Defenderus

Гномы против вампиров - с точки зрения очков - сложно для гномов. Вампиры в любом случае способны вернуть почти всю набитую мелочь и взять четверти, а гномам реально набить что-то существенное только на варгулях-катафалках-рыцарях. Все при условии, что вамп не лезет в стиле психической атаки на макабрах "лишь бы дотянуться", а аккуратно приходит на 4-5 ход за парой-тройкой отрядов (скажем, тандеры, пушка, органка +3 четверти = солидка). При этом выиграть в массакру гномы могут при одном варианте - подставившемся вампире. Надо ли говорить, насколько это реально?

-Смерть Императору! – гремело по стальным коридорам, когда отряды мятежников прорывались через заслоны имперских штурмовиков. За пласталью редких иллюминаторов беззвучно горели остовы имперских истребителей. Юркие суденышки повстанцев выплевывали клочья плазмы, подавляя уцелевшие огневые точки на поверхности Звезды Смерти. Белые доспехи клонированных солдат разлетались под натиском стали и свинца, их лица были скрыты масками глухих шлемов, но движения выражали отчаяние и осознание бесполезности сопротивления. Впрочем, мятежники не брали пленных – вал разношерстных людей и нелюдей грязным потоком врывался через захваченные шлюзы в коридоры огромного корабля. В их глазах царила вера и упрямое торжество победителей. Упавших добивали ударами прикладов и ножей, серые стены базы покрыл слой крови и копоти. В одном из проходов натиск захлебнулся – некто высокий черный, с огненным мечом в руках, с необычайной легкостью превращал атакующих в разрубленные тела и искалеченных, кричащих от ужаса беглецов. Пули не задевали стремительно движущегося призрака, и повстанцы отступили, с ненавистью глядя на бесстрастную маску-череп, от которой слышалось лишь мерное шипящее дыхание. Фигура сделала движение рукой, и ближайший мятежник схватился за горло и упал на колени. Оборванные ряды колыхнулись еще на шаг назад – сверхъестественный страх начал одолевать кровавое безумие. По дальнему краю скопища прошла рябь, и перед черным воином появился новый противник. Бронированный гигант, на голову выше всех прочих. Его клинок мерцал синеватым свечением, а боевая стойка дышала уверенностью и силой. Огненное лезвие столкнулось с синим, раз, другой, отлетело в сторону и человек в черном пошатнулся, когда яркий луч клинка пронзил его легкое. Он умирал, но он желал знать правду: -Ктоо, ктоо ты? – присвист мешал разобрать слова, но победитель наклонился над уходящим во тьму. -Люк Скайуокер, Альфа Легион! – громыхнул ответ гиганта. Он скорым шагом устремился к центру корабля, не дослушав шепота умирающего. В глазницах шлема полыхал багровый огонь, Люк снова проревел боевой клич мятежников: -Смерть фальшивому Императору!

Все началось на исходе Шторма Хаоса, после великих сражений и поединков могущественных героев. Силы Зла и Тьмы опять отступили, обещая вернуться и наказать дерзких смертных, а силы Добра и Разума собирались с духом и зализывали раны. Ученые и мудрецы просвещенных народов еще с некоторым скепсисом предсказывали наступление куда более тяжких времен – теперь, когда столь многое оказалось разрушено и потеряно, но даже истовые предвестники конца света, лишенные в очередной раз зрелища мира, полыхающего от края до края в огне Хаоса, на время затихли. Стали случаться странные, поначалу малозаметные необычности. *** Крышка гроба давила, не давая выбраться. Разум вампира переполнило удивление, а затем, когда привычная сила крови не откликнулась, будто ее никогда и не существовало, холодный могучий ум тысячелетней нежити резко сжало судорогой совершенно неподходящего чувства – отчаяния. Он рванулся из каменной гробницы, словно задыхаясь – и упал на ровный пол склепа. У дверей темнели две кучки доспехов – его чемпионы, его умертвия – вампир попытался коснуться их останков нитями незримой власти, однако нежить не откликнулась на зов. Что-то невероятно ослабило его, какое-то чужое и страшное колдовство, подумал хозяин склепа. Но кто? Кто обладал такой властью? Выбор был невелик - либо долгий сон в надежде восстановить силы, либо поиск и уничтожение неведомого соперника. Столетия наслаждения могуществом и властью над живыми и мертвыми подкрепили амбиции пьющего кровь гордеца, он выпрямился и уверенно распахнул двери склепа. Спустя десять шагов вампир сделал ошибку – взглянул на ночное небо. Маннслиб находился в полнолунии, его широкий диск швырнул в лицо нежити отраженный свет солнца, и хозяин ночи рухнул на колени, закрывая глаза скрюченными длинными пальцами, не смея шевельнуться, не смея бежать, чувствуя, как черная древняя сила оставляет его старое, сгнившее тело. Рассвет застал вампира на том же месте, в десяти шагах от склепа. Утренний ветер развеял жирный, вонючий пепел. Кладбище вновь упокоилось. *** Могучий корабль из черной стали и зеленоватого камня неспешно уходил под воду. Капитан угрожал магам самыми изощренными пытками, но те лишь недоуменно переглядывались и, вскоре, вслед за остальными дручии, пересели в легкие суда. Подле тонущего Черного Ковчега поверхность воды сделалась бурой – то всплывали дохлые чародейские твари, тащившие его. *** Серый Провидец жадно втянул длинным носом щепотку очищенного варп-камня. Вместо обычного приливу сил, он ощутил, как в его голове разгораются пылающие угли. Крысун перегнулся пополам, неудержимо чихая и визжа. Помощники скавена переглянулись – и в воздухе замелькали ножи, убивающие плоть одного из посвященных Рогатого Крыса. Позже один из них заметил, что весь варп-камень, найденный на теле провидца, словно потускнел и лишился зеленоватого гнилостного свечения. *** В глубинах заповедного леса круг выпевающих чары так и не сумел пробудить от зимней спячки почтенного тримена. Дриады даже летом слабо откликались на зов, несмотря на пышную листву священных деревьев. Осенью того года крестьяне окрестных баронств впервые за поколения не услышали рога Дикой Охоты. *** В снегах Севера отряд закованных в черные латы гигантских воинов внезапно ощутил давно забытые пальцы мороза, липнущие к теплу живых тел. Через два часа избранники Темной Четверки замерзли, исчезнув среди распаляющегося снежного бурана. Так шел первый год Благодатной Эпохи – ритуалы срывались, обряды оборачивались церемониями без смысла, маги и колдуны теряли все больше и больше прежней ауры страха, не приобретая взамен умения сливаться с толпой – костры охотников за ведьмами той зимой пылали особенно ярко. --- Каждую неделю приходили новые, невероятные известия – в Сильвании мертвецы перестали подниматься из могил, среди океана нерушимой стеной вознеслись видимые теперь берега Ультуана и Альбиона, а в имперском зверинце издохли все фантастические твари. *** Охотники за ведьмами возносили хвалу Зигмару за лишение дьявольской силы вампиров, колдунов, мутантов и культистов, но они помнили и про иных своих врагов- и в ночь Сломанных Посохов стены Магических Коллегий покраснели от крови магусов и аколитов. Позже служители церкви оправдывали произошедшую бойню «праведным гневом заблудшей паствы», несомненно, раскаявшейся во вреде, причиненном верным служителям государства. Культы Ульрика, Мирмидии и других религий сохранили местное значение, постепенно принимая обряды и догматы зигмаритов. *** В Скавенблайте начался голодный бунт – остановились громадные мельницы, движимые варп-машинами, а запасов хватило всего на пару недель. Обезумевшие толпы рабов, ремесленников, собирателей и прочего сброда прорвались к башне Совета Тринадцати. Сверху, от покрытых вечной пеленой смога небес, жутко завизжал проклятый Колокол Кавзара – окровавленный ряды бунтарей дрогнули, притихли, но затем низменные инстинкты взяли верх над суеверным ужасом и толпа проломила двери святилища, убивая и пожирая все живое на своем пути. Владыки Разложения уже покинули пределы Скавенблайта, коварно обрушив за собою проходы. Почти все скавены жуткого города погибли в болотах, пытаясь выбраться из обреченного поселения. Оставшихся выловили и перебили жители Мираглиано и других городов-государств. *** Зверомордые обитатели лесов, потеряв благословления Темных Богов и привнесенную ярость Хаоса, сделались излюбленной добычей организованных отрядов местных властителей - некоторые из них даже запрещали крестьянам убивать двуногих зверей, считая их самым изысканным объектом охоты. *** Плоть троллей перестала закрываться после ударов, превратив смердящих тупых тварей в легкую жертву для других хищников. *** Зиккурат Жжар-Нагрунда пылал по всей своей протяженности - охранные чары дрогнули, открыв путь раскаленной лаве. Среди хаоса и пожаров зеленокожие рабы сводили старые счеты с бородатыми хозяевами. *** Берега реки Мортис впервые за тысячелетия начали покрываться редкой зеленой порослью, скрывающей скопления белых костяков, облаченных в истлевшие бронзовые доспехи. *** В пещерах Каледора навсегда уснули драконы, а горы Старого Мира и в самые сильные бури перестали содрогаться от рева оживающих драконьих огров. *** Гонцы Короля-Феникса вернулись с ворохом тревожных новостей – духи Авелорна уснули, пламя Азуриана с каждым днем все ниже, а на Проклятом острове не обнаружено и следа Меча Каина. Великая воронка сократилась в размерах, но мало кто уже сомневался в смысле всех знамений и знаков – магия покидает мир, и все, созданное и преображенное с ее помощью, уходит вместе с нею. *** В канун самого короткого дня года Сафери наполнилось грохотом – то скользила вниз, распадаясь, великая игла Башни Хоэта. --- Дыхание Хаоса слабело. Ликование свободных народов, впервые за тысячи лет одаренных надеждой на прекращение проклятия, не могло омрачить даже новость об одновременном исчезновении власти жрецов других богов. *** В Бретонии более ни один рыцарь, ушедший в поиск, не испил из Чаши Грааля. *** В Горах Края Мира гномы постепенно стали отходить от старых путей рунной магии в сторону инженерных новинок. *** Скавены погрязли во внутренних раздорах. Их цивилизации, основанная на варп-камне и власти Совета Тринадцати, лишилась экономической основы и политического стержня. Кланы Малдер, Скрайр, Чумы потеряли всяческое влияние. Клан Эшин какое-то время удерживал лидерство, но был сметен совместными усилиями всех прочих скавенов. Крысуны деградировали, их тела уменьшались, разум слабел. Всяческие связи с людьми прекратились – скавенам уже почти нечего было предложить жадным до власти бургомистрам и магам. *** К исходу пятого года Эпохи Благоденствия разведывательный отряд из Ультуана достиг бывших пределов Владений Хаоса. Эльфы с трудом преодолели холод и расстояния, но их почти не тревожили враждебные силы. На месте Владений, под беззвездным куполом полярной ночи, среди буранов – не было ничего. В это время на Ультуане распалась магическая воронка. Из ее чрева вышли первые эльфийские волшебники – их тела превратились в труху за считанные мгновения. *** Наггарот был охвачен войной всех против всех – смерть Малекита, Морати и верхушки культа Каина разбудила бессчетные старые дрязги. Кровь текла рекой, но в отсутствие притока рабов жизнь дручии стала куда скуднее и короче. *** Ластрия опустела. Зародышевые пруды поросли болотной тиной. Величественные города-храмы сомкнули створки. Самые молодые Сланны, успевшие выйти из чародейского транса, безуспешно пытались воссоздать телепатическую сеть между остатками лизардменов, но все их ухищрения только быстрее истощали и губили повелителей джунглей. Последний Маг-Жрец умер после продолжительной лихорадки, вызванной укусом обычного москита. --- Громадные производительные силы человечества, ранее уходившие на борьбу с нежитью, зверомордыми, крысунами, демонопоклонниками, мутантами и прочими порождениями магии, теперь высвободились. Обновленная вера масс, счастливых от внезапного исчезновения проклятий, сохранила институт охотников на ведьм и Культ Зигмара. Лишенные привычных целей, храмовники вознесли хвалу основателю Империи и устремили свой взор на оставшихся еще в мире еретиков и нелюдей. Стареющий Карл-Франц не долго колебался, объявляя Священный Поход во имя объединения мира людей. *** Техническое и организационное превосходство позволили быстро сокрушить разрозненных феодалов Пограничных Княжеств. Мариенбург добровольно вернулся в лоно Империи, снабдив деньгами военные экспедиции против своих конкурентов по морской торговле – Талии, Эсталии и Арабии. Ветераны Шторма Хаоса прошлись по изнеженным южанам подобно степному пожару. *** Бретония сопротивлялась дольше прочих, но ее недисциплинированная тяжелая кавалерия без благословления Леди Озера уступала вымуштрованной пехоте и стрелкам, а крестьяне толпами переходили на сторону Империи или же бунтовали, не видя дальнейшей необходимости в защите от нечеловеческой угрозы. Исход десятилетнего противостояния решился при смены стороны правителями наиболее развитых, прибрежных герцогств Л’Ангвиля и Брионна. В Битве Потерянных Седел великолепная атака конной лавы рыцарей захлебнулась среди потока картечи, изрыгаемой новейшими орудиями, поставленных мастерами Нульна. Среди погибших оказался и король Бретонии, чей чародейский доспех был навылет пробит десятком пуль из простого свинца. --- Соединенные узами одной власти, религии и жизненного пространства, земли людей в последующие три поколения достигли небывалого расцвета. Был открыт надежный морской путь в Катай, Ниппон и Инд, бывшие Пустоши Хаоса стали осваиваться колонистами, бегущими от землевладельцев и правителей. Вне стен городов выросли первые мануфактуры, в ускоренном темпе прокладывались дороги и строились мосты. *** Набег орков открыл компанию по полному очищению пространств от Гор Края Мира до Гор Скорби от зеленокожих нелюдей. При активной поддержке гномьих гирокоптеров орки и гоблины были выбиты из привычных мест обитания. Хаотичное отступление остатков их орд уничтожило остатки огров и великанов и надолго взбудоражило племена Великой Степи. *** Бывшие копи гномов Хаоса вновь наполнились грохотов молотов – избавившиеся от угрозы орков и скавенов гномы осваивали старинные пределы. *** Первая пара броненосцев Империи, вошедших в гавань Лотерна в 226 год Эпохи Благоденствия, заставила говорить эльфийских мудрецов и правителей о неизбежности защиты Ультуана от все расширяющих свои пределы соседей. В итоге, осознав безнадежное отставание в приросте населения и технологии, Азур заключили договор протектората с особым статусом, став автономной частью Империи. Совместные походы эльфов и людей против Наггарота уничтожили шесть черных городов дручии, освободив остатки рабов. *** К концу седьмого века Эпохи Благоденствия Империя охватила своими колониями и торговыми постами весь мир. Сведения о старых временах, о сражениях с демонами и чудовищами отошли из хроник в сказания, из сказаний в легенды, из легенд в мифы, а мифы растворялись в забвении. --- Лаборатория Альтдорфского университета энергетики, расположенная вдали от обитаемых земель, является сосредоточением научного прогресса в деле освоения новых источников энергии. Последний опыт обещал стать особенно удачным – данные измерительных приборов явно свидетельствовали о существенном приросте энергии, вырабатываемой контуром экспериментальной установки. Глава научной группы, почтенный герр Цугкопф, с нескрываемым удовлетворением потянулся к селектору, чтобы отдать приказ завершить эксперимент. Подчиненные ощущали довольство шефа, на их лицах раскрылись широкие улыбки – цвет Империи не посрамил своего высокого звания. Приказ был отдан, но ничего не менялось – установка работала, продолжая насыщать пространство энергией. Внезапно раздался гулкий удар, заискрило – и герметичная дверь, ведущая к зоне эксперимента, распахнулась, открывая путь клубам разноцветного дыма. Герр Цугкопф бросил быстрый взгляд на датчики – но они не показывали ничего, отличного от данных предыдущих минут. В то же время среди дыма начали проступать неясные, подсвеченные очертания чего-то большого и странного. Он силился вглядеться в эту колеблющуюся муть, но, узрев выходящий образ, вжался в стул. -Добрый день, смертные. В Вашем мире время течет несколько иначе, поэтому есть вероятность того, что меня и мне подобных вы несколько подзабыли. Это и к лучшему – мне будет проще завершить то, что было начато в другую эпоху этого мира. -Кто ты? – сумел только выдавить из себя начальник лаборатории. -Простите великодушно, я не представился – мое имя среди смертных – Дваждыголосый, я посланник и служитель Меняющего Пути, так же известного как Тзинтч. -Но это – это все детские истории, глупые сказки?! -Мне печально слышать от столь просвещенного смертного отрицание моего существования. Полагаю доказательство – громадная фигура обвела зал вытянутой рукой, люди на пути жеста теряли облик и с невероятной скоростью обретали черты самых разных существ – достаточным. -Впрочем, смертный, ты весьма амбициозен, желаешь ли ты стать первым избранником Хаоса среди этих веков, лишенных веры? Желаешь ли обрести власть и бессмертие? На лице ученого короткое время шло противоборство страстей. Но глаза демона завораживали, обещали, манили – все, что угодно в обмен на все, что ты готов сделать ради себя! -Дда. Да. Да! -Хаос доволен.

Чем будут вскрываться танк и стегадоны?

Хардкор - это не армилист, а сложность и реалистичность игры.

Не было хардкора особо ни по пятерке ни по началу шестерки. Пятерка это хирохаммер, а шестерка в 2000-2003 проходила при отсутствии нормального террейна и по армибуку/рулбукам. Хардкор начался с тумов, вудов, при появлении массового террейна на столах и бесконечных факов/даирвольфов/хроник.

Райдеров хотя бы отряд нужен.

Согласен, разве что отряд гнобларов и булов на второй отряд йетей при желании можно заменить.

Никак - у огров нет повера. Но если мы говорим об оптимизации - тиран+2 бутчера должны быть.4 слот либо бутчер, либо хантер.

Огненный элементаль рипера + добавлено знамя закачки: 1. полет-скролл-бсб-знамя адского пламени 2. полет-знать всю школу 3. полет-допкуб

Это количественные изменения, а не качественные. Пока магов брать выгоднее, чем рукопашников и отряды, сами параметры не важны. Достаточно магические стрелы заставить пускать по баллистику - многое изменится.

Я помню героя-кхорнатика с 14к6 атак на чардже, вляпавшегося в обладателя блекамулета. Заколебались кубы кидать. [ Добавлено спустя 1 минуту 21 секунду ] Если быть совсем точным, то самым крутым ростером (опрос ВД сотен игроков, редакция выбирала) был признан найтгобловский с безумным числом шаманов. [ Добавлено спустя 5 минут 41 секунду ] радиус=числу ран не магов, а принципы набора магии - какая бы хреновая она не была, уже 5-е заклинание в фазу проходит наверняка, а если их 8, то тактика уже не важна.

http://forums.warforge.ru/index.php?act=SR&f=183 Ростер странный. Один отряд бежит вперед, остальное мужественно ждет своего часа. Исходя из практики игры цвергами, надо брать 2 шейкера, а булей-героев засовывать в фасту - и использовать только для отжирания чужих машин.

Давайте не сползать в дыру офтопа.

-Марк, у тебя есть неделя. Удачи. Дверь хлопнула, но Марк Альжинэ не заметил грубости. Он в смятении стоял, чуть сутулясь, дрожа, вертя в руках связку ключей от дома. От дома, которого его хотели лишить. За что? Он жил здесь с рождения, уже больше четырех с половиною дюжин лет… Это дом его родителей, его собственной семьи. Голова болела от шквала горячих и горьких мыслей – позор, нищета, гибель рода. По его вине? Вовсе нет. Несколько недель назад его хороший знакомый, глава восточных путей, попросил оформить задним числом подорожную на караван, ушедший к Аверланду. Дело казалось пустяковым – пока не стало известно, что караван подвергся нападению зверомордых из-за того, что охрана была вдвое меньше против обычного. Глава восточных путей не учел приказа от магистрата об отправке усиленных морских патрулей, что отвлекло наемников от рутинной караванной службы. Те купцы, что потеряли немалые деньги на промахе чиновника, жаждали крови. Крайним случился Марк, которого обвинили в преступном небрежении. Все попытки Марка объяснить ситуацию наталкивались на глухую стену молчания, а решением суда ему приказывалось продать все имущество для возмещения вреда. Хлопнувший дверью советник магистрата «из жалости» дал ему неделю времени. На самом деле хитрец хотел сам выкупить прекрасный, стоящий в богатом квартале Мариенбурга двухэтажный, просторный дом. Чинуша не жалел мягких слов, но Марк был слишком потрясен событиями самой страшной недели в его жизни, чтобы думать. Мир, бывший ясным и добрым, внезапно обратился к нему многоликим звериным оскалом. Приятели разбежались, муж старшей дочери жил в другом городе, члены магистрата смотрели, как на пустое место, и, подобно раненому пловцу, он уже видел приближение острейших зубов. Семья – сестра и младшая дочь – с надеждой смотрели на своего покровителя и защитника, и от преданного взгляда их глаз в голове у Марка прошелестел гневными мыслями еще один шквал сомнений и тревог. Мариенбург – недобрый город, он старался уберечь их от него, но что ныне стоят все его усилия и замыслы? Что-то неразборчиво буркнув домочадцам, опальный советник заперся в своей комнате. Сон не шел. Болезненная сутолока зловещих теней вонзала кривые крючья страха в измученный разум. Марк ворочался, но сон не шел. Так прошло два дня, на исходе которых советник впал в какое-то животное оцепенение. И – провалился в забытье. И - увидел отца. Отец Марка служил городу иначе. Кондотьер, глава двусотни тяжелой кавалерии, силач, твердой рукой управлявший своими буйными подопечными – именно он получил от города этот дом и место для сына в магистратском хозяйстве. Сам Марк немало достиг своим трудом, но он всегда помнил, кому он обязан благополучием. И вот – сын растерял наследие отца. Это было просто несправедливо. Но Мариенбург – недобрый город, богатый, надменный и жестокосердный. Марк с покорностью ждал, что призрак отца гневно посмотрит на него и грозно нахмурит кустистые брови, как бывало ранее. Ему было уже почти все равно. Но старый солдат лишь грустно усмехнулся, его правая рука указала вверх, и единственное слово густым басом отозвалось в голове Марка – «Действуй». Марк проснулся, впервые за три дня почувствовав голод. Он вымылся, с отвращением соскребая коросту отчаяния и безнадежности. Затем жадно ел и пил, чувствуя прилив сил и зная, что сейчас он поднимется наверх, на давно заваленный барахлом чердак, и попытается понять, что хотел сказать ему отец. Свежевыбритый, советник уверенным шагом поднялся по скрипучим ступеням и нашел на связке старый ключ позеленевшей бронзы. Ключ неприятно холодил пальцы, но замок открылся бесшумно, словно его совсем недавно смазывали. Запахи пыли, множества ненужных или забытых вещей – Марку пришлось сделать пару глубоких вздохов, чтобы привыкнуть к необычной обстановке. Лучи осеннего солнца пробивали уютный полумрак, скопившийся под черепичной крышей дома на Степенной улице. Толстые пауки ловили сонных мух в свои тенета. Некоторое раздражение охватило советника – он вышел на середину чердака и медленно рассматривал одну вещь за другой, в нетерпении постукивая ногой. Неясное чувство заставило его подойти к дальнему завалу и убрать с него толстую ветошь, что должна была сохранить добро. Ничего примечательного. Несколько старых, хорошей работы стульев и глиняный кувшин для масла. Марк вернул покрывало на место и вновь стал изучать покрытые тканью груды рухляди. И тут его снова что-то повело к дальнему завалу. Он зачем-то сдвинул кувшин, но пол под ним не проявлял ни малейших признаков люка или скрытого в половице тайника. В порыве гнева Марк дернул кувшин на место – в чреве толстой глины явственно звякнул металл. Надежда и тревога рванули сердце пожилого советника, он торопливо опрокинул сосуд, тщетно рассчитывая увидеть хлынувшее золото – но из кувшина выпал только небольшой – размером в локоть - свинцовый тубус. Марк разочарованно наклонился и поднял тяжелый предмет. В следующее мгновение он уже отворачивал плотно пригнанную крышку. Клочок шелка вылетел из темницы, но советник успел его поймать с неожиданной для себя ловкостью. «Эти вещи ты сумеешь найти только при крайней нужде – но для спасения нашего рода - действуй. Я уплатил за гостинец с севера великую цену, но он того стоит». Дерге Альжинэ – следующему за ним. Марк чуть не выронил тубус, когда значение записки проникло в его сознание. Жизнь отца делилась на две части – до похода на север и после. До того он был вполне обычным – насколько кондотьер может таковым быть – человеком – склонным к жестоким шуткам весельчаком, работающим по найму главой отряда (как говорили злые языки, главарем шайки) «Бранцевых дробов» в двести клинков. Дерге был склонным скорее к получению более надежного дохода от охраны караванов и судов, нежели к более рискованному от нападения на оные. У него был своеобразный кодекс чести – так, он всегда преследовал работорговцев, предавая их при возможности огню, всегда принимал вызовы на поединок, брошенные достойным противником. Но он никогда не сдерживал своих волков от грабежа «взятого на меч», будь то мошна купца или отказавшаяся платить подати деревня. Он был щедр в схватке на удары и в гулянке на золотые. И рубаки действительно шли за ним не за страх, а за совесть. Затем случилась экспедиция на север – четыре больших корабля, способные идти как под парусом, так и на веслах, заполненные вооруженными людьми, что должны были уберечь купцов от грубости дикарей южного побережья Норски. Меха, кость мамонта, нарвала и других, более странных существ попадут в Мариенбуг, а затем – рассыпавшись по всему миру, вернутся в свободный город золотом и серебром. Опасное, но весьма прибыльное дело. Дюжина купцов и приказчиков, триста моряков и - «Бранцевые дробы», вооруженные арбалетами и мечами – возможные противники не имели хороших доспехов и какого-либо метательного оружия, помимо топоров. С кораблями даже отправился один из городских магов – мессир Дункан, Мастер воды и ветра. В общем и целом, ничего не предвещало несчастья – южная Норска считалась варварской, но не недоступной – подобно Нагароту или Вампирскому Берегу – землей. Весь путь туда и обратно должен был занять от пяти до семи месяцев. Марку в то время было восемь лет. Ему успело исполниться десять, когда два корабля из четырех медленно вползли в гавань Мариенбурга. Самое удивительное, что для вернувшихся прошло всего полгода. Но они испытали столько, что иным хватило бы на всю жизнь. Один из кораблей еще на пути в Норску дал по неизвестной причине течь, и его пришлось оставить. Прибыв во фьорды, южане успели расторговаться с пятью разными кланами, прежде чем клан Синего Медведя решился попробовать на прочность дух мягкотелых пришельцев. Дальнейшее – когда низкие лодки варваров окружили корабли и орущая орда полезла на палубы – слилось в один сплошной кошмар для уцелевших в том бою. Маг пытался установить свою хрупкую жаровню, с помощью которой проводил свои долгие и не слишком-то действенные ритуалы. Но шаман дикарей призвал нечто, выпившее глаза Мастера воды и ветра. Ослепший Дункан впервые в жизни ощутил внутри себя дыхание Хаоса, и свеча его разума погасла. Южане лишь успели увидеть матовую воронку на месте корабля с магом, сожравшую все вокруг – и мага, и большинство северян, и шамана. Вдобавок ко всему, два оставшихся судна оказались в плотной пелене тумана, закрывшей фьорд. Марево цеплялось за весла и паруса, мешая ходу кораблей, фьорд казался бесконечным, а ночами людей мучили кошмары. Дерге Альжинэ в том бою сразил вражеского вожака – но поплатился за это левой рукой и глазом. Удивительно, но дикарь хохотал, когда лезвие южанина вспороло ему брюхо –тело главаря рассыпалось в мелкую пыль, оставив после себя лишь вооружение. Дерге был счастливчиком – вожак убил восемь наемников своим тяжелым топором. Говорили, что при все этом вожак был однорук. Что было дальше – никому не известно. Из тумана вырвалось вдвое меньше живых душ, чем попало туда, и еще нескольких пришлось убить – их тела были странным образом искорежены. Некоторые просто сошли с ума. Остальные добрались до дома, отягощенные дорого оплаченным товаром. Дерге Альжинэ после блужданий в тумане стал иным человеком – от былого веселья не осталось и следа, а потешные поединки с ним прекратились сразу после того, как однорукий боец снес в первое мгновение голову своему противнику. Друзья убитого решили отомстить – и еще семь тел, разрубленных страшной силы ударами остались лежать в грязном закоулке. И еще – он стал вкладывать деньги, в караваны, а не проматывать их в кутеже или раздавать бойцам. Вокруг Дерге даже витали слухи, что он видит человека насквозь, и никто не может его обмануть. Он превратился в очень осторожного, беспощадного человека, твердо знающего, что он хочет достичь. Мариенбург ценит подобных людей, и отец Марка смог получить желаемое. Марк в детстве часто просил показать диковинное оружие северян или странные фигурки, сделанные из кости неведомых зверей. Но того, что лежало в футляре он никогда ранее не видел, хотя происхождение предметов не вызывало сомнений. Первым к нему на ладонь выпала тонкая костяная игла. При солнечном свете стали различимы тончайшие узоры, но уже подслеповатые глаза Марка не могли рассмотреть сложное переплетение без увеличительного стекла. Повинуясь неосознанному порыву, он зачем-то воткнул иглу себе в складку кожи за левым ухом. Мир на мгновение потерял четкость, но потом вернулся в прежнее сонное состояние. Второй предмет был завернут в черный шелк, прошитый золотыми нитями. К нему прикреплялась вторая записка: «Против живущего вне закона людей. Но – берегись! Пути назад уже не будет». Дерге Альжинэ – следующему за ним. Советник подумал – и не стал прерывать многолетний плен неведомого талисмана. Аккуратно сложив его в тубус, он вернул все на свои места и закрыл чердак. Удивительно, но Марк забыл про иглу из кости. Будто и не было ее. Холодное осеннее солнце еще заставляло тянуться к нему взглядом, но плащи и перчатки прочно обосновались на телах спешащих людей. Привычная неровность брусчатки отозвалась в немолодых костях Марка приятной ломотой. Быстрым шагом преодолев расстояние до жилища бывшего коллеги, предлагавшего ему продажу дома, советник резко стукнул в медную табличку у двери специальным молотком. Где-то в глубине толстых каменных стен звонко отозвались колокольчики. Вскоре хозяин появился на пороге. -А, Марк – заходи, конечно, - растерянно, но приветливо сказал он. -Да, Генрих. Расположившись в уютной гостиной, где потрескивал почти погасший камин, два советника задумчиво пили поданный им чай. Катайский напиток весьма быстро стал неотъемлемой принадлежностью деловой беседы среди купцов. Равно как на севере в обычае была медовая брага, а на востоке – кислое кобылье молоко. Генрих отстраненно наблюдал за Марком. Ему рассказали, что убитый горем бывший советник превращается в совершеннейшую развалину. Но – сидящий перед ним, явственно увлеченный лишь чаем человек не походил на потерявшего разум. Наоборот, Генриха несколько настораживала непривычно уверенное рукопожатие Марка. Он мысленно пожал плечами, и вернулся к насущному – к деньгам: -Могу ли я предположить, что цель твоего визита, любезный Марк, как-то связана с достойными сожаления неприятностями, постигшими твои дела? Возможно, что речь пойдет о твоем доме? Всего за неделю я смогу собрать достаточную сумму, чтобы… -Не бей веслом по воде, Генрих, – равнодушно бросил его собеседник. Хозяин дома оторопел от такой грубости, в нем боролось изумление, гнев, негодование, но возмущенно сказать что-то или возразить он не успел. Затылок словно обожгло кипящим варом, после чего Марк осознал, что мир вокруг него стал другим. Все оказалось просто и понятно. Исчезли цвета и запахи, черно-белое переплетение безрадостных теней не позволяло сознанию отвлекаться от сути. Или сущности – у Генриха внутри копошилось сразу несколько мерзовидных, липких мыслей – алчности, зависти, презрения, пытающихся выпустить щупальца к Марку – точнее, к пылающему внутри него образу семейного очага, его дома. Но воля Марка и незримое действие иглы корежили отростки, заставляя распадаться их клочьями гнилой ветоши. Затем острие иглы добралось до головы Генриха, и он закричал. Но звуки не имели власти выйти из содрогающегося горла, черные пряди ужаса рвали на части гортань и сердце, и единственный гаснущий островок сознания услышал равнодушный голос – «Теперь – говори». И Генрих, захлебываясь скомканным криком, торопливо заговорил. Марк покинул дом спустя всего час после появления. За это короткое время хозяин дома превратился из самоуверенного хитреца и торговца, кичившегося своей умудренностью в делах и безжалостностью к должникам – того, кто еще три дня назад лишь смеялся при просьбах Марка об отсрочке долга, само воплощение недоброго города – в человека, глаза которого переполнял животный ужас. Глаза же Альжинэ постепенно возвращали способность видеть цвета и формы и слепли к содержанию вещей и людей. Генрих рассказал много интересного. Сам он хотел лишь нажиться на несчастии Марка, но лукавый проныра знал и то, ради чего советника сместили. Магистрат постепенно заполнялся людьми одной из влиятельнейших гильдий города, а Марк мешал им беспрепятственно диктовать условия на восточных путях. И его уничтожили, внешне сохранив все признаки благопристойности. Заодно показали свою власть прочим независимым советникам. И сейчас Альжинэ надо было спешить – пока еще следы и слухи не смыло течением времени. В этот долгий день угасающего солнца Марк успел побывать не только у Генриха, но и у судьи, вынесшего приговор, и у главы восточных путей, и у нескольких купцов – членов пресловутой гильдии. Альжинэ шел по городу, оставляя за собою седые волосы, сердечные приступы и развалины когда-то незыблемого душевного спокойствия. Он не мстил и не карал – он всего лишь устранял несправедливость, допущенную городом по отношению к нему и к его семье. Словно рассерженный шмель, он рвал на части сотканную паутину лжи и предательства. И, как это обычно бывает, паук пришел к нему сам. Дом Альжинэ словно не ведал всех тревог своего хозяина. Приветливо распахнулась тяжелая дверь, стоило лишь разбудить входной колокольчик. Мягко отодвигал тени в сторону огонь стенных ламп. С кухни доносились запахи и звуки, но гость Марка пришел не для ощущения жизни – он принес с собою смерть. Невысокая фигура того, кого город знал как незаметного и серого посредника. Его черная паутина проникла в души многих властных и сильных, ввязывая их могущество в свои хитросплетенные планы, равно непостижимые для знающих и незнающих. Марк сидел в кресле у камина, где багровые языки пламени весело плясали на черных кусках угля. Хозяин выглядел уставшим, но умиротворенным – он кивком приветствовал незваного гостя. Но «паук» явился не за беседой. Затылок Марка опалил привычный уже жар преображения мира, но в этот раз среди переплетений черного и белого ослепительно пылал многоцветный шар, выбросивший множество тончайших нитей, уходящих сквозь стены в незримые пределы. Шар находился в груди у «паука». Жгучее щупальце стегнуло Альжинэ по голове, срезав левое ухо вместе с бессильной иглой. Марк оказался на коленях, голову переполняла пульсирующая лава мучительной боли. «Паук», с довольной усмешкой на тонких губах смотрел на поверженного врага, неторопливо нащупывая худыми пальцами нечто незримое в воздухе перед собою, подтягивая, скручивая, выворачивая. Альжинэ с судорожным вздохом резко поднялся вперед-и-вверх. И улыбнулся. Из левой руки Марка выпал клочок тонкого черного шелка с золотыми нитями. А в правой тускло отражала яркий огонь камина ледяная полоска лезвия – устремленного туда, где находился многоцветный шар. Громовой удар потряс весь дом. Пламя камина взбесилось и взревело. Правая рука Марка и тело «паука» рассыпались в прах – словно их никогда и не было. Ошеломленный, Альжинэ потерял сознание. …Когда он проснулся, окна затянула серая толща тумана. Возле кровати стоял стакан воды. По привычке, он потянулся к нему правою рукой. Ухватил, чуть облившись прохладной влагой. Отпил глоток, два – затем пришли воспоминания – и стакан покатился по полу. Марк медленно повернул голову – ниже локтя, заканчивающегося страшным шрамом, не было ничего. Однако чуть подождав, он почувствовал пальцами одеяло – пальцами правой руки! Марк закрыл глаза и постарался вернуться мыслями к семье. Перед его внутренним взором печально улыбалось лицо отца. Я рад, что тебе понравился мой гостинец, малыш…

Костер не трещал, обозначая встречу с влажными глубинами бревен, не сыпал искрами в простой радости пламени. Он не был тем приветливым огоньком во тьме, что сулит надежду усталому путнику. Вряд ли случайный прохожий появился бы в этом месте, и даже если бы он был глупее или смелее многих и многих, его участь печальна. Нет, колонна ревущего сине-зеленого пламени высотой в три моих роста (теперешних, конечно), не терпела случайностей. Впрочем, у нее была своя радость, ведь завтра в мир придет еще один владыка демонов. Завтра. Грани в темноте, между вчера и сегодня, или, как предпочитают говорить мои покровители, между прелюдией и настоящей жизнью. Мой путь к этому месту и времени был не менее странен. Редко когда измышления холодного рассудка совпадают с живой кровью памяти. Так принесем же малую жертву, безжалостный нож воли взрежет слои давно забытого, и слова рванутся наружу. Темна и горька чаша воспоминаний, но дело сделано… Первые признаки необычности я заметил еще в период своего обучения. Впрочем, по порядку. Я родился около… время весьма странно течет в некоторых местах… около двух сотен лет назад в небольшом, но довольно богатом городке возле нашей славной столицы, Альтдорфа. После Великого Нашествия сменилось уже полное поколение, и рассказы очевидцев потускнели, оставив позади грязь и боль, мы слушали их как сказания о героях, не думая о реальности. Я думаю, семена Хаоса терпеливо ждут и поныне в тех краях. Мне повезло – мои родители были весьма обеспеченными людьми и сумели послать меня в столицу на обучение. Забавно, я оправдал их ожидания, мое стремление к знаниям было безграничным в то время и все казалось, что мир чудесен и таинственен, и я был полон решимости, хотел познать все, относясь с равным презрением к развлечениям сверстников и к пугливой осторожности старших учителей. Не раз я мог заметить странные взгляды своих наставников, но относил их к зависти. Единственной разумной карьерой считалась военная служба, да и сказания о Великой войне будоражили кровь. Я не сильно выделялся силой или ловкостью, но я очень быстро учился. Пожалуй, я воспринимал и книжную премудрость, и жесткие тренировки с оружием как один, общий способ познания окружающего мира. И мир хранил меня. Горькая насмешка, нутряная зависть к этому напыщенному и самовлюбленному юнцу пронзают мое естество. Он мог позволить себе все, и он в итоге позволил себе все. Результат – завтрашний день. Я не помню имен родителей или название родного города, я почти разучился мечтать и желать, но моя могила пуста и я жив! Я войду в залы Сильных, встану справа от престолов Владык и мир содрогнется, когда крик демона разорвет покровы эфира. Но это все завтра. Сегодня, сейчас, я пью чашу воспоминаний… Нас, группу будущих рыцарей, приказом верхушки ордена Пантеры отправили к северным рубежам. Несколько ранее, племя орков напала на деревушку недалеко от Северного тракта. Дело привычное, никто не удивился, услышав об ответном набеге. Все мы рвались в бой, не слишком хорошо зная, что нас ждет. Наверное, рассвет, наше знамя на холме и трупы врагов до горизонта. Шатаясь, я потянулся за уздечкой коня. Сердце гулко стучало, багровое облако застилало глаза. Все тело одновременно дрожало от судорог и пыталось свалиться в грязь. Воля, день назад казавшаяся железной, куда-то исчезла. Хотелось спать, упасть в грязь и подохнуть. Боль из мелких ран уже затихла, надвигалась последняя, смертельная усталость. Щит оттягивал левую руку к земле, подшлемник и воротник слиплись, кровь и пот пропитали их. Чьи-то руки подхватили меня, и я, наконец, смог провалиться в забытье. Позже я понял, что без разведки в лесу ловить нечего. Мы ломанулись прямо в засаду зеленорылых и спасла нас лишь бесшабашность молодости и крепость доспехов. Спасла не всех. Некоторые тела мы даже не нашли. Зато выжившие получили звание рыцаря и все полагающиеся привилегии. И обязанности – нас послали еще дальше на север, к границам Кислева. Здесь пошаливали тролли. Первого тролля мы убили впятером. Правда, когда мы на него вышли, нас было семеро. Тролль и не скрывался. Тяжело спрятаться существу, чей смрад дает знать о его приближении задолго до момента встречи. Лошадей мы успокаивали долго. Может, эта тварь так и охотится – жертва теряет сознание от запаха? Не важно. На полном скаку четыре копья проткнули тушу зверя, и он упал. Мы спешились, надо было вызволить оружие и взять его зубы. Он не был мертв. Двое, подошедшие слишком близко, не успели отпрыгнуть. Поток зловонной субстанции окатил их доспехи, и два моих товарища умерли страшной смертью. Мы отомстили. До сих пор не переставляю удивляться разнообразию и смертоносности хаосных существ. Мои изыскания в Темном наречии, начатые как гимнастика для ума, потихоньку приносят плоды – третьего дня по указаниям на истукане я нашел дорогу в чащу, где мы сожгли нечестивое племя. Знания приносят страх. За стенами нашего мира, Великой Империи, проявляется странный и опасный мир, мир тайн и загадок. Надписи на обелисках и идолах упоминают о великих вождях и могучих воинах, но все, что я видел до сих пор – дикое зверье с тягой к бессмысленному разрушению. Интересно, но ни одна надпись не обходится без имен богов хаоса, хотя ничьей разумной злой воли я не ощущал, даже орки кажутся более развитыми, нежели зверолюди. Холод. Ветер и унылая природа. Доспехи ржавеют, как и наши души. Скорее бы смена! Бесконечные вылазки в лес и охота на троллей в степи, опостылевший кабак в деревне и тупые ополченцы, разбегающиеся от одного вида минотавра. Долгие ночи, когда зверье бродит вокруг, сжимая кольцо, а тебе уже все равно, потому что так было вчера, и неделю назад… Однажды, после особенно неудачной недели, гарнизонный служитель Сигмара поведал мне удивительную притчу. Говорят, во время Великого Вторжения Хаоса, один из отрядов рыцарей, небольшой, копий двадцать, сбился из-за бурана с пути. Две недели люди шли наобум, ведомые лишь отчаянием. Еда подходила к концу. Погода стояла туманная, видно было на сорок шагов, не больше. В поисках убежища они нашли лощину, чистую от тумана и с зеленой травой, что было весьма необычно в разгар зимы. Измученные жаждой, они побежали к скромному ручейку. Напившись, один из них вслух пожелал никогда больше не испытывать жажды. В следующую секунду его одежды опали, а в ручейке заплескалась рыбка. Воины были поражены и встревожены. Другой, быстрый на мысль и слово, пожелал золота. Он стал золотой жилой в скале. Третий что-то прошептал про себя, а затем от него остался лишь костяк с железной короной на голом черепе. Четвертый, фанатик, пожелал исчезнуть хаосу и стал совершенным кристаллом, изгнав хаос из своего тела и застыв в вечном спокойствии. Пятый захотел, чтобы на войска Четырех Сил обрушился огонь. Он не уточнил, какой именно огонь, и пламя, в которое он обратился, покрывшее все небо, было не жарче гнилушек в лесной чаще. Шестой приказал уцелевшим молчать. Оставшиеся, ужаснувшиеся судьбе своих товарищей, надолго задумались. Выходы лощины затянул туман, причем вошедший в него с одной стороны, появлялся с другой. Желания продолжали сбываться, причем, злой гений этого места показывал судьбу возжелавших всем колеблющимся. Тот, что захотел вернуться немедленно домой, вернулся сумасшедшим мутантом. Тот, что уточнил «домой, в здравом рассудке, здоровым и с памятью», вернулся в свой дом. На скорости урагана. В облаке серы и зеленого огня. Обезумевшие от ужаса односельчане сожгли их обоих. Пожелавший просто выйти из лощины, нашел пропасть, выйдя из тумана. В конце концов, их осталось пятеро. Дальше священник сказал, что они взмолились Сигмару, и морок был рассеян, искренняя молитва, говорил он, способна на великие чудеса в противостоянии Хаосу. Гибельны его обещания и демоны не держат клятв. Жрец долго говорил о вере, гарнизон истово слушал его и даже зверье за стенами, казалось, поутихло. Я вынес из этой причты свою мораль. Я полностью осознал важность точных формулировок в договорах с демонами. Позднее мне это пригодилось. Тогда это казалось лишь изысканным упражнением в схоластике. Весна пришла. Робкие лучи солнца разгоняли еще более нерешительные сумерки, заменявшие нам день. Трава казалась зеленее, и даже зверье ускакало в леса, предаваться нечестивым забавам. Гарнизон словно накрыла волна благости. Все ходили расслабленные, и сотник не мог, да и не пытался этому помешать. Странное безумие накрыло нас. Мы радовались каждому проявлению жизни. Пока мы предавались нехитрым развлечениям в деревушках, колесница Джаггернаута уже заходила на новый круг. И смеялся Тот, кто отпустил ее поводья. Самая дальняя деревня из пяти вверенных нам показалась из-за поворота. Над крышами кружилось воронье. Мы и прежде сталкивались с последствиями буйства зверья, но множество признаков показывало на то, что ныне мы столкнулись с гораздо более извращенным умом. Никто из селян не смог скрыться. Зверье было не способно на такие маневры, как взятие деревни в кольцо. Дома не были сожжены. Зверье всегда выдавало себя столбами дыма. И, главный признак-характер смертей. Зверье убивало, калечило, но не более того. Все жители деревни умерли жуткой смертью. Некоторых съедали заживо. Несколько умерло от страха. Следы слизи окружали колодец, на дне которого колебалась какая-то вонючая масса. Несколько тел представляли собой раздувшиеся бурдюки, наполненные жижей. Словно безумный алхимик опрокинул здесь все жидкости и яды, заботливо хранимые поколениями. Чистое зло, его вкус и аромат – это чувство принес нам тот день. Так я впервые познакомился, пусть и заочно, со своим врагом - Гамилькаром, Избранным Нургла. Меня отправили за подмогой, на юг. Я оказался вне гарнизона, когда в его стены пришел Гамилькар. Несколько выживших рассказывали, что на исходе дня залаяли все собаки, а прочие домашние животные словно обезумели. Ворота частокола зашатались под мощными ударами, затем соскочили с петель. Зловоние потекло сквозь пробоину. Бесформенные силуэты, ковыляя и спотыкаясь, пошли на построенную сотню. Стрелы застревали без видимого эффекта в их телах или вовсе отскакивали. Не дойдя, в десяти шагах, мутанты остановились. Воины услышали нарастающий гул и легкое жужжание. Огромный конь с трудом нес чудовищного всадника. Мухи кружились вокруг конника, зловоние удесятерилось, резало глаза. Всадник снял с седельного крюка странное оружие, ублюдочную помесь косы и алебарды, спрыгнул на землю. Почва ощутимо дрогнула. Он возвышался на голову среди мутантов, а они были высоки. Плечи его, затянутые в ржавый доспех, не уступали шириной проему ворот. Дыхание было глухим и влажным, хлюпающим. Причмокивающим, хрипловатым голосом он сказал «Владыка Нургл, прими мое подношение». И прыгнул на сомкнутые ряды пехоты. Двигаясь подобно лавине, телом своим расшвырял он бойцов. И размахнулся своим громилом. Размах и удар, зеленоватая пленка с лезвия брызжет во все стороны, и чернеет плоть, когда капли адского варева попадают на нее. Ржавая сталь запросто рассекала плоть и доспехи. В три удара прорубил он строй и сразил капитана. Дальше была бойня, и мой собеседник чудом вырвался, унося весть о набеге. Десятки селений опустели, часть была уничтожена Гамилькаром, часть жителей просто покидали нажитые места. Под командой хаосита было не менее тысячи клинков. Империя была обязана ответить на вызов. Она не замедлила с ударом. Не прошло и месяца со времени того весеннего рассвета, как две армии уже стояли на поле. Гордые рыцари, среди которых был и я, ополченцы, большей частью из разоренных деревень, регулярная пехота Империи, были даже три мага. Батарея стояла на пригорке, жерла медных чудовищ смотрели на чудовищ из плоти и крови. Командовал Имперский генерал, ветеран множества стычек. Сотня рыцарей, полторы тысячи пехоты, пара сотен флагеллантов, что были безумней хаотиков, тысяча ополчения, - кровь и плоть Империи, соединенные железной волей командира. Что встанет против нас, подхваченных единым порывом? Кто осмелится прекословить священной воле Императора, если наше войско составляет менее сотой части всех наших сил? Жалкие выродки, мучители беззащитных крестьян, им не устоять в честной схватке. Тогда я действительно думал так, и вычурные фразы срывались с моих губ. Мои соседи по строю не избегли той же участи. Солнце лило потоки света в глаза наших врагов, и это было нам на руку. Нестройные шеренги зверья, столь знакомого и ненавистного, знамена из ободранных шкур, несколько троллей и десяток минотавров. Знамя Гамилькара вызывающе торчало в самой середине строя. На зеленом поле три черепа и змея, замыкающая шесть глазниц. От него, даже на таком расстоянии, несло вонью. Самого урода не было видно. Чистое поле, небольшой лесок справа, небольшой пригорок на нашей стороне, бесконечность неба, уходящего ввысь синим куполом, шелест травы… Взревели рога, вначале нестройно и хрипло, затем дружнее и чище. Шеренги зверья поползли вперед. Наши лучники делали последние поправки на ветер и первые смертельные посланцы уже уносились вдаль. Магов мне не было видно, но сразу два огненных шара полетели к вражескому штандарту. Я понимал, что даже сотне рыцарей не справиться с таким количеством мутантов и надо выбить как можно больше до рукопашной. Дрогнула земля, вонь и копоть из наших порядков. Четыре снаряда ушло в центр врага, видно было, как мелкие фигурки подлетают и падают, бегут в панике. Кто-то остановил бегство. Две линии пехоты наконец сомкнулись и пошла рубка. Зверье брало силой и яростью, наши - выучкой и строем. Одинокими башнями высились минотавры и тролли, мерно взмахивая огромными дубинами. Все это ожидалось, и зверье мало-помалу уступало позиции. Фланги начали заворачиваться вовнутрь, зверье начало колебаться. Команда к атаке! Строй преобразился, словно свернутая пружина развернулась. Сердце стучит о доспех, руки налились мощью, копья опустились, необратима атака Империи! Слитно бьют копыта в сочную траву, сталь и ярость бурным половодьем грозят врагам. Нас была всего сотня, но каждый чувствовал себя легендарным героем древности, истребляющим бесчисленные полчища. Внезапно в наш гул влилась тревожная тема. Словно наших двойников пустили нам навстречу, а когда мы столкнемся, останется лишь кровь и обломки доспехов, столь ужасно будет столкновение. Но пусть будет! Нет силы превыше нашей силы! Боги! Как я заблуждался тогда! На дистанции пяти стуков сердца я постарался разглядеть врага. Ржавое оружие, покрытые плесенью доспехи – против блеска и мощи Империи – это казалось жуткой насмешкой, клоунадой. Ненависть к бессмысленным паяцам наполнила меня. Мы столкнулись. Мое копье пробило доспех и тело моего визави, его лошадь споткнулась. Булава его соседа достала меня на излете. Чудовищный удар едва не вынес меня из седла. Нечеловеческая мощь таилась под невзрачными доспехами. Я бил и уклонялся, и подставлял щит, и заставлял коня двигаться быстрее, чем когда-нибудь. Как потом оказалось, их было около полусотни, но они разметали наш гордый отряд, и лишь слитный залп пушек остановил прорыв. Гамилькар ушел, но его войско погибло. Мы потеряли две трети, в основном от болезней после сражения. Малейшая царапина загнивала, и лекари резали без устали. Калеками возвращались с той битвы. Кожа бледнела, глаза вваливались, и каждая болячка доставляла страшную боль. Мне повезло, ядовитая булава не дошла шипом до тела. Мне очень повезло, потому что я видел тела неудачников. Как почти проигранное сражение едва не выиграли полсотни бойцов? Почему гордая сила Империи рассыпалась в прах от нескольких служителей Хаоса? Что за сила владела рыцарями Тьмы, когда они резали нас почти как беспомощных овец? Ответ лежал на Севере. Я твердо решил узнать как можно больше, чтобы лучше бороться с врагом. Два моих товарища по схватке согласились сопровождать меня, и после недели приготовлений наш маленький отряд отправился в свой поход. Я шел за ответами. Меня ждали вопросы. Удивительно, но две недели пути через Кислев и Страну Троллей почти не запомнились. Дело было летом, погода и полная безжизненность местности нам благоприятствовали. На исходе третьей недели мы вошли во Владения Хаоса. Теперь я могу чувствовать приливы и течения Сил, незримая грань которых пролегает в вековечном безмолвии Пустошей, тогда мы пересекли рубеж, даже не заметив этого. Хаос здесь еще слаб, но и Порядок не способен проявить себя в должной мере. Первым признаком стали закаты. Само небо дрожало и переливалось на севере, звезды медленно двигались в вальсе среди черного бархата тьмы, синие проблески огня падали, подобно снежинкам. Это было прекрасно и чуждо. Нахлынули сомнения: как человек способен оставаться самим собой, если даже мир изменяется там по воле Богов Хаоса? Мои спутники были напуганы, их воля заколебалась. Ночью они покинули меня. Я тщетно просил их остаться, но они ушли в ночь. Никогда больше я не встречал эту парочку, но недалеко от последнего костра я заметил следы огромной стаи диких собак. Я слышал вой, вначале протяжный и зовущий, затем громкий и торжествующий. Дороги назад не было. Я оказался один, там, где зло и безумие шествовали рука об руку. Четвертая неделя пути. Попадаются колодцы, но есть приходится местную живность. Впрочем, скорее битвой, нежели охотой можно назвать эти столкновения. Природа здесь искажена, как и земля, и солнце, и небо. Ночами я путешествую, любуясь пляской звезд, днем прячусь и сплю. Одежда изнашивается, но страха нет, зато любопытство возрастает изо дня в день. Это место по-своему чудесно. Летающие скалы и миражи замков, песчаные демоны, грозящие Солнцу, и сам двойной круг светила, льющий разноцветные лучи на меняющийся ландшафт. Пока я не замечаю изменений в собственном теле или теле лошади, но воздух имеет странный привкус, как и вода. Сами Пустоши медленно, но верно подчиняют меня. Сны полны странными видениями, я вижу иное… всегда чуждое, но всегда имеющее дикую гармонию. Как эти места порождают армии кровожадных маньяков и выродков, мутантов и безумцев? Раньше я представлял север пустыней, где стоят алтари Четверки, где изгои и нечестивцы приносят кровавые жертвы, через них обретая могущество. Я не думал, что у всякого явления есть две стороны. Мир в пределах Хаоса не погибал, он трансформировался в нечто другое. Это следовало обдумать. Я начал подозревать, что все мое везение в пути объясняется чьей-то волей. Волей того, кто имеет силу в Пустошах. Это не сулило ничего хорошего, однако давало слабую надежду на то, что моя смерть не столь желанна местным хозяевам, и на руках у меня появился один весьма слабый козырь. Последующие события доказали, что моя догадка истинна. Через сутки я впервые встретил Собеседника. Шероховатая поверхность, нагретая солнцем, начала изменять очертание. Такое случалось часто в этих краях, я поспешил отойти. Линии, что сложились из новых очертаний, показались мне знакомыми. Действительно, это был грубый диалект Всеобщего. Линии вновь потекли, и родился Голос. -Смертный! Твоя судьба ждет тебя! Страх и любопытство боролись за мою душу. Любопытство победило. Как говорил один мой наставник, «говорящий враг – половина врага». -А ты бессмертен? -Ты дерзок, но глуп. Ничто не вечно, но и умереть полностью ничто не может. -Тогда как определить разницу между смертным и бессмертным? -Очень просто. Бессмертный может не просто плюнуть на твою могилу, но и подвергнуть страданиям твою душу после. Фраза и в особенности, тон, которым она была произнесена, напугали меня до полусмерти. Впервые я полностью осознавал, ГДЕ я и КЕМ может быть мой собеседник. Тон не был угрожающим или яростным воплем демона, наоборот, словно сотни песчинок своим шорохом и шепотом сообщали мне сухие и точные факты. Поневоле я понял, что моему визави не составит труда привести наглядный пример, но быть экспонатом сада ужасов я не хотел. Дальше я старался отвечать максимально честно и точно. -О какой судьбе ты говоришь? -Ты жаждешь знаний. Ты ищешь причины. Ты сомневаешься. Твоя вера покинула тебя. Ты пришел туда, куда хотел. Ты станешь тем, кем хочешь. -А кем я хочу стать? Когда я шел а север, я не думал… -За тебя подумали другие. Твой выбор прост. Ты можешь отказаться от начертанного, тогда я явлюсь в более материальном виде и ты умрешь, как немногие до тебя. Ты можешь принять свой жребий, и, когда-нибудь, -сухой смешок, так мог бы смеяться ураган, похоронивший десяток деревень и рассыпавшийся в прах, - ты сможешь стать мне вровень, ведь и я был человеком, как и ты, только давно. -А кем ты стал? -Ответ после выбора, - Собеседника, казалось, забавляла эта игра. Я чувствовал, что не сошел с ума, блуждая в Пустошах. Сила, древняя и могучая, алкала мою душу. Смерть или… нечто худшее, выбор был не богат. Я отчаянно хотел жить, знать, познавать, чувствовать и действовать. Я не желал зла кому бы то ни было. Я не хотел стать предателем своих родных. Безумие и безысходность овладевали мною. Рассудок и сердце истекали кровью. Надежда исчезла. Глухое отчаяние затопляло последние рубежи воли. И вновь любопытство отогнало страх и безумие. «Ты всегда сможешь броситься на меч, если что, так прими предлагаемое, а там посмотрим». Лик демона явственно проступал на скале. Он был чужд, но странно знаком, словно две силы породили его. Я поднял голову, посмотрел на него и медленно кивнул. Внезапно яркое пламя осветило равнину. Я увидел десятки странных фигур, здесь были самые разные создания, все они склонялись перед… моим Собеседником, что явил свой истинный облик. Серая кожа, на две головы меня выше, тело пропорционально сложено, никакого запаха или шерсти, голова обычная, без мутаций, руки изящны, но словно выточены из лучшей стали. Глаза светились умом и древней памятью. Крылья словно сотканы из тьмы и ветра. На его правой ладони зажглась фиолетовым огнем диадема, созданная из пламени. Он снова сухо усмехнулся, когда я, пошатнувшись, упал на одно колено. Он короновал меня. В это же время собравшиеся запели гимн. Он был настолько архаичен, что меня бросило в дрожь, но мне пришлось подхватить мелодию, мой разум и тело жили отдельно. Стародавние клятвы навечно связывали меня и Собеседника. Никаких лазеек и поблажек, я становился истинным слугой Тьмы. К своему ужасу, я понял, что та часть меня, что я всегда подавлял, радостно откликается. Гордость и темное любопытство, сила и высокомерие, все сплавлялось воедино. -Я стал Избранным Властителя перемен, Тзинча. Теперь ты вступаешь на тот же путь! Через неделю я въезжал в Остланд. Моим первым заданием в качестве слуги Зла, демонопоклонника, изгоя и отродья мрака, было восстановить безопасность Арлейба, средних размеров города возле дороги из Империи в Кислев. Там был ковен вампиров. Их присутствие угрожало существованию местного отделения Фиолетовой Руки, могущественнейшего общества, поклоняющегося Владыке Изменений. Глупые и жадные кровососы вполне способны навлечь на себя гнев сигмаритов. Тогда в ближайшие месяцы прибудет экспедиция из столицы графства. Этого нельзя допустить. Я поступал в распоряжение главы ячейки и должен был проявить все способности для уничтожения ковена. За эту неделю многое изменилось. Нет, число моих конечностей не увеличилось, третий глаз и хелицеры не «украсили» моего лица. Собеседник объяснил это так: «Здесь нет недостатка в подонках и героях, способных лишь на битву и безумное колдовство. Мы не отказываемся ни от кого, кто сам приходит сюда. Но грубая сила не всегда уместна. Нам нужны агенты, способные на тонкие действия. Ты неплохо обращаешься с оружием, но гораздо ценнее твоя способность к анализу. Ты будешь смотреть, думать и действовать. Награда будет достойна твоих усилий». Это выражение я понял как предостережение. Но, помимо внешней постоянности, внутри меня кое-что менялось. Слух усилился, так же как нюх и зрение. Собеседник заявил, что теперь я смогу распознавать яды по вкусу и запаху. Рефлексы улучшились. Сны стали еще фантастичнее и ярче. Я не знаю, может, я видел иные миры, может, это было прошлое или будущее. Мир грез окутывал меня. Магия. Магия текла сквозь меня. Дар, присутствовавший, по словам Собеседника, изначально, здесь, в месте наиболее четких ветров Силы, развился. Практика, говорил он мне, только практика способна огранить бесформенный кристалл. Пока мои успехи были на уровне «зажечь свет, охладить воду». Собеседник мог мановением длани превратить скалу в озерцо кипящей лавы. Камни и копья бессильно падали вокруг него. Огромные создания, напавшие на него, умирали по его Слову и Воле. Здесь, во Владениях Хаоса, он был полубогом. Течения силы накладывались на косную материю. При их соединении происходила трансформа. Собеседник говорит, что магия есть способ преобразования той же материи на очень глубоком уровне, поэтому действия, совершаемые посредством Воли и Слова, зачастую непредсказуемы. Он не может представить мир без магии. Магия подобна огню. Пламя может сделать из роскошного дворца липкий пепел, а может обогреть и спасти. Огонь тоже опасен, но он более понятен и предсказуем. Искусство магии - попытка контролировать огонь изнутри. Итак, невеселые думы одолевали меня. Месяц. Город в пятнадцать тысяч человек и семь сотен гарнизона. Старший вампир, три-четыре младших, десяток аколитов и неизвестное число нежити. В моем распоряжении один серьезный маг, два десятка наемников и все связи Фиолетовой руки. Логово неизвестно. Мощь врага неизвестна. Из плюсов: денежная свобода. Из минусов: необходимость маскировки. Я разложил все по полочкам, как меня учили высокочтимые мэтры, и понял, что не знаю целей вампира. Он оставил на улицах десяток обезображенных трупов, Одинокого зомби видело несколько поздних прохожих. Скорее всего, он здесь проездом, попьет месяц кровушки, получит материал для опытов или еще пару младших вампиров, и уйдет из города при приближении сигмаритов. Фанатики начнут прочесывать город и наткнутся на совершенно другую организацию. Из всех этих шатких логических построений следовали два очевидных вывода. Первым являлось наличие лишь временного, ненадежного логова. Вторым – вампиры ничего не знают о культистах, и вообще, ведут себя крайне вольготно. Этим надо было пользоваться. Вот и Арлейб, обычный серый городишко. Я изложил свои соображения Марку, главе местных культистов. Он пришел к таким же выводам и был, казалось, искренне рад поддержке. Вообще, глядя на этого милого старичка с ласковым голосом, трудно было представить, что в молодости он был капитаном наемников - головорезов, а лишь затем стал удачливым купцом. Еще труднее представить его главой Темного обряда, когда обычно голубые глаза Марка леденеют, и он воплощает холодное Знание и Силу. Завершая описание, должен заметить, что он вовсе не напоминает безумного мага, потрошащего младенцев. Впрочем, он этого и не делает. Хотя он безумней пьяного гуля. Как и мы все. В таких городах всегда есть масса укромных местечек. Неделю мы безрезультатно шерстили их. За неделю появилось еще четыре трупа. Начали бродить слухи о дьявольских ритуалах. Сеть агентов без устали рыскала за слухами, надеясь найти что-нибудь ценное. Наконец, удача улыбнулась нам. Или отвернулась от вампиров, хе-хе. Как бы то ни было, место для лежки ковен выбрал весьма удачно. Бывшее логово контрабандистов, подвал действующей пивоварни, точнее, его потайная часть. Хозяин был аколитом, то есть человеком, желающим вечной жизни задарма. Скорее всего, он пошел бы на корм вампирам и стал бы еще одной частичкой их вечных тел, хе-хе. Неужели находятся такие идиоты? С грустной иронией я добавил про себя, что меня-то многие бывшие знакомые тоже сочли бы умалишенным. Были разведаны пути через канализацию (да, у такого небольшого города тоже было это несомненное достижение цивилизации!). Выяснилось, что нижние подступы охраняет младшая нежить. От цели нас отделяли одна лестница и четыре (младших вампиров было все-таки три) затянувшихся существования. К сожалению, городская стража бесполезна в таких случаях, шум бы они подняли, а толку не добились бы. Обращаться к жрецам Сигмара тоже не стоило. Каждый, достаточно сильный, чтобы провести изгнание нежити, был достаточно сильным, чтобы распознать служителей Хаоса. Выход все же нашелся. Наемники. Двадцать шло снизу, они захватили с собой вязанки хвороста, крупные балки, камни и факелы, помимо обычного оружия. Десяток караулил связанных пивоваров. Все действие началось ясным утром. Пятнадцать стояли полукругом возле двери в логово, там же находились я, Марк, другие культисты высокого ранга. Все ждали сигнала, Марк готовил какое-то заклятье. Наконец, запахло дымом. Сие означало, что наемники добили нежить, завалили нижний выход хворостом, подожгли его и окончательно заблокировали проход крупными камнями и балками. За уже выплаченные деньги они сделали это весьма добросовестно. Дверь логова распахнулась. Четыре смазанных из-за дыма силуэта начали вырастать из проема. Марк направил на них сотворенное заклятие. Своим новым зрением я заметил огонь, трансформацию материи и невиданный доселе синий цвет распада. По мере сил, я добавил туда своей энергии. Хлопья синего пламени брызнули с его ладоней, вампиров отбросило назад. Поднялись только двое. Оставшиеся кровососы лежали на полу кучкой липких отбросов и не шевелились. Басовито загудели арбалеты. Еще один силуэт рухнул, последний, утыканный болтами и обожженный, все-таки вырвался из проема. Наконец-то я смог разглядеть его. Хорошо, когда есть возможность, степенно анализировать и сравнивать. Сейчас, в безвременье моей собственной памяти, я имею этот дар. При всей внешней чуждости, создания Хаоса принадлежат этому миру. Мир сам породил своих богов и демонов. То, что стояло тогда, передо мной, искаженное гримасой отчаяния и ярости, было абсолютно чуждо порядку вещей. Посмертное существование в таком виде не имело права на продолжение. Мне представился мир, затянутый мглой, где сотни подобных существ беззвучно кричат сквозь ночь иссохшими ртами. Мир, где Жизни уже нет места, но и Смерть не нашла сюда дорогу. Мне не хочется смотреть на такой мир. С тех пор, я при возможности, уничтожаю нежить. Я ударил коротким копьем, бывшим у меня в руках, ко мне присоединилось четверо наемников. Тварь была дико сильной и ловкой, но я насаживал на пику троллей, под стать мне были и мои помощники. Мы занесли тварь, вопящую и вырывающуюся, на копьях внутрь логова, и там прибили ее к полу длинными штырями. Затем мы отрубили ей голову, руки и сожгли ко всем демонам пивоварню вместе с аколитами. Никаких героических поединков, никакого честного боя. Мы просто хладнокровно уничтожили их. Мы, служители Хаоса, его агенты, не можем позволить себе роскоши разбрасываться своими жизнями. У них не было ни единого шанса. Таков конец Арлейбского Ковена. Наемники, по пункту устного контакта, получили вторую часть награды и убрались их города. Пожар пивоварни списали на пришлых забулдыг, поссорившихся с хозяином. Жизнь входила в привычное русло. Марк любезно провел ритуал Вызова. Собеседник был как всегда, сух и слегка ироничен. Я получил некую награду. Еще я понял, что меня ждут иные проверки перед чем-то более крупным. Я оказался в некотором смысле прав. Только каждая такая проверка вполне могла стоить мне жизни. Теперь мой путь лежал в Пограничные земли. При себе я бережно хранил кинжал, полученный от Собеседника. Он сказал, что, «когда придет время», он свяжется со мной посредством его. Кинжал вызывал во мне странные чувства. Он словно был сделан для меня. Простая, без вычурности, рукоять, обтянутая неизвестной мне кожей, словно составленной из множества чешуек. Крепкая гарда с небольшим зацепом, синеватый клинок из металла, очень похожего на сталь, но гораздо прочнее и гибче. Лезвие, которым я очень долгое время затем брился, сходилось на расстоянии трех ладоней от гарды в острие, коим я мог пробить панцирь. И, разумеется, магия. Кинжал не мог потеряться, его нельзя было украсть. Я всегда чувствовал его присутствие. На нем не было меток Хаоса, но я понимал, что Собеседник может следить за мной. Впрочем, я четко ощущал, что это именно мое орудие, и я его настоящий хозяин. Зачем я столь подробно описываю какую-то железку? Кинжал, получивший имя Коготь, по сей день со мной. Все двести лет он безупречно служил мне. Настала пора попрощаться со старым товарищем. Костер вскоре поглотит мое приношение, но пока Коготь еще побудет со мной. Глядя на переливы его Силы, я пробуждаю свою память. Грани проступают из темноты. Пограничные княжества – очень интересное место. Они очень похожи на Владения Хаоса, только порядка здесь поменьше. Для сильного и безжалостного человека всегда есть работа и прибыль. Другое дело, что тебе противостоят такие же моральные уроды, да еще орки все время лезут через не начерченные границы. Здесь собираются все изгои, не сумевшие или не захотевшие добраться до Владений Хаоса. Изгои второго сорта. Я гордо причислял себя к сорту первому. И все же, даже в здешних местах было что-то хорошее. Здесь почти не плелись сети интриг, порок был простым и честным, как топор наемника (но оттого не менее грязным). Враг сразу давали понять, что они враги, никаких чиновников или сборщиков податей. Местные царьки всегда могли опереться на своих, на подданных, которых можно смело называть соратниками по оружию. Могла ли огромная и не менее жестокая Империя похвастаться тем же? Я живо представил себе выражение лица «бла-ародного» рыцаря, которому предложил бы пива простой линейный пехотинец и расхохотался, немало напугав здешних ворон. Через двадцать лет я стал в Княжествах одной из их местных легенд. Постоянно я жил в самом дальнем уделе, в Харнской марке, но успел наследить и во всех остальных, и в землях орков, побывал даже в Стране Мертвых. Долгий рассказ требует долгого вступления, но все образовалось как-то просто и… удобно? Маркграф принял меня на службу обычным всадником, затем, после пары дуэлей и небольшой заварушки не границе я стал десятником. После отражения орков – сотником и доверенным его лицом. Когда я шел во главе воинов на приступ башни некроманта и, совершенно изумленный тем, что его заклятья не срабатывают, колдун кинулся на меня с посохом, я попытался отбить удар мечом, но лезвие развалилось. Тогда я метнул Коготь и тот пришпилил чародея к деревянной балке. Кинжал как-то странно пульсировал, вернувшись ко мне. Позже я узнал, что Коготь пьет жизни и магическую сущность противника. Как же он был до этого голоден! Солдаты боготворили меня. После редких поединков моих противников долго приходилось штопать. Впрочем, я не скупился на их лечение. Марка разрослась вдвое после одной удачной компании, проведенной под моим чутким, хе-хе, руководством. Я стал начальником охраны маркграфа. Если бы я захотел, я стал бы и маркграфом, но Собеседник дал мне четкие инструкции. Это была проверка властью. Одновременно я учился магии и тактике, стратегии и дипломатии, изучал повадки орков и других дикарей. Девятнадцать лет прошли очень интересно и познавательно. Я заметил, что почти не старею, только становлюсь крепче и выносливее. Именно на исходе девятнадцатого года в чью-то безумную голову пришла мысль прогуляться к сокровищам мертвых. Я попытался связаться с Собеседником, но он хранил молчание. Я согласился на участие в походе от Харнской Марки, взяв с собой свою лучшую сотню. Меня влекли новые знания. Моих солдат – золотые миражи. Нас собралось около двух тысяч. Просто поразительно, до чего мы все, даже Собеседник, были когда-то наивными. Интриги, ложь, черная магия, заказные убийства – все это было моим опытом. Вам никогда не приходилось смотреть человеку, которого вы приговорили, в глаза? Вы никогда не убегали с поля боя, бросая раненых и больных, так как враги уже наступали? Я торговал рабами. Я казнил работорговцев, попавших в мою власть. Я охотился на темных колдунов. Я договаривался с шаманами орков. Мои деяния всегда со мной. Совесть? Я отказался когда-то от нее во имя знания. Наверное, я вырастил ей замену. Десятилетия чужой боли. Я выходил из опасности невредимым. Моей смерти я всегда скармливал чужую судьбу. Где тот судья, что взвесит зло и добро, сотворенное мною? Да, я был добр, когда мне было нужно. Я заставил маркграфа открыть кладовые в голодную пору. Меня, меня превозносили до небес. Мое слово было тяжелее свинца. Лишь я знаю, сколь часто я нарушал дух, но не букву договоров. Я был отравителем. Я изучал темные тропы знания. То единственное, до чего я не опускался – человеческие жертвы. Собеседник особенно предупредил об этом. Кровь не прощается никому. Плата – безумие, настигающее исподволь. Я всегда держал разум чистым. Вино, страсть, хмель боя – везде были ловушки. Другие Силы могли получить доступ ко мне через мои слабости. Я становился среди изгоев легендой при жизни. Тогда я думал, что прошел сквозь круги ада. Глупец! Теперь я знаю, что тот немногословный вожак изгоев был почти счастлив, гораздо ближе к этому состоянию, нежели Владыка Демонов, которым я скоро стану. Я перебираю воспоминания тех лет, словно ожерелье из жемчужин. Двойная жизнь была столь проста! Никто не распознал во мне слугу Хаоса. Главой сигмаритов в этих краях, правда, был иерарх Фиолетовой руки, хе-хе. Моя сдерживаемая на протяжении девятнадцати лет страсть к дальней дороге получила свое. Мы отправлялись в поход. Разношерстным было наше войско. Каждый вожак вел свой отряд отдельно от других. Всего их было двенадцать. Мой отряд был не пусть самым крупным, но самым дисциплинированным. Бойцы Харнской Марки с презрением поглядывали на всех остальных, красуясь выправкой и отменным оружием. Единственным подразделением, могущим с нами потягаться в стройности рядов, был небезызвестная мне Медная полусотня, прозванная так за цвет своих шлемов. Командовал ею прославленный боец, доблестный бретер Манфред Граст, выходец из Мариенбурга. Я не знал, за какие прегрешения такого воина сослали, но был наслышан о его мастерстве и железной воле. Как-то сложилось, что наши дороги до сих пор не пересекались. Я отвесил ему вежливый поклон, он кивнул в ответ. Разговоры могли потерпеть до вечера. Каждый вечер собирался Совет Командиров, где разбирались нередкие тяжбы между отрядами, расспрашивались проводники, а интриганы тянули на себя одеяло власти. Я знал, что мне вмешиваться еще рано, число претендентов само собой сократится во времени, а пока все могут объединиться против одного дерзнувшего. Войско миновало Княжества и, распугивая местных жителей, продолжало свой поход. Когда-то я думал, что имперская армия – самая доблестная, что ряды ее бойцов невозможно прорвать. Окружавшие меня люди сделали бы честь любому элитному отряду. Пусть дисциплина их хромает вне боя, одежда пестра, как и смесь наречий, куры и поросята свисают из их седельных сумок, но каждый из них стоил десяток имперских линейных пехотинцев и спокойно одолел бы пару-тройку молодых рыцарей, когда-то выехавших из Альтдорфа. Опыт, вот что было главным. Сотня сражений – ты привыкаешь к смерти и вполне способен потребовать у нее курева на дорогу в царство Мора. В общем и целом, это была подходящая компания для похода в земли, где мертвые не спят. Дорога узкой лентой пролегла по степи, переходящей в пустыню. На ее границе Совет собрался, чтобы определить, кто останется охранять базовый лагерь. После броска жребия, ровно девятнадцать сотен в одиннадцати отрядах уходили вдаль, позади оставался отряд Гронта Двузуба, весьма недовольного, но бессильного что-нибудь изменить. Пустыня была чем-то похожа на Пустоши Хаоса. Оба места были изменены магией. Я невольно содрогнулся, представив себе чародея, чьи Воля и Слово, Злоба и Ненависть смели с поверхности мира целую страну. Нагаш-ш-ш… Нагаш-ш-ш… Пески и скалы, яд и злоба. Древность, готовая взять тебя за глотку. Покой, что не надо тревожить, потому что тот бархан движется, а Моррслиб, Солнце Мертвых, стоит в зените, и неясные тени на границе зыбкого света шевелятся, и ты уже не встанешь, не проснешься, золото останется нетронутым, стервятники не найдут твоих костей. Не разбуди тех, кто дремлет под песками, чье черное отчаяние сожмет тебя в объятьях и не выпустит. Песок шипел под копытами и ногами, но пока покорно ложился на дороге. Солнце, горячее солнце живых, иссушало своей яростью. Белая капля огня обесцветила горизонт. Ночь и день казались одинаково враждебными. Надежда гнала вперед. Мы собирались добраться до небольшого некрополя, одолеть его стражу и вернуться богачами. Не обязательно в Княжества. Золотые миражи не манили меня. Я принадлежал иному миру. Я шел за знанием. Трое суток марша – некрополь. Солнце ярко светило и мы все точно знали, что нежить выходит лишь во тьме. Ха! Мы разбили лагерь. Самый нетерпеливый отряд бросился к могильникам. Остальные, бранью и ударами, были приведены к порядку. Мы шли боевым строем, готовые ко всему. Истошный вопли и звуки боя доказали, что мы были правы. Мою сотню я поставил возле Медного отряда и отсалютовал Манфреду. Он вернул приветствие и подъехал вплотную. Мы вместе смотрели на некрополь, вторым зрением я видел странные заклятья, вообще ни на что виденное мною ранее не похожие. -Красивые пирамиды, -сказал Манфред. -Да. -Ничто не напоминает? -Да вроде нет. -Значит, вы, юноша, еще не забирались достаточно глубоко во Владения. Я посмотрел на него. Он оскалился. Моя рука поползла к рукояти Когтя, но меня остановил его взгляд. Это был взгляд матерого волка, смотревшего на неразумного подростка из соседней стаи. По меньшей мере, было любопытно, кто мог называть сорокалетнего человека юношей, тем паче, что на вид он был не старше меня. Еще любопытней, кем он был на самом деле. Естественно, он понял все мои сомнения и показал мне нечто, в один миг решившее все загадки. Цепочка с небольшим символом. Буква Х, нижняя часть которой была замкнута в треугольник, а перекрестие пересекала параллельная нижней линия. Символ Кхорна, Собирателя черепов, Пса войны, прозвища которого дышали кровью и медью. Заклятый товарищ Тзинча. Что ж, мы не враждовали. Пока. Я показал ему Коготь, его глаза на секунду расширились, словно он увидел старого знакомца. Затем он широко усмехнулся. -Тебя учит Собеседник? -Как… -Мне девяносто лет. Я знаю очень многих в Пустошах. Мне было интересно наблюдать за твоими успехами. -Манфред, при всем моем уважении. Битва уже пришла к нам. -Да, пора снести пару черепов, - жестоко ухмыльнулся он. Белые костяки. Гордая выправка прирожденных воинов. Стяги и украшения. Лучники, неторопливо накладывающие тетиву. Дикое подобие конницы, плюмажи лошадиных останков развеваются на неслышимом ветерке. Громадные статуи звероголовых богов, совершенно не схожие с менгирами зверолюдов Севера. Солнце, окутывающее своих давних, очень давних знакомых бронею света. Они дождались. Скоро они вновь станут ждать, а кости нечестивцев будут свалены возле дальних барханов. Мне было интересно посмотреть на эти статуи в бою. Неизвестные заклятья, окутывающие эти механистические костяки, были древнее пирамид и прочнее скал. На миг мне показалось, что этот вид магии гораздо надежнее обычной. Но гораздо слабее. Наши линии быстро сходились. Руки лучников врага мерно посылали стрелу за стрелой. К счастью, медь и бронза слабее железа и стали. Их конница явно уступала нашей. Их жрецы не могли тягаться с безумной магией некромантов Княжеств, бороться с которыми привыкли все в тех местах. Лишь огромные статуи дрались большими серпами из темной бронзы так, что оставались островками в нашей наступающей волне. Их старались избегать. Моя сотня стояла в резерве, так же, как и Медный отряд. Манфред хмурился, хотя сражение было за нами. -Я не вижу главного. Их чересчур мало. Нас заманивают. Приготовься идти на выручку основным отрядам. Мы медленно пустили лошадей ближе к схватке. Наши люди, вышколенные и дисциплинированные, изредка посматривали на нас с немым вопросом в глазах. Манфред показал на боковой проход в хитросплетение некрополя. Наши товарищи, громившие врага, постепенно втягивались в центральный. Внезапно песок за ними пошел волнами. Огромные скорпионы вытягивали себя из-под поверхности. Их было около десятка, созданий вышиной с человека. В небо взмыли какие-то уродливые птицы. Из пирамид выходили новые отряды скелетов. Из главной, сбоку от которой мы находились, донесся гулкий рокот. Часть передней стены отошла в сторону, в освободившийся проход начали выкатываться колесницы. Манфред сощурился, затем безумно осклабился, заметив на передней большую мумию, держащую без особых усилий серп из бронзы, мало уступавший размером оружию оживших статуй. Мой спутник бросил мне: -Твоя забота – колдун. Он бросил коня наперерез колеснице мумии. В его ладонях описывал странные дуги фламберг синеватой стали. Долее я не мог отвлекаться на его бой, меня ждала своя задача – возле вершины портика стояла группа жрецов, от которой веяло настоящей силой, а не той подделкой, что была вне некрополиса. Древние инкантации мерно падали с вышины. Ряды врагов пополнялись вновь вставшими костяками. Наши еще держались. Мертвяков было всего раза в два больше. Шансы были примерно равны, если б не чужая магия. Сами пирамиды, вернее, надписи на их стенах и гранях, помогали им. Свое волшебство я применять не хотел, так как в Княжествах я не считался колдуном. Конечно, после двадцати лет тренировки я обладал силой, достаточной, чтобы испепелить десяток-другой скелетов, но скрываться от товарищей, пусть и временных, мне не улыбалось. Моя магия слишком четко выявляла свой источник. Пришло время стали, пусть и магической. Я кинул свою сотню в тыл мертвякам, а сам побежал к портику. Примерно пятьдесят шагов было между нами, но это был не прямой путь. Обломки, развалины, все вверх и вверх по камням, под огнем солнца. Вы бегали в доспехах по жаре? Три дня в пустыне и теперешняя гонка превратили мое тело в ноющий грязный мешок. Стиснув зубы, я продолжал подниматься. Боги! Я сейчас вонял не хуже того тролля, что когда-то убил на севере. Наверное, они заметили меня по запаху. Небольшой костерок, возле которого стояло пять выцветших от времени созданий, наполовину мумий, наполовину наборов из магических побрякушек, ароматных смол и песка. Я метнул Коготь в главаря, легко узнаваемого по количеству песка, сыпавшегося из него, прыгнул к крайнему и одновременно пытался поставить магическую защиту. К моему глубочайшему удивлению, ни один из некромантов так и не успел ничего сделать. Их заклинания были слишком долгими для скоротечности рукопашной. Их безмерно долгое существование закончилось в считанные секунды. Может быть, это расплата за длинный век? Когда я решил немного перевести дух и взглянул на поле боя, дела обстояли немногим лучше, чем в момент тыловой атаки. Отряды людей пятились назад, теснимые мертвяками, ужасные создания из металла и кости крушили все на своем пути. Прорыв колесниц был остановлен моей сотней и Медным отрядом. Манфред уже успел сокрушить колесницу и теперь рубился в поединке с предводителем нежити, той самой мумией. Бронза и сталь не моги пока нащупать уязвимое место. Избранный Кхорна дрался куда хладнокровнее, чем от него можно было ожидать. Равновесие держалось. Один вопрос оставался нерешенным: где вражеский маг, поддерживающий войско? Ни один легион нежити не способен существовать без магии. Я прикрыл глаза и сосредоточился на потоках Силы. Пирамиды казалось, покрыты шевелящимся ковром инкантации, таких же древних и слабых, как и убитые мною жрецы. Предводитель нежити излучал свою силу, но с нею сплетался яростный огонь кхорнита и я не беспокоился. Где же? Глаза начало резать. Пожалуй, этот поиск стоил мне не меньше сил, нежели прорыв к жрецам. Я нашел уродца. Он был всего в трехстах шагах от меня, на относительно пустой улице. Его охраняло только три большие движущиеся статуи. К счастью, никто из людей не мог меня увидеть. Неприятная мысль кольнула мое сознание. Впервые я отозвался о людях, как о другом роде, я больше не отождествлял себя с ними. Кем… или чем… я становился? Время раздумий подходило к концу. Впервые в горячке боя я взывал к силам, что вечно плещутся за окоемом Порядка. Хаос! Энергия, разлитая когда-то, в незапамятные времена, по земле, мощь изменения и подчинения коснулась меня. Хаос! Я нес его метку, пусть не физическую, но всем существом я чувствовал свое глубинное сродство с ним. Хаос! Ни один смертный не может держать такую силу под контролем дольше определенного предела. Я волей своей воздвиг барьер на ее пути. Теперь я его снял. Я вовсе не герой легенд. Мне не с руки биться с чудовищами, добираясь до злого колдуна. Я выбрал более простой путь. Мое заклятье поглотило вражеского колдуна с расстояния дальнего полета стрелы. Обстановка в некрополисе сразу поменялась. Вражеские орды рассыпались на глазах, немногие уцелевшие стекались к центру. Манфред гордо привязал к древку знамени своего отряда голову мумии. Нежить, заблокировавшая проход в пирамиду, чего-то ждала. То там, то здесь рушился очередной скелет или статуя. Полчаса, и от их войска ничего бы не осталось. Воины выломали двери меньших пирамид. Седельные сумки стали заполняться золотом и драгоценностями. Эта идиллическая картина продолжалась минут двадцать. Облако, занявшее полгоризонта, не оставляло сомнений в нашей участи при задержке. Мы бежали. Даже самые горячие головы не осмеливались принять здесь еще один бой. Три отряда были полностью истреблены. Из девятнадцати сотен выжило не более семи. Что ж, цинично усмехнулся я, тем богаче будут уцелевшие. Даже такой, относительно небольшой, добычи хватит на десяток лет разгула. Я сомневался, что даже самый крепкий человек переживет хотя бы семь лет действительно насыщенных развлечений, поэтому можно заявить, что мы были обеспечены пожизненно. Обратный путь занял двое суток. Мы потеряли еще полсотни человек и почти всех животных от бешеного темпа. На исходе шестых суток пребывания в пустыне, мы увидели базовый лагерь. Наша радость слегка омрачалась при виде соседствующего лагеря, судя по цветам – имперского. Что ж, это не нежить… Эти подонки объединились с имперцами и требуют себе всю добычу, добытую таким трудом! Даже я, равнодушный к золоту, возмутился такой наглостью. Имперцев около полутора тысяч. Изменников – полторы сотни. Нас, измученных боем и пустыней, но кипящих гневом – менее семи сотен. Силой мы не могли ничего сделать. Пора была вмешаться мне и Манфреду, героям битвы у пирамид (все видели мой бросок к колдунам и последствия моей молнии, все видели голову мумии) и командирам самых боеспособных отрядов. Мы получили главенство. План был прост: прийти вдвоем на переговоры к имперцам (с небольшой охраной), а затем перебить их верхушку. После этого наши солдаты этой же ночью атаковали бы их лагерь. Изменники оставлялись на десерт. Нас долго не пускали практически в одиночку, но мы сумели уговорить остальных, что с нами ничего не могло случиться. На нас смотрели, как на героев. Эти закаленные, черствые души впервые испытали такое отчаяние и впервые чувствовали такую надежду. Их восторг, возможно, что-то сделал с нами. Впервые я шел напрямую против Империи. Конечно, это был всего лишь один ее командир, чересчур глупый и жадный, но это была моя родина. Теперь я окончательно становился изгоем в собственных глазах. Я замышлял хладнокровное убийство своих соотечественников. И никто, ни один жрец не мог мня остановить. Они сами избрали свой путь. Я оправдываюсь? Перед кем? Теперь я – лишь командир своих солдат, не более, но не менее. Еще я – избранный богов Хаоса, а они любят потешаться над смертными. Довольно! Сегодня ночью, я, возможно, просто погибну в бою. Долой сомнения! Кто может заявить о себе, что он есть вершитель судеб человеческих? Как в свое время писал Магистр Воланс, ученик великого Теклиса, патриарх Восьми колледжей, все души имеют свои отражения в Имматериуме, что суть- Хаос, но немногие из них притягивают взоры Богов, обитающих вовне реального мира.. Два Избранных Темных Богов объединили свои немалые силы в ту ночь, чтобы покарать предателей. Случай направил наши планы в пропасть непредсказуемости. Нам не повезло. Первым человеком, увиденным нами в палатке, где собрались все командиры имперцев для переговоров, был служитель Сигмара. Я видел яркое свечение искренней веры, пронизывающей его естество. Он покраснел, заметив нас, а также, несомненно, метки на наших душах, затем заорал: -Отродья дьявола! Отрыжка демонов! -Начинаем, Манфред. Я кинул впереди себя тщательно сплетенное заклятье. Словно зеленая сеть накрыла имперцев. Ее клочья проходили свободно сквозь их тела, искажая их восприятие. Раззявленные рты, выпученные глаза. Иллюзии, кошмары, каждый увидел в соседе злейшего врага. И ударил. Хрипы и стоны, проклятья и сумятица были мне слаще меда. Сигмарит уже оседал на пол, его внутренности упали раньше, чем угасла жизнь в теле жреца. Манфред рассек заднюю часть шатра и мы вывалились наружу из того кровавого безумия, что творилось под роскошными шелковыми занавесами. Как это похоже на Империю вообще! Золоченый фасад покрывает рассохшийся корпус корабля. Глиняные ноги колосса уже крошатся. Уже недолго. Сигнал вспыхнул на пригорке и наши ветераны ударили. Без криков и огня. Огонь был в их сердцах. Ополчение? Нет, немногие встретили рассвет. Мы обошлись без потерь. Оставалась одна маленькая проблема. Предатели. Они уже знали о ночной бойне. Ворота нашего бывшего лагеря заперты, охрана на стенах не дремлет, пощады не будет. Месть и огонь. Пустыня выжгла воинам все чувства, но такое не прощается. Смерть и вековечное проклятие. Не было обычных поношений или перебранки. Наши сердца покрылись шерстью. Они рассчитывали подороже продать свои жизни. Мы устали. Поход, ночной бой, предательство. Хе-хе. У них не было шансов. Мы выкатили напротив лагеря две мортиры, трофеи прошлой схватки. Перед воротами выстроилась цепь с длинными копьями. В промежутках стояли арбалетчики. Орудия дали залп. Второй. Каждые три минуты порция смерти уносилась в небо и дымный перст затем, казалось, сверху карал предателей. Пятнадцать залпов. Потом они открыли ворота и ринулись на копья. Окровавленная толпа. Ряды расступились. Медное жерло залпового орудия послало вопящих выродков в небытие. Арбалеты накрыли выживших. Потом мы сожгли останки проклятых предателей. Нас ждал обратный путь. Дележ, по молчаливому согласию, мы решили делать в знакомых краях, чтобы даже тень клятвопреступления и проклятья убитых нами в ночной бойне не запятнали наше блестящее золото. Возвращение было тягостным. Еще хуже оказались вести с приграничья. На нас шел Ваах. Очередной «великий вождь» объединил степь и они пошли старым путем, на Пограничные княжества. Никто не знал количества противников. Все просто строили полевые укрепления. Чистили оружие. Собирали войска. Я не мог уйти из обреченного края без приказа. Блеск нашей добычи все-таки пропал. Все, кто ушел бы сейчас, оказались бы предателями. Что происходит с такими, ясно показал наш опыт. Я отстраненно помогал создавать оборону. Все, что мне оставалось – педантично собирать знания о природе и боевых качествах зеленокожих. Множество легенд и свидетельств рисовали неутешительную картину. Это были не жалкие гоблины. Это были Дикие орки, безумством своим подобные берсеркам Кхорна. Манфред с неохотой подтвердил, что Ваах гибнет, только лишившись вождя. Именно фигура вождя, непобедимого и храброго война, пользующегося благословлением Горка и Морка, могла сплотить дикарей. Мне казалось это странно схожим с участью избранных Хаоса. Великий вел за собой. Символ, посланник богов, идеал и хозяин. Природа вождя – тайна. Отклонение в развитии? Воля Богов? И то, и другое, и нечто третье? Доподлинно известно лишь одно. Княжества встанут на пути орды. Помощи ждать неоткуда. Я механически чистил оружие, подбирал доспехи, готовил заклятья. Именно тогда я впервые создал талисман. Мне привиделось, что магия, многоцветный поток с обоих полюсов, превращается в моих руках в нечто привлекательное и странное. Искаженные очертания дрожали, энергия трансмутации не хотела подчиняться, вырываясь, подобно живому существу. Я словно голыми руками пытался согнуть молнию. Боль, не только физическая, но и духовная. Мое естество, воля и душа лежали на одной чаше весов. Другая чаша удерживала ревущий клубок первородных энергий. Как самый свободный их всех элементов, Эфир просачивался из моих тенет. Металл неказистого вместилища магии бурлил и менял цвет. Я понемногу склонял волю неощутимого противника. Потоки стабилизировались. Мои руки были изодраны в кровь, мой мозг болел от резких рывков эфирных течений. Но результат превосходил мои ожидания. Теперь я мог высвободить энергию концентратора в виде вихря, уносящего меня с поля боя. Талисман заряжался около трех часов. Дальность перехода была до дня верхового пути. Я был очень доволен, так как ныне моя жизнь была прикрыта неказистым медальоном. Вся работа заняла менее суток. До прихода орды оставалось два дня. Камнепадом, бурным потоком снесла нас стихия Вааха. Шесть часов мы отбивали атаки умением и выучкой. Потом нас все-таки задавили массой. Я дотянулся до оберега и попросил его помощи для себя и Манфреда, которого умудрился вытащить из-под туши кабана, сраженного фламбергом. Хотите подробностей? К седьмому часу, когда вонь от множества трупов уже терзала нас, когда пикеты бокового охранения давно уже были брошены в бойню, а кавалерийский резерв потрачен в отчаянной атаке вражеского фланга (никто не мог предположить, что за холмами у зеленых упрятан еще один отряд и что им хватит ума придержать его), когда вороны и грифы уже пировали, погибая от копыт кабанов, неспособные уже поднять раздувшиеся тела, когда сил уже больше не было, но и полевые укрепления были завалены трупами, на нас двинули отборные части. Таких орков я раньше не видел, никогда о них не читал. Огромные черно-зеленые, в тяжелой броне, с двуручным оружием, они прорвали наш ослабевший строй как половодье - подгнившие опоры моста. Только тогда мы бежали. Я и сейчас могу сказать, что мы сделали все, что могли. Нам – тем, кто выжил и кто пал, нам - нечего стыдиться. Зачем я вытаскивал Манфреда? Нет, мы не стали с ним друзьями, но меня крайне интересовали любые рассказы про Хаос, а у него их было немало. Я не знал, чем это закончится, может быть, я поступил бы иначе. Неделю мы бежали от орды, оставляя за собой проклятья обреченных. Мы были богаты, я заранее сложил часть золота песков в седельные сумки. Но я чувствовал, что что-то не так. Манфред часто менялся в лице, иногда его бросало в дрожь, иногда он застывал на несколько минут. Я списывал это на последствия раны в голову. Правда оказалась страшнее. В ту, последнюю ночь, он рассказал мне о своей части пути проклятого. Полвека назад немолодой уже Вальтер фон Хексенгер случайно убил в битве своего соратника. Потом - еще несколько подобных происшествий заставило его терпеть косые взгляды товарищей и мучительно вспоминать моменты потери контроля над собой. Удивительно, но чем старательней он искал в битве смерти, пытаясь искупить невольный грех, тем лучше он сражался. В конце концов, он стал драться по отдельности с остальным отрядом, и с каждой пролитой каплей крови, будь она орочья или человечья, он становился сильнее, а в битве его охватывало странное раздвоение. Один Вальтер безучастно смотрел, как его вторая половина дерется с яростью зверя и искусством очень хорошо обученного человека, не разбирая своих и чужих. Он выдержал не больше года подобной жизни. Однажды он просто стал выкрикивать проклятья в пустые небеса. Они ответили ему. На лесной дороге показался всадник. Вальтер, чьи руки были залиты кровью своего последнего товарища, был рад возможности кого-то убить. В горячечном безумьи раздвоенного восприятия боя он не заметил, что убитый им всадник (с которым он сражался дольше, нежели с кем-то прежде), растворился в осеннем воздухе. А все потому, что с ним заговорил Кхорн, Пес Войны и Собиратель черепов. Великий бог пообещал избавить Вальтера от боевого безумия, взамен Вальтер становился его слугой. Вторым условием было изменение внешности Вальтера, во избежании расспросов, так как его репутация была хорошо известна. Вальтер обязан был платить кровавую дань или получить в наказание приступ сумасшествия. В ту, последнюю ночь, он признался мне, что задолжал, сильно задолжал. К тому же он покинул схватку, пусть и не по своей вине. Слабые приступы до этого момента он отражал, но сейчас он чувствует приближение конца. Он потребовал от меня, чтобы я бежал. Я обещал ему, но не собирался держать слова. В ту ночь мы остановились на постоялом дворе в небольшой деревушке, Богарткирхе. Когда я вышел во двор, чтобы позаботиться о лошадях, я услышал дикий вопль из окон его комнаты. Затем вопли потекли из окон главного зала, люди стали выбегать, их лица были белы, а глаза были подобны застывшему ветру. Это были лики безумия. В панике кто-то опрокинул светильник. Двор загорелся, я едва успел вывести наших лошадей. К трактиру уже сбегались мужики с дубьем, и мне не хотелось ждать того момента, когда они вспомнят, что мы приехали вместе. В то же время я понимал, что разъяренный Манфред (я привык к этому его имени) попросту покрошит селян. Но что-то здесь было не так. Дикий вопль, что был в начале, когда бархат ночи был разорван, а силы Хаоса обрушились на деревушку, перешел в заунывный вой существа, оплакивающего все, чем оно было. Я бросил последний взгляд на Манфреда, появившегося в дверях и скрылся в ночи. Мне хватило того взгляда, чтобы разглядеть на фоне полыхающего зарева черную массу, множество щупалец которой судорожно дергались в воздухе. Именно эта груда плоти издавала тот страшный плач. Одна конечность до сих пор держала фламберг. Так окончился земной путь Вальтера фон Хексенгера. Боги Хаоса! Вы умеете карать! Капли дождя сонно шелестели опавшей листвой. Лес, казалось бы, должен был тихо застыть в осеннем оцепенении, но дальние стволы тревожно шуршали. Треск сухой ветки заставил меня раскрыть свой походный кожух, прожиренный и удобно закрепленный на коне. Правая рука взялась за рукоять меча, левая привычно легла на Коготь. От ближайшего людского жилья меня отделяло два дождливых перехода. Сомнительно, что это простые разбойники. Орки не способны на такую тишину. Нежить выдает зловоние. Я не был рад встречи со зверьем, из тех зверей, что ходят на задних лапах и пользуются Темным наречием. На редкость малоприятные типы. Кожей я чувствовал поток силы, проходящий неподалеку. Очень знакомой силы. Видимо, здесь был какой-то источник Хаоса. Дышать стало легче, но в сознании начался шелест неумолчных голосов. Слабый, легче ветерка, он со временем превращал разум в комок дырявого сыра. Это была плата за использование магии Владыки изменений. Нет той совершенной субстанции, что не разрушалась бы при воздействии энергий трансформации. Глаза сторонних наблюдателей не должны были заметить ничего странного, смерть была бы неожиданной. Кокон сил, сплетаемый мною, не содержал изысков. Всякий нарушитель просто получал трансформу сердца. Однако, за мной следили не только обычные глаза. В полусотне посохов по тропе показалась одинокая фигура. Шаман неуклюже поклонился мне. -Мы ждали Вас, владыка. Я был слегка озадачен, но эта туша с головой кабана и телом, которого бы хватило на целый свинарник, поспешила объяснить. -Великий демон, ваш хозяин, владыка, послал вас нам в помощь против презренных Наархов. Он сказал, вы очень сильный, - свинячьи глазки хитро заблестели - Наархи тоже сильные, но вы убьете их и их Мать. А пока будьте нашим хозяином. Он повернулся, всем видом показывая, что «сильный владыка» последует за ним. Я пожал плечами и последовал. Собеседнику зачем-то нужны были эти недолюди и я не хотел пойти по стопам Вальтера. Меня обдал резкий порыв запахов. Перегар, конская шерсть, смешались в жуткую смесь. Вокруг бесновались кентавры. Раньше я их не встречал, поэтому глядел во все глаза. Мощные торсы, котомки и грубое оружие, маленькие рожки и широкие плечи. Пьяные, туповато-восхищенные рожи окружали меня. Они явно радовались приходу нового вождя. Я усмехнулся иронии судьбы и не без удовольствия принял эту новую полуроту кавалерии под начало. Ехали мы около двух часов. Селение моих новых подданных было окружено мощным частоколом, сплетенные ветви вековых деревьев пологом нависали над ним. Я заметил довольно мощные ловушки, волчьи ямы, вал, ров. Такая лесная крепостца с собственным источником и полтысячи жителей, словно вышедших из ночного кошмара пьяного таксидермиста. Еще позже, когда стемнело, жители устроили пир по поводу прихода вождя. Мясо, о происхождении которого можно было лишь догадываться, вода и вино, хмельная брага. А затем был танец, изменивший мои представления о зверочеловеках, как о недолюдях. Зверь, конечно, был на первом месте, но они были еще и людьми, а вовсе не бездушными монстрами. Танец, пляска, темный шабаш в глухой чаще, подходящие слова казались пресными и ничуть не подходили к тому действу, что сейчас разворачивалось передо мной. Да, они отвержены и презираемы, да, с рождения они принадлежат Хаосу, но ведь и Хаос близок им по праву крови. Могучая сила ярости, ненависти к порядку, дух первобытной, всесокрушающей анархии. И скрытая сторона. Да, их движения не были четко продуманы, но по пластике и скорости они превосходили лучших имперских танцоров. Языки пламени погружали нагие тела в одежды, чище и тоньше шелка. Все зрелище под рокот барабанов и простые мелодии рогов доказывало, что частица зверя есть в каждом и горе тому, чей зверь сильнее хозяина. Затем они разбивались на пары и, хм, «чаща леса укрывала их пологом скромности». Ха! Стыд в лесу был не в ходу. Я же отправился спать, впервые за долгое время, не тревожась о ночной страже. Лес полностью принадлежал своим хозяевам. На следующее утро шаман, чье имя было Форгот, уточнил, что именно я должен сделать для племени Тзур. Их соперники, живущие в трех переходах кентавра к востоку, поклонялись Нурглу. Благочестивое племя Тзур должно было покарать нечестивцев, но Наархи, к превеликому сожалению Форгота, опирались на мощь трех десятков быкоголовых, во главе которых стоял настоящий монстр, по словам шамана. После долгой войны было заключено перемирие «на тридцать зеленых лун». Оно скоро истекает, после чего деревня Тзуров будет уничтожена. Магия Форгота слишком слаба, а мощь минотавров чересчур велика. Другие племена не вмешаются, так как все они поклоняются цельному Хаосу. Если бы не быки, то Тзуры уничтожили бы врага. Я понимал, что жизнь всего племени важнее жизни отдельных Тзуров. Также я не испытывал жалости к этим созданиям Хаоса. В конце концов, если бы не приказ Собеседника, я бы сейчас тихо переваривался в желудке какого-нибудь кентавра, а Коготь украшал бы Форгота. Талисман переноса ему хватило бы сил спеленать своей мыслью. Поэтому иллюзий я не строил, цель оправдывала средства. Война в темных лесах была жестока и беспощадна. Я спросил у Форгота, знает ли он, откуда в лесу течет мощь Хаоса. Впервые я увидел страх на его лице. Невнятное бормотание про «живые камни». Потом он все-таки указал точное направление. И дал требуемое, хотя был явно выведен из равновесия. Поляна с ближним «живым камнем» представляла собой свободный от травы и деревьев ровный участок шириной посохов в двадцать. В точном центре стоял невысокий обелиск странного, животного цвета. У его подножия белели кучи костей. Мои спутники не осмелились переступить границу смертной тени, но я был готов к тому, что источник Хаоса не будет беззащитен. Живой камень был вечно голоден. Эта странная жизнь обладала глубинной связью с источником. Чуждый, непонятный разум мог использовать энергию Хаоса для питания. Он подманивал неосторожных жертв. Я вовсе не собирался рисковать противоборством с голодным чудовищем. Кентавры кидали в камень копья, к которым были привязаны пучки соломы. Когда копна скрыла под собой камень, не проявляющий признаков беспокойства, мы подожгли ее. Страшный вопль родился прямо в сознании. Чуждая жизнь не хотела принимать смерть. Тзуры падали навзничь, Форгот зашатался. Мы отступили дальше. Когда тени удлинились на ладонь, вопли прекратились. Поляна теперь была покрыта бурой сажей. Воняло кислым. Камень в центре уменьшился и посерел, но я знал, что это еще не конец. Надо было добить, я метнул Коготь. Последний выдох живого камня высвободил накопленную энергию. Судя по ней, монстр собирался жить еще лет триста. Земля «поплыла», воздух заклубился в стеклянистые паутинки. К счастью, это продолжалось недолго. Умерло всего два Тзура. Форгот смотрел на меня с восхищением. Как сказал он позже, в этом лесу еще никто не смог победить стража источника. Тварь просто подчиняла сознание смертных существ. Вторая часть плана была готова к осуществлению. Нам нужны были союзники. Цена меня не беспокоила. Форгота тоже. Он откровенно признался мне, что, если Тзуры победят Наархов, то все потери с лихвой перекроются притоком из других племен, а он после моего ухода обретет огромное влияние в лесу. Он готов пойти на жертвы. Десяток одиноких троллей привлекли обещанием хорошей кормежки. Еще один крупный успех – мы сумели договориться с полусотней лучших бойцов, поклоняющихся Кхорну. Они получали половину трофеев. Эти воины сумели произвести на меня впечатление. Огромные, в тяжелой броне и с двуручным оружием, они были весьма дисциплинированны и гордились этим. К сожалению, этого не хватало. Нужны были иные жертвы. Полсотни самых никчемных Тзуров, под охраной более везучих товарищей, один за другим были рассечены на части, на том месте, где стоял живой камень. Темная, вязкая мощь магии крови позволила мне пробить канал в мир всех возможностей и договориться о помощи. Мутная энергия агонии умирающих козлоголовых неприятна по ощущениям. Словно засасывает тебя в болотную жижу, и воздуха нет, а приходится еще и нырять. Еще очень, очень долго не мог я почувствовать себя чистым. Именно магическая грязь делает кровавые жертвы такими опасными. Маг начинает «светиться» на общем фоне, привлекая ненужные взгляды. Мы решили ударить за два дня до конца перемирия. Разумеется, враг уже знал о наших приготовлениях, но он не подозревал о договоре с Морем Душ. Видимо, они тоже решили напасть заранее, поскольку в то хмурое утро наши небольшие армии встретились. Нас было сотен пять, из которых сотню составляли кентавры на флангах, полсотни кхорнитов в центре, остальные делились по небольшим группкам, объединенным по непонятным мне признакам. Троллей я держал возле себя, зная, что на их собственный э-э, разум, нельзя рассчитывать. Форгот был рядом, он не знал подробностей договора и сильно нервничал. И было из-за чего! Врагов было около восьми сотен, правда, кроме тридцати минотавров и их предводителя, превосходящего их раза в полтора, остальные были мельче наших. Там не было кентавров, зато троллей я насчитал голов двадцать. Никакого построения у Наархов не было, они просто хотели задавить нас массой. Место боя представляло собой большую поляну, издавна бывшую местом подобных боев. Оглушительно загудели барабаны, враг устремился к нам. Кентавры, по условному знаку, изображая полную панику, бросились врассыпную по кустам. Наархи радостно заулюлюкали и побежали еще быстрее. Из ряды окончательно расстроились, тролли врага вообще не понимали, что делать, они остались в сотне посохов сзади. Впрочем, численный перевес был почти два к одному. Шансов у нас не было. Но я не полагался на удачу. Пришла пора Владыкам Хаоса исполнить свою часть договора. Там, у источника, я научился одному мощному заклятью. Теперь я получал из иной реальности силы для его осуществления. Тыловые отряды врага накрыл странный туман цвета небесной синевы. Он рос, поглотив уже две сотни врагов. В это время наши шеренги столкнулись. Я отпустил заклятье, голоса Хаоса уже грозили разрушить мое сознание. Не глядя на тыл врага, я метнул в вожака Наархов всю оставшуюся энергию, но он уклонился от нее, поток силы всего лишь вырвал ему кусок бока. Рана была обширна, но неопасна. Он взревел. К другим проблемам меня привлек Форгот. Его перекошенная морда неотрывно на что-то пялилась. Оказывается, странный туман не только преобразил сотни полторы врагов до состояния нежизнеспособности, но и превратил полсотни в демонов. Они были ярким пятном на сетчатке глаза, чистая энергия Хаоса струилась вокруг. Каждую секунду несколько их противников падали на землю или вообще вливались в их ряды. Жуткое зрелище! По второй команде кентавры вернулись с левого фланга. Я не стал рисковать, не оставляя пути для бегства. И Наархи из тыла и центра бежали! Беспорядочная масса не выдержала атаки с трех сторон. Кентавры их преследовали, а демоны убили оставшихся и тихо растворились в осеннем воздухе. Ситуация в корне поменялась. Сейчас четырем сотням Тзуров противостояло не более сотни Наархов. Из трех десятков минотавров уцелело половина. Отряд кхорнитов сократился втрое, но продолжал яростно драться. Бешеное зверье с обеих сторон не ждало пощады и не давало ее. Пришло время последнего резерва. Тролли подняли свои дубины и врезались в минотавров. Один из них пустил поток едкой жижи в вожака, но тот, не обращая внимания на вторую страшную рану, снес троллю пустую голову. Вожак должен был умереть. Он один своей волей держал остатки врага. Я взял у Форгота его алебарду и отправился в смертную битву. Как на любом поединке, вокруг все расступились. Мой враг был уставшим и израненным, но я не стремился к честной схватке. Отразив несколько очень сильных ударов, я сумел увидеть разрыв в его движениях и послать туда смертоносное лезвие. Оставив алебарду у него в кишках, я метнул Коготь ему в глаз, одновременно отходя назад и вытаскивая меч. Кинжал оцарапал ему бровь, а он уже вырвал алебарду из собственного тела и нависал надо мной всей тушей, занося свой топор. Отбить такой удар невозможно, сила столкновения просто ломает кости человека. Поэтому я воспользовался амулетом переноса, и пока он крутил головой, пытаясь найти ускользнувшего врага и вытащить топор из земли, мой меч вошел ему в позвоночник. С его гибелью все было кончено. Большая победа! Тзуры потеряли всего полторы сотни бойцов, а Наархи – пять сотен. Уцелевшие вошли в племя. Еще к Тзурам, как и предсказывал Форгот, присоединилось несколько сотен одиночек, недовольных и искателей славы. Племя Тзуров стало самым мощным в лесу. В честь моей победы воздвигли обелиск на том месте, где был живой камень. Камень покрыли резьбой, а его вершину украсил череп вожака, чье имя я так и не узнал. Истинная цель Собеседника, однако, состояла в уничтожении Матери Наархов. Я опущу подробности, но это была грязная, страшная и вонючая работа. Жуткое создание умирало очень, очень долго, успев прихватить с собой два десятка неосторожных. Чем оно было? Демоном, смертной тварью Хаоса, лесным чудищем? Неважно. Останки погребли под обелиском. Нургл лишился этого леса и тысячи почитателей. Дело сделано. Собеседник не изменил своему образу действий при следующей встрече – тень от пляшущих языков костра налилась чернотой, у нее прорезалась глубина, и под тихие кроны леса вступил демон. Его облик был подобен статуе работы великого Мигеля Эсталийского. Разительный контраст с Форготовым оскалом, но, на самом дне, под внешностью, происхождением, личностью, все мы – человек, зверь или демон, были схожи. Не столько силой или магическими способностями, сколько натурой. Любопытство, презрение к страстям, тяга к знаниям, наконец, знак нашего общего Бога – все роднило нас. Глубинное сие сходство поразило меня в самое сердце. Кто Я? Уже не человек, еще не зверь или пока не демон? Как в темноте помыслов не переступить грань, за которой – судьба несчастного Вальтера. Как остаться человеком, совершая подобное тому, что не столь давно случилось у источника магии? Кто исповедует избранника хаоса и не будет ли эта исповедь схожа с триумфальной надписью на менгире, поставленном в мою честь. Боги – я больше не верил в них. Знание убивает Веру, но как выжить без нее, поклоняясь столь ужасному богу… Собеседник скупо похвалил меня за помощь зверолюдям, Форгот торжественно принес мне клятву именем Великого Орла о полном подчинение Тзуров своему избавителю. Затем чистое пламя костра начало плеваться искрами от речи демона. Зеленокожая орда, изгнавшая меня из Пограничья, медленно, но верно двигалась на север. Это была не совсем обычная тактика орков. Вместо того, чтобы рассыпаться на множество шаек и начать грабить провинцию, они сохраняли порядок и целенаправленно шли вперед, сокрушая все карательные отряды людей. Их везение и собранность объяснялись двумя персонажами, стоящими во главе армии. Одним был огромный черный орк, державший в страхе всю орду, другим – дикий шаман, которого боялся даже вождь. Без его дара предвидения орков уже давно бы разбили. Я не знаю точно, зачем Хаосу надо останавливать вторжение, но я стал одним из посланников Четырех, охотящихся за головами предводителей. Несколько попыток покушения уже провалились. Охраняли теперь Бомарга (вождя) и Золиррана (шамана) как зеницу ока. Но через неделю орда проходит рядом с территорией Тзуров. В этом заключался мой шанс. Собеседник брал на себя предвидение Золлирана (видимо, он был очень заинтересован в моей победе), Форгот занимался бы муштрой своих подданных, я должен был составить план нападения. Когда я смотрел, как отблески костра искажают облик деревьев, стоящих вне круга света (мы сидели не в поселении, а в отдалении), план родился. -Скажи, а эти орки уже успели столкнуться с созданиями Зачарованного леса? Колонна орков медленно втягивалась под полог древнего бора. Великий шаман и великий вождь находились в центре передового отряда, на помосте грубой колесницы, которую печально тянули четыре громадных кабана. Форгот даже шмыгнул пятачком, видимо, сочувствуя. Повозку, щедро увешанную черепами и кусками доспехов, окружали черные орки. Их было около трех сотен. Такие же (если не эти самые) прорвали ряды Пограничных княжеств своей силой и яростью. Еще полторы сотни, уже обычных орков, прочесывали заросли по обе стороны тракта. В отдалении пылила Орда. Вожди, наверное, просто не хотели глотать пыль из-под сапог своих собратьев. Это было нам на руку. Знаком стал взрыв проклятий, донесшийся с колесницы, когда шаман внезапно впал в транс, сбив с ног Бомарга, когда притягивал потоки сил. Черный орк в недоумении смотрел на вытянувшееся тело своего колдуна, когда новые звуки привлекли его внимание. С левой стороны дороги бежали разведчики-орки, во всю глотку сообщая о «армии лесных чудищ». Им было из-за чего испугаться: зверолюди, увешанные ветками и несколько деревьев, в которых магией была заложена возможность двигаться, вдобавок чары страха и сомнения. Естественно, Золлиран моментально распознал бы обман, подделку, но ему было не этого. В данную минуту он пытался различить облик своего неведомого противника, магическая сила которого продавливала пространство, приближаясь к внутреннему оку шамана. Собеседник выполнял свою часть, отвлекая единственного мага противника, я должен был выполнять свою. Сработали ловушки. Подрубленные деревья падали верхушками в гущу орков, внося свою долю в творящуюся сумятицу. Полтысячи зеленокожих были отрезаны от остальных засеками, что продержатся достаточно долго. Бомарг, наконец, собрался с мыслями, его повелительный рык, казалось, невидимой лапой подхватывал мечущихся, подтягивал трусящих и останавливал бегущих. В мгновение ока орки выстроили плотное кольцо вокруг вождей и приготовились отражать атаки «лесных чудищ». Они собрались все в одном месте, что и требовалось. Порох. Его добыли зверолюди другого клана давным-давно, при набеге на обоз Нульна, он отсырел и большей частью пришел в негодность, но для моих целей хватило и этого. Верхушки упавших деревьев скрывали новые сюрпризы. Когда фитили дотлели, просмоленные деревья с дуплами, начиненными порохом, взорвались. Куски дерева и куски плоти осыпали нас отвратным дождем. Хаос вновь воцарился на дороге. Колесница потеряла один борт и двух кабанов, еще двое уцелевших, оборвав постромки, с радостным хрюканьем устремились в лес. Теперь, когда «лесные чудища» уже вышли на тракт, добавляя ужаса, а шаман все еще находится в трансе, самое время для старого, темного заклятья, призывающего отчаяние и мрак на жертв. Форгот в это время пытался выцелить вождя, но разряд, ушедший с его посоха, бессильно стек с доспехов Бомарга. Похоже, вождь хорошо защищен от магии. Впрочем, в нашем распоряжении были еще и клинки. По сигналу Форгота, из подлеска, на паникующих под действием заклятья орков, обрушилась волна тел. И тогда, в самый напряженный момент, шаман вышел из транса. Он действительно был великим. Буквально через мгновение на меня уже опускалась громадная ступня, а Форгот завопил так, будто его мозг пропустили через жернова. Что ж, я был готов к такому повороту событий. Амулет переноса сработал, я появился на колеснице, а Коготь уже летел в шамана. Он с ревом выдернул лезвие из плеча и бросился на меня. Положение стало опасным. Дикий орк вдвое превосходил меня по весу и в полтора раза по силе. Его грубый тесак успешно загонял меня в угол повозки. Думать было некогда, я бросился в ответную атаку. Всей волей и силой я послал лезвие меча без замаха, одним толчком в шею врага. Ответный выпад я едва усел отвести наручем в борт колесницы, а мой второй удар рассек ему ключицу. Он уже шатался, но пытался достать меня хотя бы краем тесака. Если бы он хоть раз попал, я бы не выжил. После одного из его неуклюжих движений я упал навзничь и сумел-таки попасть ему под колено. Эта рана оказалась последней. Шаман упал, а я пытался встать, мои ноги скользили по залитым кровью доскам, доспех гнул своей тяжестью, а тело жутко болело, но тень Бомарга уже чудилась мне, а свои шансы на успех в поединке с вождем я даже не оценивал. Их просто не было. Собравшись, я покинул колесницу. Бомарг, оказывается, рубился с двумя троллями, причем они едва успевали залечивать раны. Вождя окружало с полсотни уцелевших. Остальные были либо убиты, либо в панике разбежались. Со стороны засеки доносился громкий шум, Орда явно спешила на выручку. Что ж, орк должен был умереть. Мне принесли арбалет, найденный в хранилище оружия. Я положил на ложе специальный, бронебойный болт, прицелился Бомаргу в спину, что перемещалась среди троллей, и спустил курок. Болт вошел ему под ребра справа, но он даже не заметил этого. А засека уже поддавалась. Тогда я отдал приказ отступить от вождя и все, кроме троллей, послушались. По моему знаку два десятка кентавров метнули свои топоры. Один бросок был особенно удачен, он раскроил голову троллю. В вождя попало всего пятеро, но этого хватило. Огромное тело упало в кровавую грязь. Пришло время быстро собирать трофеи и еще быстрее растворяться в лесу. Орки будут заняты борьбой за место вождя, но первую неделю они будут мстить. Позже я восхитился сложностью комбинации, сыгранной Собеседником, чтобы добраться до орочьих амулетов. Я был пешкой в его руках. Интересно, ведь он тоже лишь фигура в Великой Иерархии. Что движет им? Как мне уцелеть, если когда-нибудь наши пути разойдутся? Бесконечен ли путь, которым мы идем? И сколько темных граней будут отделять меня от бывшего юноши в конце пути, сколько клочков души срежут грани, что всегда во мраке… Мне было тогда около сорока лет, но их хватило бы с избытком на несколько человеческих жизней. С некоторых пор я стал задумываться, откуда у меня все время есть силы для постоянных битв, изысканий, почему мое сердце не затвердело, а глаза не разучились удивляться. Я видел столь многое, что рассудок иногда был на грани распада, но что-то поддерживало меня на плаву. Это не было влиянием Хаоса, это было что-то врожденное, какая-то отметина неведомых сил. Собеседник словно слышал мои мысли (впрочем, ему легко). -Молодость души, вот в чем причина причин. Пока она с тобой, ты -избранный Хаоса. Ты растешь, дерешься, познаешь, постоянно чувствуя и сопереживая. Ты собираешь свою личность многие годы, насколько хватит твоих сил. -А затем? -Если тебя не убьют, в чем я сильно сомневаюсь, - сухой шелест песчинок (так он усмехался), то рано или поздно твоя душа и личность полностью займут все отпущенное им. И в этот момент у тебя будет два пути, - здесь он замолк, ожидая очевидного вопроса. - Что за выбор? -Ты будешь окончательно сливаться со своей бессмертной частью, а твое смертное тело уйдет в небытие. Или тело поглотит тебя. Оно также живет все это слишком долгое время, оно привыкло цепляться за жизнь всеми частичками, оно сильное, очень сильное. -А что произойдет? -Если твоя личность будет слабой, то ты потеряешь рассудок, способности и станешь безмозглым отродьем Хаоса. Если же ты сумеешь освободить дух, то, - он выпрямился, его крылья, до этого скрытые, распахнулись, на меня вновь бросали отсветы глаза Владыки демонов, мощь его поражала. -Ты до конца пройдешь первую часть Пути, предначертанного нам Владыкой Изменений. Ты станешь подобен мне, может быть, ты превзойдешь меня. -Но если ты хочешь выжить, то ты должен усвоить одно простое правило: за все, что ты делаешь, в ответе только ты, душой, рассудком и телом. И когда я говорю это, я не запугиваю тебя. Наоборот, ты всегда должен держать разум чистым, чтобы не попасть в ловушку тех сил, что всегда ищут новых душ. Наш повелитель помогает нам, но он не любит, когда его избранник не может постоять за себя. После этой туманной речи он зажег над поляной, где мы сидели, рассеянный огонь. - Выходи, Лет Дхаос’шеиш, ты проиграл. Ты знаешь, что не справился. Мой ученик превзошел тебя. -Ты помог ему, это против правил, - скрипучий голос донесся от размытого силуэта, проявившегося на середине поляны. -А что, теперь появились правила? Я всегда считал их лишь общими указаниями. Впрочем, ты здесь, а остальное уже неважно. -Ты всегда был слабее, я убью тебя, а затем поглощу душу твоей марионетки. Силуэт расправил свои крылья, от него веяло такой же мощью, как от моего демона. В его лапах дрожал сотканный из тьмы клинок. Я поежился от внезапного озноба. Казалось, расплавленная чернота лезвия алкала моей души. Демоны взмыли в небо, Собеседник дрался парными мечами, слегка изогнутые лезвия которых оставляли после себя разрывы в пространстве. Их мастерство было столь великим, что лезвия не соприкасались, но переходы в новые позиции были столь плавными и быстрыми, что казалось, будто над деревьями сошлись в схватке два грозовых облака, рассыпающие молнии. Их искусство делало обоих неуязвимыми в воздухе, мои вчерашние противники казались жалкими неумехами по сравнению с подобным великолепием. Поняв бессмысленность воздушного сражения, демоны спустились на поляну, сложив крылья. Ограничив так свою маневренность, они продолжили схватку. Что могло быть поводом для подобного боя? Ради чего практически бессмертное существо было готово поставить свою жизнь, будто богатый купец на породистую лошадь? Что делить всемогущим владыкам? Я не находил ответа. Тем временем, Собеседник мало-помалу уступал. Сфера, образованная его оружием медленно сжималась. Черный меч Лет Дхаос’шеиша все ближе подбирался к телу врага. В магическом противостоянии Собеседник не уступал, как и в поединке воль. Но грубая сила была не на его стороне. По мере того, как демон отступал, движения лезвия замедлялись, а нечеткие, изломанные фигуры приобретали законченные черты. Скоро они вообще застыли, черное лезвие пыталось разжать объятья мечей. Понемногу они поддавались. Затем произошло нечто странное. Лицо Собеседника задрожало от страшного напряжения. Само его присутствие в материальном мире заколебалось. Его силуэт вновь начал меняться. Потом он рассмеялся в полный голос. Впервые на моей памяти он высказал почти человеческие эмоции. Это был смех победителя, полный презрения к врагу. Он опустил один меч. Удивленный Лет Дхаос’шейш попытался ввести лезвие в открывшуюся брешь, но его меч словно прилип к слабо светящемуся изогнутому лезвию. Их клинки начали вибрировать в такт, перемешивая свои цвета. Враг был потрясен, а в эту секунду Собеседник неторопливо, зримо наслаждаясь каждым мгновением, вонзил второй меч в тело противника. Лет Дхаос’шейш упал на колени, через мгновение его тело было рассечено на несколько частей одним сложным движением. -Ты слишком доверяешь своему оружию, но все в мире магии имеет подобие. Я просто настроил один свой меч на поток силы Приносящего Тьму. Они начали взаимодействовать. Несчастный глупец! Я готовился к этой схватке триста лет! Я не мог проиграть! Теперь твоя душа – моя! Демон окутал магией останки поверженного, после чего они захватили какую-то нечеткую тень. Все было кончено. Я попытался разглядеть, куда упал магический клинок врага, но Собеседник нетерпеливым жестом прервал меня: -Тебе нужно найти свое оружие. И ты отправишься за ним немедленно. Пустоши Хаоса пропустят лишь достойного. Твой путь лежит на Юг. Древние были великими искусниками и создателями. Только там можно найти оружие, не уступающее по силе творениям Четверых, но далеко не столь разумное и коварное. В каждом клинке-демоне живет мятежный дух, готовый предать хозяина. Ты сам был свидетелем того, как легко они идут на сделку. Поэтому ты навестишь древние города Южных земель, где живут остатки некогда величайшей расы. Их мудрость угасла с течением времени, но сила по-прежнему велика. Против них самих ты – песчинка на ветру, но слуг и диких тварей можно одолеть. Ступай. И помни – оружие мага не только сталь и не только магия. Как обычно после таких разговоров, я получил в одном обжигающе-колючем клубке мыслей знания о тех краях и своем дальнейшем пути. Мариенбург. Корабль. Талия. Арабия. Караван. Край возле джунглей. Древний город. Полтора месяца пути. На Юг, где день солнечным молотом бьет по глазам, а пыль или песок впитались в каждую складку кожи и одежды. Где животные и люди ищут укрытия от беспощадного ока огненного божества. Где ночь приносит жизнь, а вместе с нею и смерть – и вечный круговорот звезд неспешно указывает путь искушенному. Где выбеленные костяки воспринимаются лишь частью дороги, а вода в твоей фляге стоит перерезанной глотки, потому что кровь дешевле воды. По пути из Мариенбурга наше судно повстречалось с пиратами далекой Норски. Команда корабля «Третий глаз» состояла из служителей Хаоса и была осведомлена о моих способностях. Пираты продержались недолго. Легенды о служителях Темных богов исправно наводят ужас на все поколения северян. [ Добавлено спустя 1 минуту 28 секунд ] Достаточно было лишь зажечь на парусе знак Тзинча, как рейдер поспешно изменил курс. Я чувствовал, как из-за граней мира течет незримая сила Четверых. Странно, но мое тело практически не изменилось с тех пор, как фиолетовый огонь озарил меня в Путошах. Но мои способности на физическом плане бытия несомненно выросли. Ночной мрак больше не слепил мои глаза, рокот прибоя не мог заглушить шелеста гальки на берегу, а раны заживали гораздо быстрее, чем у обычного человека. Все сильнее магия проникала в мое естество. Полтора месяца пути. Последний переход каравана отнес меня к самому краю джунглей. Дальше отправились только я и шесть моих проводников и охранников. Я не хотел встретиться со здешней природой один на один. Слишком уж быстро в джунглях вертится колесо рождения и смерти. Иногда жизнь еще не сформировала целиком свое творение, а оно уже стремилось жить, поглощая других. Кто знает, может сами боги есть лишь результат чьего-то опыта? Иногда их поступки столь нелогичны, что кажутся выходками капризного ребенка. Впрочем, мои проводники без опаски относились к моему магическому дару, так что я каждый вечер маскировал наш отряд и ставил охранные заклятья. Я ощущал впереди очень старую, угасающую, но все еще могучую силу. Впечатления были как от взгляда горы, внезапно приоткрывшей на миг правду о том, что она является вулканом. Еще миг – и лава покроет кости безрассудных, а пепел засыплет города и деревни. Не надо будить спящих, их покой должен быть вечен. Странная культура живет здесь. Я видел следы прямоходящих ящериц, замечал остатки стоянок маленьких дикарей с каменными топорами, по вечерам проводники рассказывали истории о амазонках и бронзовокожих. Как убоги и недалеки имперские знания о мире! За неполные тридцать лет я побывал в нескольких областях мира, о которых в Большой библиотеке Альтдорфа написано только несколько строчек. Мир больше не делился на черное и белое, как во времена моего ученичества. Существовали силы древнее Хаоса и создания, чьи сердца были чернее демонических. Когда Сигмар впервые поднял свой молот, царства и цивилизации уже успели сойти во мрак. А мы, лишь ветка на древе истории мира, гордо считаем себя стволом, не думая о том, что дерево может избавиться от лишней тяжести… На мое будущее наползала зловонная тень Наргла и его служителей. К счастью, не я был их целью. Меня не заметили или посчитали не заслуживающим внимания. Без разницы. Следующие дни стали вехой на моем Пути. Раса Скавенов давно точила когти на сокровища здешнего Слана, что и в сонном забытьи, полубезумный, надежно хранил их. Я думаю, без столь своевременной помощи я не смог бы обрести цель своих поисков, но эта помощь чуть не стоила мне жизни и души, ведь одни бы они не решились напасть на древний город. Их помощником был Гамилькар, мой стародавний недруг, причина всех моих деяний. Он, со своим новым отрядом, присоединился к какому-то роду клана Чумы. Именно крысы съели моих проводников в ту последнюю ночь, а я сумел укрыться от них. На следующий день я видел сражение, столь кровавое и жестокое, что резня среди имперских ополченцев в том злополучном лагере выглядела блекло на этом фоне. Чумные монахи в обрывках роб бешеным потоком врезались в стройные ряды прямоходящих ящериц, вооруженных бронзой, ящерки поменьше и половчее осыпали крыс дротиками и камнями. Бронированные воины, словно припорошенные еще пылью Пустошей, мерно шли вперед, очищая путь воющим толпам. Стайки обычных крыс заполняли всю видимую поверхность, бессмысленно умирая от полчищ змей. Вся мелочь гибла под ногами более крупных бойцов, но не разбегалась. Упорство схватки диктовалось незыблемой волей вождей. Слан неистощимым потоком насылал гибельные заклятья на врагов, но все его усилия отражались пока несколькими чумными жрецами и очень толстым магом Чумы. Гамилькар же прорубался к Слану сквозь все живое, не щадя ни крыс ни ящериц. Смерть просто стекала с его косы, щедро осыпая его врагов и союзников. Дальше ждать не было возможности. Слан был уже порядком истощен противостоянием с полудюжиной магов, поддержанной большим количеством варп-камня (так крысы называют концентрированную магию, появившуюся как осадок всех восьми ветров). Он явно был ошеломлен внезапностью атаки. Надо было ему помочь. Я с громадными усилиями подчинил себе медлительное сознание огромной четвероногой ящерицы, мирно пасущейся возле сражения, и направил ее в сторону кружка магов. Их раскидало в разные стороны, а Слан, наконец, начал косить врагов своими жуткими чарами. Я не стал наблюдать развития событий и покинул поле боя. Ночью, когда я пытался соткать из магии что-то вроде покрывала, ко мне явился Гамилькар. Один. Впрочем, в ближнем бою я был ему не соперник. Магией я тоже не успел бы накопить достаточный заряд. Поэтому, по древнему обычаю, я предложил ему поединок Веры. Он рассмеялся. - Ты проиграешь. Твое знание порождает твое сомнение. Больше не было не звука. На траве между нами заклубились две неясные тени. Мне трудно было сосредоточится. Собеседник был прав, моя вера слаба. Мой противник, наоборот, вкладывал в свое творение всю душу. Его демон был умирающим и убивающим одновременно. Тысячи язв, слизь, все уродство и неизбежность распада олицетворял он. Нургль, Ну’урч, без всяких сомнений, его творение создавалось передо мною. И в один миг, тогда, на грани смерти, я внезапно понял ошибку Гамилькара. Он перестарался. Я действительно был Избранным Тзинча. Я ненавидел распад и угасание, предпочитая эволюцию и развитие. Я осознал, сколь сложно бытие во всем его переливающемся и меняющемся великолепии. Я прочувствовал то, что в глубине души всегда знал. Изменение, тяга к знанию и совершенствованию были моим божеством. Моя вера обрела основу. Как абсолют изменения, скорее неразумная сущность высочайшего порядка, нежели разумное существо, всевидящее и всепроникающее, таким был мой бог. Боги не говорят: «Мое или мой». У них нет своих чемпионов или владений, все это - лишь порождения праздного ума. Боги говорят: «этот человек – Я, и это место - Я». Ощутив себя частичкой Бога, я рассмеялся в лицо Гамилькару, а его демон заколебался и рассыпался. Я словно физически чувствовал, что мой Бог снизошел ко мне. Я был уже не маг, но, скорее, жрец Тзинча. Это продолжалось недолго, Гамилькар успел скрыться, но это было потрясением. Я прошел еще один отрезок Пути, еще одна грань осталась во тьме, а моя душа окончательно получила клеймо Избранника. Древняя постройка, хранилище и сокровищница, призванная ограждать столь хрупкий мир от сокрытого в ее недрах. Давние битвы, когда предки будущих марадеров еще лишь смотрели с деревьев на зарево, висящее у горизонта, они не прошли бесследно. Осколки погибших сущностей, оружие, утратившее владельцев, один из множества тайников Забытых Эпох был передо мною. Его защитник сейчас обессилел после битвы с кланом Чумы, а оставшиеся чары не смогли меня удержать. Здесь не было живых или не-живых. Здесь, в этих иссохших от старости коридорах, выстроенных (или выращенных) тысячелетия назад, был только я. И выбор. Вначале были орудия разрушения, великие клинки древних демонов и полубогов. Они обещали вечный бой, вечную победу, вечную славу. Их лезвия самой разной формы светились или впитывали свет, дрожали или перемещались в своих камерах, но мое сердце было холодно. Их владельцы погибли, несмотря на мощь своего оружия. Или они устали побеждать. Я никогда бы не смог доверять подобному оружию. Оно слишком жаждало чужой жизни. Затем шли инструменты созидания. Обломки прежней мощи Сланов и их хозяев, эти полуразумные вещи были бесполезны мне в новое время. Уже очень давно я не творил ничего из косной материи этого мира. Да и послушались бы меня создания, хранящие память о поистине великих творцах? Орудие мага, вернее, жреца Тзинча не только материя или магия, но их сочетание и изменение. Долго, очень долго бродил я среди чудес и тайн, пока не обрел Меняющего Обличья. Я не знаю, откуда я познал его имя, но, увидев впервые, понял, что мои поиски окончены. В этом творении ровно смешались силы Хаоса и мастерство его противников. Словно Слан-ренегат создал его или сотворенный кем-то, он долгое время менял хозяев. Это был вовсе не меч, топор или копье, но скорее перчатка, сотканная из света и тени. Ее сила заключалась в способности менять форму по воле владельца, причем, создавал ли я тонкий луч света или двуручный меч, все зависело лишь от меня. Меняющий только помогал в преобразованиях, будто его дух все время стремился к познанию новых форм. Он мог обойти любое препятствие, заменить любой инструмент. Ограничениями были лишь мой запас энергии, воображение и сила воли. Разумеется, я не мог вытянуть луч длиною в сотню посохов и рубить им направо и налево. Одно шевеление такого потока энергии мгновенно опустошило бы и убило меня. Моих сил хватало только на разрубание метрового каменного блока в течение часа, но броню или вражеское оружие Меняющий пробивал значительно легче и быстрее. Еще он был как бы «созвучен» пронизывающей мир магии. Он помогал творить изменяющие заклятья, искусно направляя тонкие энергии. Последним доводом было ощущение предопределенности, подобное посетившему меня в тот первый раз в Пустошах. Мы были созданы друг для друга. И он никогда не подводил меня. Я вышел из сокровищницы обессиленным, но полным надежд. С таким помощником можно было уже творить легенды. Мой путь стремился в Пустоши Хаоса. Стремился ли туда я сам, вот вопрос, что вскоре начал терзать меня. Мои надежды растаяли, как пряди тумана тают под порывами горных ветров. Разумеется, как полноправный жрец Тзинча, я не мог не повиноваться его указаниям, но верно ли я прочел знаки своей дороги? До сих пор я не ослушивался приказов Собеседника, но большую часть времени я действовал по собственной воле. Мой Бог больше не обращал на меня никакого внимания, я был Ему неинтересен. Правда ли то, что боги хаоса неразумны, что старейшие и сильнейшие демоны и ставшие демонами играют лишь в свои игры, а я – со всеми талантами, оружием, знаниями – пешка на огромной доске? Да, Хаос велик и могуч, но кто его владыки? Примерно семь дней, добираясь до побережья, я тщетно ждал ответа. Молитвы, погружения в транс, вспышки ярости, когда я кричал проклятья в усмехающееся небо, потоки Эфира, порванные Меняющим в клочья, чудовища, вызванные мною из Не-реальности. Я жаждал ответа подобно тому, как смертник жаждет гибели своего палача. Клянусь, если бы передо мной возник Собеседник – я бы напал на него, хоть результат был мне известен. Мой Бог в очередной раз испытывал меня. Лишившись цели, приобретя знания и силы, я тщетно пытался обрести связь с тем, что я почувствовал в том безумном поединке с Чемпионом Наргла. Ответ пришел ко мне на девятый день, когда мое измученное тело сотрясала лихорадка. Я мог излечиться, но не знал, зачем. Видение пришло ко мне. Обнаженный, я стоял на берегу простора. Горизонта не было. Вместо воды была застывшая гладь серого цвета. Безвременье. Казалось, я видел это, что воздух не двигался, умер, остановился. Сорванные ветром клочья пены висели в пространстве. Странное море. Странное небо, как перевернутая чаша крови, оно тоже недвижно. Вообще все застыло. Воздух или его подобие светился сам по себе, поскольку солнца или лун не было. Невыразительность, серость, даже песчинки побережья были одинаковыми, серые пятигранники. Я задыхался. Мне не хватало движения воздуха. Я слеп. Глаз не мог различить движения и взор мой судорожно перепрыгивал с моря на небо. Я не мог двигаться, я не чувствовал расстояния. Шаг или поворот были немыслимы, вообще, любое изменение здесь было невозможно. Я не мог призвать магию, вечно текущие потоки Эфира были затянуты в петли и бесконечно кусали собственный хвост. Единственное, что не давало мне сойти с ума, был мерный рокот, будто там, за краем, исполинское медное било вбивалось в бронзовый гонг. Но… он был чересчур мерный. Я осознал, что это падают капли в клепсидре моей жизни. Я умирал. Всем, что у меня оставалось, почти ослепший, оглохший, обессиленный, я потянулся к тому единственному, что могло меня спасти. Я потянулся к Богу. Циник, скептик, себялюбец, я потянулся не к сути, что помогла мне в недавнем поединке, но к сущности, что воплощала и изменяла и карала. Я полностью открывался, моя душа и разум, личность и чувства, лишь это мне оставалось для изменения в этом царстве Порядка. Хаос, чей прибой вечен за гранью слуха, хаос, что содержит в себе все, даже возможность собственной смерти, и обитающий Вовне, великий Владыка Изменений, Мастер Пути, Ты, чьи прозвища бесконечны, как и твоя натура. Я вопрошал его, алкал уже более не знаний, но Пути, я… дотянулся. Он ответил…. Небеса стронулись с места и, поскрипывая, закрутились вокруг своей оси. Ветер ожил, разбрасывая серые песчинки, стирая их грани, меняя их. Волны встрепенулись, под их поверхностью проявились статуи. Они изображали разных существ, людей и нелюдей. Точнее, не изображали, а были ими. Теперь я знал, что это те, кому Он не ответил. Эфир лениво растекся в пространстве разноцветными хвостами. Передо мной возник венец синевато-голубого пламени. Я осторожно, словно хрупкую бумагу, взял его. Он проник в мое существо и вызвал образ фиолетовой диадемы, что когда-то, в прошлой жизни, я обрел (меня обрели? Обрекли?) в Пустошах, там (здесь? Везде?), далеко… Старый мир, владения людей, примерно сто пятьдесят лет назад. Старые надежды еще не потухли, а новые уже разгоняли тьму. Хаос был давно отброшен от рубежей Кислева, а созданные великим Теклисом Колледжи магии уже получили первого Главу. Забавно, но теперь, когда колледжи разрослись, магов Хаоса тоже стало больше. Большинство лучших студентов, самых талантливых, самых любопытных, либо присоединились к хаосу, либо пали от его слуг. Империя с дотошностью, достойной лучшего применения, хочет поставить магию на поток, словно Гильдию Инженеров. Будто для настоящего мага достаточно золота казны в виде пряника и инквизиторов в виде кнута. Ха! Сила, знания, власть – вот цель истинного мага. Что земные владыки тому, кто в круге четырех стихий бился с демонами? Лучшие из лучших, те, кто достаточно умен, чтобы понять, что хаосом нельзя управлять, те, кто достаточно человечен, чтобы взять на себя, охраняют Империю от таких, как я. Их воля! На Пустошах и без того хватает безумных колдунов. Только одна беда: хаос вечно стучит в неокрепшие души, его прибой ядовит и притягателен, в колледже аколиту проще попасть под его влияние. Семена зла взойдут, пусть не сейчас, а через сто лет. По воле Тзинча, я смогу проверить эту теорию. Дороги, большаки, тракты, тропки. Пыль и слякоть, дремота раннего утра и усталость заката. Таверны и гостиницы, служанки и хозяева, круговерть лиц. Люди дороги: бродяги, паломники, курьеры, купцы. Я почти полюбил этот бесконечный путь сквозь владения людей, где самой большой опасностью была шайка грабителей. Пару раз я неплохо поразвлекся, заодно накормив клинки свежей кровью. Более полного описания эти встречные недостойны. Но на границе Остмарка меня остановили. Притупившиеся в размеренном пути чувства кнутом боли предвидения скинули меня с коня. Хрипя, животное сразу начало заваливаться на меня, его пробило сразу несколько пуль и болтов. Я катился в придорожную грязь, одновременно пытаясь соткать отражающее заклятье. Полузабытое ощущение затхлости всегда приносила мне встреча с магией служителей Сигмара. Мои силы убывали, словно огонек лучины под наперстком из бронзы. С помощью Меняющего я все же поднял с земли свою тень и она поглотила меня. Сорок ударов сердца разделяло меня и моих загонщиков. Пяток жрецов, десяток стрелков с разномастным вооружением, два десятка головорезов, судя по виду, ветеранов ополчения. Засада была хороша, а я невероятно глуп. Амулет переноса заблокирован, магии на донышке, Коготь убьет лишь одного, а стрелки уже заряжают новую порцию смерти. Необходимо было очень быстро вертеться, и я начал вертеться. Любой маг, усть даже очень хороший – немного шарлатан. Для придания дополнительного страха своим врагам он не брезгует и более приземленными средствами, нежели ветра магии. К счастью, я не настолько обленился, чтобы забыть взять с собой набор подобных вещиц. Меняющий стал длинным, изогнутым и зазубренным клинком, ржавчина которого сулила непременную встречу с демонами Нургля. Я добавил немного весьма хорошего яда из южных джунглей. Сделав в теневом окружении несколько шагов, я первым ударом рассек самого опасного из преследователей, сигмарита, от которого наплывали потоки фанатичной, слепой веры. Яркая вспышка второго сюрприза ослепила стрелков. Четверо оставшихся монахов сильно мешали друг другу, поэтому Коготь освободил одного из них от тела и души, а Меняющий соткал смертельную паутину для остальных. Но тут нахлынула остальная толпа, и стало уже плохо. Вначале имперцы (я был таким, я помню… смутно) попытались зажать меня щитами, но я успел проскочить меж сходящихся стен. Несколько мечей и копий постоянно заставляли меня уворачиваться, вкладываться в каждое движение, не оставляя времени на магический ответ. Холодная сталь брала верх над бессильным в жаркой сутолоке боя Высоким Искусством, и солнце глумилось над дураком, что не захотел утром надеть хотя бы кольчугу. Не было мгновения даже ответить, опытные воины окружали меня. Хищные жала копейных наверший и алчные языки мечей уже почти наслаждались пиршеством. Примерно двести ударов бешено работающего сердца продолжался этот танец на грани небытия, но я почуствовал, что амулет переноса потихоньку ожил и, последним усилием воли заставил его ответить. Я ускользнул. Теперь я должен был найти того, кто это проделал со мною. Как разыскать человека или существо, несомненно, разумное и знающее, что его будут искать? Создание, что в открытую, пусть и чужими руками, желает меня уничтожить. Того, кто точно знает, на что я способен, поскольку против того же Гамилькара не требовались жрецы, да еще в таком количестве. Того, кто следил за каждым моим шагом, атаковавшим при первой же возможности (я был без доспехов и сотворенных заклятий). Очень просто. Следы есть всегда, пусть и не всегда видимые. Сама злоба врага моего приведет меня к нему. Эфир вбирает в себя все невидимое, а когда-нибудь он поглотит и зримый мир. Хаос содержит все. Главное – уметь искать. Молодой шаман Тзуров обучил меня странствиям по полям незримого. Странные боги орков требуют от своих шаманов объедаться мухоморами, чтобы достичь этих полей, но мы – плоть и дух Хаоса, что не остановит его от поглощения наших душ при первой ошибке провидца. На исходе дня, когда Моррслиб уже касался верхушек деревьев, я отыскал источник Сил. Монолит, покрытый жертвенной кровью и шкурами, искаженные дыханием хаоса деревья окружали его, некоторые тянули ко мне свои чудовищные сучья, покрытые слизью, но сама сила этого места не была мне враждебна. Что удивительно, она не была и голодна. Это значительно упрощало задачу. Вхождение в нездешние сумерки, серое преддверие, где гнилой свет лун искажал все и вся, где тени деревьев мучительно корчились, пожирая привязанных к ним духов леса, а источник Сил, камень жертв, мерно качался, описывая круги в синеватой дымке. Из его поверхности выглядывали лица тех, кто погиб, захлебываясь от крови, на его вершине. Их было много, очень много. Эта часть пути таила немного опасностей, но требовалось быть осторожным по дороге к Вратам. Каждый раз они были другими, даже ощущения, по которым их приходилось искать, изменялись. На этот раз они серебрились тонкой нитью в потоке злобного лунного света. Я несильно потянул нить, и она окутала меня с головой, не давая вздохнуть или освободиться. Хаос защищал себя от посторонних. Я был допущен. Поля, где я оказался, были равно плодом моего ума и определенных свойств эфира. Здесь не было вещей, а были их сущности, не было существ, но были их духовные копии. Все, на что когда-либо падал взор разумного существа, имело здесь отражение (или наоборот, все, что достаточно созревало на полях, появлялось там?). Здесь недалеко была и дневная схватка на дороге. Я не мог оглядеть себя, это было одно из правил полей. Кукла не видит собственных нитей судьбы, но может воздействовать на чужие. Довольно скоро, а время здесь текло даже чуть быстрее, размывая потоком воспоминания и чувства, я отыскал характерный всплеск недавнего боя. Войдя в образ, я предельно сосредоточился на фигурах своих противником и нашел одну подходящую нить. Пройдя вдоль нее, я обнаружил колыхающееся бесцветное марево, в которое она уходила. Это был образ моего врага в глазах тех, кто встретил меня на дороге. Это определенно был образ мага. Даже здесь, в царстве Памяти, я обладал некоторой силой, но призывать своего Владыке я не решался. Его власть надо мною здесь была слишком велика, а его жажда душ, хоть и уступала черному, иссушающему влечению Кхорна или Сланеша, все равно была чересчур велика. Я создал защитную оболочку и вошел в чужой образ. Меня упруго оттеснило назад. Тут я обнаружил, что Меняющий все еще со мной, хотя его присутствие здесь было подобно местному исключению, нежели общему правилу. Тем не менее, обладание им делало меня самого способным на изменение правил, пусть даже местных. Я направил свою волю на кокон и повелел ему раскрыться. Я увидел незнакомого мне мужчину, ниже меня, в странных одеждах, затем его растерянность и испуг сменились гневом, меня отбросило, поток силы, вышедший из марева, словно подавал кому-то сигнал. Пора уходить. Я успел заметить некую тень возле Врат Миров, но, пройдя сквозь них, я обнаружил своего преследователя уже поджидающим меня. Странное существо, демон с явственным оттенком магии тьмы и смерти, ночной убийца, жаждущий моей души. Однако здесь, в искаженном мире, я был значительно сильнее. Моя воля послала извивающееся существо прямо в жертвенный камень. Его отростки рвали потоки моей силы, что эхом отдавалось в моей крови. Его бледная форма вздувалась. Ненависть текла рекой из его ран, а вопли демона сокрушали ветви деревьев. Гнилой свет лун, казалось, придавал ему сил, да еще мой враг, видимо, щедро снабдил энергией это существо, стража своей памяти. Маг все же победил демона. Как только судорожно дергавшиеся щупальца коснулись менгира, все окончилось. Души, заключенные в камне, не выпустили свою добычу. Я, обессиленный, вышел в реальный мир. Даже здесь деревья были повреждены, а поляны была вспахана. Но это было неважно. Я узнал то, что хотел. Я понял, где он, какими силами обладает. Оказывается, кто-то из старших вампиров так сильно желал моей смерти, что подбросил видение жрецу Сигмара, а тот принял его за божественное откровение. Что ж, я не мог штурмовать такую обитель нежити в одиночестве, а Тзуры были очень далеко отсюда. Нужно было спешить на Север, но и забывать долги не стоило. Я, будет на то воля Тзинча, еще вернусь в эти негостеприимные края. И вернусь не один. Пустоши звали меня. Се Пустоши Хаоса! Второй раз я пересекаю границы реальностей. Тот неопытный новичок, что иногда грезится мне перед пробуждением, он не видел сплетения ветров магии, что рассекают пространство. Восемь ветров, восемь сущностей и восемь цветов. И две смеси, магия гармонии и магия энтропии, что образует варп-камень. Купол, что всегда движется и переливается, выбрасывает отростки- потоки за горизонт. Как любое проявление Хаоса, он полон огромной силы и смертельно опасен. Невольно я задумался, могли ли Древние, величайшие мастера и экспериментаторы поставить свой самый интересный опыт на младших расах? Кто ответит на этот вопрос? Вышло ли испытание из-под их контроля или до сих пор неощутимые наблюдатели прилежно ведут хроники борьбы неразумных зверюшек с искаженным прорывом духовного мира? Меня охватил гнев. Я попытался представить мир без угрозы с Севера и, как следствие, без магии. Без жрецов и могучих артефактов. Без волшебных эльфийских городов и отвратительных некромантов. Без грифонов и драконов, без малейшей капли чудесного. Мир показался мне серым и выцветшим, это был мир людей, существ в своей массе скучных и ограниченных. Что ж, гнев оставил меня и я поспешил дальше, к той скале, что навсегда изменила мою судьбу (или просто воссоздало ее на обломках прежней?). Ветра магии наполняли меня силой и окутывали непроницаемой для чужого взгляда пеленой. Вновь я наблюдал жизнь владений Хаоса. Под слезящимся полотном небес безумцы и герои, отверженные и проклятые, люди и нелюди – они все кружились в некоем бесконечном ритуале, принося свои жизни и души на алтари великих богов. Жертвоприношение шло непрерывно, отряды сталкивались и перемешивались, охота на чудовищ и бегство от них, сбор трофеев и граничащая с абсурдом здесь повседневная жизнь племен. И сверху всего, тонкой пленкой – изменение. Там, за гранью безумного мира, там люди вырастали сильными и слабыми, и горе слабому, если сила вставала на его пути! Здесь ценилась душа. Собеседник называл это «внутренним пределом», способностью подняться над обыденностью, вложить себя во что-то достойное. Слабые, получившие силу, это была самая страшная угроза привычному укладу Империи. Возведенные в Абсолют стремления к власти, силе, знаниям, но прежде всего – к собственному величию. Одержимые люди были гораздо хуже порожденных ими демонов. Боги Хаоса играли в интересные игры! На этот раз я шел кратчайшей дорогой. Неделя пути среди ужасов и чудес Пустошей вновь придали мне философское спокойствие относительно собственного будущего. Я, в отличие от большинства разумных созданий Старого мира, теперь знал, что всегда может быть хуже, и наслаждался каждым мгновением существования. Камень встречи не изменился, но изменился Собеседник. После поединка со своим заклятым врагом, он видимо, был вознагражден. Если раньше его мощь подавляла, то теперь она сбивала с ног. Но голос демона остался прежним – сухим потоком песчинок. - Следующий раз будет нескоро. Ты знаешь многое про жизнь в Пустошах, но ты ничего не понимаешь о жизни в них. Этот круговорот смертей довольно упорядочен и тебе надо занять достойное место среди сильных. -Зачем? -Путь назад и смерть для тебя – одно то же. Ты справился с одним Ночным Душителем, но что ты сделаешь с тремя или пятью? -Я не знаю, почему этот вампир столь обозлился на меня. -Это довольно просто, - безжизненный смешок. Ты убил его помощника, что для него не столь важно, но сжег при этом кое-какие рукописи, а этого он не прощает. Я вспомнил первое задание и прямо спросил: -Ты знал, что так будет? -Да, но ты же уцелел, к тому же пора завоевывать себе имя здесь. Не можешь же ты вечно бродить по миру, собирая воспоминания. По крайней мере, уже не можешь. Поверь, время безымянного мага уже вышло. -И что, мне теперь становиться Хенгаром Черепобойцем? -Нет, потому что настоящий Хенгар тебя убьет за это. Ты волен сам выбрать имя, но есть более надежный способ. -Какой же? -Ты маг. Твоя сущность уникальна, а значит, имеет собственное название. Откройся ветрам магии на Перепутье. Кто знает, может быть, если ты уцелеешь, твоим истинным именем будут призывать демонов? -Ты знаешь все наперед? -Я… долго живу. Я помню многое из былого и мне не надо врываться на поля воспоминаний, чтобы увидеть там тени грядущего. Я – Собеседник, но у тебя иной путь. Помни об этом. Кто в Пустошах не знает Перекрестка? Воистину, столь скудоумный достоин удара милосердия, навеки просветляющего малоопытного в сих высоких материях. Одно из уродливейших и громаднейших сооружений, по чьей-то нелепой прихоти скоплением искаженных груд камня нависающих над плоской равниной, под рассеянным светом красноватого воздуха, на который опирается восьмиугольник черного солнца. Ветер здесь отбрасывает тень, а тени шепчутся на языке богов и демонов, показывая непристойные жесты проходящим мимо. Случайный зритель содрогнется, увидев бессмысленные статуи, восьмикружием сплетающие свои толстые тела в хлюпающем мареве красного свечения и поспешит дальше, а неслучайный вообще не обратит внимания на изыски неведомых безумцев. И все же это – Перекресток Восьми ветров, и способный видеть да узрит отблески их сущностей, впечатанных в грубость косного камня. Увидев же – назовет, ибо нет ничего без названия, а уж имя, данное на первоязыке способно пробудить спящую силу. И она, для которой тот узревший и назвавший – столь же неведом, неназванным, она даст ему истинное имя, что несет знак восьми ветров. Так было, так есть и так будет. Я видел слабые, дремлющие образы внутри циклопических статуй. Я должен был назвать их, не ошибившись, я должен был выдержать Именование и получить истинное имя. Что ж, эта скала ничуть не хуже других. Первым был образ медленных, неясных видений, ложные и верные, события прошлого и будущего величаво скатывались с круговорота созвездий. И было Имя: Азур. Второй образ скатился неслышной поступью из сумрачной расщелины. Он переливался оттенками серого, комочек иллюзий, сплав ошибок и сомнений. И Имя его было смутно: уУлгуУ. Третий вырос невзрачным стебельком, но корень его пробил насквозь равнодушный камень. Надежда и спокойное чувство долга сплетались в нефритово-бюрюзовом мерцании. Непобедимая поступь Жизни ясно назвалась: Геран. Сопротивление нарастало. Волей своей я расплавил один из выступов. Элементы хаотично превращались в вечном поиске совершенства. Яд и огонь сопутствовали им. Горькое Имя скатилось с моих губ: Че-мон. Пятый образ чуть не пожрал меня. Яростное пламя, жар гордости и вихрь задорной мощи заставил меня отшатнуться. Огонь, довольный произведенным эффектом, прошипел рдеющим треском эфира со мною в унисон: Ак-ши-и… Следующий отблеск первозданных Сил был напротив, спокоен и тягуч. Все живое рано или поздно познает этот вечный покой, так зачем пугать и тратить силы? Жертвоприношение на алтарь Смерти длится нескончаемо. Я склонился над гибельным омутом фиолетового потока и наградой мне стало отражение: Шэ-иин… Напряжение повисло между скрюченными переходами странной фигуры. Низкий рык, колеблющий камни, породил пляшушие завихрения ветра, что бросали полузнакомые тени, очертания которых переливались из одной формы в другую. Крылья, лапы, хвосты, лица и морды. Что-то внутри меня, глубокое и древнее, ответило ревом на вызов: Гху-ур! Последнее слово древнего Восьмисложия высветилось из-за краев черного октаэдра солнца, стремительно растущего и наливающегося цветом. Мир, напротив, становился резким, черно-белым. Хиш! – се было завершение Именования. -Не стоит играть с первородными силами-, успел подумать я, прежде чем невероятный удар объединенной радуги настиг дерзнувшего вопрошать их… Я провалился в холодное равнодушие забытья… На этом заканчивается история безымянного страннника, рассказ о его походах, сражениях, обретении Меняющего и благословления Тзинча, чей взор пронзает все бытие... ... И начинается повествование о деяниях Искателя... Безветрие. Покой? Скорее невесомость, обрывающая все желания. Забытье? Нет, ненужность самосознания. Так было всегда. И все же вечность… такая короткая. Меня вернули… Тьма. Багровые всполохи перед глазами. Тесно, хочется пить. Реальность была хуже. Я заплакал от горечи и несправедливости. Удар в бок, резкая боль. Я замолчал, боясь повтора. Скользкая мысль пришла изнутри «так было не всегда». А как это – не всегда? Холод, грубая кожа, грубые запахи, грубые люди вокруг. Цепь, ошейник, беспомощность. Кто я? Люди вокруг усмехались, глядя на мои потуги выпрямиться, но тепла не было в их оскалах. Новый пинок сбил меня с ног. - Что-то дурачок сегодня шалит, - произнесла одна большая фигура. - Сегодня канун того дня, - лениво ответила другая – он всегда дергается. - Какого дня? –новый голос был резок, как удар шпаги (шпага? что это?). - Ты новичок. Мы нашли этого безумца три года назад возле перекрестка. При нем были некоторые любопытные вещицы, но сам он пускал слюни на камни. - Кто этот человек? Как он осмелился вопрошать Там? –любопытство и потаенный страх. - Теперь – никто, забава для вождя. А чтобы ему не было скучно, шаман поставил ему амулет серого тумана. Мне чего-то не хватало, чего-то, к чему я был привязан больше, чем к собственному имени (как меня зовут? где я?). Я ощущал пропажу как сосущую пустоту в центре живота. Я попытался подумать об этом, но внезапно резкая боль сдавила мои виски. Меня снова шатнуло, я полетел в мерзкую, липкую грязь. На голове, на ней что-то было, что-то плохое. Словно паук, оно залепляло мои уши и глаза. Больно! Плохо! Появилась новая фигура. Она была еще больше прочих. Он заставлял меня вставать, а затем с хохотом ронял меня в грязь. Грубость и боль. Холодно! И тут мне стало еще хуже: на его боку была моя вещь! Я не знал, почему я так решил, но странная перчатка была моей. Они били меня, я решил не спорить «пока не спорить, Меняющий вернется к владельцу». Снова чужая мысль, а грязь такая противная! Но… это имя мне знакомо! Оно мое? Нет, не похоже. Но как это, у странной штуки есть имя, а у меня нет! Плохо! Обидно! - Что же он там искал? – вновь любопытный голос. «искал… ищи… не то! не то!» - Этот «искатель» уже ничего не расскажет. Искатель! Оно! Мое имя! Но что я ищу? Почему они нашли меня, мои вещи, а я не могу найти свободу или хотя бы потеряться? Больно! Паук на моей голове вновь запустил колючие щупальца, почувствовав ненужное оживление. Мерзкая тварь! Ненавижу! Больше всего на свете я хотел избавиться от этой твари. И я придумал… Я снова поднялся из грязи и с удивлением обнаружил, что выше любого из окружающих. Впрочем, их это не смущало. Первый удар поставил меня на четвереньки, но под второй я подставил паука. Обломки чего-то хрупкого упали в грязь. Я постарался плюхнуться на них. Вроде моя уловка сработала. Наконец, меня оставили в покое. Цепь привязали к столбу, что был возле шатра. Я снова потянулся к тому месту, где царила пустота. Паук был мертв. К утру память уже вернулась ко мне. Я вспомнил, кем я был, я ужаснулся тому, кем я стал. Черный огонь, подобного которому я раньше не испытывал властно захватил мое сердце. Я знал, кто первый отправится в это пламя. Я вернулся! Тяжкие цепи я сбросил, плечи натужно вспрямив, и столбы опрокинул шатра, что держал, толстошкурый, волю мою взаперти. Магия питала меня, омывая тело, залечивая раны. Но черный огонь требовал иных жертв, нежели бессловесного железа и дерева. Кто-то успел меня заметить, но это было уже неважно. Шаман, поставивший мне цепи разума, предупредил вождя. Пока я осматривался, дикари стекались к шатру вожака, еще вчера издевавшегося над безмозглым дурачком. О, это были не беззащитные селяне! Мускулы, шрамы, связки ушей и ожерелья из самых разных зубов безошибочно выдавали мародеров-кочевников. Я был один и безоружен, ослабел после плена, а три… года назад два десятка простых солдат империи, не чета этим кровожадным убийцам, чуть не прикончили меня. За спинами дикарей в бешеной пляске вертелся шаман. Главарь, наконец, облачился в доспехи и показался. На его правой руке я с холодной яростью заметил Меняющего. Казалось, мой спутник тоже узнал меня. Что ж, это можно проверить. -Ко мне! Через мгновение вождь таращился на свои вывернутые пальцы, а моя ладонь уже ласкала мерцающую оболочку перчатки. Я почувствовал его гнев. Три года могучее оружие использовали как часть презренного доспеха. Мы объединили наши силы. Полсотни опытных воинов против одного бывшего раба. По прихоти судьбы племя кочевало недалеко от Перекрестка, поэтому силы было предостаточно. Вначале мне нужен был конь. Негоже магу месить грязь. По крайней мере, в бою. Подходящие уже ряды врагов заколебались. И было из-за чего! Шестиногое, багровоглазое чудище вытянулось на высоту двух моих ростов. Его массивные конечности жадно тянулись к ближайшим противникам. Я опирался ногами на его загривок. Новое чувство, жажда уничтожения и мести, подхватило меня в кровавую круговерть. Жалкие потуги шамана были сметены. Рассвет дня был красным и это сулило многие беды. Демон убивал без разбора. Разодранные тела оставляли, отлетая, кровавую взвесь в воздухе. Удары больших топоров, копий и цепов не оставляли на матовой шкуре моего скакуна никаких следов. Самые сообразительные начали метать оружие в меня, но я жил в эти мгновения на порядок быстрее. Лениво ползущие сквозь тягучий воздух жала копий отклонялись в сторону выверенными взмахами полупрозрачного пламени, что звалось Меняющим. Я собирал всю подвластную мне мощь. Гром и вспышка! Весь лагерь опоясала стена пламени. Кто-то попытался пробежать насквозь, но наружу выпали лишь изуродованные остатки. Все оставшиеся в живых объединились в отчаянной надежде уничтожить меня. Конечности демона опутали веревки, а в меня полетели сразу полтора десятка копий. Продолжая держать стену пламени, я соскочил с бесполезного теперь демона и вошел в собственную тень, переместившись к ближайшему врагу и вспарывая ему живот. Через четыреста лихорадочных ударов сердца в живых оставался только вождь. Стена пламени погасла. Он с изумлением таращился на разрубленный топор у себя в руках. Зарычав, предводитель, облаченный в тяжелые, но грубые доспехи, вытащил нож, более похожий на тесак и вновь попытался кинуться в атаку. Но не сумел. Его держала полоска высушенной кожи, тянущейся от его шатра. В свое время он убил их и кожей поединщиков покрыл шатер. Я давал останкам былых противников шанс отомстить. Магия зверя вдохнула подобие жизни в шкуры и кожи. Вождя притягивал его собственный дом! Он рубанул тесаком по цепкой хватке, но на место отрубленной прыгнуло сразу несколько. Впервые его охватила паника. Он что-то закричал, но мое сердце в тот день было покрыто шерстью. Вскоре высушенная кожа самого вожака украсила его шатер. Дело было сделано. Что-то я потерял при инициации, а что-то приобрел. Я был один, и в тоже время я чувствовал исполинское дыхание Пустошей. Имперские чароделы называют его отравленным, мародеры Норски – благословленным, я ощущал, что правы и не правы все. Мы, мыслящие, сами породили тех, кто обитает за пределом. Один раз нам удалось создать нечто более сложное, чем мы сами. Неудивительно, что оно нас страшит и притягивает, как все непознанное. Я изменился. Все мое тело покрывал странный узор из небольших красноватых пятнышек. Он был малозаметен, но, когда я прошептал, не доверяя даже легчайшему из ветерков Эфира, свое истинное имя, на языке богов и демонов, мир словно взорвался. Боль окутала меня раскаленной проволокой, узор запульсировал и разросся, пятна потемнели. Я, пробиваясь сквозь оглушающий рев измученных нервов, попытался понять, что происходит. Словно почувствовав мои желания, узор на ладони начал складываться в буквы темного наречия: «Не беспокойся. Теперь я – твоя часть, равно как и ты – моя. Я укрываю своего владельца от посторонних глаз и от злонесущих нитей магии. Скоро боль пройдет, как только я окончательно сплету свои жизненные нити с твоими. Радуйся, ибо я - редкий дар богов». На секунду я был объят паникой. Дикий страх и нежелание пускать себе в тело постороннее (или потустороннее) создание заставило меня отдать приказ Меняющему очистить меня. Но страшная боль окончательно поглотила меня, я потерял сознание. Когда я очнулся, пятна стали еще менее заметны, но, приглядевшись, я увидел, что воздух у моей кожи дрожит, как при жаре. Что ж, избавиться от попутчика я не мог, значит, на что-то он может сгодиться. Изменения, впрочем, затронули не только тело, сколько разум. Я осознавал, что теперь из всех путей, что были доступны когда-то, осталось всего три, и этот факт было изменить не легче, чем закрыть Врата там, на севере. Первый путь был прост и понятен любому: смерть. Единственное, в чем я не был уверен, так это в легкости посмертия. Впрочем, этот путь доступен всегда. Второй вариант был показан мне далеко на юге, в безымянной деревушке. Стать бессмысленным комком плоти и обречь душу на вечное мучение мне почему-то не хотелось. Должно быть, все твари хаоса, что ныне обитают, также не хотели подобного конца. Эта мысль пронзила мое сердце ледяным ужасом обреченности. Мой бог капризен, его дары редки и драгоценны, а могущество неоспоримо и всеобъемлюще. Третий исход мне сулил Собеседник. Я представил себя на его месте и понял, что еще четыре года назад эта перспектива меня ужаснула бы. Теперь… теперь я… не знаю. Вечность и холод, могущество и зло, бессмысленность и изощренность, слава и проклятие. Не знаю. Знание. Откуда-то я знал, что мне сейчас надо сделать. Разоренное стойбище вновь было потревожено. Все тела, оружие, шатры и шкуры образовали небольшой курган в центре выжженного кольца. Я потянулся к ветрам магии. Мельком оглядев себя через призму чар, я обнаружил неяркое свечение, образующее подозрительно знакомый узор. Голос не обманул. С помощью паразита я мог преображать свой облик в глазах несведущего. Я мог стать невидимкой или камнем. Иллюзия. Мне понравилось новое свойство. Я позвал Меняющего, вместе мы опять изменяли этот мир, вернее, его небольшую часть. Это должно было сделать, если я стремился нести свое имя к славной смерти…или к другому исходу, не менее почетному здесь, в Пустошах. Плоть, камень, шкуры, кости, все срасталось и преобразовывалось. Чудовищный, извращенный и безумный, мой первый монолит, последний шаг за порог Пути Проклятых. Надпись, выплавленная в странной субстанции, гласила о появлении Искателя, чемпиона Владыки Судеб. Вызов всему миру был брошен. Хаос… дыхание, как поглощение и выделение, взгляд меняющий то, на что он брошен и того, кем он был послан. Меня пробовали на вкус, сопоставляли и приспосабливали (-сь?). Все громадное нечто, что простирало свои щупальца далеко на юг, все это было единым чем-то, описывать которое было бессмысленно. Я чувствовал себя волоском, колеблемым ветром. Моей задачей было укорениться, врасти в этот невероятной сложности организм. Основой существования Хаоса был поток эмоций, чувств разумных созданий. По сути своей бесплотный, он имеет до жути осязаемые и доказуемые свидетельства своего бытия. Как так? Представьте себе залп, десять залпов сотни орудий. А теперь уберите и пушки, и грохот, и оставьте звенящую, оглушающую тишину между ними. Представьте себе колодец и падающее туда перышко, пылинку. Невесомо, беззвучно, неостановимо длится и длится падение. А уберите пылинку, уберите колодец, и останется движение без конца, неощутимое, но существующее. Существует ли грохот тишины или падение без падающего? Так и Хаос – тишина грохота бытия, тень за гранью, бытие которого неразрывно связано с реальным миром. Он бесплотен сам по себе, но он же влияет на породивших его. Хаос… Мир… Вдох и выдох вечности… Тень мира. Человек и его тень сосуществуют также. Человек не может управлять тенью иначе, как изменяясь самостоятельно. Он не может убрать ее или отослать, равно как и тень полностью является внешнему наблюдателю только вместе с человеком. А теперь представьте, что ваша тень разумна, пусть и чуждым, странным манером, и пытается управлять вами... И это вы теперь отбрасываемы на мир, и ваши контуры ежесекундно меняются. Скорее всего, вы просто сойдете с ума. Хаос - тень мира. И там, где тень пытается воздействовать на мир, он сходит с ума. Владения Хаоса... Люди сами по себе любопытные и жадные. В кипящем противостоянии миров они видят лишь огромные возможности. Обрести бессмертие и невероятную силу, причем в этой жизни. Отомстить, подчинить, взять, обладать и знать. К счастью для всех разумных, в Хаосе уже есть владыки. И они очень неохото делятся собственной силой. Им очень нелегко доказать свою полезность. Немногим это удается. А те, кто обрел демоничность, их уже мало волнуют заботы человеческих жизней. Враги и объекты желаний умерли давным-давно, все богатства мира - тлен. И все силы уходят на высшее приобретение - победы над равными. Но иногда они отправляются на юг. И в мир снова приходит знание о тех гранях в темноте, что скрывают могущество... И люди идут на север... Слепец возник на моем пути неожиданно, будто проявился, пройдя сквозь камни. На всякий случай я проверил его магические возможности. Их не было. Его бельма уставились на меня с вызовом, а щербатая ухмылка излучала ехидство. Он был немолод, одет в грубое подобие одежд. От несло запахом смерти и какой-то прогорклой, животной вони. В Пустошах много безумцев. Я было хотел обогнуть его и продолжить свой путь, но его руки очень резко дернулись в складки одежды, я по привычке встал в боевую стойку, одновременно призывая ветра магии. Слепец ухмыльнулся и поднес вытащенную из одежд свирель к губам. Я смотрел. Он несколько раз изверг из нее дикие звуки, настраивая, затем, не отрывая от меня невидящих глазниц, принялся выводить причудливую мелодию. Она была липучей, она ползла по земле и цеплялась за камни и скалы, словно не желая взлетать в воздух. Она была прогорклой и голодной, от бархатисто-золотых созвучий имперских музыкантов ее отделяли сотни лет и тысячи переходов. Возможно, ее играли в пещерах Уберогенов на восходе Империи, поскольку что-то внутри меня было готово откликнуться. Сила звука нарастала. Такое тщедушное тело – и такая сокрытая мощь! Какой-то инстинкт бросил меня в сторону. Мимо моей головы просвистел камень и врезался в скалу. Я быстро огляделся в поисках метателя, и чуть было не пропустил следующий кусок скалы. Этот уже не летел, скорее, плыл на меня, угрожая раздавить. Мелодия стала быстрее, словно она чего-то ждала. Я уклонился и от скалы, с удивлением замечая, что вся местность вокруг пришла в движение. Песок покрылся узорами, камни помельче поднимались в воздух, камни покрупнее двигались рывками, рисуя диковинные узоры в пространстве, но неуклонно приближаясь. Мелодия растеряла гармонию и стала почти непереносимой. Теперь в ней слышался приказ и вечный голод. Музыкант… у него не было тени. Впрочем, если присмотреться, то он уже почти слился со скалой. Звук гремел в воздухе, а камень смыкался вокруг, превращая воздух в пыльное месиво. Я позвал Меняющего и ветра магии. Пляшущие камни? Дьявольская дудка? Все это можно изменить. Нужно лишь подтолкнуть. В грохот вцепились нотки контрмелодии, исходящие от Меняющего, ставшего и скрипкой, и смычком, и музыкантом. Мощь чародейства буквально стонала в его призрачных струнах. Я закрутил музыку изменения и швырнул ее в обезумевший камень. Круг распался. Потоки песка на мгновение заполонили все и вся, а затем я прокопался наружу. До горизонта был лишь песок, украшенный странными разводами. Неподалеку от меня темнел единственный камень. Подойдя поближе, я разглядел в странном узоре трещин на его поверхности лик слепого свирельщика. Прислушавшись, я различил внутри камня мерный, очень медленный стук. Стук его сердца. И пошел дальше. Вторые сутки я наблюдал за жизнью стойбища северян. Месяц скитаний и встреч с диковинками Пустошей, беспорядочный путь одинокого странника под шелком золотистых небес. Племя было весьма немалым, его стоянка простиралась на тысячи шагов от центра, где все время огромный костер танцевал среди закопченных бронзовых плит. Поражала дисциплина этого лагеря. Регулярность постов и зоркость часовых, ровные ряды кибиток и четкий порядок проходов. Меня мучили сомнения. Что-то надвигалось на цветущее внешне племя. Что-то незримо-неотвратимое уже послало свою тень впереди себя. Покров обреченности облек лица северян при взгляде сквозь Хаос. Сможет ли мое присутствие переломить ход предстоящих событий? Что-то подсказывало мне, что вряд ли. Уж больно тяжко провисали нити судеб, тянущиеся сюда. Поэтому я ждал. Знание влекло меня в очередной раз прочувствовать свою ледяную горечь. Мерно тянулось время. Примерно через неделю я увидел, как крупный отряд, не менее тысячи клинков, входит в лагерь. С добычей. Был ли то набег на Империю или на соседей, мне не известно. Ясно было одно – пленниками были люди, и жизнь их была близка к завершению. Чадил центральный костер, принимая жертвы, лагерь бурлил, радуясь победителям. Всего, по моим подсчетам, северян было около восьми тысяч человек. И жертвы играли в жрецов. То было на десятые сутки ожидания. Магия словно старалась обогнуть окрестности лагеря, ее потоки стали полупрозрачными, как будто пытались стать невидимыми. С севера надвигалось что-то страшное. Мои заклятья видения упирались в разрывы нитей и исчезали. Вскоре изменения коснулись и зримого мира. Пленка неба приобрела видимую твердость, ломая горизонт. Цвета исчезли, все стало очень резким и черно-бело-серым. Яркое пятно костра причиняло боль, вызывающе желтея среди полутонов. Оно грозно гудело. Племя высыпало из шатров и спешно вооружалось. Вразнобой вопили дудки, мерность рокота барабанов не успокаивала. Клубы пыли закрыли север. Я потянулся к ним магическим зрением и чуть не ослеп. Багровое пламя ярости жгло все на своем пути. Только создания Кхорна могли быть такими чистыми в своей жажде разрушения. Демоны Собирателя черепов неслись к северянам. И их было много. Они близились. Северяне вставали возле лагеря, в лагере, конница охватывала фланги, костер призывно гудел. Они еще не знали, кто их враг. Поток ярости застыл. Пыль рассеялась. Незабываемое зрелище озарило черно-белый мир. Пламя, кровь, черная бронза и яркая медь - вот их цвета. Кровь, железо, мускус, пыль – вот их запах. Вой, скрежет, лязг – вот их звуки. Кровь, кровь, кровь – вот их вкус. Ярость и сила их знамя. Жажда крови их движитель. Кхорн их создатель. Нет у них соперников. Восемь чудовищ, частью демоны, частью оживший металл, висели в воздухе. Семь из них оседлали не менее ужасные всадники, подобные башням из меди. Восьмое седло занимал небольшой демон, по виду похожий на человеческого подростка. Его пальцы сжимали рог. Перед ними, под ними, за ними, копошились псы плоти, проклятье трусов и магов. Медные ошейники, медные клыки, белые глаза, багряная шерсть. Азарт и голод. Несколько сотен демонов побольше образовывали ровные шеренги отряда. Знамя его пылало яростью и неутолимым голодом. И, как венец всему, неодолимый и неутомимый, огромный и жестокосердный, медяный и багроволикий, парил над всеми Великий демон. Покорные его ярости, вихри магии переносили его по его воле. Неизмерима его сила. Рог демоненка пропел неожиданно чистую, хрустальную ноту. Дикая охота начала свой разбег. Конные марадеры старались зайти в тыл, но им мешали псы. Шеренги северян удержали первый натиск демонов, но когда бронзовые плиты застонали под шагами Великого, а странный костер, талисман племени, пал под топором, выкованным в нездешних кузницах, их дух дрогнул. Когда восемь чудовищ ударили в центр, они заколебались. Когда племя оказалось окруженным, началась бойня. Длинные тела псов сбивали с ног бегущих людей. Клинки демонов мерно входили в плоть. Шатры горели, а Посланец Кхорна стремительно пересекал поле в поисках очагов сопротивления. Серое небо покраснело от крови. Весь лагерь был перебит. Бронза плит костра была завалена головами поклонявшихся ей. Дикая охота уходила на север. Немногие пали в ее рядах. Мир вокруг потихоньку оживал. Я был полон печали. Полученное знание горчило. Не правда ли, забавно, что основная власть Великого Мистификатора и Владыки Изменений состоит в обладании кристально чистым, неизменным знанием? И все-таки, какой дурак назвал эти края Пустошами? Удивительные и грозные встречи не переставали напоминать мне о сложности всей жизни Избранного. Много событий запомнилось крохотными обрывками, из-за крайней быстроты произошедшего или из-за крайней опасности. Например, тот случай, когда за мной гонялся какая-то стая гарпий, несущих безумного колдуна из песчаного города. Или Ночь Хрустальных копий, после которой на три дня пути не осталось ничего живого, а вся земля покрылась мощным слоем льда. Меня спасло то, что я ночевал в неглубокой пещере, поджарив предыдущего ее хозяина. Слабый зов, ведущий меня, как я полагал, к подходящему племени северян, практически пропал. Направление вроде бы осталось прежним, но, на исходе дня, когда круг зеленого солнца уже вплывал в колыбель ночи, окруженный своими багровыми подобиями, я почувствовал нечто иное прямо под подошвами истертых сапог. Очень медленный пульс сокрытого заставлял скалы дрожать. Что-то древнее и в то же время нарождающееся спало в глубине. Пройдя еще две сотни шагов, я вышел на вершину небольшой дюны, перекрывавшей обзор. Темная волна хлынула. Здесь сливались чужие голоса, голоса моих предшественников в этой долине и, что самое страшное, частицы меня самого. Все отчаяние, вся пустота и горечь, что наполняли когда-нибудь меня, все отчаяние и желание скорейшего исхода, хрупки стенки сосуда, имя которому разум и несем мы в себе достаточно, чтобы их изломать. Безысходность. Смирение. Неизбежность. Неизменность. «Песчинке подобен человек, листу, с дубравы слетевшему, смерть есть избавление от мерзкой пустоты бытия, кто ты – никто, и путь твой в никуда, прах и скорбь – удел смертных, пыль и тлен их покров, смерть их друг, смерть тебе, умри, избавься от ноши, освободись, покой ждет за порогом, а здесь лишь грязь и боль, и отчаяние, и смерть» - так шептали, кричали, ревели голоса долины, а часть меня самого покорно соглашалась и падала все глубже в серость безумия. Рука потянулась к Когтю. Даже Меняющий как-то потускнел и замер. Я чуть не сошел с ума. Если бы не защитный покров, сросшийся с моей кожей, долина приютила бы кости еще одного неосторожного путника. Тревожный гул, сменившийся нестерпимым звоном, прочистил мой разум. Чернота бросилась в глаза, я упал на колени. Силы были на исходе, покров брал их для защиты моего разума, заставляя корчиться тело. Медленно, мучительно медленно я создавал защиту. Тело продолжало ползти прочь, сокращаясь в судорогах агонии. И все же тот полураздавленный червяк, что пытался сползти назад по дюне, был гораздо мудрее бравого покорителя дюн. Разница между ними была всего в несколько минут, но они вмещали переживания за целые годы. И этот червяк очень хотел жить. Защита наконец-то стала отсекать враждебные посылы, и в глазах немного прояснилось. Я отбежал подальше от жуткого места, но не стал уходить окончательно. За краткий срок, когда мои чувства были открыты, я увидел многое. Прежде всего, дерево. Как его описать? Когда-то я сталкивался с Матерью Наархов, отвратительным чудовищем, природу которого я не сумел раскрыть. Еще были встречи с Гамилькаром, поклонником Нургля. Так что происхождение этого создания крылось в той же отвратительной магии. Странно живое, оно навевало мысли о смерти. Причем с такой мощью, что кости поддавшихся были расщеплены, будто сами мускулы их тел вооставали против собственной жизни. Все спутники Нургля – зловоние, изощренная насмешка и стремление заставить других почувствовать свою боль – все они были здесь. Насмешка заключалась в том, что чудовищное дерево, подножие которого скрывалось в мерзостного цвета озерке разлагающейся плоти, охраняло то, что манило сюда чувствительных к магии созданий. Сокрытое под гнилостными испарениями, спало нечто. Я лишь мельком когда-то видел в полузабытом видении стены великой цитадели Хаоса, Мафербарраха, могуче-небрежно парящей в небе Владений, но готов поклясться, что дерево охраняло нечто подобное. Было ли то остатками некогда гордого замка или еще более странным зародышем нового? Я не знал. Но, искушение видениями грядущих возможностей, доступных обладателю собственной живой и полуразумной крепости – а то, что она именно такова, спящая под песками, я убедился по проекции магического «дыхания» невероятного создания, колебавшее скалы – эти выгоды были достаточно большими, чтобы я остался и попробовал найти способ победить грозного стража. Все это заняло почти шесть лет. Вначале была долгая битва с Деревом Скорби. Сотни способов были придуманы и отвернуты. Десятки раз знакомый звон защитника пробуждал заранее сплетенные заклятья перемещения. Несколько раз я порывался уйти, сломленный очередной неудачей. Но всегда возвращался, зачарованный дыханием спящего. Дерево-страж тоже пострадало в этой борьбе. Озерцо у его корней выкипело, испарения исчезли, само оно стало больше походить на то, чем являлось. Сквозь остатки коры проглядывал болотный фонтан смертного отчаяния. И все же оно существовало. Все молнии и громы, клыки демонов и сложные построения из звездного света и лунных лучей, что я придумывал и воплощал, все это не сумело повредить ему. Удар Меняющего, впервые нанесенный с сорока шагов, пробил его, но чуть не оставил меня без оружия. Сама сущность клинка не желала больше встречаться с бурлящей мерзостью проклятой древесины. Когда я решил ударить просто всей мощью доступных мне сил, чудовище чуть не убило меня откатом. Так могло продолжаться еще много лет, но способ в итоге отыскался. Потратив полгода, я создал некое подобие, двойник Дерева Скорби. Оно черпало силы из того же источника, что и страж. В каждом из нас есть частичка, откликающаяся на зов. Творение оказалось настолько удачным, что чуть не уничтожило заодно и меня, но замысел удался. Переплетение потоков двух одинаковых созданий уловило еще одну обманку, и, повергнув ее, они обратились друг против друга. Сила встала против силы, они были неравны, конечно, старое дерево имело больше опыта, но, победив, и вобрав в себя соперника, оно впустило в себя и второй слой моих чар. Клубочек острых крючков вспорол прочные нити, связывающие чудовище с его создателем. Остальное было гораздо проще. Без постоянной подпитки враг был бледной тенью себя самого. Со смертью стража оковы спящего распались и он развеял остатки древней, очень древней своей грезы. дни плыли мимо, а я все искал новые и новые формы своей твердыни. Единственное место в этих проклятых землях, где сосуд моей никчемной жизни бережно охраняет полуразумное, безраздельно преданное мне творение. Нет, не зря шесть лет я подрывал корни его стража, не зря! Укромная долина стала моим новым домом. И мой дом - это моя, и только моя крепость. Никто, ни Посланник, ни Дикая Охота - не смел безнаказанно угрожать мне здесь. Но и оповещать о своем приобретении я никого не собирался. Не обладающий иным взором вообще прошел бы мимо, не заметив ничего кроме скал и деревьев. Маг увидит кусок сумасшедешего безвременья, вырванную из ткани реального мира прореху. И не посмеет ступить дальше. Очень сильный маг или демон, которого не запутать иллюзиями и не обмануть сменой декораций, такой странник ясно услышит послание: "Во имя своего существования - не подходи!", истекающий липким шепотом от Очарованного места. Нарушивший будет опутан подземными отростками, воздух обратится против него, кровь в его жилах застынет и огонь ослепит. Если же он преодолеет силу стихий, несколько демонов смерти, подобных тому, что когда-то пытался меня убить, несколько этих адских волкодавов обрушатся на него. Прошедший и это... Нортадари (так зовут крепость Хаоса, что есть сплав магии, разума и косного вещества) копит силу. Всегда. Самый настойчивый обратит на себя весь ее запас. Нортадари пошлет мне весточку, и я прибуду мгновенно, ибо теперь я связан с его подземельями навечно. Я хозяин, освободитель, защитник, хранимый и оберегаемый. Те же, что придут с миром, в поисках хозяина, всегда смогут оставить весточку. Нортадари невелик. Он не умеет парить в воздухе или пронзать толщу земли. Его стены не подпирают небо, а башни не рвут на части нежные тела облаков. Нет. Он вписывается в песок и скалы, купола и переходы его полупрозрачны, стены его дышат прохладой. Лица разных созданий появляются и исчезают, мельтешат в укромных уголках. Три башни, девять куполов, девятигранник, вписанный в овал. Цвета его - серый и зеленый и бледного нефрита. Песчаник не менее важен. Обращенный на восход лицом демон держит чашу, что собирает первые лучи светила. Обращенный на закат, двойник его зеркальным щитом отражает гонцов с луны. Это мой дом. (другое место, другое время) (Городской пейзаж, три фигуры стоят не таясь, власть сочится из-под их плащей. Поодаль три молчаливые группки человек по пять. Воздух можно резать на части, он полон предгрозового изнеможения) -Я считаю, что на дыбе говорят все! И это правило меня не подводило (голос гулок и яростен, полон истовой веры в свое звучание). -Вы всегда вешаете на дыбу соглядатаев и шпионов? И на вас еще кто-то работает? (ироничный, уставший голос, он похож на подушечку для иголок, вывернутую на изнанку) -Истинно верующие не бродят по путям Тьмы и не лезут в культы диаволов. -Меня больше интересует, с какими именно диаволами придется иметь дело всем нам. Согласитесь, Густав, что даже вашим фанатикам не все равно, какого рода мерзость нам противостоит. -Служители Сигмара сокрушат любую... -Позвольте вас перебить, но вы и ваши служители ничего не находят, а если что-то и обнаруживается, то лишь их мертвые, обезображенные... -Кощунство! Это мои братья! -Спокойнее. Я тоже потерял несколько товарищей. -(первый голос внезапно успокаивается, становится отстраненным) Вы не понимаете. Ни вы, дорогой Конрад, ни вы, многознающий Базель. Каждый павший служитель, будь он простым звонарем или Великим Теогонистом, каждая черная месса, каждая капля сомнений - все копится. И когда чаша терпения переполнится... Вы помните Мордхейм? Там тоже начиналось с малого. Я вздерну на дыбу всех жителей, я брош под топор палача всех подозреваемых, но не допущу распространения заразы. -(второй голос звучит тише, несколько подавленно) Густав, я постараюсь вытянуть из нашего осведомителя все, не прибегая к вашим грубым методам. -Нисколько не сомневаюсь в Вашем усердии, мэтр Базель. -(третий голос, резкий и волевой, лающе) Я расставил стражу на всех путях с этого перекрестка. Он не уйдет. Черт и все блудницы! Пусть он хоть что-нибудь скажет! Мои кости ноют в этих патрулях и мои люди ропщут. Даже граждане (ядовито), наши добрые горожане, начинают трястись за свою шкуру. Это первый признак крупных неприятностей. -Вот он. --------------------------------------------------------------------------------- (новая фигура выше прежних, она полностью скрыта накидкой, изредка, когда пламя факелов падает под особым углом, на лице высвечиваются пятна странной татуировки. Он идет мощно, легко, беззаботно. Когда он видит Густава, Базеля и Конрада, его губы кривятся в лекой ухмылке) -Зябкая ночь, господа! -(Конрад) Твое имя, человек! -Хм. Называйте меня Шершень. Это имя не хуже и не лучше других. -(Густав) Шершень! Ты передал весть, что знаешь что-то о том богомерзком культе, что свил... -Да, знаю. -Кхм. -(Базель, бормочет про себя: так, а если завязать тинктуру в пятом узле... любопытно... таак, осторожненько, попробуем прощупать) (лицо Базеля резко наливается синевой, он почти падает. Шершень насмешливо смотрит на него) -Не старайтесь. Все, что я скажу, я скажу и так. (следует обстоятельный рассказ о разветвленной системе культа со всеми деталями, именами и местами встреч. По знаку Густава подскочивший писец лихорадочно строчит на листе пергамента, в неверном свете фонаря) -(Конрад) Ваши сведения несомненно выручат нас. Этот (с отвращением) культ Повелителя Мух, это что-то непредставимое. -(Густав) Но Вам придется сопровождать нас. Вдруг вы заводите нас в ловушку? -(Шершень) Всю стражу и жрецов и магов? -(Густав, холодно) Взять его! Вспышка, бросившиеся люди растерянно моргают, Шршень убегает в проулок. Густав жестом отправляет своих жрецов, Конрад резко свистит три раза, слышиться топот. Базель, немного оправившись, с колебанием посылает вслед двух магов. В проулке слышится лязг, вопли, видны странные вспышки. В клубок сплетаютс молитвы и проклятия. Это длится не больше двадцати ударов сердца. Появляется шатающийся маг с обгорелым правым боком. -Он.. ушел. -(кто-то) А остальные? -Там... Три предводителя вбегают в проулок, Конрад мрачнеет и сплевывает, Базель вновь в полуобморочном состоянии. Лицо Густава окаменело. Проулок завален рассеченными телами, жрецы мертвы, солдаты мертвы, из стены торчат лишь ноги второго мага. -(Конрад, задумчиво) интересно, он сказал правду, и если да, то зачем? -(Базель, его трясет, медленно) Он.. точно сказал правду... И мы уничтожим культ... И тогда придет Он... И будет беда... -(Густав) Кто он такой? -(Базель, горько) Я... видел метку Хаоса на его челе. Он наполнен магией, перед которой я беспомощен. И он искренне ненавидит Повелителя Мух. Кто он? Ответ прост: Избранный Тзинча. (улыбка в темноте) (Пустоши, спустя год после пробуждения Нортадари) Обычное племя. Ничем не лучше и нехуже других. Шкуры, отличное оружие, мерный ритм бытия. Недавно они совершили очень удачный набег на Кислев, и к ним стали стекаться одиночки и небольшие группы. Удача в Пустошах всегда знаменует интерес Четверки, а привлечь внимание Богов жаждут многие. Разумеется, я мог бы вызвать на поединок вождя племени, сразить его, занять его место и... умереть от кинжала или яда вскоре. Традиции, кровная месть, род - в некоторой степенн они были сильнее даже воли Богов. Нет, мне незачем спешить. Надо присмотреться, показать себя, проделать вновь тот же путь, что и в Пограничных княжествах. Не зря Собеседник натаскивал меня на путях власти. Как далеко простиралось его предвидение в отношении меня? Меня взяли сразу, достаточно было показать татуировку на теле. Я не стал выявлять свои магические способности, это могло пригодиться. В племени, точнее в орде, так как марадеры жили военным объединением родов, было около десятка колдунов, но лишь один из них мог противостоять мне на равных. Его имя было под запретом, а прозвище отражало внешний вид - Гриф, так как был он плешив, грязен и не брезговал падалью. Это не мешало ему держать остальных магов в сухоньком кулачке. Вождем, ильханом по-местному, был очень хороший боец, харизматичный детина по имени Гуюк. Полдюжины главарей поменьше грызлись между собой, не решаясь бросить ему вызов. Их вполне можно было понять: закованный в живую, иссиня-черную броню, держа в руках странного, желтого отлива меч, что мог рассечь коня вместе с наездником, чудовищно быстрый и ловкий ильхан представлял собою грозное зрелище. Он советовался с Грифом. Ильхан опирался на две сотни побратимов, составлявших отборный отряд. Дальше находились около пяти сотен бойцов других вождей, слушающихся лишь своих предводителей. Еще ниже были простые марадеры, около четырех тысяч. Еще ниже были присоединившиеся недавно, многие из которых гибли в первых стычках, где их бросали на штурм или ставили под клинки. Выжившие становились членами племени. И, наконец, не носящие оружия, женщины, старики (их было крайне мало), дети, безумцы. Тысяч пять. Особняком стояли шаманы и Твари, все разные, но по сути своей одинаковые: судьба кхорнита, погибшего в той далекой деревушке - их судьба. Орда подкармливала их, в бою выпуская на врага. Пора обживаться. После удачного набега Гуюк решил пополнить орду свежей кровью. Устраивались состязания по владению оружием, перетягиванию Тварей (это было незабываемое зрелище), охоте и искусству верховой езды. Очень тяжело было осознавать, что все магическое вооружение, что мне принадлежало, свалено в шатре, куда каждый может зайти. Приходилось заново вспоминать навыки работы тяжелым клинком, впрочем, отменной стали и заточки. За свои сокровища волноваться не стоило. Марадеры даже помыслить не могли, чтобы украсть исподтишка понравившуюся им вещь. Отобрать у слабейшего - да, но опасностей, исходящих от более цивилизованных людей - наветов, ударов в спину, клеветы и воровства - можно было не опасаться. Столь тонкие методы не привлекали их. Нет, они вовсе не были тупыми дикарями, просто условия их жизни заставляли держаться вместе. Пустоши, гневные и злобные Боги, чудовища, странные мутации, превращения вчерашних вождей в Тварей, холод и постоянные кочевки - эти люди были достаточно жизнелюбивы, чтобы сопротивляться тысячеликой смерти. И важнейшим путем был Путь Проклятия, как его называли шепотом в душных коридорах Империи. Или Путь Избранных, как гордо высекалось на монолитах по всему северу. Боги Хаоса вершили свой неправедный суд здесь, и никто не хотел быть проигравшим. Отсюда и бесконечые походы, и поединки чемпионов, и вся та жестокая внутрянняя сила, сознание собственного могущества, избранности, что столь непонятна южанам. И отношение к смерти. Уже не мягкотелый, липкий страх имперцев, не холодный цинизм Пограничных княжств, не мудрый фатализм арабов или бесстрастность ящериц. Нет. Марадеры единственные могли совместить вечную славу подземных воителей и вечную жизнь нежити. Возведение в демоничество! Вот высшая цель любого северянина. Перед этим меркнет сострадание, ненависть, все самые лакомые соблазны материального мира. Вечная жизнь и неизмеримое могущество! И не важно, какой ценой. Смерть была лишь спутником на Пути Избранных. Обуздать ее, накинуть на нее узду и пуститься вскачь по просторам, пока она не сбросит неумелого наездника или не вознесет его на небеса, покорно склонившись в конце. Все-таки я отличался от них. Несколько лет без общества разумных оставили свой отпечаток. Я сторонился крупных сборищ, меня раздражал шум, частоя просыпался от отблесков чужого факела, промелькнувшего у входа. Однажды я чуть не испепелил по ошибке пьяного ордынца, забредшего не в свой шатер. Возвращение оказалось тяжелее расставания. В Пустошах магия делала всю грязную работу, будь то очищение тела или выделка шкур для одежды. Мучительно больно было заново учиться бриться, разговаривать. Хвала богам, мускулы не одрябли от использования легкого Меняющего, иначе мои дни были бы кратки. Несмотря нв душевный разлад, я быстро завоевывал авторитет среди марадеров. Вначале посягнувший на мою долю ежедневной кормежки громила был избит до полусмерти (предвидя все его действия, это было легко), затем я обнаружил вражеского лазутчика и сумел разговорить его. Мужественный разведчик смертельно боялся крохотных пиявок, так что внушить ему ужас было просто. Не знающие этого думали, что я подверг его страшным пыткам. В общем-то, да, но они были в его воображении. Не знаю, была ли для него какая-то разница? Гуюк быстро решился на разведку боем. Его заинтересовала внезапная активность дотоле слабенького племени. Две сотни новичков и три его побратима отправились через лесостепь. Среди них был и я. Интересно, но северяне низводили все зримые чудеса Пустошей к воле богов. Когда у горизонта вставали волны северного сияния, они говорили: "Тзинч расправляет перья". Когда просыпался вулкан, они говорили "Кхорн опять ударил Нургля в брюхо". Когда на луга опускался мокрый туман, они... впрчем, не стоит об этом. Достаточно того, что боги были для них привычны, как дыхание. Они даже не подвергались давлению той ауры бесконечного ужаса, что я наблюдал у имперцеп. Ужаса, основанного на незнании, порождающего культы и целые книжные полки небылиц. Для марадеров Четверка е была сверхъестественной. Нет, они знали о капризности, зле, безумии и мощи Великих богов, но верить в то, с чем сталкиваешься ежедневно? Это все равно, что верить в лошадей. Существовали правила, которым они подчинялись. Правила иногда менялись, но выигрыш был постоянен - слава и бессмертие. Можно даже сравнить Четверку с верховными вождями всех племен, направляющими их. Я знал, что северяне заблуждаются. Четверка была не от мира сего, и правил для нее не было вовсе. Все зависело лишь от каприза. Отряд рассыпался по простору. Высокая для осени трава разноцветьем стелилась под кожаные сапоги, заливая их зеленоватым соком. Одуряющий запах пыльцы смешивался с пряным привкусом ветров магии. Рассудок пошатывало, захватывало и уносило в безбрежные просторы. По ночам звезды срывались с небосвода огненными снежинками. На нашем пути царил нестихающий зудящий аккорд степной живности. Несколько раз мы замечали мелкие стаи искаженных, огромных собак, гонящих по степи крупного зверя. Но наши вожди неустанно направляли нас, и, как и все остальное, наш поход закончился. Чтобы шаманы не засекли нас, Гриф сотоварищи сделал нам скрывающие амулеты. При этом он долго смотрел на меня и недовольно шамкал сухогубым ртом. Но ничего не сказал, хотя в глазах его стыло недоверие. Любой видящий сокрытое из стана врага принял бы нас за разного рода мелкое зверье или птиц. Проблемой были лишь обычные стражи, из плоти и крови, а также натасканные псы. Основная часть отряда, около полутора сотен человек остановилась в четверти перехода от цели. Остальные, разбившись на пятерки, по широкой дуге огибали стойбище. Через два дня был назначен сбор. В нашей пятерке не было побратима, и я был этому рад. В личной охране Гуюка не было дураков, а я мог выдать себя и свои силы многими путями. Возглавлял пятерку П'Юрий, по прозвищу Шакал. Лет тридцати, он был невысок, предпочитал работать саблей и отличался хитроумием в вопросах выслеживания. Имена остальных я уже не помню, так как знакомство было недолгим, и они присоединились к бессчетным зыбким теням, коим не досталось горькой крови моей памяти в час воспоминаний. Мы искали неведомое. То, что придало силы слабому племени собирать бойцов и бросать вызов могуществу Гуюка. Если получится, наш отряд должен был уничтожить это необъясненное. Гриф долго камлал возле коричневого своего огонька, уходил на Поля Памяти, спрашивал богов и демонов, но не получил другого ответа для племени кроме как: "Будьте готовы". И мы искали. Долгие ночные часы нащупывались тропки между постами. На деревьях обосновались наблюдатели. Основное стойбище было изучено вдоль и поперек. Дважды пятерки возвращались с новыми сведениями. Обнаружено сообщение с небольшой дубравой. Охрана усиленная, над поступами летают вороны, глазами которых смотрят шаманы. В лагере дежурит отряд в сотню лошадей, готовых в любую минуту атаковать. Что в самой дубраве - неизвестно, но судя по количеству еды, туда завозимой, там находится целое войско. Но дубрава вовсе не настолько велика. Подступов не было. Однажды все наконец прояснилось. Одна из пятерок пробралась-таки в лес. Больше мы ее не видели, но слышали разъяренный трубный глас. Он мог принадлежать в этих степях только одному существу. Заросший костяною бронею, с жесткой, колючей шерстью, огромный и мощный. Намного крупнее своих южных родственников, намного умнее и злее, он был истинным владыкой степи. Северный мамонт, легендарный боевой зверь марадеров, несущий на своей необъятной спине два десятка людей. Кони боялись его. Стрелы и клинки отлетали от его шкуры. Глаза его были прикрыты надежной броней. Он в одиночку разгонял вражеское войско, в слепой своей ярости не разбирая, плоть или камень рассыпаются перед его натиском. Глас мамонта. Ему ответило еще пять. А дежурная сотня уже неслась во весь опор к нашей стоянке. Основной ее удар пришелся левее нашей пятерки. Там и здесь мелкие стычки произвольно возникали и, выплескивая тягуче-алую кровь, заканчивались. Шакал вел нас от укрытия к укрытию, но слишком уж непредсказуемы были тропы судьбы в тот день. На нас наткнулось сразу три всадника. Грязь из-под копыт, чавкающие удары цепов, проламывающих щиты и грудные клетки с одинаковой легкостью. Высверки метательных топоров навстречу, предмертное ржание лошадей. Было пять против трех, стало трое протв одного. Его пятнистая, сиренево-черная броня была поистине велика для обычного смертного. Подобное всаднику чудовище-лошадь пыталась ухватить одного из нас острыми как иглы зубами. Один из тех, чьих имен я не заапомнил, с яростью бросился на всадника, своим весом вышибив того из седла. Падение в доспехах - очень неприятная вещь, и марадер бросился добивать упавшего. Черная лошадь отшатнулась, закрыв обзор, но даже сквозь ее дикое ржание мы услышали мерзкий смешок, заставивший меня содрогнуться. Внезапно я увидел, что лицо закаленного в боях марадера, убийцы наполнилось каким-то внутренним, странным светом. Он выпустил топор, его взгяд стал подобен взгляду младенца, он умоляюще тянул руки к врагу, шепча: "вечно, хозяин, позволь, прошу..." и тому подобную несуразицу. Я посмотрел на Шакала. Его лицо окаменело, он пробурчал: "Червь шутки шуткует". Червем марадеры прозвали Слаанеша, бога страстей. Тем временем, вновь издав неблагозвучный смешок, чемпион Слаанеша мазнул кнутом, полным собственной жизни, по открытому лицу воина. Обоих исказила судорога мучительного наслаждения. Но кинжал уже вторил кнуту и вспарывал живот несчастного. Последними словами марадера были "вечно, хозяин...". Меня передернуло, равно как и Шакала. Не сговариваясь, мы окружили врага и атаковали. Точнее, Шакал лишь попытался. Несмотря на всю свою решимость, его лицо обмякло и пальцы начали разжиматься, тот пакостный свет стал проступать и в его глазах. Слаанешевец начал поворачиваться ко мне, но я, закрыв глаза, следил за ним другим взглядом. Здесь он виделся как нечеткая, пульсирующая тень, излучающая гипнотическую силу. Кнут - не лучшее оружие на близкой дистанции. Его тело рухнуло, рядом упал на колени Шакал. Он надсадно дышал, не в силах оторвать взгляда от лица противника. Мало-помалу, изысканность, божественная чистота черт сглаживалась, проступало старое, обыденное лицо северянина. И самое страшное павший чемпион прочел в наших глазах, ибо мы стали свидетелями его абсолютного падения с вершин могущества и власти. Его душа уходила на корм его богу, а его смертное, уже пожухшее тело все билось и билось в агонии, раздирая криком равнодушное небо. (другое время, другое место) Самый темный уголок корчмы. За столом двое. Один укрыт тенями, ласковый огонек масляной лампы обиженно отскакивает от текущих, почти живых теней, устроившихся на лице постояльца. Его собеседник более заметен, хоть и укутан в шерстяную накидку почти полностью. Его глаза злы, а речь быстра. Жадно пьет из кувшина, крякает, говорит. -Я был тогда сотником. Не из местного ополчения, хо, нет! Десять лет я ходил под знаменем Грифона. Десять клятых лет терял пальцы, зубы, жрал всякое, лил кровь, шел сам на смерть, затем посылал других. Что? Нет, мы служили на юге, это в конце нас перебросили сюда. Кого били? Да орков, гоблинов, иногда некромантов сжигали. За что перевели? Решили наградить за выслугу, отродья! Клятый комтур Пантер захотел пополнить гарнизон. А мы, дурни, радовались. Кто ж знал, что демонов выродок, Гамилькар... Ты с ним разве встречался? Ты странно дернулся... Ничего, от воспоминания о нем любого передернет. Этот хаосит выберет именно неделю после нашего прибытия для набега. Да нет, по мелочи в основном, мы его шайку быстро разогнали. Только мне пришлось доказывать треклятым охотникам за ведьмами, что моя изуродованная магией хаоса рука - это не знак мутанта. Выгнали меня из стражи, все от меня отвернулись. Два года прошло. Ты видишь, до чего я докатился - пью среди побродяжек, травлю байки разным странникам... (глоток, в глазах вызов и насмешка отчаяния) -Ты сильно не любишь Гамилькара и его присных? -Я их так люблю, что готов в нечистотах утопить. Может, они от этого вонять будут меньше. Но... еше сильнее я не люблю чертовых охотников за ведьмами, этих блудных псов-стражников и жирных членов Городского Совета, что вышвырнули меня, капитана Лорико, из моей собственной сотни! -Покажи мне свою руку! -Зачем? Она отвратна, а я не хочу, чтобы мою последнюю одежду испортил твой ужин. Другой у меня нет. -Покажи! -Зачем так наседать? На, смотри, храбрец! -Это поправимо. -Ты смеешься надо мной, грязная скотина! Сволочь, я вырежу твое сердце и намотаю кишки... Что?! Как?! Чудо, это моя рука, моя настоящая рука! -Ты привлекаешь внимание. -Что я могу сделать для тебя? -Ты хочешь отомстить, капитан Лорико? Отомстить всем? (глаза Лорико щурятся, словно он хочет рассечь покров теней на лице собеседника. Он что-то видит, он отшатывается, его бьет крупная дрожь. Затем он сухо смеется) -Помогать бесу против дьявола? Впрочем, что те, что эти - они ничем не лучше. Я готов помогать... магу из Владений Хаоса -Ты умный человек, Лорико! [ Добавлено спустя 46 секунд ] -Так выпьем за это, щедрый демон! К точке сбора вернулось около сотни человек. Преследователи не рассчитывали, то нас будет так много, а их предводителем был тот самый одаренный Слаанешем. Оставив десяток лучших разведчиков для наблюдения за лагерем врага, мы поспешили назад. За нашими спинами собирались тучи. Простор впереди притих, словно чувствуя неизбежность тяжкой поступи воинов и животных, прогибающей саму землю. Я видел, как слабые призраки давно павших следуют за нами, неосознанно желая напиться крови из свежих ран. Так живет это пространство, от набега до набега. Изредка появляется кто-то достаточно силльный, одаренный благословениями Темных Богов, и получает имя Гурхана, военного вождя всех племен. Он ведет рати на юг, запад или восток. Вернувшиеся провожают своего вождя на север, во Владения Хаоса, где его ожидают на свой мрачный суд боги. Или возводят обелиск в честь павшего владыки. Редко, очень редко гурхан доживает до второго похода. Да и север только-только стал возрождаться после Великой Войны. Множество старых избранников освободили места вождей, шаманов, пророков. Цикл начался заново. Выживание достойнейших. И у меня были хорошие шансы. Наше племя не служило какой-то одной силе, но было одним из крупнейших. Возле нас, в пределах месячного перехода, было еще семь орд. Одна поклонялась Псу Войны, одна существовала под крылом Ворона, две служили Шелковому Червю. Поклоняющихся Орлу не было. Я жаждал это исправить. Знак гурхана мне был не нужен, но вот получить себе племя, сделав гурханом нынешнего ильхана, это и был мой путь. Или не мой, но созданный для меня. Иногда мне снится равнина, где горит исполинский костер, а я вступаю в него... Иногда я вижу свою неудачу, гнев бога, что сминает мое тело и разум, превращает меня в... Иногда я вижу Владения Хаоса, Собеседника, строго смотрящего на меня, усмехающегося Гамилькара, души сраженных мною... Редко, очень редко я сплю без снов. В эти ночи я почти счастлив... Я видел бесчисленные множества под горящими факелами созвездий. Иные миры. Закованных в броню гигантов, изрыгающих молнии. Их ярость и славу. Темные знамена. Мрачные миры. Шаркающую поступь легионов пробуждающегося зла. Пустоту, что была живой. Видения несли мои дух через межзвездные пропасти. Родной мир был далек и мал на ладонях новой, пугающей реальности. Когти неведомого рвали мое сознание. Как эти гиганты летают, что за дьявольский разум способен испепелять целые миры? Чье воображение породило этих существ, что живут вне реальности и хаоса? Мое зрение стало моим проклятием. Везде я видел крушение надежд и гибель людей под натиском чудовищ. Люди слишком слабы, чтобы удержать такое пространство в своей власти. О да, среди них были могучие, исполины воли и разума, но они исчезали под приливом врагов. И везде я видел силы Хаоса: жестокие, капризные, истребляющие всех подряд. Круговорот видений ускорился. Лишь тени событий и реальностей успевал ухватить мой измученный взгляд. Символы, знамена, сотни и сотни рваных, сломанных знаков непостоянства удачи были втоптаны в землю столь же мимолетными победителями. И лишь знамена Хаоса всегда возвращались, чтобы отомстить. Павшие герои Тьмы возрождались, их силы росли. Кто первым поглотит царство людей? На этот вопрос я не получил ответа... Сон прервался. Гуюк созывал всех в поход. Пришло время честной стали и черной магии. Пробуждение... глаза фокусируются, прощупывают все доступные пространства... руки наливаются силой, татуировка изменяет рисунок, от ее движения под кожей бегут холодные огоньки удовольствия... радостным рывком тело сбрасывает остатки сна и кошмаров... Из шатра! Над Пустошами горит заря, цвет ее ярко алый. Неумолчно гудят рога, барабаны двигают на невидимых нитях людей. Не-воздух эфира прогибается под можью Грифа и его колдунов. Запахи разгоряченой кожи, лошадей, мускуса... Вкус металла, пульс берсерка. Орда полна сил, она как едине существо потягивается, выбрасывает отростки разведчиков, раскидывает руки - конницу и встает на мощные ноги - пехоту. Ибо поле сегодняшней жатвы уже приготовлено. И по древнему обычаю, в той схватке клинок к клинку, зубы к глотке, чары к заклятьям определится победитель, а проигравшие падут на его алтари. Есть здесь место и хитрости, и уловкам, и коварным ловушкам. Одному места нет - трусости. Увидят грозные, черные боги бегущего от их испытания - вечность будет молить безумец о гибели, ползая на многих конечностях! Гуюк сотоварищи приготовили ловушки на мамонтов. Я встал во главе десятка, равно как и Шакал. Я не мог рисковать, без оглядки бросаясь в круговерть Суда Богов. Сегодня при мне был и Меняющий, и Коготь. Хорошо, что Гриф и его подручные в это время стояли на другом конце поля с обсидиановыми ножами в руках, с которых стекала густая кровь жертв. Медленный речетатив шаманов прогибал лед реальности пламенем вероятности. Из глубин Хаоса тяжко шел один из Великих. Долог его путь, но широк его шаг. Мамонты встретят достойного их мощи противника. На противоположности горизонта показались черные точки всадников. Пусть сильнее грянет буря! Перед боем выкликают поединщиков. С простым оружием, без брони, сильнейшие воины выходят из рядов, чтобы их густая кровь привлекла взоры темных богов. Обычай тот священен и неприкасаем даже для самых последних дикарей - Тонгов. Так было и на сей раз. Из колышущихся под ветром страстей толп противника вышел среднего роста боец с двумя топорами в жилистых руках. Он шел мягко, ощупывая носком кожаного сапога неровную землю. Мягко, но быстро. В ответ Гуюк выдвинул своего любимчика - Брагги, десятника из побратимов. Брагги был дороден и высок. Он неуклюже косалапил, держа в широченных ладонях парные сабли, столь неуместные в этих корявых пальцах. Поединщики остановились в трех шагах от центра будущей схватки. Враг пытался нащупать взглядом что-то в глазах у Брагги, но острые выпады бессильно гасли в глубинах темных зрачков спокойного увальня. По сигналу началась схватка. Все жадно всматривались в ход боя, а я всем существом чувствовал, как к нам приближается вызванный Грифом обитатель Эфира. Что ж, я надеялся, что могучие бивни мамонтов успеют развоплотить жуткого гостя прежде, чем он обратится против заклинателей. Шипение топоров, пластающих воздух, разбивалось об истошный визг сабель, ткущих мерцающий занавес перед Брагги. Показная неуклюжесть была сброшена, подобно старой коже. В центре полю вертелось два облачка стали, сыпящих громами. Я вспомнил поединок двух демонов когда-то и печально усмехнулся. Все искусство простой стали бессильно против мастерства бессмертных. Вся мощь круга шаманов ничто перед существом, в жилах которого струится сама магия. Брагги все-таки зацепил противника и сейчас пытался добить. Его соперник решил прихватить с собой своего врага. Оба увидели бреши в обороне и ударили одновременно. Редко когда увидишь два столь похожих и чистых удара. Две струи одинакового цвета ударили в облизывающееся небо. Два безголовых тела рухнули на примятую траву, так и не выпустив клинков. Единый полустон вырвался из множества ртов. Боги не дали победы никому. Дурной знак. Со своим десятком я стоял в рядах пехоты на правом фланге. Еще дальше Фланг прикрывал небольшой отряд конницы. По левую руку, в центре, стояла латная кавалерия и отборные части. Гриф со своим ковеном держал левое крыло. В промежуткам между отрядами носились дикие псы, их погонщики непрерывно ругались, жуткие туши Тварей истекали слизью тут и там. Противников было меньше, но шесть огромных, одоспешенных чудовища стирали эту разницу. Четверо направлялось в наш центр, по одному шло с боков. Армии Хаоса не чтили дальнобойного оружия, предпочитая бой накоротке, глотка к глотке. Обычной в схватках людей тягучей, шелестящей тени смерти, разящей тут и там без разбора людей и животных не было. Здесь царили иные силы. Поле было далеко от Владений, но даже здесь, в Пустошах, когда собираются столь много проводников эфира и чемпионов темных богов, реальность истончается, порождая демонов иномирья. Небо потеряло бездонную синеву, покрылось белесыми прожилками тумана. Солнце словно прикипело к месту, наливаясь обжигающим пурпуром. Сами боги, верно, с жадностью смотрели на свой жертвенный стол, один из бесчисленного ряда подобных ему в вечности. Меняющий в моей руке, почувствовав мое напряжение, облек простую сталь клинка, зажатого в нем, в сою призрачную плоть. Шакал искоса посмотрел на слабо светящийся меч, но промолчал. Мы стояли на месте, а мамонты уже брали разгон. Меж их бивней переплетались цепи, железные острия торчали из переплетенья тугих ремней, обвивавших их ноги. Рев их оглушал. Мерный рокот наших барабанов нарастал. Навстречу гигантам двинулись Твари. Бездушные, равно бесчувственные к боли и страху, полторы сотни этих искаженных сущностей остановили первый натиск врага. щупальца врезались в хоботы, пасти и жвала рвали с одинаковой жестокостью плоть и доспехи. Умирая на бивнях и раздавленные мощными ступнями, на последних мгновениях они старались поразить врага. Кровь стекала по бокам и мордам мамонтов. Враг превращался в кровавую пену, разбиваясь о живую стену плоти. Их Твари были куда менее многочисленны и, окруженные, быстро гибли. Иногда вражеские твари нападали и на мамонтов, поражая их мягкое подбрюшье. Страшным было то зрелище оторванных конечностей, потоков вонючей слизи, брызжущего ихора, густой крови зверей. Бойцы на спинах мамонтов отчаянно вопили, стараясь поразить крючьями окружающих. Вот одна Тварь чуть вздулась, изрыгнула поток огня и маленькие фигурки заметались, охваченные пламенем. Тем временем столкнулись и основные силы. Наш численный перевес должен был сыграть свою роль спустя какое-то время, а пока мы стояли насмерть, давая время Грифу довершить призывание. Мой клинок, в пламя которого я добавлял Силы, столь щедро разлитой вокруг, равно легко рубил плоть и доспехи, оставаясь при этом незапятнанным. Разномастное оружие, непременно зазубренное и шипастое, массивное, угрожающе часто отбрасывало на меня свою тень. Рядом, стиснув зубы, сражался за свою жизнь мой десяток. Нам, как стоящим в первых рядах, выдали лучшие доспехи и длинные, тяжелые щиты. Гуюк разбирался в ратном дел гораздо лучше многих имперских полководцев. Мы могли стоять долго против пехоты. При атаке кавалерии нас бы смяли в считанные мгновения. Справа шла беспорядочная рубка легкой конницы. Метательные топоры, сердито гудя в воздухе, остывали в телах своих жертв. Длинные цепы проламывали черепа и крушили кости. Слепая ярость овладела лошадьми и всадниками. Быстрые, размашистые движения лезвий вспарывали животы, насыщая пространство кровавой взвесью. Эфир разорвала страшная судорога. Из глубин небытия выползал древний, отвратительный и могучий демон. Как темное облако он просачивался через разрыв пространства, с запозданием обретая плоть и форму. Когда-то, в своих видениях, я знал его. Атагро – огромное, порочное существо, одетое в блестящую черноую броню, увенчанный рогатым шлемом поверх его почерневшей, головы скелета. Глаза Атагро горят пламенем пожранных душ, он носит подобный савану плащ. Из всевозможных щелей его доспеха и складок плаща корчат рожи погубленные им. Броня Атагро украшена всеми символами хаоса. Его руки уродливы и покрыты гнилостным налетом; мрачные стальные когти готовы рвать и калечить… Его появление было встречено воодушевлением нашей стороны. Мамонты уже почти проломили живую стену плоти, воздвигнутую перед ними. Атагро свел лапы вместе и клочья черного тумана окутали вожака. Струящаяся из множества ран кровь животного потемнела, ее поверхность стала отливать маслянистым. Шкура возе ран начала опадать клочьями шерсти, обнажившаяся кожа приобрела пепельный оттенок. Само чудовище ничего не замечало, в ярости продолжая крушить шупальца и рвать бивнями плоть. Клочья блекли под напором ветра, растворялись... Но вот кровь стала черной и застывшей, а шерсть опала почти вся. Маленькие, налитые безумием и злобой глазки мамонта внезапно почернели. Движения замедлились, словно ему приходилось пробираться сквозь невидимую паутину. Постепенно жизненный ритм зверя стихал, подобно колебаниям маятника. Щупальца Тварей уже бессильно били в застывшие формы. Огромный мамонт превратился в камень за считанные минуты. Воины, бывшие у него на спине, прожили немногим дольше. Я видел, чего стоило Атагро это заклятье. Теперь он был вынужден полагаться лишь на грубую силу своего тела. Шаманы Грифа обрели над ним полную власть. Злоба, струившаяся вогруг демона, заставляла людей падать вокруг него. Он атаковал следующего зверя. Численный перевес и дисциплина гуюковского племени начали приносить плоды. Крылья схватки стали загибаться в сторону воинов Шелкового Червя. Боги Хаоса не любят простых исходов. Поле битвы было изначально богато эфирными течениями. Проявлени Атагро в реальности лишь усилило их. У врага тоже были маги, пусть не такие сильные, как Гриф и его присные. Моя кожа потемнела, я почувствовал обжигающий холод. Обернувшись, я увидел своих воинов судорожно глотающими ставший бритвенно-острым воздух. Это явление поразило весь наш фланг. Враги же страдали гораздо меньше, продолжая биться в полную силу. Что ж. Я вновь был на распутье. Я мог бы уйти, покинуть это племя и поискать более подходящее. Я мог защитить себя и погибнуть под клинками чересчур многочисленых врагов, безнаказанно убивающих воинов Гуюка. Я мог раскрыть свой дар и мощь, но после боя Гриф попытается превратить меня в свою марионетку-помощника, подчинив заклятьем или убить. Гуюку я пока был не страшен - мое влияние в племени было слишком мало. Судьба щедро дала мне десять ударов на размышления. Что ж, Нортадари всегда примет меня при поражении, если гнев моего бога не превратит меня раньше в безмозглую тварь. Щит отброшен, Коготь и Меняющий обнажены. До создающих холод было пятьсот шагов и двадцать рядов вражеских воинов. На моей стороне была внезапность и гнев на существ, заставивших Избранного Хаосом поменять свои долго обдумываемые планы. Воздух стал обычным, как только татуировка на моем теле запульсировала в такт моему дыханию. Я черпал щедро наопенные энергией потоки волшебства, струящиеся вокруг. Если вражеские шаманы и заметили мои приготовления, они были слишком заняты поддержанием ослабляющего заклятья. Сила. Она притягивала, нашептывала свою волю, соблазняла, требовала, умоляла. Сила. Я собрал нити судьбы в кулак и шагнул в небо. Второй шаг перенес меня вплотную к чародеям. Меняющий поглотил наспех сотворенную паутину морозящих нитей. Мои призрачные копии вышли из потоков магии. Двенадцать одинаковых рук сделали замах. Одиннадцать выдохов последнего наслаждения выпустили одиннадцать глоток. Одна из моих копий рассеялась от повелительного жеста могучего старика, главы ковена. Наполовину женщина, наполовину мужчина. Глаза его подобны теплому бархату, скрывающему лицо умершего от чумы. Брошенный Коготь вошел ему в сердце. Он стал разводить в разные стороны кольца, стягивающие концы его посоха. Я почувствовал, как темная волна судорожного удовольствия стала захлестывать мой рассудок. Рука, непроизвольно дернувшаяся от спазма, зацепила кончиком моего же клинка мою ногу. Боль на секунду протрезвила меня и я хлестнул наотмашь Меняющим, вложив последние силы в удар. На грани потери сознания я вытащил Коготь из теперь уже мертвого тела и амулет переноса вновь позволил соскользнуть в небытие измученному разуму. Тишина. Молчание. Покой. Я лежу где-то в небытие, все кости ноют, будто скрученные шаловлимыми руками бога-безумца. Сознание лишь начинает пробуждаться, огненными вспышками боли знаменуя свое стремление к свету. Сквозь паралич различаю шаги. Гриф. Волоски на затылке стараются отодвинуться от этого звука неизбежности. Вздох. Я уже предвижу свою агонию в безвестности, порожденную магическим пламенем. Сухой смешок. В воздухе повисает ироничное предостережение. Собеседник всегда умел... Горячая вспышка боли каким-то образом пробуждает меня. -Мое почтение, великий шаман! - Гриф хмурится в ответ на мое приветствие, опускает посох. - Что за причина заставила тебя искать место моего сна? - Ты скрыл, что на тебе оставил знак Орел. Сухой голос Грифа исполнен силы. -Я бился со слугами Червя! -Они мертвы. Атагро изгнан. Гуюк тоже мертв, Атагро убил его, когда порвал цепи контроля. Племя должно выбрать нового вождя. Совет старейшин и вождей знает о твоей схватке с колдовским кругом. Мы победили, но я не получил еще своей награды! Я должен быть во главе! -Поэтому ты искал меня здесь, чтобы добить. -Да, и ты умрешь. -Здесь и сейчас? Он скрипнул зубами, невольно покосившись куда-то в сторону. -Завтра мы сразимся перед Советом. Он ушел. Я лежал, дрожа всем телом, чувствуя, как смерть потихоньку удаляется вместе с его посохом, сбрасывая цепкие нити небытия с моего будущего. -Он чересчур несдержан для своего возраста, - знакомый демон пристально глядел на меня. -А ты - ты чересчур глуп. Опоздай я - мне пришлось бы заново искать ученика. Время не имеет значения, но мое имя было бы запятнано. Завтра ты победишь его, победишь в поединке магов, иначе я заберу тебя и смерть от руки Грифа, чье настоящее имя -Кратол, останется лишь бледной тенью реальности. Собеседник покинул меня. Я лежал, дрожа всем телом, а нити небытия уже ткали сою паутину на тропе моей жизни. Таков путь Хаоса. Вечно ты должен зорко всматриваться в даль, дабы малейшая тень беды не скрылась от твоего взора. Кто-то скажет, что это существование - ад. Слова есть слова. Можно сплести сто слоев многоцветных образов, но лишь в такие мгновения как это, когда судороги прошлого сплетаются с безумными воплями будущего, ты понимаешь, что путь Проклятого не имеет ответвлений или придорожных ночлегов. С него нельзя свернуть и нельзя остановиться. Его ты проходишь сам, и нет ни друга тебе ни врага, кроме себя самого. Но даже само это осознание не приносит облегчения, а лишь добавляет прозрачной горечи бытия в дорожный воздух. Я поднялся на колени, затем на ноги. Подобрал оружие. Мои подметки еще крепки и я продолжаю путь. Что такое поле битвы после победы? Это вонь и отвращение. Тела мамонтов мловно шевелятся, обильно покрытые стервятниками. Тела лошадей с громким треском лопаются, разбрызгивая гнилые внутренности вокруг. Куда больше уже глазниц осталось, нежели глаз, и марадеры уже сняли все приглянувшееся с тысяч трупов. В незримом мире не меньшая мерзость привлекает внимание. Остатки жутких обрядов, мучительно-болезненный след Атагро, медленно сворачивающий края. Искры застывающей смерти, созданные шаманами обоих племен в горниле схватки. И поверх всего - чистое небо. Сытые боги и демоны уже покинули свой алтарь. Люди вновь были кормом для могучих и вечных. Но мой бой еще только начинался. Вчерашний гнев требовал сегодняшней расплаты. Совет племени видел двоих перед собой. Одним был грозный Гриф, которого знали все и в равной степени боялись и ненавидели. Вторым был новичок, успешно скрывавший магический дар, силы которого были неизвестны. Знакомое зло или полная неизвестность? Сложный выбор был бы перед любым имперским городским советом. Но в Пустошах был иной закон. Закон Божьего суда. Двое уходили в круг, вооруженные лишь своим магическим даром. Победитель решал судьбу побежденного, а Темные боги, смеясь, делали ставки и кидали кости. Многие и многие колдуны укрепляли круг, чтобы силы поединщиком не угрожали остальным. Все-таки это были Пустоши, а не Владения, где разрушения были столь же мимолетны, как творения. Я выкинул из головы все лишнее, полностью поглощенный пульсацией энергий незримого мира. Меняющий и Коготь были вне Круга, равно как и посох Грифа. Моя татуировка изменяла контуры, а на груди у Грифа расцвел венчик щупалец. Круг был около ста шагов в поперечнике, слабо светящейся зеленой нитью кромсая поверхность поля. Был полдень, и ярость солнца оттеняла лед моего разума переливами отражений. Сосредоточение. Лишь воля и сила имеют значение в крохотном мирке среди пустошей. Кто лучше будет подчинять доступный нам объем магии, тот и победит. Мои оранжевые силовые линии схлестнулись с его бледно-фиолетовыми щитами. Цветы алого цвета падали под радугой застарело-кислого запаха. Молочный дождь был съеден жадными паутинками, а солнечные лучи закручивались в вихрь. Грубые формы воплощений умирали быстрее, а тонкие заклинания растворялись в безумии схватки, не успев исполнить свои начертания. Поединок шел уже на уровне подсознания, чары сметали друг друга, но результата все еще не было, а я уже начал уставать. Наконец, я связал в одно устремление верхнюю и нижнюю точки сил, бурлящих в стакане и, вложив в их полет толику непредсказуемости, был вознагражден первой раной противника. Поперек его торса легла алая полоса. Частичка его крови, принесенная мне щупальцем воли, а также знание настоящего имени Грифа - это был ключ к победе. Я вырвал собственный волос, обмакнул его в капельке крови, добавил имя и бросил его, подобно дротику, во врага. С тихим шелестом волос пронесся сквозь пространство, вошел в рану старого шамана, которую он уже почти зарастил, а затем начал свой коварный путь к сердцу. Все это отняло большую часть моих сил, и Гриф теснил меня к зеленой черте багровыми вспышками, из которых появлялись ядовитые змеи. Я отступал, отчаянно рассекая ледяными серпами чешуйчатые тела. Он даже призвал мелкого демона, что чуть не достал меня в последние мгновения... Поздно. Мой волос добрался до его сердца и нить его жизни была не прочнее моих сомнений. Он понял это одновременно со мной и схватка прервалась... Он медленно опустился на колени, склонив голову. Круг распался, зеленый огонь погас. Совет ждал моего решения, а боги уже делали новые ставки. Я исчезло. Кто такой Искатель? Пустышка, иссеченная судьбой оболочка, перекати-полем гоняемая по миру. Жалкие игрушки, украденные или небрежно оброненные хозяйской рукой. Обрывки знаний, суеверия. Несколько побед над такими же ничего не значащими оболочками. Кто Я? Что было мною и во что я превращаюсь? Через мой разум текла Сила. Искаженные болью руки нервно тискали теплый свет Меняющего, но против обыкновения, это не приносило облегчения. За левым плечом моим соляным столпом застыл Собеседник, в лучах Силы похожий на нелепую медяшку, потешно дергающуюся на ниточках. Сила. Странные слова коверкали гортань, но даже кровь из прокушанного языка не могла остановить мерного рокота наречия богов и демонов. Я был одержимым, но не жалкий демон поял мою душу. Ха! Голос Бога моею кровью чертил свою волю. Сознание трепетало подобно клочку пены на гребне волны. Я ощущал мощь, которая скрывалась под бессмыслицей звуков. Цепи, прочнее которых не сыскать, паук и паутина, и муха в ней, и все это единосковано... Новые души получали старое, очень старое клеймо. Я обращал племя Гуюка в племя Тзинча. Великий орел клекотал свое повеление-предсказание, шаманы дергались в судорогах истинных пророчеств, Гриф медленно, капля за каплей отдавал свои силы на поддержание моего измученного тела. Собеседник пел со мною в унисон литанию нашему Повелителю. Кровь тех, кто был слеп в своем неверии текла по жертвеннику. Я осознавал, что новая вера захлестывает меня, во мне нарождались каие-то изменения. Какой каприз преподнесет мне Владыка Изменений? Боль становилась обжигающей, ее огненная сеть пульсировала в верхней стороне груди. Но литания не прекращалась. Небо и земля и воздух были свидетелями. И небо упадет на головы клятвопреступников, и земля поглотит их следы и воздух уйдет из их легких. Обращение... Приток Силы и Богу и, через него, мне. Я вновь появилось. Я упал на колени, рядом в надломленной позе скорчился Собеседник. Мерный грохот бил в уши изнутри. Стук сердца. Нет. Двух сердец. Теперь они были с каждой стороны грудины. ребра срослись в костяной щит. Я вновь изменился. Мой Бог благословил меня. Нестерпимо хотелось завыть. (другое время, другое место) Сонные стражники подслеповато жмурились на хоровод листьев, танцующий вдоль дороги. Взмарх, вспорох, шелест навевали на них тоску. Поэтому никто не заметил, как высокая фигура в плаще проскочила, укрывшись листоплясом. Лишь тень озноба коснулась сознания доблестных защитников Арнхема. Фигура в плаще весь день скользила по улицам и закоулкам славного города. Казалось, что оса облетает улей с пчелами, чтобы проверить его защиту. Он был Посланником Его воли на этой земле. Он сам решал, достоин ли этот жалкий город Изменения. Он видел многое. Вначале было добро. И жизнь расцветала за кружевами занавесей. Жизнь работала, набивала трюмы кораблей, растила детей. Глаза незнакомца были полны возможно, воспоминаний о потерянном. И был закон. И он отрубал хищные лапы, тянувшиеся к жизни и добру. И он сжигал смущающих умы, ибо заповедано было, что нет добра в тех, кто видит невидимое и желает странного. С ненавистью смотрел незнакомец на это. И было зло, оно пульсировало в низинах, изредка отрывая клочок жизни. Оно яростно бросалось на стены Арнхема сотнями глаз, рук, рогов. И всегда проигрывало. С презрением кривился рот незнакомца. Но все это окружала зыбкая стена равнодушия и серости. Год из года влачили по истоптанным плитам в кабак те же гроши. Монотонно ходили по праздникам на казни, одинаково тупо смотрели на грязь и на закат. Возможный прайд львов превращался в стадо овец. И проклятиями сыпал незнакомец. Решение было принято, в час закатных сумерек, посреди опадающей узорности небольшого сквера, что возле городской стены. -Пора встряхнуть этот город, сказал Посланник. (другое время, Арнхем) если вы закрываете дверь, то войти в нее может лишь Бог. Жители Арнхема заперли створцы душ своих. И, проходя мимо мусора. оставшегося от былых надежд и мечтаний, от пожелтевшей шкуры радости бытия, издохшей у этих створок, темный бог Изменения стал сам и ключом, и створками, и петлями и волей, сии петли двигающей... Время текло неспешно... Посланник крутился, подобно еретику на допросе. Культ Нургля был выслежен и отдан властителям. Разумеется, это было приписано служителям Сигмара и ненадолго подняло веру в бога-основателя Империи. Он смирился с этим. Из мрачных фьордов Норски было доставлено дорогое, редкостное оружие, которое само выбирало себе хозяина. Черные души и клинки-демоны прекрасно сочетались в обрамлении богатства лучших домов Арнхема. Клинки вполне могли сами позаботиться о себе, поколение за поколением воспитывая будущих хозяев. Немало крови было выпито ими на поединках, принося своим обладателям-рабам славу, все выше и выше вознося их к правителям города. Посланник собственноручно сразил соперников-пиратов, оставив на море лишь одну группу капитанов, принесших ему клятву верности. Горели паруса, морские демоны швыряли черные борта на серые скалы, склонялись головы буйных хозяев моря под взглядом этих странных, желтовато-зеленых глаз. Окрестные леса более не плескали кровью на стены, шаманы видели прозрения, а слепцам и гордецам был принесен покой на кончике магического жезла. Склонялись рогатые морды под Волей и Словом посланника. Объединялись племена и пробуждались древние чудовища чащоб. Торговцы, издревле соперничающие меж собой в жадности, стали получать предложения от некоего человека, предлагающего охрану на дорогах. Платой было молчание и золото. Отказавшиеся зачастую исчезали вместе с караванами или пропадали в море. Согласившиеся получали недурные барыши, а уж эта причина всегда смиряла совесть торгашей. Воровской мир разделил судьбу морской вольницы. Никто точно не знал, кто такой Посланник, изредка до властей доходили странные слухи, но никто не принимал их в расчет, так как людей, подобных искоренявшим культ нургля, из поколение в поколение становилось меньше. Года уходили в хроники, город процветал, как никогда ранее, но подобно оно было цветению болота. Ничто не проникало более в души горожан, они задыхались от безверия, и вот тогда-то Посланник понял, что можно впускать Бога. (Арнхем, незадолго до Обращения) Посланник теперь жил спокойнее, тише. Его черная воля оплетала город вместе с предпольем кружевом страха. Серые призраки небытия вставали перед каждым, осмеливашимся задуматься о неподчинении Мастеру. Были попытки вонзить отравленный кинжал в спящего на жесткой кровати чародея, но лишь обугленные кости выносили поутру служители. Пружина затягивалась, угрожая сломаться, а знамения от Владыки Шершень еще не видел... По утрам, когда свежий ветер прогонял прочь темные клочья отчаяния, он истово молился. И тени в углах его комнаты испуганно жались, когда зерцало утра разламывалось под напором нездешнего ветра. Гростус, боевой маг Аметистового Ордена, недовольно нахмурился. Он всего день назад въехал в этот растолстевший городишко на побережье, а его уже самым бесцеремонным способом отвлекают от изысканий. Таинственные посетители оставили записи, в которых обозначалось убежище премерзкого чаротворца, а также несколько драгоценных камней. Гростус решил оставить вопросы о том, как стало известно о его появлении на будущее. Дело казалось интересным. В свои сорок он сразил немало служителей темных сторон Тавматургии. Он видел достаточно инфернализма, чтобы не бросаться сразу в бой с посланником Хаоса. В то же время он не хотел обращаться к властям, так как знал на опыте отношение к носящим цвета Ордена Смерти. Потребны были молчаливые клинки. И искренняя святость служителя Сигмара. В любом случае, он не собирался рисковать, в одиночку отправляясь против мага неизвестной силы. Гростус был уверен, что маг существует. Среди камней лежал обломок клинка, единственный взгляд на который бросал варлока в дрожь. День прошел в хлопотах и поисках, в ритуалах и приготовлениях, в убеждении молодого настоятеля-фанатика и в найме дюжины головорезов. Гростус был действительно хорош в охоте на чародеев. Он не учел лишь одного. Шершень не был изгоем, скрывающемся от всех. Он был Ночным Хозяином, давным-давно повыведшим всю прочую нечисть в городе. Упокаивались кладбища, горели дома некромантов и колдунов, обрушивались туннели скавенов, и не было пощады демонологистам-соперникам. К полуночи он уже был готов встречать Гростуса. Хрустальные капли времени размывали рассветные сумерки, когда маги начали схватку. Гростус не медлил, когда его отряд попал под атаку массивных фигур, что выскочили из клочьев утреннего тумана. Ветер, чье дыхание леденило, обрывал паутинки душ своим мощным порывом. Рядом жрец Сигмара неспешно взвесил двуручный молот и мягким шагом двинулся на перехват, хрипло выкрикивая Литанию Гнева. Вскоре все было кончено. Маг кончиком сапога откинул ткань, скрывающую лицо одного из нападавших, и презрительно сплюнул. Искаженное лицо мутанта слепо запрокинулось в агонии. Туман забрал многих. Из тридцати вышедших с ним, Гростус насчитал в живых всего семерых. Сигмарит был без царапины, с его молота капала кровь, по лицу струился пот, а хриплый голос читал литанию очищения. Маг понимал, что враг знает о его присутствии. Мутанты ясно показывали, что пути из города лежат через труп хаосита, так как жители лесов наверняка не упустят имперского чародея. Он скомандовал отряду продолжать движение, его мощные плечи ссутулились. Шершень сделал второй ход. В отряд мага полетели камни с крыш. Проулок внезапно стал смертельной ловушкой. С проломленным черепом упал сигмарит, он так и не успел прошептать литанию уходящего в последний путь. Из переулка-западни выбрался, шатаясь, один лишь Гростус. Его мантия была порвана в нескольких местах, дыхание тяжко вырывалось из могучих легких. Магия поддерживала его, но выход перегораживала высокая тень с желтовато-зелеными глазами. Маг со всей ненавистью и умением ударил во врага, только лишь затем, чтобы развеять иллюзию. Гростус рассвирепел. Жест – и его окружает защитный купол. Второй – и туман развеян. Третий – и ветер смерти набирает разгон. Позже он помолится за тех невинных, что попали под заклятье. Шершень смеется, его посох мелькает, зеленоватое сияние покрывает его. Он идет, рассыпая искры под порывами ветра, но не замедляет шаг. Посохи скрещиваются, павшие на мгновение встают, чтобы от излома брови хаосита вновь рухнуть вниз. Воронка сил разрывает в клочья сны окрест, впуская кошмары, но Гростус опытен, и вот он уже в десятке шагов, а фиолетовый свет стекает по камням, хищно преследуя Шершня. Тот уже не смеется, его взгляд резок. Зрачки в зрачки – и кончен разговор, лишь затопляет разум имперца видение Владений Хаоса, его кошмарных Врат, они распахиваются, затягивая в себя, и вот все Восемь ветров уже слились воедино и тащат, ломают его как соломенную куклу… Шершень устало облокотился на обугленную стену. Его Владыка дал знак своего расположения. (Арнхем, незадолго до Обращения) Нельзя просто выйти на улицы и провозгласить поклонение новому Богу. Должен уйти старый. Той ночью горел храм. Молния ударила в купол древней постройки и разрушила его. За первой стрелой огня последовали другие. Шаровые сгустки энергии гонялись за жрецами, исступленно молящимися Сигмару. Поздно. Поколения сытой жизни не могли не сказаться на вере клириков. Храм горел. Прихожане пытались было потушить пожар, но вода словно подпитывала огонь. Плавилась массивная бронза ворот, исчезали фрески и жизни, могилы воителей и правителей навеки запечатывались текущим воском и медью. Храм горел. жители испуганно следили, как шаровые молнии поражают выбежавших из створок жрецов, словно гневный бог карал нечестивцев, прикрывающихся Его именем. Вместе с храмом уходила в небытие вера, и без того подточенная деяниями духовенства. Храм сгорел дотла. более половины священников Сигмара было сожжено. Еще одна молния ударила в покои епископа. То, что она сожгла не только его, но и двух прихожанок, не помогло сделать из старого греховодника святого. Шершень чувствовал, как вера покидает Арнхейм рука об руку со спокойствием и уверенностью. Теперь он уже не гнал, но звал. Он призывал отчаяние. И он был вполне способен на это. Почтенный горожанин Освальд поутру расстроился, не получив свежей зелени в свою лавку. Но это было меньшее из его расстройств. Вначале он с неприятным чувством потери выслушал новость о вышедших из леса и окруживших город зверолюдах. Затем собственными, начавшими слезиться от соли и ветра глазами видел черные паруса за пределами действия портовых катапульт. Черные вести неумолимым ураганом кружили в пляске-тарантелле закипающий город. Общее недовольство усиливал ветер, назойливо дующий – странно – все время в лицо, куда бы он не шел. А шел он за новостями – к старому другу, городскому советнику. Тут он узнавал то, что пока еще скрывалось от простых горожан. Запасы продовольствия в городе оказались распроданы на исходе весны, когда магистрат позарился на легкую наживу. Нужно было выходить за стены и разгонять зверье, но вот беда – наемники сидели в казармах, требуя повышения жалования, командиры регулярных частей – все, как на подбор, родовитые, но небогатые люди, мастера клинка, заявляли, что не желают класть войско впустую, а мысль вывести ополчение была решительно отвергнута. Вдобавок, в последнее время наиболее влиятельные члены магистрата имели склонность… умирать. От несчастных случаев. Бешеные псы загрызли третьего в Совете человека, хранителя ключей. На голову седьмого советника, отвечающего за морские дела упала черепица. Он третий день бредил исступленными воплями «грядет, грядет!». Куда-то запропастились все маги, что годами не вылезали из своих лабораторий. Посланная Советом стража находила либо следы огня, либо ни находила ничего. Сигмариты после пожара попритихли и многие уже успели покинуть город. Арнхем лишился уже большей части верхушки, а вот теперь тайный враг нанес еще один удар, взяв город в осаду. Освальд вернулся домой разбитым, усталым человеком, постаревшим сразу на десяток лет. Он все еще верил в силы Совета справится со врагом, но отчаяние понемногу завладевало рассудком. Утро принесло новые страхи. В городе сошли с ума все животные, они калечели себя, калечили людей, пробиваясь к берегу моря и бросаясь в волны. Городская грязь, бродяги и нищие стали появляться в виде кровавых ручьев в самых темных переулках. Слухи доносили, что под землей сам камень сходит с ума, принимая новые, причудливые формы. Город словно был котлом, который рачительная хозяйка поставила на печь и следила, чтобы даже пар не пропадал зря. Появились проповедники конца света. В одном из них Освальд не без удивления узнал помощника своего друга-советника. К полудню солнце выглянуло из-за черной хмары: наемники, регуляры и ополчение вместе двигались к воротам, чтобы разогнать наглую шайку мутантов. Но солнце имело сразу две лживых короны, что не могло не вводить в сомнения. …Освальд смотрел со стен, как ровные ряды имперцев надвигаются на мечущиеся толпы. Сейчас, сейчас адское племя вернется в огонь. Но… из соседних подлесков начали выползать темные, мрачные формы невероятных размеров. Щупальца, когти и клешни произвольно появлялись и исчезали. Но и это не было самым страшным. В конце концов, чудовища смертны. Часть наемников и регуляров ударила в спину своим. Запев хриплые гимны Темным богам, еретики превратили боевые линии в клубок боли и смерти. Освальду не хватило сил смотреть, как приканчивают последнюю надежду горожан. Общий стон скорби поглотил стены. Смерть от когтей лесных чудовищ или от голода уже была неизбежной. Тем вечером город справлял сам по себе тризну. Утром улочки окутывал неспешный, зябкий туман. Члены магистрата настороженно, оглядываясь, пробирались к ратуше. Словно пустой, город стелил им под ноги гулкую мостовую, но не показывал своих стен. Зал городского Совета, однако, пуст не был. В кресле бургомистра сидел, развалясь, какой-то громила в скрывающем все и вся плаще. Нестройные крики возмущения советников он прервал, всего лишь встав и указав жестом на окно. Когда они столпились у стекла, жадно вглядываясь в серое марево, городская площадь явила свой облик. Городскому Совету радостно улыбнулся Великий демон Тзинча, чья голова была вровень с окном третьего этажа. -А теперь вы будете слушать меня – сообщил им голос из кресла бургомистра. -Мое имя – Шершень. Звезды были скрыты листвою. В гуще лесов внешний мир казался далеким и призрачным. Все, что было здесь, и было всем существующим. Десять имен у демона, десять пальцев на руках у человека, десять тысяч существ дышат по моей воле, здесь и сейчас. Ради чего все они следуют за мной? Имперские и бретонские генералы ведут войска ради своей страны. Орки идут за вождем по своей природе. Нежить не имеет собственной воли. Наемники Пограничья идут за добычей. Но вот вокруг меня десять тысяч пульсов и нет им ни выгоды ни долга, и нет у меня силы их подчинить, а все же помогут они мне сделать по своей воле еще один шаг к той награде, что достается всегда одному. И дрожит моя душа на грани между бессмысленным всевластием Их Воли и демонами собственной гордыни. Я собрал всех. Форгот пришел во главе лесного народа, три тысячи голов вел старый кабан в уплату стародавнего долга. Несколько месяцев ковали адские кузнецы брони и клинки для моих воинов. Сотни пленных были отданы в уплату за пронизанные демонической сущностью мечи, потому что предвидел я схватку с призрачной плотью. Пусть нереальность убивает нереальность. Целые табуны черных коней с клыками и огненными глазами привели безымянные пастухи Пустошей. Все колдуны Племени орла были обучены основам магии Изменения. Я знал, что выйди я из-под защиты ветров Хаоса неподготовленным, вечность служения вампиру ожидает мою душу. Не удивительно, что я не желал подобного исхода. Куда была направлена моя дорога? В той страшной, стародавней схватке с демоном-убийцей я сумел прочесть следы эфира и вычислить обиталище владыки мертвых. Чем короче становилось расстояние, тем четче обозначалась воронка ветра Дхар, магии кошмаров, вывернутой радуги восьмицветия. Жизнь еще существовала здесь, но уже не могла взрасти пышным цветом под незримым коконом умирания. Лучше всех чувствовали себя падальщики. Сюда приходили умирать, ведомые инстинктом, звери из окрестных лесов. Листва была щедро усеяна костями и черными перьями коршунов. Здесь, из поколения в поколение, в течение всей невероятно долгой нежизни хозяина леса, их мерзкие выводки гнездились и насыщали воздух дикой вонью. Иногда дорогу рассекали пустотени болотцев. Ряска не оживляла мрачной склизи, заменявшей воду. Чем дальше, тем явственнее был упадок и разложение. Деревья стояли большей частью засохшие, даже вездесущий плющ не зеленил их стволов. Трава была сухой и ломкой, а воздух – застоявшимся и слегка прогорклым. Четыре дня и три ночи без происшествий многотысячное войско пробивало путь сквозь искалеченную природу. Мои воины видели на своем веку всякое, и ужасы, способные повергнуть в бегство и безумие обычного человека, вызывали лишь любопытство. Между тем, мы продвигались, а мой незримый противник еще не проявлял себя, хотя я знал, обонял в смрадном воздухе его присутствие. Что я ему? Само время было лишь вполовину древнее. Немигающий взгляд повелителя мертвых встречал закатные сумерки столь долго, что даже гордый Маннслиб спешил спрятаться за облаком от этого взора, а жуткий Моррслиб ехидно подмигивал зеленоватым бельмом ночи. И все же я готов был закончить затянувшееся бытие упыря, практически любой ценой. В чем-то служители Нургля и последователи пути Смерти были схожи – они портили мне радость собственного существования. На пятый день передовые дозоры уперлись в колыхающееся серое марево, от которого веяло неизбывной жутью, преодолеть которую не могли даже храбрейшие и глупейшие из них. Туман скрывал весь вид, но я знал, что этот рубеж тоже надо пройти, чтобы добраться до глотки вампира. Магические преграды не разрушить косной материей. Лишь воля разрушителя противостоит воле создавшего заслон. Со стороны это было невзрачно: я подошел к мареву, которое, было, отдернулось от светлого дыхания Меняющего и пропало бесследно. Я же видел иное: скобы, удерживавшие черный жгут злобы проржавели и рухнули, а черные нити растаяли, затемнив волны эфира. Вскоре пришел ответ: Слова Власти и Пробуждения раскачивали вихрь Дхара над нашими головами, а земля шла волнами, будто стягивалась к центру леса. Последние следы жизни исчезали: уцелевшие листья чернели, паутина опадала вместе со своими создателями. Древнее могущество пробуждалось. . Под ногами хлюпали жидкой гнилью слои листьев. За три дня похода сквозь умирание мы привыкли к запаху разложения, но неестественность его была заметна. Черные тени хлынули на мое войско. Здесь были костяки и трупы людей и животных. Их было много, но недостаточно, чтобы остановить бронированных убийц с глазами, отражающими многоцветье небес Пустошей. Крупных чудовищ и зверей я пока держал в резерве, чтобы силы их не были потрачены на недостойных противников. Мерные взмахи обычно буйных в схватке северян оттеняли беззвучность мерзостной рубки. Изредка покрытое адским доспехом тело уступало весу какого-нибудь медвежьего костяка или падало под натиском гниющей массы детских телец, но потери были минимальны. Вампир хотел лишь задержать нас, щедро растрачивая свои обильные запасы мертвой плоти. Это все еще было ничтожным препятствием. Минута за минутой складывались в десятки прорубленных в стене плоти шагов. Я сменял линии бойцов, давая передышку уставшим. Маги следили, чтобы ничто не вылезло из-под земли наново, а налетевшие гигантские крылатые мыши с трудом маневрировали в лесу и становились легкой добычей метательных снарядов. Враг призывал все новые и новые силы, открывал проходы мстящим призракам, чья плоть была прозрачна для честной стали. На исходе второго часа боя первые шеренги вышли на открытое пространство. Большую часть опушки занимали стройные ряды весьма крупных умертвий в доспехах, а серый силуэт изломанной башни словно вращал небосвод вокруг своего мертвенного силуэта. То была огромная стая летучих мышей. Вампир двинул против нас свою гвардию: даже в призрачности иномирья клинки одоспешенных мертвецов резали глаз смотрящего угольной чернотой. В первых рядах шли младшие кровососы, помощники командиры нежити. Их гротескные формы наполняла колдовская мощь древнего проклятья крови. Пришло время пустить вперед лучшие силы. Ярость минотавров, жуткая сила иных лесных чудовищ, чьи силуэты соперничали по уродству с душой некроманта. Моя кавалерия обходила умертвий с фланга. Самого Владыку нежити видно все еще не было, но я знал, что сейчас он вновь покупает время ценой восполнимых утрат. Что еще скрывает эта печально-сумасшедшая башня? Пора было проявить свою собственную силу: мой ковен магов застыл в трансе подчинения, судорожно вытягивая последние крохи Силы из эфирных потоков. Вихрь мышей и призрачных теней, чьи далекие вопли уже внушали мне неясные опасения, все это было во мгновение ока пронизано хищными отсветами ветра Ак-ши и пало наземь прахом и небытием окончательного распада. Строй чудовищ живых и мертвых застыл в тягостном равносильи напряжения, древняя гордость обладателей черных клинков и сверхъестественная мощь вампиров не уступали звериной силе и напору лесных пожирателей плоти. Как гром, как подземный страшный рокот, в обнаженный бок гвардии неживых ударили громадные всадники на адских жеребцах. Каждый третий был носителем демонического оружия, что равно рвало плоть павших и доспехи противостоящих. Словно травинки под серпом крестьянина, словно гнилые сливы от порыва ветра, заканчивали свое бытие поднятые и превращенные. Сие было делом немногих минут. Бой превращался в безусловную победу, но все еще я не достиг главного – линия длинной жизни еще была скрыта от судей Серых полей. Новый звук, первый разумный голос с той стороны, со стороны проклятой башни, вот что заставило меня вжаться в седле и призвать к Имени и Силе. «Ты умрешь ныне, жалкий смертный». И это было все, что он сказал. Средоточие тьмы, центр паутины сил, он восседал на спине громадного костяка, принадлежавшего, видимо, дракону незапамятных времен. Вход в башню рушился, когда расправлялись закрывающие небо крылья. Поток нечистого огня и зловония окутал первые ряды моего войска. Челюсти и когти нежити тягуче-неостановимо разодрали первых двух всадников. И мир замер, когда в змеиных глазах своего врага я написал его смерть огненной фугой времен. Дракон был притянут к земле и громадные топоры минотавров с легкостью разделали гнилые кости великана. Сам Владыка без труда избежал подобной участи, и он был один, и я был тоже один, но со мною был мой Бог, а с ним лишь усталость тысячелетнего не-бытия. Эфир не пришел на его зов. Это столь поразило его, что он не сразу вышел из оцепенения. Но опыт помог ему отразить мой первый натиск, а далее было лишь свечение разрезанного клинками воздуха и боль в запястьях, когда мой вдох не мог поймать его шаг, и приходилось гасить удар жестко. Он не был великим бойцом, сей вампир, но он был могуч, как немногие до него. Его плоть была подобна старому дереву, когда я вгонял в него свой клинок. А сердце, вырванное Когтем, билось еще мерно, пока я не сжег его. Лишь тогда битва закончилась. Мой путь был чист отныне от гнили. Дереку плохо спалось. Ночь была влажной и липкой, как его кошмары. Впрочем, кошмары были не придуманные, а самые настоящие. Уже неделю в Арнхеме люди сходили с ума под смех демонов и их прислужников. Нельзя сказать, что по улицам текли реки крови, но вот общий уровень здравого смысла падл стремительно. Да и как можно оставаться в привычном коконе убеждения о постоянности мира, если ежесекундно мир менялся? Фонтан на главной площади сменил привычную воду на некую фиолетовую субстанцию, поющую мерзкие песенки хриплым голосом. Вывески невозможно было разобрать, буквы на них плясали в танце каллиграфии, изыски которого мог бы оценить лишь демон-полиглот. Сами булыжники мостовой зачастую отращивали крылья и гонялись за голубями. Хаос царил. Хаос, Тзинч, Шершень. Эти три джокера нахально распихивали шестерки других мыслей в колоде размышлений всякого горожанина. Таинственный колдун, которого связывали с пожаром храма не столь давно и с тысячей иных преступлений. Таинственный бог, чье имя не знал и каждый сотый, а теперь ему поклоняется каждый второй. И ужасное имя, обычно обозначающее жуткие сказки о крайнем Севере зимой или налеты драккаров на окрестные деревни летом, в общем и целом, вещи занимательные, но отдаленные. Что делать, если сказка встала на пороге твоего дома и отказывается уходить? Что делать Дереку, которому недавно исполнилось одиннадцать лет, и чьего отца вчера принесли домой бесформенным оковалком плоти? Что делать человеку, мать которого готовится принести тебя в жертву на алтаре Темным Богам? Молиться и бежать прочь из города. И Дерек молился. Он не знал точных слов обряда, он всем сердцем обращался к заступнику Империи, Сигмару. Один из немногих он возносил свои мольбы в тот вечер, пока мать его точила кремневый нож, но лишь его горячее от Веры обращение было услышано. Свеча, что он держал в руке, вспыхнула алым пламенем, и его метущуюся душу охватил странный покой. И вышел из дома, держа свечу, и неспешно двинулся к городским воротам. Никто не остановил его. Ни стража, ни демоны, ни даже караул зверолюдов, неусыпно следящих за выходом из города. Он шел всю ночь, а затем еще день и ночь, шел в пламени неугасимой свечи, не ощущая голода, жажды и острых камней. И он принес весть Империи. Доселе все купцы и странники, шедшие в славный город Арнхем, меняли свое решение на полпути из-за хитрой грезы, окутавшей окрестности по воле Владыки Изменений. Теперь пелена спала и Империя содрогнулась в ужасе и отвращении. Гнойник Хаоса на ее великой земле должен быть уничтожен. Он шел по улице, ему хотелось пуститься в пляс. Шершень с трудом давил в себе столь глупое стремление. Сила переполняла его, сила и осознание успеха. Весь город подчинился Хаосу и, главное, ему! От избытка чувств он даже чуть взлетел над мостовой. Случайный взгляд упал на какого-то спешившего укрыться жителя. Шершень шевельнул потоком эфира, и горожанин начал меняться… О, у него была масса дел. Он инициировал послушников, призывал демонов, договаривался с Н-Теоно, Великим демоном, чьи изысканные метаморфозы слепили все чувства. Он управлял прибрежными пиратами и окологородскими племенами зверолюдов. Он восстанавливал разрушенный своими чарами храм, восстанавливал так, как видел в своих видениях. Он следовал образам Хаоса. План оказался точен. В пустые души горожан хлынул поток живительной Веры. А скептики… Они гибли, не желая подчиняться новой реальности. Шершень с нетерпением предвкушал, что через полгода непрерывного колебания ткани создания, город станет зародышем анклава самой сути Хаоса на западных землях Империи. Жизнь была прекрасна. Она стала прекрасна в тот момент, когда… Впрочем, та разница между сладостью момента выстраданного мщения и самым началом истории Шершня умешьшалась не один год. Шершень не был одинок в своем даре, но у его родителей связь с Хаосом проявилась на середине жизненного пути, сократив его вдвое. Односельчане не долго терпели присутствие обезображенных мутацией людей, и весть, посланная в ближайший город, вернулась в виде молодого еще тогда Вильгельма фон Редера, охотника на ведьм. По странному стечению обстоятельств, десятилетнего в то время Шершня, отдали по болезни знахарю, жившему на дальнем хуторе. Мальчик бредил в жарком беспамятстве болезни, а его отца и мать уже уводил в забвение жар сожжения у позорного столба. Знахарь спрятал ребенка, на теле которого не обнаружил меток Хаоса, и вылечил его. И даже тогда он не обратился ко злу, сменил имя и деревню, стал кузнецом, но Рок преследовал его. И Вильгельм фон Редер вновь стал его орудием. Тихо-тихо было здесь. Глухое место, покой. Век тягучий, дремотный. Покосившиеся домики, небольшие поля. Мягкие осени, сказочные зимы. И он – кузнец этой деревни, что числится лишь на редкие картах владык Хохланда. Важный человек, хозяин. Прошлой зимой справили свадьбу, дочь старосты вошла в его дом женой. Благодать. Живи – радуйся, да не буди лихо. Да только завели дурные ноги светлую голову на дальнее болото. Нашел он там кусок руды незнаемой. Да сковал оружие небывалое – никогда такого не видели сельчане. Витки гарды оскалились василисками, лезвие шипело, терзая ветер, а в темноте вороненый клинок слегка отсвечивал зеленым. Годился Шершень мастерством своим, повесил странный меч перед кузней, на показ. Текли сонно дни, да слухи не спали. Приехал с Хергига странник в шляпе широкополой. Крутился, вынюхивал, ну да мир не без добрых людей: подсказали, направили… …Клинок в руках горел призрачным огнем. Кровь стекала по рукам, по лезвию, волосы слиплись, глаза горели. Голова помощника страшного охотника на ведьм перезрелым клубнем лопнула под очередным ударом, да поздно, не успеть спасти из горящего дома самого дорогого, не вернуть, не обратить вспять разгневанную толпу с факелами, поздно, поздно. Не чувствуя боли от пули, застрявшей в плече, побрел он тогда по воле своего единственного выжившего детища, чудесного меча. Он долго шел, в бреду, в лихорадке. Нехоженые тропы чащобы расступались перед безумцем с огненным мечом в руке, но все заканчивается под этим небом, закончил и меч свою песню-приказ. В ту ночь, под гнилостным свечением Моррслиба он впервые увидел порождение Хаоса: огромного минотавра со странным посохом. Тот презрительно усмехался, глядя на кузнеца. И тот взревел, почуствовав вызов. Хоть бы кому отомстить, убить, убить, глумящийся скот, получай! Минотавр лениво, с насмешкой подставил посох и огненный меч погас, вновь став тяжелой железкой. Зверь потянул косматую лапу, чтобы вырвать сердце безумца, но Шершню было уже абсолютно нечего терять. Он прыгнул, немалым весом вминая чудовище в траву. Дальнейшее слилось в кровавый кошмар. Он бил, резал, что-то выдавливал. Снова был отброшен и тогда, на пороге небытия, вскричал «Не будь!» И зверь исчез. Но очнулся от лихорадки уже совсем не тот человек, что заболел ею. Шершень словно видел в бреду давнюшнюю казнь, неданее побоище, и чернота ненависти поглотила его душу, дав взамен доступ к сокрытым доселе способностям. Еще один вступил на Путь Проклятых. Хаос потерял двух бессильных мутантов, но приобрел полноценного Избранного. Он долго осознавал себя-нового. Север и Пустоши не остановили пустую оболочку, жаждущую мести. Он дошел до Врат Хаоса и вопросил. И был услышан! Посланник отныне и вовеки, он должен нести людям весть о правде, что покоится на факелах охотников, фанатиков и инквизиторов. Так думал он. Безумие имело пряный привкус благородства. Путь Шершня к зрелищу отрубленной головы Вильгельма был долог, но, спустя пятнадцать лет, он превратил всю семью охотника в мутантов, сжег их на его глазах, а затем зарезал его на алтаре, отправив душу охотника прямиком в ад. Такова была его месть. В ненависти к служителям Сигмара черпал Посланник свои силы. Непростое дело – быть предтечей богу. Целый город надо было обратить в прах и воссоздать заново, в лучшей форме. Ненависть и боль питали бывшего кузнеца. И искренняя вера во Владыку Перемен, давшему шанс для кого-то избежать костра. Именно поэтому грозный маг шел, и радость бурлила в нем, вырываясь непроизвольными всплесками Силы. Ребенок –со-свечой, что прошел за двое суток расстояние недельного перехода, вестник, чьи глаза горели верой и гневом, подобно слепому юноше-с-рогом, что ведет по небесам ярость Дикой Охоты, собрал воедино столь же ярых приверженцев. В Империю словно вновь вернулся Магнус Праведный. Сигмар получил вдесятеро утерянному в Арнхеме. Кто знает пути Богов? Храмы были полны, площади заполнялись воителями, селения порождали фанатиков-флагеллянтов. Империя спешила искупить свое прегрешение перед своим покровителем. И Молот Гнева нашел вполне материальное воплощение. Рыцари Холодного Пламени и Пламени Очищающего, ордена Крови Сигмара и Ярого Сердца, темплары Двухвостой Кометы и Красного Грифона – не менее двух сотен первостатейных бойцов послал каждый. Сие было острием копья. Осадные машины с натугой растрескивали огромным весом булыжники мостовых. Простой люд и регулярные части месили грязь обочин, движимые общим порывом. И, подобно ржавчине, поглощающей клинок, неостановимо шли флагеллянты, монотонным речитативом молитв и пророчеств вселяя страх Божий в сердца людей. Магов было немного, но мстить за смерть Гростуса вызвались сильнейшие среди Ордена Смерти. Их общества избегали даже фанатики Сигмара, боясь осквернить свою душу. По очередной усмешке судьбы, возглавлял очистительный поход потомок Вильгельма фон Редера, как и Шершень, чудом уцелевшее дитя-мститель. Круг замыкался. Гниль, что расползается под пальцами Меняющего. Ее клочья оскверняют воздух своим невесомым омерзением. Распад, разложение, смерть. И выворот извечного круговорота - не-смерть и не-жизнь. Порождающее нежить место, похожее в своей нереальности на те, что я видел в многоцветьи Пустошей Хаоса. Но иное. Здесь нет души, а те, что попадают сюда, теряют души не в объятьях демонических хозяев, но в старости и смерти, что как зараза прилипает здесь. Жуткое место даже для меня, что видел неизменность темных пустот и безжалостность граней ночи. Круговорот нельзя было рассечь или прервать, но… не зря же я жрец Бога Изменений, Мастера Формы и Сути? Конечно, помощь очищающих экзорцизмов не числилась в арсенале служителей Четверки, но я всегда предпочитал использовать вначале иные методы, нежели грубую силу. Пространство вокруг башни было быстро расчищено воинами. Костями и кровью выложили шаманы под моим наставлением фигуры, что должны были способствовать интересу Темных богов столь далеко от их исконных владений. На границе зрения стали мелькать тени, а перед взглядом колдуна открывалась завораживающая картина: из эфирных потоков возникали духи и демоны. Их работа была неподвластна мне: они вычищали из магической гнили частицы еще живых душ. Они уничтожали гниль. Они слабели и умирали, чтобы вновь возникнуть по моему зову и не прерывать обряда. Мерцающее переплетение эфирных нитей вскоре проявилось и в телесном мире. На деревьях, что окружали опушку, стали загораться призрачные огни, а башня из серой высветлялась в бледно-алебастровую, словно наливаясь лучами Маннслиба высоко над нами (ибо давно уже прошел день и вечер и сумерки). Что за узор вплетался в ночь? Я не знал, я лишь следовал интуиции и мелодии ветра изменений, что постепенно перекрывала разрушительное беззвучие источника некромансерской магии. Часы летели незаметно, силы заканчивались, но уже близко был первый луч солнца и всё победнее гремело крещендо симфонии метаморфоз… Хаос пришел… Внезапно всё закончилось. На месте гнилых вод и родника не-жизни вознес свои разноликие струи источник, посвященный Тзинчу. И лес, и поляна, и башня – все менялось на глазах. О, это никоим образом не облегчило жизнь в прилегающих землях, Лес Ужаса лишь поменял хозяина. Но лишь довольство Моего Владыки было моей целью. Всегда. (Арнхем) Если бы нашелся в ту ночь единственный сторонний наблюдатель, не искушенный в путях Эфира, то изумление и шок, объявшие его разум, уничтожили бы сложную структуру, предохраняющую человека от правды, находящейся во тьме. Кто знает, что заняло бы её место? А искушенный в сих путях бежал бы со всех ног. Ночь была нежна. Тонкие кружева безумия превосходно вплетались в обрамление городского пейзажа. Огонь костров, там и здесь расплескивающих все цвета радуги на тела горожан, создавал живые тени, что сразу же приветствовались празднующими. Лучшие одежды, лучшие украшения города беззаботно соседствовали с отрепьем воров и бродяг. Все были равны в эту ночь. Ночь Пляски Мертвых. К моменту, когда гнев Сигмара разрушит стены и башни, в Арнхеме не будет ни одного живого существа. Переход Жизни в Смерть – вот дар Владыки Изменений для всех своих служителей и приверженцев здесь и сейчас. За исключением Шершня. Поэтому город танцевал. Демоны и духи выкидывали коленца наравне с почтенными матронами, в глазах которых горел адский огонь и нескладными подростками, чей истеричный смех раздавался зачастую из полета. Повсюду магия меняла живое и неживое: окна разрисовывали себя узорами, дверные ручки отращивали паучьи лапы и погибали под ногами танцоров. Невысокая, хрупкая девушка по Слову одного из демонов стала статуей, мрамором, застывшим посреди хоровода. Этот же демон мгновением позже превратился в ненавязчивый мотив, плывущий серым туманом. Всё, доступное воображению, было возможно. И все нити танца сплетались на городской площади, где искаженная фигура Шершня соседствовала с ослепительной белизной одежд Н-Теоно, что улыбался, глядя на превращение люде и душ в плоть Хаоса. Жертвы будут не напрасны. После гекатомбы, лишь один шаг будет отделять Шершня от облачения в демоническую плоть. Таков путь Избранных. Каждый идет своей дорогой, но исход един. Сами звезды уже пропали, закрытые от взглядов с земли пеленой зеленого света, что излилась от торжествующего Моррслиба грязной волной. Шершень стал собирать воедино нити контроля незримых сил. Одно сердце билось в его груди, в такт ему отвечали все остальные. Одни и те же движения сковали танцующих, направили их шаги к центру города. Алтарь отделял тела, падающие с его Семи Ступеней, от душ, что потоком устремлялись в черноту Врат. А там уже роились демоны, и Н-Теоно уходил во Владения Хаоса, ведя за собой вереницу пляски мертвых. Шершень же наливался силой, чувствуя, как благодать Бога Перемен нисходит на него. Множество глаз открылось на его изменившейся голове. Теперь он видел во всех направлениях сразу. Он вырос, его тень стала в полтора раза длиннее, а кожа налилась синевой булатного металла. И в темноте его разума, после оглушающего рева Метаморфоз, вновь раздался вкрадчивый шепот, что сопровождал его всю жизнь: -Остался один, всего один шаг на Пути. Ты знаешь, какой. -Победа над равным. (Арнхем) Сигмарит со злобой пнул камешек, что валялся на главной площади города. Они опоздали! Тугая пружина нервов и ярости, что все эти дни сжималась литаниями жрецов и рассказами ветеранов борьбы с Хаосом, она не встретила достойной цели здесь, где серые, потрескавшиеся скорлупки домов засоряли усталые ленты улиц. Избранный Хаоса покинул Арнхем и увел за собой тысячи душ, об этом кричали стоптанные Dance Macabre плиты мостовых и жуткий аромат Зла, что исходил от тысяч и тысяч трупов, с застывшими улыбками лежащих возле странной формы лестницы, уходящей в пустое небо. Город вымер. И чудеса ушли. Даже самые укромные уголки не таили более угрозы. Безумию магии незачем было оставаться там, где никто не мог его оценить по достоинству. И хмурое солнце казалось, не освещало, но замораживало светом бесстыдность былого кошмара. И даже Сигмар, казалось, покинул души своих приверженцев, будто сожалея, что не обрушилась на нечистый город комета, гневом разъяренного божества, счищая шелуху человеческих тел с питающих его душ. Зыбко и зябко продирал кости вой каким-то чудом уцелевшей собаки. С перебитым хребтом ползла она, последняя свидетельница гибели Арнхема. Сигмарит добил ее, разворотив череп ударом молота. В помещении ратуши собрался совет, где обманутые, ужаснувшиеся и озлобленные сильные мира сего изливали в беспомощности ненависти своей проклятья друг на друга. (Лес Ужаса) Собеседник проявился из рассветной дымки, ветерком скрипов и листопада, отметив свой путь. Его глаза смотрели с вечной смесью усталости, иронии и безумия, но не для беседы проявился он передо мною здесь и сейчас. Используя поток силы, он порвал на части землю и небо, увлекая меня в многоцветье Владений прямо из мира смертных. Я видел башни Аг-Хорра, что в Небесном пределе гордо хранят слезы Арианки, богини Закона, что заключена моим Хозяином в неразрушимый кристалл на заре времен, когда боги Порядка и Хаоса еще сражались здесь, во Владениях за власть над миром. Я со страхом взирал на пасти, следы и тени Долины Бесформенных, где порождения изначальности до сих пор пожирают Время, не насыщаясь и не переваривая, разрывая себя в жутком голоде. Я кричал, не слыша не звука, среди Паутины Молчания, что окутала могилу неизвестного чемпиона Хаоса. И кровь стекала по искрящимся нитям в открытый зев склепа. Что день грядущий готовит ему? Я не узнал. Ленивые демоны Друоша не стали преследовать меня, когда я проносился через их лесную обитель, увлекаемый волей Собеседника. Демоны продолжали играть в кости, каждый бросок которых изменял где-то, когда-то, течения Мальсторма и пути левиафанов. Обугленные равнины Солнечных осколков покрыты костяками дерзнувших, но меч Огненного Ока все еще ждет своего властелина посреди ветров, несущих пепел. Я видел многое, было ли то реальностью или нет, реальны ли мои воспоминания или это лишь тень судорог рассудка, отбрасывающего косную материю при переносе? Как бы то не было, владыка демонов перенес меня и всю мою армию в иные пределы, перед нами были распахнутые врата города, откуда муравьями множились черные фигурки воинов. Впереди была битва. -Здесь достаточно душ, чтобы возвести тебя на предпоследнюю ступень перед Обретением. Не упусти себя, маленький колдун! Маски. Меня окружали маски, что скрывали пустоту. С самого начала. Страшная маска Собеседника, зловонная маска Гамилькара, услужливая маска Форгота. И тысячи иных, чье изготовление не заставило их создателя даже взяться за резец, столь грубы и мимолетны они были. Я не просил всего этого! Я помню еще то время, когда друзья были друзьями, врагов мы били сообща, а мысли о том, как именно проводить ритуал Призвания в принципе не могли появиться. И все же, тот же голос в черепной коробке, что живет там и поныне, тот, кого столь обыденно называть «Я», он не изменился. Как же так получается, что я изначально был готов к тому, что сейчас, здесь, во главе войска варваров и чудовищ, я отдаю приказы, чтобы не просто сокрушить вражески порядки, но и захватить как можно больше пленных? И это не просто враги, это те, с отцами и дедами кого я вместе когда-то убивал северян, поскольку вижу я стяг Двухвостой Кометы, в окружении синего, желтого и оранжевого, знак моего первого Властителя, что отпустил (оттолкнул? Отверг?) меня в услужение куда более темным силам. Тогда, в беззаконии и горечи Пограничных княжеств, я сотоварищи бились против кучки алчных офицеров, приведших с собой наемников. Теперь, волей пославшего меня, я противостою самой сути Империи, ее рыцарям, магам, пикинерам и пушкам. Мне не известны их имена. Я даже не знаю большинства имен тех, что идут за мной в смерть, но я откуда-то знаю, что цель всего моего существования находится за спинами выходящих из городских ворот. Кто мог знать тогда, более ста лет назад, что рожденный и вскормленный землей Империи будет ныне стоить ей так дорого, поскольку даже поражение мое обойдется не малой кровью. Кто знал? Или Он не знал, а сотворил меня таким, наиболее подходящим для этой задачи? И сколько еще подобных мне сейчас в колыбелях? Возможно, это часть того, что я узнаю позднее. И все же маски. За каждой была одна и та же воля. Каждая добавляла ко мне новую нить, если старая обрывалась. Но я был тогда горд и глуп и радостно опутывал себя сам. Как камень катится с горы, не в силах остановиться, так и я теперь не управляю лихорадочно меняющимся миром вокруг себя. А награда? Отберите у меня ключ от Нортадари, отберите Коготь и Меняющего и вы увидите глубокого старика в обличье молодого гиганта. Старика не душой и не силой – опытом. Словно серая мгла прожитых лет внезапно обрушилась на меня. Года и изменения. Время не щадит никого, особенно тех, кто играет с ним в игры. Отберите призрачные дары демонов и благосклонность Хозяина – и я умру в тот же миг. И поэтому я страшусь. Я боюсь подвести Хозяина впервые, второй раз подвести его я уже не успею. Я видел многое сокрытое во время пути сквозь мрак. Темнота скрывает грани и нет дороги назад, можно лишь окончательно заключить свою душу в оправу Его воли, превратившись в очередную, пусть и красивую безделушку в его коллекции. Многоглаво было войско Империи и стоголосо. Вперед битвы, вперед звуков кромешной, последней пирушки, не должно быть тишины в сердцах воинов, не должно быть лазейки облику, слову и мыслям врага. Заполнить пустоты духовного голода по всем отрядам старались совершенно разные люди… - Не помните ли, что я, еще находясь у вас, говорил вам это? Вы не верили, злоязыкие! И насмешались, а ныне уже взоры ваши пусты и трясется чрево ваше, и те языки, что столь бойко обличали меня - ныне усохли, потому что Враг явил язву лица своего и поглощены вы до боя сей громадною язвой! И придет Он и возьмет души ваши, трепещущие в пасть свою и не насытится, бо малы они есть. Но есть спасение от часа и рока грядущего, есть знамения и сила господа нашего, Сигмара Молотодержца в руках наших! Призывайте его, призывайте ныне, в плоть свою божественным духом для укрепления слабости и возвышения низменности! Так, братия, стойте и призывайте предания, которым вы научены словом нашим! Ибо грядет чаша смертная и пьющие ее все – братья мне, хоть и роду, и крови разной, но смешаем мы кровь свою на поле сем! Услышьте меня, братия! - Ни дри, паренек! Держи алебарду, как подружку, крепко да нежно, а начнется – так успевай подмахивать! Пойдут кони – ноги им подсекай, всадника крюком бери да лезвием руби. Пойдут пешцы – по головам стучи, да рогов ихних не жалей, сбивай да колоти, соседа не задевай и силу в ударе держи. Шаманы пойдут – едино не жить, так руби паршивца шустрее, авось обломится. Ну а ежли что щупальцастое да с избу припрется – себя не теряй, в пасть к нему не суйся, а издаля по тем буркалам да щупальцам стучи, товарища выручай, сам не подставляйся, да дыханье не сбивай. Такое пока прилупишь – как поле вспашешь на хромой кобыле. И тебе морока, и ей не в радость… - Разумеется, маршал, Аметистовый Орден готов к битве. Тени иномирья алчут наших душ, но вражеских магов мы сдержим, пока солдаты не сделают свое дело. Пфа! Детские сказки, маршал, реальность пластична и мы – дипломированные ее хозяева. Колдуны-самоучки, может, и научились вызывать демонов, приносить человеческие жертвы и метать лучи энергии, но, уверяю вас, они не сравнятся по искусству с нами. Могу я вернуться к своим обязанностям? Я рад слышать, что развеял ваши сомнения. - Вы непременно проспорите мне, Клаус. Судите сами – у вас лошадь тяжелой, нульнской породы, несомненно, ей лучше таскать пушки, нежели гоняться за бегущими язычниками. А у меня – прекрасный эсталийский рысак, за которого я выложил этому пройдохе двойную против вашего цену. Разве что у врага будут эти, быкоголовые из северных сказок, таких вам тащить сподручнее. Ха! Славное дело – мы ожидали увидеть город еретиков, а нашли вымершее капище и, задери меня Таал, настоящую армию этих ублюдков, набравшихся наглости замарать копыта наших коней своими потрохами. Так сколько вы ставите, брат? Имперские ряды на глазах окутывались покровами уверенности, веры в высшее покровительство, осознанием правильности и праведности своего дела. Как могут проиграть каким-то хаоситским выродкам воины Священной войны? Но они не знали, даже умнейшие из магов и мудрейшие из жрецов, они не представляли, не могли поверить в одну простую, хотя и пугающую правду – их светлый, многосильный Сигмар, он был далек, здесь и сейчас лишь частицы его мощи наполняли сердца и плоть его сторонников. Мои же боги – ужасные, древние, черноликие и кровавые – они были со мною. Как Чемпион и служитель Тзинтча, как вождь племени Орла, как помазанник Посланника, обретший истинное имя в печалях Перекрестка, я нес на себе бремя их взора. И мои воины знали это. Однако, знали ли они, насколько благосклонны ко мне владыки живой пустоты? Мне надо было развеять их сомнения. И я выбрал Слово, чтобы речью одного уподобиться речам многих. - Наши враги сильны. Они вышколены, сыты, их оружие прочно и хитроумно. Они наготове, они призывают своего бога и готовы ко всему, что есть у нас. Если так, то сегодня будет литься наша кровь, и из десятка уцелеет один. И мое имя будет предано забвению, а демоны будут вечно терзать мою душу. О павших же со мною скажут – глупцы. Но так не будет. И вы – не глупцы, и я – не безумец. Безумны наши враги. Что их хитрости, что их оружие и их вера? Ведь с нами наши боги, их дыхание – Сила, их взор – Власть. Мы – их зубы и когти. Разорвем горло глупцам, что осмелились в своей слепоте лечь на наши алтари! И тогда скажут наши боги – хорошо! И вырастут монолиты в честь меня и моих воинов! Так вперед – в бессмертие! …и грянул мне в ответ крик «Веди нас!» и тысячеязыкий вой зверолюдей, и радужные мыслевсплески демонов, и фиолетовый огонь окутал мою фигуру, а живая молния Меняющего форму, казалось, коронует меня. Мы были готовы. Время застыло, чтобы потом растаять весенним паводком, что оставит лишь поверженные тела и растоптанные судьбы. Под нами была земля. Не пульсирующая плоть Пустошей, не черная безнадежность топей леса Ужаса. Нет, обычная пожухшая трава осени, уже умирающая, но пока еще живая. За моей спиною заканчивался полумрак леса, открывая взору те семь-восемь полетов стрелы, что равниной отделяли нас от стен города. Враги черными скоплениями пятнали горизонт, но в воздухе еще не было той особенной смеси запаха крови и звука бойни, что стала мне столь привычна за многие годы. Небо было блекло, а равнодушие холодного пространства нарушал лишь отдаленный звук прибоя. Я отдавал приказы, строил рати и эшелоны, внушал шаманам и магам последовательность заклятий. Враг был не слабее нас и, дав хоть малейшее послабление себе, я терял все. Моя же победа означала для них не просто гибель тела, но и вечные мучения души. Первые линии моих существ побежали вперед. Это были худшие из худших, они были обречены, но мало кто обладал разумом, достаточным для осознания этого. Они были тем, что ожидали увидеть сигмариты – жалкие мутанты, отродья Хаоса. Черные стрелы пчелами потревоженного улья вылетели из рядов врага. Ужалив, они умирали, лишившись своих жал. Умирали, убивая. Короткие, хищные болты рвали в клочья пространство между наступающими и обороняющимися. Вскоре к ним присоединились пули, отрыжка извергающих ядовитый дым аркебуз. Но каждому созданию, что служило мишенью для всех этих стрелков, колдовством было придано несколько иллюзорных двойников. Маги Аметистового ордена, разумеется, разгадали эту уловку, но простые воины лишь удивлялись, почему их точные выстрелы совсем не вредят наступающей толпе. Потери наступающих были велики, но не чрезмерны. Тем временем, по флангам разворачивалась конная лава племени Орла. Одетая в меховые шкуры оболочка из простых северян таила в середине могучих и чернобронных рыцарей. Расчет был на то, что гордые имперские всадники предпочтут одним ударом снести дерзких, нежели оборонять шумные пушки, ядрам которых нипочем была броня моих лучших воинов. Пусть будет честный бой – сталь на сталь, умение на мастерство. Возможно, он задаст некоторым из храмовников те же вопросы, что когда-то толкнули меня в Пустоши. Возможно, если они переживут сегодняшний день, он будет началом их Пути Проклятых. Нам противостояли маги ветра Шаишш, что уносит дыхание. Пока они отразили несколько наших атак и пытались противопоставить свои хитроумные построения грубой мощи колдовства. К их невезению, я не был безграмотным самоучкой. Время, проведенное среди наставников культа Фиолетовой руки, долгое обучение в Приграничье, все это органично вплеталось в те знания и озарения, что я получал от своего бога. Кровь уже начинала скапливаться в промежуткам между павшими, там, где первые ряды вступили в рукопашную схватку, когда имперские рыцари не выдержали и начали свой исполненный величия разбег. Всадники в меховых одеждах бросились врассыпную, обнажая непреклонность поступи Избранных Хаоса. Адская броня, клинки-демоны и черные лошади с клыками и когтями. Зрелище, о котором выжившие рассказывают шепотом, перед жарким пламенем очага. Имперская лава не дрогнула, ведь их скорость была выше, а длинные пики не ведали различия между броней и плотью, равно пробивая и то, и это. Поэтому я и был готов, что предвидел замедление при маневре. Серая дымка окутала рыцарей Хаоса. Они исчезли. И, сопровождаемые воплями судорожно изломанного пространства, вновь проявились, уже среди сигмаритов. Разбег храмовников оказался бессмысленным, пики теперь им только мешали, ведь враг уже врубался в их ряды, появившись из пустоты. А рассыпавшиеся северяне уже собирались вновь и мчались в сторону открывшихся орудий. Центр в это же время ощутимо поддавался с моей стороны. Сплоченные ряды пикинеров без особых трудностей останавливали наскоки зверолюдей и мутантов, а имперские латники своими огромными мечами прорубали настоящие просеки среди моих слуг. Резко встрепенулись и маги в фиолетовых одеждах. Их заклятья гасили искры жизни в глазах моих воинов. Один из шаманов, стоявших неподалеку от меня, превратился в лужицу грязного вида, благоухающую фиалками. Жрецы Сигмара, мерным речитативом молитв охраняли ряды пикинеров. Рыцари продолжали свою громовую схватку. Но вот высыпавшие из рядов мечники в полной броне, с двуручными мечами, они вышли, пусть и ненадолго из-под защиты и были тотчас же наказаны. Нити протянулись к их рукам отовсюду, заслоняя взор белесой дымкой. Судорожно руки дернули мечи, судорожные взмахи в сторону товарищей. Нелепые куклы-убийцы, творения безумного механика, привычно лишали жизни. Это наваждение просуществовало недолго, но уцелело не более половины вышедших вперед. На поле вновь установилось смертельное равновесие, а это значило, что мои слуги и мои жертвы упорно сокращали ряды друг друга. В бой уже вступили свежие полки, а остатки первых линий спешно собирались в тылу. Иперцы стояли насмерть. Они так думали. Пришлось прибегнуть к силам странным и лживым. Все маги, колдуны и шаманы на поле брани были хорошо заметны созданиям Хаоса, ветрами которого они управляли. И лишь тысячелетия назад созданные формы защиты охраняли душу и тело магов. Я не мог стереть на таком расстоянии блоки мастеров, но вот их помощники… Он уже который час подряд лихорадочно подавал свитки и вещества магам в фиолетовых одеждах. Он не был ничем примечателен при жизни, этот нескладный человек с вечными ожогами на руках от пламени под ретортами. Мало кто помнил его имя. И лишь в душе его разрасталась жажда к силам тех, кому он прислуживал. И были, всегда были в Эфире демоны, порождающие, питающие, влекомые завистью. Кто-то открыл их друг другу. Улыбка в темноте. Трудно описать росчерк темного визга, что носил когда-то облик вечно бурчащего под нос человека. Еще тяжелее это сделать, если полутьма надвратной башни, откуда было столь удобно наблюдать за сражением, сливается с колебаниями всполохов Владений Хаоса, где тебе противостоят шаманы демонопоклонников. И совсем невозможно это сделать, когда твою душу и тело пожирает вечно голодный демон зависти с обожженными от пламени (под ретортами? под котлами?) лапами. Маги стали мертвы и безмолвны. Пока мой круг заклинателей собирался с силами, вражеские начальники осознали урон и последствия. Вперед были двинуты все резервы. Флагелланты грязным потоком хламид, ржавого железа и страниц их священной книги хлынули в промежутки меж строгими рядами пехотинцев. Рыцари ордена Крови Сигмара и Ярого Сердца, всю битву простоявшие в застывшей ярости ожидания, пели те же молитвы, что и оборванцы-сигмариты, но их марш был тяжелее. Вся линия врагов двинулась вперед, неизбежно при этом расстроив ряды. Мои же слуги – и рыцари, и зверолюди – все отступали, оставив заслон из нескольких Отродий Хаоса, чьи массивные туши вносили еще большую сумятицу в порядки наступающих. И видел я поле, покрытое мертвыми телами, темные шеренги воинов Света в трех сотнях шагов, видел крылатых зверолюдов, обрушившихся у них за спиною на осадные машины и артиллерию, что так и не сумели ничего сделать после первых нескольких залпов. Сколько им не хватило? Стука сердца? Трех? Не более. Их было меньше, но в едином порыве нас втоптали бы в землю вместе с лесными чудищами и демонической бронею. Да, я рисковал, но все же Тзинч был на моей стороне. Круг магов приложил достаточно усилий, чтобы здесь и сейчас, этот крохотный промежуток пространства между нашими войсками приобрел худшие черты Владений Хаоса. И никто не прошел сквозь него незапятнанным. Ускоренное изменение обрушилось на врага. Пьяный сон сумасшедшего, эстетика морских чудовищ, расплата за веру по грехам их. Мои слуги надменно взирали на то, как Боги карают. Лишь сильные духом избежали временной потери рассудка от произошедшего. Таковых набралось из той нечеловеческой, воющей массы, не более пяти сотен. В основном рыцари, коим пришлось расстаться со своими бывшими конями, а также офицеры и жрецы. На удивление сильно заклятье подействовало на флагеллянтов. Наверное, потому, что они утратили человеческий облик и разум задолго до этого, хе-хе. И все уцелевшие почему-то решили, что с моей смертью заклятье развеется. Или просто я был слишком заметен. Что ж, рукопашная схватка несла свой неизбежный риск, но избежать ее магическим путем возможностей не было, Эфир был слишком взъерошен. Жуткое колдовство круга выжало меня досуха. Даже Меняющий форм как-то потускнел, искры его существования, что обычно передвигались в толщине бледного материала, застыли на местах, утомленно мигая. Кто-то дал мне в руки длинный, в мой рост, меч, полыхающий бирюзовым пламенем. Меч был приятно легок и сбалансирован. Итак, нас было примерно полторы сотни: шаманы, командиры, телохранители. Остальные были слишком далеко, им предстояло огибать разрыв дуновения Ветра Перемен, что уже затихал, но еще был грозен. Первые шеренги разделили участь имперцев. На нас двигались уцелевшие, и их было немало. -Граах! Один из командиров – минотавр Стро, ринулся вперед, в безумии вечного голода не замечая клинков и копий, что вонзались в него. Всей звериной яростью он навалился на какого-то всадника, и начал буквально пожирать его прямо в доспехах, выдирая куски плоти из кричащей жертвы. Но люди, только что прошедшие сквозь Владения, были маловосприимчивы к знакомым ужасам боя. Другой всадник походя вогнал клевец в бычий загривок , и Стро умер. Драка сразу же распалась на десятки более мелких. Каждый предводитель считал этот способ наилучшим для выявления сильнейшего из них. Имперские же воины просто хотели убивать. Я вполне мог их понять, но что это меняло? Лезвие крылом ласточки упало на ближайшего рыцаря, бирюзовое пламя поглотило его вместе с доспехом, не тронув, однако, лошадь. И, как обычно, восприятие мира изменилось. Взгляд уже не выхватывал отдельные куски, а лишь отстраненно любовался незавершенностью янтаря времени, в котором барахталось насекомое с ярко-бирюзовыми крыльями. Тягуче-трудные движения тела, неподвижность мира снаружи. Сбивающееся дыхание, барабанная дробь пульса, мнущиеся под нагрузкой пластины доспехов. Тело жило настолько быстро, насколько могло. Оно привыкло к выживанию за десятилетия изменений. Звуки были приглушены, как и цвета, а вкус и запах были наполнены кровью и горечью пепла. Насекомое крошило янтарь вокруг себя, все чаще и чаще проваливаясь из замершей смазанности вневременья в гулкую медлительность схватки. Силы уходили в оружие, в связанность и точность движений, в блоках, что отбрасывали вражеские лезвия от тела. Кровь несколькими струйками заливала глаза, жирно чавкала в сочленениях доспеха, мешала дышать. А рыцари продолжали атаковать вертящуюся фигуру, несмотря на неудачи своих товарищей. Изредка в схватку вступал боевой жрец, но ни сталь, ни молитва не могли поразить источник синего огня, что рассекал тела и души. Некая сила наполняла меня, поднимая в воздух, ослепляя потоком мощи. Не сразу, но увидел я, что мои слуги, не дожидаясь исхода боя, начали приносить уцелевших врагов из той страшной мешанины в жертву… мне. Я судорожно начал скидывать хмельную силу Тзинчу, отдавая все долги, и старые, и новые. Я рассчитывался с процентами. Мой Бог был доволен по-настоящему. Потоки душ исходили из кровавых источников. Губы мелких демонов жадно причмокивали возле такого зрелища, но соединенная воля меня и, как всегда, явившегося внезапно, Собеседника, образовала чашу, в которой души расплескивали себя, растворяясь в себе подобных. Это был напиток богов. Энергия экстаза возносила меня все выше, затем пространство смялось, подобно паутине под дождем, и мир перестал смотреть на меня. Последняя сцена, уготованная мне, вяло трепыхающемуся после потери сознания, была проста и незатейлива. Я ощущал даже некоторое разочарование, но когда это Хаос занимался созданием соответствий? Серая поверхность внизу, мягко пружинящая под ногами. Она же ограничивает видимость своим тусклым свечением во всех направлениях, размывая перспективу, оставляя лишь три цветных пятна. Первым был я – но вовсе не в том облике, что покинул битву. Трансформы покинули меня, заставляя вспоминать слабость и соразмерность данного Природой тела. Даже татуировка исчезла. Ныне я стоял в виде того юноши, что когда-то пустился в путь на Север, чтобы не знать затем покоя. Даже одежда была той же. Лишь Меняющий Форму и Коготь, неразлучная пара пьющих кровь, своим присутствием помогала сохранить мне рассудок. Цвета мои были – бледный, черный, синий. Вторым пятном виднелся мой противник, который с не меньшим удивлением озирался вокруг, опираясь на причудливого вида посох. Он был не далее, чем в пятидесяти шагах, и цвета его были – розовый, коричневый, желтый. Третье пятно висело в воздухе, закутанный в одеяния бескрылый силуэт, в малозаметных движениях которого читалось ожидание и, в то же время, скука, будто он исполнял какой-то давно надоевший ему ритуал. Цвета его были – пурпур и золото. Запахов не было вовсе, но воздух на вкус слегка горчил. К моему удивлению, голос, исходящий от парящей фигуры, не принадлежал Собеседнику. Он был тускл и невыразителен, будто сама серая мгла окружавшего пространства обрела звучание. -Вас двое. Вам некуда более идти, поскольку покинуть это место живым невозможно. Тот, кто хочет продолжить свое существование, должен пролить кровь соперника, тогда откроются Врата, а ваш путь облаченных в плоть завершится. Вы оба – избранники одного Бога, поэтому помощи от него не будет никому. Сообщив все это, фигура исчезла, происходящее все больше напоминало театр марионеток. Две фигуры начали сходиться. -Мое имя Шершень. -Искатель. -Приступим? -Закончим. Последняя формальность была исполнена, серая бездна ждала крови, чтобы утопить в своих глубинах выжившего. Естественно, он похож на меня. Та же ободранность души, что видна в глазах, те же десятилетия, что остались позади. Различия были в цветах одежды, да в оружии. У меня посох, думал я, а у него перчатка и кинжал. Где-то, в другом месте, все это давало бы определенные преимущества и власть над реальностью, но, по причудам Тзинча, именно возле врат реальность обрушилась на его избранников, заставляя вспомнить, кем они были, заставляя думать, кем они могут стать. В этом был глубокий смысл. Человек здесь превращался в демона вовсе не потому, что был сильнее, умнее или лучше своего противника. Просто он должен был наиболее соответствовать своей роли. Своему богу. Демон есть воплощение идеи, сгустка эмоций, обретших собственную волю. Демоны побери, ну где еще думать о таких вещах, кроме как здесь? Противник тоже призадумался, недаром мы были похожи. Как братья. Мы уже кружили друг возле друга, изучая, принюхиваясь, вливаясь мысленно в движения другого. Десятилетия предвиденья в бою сказывались. Будь на моем месте кхорнит, он бы давно пошел в атаку, и, не исключено, выиграл бы. Мы же… будем осторожнее, на кону вечность. Некоторое время следовал обмен ударами. Мастерство бойцов так же оказалось равным, посох оставил на бедре Искателя набухающий кровью след, в ответ Шершень получил сломанное странной перчаткой ребро. Тяжело дыша, они отпрянули друг от друга. И вновь сцепились. Концы посоха натыкались на подставленный металл, оружие же второго тщетно прорывалось на расстояние замаха. Уловки сотен схваток уравновешивали чуть больший вес Шершня и превосходящую скорость Искателя, но некоторая скованность из-за отсутствия привычной обеим магической поддержки сбивала с толку. Ошибки множились. Кровь стекала из многочисленных рассечений и порезов, смешивая цвета в единообразность алого. Падая на серую поверхность, капли исчезали. Искатель осознал, что бессмысленность взаимного уродования как-то была вызвана влиянием этого места. Тело только мешало ему теперь, его боль отвлекала сознание от ощущения того, что последняя грань, по сию пору скрываемая темнотой будущего, хрустальным равнодушием начала отсекать остатки человека от остатков его души. Важно, важно было не упустить этот последний момент, когда он еще остается человеком, в то же время, имея возможность стать демоном. Лишь тогда он избежит участи пустой оболочки, что бесследно исчезнет в волнах Хаоса, чей прибой стал заметнее. Кровь жертв источала их серую тюрьму, приближая неизбежное. И тут я взглянул ему в глаза (в налитые кровью, почти лопнувшие от удара, глаза своего собрата, чью душу в этот момент также замыкали в вечности). И улыбнулся, поняв, что он понял. Недаром мы были избранниками Великого Обманщика. Пока хозяева поединка не успели вмешаться, я быстро перерезал себе вену на левой руке, потом он подставил свою, смешивая густую, медленную кровь. Серость под ногами, получив долгожданную жидкость, исчезла, раскрыв все величие Врат Хаоса, куда падали наши еще живые тела и почти омертвевшие души… И Хаос принял нас вместе, перекраивая, перемалывая, соединяя. В нем осуществлялись все вероятности, и фигура в пурпурном и золотом, возможно, где-то насмехалась над давно опостылевшим исходом. Две сущности, столь непохожие вначале и столь родственные в конце, объединились. ----- Костер не трещал, обозначая встречу с влажными глубинами бревен, не сыпал искрами в простой радости пламени. Он не был тем приветливым огоньком во тьме, что сулит надежду усталому путнику. Вряд ли случайный прохожий появился бы в этом месте, и даже если бы он был глупее или смелее многих и многих, его участь печальна. Нет, колонна ревущего сине-зеленого пламени высотой в три моих роста (теперешних, конечно), не терпела случайностей. В мир входил новый владыка демонов. Он еще не нашел себе подходящего имени, но у него была впереди вся вечность, чтобы отыскать его, вписав золотым светом на те грани, что так долго были в темноте.

Ага. А ты по пятерке-то играл? Там вовсе не от хайфлая побеждали, а от heart of woe и новогодних елок-героев. Армия была для массовки в основном.

1/ Полет совершается по прямой без остановок и зигзагов (исключение - скримеры) 2. Если у существа не прописано обратного, оно может совершать разворот на месте до полета и после полета. Вот в рамках этого и живем.

День первый. Топаем мы по этой равнине как зомби по болоту: брызги есть, а толку никакого. Да и то сказать: чего ради вперед быстро переться? Ничего кроме демонов и их безумных слуг на Севере все одно нет. Пусть вперед другие ломятся. Э-эх, говорила мне тетя-ведьма, становись ассасином, будешь шелк носить, с серебра есть (с серебра, что б самого не траванули). Тетю потом один из «избранных» в Ночь крови по голове топором приласкал. Та с этакой ласки сразу к мужу побежала, к Каину. Что за пыль? Кто скачет? День второй. Неплохие ребята эти всадники. Пайки подкинули, новостями поделились. Оказывается, наша Седьмая рота ополчения Хар Граэфа, вместе с сотней других подобных отрядов идет на соединение с основными силами у Гронда. Ясен пень, а что там еще: Гронд торчит, как копье из тела, да башни-щупальца раскиданы. А дальше башен сказки начинаются. Тока сдается мне, что эти сказки шевелиться начали. День пятый. Э-эх, вот вечно так: три первых роты дома сидят, таверны да чужих жен сторожат, четвертая да пятая за рабами присматривают, а шестая да седьмая по всему Нагароту, будь он неладен, как Черный Ковчег в Кипящем море мотается. Тридцать лет сидели себе на юге, следили за ящерицами, делали из их шкур разные штуки, украшениями да золотишком подторговывали и горя не знали. Ну подстрелят кого-нибудь, или зверье порвет-беда невелика, имущество все равно в казарме останется, тока уже без хозяина. Ненадолго. А тут прям как с цепи сорвались. Думается мне, неспроста. День восьмой. К отряду колдунью добавили. Пара недоумков из второго взвода думали себе, что на их рожи отвратные кто-нибудь кроме гарпий польститься может. А я глазенки колдуньи увидел, да не стал события торопить. Я у тети своей, когда она чего-то непотребного на службе выпьет, такие же видел. Изредка. Она потом ножи, об алтарь затупленные, чинила долго. А эти два как Холодные умом оказались-этой же ночью и полезли. Зато теперь гарпии сытые, ходят вперевалку. Правда поспать не удалось-придурки до утра вопили, а утром у колдуньи демоненок на цепи сидел. Посмотрели мы с ним друг на друга, пнул я его, по-дружески, он мне подошву откусил, пакость злобная. День десятый. Заместитель ротного решиил первым стать, договорился с колдуньей, когда нобиль проходил мимо демоненка, у того цепь порвалась. Случайно. А потом восстановилась. Сама по себе. Странными силами демоны владеют! Поразительно. Больше всех удивился нобиль, но выразить его не успел-демона наверно уже пару столетий так не кормили-не любили нашего ротного, за издевательства его, за требования непомерные-и рабов лучших-ему, и половину золота с ящериц-ему. Мерзавец теперь перед Каином пускай объясняется. А я правофланговым стал, четвертым лицом в роте. День восемнадцатый. Сегодня всадники на Холодных встретились. Гнусные типы. У парочки в роду точно гарпии были, а пара других выглядела так, словно гарпии от них произошли. Навалили эти уроды Холодные дерьма посреди стоянки, забрли треть всего пайка да свалили. И топлива половину. А здесь нежарко. Холодно здесь. Очень. И ветер с ног сбивает. Да еще тучки какие-то на севере с подсветкой странной. Ну да ничо. И не такое видели. Правда всадники сказали, что половина башен снесена, патрули исчезают, колдуны ни демона не видят дальше пары лиг, а Гронд полностью мобилизовался. Ну-ну, поглядим, как говорил мой дедушка-бистмастер, когда ему говорили о новых зверушках с юга. Поглядел, и откуда знал, вроде не пророк да не дальновидец был. Изнутри поглядел, карнозавра не заметил. А тот-заметил. Гронд в неделе пути. День двадцать четвертый. Завтра город. Помоемся, поедим, согреемся, пару рабов в жертву принесем. Или просто запинаем. Зазвереешь тут от трехнедельных переходов. Колдунья вообще каждый день демона лупцует. Пусть его.Ему это вообще в удовольствие, да и нас не трогают. Достал сегодня арбалет из чехла, болты сосчитал, механизм проверил, копье да кинжал заточил. Последней заветной склянкой стегадоньего жира сапоги смазал. Даже почувствовал себя лучше. День двадцать пятый. Хорошо, что мы не быстро шли. Я командира своего зауважал после этого. Другие шли быстрее, теперь они медленно разлагаются. Гронда тоже нет. Это ж надо додуматься: если стены в две колесницы толщиной, так их и чинить не надо. Вот три тыщи лет и не чинили. Хаоситы, не будь дураками, подогнали мамонтов да проломили сразу пару сотен метров стены. А дальше этих психов удержать никто не смог. В сто слоев пролом телами замостили, да тока без толку. Гронд теперь в картинках и песнях останется. А если мы быстро отсюда не уберемся, то и нам куплет достанется, что-то типа «погибшие после всех». Начальство всех уцелевших на разбор полетов приглашает. Это так у них теперь децимация зовется. Посчитал соседей и успокоился-я шестой. Буду подгонять теперь... (продолжение следует...) Часть вторая. День децимации. Последний раз Малекита, короля-колдуна нашего вечного, видел я на Ультуане, когда он на драконе гнал за отступающей бригадой свордмастеров, радостно размахивая клинками и завывая заклятья. Теперь он тихонько слушал мамочку, вещавшую с пегаса о том, что мы выродки, недотепы и лучше б она отдалась всему Ультуану, нежели доверила свою жизнь таким подонкам и дуракам. Хелеборн улыбалась, видимо представляя себе картинку всего Ультуана, вставшего в очередь. Бр-р. В этом соревновании я бы на Морати поставил. Опыт у нее уникальный. Малекита было слегка жалко-семейка у него-мрак, да и сам он мерзавец отъявленный. Зато умный и храбрый. И боец один из первых. Вообщем, вывели каждого десятого (я девятым оказался, ошибся чуть-чуть) и скормили гидрам. Гидры вообще твари дикие, но что б настолько! Я нынче на повышении: знаменосец, третье лицо в роте, не хрен с барельефа. День тридцать второй. Объявили боевую задачу: выступить отрядом поддержки Ведьминского культа старушки Хелеборн, что будет правый хаоситский фланг накрывать. Зверье с Ракатом слева пойдут, а Малекит с мамашей, гвардией и палачами по центру встанут. Не нравится мне это. Прадед говорил, тока пару тысячелетий назад столько Дручи собиралось против хаосной орды. Принял знамя: тяжелое, демон забери того мастера, чьи кривые руки приделали метровый кусок ткани к пудовому куску металла. Мечом тут не помахаешь. Я ручку приделал, можно арбалет класть на нее, знамя упирать в землю да стрелять себе спокойно. День тридцать пятый. Дозоры пока никого не видят. Еды мало, от запаха даже демоненка мутит, а вот колдунья напротив, принюхивается радостно. Добавили еще болтомет к роте. Мастера говорили, дескать, надежное, легкое устройство с повышенной точностью. Третий взвод долго подбивал колдунью спустить на них демона, когда тридцать рыл десяток лиг эту дуровину по грязи тащили. Мозгами пораскинули, скололи с него центнер гравировок из меди и чугуна. Стало проще. День тридцать шестой. Весточка от родни: брательник в Гронде был. Остался еще тот брат, что палачом служит между мной и наследством. Скорей бы. Нобилем заделаюсь, буду за рабами на Ковчеге ходить. У меня там дядя главным надсмотрщиком левиафанов работает. Удивительной стойкости Дручи. Ногу и руку ему уже отъели, а место свое не отпускает. Двух убийц кинжалом зарезал, а третьего из арбалета, вместо руки поставленного. Да ничего. Приеду, выпьем по-родственному, за жизнь побалакаем. Я склянку яда хорошего достал. Не люблю родную кровь лить. День сороковой. Хаоситы-мерзкие типы. Налетели с восходом с востока, порубали дозорных, устроили беспорядок в лагере, ихний маг колдунью заклятьем порвал на четыре части. Демоненок сразу после этого исчез, пакость мелкая дождалась. Мы чин-чином в два ряда пики поставили, болтомет на холмике, знамя, то есть меня, по центру. Ну энти в шкурах звериных повыли, повыли, да под болтами не подергаешься. А вот дальше самое веселое началось. Гарпии наши с какими-то страхолюдами в небе схватились, а на нас черные рыцари поперли. Скажу прямо: броня у них получше той, что борта Ковчега закрывает. Я из арбалета в грудину ему попал, а он даже не пошатнулся. Болтомет пару раз прорехи в рядах сделал, а потом «высокоточная машина» болт в механизме подачи переклинила да сломалась сама по себе. От гарпий только клочки шкуры да жидкий помет тонким слоем по всей роте остались. Врубились рыцари в пики, да как начали разными пудовыми штуками, которые можно на корабле заместо якоря устанавливать, махать. Лошадки у них тоже ничего оказались: стройненькие, зубастенькие, высокие. Мясо любят. В первом взводе теперь целое отделение из одноруких собрали. Воля ваша, ваше магическое величество, но больше я без нормальной поддержки на демонов не полезу. Это я как один их пятидесяти выживших и старший по званию говорю. Про себя, конечно. День сорок третий. Нет, не хочу быть ассасином. Вышел из вражеских рядов чемпион хаосный. Крови кричит, хочу, черепов, орет, желаю. Прям как моя тетя-ведьма. Ну что с ней стало, вы уже знаете. Только в этот раз совсем по-другому вышло. Выскочил Мертор из второго взвода, серенький такой паренек, незаметный. Швырнул-кинул два ножа, метнул дротик в щель подзабральную да саблями ветерок поднял. Чемпион хаосный вперед три шага сделал, отскочило от него все это хитроумство, а топор легкой саблей не проблочишь. Взял он череп (вместе с кожей), да ушел обратно. Мы сейчас возле лагеря Хелеборн стоим. Ведьмы нас помыться приглашали. Я ребятам отсоветовал, но трое из соседней роты приглашение приняли. На ужин похлебка вкусная была. Зато они помылись напоследок, хе-хе. День сорок четвертый. Мы все-таки помылись. Еды теперь тоже завались. Оружие в порядок привели, сапоги смазали, спасибо тому хаоситу, что Кровопийцу на соседний лагерь натравил. Там ополчение из пополнения было, у них даже стегадоний жир остался. Я теперь комроты. А роту отправляют на юг, к знакомым ящерицам. Малекит о чем-то с хаоситами договорился. Правда Хелеборн мы не видели, а сам он какой-то помятый. В прямом смысле, все одно, рожа доспехом прикрыта. Только раньне шлемом, а теперича наплечником, хе-хе. Кстати я –нобиль. Палачи основной удар всей армии хаоса на себя приняли. Семья долго поздравляла. Надо нанять собственного убийцу, для охраны. Родственников не выбирают, доверие-шаг к встрече с Каином. А пока мы топаем на юг. (продолжение следует, извините, сессия...) Часть третья. Поход в джунгли. Первый день южных хроник. Мы – крутые. Полная рота ветеранов, два болтомета (в этот раз-нормальных), колдунья, старая как окаменевшее дерьмо и столь же злобная, десяток гарпий и полсотни союзничков, глаза мои их бы не видели. Четыре недели подряд на марше орать гимн богам Хаоса! Номинально вся власть в моих руках. На деле... Гарпии на меня гадят, как и на мое благородное происхождение, колдунья обещает наслать трясунчик похмельный, хаоситы вообще считают меня если и не ниже, то в крайнем случае, наравне. Ну ничо. В болотах посмотрим. День третий. Потянуло родным запахом. Хаоситы побледнели и надели шлемы. Говорят, так легче дышать. Ха. Это только начало. Я не любитель шарить по джунглям, но не зря нас так вооружили. Мое бывшее неподъемное знамя тащит тот, кто гнусно помышлял спереть мои сапоги-единственную память о прежнем командире, которого сожрал демон. Ну да я не злопамятный. Чтобы Каин простил моего непутевого сородича, я приказал приспособить к знамени статуэтку нашего бога. Полуметровую. Из чугуна. Вчера прошли десять лиг. Каин будет доволен раскаянием прозревшего. Ничо. Три дня еще потаскает. День пятый. Дошли до казарм. Запах гниющих джунглей приводит гарпий в ступор. Они отказываются верить, что где-то пропадает столько добра. Хаоситы обсуждают переход от Хаоса неразделимого в веру Наргла. Наверное, это их бог освежающего ветерка. Демонопоклонники, кстати, особых забот не доставляют. Изредка отлучаются на охоту, но в целом народ серьезный, спокойный. А в драке просто звери. По себе знаю. Броня и оружие их выше всяких похвал, только не расстаются они с ними не на минуту. Я своим долбодронам показываю на их примере, что такое настоящая дисциплина. День шестой. В казармах не задержались. Отправили на «глубокий рейд разведки в стратегически важном направлении». Я своих собрал, говорю: идем в топи к Иксоатлю на разведку. Кто дезертирует-отдам союзникам на религиозные отправления. Просекли. Сколько в отряде ассасинов? Один мой. Еще два-три в отряде разведчиков вполне вероятны. Надо думать и выяснить, у кого клинков больше, чем во всем отделении. Пришлось обойтись без одного болтомета. Гарпии улетели в лес и не вернулись. Дерьмо холодного, после того, как он сожрал язык того гада, что тренировал этих свихнутых птичек! День восьмой. Джунгли-это песня дохлого пса над тушей скунса. Только воняют сильнее. Жарко. Змеи, пауки, летучие мыши, москиты, грибок, лишай, черная грязь, что разъедает все, на что попадет. Грязная вода, которую чистит колдунья. Хаоситам пришлось сделать грязеступы. Нам, Дручи, плевать, болото, трясина или земля-мы, легконогие эльфы, везде пройдем. Вид у избранных получился такой, что Тракенит из третьего взвода смеялся минут пять. Потом перестал. Тяжело смеяться, если в трясине головой вниз метра на полтора. Навечно. Жестко, но смеялись над ним все. А я под шумок из его пожиток отличную подзорную трубу взял. Как она к нему попала? Наверное, на Ковчеге ходил к Империи, рабов возил. День девятый. Поразительно. Отряд наших родственничков с Ультуана прошел от самого побережья, что б попасть под стадо стегадонов. Позорная смерть. Разведчики так погибать не должны. Как эти недотепы их не заметили? Наверно, новички в джунглях. Мы-то знаем, что если земля или что там у тя под ногами сейчас, трясется (сильнее обычного), надо сваливать побыстрее. От эльфов только сплющенные доспехи и куча довольных падальщиков осталась. День десятый. Ночью у хаоситов был какой-то праздник, то ли день рожденья Архаона, то ли день первой смерти какого-то Вальнира, то ли перерождение Декалы. Пели гимны, орали кличи, заставили колдунью раскрасить небо в голубой и зеленый. Потом их вождь прочел что-то типа короткой отповеди всем тем, кто завтра погибнет. Эти уроды вызывали все и вся на бой!!! Завтра на нас ринутся все ящерицы окресностей. Большие, маленькие, всякие. Что б этого вождя карнозавр спросонья со своей самкой перепутал! Я его чистым Темным языком спросил: Нахрен?! Он только посмеялся. Я своих предупредил, что б все были наготове. Завта будет тяжелый день. Надо быть сильным, что б его пережить. День одиннадцатый. Началось все ближе к полудню, когда все ящерицы этих клятых лесов бегают так, как будто их кипящей кровью полили. Сначала полетели дротики с ядом, сотнями. Ну да нас тоже не некромант из глины лепил: хаосники прикрыли щитами, мы вдарили из арбалетов. Все попритихло. Потом ломанулись ряды больших зауросов, втрое шире меня в плечах и без искры разума в глазах. Те же големы, только быстрые и с оружием. Вождь хаосников проорал: «Нет силы превыше нашей силы, воли превыше нашей воли, путь к победе лежит через трупы врагов!». Колдунья наша чуть в обморок не брякнулась, хотя на своем веку еще и не такого наслушалась. На ушко сказала, что не простые то хаоситы, а избранные. Ну не знаю, какие эти психи избранные, но пока мы фланги держали да поверх голов (да и по головам-броня выдержит, проверяли) в бой болты метали, ящериц сильно поубавилось. Хаоситов погибло трое. Третьей волной эти выродки пустили всяческю нечисть: летающую, плюющую ядом, громадных двуногих уродов с дрынами такими же большими, как комплекс неполноценности у родственников с Ультуана. Болтомет не подвел, колдунья тоже пару громадин обездвижила, остальных взяли на копья, пока союзнички собирали жатву разного цвета крови среди чудиков. Вроде отбились. Притащив десяток скинков, долго радовались. Мне от их щедрот три шкурки для дневника перепали. Теперь будем неделю на восток идти. От зверья подальше, в трясины. (продолжение, опять-таки следует...) День двадцатый. Куда мы идем, не знают даже лизарды, и в первую очередь они. Мы тоже не знаем, но отловленный вчера скинк, после показательной программы нашего штатного экзекутора, сообщил (на исковерканном Темном), что идем мы к перешейку, то есть к Иксоатлю. Только уже с юга. Я слабо в это верю. Мне вообще слабо верится во все, что я вижу. И все-таки пурпурно-синие плоды-это круто. Я набрал на просушку полный подсумник. День двадцать первый. В джунглях еды полно. Главное успеть сделать еду своей, до того, как она сделает это с тобой. Хаоситы приноровились к грязеступам и относительно элегантно скользят по любой трясине. Мы, легконогие эльфы, каждый привал выливаем воду с пиявками из сапогов. Ящериц не видно.Болтомет лишился ножек, зато все арбалетные болты теперь смазаны ядом. Слышали какое-то шебуршание. Будем искать. День двадцать второй. Я думал, их больше здесь нет. А они есть. Крысы докопались-таки до западного побережья. На их отнорок мы натолкнулись вчера. Недоразумения, возникшие из-за нашего появления, мы быстро (два-три залпа) уладили, и крысюки поели своих павших товарищей. Дикий народ! Вот мы, дручи, можем отравить, всадить нож в спину, нанять убийцу, скормить врага демонам, но опуститься до самоедства-это нонсенс! Мы же цивилизованные разумные. Хотя... Надо будет попробовать. Как говорил мой прадед-корсар, вырезая сердце раба с помощью изящного кинжальчика, главное-это стиль. Крысы (точнее один жирнючий крыс с седым мехом) сказали, что им не нравится какой-то там Слан и надо его убрать. А мы получим всю информацию по континенту за последнии полгода. Надо подумать. День двадцать третий. Зеленые змеи вызывают изжогу, черно-красные-паралич и чувство легкого насыщения. Вкуснее всего-бледно-голубые, но укус их смертелен. Командир союзничков сказал, что на алтаре видал от этих клятых крыс и лучше он будет командовать недогорами, чем позволит крысам к чему-то притронуться. Я не знаю, кто такие недогоры, а мотаться по лесам еще два месяца меня не вдохновляет. Мы пришли со скавенами ко взаимовыгодному соглашению: мы убиваем слана (который скоро выйдет из города, поскольку в городе нам его не достать), а они дают нам заложников и информацию. Все разошлись довольными. На радостях я поделился с их главой пурпурными плодами. День двадцать четвертый. Всю ночь их глава взбирался на деревья и кричал, что он видит Рогатую крысу. Утром его нашли под деревом, слабо бормочущим о том, что он сам и есть Рогатая крыса. Интересно, кто его жена? Топаем за сланом. День двадцать пятый. Слева и справа от дороги-стрелки, по центру за пригорком-хаоситы, под землей-тунельщики крыс, болтомет укрепили на дереве и все оружие обильно смазали ядом. Процессия появилась ближе к полудню. Колонна завров, фланговое охранение из скинков, в цетре-какая-то груда мяса на летающем подносе, окруженная какими-то дикого вида заврами. Передовые так ничего и не поняли. Измельченные пурпурно-синие плоды облаком взметнулись из-под их ног и завры стали ловить бабочек и плавать по дороге своеобразным стилем. Скинки пытались сыграть на духовых трубках. Жаль было нарушать столь изысканную картину, но надо ведь и делом заниматься... Стрелки ударили по куче мяса на летающей тарелке, которая до сих пор спала. Щит отбил все стрелы. Нашу колдунью перекрючило, когда она взглянула на руны, покрывавшие тарелку. Слан спал. Болтомет тоже не пробил щит. Слан спал. Хаоситы разбили охраннников слана и перебили всех вкусивших порошка. Слан спал. Скоро мы все столпились возле летающей платформы, пытаясь пробить щит, а эта жаба все еще дрыхла. Потом я придумал: мы подняли бревно и уронили его с высоты трех ростов. Щит не снял весь импульс удара и слан проснулся. К счастью, щит ослаб и мы потеряли всего девятерых, а хаоситы дюжину, прежде чем прикончили мерзкого клоуна. Позже мы узнали, что когда он проснулся, он также завалил все скавенские туннели на пять лиг вокруг. День двадцать шестой. Ура! Скавены отдали инфу (записанную на разнообразных шкурках кривыми рунами) и мы идем назад! Джунгли достали. Сапоги превратились в босоножки после прохода колонны бродячих муравьев. Хаоситы плохо карабкаются на деревья. Их осталось всего двадцать. Потом колдуны долго будут гадать, почему на поляне стоят полтора десятка пустых доспехов Хаоса и где их владельцы. Эклектика. (продолжение следует) Окончание записей, сделанных Катором-сотником из Хар Граэфа. Когда я передал записи крысюков начальству, границам радости последних не было предела. Вообщем, нас отправили домой. Я отпросился на Ковчег, к дяде. С явной неохотой выписали двухнедельный отпуск. День четвертый. На юге вся рота разжилась золотишком. Пожалуй, теперь я могу зажить на широкую ногу. Осталось решить вопрос, как избежать призыва на войну с ящерицами в условиях полной мобилизации. Последние месяцы выявили слишком большую текучку кадров среди офицеров. Я судорожно принялся думать, где можно укрыться беглому, но очень богатому эльфу. Ультуан, Нагарот, Люстрию, Южные земли я отмел сразу. Бретонцы и гномы, так же как демонопоклонники были неподходящей компанией для долгого знакомства. Оставалась Империя, Талия, Исталия и Арабия. Я решил плюнуть на все, обзавестись слугами и рабами и переехать в Китай. Там меня не достанут. Долго думал, не стоит ли сжечь дневник. День пятый. Дядя принял меня с распростертыми объятьями и познакомил со всеми офицерами. Гнусные типы. Нет, не хочу плавать на ковчеге. Сыро, вонюче, рабы воплями мешают спать, а тому, кто гальюн устроил на бушприте в сотне метров над поверхностью воды, надо в лоб гвоздь вбить. Пришел по-маленькому, глянул вниз, увидел левиафанов и сделал еще и по-большому. Я даже штаны с трудом успел скинуть. А уж присматривать за ними... День седьмой-восьмой. Совершали дежурный набег на побережье Норски. Без потерь, взяли аж тридцать рабов. Зачем гоняли зверушек, непонятно. Колдуньи, управляющие магией ковчега, совсем отбились от рук. Вчера призвали что-то невидимое, огромное и очень вонючее на главную палубу. Это что-то сразу сдохло и начало вонять еще сильнее. Потом они говорили, что сумели вызвать призрак хаосизма, летящий над Империей. Ну не знаю. Дядя сказал, что это был глубоководный моллюск размером с дом, и что с лимоном он даже ничего. Дикие люди эти моряки. День девятый. Без сожалений расстался с командой. Начальник третьей смены абордажа выиграл мой кинжал, шлем и щит. Кинжал мне жалко, а остальное пусть сам таскает. Я их месяц не надевал, со времени джунглей, когда в шлеме обосновалось гнездо червей-ухогрызов, маленьких и прозрачных, а в древесине щита завелись блохи-малютки, редкий вид. Хотел бы я на этого морячка через недельку-другую посмотреть. В сухом климате зверье еще себя прилично вело, а вот в сырости. Хе-хе. День десятый. Узнал, что моя рота не дошла до Хар Граэфа. Странно. Потом узнал, что полусотня кентавров, перепившись, устроила кровавую баню в двадцати лигах от городских стен. Интересно, где они нашли столько выпивки и почему мои ветераны почти не сопротивлялись? Сам я буду в городе завтра. На постоялом дворе только и говорят о начале наступления наших победоносных частей на Иксоатль, и о том, что лизардов мало и они очень все слабые. Забавно, разведка скавенов четко описала многотысячные армии, идущие к перешейку. Армии завров и кроксигоров. Сведения для штаба я конечно, опечатал, передавая, но предварительно в них заглянул. Ладно, утро вечера не дурнее. День одиннадцатый. Прибыл в штаб города, там, увидев меня, сильно чему-то изумились. Через полчаса моего доклада за мной пришел патруль. День тринадцатый. Дневник мне пока оставили. Месторасположение тайника с золотом я выложил еще вчера. Донос на самого себя я тоже написал. Я понял, что наши доблестные командиры убирают свидетелей и знающих правду. Зачем меня пытают? Скорее бы смерть... День последний (записи неразборчивы). Тот палач, что мучил меня, снял полумаску. Оказывается, мой брат-экзекутор тогда выжил, в день разгрома. Я его понимаю. Сегодня казнь. Я ухожу. Я был сильным. Я был Дручи. Я был.

Выбор Звякнул колокольчик входной двери, предвещая приход гостя. Торговец был невысок, подвижен и улыбчив. Черные бусинки глаз перекатывались по вошедшему покупателю бархоткой подобострастного взгляда, невольно откатываясь от тяжкого взора гостя. Пришелец постоял на пороге, медлительно осматриваясь, и, не спеша, вальяжно, подошел к хозяину лавки. Тот уже в нетерпении подрагивал всем телом, чуя достойное завершение скучного долгого дня. -Подсказать? Предложить? Ищите для себя или в подарок? Прошу вас, смотрите, выбирайте, – масляные обводы привычной скороговорки бессильно соскальзывали с неподвижного лица покупателя, не вызывая в чертах никакого отзыва, словно драгоценная вода, попавшая на раскаленный камень пустыни, оставляет лишь шипение, нисколько не тревожа покой укрывшихся под камнем скорпионов. Лицо-маска треснуло провалом рта, края которого обрамляли ровные белые зубы. Глаза по-прежнему останавливались на полках с неясными очертаниями товара, взвешивая, примериваясь, сомневаясь. Удивительно было угадывать сомнение, погребенное под монолитом лица, подо льдом глаз – и все же шевелящееся где-то там, в безднах сознания. Торговец поспешно моргнул, не желая вызвать гнев мрачного гостя. -Давайте для начала посмотрим этих, - палец властно указывал на нечто пожухшее от времени, костистое, ухмыляющееся тем редким оскалом, что доступен только акулам и черепам. Усмешка словно говорила – все там будете, и уж тогда-то попляшете. Гость дернул плечом, чуть сдвинулся вперед мощным телом; скелет – так показалось хозяину лавки, который моргнул в тот самый момент - словно бы поспешил отодвинуться в тень, подальше от покупателя. И вновь – ни усмешки, ни удовлетворения в глазах чужака. Даже скелет казался более человечным в сравнении с пришельцем. Бывает, подумал торговец, может быть повреждение нервов или еще что, бывает. Все мы не без странностей, тем более посетители этой Лавки. -Да, давайте посмотрим, - поспешно отозвался торговец, и в его руках возникло кольцо из позеленевшей бронзы, которое он, с извинениями, ловко надел на черную шевелюру гостя. Тот с некоторым неудовольствием сел в предложенное полукресло и закрыл глаза. …В первый миг хотелось зажмуриться – мешало отсутствие век. Почти материальный поток слепящего света заполнял глазницы, отражаясь от белого песка, пожирая тени, пожирая сознание, оставляя только высеченные столетиями слова обрядов. Царило спокойствие – взгляд, несколько попривыкший к ярости небесного ока, пытливо осматривал шеренги застывших в ожидании приказа скелетов – люди, лошади, странные птицы и сложные немертвые конструкции в виде скорпионов и гигантов; все в молчаливой покорности тянулось к разуму - бессловесной пустотой накопленного за века желания ощутить хотя бы тень прежней осознанности бытия и ценности служения. Мумия древнего владыки простерла левую руку – и колесницы двинулись вперед. Наклон головы заставил скорпионов исчезнуть в вихре песка, а шаг правой ноги переместил отряд пехоты. Разум гостя, завладевший телом повелителя гробниц, еще некоторое время забавлялся абсолютным повиновением немертвых солдат, однако на горизонте уже проступала пелена пыли, предвещающая появление врага. Он быстро, не вдумываясь, составил простую боевую линию, которая, к его неудовольствию, столь же быстро рухнула под клинками больших зеленокожих громил, на чистом безумии пробившихся сквозь костяное воинство. В конце концов, голова мумии покатилась по ступеням пирамиды, отсеченная острым топором вожака нападающих… --- -Слишком хрупко, - недовольно пробурчал покупатель - Давай другое. Торговец уже держал наготове большой набрюшник, с некоторой дрожью прикладывая его к недоуменному гостю. Что-то подсказывало ему – вечер будет долгим, но занимательным. Он облокотился на массивный прилавок, пытаясь представить, что именно видится ушедшему в Грезу. …Мир стал меньше. Непроизвольно почесывая мощной лапой приятно-толстое брюхо, он видел перед собою горные склоны и еду, много-много еды. То есть поданных – они же еда. Голод властно требовал своего куска – и сероватая лапа ухватила маленького зеленокожего уродца, быстро засунув дергающуюся жертву в широкую пасть. Огр удовлетворенно заворчал, уже более спокойно оглядывая упитанных собратьев и суетящуюся под ногами питательную мелочь. Он вытянул вперед левую лапу, но тщетно ждал реакции племени. Только басовитое рычание обратило на него внимание медлительных туш, да и то, складывалось впечатление, что некоторые отряды по-прежнему заняты своим делом. Все же то были уже не хрупкие костяки, и гость-захватчик командами и пинками повел разношерстные ряды вперед, к перевалу, где блестели жерла вражеских орудий. Массивные огры с разномастным вооружением чередовались со стайками крошечных зеленых тварей, покрытые белесой шерстью чудовища с грязными, кривыми когтями быстро перемещались по отвесным склонам, пока грохочущие повозки, запряженные громадными копытными медлительно пробирались среди осыпей. Племя шло на обед. --- -Слишком неуклюже, раздраженно бросил торговцу гость, чье заемное тело мгновение назад покрыло значительную часть горного склона, невовремя оступившись – за миг до залпа многоствольной пушки, всего пару шагов не достав до расчета. Он без промедления взял протянутый хозяином топорик, украшенный сложным узором из рун. …Спокойная уверенность помогала справиться с ощущением внезапно выросшего мира. На этот раз пришелец вломился в разум не трехметрового огра, но карлика – не выше груди обычного человека (борода его, правда, превышала длиной рост человека, наделяя его чувством необычной горделивости). Сознание оказалось в чем-то странно схожим с разумом мумии – ощущение своего места в мире, долга, предопределенности. Разве что смешивалось это с более живыми эмоциями все еще живого существа. Он оглядел свое войско – гость всегда селился в разуме предводителя, такова была магия переноса. Сложный порядок, состоящий из четких квадратов тяжелой пехоты, перемежающихся с укрепленными позициями боевым машин – он узнал врагов предыдущего тела, так и не подпустивших массивные туши на расстояние удара топора. Богато украшенные доспехи, выгравированные на металле знамена и клановые знаки, ухоженные бороды – все говорило о старой и развитой культуре. Дополнительным отличием стало нежелание идти куда-то в атаку - ощущение правильности возникло от мысли находиться на месте и обороняться. Сотни поколений его достойных предков… стоп, одернул себя пришелец, предков карлика, не стоит заходить столь далеко в слиянии разумов. Лучше подумать о враге. Вначале он даже не видел противников, пока громовой раскат над головой и последовавший ливень горячих стальных осколков, бессильно простучавший по чародейскому доспеху, не показал его взгляду черный клуб дыма, выпущенный из дула чужого орудия – в тысяче шагов от его воинов. Ответный залп катапульт и пушек бородатых карликов с тем же «успехом» украсил разрывами вражеский строй. Спустя три часа заемное тело гостя все еще был живо. За это время стрелки и орудия отбили один нерешительный приступ, предпринятый врагом: пара сотен закованных в броню карликов с оранжевыми почему-то бородами и пара тысяч разномастных зеленокожих дошли до огневого рубежа обороняющихся и столь же неспешно отошли назад, оставив позади сотню мертвых тел. Предводитель карликов все же попробовал пойти в атаку, но ужасающая медлительность коротконогих гномов в сочетании с постоянными сотрясениями земли, мешающими движению, убедили его в бессмысленности наступления. Перестрелка продолжалась, но утомленный ожиданием действия пришелец покинул разум достойного царя гнома. --- -Скучно. Этих не надо, и тех, что были против, тоже не надо – одно племя, одни дела. Скучно. Лицо-маска покупателя все еще не показывала признаков раздражения, однако голос содержал намеки на некоторые сомнения в правильности дальнейшего пребывания здесь. Чуткий продавец сразу же ощутил разочарования гостя, но выказал необычную настойчивость, убеждая его пробовать дальше и дальше, благо «шансы на успех все растут и растут» и «здесь все находят себе что-то по вкусу, было бы желание». -Ладно. Давай, что там у тебя дальше? На прилавке уже ждали своего часа иные диковинки, призывно дразня металлом и самоцветами. Лик торговца просветлел, он протянул гостю высокий шлем вороненой стали. …ибо он – потомок древнего рода, а все прочие не достойны даже глядеть на край его плаща. Конь под ним нервно сделал шаг, почуяв неудовольствие грозного хозяина. Он сделал несколько знаков горнисту, и ясные звуки донесли до воинов волю владыки – атака! Туповатые смерды, стоявшие впереди уже целый час, падая под стрелами и камнями легкой пехоты противника, спешно хлынули в стороны, пропуская шумный поток всадников. Некоторые зазевались и безжалостные копыта проложили кровавый путь через тщедушные тела крепостных. Это все было не важно – рыцари ударили! Вновь обретя контроль над сознанием, гость увидел себя облаченным в тяжелые латы, с длинной пикой в руке, верхом на вороном жеребце (ни один знатный рыцарь под угрозой позора не сядет на кобылу, выплыло откуда-то из глубин чужого разума), впереди грохочущего вала нападающей кавалерии. Резко ударил по ушам привычный уже рев орудия, он увидел ядро, несущееся прямо на него, но тихий шепоток привычной молитвы заставил опасный снаряд бессильно свернуть с пути наделенного благословлением Леди! Линия противника была уже близко, колеблющийся строй пехоты в пестрых нарядах. Короткие копья и круглые щиты, недостаток доспеха – жалкий вид вызвал у него презрительную усмешку, когда пика пронизала сразу двоих, а затем тяжесть зачарованного клевца стала мерно падать на головы и плечи собравшегося против них сброда, всплескивая кровью и мозгом. Спустя мгновения ошеломленные натиском враги уже бежали, а конница втаптывала их в грязь, не желая марать клинки. Лава верховых лилась вперед, пока не наткнулась на неожиданную преграду – в сотне шагов, за бегущими, высился второй строй – более ровный, более уверенный в себе. Длинные копья высились над шеренгами, суля недоброе. Предводитель отыскал взглядом горниста и вскоре пришедшие в некоторый беспорядок во время преследования отряды рыцарей вновь устремились вперед, полностью уверенные в способности проломить и этот строй. Вначале из шеренг вышли арбалетчики и дали два залпа, причинившие, правда, немного вреда. Стрелки быстро растворились среди пикинеров, не желая навлечь на себя справедливое возмездие. Первый ряд копьеносцев пал на колено, наклонив свое оружие. Второй, третий, четвертый также устремили острия перед собою, бесстрашно ожидая столкновения. Удар! Скрежет стали, входящей в сталь, треск ломающихся от страшного напряжения копий, яростные возгласы всадников и упорное молчание пехоты. Гость видел, как его коня протыкает окованное сталью копье, он падает, рыцарь успевает выдернуть ногу из стремени, перекатывается, оказывается перед вожаком пешей швали, размахивается клевцом – и жерло пистолета выплевывает в него свой смрадный выстрел, погружающий его в темноту забвения… --- -Неплохо, но чуть однообразно, без излишеств. Отложи пока в сторону, посмотрим дальше, - бесцветные слова пробудили в торговце ощутимую волну радости и надежды. Может быть, поэтому он сумел нахально всучить гостю большой ржавый тесак, от которого ощутимо несло кабаньим дерьмом. Хорошо! Удовлетворение от вида огромного пространства, полностью покрытого зеленокожими сородичами самых разных размеров и форм – дерущимися, вопящими, смеющимися; от нетерпеливого хрюканья Грязного Рыла под ним; от натужного кряхтения четверки больших уродливых троллей, пытающихся вырвать друг у друга тушу сдохшего волка: все говорило о предстоящей драке, а что еще, хвала Горку и Морку, потребно вожаку орды? Он знал – орда соперников, племя Зубоглаза Дырявого, было меньше, но состояло исключительно из диких орков, в отличие от его разноносой своры, где можно встретить и снутлинга, и гоблина, и хобголина, и орка, и черного орка, и тролля, и огра, и даже, не приведи Горк – гиганта (еще вчера в орде было пять громадин, но ночью один из них по пьяни начал бросаться кабанами в товарища, а тот неудачно ответил, ударив надоеду обозной тележкой. Упавшего с проломленной головой гиганта окружили ведуны и шаманы гоблинов, до драки решавшие, как его лечить, так что в бой пойдут только четверо). Уклак Грызомяс по праву считал себя хитрейшим из вожаков Темных Земель – ведь он вырвался из подземелий цвергов вовсе не для того, чтобы утерять башку в первой же драке. Массивный орк с черно-зеленой кожей был закован в тяжелые латы, явно снятые со многих жертв большого тесака, который он по-прежнему предпочитал всякому иному оружию. Гость даже не пытался вмешиваться в происходящее, впитывая новые и яркие переживания. Шесть часов длилось буйное помешательство, столь несхожее со сражениями других рас. Строй, маневры, резервы, команды, сигналы – дхик! Не важно уже было – победа, проигрыш, все едино для настоящего орка. Они не понимают смысла слова «цель», думал чужак. Движение – все, результат не имеет значения. И все же, когда голова Зубоглаза, отрубленная могучим ударом тесака, была брошена в воздух ликующим победителем, а ликующие орды победителей и остатки побежденных вместе закричали «Ваах Уклак! Ваах!!!», пришелец понял – зеленокожие попросту не отделяют войну от жизни, для них она подобна дыханию, а прекратить дышать – означает перестать быть. --- Торговец не торопил задумавшегося покупателя. Владелец лавки рылся на дальних полках, с ощутимыми усилиями вытягивая нечто неподдающееся. Наконец он довольно хмыкнул и положил на прилавок длинный дубовый посох с затейливой резьбой. -Уважаемый, прошу вас взвесить на весах мысли и прочее, - шепот торговца одновременно умолял и требовал, и рука гостя нехотя протянулась к прилавку, наощупь достав нечто из наваленной груды. Он бесстрастно глянул на обнаруженный артефакт – то был легкий платиновый венец, плотно облегший густые, жесткие волосы. Под ним простерлась бездна. Ослепительное око вверху, мириады бликов на волнах внизу, слабо различимая нить горизонта, отделяющая купол неба от чаши моря – торжественную синеву воздуха с редкими клочьями облаков от яркого сияния подсвеченной солнцем воды. Платиновый обруч придерживал длинные белые волосы, заплетенные в косу, спадающую по золотистой с алым мантии, прекрасно подходящей к золотистой чешуе дракона, парящего над морем – над пятеркой белоснежных кораблей, споро рассекающих полотно безбрежного пространства вод: два больших тримарана и три однокорпусных судна, сильно уступающих им в размерах. Всадник был без оружия и доспехов, что явно говорило о его неготовности к близкому сражению, но, когда эльфка прищурила глаза, устремив взор к линии горизонта, чужаку-наблюдателю многое стало понятно. Мир изменился. Сквозь привычное проглядывали линии иной реальности – разноцветные нити, узоры коих непрерывно трансформировались, сплетались, начинались и заканчивались. Дракон оказался окружен теплым золотистым свечением, а всадница – неярким белым с примесью синего. Именно убирало все неудобства перемещения на большой высоте и с такой скоростью, а также, видимо, служило оберегом и от иных опасностей. Взглянув на корабли, гость не обнаружил ничего нового, разве что укрытые водой тараны тримаранов рдели багровым, ожидая своего часа. У горизонта же проявилось грязное серое пятно. Всадница издала несколько команд резким, но мелодичным голосом – волшебством донесенным до капитанов – и корабли начали расходиться в разные стороны, на их палубах стали готовиться к битве: расчехлялись копьеметы, лучники и воины надевали доспехи, дерево палуб щедро поливалось водой, вдоль бортов поднимались дополнительные заслоны-защита от стрел. Гость одобрительно наблюдал выверенную экономность движений эльфов, отточенную веками последовательность действий, абсолютное понимание, не требующее команд и полное доверие друг к другу. Одновременно он чувствовал скрытое за элегантностью манер и изяществом доспехов предвкушение кровопролития, схватки, борьбы. Жестокий и мятежный дух завладел сердцами Азур, заставляя их нетерпеливо вглядываться в горизонт. Обычным уже взором виден был массивный темно-зеленый корабль удивительных очертаний и свойств: изломы стен и башенки вместо палуб, патина бронзы вместо дерева; без парусов и весел он передвигался по морю, бурлящему вокруг его основания. Острия башенок громадины на десятки метров отстояли от ватерлинии, а внутри свободно бы разместился даже тримаран-флагман. Магический взгляд пронизала резкая боль, будто острые иглы впились в разум дерзнувшего прозревать сокрытое в глубинах ковчега. Волшебница отвела взгляд. Басовитое гудение высвобожденных канатов ознаменовало начало битвы. Снаряды копьеметов переломили одну из башенок, не причинив, однако, заметного вреда. Ответ был страшнее. Из неприметных отверстий на корпусе ковчега вырвались сосуды, обрызгавшие палубы двух однокорпусных судов темной липкой жижей, моментально воспламенившейся при контакте с воздухом. Тримараны пошли на таран. По ходу их следования в кипящей полосе подле металлической громадины появлялись и исчезали кровавые пятна, словно лезвия подводных таранов резали не воду, но плоть. Громовой удар и алая вспышка, скрежет металла и боевые кличи бросившихся на штурм плавающей цитадели – всадница успела заметить только лишь начало схватки среди стен и проходов, где клинки полыхали с безумной скоростью. Черно-зеленая броня обороняющихся смешалась с белыми и синими цветами нападающих, короткие черные болты пробивали воздух и тела наравне с белооперенными стрелами, а красная кровь одинаково пятнала одежды и тех и других. Волшебнице грозило иное – из недр ковчега поднялась крылатая тварь – помесь льва, дракона и скорпиона. Она сняла с пояса ярко-алый жезл, из которого вырвался язык желтого пламени. Противник, сидящий на мантикоре, насмешливо отсалютовал длинным копьем и направил свое чудовище в сторону дракона. Тот приготовился к столкновению, но враг ушел вверх за мгновение до удара. Эльфа с удивлением смотрела на два черных охвостья арбалетных болтов, торчащих из ее плеча. Жгучая боль, более жаркая, чем ее пламя, охватила ее. За миг до смерти она увидела озаренное радостью лицо противника, очень похожее на ее собственное – разве что волосы были цвета воронова крыла. --- -Не успел досмотреть, - гость швырнул обруч за прилавок, сбив по дороге шлем с острыми лезвиями. Разборчивый покупатель тяжко обвис в полукресле, явно раздраженный слишком быстрым окончанием грезы. Затем он нехотя поднялся, подошел, сутулясь, подобрал с пола упавший шлем и аккуратно поставил его на полку. –Далеко не убирай. Сильные ладони легко взяли длинный прямой меч из тусклого металла, прислоненный к стойке. -На сегодня последний, пожалуй. …Гнусный звук железа, рассекающего плоть, сразу же ударил в уши наблюдателя. В отличие от предыдущих грез, эта началась сразу посреди боя. Тело, сознание которого он разделял с безымянным хозяином, очень быстро и очень ловко орудовало парой прямых мечей из тусклого металла, отбивающих, рубящих, блокирующих, пронзающих. Прошли мгновения, и он понял, что сей сон является продолжением прошлого, но на этот раз гость вторгся в разум капитана черного ковчега, отбивающего натиск. Если среди Азур наблюдатель ощущал гнев и мрачный дух разрушения, то среди темных эльфов основным чувствовать была ненависть – леденящая смесь омерзения, личной обиды, разочарования и желания любой ценой уничтожить гнилое семя Ультуана. Когда оружие ломалось, изящные пальцы тянулись к горлу и глазам. Смертельная рана не сразу останавливала воина с ковчега – на истекающем дыхании он бросался вперед, алча утащить с собою своего убийцу. Здесь били в спину, добивали упавших, здесь не просили и не давали пощады. Здесь шла самая грязная и тошнотворная война – война родичей. Постепенно знание местности и ненависть преодолели выучку и решительность. Корсары Нагаррота и воины Азур устлали своими телами половину ковчега, однако разрозненные схватки переместились к самому окончанию громадного корабля, туда, где в черную бронзу вломились зачарованные тараны тримарана. В море догорали малые суда флота. Второй тримаран давно уже сцепился с первым, а большая часть экипажа отчаянно пыталась переломить ход схватки. Дракон сумел разорвать в клочья мантикору и ее седока, но, будучи тяжело ранен, стал добычей копьеметов ковчега. В конце концов предводитель корсаров стоял перед капитанами тримаранов – прихотью судьбы то были братья-близнецы, разнящиеся лишь оружием – у одного в руках мерцала холодом заклятой стали тяжелая секира, другой держал абордажную саблю с широкой гардой, небрежно опустив руку вниз. Доспехи были одинаковы – легкая кольчуга и высокие открытые шлемы, покрытые затейливой вязью охранных чар. Не медля ни секунды, капитан ковчега сделал шаг влево, быстро прыгнул вправо и попытался рассечь бедро эльфу с саблей. Тот успел заблокировать один из мечей, а второй бессильно проскрежетал по волшебной броне. Схватка продолжалась. Через триста бешеных ударов сердца Дручи, пошатываясь от усталости и нескольких полученных ран, стоял над телами близнецов, с удовлетворением созерцая сумятицу, возникшую в рядах команд тримаранов. Алтарь Каина сегодня примет свои любимые жертвы – души и сердца Азур. -На сегодня все, - гость тяжко поднялся и повернулся к торговцу. Тот на миг задумался, но все же предложил покупателю примерить еще одну грезу – на этот раз символом и проводником служила маска в виде ухмыляющегося демона. -Нет! – Впервые за вечер гость, похоже, утратил невозмутимость. Он покачал головой, подкрепляя полноту нахлынувших чувств. -Поймите правильно, уважаемый. Вот это все – широким жестом гость обвел половину лавки – это все интересно, а некоторое даже стоит трат. Но это – он потряс маской демона – такого добра у меня у самого… - тут он запнулся и махнул рукой. –Ладно. Для лучшего понимания и дальнейшего взаимовыгодного сотрудничества, я продемонстрирую вам причину своего раздражения. Торговец утратил дар речи и движения. Похолодев, он с ужасом видел нечто, сотканное из изломанного багряно-золотистого свечения и постоянно меняющихся символов и узоров, обжигающих глаз. Голова существа удивительно напоминала лежащую на прилавке маску, однако выглядела, вынужден был признать хозяин лавки практичной частью своего разума, не погрязшей в общем хоре панических мыслей и животного страха, гораздо реалистичнее. Жуть протянула к торговцу одну из рук, и сознание оставило его. …Очнулся он уже в полукресле. Гость, вполне уже человеческого вида, стоял на пороге. Вежливо попрощавшись, он вышел из лавки, бросив напоследок слова, от которых торговец грезами чуть снова не ушел во мрак забытия. -Хорошее место. Надо завтра зайти, досмотреть.

! Предупреждение: Администрация сообщает, что с 21.10.2009 к данному подфоруму применяются обновлённые правила: http://forums.warforge.ru/index.php?act=SR&f=183 В частности это значит, что теперь Администрация будет более тщательно следить за оформление тем и наказывать нерадивых пользователей. Просьба отнестись с понимаем, поскольку всё делается лишь для вашего удобства.

Гребаные ГВ поделили Хаос на части, поэтому армий много, толку мало. 1. Демоны. По пятой редакции был легион Нургля, его больше нет. Сейчас легион Тзинтча разными кусками на 3к, куча некрашенного металла под легион Слаанеша на 2к. 2. Морталы. С учетом всех героев - свободно на 6к наберется. 3. Бисты. 3к. 4. Цверги. 2,5к. 5. Тираниды на 2к. 6. Тысячники на 2к. 7. Эшшин на 2к, видимо навечно на полке.

Ему не хватало постоянного чувства опасности. В стране Холода, среди черных елей, растущих в протяженных пустотах между великими городами, или среди мрачных каменных лабиринтов улиц – везде его сознание управлялось угрозой, разлитой в воздухе ледяной ненавистью тысячелетий страдания и гнева. Даже в самые спокойные часы взгляд привычно искал скрытое движение – в окнах, на крышах, среди густых зарослей, в глазах соплеменников. Невидимые границы очерчивали движение свободного народа среди себе подобных. Сила тысячелетнего ритуала дозволяла незнакомцам приближаться к телу лишь на три длины клинка, слугам – на два, родственникам – на один, ну а доверие, преодолевавшее и последний рубеж, редко вело к долгой жизни. Благородные традиции Нагарота! И все же, среди тьмы и загнанного в оковы ритуала гнева, было нечто возвышенное и достойное. А здесь – только серость и грязь. Эльхад из Гронда, убийца, посвященный Каину, в любой момент своего существования всем сердцем ненавидел тех, кто платил ему золотом за его искусство. Прогнивший, вонючий, замызганный, беспорядочный и шумный, Мираглиано – жемчужина Талии по утверждению его горожан и место охоты – для избранника Храма. Сегодня была славная ночь – последний контракт, завершение посвящения. Еще одна жертва, а также все те, кто окажется столь глуп, что будут мешать на пути к ней - и жрица нанесет на его чело метку Каина, знак истинной Руки Бога, символ единения служителя и его божества. Эльхад понимал, испытание не будет простым, и сама нить его жизни сейчас пристально изучается Повелителем Убийства, дабы решить участь дерзнувшего. Дыхание темного эльфа стало подобно размеренному полету ленивых облаков, столь же невесомое и неслышное. Сила, что последние два часа сворачивалась жгутами мышц вокруг суставов и костей, приятным теплом подала сигнал – тело готово. Он открыл глаза – пламя одинокой красной свечи, стоявшей перед силуэтом дручи, задрожало – отблески света опасались попадать ему в глаза, в смоляные озера, пылающие внутренним жаром. Моргнут белесые веки – и неосторожный блик навеки погрузится в адское варево взгляда. Гордыня, ненависть и ревностная вера в Каина переплелись среди жуткого мрака зрачков, и ночь набросила на уходящего корону своих теней, признавая хозяина. *** Небо пугало его. Старый, глупый страх, старательно загнанный в щель, но все еще гнусно попискивающий в самый неподходящий момент. Пещеры, катакомбы, запах вместо зрения и дрожь земли вместо обманчивого эха. Отсутствие формы, предвидения, только лишь отточенные долгими годами тренировки инстинкты и рефлексы. И врожденная хитрость охотника, столь характерная для его сородичей. Скрытая сила опаснее и живучее. В мире всегда есть более крупная крыса, но быстрые ноги и еще более быстрые мозги пока еще позволяли Крис-кусу, адепту клана Эшин, показывать клыки своих целей тем, кто их заказывал. Сегодня нужно было вновь рыскать по поверхности – пугающие звезды кололи своими лучами чувствительные глаза крысуна, а ветер, практически неизвестный в подземельях, будет сбивать тонкое обоняние. Он не любил надземелье, но сегодня особенная цель – и наградой станет вступление в триаду, грозное объединение трех опаснейших адептов, способное одолеть даже самого жуткого варлорда. Сам Ср-Стиск, глава триады, обещал ему место убийцы, недавно попавшего под случайный выстрел пистолета во время схватки с патрулем голокожих. Его стая – полдюжины перевозбужденных недоучек, что ж, возможно пришло время положить их тушки на своем пути к силе и власти. Крис-кус втянул длинным носом смесь городских запахов, поежился от громкого крика пьяницы, выкинутого из какой-то таверны неподалеку, и бодро приказал своим крысунам бежать впереди. Отчетливая вонь страха подсказала ему – они вовсе не жаждут очутиться среди владений голокожих. Дымящиеся зеленоватым, едким маревом клинки беззвучно выскользнули из ножен, а морду Крис-куса исказил бешеный оскал. Адепт с удовлетворением учуял, что центр страха переместился на него, а затем и порывистые движения крысунов, в меру своих сил выбирающихся из канализации, подтвердили восстановление его власти. Случайный наблюдатель вряд ли сумел бы заметить или услышать что-то помимо копошения неясных теней среди сумрака грязного тупика. Ночь укрыла убийц своим плащом, растворяя их в своих глубинах. *** Ночь. Бархат одежды, шелк мыслей. Заказ – предвкушение, ожидание, легкость. Мена крови на золото. Мена чужой жизни на часть своей. Власть, пусть даже мимолетная, власть мгновений полета болта или влажного соприкосновения кинжала и сердца. Он предпочитал не говорить, что он убивает – Марк, самый дорогой клинок Мираглиано, пресекал нити, выполнял заказы, служил орудием возмездия и исправлял допущенные ошибки. Марк старался быть мастером - искуснейшим в своем деле. Он мог почувствовать свою жертву даже на расстоянии, словно некое подобие запаха вело его к добыче. Аромат предопределенной судьбы – столь выспренно наемник объяснял себе неизменность своих успехов. Самое странное происходило во время взятия жизни – Марк словно видел то, что скапливалось в памяти цели, начиная от детских лет и заканчивая болью от последнего удара. Десятки судеб успело пройти сквозь острый разум человека, и более всего прочего Марк опасался, что когда-нибудь ему придется прервать свое дело. Слаще любого вина, искусительнее любого наркотика. Жизнь, ставшая лакомством безумца с черным сердцем. Смерть, ставшая разменной монетой в торговых делах славного Мираглиано. Две недели наблюдений за неприметным особняком, затаившимся в переулках Старого города. Копание в архивах. Попытки увидеть цель заказа. Безмолвие подслеповатых окон, двумя рядами решеток-ресниц подсматривающих за улицей. Слизкая неприступность черепицы. Редкие выходы слуг за покупками и еще более редкие визиты гостей. Странных гостей – Марк видел пышный черный экипаж с владельцем-франтом, и каких-то неопрятных моряков, без стука вошедших в парадную дверь. Он видел пару купцов и трех мастеровых. Все они проводили внутри час, два, сутки – и покидали особняк, гораздо более спешно, чем входили. Не зря наниматель потратился на задаток именно Марку, предчувствие шептало ему о приближении необычного, непредвиденного. Последний раз подобная неясность тревожила его незадолго до схватки с парой упырей, охранявших днем цель заказа – одичавшего вампира, занявшего старинный склеп на местном кладбище. Пьющий кровь случайно убил плакальщицу, оказавшуюся дочерью богатого и могущественного рода, месть которого привела Марка на грань несуществования, а вампира прибила серебряными гвоздями к воротам особняка, где он и встретил свой последний рассвет. Наемник два месяца провел в храме Шалайи, изгоняя яд из своих жил. Именно тогда, после восьми недель мучительной лихорадки, Марк приобрел способность видеть память убитых его рукой. Прошло семь лет, и он уже не мог сказать, кто дальше отошел от человечества – звероподобный охотник за чужой кровью, воняющий могилой и смертью, или же изящно одетый молодой талиец с прекрасными манерами, живущий только ради поглощения памяти новой жертвы. Впрочем, наемник не слишком терзался отвлеченными вопросами – он просто знал, что внутри него распахнулась бездна, и ее голод утихает только после нового убийства. Золото, вера, могущество – все меркло перед утолением жуткой страсти. И все же Марк не променял бы ее ни на что на свете. Ночь не нуждалась во внешних символах своей благосклонности – в душе ее избранника уже поселилась тьма. *** В пламени величественного камина гасли и вновь вспыхивали образы трех посланцев ночи, а тонкие губы сидящего в уютном кресле возле огня человека чуть искривила полуусмешка. Человек не был чересчур стар или молод, тощ или толст, он был странно соразмерен. В его лице чувствовалась некая надменность, презрительная готовность сосуществовать с этим не лучшим из миров, но сосуществовать - на своих условиях. - Чтобы переступить порог моего дома без моего согласия, надо обладать особенными качествами, друзья мои, - негромкий, мягкий голос хозяина особняка чуть качнул воздух, пламя дрогнуло, налилось жаром, побелело. Богатые одежды внезапно обратились в прах, обнажив причудливые переплетения многоцветных татуировок, опутывающих тело человека. Длинные цепочки слов, выплюнутых гримасой тонких губ, воткнулись крюками в ткань реальности и где-то там, где тень укрывала вкрадчивые, сильные движения, пространство подернулось дымкой, и в мир ворвались порождения мира грез – мира Хаоса. Хозяин дома отряхнул с себя остатки истлевшей в мгновения ока одежды и крохотных серебряным молоточком ударил в искусно сделанный бронзовый гонг, стоявший в локте от кресла. Десяток ударов сердца спустя он, не оборачиваясь, произнес: - Синее и золотое мне, из Катая. - Да, господин, - ответил тонкий, лишенный эмоций голос. Колдун уселся в кресло и ленивым взмахом руки вновь превратил пляску огня в изображение происходящего где-то там, за стенами особняка. *** Дурманящий аромат, захлестнувший его тонкое обоняние, предостерег Эльхада, и он успел шагнуть в сторону, пропуская мимо себя выпад костяного лезвия. Темный эльф продолжил движение, левой рукою вытаскивая на втором шаге короткий изогнутый меч вороненого металла и нанес удар точно в грудь нападающего. - Храш! - Резкий скрип стали по кости обозначил второе лезвие, перехватившее удар дручи и заблокировавшее его. Недовольное шипение и легкий перестук копыт – свист рассеченного воздуха – и только невероятная ловкость воспитанника Храма спасает эльфа от гибели. Нападающий по-прежнему виден лишь в краткие мгновения между движениями, безостановочный танец клинков, финтов и сложных вееров защиты не позволяет ухватиться разумом за нечто постоянное – слишком быстро приходится двигаться, нет ни сил ни желания прерывать смертельно опасную тарантеллу, чтобы ценой своей крови увидеть противника. Случайно Эльхаду целиком предстает внешний облик – выпуклые глаза, белая, безволосая кожа, изящные конечности, копытца, лезвия рук, бесстыжая нагота - демонесса, притягательно-чудовищное отродье Бога Наслаждений, Слаанеша, извечного врага Бога Войны. Черная бездна глаз темного эльфа плавится, полыхает ненавистью. Порождение мира грез жадно пьет поток эмоций, забыв на мгновение о схватке. Правая, свободная рука дручи изворачивается, выпускает жало стилета – в пурпурной вспышке Эльхад видит, что сталь нашла и пробила сердце врага. Убийца быстро прячет оружие и продолжает путь. *** Влажный хруст, короткий, захлебывающийся писк – и два крысуна клана Эшин были разодраны на семь частей, когда толстая, бесформенная туша отталкивающего вида вывалилась на стаю прямо из воздуха. Липкие отростки пробили тушки крысунов и вытягивали из содрогающихся телец оставшиеся внутренности. Меч одного из короткошерстных бойцов с хлюпаньем вошел в ближайший к нему отросток, почти полностью перерубив его. Радость крысы оказалась недолгоживущей – туша разломилась пополам, открыв жуткую пасть на чем-то вроде массивной шеи. Пасть стремительно сомкнулась вокруг нападающего, и, урча, стала поглощать и его, невзирая на истерический визг и попытки вырваться. Трое оставшихся солдат клана отпрыгнули и выжидательно уставились на своего предводителя. Крис-кус прошипел проклятие все бесхвостым потомкам Рогатой Крысы, но в его полубезумном сознании уже скопился план. Он подобрался к одному из крысунов и ловким движением толкнул его к твари. Короткошерстный заверещал, и, словно привлеченный звуками, монстр булькнул, выпустил из пасти полупрожеванного крысуна и ухватил несчастного. Крис-кус воспользовался моментом, чтобы с разбегу прыгнуть на тварь, покрепче ухватив свои колдовские лезвия. Обугленные куски «шеи» упали на землю, и чудовище затряслось в агонии. Предчувствие не подвело Крис-куса, и он успел прижаться спрятаться за каким-то выступом дома, когда поток мутной жижи оросил все вокруг. Два оставшихся солдата клана катались по вонючей земле проулка, надсадно хрипя и выцарапывая из своей шерсти ядовитые комки – вскоре они затихли, а Крис-кус затрясся от пережитого ужаса. Только воспоминание о щербатом оскале Ср-Стиска заставило его продолжить путь. *** Человек замер, не решаясь сделать следующий шаг. Что-то изменилось в пределах ближнего пространства, возникла некая угроза, тени приобрели новую глубину, воздух словно помутнел – Марк редко ощущал такую неправильность – про себя он называл дурное предчувствие «дыханием Морра». В последний раз смрад смерти настиг его за мгновения до нападения ловкого конкурента, желавшего самому браться за самые выгодные заказы – Квинта из Ремаса крайне удивился, когда арбалетный болт прошел мимо цели, а затем, после недели поисков и погони Марк убил его, настигнув в придорожной гостинице. Инстинкт бросил его на землю, и когти какого-то крылатого существа бессмысленно схватили пыльный воздух. Абсолютно беззвучно оно развернулось, сделав немыслимый пируэт, и вновь устремилось вниз. Тварь наткнулась туловищем на короткий арбалетный болт, выпущенный из миниатюрного устройства в левой руке Марка, покачнулась, а затем хрипло каркнула и отшатнулась назад. Человек заметил еще одно чудовище, внезапно проявившееся в десятке локтей над первым. Следовало поторапливаться. Твари не спешили, и наемник успел внимательно рассмотреть противников. Полупрозрачные тела, напоминавшие помесь летучей мыши с гиеной, острые клыки и когти, невероятная для крылатых существ толщина мускулов – только колдовство могло поддерживать в воздухе нечто столь тяжелое с такими крохотными крыльями. Демоны. Марк подумал, что чудовища чем-то похожи на падальщиков, в их глазах светилась жестокая подлость и трусость, да и вести они стати себя гораздо осторожнее, обнаружив готовность «добычи» сопротивляться. Человек улыбнулся, и бросился бежать. Через три шага он упал навзничь, перевернулся на спину и резко выбросил вверх правую руку, в которой уже была зажата шпага. Клинок легко вошел в тело демона, поддавшегося желанию схватить добычу, и тварь рассыпалась клочьями маслянистого дыма. Вторая хищница стремительно приближалась, и наемнику достаточно оказалось метнуть в нее освободившуюся шпагу – оружие пробило демона насквозь и гневно зазвенело, ударившись в стену дома. Победитель посвятил некоторое количество мгновений обдумыванию сомнительной перспективы прекращения выполнения заказа, а затем решил, что цель, оказавшаяся колдуном (если это вообще его рук дело, хотя для совпадения такое было бы чересчур странным), рано или поздно найдет способ расквитаться и с наемником, и с нанимателем – сумел же он наслать демона, не зная ни имени, ни местонахождения, поэтому работу следовало завершить как можно быстрее – для своего же блага. *** Маг наслаждался зрелищем схватки своих посланцев и ночных убийц. Он уважительно поднял бокал прозрачного, как душа младенца, напитка в честь Эльхада и сказал: - Гневный. Он с хрустом надкусил сочное, желтое яблоко, когда Крис-кус избежал потока смертоносной жижи и сказал: - Хитрый. К моменту появления в пламени Марка, провидец успел зажечь ароматную трубку и, описывая ею задумчивые круги, сказал: - Опасный. *** Багровый лед ненависти помог темному эльфу пройти через нескольких неуклюжих стражей-людей, прекращая их жизни иногда до того, как они успевали его заметить – и всегда до того, как они успевали поднять тревогу. Эльхад добрался до последнего коридора, ведущего в покои хозяина особняка – проклятого последователя Слаанеша, будь его имя навеки погружено в нечистоты! Блеклый свет свечей плохо позволял оценить очертания предметов и расстояния, но эльфу было хорошо видно мраморное совершенство статуи древнего воина Талии, изображенного в полном вооружении тяжелого пехотинца – копье, щит, поножи, нагрудный панцирь, шлем, наручи. Вопреки обыкновению, произведение искусство почему-то находилось прямо посреди прохода, преграждая убийце дальнейший путь. Причина быстро выяснилась – как только дручи сделал первый шаг на мягкий ковер коридора, статуя также пришла в движение. Воин отсалютовал темному эльфу копьем – Эльхад оскалил зубы, его предки убивали людей, выглядящих точно так же, как эта статуя задолго до появления самого Мираглиано – жалкий призрак, завладевший куском камня, насмехался над ним! Черный спрут гордости и презрения поглотил мысли дручи – и он ринулся в атаку. Уже два коротких клинка – один вороненый, изогнутый, в левой руке; второй – сверкающий, прямой, в правой – подобно осыпавшимся лепесткам вишни, гонимым сильным ветром, устремились к безупречному мрамору тела древнего воина. Двойной резкий звук – и обломки мечей мягко падают вниз, после соприкосновения с прохладой каменного щита, преградившего им путь неуловимо даже для глаза эльфа. Рыча, дручи успел пропустить мимо себя жало копья, вытащить пару тускло-серых кинжалов – и случайно бросить взгляд в полированный круг щита противника. Плотный поток перекрученных воедино эмоций – гнева, ненависти, жажды разрушения, исходящий из дручи, отразился в колдовском зерцале щита – и захлестнул его. Эльхад упал на колени. Кровь лилась из носа, глаз, ушей, все болело так, будто рвалось на части. Затем боль прекратилась. Тело и разум эльфа не выдержали удвоенного жара его души – и сгорели. Копье воина пронзило уже лишенную сознания, бездушную оболочку – раз, два, трижды. Кровавая смерть служителя Каина не оставила на мраморе даже пятнышка. *** Хвост Крис-куса нервно подрагивал, закрепленное на его кончике лезвие иногда задевало мебель или стены, и тогда усы крысуна топорщились от страха и возбуждения, он замирал, готовясь к неизбежному нападению – и все же он продвигался к цели. Ему пришлось метаться по всему дому, преодолевая слабое сопротивление медлительных голокожих, его раздражали странные запахи, не похожие на те, с которыми приходилось сталкиваться в городе или под землей – диковинные ароматы специй, нечто неуловимо-приторно-едкое, заставляющее глаза слезиться, а нос – морщиться от беспрестанных усилий сдержать чих. Крысун добрался до последнего коридора, ведущего в покои хозяина особняка – и увидел мертвое тело на ковровой дорожке. Крис-кус никогда раньше не видел таких существ – тоньше в кости, нежели обычные люди-голокожие, чуть выше, с совершенно особенным запахом. Грудь мертвеца оказалась разворочена несколькими сильными ударами. Нападавшего нигде не было видно. Адепт клана Эшин с неудовольствием пришел к выводу, что убитый чужак занимался тем же, что и доблестный крысун – искал голову хозяина дома. Об этом говорили две пары клинков – одну чужак сжимал в руках, а обломки второй чернели чуть дальше. В следующее мгновение тело Крис-куса полностью подчинилось инстинктам и отскочило назад – что-то шевелилось! Большой кусок камня странной, человекообразной формы – он ожил и двинулся на крысуна! Лапы убийцы скрылись под короткой накидкой, и вернулись уже с горстью зеленоватых метательных звездочек. Удивительно подвижные пальцы стали ловко и быстро швырять их в статую. При ударе металл не отскакивал, а с тихим шелестом проходил сквозь камень, оставляя на мраморе глубокие бурые язвы. Первой подломилась правая нога, затем левая – истукан с грохотом рухнул на пол, а колдовские мечи Крис-куса рассекли его на мелкие кусочки. Крысун мягкими, длинными прыжками преодолел промежуток до последней двери, в кувырке вышиб ее, сразу же ухватил носом запах добычи, прыгнул еще раз – клинки взлетели над головою, упали, рассекая человека, сидевшего напротив камина - вместе с креслом. Камин мирно гудел, отражаясь в бронзовом гонге. Запах добычи резко изменился, приобретя удушливо-приторный оттенок. Тело убитого распалось на бесформенные комья слизи, неприятно напомнившие адепту клану Эшин о гнусной твари, перебившей его помощников. Полностью сосредоточившись на разлагающейся цели, он упустил мягкие шаги сзади, а когда обернулся, увидел нечто блестящее, приковавшее его взгляд, кусочек янтаря на золотой цепочке – и бездонную глубину абсолютно черных глаз того, кто должен был стать его жертвой. Крысун выронил оружие, ссутулился, тонко и отчаянно запищал, все время продолжая таращиться на амулет, словно выискивая внутри что-то очень важное. Крис-кус ощутил, как его воля и разум угасают. Янтарь светился все ярче, он словно рос, надвигался все ближе и ближе, вскоре он заполнил все вокруг, все внутри, полностью поглотил… Колдун с полуулыбкой взвесил в руке потяжелевший талисман. Внутри янтаря, запечатанная подобно мухе, виднелась крохотная фигурка крысуна, медленно и слепо нащупывающая лапками незримые стены жуткой тюрьмы. *** Пару раз Марку казалось, что он заметил впереди себя подозрительные тени, но мягкие волны ночной темноты снова и снова прятали в себе тени с плавными, хищными движениями. Добравшись до особняка цели, наемник убедился в своих предчувствиях. То тут, то там, он видел мертвые тела слуг и стражи, небрежно брошенных в укромных углах или же вовсе оставленных в проходах. Приглядевшись, Марк определил два характерных типа нанесенных ран. Первый «конкурент» наносил удары сверху вниз, слева, коротким изогнутым мечом. Один-два аккуратных разреза – горло, сердце, глаза. Второй действовал более грубо – широкие взмахи снизу-вверх, пара клинков, скорее всего не без примеси колдовства – страшные разрывы ран словно обугливались. Убийца добрался до последнего коридора, где и обнаружил мертвого эльфа - очень странного эльфа, разбитую статую и выбитую дверь, ведущую в комнату с камином. Кто-то кричал там – нечеловеческим, пронзительным голосом, более похожим на писк. Марк чувствовал запах добычи – чудесной, лакомой, потрясающей добычи. Маг, возможно даже служитель Темных Богов! Это не какой-то купец или член магистрата, чьи жизни однообразны и пресны, колдун станет настоящей драгоценностью в кладовой памяти, восхищение которой можно будет переживать снова и снова. Черное предвкушение неприятно исказило черты молодого лица. Сторонний наблюдатель несомненно заметил бы сходство алчного желания, проступившего и у наемника, и у мага, поджидающего последнего из посланцев ночи. Два человека сошлись в переплетении судеб, щедро окрашенном багрянцем и чародейским пламенем. Колдун ожидал арбалетного болта или кинжала, заранее подготовив отражающее заклятье, но коридор встретил его насмешкой - тряпичным мешочком, бессильно ударившимся о грудь мага. Облачко серой пыли окутало чародея, и, даже закаленный в алхимических штудиях волшебник не выдержал отвратительного смрада, заглушившего все его чувства. Колдуна согнуло вдвое, пальцы успели совершить несколько причудливых вариаций, и тело упавшего на колени мага покрылось блестящим щитом энергий. Убийца метнул в щит один из стилетов, но тот исчез в беззвучной вспышке. Марк отчаянно пытался найти хоть что-то подходящее, его взгляд упал на обломки мраморной статуи. Тяжелый кусок камня проломил волшебный барьер, а хозяин особняка все еще продолжал надрывно кашлять и сипеть, судороги корежили некогда спокойное лицо, а правая нога оказалась раздроблена упавшим обломком. Марку показалось, что жертва даже не заметила, как на ее голову с хрустом опустился меч. Наемник перевернул тело врага кончиком сапога, и посмотрел в лицо умирающего. Марк ждал своей истинной награды - в абсолютном спокойствии. Глаза колдуна открылись. Убийцу поглотил вал эмоций, воспоминаний, ощущений – которых он никогда не знал. Душа мага впитывалась бездной, разверзшейся внутри Марка, и зверь довольно заурчал, впервые за все время своего существования. Мощь потока нарастала. В нем полыхнуло нечто нестерпимо яркое, извивающиеся линии, складывающиеся в жуткий символ – память колдуна ядовитой усмешкой шепнула убийце, на него взирает Знак Хаоса Неделимого. Хозяин пришел за душой своего раба – и он никогда не упускал принадлежащего ему. Не было в мире силы или сущности, способной одолеть вековечный договор. Бездна внутри Марка съежилась и сомкнулась сама в себе, зверь захрипел в агонии. Душа убийцы осталась в одиночестве перед пылающим колесом Хаоса. Неизмеримой громадой жара оно надвинулось на Марка и раздавило его. *** Хозяин особняка только к утру покинул мир грез. Непослушное тело медленно поднималось на ноги. Бесцельно блуждающий взгляд упал на искалеченного мертвеца, и рука мага потянулась к убитому, чтобы снять с него янтарный кулон с запечатанной в нем фигуркой. Золотая цепь плотно облекла новую шею старого колдуна, и он улыбнулся, глянув в осколок колдовского щита статуи. Телесная оболочка последнего из посланцев ночи подчинилось служителю Хаоса, и в бесстрастных озерцах серых глаз маг увидел тонущую душу Марка, чья агония – он знал это - будет вечной. Колдун прошептал краткую молитву своим покровителям, и ощутил мягкое, подбадривающее прикосновение незримого, чудовищного, далекого, безумного исполина. Хаос доволен.

Просьба - писать по делу, а не набивать посты. Лучше писать по делу каждые два дня, чем по 10 пустых постов через месяц.

Демонический легион тзинтча снес, правда вначале я занимался всей остальной армией и на это было только два хода. Остальным (невампам и недемонам) проще не трогать и бить свою минорку на прочем.