Нас, летописцев, не любят со времён, предшествующих Ереси Хоруса. Считают бесполезным придатком, за которым нужно постоянно следить и беречь. Но ведь народ Империума должен знать, что происходит на фронтах бесчисленных войн, ведомых им. И пускай многие из нас предпочитают отсиживаться по тылам и штабам, а на поля сражений выезжают только спустя несколько часов, после их окончания, но я не из таких.
Бой шёл в нескольких милях от штаба полевых войск, где расположились самые отважные из нас. Каждые двадцать минут прибывали транспортные «Валькирии», привозившие раненых и увозившие подкрепления на линию фронта. В одну из них и запрыгнул я.
- Ты куда? – крикнул мне в спину Алберт Швейниц, мой старый приятель, но неисправимый трус, которого я и сюда-то затянул исключительно «на слабо».
Я ничего не сказал ему, только бросил на землю недокуренную сигарету и запрыгнул на борт «Валькирии». Пилот её даже не обернулся в мою сторону, как сидевшие внутри гвардейцы из Хараконских ястребов. Всем им было наплевать на ещё одного пассажира их транспортного средства. Они были заняты проверкой оружия и брони я чувствовал себя несколько неуютно среди этих занятых делом людей, которые спустя считанные минуты отправятся в горнило чудовищного боя.
И вот «Валькирия» резко сбросила ход и, сделав пару кругов, зависла над полем боя. Об этом говорил приглушённый бронёй самолёта грохот артиллерии и рявканье автопушек. Ястребы оттеснили меня от десантных люков и один за другим споро попрыгали за борт.
- Эй, лето, ты обратно со мной или как?! – не оборачиваясь спросил у меня пилот, а я то думал, он меня не заметил.
Я выпрыгнул следом за гвардейцами, мгновенно окунувшись в непередаваемую никакими словами атмосферу боя. Грохот, кордитовая вонь, сухой треск лазганов, команды, стон раненых, которых за моей спиной грузили в «Валькирию».
- Это что ещё такое?! – заорал на меня капитан, прохаживавшийся перед выстроившимися ястребами подкрепления.
- Старший летописец Гжегож Вейче, - коротко представился я, - прибыл для освещения событий на фронте военных действий.
- Разбиться на команды, - приказал капитан ястребам, - и занять оборону на участках от шестого по десятый. Выполнять!
Гвардейцы шустро разбежались по указным позициям, я же остался один на один с долговязым капитаном, перемазанным грязью, кровью и камуфляжной краской.
- Хорошо хоть в форме, - буркнул он. – Это – снимай, - указал капитан на пиктер, висевший у меня на шее. – Освещать будешь после, а сейчас драться надо. – Взамен пиктера он протянул мне лазган и нагрудную броню.
Я повесил пиктер на ветку дерева и взял у капитана предложенные вещи. Лазган и нагрудник были выпачканы в чем-то липким, и я машинально вытер ладонь о штанину. Оказалось, это кровь. Меня передёрнуло. Есть у меня такая слабость, жутко боюсь крови. Однако пришлось перебороть себя и надеть с помощью капитана нагрудник и взять в руки лазган. Капитан также передал мне пояс с несколькими батареями к нему и парой гранат, после сам нацепил мне на голову шлем, хлопком по макушке заставив его сидеть как надо.
- Держись меня, Гжегож! – крикнул он мне и бросился куда-то к линии окопов. Я поспешил за ним.
- «Валькирии» ушли, полковник, - доложил он седому человеку в фуражке. – У нас сорок минут до следующей партии.
- Кто это с тобой, Антон? – спросил у него полковник.
- Летописец пришёл освещать, - саркастически ответил он и продолжил доклад: - Раненых забрали только тех, кого ещё можно спасти. Остальным комиссар-кадет оказал милость Императора.
- Освещателя поставь прикрывать вылазку, - распорядился полковник.
- За мной, Гжегож! – бросил капитан по имени Антон, срываясь с места. – Не отставай!
Я бросился за ним, стараясь не цепляться прикладом лазгана за всё, что ни попадя. Остановились мы на первой линии окопов, здесь уже собралась группа человек в пятнадцать во главе с сержантом, чья броня носила следы многочисленных попаданий. Над головами нашими то и дело с противным свистом проносились мины.
- Сержант Андерс, ваши люди готовы? – задал риторический вопрос капитан. Тот кивнул. Капитан хотел было продолжить, однако его прервало появление комиссара.
Тот был воплощением порядка в том царстве хаоса, что творилось вокруг. Шинель почти не выпачкана, броня, хоть и отмечена несколькими попаданиями, но выглядит куда лучше, чем доспехи остальных, высокая фуражка сидит идеально, как па параде. В руках болт-пистолет и палаш.
- Сержант Андерс, поступаете в моё распоряжение, - приказал он. – Я поведу гвардейцев в эту вылазку. Вы остаётесь командовать прикрытием.
- Есть! – ответил сержант, коротко отдав честь.
- Эй, Гжегож, - обратился ко мне капитан, уже собираясь возвращаться на свои позиции, - это тебе. – Он протянул мне длинный нож в ножнах. – Пригодится.
Я кивнул в знак благодарности и прицепил нож к поясу.
- Пользоваться умеешь?
- Я вырос в улье, - ответил я. – Не на верхних уровнях.
Капитан кивнул мне и, как обычно, резко сбежал куда-то.
- Значит так, парень, - начал краткий инструктаж сержант Андерс, - твоя главная задача не попасть из этой штуки в спину тем, кого мы прикрываем. Ясно?
- Так точно, - кивнул я.
- Молодец, - усмехнулся Андерс, занимая позицию. – Держись меня, не пропадёшь.
Я плюхнулся рядом с ним, бестолково водя стволом лазгана. Видел только спины бегущих к вражьему миномёту гвардейцев и шинель комиссара. По ним вели огонь еретики, прикрывающие расчёт миномёта, я старался стрелять в ответ. Вот только попал ли – нет, не знаю. Главное, что нашими усилиями, плотность вражьего огня существенно снизилась, особенно когда из-за спин глухо зарявкала автопушка. Несколько минут спустя миномёт заткнулся, а гвардейцы двинулись обратно, отчаянно отстреливаясь от наседающих еретиков. Когда они преодолели половину «ничейной земли», раздался страшный взрыв, а следом серия менее мощных. Не зря же гвардейцы тащили с собой несколько сумок с фицелиновой взрывчаткой.
Из пятерых человек, ушедших в вылазку, вернулся только комиссар, тащащий на плече тяжелораненого гвардейца, что не мешало тому отстреливаться из лазгана.
- А теперь стоим насмерть, солдаты! – крикнул комиссар, передавая раненного медикам, предварительно освободив его от двух гранат, лазгана и пары батарей к нему. – Еретики не простят нам такой пощёчины.
Он оказался прав. Еретики бросились в контратаку, поливая нас огнём лазганов. Мы стреляли в ответ по бегущим к окопам предателям. Это были не воющие существа, жутко изменённые варпом, потрясающие тесаками и украшающие свои тела чудовищными символами хаоса. Нет. На нас наступали бывшие имперские гвардейцы, предавшие Императора. Вот только выучки у них от этого не убавилось ни грана. Они преодолели «ничейную землю», не смотря на наш огонь, и вскоре первый из них уже прыгнул в окоп.
Мы с ним выстрелили одновременно. Но Император хранил меня. Из дула моего лазгана вырвался красный луч, разрезавший еретика едва ли не надвое. В то время, как его оружие лишь противно зашипело – и только. Он рухнул в окоп, а на его месте словно из-под земли вырос следующий. Он пинком выбил из моих рук лазган и врезал мне в грудь прикладом своего. Удар был чувствительным, не смотря на броню. Я отлетел к задней стенке окопа, а еретик уже наводил на меня своё оружие. У меня был только один шанс – и я им воспользовался. Я вцепился в лазган еретика и мы рухнули на дно окопа. Враг лягался, пытаясь вырвать из моих пальцев своё оружие, я же навалился на него всем весом и левой рукой нащупывал рукоять ножа. Я вогнал длинное лезвие в горло еретика и тут же ударил его ещё раз, потом ещё и ещё. Когда он перестал дёргаться, я встал на ноги и вытер лезвие ножа о рукав куртки, как делал это не раз во время разборок своей бурной юности.
Рядом со мной рубился комиссар. Сабля его легко рубила вражескую броню, будто та была не пласталевой, а бумажной. Рядом с ним уже успел образоваться небольшой холмик еретических трупов.
Я подхватил с земли лазган, толи свой, толи вражеский, не знаю, и вновь открыл огонь по наступающему врагу.
И тут появились они. Жуткие и отвратительные космодесантники хаоса. Их было всего несколько, однако ужас, внушаемый их кошмарными, громадными фигурами в вычурных доспехах, украшенных еретическими символами, заставлял кровь стынуть в жилах. Переборов страх, я принялся стрелять по ним, однако красные лучи почти не наносили ущерба врагу, которого я выбрал своей целью. Он, похоже, не замечал их. Хаот своей массой расшвырял трупы еретиков, лежащие перед нашими окопами, и сцепился с комиссаром. Он обрушил на него свой громадный цепной меч, комиссар подставил под удар саблю. Великолепный клинок её застрял между зубьями, хаот активировал свой оружие – и клинок, так легко рубивший броню еретиков разлетелся на куски со стеклянным звоном. Но комиссара это не остановило. Молниеносным рывком он вогнал обломок сабли, оставшийся в его руке, в горло космодесантника. Одновременно хаот опустил на плечо комиссара цепной меч, разрубая того на две части, одновременно перемалывая тело комиссара чудовищными зубьями страшного оружия.
Космодесантник хаоса спрыгнул в наш окоп и обернулся ко мне. От одного вида его, залитого кровью, с цепным мечом, с которого ещё свисают куски комиссарских внутренностей, ужас продрал меня до костей. Я отступил на несколько шагов, судорожно снимая с пояса гранату. Я швырнул её в космодесантника хаоса, но граната пролетела над шлемом его и взорвалась где-то за его спиной, осколки застучали по вражьей броне, не причинив ему ни малейшего вреда. Космодесантник продолжал наступать на меня, нарочито медленно, понимая, что я ничего не могу ему противопоставить, и явно наслаждаясь производимым эффектом. Я попытался нашарить вторую гранату, однако рука отчего-то попала в карман, и вместо гранаты я выдернул свой второй пиктер, который носил на случай, если закончатся кадры в первом или с ним что-то случится. Я выставил пиктер перед собой и нажал на кнопку. Резкая вспышка ослепила космодесантника хаоса, он замотал головой, выронил цепной меч, похоже, она каким-то образом вывела из строя визор его древнего шлема, помнящего времена, когда ещё не было службы летописцев.
Космодесантник взвыл и сорвал шлем с головы. Я увидел чудовищное лицо его, иссохшее, будто у трупа, с пергаментной кожей, совершенно лишённое волос, но главное, глаза. Это были два бездонных, чёрных провала, в которых так легко утонуть и уже никогда не всплыть на поверхность, даже раздутым, синюшным трупом. Неудивительно, что вспышка пиктера пришлась ему не по душе. Хотя есть ли душа у этакого отродья.
Он поднял цепной меч и замахнулся им. Я понимал, что он один ударом распластает меня точно так же, как комиссара, и жить мне осталось ровно столько времени, сколько понадобится твари, чтобы опустить оружие. Я снова нажал на кнопку, запуская режим непрерывной съёмки – вспышки последовали одна за другой. Это уже не могло остановить космодесантника хаоса, но благодаря этому я заснял самую выдающуюся в истории летописцев серию пикт-кадров. Они вошли в историю под названием «Смерть отродья»
Космодесантник хаоса так и не опустил на меня свой цепной меч. Его просто смело длинной очередью автопушки – и практически каждый выстрел был заснят. Космодесантника хаоса отшвырнуло от меня, разорвав на две части, как незадолго до того удар цепного меча разорвал комиссара.
Бой окончился спустя несколько часов. Я вернулся на место высадки и, что удивительно, обнаружил свой пиктер там, где его оставил. Сбросив с плеча лазган, я повесил его за ремень и взял в руки пиктер. В это время из «Валькирии» высаживались самые отважные из летописцев, что рискнули отправиться на поле боя всего спустя двадцать минут после его окончания.
