Halward

Про философский факультет - это верно. Но мне, все же, кажется, что между "...в армии люди. С их обычными проблемами." и ситуацией, когда офицер приходит в ротное расположение только чтоб спрятаться от взора командира части, попить чая в канцелярии и поболтать с коллегами о машинах да квартирах, существует некоторая разница. Потому что проблемы - проблемами, но есть понятие профессиональной пригодности и мотивированности к службе. А у нас единственный за полгода случай ночной тревоги в воспитательных целях так и не состоялся, потому что офицеры вовремя сообразили, до чего же им неприятно будет посреди ночи тащиться в казарму. Я допускаю, что в случае чего эти же люди будут вытаскивать нас - тормозов паникующих - из горящих машин и ударами по лицу приводить в чувство, но пока что картина достаточно унылая. А так - да, конечно... "Не зря в стакан налита водка! Не зря на нас забила вся страна! Священные слова "ДА НА**Й НАДО?" Мы помним со времен Бородина..."

За такой мукой идут в военкомат Поток сознания - пожалуй, верное определение. Размышления бойца Без начала и конца, В никуда из ниоткуда Проводящие чтеца.

Не так чтоб очень хотелось спорить - других мест службы не видал - но это совсем не то, на что я надеялся и не то, чего опасался. А сейчас и вовсе в Москву командировали. То Underoak: Я не прошу истинности, я прошу непротиворечивости.

Ой вей! Не принимайте сочинение близко к сердцу. Автор служит полгода, доволен жизнью и службой, но у него иногда меланхолия. А свои позитивные соображения он в легио юмористике выложил. И вы чего ж в подпись не смотрите. Там мое отношение к службе достаточно внятно изложено.

Не нахожу я в армии блестящего формализма, красоты той самой пресловутой «военной машины». Нет уничтожения человеческого, нет сведения человека к функционально значимой единице, находящейся в гармонии со своим окружением. Вот идет строй – да, в нем есть лишь грация единого движения, безличное выполнение необходимых действий, гарантированно дающих общий результат; никого не волнует и не может волновать внутренний мир правофлангового направляющего, пока тот держит ритм шага и равнение в строю. Но стоит этой коробке солдат дойти до казармы, и становится видна иллюзорность слияния – перед нами снова толпа индивидов со своими тараканами и понятиями, не имеющими никакого отношения к гармонии общего. Мне снова надо принимать решения, руководствуясь не четко данной в инструкциях картиной мира (строго говоря, и не воспринимаемой как «картина мира», а неосознанно выступающей мотивирующей силой твоих поступков), а все тем же невнятным набором понятий и представлений обыденности, принесенных из прошлого. Снова надо играть роль и отвечать за слова, снова надо иметь какое-то «я», а не просто умело и точно интерпретировать команды. Снова надо возвращаться к своему затхлому и замшелому «богатому внутреннему миру», от которого я и сбежал сюда, надеясь найти среду, которая за меня распишет все смыслы и укажет мне ценности. И нет чувства причастности к чему-то большему и лучшему, нет ощущения «Приказываю не я, приказывает необходимость!». Произвол эгоизмов и требование от тебя того же. Тоска. Знаете, есть такие слова, написание которых с большой буквы придает им особый оттенок «истинного значения». Что-то вроде платоновских идей. И мне казалось, что армия – нет, не состоит из этих слов, – а предоставляет механизмы их преломления или переплавки, делает их реально работающими. Не вижу. Как за красотой строя скрывается индивидуальная неказистость его элементов, как за восхитительно бездушными аббревиатурами на кабинетах самовластья сидят люди, играющие в «Диабло» и смотрящие по ночам дешевые боевики, так за словами Присяги, уставов и наставлений (я не рассматриваю откровенно вырожденные случаи вроде газетных заголовков или расписаний по общественно-гражданской подготовке, я беру во внимание лишь то, что, по идее, и составляет суть армии, что делает ее принципиально отличной от любого другого сообщества) видны реально действующими только обыденно-прагматические мотивы. Это печально не само по себе, я не ханжа, а печален разрыв между произносимым, провозглашаемым – и работающим. Так хочется порой воззвать к духу Ликурга, призвать его явиться в ярости и славе с громовым напоминаем «лучше плохие законы, которые исполняются, чем превосходные, которые никто во грош не ставит». У нашей армии богатейшие традиции, выверенная и отточенная этическая и эстетическая системы, у нас регламентирован документами буквально каждый вздох, и все это тщательно оберегается, изучается и провозглашается ценностью… при этом существуя в каком-то параллельном мире. Вот это страшно. Когда офицер заботится о семье, развлекается, ищет жилье, составляет отчеты или планы, покупает машину, приходит на работу в восемь и уходит в шесть – это не плохо, это глубоко правильно… но в этой реальности нет места никаким словам с большой буквы. И тогда какое-то легкое недоумение остается при попытке уяснить для себя, чем же наша армия отличается от любой другой корпорации подобного масштаба с жесткой иерархией и казарменной дисциплиной. Тоска. P.S. Полагаю, что, раз армия существует именно как армия, то и все, провозглашаемое ее сущностью, как-то действует, но либо гораздо тоньше и незаметнее, чем я могу наблюдать, либо проявляется исключительно в предельных ситуациях, вроде войны или стихийного бедствия. Во всяком случае, сейчас мне оно недоступно.

Служу сейчас в армии, описываю иногда окружающую меня действительность... И, знаете, кажется, в Юмористике этим рассказикам самое место. "Об армейской очаровательности" Как-то, стоя дневальным в ночную смену, я читал Стивена Кинга. О его литературных достоинствах можно спорить, однако эти книги будоражат фантазию в достаточной мере для того, чтобы вызвать страх – страх несильный, но неотвязный, только и ждущий самого незначительного повода, чтобы набросится на тебя. Страх полумрака, шорохов и приоткрытых дверей. В казарме темно, только лампа над моей головой, да дежурное освещение в конце расположения, казарма полна шепотов и вздохов спящих солдат. Ночная казарма таит в себе много разного… но в какой-то момент я отчетливо и ярко осознал, почему мне совсем не страшно. Два месяца армейской жизни так сильно вбили в мою голову представление о незыблемости своего порядка, что любое, пусть даже и потустороннее вмешательство в него кажется немыслимым. Самая ужасная сила тьмы слабее приказа ротного командира не потому, что командир святой или паладин света, а потому что его действия соответствуют нашему армейскому мироустройству, сила же тьмы воинского звания и должности не имеет, а потому в казарменном помещении находиться не может. Любой страх ночи будет развеян всего одним криком «Рота, ПОДЪЕМ!» и касанием тревожной кнопки – помещение затопит свет, голоса, топот и такие злые, но такие жизнеутверждающие лица. Неисчерпаемый источник жизненной энергии находится от меня на расстоянии вдоха и вытянутой руки, через мои пальцы и мой голос пройдет и перельется в полусотню яростных парней тот порядок, что объединяет армию и делает ее непобедимой, я действительный страж на пограничье, и я знаю, какая сила за мной! Какие уж тут кошмары. Вот она, светлая магия. "Silentium." «6 отдел 6 центра 88 главного центра Министерства обороны РФ». Какой особой напряженностью наполняется это название, если знать, что за ним скрывается секретное делопроизводство – веселые, жизнерадостные люди со стальными глазами, которые разговаривают с моим начальником только наедине и никогда не выпускают из рук свои документы. Как будто нарочно кто-то дразнится и прячет за искусственно подчеркнутой невзрачностью какое-то настоящее название грозной службы. Легкое недоумение – «как, это все?» – сродни зубной боли, и одновременно возникающее ощущение особого значения этого умалчивания. Ощущение приближения к области, в которой истинные имена лучше действительно не знать… "Экстатическое." Утро, плац перед казармой, снегопад. Неуклюжий толстенький полковник у трибуны скороговоркой «Личнсоставусмен-набоевоесменнодежурсвозаступитьшаго-о-м-МАРШ!» И пошли – Тр-ра-та-та-та-та, та-ра-та-та-та-та!.. Колонна по трое, зеленая многоножка, смена заступает на боевое дежурство. У каких-то прапорщиц в руках обычные сумки, задняя шеренга не попадает в ногу, сержант на правом фланге размахивает оттисками печатей. «Смир-р-рнорне-НА-право!». Руки прижаты, глаза щурятся от снега, носы к небу и качаются в такт шагам. «Вольно!» Ладонь от козырька рывком в отмашку, шаг сбивается, разговоры, шум, уходим, развод окончен. А сквозь всю суету и неряшливость сцены нет-нет, да и проглянет великое: то призрак ополчения, уходящего в ноябрьскую стужу с Красной площади, то строй моряков обреченного крейсера у пристани Чемульпо, то блеск осеннего солнца на трех сотнях спартанских копий. Пронзительный ритуал. "Самое..." Самое главное – громко и четко сказать «Есть!». И вообще внятно разговаривать; на каждый вопрос иметь короткий, спокойный и обстоятельный ответ, успокаивающий любые подозрения. Исполнять порученное при этом вовсе не обязательно. Самое ненужное – это моя должность «командир отделения», записанная в военный билет одновременно с присвоением звания. От сержантских лычек есть хотя бы прибавка к зарплате, а с этим – вообще непонятно, что делать. Самое интересное – это истории, которые рассказывают офицеры, ждущие приема у начальника. Рассказывают иногда мне, иногда друг другу. Обо всем – о службе, о женщинах, о командировках, о молодости, о политике, о футболе... Только здесь можно услышать, как замминистра называют «лялечкой», обыденным языком говорят о миллионных суммах и, не сдерживаясь в выражениях, комментируют новости армейской и государственной жизни. Самое странное – это потеря ощущения времени. День похож на день, час похож на час, поэтому все что происходит, привязывается в памяти в лучшем случае к числам, а при переводе календарей по вечерам я удивляюсь – как, уже середина недели? Уже конец? Вчера только выходные были... Самое приятное – это компьютер. Хочешь – читай, хочешь – играй, хочешь – кино смотри. Инструмент для творчества или прожигания времени. Только в экран через плечо никому не давай заглядывать. Самое трудное – это не спать. Отбой после полуночи, подъем в семь утра – а кресло мягкое, а звук вентиляторов убаюкивающий, а кругом ни души... Все тело наполняется дремотой, голова сама склоняется набок, веки тяжелеют... Спасти может только звонок телефона или чей-нибудь начальственный окрик. Самое страшное – это, конечно же, заместитель Министра обороны. Не знаю, почему его все боятся, но на всякий случай тоже боюсь. Мало ли у министров заместителей, но в наших стенах, если услышишь «Замминистра сказал, замминистра сделал» – никому и в голову не придет переспрашивать, о ком речь. Так что самое значимое – это тоже он. Самое сюрреалистическое – это подготовка секретных документов к уничтожению. Мне строго приказано бумаги из генеральского шредера всячески уминать и утрамбовывать перед сдачей в секретный отдел, чтобы эта макулатура там меньше места занимала, так что раз в две недели картина – сверху я, обрезки бумажные как тесто замешиваю, или на мешке с секретами как на батуте прыгаю, а снизу Государственные Тайны. Так и живем. Самое умилительное – это момент, когда мой начальник отменяет совещание. Офицерам сразу становится так легко, радостно, и кто-нибудь обязательно кричит «Побежали! Скорее побежали!..». И бегут. Как школьники, узнавшие, что контрольной не будет. Самое печальное – это открытие, что люди в погонах мыслят теми же категориями, что и люди в штатском. Самое неприятное – это моменты, когда тебя замечают спящим на рабочем месте. Кто-то делает замечание, кто-то шутит, кто-то жалеет – но все равно неловко. Самое незаменимое – папка с бумагами. Ила даже без бумаг. За эту идею Покровскому спасибо. Людям с папками везде у нас дорога, людям с папками везде у нас почет. Самое абсурдное – это легкий налет игры, условности на всем, что меня окружает. Возвращаешься с ужина, а в приемной офицеры сидят и спорят, кого же это начальник в своем кабинете воспитывает так, что крики сквозь две двери слышно. А тот выйдет, отряхнется, как петух после драки, и словно не было ничего. Самое успокаивающее – это рассказывать себе стихи. Или напевать про себя. Но стихи лучше. Только текст, интонация – и расплавленное сознание утекает в «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…» Самое завораживающее – это опечатывание помещений. И не потому даже, что печать является символом власти, а потому что процесс притягателен своей театральностью. Это действие настолько нерядовое, что его достаточно для представления себя каким-то героем, но, в то же время, настолько распространенное, что выбор героев огромен. От стражников гроба Христа и скупого рыцаря до Уинстона Черчилля и леди Интегры Ван Хеллсинг. Самое тревожное – это звук вызова прямой связи с кабинетом начальника. Вроде и поводов для испуга уже давно нет, а я все равно вздрагиваю от завываний у себя за спиной даже во время простой проверки связи. Самое запоминающееся – это какие-то отдельные реплики и фразы. При просмотре соответствующего сюжета новостей: «Это его перевооружение армии – смена мамонтов на слонопотамов. Меняем устаревшее на несуществующее». Выходя из кабинета руководителя: «Начальник был мягок и спокоен, словно на обед что-то говнистое съел…». В обсуждении проходящего штабного учения: «…и тут поступил сигнал готовности. По этому сигналу офицер запирается в кабинете с бутылкой водки, а гражданский надевает каску и идет его охранять». Задумчиво: «Высшее воинское звание – полковник. Все, что выше – не воинское звание, а воинское счастье». Просто откуда-то из разговора: «…и пошел спать по тревоге». Самое забавное – это замечать человеческий язык в служебных документах. Десятки одинаковы, сухих поручений, и вдруг – «Подготовьте вразумительный доклад». «Вдумчиво проработайте». «Подготовьте реальные (!) предложения». «Разберитесь, РЭУ – тупит». Пытаешься представить себе эмоции бюрократической машины, и улыбка сама ползет на лицо. Самое привычное – поднимать трубку. «Департамент планирования и координации, здравия желаю». Даже в увольнениях рука сама тянется к зазвонившему вдруг рядом телефону. Самое удивительное – язык. Не только из-за образности и яркости (тут целые поэмы писать надо, да они и написаны), а еще и из-за незаметной значимости, масштабности каждого выражения. Говоря в обыденной жизни «хорошо» мы касаемся категорий этики, отстраненно, а отвечая «есть!» утверждаем онтологический статус, что вместе с армейской дисциплиной и приводит к нужному изменению реальности – язык делает нас демиургами. А остальная речь. Словами «я есть!», звучащими в ответ на назначение места в боевом расчете, мы спорим с великим Рене, а говоря «я наряд!» на вечерней поверке разрешаем проблему самоидентификации. Произнося «Служу Российской Федерации!» – обретаем смысл жизни. Самое необходимое – уверенность. В собственной правоте, в верности принятого решения, в истинности утверждений – на худой конец, хотя бы в том, что тебя не поймают. Со спокойным голосом и непроницаемым взглядом (и папкой в руках) из любой передряги можно выбраться, а если беспокойство заметно – лучше не начинай. Самое безнадежное – это пытаться предугадать или спланировать будущее. Случится может самое невероятное, и вся моя история тому доказательством.

У меня права категории С, и военком сказал что цитирую "водителем в часть центрального подчинения". Что это значит - хз. А с посылкой - это было бы дико круто =)

А мне вот во вторник с вещами. И даже как-то не слишком страшно - хотя тут скорее потому, что я слабо представляю, "как оно там может быть". Приятно удивила адекватность работников военкомата, которые, несмотря на мое не самое корректное поведение (полгода не стремился к ним попасть, как отчислили), очень внятно и совершенно без наездов рассмотрели, объяснили, направили. Кто-то со пониманием, кто-то и с иронией, кто-то с усталым предупреждением, но все разговаривали спокойно и четко. По поводу "надо" и "хочу". Как по мне, косить надо "куда-то", а не "от чего-то". Чтоб это было не трусостью, а шагом в развитии. Пока развитие у меня застопорилось конкретно, даже несмотря на восстановление в университете :) Так что в какой-то степени это и мое сознательное решение. Но больше, конечно, простое отсутствие иных, не навязанных целей. Те, у кого такие цели в жизни есть, в подобных обсуждениях даже и участвовать не будут.

Если кого-то еще волнует, как можно красиво написать ПРОЭТО!!!11, могу посоветовать Айн Рэнд, "Атлант расправил плечи". Безотносительно общественных идей и политики в книге немало сцен эротического характера, написанных не только красиво, но и поучительно (причем поучения не в смысле камасутры, а достаточно серьезные суждения о том, как функционирует в человеке чувственное и сексуальное, чем оправдывается и куда может развиваться). Все внятно, прочувствованно и совершенно не пошло. Кстати, кто-нибудь из мэтров может поделится наблюдениями - правда ли, что в литературе женщинам лучше даются чувственные описания, или дело просто в том, что основной массив текстов на тему принадлежит женскому перу?

И в каком состоянии проект?

Переживать поздно, нам остается только смех.

Таки это в легио хумористику надо =)

Есть Нормальное ГВ. Оно говорит "Класс, чуваки, вы нам рекламу - мы вам консультации". И есть Бэковое ГВ. Оно говорит "Ша! Не трожь торговую марку!" (с) Ex_Machine Сколь о многом говорит эта простыня текста в начале с объяснением статуса фильма. А ведь в одном коротком ролике драматургии больше, чем во всех Ультрамаринах. И техника! И помещения! И корабли! Да, звук чуть пошловат и уныло традиционен для эпика. Да, местами видны откровенно компьютерные шероховатости картинки. Да, наверняка, куча анбэка. Но это так восхитетельно в целом, что вообще не хочется придираться.

"Mechanicum" забыли макнилловский. И еще, кажется, в "Темном Апостоле" был весьма колоритный магос, хотя и хаосит. А вот к тому же Митчеллу я бы относился со скепсисом ;) Все-таки, пинки как основное средство общения с духами машин - это немножко не Ваха.

Здесь отлично видно восприятие Хаоса как доброй силы изнутри культа. И это не смешно, это так и работает.

Это, конечно, гробокопство, но за такой фанфик не жаль пред получить. Пример того как талант побеждает дивнизм. Очень жаль, что автор давно ничего нового не пишет, а этот шедевр затерялся в глубине архива. Мое восхищение.

Насильники, очевидно же.

Ну вы даете. Еще б "Путеводитель по коридорам Ада" вспомнили. Литература есть литература. Данте прекрасен в своей ясности языка, стройности изложения и просто красоте повествования. Его приятно читать. Смотрите, смотрите на голосование! Фордж открыто признается в своей злобе и лени!

Ящитаю, в свете 2012, который пока еще не отменили, тема весьма актуальна. Что до меня - конечно, хотелось бы, чтоб жизнь привела на 2 круг, но приходится признать, что скорее всего окажусь на 5 :( Мы же тут соберем бесценную статистику!

Чем устраивать голосование, итоги которого очевидны, скинулись бы админам на ящик хорошего рома и за его распитием обсудили бы детали. А так чо - за, конечно.

Митчелл - лучшее в Вахе и за ДХ, и за язык/стиль/яркость образов в серии Каина. Вкусно читать. И Митчелл же - худшее, что есть в Вахе. Разумеется, не объективно, а для меня, так как обидно видеть у таких замечательных идей такую топорную реализацию, замечать рояли за каждым кустом и понимать, что это просто писательская лень, вырастающая из мнения о литературе по вахе как о второсортной. Она, конечно, и вправду второсортна во всех смыслах, но чувство обиды за обманутые ожидания от этого никуда не уходит. И бэк (о, небо!), какой там чудовищный бэк о всем, что не касается Гвардии...

Да, пожалуй меня подвели ассоциации. Подумалось первым делом про тайную реинкарнацию "скифа" или наследников ИСов-камикадзе. Тогда скорректирую вопрос. Может быть, кто-то знает про существующие или перспективные огневые средства орбитального базирования из состава СПРН? Или это настолько неоправданно технологически/политически/стартегически, что и мыслей в эту сторону нет?..

Не-не, общую теорию вопроса я более-менее знаю. И про районы ПРО, и про А-35. Но все это казалось эхом прошлого, ныне не функционирующим кошмаром НАТО. Да и принадлежность к космическим войскам намекает на орбитальное расположение.

Был сегодня в военкомате, читал на стенах описания доблестных родов войск нашей армии. В тексте о КВ ВС мелькнула фраза, цитирую по памяти: "космические войска предназначены для разведки, организации управления и связи, а так же уничтожения боевых блоков баллистических ракет противника". Это что же за технологии у нас позволяют такое, и что же за устройства болтаются над нашими головами? Или здесь какая-то неточность формулировки и/или мое непонимание?