Девочку звали Тами. Она не помнила, кто дал ей это имя. Если у нее и была когда-то семья, то от нее ничего не осталось, кроме смутного воспоминания о тепле и уюте. По ночам, когда она съеживалась в углу очередного подвала или чердака на куче собранного по помойкам тряпья, Тами думала о том, что это было за место, где она когда-то жила.
Наверное, там были нормальные постели, не такие, как в ночлежках, где она порой коротала время – мягкие матрасы, чистые простыни, подушки. И кормили там не крахмальным супом, какой раздавали нищим в праздники и по воскресеньям, а хорошей, сытной едой. Может быть, даже сладкое давали. Откуда-то ведь Тами это помнила.
Она жила, как жили многие дети в этом большом и холодном каменном городе – попрошайничала, перебиралась с места на место, убегала, когда приближались нехорошие люди. Иногда ей удавалось что-нибудь украсть, иногда – найти, порой бывало, что добрый горожанин давал ей вкусной еды или блестящие монетки. Но каким бы щедрым и набожным не был очередной прохожий, ни один из них не спешил дать Тами то, чего ей хотелось больше всего на свете – тепло того, что можно было назвать домом. Когда холодало, поднимался ветер, и на город обрушивались снега и дожди, они забивались поглубже в свои серые, прочные, запертые изнутри коробки. Тами же пряталась под протекающей крышей, среди мокрых дрожащих крыс и липкой паутины, и дремала, согревая себя не то воспоминаниями, не то мечтами о доме.
Впрочем, было дело – какой-то мужчина позвал ее к себе домой переждать морозную ночь. Он выглядел добрым и безобидным: округлое брюшко, залысины, опрятный костюм. Тами прожевала кусок булки, которой он ее угостил, и внимательно уставилась ему в глаза, раздумывая над предложением. Глаза у него были маленькие, серые, слегка подернутые краснотой. Они моргнули, и на девочку как будто [ну уж нет]лынула удушливая, ледяная, зловонная волна. Тами вскочила и со всех ног помчалась прочь, не оглядываясь и не останавливаясь до тех пор, пока человек со страшными глазами не остался далеко позади.
Тами умела чувствовать людей, это она знала. Люди, которые искренне хотели ей помочь, казались теплыми, пусть эта теплота и была мимолетной и исчезала сразу после того, как они бросали ей мелочь. Люди, которые предпочитали не видеть маленькую оборванку, наоборот, выглядели холодными, как камни. Таких было большинство. И еще встречались такие, которые были хуже холода – как тот, с маленькими серыми глазками. Обычно Тами видела их издалека и старалась убраться с их пути подальше. Не все узнавали их так же хорошо, как Тами. Она знала детей, которые однажды встретили таких людей и исчезли. Другие болтали, что их, может быть, кто-то приютил и теперь у них есть настоящий дом. Тами не говорила им правду.
Был и другой случай. Тами познакомилась с семьей бродяг, которые жили на самой окраине города, там, где на бросовых землях, отравленных стоками фабрик, поднимались целые деревни, выстроенные из гнилых досок, картона и ржавых листов гофрированного металла. Это были, в сущности, неплохие люди: мать, отец, трое детишек и престарелый дед, которого все они по очереди кормили с ложки. Тами носила им воду, помогала матери готовить на кирпичном очаге, по слогам читала детям книжку, которую они где-то подобрали. Но это был не дом. Она не чувствовала здесь тепла, которое ей снилось. Прошла неделя-другая, и Тами ушла, никому не сказав, что на самом деле ищет.
Однажды Тами сидела, закутавшись в тряпки, и ни о чем не думала, когда почувствовала нечто, заставившее ее навострить уши. Как будто солнечный луч упал на кожу, хотя небо уже давно затянули осенние облака. Тепло нарастало, но не жгло. Тами подняла взгляд и сразу поняла, от кого оно исходит – сквозь холодное море толпы пробирался рыжий, как солнце, человек. Он шел прямо навстречу. Тами поднялась на ноги и недоверчиво уставилась на него. Она еще никогда не видела таких людей. В нем было что-то настолько теплое и родное, что на мгновение закралась мысль – вдруг это кто-то из ее семьи, отец, брат?
Не может быть. Волосы Тами были черны, как ночь, а кожа смугла. Этот бледный рыжеволосый мужчина никак не мог...
Вдруг он оказался прямо перед ней, а она не знала, что делать. Разум говорил ей, что надо бежать, что большие люди, которые вот так быстро приближаются к ней, не могут нести с собой ничего хорошего. Но что-то более глубокое, более тайное, чем разум, тянуло ее к нему.
– Что с тобой, маленькая? – удивленно спросил рыжий человек. Тами уставилась на него снизу вверх. Она стояла посреди тротуара, заполненного прохожими. Такие, как она, обычно жались к самым его краям, не смея показать, что они тоже люди.
Человек испускал тепло, такое же тепло, как было когда-то в ее доме.
– У меня никого нет, – сказала она. – Мне холодно. Я хочу есть.
– Пойдем со мной, – сказал рыжий. – У меня дома есть место.
Тами по привычке всмотрелась в его глаза. Они были зеленые и совсем не страшные, уютные, как поляна в летнем парке. Он улыбнулся и взял ее за руку, и Тами послушно пошла рядом с ним.
Его звали Матиас, и дом у него действительно был просторный. Там была большая спальня для него и жены, и кухня, и маленькая комната – для сына. Женщина, которая встретила их на пороге, была большая и холодная, и Тами спряталась за спину Матиаса. Пока тот объяснял, что не мог пройти мимо маленькой бездомной девочки, она мысленно просила всех святых, чтобы эта женщина, которую ее спаситель называл Равиной, не прогнала ее. Здесь был дом, настоящий дом, и Тами больше всего на свете боялась, что так и не узнает его тепло.
Наконец, Равина смилостивилась.
– Можно устроить второе место в детской... – протянула она. – Ну давай уже, заходи. Ох, худая-то какая!
Только сейчас Тами заметила, что за юбками женщины тоже прятался ребенок. Мальчик лет пяти смущенно сосал большой палец, глядя на гостью, как на диковинного зверя. Тами улыбнулась ему, и он снова юркнул за спину матери. От него тоже исходило это чарующее домашнее тепло.
– Это Марк, – сказал Матиас. – Он немного стеснительный. У нас... нечасто кто-то бывает.
Тами вопросительно посмотрела на него. На мгновение ей показалось, что он что-то скрывает. Но она тут же отбросила эту мысль – уж кто-кто, а она в людях разбиралась. Матиас с женой и сыном были хорошими людьми, и она чувствовала себя так, будто знает их уже тысячу лет. Она снова улыбнулась. Какое счастье иметь настоящий дом.
Равина потихоньку смирилась с мыслью, что девочка-бродяжка проживет у них не день и не два. Порой вечерами Матиас садился рядом с женой, брал ее за руки и тихо говорил о том, как тяжело жить на улице или в трущобах окраин. Еще он напоминал ей, что призрение сирот – дело богоугодное и что за это прощаются грехи. Тами вполуха слушала доносящиеся с кухни голоса и думала, как же ей повезло.
Каждый день они играли или читали книги с Марком, которому скучно было все время сидеть дома. Иногда Тами рассказывала ему про свою былую жизнь.
– Ты не знаешь, как зовут твоих маму и папу? – удивлялся мальчик.
– Нет, – честно отвечала Тами. – По правде говоря, я вообще не помню, что было, когда я была, как ты. И что было раньше. Наверное, ничего интересного.
Бывало, что Матиас тоже слушал ее рассказы. Они сидели вместе, ели печенье, приготовленное Равиной, и болтали. Тами никогда не было так приятно, как теперь, когда она сидела между двумя этими людьми, большим и маленьким, и чувствовала, как их тепло лучится рядом.
– И ты просто взяла и ушла от этих бедных людей? – спросил Матиас, когда она рассказала про семью на окраине. Тами пожала плечами и взяла еще одно печенье.
– Они были... какие-то не такие. Такие холодные, знаешь? Как камни.
– Они тебя обижали? – поинтересовался Марк с набитым ртом.
– Нет, это другое, – Тами покачала головой. – Они были не такие, как я. Они были... не моей семьей. Вот так.
Матиас задумался над ее ответом и хотел было что-то сказать, но его прервал стук в дверь. С кухни послышался звон тарелок и шаги обутых в тапочки ног.
– Не беспокойся, дорогая, я открою! – крикнул Матиас и пошел к двери.
Тами ощутила странное, неприятное предчувствие. Там, на лестничной площадке, были холодные, очень холодные люди. И кто-то хуже, чем холодные. Она попыталась крикнуть, но
сердце вдруг больно сдавило. Она всхлипнула. Ей захотелось спрятаться, а еще больше – спрятать Марка, который смотрел на нее удивленными глазами.
– Не надо, – прош[оппа!]ла Тами, увидев, как Матиас открывает замок.
Дверь распахнулась, и на нее пахнуло удушливым ледяным зловонием. Оно было почти осязаемым, от него слезились глаза и к горлу подкатывала рвота. Тами смутно разглядела, как высокие черные фигуры врываются внутрь, как кто-то хватает Матиаса. Раздались хрусткие удары. Она услышала визг женщины и плач ребенка, а потом собственный крик:
– Что вы делаете?! Оставьте его! Уйдите!
Двигаться навстречу этим людям было так же тяжело, как двигаться против течения в замерзающей реке. Но она подбежала к ним и стала бить их, чувствуя, как кулаки врезаются в неподатливый материал бронированных панцирей. Чьи-то сильные руки сжали ее за плечи и оттащили в сторону. Тами начало тошнить, и тот, что схватил ее, выругался и замахнулся.
– Стой. Девчонку не трогать. Отключите «нуля», вон ее как корежит.
Голос был властный и жестокий, как зима. Кто-то отозвался на его приказ, и сгустившаяся в воздухе вонь исчезла, железная хватка отпустила горло. Но Тами уже не могла бороться – она просто повисла в чужих руках. По ее лицу текли слезы. Она видела, что Матиас лежит, прижатый к полу странными шестами с шипами на концах, и холодные черные люди защелкивают на его руках и ногах непонятные металлические браслеты. Еще один из них протащил рядом упирающегося Марка, на шее которого тоже блестела такая штуковина.
Равина стояла и смотрела на все это, с ее рук все еще капала пена от моющего средства. Она уже не кричала, а не то поскуливала, не то стонала, не в силах понять, что происходит.
– Это ты, – вдруг прорычал Матиас и рванулся, пытаясь выкрутиться из оков. – Это ты им донесла! Проклятая баба!...
Матиас кричал, пока один из холодных не ткнул его шестом в шею, и он обмяк, словно подавившись словами. Тами никогда не слышала, чтобы он так ругался. И никогда не видела, чтобы его тепло разгоралось таким опасным, обжигающим жаром. Оно угасло, как только Матиас потерял сознание. Холодные начали ругаться, а потом принялись надевать на него новые браслеты. Один из них вышел вперед, смерил Равину взглядом и спросил тем властным голосом:
– Это правда? Ты знала?
Не дожидаясь ответа, он схватил женщину и отшвырнул к своим подчиненным, которые тут же скрутили ее и потащили прочь. Следом поволокли Матиаса и Марка. Лестницу огласили отдающиеся эхом крики, плач и топот бронированных сапог.
Чувствуя, как удаляется и угасает тепло людей, которые стали ей родными, Тами потянулась за ними. Ее душили слезы отчаяния. Казалось, тоски в ее душе хватит, чтобы вырваться из этого холодного плена, разрушить любые узы, вернуть все, как было. Она почувствовала, как внутри разгорается пламя.
– Эй, девчонку держите!
– «Нуля» сюда, живо!
Над ней вдруг возникло длинное худое лицо, и ее окутало ледяным туманом дурноты. Она подняла взгляд, чтобы всмотреться в его глаза, и вскрикнула. Глаза были черные и пустые, как бесконечные колодцы, и Тами почувствовала, что эта пустота вытягивает из нее последнее тепло. Голова закружилась. Больше она ничего не помнила.
Когда Тами пришла в себя, то сначала не поняла, жива ли она или нет. Все вокруг было странным, непохожим ни на что виденное прежде. Она лежала на мягкой кушетке из золоченого дерева и красного бархата. Далеко-далеко тянулся гладкий, как зеркало, пол из черного камня. Над ним – стены, тоже красные с золотом, покрытые всевозможными украшениями, узорами и картинами. Тами никогда раньше не видела таких огромных и пышных комнат. Ламп здесь не было, зато весь длинный белый потолок светился как будто сам по себе.
За спиной раздалось легкое покашливание.
Тами быстро обернулась и отпрянула, увидев, что совсем рядом стоит и улыбается высокая женщина в красной мантии поверх черного панциря, похожего на тот, что был у холодных людей. У тех, что забрали Матиаса, Марка и Равину. Ее семью.
– Здравствуй, Тами, – сказала женщина. Тами не ответила. Она была занята тем, что пыталась поймать ее взгляд. Но там, где у обычных людей глаза, у этой женщины были только золотые устройства с поблескивающими темными линзами. От нее не исходило ни тепла, ни холода, как будто она была не человеком, а частью этой комнаты.
– Я Ариэлла, – добавила незнакомка. – Ты, наверное, хочешь знать, что случилось.
– Это вы их забрали.
К горлу Тами вновь подступили слезы, и фраза прозвучала какой-то надтреснутой. Ариэлла кивнула.
– Они были слишком опасны. По крайней мере, Матиас. Высокие психические способности, едва контролируемые, отсутствие присмотра. Это должно было рано или поздно закончиться катастрофой. Лучше устранить угрозу в зародыше, не так ли?
Тами промолчала. Она вспомнила, как ярко и страшно вспыхнула душа Матиаса, которая всегда была такой теплой и мягкой, и уставилась на пол.
– Зачем вы забрали Марка? – наконец прош[оппа!]ла она.
– Он пошел в отца. Он может стать таким же, опасным и непредсказуемым. А может и принести людям пользу. Но для этого его нужно было отнять у семьи. Его надо правильно воспитать, научить использовать свою психическую силу... как ты умеешь использовать свою.
Тами подняла взгляд и недоверчиво вгляделась в непроницаемые линзы.
– Да, Тами, у тебя есть психический дар, но очень слабый. Ты не можешь оживлять кошмары или убивать людей своим разумом, зато умеешь делать одну интересную вещь, которую сама не осознаешь. Ты ищешь других одаренных, тех, кто гораздо опаснее, и [ну уж нет]одишь их. Мне надо поблагодарить тебя. Мы бы никогда не нашли Матиаса, если бы не следили за тобой.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что имеет в виду Ариэлла. Та лишь стояла и мягко улыбалась, глядя на нее. Еще с минуту Тами крепилась, но не выдержала и расплакалась.
– Так это я... не Равина... – выдавила она сквозь слезы. Женщина протянула руку и легонько похлопала ее по плечу. – Нет. Не может быть... Это...
– Ужасно, – закончила за нее Ариэлла. – Я понимаю. Многие говорят, что это ужасно, но такова необходимость. Забудь про свою «семью» – скоро ты найдешь себе другую.
На мгновение в душе Тами вспыхнула надежда, но потом она поняла.
– Вы... вы хотите, чтобы я искала для вас...
Тами ощутила, как руки сами собой сжимаются в кулаки, и вскочила с кушетки. Теплой волной внутри наросло новое, незнакомое чувство. Гнев. Он был жаркий, почти обжигающий, но приятный, как костер в холодную ночь. Слезы высохли, и она с вызовом уставилась в золотые глаза Ариэллы.
– Ни за что.
– Ты будешь работать на нас. Я не сомневаюсь.
Самоуверенности в голосе этой женщины было достаточно, чтобы привести в ярость и святого.
– Зачем вам все это? – прошипела Тами сквозь зубы, надвигаясь на нее. – Почему вы вообще мне об этом рассказываете?
Ариэлла снова улыбнулась и щелкнула пальцами.
– Потому что это уже четвертая семья грязных психических мутантов, которую ты помогла нам поймать. Я рассказываю это тебе каждый раз, и каждый раз выражение твоего лица бесценно.
Тами застыла на месте. Знакомая зловонная пустота обволокла ее тело, на плечи легли ледяные руки. Голова закружилась, перед глазами вдруг оказалась белизна потолка, а потом ее сменило тощее лицо «нуля».
– Вколите ей амнезиак и перенесите в кабинет. Передайте, чтоб начинали подготовку к следующей миссии.
– Слушаюсь, инквизитор Ариэлла.
Это было последнее, что услышала Тами, прежде чем на нее [ну уж нет]лынула холодная тьма.
