[HH-30] The Damnation of Pythos | Проклятие Пифоса

[Monique]

The Damnation of Pythos

A Horus Heresy novel

A group of battered legionaries regroups after the Dropsite Massacre, on a seemingly insignificant death world. But a darkness gathers that threatens to consume Pythos forever…

READ IT BECAUSE

Following the fate of some of the few survivors of Isstvan as they become embroiled in a daemonic plot, this book gives a unique insight into the fate of the wider Imperium should the Warmaster’s plans succeed.

THE STORY

In the aftermath of the Dropsite Massacre at Isstvan V, a battered and bloodied force of Iron Hands, Raven Guard and Salamanders regroups on a seemingly insignificant death world. Fending off attacks from all manner of monstrous creatures, the fractious allies find hope in the form of human refugees fleeing from the growing war, and cast adrift upon the tides of the warp. But even as the Space Marines carve out a sanctuary for them in the jungles of Pythos, a darkness gathers that threatens to consume them all.

FREE EXTRACT: mp3

3.21 / 5

Проклятие Пифоса

После Резни в зоне высадки Исствана V разбитый и обескровленный отряд Железных Рук, Гвардии Ворона и Саламандр перегруппировывается на. казалось бы, незначительной планете. Отражая нападения немыслимых чудовищ, своенравные, разделенные взаимным недоверием союзники обретают надежду после встречи с беженцами, бегущими от ужасов разгорающейся войны и выброшенными течениями варпа в эту далекую звездную систему. Космические десантники пытаются построить убежища для людей в сердце джунглей Пифоса, не подозревая, что над ними уже сгущается тьма…

"ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ"

ДЭВИД АННАНДЕЙЛ

ПРОКЛЯТИЕ ПИФОСА

Это легендарное время.

Галактика в огне. Грандиозные замыслы Императора о будущем человечества рухнули. Его возлюбленный сын Хорус отвернулся от отцовского света и обратился к Хаосу. Армии могучих и грозных космических десантников Императора схлестнулись в безжалостной братоубийственной войне. Некогда эти непобедимые воины, как братья, сражались плечом к плечу во имя покорения Галактики и приведения человечества к свету Императора. Ныне их раздирает вражда. Одни остались верны Императору, другие же присоединились к Воителю. Величайшие из космических десантников, командиры многотысячных легионов — примархи. Величественные сверхчеловеческие существа, они — венец генной инженерии Императора. И теперь, когда воины сошлись в бою, никому не известно, кто станет победителем.

Миры полыхают. На Исстване V предательским ударом Хорус практически уничтожил три верных Императору легиона. Так начался конфликт, ввергнувший человечество в пламя гражданской войны. На смену чести и благородству пришли измена и коварство. В тенях поджидают убийцы. Собираются армии. Каждому предстоит принять чью-либо сторону или же сгинуть навек.

Хорус создает армаду, и цель его — сама Терра. Император ожидает возвращения блудного сына. Но его настоящий враг — Хаос, изначальная сила, которая жаждет подчинить человечество своим изменчивым прихотям. Крикам невинных и мольбам праведных вторит жестокий смех Темных богов. Если Император проиграет войну, человечеству уготованы страдания и вечное проклятие.

Эпоха разума и прогресса миновала. Наступила Эпоха Тьмы.

Действующие лица

X легион, Железные Руки

Дурун Аттик — капитан, 111-я клановая рота, командир ударного крейсера «Веритас феррум»

Авл — сержант, 111-я клановая рота, исполняющий обязанности ауспик-мастера на «Веритас феррум»

Антон Гальба — сержант, 111-я клановая рота

Кревтер — сержант, 111-я клановая рота

Даррас — сержант, 111-я клановая рота

Ласерт — сержант, 111-я клановая рота

Камн — технодесантник, 111-я клановая рота

Вект — апотекарий, 111-я клановая рота

Ахайк — боевой брат, 111-я клановая рота

Катигерн — боевой брат, 111-я клановая рота

Экдур — боевой брат, 111-я клановая рота

Энный — боевой брат, 111-я клановая рота

Эутропий — боевой брат, 111-я клановая рота

Почтенный Атракс — дредноут, модель «Контемптор», 111-я клановая рота

Халиб — капитан

Сабин — капитан

Плин — капитан

Ридия Эрефрен — госпожа астропатов

Балиф Штрассны — навигатор

Перун Каншель — слуга легиона

Агнесса Танаура — слуга легиона

Георг Паэрт — слуга легиона

XVIII легион, Саламандры

Кхи'дем — сержант. 139-я рота

XIX легион, Гвардия Ворона

Инах Птерон — ветеран

Юдекс — боевой брат

III легион, Дети Императора

Клеос — капитан, магистр «Калидоры»

Курваль — Древний

Колонисты Пифоса

Тси Рекх — Верховный жрец

Ске Врис — жрица-новиций

Адептус Терра

Эмиль Джедда — астропат

Мехья Вогт — писец

Гельмар Галин — администратор

Пролог

Плоть — милосердие. Кровь — надежда. Раздробленные кости — радость. Он вотирует. Он ощутит во рту долгожданный вкус. Его челюсти вгрызутся в хрящи. Его когти разорвут чувственную, трепещущую от отчаяния плоть. Он отведает сие темное блаженство, и скоро. Он знал это.

Он верил.

Каково это подобному созданию — верить? Каково это бессмертной сущности — в вечности служить своим хозяевам? Так много возможностей обдумать эти вопросы в потоке тающего времени и завихряющегося пространства, бывшего царствием богов. Так много возможностей изучить их образы, запутаться в их противоречиях, вкусить их порочности.

Слишком много возможностей.

Они порождали нетерпение и голод, которые невозможно утолить. А как? Они есть первопричина этой бури. Сила, породившая чудовище. И хотя его страсти были всепоглощающими, они оставляли простор для вопросов и размышлений, подпитывая тем нужду зверя. Словно точильный камень, они заостряли клинок его желаний.

Но что значила его вера? Как такое понятие вообще могло иметь смысл здесь, где сам смысл был замучен до смерти, и существование кровожадных богов не было вопросом веры? Ответ сам по себе был прост, но воплощение его несло изощренные и восхитительные мучения.

Он верил обещанию пира. Верил, что час трапезы вот-вот наступит.

Пиршество начнется на этой планете. Барьеры, отделявшие зверя от вселенной материи и плоти, здесь оказались слабы и трещали по швам. Он бился о них, извиваясь от рвения и разочарования, что срывались ревом с его пасти. И рев этот разлетался по варпу, проникая в умы тех, кому дано слышать его, насылая на них кошмары, утягивая в бездну безумия. Барьеры держались, но лишь едва.

Существо познавало планету. Его сознание стелилось по поверхности воды, где охотились невообразимые левиафаны, и понимало, что этот мир хорош. Оно достигло земли, где в природе царил карнавал хищников, и это тоже было хорошо. Оно узрело мир, не знавший ничего, кроме клыков. Мир, где сама жизнь существовала лишь для того, чтобы построить великое королевство смерти. Зверь ощутил нечто, необычайно похожее на радость. Он смеялся, и смех этот разлетался по Галактике через мысли чувствующих, и те, кто начинал кричать, больше никогда уже не могли остановиться.

Его разум раскинулся над змеиным миром. Он странствовал по джунглям вечной ночи. Парил над горными хребтами, лишенными всякой надежды подобно свету мертвых звезд. Изучал угрозы, обосновавшиеся здесь, и обещания, убивавшие здесь. И понял, что между ними нет никакой разницы. Он созерцал чудовищную планету, которая являла собой достойное отражение самого варпа.

День и ночь зверь развлекал себя мыслями о доме.

Он лишился покоя. Наблюдать ему было уже недостаточно. Материальный мир — холст для истинного художника боли — был так близок, но все еще недостижим для его когтей, и это сводило его с ума. Где обещанное ему пиршество? Планета корчилась в объятьях собственных кошмаров. Хищный, плотоядный мир. Но ему в него хода не было. Он мог лишь наблюдать, больше ничего. Планета была для него потерянным раем. Где вся разумная жизнь? Без разума не может быть истинной невинности, никаких истинных жертв. Без жертв не может быть ужаса. Этот мир имел колоссальный нереализованный потенциал. Да, зверь верил и преданно служил, но терпеть он не мог. Разумом он попытался оставить эту планету.

Но не смог.

Боролся, но силы, которым он служил, отказали ему в свободе. Они приковали его к этому месту. И вдруг на него снизошло озарение. Его привело сюда нечто большее, чем просто обещание! Он снова бросился на истертую завесу. Он прочел течения варпа и снова рассмеялся, снова оскалился. Он нашел так необходимое ему терпение. Планета была всего лишь сценой. Актеры еще не вышли, но ждать их осталось совсем недолго. А зверь затаится за занавесом и будет ждать своего часа. Он прошептал хвалу.

И все вокруг ответило на его шепот. Почитатели вняли его зову, чтобы поклоняться ему и присоединиться к пиру. Для всех них наступал долгожданный момент. Момент, когда они наконец будут свободны и смогут распространять свою порочную истину по всей визжащей от ужаса Галактике. Они давили на завесу, жаждая вкусить плоти реальности. Их шепоты сплетались в единый шелестящий хор, страсть разжигала страсть, и имматериум зашелся эхом голодной ярости.

Но зверь воззвал к тишине. Он почувствовал, что происходит нечто важное, и отвел взгляд от планеты. Он словно смотрел в глубину колодца, ибо этот мир стал ему тюрьмой, и притяжение судьбы держало зверя здесь, чтобы он мог исполнить свою роль. Насколько мог, он распростер свое восприятие в материальном мире и на самом краю своего сознания ощутил движение — словно муха коснулась самых крайних нитей паутины.

Обещание было исполнено. Звезды не солгали.

Кто-то приближался.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ

Глава 1

ШРАМЫ. ПРИМЕРЫ ДЛЯ ПОДРАЖАНИЯ. ОДИНОЧКИ

Шрамы — удел плоти, — сказал однажды Дурун Аттик. — Печать слабой материи, которая легко портится и плохо восстанавливается. Если плоть испещрена шрамами, ее нужно отсечь и заменить более совершенным материалом.

«Считает ли он так до сих пор?» — гадал Антон Гальба.

Он помнил, что капитан произнес свою речь по завершении кампании на Диаспорексе. То были последние дни иллюзии, когда тень предательства уже опускалась на Империум, но Железные Руки все еще верили, что сражаются на стороне Детей Императора, считая их своими братьями. В той битве они получили много ран. Больше других пострадал «Железный Кулак», но и ударному крейсеру «Веритас феррум» тоже порядком досталось. Залп энергоорудий поразил его командный мостик. Ключевые системы еще кое-как функционировали, но Аттик, непоколебимо восседавший на командном троне, получил обширные ожоги.

Корабль починили. Аттика тоже. Он вернулся, казалось, не из апотекариона, а из кузницы. На нем больше не осталось шрамов. И практически не осталось плоти. Тогда он и произнес эту речь. Гальба, на лице которого хватало и плоти, и шрамов, понял, что Аттик говорил метафорически, предавшись победному максимализму. «Железный Кулак» тоже вышел из битвы с множеством отметин, но их сведут в должном порядке. Это имел в виду Аттик.

Так все они думали.

А потом была операция на Каллиниде. И предательство. Разгром флота. Самый темный момент в истории X легиона.

Так все они думали.

Но Каллинида была всего лишь прологом. Это имя затерялось на страницах летописи бесчестия. Кто будет поминать Каллиниду IV после Исствана V?

«Исстван». Нож в спину. Ядовитое змеиное шипение, которое никогда не смолкнет. Жуткая рана, которая будет гноиться, пока не погаснут последние звезды в Галактике.

Шрам. Не поверхностный рубец, отмечающий зажившую рану. Глубокий, обжигающий болью, которая никогда не утихнет, и наполняющий яростью, которую никогда не унять. «Слабость ли это? — спросил Гальба у Аттика из воспоминаний. — Как нам избавиться от пораженной плоти, если шрам этот у нас на душах?»

Сержант молча поднял голову и посмотрел на капитана.

Аттик замер перед командным троном и кафедрой, сложив руки на груди и неотрывно глядя на обзорный экран. Его лицо больше не выражало никаких эмоций. Так стало после Кароллиса и битвы против Диаспорекса. В результате восстановительных процедур большая часть черепа Аттика была заменена аугментикой. Из всех воинов 111-й роты он ближе прочих подступил к грани полного превращения в машину. Гальба знал, что в теле капитана еще течет кровь и бьются сердца. Но снаружи его облекал холодный металл — темно-серый, в цвет доспехов легиона. Силуэт воина остался человеческим, но почти обезличенным. Аттик из живого существа превратился в железную статую, не знающую ни колебаний, ни жалости, ни тепла.

Но он не забыл, что такое гнев. Гальба чувствовал ярость, снедавшую капитана, и не только потому, что то же самое чувство тлело внутри него самого. Свой левый глаз Аттик оставил органическим. Этого решения Гальба не понимал. Лишившись почти всей слабой плоти, зачем оставлять что-то? Сержант не спрашивал. Но именно этот глаз, этот последний остаток человеческого естества капитана, окруженный со всех сторон металлом, был средоточием его эмоций. Он смотрел в пустоту, редко моргая и почти не двигаясь. Он воплощал собой ярость. Гальба не раз видел Аттика в неистовом, пламенном гневе. Но сейчас его гнев был ледяным, холоднее той пустоты, что раскинулась перед ним. Его гнев и ярость шли из глубины израненной души — это и было ответом на вопрос Гальбы. Лишь одним способом можно было исцелить X легион — уничтожить предателей. Всех до единого.

Гальба даже подался немного вперед. Его левая, бионическая рука оставалась недвижима, но пальцы правой сжались в кулак от отчаяния. Исцеление для Железных Рук за гранью возможного. Никакая дисциплина и военное искусство не изменят этого. Не после Исствана. Хорус сокрушил их, как сокрушил и Саламандр, и Гвардию Ворона, превратив всех их в жалкие тени.

«Мы призраки, — думал Гальба. — Жаждущие мести, но лишенные тел».

Нет, он не поддался пораженчеству и не отказался от своей чести. Он лишь смотрел правде в глаза. От трех верных Императору легионов после Исствана не осталось почти ничего. «Веритас феррум» лишь чудом вырвался из западни. С одной стороны, функционирующий ударный крейсер — это вполне серьезно, но, с другой стороны, на что ему рассчитывать? «Веритас феррум» — всего лишь корабль. Как он может противостоять целым флотилиям?

Как-нибудь. Так обещал Аттик. Они что-нибудь придумают.

— Капитан, — обратился ауспик-мастер Авл. — Навигатор Штрассны докладывает, что мы прибыли к точке назначения. Госпожа Эрефрен просит, чтобы мы пока дальше не следовали.

— Очень хорошо, — ответил Аттик. — Встанем на якорь.

Каменная глыба размером с гору проплыла перед главным обзорным экраном. «Веритас феррум» находился на самом краю системы Пандоракс. Внешнюю границу системы окружал астероидный пояс необычайной плотности. Когда неторопливо вращающийся планетоид погрузился в ночь, Гальба увидел еще один далеко слева — серая громадина, купающаяся в отраженном свете звезды Пандоракс. Сенсоры «Веритас феррум» ловили десятки сигналов в непосредственной близости, и каждый отмеченный объект был достаточно массивным, чтобы при столкновении разбить корабль вдребезги.

Но это были не останки аккреционного диска, не куски льда и не сгустки космической пыли, а камень и металл. Гальба догадался, что здесь, в этой системе, вероятно, раньше находилось что-то еще. Что-то огромное.

«Что-то великое?»

Непроизвольная мысль, каприз нынешнего настроения. Сержант понимал, как важно ему сейчас крепко держаться за свой гнев. Именно гнев не давал ему предаться отчаянию. Именно гнев отгонял прочь темные мысли о сгинувшем величии. Но что-то в этом астероидном поясе притягивало внимание Гальбы. Воин пристально всматривался в обломки. Здесь определенно раньше что-то было. Было и погибло.

Но как?

Справа виднелся грязно-коричневый шар планеты Гея, которая двигалась по странной орбите, под крутым углом к плоскости эклиптики. Она пересекала орбиту Киликса, следующей планеты системы, и на определенном этапе своего годичного цикла слегка выходила за пределы астероидного пояса. Впрочем, не сейчас. Вся ее поверхность была испещрена кратерами, а верхние слои атмосферы переполняла пыль от недавнего удара. В мозгу Гальбы промелькнула мысль о планетарном столкновении, но он тут же ее отмел. Гея походила скорее на большую луну. Возможно, она когда-то ею и была, а на свой диковинный путь сошла после гибели родительской планеты.

Здесь явно произошел катаклизм, но какой именно и что он разрушил, оставалось загадкой. Сам того не желая, Гальба ощутил соблазн увидеть знамение в этих обломках, усеявших путь к Пандораксу. Он прогнал манящее чувство, ибо оно опасно граничило с суевериями, потакание которым означало предательство всего, за что он боролся. Довольно уже предательств.

«Хочешь урок? — спросил он самого себя. — Тогда запоминай: то, что здесь было, разбито, но все еще опасно».

— Есть вести от наших братьев? — спросил Аттик.

— Астропатический хор ни о чем не докладывал, — отозвался Авл.

В этот момент открылась дверь на мостик. Вошли два воина, и ни один из них не относился к Железным Рукам. Доспех первого был окрашен в темно-зеленый цвет Саламандр. Кхи'дем, сержант. Другой носил иссиня-черный с белым — цвета Гвардии Ворона. Инах Птерон, ветеран. С их приходом атмосфера на мостике моментально изменилась. К ярости, смятению и скорби примешались раздражение и неприязнь.

Аттик повернул голову. Движение вышло настолько холодным, словно он наставил болтер на двух космодесантников.

— В чем дело? — бросил командир «Веритас феррум».

Ониксовое лицо Кхи'дема, казалось, потемнело еще больше.

— То же самое мы хотели спросить у вас, капитан, — сказал Саламандра. — Для чего мы здесь?

Аттик выждал несколько секунд, прежде чем выдать ответ, преисполненный гнева:

— Ваше звание не дает вам права меня о чем-либо спрашивать, сержант.

— Я говорю от имени Восемнадцатого легиона на этом корабле, — возразил Кхи'дем, мягко, но настойчиво, — как и ветеран Птерон от имени Девятнадцатого легиона. И у нас есть право знать о дальнейших планах ведения войны.

— Легионов? — переспросил Аттик. Одно-единственное слово прозвучало мрачно, зловеще. Бионическая гортань капитана могла передавать различные интонации, а потому с отказом от естественных голосовых связок речь Аттика практически не изменилась. Однако сейчас в ней слышались жутковатые нотки, словно командир «Веритас феррум» пытался подражать самому себе, и у него это плохо получалось.

— Легионов, — повторил он. — Да вас вместе и на дюжину едва наберется. А это…

— Капитан, — Гальба рискнул вмешаться, понимая, что следующие слова командира обратно будет не вернуть, — с вашего разрешения.

— Да, сержант? — Аттик ответил без промедления, но в его словах было куда меньше яда, словно он сам хотел, чтобы его остановили.

— Я мог бы ответить на вопрос наших братьев.

Аттик смерил его долгим взглядом.

— Только не здесь, — наконец сказал командир. Он старался говорить тихо и ровно, но в его голосе слышался едва сдерживаемый гнев.

Гальба кивнул. Кхи'дему и Птерону он сказал:

— Пройдетесь со мной?

К его облегчению, оба молча последовали за ним.

Гальба вышел с мостика и двинулся по коридорам из железа и гранита, направляясь к баракам, где было достаточно просторно. Даже слишком просторно.

— Хотите запереть нас где-нибудь подальше? — поинтересовался Гвардеец Ворона.

Гальба покачал головой.

— Хочу сохранить мир.

— Я заметил, — произнес Кхи'дем. — Вы прервали своего капитана. Что он собирался сказать?

— Мне неведомы его мысли.

— Полагаю, — взял слово Птерон, — то, что больше нет легионов, одни лишь жалкие останки.

Гальба вздрогнул от высказанной вслух правды.

— Но ведь так и есть, — сказал он. Так и есть. Самих Железных Рук на «Веритас феррум» осталось всего несколько сотен, а не тысяч, как раньше — лишь тень их былой силы.

— Ваша искренность делает вам честь, — заметил Птерон. — Но мы по-прежнему хотим ответов.

Гальба отстранился от собственной злобы.

— Вы получите их, когда мы сами поймем, что отвечать.

— Значит, плана нет?

— Мы здесь для того, чтобы это выяснить.

Птерон вздохнул.

— Неужели мы настолько вашему капитану поперек горла, что он не удосужился сказать нам хотя бы это?

Гальба задумался над тем, как дальше следует вести этот разговор. Никакого легкого пути не было. Дипломатичного — тоже, хотя сержант и понимал, что даже существуй таковой, он бы все равно не захотел ему следовать. Достаточно уже того, что он вынес этот разговор за пределы мостика. Чем дальше от командного трона, тем меньше шансов спровоцировать непоправимое насилие.

— Капитан Аттик, — сказал наконец сержант, — не склонен делиться оперативной информацией.

— Со всеми или только с нами?

Рубикон пройден. Отступать больше некуда.

— С вами.

— Почему? — напрямую спросил Саламандра.

— Из-за Исствана V.

Они хотели знать? Чудно. Пусть знают. Он выскажет им все.

Гальба остановился и повернулся лицом к спутникам.

— В чем дело? — спросил Кхи'дем. — Всех нас там постигла трагедия.

— Вы отвернулись от нашего примарха.

— Атака Ферруса Мануса была безумием, — ответил Кхи'дем. — Мы точно так же можем сказать, что это он бросил нас.

— Он вынудил Хоруса отступать. Мы могли одним решающим ударом покончить с этой войной.

Кхи'дем медленно покачал головой.

— Он попал в ловушку, как и все мы. Но он ринулся дальше прямо в сети и сделал все только хуже.

— Вместе трем легионам хватило бы сил, — настаивал Гальба.

— Даже если бы Манус остался, — взял слово Птерон — он говорил без злобы, печально и удивительно мягко, — неужели вы думаете, что мы смогли бы отбить зону высадки у четырех свежих армий?

Гальба хотел ответить утвердительно. Он хотел настоять, что победа была бы возможна.

— Три легиона, да, но против восьми, — сказал Кхи'дем прежде, чем Гальба успел ответить. — И эти три оказались между молотом и наковальней. Другого исхода быть не могло. Лишь предательство несет в себе бесчестье.

Суровая логика сержанта Саламандр была неоспорима, но Гальбе этого было мало. Гнев отравлял его кровь — гнев, что разделял с ним каждый воин Железных Рук. Гнев столь великий, как трагедия, постигшая Империум, и столь многогранный, что никакой констатацией действительности его не унять. Кхи'дем опирался на факты, но легче от этого не становилось. Бессилие сводило с ума и пуще прежнего разжигало ярость, которую невозможно было удержать внутри. Гальба понимал, что сын Вулкана прав. Гвардия Ворона и Саламандры умылись кровью на первых этапах сражения и благоразумно хотели дождаться подкреплений в зоне высадки. Но Феррус Манус уже сцепился в жестоком бою с силами Хоруса. Нестерпимо больно делалось от одной мысли, что при поддержке двух других легионов его удару могло хватить мощи, чтобы сокрушить планы Магистра войны. И дело не в тактике и не в стратегии, а в принципе: Железные Руки воззвали к помощи своих братских легионов и получили отказ. И теперь, потерпев поражение и потеряв примарха, как еще им воспринимать этот отказ, если не как форму предательства?

Лишь одно не давало Гальбе прямо сейчас наброситься на стоявших перед ним воинов. Это была ненависть к самому себе — оборотная сторона снедавшего его гнева. Железные Руки потерпели неудачу, и за это они никогда не смогут себя простить. Они столкнулись с самым важным испытанием за всю свою историю и в решающий момент оказались бессильны. А какое может быть оправдание слабости? Гальба страстно желал предать свою немощную плоть забвению, заменить ее безотказной механикой и своими руками раздавить черепа всех предателей до последнего. Он прекрасно осознавал это желание, ровно как и его природу. И тщетность. Он понимал, что смотрит на мир сквозь призму самоистязания, и поэтому не шел на поводу у своих порывов. Он заставлял себя выждать хотя бы один удар первичного сердца прежде, чем что-либо отвечать. Он заставлял себя думать.

Но что насчет Аттика? Как быть воину, у которого больше не осталось плоти? Капитан был охвачен гневом, в этом Гальба нисколько не сомневался. Но сознавал ли Аттик его пагубность? Видел ли его изменчивую сущность? Этого сержант не знал.

Но знал, что как бы сильно ни досталось Железным Рукам на Исстване V, из Гвардии Ворона и Саламандр выжило еще меньше. И если надежда на победу кроется в выживании, лоялистам нельзя грызть друг другу глотки. Могло статься, что фатальные ошибки были сделаны задолго до сражения. Кровь холодела при мысли о разделении флота X легиона, когда более быстрые корабли оставили «Веритас феррум» и других позади, во весь опор устремившись к системе Исствана. Но, возможно, даже это решение не было определяющим. Быть может, слишком много сил поднялось против праведных последователей Императора. Среди астропатов ходили пересуды, будто темные интриги плетут не только предатели. Так много возможностей, так много ошибок, совпадений, измен… Все это капля за каплей сливалось в бурный поток кровавой судьбы.

Но все это в прошлом. Глядя же в будущее, воин понимал одно — лоялисты, кем бы они ни были, должны держаться вместе.

Даже от крошечной искры надежды может вспыхнуть пламя.

Он вздохнул, переглянувшись с Птероном и Кхи'демом, и нацепил на лицо кривую гримасу, отдаленно напоминавшую улыбку.

— Что будем делать? — тихо спросил Птерон, и говорил ветеран явно не о стратегии.

Гальба печально склонил голову.

— Я буду держать вас в курсе событий. В свою очередь, можете сделать мне одолжение? Вместо моего капитана обращайтесь лучше ко мне.

Учитывая нынешнее положение дел, он опасался, что два космодесантника могут воспринять эту просьбу как неслыханное оскорбление. Но Кхи'дем понимающе кивнул.

— Думаю, так будет лучше для всех.

— Благодарю вас. — Гальба двинулся обратно к мостику.

Птерон поймал его за руку.

— Железные Руки не одиноки, — сказал Гвардеец Ворона. — Не стоит заблуждаться, считая иначе.

Иерун Каншель как раз закончил уборку оружейной кельи Гальбы, когда услышал тяжелые шаги сержанта. Торопливо похватав ведро и тряпки, он встал сбоку от входа, глядя в пол.

Гальба задержался в дверях.

— Как всегда, отличная работа, Иерун, — сказал он. — Благодарю тебя.

— Спасибо вам, мой господин, — ответил слуга. Признательность Гальбы ему была не в новинку. Сержант говорил так каждый раз, когда возвращался и заставал Каншеля еще на месте. И все равно Иерун ощутил прилив гордости, не столько даже за свою работу, сколько за то, что господин заговорил с ним. Его обязанности были просты. Он должен был протирать стеллажи для брони и убирать масляные пятна, оставшиеся после очистительных ритуалов Гальбы, не трогая при этом ничего по-настоящему важного: сам доспех, оружие, трофеи и клятвенные печати. С такой работой мог справиться и сервитор. Но ни один сервитор не смог бы понять той чести, что предполагал этот труд. А Каншель понимал.

Гальба задумчиво побарабанил пальцами по дверному проему.

— Иерун, — произнес наконец он.

Встревоженный необычным поведением господина, Каншель поднял голову. Гальба смотрел на него сверху вниз. Нижняя челюсть сержанта блестела металлом. Космический десантник был лыс, а война вдоволь исполосовала и обожгла его лицо, превратив в усеянную шрамами задубевшую маску — грозный лик существа, медленно, но верно удалявшегося от собственной человечности, но дивным образом не казавшегося злым.

— Мой господин? — переспросил Каншель.

— Я знаю, что бараки слуг понесли серьезный урон в битве. Как вы справляетесь?

— Ремонт продвигается хорошо, мой господин.

— Я спросил не об этом.

Горло Каншеля сдавил стыд, и он с трудом сглотнул. Хватило же ему ума притворяться перед воином легиона Астартес! Он поддался гордыне. Он хотел, чтобы бог перед ним знал, что даже самые низшие обитатели «Веритаса» борются ради общего блага. «Мы делаем свое дело», — так он хотел сказать, но не смог выдавить из себя столь высокомерные слова.

— С трудом, — признался он. — Но мы не сдаемся.

Гальба кивнул.

— Вижу. Спасибо, что сказал мне. — Его верхняя губа растянулась, и Каншель догадался, что так теперь сержант улыбается. — И спасибо, что не сдаетесь.

Слуга низко поклонился. Сейчас его переполняла гордость столь же сильная, как и стыд всего мгновение назад. Ему казалось, что он весь светится. Еще бы не так, ведь простые слова Гальбы с новой силой зажгли в нем светоч решимости и воли. И когда Иерун шел обратно по палубам, дорога ему казалась ярче и светлее прежнего. Он знал, что это лишь иллюзия, но эта иллюзия помогала ему, придавая сил.

Они сполна понадобились ему, когда он добрался до кают слуг.

Тысячи людей, чистивших корабли, готовивших еду и выполнявших всевозможные задачи, слишком сложные, непредсказуемые или разноплановые для сервиторов, жили на одной из нижних палуб «Веритас феррум». Их дом был уже чем-то большим, нежели просто судовые бараки, но меньшим, чем община. До ужасов Исствана V здесь царил образцовый порядок. Огромный сводчатый зал простирался на всю длину корабля. Отсюда можно было легко попасть на любую другую палубу — правда, не быстро, учитывая необходимость пешком преодолевать тысячи метров переходов. Зал был достаточно широким, чтобы даже в самые жаркие часы не возникало заторов. Во времена Великого крестового похода зал использовался как рынок, трапезная и место для собраний, поскольку только здесь хватало места для всего этого. Но, так или иначе, главным всегда были дисциплина и эффективность действий персонала, и потому любую трапезу, собрание или базар неизменно рассекал нескончаемый поток тружеников. По обеим сторонам большой зал выходил в жилые помещения — по большей части бараки, рассчитанные на сотню спальных мест каждый, но были также и небольшие личные каюты для самой ценной обслуги.

Вся культура Медузы строилась вокруг идеи почитания силы и осуждения слабости. Железные Руки возвели философию своей родной планеты в абсолют, доведя презрение к слабой плоти до стадии, когда сама бытность человеком уже казалась порочным недугом. Все, что не способствовало созиданию идеальной силы, ими отметалось как бесполезное отвлечение. Ферруса Мануса возмущала необходимость терпеть летописцев в своем 52-м Экспедиционном флоте, поэтому, когда Железные Руки ринулись в бой с Хорусом, он не раздумывая оставил этих надоедливых, ненужных гражданских в системе Каллиниды. Каншеля это обрадовало. Какой бы низменной ни была его работа, он являлся частью великой машины войны. А те жители Империума, которые считали, что Железным Рукам чуждо искусство и неведомо чувство прекрасного, глубоко заблуждались. Искусство должно иметь четкую и сильную цель. Каншель слышал перешептывания о невероятном, чудесном оружии, которое Манус хранил на борту «Железного Кулака», и верил этим историям. Мысль о мощных, смертоносных инструментах, к тому же превосходно исполненных, казалась ему в высшей степени верной, ибо соответствовала всем тем урокам, что преподала ему жизнь на Медузе. Силу воли можно облечь в физическую форму и с ее помощью поставить дикую, жестокую вселенную на колени.

Идея об оружии Мануса также нашла свое воплощение в росписях на стенах «Веритас феррум». В отличие от его корабля-побратима, «Феррум», здесь нашлось место искусству. На борту ударного крейсера Каншель постоянно пребывал в окружении рукотворного величия. Каждый раз, торопливо шагая по огромному залу, он проходил мимо рельефных скульптур гигантов. Героические фигуры были высечены простыми, но смелыми линиями. В изваяниях не было ни единой излишней, вычурной детали, ровно как и ничего грубого, неказистого. Они были величественны. Внушительны. Они вдохновляли. Они сражались и побеждали мифических зверей, символизировавших безжалостные вулканы и лед Медузы. Они олицетворяли собой силу. Слабость была им чужда, и долгом каждого, даже самого низшего слуги, было претворять их заветы в жизнь.

Так было до жуткой катастрофы Исствана V. Теперь от этого остались лишь воспоминания. «Веритас феррум» серьезно пострадал в пустотной войне. По всему левому борту до самой кормы отказали щиты. Пламя бушевало в этом конце жилых блоков, пока весь сектор корабля не изолировали, сбросив в нем давление. Позже, перед самым прыжком в эмпиреи, на левый борт пришлось еще несколько мощнейших торпедных ударов. Сильнее всего досталось верхним палубам, где погибло свыше сотни легионеров. Но и на этом уровне разрушения не прекратились. Переборки рушились, огонь пожирал все, до чего мог дотянуться. Наконец, когда чудовищная рана в боку корабля разошлась слишком сильно, жуткий холод и пустота окончательно вычистили коридоры от жизни.

Хорошо хоть поле Геллера выдержало. По крайней мере, путешествие через варп не обескровило корабль еще больше.

Корпус удалось заделать, но внутри «Веритас феррум» целые палубы еще были завалены обломками. Каншель радовался, что в недоступных секторах не осталось выживших — раненых, отчаявшихся дождаться спасения, которое никогда не придет. У него не было причин соваться в заваленные коридоры, поэтому он старался о них не думать. Но и в казармах слуг хватало шрамов, напоминавших ему об их провале, о поражении.

Кормовая часть большого зала все еще была перекрыта. Слугам, которым требовалось работать в этой части корабля, приходилось плутать по лабиринту обходных путей, чтобы добраться до постов. Кое-где в зале пламя опалило стены, безнадежно испортив убранство. Отдельные блоки казарм были полностью уничтожены. Рваные раны на погнутом металле обезобразили своды зала. Пол расчертила паутина трещин, отдельные участки просели и обвалились. Каншелю пришлось перепрыгнуть полдюжины крупных расщелин, чтобы добраться до срединной секции зала.

При всей разрухе в этой главной артерии корабля продолжала кипеть деятельность. Слуги Железных Рук неутомимо курсировали из одного конца крейсера в другой, но что-то в их движениях переменилось. Не просто физически — изменился сам дух его обитателей. Людям Медузы было не привыкать к трудностям и смерти, ибо они были неотъемлемой частью жизни на этой планете. Но появление Ферруса Мануса подарило кланам Медузы то, чего они прежде не знали — надежду. Не блеклую надежду на легкое и светлое будущее, которое уже не за горами. Их надежда обрела форму веры в силу, которой это будущее можно сотворить. Железные Руки стали живым воплощением этой надежды. Каждая их победа становилась триумфом не только во славу Императора, но и самой Медузы.

И вот Мануса не стало. X легион обескровлен. «Веритас феррум» летел вперед, но никто не знал, куда именно. Хотя слугам не полагалось знать о целях странствий их кораблей, Каншель слышал толки, что легионеры и сами не знают своей цели. Об этом говорили редко, шепотом и с нескрываемым ужасом. Люди не злились — они были напуганы и стыдились того, что предаются подобным идеям. Но сколь бы сильное чувство вины их не одолевало, единожды произнесенная вслух мысль прочно завладела их жизнями. Сам Каншель не верил этой болтовне. Но, услышав ее, он уже не мог избавиться от вопросов.

Приближаясь к центру зала, Каншель замедлил шаг. Впереди собралась группа из нескольких десятков людей, образовавшая тесный круг. Потоки занятых работой слуг с обеих сторон обтекали группу, как вода обтекает камень. Каждые несколько секунд кто-нибудь из проходивших мимо останавливался на мгновение, присоединяясь к собранию. Другие же бросали на выстроившихся кольцом людей полные презрения взгляды. Геогр Паэрт, человек-стена, трудившийся в машинном отделении, брезгливо фыркнул, проходя мимо. Поравнявшись с Каншелем, он широко ухмыльнулся.

— Не дай им испортить тебе аппетит, — посоветовал исполин.

— Постараюсь, — буркнул Каншель, но Паэрт уже двинулся своей дорогой.

Группа преграждала Каншелю путь к обеденным столам. Сперва Иерун подумал о том, чтобы подождать, пока собрание не закончится. Но он буквально умирал от голода, а всего через несколько минут ему нужно было отправляться на ремонтные работы. Поэтому он двинулся наперерез людскому потоку к краю зала, обходя группу по широкой дуге. Но не успел слуга сделать и пары шагов, как кто-то позвал его по имени. Поморщившись, он обернулся. Агнесса Танаура отделился от группы и махала ему рукой. Каншель тяжело вздохнул. Что ж, быть посему. Лучше уж встретиться с ней сейчас, когда у него есть веские основания по-быстрому со всем покончить, чем ждать, когда она зажмет его в углу на пути со смены.

Он подошел к ней в очереди на кухню. Горячие пайки выдавались из раздатчика в середине зала, окруженного длинными высокими железными столами. Никаких скамей не было. Люди быстро ели стоя и сразу же отправлялись дальше по своим делам.

— Я видела, как ты следил за нами, Иерун, — сказала Танаура.

— Ты видела, что я заметил вас. Это не одно и то же.

— Верно. Смотреть со стороны — вовсе не то же самое, что быть его частью.

Каншель с трудом подавил стон. Танаура никогда не славилась тонким подходом. Как всегда, она высматривала его целенаправленно. Даже самый невинный разговор с ней казался настоящим допросом. Ее ясные серые, под цвет коротких волос, глаза сверкали хищной осмотрительностью. Танаура была одной из старейших слуг на «Веритас феррум», но сколько именно ей лет, Каншель не знал. Жизнь прислуги тяжела и быстро изнашивает тело. Друзья Каншеля, с которыми он вместе рос, из-за непосильной работы сейчас выглядели скорее его родителями, нежели ровесниками. Сама Танаура всю жизнь трудилась на совесть и своей внешности ничуть не стыдилась. Ни сам Каншель, ни кто-либо из его знакомых не могли вспомнить того времени, когда ее не было где-то рядом. Для всех слуг на корабле она стала общей матерью — рады тому были ее многочисленные воспитанники или нет.

— Агнесса, — устало произнес Каншель, — мы уже говорили об этом.

Женщина ласково положила руку ему на плечо.

— И будем говорить. Тебе это нужно, даже если ты сам так не думаешь.

Иерун мягко убрал ее руку.

— Что мне нужно, так это немного еды. А после вернусь к своим обязанностям.

— О да, работы тут много. Так многое нужно восстановить, но не все можно сделать руками и инструментами. Нашей силе тоже требуется обновление.

Каншель заворчал. Он терял терпение. Воодушевленный после встречи с Гальбой, он не собирался терпеть ее бредни и чувствовал, что может дать женщине отпор.

Он взял свой поднос с едой. Склизкая лепешка из переработанного протеина и квадратный ломоть из спрессованных растительных веществ — базовый набор для поддержания жизни и необходимой работоспособности человеческого организма. Каншель двинулся к столу и, с лязгом опустив поднос на металлическое полотно, принялся разрывать паек на тонкие полоски.

— Не видишь, чем я занят? — фыркнул он, ожесточенно пережевывая и проглатывая пищу. — Я как раз восстанавливаю свою силу.

Слуга встретился глазами с Танаурой и, к собственной гордости, выдержал ее взгляд, не моргая.

— Мою настоящую, полезную силу. А эти ваши суеверия — слабость.

— Как же ты заблуждаешься… Чтобы признать, что у нас есть свои пределы и слабости, нужна смелость. Нужна сила. Мы должны обратиться к Отцу Человечества за помощью. «Лектицио Дивинитатус» [Lectitio Divinitatus (лат.) — Божественное Откровение. (Здесь и далее примечания переводчика.)] учит нас…

— Идти против самого учения Императора, ибо призывает боготворить его! Эта логика вздорна. Недаром она под запретом.

— Ты не понимаешь. Для Императора отрицание Его божественности — испытание. Оно напоминает нам, чтобы мы отвергали всех ложных богов. Но, когда мы низвергнем все идолов, что притязают на божественность, останется один истинный бог. Это парадокс, но мы должны постичь его. Преодолев свои сомнения и открыв душу, ты обретешь покой.

— Я не ищу покоя, — огрызнулся Каншель. — И никому не следует. Это недостойно тех, кем мы являемся.

— Ты и в самом деле не понимаешь. Если бы я только могла показать тебе, какой силы требует вера, ты бы понял, насколько не прав.

Каншель покончил с едой.

— Но этого не будет, верно?

— Все может быть. — Из кармана своей заношенной куртки Танаура вынула потрепанную книжку и приложила ее к груди Каншеля. — Прошу, прочти это.

Иерун отмахнулся от книги, словно обжегшись.

— Где ты это достала?

— Она у меня уже много лет. Ее дал мне слуга Несущих Слово.

— Тех, кто предал нас на Исстване?! О чем ты вообще думала?!

— О том, насколько трагично, что те, кто первыми познал истину, сами же отвернулись от нее. Я не хочу, чтобы мы повторяли их ошибки.

Каншель замотал головой.

— Нет. Я не хочу иметь ничего общего с этим культом. Оставь меня одного. — Он бросил взгляд на сборище верующих, которые все еще истово молились. — Ты хоть понимаешь, как сильно вы рискуете, занимаясь этим вот так, в открытую?

— Истине не место в тенях.

— А если это увидят легионеры? Если о ваших собраниях узнает капитан Аттик? — Танаура отвечала за обслуживание каюты Аттика, и Каншель не мог понять, зачем рисковать такой честью. Единственной причиной, почему игнорировали разрастающийся культ, могло быть только то, что у Железных Рук и так хватало неотложных забот, чтобы еще интересоваться внеслужебными причудами слуг.

— Мы не мешаем работе и не говорим ни с кем, кто не захочет нас услышать.

Каншель отрывисто, хрипло усмехнулся.

— Тогда зачем ты лезешь с этим ко мне?

Этот пронзительный взгляд бездонных глаз, в котором проникнутое экстазом откровение смешалось со стальной решимостью.

— Потому что я вижу твою нужду, Иерун. Ты хочешь услышать.

Он отпрянул от нее, мотая головой.

— Никогда еще ты так не ошибалась. А теперь, прошу, оставь меня.

— Подумай о том, что я сказала.

— Ни за что, — уходя, через плечо бросил слуга.

Он направился в кормовую часть крейсера. Массивная переборка отгораживала поврежденные отсеки от остального корабля. Здесь Каншель получил новое назначение и, пройдя по хитросплетению покореженных, разбитых коридоров, присоединился к другим слугам и ремонтным сервиторам в медленной работе по восстановлению рациональности, порядка и механической аккуратности, четкости на «Веритас феррум». Его группа занималась расчисткой коридора от металлических обломков. Изначально проход был прямым, но теперь напоминал раздробленную кость. Пол пересекала рваная расщелина, и левая часть на добрых полметра возвышалась над правой. Свести обратно две половины коридора уже не представлялось возможным, но уродливый перепад высот можно было хоть как-то сгладить пандусами.

От напряжения мышцы сводило судорогами, трудно было дышать. Всего за пару минут Каншель заработал несколько новых порезов и ожогов. Но он радовался трудностям. Он приветствовал боль, потому что та каленым железом выжигала из его разума суеверную чушь Танауры и, что куда важнее, ее гнусные измышления о нем. Агнесса заблуждалась на его счет. Иерун не отрицал, что нуждается в силе откуда-то извне. Он знал свои пределы и понимал, что в эти темные дни опасно к ним подступил. Но еще знал, что силы ему придаст живой пример легионеров Железных Рук.

Он поклялся в непоколебимой верности Императору и его учению. Одно вытекало из другого. Ничего сложного. Все, что ему нужно было знать о силе, он видел своими глазами в закованных в керамит гигантах, которым верно служил. И ему не требовались для этого грязные книженции, подрывающие все, на чем строился Империум и во имя чего шел Великий крестовый поход.

И на несколько коротких мгновений он, укутанный липкой темнотой, лишь кое-где отодвинутой неверным свечением горелок, сумел забыть, во что вылился Великий крестовый поход, и что сейчас происходило с Империумом.

А затем внезапно обвалился пол. Его кажущаяся прочность оказалась обманчивой. С визгом и скрежетом истязаемого металла несколько метров палубного настила рухнули в глубины корабля, утянув с собой большую часть рабочей бригады. Ощутив, как пол, резко вздрогнув, ушел из-под ног, Каншель бросился назад и ухватился левой рукой за рваный край стальной обшивки коридора. Пытаясь нащупать ногами твердую опору, он повис на одной руке. Металл глубоко вспорол его ладонь, и по пальцам заструилась кровь. Хватка слабела. Иерун отчаянно махнул правой рукой, но поймал лишь воздух. Он чувствовал, что вот-вот рухнет в пропасть, отчего дрожь по телу пробежала с новой силой.

Но вдруг его пятка наткнулась на выступ в опалубке. Каншель уперся в него ногой, а затем нащупал справа свисающую трубу. Крепко ухватившись за нее, он осторожно выбрался обратно на палубу. Никаких сдвигов больше не произошло, металл не зашелся предательским визгом. Иерун повалился на четвереньки, жадно хватая ртом воздух, и. таращась в голодную темноту, торопливо отполз от дыры к свету мерцающего пламени и искрящихся кабелей. Счастливый случай пощадил его, и от этой мысли голова шла кругом. В ушах гремело эхо оседающих обломков, но не было слышно ни единого вскрика раненых.

Мертвая тишина оглушала.

Гололитические призраки трех его братьев казались очень хрупкими. Они то и дело рассыпались множеством мерцающих осколков, а их слова тонули в треске статики. Уже несколько раз Аттику приходилось просить трех капитанов повторить сказанное. А учитывая, сколько раз ему самому приходилось это делать для них, с его стороны связь была не лучше. Иллюзия стороннего присутствия в камере литотранслятора рассыпалась на глазах — оборванные предложения, размытые, неразличимые лица… Наоборот, Аттик воспринимал это как лишнее напоминание об отсутствии, о разделенности. Гололитические образы — неверные и непостоянные, как пламя свечи, — отражали нынешнее состояние его легиона. То, что осталось от его былого могущества.

Литотрансляционная система «Веритас феррум» была куда скромнее тех, что стояли на флагманах легионов. И более уединенной. Другие располагались прямо на мостике, но эта занимала отдельное помещение сразу за каютой Аттика. Главную платформу гололита в центре зала окружали панели звукоотражателей высотой в три метра, а станции операторов литотранслятора располагались у стен зала. Такая изоляция во время сеансов связи служила не столько секретности, сколько эффективности. Панели не пропускали звук наружу, тем самым позволяя капитану всецело сосредоточиться на далеких собеседниках.

Системы литотранслятора для работы требовали больших затрат энергии. Поэтому конференции проводились только в тех случаях, когда на то были действительно веские причины. В прошлом их инициатором всегда выступал сам Феррус Манус.

«В прошлом». Аттик задавил эту мысль, ибо за ней скрывалась еще одна, поганая, с которой он отказывался мириться. «Больше никогда».

— Что показывают данные сканирования? — спросил Халиб.

— Ничего необычного. Уровень помех не превышает ожидаемого, учитывая близость к Мальстрему. После входа в систему Пандоракс они усилились, однако сам источник отследить мы не в состоянии.

— Но это может сделать кто-то другой, — догадался Сабин.

Аттик кивнул.

— Госпожа нашего астропатического хора полагает, что сумеет найти его.

— Не ваш навигатор? — хмыкнул Сабин.

— Согласен, ситуация нетипичная. Но нет. Впрочем, госпожа Эрефрен совместно с навигатором Штрассны работает над толкованием ее восприятия варпа и переложением его на реальные координаты.

— И что именно она ощущает? — уточнил Плин. Лишь с третьей попытки Аттик сумел разобрать заданный вопрос.

— Она утверждает, что ее восприятие достигло невиданных ранее ясности и дальности.

— Удивительно, — задумчиво ответил Плин. — Моему хору все труднее получать ваши сообщения.

Два других капитана согласно кивнули.

— Возможно, это оборотная сторона аномалии, — предположил Аттик. — Чем легче хору принимать сигналы, тем сложнее их отправлять.

Халиб что-то сказал, но слова его утонули в скрипучем вое помех. Когда звук на мгновение прояснился, его голос произнес:

— К чему это нас приведет, брат? К всезнанию, но абсолютному безмолвию?

— Откуда мне знать? Возможно.

— Ты уверен в мудрости выбранного тобой курса?

— Уверен ли я в конечном результате нашей затеи? Разумеется, нет. Уверен ли я в ее необходимости? Несомненно, — Аттик выдержал секундную паузу. — Братья, настало тяжелое время, и мы должны смотреть в лицо правде, какой бы беспощадной она ни была. Мы больше не можем вести эту войну привычным образом, и мы не можем вернуться на Терру.

Все поняли то, что он не стал произносить вслух. Железные Руки не полетели бы на Терру, даже если бы могли. Они бы вернулись разбитым легионом, чьи останки попросту раскидали бы по другим воинствам Астартес. Их культура была бы забыта. Сыны Мануса и без того натерпелись унижений и не собирались добровольно покоряться еще и этому.

— Мы согласились сражаться, — продолжил Аттик, — в полной мере используя все имеющиеся средства. У нас нет флота, но все еще есть корабли, а этот регион благоволит одиноким хищникам. Остается только выследить добычу.

— И ты нашел способ сделать это? — спросил Плин.

— Я вижу возможность получить массу полезных разведданных.

Сабина слова брата не убедили.

— Это всего лишь предположение.

— Я верю, что оно того стоит.

Все три призрака рассыпались мерцающей фантасмагорией. Звук превратился в воющий электронный ветер. На мгновение Аттику показалось, будто сквозь шипение статики отчетливо пробивается что-то еще, словно чей-то новый голос коснулся его ушей, нашептывая звуки одновременно четкие и невнятные, невразумительные. Но, когда он попытался прислушаться внимательнее, буря миновала, и его братья снова предстали перед ним.

— …Ты понимаешь? — говорил Сабин. Когда Аттик попросил его повторить, тот сказал: — Я спрашивал, понимаешь ли ты, что теперь может значить для легиона потеря даже одного корабля?

— Разумеется, понимаю. Так же, как понимаю и жизненную необходимость любого тактического преимущества.

— Нет смысла спорить, — встрял Халиб. — Капитан Аттик прав насчет обстоятельств, с которыми мы вынуждены иметь дело. Что бы мы ни думали о мудрости его стратегии, решать все равно ему. Каждому из нас придется вести свою собственную войну.

Повисла пауза. Тишина. Даже статика смолкла. Аттик чувствовал тяжесть, давящую на него, и знал, что его братьям не легче. Эта тяжесть не имела ничего общего с ответственностью командира за отданные приказы. Это было чувство, родственное изоляции, но куда более сильное, более глубокое. Чувство потери. Железные Руки продолжали сражаться, но X легион канул в лету. Единое тело, частью которого многие века был Дурун Аттик, жестоко расчленили. Сам капитан отказывался верить в смерть Ферруса Мануса. Такая чудовищная невозможность не могла свершиться ни в какой вселенной, не важно сколь безумной. Разве может ветер гнуть железо? Нет. Значит, и Манус не мертв. Истина порой очень проста. Если она, истина, вообще существует в этом мире.

Но Мануса здесь нет. Он потерян для своих сыновей, и от великой машины войны, выкованной им, ныне осталось лишь несколько жалких останков.

Будто прочитав мысли Аттика, заговорил Сабин:

— У нашего легиона больше нет тела, из всех четырех он изменился меньше прочих. — Голос Сабина еще мог выражать всю глубину скорби и гнева, что терзали их всех. — А кровь наша разбавлена.

«Веритас феррум» был не единственным кораблем, на котором нашли пристанище выжившие Саламандры и Гвардейцы Ворона. Другие капитаны тоже приютили союзников, что прежде подвели их легион.

Аттик поднял руку. Сжал пальцы в кулак. Даже без оружия он был способен пробивать сталь. Сабин был прав — коллективная сущность легиона разбита, но каждый из них еще мог полагаться на себя и своих легионеров, чтобы в прах разбивать черепа предателей.

— Нет, — отрезал капитан, наслаждаясь нечеловеческим, бесплотным скрежетом своего голоса. — Мы все еще его тело. Если мы не можем быть сокрушающим молотом, значит, будем изводить врагов, словно рак. Мы на их территории. Они думают, что здесь безопасно, но они заблуждаются. Нас слишком мало, и поэтому нас трудно найти. Мы будем изводить их, мы заставим их истекать кровью. А даже если им повезет уничтожить одного из нас, что с того? Как это повлияет на операции других? Никак. Один-единственный удар уничтожил большую часть наших сил. Но, чтобы добить оставшиеся, ударов врагу не сосчитать. У нас есть сила, братья. Нам нужно лишь осознать ее.

После этого четверо командиров проговорили еще несколько минут. Аттик узнал об операциях, которые запланировали другие капитаны, и о том, как они рассчитывают выслеживать свои цели. Он внимательно слушал. Откладывал информацию в памяти. Но понимал, сколь мало значит для него это знание. «Веритас феррум» остался сам по себе.

Сеанс литосвязи закончился. Призраки исчезли, а вместе с ними на мгновение исчезло и чувство изоляции. Неожиданно Аттика охватила уверенность, что если он сейчас обернется, то увидит за своей спиной на платформе гололита кого-то еще. Но он подавил в себе это желание и просто сошел с платформы. Как он и предполагал, ощущение чужого присутствия развеялось. Сколько бы слабой плоти у него ни отсек нож апотекария, его мозг оставался человеческим, а значит, подверженным навязчивым идеям и порочным побуждениям. Нужно было распознавать эти слабости и изживать их фактическим рационализмом, который преподали ему примарх и Император.

Но когда капитан вернулся на мостик, поднялся за командную кафедру и отдал приказ «Веритас феррум» пересечь пояс астероидов и взять курс вглубь системы Пандоракс, кое-что произошло. Нечто настолько мимолетное, что любой бы, не задумываясь, отмахнулся от него. И Аттик отмахнулся. Нечто настолько слабое и блеклое, что его запросто можно бы проигнорировать. И он проигнорировал.

То, от чего он отмахнулся и что проигнорировал, было иррациональным фантомом. Простым и незначительным, как попавшая в глаз ресница.

И отчетливым, как коготь, нежно царапающий кору мозга.

Это было приветствие.

Глава 2

ХОЗЯЙКА ПЕСНИ. ВРЕМЯ ЧУДЕС. ЗЕЛЕНЫЕ ЗЕМЛИ

Страх — нормальное явление, когда имеешь дело с течениями варпа. И необходимое. Ридия Эрефрен давно поселила его в своем сердце, сделала своим неизменным спутником. Другом, на которого всегда можно положиться. Она даже научилась впадать в ужас, если страх покидал ее, оставляя беззащитной в огромной опасности.

Эрефрен искренне верила в мирскую вселенную, провозглашенную Императором. Она приветствовала свержение всех богов. Искоренение в человеческой расе всего иррационального было великим начинанием, необходимость которого астропат горячо поддерживала. Но, несмотря на ее непоколебимую верность догматам Империума — а возможно, из-за них, — она также испытывала благоговейный трепет, перетекающий в священный ужас. Причиной тому были силы варпа. Он олицетворял все, против чего боролся Империум, но без него невозможно было распространять среди звезд свет Императора. Варп был невозможностью в несуществующей реальности, отрицанием пространства и мерилом всех путешествий. И он манил, дабы разрушать.

В этот день варп казался соблазнительнее, чем когда-либо прежде, и наваждение росло с каждой секундой. Он завлекал женщину чистотой и ясностью, открывая одну завесу за другой, наполняя ее голову знанием о близлежащих системах и обещая больше. Намекал, что до всезнания рукой подать. Оно достанется ей, если она и «Веритас» подойдут чуть ближе к определенной точке в системе Пандоракс. «Следуй к Пифосу», — шептал он. Насылал видения, что пестрым парадом проносились перед ее незрячими глазами, нашептывал на ухо тайны. Стоя за кафедрой алтаря и управляя астропатическим хором, Эрефрен чувствовала растущий экстаз снизошедшего на нее понимания. Сияющий рассвет озарил ночь варпа. Найти это новое солнце не составило труда. Наоборот, невозможно было пропустить его. Но вот не потерять себя — это было испытанием. Ведь в свете знания так легко утонуть…

Удержаться ей помогла дисциплина. Дисциплина, преданность и воля. Она была астропатом Железных Рук, и ей предстояло вести собственную войну.

— М-да, не каждый день такое увидишь, — буркнул себе под нос Даррас, когда распахнулись двери мостика.

Гальба бросил взгляд в сторону брата-сержанта из другого тактического отделения, пытаясь разобрать его интонацию. С Даррасом это всегда было непросто. С лица легионера никогда не сходило каменное выражение. У него не было бионического голосового модуля, как у Аттика, но при этом сержант все равно говорил без единой эмоции, словно превратился душой в машину. Его физиономия напоминала Гальбе лик мертвеца — маска из плоти, прилепленная к металлическому черепу. Как и все прочие легионеры на борту «Веритас феррум», Даррас происходил из Унгаварра, клана на севере Медузы, но на нем суровый климат ледников отразился больше, чем на остальных. Его бледная кожа имела землистый оттенок, а голову покрывали редкие волосы. Не будь он генетически улучшенным человеком, его сочли бы больным. Но его толстая жилистая шея и туго натянутые бугры мышц красноречиво свидетельствовали об обратном. Он нес смерть своим врагам и выглядел соответствующе.

А еще Даррас олицетворял собой смерть любой сладкой лжи и бессмысленной болтовни. Для несчастных эмиссаров из Администратума Терры, которым довелось пересекаться с ним, он был смертью дипломатии. В прошлом Гальбу неизменно разбирал смех при виде их растерянных физиономий, когда елейное словоблудие разбивалось о стальную непреклонность Дарраса. Но сейчас, учитывая обстоятельства, Гальба всерьез беспокоился о настрое своего друга.

— Ты о чем? — спросил он.

К облегчению Гальбы, Даррас кивнул в сторону входных дверей. Ридия Эрефрен и Балиф Штрассны вместе поднялись на мостик. Во время боевого дежурства «Веритас феррум» их редко можно было застать вне постов, коим для астропата был алтарь хора, а для навигатора — бак с питательной жидкость. А чтобы вот так, обоих одновременно — это было вообще неслыханно.

Аттик стоял перед главным обзорным экраном.

— Госпожа Эрефрен, навигатор Штрассны, — поприветствовал капитан. — Прошу, подойдите ко мне.

Двое людей пересекли мостик. Гальбу удивило, что Эрефрен шагала впереди Штрассны уверенной походкой и безо всякой посторонней помощи. В левой руке она держала двухметровый посох — символ ее должности. Рукоятка была выполнена из настолько темного дерева, что казалась черной. Венчала посох изысканно украшенная бронзовая астролябия [Астролябия — один из древнейших астрономических приборов для определения высоты небесных тел.]. В правой руке женщина несла трость из посеребренной стали с набалдашником в виде имперской аквилы. Наконечник трости был достаточно острым, чтобы ее можно было использовать как меч. Ритм, который она отстукивала по палубе, был мягким и едва уловимым, отчего Гальбе казалось невероятным, что она в самом деле по нему прокладывает себе путь. Штрассны же, державшийся в двух шагах позади астропата, выглядел настолько немощно, что ему трость, думалось, была куда нужнее, чем Эрефрен.

Оба они выросли на Терре. Штрассны, отпрыск одного из второсортных Домов Навис Нобилите, там родился. Его длинные волосы, забранные назад и сплетенные в спираль, символ его семейства, были такими гладкими и тонкими, что выбившиеся пряди буквально парили вокруг головы навигатора, напоминая дымное облачко. Чертами он походил на хрупкую фарфоровую статую, что стало результатом вековых кровнородственных браков в Доме Штрассны. Кровь, сделавшая его великолепным навигатором, также обрекла его на физическую немощь, и Гальбе приходилось усилием воли давить в себе непроизвольное отвращение к этой его слабости.

С Эрефрен все обстояло по-другому. Еще в младенчестве ее доставил на Терру Черный корабль. Никто, даже она сама, не знал, на какой планете она родилась. На робах астропата не было знаков принадлежности к какому-либо роду, но зато хватало наград за отличную службу. В макушку ее лысого черепа была вживлена бронзовая принимающая пластина с выгравированной эмблемой Адептус Астра Телепатика. Ритуал связывания души лишил ее зрения и изменил глаза таким образом, какого Гальба еще никогда не встречал. Он часто видел мутные, затуманенные глаза, порой настолько молочно-белые, что они казались жемчужинами. Но ее глаза были совершенно прозрачными — кристально чистые шары, внутри которых не было ничего. Глядя ей прямо в лицо, их вообще невозможно было различить, и веки Эрефрен казались открытыми вратами в утопленные полости из плоти и тьмы. Постоянно испытывая на себе губительное влияние варпа, женщина выглядела лет на восемьдесят, что почти вдвое больше ее истинного возраста. Даже будучи старше ее на сотни лет, Гальба не мог относиться к ней как-то иначе, кроме как с глубоким почтением. За каждое полученное или отправленное сообщение она расплачивалась толикой своей жизни. Штрассны был немощен от рождения, Эрефрен же подкосила ее верная служба. И это делало ей честь.

Но Эрефрен вела себя так, будто никакого недуга и нет вовсе. Держась безжалостно прямо, она уверенно шагала по мостику, облаченная в черно-серую робу легиона, которому служила. Эта женщина выглядела царственно. Она не просто заслужила уважение Гальбы — она сама внушала его.

— Да, денек необычный, — сказал Гальба Даррасу, соглашаясь с его заявлением.

— Особенно для тебя, — отозвался другой сержант.

Гальба удержал нейтральное выражение лица.

— Да, — коротко ответил он.

Значит, Даррас все-таки взъелся на него. Сам Гальба прибыл на мостик всего на несколько мгновений раньше Эрефрен и Штрассны, и пришел не один. Его сопровождали Кхи'дем и Птерон. Сейчас оба они стояли в дальней части мостика, у самого входа. В происходящее они не вмешивались, но, сложив руки на груди, всем своим видом демонстрировали, что имеют полное право здесь находиться.

— Разве тебе не нужно быть с новыми друзьями? — ехидно поинтересовался Даррас.

— Я пришел сменить тебя. — Даррас занимал его пост и наблюдал за гололитическими сводками о состоянии корабля.

— Не стоит. Уверен, как дипломат ты сейчас нужнее.

— Ты несправедлив ко мне, — Гальба сумел сохранить ровный голос, изо всех сил стараясь не поддаться на издевку товарища. Среди Железных Рук слово «дипломат» считалось оскорблением.

— Разве? Так просвети меня, брат. Расскажи, чем именно ты занимаешься.

Гальба едва не выдал «Пытаюсь сохранить мир», но одернул себя.

— Разобщенность не поможет нам в войне, — вместо этого сказал он.

Даррас фыркнул.

— Я не буду сражаться вместе с ними.

— Значит, ты глупец, — огрызнулся Гальба. — Ты говоришь так, будто у нас есть выбор.

— Всегда есть выбор.

— Нет, если только ты допускаешь возможность провала. Я — не допускаю. Таковы обстоятельства, брат, и если думаешь, что мы можем разбрасываться союзниками, значит, ты отказываешься четко видеть ситуацию.

Даррас замолчал, а затем коротко кивнул в знак горького согласия.

— Проклятые времена, — пробормотал он, и каждое его слово сочилось ядом.

— Именно так.

— Капитан, похоже, не возражает против присутствия гостей.

— Он знал, что я приведу их.

Даррас даже приоткрыл рот. У него это сходило за смех.

— Как тебе это удалось?

— Я сказал ему то же, что и тебе — что мы не должны отворачиваться от реальности.

— Врешь.

Теперь настала очередь Гальбы смеяться. Ему нравилось такое добродушное подшучивание.

— Покороче, конечно. Но я точно упомянул реальность. Точно помню, потому что именно это его, похоже, и задело.

Даррас вскинул бровь.

— Ты заметил какое-нибудь выражение на его лице?

— Нет. Но после этого он согласился с моими доводами.

— Вот уж точно время чудес.

Вдвоем они снова повернулись к капитану Аттику, который беседовал с Эрефрен и Штрассны. Навигатор говорил мало, ограничиваясь короткими замечаниями в поддержку астропата. Весь обзорный экран занимал Пифос — планета у самого центра системы Пандоракс.

— Этот мир — источник аномального варп-эффекта? — спросил Аттик.

— Источник находится на нем, — поправила Эрефрен.

Капитан окинул планету пристальным взглядом.

— Может, он иметь естественное происхождение?

— Не могу сказать наверняка. Почему вы спрашиваете, капитан?

— Там нет цивилизации, — «Веритас феррум» встал на орбиту над терминатором [Терминатор (астроном.) — линия светораздела, отделяющая освещенную часть небесного тела от неосвещенной.]. На ночной стороне планеты царила непроглядная тьма. Нигде не мерцали огни городов. А на дневной стороне солнце озаряло голубые океаны и зеленые массивы.

Глазам Гальбы предстал мир-сад. Сержант перебрал в памяти все планеты, где ему довелось сражаться за столетия Великого крестового похода. Все они, так или иначе, были изуродованы разумной жизнью. А мир, раскинувшийся внизу, сохранился в первозданном, девственном виде. Он еще не знал машин, их упорядоченности и силы. Там безраздельно царила зелень — ничем не скованная органическая жизнь, распущенная, хаотичная. Губы сержанта скривились от отвращения.

— У меня нет объяснений тому, что вы видите, капитан, — призналась Эрефрен. — Но то, что мы ищем, находится здесь. В этом я полностью уверена.

Аттик не шевелился. Он настолько полно отдал свою физическую сущность во власть металла, что его неподвижность стала абсолютной. Он стоял, подобно неодушевленной статуе, которая, однако, мгновенно оживет, стоит только ее потревожить. Капитан оценивал вид на экране, словно сама панорама была ему врагом. Железо против дикой природы.

— Можете точнее указать местоположение?

— Думаю, да. Чем ближе мы находимся, тем сильнее я ощущаю его воздействие.

«Веритас феррум» начал медленно двигаться по орбите Пифоса вдоль экватора по направлению вращения планеты. Штрассны покинул мостик и вернулся в свой бак. Эрефрен осталась подле Аттика и теперь стояла лицом к обзорному экрану, будто могла действительно разглядеть на нем цель своих поисков. Она называла направления с точностью человека, который вправду что-то видел, причем с каждой секундой все яснее и яснее.

Но чем ближе ударный крейсер подходил к источнику аномалии, которую ощущала астропат, тем сильнее Гальбе казалось, что женщина теряет контроль над собой. Сдержанность, всегда служившая ей броней, дала трещину. Ее голос стал громче, в нем появились яростные, звериные нотки. В начале поисков она лишь тихо говорила Аттику, в какую сторону следует вести корабль. Теперь же она размахивала посохом и тростью, словно дирижируя оркестром размером с целую планету. В ее движениях появился ритм. Они завораживали. Гальба внезапно понял, что ему трудно отвести от Эрефрен взгляд. Ее голос тоже изменился. Грозная мощь никуда не делась, но женщина больше не кричала. Она распевала. Гальбу охватило ощущение, что астропат подчинила своей воле весь корабль, перемещая миллионы его тонн мановениями трости. Воин попытался прогнать иллюзию прочь, но она прочно вцепилась в его мозг, опасно отдавая правдой.

И вот, наконец…

— Там! — выдохнула она. — Там, там, там.

— Полный стоп! — приказал Аттик.

— Там, — Эрефрен указала своей тростью с таким рвением и такой точностью, словно она внезапно прозрела. Несколько секунд женщина стояла без малейшего движения — так же, как и легионер подле нее.

Нечто необъятное будто пронеслось по мостику — шепот, укрываемый за тончайшими барьерами. Кошмарные слова, которые хотели, чтобы их услышали.

Прошло мгновение. Гальба моргнул, смущенный тем, что невзначай дал волю своему воображению. Эрефрен опустила трость и сама внезапно ссутулилась, опираясь на посох. Она тяжело задышала, и из ее груди донеслись хрипы. Но затем астропат снова выпрямилась, вновь облачившись в броню сдержанности. Единожды вздрогнув, она окончательно пришла в себя.

— Госпожа Эрефрен, вы в порядке? — спросил Аттик.

— Теперь — да, капитан. Благодарю вас, — в ее голосе слышались новые напряженные нотки. — Должна сказать, это место таит множество соблазнов для таких, как я.

— Какого рода соблазнов?

— Любых.

Аттик никак это не прокомментировал, а лишь повернулся опять к обзорному экрану. Гальба нахмурился. Выбор слов Эрефрен вызывал беспокойство. Они попахивали суевериями.

— Возможно ли точнее указать местоположение? — спросил Аттик.

— Доставьте меня на поверхность.

Аттик сделал удивленный жест.

— Астропат в поле?

— Я служу так, как это необходимо. И сейчас мне необходимо оказаться внизу.

Капитан кивнул.

— Ауспик-мастер, — позвал он. — Нужно провести глубокое сканирование региона под нами. Что бы ни влияло на варп, оно имеет конкретное местоположение, а потому должно сопровождаться и физическими проявлениями. Быть может, теперь мы достаточно близко, чтобы выяснить наверняка. — Эрефрен же он сказал: — Есть и другие способы.

Астропат поджала губы. На ее лицо легла тень сомнений.

— Начать сканирование, — распорядился Аттик.

Прошло несколько минут. Все собравшиеся на мостике заметно напряглись, а единственным звуком было бормотание когитаторов. Зрелище Железных Рук, замерших в ожидании, было подлинным полотном неподвижности. Люди, обратившиеся в машины войны, безмолвно и недвижимо ждали приказа к действию.

— Все показатели отрицательные, — доложил Авл. — Блоки ауспиков ничего не находят… — вдруг он замолчал. — Секунду. Замечена нестабильность в этом регионе.

По его команде в центре мостика возникла крупномасштабная гололитическая проекция Пифоса. В северном полушарии, на восточном побережье видимого на обзорном экране континента, замигала точка.

— Слишком широкая область, — сказал Аттик. — Попробуй ее сузить.

— Капитан, — голос Эрефрен зазвучал предупреждением.

Авл нагнулся ближе к своим мониторам.

— Здесь что-то есть, — сообщил он. — Фокусирую луч на…

Огни на мостике погасли. Проекция Пифоса исчезла. Даррас зарычал. Гальба опустил глаза и увидел, что его приборы умерли.

Блок ауспиков взорвался. Корпус метнулся к Авлу в бурном экстазе разорванного металла. Огненный шар цвета раскаленной плоти поглотил десантника. На стены взметнулась трескучая паутина электрических разрядов. Извиваясь и изламываясь, они губительной волной пронеслись по потолку зала, распахнули двери и вырвались в коридор, окатив электрическим воем весь корабль. «Веритас феррум» содрогнулся. Дрожь шла из его ядра — глубокий, мощный рокот, едва не сбивший Гальбу с ног. И без того поврежденный корабль неистово дернулся, пораженный клинком убийцы.

Гальба и Даррас бросились к посту Авла. Аттик оказался там первым — огненный шар еще не успел раствориться в воздухе, как он подскочил к пораженному легионеру По периметру взрыва подрагивали языки пламени. Они не трещали. Вместо этого они издавали звуки, которые Гальбе слышались вздохами. Хор тысяч голосов, давящих на слабеющую стену и преисполненных страсти, желания, ненависти и безумной радости. А затем огни потухли, забрав с собой все вздохи и веру Гальбы в то, что он услышал.

Палуба выровнялась. Лампы на мостике снова зажглись. Дым клубился в зале, забивая ноздри Гальбы запахом паленого мяса. Авл лежал без движения. Рваные погнутые осколки корпуса ауспика вонзились в его доспех в полудюжине мест, будто гигантский металлический коготь схватил легионера. Одно из лезвий вспороло его горло, пригвоздив к палубе. Другое пробило нос и вышло из затылка.

Аттик рывком сбросил развороченный корпус с тела своего воина.

— Апотекарий… — заговорил было Даррас, но Аттик резко оборвал его:

— Здесь нечего извлекать.

Гальба видел, что капитан прав. Раны уничтожили прогеноидные железы Авла. Его генетическое наследие не удастся сберечь и передать будущим поколениям Железных Рук. Форма развороченного ауспика встревожила Гальбу. Коготь указывал на то, что Авл не пал жертвой несчастного случая. Это было нападение.

Абсурд. Гальба знал, что ему не следует тешить себя иррациональными фантазиями, лишенными всякого здравого смысла, ибо тем самым он бесчестит своего павшего брата. И снова сержант отмел невозможное прочь.

Он старался не думать, как часто ему приходилось подавлять в себе подобные мысли.

— Состояние корабля? — потребовал доклада Аттик.

Гальба бросился к своему посту. Неуверенно мигнув, дисплеи гололита снова вернулись к жизни. Сержант быстро просмотрел данные.

— Больше никаких повреждений, — доложил он. Собственные слова звенели ложью в его ушах. За пределами мостика не наблюдалось пожаров. Корпус не был поврежден. Все системы жизнеобеспечения работали в штатном режиме. Щиты исправно функционировали. Взорвался только один ауспик и погиб только один боевой брат. В остальном же корабль не пострадал. Но Гальба знал, что это не так. И интуиция тут ни при чем. Он своими глазами видел, как волна разрушительной энергии захлестнула крейсер. Такое не могло пройти бесследно. Он в это не верил. Он ощущал перемены в «Веритас феррум», даже в палубе под своими ногами. Корабль потерял что-то очень важное и приобрел новое, тревожное качество — уязвимость.

Гальба искренне желал, чтобы его ощущения оказались ложными. Но, когда он поднял глаза и увидел выражение на лице Эрефрен, его живот свело судорогой. Он понял, что не ошибся.

-

«Веритас феррум» сместился на низкую геосинхронную орбиту над Пифосом. Корабль принял удар. Враг на Пифосе пролил первую кровь. И теперь ударный крейсер принес войну в небеса над планетой. Возмездие снизошло на поверхность на крыльях «Громовых ястребов». Поскольку «Веритас феррум» ослеп до тех пор, пока жрецы Механикум не починят системы ауспика, Аттику пришлось полагаться на кадры пикт-съемки поверхности. Они не выявили никаких четких следов аномалии, но указали на несколько возможных посадочных зон в области, обозначенной Авлом перед смертью.

В высадке приняли участие три штурмовых катера. Два из них, «Несгибаемый» и «Железное пламя», несли на борту Эрефрен и шестьдесят Железных Рук для разведки боем. Третьим был «Удар молота», судно Саламандр — одно из двух, которые ценой чудовищных потерь побитый «Веритас феррум» подобрал на низкой орбите Исствана V, прежде чем сбежать из безнадежного пустотного боя. В резне на поверхности планеты уцелело очень мало кораблей, но «Удару молота» и «Циндаре» повезло. Отчаянно прорываясь к своим катерам, Саламандры Кхи'дема все же подобрали нескольких Гвардейцев Ворона и Железных Рук из тех, кто был слишком сильно ранен в начале битвы и не смог вместе с примархом броситься прямо в ловушку Хоруса.

Сидя в трюме «Несгибаемого», Даррас глядел в иллюминатор на «Удар молота», летевший рядом.

— Как думаешь, — обратился он к Гальбе, — будут они сражаться с нами до конца?

Гальба пожал плечами.

— Если ты думаешь, что меня бодрят такие разговоры, то ты ошибаешься.

В это время из кабины вышел Аттик и открыл боковой люк «Громового ястреба». Хлесткий ветер ворвался в десантное отделение. Гальба отцепил страховочные ремни и, присоединившись к капитану, осмотрел проносившийся внизу ландшафт. Штурмовые катера летели над плотным ковром джунглей. Ветер был густым и горячим, словно струя пара. Нейроглоттис Гальбы анализировал дикую смесь всевозможных запахов и вкусов. От мощного чувственного потока начинала кружиться голова. Пыльца тысяч различных растений боролась с вонью глинистой почвы, очевидно, на многие метры в глубину пропитанной гниющей органикой. И еще стоял запах крови. Алые реки, целые алые океаны скрывались под зеленой пеленой, наполняя густой воздух ароматом испорченного амасека.

Слишком много запахов, слишком много жизни. И ничего человеческого. «Несгибаемый» летел над первобытным полем боя. Гальба задумался о разнице между его родным миром и тем, что он видел здесь. На обеих планетах жизнь была жестокой. Но на Медузе жизни приходилось бороться за существование. Родной мир Железных Рук отвергал все органическое. Лишь сильнейшие формы жизни могли вынести испытания, что без конца бросала им планета, и найти пристанище на ее поверхности. Пифос же был чудовищным во всем многообразии этого слова. Жизнь здесь распустилась буйным цветом. Единственным ограничительным фактором было свободное пространство, и уже этого хватило, чтобы разжечь всеобъятную войну, где каждый боролся сам за себя.

Медуза ковала в людях единство и упорство. Поэтому Гальбу совсем не удивило то, что Железные Руки не обнаружили на Пифосе никакой цивилизации. В мире дикого роста нет и не может быть порядка.

Впереди, недалеко от западного края целевой зоны, земля приподнималась, и из сплошного зеленого моря выступала скалистая возвышенность.

— Приземлимся там, — указал Аттик.

Пик венчало ровное и пустое плато примерно полкилометра шириной. С севера, запада и юга оно круто обрывалось, но с восточной стороны склон плавно уходил в джунгли. Линия деревьев начиналась примерно в десяти метрах от вершины. «Громовые ястребы» облетели область по кругу, а затем приземлились. Трапы с грохотом опустились, и легионеры ступили на поверхность Пифоса, рассредоточившись и прикрыв штурмовые катера с востока керамитовым заслоном.

Гальбе была поручена безопасность Ридии Эрефрен. Воины его отделения окружили астропата, подстроившись под ее шаг. Сержанта удивило, как быстро женщина двигалась в совершенно незнакомой ей обстановке. Спустившись по трапу из «Несгибаемого», она на мгновение замерла. Нахмурилась, словно прислушиваясь к чему-то. Гальба видел, как на ее лбу быстро пульсируют вены — признак напряжения. А затем она развернулась и направилась к восточной окраине плато. Шагала она почти так же уверенно, как по мостику «Веритас феррум».

Аттик уже ждал ее.

— Итак, госпожа Эрефрен? — Спросил он.

— Аномалия здесь уже достаточно сильна, капитан, но это еще не источник. Я чувствую ее течения, причем намного острее. Нам туда.

Женщина указала на восток.

— Очень хорошо, — заявил Аттик. — Мы выжжем путь через эти джунгли, если потребуется. Я поведу отряд. Госпожа, вы останетесь в тылу под защитой сержанта Гальбы. Если мы отклонимся от нужного курса, немедленно сообщайте нам об этом.

— Как прикажете, капитан.

Железные Руки устремились в джунгли. Саламандры и Гвардия Ворона арьергардом следовали позади, хотя Аттик едва замечал их присутствие. Уже через сотню метров на легионеров опустилась зеленая ночь. Небо скрылось за непроницаемым щитом переплетающихся ветвей. Оккулобы космических десантников усиливали тусклый свет, и легионеры шагали вперед, словно в ясный солнечный день. Воздух постепенно густел, и Гальба задумался, как долго в таких условиях сможет выдержать Эрефрен. Он уже слышал влажные хрипы в ее дыхании, но темпа женщина пока что не сбавляла.

Гигантские деревья вздымались метров на тридцать, а то и больше. Гальба насчитал несколько лиственных разновидностей, но подавляющее большинство было сплошь усеяно иглами, похожими на кривые когти. Многие растения вблизи оказались не деревьями вовсе, а громадными папоротниками. Лианы обвивались вокруг стволов, и, глядя на это плотное плетение из толстых, как кабели, стеблей с угловатыми бритвенно-острыми листьями, Гальба поймал себя на сравнениях с колючей проволокой для дредноутов. Землю всюду покрывал ковер мха, настолько глубокого и складчатого, что корни деревьев буквально тонули в нем. Уже несколько раз Гальба собирался предупредить Эрефрен об опасности под ее ногами, но каждый раз женщина сама переступала препятствие.

— Вы уверенно держитесь, — сказал он ей.

— Благодарю вас.

— Как вы чувствуете окружающую обстановку?

— Вы неверно истолковываете мои способности, сержант. Я не вижу того, что находится передо мной — лишь то, что рисует мне мое воображение. Я опираюсь на знания, что текут в меня из имматериума. Получая послания от моих братьев и сестер из Астра Телепатика, я научилась точно так же воспринимать и другую информацию. Например, о том, куда и как мне следует двигаться. Но я не знаю, почему именно я должна шагнуть вправо, — и именно это она сделала, обогнув древесный ствол, преграждавший ей путь. — Быть может, я ощущаю завихрения в варпе, вызванные объектами материального мира. Так или иначе, таково мое новое зрение. Эти подсказки меня еще не подводили.

— Ясно, — сказал Гальба и на мгновение задумался. — То, что случилось на мостике… — начал он.

На что Эрефрен лишь мрачно покачала головой.

— Я знаю не больше вашего.

— Но вы пытались предупредить капитана Аттика.

— Барьер между эмпиреями и реальным миром здесь очень тонок, а силы, царящие здесь, могущественны. Я почувствовала всплеск, но почему его вызвало именно сканирование сержанта Авла? И почему он принял именно такую форму? Боюсь, ответов у меня нет.

— Меня беспокоит не только это, — признался Гальба. — Я хочу понять, что это за форма. Я никогда не видел ничего подобного.

— Варп непостижим, сержант. Такова его природа. Не думаю, что нам стоит углубляться в нее.

Ее последнее предложение прозвучало особенно выразительно. На кончике языка Гальбы застыл вопрос, не отказывается ли она верить в необходимость более глубокого познания имматериума, но сержант одернул себя. Он видел напряжение на лице женщины. Астропат всю жизнь была неразрывно связана с варпом. В ее вечно разделенном сознании непрестанно боролись две противоположные концепции бытия. Он и близко не мог осознать ту опасность, которой она подвергалась каждую бесконечно долгую секунду. И если она отказывалась идти по этому пути, он должен уважать ее решение.

Эрефрен заговорила снова, удивив Гальбу своим доверительным тоном.

— Я преклоняюсь перед убеждениями вашего легиона, сержант, — сказала она. — Я не родом из вашего мира. Я служу Железным Рукам, но не тешу себя иллюзиями, будто я одна из вас. Но вам следует знать, насколько важно для меня то, что вы олицетворяете, — астропат легонько коснулась тростью своей ноги. — Это тело слабо. Сосуд из него никудышный. Такова цена моего дара и моей службы. Но я с гордостью приняла ее и ищу силу там, где она мне нужнее всего — в воле и самосознании. — Она умолкла, обходя очередной корень, в высоту достигавший ей колен. — Железные Руки не знают компромиссов. Вы не терпите слабости. Вы искореняете ее в себе и в других. Это суровая неумолимость вынуждает вас принимать тяжкие решения и идти на жестокие меры.

— Жестокие? — Эрефрен застала его врасплох. Она что, посмела оспаривать честь легиона? Железные Руки всегда действовали по справедливости. Любое наказание, приведенное ими в исполнение, было заслуженным.

— Вы меня неверно поняли. Это была моя вам похвала. Галактика — жестокое место и требует соответствующего отношения. Вы — ответ ей. Сержант, во время нашего Великого крестового похода было несколько случаев, когда долг вынуждал вас истреблять целое население непокорных миров.

— Да, это так. Порой зараза ксеносов слишком сильна, а противление доводам разума слишком упрямое.

— Знаете, что я слышу во время этих чисток? Вы понимаете, что эти смерти отмечены в варпе так же, как и в материальном мире?

— Нет, — этого десантник не знал.

— Вам не передать этот ужас, — призналась Эрефрен. — Но я сношу его, ибо знаю, что вы исполняете волю Императора, и раз вам дарована сила вершить столь тяжкие дела, мой долг — найти в себе силы лицезреть их. Вы отвергаете плоть и становитесь железом. Я убеждаю себя, что должна поступать так же. Вы, сержант, подлинный пример для смертных, что служат вам и следуют за вами. Мы далеко не так могучи и крепки, как вы. Но мы стремимся быть лучше, потому что вы лучше нас.

Женщина вновь замолчала и молчала так долго, что Гальба начал думать, что ей нечего больше сказать. Но потом астропат заговорила снова, и сержант почувствовал, как аккуратно она выбирает каждое слово.

— Настало сложное время. Железные Руки…

— Мы потерпели поражение, госпожа, — перебил ее Гальба. — Не надо приукрашивать правду.

— Но вы не побеждены. Не стоит так о себе думать.

— Мне кажется, вы боитесь чего-то, что может всех нас погубить. Боитесь и замалчиваете это. Поверьте, усыплять чью-то бдительность, зная о враге, — не лучшая защита, да и плохо вяжется с вашими словами о вере в нас.

— Не думаю, что все обстоит именно так. Я верю, что мной движут разум и свет. Иррациональность сродни болезни. То, что случилось на мостике, было вспышкой этой эпидемии. Пытаться углубляться в нее означает усыпить разум. Негоже вступать в диалог с безумием, равно как и нельзя принимать прокаженных людей в лоно Империума. Сначала нужен карантин, и лишь затем — удаление заразы. Вы понимаете?

— Думаю, да, — сказал он. — Но уверены ли вы, что в вас не говорит страх?

— Нет, — очень тихо ответила Эрефрен. — Я не уверена.

Чем дальше легионеры спускались по склону, тем гуще становились джунгли. Воины цепными мечами прорубали себе путь сквозь зеленые заросли. Время от времени путь терялся в зеленом море, и тогда в дело вступали огнеметы. Лианы и мох горели, залитые прометием, но влажность была столь высока, что пламя угасало за считанные секунды. Медленное продвижение угнетало Гальбу. Любой мало-мальски заторможенный марш-бросок раздражал его, но этот, где единственным врагом был сам ландшафт, буквально выводил сержанта из себя. Немногочисленные разведчики осторожно шагали впереди. Черно-серые силуэты терялись в изумрудном мраке. Густые заросли не позволяли разглядеть что-то дальше дюжины метров. Мох стал еще плотнее. Складывалось ощущение, будто вязнешь в глубоком снегу. Гальба всерьез обеспокоился, когда его ногу засосало чуть ли не по колено. Его сапог уперся в толстый корень, но показалось, будто он ступил на чью-то мышцу. Десантник стряхнул внезапное наваждение, вытянул ногу из просевшей гущи и нащупал твердую землю.

Затрещала бусинка вокса.

— Впереди поляна, — сообщил Аттик. — Ауспик показывает множественные крупные контакты.

Гальба и его отделение двинулись вперед вместе с Эрефрен. Аттик ждал их там, где тропа выходила на поляну. Другие легионеры рассредоточились по обеим сторонам, образовав такую же защитную стену, как и на посадочной площадке.

— Куда нам идти? — спросил он Эрефрен.

— Прямо.

— Так я и думал.

Поляна имела форму круга диаметром с километр. По центру ее пересекал небольшой ручеек, неподалеку от которого топталась большая группа четвероногих ящеров. Гальба прикинул, что их там около сотни. В холке животные достигали трех метров, в длину — примерно вдвое больше. Их болтавшиеся у земли хвосты заканчивались парными костяными крюками, а спины были покрыты рядами выгнутых шипов. Громоздкие туловища ящеров опирались на мощные лапы, явно предназначенных для поддержания столь внушительной массы, а не для бега. Опустив головы, они не замечали космических десантников.

— Какая-то разновидность особей грокса? — предположил Гальба.

— Похоже, они пасутся, — это прибыл Кхи'дем со своими изгоями.

— Пасутся на чем? — заметил Птерон. Вся земля на поляне была утоптана в твердую глину.

За запахом массивных животных Гальба распознал еще один аромат.

— Там кровь, — сообщил он. — Много крови.

— Избавьтесь от них, — приказал Аттик.

В этот момент звери наконец учуяли запах незваных гостей и отвернулись от скелетов, которые обгладывали. У них оказались массивные квадратные головы с огромными мощными челюстями, похожими на силовые клешни. Ящеры взревели, обнажив клыки настолько зазубренные и тонкие, что они походили скорее на орудие пыток, нежели на зубы хищников.

— Они должны быть травоядными, — недоуменно заявил Птерон, и Гальбе показалось, что он слышит трепет в голосе Гвардейца Ворона.

Гальба поднял свой болтер и прицелился.

— В смысле?

— Посмотри на их тела и головы. Как они могут быть эффективными хищниками? Они наверняка медлительны.

Стая сорвалась с места. Земля задрожала.

— Похоже, они неплохо справляются, — подметил Гальба и нажал на курок.

Шеренга Железных Рук выпустили в ящеров шквал болтерного огня. Реактивные снаряды пробивали шкуры зверей и вырывали куски плоти и костей. Могучий рев превратился в визг агонизирующей ярости. Ведущие чудовища повалились на землю с грохотом, подобным обрушению скалы, Гальба выпустил еще полдюжины снарядов по ногам своей цели. Суставы ящера словно взорвались, животное рухнуло на землю, покатилось и взвыло. Двое других тут же потеряли интерес к космодесантникам и бросились на своего павшего сородича, разрывая его изувеченное тело когтями и зубами. За считанные мгновения твари выпотрошили жертву, а лохмотья кожи, словно опавшие паруса, разлетелись по обе стороны от тела. Зверь был еще жив, он извивался и отчаянно размахивал лапами — визжащая куча разделанного мяса.

Еще десяток ящеров погибло. Еще больше принялись бороться за их трупы. И все равно лавина когтей и клыков неумолимо рвалась вперед.

Космодесантники стреляли без остановки. Хищники умирали один за другим — на ближней дистанции разрывные болты наносили еще более страшные раны. Поляна превратилась в гигантскую скотобойню. Вонь крови ударила Гальбе в ноздри горячим, липким, удушающим кулаком. Но она же была и запахом павших врагов — после Исствана V первых жертв легионеров с «Веритас феррум». Низкий вибрирующий рокот коснулся ушей Гальбы, прорвавшись сквозь оглушительный рев почуявших добычу ящеров, и в этот момент сержант внезапно понял, что слышит свой собственный рык. В нем нашел выход гнев от предательства, в нем же взыграло примитивное упоение разразившейся бойней. Каждый залп его болтера знаменовал собой еще один удар по унижению, нанесенному X легиону.

Ящеры падали, падали, падали. К тому моменту, когда твари добрались до Железных Рук, половина осталась бездыханно лежать на земле. Но остальные по-прежнему двигались неудержимой лавиной. И теперь лавина достигла своей цели.

— Рассыпаться и атаковать с флангов! — рявкнул Аттик в последние мгновения перед столкновением. Легионеры бросились влево и вправо, бронированными клешнями охватывая стаю с боков, и открыли по зверям перекрестный огонь. Воины действовали четко и быстро — отдельные шестерни ужасающего механизма, челюсти из керамита и стали, готовые разорвать любую плоть, что окажется между ними.

Но твари тоже были быстры. Ведущий зверь на бегу опустил голову и схватил зубами одного из воинов Дар-раса Керамит хрустнул, словно кость. Гальба услышал крик легионера на общем канале вокс-связи — преисполненный ярости вопль идеального убийцы, подобный тому, которым заходились звери. Ящер сдавил сильнее. На этот раз действительно затрещали кости. Нижняя половина тела космодесантника упала на землю. Рептилия вскинула голову и проглотила голову легионера вместе с верхней частью туловища.

Аттик был слишком далеко, чтобы помочь погибшему воину, но он первым добрался до его убийцы. По-прежнему поливая огнем беснующихся зверей, Гальба краем глаза видел, как капитан Железных Рук прыгнул на ящера, предварительно закрепив болтер в магнитной кобуре и обеими руками схватившись за цепной топор. Аттик атаковал молча.

(кликабельно, 2560x1440)

Изменено 27 октября, 2017 пользователем Pictor Jack

[Дарт Йорикус]

Бизарро рад, что Мистик так счастлива. :rolleyes:

[Monique]

П.С. Пифос, говорите? Не там ли этот... как его... Пандоракс был? :rolleyes:

Он самый =|

[Alfаrius]

Он самый =|

Ну, это не самое худшее, что могло быть с богомерзкой ересью.

[hades_wench]

"debut Horus Heresy novel"

БЛ говорит, что он пишет (свой первый в Ереси) роман.

[Monique]

"debut Horus Heresy novel"

БЛ говорит, что он пишет (свой первый в Ереси) роман.

Да, точно, это будет целая книга :rip: Какой ужас... Почему бы не доверить книгу Гаю Хейли или Сандерсу? Почему Онандейл? За какие грехи?

* * *

"Ещё пара картинок"

[Торбо]

Я на мгновение понадеялся что ЖР из клана Вургаан или Унгаваар.

Изменено 12 февраля, 2014 пользователем Torbo

[культурки не хватает?]

Может бчть потому что гай хейли родил невнятное аудио не про что? А сандерсу похоже не интересно.

Обложка вин. Содержимое заведомо отстой. Марины-динозавры..пфффффф

[dreadangel]

ЧЖ ?

[halaster]

Саламандры ;)

[Monique]

Может бчть потому что гай хейли родил невнятное аудио не про что?

Хейли и Онандейл дебютировали в Ереси одновременно, в антологии про Калт, и рассказ Хейли гораздо, гораздо лучше. Аудио про Альфу также гораздо лучше, чем бессмысленное аудио Макнилла про Аримана.

После людей-которые-стали-зомби-которые-стали-людьми-которые-стали-червём-который-виден-с-орбиты и той невыносимой xeрни про Мефистона Онандейлу следовало написать только одну вещь - предсмертную записку заявление об увольнении.

[hades_wench]

людей-которые-стали-зомби-которые-стали-людьми-которые-стали-червём-который-виден-с-орбиты

и это было шикарно, равно как и инфернальный свисток и общий тон стеба. de gustibus, ага.

[Летающий Свин]

Онандейл прикольный, хоть и наркоман.

[brRibbotaim]

Это ваха, тут бех этого нельзя иначе не грим фьюче и паравоз вентриса)

[культурки не хватает?]

Про червя из трупов видимого с орбиты все норм, меня такая ваха устраивает. Про мефистона да, фигня.

Но сказать, что аудио по альфу было гуд...это рассказ вообще не про что. Что он есть, что нет.

[Девайн]

О чем там там писать на целую книгу??

[Curse]

Как о чём? О душевных терзаниях очередного ноунейма из стопятисотой роты да про маленькие проблемы маленьких людей, очевидно же.

[Monique]

О чем там там писать на целую книгу??

Упрощённый сценарий :rolleyes:

Действующие лица:

Дурун Аттикус - капитан одной из рот Железных Рук и владелец корабля "Веритас Феррум"

Гальба - сержант роты Аттикуса

Кхи'дем - сержант 139-й роты Саламандр

Эреб - Первый капеллан Несущих Слово

Фабий - Главный аптекарий Детей Императора

Разнообразные ноунеймы из числа Железных Рук, Саламандр, Гвардии Ворона и легионов предателей

Динозавры

Действие 1, на мостике корабля Железных Рук "Веритас Феррум"

Дурун Аттикус: Не могу поверить, что я главный герой юбилейной тридцатой книги Ереси! Ради этого стоило сыграть в той Императором обдриcтанной аудиодраме!

Гальба: Ага!

Действие 2, в недрах корабля Железных Рук "Веритас Феррум"

Железнорукий: Феррус Манус мёртв.

Кхи'дем: Зато Вулкан - жив!

Железнорукий: Но Феррус Манус-то мёртв!

Кхи'дем: Но Вулкан-то жив!

Действие 3, флот предателей

Командир флота предателей: Давайте подстрелим этих чудом спасшихся ублюдков и завладеем сокрытым в недрах Пифоса супер-оружием, которое решит ход войны.

Действие 4, джунгли где-то на Пифосе

Подбитый "Веритас Феррум" с воем падает в джунгли где-то на Пифосе.

Действие 5, тропический пляж где-то на Пифосе. Эреб и Фабий, оба в солнечных очках, загорают на песочке. Слышна игра на гавайской гитаре

Эреб: Не могу поверить, что у нас камео уже в юбилейной тридцатой книге Ереси!

Фабий: Ага!

Действие 6, джунгли где-то на Пифосе

Динозавры нападают на астартес, потом превращаются в людей, потом снова превращаются в динозавров, потом соединяются в огромного червя, которого охpеневшие хаоситы видят даже с орбиты, потом две планеты начинают кататься друг по другу КРОВЬКИШКИРАССЕРОРЫЦАРИЛО

Изменено 16 мая, 2014 пользователем Melisandre

[Scarssen]

Динозавры нападают на астартес, потом превращаются в людей, потом снова превращаются в динозавров, потом соединяются в огромного червя, которого охpеневшие хаоситы видят даже с орбиты, потом две планеты начинают кататься друг по другу КРОВЬКИШКИРАССЕРОРЫЦАРИЛО

По моему для вас уже отдельную тему создавать надо, где спойлеры неспойлеры, онандейл шлак, френч гавно и ваха не ваха...

[Летающий Свин]

По моему для вас уже отдельную тему создавать надо, где спойлеры неспойлеры, онандейл шлак, френч гавно и ваха не ваха...

Уже была такая тема, но ведь куда интереснее равномерно поливать их по всему литфоруму :P

[Retardo Degenerales]

Моник,это же сценарий "ангел экстерминатус".должно быть что-то еще.

[VaSSis]

Там динозавров не было.

Может будет пафосная книга про то как сотни астартес идут через джунгли и на них динозавры и черви...

Хотя это тоже было уже.

[MachineHammer]

Читаю реакцию Моник и настроение сразу поднимается.

Раз уж там динозавры, то может еще Ушедших завезут?

[Дядюшка]

Раз уж там динозавры, то может еще Ушедших завезут?

по идее, правильнее их название связывать со словом

Исход

.

[Alfаrius]

по идее, правильнее их название связывать со словом

Исход

.

эльдар исхода?