Не могу не вспомнить классиков: "из " Град обречёный""
Изя с обычной своей окаменевшей улыбкой взялся за бородавку на шее.
- Вот это, значит, кто... - бормотал он. - Понятно... Понятно...
Обложился, значит, взрывчаткой и вышел на площадь... Письма, наверное,
разослал по всем газетам, чудак... Так-так-так... И что ты теперь намерен
предпринять? - обратился он к Гейгеру.
- Я уже предпринял, - сказал Гейгер.
- Ну да, ну да! - нетерпеливо сказал Изя. - Все засекретил, дал
официальное вранье, Румера спустил с цепи, - я не об этом. Что ты вообще
об этом думаешь? Или ты полагаешь, что это случайность?
- Н-нет. Я не полагаю, что это случайность, - медленно сказал Гейгер.
- Слава богу! - воскликнул Изя.
- А ты что думаешь? - спросил его Андрей.
Изя быстро повернулся к нему.
- А ты?
- Я думаю, что во всяком порядочном обществе должны существовать свои
маньяки. Денни был маньяк, это совершенно точно. У него был явный сдвиг на
почве философии. И в городе, он, конечно, не один такой...
- А что он говорил? - жадно спросил Изя.
- Он говорил, что ему скучно. Он говорил, что мы не нашли настоящую
цель. Он говорил, что вся наша работа по повышению уровня жизни - чепуха и
ничего не решает. Он много чего говорил, а сам ничего путного предложить
не мог. Маньяк. Истерик.
- А чего бы он, все-таки, хотел? - спросил Гейгер.
Андрей махнул рукой.
- Обычная народническая чушь. "Вынесет все и широкую, ясную..."
- Не понимаю, - сказал Гейгер.
- Ну, он полагал, что задача просвещенных людей - поднимать народ до
своего просвещенного уровня. Но как за это взяться, он, конечно, не знал.
- И поэтому убил себя?.. - с сомнением сказал Гейгер.
- Я же тебе говорю - маньяк.
- А твое мнение? - спросил Гейгер Изю.
Изя не задумался ни на секунду.
- Если маньяком, - сказал он, - называть человека, который бьется над
неразрешимой проблемой, - тогда да, он был маньяк. И ты, - Изя ткнул
пальцем в Гейгера, - его не поймешь. Ты относишься к людям, которые
берутся только за разрешимые проблемы.
- Положим, - сказал Андрей, - Денни был совершенно уверен, что его
проблема разрешима.
Изя отмахнулся от него.
- Вы оба ни черта не понимаете, - объявил он. - Вот вы полагаете себя
технократами и элитой. Демократ у вас - слово ругательное. Всяк сверчок да
познает приличествующий ему шесток. Вы ужасно презираете широкую массу и
ужасно гордитесь этим своим презрением. А на самом деле - вы настоящие,
стопроцентные рабы этой массы! Все, что вы ни делаете, вы делаете для
массы. Все, над чем вы ломаете голову, все это нужно в первую очередь
именно массе. Вы живете для массы. Если бы масса исчезла, вы потеряли бы
смысл жизни. Вы жалкие, убогие прикладники. И именно поэтому из вас
никогда не получится маньяков. Ведь все, что нужно широкой массе,
раздобыть сравнительно нетрудно. Поэтому все ваши задачи - это задачи,
заведомо разрешимые. Вы никогда не поймете людей, которые кончают с собой
в знак протеста...
- Почему это мы не поймем? - с раздражением возразил Андрей. - Что
тут, собственно, понимать? Конечно, мы делаем то, чего хочет подавляющее
большинство. И мы этому большинству даем или стараемся дать все, кроме
птичьего молока, которое, кстати, этому большинству и не требуется. Но
всегда есть ничтожное меньшинство, которому нужно именно птичье молоко.
Идея-фикс, понимаете ли, у них. Идея-бзик. Подавай им именно птичье
молоко! Просто потому, что именно птичьего молока достать нельзя. Вот так
и появляются социальные маньяки. Чего тут не понять? Или ты,
действительно, считаешь, что все это быдло можно поднять до элитарного
уровня?
- Не обо мне речь, - сказал Изя, оскла[эх жаль]ясь. - Я-то себя рабом
большинства, сиречь слугой народа, не считаю. Я никогда на него не работал
и не считаю себя ему обязанным...
- Хорошо, хорошо, - сказал Гейгер. - Всем известно, что ты сам по
себе. Вернемся к нашим самоубийствам. Ты полагаешь, значит, самоубийства
будут, какую бы политику мы ни проводили?
- Они будут именно потому, что вы проводите вполне определенную
политику! - сказал Изя. - И чем дальше, тем больше, потому что вы
отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего не даете им взамен.
Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут самоубийства, наркомания,
сексуальные революции, дурацкие бунты из-за выеденного яйца...
- Да что ты несешь! - сказал Андрей с сердцем. - Ты подумай, что ты
несешь, экспериментатор ты вшивый! "Перчику ему в жизнь, перчику!" Так что
ли? Искусственные недостатки предлагаешь создавать? Ты подумай, что у тебя
получается!..
- Это не у меня получается, - сказал Изя, протягивая через весь стол
искалеченную руку, чтобы взять кастрюльку с соусом. - Это у тебя
получается. А вот то, что вы взамен ничего не сможете дать, это факт.
Великие стройки ваши - чушь. Эксперимент над экспериментаторами - бред,
всем на это наплевать... И перестаньте на меня бросаться, я же не в
осуждение вам говорю. Просто таково положение вещей. Такова судьба любого
народника - рядится ли он в тогу технократа-благодетеля, или он тщится
утвердить в народе некие идеалы, без которых, по его мнению, народ жить не
может... Две стороны одного медяка - орел или решка. В итоге - либо
голодный бунт, либо сытый бунт - выбирайте по вкусу. Вы выбрали сытый бунт
- и благо вам, чего же на меня-то набрасываться?
- Соус на скатерть не лей, - сердито сказал Гейгер.
- Пардон... - Изя рассеянно растер лужу по скатерти салфеткой. - Это
же арифметически ясно, - сказал он. - Пусть недовольные составляют только
один процент. Если в городе миллион человек - значит, десять тысяч
недовольных. Пусть даже десятая процента - тысяча недовольных. Как начнет
эта тысяча шуметь под окнами!.. А потом, заметьте, вполне довольных ведь
не бывает. Это только вполне недовольные бывают. А так ведь каждому
чего-нибудь да не хватает. Всем он, понимаешь, доволен, а вот автомобиля у
него нет. Почему? Он, понимаешь, на Земле привык к автомобилю, а здесь у
него нет и, главное, не предвидится... Представляете, сколько таких в
Городе?
Изя прервал себя и принялся жадно поедать макароны, обильно заливая
их соусом.
- Вкусная у вас жратва, - сказал он. - При моих достатках только в
Стеклянном Доме и пожрешь по-настоящему...
Андрей посмотрел, как он жрет, фыркнул и налил себе томатного сока.
Выпил, закурил сигарету. Вечно у него апокалипсис получается... Семь чаш
гнева и семь последних язв... Быдло есть быдло. Конечно, оно будет
бунтовать, на то мы и Румера держим. Правда, бунт сытых - это что-то
новенькое, что-то вроде парадокса. На Земле такого, пожалуй, еще не
бывало. По крайней мере - при мне. И у классиков ничего об этом не
говорится... А бунт есть бунт... Эксперимент есть Эксперимент, футбол есть
футбол... Тьфу!
Он посмотрел на Гейгера. Фриц, откинувшись в кресле, рассеянно и в то
же время старательно ковырял пальцем в зубах, и Андрея вдруг ошеломила
простая и страшная в своей простоте мысль: ведь это всего-навсего
унтер-офицер вермахта, солдафон, недоучка, десяти порядочных книжек за всю
свою жизнь не прочитал, а ведь ему - решать!.. Мне, между прочим, тоже
решать, подумал он.
- В нашей ситуации, - сказал он Изе, - у порядочного человека просто
нет выбора. Люди голодали, люди были замордованы, испытывали страх и
физические мучения - дети, старики, женщины... Это же был наш долг -
создать приличные условия существования...
- Ну, правильно, правильно, - сказал Изя. - Я все понимаю. Вами
двигали жалость, милосердие и тэ-дэ и тэ-пэ. Я же не об этом. Жалеть
женщин и детей, плачущих от голода, - это нетрудно, это всякий умеет. А
вот сумеете вы пожалеть здоровенного сытого мужика с таким вот, - Изя
показал, - половым органом? Изнывающего от скуки мужика? Денни Ли,
по-видимому, умел, а вы сумеете? Или сразу его - в нагайки?..
Он замолчал, потому что в столовую вошел румяный Паркер в
сопровождении двух хорошеньких девушек в белых передничках. Со стола
убрали и подали кофе и сбитые сливки. Изя сейчас же ими вымазался и
принялся облизываться, как кот, до ушей.