Баррикады горели, и огни пламени, попадая на землю, превращали снег в расплавленное золото. Было светло как днем. Где-то вдалеке грохотали выстрелы арбитровских дробовиков и сухие щелчки пороховых однозарядных пистолетов. Ветер резал лицо словно бритва.
Но на подступах к церкви ничего этого не знали – ни горящих баррикад, ни выстрелов, ни холодного ветра. Послушники тихо заперли двери на засовы, и только тогда миссионер Карлос Вьеро облегченно вздохнул и присел на выщербленную лестницу. Подвязав посильнее пояс своего серого поношенного плаща, который он накинул поверх рясы, миссионер вытащил из-за пазухи болт-пистолет и проверил количество патронов в нем. Неслышно ступая по холодному полу босыми ногами, один из послушников приблизился к миссионеру и прошептал:
- Сэр, Экклезиарх хочет видеть вас.
Миссионер благодарно кивнул послушнику, спрятал оружие, поднялся с пола, не забыв, однако, засунуть в небольшой промежуток между ступенями пачку сигарет, которые он потаенно держал в своем кармане. И курил так же потаенно.
В коридоре церкви было тихо. Свечи потушили еще вечером, когда дошла весть о том, что бунтари идут сюда. Экклезиарх приказал вооружить всех. «Как наивно», - подумал Карлос, поднимаясь вверх по лестнице и держась за позолоченные поручни. Бионическая нога неприятно шкрябала по камню, которым была выложена вся лестница.
Ровно двадцать девять лет назад Карлос Вьеро, миссионер Экклезиархии прибыл в богом забытую Кафиссию. После того, как в битве с орками он потерял ногу, Экклезиархия вынесла ему беспощадный приговор – «Больше в боях участвовать не может». Во всяком случае, жестоких боях. Миссионер улыбнулся. Он помнил, с каких страхом он взошел по трапу транспортного шаттла и последний раз взглянул на свой родной мир, где он провел целых сорок лет своей жизни. Теперь, он знал, что этот страх был беспочвенен. Такой страх присущ детям, когда они встречают огромный мир, о котором прежде и не знали...
На Кафиссии Карлос Вьеро нашел покой. Он специально попросил, чтобы его отвезли в самое тихое место Ультима Сегментума. И это единственная просьба, которую Экклезиархия смогла удовлетворить в полной мере. Кафиссия была не просто какой-нибудь тихой промышленной системой, нет. Это была просто трущоба, или, скажем так, дыра, про которую Империум забыл еще во времена Ереси Хоруса. Тихое, покорное население, свежий воздух и городок под открытым небом. И никаких Ульев, присущего им шума и толкотни, воздуха, которого никто даже не пытается вдохнуть…
Вот и дверь. Миссионер осторожно стукнул в нее три раза. Лунный свет, проходящий через мозаику окна, придавал лицу Карлоса воистину зловещий вид. Ухмылка на лице, которую миссионер всегда одевал при встрече с Экклезиархом, делала его похожим на того самого психопата-шизофреника, который с помощью одного только кухонного ножа сумел когда-то устроить резню в своей квартире на Лантан VIII. Убийца своей жены, сына, двухлетней дочери… Как давно это было… Но с тех пор Карлос Вьеро не только не растерял своих навыков убийцы, а только нарастил их…
Дверь открылась. Уже на пороге миссионер почувствовал запах розового масла, кальяна и легкого дурмана, которым могут себя побаловать только богатые и высокопоставленные особы. Задержав дыхание, Карлос шагнул в источающую свет комнату, чью меблировку могло подобрать только существо с воображением дятла. Экклезиарх развалился на своем кресле и, смотря, как Карлос присаживается на неудобный табурет, провозгласил:
- Карлос Вьеро! Наш личный Бог-Император! Любимец толпы и покровитель брошенных женщин! Как я рад тебя видеть!
Экклезиарх был пьян. Язык его приветствий стал сух, как тот амасек, который он сейчас распивал. Один только этот фактор заставлял Карлоса вспоминать все колкости, которые он набрал в своей лексикон за девяносто девять лет своей нелегкой жизни. И Карлос очень хотел дожить до своего сотого дня рождения. Незаметно засунув руку в левый карман своего плаща, где был спрятан перочинный ножик, миссионер непринужденно ответил:
- А уж я-то как хотел увидеть тебя… Майлз…
Экклезиарх разразился хохотом, и его серые глаза наполнились безумным блеском, не присущим ему как духовной личности. Карлос знал, что будет дальше…
- Карлос, Карлос, Карлос… Один из послушников сообщил мне, что ты собираешься собрать карательный отряд и настигнуть убийцу, так? – все смеясь вопросил Экклезиарх, налив себе еще немного амасека.
- Да. И это не просто слух. Вы ведь знаете, кто убийца, не так ли? Как его зовут?
Карлос сыграл ва-банк. И это чуть не стоило ему жизни. Бутылка амасека, пролетевшая над его головой, не обладала скоростью пули, но вышибить мозги из небольшой черепной коробки миссионера она вполне смогла бы.
Свалившись с табурета и вовремя сгруппировавшись, миссионер вскочил на ноги и взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Ноги путались в полах рясы. Экклезиарх тоже был в рясе, но, похоже, это ничуть его не смущало. Прыгнув на стол и продемонстрировав свою кошачью пластику, Экклезиарх схватил с небольшой тумбы, стоящей рядом со столом, короткий, но весьма острый меч. Карлос рыкнул и, не собираясь больше играть, сразу выхватил болт-пистолет и уставил огромное дуло прямо в лоб Экклезиарху. Гримаса ярости на лице Майлза быстро сменилась на более лояльную. Заскулив, тот выронил меч, сел в свое кресло и закрыл лицо руками.
- Как его зовут? – членораздельно повторил свой вопрос Карлос, держа наготове указательный палец своей правой руки. Его нервы были взвинчены до предела.
- За ним стоят очень большие люди - тонким голоском ответил Майлз. – Не тронь его!
- Большие люди? – усмехнулся Карлос. – Ты и без моих слов знаешь, что для меня значат БОЛЬШИЕ люди…
- Да, я знаю, - нервно сглотнул Майлз и сложил кисти руки в молитвенный жест. – Но это действительно опасные люди – Воины Истинной Веры!
Карлос опустил болт-пистолет и, шатаясь, рухнул на табурет.
Воины Истинной Веры… Знаменитый Орден мечников, который не знает пощады к еретикам и предателям. О нем слышал каждый, кто когда-либо вел свою деятельность в церкви Кафиссии, включая даже самого никчемного послушника. Да, когда-то, двадцать девять лет назад Карлос Вьеро тоже мечтал о том, что Орден заметит его и изберет на вечную службу Богу-Императору… Но, конечно же, его мечтам не суждено было сбыться. Пусть он ловкий воин и умелый убийца – но верующий из него никакой.
- Назови мне имя, - сказал Карлос, но уже без лишней самоуверенности. В этот момент он знал, что имя ничего ему не даст. Плевать! Он найдет этого ублюдка, кто бы за ним не стоял, и казнит его!
- Кастус Дрейк, - одними губами сказал Майлз, зло глядя прямо в глаза Карлоса.
Вьеро молчал. Это имя было ему знакомо. Даже слишком…
«Подонок, я очень рад, что ты умрешь!»
«Твой гроб хорошо на тебе смотрится, сукин ты сын!»
«Умри!!! Умри, сын сатаны!»
Когда я проснулся, в голове у меня царило острое чувство дежа-вю – как будто когда-то это уже происходило. Пригладив рукой липкие от пота волосы, я поднялся со смятой постели. И тут же я снова поспешил нырнуть под одеяло.
Я был абсолютно наг – не лучше новорожденного ребенка, но у некоторых из них хотя бы есть рубаха, на мне же не было абсолютно ничего. Положение делалось хуже еще и от того, что спиной ко мне стояла девушка. Она не была слишком красива, но элегантная татуировка в виде стилизованного креста на ее поблескивающей от пота спине придавало ее фигуре пикантности. Девушка обернулась, я поспешил закрыть глаза, но не из-за того, что представшее моему взору зрелище было неприятно, вовсе нет. Просто наконец-то кончился кошмар. Прошло восемьдесят часов, и день наконец-то получил свою долю царствования в этом мире безумия… Его острый луч ослепил меня, лишив меня на секунду возможности повнимательнее оглядеть девушку…
Она улыбнулась и посмотрела на меня. У нее были очень красивые голубые глаза – в тени только они и указывали на ее присутствие в этой комнате. Ее голос на секунду стал усладой для моих ушей – но только на секунду. То, что она сказала мне, совсем не понравилось:
- Кастус, ты уже проснулся? – не дождавшись моего ответа и совершенно не стыдясь своей наготы, она продолжила. – Ворфес очень беспокоился о тебе… и о твоей голове…
Я почувствовал, как в моем остановившемся сердце завелись старые механизмы страха. Боли. И чувство комичности всего происходящего я увидел совсем в другом свете:
- А что с ней не так?! – я еле сдерживался, чтобы не прыснуть от смеха. Девушка свела руки за голову, и все позывы к смеху мгновенно исчезли. Она была прекрасна, как сама госпожа Смерть… Ее длинные каштановые волосы спадали вниз по плечам, и это невольно мне напомнило о другой, очень похожей на эту девушке… Воспоминание кольнуло острием мне прямо под тот кусок мяса, которые когда-то являлся моим сердцем. В голове звенел невидимый колокольчик, который, очевидно, возвещал меня о том, что с головой что-то действительно не в порядке…
Девушка, словно совсем маленькая девочка, уселась на постель и подобрала ноги, прижав колени к подбородку. Внимательно уставившись на меня, она заметила:
- Я думаю, Кастус, тебе лучше глянуть в зеркало… То, что сейчас у тебя в голове… в общем… тебе лучше увидеть…
Мои кишки похолодели у меня прямо в животе – еще бы секунда, и я бы грохнулся в обморок. Слава Богу-Императору, его десница оказалась не такой тяжелой, чтобы оставить меня в данный момент без поддержки…
Обернувшись в грязную (интересно, чья бы это могла быть кровь?..) простыню, я встал с постели и направился к зеркалу. Оно стояло в коридоре квартиры. За те две минуты, которые я шел к зеркалу, я сумел многое обдумать и составить небольшой список вопросов, которые стоит задать Ворфесу при нашей встрече… И кто эта девушка? И почему у нее татуировка в виде эмблемы нашего Ордена? Неужели…
Черт… Ворфес в свое время предупреждал меня о том, что в Братство могут вступать также и женщины… но до этого времени я их не встречал. Нет, это не вина Ворфеса – дело лишь в том, что женщины, состоящие в Братстве в качестве полноценных членов, обычно никогда не появлялись в Штаб-Квартире Ордена – только редко наведывались чтобы получить совй заслуженный отдых. Единственная объективная причина, которую мне смог назвать Ворфес была такова – Ордену везде нужны свои глаза и уши…
Это можно считать везением, что разведчицы Ордена были в тот день в дозоре. Если бы они вернулись в Штаб-Квартиру, их бы ждала не совсем приятная встреча с Елизаветой… Точнее, трупом, которая некогда была Елизаветой…
Я постепенно начинаю привыкать к этой мысли, все больше и больше заставляя вспоминать о том, что Елизавета мертва, и о том, что мы находимся по разные стороны баррикад… Когда ты хочешь убить кого-то, чтобы предотвратить катастрофу, нужно привыкать к мысли, что маленькая жертва спасает мир. Но Елизавета… Я не мог назвать ее маленькой жертвой. Она была Охотником, в этом плане было не с чем поспорить. Последняя из рода Перворожденных Охотников, как сказал Ворфес. И если та теория, которую выдвинул Мастер Клинка, окажется правдой, то мне, Ворфесу и Елизавете больше не будет места в этом мире. Что же, лично мне нечего терять. А вот что бы сказал на этой мой учитель…
Мысль о том, что Ворфес был предателем, никогда и ни за что ни пришла бы в мою голову. Но все больше и больше мне начинало казаться, что он дернул рычажок, который пустил в движение целый механизм…
Наконец, я достиг зеркала. Я взглянул в свое отражение. Молодой человек, лет двадцати восьми, совсем еще не стар, высокий (под метр восемьдесят), атлетически сложенный, с голубыми глазами и непослушными волосами, которые он привык зачесывать на правую сторону лица, чтобы скрыть шрам от удара бутылкой на виске… Все бы было хорошо – но кровь, которая обильно залила мое лицо, делала меня похожим на кровавого убийцу, коим я и являюсь. А причиной всему – две дырки. Одна – в области левого виска, а вторая прямо у самого уха.
И я начал хохотать. Изнурительные тренировки, постоянные молитвы Богу-Императору, убийства и огромное количество крови, которой я пролил собственными руками, – ничто из этих вещей не смогло выбить из меня этого первобытного, безудержного, безумного и беспощадного, словно Лекс Империалис, смеха…
И перестал смеяться я только тогда, когда мягкая, и в то же время такая сильная рука легла мне на левое плечо. Кожей я ощутил прикосновение этих нежных пальцев и на секунду я вернулся на полтора месяца назад, когда шел этот безудержный дождь, и я обнимал ее, и клинок так мягко резал мою плоть на левой руке…
- Не волнуйся, Кастус… - мягко сказала она, вставая на носки и приближаясь губами мне прямо к уху. – Ничего. Все пройдет… Все будет в порядке…
Ее руки обвили меня, и я поддался. Обернувшись, я впился в эти сладкие, алые губы. Нет больше ничего, ни барьеров, ни молитв, ни вечного служения – лишь одно стремление выжить… А что если все это окажется напрасным – если мы не сумеем спастись, и безумие достигнет и этого захолустного уголка на старой и недоброй Кафиссии?.. Значит, мы будем виноваты сами… Все было напрасно – и убийства, и похищение клинка, и убийство Елизаветы… И несчастный Инквизитор будет долгое время плеваться, вспоминая свое проваленной дело на каком-то далеком захолустном мирке, чье название он позабудет, а упоминания о нем сотрет из всех архивов…
Она была готова принять меня, таким, каким я был. Без всех этих масок, этих предубеждений… Кто я? Имперский чиновник, работающий в церкви?! Черта с два! Я – Сын Бога! Сын Императора, Его Слуга и Карающий Меч! И она – тоже…
Мы бы могли долгое время целовать друг друга, не отрываясь, не обращая ни на что внимания – если бы не зазвонил звонок. Это был приказ…
Я потянулся к дверной щеколде и отдернул ее. Старая дверь, осыпав меня тучкой пыли, открылась. Моему взору предстал Ворфес – подтянутый, выхоленный, приглаженный, и обладающий таким чистоплюйским имиджем воина, который всю жизнь провел от линии фронта на расстоянии пятисот километров, что мне чуть не стало дурно.
Чуть озадаченно оглядев нас, он заметил:
- Саша, иди оденься, дорогая. Кастус, - сказал он, когда Саша неторопливо направилась в комнату. – Время пришло. Связь восстановлена. Мы покидаем Кафиссию.
