуть погодя до моего слуха доносится: – И зачем я вас только нанимаю, ссыкуны! Жаль... с удовольствием бы ещё пострелял. Оставляем место преступления бригаде "уборщиков". Садимся на мотоциклы и выезжаем на улицы, которые нас ненавидят. *****н сын выбирает самый опасный маршрут к больнице доктора Пейна, по районам, где недавно убили пару арбитров. Тоже не настрелялся. Удивительно, но на нас нападают только однажды. Когда канонада стихает, подбираю короткоствольный стаббер – к пистолету больше нет патронов. Точность дерьмовая, но выбирать не приходится. *****н сын вооружается дробовиком, который когда-то вырвали из мёртвой хватки нашего товарища. Теперь благородное оружие испещрено зарубками и неожиданно приличной резьбой на прикладе: там соблазнительная обнажённая красотка и подпись "Мэри". Пожалуй, на месте оружейников крепости я бы только зарубки убрал. Добираемся до больницы Эйма Пейна. С виду засраный склад, но внутри – лучший госпиталь тринадцатого уровня. Ходят слухи, что главный врач убивает и разбирает на органы бродяг, но вот о наркотиках впервые слышу. Отстаю от проктора ненадолго, снимаю с пояса флягу, снова отсоединяю противогаз. Время подзаправиться! Амасек приятно обжигает глотку. Настроение замечательное! Заходим внутрь. С высоких потолков на длинных проводах спускаются лампы. Тысячи. Здесь очень светло. Между сотен коек, ни одна из которых не пустует, снуют люди в зелёных халатах. Тихо шумит техника, место которой в лучших клиниках верхних уровней, стонут больные, место которым в карантине инфекционных больниц. Среди пациентов доктора множество доходяг с бубонами и гнойными нарывами. Шкура чудовища попорчена многочисленными порезами, пулевыми отверстиями и ожогами, несовместимыми с жизнью, но его это даже не волнует. Через дыры наружу выползают бледные черви и отвратительные насекомые, что походят на громадных тараканов. Ругаюсь про себя. Хорошо, что мы в противогазах и обтягивающих комбинезо[ну уж нет], которые не пропускают всякую дрянь. Охранники поднялись с мест, посмотрели в нашу сторону и сели обратно, отводя взор. Остальные сотрудники больницы так забегались, что и не обратили внимания на вторжение, поэтому беспрепятственно добираемся до лестницы к кабинету Пейна. Неказистый прямоугольный нарост со стеклами-зеркалами завис у противоположной стены. Мы не видим Пейна, но Пейн, возможно, уже увидел нас, поэтому входим без стука. Эйм, седобородый старичок, который прячется за очки с толстыми линзами, тут же отрывается от трубки вокс-аппарата. Лицо растягивается в обезоруживающей улыбке: – Здравствуйте, арбитры, чем могу помочь? Не проведёшь! Смотрю на проктора. – Действуй, арбитр. – Эйм Пейн, вы обвиняетесь по статье 228.1 о незаконном производстве, сбыте, пересылке наркотических веществ. Приговор – смерть! – Это какая-то ошибка... – Пейн поражён. А я нет. Эйм – хороший актёр, но я вижу ложь. Жаль, что до признания следует повременить с приговором. Выдёргиваю старикана из-за стола и, в брызгах стекла, выбрасываю в общее помещение. Конечно же, ловлю за ногу в последний миг. – А-а-а! Прошу… не убивайте! У меня жена... У меня дети! – Доктор Пейн, а у меня заканчиваются и терпение, и силы, – рука дрожит – Эйм далеко не пушинка. – Вы никогда не занимались наркотиками. Почему вдруг решили сменить деятельность? – Меня заставили! Пригрозили! Пригрозили смертью, если я не помогу с созданием новой формулы "Полёта"! – Кто?! – Проклятые! – Какие ещё "проклятые"?! – Самые настоящие! Они не люди! Уже не люди! – Где их логово?! – мускулы горят огнём, хорошее упражнение на выносливость, но пора заканчивать. Не выдерживаю и роняю доктора. Слышу только: – Везде-е-е! Старик ломает шею, когда приземляется на иглы битого стекла. Некоторые сотрудники больницы в ужасе отшатываются, другие бегут из здания. Правильно. Невиновных нет, есть разные степени вины. – Проктор, вы слышали чистосердечное признание. – Хорошо, арбитр, но меня больше волнуют "Проклятые". Трон, культа только не хватало! – сукин сын не на шутку взволнован. Какая разница?! Банды бьём и с культом справимся. Проктор осматривает данные когитаторов, ворошит документы в шкафах. Там ничего нет, нужно опросить свидетелей. Тех, кто ещё не убежал. Спускаюсь к больным. Высматриваю зараженных, в чьих глазах ещё сверкают мысли, а не сплошная пелена страдания. Девушка с вздувшимся бубоном на правом виске – больше следов болезни я не заметил – вполне подходит. Она не отрывает от меня взгляда. – Здравствуйте, гражданка. Вы знаете, когда и от кого подхватили болезнь? Хватает меня за руку. Выдыхаю, спокойнее. В тяжёлый период жизни, когда призраки прошлого ещё преследовали меня, я бы оторвал ей руку. – Они – зло! Такие улыбчивые, будто не отсюда! Привлекают, сыплют деньгами! Ненавижу себя за то, что решила перепихнуться с одним таким фраером! – Вы можете назвать имя? – Билли… Билл! Фамилию не знаю! Но после ночи с этим мерзавцем, я проснулась… такой! – свидетельница плачет. Понимаю, что больше ничего не добьюсь от девушки и оставляю её наедине с горем. Опрашиваю ещё нескольких человек. Их истории похожи. Чудесное появление щедрых благодетелей, которые подарили беднягам тепло, деньги, еду или кров. Однако ни полных имён, ни места жительства я так и не услышал. Тупик. Ну ничего, ещё разберёмся. Не последний день живём. Проктор подходит ближе: – Уходим. Я уже вызвал бригаду следователей. Они осмотрят документы тщательней, а нам пора на улицу. Может быть, получится выйти на "Проклятых" и без ковыряния в отчётах. – Проктор, предлагаю ещё вызвать эпидемиологов. Это дело, – показываю на больных, – дурно пахнет, а выглядит ещё хуже. – Понял, – бесчувственно бросает сукин сын. Неудивительно, он уже больше машина, чем человек. Поправляюсь – всегда был больше машиной, чем человеком, но теперь, по крайней мере, ему не нужно открывать рот, чтобы связаться с Официо Медика. Выходим на улицу. За рулём моего мотоцикла сидит какая-то девчонка лет двенадцати со школьным рюкзаком за плечами. Чего только здесь не увидишь! – Здравствуйте, дяденьки! – радостно встречает она двух вооружённых "шкафов". Что-то здесь не то. – Всегда хотела прокатиться на таком, – девчонка вертит рукояти мотоцикла. – Врум-врум! Очень смелая. Не пройдёт и пары лет, как возьмёт в руки оружие и попробует убить меня или другого арбитра. – Вы, гражданка, уже слишком взрослая, чтобы попасть в Схолу, но губернатор вновь набирает силовиков. Есть возможность поступить в академию после школы и стать одной из первых представительниц этой некогда исчезнувшей организации. Смотрю на проктора. Ха. Он не дурак, но такого восхитительного сарказма за ним раньше не замечал. Школьница улыбается: – Забейте, "свиньи", надо будет, прокачусь и без всяких академий! Сейчас тоже пошучу. – Диктатис Империалис, статья 319, оскорбление должностного лица. Приговор – штраф в размере двадцати тысяч пиастр Багника-II или двухлетняя ссылка на урановые рудники. Для несовершеннолетних наказание сокращается вдвое. – Полегче, блин! – вскидывает руки "школьница". – Извиняюсь, все дела, само по себе вырвалось! У меня, кстати, сообщение вам! – Проктор, задержим преступницу или позволим ей говорить? – Считаю, арбитр, что вы слишком мягки, – сукин сын дергает за подвижное цевьё, досылает патрон в ствол и наводит дробовик на цель. – Приговор – смерть! Девчонка теряется, самоуверенность как ветром сдувает. *****н сын начинает мне нравиться. – Шучу, мелюзга, – говорит проктор. – Кто послал? – Пурпурный, – "школьница" выдыхает с облегчением. – Он хотел бы поговорить с вами. Я всего лишь курьер! – Очень наглый курьер, – говорю я. – Такие "девочки на побегушках" долго не живут. Рано или поздно встретишься с каким-нибудь усталым ублюдком, который твоих шуток не поймёт. – Ладно, ладно, зануда! – хмурится девочка. – Пойдёмте внутрь. У "доброго доктора" вокс-аппарат в офисе, а я знаю нужную частоту. Возвращаемся в зачумлённую больницу. Малявка, похоже, "расходник", поэтому босс и не позаботился рассказать ей об опасности. Девочка останавливается на мгновение перед трупом Эйма, стряхивает оцепенение и идёт дальше. Молодец! Далеко бы пошла, если бы не связалась с бандитами. "Школьница" несколько минут ловит волну, и, наконец, мы слышим тягучий баритон, сравнимый с тёплым пледом или, например, с шапкой тёмного стаута. Насколько всё-таки Дизма приятный собеседник, если не знать, за что этот человек ответственен. Удавил бы голыми руками. – Добрый вечер, Джозеф. Добрый вечер, Реджинальд… Трон, откуда он знает?! – Мы не знакомы лично, и это даже к лучшему. Не уверен, что пережил бы ваши крепкие рукопожатия. В иное время я бы с превеликим удовольствием узнал бы о вашей кончине, но теперь предлагаю сотрудничество. Девочка передаёт трубку вокс-аппарата проктору. – Что тебе нужно, Пурпурный? – Я – честный предприниматель. Хочу заключить честную сделку с вами. – Дизма, ты в своём уме предлагать служителям закона взятку?! – Нет, нет, погодите! Вы не так поняли! – я прямо представляю, как этот гавнюк дёргается где-то в роскошном доме на верхних уровнях. – Услуга за услугу! – Слушаю. – Примерно полгода назад на дне появилась новая банда. Без названия, но в народе её окрестили "Проклятой". Сначала я не обратил внимания, игроков всегда много. Однако с каждым днём влияние "Проклятых" ширилось. Не знаю, кто содержит этих негодяев, но их бойцы всегда хорошо вооружены и превосходят другие банды числом. Самое неприятное, что после столкновений не остаётся выживших, кому бы ни улыбнулась удача. Бедняги умирают в течение двух недель от неизвестной разновидности чумы. Я стремительно теряю прибыльные точки. Людей не хватает, к работам приходится подключать даже детей! – Сходи в церковь, если совесть мучает, – усмехаюсь. Образ Пурпурного в моей голове скрипит зубами и морщится, но голос из вокс-аппарата не дрожит: – Ладно, слышу, что вести цивилизованный диалог у вас не получается. Наверное, сказывается род деятельности. Условие: вы приговариваете негодяев, а я выдаю "кротов" в Адептус Арбитрес, благодаря которым я в курсе ваших задумок, знаю имена, места жительства и номера автомобилей. Сжимаю кулаки в ярости. Неплохо! Провёл бы с "крысами" множество насыщенных и захватывающих часов. – Мне кажется, ты хочешь сообщить адреса, которые следует посетить? – спрашивает проктор. – Именно! Вы уж разберитесь с этим сбродом! Они не хотят делиться и ведут себя очень неучтиво с такими уважаемыми людьми, как я. – Говори. Пурпурный передаёт данные своей "разведки". – Имей в виду, Дизма, если на месте нас будет ждать засада или пустые комнаты, то мы тебя казним. Прегрешений уже достаточно, а мои новые электронные мозги уже вычислили примерное место трансляции, – говорит проктор. – Рад за то, что имплантаты прижились хорошо, Джозеф. Именно по этой причине я воспользовался арендованным спутником на орбите. Однако адреса – точные. Я более чем заинтересован в исчезновении конкурентов. Удачи, арбитры! Кроме шипения больше ничего из вокс-аппарата мы не услышали. Проктор ещё прокрутил пару раз сообщения из встроенного диктофона. – Как разберёмся с культом, постараемся вычислить Дизму по голосу, – предлагает командир. – Со всем уважением, проктор, но говорить мог совсем другой человек. – Попытка – не пытка. Какой-никакой, но след. – Дяденьки, я своё дело сделала! Отпустите? – спрашивает школьница, размахивая руками, чтобы заметили. Смотрю на сотрудницу Пурпурного и вздрагиваю. У неё на горле пульсирует маленький, почти незаметный нарост. Бубоны демона просвечивают из-за натянутой до предела шкуры, что грозит порваться в любой миг. Внутри чёткие очертания человекоподобных существ с острым рогом на лбу. Некоторые уже проснулись и пытаются прорвать сдерживающую их гнев оболочку, но только тот, кто вырастил тварей, решает, когда им появиться на свет. Прочь, мерзость! Тебе меня не испугать! Больше никогда! – Лучше будет, если дождешься Официо Медика. На уровне скоро станет жарко, а так хоть спасёшься вместе с ними, – проктор тоже замечает бубон. – Но у меня мама дома! – упирается девочка. – Приведи ещё и маму сюда, – советую я. – Если помощь не появится, запритесь в кабинете Пейна и не выходите, пока выстрелы не стихнут. Так, по крайней мере, вы больше никого не заразите. Переглядываемся с проктором. Смена заканчивается, но работа только начинается. Администратум разорится сегодня нам на сверхурочные. 3 Грохочут "Химеры", рычат мотоциклы. На моей памяти столько арбитров в одном месте ещё не собиралось. Даже с утра в отделе на инструктажах не бывает тысячи законников. Данные Пурпурного произвели взрывное воздействие. Инквизиция переполошилась сильнее всего, и вот площадь перед грузовым лифтом номер семь переполнена народом, хотя уже давно за полночь. Свидетели появления целой армии Адептус Арбитрес в ужасе забиваются в самые тёмные норы городского дна. Да, это полноценная войсковая операция, и мы вооружены гораздо лучше, чем когда просто патрулируем улицы. Болтеры, ракетомёты, осадные щиты, силовое, цепное оружие – да, чёрт возьми, Бог-Император храни СПО! Открываю один ящик с боеприпасами – перезаряжаю пистолет, другой – хватаю связку с гранатами на любой вкус, третий – с содроганием прикасаюсь к рукояти цепного меча и вслушиваюсь к тихому рокоту мотора на холостом ходу, едва нажимая на руну включения. Маршал разбивает толпу на отряды, и мы отправляемся на задания. Нашей полуроте достаётся публичный дом на пересечении Плаг-Стрит и Данжен-Роуд. Проктор ведёт нас. Удивительно, вот уже двенадцать часов, как крошки в рот не бросил, но не чувствую голода. Соскучился я по работе. Хочу довести сегодняшнее расследование до конца. Останавливаемся в соседнем районе. Разделяемся на несколько отделений, быстро и уверенно тянемся тонкими нитями по едва освещённым улицам трущоб. Окружаем объект. Дом терпимости под названием "Небеса обетованные" – неожиданно приличное место для городского дна. По крайней мере, со стороны. Ни черта не смыслю в архитектуре, но колонны, выполненные в виде обнажённых мужчин и женщин с совершенными телами, которые удерживают на плечах громоздкую крышу с ангелами и дивными птицами, впечатляют. На мгновение отвлекаюсь. Что-то здесь не то! Я не раз проезжал по этим местам и обязательно обратил бы внимание на такие архитектурные изыски. Провели ремонт, пока я был в "отпуске"? Отделение проктора, в котором я и состою, наступает к парадному входу. – Адептус Арбитрес! Бросить оружие! На колени! Руки за головы! – кричит командир. Охрана на входе отважная, глухая или полностью безмозглая. Они вскидывают дубинки и гибнут, изрешечённые пулями, болт-снарядами и лазерными лучами. Проктор бьёт ногой с такой невероятной дурью, что створка высоких – в два человеческих роста – дверей падает внутрь. Заходим, рассеиваемся по комнатам. Я взвожу цепной меч, вдавливая руну включения до предела. Оружие воет. Оно пугает тех, кто не привык к резкому голосу цепных мечей. Рассчитываю на это. Посетителей злачного места мы выводим в просторный зал с фонтаном и лестницами, которые полукружиями тянутся на второй этаж. Укладываем задержанных штабелями на дорогие ковры с искусной вышивкой, невесть откуда здесь взявшиеся. Проклятье, мы где [ну уж нет]одимся?! Не уехали ли по ошибке на первый уровень улья к кислотным дождям и показному богатству?! Странное место. Половина посетителей клянётся добраться до высших офицеров и разжаловать нас за вольность. Хочется "пересчитать зубы" уродам, но сдерживаюсь. Не до этого. Ищу подвох. Нахожу его, когда возвращаюсь в комнаты. В одной из них Карл, один из моих товарищей. Он уже снял шлем. Раздевается, глядя на шлюху, которая широко раздвинула ноги на постели, укрываясь полупрозрачным шёлковым покрывалом. Одергиваю напарника, он смотрит со злобой. Да что с тобой?! – Возьми меня, – подмигивает шлюха. На мгновение меня охватывает желание. Но, как наяву ощущаю приторный запах разложения. – О-о-о, какой необъезженный жеребец! – с придыханием стонет шлюха. – Тебе повезло, сладенький. Я могу покататься и с тобой, и с твоим другом! Вздрагиваю, когда замечаю вокруг жрицы любви знакомую дрожь воздуха. Ядовитые миазмы окружают прогнившую тушу демона. Он распространяет вокруг себя Болезнь. Именно так, с большой буквы. – Не сопротивляйся, милый, – улыбается шлюха. Все зубы белоснежные. Ну всё, хватит врать-то! Это уж слишком! Я сам уже не появлялся у зубного целый год, а тут у шлюхи такая зовущая внешность! Вскидываю пистолет и проделываю дымящееся отверстие в башке твари. Морок рассеивается. Ага, так и знал. Передо мной старая карга с обвисшими сиськами и кожей земляного оттенка. Фу, bлять, настоящая ведьма! Гнилые пни зубов, подслеповатые белки глаз, морщины как рубцы. За годы службы видел всякое, но, то что между ног у этой твари слишком мерзко даже для меня. Кружится голова. Рядом блюёт Карл. При мысли о том, что мужики кидали в этом свинарнике палки с утра до вечера, усмехаюсь и в отличном настроении покидаю одну комнату и вхожу в другую. Выстрел, выстрел, выстрел. Возвращаюсь в общую залу с фонтаном и завершаю жизнь ещё нескольких ведьм, которые смущали товарищей непристойными позами. – Брось оружие! – кричит проктор. – Командир, полегче! Посмотри на трупы! – Сегодня весь день за тобой следил! – проктор не отводит взгляда и целится в меня из дробовика. – Ждал, когда ты с резьбы соскочишь! – Я только начал тебя уважать, механический сукин сын! Не порти всё, а просто посмотри на этих сраных ведьм! – Согласно статье 286 Диктатис Империалис о превышении должностных полномочий с причинением тяжких последствий здоровью граждан улья… – проктор стреляет словами, как пулями, когда выносит мне приговор. Прикидываю, успею ли я поднять пистолет. Проктора, возможно, завалю, но в зале ещё почти пять десятков стволов на меня наведённых. Потом слышу ругательства. – Проктор, посмотрите-ка на трупы! – одна из наших пожилых сотрудниц, Лилия, смеётся и обращается ко всем остальным арбитрам. – Ну... коты, теперь никто не будет со мной спорить, что нужно запрещать проституцию?! Проктор нехотя переводит взгляд на мёртвых шлюх. Та же картина, даже "краше" – покойницы разлагаются так быстро будто бы под действием кислоты. Уже через минуту от них не остаётся ничего кроме мерзкого пульсирующего мха. Любо-дорого смотреть на посетителей публичного дома. Побледнели как смерть, потеряли всякую уверенность в собственных силах и веру в могущество положения в обществе. *****н сын ругается. Предлагаю действовать: – Проктор, самое время связаться с остальными группами. Одна такая дрянь чуть было не трахнула Карла, а, значит, и другие способны воздействовать на рассудок. – Уже, арбитр, – отвечает командир. – И это… благодарю за службу. Киваю, когда со второго этажа спускается один из наблюдателей. – У нас гости, – гром выстрелов сопровождает слова. Бросаюсь к входу в здание. Оттуда уже наступают какие-то хмыри в лохмотьях. Пули их не останавливают. Нападающие отвечают слитным залпом, и один мой товарищ падает замертво. Сволочи! Время замедляется. Так происходит всегда, когда жизнь под угрозой. Секунды тянутся вечность и, кажется, что гроздья штукатурки, откалывающиеся при попаданиях в стены, превращаются в снежинки. Они кружатся на ветру и медленно падают под ноги. Откуда я знаю про снег в этом засранном промышленностью мире? Слава Богу-Императору, родился на хорошей планете. Враги понимают, что застряли, и в ход идут гранаты. Осколки секут нас. Кто-то погибает, рушатся стены, обваливаются потолки. Теперь противники идут врукопашную. Давно пора. Меч проголодался. С превеликим удовольствием перерубаю первого нападающего от левой ключицы и до правого бока. Вбиваю ствол пистолета через зубы в пасть другому и выпускаю его мозги гейзером через отверстие на затылке. Верчусь, отсекаю ноги, руки. Странно, но никто не воет в агонии, враги без звука усеивают пол, заливая его густой кровью. Напарники бьются с той же решимостью, и штурм захлёбывается. Последний ублюдок отступает, но разваливается на куски под стрельбой десятка разнокалиберных стволов. – Что за… Арбитры одергивают лохмотья нападающих. Под ними снаряжение СПО, но не это ошеломляет. Внешность противников только отдаленно человеческая. Кожа бледная, у некоторых серого или светло-зеленоватого оттенка. Бубоны, язвы, плоть плывёт, как воск над свечой, принимая новые отвратительные очертания. Все отмечены наростами на голове, что вытягиваются в рог. У одних он растёт по центру лба, у других начинается с носа, у третьих вырывается из правой или левой глазницы. Мерзость! Гадюшник под названием "Небеса обетованные" преобразился после сражения. Особенно там, где иллюзия встретилась с лучами лазеров, снарядами и пулями. Позолота и сверкающие камни в стенах обратились в затянутые паутиной развалины. Вот этот дом уже ничем не отличается от своих соседей. Однако не могу не поразиться, с какой тщательностью навели морок, чтобы завлечь сюда посетителей со всего улья. Мысли приводят к всеохватывающему заговору, когда я слышу хриплый рык. Поворачиваюсь, выдыхаю от неожиданности. Наши погибшие товарищи с утробными стонами поднимаются на ноги. Остальные братья по оружию ошеломлены. Я грязно ругаюсь и сношу голову ближайшему ожившему мертвецу цепным мечом. Нечисть продолжает осаду борделя. Она уже внутри. Несём тяжёлые потери. Мертвецы оказываются неожиданно могучими врагами, а главное – не останавливаются, пока не разберёшь их на куски. Каждая новая смерть только добавляет бойцов в ряды проклятых. Посетители публичного дома приносят ещё больше беспорядка. За ними некогда и некому смотреть. Испуганные или обезумевшие от происходящих событий, они мечутся, падают под ударами чудовищ или попадают между молотом Адептус Арбитрес и наковальней культистов. Отступаем в главный зал. Морок исчез. Мраморный фонтан – тень прежней роскоши, на дне плещется зацветшая вода, по углам комнаты лежит какое-то дерьмо, стены, развороченные перестрелкой, напоминают рёбра полуразложившегося трупа. Замечаю проктора, который раскинул руки и застыл, лёжа на лестнице. Нет, быть не может! Его же не берут пули! Подбегаю ближе. Несколько прямых попаданий в лицо, белая повязка пропала, уничтожен правый глазной имплантат, трещины в стальном черепе. *****н сын и раньше пускал искры из глаз, но теперь делает это в прямом смысле. – Поклянись, что приговоришь этих ублюдков! – Давай-вставай, лежебока! – говорю я, когда со второго этажа наступают культисты. Первого я сваливаю очередью из пистолета, остальных отрезвляю осколочной гранатой под ноги. Ублюдки успокаиваются. – *****н сын, ты не можешь погибнуть! Хоть представляешь, кем стал для отдела?! – кричу я на переплетение плоти и железа у ног. – Знаю-знаю, – ворчит проктор, – но я поймал критическую ошибку. Пока не обойду её, слепой и беспомощный как щенок. Тащу проктора вниз. Оглядываю выживших. Здорово нас проредили. Едва ли половина на ногах. Раненые плохи. Похоже, обратятся уже в ближайшее время. Некоторые поняли это и вышибают себе мозги. На сколько нас хватит? Чёрт его знает. У меня вообще свидание с самой милой девушкой на свете, гибнуть нельзя! Пытаюсь связаться с "Химерами", на которых мы приехали. Тишина, помехи. Выхожу на волну ближайшей группы Адептус Арбитрес, которые должны были вломиться в казино "Счастливый случай" – там оглушительная канонада. – Не сейчас, братишка! – кричит арбитр на той стороне. Гром. Хрипы. Похоже, товарищ делает свои последние вздохи. Проклятье! Ищу хоть кого-нибудь, чтобы попросить о помощи. Молчание, утробный вой оживших мертвецов, душераздирающие крики. Звучит "обнадеживающе". Делать нечего. Выхожу на связь с крепостью. – Внимание! Внимание! Я – арбитр Реджинальд Брейкер. Личный номер 78-69. Объявляю боевую тревогу. Событие – бунт. Срочно поднять все грузовые лифты и перекрыть любую связь с ульем! Дополнительно сообщаю о событии – карантин. Советую найти и оградить от остального общества всех, кто посещал тринадцатый уровень за последние полгода. Отключаю вокс-передатчик, когда на связь неожиданно выходит Морриган Д'Туиред: – Арбитр, кто противник? Переносчики чумы? Демоны? Чумные десантники? Ого! Чумные десантники? Это разве не сказки? – Пока только восставшие из мёртвых и какие-то молчаливые мутанты. Но их просто жуть как много! – Ясно. Списки граждан я полагаю можно взять на таможне? – Да, дознаватель. Не тяните с задержанием, болезнь развивается быстро. Морриган молчит, мне кажется, что она уже отсоединилась, когда бросает напоследок. – Мне очень жаль, Реджинальд. Ты мне тоже понравился. Странно, но приближение гибели ощущаю как-то легко. Раньше считал, что страх скуёт руки и ноги. Хорошо, что я от него избавился. – Вообще-то я вернусь через пару часов, Морриган. Выбери пока место, куда хочешь пойти. Дознаватель снова молчит, но потом просто обрывает связь. Хорошо. Не люблю долгих прощаний. Поднимаюсь на второй этаж. Обхожу огневые точки. Одни арбитры у окон, другие у образованных во время последних приступов провалов. Везде похожая картина. Проклятые заняли соседние дома и чего-то ждут. Спускаюсь. – Проктор, вы как? – Как видишь, лучше, – командир уверенно двигает руками. – Зрение? – К сожалению, нет, – раздаётся выстрел из автоматического ружья. Ещё один наш товарищ покрыл стену кусочками собственных костей, ошмётками мозга и кровавыми разводами. – Даже не сдохнуть здесь боюсь, – говорит вдруг сукин сын. – Не хочу уходить без борьбы. Да ладно, не сдавайся! – Дай мне гранату, – просит проктор. – Уйду на своих условиях. – Мерзко себя чувствую, – передаю командиру желаемое, а сам стягиваю с его плеча дробовик с понравившейся резьбой на прикладе. – Ты мне это брось! Выше голову! Всегда знал, что кончусь где-нибудь в канавах городского дна! Твоей вины в этом нет! Молчу – слова здесь лишние. – И вот ещё что, арбитр. Приятно было работать с тобой, – проктор улыбается, шутник хренов. – У тебя хоть и едет крыша, но зато я сегодня почувствовал себя молодым. Когда ещё не свыкся с миром, считаешь себя всесильным и неуязвимым. Жаль, что редко работали в паре. – Спасибо, сукин сын. Ты же знаешь об этом прозвище? – Конечно. – Так вот, как бы тебя не ненавидели за безжалостность к своим, но ты всегда был для нас живым памятником, "глыбой". Мы считали, что тебя никогда не убьют. – Разжалобил, парень. А теперь иди и приговори всю эту мразоту. Бог-Император в помощь. Перезаряжаю дробовик. Надолго его не хватит, но оружия на полу валяется столько, что глаза разбегаются. С пустыми руками не останусь. Раздаётся рёв моторов. К зданию подъезжают машины Официо Медика. Проклятые их не останавливают. Подозрительно, поэтому ребята на втором этаже стреляют с таким остервенением, что после короткой передышки едва не глохну. Первая машина разлетается на кусочки после попадания ракеты, и полыхающее колесо закатывается внутрь борделя. Ещё один автомобиль переворачивается. Лобовое стекло покрыто сетью трещин и окрашено кровью изнутри. Что если ошиблись? Да, хрен с ними, с медиками. Нас уже вряд ли кто-то осудит. Но нет, не ошиблись. Задние двери грузовика со знаком крылатого жезла, обвитого парой змей, открылись и на улицу выползли ожившие мертвецы. Ничуть не удивляюсь, когда вижу в первых рядах "школьницу", помощницу Пурпурного. Ей и вышибаю мозги первой, когда она забегает внутрь публичного дома. Мы сложили баррикаду из обломков мебели, и разорванных останков. Особое предпочтение отдали нашим покойникам, всё-таки панцирная броня – это панцирная броня. Жестоко, но ничего не поделаешь. Один товарищ стреляет из автоматического ружья, другой уничтожает нечисть из тяжёлого стаббера. У нас неплохо получается сдерживать врагов. Сражаемся, даже когда ублюдки снова пытаются спуститься с крыши, забираясь по пожарным лестницам. Стреляю в упор. Дробь отрывает конечности, бросает на пол тела, как куклы, изломанные капризным ребёнком. Отдача привычно бьёт в плечо, потом патроны заканчиваются. Опрокидываю проклятого ударом приклада и давлю ему голову тяжёлым ботинком. Металлические подноски обуви уже полностью перепачканы слизью. Моя форма сегодня прошла по-настоящему суровое боевое крещение. Преследую противников: расстреливаю, бью, режу мечом, сбрасываю с крыши. Подхожу к парапету и вызываю на поединок весь этот проклятый город: – Ну что же вы, ублюдки! – в меня стреляют, но Император спасает. – Руки из жопы?! Старайтесь лучше! Разворачиваюсь и спокойно ухожу внутрь здания, хотя вокруг свистят пули. – Реджи, гляди! На шесть часов! – окликает напарник. Сквозь брешь, образованную в ходе последнего приступа, вижу, что в толпе мертвецов [ну уж нет]одится персонаж из страшных сказок. Предатель. Чудовище. Чумной десантник. Он поражает размерами. Распухшая туша не меньше трёх метров высотой. Его некогда благословенные Омниссией доспехи теперь – раковина членистоногого. Десантник оброс чёрными кораллами. Его уже не раз убивали, если судить по отверстиям в броне, откуда выпадают мерзкие личинки, однако ложные боги возвращали его обратно ещё более ужасным и смертоносным. Фасетчатые глаза чудовища мгновенно [ну уж нет]одят нас среди бесчисленного множества дыр, из-за которых дом теперь напоминает решето. Десантник поднимает одноручную косу, колокол, мандибулы на морде расходятся. Гул удара металла о металл и яростный вопль становятся знаком для толпы оживших мертвецов. Они чумным потоком разливаются по улицам городского дня, которое ещё никогда не было таким грязным. – Нет! Мы все умрём! – Карл в отчаянии. Он оступается, падает и спасается от подзатыльника Лилии. – Возьми себя в руки! Ты же арбитр! – кричит она. – Собраться! – забираюсь на вершину разваливающегося фонтана и окликаю арбитров. – Вспомните, братья и сёстры, кто мы такие! Кто сохранял улей все эти годы? Кто не жалея ни крови, ни жизни спасал невиновных и карал виновных! – вскидываю цепной меч в воздух и нажимаю на руну. – Та тварь на улице – не закон! Мы – Закон! Ждать внутри нет смысла. Нас всё равно сомнут. Вывожу товарищей на улицу. Если проктора не станут искать, то, может быть, ему хватит ума затихориться и дождаться помощи. Снаружи нас встречает толпа живых мертвецов. Полуразложившиеся скелеты, раздутые утопленники, окровавленные покойники, которые только-только расстались с жизнью, беснуются всё сильнее с каждым столкновением обуха косы и ржавого колокола чумного десантника. Кричу: – Бог-Император не позволял вам возвращаться! Преступление – жизнь! Приговор – смерть! Сталкиваемся. Мертвецы, у которых ещё сохранились лёгкие, ревут громче моего цепного меча. Патроны в пистолете заканчиваются, перехватываю рукоять клинка обеими руками. Толкаюсь, бью ногами и рублю. Мне кажется, что я смогу вырезать всё поганое племя и очистить улей от мерзости, но только обманываюсь, потому что соратники гибнут один за другим. Смолкает стаббер Карла, покойники разорвали ему горло и сейчас лакомятся плотью. – В укрытие! – последний вскрик Лилии. Ожившие трупы заваливают её шевелящимся отвратительным муравейником. Лилия предупреждает нас ещё раз, потом подрывает гранаты и отправляется к Императору. Хорошая смерть. Попробую также. Молчит тяжёлый стаббер. Стихают дробовики. Шоковые дубинки больше не шипят. Их владельцы сложили головы в последнем яростном сражении в отчаянном рывке к вражескому полководцу. Обезглавливаю ещё одного покойника, а потом вонзаю меч в ключицу следующего. Цепной меч объелся гнилой плоти. Взвыл последний раз и, наконец, подавился. Механизм переплетён мясом, но мне некогда его чистить. Сражаюсь голыми руками и ногами. Каждый удар проламывает кости и разбивает черепа. Выдох. Боль пришла неожиданно. Коса вошла в спину и вырвалась из живота. Чумной десантник, как и положено мерзкому предателю, ударил бесчестно, сзади. Он оторвал меня от камн[ой!]она дороги и поднёс так близко, чтобы смотреть глаза в глаза. – Ну что, человечек? Где твой бог теперь? – жвала чудовища плотоядно щёлкают. – Последнее слово! – Статья 1… страшнейшее преступление... перед человечеством, – шепчу я, стараясь не терять сознание, хотя порча молниеносно распространяется по телу. – Что-что?! Не слышу! Свожу челюсти, собираюсь с силами и плюю в мерзкие липкие фасетчатые глаза: – Предательство… – выдергиваю чеку гранаты на поясе. – Клянусь, что найду тебя в темнейшей преисподние Варпа и приговорю ещё раз! Вспышка света приносит облегчение. Тьма. Моя старая подруга. 4 ПО ПРИКАЗУ ЕГО НАИСВЯТЕЙШЕСТВА БОГА-ИМПЕРАТОРА ТЕРРЫ ЗАКРЫТОЕ ДОСЬЕ ИНКВИЗИЦИИ ДОСТУП ТОЛЬКО ДЛЯ АВТОРИЗОВАННЫХ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ ДЕЛО: 78-69: 13U: HC1: Reg > Пожалуйста, введите авторизационный код > * * * * * * * * * * > Идентификация… > Благодарю вас, дознаватель. Можете продолжать. КЛАССИФИКАЦИЯ: Личное дело. Свидетельства очевидцев. ДОПУСК: Гамма. СИСТЕМА КОДИРОВАНИЯ: Отсутствует. ДАТА: 582. М36 СОСТАВИТЕЛЬ: Финн Тандри, псайкер 19-ого полка СПО. ТЕМА: Закон ПОЛУЧАТЕЛЬ: Дознаватель Морриган Д'Туиред, представитель Ордо Еретикус. Во время последней попытки отбить тринадцатый уровень у мерзких чудовищ, мой отряд оказался на пересечении Плаг-Стрит и Данжен-Роуд. В отличие от остальных трущоб мы не встретили там следов присутствия демонов. Напротив, гниль и кровь нечистых на наших клинках, одежде, снаряжении мгновенно испарялась или слетала пеплом. Тут же почувствовал чьё-то присутствие поблизости. С каждым шагом к покосившемуся дому поблизости всё отчетливее проступало психическое эхо. К тому мигу я уже встречал в бою демонов, поэтому приготовился к худшему, но мощь, что застыла в воздухе, не пугала и не вызывала отвращения. Сила, сосредоточенная здесь, вдохновляла на победы во славу Бога-Императора. Ненависть настолько яркая, словно пламя прометия, и убеждённость в правоте, подобная несокрушимой Твердыни Владыки Человечества. Мы обнаружили под обломками здания выжившего арбитра. Он назвался Джозефом Сталоном (ДЕЛО: 7690: 13U: HC1: Reg). Проктор рассказал нам о последнем противостоянии его подчинённых и орды рабов Хаоса. Из-за повреждения аугметики он не мог вмешаться, но слышал всё отчётливо. Ни один из арбитров не отступил, даже когда их рвали на куски кривыми зубами. Однако они не исчезли. Демоны не сожрали души героев. Настоящее чудо и вмешательство Бога-Императора. Арбитры остались на месте собственной гибели. Бег пальцев по клавиатуре. После слова "Примечание" появилось следующее предложение: "Попробую обряд пленения демона, когда война закончится. У наставника есть питомец. Появится и у меня".

Rommel (команда "Old School") - Sangvinij (команда "New Wave"). Тема: "Праздник каждый день". Участники конкурса пишут рассказы о том, как мрачная и жестокая вселенная Wh40k порой расцветает красками праздников, увеселительных мероприятий или долгожданных событий. "Rommel" Посвящаяется Dammerung за стимул к творчеству А я - казенный человек, а вы - казенный скот; И той черты из нас вовек никто не перейдет. Строки, ошибочно приписываемые святому Редьярду Бенгалийскому Я считаю, что это было милосердием. Я полагал, что должен хорошо и метко стрелять, дабы мне или другим не пришлось стрелять еще раз. Я думаю, было бы легко рассеять толпу и без огня, но она бы снова вернулась и посмеялась бы надо мной, а я остался бы в дураках. Генерал Реджинальд Дайер, организатор Бойни на Джаллианвала-Багх, 919.М2 Реинкарнация Аохара Кадеша 0. 984.М41 Статуя Императора Созидателя на Раджипуре Секундус высечена из Джахал-Кар - самой высокой из Кхимелских гор - и полностью покрыта золотом. У скрещенных в позе лотоса ног гиганта жаровнями и курильницами дымят тысячи заводов, литейных, механариумов. Но могучее дыхание километровых вентиляционных воронок разгоняет едкий смог, а сотни тысяч сервиторов усердно чистят и полируют драгоценный металл, чтобы величие Владыки Рода людского было видно всем и каждому. На правой ладони Императора Созидателя разместился Махари - священный город, названный по имени завоевателя Раджипура и основателя династии Кадеш. И именно здесь, на украшенной священными шестернями Великого колеса террасе, произошел разговор, отделенный одиннадцатью годами от событий, о которых читатель узнает совсем скоро. Механорадж Текел Кадеш обратил на гостя взгляд двух из трех своих голов, кивнув при этом центральной. Это означало, что вошедший может говорить, не опасаясь навлечь на себя немедленный гнев господина. Нимшет упал на колени, царапая ногтями каменные плиты и почти касаясь седой бороды, струившейся с подбородка правой головы Механораджа. Она была такой длинной, что следовала за алой мантией Текела на бусинках-антигравах, подобно еще одному механодендриту. Крохотные механизмы, похожие на скорпионов, бегали по ней, расчесывая жесткие белые волосы. Перечисление имен и титулов Механораджа заняло у Нимшета добрых пятнадцать минут, и лишь после этого вельможа осмелился поднять глаза. Железное тело его господина являло собой гротескную помесь вставшей на дыбы мегакобры и гигантской многоножки, почти касающуюся потолка выступающими из горбатого хребта антеннами. Десятки механических лап и щупалец были заняты работой – Текел Кадеш одновременно покрывал убористым почерком с полдюжины свитков, занимался чисткой диковинного археотек-ружья, отбивал текстовые послания по костяным клавишам. Только одно из лиц, скрытых под алыми капюшонами, было почти человеческим - левое, и именно оно сейчас сухо улыбалось, устремив на вельможу взгляд трех миндалевидных линз. - Вероятно, друг мой, тебя интересует, все ли в порядке у твоей сестры? Нимшет закивал. - Именно так, владыка! Лишь здоровье красавицы Сарии... Улыбка исчезла с уст Механораджа. Чуть не взвыв, Нимшет снова рухнул ниц. - Прошу извинить своего забывчивого слугу! Я хотел сказать, лишь здоровье красавицы Одна тысяча Сто Восемнадцать, да не оставит Отец отцов своей милостью... Хотя Текел Кадеш чтил Императора в ипостаси Созидателя, не забывал он о том, что прежде всего Тот является Отцом отцов, Породившим Верных и Небесные воинства. И под алой тканью и переплетением железа оставалось у Механораджа достаточно человеческого, чтобы продолжать род Кадеш. За пять сотен лет жизни жены и наложницы, получавшие в Махари новые имена из священных цифр, подарили ему более тысячи отпрысков. - Ее жизненные функции вполне отвечают моим требованиям. А теперь, Нимшет, переходи к делу. Вельможа поежился, позволив себе секундную паузу. - Стали известны подробности о гибели вашего сына, владыка! Как мы и полагали, Аохар был на борту "Джаганата", когда... 1. 973.М41 "Император сотворил всех людей одинаковыми." Спросите любого уроженца Раджипура Секундус, любого, кто носит алый мундир, и он ответит вам, что эти слова отдают ересью, как стоячая вода - гнилью. Гул пламени рукотворного солнца, заточенного в реакторе "Колесницы богов", может оглушить неподготовленного - но мы, стоящие на крыше рубки, давно привыкли к нему. Нам просто приходится говорить громко и четко... Но и без того, разве может раджипурец разговаривать иначе? По правую руку от меня скрючился, обеими руками сжав железный посох, Молакх Рам - верховный жрец Отца отцов. Взгляд молочных бельм из-под кустистых бровей обращен в никуда, но венчающая посох змеиная голова видит за двоих. По левую - возложив ладонь на эфес меча, мраморным изваянием застыл лорд-комиссар Уинстон Максвелл. Его узкое, скуластое лицо в обрамлении рыжих бакенбард похоже на объятый пламенем череп - пропащую душу, какими их изображают на фресках о сошествии святого Флинна Фобосского в варп. Вместо полагающегося по званию болт-пистолета лорд Максвелл вооружен дробовиком - коротконосым абордажным "боддикером", чей ремень перекинут через украшенный чешуей мегакобры правый наплечник. Эти двое могут обращаться ко мне по имени. Для прочих я - лорд-генерал Аохар Кадеш, князь Хедешетский, воевода Стальной тысячи Раджипура. Мое лицо - золотая маска, образ Махари Великого, чья кровь бежит в жилах сынов и дочерей рода Кадеш. Позволить низкорожденным и дикарям созерцать настоящий облик князя - недопустимо. Дышать воздухом, не пропущенным через систему фильтров, не подслащенным раджипурским лотосом - допустимо, но неприятно. Мое тело - украшенный шелком и самоцветами экзоскелет, дающий вторую жизнь искалеченной войной плоти. Лекари и технобрахманы могли оградить меня от боли в ослабших от возраста мышцах - но я храню ее так же бережно, как ордена и реликвии. Поддаться искушению, опуститься в мягкие объятья кресла - недопустимо. Не только потому, что против этого восстает моя гордыня. Дикари не должны видеть Господ-с-небес слабыми. Не должны видеть их похожими на себя. 2. Трехметровые траки крошат спекшуюся грязь, прокладывая колею, которой по следам "Колесницы" движется "Царь змей". Человеческие муравейники аборигенов расползаются быстрее, чем мы успеваем строить феррокритовые шоссе. Отвоеванная у лесов земля словно сама собой расцветает язвами котлованов и фурункулами самодельных лачуг, громоздящихся друг на друга уродливыми гроздьями. И даже предместья столицы встречает нас пылью грунтовых дорог. Вонью дыма и нечистот. И темным, липким, недоброжелательным вниманием дикарей. Возможно, Император и впрямь создал людей одинаковыми - но Он не создал их равными. Удел каждого предопределен его рождением. И не потому ли Род людской платит за тысячу побед тысячей поражений, не потому ли Империум стал охотничьей вотчиной нелюдей и злых духов, что сыны и дочери человеческие позабыли эту простую истину? Мы не ждем от дикарей ни благодарности, ни любви. Нас вполне устраивают страх и усердие. Но в том и заключается несовершенство человека, что единожды вбитый урок нуждается в повторении. Стоит бдительности притупиться, стоит утомиться руке с кнутом - и сквозь корку рабской покорности начинает сочиться гной сомнения и неверия. Дикари тупы, как гроксы, но не лишены своей примитивной хитрости - и всегда чувствуют, когда можно начинать пробовать хозяйское милосердие на прочность. Когда можно чуть задержаться, капельку не доделать, немножко солгать. И пусть вас не обманывают подобострастные взгляды и слюнявые россыпи заверений - вашу спину, ваш выцветший от солнца алый мундир они будут дырявить совсем иным взором. Они будут ждать, когда вы оступитесь, и вот тогда - горе вам! На тысячу солдат, погибших в бою, приходится до семи сотен, унесенных болезнями и неопасными на первый взгляд ранами. До двухсот, чьи жизни забирают капризные духи машин, обиженные на скверный климат и дурное обращение с механизмами и боеприпасами. И не менее полусотни, чьи трупы [ну уж нет]одят в каналах и переулках. С вывороченными карманами, срезанными пуговицами, варварски вырванной бионикой. Эта полусотня - цена, которую мы платим за то, что неспособны вбить в головы собственных бойцов одно-единственное правило. "Опасно доверять низкорожденному. Преступно доверять дикарю." 3. Отдам дикарям должное, пожалуй, лишь в одном - не надо тратить время стражи, сгоняя их в качестве зрителей на парад. Они охотно бросают свои дела и многотысячными толпами выстраиваются на обочинах дорог. Детей поднимают на руках, чтобы лучше видели. Стоит шум и гвалт, перекрывающий даже рев машин. Кто-то непременно гибнет в давке, кого-то выталкивают нам под гусеницы. Даже карманники [ну уж нет]одят время, чтобы отвлечься от своего занятия, уставившись на процессию широко распахнутыми глазами. Животное любопытство? Желание выслужиться перед Господами-с-небес? Пожалуй, не только... Дикарь - большой ребенок, живущий подспудным ожиданием праздника. Что ж, пусть открывшееся им зрелище станет кому наградой, а кому - авансом. Сегодня - день Перерождения Императора. Праздник, важнее которого нет ни в одной инкарнации Имперского Кредо. Во главе танковой колонны движутся "Джаганат" и "Нагарадж" - "Колесница богов" и "Царь змей". Сверхтяжелые самоходные установки, флагманы сухопутного флота - Стальной тысячи Раджипура. А за ними следует сто отделений по десять танков - "палачей", "экстерминаторов", "победителей", "карателей". Каждый из них носит одно из Тысячи имен Императора, и ни один из них его не посрамил. Идя за "Колесницей" и "Царем змей" по два в ряд, они растянулись на много миль, грохочущим железным потоком катясь по грунтовым дорогам. Все живое и неживое спешит убраться с нашего пути, чтобы не разделить участь врагов Рода людского, встретивших свою смерть под лязгающими гусеницами. Стальную тысячу нередко сравнивают с безликой, бездушной машиной войны, но мы знаем, что это выражение банально и неточно. Мы - живая, вечно голодная змея, чудовище длиной в десять миль. "Джаганат" - его глаза и ноздри, "Нагарадж" - ядовитые клыки, укус которых отправлял в варп Титаны и гарганты. А тысяча "леман руссов" - тело, переплетение мускулов и неуязвимая чешуя. О, сколько городов и крепостей обрели мучительную смерть в железных кольцах! Но сегодня перед мордой стальной рептилии порхает пташка, заслужившая ее снисхождение. Поднимая пыль, в сотне метров от "Джаганата" маршируют солдаты Сил планетарной обороны - чисто символический десяток, чеканящий шаг в такт своим барабанам. А за ними, выстроившись клином шагают "часовые", выкрашенные в черный цвет и увешанные черепами. На боку каждого мерцает переведенная в спящий режим плазменная пушка. Это Мстящие вдовы. Шесть выживших из двадцати женщин, ушедших воевать вместо своих погибших мужей. Простолюдинки, до войны умевшие водить лишь шагатели-погрузчики. Грязные дикарки, которые вызывали у нас брезгливость пополам с недоумением. И все же их отчаянная храбрость - следствие презрения к жизни и ограниченной фантазии - стали залогом одной из самых впечатляющих побед. Подожженный их орудиями недостроенный гаргант, словно шагающий погр[лобзал]ьный костер высотой в сто футов, вслепую крутился по орочьему лагерю, давя ксеносов и их машины, пока не врезался в боевую крепость... а Мстящие вдовы, хохоча, кружили на пределе досягаемости орочьих пушек, срезая плазменным огнем все, что пыталось вырваться из пылающих ворот. Я знаю раджипурцев, кто после такого помыслил о нарушении табу на смешанные браки, и, видит Император, не осуждаю их. 4. Разумеется, пустить женщин, тем более дикарок, во главе парадной процессии казалось мне кощунственной мыслью. Но лорд Максвелл настоял на этой идее, а я был склонен доверять вековому опыту комиссара, до Стальной тысячи служившего в самых разных полках. Он уверял меня, что одна из Мстящих вдов, некая Оливия Как-там-ее-фамилия, стала у местных настоящей народной героиней и почитается чуть ли не как живая святая. Конечно же, падкие до красивых сказок аборигены сочинили историю о том, как ее красавец-муж отправился на фронт, едва успев разделить с ней брачное ложе, и в первом же бою пал героической смертью, подорванной гранатой забрав с собой в могилу десяток орков. А скорбящая вдовушка тут же подбила товарок, образно говоря, променять кухню на окоп. "На самом деле, конечно, смертью он пал поганой, но заслуженной. Он из Пятого гренадерского." - усмехнулся тогда лорд Максвелл, и я понимающе кивнул. Пятый гренадерский за трусость был подвергнут децимации по-раджипурски. От обычной казни через волочение танками она отличалась тем, что каждому десятому в своем милосердии мы подпиливали цепь на кандалах, так что у бедняги-дикаря был шанс вместо безымянной могилы отправиться в дружные ряды калек, клянчащих милостыню на площадях. "Скорбящей вдове знать об этом незачем. Когда придет пора... ей сообщу я сам." Этими слова Максвелла, признаюсь, вызвали у меня какую-то иррациональную гадливость, но я напомнил себе, что лорд-комиссар не является раджипурцем по рождению, и я должен относиться к нему снисходительно. Как бы то ни было, его идея сработала великолепно - формально почтив героизм Оливии и Мстящих вдов, мы заставили местных ощутить все ничтожество их игрушечных идолов в сравнении с мощью Господ-с-небес. С "часовых", ковылявших подобно сиротам-цыплятам, каждый зритель непроизвольно переводит взгляд на ревущую громаду "Джаганата". И тут сердце дикаря уходит в пятки, а дурные мысли сами выветриваются из головы. Мы - Стальная тысяча Раджипура, дети Смерти, побратимы богов. Наши алые мундиры впитали пыль тысяч планет и кровь тысяч битв. Мы были с Императором, когда Он сокрушил старый мир и возвел новый, и будем с Ним, когда Он сокрушит и этот. Мы сражались подле Его сынов из трех Воинств, и заслужили право идти в бой под взглядами их владык, чьи изваяния украшают лобовую броню "Колесницы богов". Справа от плазменного орудия щерит драконьи клыки Волкха Кователь, Властелин металла, в своей ипостаси Не знающего смерти. Его когтистые лапы рвут останки Уланорского Зверя, которого Волкха низверг вместе с собой в огненные пучины - и возродился милостью Отца отцов. Слева же вздымает к небесам руку Гильяма Дхармарадж, Податель закона и Управитель дома Императора. Символ Тринадцатого воинства, что украшает его доспех - ярмо, которое принимает на свою шею всякий слуга Императора. А над орудием расправил обсидиановые крылья Санкха Отдавший жизнь, но не в светлой, золотой своей ипостаси, а в черной - Пьющего кровь и Попирающего пепел. Все, на что устремлен взор его безумных очей, обречено принять власть Императора - или сгинуть без следа. 5. Под траками "Джаганата" наконец-то начал греметь феррокрит. На смену уродливому многоцветию трущоб приходят ровная серость хаб-блоков. В каждом окне, на каждом балконе - завороженные зрители. Некоторые наблюдают за парадом с деревьев и фонарных столбов, как обезьяны. Рокот барабанов отражается эхом от панелей многоэтажных домов, прихватив с собой звуки другой музыки - из открытых окон несутся мелодии местных маршей и гимнов. Записям подпевают, а кое-где и начинают подыгрывать на всем многообразии местных инструментов. Молакх Рам кривится, как от застарелой боли, но я не могу разделить брезгливого раздражения жреца - меня эта какофония скорее забавляет. Иногда за дикарями просто интересно наблюдать, как за экспонатами бестиария. В конце концов, это праздник в нашу честь, и мы можем позволить себе быть великодушными. На горизонте уже видны шпили дворцовых башен и купола святилищ, нацеленные в небо лазерные орудия - мы приближаемся к историческому Старому городу, к резиденции губернатора и Храму Миллиарда мучеников, где перед нами преклонят колено вожди и жрецы дикарей. Несколько дней отдыха - и Южный фронт ждет нас. Врата святого Аврелия Гальтона достаточно широки, чтобы в них прошли машины Стальной тысячи. Но тем, кто будет восстанавливать мостовую Старого города, не позавидуют и грешники в Танталовом уделе. От моих глаз не может ускользнуть то, что отряд Оливии (фамилию которой я позабыл и вспоминать не стану) собирает немногим меньше внимания, чем флагман Стальной тысячи. Под ноги "часовых" летят охапки цветов, зрители выкрикивают имена Мстящих вдов. Похоже, сама предводительница не готова к такому ажиотажу, она ведет шагоход неровно, то и дело приподнимаясь, чтобы ответить на особо громкие и радостные приветствия. Когда она решается высунуться из кабины по пояс, порыв ветра срывает с головы траурную накидку, рассыпав по плечам выкрашенные багряным волосы. Внимание дикарей не может стоить ревности князя, и все же я был готов ко вспышке гнева... и тем удивительнее, что вместо этого ловлю себя на том, что могу представить себя на месте Оливии. Когда-то и я не сразу сумел принять воинские почести как должное, когда-то и я мог смутиться на параде в свою честь! Пожалуй, это чувство - единственный вариант мимолетной приязни, что мог возникнуть у меня по отношению к дикарке. Будь она раджипуркой, даже низшей касты - кто знает... Но моя кожа, скрытая под золотой маской - цвета темной коры священных деревьев. А ее - белая. Бледная, как змеиное брюхо, как высушенные солнцем кости, как ядовитые корни. Ее волосы под слоем краски - светлые. Это ставит Оливию Как-там-ее-фамилия на один уровень с прочими белокожими дикарями - ниже раджипурских солдат и слуг, ниже крестьян и рабов, ниже неприкасаемых. Чуть выше разве что ксеносов. И, видит Император, я этому рад. Мысли о светлой коже заставляют меня перевести взор на еще одного человека, с чьим происхождением я давно смирился - во многом благодаря загару, почти сравнявшим его внешность с раджипурской. Даже огненно-рыжие волосы этому не мешают. Лорд Максвелл не замечает моего взгляда. Его вниманием, как и моим только что, владеет Оливия. Обычно комиссарская должность предполагает ледяное спокойствие и полный контроль за мимикой, но сейчас Уинстон не может сдержать приподымающиеся в сухой улыбке уголки губ. 6. Врата святого Аврелия Гальтона уже заслоняют полнеба, когда события приобретают неприятный оборот. Неприятный, но ожидаемый. Из тени под сенью Врат возникают фигуры, замотанные в черные траурные одежды. Взявшись за руки, они перекрывают дорогу. Слаженный хор голосов вскоре перебивает шум толпы. Отец отцов! Где, варп ее порази, городская стража? Почему они допустили этих на парад? Там, где траурные одежды и гневные выкрики - там вскоре будут стучащие по броне камни. А иногда - звон бьющегося стекла и вспыхивающие огненные кляксы. Там будет и наш ответ - дробный стук стабберов и хруст человеческих костей под гусеницами. Я не испытываю угрызений совести, преподавая дикарям из раза в раз один и тот же урок. Но то, что они отказываются его усваивать, вызывает у меня глухое раздражение. - Где наши дети? Верните наших сыновей! - долетают до меня выкрики. Хочется включить громкую связь. Заставить укрепленные на "Джаганате" динамики изрыгнуть мой ответ. "Ваши дети - в милости Отца отцов! Он дал им славную смерть! Он дал им новую жизнь! Они рождаются снова - по всему Империуму! Ваши сыновья - на Кадии и Армагеддоне, на Катачане и Стигии! С каждой смертью, с каждой жизнью их ждет куда больше, чем вы могли им дать здесь! Как вы смеете на это роптать... в праздник Перерождения?!" Но обращаться к черни, тратить на нее воздух своих легких - неприемлемо для князя. - Смотрите внимательно, мой генерал. - голос Максвелла звучит подчеркнуто равнодушно. Солдаты, побросав барабаны, бросаются разгонять преграждающих путь. Но окрик одной из Мстящих вдов останавливает их. Оливия. Встав ногами на сиденье остановившегося шагохода, она обращается к собравшимся. Ветер относит ее слова в сторону, да я и не понимаю местный диалект низшего готика - но смысл до меня доходит. Оливия высказывает все то же, что сказал бы я. Но иными словами. Так, как свои разговаривают со своими. На одном языке. На языке вдов. Максвелл! Ты, конечно же, предвидел все. Именно поэтому пустил Мстящих вдов во главе парада? Знал, что в Оливию не бросит камень ни один из местных? Ты всегда пытался удерживать мою руку. Пытался избежать ненужного, на твой взгляд, кровопролития. А как же "пожалеешь кнут - испортишь раба"? Не твои ли слова? Ты и сейчас придумаешь десяток оправданий. Мол, нельзя было портить парад. Нельзя было перегибать. Лучше было обойтись без лишней крови. Но дело-то в другом. Ты положил глаз на нашу скорбящую вдовушку. Хочешь трусливо отгородиться от тех, кто казнил ее мужа? Да полно тебе, Уинстон. Пусть ты и не раджипурец по рождению, тебе она отдастся только разве что мертвой. Или все же не в этом? А в том, что ты - одной крови, одной бледной шкуры с дикарями? Вспышка гнева растворяется в небытие, оставив неприятное послевкусие. Хорошо, что я сдержался. Не высказал все это вслух. Уинстон не раджипурец, но он полезен. 7. Тем временем "Колесница богов" продолжает движение. К некоторому моему разочарованию, траурные начинают расходиться. Возможно, лорд Максвелл и прав. Конечно, толпа дикарей не может повредить Стальной тысяче. При необходимости мы размажем их в кровавую кашицу, раскрасим улицы их внутренностями, и те, кого мы пощадим, ничего не смогут нам сделать в отместку. Но... Оливия снова усаживается за рычаги "часового", машинально поправив растрепанные волосы. Оборачивается, и во взгляде, которым она окидывает приближающий "Джаганат", явственно читается страх. Вот сейчас она мне нравится. Действительно нравится. Перед шагоходом справа от Оливии дорогу перебегает крохотная фигурка - ребенок, сопровождавший одну из траурных, и теперь пытающийся найти ее в толчее. "Часовой" резко тормозит, развернувшись на месте, и, не удержавшись, грохается на бок. Прямо под ноги машины Оливии. И тут же до моих ушей долетает тихий, словно шелест ветра, голос жреца. Молакх Рам заговорил впервые за несколько дней. За шумом двигателя я не могу разобрать сказанного, но слово "жертва" звучит вполне отчетливо. Опрокинутый шагоход сучит лапами, как полураздавленный жук. Я не могу видеть детали, их уже закрыл нос "Колесницы", но, судя по всему, женщина из упавшей машины сумела благополучно выбраться - а вот Оливии повезло меньше. Ее "часовой" стартует галопом, но резкий разворот бросает его в сторону танка. А для нового маневра на такой скорости места уже не хватит. Не получится убраться с пути "Джаганата". - Останови машину, Аохар. Разумеется, я могу приказать остановиться. Разумеется, я этого не делаю. "Колесница богов" не должна замедлять свой бег. Этого хочет Император. Более того, этого хочу я. - Останови машину! Нет. Просто потому, что ни черни с этой поганой планетки, ни чужаку-комиссару не позволено указывать мне, что делать и кого миловать. Просто поэтому. 8. "Джаганат" формально принадлежит к классу "клинок бури", если считать по основному калибру - титаническому плазменному орудию. Но компоновка корпуса у него другая, ближе к "молоту рока" - рубка сдвинута вперед, а над моторным отсеком установлена десантная палуба. Нужно быть безумцем, самоубийцей, чтобы рискнуть совершить через такую машину прыжок на "часовом". Нужно быть дикаркой, никогда не слышавшей о том, что слово "Джаганат" стало на Раджипуре нарицательным, что на каждом параде десятки парий и рабов сами бросаются под гусеницы в надежде искупить грех своего существования. Не прекращая бега, шагоход отталкивается от мостовой, в прыжке чудом избегая столкновения с орудием "Колесницы". С чудовищным грохотом он врезается в ограждение рубки. Инерция проносит его в футе от Максвелла, нервно шарахнувшегося в сторону. Затем уже сила тяжести бросает машину на десантную палубу позади нас. Кажется, над всем городом висит звенящая тишина. Шум двигателя, скрежет металла растворились, стали недосягаемы для уха. А затем воздух содрогается от хлесткого крика. - Она жива!!! Я не хочу смотреть на реакцию дикарей. Обвожу взглядом смятое ограждение, сломанное древко штандарта, изуродованную статую Сангхи с отбитыми крылом и головой. - Она мертва. За такую дерзость она умрет тысячу раз. Мне плевать на дикарку. Жить, умереть - какая разница для бабочки-однодневки, для жалкого насекомого? Но я хочу увидеть выражение лица Максвелла. Увидеть, пройдет ли он испытание, которое я ему приготовил. - Не вздумай, Аохар! Ты соображаешь, что творишь? Увы. Уинстон, ты не справился. Не смог доказать, что за эти годы хотя бы немножко стал раджипурцем. То, что произошло - явный знак того, что Император отвергает жертву. Да, тысяча смертей ждет ее - но не здесь, не сейчас и не от рук людей. Для того и существует череда перерождений, чтобы принимать кару от самого Отца отцов, а не его слуг. Лорд Максвелл же все понял буквально. Как дикарь. Вот и полез, не дожидаясь моего разрешения, вытаскивать вдовушку из разбитого "часового". - Господин, все в порядке? - хрустит динамик в ухе. Экипаж на связи. Я киваю. - Да. Ни во что не вмешиваться. По-птичьи склонив голову набок, Молакх обращает на меня взор невидящих глаз. - Ты недостоин и волоса с бороды своего отца, Аохар. За этим должно последовать обвинение – истинное или мнимое. Я напрягаюсь, собираясь, как перед схваткой. Конфликт со жрецом совершенно не к месту и не ко времени. - Ты даже не расслышал моих слов. "Принеси в жертву свою гордыню" - вот, что я сказал. Гордыню - и жестокость. - Жестокость - милосердие великих. - И игрушка слабых. - Избавь меня от прописных истин. - Прописных истин?! Чего ты хотел добиться, отнимая жизнь, которую не принял Император? Я отказываюсь верить, что жрец воспринял мои слова о казни всерьез. Максвелл - ладно, но Молакх Рам, который прошел со мной десятки кампаний! Неужели он мог подумать, что... - Ты пошел против воли Отца отцов, Аохар! Удар змееглавого посоха столь же молниеносен, как и бросок живой мегакобры. Я перехватываю стальное древко, не давая искрящему навершию коснуться меня. Видит Император, я не хотел убивать жреца. Я даже уверен, что и сам Рам не посягал на жизнь своего князя. Старый глупец, с годами лишившийся не только зрения, но и слуха - не слыша голоса Отца отцов, он считал, что вправе проучить меня, как мальчишку... Тощее, сухое тело Молакха Рама ударяется об борт "часового" внизу, переворачивается и замирает на решетке десантной палубы. Змеиный посох выкатывается из рук, грохоча по железу. Я с некоторым удивлением гляжу на свои руки, затем перевожу взгляд на лорда Максвелла, уставившегося на меня с палубы. Он помогает выбираться Оливии - дикарка жива и даже в сознании. Я спрыгиваю вниз. Сервомоторы стонут, когда мои каблуки ударяются об палубу. Необходимо что-то сказать, разрядив обстановку. Я понимаю, что донести до Максвелла мысль о своей правоте сейчас будет неимоверно сложно. 9. Врата Аврелия Гальтона - не только колоссальная арка под нагромождением статуй, витражей, башен. Это еще и туннель длинной в две мили, участки которого символизируют отрезки земного пути святого. Каменные своды закрывают "Джаганат" от взглядов черни. Вовремя. Лорд-комиссар аккуратно поддерживает Оливию, помогая опуститься, прислонившись спиной к "часовому". Затем вновь переводит взгляд на меня и извлекает из ножен силовой меч. - Генерал Кадеш, властью, данной мне Богом-Императором, я отстраняю вас от командования. Костистое лицо Максвелла не выражает никаких эмоций. Руки спокойно лежат на эфесе упертого в палубу меча, как на набалдашнике трости. Нельзя сказать, что и я удивлен. Но если кое-кто рассчитывает, что раджипурский князь спокойно даст себя арестовать на борту собственного танка, этот кое-кто усвоил обо мне за эти годы даже меньше, чем я полагал. Рукоять силовой сабли сама ложится в мою ладонь. По изогнутому лезвию пробегают алые сполохи. Места для поединка тут достаточно. Нам уже доводилось скрещивать с Максвеллом клинки, пусть и вничью, не ставя целью подрывать авторитет друг друга. Я видел Уинстона на дуэлях, да и он имеет представление о раджипурской школе фехтования. Впрочем, у меня хватает козырей для моего бледнокожего друга. Хорошо, что все пришло к этому. Пляска алого клинка в воздухе гипнотизирует, как танец мегакобры. Предугадать направление удара невозможно. Думаешь, ты сможешь парировать мой первый выпад? Уверен? Может быть, я одним взмахом отделю твою голову от тела. Или подсеку запястье - попробуй перехватить свой меч второй рукой! Или тебя ждет мучительная, но красивая смерть от "тысячи порезов"... Следи за клинком, пытайся строить оборону, пытайся контратаковать - я все равно быстрее тебя. Эта пляска будет длиться вечно. Вечно. Вечно... Максвелл отпускает рукоять своего меча. Миг - и болтавшийся на плече "боддикер" уже крепко сидит в ладонях. Грохот выстрела, второго, третьего, сливающихся в непрерывный оглушающий гул. Меня отбрасывает к заднему ограждению десантной палубы "Джаганата". Из-за поднятых щитов на "Нагарадже" не могут увидеть, что здесь происходит. А дверь рубки "Колесницы" заблокирована разбитым "часовым". "Боддикер" способен разорвать орка на куски, но у него не хватает пробивной способности, чтобы поразить защищенную цель. Но хоть мой доспех и цел, а жизненно важные органы не задеты, залп, похоже, повредил сервомоторы. Я не чувствую своего тела, безуспешно пытаюсь подняться. Пальцы правой руки еще сжимают рукоять сабли, но и их я почти не ощущаю... Максвелл неспешно подходит ближе. Снова скалит зубы в улыбке черепа. Ствол дробовика упирается мне в запястье, чуть ниже разорванного рукава. Прямо в уязвимое сочленение. Между грохотом выстрела и автоматической инъекцией "белого лотоса" в кровь (хвала Отцу отцов, хотя бы эта система не отказала!) проходит несколько секунд чудовищной, выворачивающей наизнанку боли. Правой руки у меня больше нет. Оптика маски фокусирует мой взгляд на движении за спиной Максвелла. Увы. Не алые мундиры. Черная траурная ткань и белая кожа в багровых разводах. Оливия утирает кровь с лица, опираясь об останки "часового". Максвелл не оборачивается, продолжая держать меня на мушке. "Белый лотос" не только полностью блокирует боль, но и очищает мысли. Я не думаю о смерти - происходящее начинает меня веселить. - "Властью, данной..." Нет у тебя никакой власти, Максвелл! Ты только что подписал себе смертный приговор - и из-за кого? Из-за животного! Насекомого! К моему удивлению, Максвелл достойно парирует этот выпад. - Возможно, в жестоких загадочных книгах судьбы записано, что даже князь не может растоптать насекомое безнаказанно. Я узнаю цитату. Сказание о Тамере, деспоте Самарканда Терциус, завоевателе, убитом своим наемником-телохранителем из-за рабыни. - На самом деле нет, Аохар. "Боддикер" упирается мне в левое колено. - Твой жрец тебе все сказал. Ты - жалкий, самовлюбленный царек, перепутавший Бога-Императора с собственной задницей. Знаешь, в какую цену обходятся Империуму твои художества? Гром выстрела, новая волна боли. Максвелл терпеливо ждет, пока "лотос" возвращает меня в сознание, затем переводит забрызганный кровью ствол к правому, еще целому колену. - Я не буду кривить душой. Все эти годы ты был полезен Империуму. Мы на многое закрывали глаза. Но сегодня... Ты убил жреца и хотел казнить эту девку. Просто чтобы подразнить местных. Парад бы закончился кровавой баней. Парад в столице, Аохар! На Перерождение! Отвечать ему - ниже моего достоинства. - Не думай, что отмучаешься здесь и сейчас. Ты будешь казнен после суда, публично, перед всеми. И не рассчитывай, что кто-то в Тысяче пошевелит ради тебя пальцем! Ты уже поставил свой полк на грань экскоммуникации. Еще одно художество - и с вами поступят, как с предателями. Со всем вашим Раджи-... Выстрел перебивает Максвелла - не грохот "боддикера", а сухой кашель стаб-револьвера. Лорд-комиссар припадает на левую ногу, на ткани брюк расплывается темно-красное пятно. Сжав зубы, он разворачивается и отвечает - очередь из абордажного дробовика сминает, отбрасывает Оливию. Но та успевает выстрелить одновременно с ним, еще несколько раз, и часть пуль [ну уж нет]одит цель. Уинстон падает на палубу "Джаганата" рядом со мной. Я должен поставить точку сам - дотянуться, задушить его, раздавить череп... Но даже целая рука все еще не слушается. Впрочем... Пули дикарки сделали свое дело. Лорд Максвелл мертв. 10. Вспышки боли тут и там пытаются пробиться через оборону "белого лотоса". Надеюсь, к тому времени, как запасы обезболивающего подойдут к концу, я уже окажусь на операционном столе, где технобрахманы займутся восстановлением моего тела. Но до того ни чернь, ни даже мои собственные солдаты не должны видеть меня слабым. Я почти потерял сознание к тому моменту, когда танкисты "Джаганата" прорезали заднюю стену рубки мелта-каттером. Удивительно, но Оливия тоже была еще жива. Я сообщил своим людям о произошедшем. О предательстве Рама и Максвелла, и о том, как дикарка спасла мою жизнь. Увы, я не могу вознаградить ее тем же. Оказание медицинской помощи низкорожденным - табу для раджипурца. Инструменты, испачканные в нечистой дикарской крови, считаются испорченными. Но нам разрешено отнимать жизни, в том числе и во имя милосердия. Для этого каждый раджипурский медик носит с собой несколько ампул "пурпурного лотоса". Как и "белый", он полностью блокирует боль... на десять стандартных минут, после чего раненый засыпает вечным сном. Я приказал сделать инъекцию потерявшей сознание Оливии. После этого солдаты помогли мне подняться в кресло. Трупы предателей и останки шагохода я велел не трогать - это свидетельство покушения на мою жизнь. Оливию положили на носилки по правую руку от моего кресла - если дикарке суждено было еще придти в сознание, я хотел поговорить с ней. Затем я велел оставить нас. Развязка произошедшего сегодня оправдывает и венчает все, что подвергли сомнению Рам, Максвелл и многие другие, подобные им. Нет такого понятия, как "излишняя жестокость", когда речь идет об обращении с дикарями. Выходя за рамки обычной политики силы и принуждения, ставя право карать и миловать в зависимость только от своей прихоти, ты не оставляешь рабам выбора. Не обещаешь им награды за усердное служение. Усердное служение - самый минимум, которым они хоть как-то оправдывают свое существование. Они не смирятся с этим сразу, многие восстанут, многие умрут, но рано или поздно все закончится тем, чем сейчас - дикарь разорвет горло не тебе, а тому, кто попытается его защитить. Потому что в тебе, а не в нем, он видит Господина-с-небес, непостижимого, неумолимого, абсолютно безжалостного. "Джаганат" проходит последний участок туннеля под Вратами. Он символизирует блуждания Аврелия во тьме сомнений и неверия, перед тем, как увидеть свет Императора. Поэтому эти сотни футов феррокрита и скальной породы погружены в абсолютный мрак. Зажигать фары и прожектора не считается явным святотатством, но, как я слышал, самые благочестивые водители из местных не включают источники света на этом участке. Аварии считаются угодными Императору жертвоприношениями. Режим ночного зрения маски превращает мир в мозаику из жадеита и изумруда. Кровь - что моя, что Оливии - кажется чернее оникса, хотя мне всегда представлялось, что у дикарей она ярче нашей. Обретя в мире зеленых оттенков цвет нефрита, лицо умирающей дикарки сделалось приятнее моему взору. Я могу смотреть ей в затуманенные глаза, словами вознаграждая за верную службу, за самопожертвование. Зная, что приземленная натура моей собеседницы не позволит ей оценить такую награду. - Не надо бояться. "Пурпурный лотос" заберет твою жизнь, но перед этим он заберет твою боль. Взгляд дикарки проясняется не сразу. - Какая... щедрость. Благодарю вас, господин. Под маской я могу позволить себе скривить губы. Конечно же, голос Оливии сочится сарказмом, как клыки мегакобры - ядом. Но я и не ждал чего-то более уважительного. - Оставь этот тон, вдова. Это не просто единственный выход. Это лучший выход. Ни один из раджипурских лекарей не прикоснется к низкорожденной. А ваши костоправы... разве ты хочешь провести остаток жизни калечным придатком к своей машине? Оливия отворачивается, устремив взгляд вниз, на разбитый шагоход. Наверное, "часовой" был для нее чем-то большим, чем просто средство передвижения. Возможно, имеет смысл похоронить его в одной могиле с хозяйкой. Местные оценят. - Ты уйдешь в вечность героиней. Спасительницей жизни князя. Я даю тебе слово. Отважная и верная дикарка, без лишних раздумий пожертвовавшая собой ради господина - прекрасный сюжет для тех, кто помогает направлять души на путь истинный. Стены Храма Миллиарда мучеников будут украшены еще одним именем. - С этого момента и до конца жизни ты можешь обращаться ко мне, как равная. Не знаю, восприняла ли она это как издевку, или же оценила оказанную милость. Голос за шумом реактора почти не разобрать - читаю слова по губам. - Как скажете, господин. Я замолкаю. Молчит и Оливия. Не сразу мне удается подобрать вопрос, который имеет смысл задать ей перед уходом в вечность. - Тебе есть за что благодарить Императора, вдова? Сощурившись, Оливия отвечает неожиданно ясно и зло. - Конечно же. За то, что я - не ты. Я - все то, чем не являешься ты. Мне отчего-то становится смешно. Действительно, от цвета кожи, до пола, до происхождения, до перспектив дальнейшей жизни, Оливия являет полную мне противоположность. - Воистину, и я благодарен Отцу отцов, что ты - это не я! Император не создавал людей ни равными, ни одинаковыми. Оливия не отвечает. Я протягиваю руку, чтобы кончиком механического пальца стереть каплю крови в правом уголке ее губ. - Забавно. Ты и впрямь должна радоваться, что родилась не на Раджипуре. Там бы ты приняла смерть одновременно с мужем. Никакой реакции. Ожидаемо. Скоро Оливии Как-там-ее-фамилия не станет. - Желаешь знать, как он умер? К своему удивлению, я слышу ответ. Веки опущены, но губы еще шевелятся. - Спасибо. Я знаю. Боже-Император, неужели вы там думали... что я могла не знать... С каждым новым словом голос Оливии становится тверже и громче, я уже могу расслышать его за гулом двигателя. - Не в комиссара я стреляла. В тебя. Нелюдь. Мразь. Не знаю, почему эти слова не [ну уж нет]одят никакого отклика в моей душе. Ни гнева, ни ярости, ни разочарования. Я отвечаю гладко и легко, словно бы ответ был у меня приготовлен заранее. - Радуйся, что не попала. За мою смерть весь этот город мы сравняли бы с землей. - Тебе из варпа... было бы все равно... - Меня ждет реинкарнация. Муки загробия я оставлю тебе. Не знаю, каких сил ей это стоит, но Оливия поднимает на меня взгляд затуманенных "лотосом" глаз. А на поясе, на притороченном к нему кинжале, я чувствую движение. Скосив взгляд, наблюдаю за ее слабыми пальцами. Они смыкаются на рукояти, тянут клинок из ножен. Это безрассудство. Рисковать так - недопустимо. И все же я даю ей последний шанс, зная, что и вторая попытка отнять мою жизнь не увенчается успехом. - Думай о том, что умираешь спасительницей ненавистного деспота. Я не изменю своему слову. Все будут знать, что ты, вдова, пожертвовала жизнью, выслуживаясь передо мной. - ...когда-нибудь... вы подавитесь... когда-нибудь... до Него дойдет... чем больше вас будут присылать... тем... Чиркнув по пластине доспеха, кинжал с легким звоном выпадает из разжавшихся пальцев. - Этим ты меня не убьешь. К моему удивлению, ее губы, на которых уже выступают чёрные пузырьки, кривятся в улыбке. - Этим - нет. Я чуть было не принимаю судороги за смех. Но это именно судороги. Впереди брезжит свет - туннель Врат наконец-то заканчивается. Святой Аврелий прошел свой путь в темноте и боли, чудом избежав смерти, и теперь предстанет перед ликом Императора возрожденным. Я вспоминаю, какой еще вопрос хотел задать. Узнать фамилию Оливии. Это можно будет сделать чуть позже, просто спросив одного из солдат. Но то, что сама дикарка уклонилась от ответа, оставив за собой последнее слово, начинает раздражать меня. Я разворачиваюсь в кресле. Фамилия должна значиться на борту "часового". Не сразу до меня доходит, что грудную клетку сжимает не новый приступ боли. А холодное, липкое, страшное предчувствие. Раскаленная катушка на плазменном орудии шагохода сияет крохотным солнцем. Даже если отключить пушку от реактора, цепную реакцию это уже не остановит. Месть духа "часового" за свою хозяйку? Или Оливия успела запустить разогрев орудия перед тем, как ее вытащили из машины? Если бы я тогда не отослал солдат обратно в рубку... Распластавшийся в луже крови лорд Максвелл по-прежнему щерит зубы. Смерть превратила его ухмылку в демонический оскал. Лицо Оливии все так же безмятежно, но и на нем мне видится печать торжества. "Я - тот, кто топтал королевства и уничтожал султанов! Я умираю из-за белокожей блудницы и предателя!" Слова из сказания о Тамере приходят на ум сами собой. Но произнести вслух я их не успеваю. Взрыв плазменного реактора шагохода прямо на крыше моторного отсека "Джаганата" ставит точку в земном пути Аохара Кадеша, князя Хедешетского, воеводы Стальной тысячи. От маленького солнца зажигается другое, большое. "Колесница богов", "Царь змей", Врата святого Аврелия, все живое и неживое в радиусе тысячи футов исчезает, растворившись в столпе белого пламени. 11. 984.М41 - …останков найдено не было. Нимшет сухо и быстро пересказывал события у Врат, не решаясь поднять взгляд на Механораджа. Империум был столь огромен, что даже дурные вести задерживались на месяцы, годы, десятилетия, по пути обрастая шелухой домыслов, догадок и откровенной лжи. Не добавляло ясности и то, что Стальная тысяча никогда не афишировала свои потери, даже в отчетах Департаменто Муниторум занижая числа и отрицая очевидные факты. Официально утверждалось, что Аохар Кадеш, Максвелл и Рам погибли во время Тересского наступления, когда орудия мега-гаргантов превратили заполненную танками и пехотой долину в озеро кипящей магмы. - Наиболее вероятный вариант - детонация реактора "Джаганата" в результате ненадлежащего подношения духу машины. Рассматривался вариант с диверсией, но расследование было досрочно прекращено. По инициативе местной миссии Адепта Сороритас и при согласии губернатора. - Вот как. И что же Дочери покаяния... - Текел без труда извлек из памяти название ордена, разместившего на планете упомянутую миссию, - ...имеют против торжества истины и справедливости? Нимшет втянул голову в плечи, ощутимо дрожа под взглядом глаз и окуляров своего господина. - Они ссылаются на какие-то местные писания... "Если под Вратами пройдет настоящий герой, всем сердцем преданный Императору и своему народу... то Отец отцов заберет его к Себе в столпе пламени, разрушив Врата..." - "...но те же из спутников его, чья душа не достигла чистоты алмаза, вознесутся лишь до поднебесья, дабы узреть отблеск славы избранного, а затем низвержены будут в пропасть без дна и конца." Откровения Аврелия Гальтона, глава восемнадцатая, стих четыре. - проскрежетал Текел динамиками центральной головы. Левая задумчиво наморщила лоб, зажмурив третий глаз. - Что ж, не будем подвергать сомнению авторитет святого. Да и с гневом Дев шутить не время и не место. Пусть Аохар останется в памяти Рода людского тем самым героем, и на этом разговор о нем я желаю завершить. Нимшет, снова перейдя на цветистый слог, рассыпался в славословиях, но Механорадж уже не слушал его. День гибели Аохара совпал не только с праздником Перерождения Императора, но и с датой появления на свет одного из Кадешей. Именно тогда, одиннадцать лет назад, черноокая Одна тысяча Триста Пять (чья красота, надо заметить, сильно померкла с наступлением беременности) произвела на свет мальчика. После всех необходимых ритуалов и подношений Отцу отцов младенец был тщательно проверен на чистоту души и крови - во время родов Одна тысяча Триста Пять мучилась галлюцинациями и кричала о какой-то красноволосой демонице, якобы глядящей ей прямо в душу. Любого, кто хоть полусловом обмолвился бы о Гибельных силах, ждала бы страшная кара, но Текел не мог позволить хотя бы малейшего риска. К счастью, исследования крови, кости и священного спирального кода - печати Императора на душе человеческой - подтвердили, что младенец чист и является законным сыном своего отца. В честь одного из первых Кадешей он получил имя Найпал. Если между смертью Аохара и появлением на свет Найпала в праздник Перерождения прошли считанные часы, возможно, минуты, это могло означать, что душа одного из сыновей Текела воскресла в теле другого! По крайней мере, Механорадж искренне надеялся на это. В общем-то Найпал и впрямь походил на своего покойного брата. Столь же упрямый и не по годам жесткий в общении со всеми ниже себя, он быстро освоился и научился следовать правилам жизни во дворце. Внешностью, правда, мальчишка не вышел - худощавый и по-девичьи изящный, он сильно выделялся на фоне крепко сложенных родственников. Зато, как и многие из сыновей Текела, он проявлял огромный интерес к творениям адептов Императора Созидателя и снискал расположение наставников-технобрахманов. Разумеется, в ближайшем будущем Найпала ждало обучение в офицерском корпусе Махари. Кто-то уже прочил ему место в Стальной тысяче, но пока что, в отличие от Аохара, к танкам мальчишка был равнодушен. Его душой всецело владели шагоходы всех мастей, и на десятилетие он получил собственного железного скакуна - с напутствием, что до совершеннолетия перманентной аугментики ему не видать, так что если покалечится, пусть пеняет на себя. Но это было сказано более для острастки - с шагоходом Найпал сроднился так быстро, будто родился в седле... Как бы то ни было, с такими сыновьями роду Кадеш не грозила участь выродившихся знатных семей Раджипура. Кровь Махари была сильна как никогда. 12. 973.М41 Тишина сменяется оглушительным, полным боли криком. Настолько громким, что кажется, будто он исходит не из моей груди - вопит все мироздание. Мое тело скручивает, как тряпку, которую выжимает служанка. Но боль означает одно... Жив! Я жив! Кровь... Всюду, везде, я захлебываюсь соленой теплой жижей, тщетно пытаюсь продохнуть. Чему удивляться? "Боддикер" разорвал меня на куски. Действие обезболивающего закончилось. Но взрыв на "Джаганате" был всего лишь видением! Наваждением, мороком от "лотоса". Я жив! Жив! Какая боль... Наверное, я чувствую то же, что Оливия... Император! Отец отцов! Ты недоволен мной? Я все исправлю! Искуплю вину! Где лекари? Где технобрахманы? Вашему князю нужна помощь! Кровь заполняет мои легкие, я не могу дышать, ничего не вижу... Какие-то невидимые силы словно толкают меня по тоннелю, слишком узкому, грозящему раздавить... За всю мою кровь, за кровь князя, за кровь Махари Великого эта поганая планета расплатится океаном крови! Я упраздню звание комиссара в Стальной тысяче. Те, кто добровольно не вернутся в Официо Префектус, отправятся туда в гробах! А за вероломство Оливии ответят все женщины проклятого дикарского рода! Все - от девчонок до старух, от проституток до храмовых дев... Все они - бледнокожие ведьмы, которые... Но как может все так болеть... если... мое... тело... невредимо? И крики... кричу не я! Женщина? Очередная, самая сильная вспышка боли приходит вместе с ослепляющим светом. И я наконец-то могу кричать сам... С моих губ срывается жалкий, тонкий, мерзкий звук. Плач новорожденного младенца. Я понимаю, что произошло. Понимаю, что князю Аохару Кадешу осталось совсем немного. Император в своей милости переселил мою душу в новое тело. Вскоре я забуду, кем был, и начну новый земной путь. Но все же как хочется знать, где я родился вновь! И от кого... Наверняка это богатый и знатный род. После Махари Великого на меньшее я не согласен! И кем я стану? Воином - нет сомнений. Полководцем - скорее всего! Или же меня подростком заберут Небесные сыны? Быть может, мне суждено встать в ряды одного из Великих воинств? Кровь Императора в моих жилах... Отец отцов, молю тебя об одном! Пусть мне будет суждено вернуться туда, где погиб Аохар Кадеш! Пусть мне будет суждено отомстить! Всем проклятым ведьмам, чья кожа... ...бледна... ...как... Как лица склонившихся надо мной. Как мои собственные бессильные, коротенькие пальцы... На голос, который я слышу, мое новое сознание откликается неожиданной теплотой. Но гаснущий разум Аохара Кадеша успевает содрогнуться от осознанного, прежде чем окончательно раствориться в небытие. - К-кто? - Девочка. Госпожа Максвелл... у вас девочка. "Sangvinij" У каждого свой праздник Эрзаэтта, суккуба Культа Алой Вуали, восседала на троне ложи на самом верху своей арены с поистине царственным величием, как и полагается виновнице торжества. Обряд бракосочетания с архонтом Тэйрахом, главой Кабала Обреченных Странников, подходил к концу. Подходило к концу и терпение суккубы. Обсуждение политических интриг и планов грядущих завоеваний уже успело наскучить, поэтому эльдарка слушала вполуха. Блюда, выставленные на столе, перепробованы. Некоторые из них отравлены: одни недоброжелателями, другие суккубой, чтобы пощекотать нервы, а также проверить чутье архонта. Токсин, введенный в жаркое из неведомого зверя, приятно обжигал желудок. Антитоксин содержался в другом блюде, которое она планировала подать к концу празднества, когда убедится в верности судьбоносного выбора. Первое испытание архонт прошел с блеском. Постельные утехи прошлой ночи до сих пор вызывали у нее возбуждение и приятные ощущения внизу живота. Легкие ссадины, оставленные на шее, прекрасно сочетались с праздничным нарядом, выступая своеобразным украшением. Второе же испытание было на грани провала. Официальная часть мероприятия была интересна лишь архонту и его приближенным, суккуба же умирала со скуки. Погрузившись в размышления, она перестала слушать окружающих и поняла, что праздник окончательно испортился. Не хватало только жмущих, не разношенных туфель, а также перетянутого корсета для завершения удручающей картины. Но этих ошибок она не допустила и раздражение не переливалось черной рекой желчи за рамки напускного безразличия. Архонт Тэйрах напротив, радостен и весел. Он добился своего. Суккуба сидела рядом, ослепляя красотой окружающих, а ее Культ и арена стали прекрасным дополнением к имеющимся у него силам и богатствам. Наряд супруги радовал взор архонта. С одной стороны, он открыт и подчеркивал фигуру эльдарки, с другой стороны, оставлял место для полета фантазии. Архонта, высокого даже по меркам друкари, приятно удивило, что супруга строго вымерила высоту каблуков, чтобы быть лишь немногим ниже. Купаясь в лучах славы, очень долго не замечал неудовольствия супруги. До тех пор, пока шпилька туфли эльдарки не впилась в ногу, грозя раздробить кости стопы. - Мне скучно, - произнесла суккуба, показывая неудовольствие лишь блеском ярко-зеленых глаз. - Миледи, ваша скука вскоре развеется. Разве не истинно лишь то наслаждение, которое ожидаешь словно глоток свежей воды в засушливой пустыне скуки и пресыщения? – любуясь томящейся от ожидания новоиспеченной супругой и наслаждаясь испытываемой болью, ласково произнес архонт. Недовольство суккубы постепенно стихло, хотя архонт по-прежнему рисковал быть покалеченным в день бракосочетания. - Как же вы планируете меня удивить? - изогнув бровь, спросила суккуба. Маска легкого неудовольствия вновь появилась на ее лице. -Я преподнесу вам подарок, достойный вас и вашего мастерства на арене. Это хищник, редкий, сильный и опасный. - Удивление и заинтересованность на миг пробились сквозь неудовольствие Эрзаэтты. Архонт с самодовольной улыбкой любовался сменой эмоций на лице супруги. - Вы действительно так думаете? Я оскорблена. Какой-то лишенный разума зверь будет серьезным противником для меня? Я не первое столетие украшаю кровью пески арены, – горделиво вздернув голову, ответила суккуба. - Слышали ли вы о Фенрисе и громовых волках, обитающих там? – произнес Тэйрах, любуясь душевными метаниями эльдарки, которая все еще была обижена, но едва могла сдержать любопытство. - Судя по названию – это планета мон-ки. И что же делает их достойными моего меча и копья? - О, миледи! - воскликнул архонт, - вы же не думаете, что я был столь беспечен и взял лишь один экземпляр? Ваши аппетиты, да и аппетиты публики нужно разогреть, раззадорить, а уже потом подавать главное блюдо. - Уж не надеетесь ли вы, что главным блюдом буду я, оказавшаяся в пасти этого, как вы назвали, “волка”? - последнее слово суккуба произнесла на низком готике. Замечание задело Тэйраха, во многом потому, что изначально он и планировал так поступить: устранить Эрзаэтту и поставить на ее место марионетку, воспользовавшись замешательством среди ведьм. Сомнения появились, когда он узнал суккубу ближе. Вчерашняя ночь, полная плотских утех, сломила уверенность в правильности плана, а увидев ее сегодня, архонт понял, что фикцию стоит превратить в истину. Суккуба произнесет иньон лама-кванон, сокровенные слова, что означали “сделать кого-то своей ценной собственностью или полезным слугой”. Хотя трактовать этот афоризм, изреченный первыми из друкари, можно по-разному, отрицать ценность Эрзаэтты - значит подтвердить у себя отсутствие всякого вкуса и понимания сути вещей. Калейдоскоп мыслей пробежал в разуме архонта за считанные мгновения, хотя лицо изображало лишь наигранную оскорбленность репликой суккубы. - Как вы могли такое подумать? Утрата столь совершенной красоты, как ваша, миледи, будет фатальна. Эрзаэтта улыбнулась архонту. Тейрах почуствовал, как его пульс участился. Глаза расширились от вожделения при взгляде на ее улыбку. Суккуба положила руку поверх руки архонта и задумчиво начала ее поглаживать, заставив архонта ломать голову над смыслом этого жеста. Эльдарка же просто была рада тому, что судьбоносный выбор был уже сделан и не нужно было ломать голову над поиском, она уже даже почти смирилась с длительным сроком вынашивания наследника архонта. Размышления суккубы были прерваны фанфарами. На арену вывели кого-то интересного, и толпа разразилась криками и улюлюканьем, приветствуя намечающуюся бойню. Эрзаэтта наклонилась, чтобы получше разглядеть зверя, который должен был развлекать публику в тщетных попытках добраться до нежной плоти гладиаторов. Зверем был тот самый фенрисийский волк: огромный, косматый, он в полтора раза превосходил ростом эльдарок, которые вышли против него. Волка явно держали голодным, он лаял и ярился, щелкая челюстями, пытаясь перекусить поводья и броситься на погонщиков, держащихся на почтительном расстоянии. Против него вышли две ведьмы, две сестры, две близняшки. Головная боль суккубы. Аритани и Каэтани. Артистичные и нелюдимые, со вздорным характером. С одной стороны слишком популярные и известные, чтобы прирезать в темных коридорах вне арены, без ущерба для культа. С другой стороны, слишком талантливые и способные, чтобы подохнуть в челюстях одного из зверей или от рук одного из рабов. Ведьмы были одеты так, словно пришли на свидание к любовнику, которого близняшки предпочитали делить одного на двоих, а не на арену, где им предстояло проливать кровь, свою и чужую. Из брони на них были лишь высокие сапоги с защитными пластинами да бронированные бюстье, защищающие грудь и верх живота. Одежды, впрочем, на них было не сильно больше. Публика встретила их ликующими криками. Эрзаэтта поморщилась. Популярность близняшек уступала лишь ее собственной. Посмотрим, действительно ли ваш волк так хорош. Надеюсь, он оставит на этих зазнавшихся шлюхах хотя бы несколько памятных отметин, а лучше откусит головы. Обеим, - кровожадно ухмыльнулась Эрзаэтта. Поверьте, эти милые создания вас не разочаруют, - Тейрах наслаждался настроением супруги: кровожадность и жажда битвы делали выражение ее лица пугающе красивым. Суккуба подняла вверх правую руку и резким взмахом объявила начало выступления. Погонщики взлетели на скайбордах вверх, избегая когтей и челюстей волка, который в тщетных попытках прыгал вверх за обидчиками, пока один из погонщиков не столкнул другого с доски. Эрзаэтте показалось, что морда волка светилась счастьем, когда он прыгнул вверх, чтобы вцепиться в плоть кричащего от ужаса эльдара. Публика взорвалась криками восторга от начала представления. Пока зверь пировал, близняшки устремились к нему, чтобы застать врасплох. Раздирающий жертву волк услышал приближение эльдарок и отшвырнул останки погонщика, резко развернувшись в их сторону. “Неплохо, - подумала Эрзаэтта, - весьма чуткий слух, раз смог среагировать во время трапезы.” Близняшки синхронно колесом ушли в противоположные стороны от летящих останков. Публика подбадривающе кричала своим фавориткам похвалы, а эльдарки тем временем обходили по кругу волка, стараясь запутать и зайти ему за спину для нанесения удара. “Слишком легко вооружены, - посмотрела суккуба на близняшек, с длинными кинжалами и бритвоцепами. - Гордыня и бахвальство дорого обходились слишком многим ведьмам на моей памяти”. Тем временем волк не дал окружить себя и кинулся на одну из близняшек. Он не снижал натиск и старался укусить ее. Близняшки не растерялись. Пока та, что уворачивалась и уклонялась, отвлекала внимание, вторая раскрыла бритвоцеп и хлестнула им по задней лапе зверя. Волк отвлёкся и развернулся в сторону ранившей его ведьмы. Второй близняшке хватило этого, чтобы резко сократить дистанцию и вонзить кинжал в шею волка. К сожалению для нее, зверь почуял опасность и дернул мордой, подставив под удар мощное плечо. Кинжал с мономолекулярной заточкой глубоко вонзился в мышцы и застрял в кости. Эльдарка попробовала выдернуть оружие, но вместо этого ей пришлось уклоняться от челюстей волка, способных перекусить ее пополам. Она схватилась за рукоять,запрыгнула на спину волка и, уперевшись в нее обеими ногами, попыталась вытащить свой кинжал. Когда эльдарка почувствовала, что кинжал поддается и вырывается из раны, волк завалился на спину, кувыркаясь в попытке задавить гладиаторшу. Ведьма в последний момент спрыгнула с его спины, оставив клинок в ране. Кувыркнувшись через себя, волк вновь встал на все четыре лапы. Кинжал еще глубже погрузился в плоть и окончательно застрял, а с раненой задней стекала кровь, но казалось, что зверь этого совершенно не замечал. В его глазах бурлили ярость и желание убивать. Оно было столь сильно, что ощущалось Эрзаэттой даже в сотне метров от сражающихся на песках арены. Эрзаэтта застонала и шумно вздохнула от нетерпения, возбуждения и желания спуститься на арену и прирезать и близняшек, и волка. Тем временем на арене, близняшки выжидали, медленно обходя волка по кругу, когда он нападет сам, когда совершит ошибку. Чтобы раззадорить, близняшки одновременно раскрыли бритвоцепы и хлестнули волка по морде, целясь по глазам. Именно за такую синхронность и непредсказуемость действий публика и любила их: они словно были частями целого, разделенного на две прекрасные половинки. Готовый к такому трюку волк отскочил и наклонил голову, принимая удары на мощный лоб. Этой ошибки ведьмы и ждали от зверя. Две раны, нанесенные так, чтобы кровь из них залила глаза зверю. Волк взревел и вновь кинулся на эльдарок, сначала выбрав целью одну, а затем резко кинувшись к другой. Сестры успели среагировать, вновь синхронно, но в этот раз недостаточно быстро. Челюсти зверя почти сомкнулись на выставленной для защиты руке, помешал кинжал, который вонзился в верхнее небо и не дал закрыть пасть. Если бы не он, то рука была бы оторвана, а не вывихнута. Эльдарка едва сдержала крик боли. В акробатических трюках теперь ей оставалось рассчитывать лишь на ноги, да и кинжал остался в пасти волка. Зверь пытался избавиться от помехи. Вторая ведьма разбежалась, запрыгнула к нему на спину и вонзила бритвоцеп по самую рукоять. Волк вновь огласил всю арену рыком, наполненным болью и яростью. Резко подпрыгнув вверх, чтобы сбросить ведьму со спины, он в воздухе перевернулся, и приземлившись на задние лапы, клацнул челюстями, откусив растерявшейся эльдарке ногу. Кинжал, оставленный в пасти, окровавленным вышел сквозь морду волка, а кричащая от боли эльдарка, отлетела в сторону. Восторженные крики толпы резко сменились на разочарованные вопли и грязные ругательства в адрес ведьм. Кто-то поставил целое состояние на их победу, - рассмеявшись произнес Тэйрах, наблюдая на происходящее сверху, - не удивлюсь, если чье-то богатство уйдет сегодня в вашу казну, моя дорогая. Такова слава тех, кто выступает на арене. Чья-то длится до первой раны, чья-то до первой серьезной травмы, а чья-то угасает лишь со смертью. - улыбаясь, произнесла суккуба. Оставшаяся на ногах ведьма развернула свой бритвоцеп и с воплем ярости кинулась на волка. Она отвлекла ударом по морде, затем в последний момент сменила направление и метким взмахом выбила глаз. Пользуясь слепотой волка, она свернула бритвоцеп и вонзила его в шею зверя, вложив в удар всю массу тела. Кровь из раны хлынула ручьем, и волк из последних сил попытался ударить лапой ведьму, но скорости хватило лишь, чтобы оцарапать живот эльдарки. Добив волка, она вышла в центр арены, чтобы поклониться и уйти. Мнение публики разделилось: кто-то ликовал и радовался удовлетворенный представлением, кто-то яростно бранился из-за неоправдавшихся надежд и проигранных ставок, а кто-то [ну уж нет]одился в унынии от смерти своей фаворитки, но равнодушных к этому выступлению не осталось. Эрзаэтта встала с трона подошла к краю ложи, чтобы насладиться эмоциями, которые источала публика, а также унижением оставшейся близняшки. Вторая уже давно истекла кровью, и ее сейчас вместе с телом волка уносили с арены. Насладившись вдоволь, суккуба развернулась и вышла с ложи направившись в оружейную. Ее интересовала там лишь одна вещь - глефа. Она видела, что близняшки недооценили живучесть и выносливость волка, поэтому взяла самое грозное оружие из своих арсеналов. Мастерски сделанная, украшенная позолоченной филигранью, эта глефа было достойна ее и только ее. Ощутив в руках приятную тяжесть и проверив клинок на остроту, она направилась к выходу на арену. Погрузившись в размышления о предстоящем бое и сопровождаемая лишь гулким эхом от стука высоких каблуков по каменному полу, Эрзаэтта услышала тихие рыдания. Приблизившись к источнику плача она увидела оставшуюся в живых близняшку. Подойдя к ней и резко дернув за плечо, она подняла ведьму на ноги. Не глядя в ее расширившиеся от ужаса и удивления глаза, в одно движение вправила эльдарке вывихнутое плечо, а затем, отвесив ей пощечину, произнесла: Если хочешь, чтобы твоя сестра ожила, собери свое расхлябанное “я” в кулак, прекрати ныть и пойми, что сегодня твоя слава могла закатиться, а твой праздничный триумф мог быть омрачен смертью. Продолжай выступать и совершенствуйся и, возможно, я подумаю над тем, чтобы воскресить твою сестру. “Великолепно, - размышляла Эрзаэтта, - теперь она у меня на крючке и никуда оттуда не денется. Без сестры, она угрозой не является, - суккуба улыбнулась, хищно облизнула губы, - Праздник становится все лучше и лучше.” Оставив шокированную эльдарку позади, она быстрым шагом направилась к выходу. Публика уже нервничала и недовольно шумела, устав ждать начало следующего выступления, но стоило только первым лучам прожекторов осветить роскошный наряд суккубы, как трибуны вновь разразились шквалом радостных криков и приветствий. Зрители увидели королеву арены и ждали ее выступления. Эрзаэтта купалась в их внимании и наслаждалась славой. Грациозно описав глефой несколько фигур в воздухе, она включила генератор силового поля, который начал тихо, приятно потрескивать, освещая вытянутый клинок. На противоположном конце арены открылись главные врата, через которые выводили самых больших зверей. Множество погонщиков на скайбордах сопровождали противника. Волк еще больше того, с которым сражались близняшки, с седой шерстью на загривке и множеством шрамов на морде и плечах. Эрзаэтта улыбнулась и слегка задрожала от возбуждения и предвкушения битвы. Она приказала выпустить зверя резким взмахом руки, и погонщики разлетелись в разные стороны, ожидая нападения со стороны волка, но зверь не обратил на них ни малейшего внимания. Вся его первобытная ярость было сосредоточена на эльдарке, что имела храбрость выйти одна против вожака стаи. Суккуба медленно приближалась к нему словно бы прогулочным шагом, привыкая к ощущениям ходьбы на высоких каблуках по пескам арены. Она остановилась в двадцати метрах от волка ровно по центру ристалища. Эрзаэтта видела, что зверь ждет подходящего момента для атаки. Эльдарка будто бы нарочно повернулась к волку спиной и широко развела руки, приветствуя публику. Волк напрягся, слегка пригнулся, готовясь к атаке, но суккуба его опередила. Когда зверь бросился в атаку, к нему навстречу, резко развернувшись, прыгнула суккуба, выставив глефу клинком вперед. Волк попытался поймать в воздухе лезвие пастью. Эрзаэтта на это и рассчитывала: дернув оружие на себя, она оттолкнулась от пола арены, используя глефу словно шест гимнастки. Перемахнув через морду волка, она круговым ударом, используя инерцию прыжка, ударила зверя по спине. Суккуба могла серьезно покалечить волка, возможно даже убить, но вместо этого решила лишь ранить. Убийство с одного удара всегда считалось дурным тоном на аренах Комморага, тем более редких и сильных зверей, с которыми так интересно и весело танцевать на лезвии ножа, развлекая почтенную публику. Волк взревел от боли, а Эрзаэтта почуяла запах паленой шерсти и плоти, означающий, что ее удар достиг цели. Заведя руку с глефой назад и взяв любимое оружие почти у основания клинка, она наклонилась вперед, напрягая в своем теле каждый мускул для прыжка. В этот раз зверь не заставил себя ждать, он кинулся через арену к Эрзаэтте, брызжа слюной от ярости. Вновь суккуба опередила жертву, прыгнув ему навстречу. В этот раз волк дернулся в прыжке к суккубе, намереваясь перекусить эльдарку пополам, но королева арены была готова и к такому раскладу. Крутанувшись вокруг своей оси и взяв глефу второй рукой, суккуба ударила волка по нижней челюсти, отталкиваясь от него и рассекая ударом мышцы и кость. Зверь завыл от боли, а не успевающая перевести дыхание публика завопила от восторга, смотря на Эрзаэтту в ее роскошном одеянии, так эффектно подсвеченном прожекторами арены. Грациозно приземлившись, суккуба поняла, что представление пора заканчивать, зверь должен умереть, но должен умереть красиво, празднично. Следующие несколько минут эльдарка провела, уклоняясь от атак слабеющего волка и нанося удары с хирургической точностью, чтобы продлить его агонию, ища нужный момент для завершающего удара. Вновь на центре арены оказалось двое: суккуба и ее жертва, ее праздничный подарок, ее триумф. Дыхание эльдарки сбилось, а противник едва дышал, Эрзаэтта видела, что он умирает. Хромая, волк приближался к ней. Из незакрывающейся наполовину отрубленной пасти струилась кровавая пена, орошающая песок арены, но он продолжал идти. В последней попытке укусить мучительницу зверь дернулся в ее сторону, щелкнув челюстями почти у самого носа суккубы, но израненные ноги подвели зверя и он упал. Публика приветствовала овациями победительницу. Эрзаэтта же была задумчива, она обошла волка, но добивать не стала, вместо этого, поклонившись толпе, жестом велела погонщикам забрать тело еще живого зверя. “Его еще можно будет выходить, гомункулы со своим умением залечивать раны и увечья, смогут залатать даже такое, - подумала про себя Эрзаэтта, - а когда оправится и окрепнет, то выпущу мой подарок вновь поиграть. Зверюшка будет еще опаснее и злее, так будет гораздо интереснее.” Вернувшись в свою ложу, она не стала садиться на свой трон, вместо этого подошла к трону, на котором восседал Тэйрах, села к нему на колени и заключила его губы в страстном поцелуе. Праздник удался? - оторвавшись от поцелуя, прош[оппа!]л ей на ухо архонт. Праздник удался, - улыбнувшись, утвердительно кивнула суккуба, жестом повелевая принести заготовленное угощение с антитоксином, а то яд уже начинал все сильнее напоминать о себе.

Так, робяты, если увидели, что я совершил ошибку при выкладке рассказов, сразу сообщайте.

davvol (команда "Old School") - Darj1240 (команда "New Wave"). Тема: "Апокалиптический дневник". Участники конкурса пишут рассказы эпистолярного жанра. Письма, которые раскрывают трагические события в жизни главных героев или взгляд на обрушение привычного мира вокруг. Вселенная Wh40k. "davvol" Закат Аполиона III 6622482.M39. Волей господина Аристарха Готэ, я, смиренный писец Алок, начинаю летопись нашего пребывания на пыльном мире Аполион III. Воля Императора привела нас на этот мир, вершить дела благостные. Высочайшая благодать состоять в свите человека, говорящего от имени Его, вершащего дела как Его десница. 6631482.M39. Первое заседание лодов Аполиона было наполнено невежеством и высокомерием. Подчиняясь воле моего господина, они, тем не менее, не вняли его предостережениям, не поняли всей серьезности момента. К счастью, понимание не требуется. Только подчинение. 6640482.M39. Мы путешествуем по отдаленным местам Аполиона. Десятки миров я видел за время своей службы, невероятная благодать для смиренного слуги Императора. Каждый из них не похож на другие. Большая часть планеты - пустоши продуваемые всеми ветрами. Не стихающие ни на секунду, несут мириады песчинок, мелких как сахарная пудра. Десять минут на открытом месте и кажется что начнешь скрипеть, словно плохо смазанный сервитор благословенного братства Механикум. Но стоит подняться на плоскогорья, всего на пару сотен метров выше и из пыльной бездны ты попадаешь в благословенный оазис, защищенный скалами и пышной растительностью, что ограждает места, бурлящие жизнью, от пыли с равнин. Иногда, такие оазисы совсем крошечные, пара тройка квадратных километров, иногда огромные, вмещающие целые улья, подобно столице, где разместилась наша скромная делегация. 6652482.M39. С каждым днем мой господин всё мрачнее. Вести, собранные со всех уголков Аполиона его верными агентами, знание о которых излишне для моего скудного разума, тревожат его. Я лишь молюсь усерднее, как делаю это всегда, в минуты тяжести ума и духа, вверяя себя Его заботе. 6699482.M39. Впервые нас сопровождает вооруженный отряд сил планетарной обороны. Госпиталь в одном из небольших оазисов. Господин приказывает мне и отряду остаться снаружи, сам заходит внутрь. Через считанные минуты он возвращается. Его лицо скорбно и переполнено решимостью. Он лишь кивает офицеру, командиру приданного отряда. Бледный, с застывшим выражением неизбежности он поворачивается к отряду и начинает отдавать приказы. Мы отправляемся без них. Мой усиленный слух различает крики, за моей спиной. Крики и рев огня. В редкие моменты я проклинаю жрецов машины за обостренные чувства, дарованные мне. Я повторяю молитву, молча кричу, стараясь заглушить треск пламени, поглощающего дерево и плоть. 6764482.M39. Все чаще мой господин оставляет меня в резиденции. Мои жалкие силы не в состоянии помочь ему в благостных делах, я всё понимаю. Лишь молитва остается моим прибежищем в такие часы. Я прошу Его защитить господина от ужасов дня и ночи, прошу даровать ему сил для исполнения долга перед Ним. 6800482.M39. Всё больше патрулей на улицах столицы. Но люди не взволнованы, скорее утомлены. Словно тотальная слабость поразила население, массовое бессилие. Люди ходят по своим делам, безвольно и безучастно. На краткий миг эмоция может всколыхнуть бледный океан их лиц, приведя в движение губы, брови и глаза, но лишь для того чтобы через мгновение снова стать безучастным океаном отрешенности. Подобное я видел лишь у сервиторов, после того как жрецы машин лишали их разума, превращая человека в послушный инструмент. Набравшись смелости и заранее раскаиваясь за то что отвлекаю господина от важных дел, я спросил, не болезнь ли поразила жителей? Оторвавшись от голопанели он долгие секунды смотрел на меня, а затем ответил лишь одно слово. Нет. 6899482.М39. Очередное собрание лордов планеты разительно отличалось от предыдущего, свидетелем которого я был. Надменные и высокомерные при первой встрече, благородные господа и дамы выглядели как сдувшиеся мешки. Игла страха пронзила их золоченые оболочки, выпустив наружу всю спесь и чванливость, оставив лишь дрожащую шкуру. Я видел рядовых солдат, смелее чем это сборище никчемной аристократии. Когда мой господин провозгласил полный карантин и изоляцию планеты, ни один не посмел возразить. С сего дня, попытка любого человека или судна покинуть Аполион III является ересью и нарушением слова Императора. С соответствующим наказанием. От одной мысли об этом душа моя наполнилась ужасом, столь страшные меры нужны лишь в отчаянных ситуациях, я мечтаю только о том, чтобы скорее оказаться в своей келье и упасть на колени перед Его алтарем, в надежде вымолить себе крепость духа и душевный покой. 6999482.M39. Ежегодные торжества в честь смены цикла отменены. Солдат на улицах стало больше чем жителей. Безучастность и безволие населения сменились страхом и тревогой. 6035483.M39. Нашлись глупцы, в душах которых закрытие космопорта вызвало гнев. Презрев высшую цель сего деяния, они смеют открыто выражать недовольство и подвергать сомнению авторитет моего господина. Посадочную площадку и корабли хорошо охраняют, решительность на лице моего господина вводит меня в ужас, ни капли не сомневаясь в судьбе смутьянов, решись они на дерзкий поступок, я молю Императора чтобы он ниспослал им хоть крупицу мудрости и добродетели и не допустил пролития крови слуг своих. 6077483.M39. Мои мольбы не были услышаны. Пара торговцев, обуреваемых жадностью, попытались взлететь, но были немедленно сбиты местной СПО. Лучи наземных батарей легко прошили корпуса транспортов, полыхая, они начали разваливаться прямо в воздухе. Клянусь, иногда я не рад своему усиленному жрецами машины зрению, мне казалось я различаю фигурки людей, падающих из разломленных трюмов, словно щепотка молотого перца, они падали черным облаком, пока не окрасили крыши домов красным. Из окон нашего обиталища были прекрасно видно догорающие остовы, упавшие на жилые кварталы города. Какая пустая трата жизней верных слуг Императора. 6084483.M39. Первая хорошая новость со времени карантина. Наш благословенный флот Его Божественного Величества вошел в систему для отражения атаки вражеских сил. Однако, данная благая весть не принесла утешения господину. Не открывая истины такому недостойному глупцу как я, магистр считает что самое плохое еще впереди. Воистину, непознаваемы пути великих умов! 6122483.M39. Слухи о страшной болезни что распространяется в трущобах нижних уровней доходят уже и до нас. Мой господин запретил нам покидать резиденцию, каждый вечер мы видим огни пожаров где-то вдалеке. И каждый вечер они становятся немного ближе. Каждый вечер я вспоминаю о начале. О том далеком госпитале, затерянном глубоко в горах. Была ли оправдана та жертва? Тут же я обрываю себя, ведь я чуть не впал в страшнейшую ересь, чуть не усомнился в поступках своего господина. За это, я накажу себя плетью. 6194483.M39. Нас эвакуируют, переводят в более безопасное место. О причинах угрозы никто не говорит, но я уверен, что господин не сделал бы этого зря. В мудрости своей он не раскрывает нам суть опасности нависшей над нами, чтобы даром не тревожить души верных слуг Императора. Отряд сопровождающий нас вооружен не по уставу. Каждый второй боец имеет огнемет вместо штатного лазгана. С некоторых пор так вооружены все войска. Нас везут куда-то в закрытой Химере, пропахшей прометиумом. Огнеметы солдат совсем новые, произведенные недавно, однако они, как и сами люди их держащие покрыты копотью от регулярного использования. Мысли о подобной необходимости ввергают меня в трепет, раз за разом я возношу молитву Императору в надежде на скорое избавление. 6229483.M39. Мы в летней резиденции генерал-губернатора. Вчера я невольно подслушал, как командующий сил СПО на планете, в разговоре с моим магистром упомянул что крупные города сейчас самое опасное место, что эпидемия поражает в первую очередь самые населенные плато планеты. Слуги, обеспечивающие наш быт, шепчутся по углам о том что мертвецы встают из могил и нападают на своих бывших друзей и родственников. Иногда я готов проклясть свой дар имплантации, обостривший мой слух. “Зомби”. Слуги всё чаще используют это слово. Иногда мне хочется ворваться в их каморки и обличить в ереси и трусости, но подобные мысли лишь сковывают меня страхом, лишь молитвой держу я в узде свою тревожную душу, осознавая что поддавшись панике я стану ничем не лучше них. 6281483.M39. Мы снова эвакуируемся. Часть отряда нашей охраны отозвали. Мне выдали огнемет. Тяжелый, вонючий, жирный от прометиума. Перед этим мне пришлось перевести имплант авто-скриптория в режим автономной работы. Я загрузил пергамента достаточно, чтобы забыть об этом и не занимать руки. Благословенны адепты Омниссии, что даровали мне силу управлять авто-скрипторием мыслью. 6301483.M39. Запах прометиума везде. Он пропитал меня, мою одежду, мою еду, мои скромные вещи. Кажется я уже сам пропитан им. Зомби везде. Орды обезумевших людей со следами болезни на телах, накатывали на наши ряды, не боясь потерь и огня. Мы отступаем, оставляя за собой огненные стены и горы горящих тел. Запах прометиума и горящей плоти, теперь мне не нужно вызывать в памяти сожжение первого госпиталя чтобы снова ощутить их. Они пропитали меня, мою одежду, мою еду, мои скромные вещи. 6322483.М39. Я отбился от группы, я ранен, я умираю, у меня идет кровь. Я слышу как зомби бродят по руинам, я хочу выбежать к ним, закричать, принять последний бой, но вместо этого лишь сжимаюсь, скованный страхом, глубже зарываясь в обломки, молю Его о том чтобы остаться ненайденным. 6341483.М39. Уже несколько дней тишина. Мои молитвы были услышаны, после нескольких дней беспамятства я все еще жив. Не помню, когда я ел последний раз. Страх зомби и жажда голода борются во мне. Ночью поищу еду. В минуты слабости я взываю к господину, где бы он не был. Молю не оставлять меня одного. 6350483.М39. Нестерпимый зуд охватывает меня всё сильнее. Зудит металл, вшитый в моё тело. Паника и страх обуревают меня. Жжение нестерпимо, я теряю зрение и слух. Дикая боль сопровождает каждую попытку пошевелится или ощупать себя. Я теряю сознание от боли и снова пытаюсь, когда возвращаюсь из небытия. 6367483.М39. Боль ушла. На ощупь я ползаю по подвалу, что стал мне прибежищем. Под ладонями и коленями гремят железные обломки. Они отвратительно воняют и покрыты чем-то липким. Отползаю подальше от них. Кажется, я сломался. Если замереть, я слышу как внутри что-то скрипит и жужжит, стоит мне только подумать о чем-то. Явь это или сон? Противно скрипит и тошнотворно пахнет маслом. Я гоню мысли прочь чтобы убаюкать мерзкий скрип, заставить её молчать. Она словно враг, затаившийся внутри меня, зверь, сидящий в засаде, ожидающий момента когда я начну мыслить, чтобы напасть на меня! Ненавижу!! 6402483.М39. Зрение вернулось. Я стал различать свет и тьму, предметы, окружение. В моем логове не осталось ни еды ни воды. Мне придется разыскать хоть что-то, найти другое место, где я смогу насытить себя. Голод отгоняет страх зомби. Я должен отправится на поиски еды и господина. 6411483.М39. Я убил своего первого зомби. Честно раскроил ему голову куском камня. Он заорал увидев меня, хотел напугать, кричал, его бешеные глаза и перекошенный в крике рот до сих пор в моей памяти. Я столкнулся с ним в каком-то подвале, куда пробрался в поисках еды. Он сидел там, определенно сидел в засаде, поджидая таких как я. Но я оказался проворнее, камень в моей руке быстро окончил его мучения. Теперь, когда его труп лежит перед мной, он уже не кажется таким страшным как раньше. Две руки, две ноги, одна голова. Кожа розовая и гладкая, словно ошпаренная кипятком. Уродливый карлик, с тонкими руками и ногами, стоя, он едва доставал бы мне до пояса. Почему я так боялся их? Почему эти зомби так устрашали меня ранее? Меня снова скручивает, на этот раз от невыносимого голода, который, казалось стирает все эмоции. Стирает страх, заставляя двигаться в поисках пищи. 6441483.М39. Я чувствую что я не один, где-то рядом есть другие сородичи, разрозненные, голодные, прячущиеся в руи[ну уж нет], скрывающиеся от зомби. При свете дня я опасаюсь выходить из своего убежища, но я уверен, они где-то там, где-то рядом, такие же одинокие как я, но наш господин не оставил нас. Я уже не чувствую слабость как раньше, моя душа избавилась от страха, она наполняется ненавистью, ненавистью к тем мерзким тварям, что дерзнули заявить свои права на этот мир, мир, по праву принадлежащий моему господину и повелителю! 6469483.М39. Я нашел своих! Я счастлив! Мы вместе! Впервые за долгое время мы чувствуем силы напасть! Отбить владения нашего Господина у проклятых зомби! Испытывая невероятное воодушевление, мы подстерегаем их в засаде, набрасывась со всех сторон, у нас только палки и камни, но этого достаточно! Они выглядят еще более омерзительно чем первый убитый мной зомби. Часть имеет грубые лица, заросшие шерстью по самые глаза, такие же обросшие жестким волосом тела, другие имеют уродливо гладкие тела и лица, лишь местами покрытые длинной, сильно отросшей растительностью, их тела обезображены опухолями и наростами, все они выглядят омерзительно даже замотанные в свои серые, одинаковые тряпки. Но они слабы, а мы нет! Скоро мы очистим нашу планету! 6522483.М39. Даже насыщаясь едой я чувствую нестерпимую ненависть к моим врагам, бросившим нам вызов за наше место обитания. Мы едины в идее очистить его от проклятых зомби. Но нас пока мало. Пока. Уцелевшие стекаются к нам. Сначала тонким ручейком, сейчас как полноводной рекой. Невероятно много из нас уцелело, избежало смерти от рук зомби. Мы скованы общим призванием. Наша решимость растет вместе с нашим числом. 6576483.М39. Нас всё больше, страх давно покинул нас, только ненависть и голод остались в наших умах, ненависть к мерзким тварям что посмели противостоять нам! Мы бежим вперед, и днем и ночью, жалкое сопротивление этих розовокожих зомби не в силах остановить нас! Наш господин с нами, направляя нас в борьбе за мир, что по праву принадлежит ему! 6655483.М39. Я уже не тот что прежде, голод и ненависть стали безграничными, поглотив все прочие чувства во мне! Страх, ужас, слабость, всё давно умерло, я стал лучше, сильнее, ни один зомби этого жалкого трупа на троне не в силах противостоять мне! Мои клешни сильны как никогда! Желчь кипит во мне, готовая излиться на врагов Его! Легко разрываю я их мягкие, податливые тела, насыщаясь их плотью и кровью! Слава нашему господину, великому деду! Слава Нурглу!!!! Имперский флот молчаливо окружает Аполион III. Почти все корабли потрепаны боем. В тишине, вспышки маневровых двигателей ориентируют торпедные аппараты на планету. Залп. Рой торпед устремляется к поверхности, неся с собой вечный покой и проклятие остаткам жизни на планете. Аполион III встретил свой последний закат. "Darj1240" Лекарство . . Запись № 1. . Два солнца медленно плывут по небосклону. Их свет приятно согревает кожу. Пройдет меньше часа, прежде чем здесь начнется настоящая жара, но пока можно наслаждаться свежестью. . Таллия говорит, что на самом деле солнце только одно. Второе светило - всего лишь планетоид, кристаллическая поверхность которого преломляет щедро льющиеся на него лучи. Оно меньше, его свечение местами проявляется рубиновыми вкраплениями. . Тёплый белый песок рассла[эх жаль]ет ноги. Мерный шум волн очищает сознание. Я пишу эти строки, наблюдая за восходом из плетеного кресла. Передо мной раскинулось самое чистое синее море, какое только виделось в жизни. . Хотя вернее будет сказать несколько иначе. . Красные капли, украшающие страницы - не кровь, а сок маранги. Сладкая мякоть фрукта обильно истекает при надкусывании. . Тени высоких тропических деревьев падают на листы бумаги, плавно покачиваясь на лёгком ветру. . Она сказала: лучше начать с того, что перед глазами. С моих собственных ощущений. Пройти первые шаги на пути, которые должны привести ищущего к поставленной цели. . И вот, символ за символом, я заполняю дневник. . Меня оставил в этом месте Антей - вольный торговец, который, по всей видимости, обязан мне жизнью. Когда я проснулся, его уже не было. Он передал меня в руки сестер-госпитальеров, оставив короткую записку: "Благодарен тебе за спасение. Антей". Торговец сделал щедрое пожертвование монастырю и покинул планету. . Меня зовут... Меня звали... . . Запись № 2. . Черный гной заливает глаза. Я отталкиваю тварь ногой и с маху бью ее кулаком в лицо. Удлиненная морда сминается, выбрасывая скользкие мозги из пролома в затылке. Перчатка потрескивает и протестующе гудит. Слишком долго, я использую ее уже слишком долго. . Вой сирен разрывает уши. Мы только и делаем, что бежим. Один из моих соратников - выходец из подулья - с диким взглядом разряжает стаббер во врага в упор. Мускулистое тело, щедро начиненное сталью, сползает в сторону. Товарищ выхватывает лазпистолет и стреляет в лицо следующему противнику, выжигая цель до костей. Разобравшись с угрозой, он замогильно смеется и бежит дальше. Его длинные волосы стоят узким, рваным желтым гребнем, а облаченная в черную кожу фигура обвешана металлическими цепями и обрывками рукописных книг. . "За Императора!"- орёт он в исступлении, демонстрируя окружающим редкие зубы и кровавую пену у рта. . Я запинаюсь о чьи-то кишки и с руганью падаю. . На широкой улице образовалась настоящая свалка. Солдаты планетарной обороны сражаются с накатывающими волнами мутантов. Строй давно смешался - осталась только беспорядочная масса бьющихся, разрывающих друг друга тел. Происходящее кажется аллегорией древнего художника, изобразившего безумие толпы и вакханалию кровавого насилия. Небо затянуло едким дымом пожарищ и токсичными продуктами горения. Трупов всё больше. . Что-то ударяет меня в затылок, пока я пытаюсь подняться на ноги. Перед глазами вспыхивает золотой свет. Я вспоминаю огоньки на торте из керуанского шоколада и образ Бога-Императора, который представлял в детстве. . Через помутнение пробивается глухой, будто раздающийся из под воды звук. . Кто-то кричит мое имя. Женщина. Ее голос приближается вместе с механическим ревом и воплями умирающих. . Тело плохо слушается. Какая-то жидкость обильно заливает глаза. . Кровь. Повсюду кровь. . . Запись № 3. . Пришел в себя в светлом помещении медицинского блока. . - С вами все будет в порядке, - сказала Таллия с мягкой улыбкой. Я смотрел на точеный профиль сестры-госпитальера, склонившейся над приборами у моей кровати. Оцепенение, охватившее меня в момент пробуждения, ускользало вслед за видениями. . Остался только свет и женщина. Ее тонкие брови. Большие выразительные глаза. Чувственные, кроткие губы. Белая шапочка, выгодно подчеркивающая природную красоту. . Хочу верить каждому ее слову. . Сестра осторожно отсоединила подключенные к моей груди датчики. Я почувствовал легкое прикосновение ее пальцев к коже. Удовлетворенно кивнув, она вложила оборудование в небольшой металлический ящик. . - Вечером сестры устраивают хоровое пение в честь Бога-Императора. Мы будем рады, если вы придете послушать. А пока отдохните еще немного. . Она вышла из помещения. . Дневник предусмотрительно оставили рядом с кроватью. Посидев немного, смотря на имперского орла с обложки, я перелистал страницы и начал записывать последнее видение. Сражение, захлестнувшее мирные улицы. Толпы врагов. Крик женщины, называющий мое имя. . Руперт. . Я правда… был там? Подобные события должны оставлять на душе шрамы, но я не чувствую. Словно это происходило со мной и не со мной одновременно. Может быть, всего лишь дурной сон. . В помещении стало холодно. . . Запись № 4. . Это место [ну уж нет]одится рядом с монастырем. Огороженная площадка под открытым небом, предназначенная для церемоний и других публичных мероприятий. У самой кромки деревьев возвышается величественная статуя Бога-Императора. Он стоит в доспехах и смотрит на небо, сжимая в левой руке книгу, а в правой - обоюдоострый клинок. . Именно здесь они и собрались. . Сестры поют с широко распахнутыми, восторженными глазами, в которых отражается блеск звезд и огни факелов. . «Прометий» - почему-то сразу определил я по дыму, хотя трубки подачи были надёжно скрыты в каменных стенах. . Сорок сестер-госпитальеров встали на площадке ровными рядами. Молодые и вышколенные, все в белых, подчеркивающих фигуры мантиях. Звук их приятных голосов, чистый и высокий, приливной волной заполняет уши, заставляя меня забыть обо всем на свете. Если прислушаться… . Их голоса сливаются воедино, поднимаясь над землёй таинственным вихрем. Словно звучание, уносящееся к самим к звёздам. Или исходящее из бесконечной, невообразимой дали. . На миг мне кажется, что я слышу другой, далекий голос, но ощущение ускользает, растворяясь в красоте хора. . В мире есть только пение. . Пение и Таллия, которая стоит в первом ряду с искрой улыбки в глазах. . . Запись № 5. . Она попала прямо в сердце. Ревущее лезвие эвисцератора пробило грудину с влажным, хлюпающим звуком, разбрызгивая по сторонам потоки крови. Глаза бунтовщика закатились назад, а рот раскрылся в немом крике. . Зазубренный топор выпал из ослабевших пальцев. Она дернула рукоять и высвободила эвисцератор из тела, распилив его почти пополам. С пугающей лёгкостью плоть развалилась, обнажив блестящие осколки костей. . Когда враг рухнул наземь, мне открылся усталый, отрешенный взгляд боевой сестры. . В горячке боя с нее сорвали маску. Миру открылся высокий лоб, немного крупный, выдающийся нос и бесстрастные серые глаза. При иных обстоятельствах я счел бы лицо сестры привлекательным. . Оборванные полоски ткани, заменяющие ей одежду, сильно промокли и потемнели. Струйки чужой крови паутиной стекают по высокой груди и бедрам. Высокая, крепкая и тренированная, она буквально прорубила путь через улицу. Прошла по ней на манер мясник по бойне. Если бы не форменные сапоги, священные татуировки и оружие, сестру Адептус Сороритас можно было спутать с бойцами, которые сражались в нелегальных поединках на потеху толпе. . Она успела как раз вовремя, чтобы спасти мою голову от топора, так невинно лежащего сейчас рядом. . -Я хочу жить, - донесся до меня ее тихий голос. -Что? - Ты спрашивал, почему я стала Кающейся. Поэтому. Я все еще несу грех. . Технодикарь с желтым гребнем вернулся и бросил мне лазпистолет. Я наконец-то поднялся. . Армия медленно, но верно отступает. Космопорт уже близко. . . Запись № 6. . Келли хвастается первой аугметикой. Ей укрепили позвоночник. В какой-то степени она стала сильнее всех мальчишек в зале. . Торт из керуанского шоколада возвышается на длинном столе из полированного настоящего дерева. Главное угощение принесли два прошитых трубками и проводами сервитора. Их тела замерли в алькове возле дверей. . Я праздную день рождения. . Рядом только «друзья». Дети из семей, с которыми мой род связывает нужное количество сделок. Взрослые остались заниматься делами в шпиле, предоставив нам свободу и непосредственность. Только одинокий сервочереп с мерным гулом парит у потолка, безучастно наблюдая за происходящим. . Когда гости столпились у торта, один из мальчишек подкрался к сервитору. Гаррет решил поиграть и со смехом вырвал провода, подключенные к основанию покрытого пластинами черепа. Существо, когда-то бывшее человеком, задрожало в конвульсиях. Механический голос заверещал одни и те же слова: «Код ошибки: семь - восемь - шесть – девять». . Гаррет все еще сидел на сгорбленной спине и смеялся, когда повреждённый сервитор схватил его за ногу и с силой отбросил в сторону. . Слуга дернулся и вышел из алькова, пуская слюну из неестественно широко раскрытого рта. Он повторял код ошибки, пока не доковылял до стола с тортом. Дети испугались и предусмотрительно отбежали подальше. . «Помо-гите» - вдруг вырвалось у сервитора. Он схватил себя за голову, пытаясь вырвать привинченные к черепу и глазам имплантанты. . «Н-десять, сломай Е-три. Немедленно!» - крикнул я из-за стола, собрав волю в кулак. Мой голос все равно дрогнул. Второй сервитор ожил и быстро подошёл к поврежденному собрату. . Н-десять молча оторвал ему голову. . . Запись № 7. . Видения. Я оставляю их отдельными записями. Так легче перечитывать. Осколки воспоминаний лезут изнутри, прокалывая плоть сознания и наполняя меня тревогой. Все меньше хочется думать об этом. . Руперт. . Пусть будет Руперт. Достаточно имени и того, что есть сейчас. Это место. Этот мир. Она. . Стали чаще видеться, и не только потому, что она берет у меня пробы крови и просвечивает глаза. Мне по душе говорить с ней. Думал, сестры-госпитальеры целыми днями только и делают, что занимаются монастырскими делами, но у Таллии есть увлечение. Даже странно, что девушке может прийтись по душе собирать жуков. Она восхищается ими. Видел нескольких в стеклянных боксах. «Чудесные, уникальные экземпляры» оказались угрожающего вида созданиями размером с кулак. . Оказывается, у нее длинные соломенные волосы. . Встречаю новый рассвет с именем в мыслях. На столике стоит кувшин с отжатым фруктовым соком и полоска жареного мяса грокса, сдобренная свежими овощами. Тишина. Только где-то далеко за стенами приглушенно шумит море. Они сказали, что я могу остаться. Что для меня найдется дело по плечу. . Думаю… Мне ведь и вправду хочется быть здесь. Пустить корни. . . Запись № 8. . Это какое-то безумие. Я перестал отличать видения от реальности. Что мне кажется, а что происходит на самом деле? Вчерашний день… . Сестры встревожились. Должен прилететь важный гость. Тихий монастырский уклад сменился суетой и суматохой. Они носили туда-сюда какие-то вещи. Сервиторы перетаскивали тяжелые ящики. Даже я помог с несколькими. Таллии нигде не было видно. Сказали, что она занята внутри монастыря. А дальше… . В какой-то момент я просто проснулся здесь, в этом чистом, теплом и светлом каменном мешке. Сплошные стены выкрашены в белый свет. Непонятно, день сейчас или ночь. Единственный выход – тяжелая металлическая дверь. Наглухо закрыта. . Замкнутое пространство давит на сознание. В голову лезут разные мысли. Может, мне все это только кажется и не было ни монастыря, ни госпитальеров, ни ее. . На самом деле я просто сервитор или аркофлагеллант, который спит наяву и видит добрые сны. . Но время идет, ничего не происходит. Кажется, прошло уже несколько часов, внутренние ощущения бывают обманчивыми. Слышу шаги. . . Запись № 9. . Они зашли вдвоем. Таллия в белой мантии и бледный мужчина в черной форме. Высокий, крепкий, с безжизненным и одновременно ясным взглядом. . - Это и есть ваш образец? – сухо спросил незнакомец. - Да, – ответила Таллия, спокойно глядя на меня. - Спасибо, что проводили. По приказу лорда Криптмана, я прекращаю вашу исследовательскую программу, как угрожающую… . Это явно стало новостью для Таллии – я заметил, как расширился ее взгляд. Мужчина вытащил из кобуры болт-пистолет и направил его на меня. Как завороженный я смотрел на огромное дуло пистолета, реактивный снаряд которого через мгновение снесет мне голову. . Однако выстрела не последовало. Он так и остался стоять с вытянутой рукой. Подбородок мужчины чуть дрожал. Глаза уставились на меня, но подергивались, будто пытаясь посмотреть в другую сторону. . Таллия стояла, протянув руку к шее человека. Из основания ее кисти торчала тонкая металлическая игла, острие которой утонуло в шее мужчины. Капля крови медленно стекала по замершему горлу. Когда игла вышла, из конца вылетела струйка фиолетовой жидкости. . Сестра-госпитальер опустила руку и что-то прош[оппа!]ла. По ответному шипению я понял, что к ее уху прикреплен вокс-передатчик. Вдали рванул взрыв. Раздался стрекот выстрелов. . Таллия мягко улыбнулась и посмотрела на меня своими спокойными, добрыми глазами. Так, как она делала всегда. Затем подняла болт-пистолет и вышла, захлопнув за собой дверь. . . Запись № 10. . «Я люблю тебя. Никто не помешает нам спасти человечество». Слова она произнесла в тот же день. . Меня по-прежнему тянет к ней. Таллия сказала, что я инфицирован и потому иррационален. Что попал сюда не случайно и менялся на протяжении всего пребывания в монастыре. Мне это действительно неважно. Она говорит со мной, пока ее нежные руки водят по моему телу лезвиями. . Мятеж в том мире подняли чужеродные существа. Вид, который проникает в человеческое общество и меняет его изнутри, когда зараженные производят потомство. С каждым поколением генетический код носителей все больше соответствует коду изначального прародителя. На тех улицах мы сражались с мутантами, промежуточной формой. Порождениями генокрадов, чудовищ из далекого космоса и ночных кошмаров, обладающих коллективным разумом. . Я не прорвался в тот космопорт. Меня пропустили или отпустили, продолжает Таллия, поскольку токсины, попадающие в тело в момент инфицирования, вызывают расстройство памяти. Когда именно это произошло, остается только гадать. Должно быть, одна из тварей достала меня. . Теперь я пишу… Записи в дневнике делает сервитор, из головы которого торчат длинные кабели, напоминающие пучок кровеносных сосудов. Концы этих кабелей присоединены к моему мозгу, сейчас большей частью отделенному от тела. . Я продолжаю писать, потому что это важно для Таллии. . . Запись № 11. . В этом монастыре не лечат людей. Здесь занимаются исследованиями. Помещение, в котором я [ну уж нет]ожусь, расположено на подземном этаже. Одна из стен украшена большим символом – черепом на полушестерне, увенчанным двойной молекулярной спиралью. . В связи с последними событиями Таллия вынуждена спешить. Я нужен ей. Она восхищается тем, кем я стал. . «Самой жизнью». . Человечество расселилось по звездам, но [ну уж нет]одится в упадке. Многие ветви деградируют или вовсе становятся нечистыми, взращивая в своем роду цепочки мутаций. . Генетический код генокрадов совершенен. Он очищает сам себя, постепенно сотворяя чистокровных созданий практически из любого материала. Таллия говорит, что сделает то же самое с человеком. Что люди смогут остановить падение и очиститься. . Кто-то из магосов биологис, с кем она обменивалась астропатическими сообщениями, донес о ее идеях Инквизиции. Теперь это ничего не изменит. Во всяком случае, она уверена. Десятки лет исследований подходят к концу. Таллия куда старше, чем выглядит. . Она улучшит человеческую природу. Ее последователи пронесут огонь через тьму космоса. Люди-генокрады внешне не будут отличаться от остальных. . . Запись № 12. . Она безумна и восхитительна.

Первая дуэль уже на форуме. Прошу любить и жаловать!

Knijnik (команда "Old School") - Dammerung (команда "New Wave"). Тема: "Несправедливо забытые". Участники конкурса пишут рассказы о тех - культурах, народах, поселениях, профессиях, обрядах - кто (или что) упоминается в официальной литературе Wh40k крайне редко, но без которых не складывается общая картина вселенной. Например, будни слуги Космических Десантников. "Knijnik" Воспитанная девушка Огромные двери храма Императора Сокрушающего дрогнули. Десятки Искупающих грех малого богохульства, стоя на коленях, толкали адамантовые створы украшенные деяниями Императора. Всем им ампутировали ступни, дабы в период искупления они были всегда коленопреклоненны. Через пять лет служения они получат прощение и будут отпущены. Свадебная процессия двинулась внутрь. Где-то в середине процессии, скрываясь за стягами герольдов, неспешно шагала пожилая женщина. Черно-серые одеяния, небольшая серебряная розетка Сестринства. Фамулус никогда не выставляли себя напоказ. Их долг служить и воспитывать. Первой в храм ступила невеста пышном бело-зеленом платье цветов Дома. Длинный шлейф платья с вышитой информацией о приданом несли две дюжины -увимов. Лицо скрывалось за покрывалом, из тысяч маленьких алмазных аквил. Чуть позади, шел ее отец и главы Семьи Сплендоро. Древней, уважаемой семьи Пятого Хайва. Их родословная восходила к Эре Объединения, когда сам Император освободил эту планету для человечества от чужаков. Жених уже ожидал в храме. И от его вида невесту бросала в дрожь. До трясущихся коленей и железистого привкуса во рту. Дом Вультур. Семья с низов хайва. Что нашел их прадед-основатель, в помойках под хайвом, оставалось тайной. Но механики буквально осыпали его деньгами и привилегиями, вознеся новоявленный Дом, на вершину. И древние, благородные Дома, были вынуждены терпеть выскочек, за глаза называемых твист-баронами. Едва невеста шагнула в Храм, хор из тысячи кастратов затянул Песнь Непорочности. Раньше Элис бы едва слышно подпевала этому прекрасному гимну. Но нынче ее мутило от музыки и слов. А еще больше от того, кто ждал у алтаря. Никакого изящества, словно вырезанное из плоти пиломечом лицо, на котором контрастно горели великолепные зеленые глаза. Глаза, которые достались ему от его материи, несчастной Селли Имиральд, похищенной его дедом, нынешним бароном Вультур. Элис встала напротив жениха. Ей было плохо, едва не тошнило. Сквозь ряд ее сопровождающих к алтарю пошла наставница Мирида. Женщина, которую она знала с детства, которая стала ей ближе матери. Няня, наставница, тетушка Мирада. От одного ее присутствия Элис стало спокойней и теплее. Наставница встала по левую руку от Элис. Сухая ладно старушки чуть коснулась руки девушки. - Я, сестра Миринда из благословенного Императором Сестринства Фамулус, хранительница очага Дома Сплендора сим привожу к алтарю деву этого рода. - Да, да, да, - прервал ее старый барон Вультур. – Довольно. Вы действительно только девок воспитываете. Никогда вам не воспитать воинов. Ха! Наставница чуть поморщилась. Дом Вультур, став одним из благородных, даже не пустил на порог присланных к ним сестер-наставниц Фамулус. Верой Вультуров были деньги, а манерами – грубая сила. - Достаточно, - отмахнулся Вультур от пожилой женщины. – Ваше Святейшество, начинайте обряд! Скорбно поджав губы, наставница отступила назад. *** Пир был в самом разгаре. Трещали факелы на стенах, меж пирующих сновали кибер-ищейки вынюхивающие яд, блюда подавали только заклятые на преданность сервиторы, а все гости сменили одежды на выданные хозяевами наряды. Паранойя в Доме Вультур была возведена в ранг добродетели. Что было неудивительно. Слишком много они нажили врагов среди Домов. А союзники, купленные или запуганные, были ненадежны. Впрочем, это не сильно волновало твист-баронов. Воспитанные в традициях подульев, они препочитали покупать или уничтожать. Элис не вслушивалась в здравницы и пожелания, а безучастно жевала темилиранское желе стоимостью в две годовых зарплаты клерка среднего уровня. Но даже это изысканное блюдо горчило и вызывало тошноту. Жених поднялся. - Мы, пожалуй, пойдем, - ухмыльнулся он. Со стороны гостей из числа подданных Вультуров послышались одобрительные крики. Немногочисленные Сплендора лишь приподняли чаши согласно требованиям этикета. Двери спальни захлопнулись за Элис, словно врата гробницы. - Раздевайся, - приказал ее новоиспеченный муж. Девушка вздрогнула. Она прекрасно знала, что будет дальше, в теории. Наставница специально приглашала к ней пару слуг, чтобы Элис увидела, что происходит между супругами. Муж нетерпеливо толкнул ее к постели и последующие полчаса стали самыми неприятными в ее жизни. - Не врали, - младший Вультур поднялся с кровати. – Девица. Мужчина взял лежащее на прикроватном столике полотенце, и замер. А спустя несколько мгновений истошно заорал, схватившись за пах, а сознание милосердно покинуло его новоявленную супругу. *** - Ты очнулась, Элис? Девушка осмотрелась. Слабость прошла, она уже несколько раз просыпалась ненадолго, но рядом хотя рядом никого не было, и понимала, что лежит в больнице Милостивой Вирулы при сестринстве. - Няня? Пожилая женщина села прямо на кровать, и положила теплую ладно на лоб девушки. - Как ты себя чувствуешь, милая? - Что случилось? Нянечка чуть улыбнулась. - С тобой все в порядке. Один из слуг отравил полотенца в спальне. Тебе просто стало плохо, а вот твой муж… его не смогли спасти. Элис просто уткнулась в грудь няни и зарыдала. Мудрая женщина обняла ее и ш[оппа!]ла простые слова утешения. Подействовали ли снадобья госпитальерок, или воспитание взяло свое, но уже спустя полчаса Элис пришла в себя. - Пустоцвет… Ничтожная вдова… Будущее было безрадостным. Вдова, не родившая наследника, ниже ее в иерархии Высоких Домов были разве что уже слуги. - Няня. Монастырь примет меня? Путь даже послушницей. - Элис, милая, - голос наставницы был теплее молока, которым она поило девочку при простуде. - К чему тебе отрекаться от мира? Неужели ты желаешь, чтобы уделом твоего дитя стала Схола? - Р-ребенка? – пробормотала ошарашенная девушка. - Конечно, - няня улыбнулась. – Сестры три недели боролись за твою жизнь. И как оказалось, не только твою. Ты не праздна, моя дорогая. От новостей у Элис голова пошла кругом и ей вновь пришлось приложиться к успокоительному. Она беременна? У нее будет ребенок от… от… Паники не было, лекарства делали свое дело, оставляя лишь чистый, отстраненный рассудок, отсекая адамантовым лезвием все ненужные чувства. - Няня, Вы уверенны? - Остались лишь последние проверки, и мы будем полностью уверены. Сестра Симона, - повернулась женщина к тихо стоявшей у дверей госпитальерке. - Прошу. - Я, я не хочу! – тихо, но отчетливо прош[оппа!]ла Элис. – Лучше в монастырь, лучше пустоцветом… Чем родить ребенка этого… - В тебе не будет гнилой крови. - Что? – удивилась Элис. Наставница [ну уж нет]мурилась. Случайная оговорка поставила ее перед сложным выбором. Впрочем, кому как не Фамулус знать женские секреты аристократии Империума и то, чья в чьих жилах течет кровь. - Что же, - приняла решение сестра. – Когда ты попала к нам, я распорядилась вычистить из тебя семя низкорожденного. К счастью, из-за всеобщей неразберихи и милостью Императора оно не проросло, а у нас было время, дабы ты смогла зачать от более благородного. - Кого? – ошеломленно спросила девушка. Мысли путались. Неужели, пока она была без сознания, с ней был еще кто-то? Кто? - Кассий Имеральд. Он же всегда тебе нравился, - уголками губ улыбнулась наставница. - Кассий. Его же за это должны будут… - Нет, нет, - улыбнулась няня. – Он в полной безопасности. Его наставница, Ливия, благословила мальчика на вступление в славные ряды Астра Милитариум нашего Божественного Императора. Вчера она помогла ему с бумагами, и он отправляется в лагерь для обучения. Эмили неверие посмотрела на старую женщину. Даже Высоким Домам никогда не удавалось вырвать из цепких лап Администратума тех, кто подал прошение о вступлении в Имперскую Гвардию. Потому многие Дома тщательно отсекали от внешнего мира наследников, пока у тех в головах не проходила военная горячка, распаляемая проповедями и патриотическими роликами. Но Кассий никогда не грезил службой в Гвардии! Неужели? - Не беспокойся, - на свой лад истолковала волнение девушки сестра. – Даже если кто-то захочет получить линию крови твоего ребенка, то они увидят в ней кровь Сплендоро и кровь Имиральдов, к которым принадлежала несчастная мать твоего мужа и принадлежит Кассий. Что же до крови Вультур, увы, Фамулус не располагает ею. И даже если старый барон сдаст свою, ничего точного узнать не сможет. Ему придется мириться с тем, что твой ребенок, его внук. Впрочем, недолго ему осталось, даже не смотря на техномагию Механиков. - Госпожа, - подала голос госпитальер. – У нас мало времени. - Элис, - в привычной мягкости голоса сестры Мириды появился стальной стержень. – Ты ведь воспитанная девушка? Знакомая с детства фраза в этот раз стегнула кнутом. Элис не была дуро, такие не выживали в жестокой игре внутри Домов и между ними. Интриговать дети благородных Домах учились раньше, чем читать. Весь паззл сложился. Не было никакого слуги-предателя. Она сама была убийцей своего мужа. Номинальный обряд, «Утверждения девичества» который в ее доме провели наставница и ее сестры. Он позволил вложить яд в ее тело, которое укрыло его от сканнеров и ищеек, который добрался до ее жениха через самое неожиданное место. А нестерпимый привкус железа во рту, сопровождавший ее весь день – ингибитор. Мощнейший ингибитор, спасший ей жизнь. Сестринство Фамулус прервало ненавистный им род низкорожденных. После Фамулус заставили Кассия зачать ей ребенка, а его самого отправили в Гвардию. Элис помнила Кассия, серьезный, даже суровый парень боготворил свою наставницу-фамулус и слушался ее во всем. И даже на этом жестокая игра сестринства не закончилась. И Элис ни на минуту не сомневалась, что откажись она, ее убьют. - Да, наставница. Я согласна. - Просто согласна? – испытующе посмотрела на нее женщина. – Девочка, возможно, ты станешь регеншей Дома. Элис молчала. «Возможно», прозвучало как утверждение, а значит до старого твист-барона уже добрались и просто ожидают появления на свет ее ребенка, чтобы окончательно оборвать низкую кровь. Наставница терпеливо ждала. Сестринство предлагало Элис чудовищную, но обыденную сделку. Ее жизнь в обмен на судьбу ее ребенка, который не будет принадлежать матери с момента рождения. - Когда я стану регентом Дома Вультур, - Элис нашла в себе силы твердо посмотреть в глаза наставнице. – Я буду рада, если Сестринство Фамулус найдет достойных дам для воспитания моего ребенка. "Dammerung" Нуль-город Каждый из миров, заселенных человечеством, должен служить Богу-Императору, что восседает на Золотом Троне. Если сравнить его исполинскую державу с обычным государством, какие делили меж собой колыбель человечества в темные эпохи, то планеты выглядят ее городами, скопления звезд – провинциями, зыбкие тропы варпа – дорогами, а космическая пустота – внутренним морем. Несчетные миллиарды людей трудятся на благо Империума во мраке этих городов, странствуют по опасным дорогам, огнем и мечом расширяют пределы провинций и гибнут, зная, что каждого ушедшего заменит десяток новых. Планетарные губернаторы держат население целых миров в железном кулаке, мудрые Адептус надзирают за их работой, превыше всех же стоят Лорды Терры, непогрешимые и всевластные. Кому придет в голову покинуть столь замечательно устроенное государство, не правда ли? Я повидал многие уголки Галактики и общался – слово “разговаривал” подойдет не к каждому из них – с представителями иных народов и жителями чужих миров. Я знаю, что они думают об Империуме. Взять хотя бы Cкилоса, тареллианского воина, которого я уже пару лет имею честь называть другом. Миры, породившие на свет его расу, сгорели в пламени Экстерминатуса тысячи лет тому назад, и жалкие остатки некогда великого народа хранят неизбывную ненависть к тем, кого Скилос называет “рабами Сияния”. В этом слове – и свет Императора, и пустой блеск церквей, и ядерный закат цивилизаций. Здесь, в этом темном месте, где толкутся изгнанники и беглецы с тысяч миров, есть многие, подобные моему другу. Для них Империум – это бесконечные полки Астра Милитарум, смертоносные Адептус Астартес, безжалостные инквизиторы и безликое население переполненных ульев. Словом, не самые привлекательные ребята, но превосходство в этой Галактике достигается вовсе не добротой и открытостью. Неудивительно, что большинство ксеносов растерзали бы любого имперца, который угодил бы им в руки, лапы или клешни. Но не меня, Джерата Лекстона, хоть я и принадлежу к человеческому роду и родился в Империуме, как и большинство моих боевых товарищей. Мы – те, о ком никто не задумывается, когда речь заходит о людях. Не каждый человек в этой галактике готов встать под знамя Бога-Императора и стать еще одной из ржавых шестеренок в огромном, натужно скрипящем механизме Империума, что простерся через звездный океан. Мы – не рабы Сияния и не пешки Хаоса, которому, как говорят священники Министорума, отдают души все те, кто отвергает закон и веру Бога-Императора. Мы – банда Лекстона, и мы живем вольной жизнью наемников. Дверь “Ножа и пистолета” распахнулась, а через мгновение слетела с петель. Клубок мутузящих друг друга тел, в котором сплелись руки, ноги и змеиные извивы, ввалился внутрь и распался на полдюжины фигур, с трудом различимых в тусклом освещении. Заляпанные люмолиты закачались под сводчатым потолком от вихря, ворвавшегося в теплое чрево бара. Ну и зловоние! Чувствуется даже здесь, за моим любимым костяным столиком, что под дальней стеной, увешанной забальзамированными головами. Ветер сегодня явно дул со стороны реки Кхаидес, так как принес ни с чем не сравнимую смесь запахов: кислота, сточные воды и гниющие трупы. Сидевший рядом Карцер и вовсе заткнул нос грязной салфеткой – у ратлинга обоняние, что у настоящей крысы. – Ваш’мать, идиоты! – рявкнул Ага, жабоподобный громила-гальг ростом под восемь футов, который заправлял “Ножом и пистолетом”, сколько я себя помню, и за это время успел изрядно поднатореть в ругани на низком готике. Впрочем, ею он на этот раз решил ограничиться: не дело встревать между разгоряченными драчунами. Особенно, когда это стая крутов, которая пытается расправиться со сслитом. Змееподобная тварь, чей почти человеческий торс защищала угольно-черная эльдарская броня, стиснула в кольцах одного крута, медленно выдавливая воздух из его легких. От остальных сслит отбивался во все четыре руки – две с изогнутыми мечами, еще две с электризованным копьем. Клинки неплохие, явно сделаны мастером своего дела. Возможно, на месте крутов я бы тоже попытал удачу ради таких трофеев. Я толкнул в бок Скилоса, успевшего задремать за кружкой добротного порт-карминского пойла. Пусть посмотрит, может, чему новому научится. Тареллианец рыгнул спросонья, разлепил полупрозрачные мембраны век и с любопытством уставился на драку. – Чертовы сслиты, – пробормотал Карцер, нервно косясь по сторонам. Да уж, молча кивнул я. Змееподобный был хорош в своем деле – один из крутов уже валялся на полу с подрубленными ногами, а другой зажимал обильно кровоточащую рану в жилистом плече – и именно за это я, да и вся моя банда терпеть не можем его сородичей, которым вечно достаются самые жирные контракты. Справедливости ради, сслиты отличаются еще и редкой в этих краях преданностью, но это не мешает наемникам других рас считать их репутацию и богатство совершенно незаслуженными. – Бей змеюку! – завопил кто-то из дальнего угла. Посетители бара стучали по столам кружками и кулаками, подбадривая крутов. Но я и мои товарищи не спешили присоединяться к ним: опытным глазам уже было видно, что перевес явно не на стороне стаи. Сслит скрутился в узел, раздробив полые кости полузадушенной жертвы, а затем развернулся, как пружина. Хлесткий удар хвоста сломал шею еще одному незадачливому противнику. Следующего настигло стремительное, как выпад змеиного языка, искрящееся копье, и в воздухе расплылся запах горелых перьев. Последнего крута сслит обезглавил одним взмахом меча и, не остановившись даже стряхнуть кровь, деловито пополз на середину свободного пространства перед барной стойкой. “Нож и пистолет” погрузился в молчание. Слышно было, как поскрипывают свисающие с высокого потолка цепи, увешанные ржавым оружием. Наемники, беглые рабы, жильцы меблированных комнат Аги и прочий сброд, сгрудившийся за крепкими, пережившими не одну потасовку столами, настороженно наблюдал за победителем, чью чешуйчатую кожу отмечала лишь одна-единственная свежая царапина. Темная кровь растекалась из трупов и тянулась, как шлейф, за змеиным хвостом. – Я пришшшел в эту дыру не дратьссся, – объявил сслит на одной из разновидностей бандитского арго, принятых в Сек Маэгре. Гремучая смесь упрощенного наречия темных эльдаров и десятка других языков уже не так резала мой слух, как в первые годы. Я навострил уши. – У моего госссподина есть задание для таких, как вы. Сссмотрите внимательно, шшхасс, – с явным презрением добавил змей и выставил вперед правую верхнюю лапу. Из черного металлического браслета на ней вырвался пучок многоцветных лучей, который создал в пропитанном алкоголем и пылью воздухе объемное изображение. На первый взгляд ничего особенного – продолговатый кристалл с закругленными концами, вроде тех, которые комморриты любят использовать с оптическим прицелом, чтобы записывать результаты попаданий и делиться друг с другом наиболее красочными и болезненными успехами. Я разглядел вереницу тонких рун, бегущих по его серебряной оправе, и запечатлел ее одним щелчком бионической линзы. – Этот криссталл [ну уж нет]одится где-то в Ссек Маэгре. Украден и сспрятан мессстным отребьем. На него записссана важная информация, которая нужна моему госсподину, – пояснил сслит, для наглядности ткнув в центр голограммы копьем. – Добудьте его и будете щщщедро вознаграждены. Я буду ждать того, кто первым его доссстанет. Надеюсссь, тут найдетссся подходящщий номер? Ага только кивнул, забыв закрыть пасть. Изображение исчезло, и сслит без дальнейших слов развернулся к лестнице на второй этаж. С поистине змеиным проворством он уполз вверх, не обращая внимания ни на трупы, ни на сорванную дверь. Неудивительно – начавший перешептываться бар притих пуще прежнего, когда разглядел на спинной пластине его доспехов неброско мерцающий символ кабала Черного Сердца, истинных повелителей Комморры. – Ну, что расселись? Пора идти, – я встал из-за стола, бросил деньги под нос Аге и вышел из бара наружу, под бурлящие красные небеса. Сек Маэгра. Этого места не найти ни на одной карте Империума. Даже на тех, что имелись у моего хозяина, Мабринга Крау, где были отмечены варп-порталы, узлы Паутины и места собраний ксеносов. У вольных торговцев нередко встречаются штуки, за любую из которых простому человеку светит костер, попадись он в руки Ордо Ксенос. Старик Крау ходил по лезвию мономолекулярного ножа, так про него говорили. Видели бы они, куда по его глупости угодил я и чем я тут занимаюсь. Это место размером с целую страну, если не планету, но в имперских анналах ему отводится меньше внимания, чем какому-нибудь задрипанному феодальному мирку вроде того, откуда я родом. Здесь воздух заменяют пороховые пары, а дома строятся из обломков боевых машин и переплавленного оружия – отходов бесконечной войны за влияние, богатство и территорию. Даже на голову больные бандиты Темного Города, районом которого формально является Сек Маэгра, ведут себя здесь осторожно. Конечно, в поисках добычи для пыток они могут нарваться на растяп вроде сегодняшних крутов. А могут и на сслита. Или на фра’алов. Среди наемников, ежедневно прибывающих в эти края в поисках непыльной работенки, встречаются представители чуть ли не всех рас Галактики. Здесь проще всего избавиться от заблуждения, будто на Империуме свет клином сошелся. Я предпочитаю называть Сек Маэгру иным, чуть менее распространенным именем. Нуль-город. Место, где все, чем ты был раньше, стирается в ничто. Ты возвращаешься к точке отсчета и волен выбирать любой путь. Мой идет вверх. Говорят, для человека большая удача просто выжить в Темном Городе. Чего уж тут, нелегкое это дело. Особенно, когда твоего хозяина подставили “деловые партнеры” – а я говорил, торговать с комморритами дело пропащее – и ты оказался один в чужом измерении, с горящим кораблем и мертвым хозяином за плечами. Но Джерат Лекстон не тот человек, чтобы сдаваться. На “Путеводной звезде”, упокой Омниссия ее машинную душу, мы ходили в само Око Ужаса и утирали нос хаоситам ради реликвий проклятых миров. Если старик Крау чему меня и научил, так это тому, что выгоду можно найти где угодно, даже в пекле. И вот мы здесь. Я, да Карцер, да Скилос, да еще сотня головорезов всех размеров, полов и мастей. Тареллианец лает приказы, десятники доводят их до рядовых – кто словами, кто бессловесным рыком, а кто подзатыльниками. Надо опросить скупщиков краденого и, пожалуй, тряхнуть парочку контрабандистов и ростовщиков. Может быть, кристалл с драгоценной записью сейчас едет в ближайший порт к наивному покупателю вроде моего бывшего хозяина, который возьмет да повесит его на шею своей любовнице. Может, пылится в загашнике какого-нибудь торговца кровавым лотосом, а сплавивший его наркоман уже валяется в блаженной отключке. Вскоре все расходятся, либо по постам – за подходами к логову надо круглосуточно следить, конкуренты-то не дремлют – либо на поиски краденой штуковины. Только ратлинг сидит без дела, хихикает и пытается рассказать мне очередную байку из армейской жизни. Я не слушаю. Карцер вряд ли понимает важность происходящего. Выполнить задание Черного Сердца, отметиться в глазах высшей силы Комморры... о таком я и мечтать не смел. Если мои ребята сумеют выведать, где добыть кристалл, и нам удастся урвать его раньше всех остальных, вся банда будет купаться в сокровищах. Ну, или нас тихонько перережут по углам, и концы в воду – если там что-то действительно серьезное. Я выбрасываю мысли о печальном исходе из головы и откидываюсь в кресле, зажав в зубах палочку с курительной смесью. Жизнь наемника слишком коротка, чтобы задумываться о последствиях. Когда-нибудь меня пристрелят на узких улочках Нуль-города, и это куда лучше, чем сдохнуть от рабского труда или на дыбе в покоях какого-нибудь комморрита. Или угодить туда, куда этот самый комморрит гарантированно попадет после смерти. Не знаю, что это за место, но они его боятся, а то, что способно вызвать дрожь у темного эльдара, должно быть чертовски страшным. Кровавое небо затягивают тучи, скрывая из виду раздутые громады черных солнц. И пусть, от этого тусклого света только глаза болят. Я подкручиваю бионическую линзу поверх правого глаза и привычно щурю левый. Багровый полумрак Комморры рассеивается перед моим зрением, усиленным чудом ксенотехнологии – ни один адепт Механикус, скованный бессмысленными запретами и ограничениями, не смог бы создать ничего подобного. Сквозь эту линзу ясно видно простирающиеся под моим балконом трущобы Нуль-города – мили и мили остроконечных крыш, пьяно покосившихся башен, торчащих во всех направлениях шпилей из мусора и оплавленного металла. Местами поднимаются клубы дыма, в темных ущельях улиц, как зарницы, блещут дульные вспышки, на ближайших улицах можно разглядеть переливающиеся в инфракрасном излучении бегущие силуэты. С соседней “площади” – вернее, пустыря, что с неделю назад образовался на месте взорванного здания – доносится пьяный гогот и женские вопли. Банда Гхариека Потрошителя отмечает успешное выполнение контракта. Говорят, заказчица – глава какого-то гладиаторского культа – пообещала им в довесок к награде не то провинившуюся ведьму, не то наложницу из своего гарема. Хорошо бы напасть, пока они увлеченно празднуют, и избавиться от потенциального соперника, но заказ на кристалл – дело поважнее. Успеется. – Джерат. Голос Карцера выводит меня из полудремы, навеянной наркотическим куревом. Забористая оказалась штука, надо с ней поаккуратнее. Благо, Скилос всегда рядом и настороже. – К тебе дама, – хихикает ратлинг. Шрамы на его длинном, изрытом оспинами лице как будто извиваются, когда он смеется. – Красивая. – Эльдарка? Карцеру нравятся комморритки, а я никогда не понимал, что в них такого. Худющие, бледные, вены просвечивают – обнять такую, что окоченелый труп, вот только труп тебе нож в спину не всадит. – Не. Из наших. Пожалуй, стоит посмотреть на человеческую женщину, которая осмелилась заявиться в логово банды Лекстона. Я ловлю себя на том, что задерживаюсь перед обломком зеркала, висящим на стене у входа, чтобы оценить свой вид. Небрит, волосы торчат, ровно черные шпили Комморры, броня самая что ни на есть парадная – там стальная пластина, сям кольчуга, здесь кожаные ремни, заплат и амулетов как у геллиона. Как всегда, неотразим. – Чего желаете, леди? Не знаю, как Карцер оценил ее красоту: незнакомка носит плотную серую вуаль, что свисает с причудливо изогнутого гребня ее шлема и наглухо закрывает лицо, шею и плечи. Все остальное окутывает темно-зеленая мантия из бронеткани. Оружия нет, по крайней мере, такой результат дали сканеры. – Я знаю, что вы получили заказ на кристалл с пикт-записью, – без обиняков начинает она. А вуаль-то непроста: явно вшиты устройства, искажающие голос. Как будто в Нуль-городе кому-то есть дело, кто она такая. – У меня есть встречное предложение. – Леди, – я бросаю взгляд по сторонам. – Давайте лучше зайдем внутрь. Главный зал, как мы называем овальное помещение на первом этаже логова, при всем желании нельзя назвать уютным. Расставленные вдоль стен комплекты трофейных доспехов – в некоторых все еще покоятся высохшие останки их владельцев – как будто подслушивают каждое слово, что отдается эхом под теряющимся в тенях потолком. Никогда не угасающий огонь в очаге корчится и меняет цвета, вылизывая черепа поверженных врагов, лежащие в гнезде из черно-кровавого камня. Но незнакомку не страшит грозный вид моей приемной. Я сразу понял, что она – действительно “из наших”, из людей, которые повидали столько, что даже аду нечем их напугать. – Я буду с вами откровенна. Вы наверняка истосковались по искренности в этой обители лжи, – женщина села на набитый шерстью мешок и подалась вперед, раздвинув мерцающие нити вуали. – Я – агент Ордо Ксенос. Сестра-диалогус Труитесса Ардет, орден Божественного Слова. Я отвечаю не сразу, тяну время, чтобы как следует разглядеть ее лицо. Строгое, спокойное, с глубокой складкой, залегшей меж темных бровей над серыми глазами. Давненько не видел женщин Империума. – Думаю, вы знаете, кто я такой, госпожа Ардет. У вас наверняка на меня целое досье. – Джерат Лекстон, телохранитель вольного торговца Мабринга Крау с корабля "Путеводная звезда", который последний раз видели направляющимся к кладбищу кораблей в системе Тириссия, предположительно для заключения сделки с ксеносами, – сухо проговорила сестра-диалогус. – Впрочем, нас интересует не столько ваше прошлое, сколько достигнутое вами в настоящем, господин Лекстон. Немногим людям удавалось добраться до таких высот в обществе ксеносов, тем более в столь рискованном ремесле. – Если бы имперцы чуть лучше умели приспосабливаться, таких, как я, было бы больше, – хмыкнул я. Скилос, умница, без слов понял, что нужно делать, и явился с двумя бутылками местного эля в когтистых лапищах. Интересно, успел ли он услышать, что эта дама – одна из ненавистных рабов Сияния? – Нас и так довольно много. Слыхали про одного типа, вроде Арчертон звать, который устроился домашним мон-кеем у архонта Амарейи? Мне вот такого в жизнь не видать. Труитесса Ардет не кивнула, но в серых глазах мелькнуло узнавание. Неудивительно, тот тип тоже был из Инквизиции. Но, в отличие от него, сестра-диалогус явно попала сюда по своей воле, а не угодила в плен и рабство к комморритам. Слишком уж гордо она держалась, только буквы “I” на груди не хватало. От эля женщина вежливо, но решительно отказалась, а я откупорил свою бутылку и хлебнул, пока она медлила с ответом. – А вы-то здесь почему? – мне надоело ждать, и я решил ускорить разговор. Тареллианец убрался за пределы слышимости, и я добавил: – Тут имперцев не жалуют, знаете ли. – Даже в самой темной бездне нужно бороться, чтобы сохранить свет, – не иначе как процитировала Труитесса. – Здесь я занимаюсь тем же, чем занималась бы в любой другой части Галактики. Работаю на благо Империума. Собираю информацию о его врагах. И передаю ее тем, кто принесет им кару Бога-Императора. – И это мое ремесло вы назвали рискованным? – я усмехнулся. Эль начал слегка кружить голову. – Знаете, что с вами сделает любой архонт, который узнает, из-за кого у него рейд сорвался? – Это уже мои проблемы, господин Лекстон. Сестра-диалогус знала, в этом сомневаться не приходилось. Большинство людей, которых я знал, имели при себе капсулы с быстродействующим ядом на случай, если на горизонте замаячит плен у темных эльдаров. Вряд ли Труитесса была исключением. – Я могу справиться с опасностями Нуль-города, но в этом деле мне понадобится помощь. Я надеюсь, вы не забыли, что вас взрастил Империум, – окаменелые черты ее лица немного смягчились. – И что верность Богу-Императору, впитанная с молоком матери, все еще живет в вашем сердце. – Ха! Странное же место вы выбрали для проповедей. Я думал, у вас есть выгодное предложение. Если такого нет – можете убираться, откуда пришли. – У меня есть то, чего вам не предложат ни слуги Асдрубаэля Векта, ни кто-либо другой в Комморре, – Труитесса произнесла и имя, и название без малейшего акцента, словно родилась и выросла в сердце Темного Города. – Билет домой. Признаться, в моей груди что-то екнуло. – Конечно, к нему прилагаются деньги и индульгенции, – она небрежно повела рукой, будто говоря о чем-то само собой разумеющемся. – Просто отдайте кристалл не врагам рода человеческого, а мне, когда его обнаружите. – Простите, сестра, но что-то заставляет меня подозревать, что эта пикт-запись, отдай я ее вам, обойдется мне куда дороже, – несмотря на отговорки, в уме я уже прикидывал перспективы и выгоду. За прошедшие годы эта привычка стала неотвязным рефлексом. – В любом случае, мы делим шкуру неубитого изверга, потому что записи у меня еще нет... – Это дело поправимое, – едва заметно улыбнулась сестра-диалогус. – Прямо сейчас она [ну уж нет]одится в руках Ао’хе Й’хао – вы знаете его, по лицу видно – и его выводка. Если вы поспешите, то успеете их догнать, прежде чем они доберутся до сслита-заказчика. – Вот как, значит? Я постарался не подать виду, что удивлен. Причем больше поразило меня не то, что Труитесса Ардет уже знала, кто добрался до кристалла, а то, что этим счастливчиком оказался старина Ао’хе. Этот ксенос, чья порода именовалась “сза”, никогда не отличался хваткостью и быстротой ума. Глаза сестры-диалогус наполнились удовлетворением, увидев, как я провел пальцами по наручному когитатору, чтобы передать новые данные своим подчиненным. – Вы убедитесь в том, что я не солгала. И я надеюсь вскоре своими глазами увидеть эту запись, – тон сестры не оставлял сомнения в ее правоте. Типичная имперская самоуверенность. – На ней – важная информация об одном из злейших врагов, с которыми нам приходилось иметь дело. Отдав ее в нужные руки, вы не только обогатитесь, но и совершите благое дело, господин Лекстон. – Откуда вам знать, что кабал Черного Сердца не предложит мне больше? – Это мне неведомо. Но я прошу вас еще раз, не ради себя, но ради блага человечества: позовите меня, когда добудете запись. Я дам вам связной талисман. Нажмите на камень, и я приду. – Одно дело – идти на риск, а другое – перейти дорогу Черному… – я не успел закончить, когда сестра-диалогус вложила мне в руку что-то, блеснувшее золотом в свете очага, и встала, чтобы уйти. – Я верю в вас, – сказала она на прощание. – Риск – это то же самопожертвование, а на жертвах зиждется Империум. Когда скрытая вуалью фигура скрылась в дверях, я посмотрел на ладонь. Фигурка двухголового орла, что же еще. В центре аквилы выступал молочно-белый драгоценный камень – кнопка, которую легко вдавить большим пальцем. Я все еще созерцал талисман Труитессы Ардет, когда в зал вбежал Карцер. Маленький человечек запыхался, но его жидкие усишки возбужденно топорщились. – Джерат! Джерат! – завопил он с порога. – Мы нашли след чертовых сза! Погоня. Ветер бьет в лицо и треплет волосы. Мои бойцы воют от возбуждения, не сводя жадных глаз с мчащегося впереди кора[эх жаль]. Они потрясают оружием – от имперских лазганов до фрактальных ножей с неведомых миров. Они хотят крови. В эти мгновения я понимаю, что не так-то сильно мы, люди, отличаемся от остроухих хозяев Комморры. Та же страсть к охоте, то же наслаждение страхом преследуемого врага, та же жажда убийства. Людей и темных эльдаров объединяет немногое, но у нас общая суть. Мы – высшие хищники Галактики, и мы безжалостны к тем, кто слабее нас. Ао’хе Й’хао и десяток его братьев и детенышей, порождения вымирающей расы, явно к таковым относятся. Однажды его сородичи имели глупость навлечь на себя гнев имперского Караула Смерти. Теперь жалкие остатки сза вынуждены скрываться в самых гнилых углах Галактики. В том числе и в подбрюшье Комморры, чьи надменные владыки ценят их только за высокоразвитые болевые рецепторы. А теперь они оказались на пути Джерата Лекстона. И это третья ошибка, которую Вселенная не прощает. Эти недоумки, которым посчастливилось первыми найти заветный кристалл, кем они себя возомнили? Думают, что уйдут от нас на своем ржавом корыте с древними, как сам Вект, антигравами? На их стороне лишь слепая удача, на нашем – опыт, численность и мощные движки. – Загоняй, ребята! – ору я в вокс. Слева от моего воздушного катера вырываются два “Яда”, раскрашенные пестрыми узорами и личными девизами пилотов. Они не слишком отличаются от тех, какие используют в остальной Комморре, разве что рулевые – не вольные эльдары, а жалкие серворабы, намертво прикованные к штурвалам пучками нейральных проводов. Моя банда состоит по большей части из людей – выживших членов экипажа “Путеводной звезды”. Человеческая нервная система не приспособлена управлять эльдарскими машинами, так что приходится выкручиваться. По днищу катера, несущегося над косыми крышами Нуль-города, барабанят пули. Члены банды, над чьей территорией разворачивается охота, не то пытаются сбить нас, не то просто выражают свое недовольство. Черт с ними, наша птичка и зенитки выдерживала, не то что пару-тройку ручных стабберов. А вот маневренность – не ее конек, особенно в сравнении с “Ядами”, которые синхронно закладывают вираж над кораблем-жертвой и поливают его очередями из спаренных пушек. Сза, которые пытаются отстреливаться с палубы, облачены в громоздкие скафандры, скрывающие нечеловеческие тела. Но осколочные пушки рвут их в клочья. Боль от этих кристаллических снарядов просто невероятная – достаточно лишь одному из них пробить кожу, чтобы раствориться в крови, обратиться в едкую отраву и атаковать нервную систему. А нервишки у сза известны своей уязвимостью. Расчет оправдался. Попав под шквальный огонь “Ядов”, экипаж преследуемого судна совершает ошибку и инстинктивно бросает свою машину в сторону, лишь бы подальше от жгучих осколков. Тут в дело вступаю я, изо всех сил налегая на штурвал. С натужным ревом катер ломится вперед и тяжко врезается носовым тараном им в корму. Маневр уклонения превращается в неконтролируемый занос, корабль кренится и, пытаясь избежать столкновения со зданиями, отчаянным рывком уходит вправо, в ущелье между двумя полуобрушенными башнями. Этот маршрут отступления я заметил раньше, чем они. Там беглецов-сза уже поджидает наш четвертый транспорт, и через мгновение им придется затормозить и взглянуть в лицо Скилосу и всем пушкам, которые он установил на свою безымянную посудину. Мне остается только тихонько подплыть сзади и захлопнуть ловушку. На вертикальный взлет это утлое судно явно неспособно. – Не приближайтесь! – ревет искаженный голосовым синтезатором голос. Я вижу, что одна из фигур в мешковатых скафандрах, не иначе сам Ао’хе, взобралась на нос и держит в одной руке что-то маленькое и блестящее, а в другой – бласт-пистолет. – Иначе я уничтожу кристалл! – Карцер, твой выход, – не успеваю я закончить, как ратлинг уже рядом, целится из длинноствольной винтовки. Он скалит зубы от возбуждения и едва не приплясывает на месте, прежде чем замереть, как статуя, и через пару долгих секунд вдавить руну спуска. Фигура в скафандре валится на палубу. В то же мгновение на корабль-жертву прыгают вопящие люди и нелюди с “Ядов”, бесшумно зависших над нами. Один из десятников, Анур, выхватывает кристалл из руки мертвеца и, полыхнув соплами реактивного ранца, в два прыжка оказывается на моем катере. Он из гальгов, как и старина Ага из “Ножа и пистолета”, но его жабьи черты выражают совершенно человеческое подобострастие, когда он опускается на одно колено и протягивает мне добычу. Впору почувствовать себя принцем эльдарских корсаров, а не вожаком банды головорезов. Впрочем, какая, по большому счету, разница? Успех греет душу, кристалл приятно холодит ладонь. Я решаю, что этих простых радостей с меня достаточно, и не принимаю участие в дальнейших развлечениях. Пусть ребята грабят, режут и потрошат пленников, сколько им заблагорассудится – они хорошо потрудились и заслуживают отдыха и трофеев. Они не слишком увлекающиеся натуры, в отличие от тех же комморритов, поэтому успевают покончить со всеми до того, как на запах крови начинают слетаться местные стервятники. То и дело озираясь на черные точки в красном небе, мы грузимся на транспорты и спешим вернуться в логово. Мертвый корабль, заваленный изуродованными трупами сза, остается висеть меж двух башен, как зримое напоминание о том, что здесь побывала банда Лекстона. Перед тем, как упрятать добычу в надежное место, я пытаюсь понять, что же в этом кристалле такого ценного. Эльдары – мастера прятать вещи, этого у них не отнимешь. На один такой кусочек стеклянистого вещества они могут записать десяток воспоминаний, а на крупный драгоценный камень – саму свою душу. Не знаю, как это работает, но ведь и моя оптическая линза сработана одним из таких мастеров. Что, если попробовать приставить кристалл к ней и подогнать настройки? Карцер лыбится, глядя на меня. Выгляжу, наверное, как ребенок с калейдоскопом. Скилос неодобрительно бурчит на своем рептильном наречии. Видимо, по тареллианским представлениям не следует заглядывать внутрь вещей, которые полагается отдать заказчику. Мало ли что там может быть – угрозы, неосторожные слова, доказательство преступления. Впрочем, если кабал Черного Сердца не хочет, чтобы пикт-запись кто-то увидел, вряд ли ее поручили бы заботам таких, как мы, верно? Еще один поворот и тихий щелчок линзы, и… Впервые за несколько лет мне захотелось помянуть Бога-Императора. Я поспешно отвел кристалл от глаза и уставился на него, как будто то, что я увидел, могло внезапно вырваться из его гладкой поверхности. – Что там, что? – Карцер вытаращился на меня, не иначе, копируя выражение моего собственного лица. – Какой-то эльдар… гемункул, вроде… Я не успел разглядеть, что именно делала бледная как мел тварь – и несколько с трудом различимых помощников – с висящими перед ней телами, и был этому рад. Из всех обитателей Комморры гемункулы вызывали у меня наибольшее отвращение – да и, чего греха таить, страх. С воинами кабалов и культов можно договориться. С безумными, бесконечно древними извергами, помешанными на пытках и оживлении трупов – нельзя. И уж тем более с таким, который может себе позволить вздернуть на крюках трех эльдаров, на чьих искаженных от боли лицах четко виднеются татуировки с символом Черного Сердца. – ...занимается тем, чем, насколько я разумею, они обычно занимаются, – как можно более непринужденно я пожал плечами и сунул кристалл в тайник. – Только и всего. Не знаю, что в нем такого важного. Это не наше дело. Дверца сейфа захлопнулась. Я ввел код: семь-восемь-шесть-девять. Разумеется, просто цифровым замком тут не обойтись – для комморрских воров это сущие пустяки. Встроенные сканеры еще раз проверили мои биохимические и генетические характеристики и с удовлетворенным писком запустили процесс маскировки. Через несколько секунд тайник бесследно растворился в гладкой стене из оплавленного камня. Если этому сслиту так нужен кристалл, то пусть сначала заплатит. Может, даже поторговаться получится. Слишком уж многие считают, что можно неплохо сэкономить, если добыть желаемое руками наемников, а потом просто перебить их и забрать приз с еще не остывших трупов. Проклятье, тут как бы не влипнуть в кучу дерьма размером с Гору Скорби. Я думаю по-прежнему, будто выполняю обычное задание. Если это – реальное доказательство того, что какой-то ковен пошел против кабала Черного Сердца, меня может пришить что та, что другая сторона. Просто потому, что оказался в это замешан. Впрочем, нашему брату из всякого приходилось выкручиваться... Резкий рык Скилоса вырвал меня из беспокойных раздумий. Тареллианец с трудом говорил на низком готике и предпочитал собственное гортанное наречие, которое, впрочем, прекрасно передавало если не смысл, то чувства. Сейчас я слышал в голосе старого товарища острую тревогу. Скилос обернулся туда, где осталось наше логово, и рычал, не переставая – как пес, почуявший волков. Мы с Карцером переглянулись, я бросил взгляд на наручный когитатор. Никаких сигналов. Даже тихих переговоров часовых, которые постоянно шли фоном. Кто-то включил глушилку. – Быстро, назад, – приказал я. Привычно скользя из тени в тень, мы двинулись обратно к логову. Грохот сражения слышен издалека. Мы переходим на бег. Карцер сдергивает винтовку с плеча, Скилос выхватывает мечи, я взвожу пистолеты. Укрепленное здание, которое я привык называть домом, трясется от залпов. Над крышей крутятся байки, выкрашенные в фиолетово-зеленый, и поливают яркими лучами наши “Яды”. Один уже дымится и неподвижно завис в воздухе, другой, окруженный мерцающим полем, все еще петляет и отстреливается. Провалиться мне на месте, если к нам пожаловали не ублюдки Гхариека Потрошителя! Надо было пустить им кровь, пока имелась возможность. Кто ж знал, что они на самом деле не пьянствуют, а готовят атаку? А подготовились эти засранцы что надо. Ворота ангара, где заперты большие и хорошо вооруженные машины, алеют свечением раскаленного металла. Тепловые лэнсы байкеров с хирургической точностью заварили створки, прежде чем обрушиться на подоспевшие “Яды”. Еще парочка разбойников кружит вокруг здания и работает по окнам: расстреливает бластерами и забрасывает внутрь гранаты. Один байк вместе с наездником уже торчит на кольях, опоясывающих цоколь, но этого мало, слишком мало. – Проклятье, где зенитки?! – ору я, как будто меня могут услышать через вокс. Бесполезно, все каналы забиты густым и вязким безмолвием. Кажется, сам Нуль-город вокруг притих с затаенным злорадством. Торопливо отдав приказы своим спутникам, я выбегаю на открытую, хорошо простреливаемую местность перед логовом, и палю в воздух. Выглядит как идиотская затея, но я надеюсь отвлечь внимание разбойников, чтобы ребята в здании могли оправиться от беспрестанного огня и пострелять в ответ. Главное, чтоб они успели это сделать до того, как меня разнесут на атомы. – Вы явились за Джератом Лекстоном? Так придите и возьмите меня, сукины дети! Ага, значит, я все-таки нужен им живым. На оскорбительные вопли разворачиваются аж три байка и летят прямо на меня. Жерла лэнс-излучателей уже не блещут ярким пламенем, вместо этого наездники раскручивают в руках цепи с крюками, а один готовится швырнуть гранату. Этого-то я и выбираю первой жертвой. – Левый! Из темного угла меж зданиями мне отвечает визгливый смех Карцера. Попасть в движущуюся цель на такой скорости непросто, но разбойники не видят ратлинга и вряд ли знают, насколько он опасен. Потому и не петляют, а несутся напрямки. Карцер успевает прицелиться и выстрелить дважды, прежде чем левый байкер подлетает на расстояние броска. Первая разрывная пуля уходит в молоко, но вторая вонзается в торс пилота. Гхариек Потрошитель держит у себя исключительно эльдаров, а эльдары – хрупкие создания. Вот орк с такой раной еще бы повоевал. Но для этого байкера все кончено, и он нелепо заваливается набок, так и не выпав из седла. Через несколько секунд байк зарывается носом в землю. Оставшиеся двое, нимало не смутившись, орут от восторга, рассекая воздух на изящных сверкающих гравициклах, как вчера с мануфактур Нижней Комморры. Но банда Гхариека – не единственные, кто недавно обзавелся новыми игрушками. От старины Ао’хе Й’хао я унаследовал отличный бласт-пистолет. Пора проверить, быстрее ли я с этим стволом, чем покойный сза. Разбойники пытаются взять меня в клещи, но прежде чем им удается завершить маневр, я всаживаю в нос ближайшему байку полную дозу темной энергии. С одного выстрела машина не поддается – все-таки техника эльдаров покрепче их тел – но ее ведет в сторону, и мне удается увернуться от цепей, просвистевших над головой. Через мгновение одна из них все же захлестывает мне ноги, и мое лицо встречается с битым кирпичом, устилающим пустырь, а потом меня с улюлюканьем волокут прочь. Плевать. Мне удалось подманить самоуверенных ублюдков в нужное место, и сейчас они сполна отведают мести. Где-то наверху раздается грохот. Наплечная пушка Скилоса разносит ветхую стену, тареллианец выпрыгивает наружу и приземляется всей своей массой на подстреленный байк, только начавший разворот. Я переворачиваюсь и поливаю из обоих пистолетов разбойника, который тащит меня на цепи. Бластер сносит торчащее лезвие-стабилизатор, закрывающее фигуру в седле, игольнику удается пробить легкий комбинезон, и через пару мгновений пилота скручивает в судорогах от парализующего яда. Еще один выстрел, чтобы разорвать цепь, и несколько секунд, чтобы отбежать подальше, прежде чем байк терпит крушение и взрывается. Третий разбойник уже порублен так, что хоть рагу вари. Против парных мечей Скилоса у него шансов не было. Но где же остальная банда Потрошителя? Подлетает потрепанный “Яд”, чтобы забрать нас в логово. Анур, единственный оставшийся на борту, не считая сервопилота, пучит огромные глаза и возбужденно жестикулирует, пока мы мчимся через пустырь. На крыше дома догорают останки последних байков и бродят парни с тяжелыми стволами. Увидев меня, они разражаются приветственными криками. Я молчу: теперь ясно, почему не стреляли зенитки. Их кто-то вывел из строя, поработав мельтаганом. Среди нас предатели! Только я успеваю соскочить с палубы “Яда” на крышу, как вокруг поднимается гул, как из осиного гнезда. Чертов Гхариек так просто не отступится. После того, как байки и диверсанты лишили нас тяжелого вооружения и проредили наши ряды, в бой идет основная сила. Из переулков, туннелей, чуть ли не каждой щели высыпают вопящие наемники-комморриты и бегут через пустырь, стреляя на ходу. Несколько ребят, которые пытались вскрыть заваренные ворота ангара, становятся их первыми жертвами. Секунду я тупо смотрю, как они корчатся на фоне еще не остывшего металла, прошиваемые очередями, а потом прихожу в себя. – Анур, “Яд” совсем плох? – Энергокристаллы разбиты. Далеко не улетит. – Разверни и поставь на краю. Поработает турелью. Карцер… – я оборачиваюсь к ратлингу, который уже занял позицию у парапета крыши и методично обстреливает надвигающихся врагов. – Вы трое, делайте, как он. Скилос и все остальные, за мной. Будем держать оборону внутри… черт, осторожно! Осколки визжат уже совсем рядом, рикошетят от стен. Пригибаясь, мы бежим к люку. Я пытаюсь припомнить, когда логово в последний раз осаждали, и чувствую, как внутри слегка холодеет при мысли, что с таким количеством врагов мы имеем дело впервые. Гхариека Потрошителя не назвать харизматичным лидером. Он чистокровный друкхари, говорят, что аж из Верхней Комморры. Как бы то ни было, он давно уже не смеет показать нос в приличную часть города, где его считают изгоем. А еще подсел на кровавый лотос и стал, как утверждают в эльдарских кругах, хуже мон-кея. Вот уж не думал, что эта мразь снова наберется сил. А надо было предвидеть. Тот заказ для культа ведьм, он ведь был лишь последним в череде успехов, которые я один за другим списывал на волю случая. Видимо, другие обитатели Нуль-города считали иначе и с каждой победой все больше сбивались к удачливому командиру. Теперь их столько, что весь пустырь вокруг почернел от бойцов Гхариека, каждый из которых жаждет дорваться до моей глотки. А кое-кто из них сидит прямо здесь, в нашем логове. В моем логове! Мы отстреливаемся из разбитых окон, из бойниц, из дыр в стенах, пробитых тепловыми лэнсами. Скилос снова врубает лучемет, установленный на левом наплечнике, и к какофонии битвы присоединяются мокрые хлопки плоти, раздираемой высокими энергиями. Осколочные пушки “Яда” хлещут сплошными потоками, хотя друкхари настолько шустры, что уворачиваются от отравленных кристаллов, как от струй водяного пистолета. Не всем это удается, но остальные не обращают внимания на падающих рядом соратников. Наверное, Гхариек заключил контракт с гемункулами, чтобы они воскресили его бойцов своими темными премудростями. А может, наврал, что заключил, и на самом деле после смерти они покатятся ко всем чертям. Вместе с нами. Боец рядом со мной получает полное лицо осколков и валится назад. Я остаюсь у своего окна один, и, похоже, предатели воспринимают это как сигнал. Сразу двое членов банды, до этого усердно подававшие патроны, выхватывают пистолеты и целятся мне в спину. Как понять, что оптическая бионика сделана в Комморре? Она очень, очень сильно расширяет боковое зрение. Заметив движение сзади, я бросаюсь в сторону, одновременно разворачиваясь к предателям. Выстрелы уходят в окно – надеюсь, их траектория закончится в кишках у Гхариека – а я врезаюсь плечом в стену, но это не мешает мне попасть в обоих мерзавцев. Один сразу падает замертво со сквозной дырой в груди, другой получает толстую иглу в плечо. Яд действует быстро: пистолет выскальзывает из онемевших пальцев, а там и сам бандит падает на колени, когда паралич подкашивает ноги. Пока он еще чувствует боль, я как следует пинаю его в ребра. – Твою мать, Варрус, ты ж человек! – я с трудом перекрикиваю грохот выстрелов и вой надвигающихся врагов. – Что тебе пообещала эта остроухая мразь? – То же, что и ты, – хрипит Варрус сквозь клочья пены, выступившей на синеющих губах. – Только больше. Видимо, этого было достаточно, чтобы переманить на сторону Гхариека еще с десяток наших – и людей, и нелюдей. Атакующая волна налетает на логово, и тут предатели дают знать о себе по-настоящему. Нам стреляют в спины. Всюду свистят пули, всюду сверкают клинки и оскаленные зубы, кровь щедро заливает лица, стены, трупы. Враг внутри, а у меня уже иссякли боеприпасы к игольнику. Нет времени перезаряжаться. Я сую его за пояс, перекидываю трофейный бласт-пистолет в левую руку, а правой выхватываю цепной меч – и вовремя, потому что друкхари врываются в двери, как целая туча живых отравленных стрел. Наплечная пушка Скилоса издает резкий визг, и вырвавшийся из нее синий луч разносит на части одного из бандитов. В руках тареллианца крутятся клинки, окутанные серебряными искрами. Он из расы воинов, которую не взять ничем, кроме ядерного пламени. Но враги пришли с оружием, которого достаточно, чтобы устроить моей банде собственный Экстерминатус. На выстрел лучемета отвечает эльдарская фузионная пушка. Волна раскаленного воздуха обжигает меня, как удар кнутом по лицу. Бионическая линза едва успевает подстроиться под яркую солнечную вспышку. Когда я снова открываю глаза, левый ничего не видит, а правому удается различить лишь черное пятно там, где секунду назад сражался Скилос. Гладиаторский культ расплатился с бандой Гхариека по-царски. Но мало раздобыть пушки, надо еще и уметь с ними обращаться. Юнец-комморрит, который убил тареллианца, так и не успеет выучить этот урок. Пока он возится с непривычной фузионкой, пытаясь перезарядиться, я налетаю на него с воплем ярости и одним ударом перерубаю ему к чертовой матери обе руки. Недоносок воет, словно уже горит в преисподней, а я подхватываю пушку и поливаю его собратьев раскаленными лучами. Но теперь некому прикрыть меня сзади. Я привык к постоянному присутствию Скилоса, как к собственной тени. И слишком поздно замечаю, как в разбитое окно за моей спиной врывается скрюченная пополам фигура на скайборде. Очереди встроенных осколкометов сметают и врагов, и друзей по бокам от меня, а затем летающая доска врезается мне под колени. Я падаю, выронив пушку и меч. Наездник спрыгивает со скайборда прямо на меня и хватает за горло. Мы катимся по каменному полу грязным окровавленным клубком. Влетаем в очаг и расшвыриваем горящие черепа. Одежда загорается, но тут же гаснет. Слишком много крови разлито по полу, по которому меня возит, как тряпку, мой злейший враг. – Кристалл, мон-кейская дрянь! – рычит он. – Отдай кристалл, и я тебя просто прирежу! И правда, Гхариек Потрошитель сильно сдал за последнее время. Его искаженная злобой физиономия потеряла всякое сходство с точеными чертами обычных комморритов. Левую скулу оцарапал осколок, и кожа отвратительно вздулась от яда, превратив бешеные желтые глаза в горящие щелки. Если бы не торчащие уши, утыканные шипами и кольцами, его можно было бы принять за забулдыгу из имперского города-улья. – Зачем он тебе? – удается выдавить мне. – С такой рожей тебя ни в один кабал не пустят. Гхариек выбивает из моей руки бласт-пистолет, который тут же подбирает один из его подручных. Удар настолько свирепый, что едва не срывает с запястья мини-когитатор – не иначе, друкхари накачался ведьминской наркотой. Я пытаюсь ткнуть его в бок ножом, припрятанным в рукаве, но броня под драной одеждой выдерживает. А потом мне на руку наступает чей-то сапог и безошибочно [ну уж нет]одит каблуком самое болезненное место. Я замираю, пытаясь оценить дерьмовость ситуации, в которой оказался. Вокруг остались только скалящиеся комморриты – одни окружили нас с Гхариеком, другие рыщут в поисках добычи и трофеев. Похоже, почти все наши перебиты, только на верхних этажах еще слышны выстрелы, крики и проклятия. – Отвечай, где кристалл! – шипит Потрошитель, жарко дыша мне в лицо, и заносит длинный зазубренный кинжал. Вот он, конец. Мерзкая опухшая рожа, рассеченная крестами шрамов, станет последним, что я увижу в своей жизни. Но уйду я на своих условиях. Плюнув в морду врагу, я со всей силы бью по каменному полу свободной рукой. Экран когитатора разлетается вдребезги. Когда-то я привязал его электронику к датчикам своего сердцебиения, а заодно – к детонаторам взрывчатки, заложенной под фундамент логова. Тому, кто меня убьет, не видать собранных мной богатств. Тому, кто сделает это в моем доме, придется заплатить еще больше. Взрывы сотрясают здание. С потолка валятся камни, гнутые куски металла и битое стекло. Яростные вопли бандитов сменяются паническими криками, которые заглушает грохот рушащихся стен. Я успеваю увидеть, как торжество на роже Гхариека Потрошителя сменяется животным ужасом, и проваливаюсь во тьму. Комморриты чертовски правы, что боятся смерти. Смерть – это больно. Что-то упало мне на голову, это ясно. Почему же тогда горит не только голова, а вообще все тело? Может, имперцы тоже правы, и тех, кто якшается с ксеносами, ждут вечные муки в варпе? В памяти всплывает строгое лицо Труитессы Ардет. Только теперь я понимаю, что видел в ее глазах скрытую скорбь. По себе или по мне? Кажется, я все-таки жив. Чувствую, как холодна земля под спиной, как покалывает отбитую о камни руку. С третьей попытки удается разлепить веки. Не лучшая идея, учитывая, что я в итоге увидел. Поначалу кажется, что взрывы разнесли весь мир на куски, которые перемешались, как в головоломке. Потом я понимаю, что бионическая линза треснула, и теперь перед одним глазом – хаос разбитого зеркала, а перед другим – высокие черные стены, зажавшие меж собой узкую полосу кровавых небес. Через мгновение на багровом фоне появляется белое пятно лица. Как будто та бледная тварь выбралась из проклятой пикт-записи и пришла, чтобы забрать меня к себе. С трудом сфокусировав взгляд, я вижу, что это не то темный эльдар, не то человек, до неузнаваемости изуродованный шрамами, хирургическими разрезами и хитроумными приборами, которые жужжат и шевелятся, словно покров блестящих мух на гниющем трупе. Ну точно, гемункул. С моих губ невольно срывается стон, больше похожий на тихий задыхающийся хрип. – А ну отойди от него! – окрикивает знакомый голос. Щелкает готовая к выстрелу винтовка. Карцер! Вот уж не думал, что буду так рад этому крысенышу. Я приподнимаю голову – шея хрустит, как песок на зубах – и вижу, что мой друг сидит на куче щебня неподалеку и держит на мушке нависшего надо мной урода. Вид у ратлинга помятый, одежда порвана и заляпана, но глаза-бусинки сердито блестят, а руки уверенно держат целый и невредимый ствол. Бледная тварь отстраняется. Теперь видно, что она – не гемункул, а развалина. Так называют помощников этих безумных хирургов, которые всюду шляются за хозяевами и выполняют для них черную работу. У них обычно рук поменьше, а уродств побольше. – Я просто пытаюсь помочь, – шепелявит развалина. – Видишь, мои лекарства сработали. Он пришел в себя. Желудок крутит при одной мысли, что это создание, выползшее на свет из чернейших ям Комморры, ко мне прикасалось. Но подлатало оно меня на славу, ничего не скажешь. Я привожу себя в сидячее положение и осматриваюсь. Мы [ну уж нет]одимся в незнакомом тупике, заваленном мусором и обломками. Холодно – развалина раздел меня выше пояса, зато чуть ли не всего облепил повязками, припарками и сгустками жирной мази. Карцер настороженно следит, как я ощупываю свое тело, пытаясь понять, что с ним стряслось и насколько оно восстановилось. Радоваться моему возвращению из загробного мира он будет потом. В Нуль-городе никогда нет времени для сантиментов. – Зачем? – собственный голос режет мне ухо. Кажется, я обезвожен. Слово кое-как продралось сквозь пересохшую глотку. Да и мозги, похоже, увяли. Для чего развалине спасать единственную живую душу, которая имеет доступ к кристаллу с пикт-записью? Ответ очевиден. – Ты знаешь, – бледный урод сидит, покачиваясь на пятках, и сверлит меня взглядом единственного живого глаза, красного как кровь. Другой скрыт под батареей деталей и зондов, которыми словно обросла добрая половина его головы. – Эта запись… представляет профессиональный интерес для моего хозяина. И сентиментальную ценность, если можно так выразиться. Ее необходимо вернуть. – Что я получу? – слова покидают мой рот, прежде чем я успеваю задуматься. Торговаться, лишившись банды, которая могла бы поддержать мои требования? Хорошая идея. – Ты уже получил свою никчемную жизнь, – развалина говорит спокойно, не желая оскорбить, а просто констатируя факт. – Я пришел, чтобы заключить с тобой сделку, а вместо этого спас. Но если этого мало, для моего хозяина нет ничего невозможного. Мы можем преобразить тебя как угодно. Укрыть от злобы Черного Сердца. Дать тебе новых рабов, стократ лучше прежних, и даже отпустить восвояси. Если, конечно, ты нам поможешь. Они не знают, где тайник. Иначе развалина давно бы убежал к нему сломя голову. Для мастеров плоти не проблема скопировать биологические показатели, чтобы вскрыть его защиту. – Да не вопрос. Я и сам бы рад избавиться от чертовой стекляшки. Сам видишь, во что она мне обошлась… – Хорошо, – развалина поднимается и протягивает мне руку с игольчатыми когтями – не то для пожатия, не то чтобы помочь встать. Впрочем, я справляюсь сам. – Меня зовут Феолгеар. Я приду сюда в полночь, чтобы забрать кристалл. Постарайся дожить до нее, Джерат. Мы с Карцером провожаем его взглядами. Ратлинг – еще и дулом винтовки. Только когда сгорбленная, укрытая черным плащом фигура скрывается в устье тупика, мы позволяем себе расслабиться и обняться, как давным-давно не видевшие друг друга товарищи. Мы прокрались к тайнику самым запутанным из возможных маршрутов, через помойки и костяные отвалы, заменяющие Нуль-городу кладбища. Не привлекли внимания ни двуногих, ни четвероногих падальщиков. И удостоверились, что за нами нет хвоста. Карцер успел дважды рассказать, как единственный остался в живых и откопал винтовку и пару пистолетов, прежде чем на развалины явились мародеры и пришлось делать ноги. Я с трудом подавил желание пройти мимо разрушенного логова, чтобы отдать дань памяти погибшим. Жаль ребят. Пройти сквозь огонь, воду и пустоту с “Путеводной звездой”, спастись от эльдарских пиратов, выжить в сотне стычек на улицах Сек Маэгры… но любая пруха когда-нибудь заканчивается. Скилос, тот и вовсе жил здесь лет сто, а погиб от рук выскочки, который вчера из инкубатора вылез. Ну что ж, зато погиб, как подобает. Тареллианский воин должен умирать с оружием в руках, так он всегда говорил. – Похоже, Феолгеар за нами не увязался, – шепчу я Карцеру. Он и сам наверняка пришел к тому же выводу, но мне надо поговорить, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Мы подпираем стенку, пока мимо прогоняют караван каких-то мохнатых существ, нагруженных оружием, и изображаем из себя обычных бродяг. – Зачем ему? Он мог засунуть в тебя жучок, пока латал, – ухмыляется ратлинг. Увидев мое выражение лица, он и вовсе начинает гоготать: – Да шучу же! Я следил. И стволом грозил, чтоб без подлянок. Хорошо иметь друга, пусть и единственного на свете. В облаках пыли, стелющихся за караваном, мы проскальзываем в переулок и через несколько минут оказываемся перед оплавленной стеной. Говорят, здесь когда-то возвел башню один архонт, вздумавший отвоевать для своего кабала часть территории Нуль-города. А еще говорят, когда черные солнца встают в определенное положение, в пронизанной светом толще застывшего стекла можно разглядеть останки этого глупца. Не знаю, как архонт, а вот мой тайник остается невидим в любое время звездного цикла. Пока стену не снесут, конечно. Карцер стоит настороже, пока я проделываю все нужные манипуляции с замками и открываю дверцу. Внутри лежит кристалл, который принес мне столько бед. А рядом – золотая аквила с белым камнем посередине. Я медлю секунду, другую, прежде чем сунуть обе безделушки в карман и захлопнуть тайник. – Карцер? – А? – Ты как думаешь, нам что-нибудь хорошее светит? Ратлинг задумчиво скребет щетинистый подбородок. – Ну, запись-то у нас. И мы живы. Еще бы курева раздобыть. А так неплохо. – Нет, я имею в виду, вообще. Потом. Когда все это закончится. – А кто его знает, что будет потом? – Карцер пожимает плечами и закидывает винтовку на плечо. – Пошли, что ли. Там видно будет. Я согласно киваю. Проверяю собственное оружие, хлопаю по приятно тяжелому карману. Вскоре мы скрываемся в ночи Нуль-города. Поднимается ветер, и пропахшая порохом пыль заносит наши следы.

Открою секрет. Весь этот конкурс ради громких имен. Вот кому нужен CTEPX? Однако, когда люди увидят Manitu или AN_XI, в их головах пронесётся мысль: "Ого! Люди старых времён! Вот это да! Надо зайти и почитать!" Надеюсь, читателей станет больше. Как и постоянных членов нашего литературного кружка.

Фанфиков много. Можно начать и сегодня. Барибал, отправляй мне рассказ. Вернусь с работы, выложу.

Вечер среды - окончательный срок. Уже не отвертятся ;)

К сожалению, ваши противники ещё не готовы.

На всякий случай напоминаю, что если оба участника готовы, то дуэли можно начать раньше срока сдачи.

Закончил фанфик о Геральте. Концовка за победителем.

Очень в духе Статики. Как в случае, когда они высадились, всех убили, а потом улетели и напоследок разбомбили. ))))

Это просто вежливость перед соперниками. Чтобы они лишний раз не писали сообщения в личку. Необязательно. Так даже лучше, наверное. Целый ремонтный док рухнет и расколет планету. А кусочки лишь устроят Ледниковый период. Пусть Паттон решает.

Напоминаю участникам, что рассказы необходимо отправить организатору (т.е. мне) до 18.04.2018.

"Возвышение" крутое. Кхарл, как никто, заслужил демоничество. Теперь крови прольётся тысячекратно больше. Такой воин даже наступающий Армагеддон переживёт, чтобы продолжить кровопролитие. А что с Франтишеком Кукольнеком? Окхорнел?