0.5 Кота

Ну так если у населения всё хорошо и с жильём, и с питанием, то почему в головах вообще появляется идея разделывать прохожих на составляющие? Мне кажется, для убийства или насилия в целом должна быть хорошая мотивация, а не просто хочу в Залем. Вот в "Дороге", например, у меня нет вопросов, почему люди едят людей. В "Бродяге" у меня нет вопросов, почему люди стреляют в людей. В "Безумном Максе" у меня нет вопросов, почему ради нескольких женщин устраивают войнушку. Боже мой, да там даже персонажи в курсе, какую дичь творят. А здесь откормленный мажор вырезает у людей почки (ну не убивает жи!), чтобы поехать в Америку. И это один из главных героев. Вторая только чуточку лучше.

"Автор № 8" Непрощённый Тяжелые, выверенные шаги раздались со стороны лестницы. Мортарион улыбнулся, если бы натяжение остатков сухой кожи под дыхательной маской можно было назвать улыбкой. Примарх Гвардии смерти ждал уже довольно долго, но терпение принесло свои плоды. Ловушка захлопывалась. Наконец-то, наконец-то эта поганая плешивая псина, ответит за все те проблемы, которые сопровождали кампанию в Сегментуме Пацифик. По правде говоря, Повелитель Смерти слегка запутался в том, что происходило с Космическими Волками. Но это его мало интересовало. Главным было то, что Леман Русс, ненавистный братец, неведомым образом выбравшийся из ловушки Магнуса сам шел к нему. Шел, даже не подозревая, что выйти отсюда ему уже не суждено. - Как же ты долго, брат, - голос Мортариона был сухим и сиплым. Падший примарх развел руки в стороны и слегка склонил голову, приветствуя своего гостя. Тишина гулко ударила по мраморному полу нефа. Звук многократно отразился от стен кафедрального собора Вордракса. Пришедший остановился скрытый тенью. Русс изменился. Мортарион получал данные от своих агентов, что Король Волков отвернулся от Императора. Что ж, это не мешало ему таскать на плечах шкуру огромного фенрисийского волка. Варварская роскошь, или как там это называлось. Повелитель Смерти хмыкнул. - Ты так и будешь стоять там, в притворе, или же рискнешь подойти и обнять своего возлюбленного брата, как положено среди долго не видевшихся родичей? Русс шагнул к нему навстречу. Всего один шаг. Достаточный чтобы тусклый луч света, падавший из разбитого стрельчатого окна, осветил лицо. Мортарион отшатнулся. Тишина лязгнула подтоком об пол. - Нет! НЕТ! НЕТ! Булькающее и прерывистое дыхание примарха Гвардии Смерти разнеслось по залу. - ТЫ МЕРТВ! - Разве? – глубокий, резонирующий и столь знакомый голос. Хорус Луперкаль стоял и смотрел на него со смесью веселья и презрения. Великолепная белая шкура фенрисийского волка лежала на его плечах. Броня, белая как мел, была богато отделана золотом и бронзой. Мерцающий в тусклом свете металл обвивал все пластины брони витой листвой. Две ощеренные волчьи головы смотрели на Око пускающее слезу в центре нагрудника. Стилизованный воротник из перевитых рогов защищал открытое лицо. На левой поножи Мортарион разглядел голову волка на фоне неполной луны. – Я был мертв. Причем еще до того, как ты превратился в смердящее и разлагающееся ничтожество, брат. - Но как? - Мортарион проигнорировал оскорбление. - Я умер на Молехе, брат. Я не тот Хорус, за которым вы шли на Терру. Я лишь осколок. Как и Магнус. - А Русс? Луперкаль рассмеялся. Смех унесся к потолку и затих во мгле. - Скажи мне, Мортарион. Почему вы всегда держали и держите Русса за идиота? Особенно сейчас, когда изменения в нем столь сильны? Повелитель Смерти не ответил, а лишь продолжал потрясенно смотреть на брата, словно на призрака. Хорус вновь хохотнул и поднял булаву. - Ты так и будешь стоять там? – передразнил он. Сбросив оцепенение Мортарион перехватил Тишину двумя руками и произнес единственное слово: - Убить. Материализуясь из тумана, лязгая разлагающейся, неухоженной броней, вперед безмолвно бросились воины Савана Смерти. Неуклюжие в своей терминаторской броне, Гвардейцы Смерти пытались окружить свою жертву. Их встретил боевой клич, не звучавший уже десять тысяч лет. - Луперкаль! Хорус двигался со скоростью и изяществом, недоступными для его падшего брата. Мгновенный рывок вперед – у Мортариона даже не успели совершить цикл оба его сердца, - и булава описала дугу снизу вверх. Сломав боевую косу, пробороздив нагрудную пластину терминаторской брони, разрывая адамантий, керамит и плоть, окутанная ярким зеленым светом булава, проделала путь до головы десантника и вырвалась на волю, высвободив фонтан гноя и черной крови. Из начавшего медленно падать тела на мгновение вырвалась вопящая тень, в которой Повелитель Смерти увидел искаженное ужасом лицо своего телохранителя. Не пытаясь грубо контролировать свое оружие, а мастерски направляя его импульс, Хорус крутанулся вокруг себя, переводя удар снизу вверх в боковой удар, раздробивший головы еще двух Гвардейцев Смерти. Следующий взмах булавой сверху вниз прошел через воина Савана Смерти насквозь, разорвав космодесантника пополам. Мортарион уже был рядом и нанес боковой удар Тишиной, нацеленный в бок Луперкаля. Сделав шаг назад Хорус увернулся от косы, но не дал ей продолжить движение. Булава метнулась навстречу, звонко ударившись рукоятью о косовище и, с лязгом скользнув по нему, ударилась о пятку лезвия косы. Взревев, Хорус ухватил булаву второй рукой ниже Тишины и крутанулся против хода косы, вкладывая в движение всю свою массу и вырывая оружие из рук Повелителя Смерти. Хрипя, Мортарион взмахнул крыльями, до этого момента сложенными за спиной и отлетел от своего брата, исчезая в облаке блеклого тумана, моментально сгустившегося вокруг него. - Сражайся, лицемерный ублюдок! – отбросив тишину Хорус перехватил булаву двумя руками и ударил в пол. Вокруг головы примарха вспыхнул тот же свет что окутывал его оружие. Яркий, но мягкий свет, словно прошедшие через зелень летнего леса солнечные лучи. Теплый и очищающий. В месте удара словно вспыхнула миниатюрная звезда. Туман, сгущавшийся вокруг примарха, рассеялся, изгнанный ударной волной, которая отбросила оставшихся Гвардейцев смерти в стороны. Мортариона отбросило и впечатало в гранитную колонну. Он упал на пол в груде осколков, броня глухо зазвенела от удара об мрамор. Не обращая внимания на пытавшихся встать космодесантников, Хорус шел к поверженному брату. Удар булавы впечатал примарха Гвардии смерти в пол, раздробив ранец силовой брони и сломав крылья. Пинок отбросил Повелителя Смерти к подножию колонны и перевернул его на спину. Наклонившись, Луперкаль сорвал дыхательную маску с лица брата. Мортарион закричал от боли. Впервые за многие столетия. - Знаешь, ты всегда был самоуверенным. Стойким, последовательным, но самоуверенным. Но это сыграло с тобой злую шутку во второй раз, - Хорус огляделся, - Ты просто не в состоянии понять, что держишь волка за уши. Мортарион засмеялся, гной и слюна брызнули из безгубого рта. - И что теперь? Убьешь меня? - Нет, Мортарион. У Владычицы Жизни с тобой свои счеты. Не мне решать жить тебе, или бесконечно страдать. Булава, тихо звякнув, уперлась в нагрудник. Зеленое пламя вспыхнуло на лепестках навершия. - Нет. Нет, нет, нет! Убей меня! Сделай что угодно! Уничтожь мою душу! Брат! Хорус печально окинул Мортариона взглядом. - Смерть – это слишком просто. - Нееееееееееет! Последний крик Повелителя Смерти еще бился под сводами собора, когда его тело осыпалось прахом на мраморный пол.

50% правильных ответов тоже результат! =)

Ветра свист Довольно забавная для читателя и ужасающая для участника короткометражка. Интересно, что же такого было в объедках Правящего Дома, раз у главного героя так разыгралось воображение? Как и всегда, очень живое описание и яркие образы. Понравилось. МОЗГИИИИИИИИИИИ!111 Общайтесь, кто вам мешает? Я буду банить исключительно Йорика, остальные в полной безопасности. Главное, сильно правила не нарушайте. Отгадывайте, кто что написал. Если у авторов есть ответы на вопросы и они хотят сохранить анонимность, то отвечайте через меня. Или как Grim чихайте на анонимность. Или ругайтесь на читателей, что они не поняли великий авторский замысел вашей нетленки. Или пишите, что у вас уже руки опускаются, а в аптеках закончился запас валерьянки. Вы скорее всего покончите жизнь самоубийством, если вас не будут читать. Вариантов, как развеселить и себя, и публику, масса!

HE'S AN ABOMINATION! Внимание! Спойлеры, кто не играл!

"Автор № 7" Ветра свист "Прекрасное существо человек, если он - человек." Девиз Дома правящего, казалось, таил в себе легчайшую тень насмешки над основами основ Имперского кредо. Какие могут быть полутона в определении человеческого? Но сколь равны сыны и дочери Рода людского бы не были пред Императором, некоторые традиционно были более равны. И все-таки в настоящий момент времени, в меру своего понимания жизни, Вселенной и прочих высоких материй, Георг (или, как его предпочитали звать немногочисленные “друзья”, Бак) был счастлив. Причин у него было две. Императора наместник и глава Дома правящего, в честь своей очередной супруги - надо полагать, как раз сейчас занятой своими прямыми обязанностями - подарил весьма неплохой обед любому желающему. Крохи с барского стола, в лучшем случае остатки какого-нибудь приема - но они изобиловали весьма неплохой и местами даже качественной пищей и выпивкой! Названия этим угощениям Бак не знал, да и не интересовался. На один вечер он ощутил себя королем мира… ...что плавно подводило ко второй причине. Поскольку стража и охрана были заняты тем, что не давали толпе от радости что-нибудь снести и разгромить, никто и не подумал оберегать теперь покой мертвецов. Врата кладбища были призывно, как бедра не по карману дорогой шлюхи, распахнуты в приглашении к отдыху. Обогрев! Свет! Скамейки, отделанные мягкой обивкой! Сделанное людьми для людей, а не черни, кладбище было оборудовано крытыми переходами на случай солнца, высокими стенами на случай ветра, Вечным огнем на случай мороза… Блистательное, изумительное обиталище для того, кто обычно ночевал под мостом и в канаве под тряпьем. Невероятно было ступать по этим камням, идеально гладким, причудливо узорчатым. Каждый новый поворот, каждая новая скамейка казались Георгу все более и более привлекательным местом для ночлега, каждая следующая были лучше всех предыдущих. В конце концов, даже его воображение перестало рисовать варианты роскошнее, и бездомный с удовольствием плюхнулся на ближайшее сиденье под тенью белокаменного склепа. Вид открывался на рукотворное озеро, и небольшой парк, и на величественную статую Снежного старца. Подняв руки в жесте аквилы, Бак символически бросил кусочек мяса в воду, благодаря Героя и Благодетеля за то, что имел. Жизнь была прекрасна, и качественное пойло делало ее еще лучше. Главное было утром выйти отсюда… Это, впрочем, куда проще, чем войти. Попасть туда, где тебя не должно быть, легче всего, если притвориться, будто ты тут хозяин. Просто выйти в “одолженном” траурном плаще, никто и не заметит. Луна, как огромное зеркало, застыла прямо за спиной у Старца, подобно его и так отчетливо выраженному серебряному нимбу. На мгновение промелькнула мысль отпилить частичку металла, но ее Бак быстро согнал, прокляв Варп и искушение. Святой хоть и умер давно, но с небес вряд ли одобрит такую дерзость. Впрочем, вопрос святости поступков и почтения к мертвым быстро отошел на задний план, едва все выпитое и съеденное напомнило о себе. Остатки стыда Георг растерял даже раньше чем последние зубы, но все же под суровым, недовольным, свирепым, и в то же время печальным взором покровителя мира не решился сбросить портки прямо посреди аллеи. К счастью, зимний сад был неподалеку… "Ну что ж, поможем… садоводству… в благодарность..." Ветер, до того молчавший за высокими стенами, неожиданно громко засвистел, завыл. Внимание старика отвлекло что-то далеко сбоку. Не конкретное зрелище и даже не движение, просто что-то со стороны статуи Старца - как будто его взгляд стал материальным и обжег мерзнущий зад. Осквернитель святого места немедленно приподнялся, лихорадочно заметавшись в стороны, сам не понимая, отчего вдруг ему так страшно, что он почти мечтает об аресте и заключении в безопасную, бронированную изолирующую камеру. Со всех сторон статуи черных птиц будто одна за другой начинали смотреть на нечестивца, которому не место среди мстительных покойников. "Ай, чтоб меня, спаси, Всемогущий!" Наверное, от молитвы праведника отступили бы злые потусторонние силы, но из уст Бака она звучала неубедительно. Оставалось одно: попросить прощения у Старца, хозяина черной горы. "Прости меня грешного, дозволь уйти восвояси рабу своему!" И только взглянув вновь на черный силуэт святого на фоне луны, бездомный заорал уже наяву, не у себя в голове. На посохе у Снежного Старца висела черная тряпка, вначале показавшаяся изодранным знаменем, но скользящая по нему вниз. Обретая очертания закутанного в могильный саван призрака-сторожа, хранителя кладбища, она начала спускаться к подножью монумента. Что будет дальше, Георг выяснять не хотел, и не прекращая крика, бросился к выходу, роняя немногочисленные пожитки. "Осквернил покой усопших? Получи, грешник!" Безликий, безглазый черный дух Снежного старца теперь был сзади, его взгляд сверлил спину, его дыхание слышалось в снежном вое ветра. Он жаждал покарать в назидание, утащить с собой на тот свет, чтобы там, в загробном мире, безбожник и богохульник вечно оттирал лоскутами своей же кожи со стен нечистоты, и грязь, и кровь зверски замученных и невинно убиенных. Спасительные ворота, за которыми у призрака не было бы власти, показались бездомному путем прямо в блаженное посмертие, свободное от ужаса и кошмаров наяву. Едва он переступил их, как один из светильников лопнул и разлетелся кусками бешеной остроты, разорванный на части ударом невиданной силы. Только упав на землю, Бак почувствовал боль в щеке, спине и некоторых других местах от порезов и попаданий осколков. Это был прозрачный намек, что пора убираться прочь и не возвращаться. Крики обезумевшего старика, перекрывающие истошный вой ветра, еще долго слушала не одна окрестная улица, но празднующие люди не придали им ни малейшего значения.

Не было такого. Зато точно было слово "почти" или "полу". Да и с какого перепугу робот бы стал ребёнком? ;)

По просьбе участников конкурс продлён ещё на два дня.

Пагни, вас троллит автор фанфиков о разнообразной эльдарской любови. Забейте.

А вот если бы Алита была эльдаркой, то всё бы было иначе =)

Dura Lex Sed Lex Утончённый и изысканный рассказ, соответствующий персонажам, которые в нём участвуют. Настолько вычурный и изощрённый, что некоторые детали сюжета, как и картины перед глазами Сенбиаля, потеряли очертания, расплылись и образовали слитное пятно. Правильно ли я понял следующее? На искусственный мир напали кхорниты. Горожанам удалось только лишь пленить могущественного одержимого в круге из копий. Кхорниты попытались вызволить демона из ловушки, но ничего не вышло. Подошло подкрепление эльдаров. Они спасли выживших горожан, а экзарх сжёг демона. Если так, то я бы добавил в рассказ причину, по которой этого демона боялись сильнее кхорнитов.

"Автор № 6" Dura Lex Sed Lex В Садах Созерцания только перезвон кристальных листьев, вызванный легким искусственным ветерком, нарушал тишину, разбавлял покой отголосками непроизвольной музыки, скользящей, будто плоский камень по водной глади, и тонущей где-то в глубине лабиринта деревьев. Сладковатый аромат лунных цветов въедался в кожу и волосы, слегка кружил голову, бесповоротно впитывался тканью, так, что призрак благоухания витал несколько циклов спустя. Крохотные птички-стражники — невероятно изящные механизмы, до блеска в ониксовых глазах пародирующие давно вымерших птиц из плоти и крови, бесшумно порхали среди растительных альковов, отслеживая состояние экосистемы. Их тонкие крылья ловили свет рукотворных звезд, лучась серебристым мерцанием. Сенбиаль лежал, сжимая длинными пальцами травяной покров, словно сам был бесплотным духом, рискующим не удержаться на земной тверди и воспарить под вершинами куполов. Его легкие болели, терзаемые частыми судорожными вдохами, и боль просачивалась с током крови в глубь тела, пробираясь к сердцу и выворачивая суставы. Лоб покрылся холодной испариной, уже успевшей кристаллизоваться, украшающей голову, подобно венцу. Птицы-стражники тревожно закружили над молодым эльдаром. Сенбиаль смотрел ввысь широко распахнутыми глазами и не видел ни кромки куполов, отделяющей мир-ковчег от космического пространства, ни серебристых дронов, зависших аккурат пред его взором, предметы давно потеряли очертания, расплываясь и образовывая слитное пятно. Он провалился в темноту, словно в болото, понимая, что не сможет выбраться, но продолжал барахтаться, все глубже и глубже погружаясь в чернильную трясину, постепенно теряя жажду к сопротивлению и смиряясь. Она поглотила сознание, и мысли испарились из разума, оставив после себя ощущение пустоты. Сенбиаль становился пустотой, и пустота становилась им. Не существовало больше ничего, кроме первозданной бездны. Он был и не был одновременно, парил и падал, и взлетал вверх, к черным небесам, и так же стремительно пикировал в пропасть мрака, в какой-то невозможной точке слитую с высью. Он был самой тьмой-прародительницей, той, которая древнее всего сущего, вне времени и пространства, явлением, неподвластным для осознания простому смертному разуму. А потом задребезжал свет. Воспоминания, которые провидец хранил так же осторожно и втайне ото всех, особенно от учеников, как хранят запретные знания о самых коварных и мерзостных приемах и силах Той Стороны для бесчестных, беспощадных и бессмысленных боев. - А мы… Живы… Первые слова, что смогла произнести, заикаясь и все еще стараясь не дышать, Акилья. Остальное ее тон передал брату без слов, благо он чувствовал то же самое. То, что уравнивает даже эльдар с самым низшим из мон-кей. Заставляет так же забиваться в угол, забыв о молитвах, о долге, чести и стремлении не бросать своих. Терять облик разумного существа и ощущать только то, что, по-видимому, чувствует любая тварь, рожденная из плоти и крови. И то, чего охочие за тем и другим твари Той Стороны, рожденные из боли и жажды, ощущать не могут. Остались только нерассказанные последние моменты тех, кто боялся меньше. Не было на ступенях места, где Кхорн не вписал бы в свою летопись, как сражались и как умирали. Где два бога решили проверить, кто из них лучший учитель и наставник - и теперь каждое кровавое пятно, каждая дыра от выстрела в стене, каждая разрубленная кость и каждый собранный череп готовы были передать двум последним живым свидетелям послание на их общем языке. Как будто в знак некоего извращенного уважения и почтения к противнику, в силу своих страшных законов, почти в благодарность, тела немногочисленных воинов Аспекта не тронули даже кхорнаты. Смертельные раны, быстрая гибель, и не более. Кроваворукий Бог все же внушал наполовину одержимым, что его железо выковано в том же пламени, что их латунь. Что при всей любви Бога Крови к черепам, останки детей Кхейна следует оставить отцу и покровителю. За них платить черепами, конечностями, кровью и криками перед смертью пришлось всем остальным. И на них закон о почтении к достойному противнику уже не действовал. - Не слышу… Никого... После многих дней непрекращающегося шума, тишина на поверхности была страшнее криков Великого Врага и его слуг, скандировавших на чужом языке, раз за разом, три слова. Occidio. Mutilo. Ambustio. Что они значили, дети не знали - но перевод был вписан в то, что осталось от Башни Истириана. Мраморный шпиль продолжал стоять, хотя в нем были прогрызены снарядами дыры величиной с гравитанк. Мон-кей, одурманенные боем, ушли сразу же, едва все вокруг перестало подавать признаки жизни - их интересовало только превращение живого в мертвое, а камень был бесполезен. Но теперь он хотя бы мог спрятать от ревущего дождя и зубастого ветра, убирающих хотя бы самые явные тона красного и черного с улиц. - Значит, умерли все. Остались одни мы. Нет смысла искать дальше. Никто не последовал в узкие лазы для животных, кроме них двоих. Все остальные места не спрятали бы никого. Некому было звать на помощь, а если бы кто их и услышал - помочь им теперь уже было бы нечем. Только [ну уж нет]одить, что осталось посреди выбитых окон и обрушенных стен съедобного и согревающего, и молиться, чтобы его хватило до прихода кого-нибудь. Кого-то, кто закончит все это тем путем или иным. - Погоди… Там. Даже сквозь стук воды по камню пробился вой, непохожий ни на Врага, ни на зверя, ни на мон-кей. Значит, это мог быть только кто-то из не сражавшихся. Кто-то, кого не нашли - или не смогли пробиться внутрь. Вначале казалось, что это где-то далеко, а то и вовсе мерещится, но стенания не утихали. Будто почувствовали, что кто-то их слышит, и возобновились с удвоенной силой. - Там кто-то остался. Надо посмотреть… А если это… - А если заманивают таких, как ты? Теперь уже Акилья не боится. Потеряла способность к этому. Она уже не увидит ничего страшнее теней на стенах, показывающих картины на фоне пламени. И не может допустить, что где-то кто-то просит помочь, и некому, кроме нее, даже просто знать об этом. - А если нет? Она никого не защитит обгорелой палкой, но это последнее, что дает ей почувствовать себя не беспомощной. - Я есть хочу… Горячего... Сам Сенбиаль тоже больше всего на свете хотел оказаться там, где дождя, и вони, и холода, и промерзшего размякшего хлеба не будет. Уснуть спокойно, не слушая все нарастающие стенания. Но хоть теперь, когда его трусость все же спасла обоих, не хотел показаться умеющим только ныть. И потому молчал. - Только отсюда если... То, что близится искомое, было понятно уже по изодранным телам, которых было все больше… И которых дети уже даже не боялись. Поняли, что бояться надо живых, а не мертвых. И еще это были уже не соседи и не Стражи - а провидцы в когда-то роскошных одеждах и давно угасших расписных ру[ну уж нет]. Только за последним поворотом, когда рыдающий голос был уже совсем рядом, даже не показывающая страха Акилья вдруг выронила палку и зажала рот ладонями. По всей окружности главная зала была усеяна копьями, воткнутыми в пол. На них мон-кей насадили столько тел, сколько смогли там уместиться - а ведь психокость могла выдержать очень многое. Никого из них девочка не узнала - узнавать у многих было просто нечего. Но едва не закричала не поэтому. - Мама... Сенбиаль тут же начал искать глазами хоть что-то знакомое. Украшения. Волосы. Цвет одежды. Он не рассчитывал уже никогда увидеть мать, но если сестра узнала ее тело - ее нужно прямо сейчас… Только бы отыскать ее камень. И просто успеть проститься. Хотя бы. Он знал, и сестра знала, и она знала, что он знает, и он знал, что она знает, что взглянуть на нее мертвую они не смогут спокойно никогда. Никак. Сколько бы ужасов ни увидели ранее. Но не то что перестать смотреть, а даже просто подумать, чтобы этого не видеть, неспособны. Нельзя. Увидеть трудно, но не смотреть еще тяжелее. - Где, я ее не ви... На полуслове догадался посмотреть в центр круга из копий. И сам едва не заорал, потому что не знал, что и как ему теперь понимать. То, что свалившаяся на колени и есть мама, Сенбиаль не мог не понять, но то, что она осталась живой, и это ее голос, уже было чем-то, что не могли после себя оставить слуги Врага. А если оставили… Сестру он схватил за руки и потащил назад, когда та уже протянула руки между двумя древками, пытаясь протиснуться посреди лохмотьев окровавленных платьев. - Стой! От сестры он получил по лицу очень сильно. Но не выпустил. Прежде, чем та успела что-нибудь спросить или сказать, оба подняли взгляд и теперь уже не сговариваясь отпрянули прочь. Тому, что делает Враг с телом и душой, эльдар учат не просто с детства, а едва те вообще начинают понимать смысл хотя бы нескольких слов. Те, кого не учили, становятся легендами наподобие дочери аутарха Искусственного Мира Кер-Ис. Теми, кого в наивности и самоубийственном пренебрежении превосходят разве что далекие предки, сотворившие новое божество, и первыми сполна познавшие его объятия. По сравнению с кем даже друхари - иконы самообладания и разумной осторожности. Немногие бы выжили дольше, если бы не смотрели дальше самого очевидного. Ни один эльдар не посмел бы мешкать, увидев вместо другого тварь Той Стороны. Каждый знал, что их родные, если кому-то из них доведется коснуться ужасов потусторонних глубин, умирают тогда, когда их глаза становятся черными, как уголь, а не тогда, когда выстрел или удар заканчивают их страдания. Что одержимого даже не убивают. Приходят забрать и похоронить уже умершее тело. И душу, если та чудом уцелела. Сенбиаль сам не знал, как, по каким знакам он смог определить, что за ними смотрит что-то, по сравнению с чем даже гиганты в красных и латунных латах пугают меньше. Просто почувствовал. Сомневался ровно до момента, пока руки матери, за долю мгновения оказавшейся около копий, не натолкнулись на стену из голубых письмен, появляющихся в воздухе только от ее прикосновений. Ступив чуть-чуть дальше, Акилья бы оказалась шеей ровно там, где не смогли двинуться дальше окровавленные пальцы. Но просто сорваться с места и бежать как можно дальше, пока не выбьются из сил, детям не давало то, что мама все еще была здесь. Инородное чудовище не вышвырнуло ее из собственного тела, и не заперло в глубинах памяти. Дало вдоволь рыдать и смотреть. И его план едва не удался. Пара мгновений замешательства и доверия - все, что ему было бы нужно. - Что они с ней… - Не знаю! Говорить разборчиво она не могла, но то, что раз за разом велит обоим идти прочь и не оглядываться, понять было можно. Вот теперь было самое время и бояться, и кричать, и убегать. - Вставай быстрее, если круг откажет... А еще у мамы были треугольные зубы, видимые даже при слабом свете. И на белой коже были царапины - как будто вырезанные острым ножом. Сначала Сенбиаль подумал, что это следы от ногтей или зубов… Пока вдруг прямо на щеке у матери не появились новые борозды, тут же засочившиеся кровью. Теперь в виде узнаваемых, тщательно выводимых рун, сложившихся в слово. “Еды.” Рыдания умоляли не читать и не слушаться. Но Акилья, сглотнув, не отвернулась. Молча вытащила последнее, что оставалось, и осторожно кинула к упертым в пол рукам. Сама не зная, зачем. Брошенную пищу мама схватила и затолкала в рот почти сразу. Так быстро, что даже уследить дети не смогли. Успела только чуть-чуть успокоиться, самую малость почувствовать облегчение и забыть про все. Ненадолго. Потому что дальше с воплем омерзения зашлась кашлем, и изо рта у нее потекла черная слизь, перемешанная с чем-то, про что Сенбиаль даже не захотел знать, чем оно когда-то было. Даже они почувствовали, оба, каково ей - как будто ощущение битого крошева было у них самих в глотке. На другой щеке проступили новые символы. “Мяса.” Взгляд у мамы поднялся выше. Достать до висящих на копьях тел рукам не давала невидимая стена. Потом ее взор опустился на детей. Будто угадав их мысли, стоило тем еще чуть-чуть отползти назад, на лбу у матери демон вывел еще знаков. “Иначе убью.” - Они единственные. Напуганы до помрачения рассудка у обоих, но… Никакого иного ответа экзарх и не ожидал. Почти все, кто проходили через бойню Врага, кто видели его глаза и ощущали его дыхание, тратили долгие годы, чтобы вновь смотреть на мир глазами, свободными от ужаса и от ненависти. Особенно те, кто еще не успели ступить на Путь. Но даже две души, спасенные милостью Иши, это намного больше, чем ни одной. Говорящие с Призраками скорбели обо всех, чьи путеводные камни были расколоты, но уже закончили сбор тех, чьи уцелели. Они поднимали тяжелый груз чужой памяти, и говорили с ними, вспоминая их имена. Сам экзарх вспоминал совсем другое. Ему предстояло испытание, к которому он, посланник Кроваворукого Кхейна, его огонь и меч, не был готов никогда. Ни разу, хотя не впервые с ним сталкивался. Едва уже ничего не видящих вокруг себя, лишь неосознанно жмущихся друг к другу спасенных унесли - даже не увели, идти они бы все равно уже не смогли - Потерянный на Пути Огненного Дракона повернулся лицом к защитному кругу из шестидесяти четырех поющих копий. Его Враг разрушить не сумел, хотя старался изо всех сил… И только это в итоге спасло очень многих от участи куда хуже смерти. Теперь все, что отпечаталось кровавыми следами ладоней на стенах, полностью повторяло слышанное экзархом много раз. Песнь, слова которой заменяли искры сталкивающихся мечей. Аккомпанемент взрывов, отражающихся в масках войны. Рывок от укрытия к считающему себя неуязвимым противнику, на расстояние, где огонь Кхейна поглощает и очищает все. Единое острие пламенного копья, пробивающего навылет строи, стены, щиты и заслоны, как шкуру змея, чтобы добраться до его беззащитного сердца и одним ударом проложить путь другим ликам Бога Войны. Это зов, что слышат эльдар, столь сильный, что он раскалывает душу. Война, родная мать всех потомков древних, переживших Падение. Иногда она порождает воина, которому улыбается и Кроваворукий Бог, и тот, кто некогда восхитился им. По-своему, извращенно оказал почести, как блудному, незаконнорожденному, но любимому сыну, за чьими плечами тысячи великих свершений. Иногда… Иногда нет. Неписаный, но никем не оспоренный закон, один из немногих, что чтят даже мон-кей. Всякого, кто увидел лик войны, и не смог выстоять, следует простить, и милосердно отпустить. С этой мыслью, воздавая хвалу отваге и жертве колдунов, экзарх пробудил семь знаков огня на своем оружии. Его зрение, обученное даже за стенами пламени ловить мельчайшие детали, успело заметить глубокие черные порезы, сложившиеся в последний момент в руны. “Закон есть закон”. У проклятого изгнанника Той Стороны была, при всей его низости, хотя бы отвага принять поражение достойно. - Истину глаголишь, раб. Хорошо сказано.

Автор № 5 отвечает:

"Замечания" Неподвижная туша металлического “паука с хвостом” выглядела подобно причудливой effigies* на освобожденном по такому случаю столе и, вместе с вывалившимся питательным элементом, была безжизненна и безобидна. Правда, рослый и необычайно массивный мужчина с замотанным бинтами лицом нервно стискивал огромную кружку с рекафом и смотрел на машину так, словно хотел голыми руками разломать ее на мелкие кусочки. Его напарник, Угрюмый, оправдывая свое прозвище, нервно курил с таким лицом что у любопытных желание спрашивать как-то само собой пропадало. То, что началось с обычной, на первый взгляд, перестрелки между торговцами химическими наслаждениями, стремительно перерастало в нечто непонятное и пугающее… Добиться хоть чего-нибудь внятного у Адептус Механикум в течении этого столетия может оказаться практически невозможным, а наращивать конфликт юрисдикций и затевать ссору с теми, кто управляет технотаинствами систем добычи и распределения энергии, а также очистки воздуха и воды, минимум неразумно. Одно и то же. Первую канцелярскую часть можно спокойно убрать. Маршалы это прекрасно понимали, потому Угрюмый сжал зубы, едва не перекусив пополам очередную курительную палочку, а тот, кто до сих пор вынужден был торчать в участке в пятнистых бинтах, вместо того чтобы нестись в госпиталь за помощью, еле слышно зарычал и стиснул кулаки. - Мы весьма польщены, что наш запрос был рассмотрен столь оперативно,потому смею надеяться, что сотрудничество в указанных аспектах будет плодотворным, Ещё одно нераскрытое преступление для обычных работяг системы правосудия Империума. Автор, как только конкурс закончится, ответь, пожалуйста: идущие на смерть - это все, кто противостоит Адептус Механикус; вообще, все; или я неправильно понял смысл рассказа?

"Автор № 5" Morituri te salutant Неподвижная туша металлического “паука с хвостом” выглядела подобно причудливой effigies* на освобожденном по такому случаю столе и вместе с вывалившимся питательным элементом была безжизненна и безобидна. Правда рослый и необычайно массивный мужчина с замотанным бинтами лицом нервно стискивал огромную кружку с рекафом и смотрел на машину так, словно хотел голыми руками разломать ее на мелкие кусочки. Его напарник Угрюмый, оправдывая свое прозвище, нервно курил с таким лицом что у любопытных желание спрашивать как-то само собой пропадало. Из пепла и окурков в маленькой баночке потихоньку вырастала не слишком точная копия улья Танакверис, правда вряд ли кто сейчас стал бы оценивать подобный шедевр. О ночном происшествии, когда странная штуковина вылезла из унитаза в одиночной камере, пробурила голову наркобарыге, которого ранее чудом спасли от нападения тяжелого боевого сервитора в больнице, а после накинулась на подошедшего маршала, изрядно поцарапав ему лицо. То, что началось с обычной, на первый взгляд, перестрелки между торговцами химическими наслаждениями стремительно перерастало в нечто непонятное и пугающее… Отправленный вчера ночью во дворец Адептус Механикус наскоро набросанный запрос вряд ли мог многое изменить, но жизнь маршалов потихоньку входила в привычное русло, смотря на то, что с изгаженными стенами камеры предстояло повозится. Тихое равномерное гудение, вобравшее в себя звучание работающих приборов и обрывки людских голосов, понемногу убаюкивало, но установившуюся идиллию вдребезги расколошматил старший маршал, ввалившийся с таким видом, будто его расстреляли около недели назад. -Даже не думайте сейчас возражать!- прохрипел он, избегая смотреть в глаза отличившимся подчиненным, после чего втянулся в свой кабинет и смачно хлопнул дверью. Причина такого поведения стала ясна чуть позже, когда эхо тяжелых шагов заставило дрожать сперва гололиты в рамочках на столах и стенах, а после окутанная в багрянец аугметическая рука символически постучала в дверной косяк. В этом деле было слишком много несостыковок с самого начала. Ящики с концентрированной наркотой, для производства которой понадобилось бы первоклассное оборудование и опытные рабочие. Зуб-имплант с миниатюрным вокс-передатчиком, передавать который простым plebes** “толкачам” было бы равноценно тому чтобы выбросить шедевр микрокузнецов в бочку с отходами. Столь удачно “пропавшие” медики и пациенты, когда пушки боевого сервитора разносили тонкие стены отделения интенсивной терапии госпиталя имени Святой Елены. Блокировка, которой нужен не просто отпечаток пальца, а отпечаток пальца с жизненными показателями отличными от ровной линии. И в заключении - жутковатая механическая тварь, убравшая последнего свидетеля, проникнув через самое неожиданное место. Даже если не обращать внимания на то, что успел наговорить барыга, кончики алых роб, расшитых символами бинарного кода, все равно просматривались среди шитых белыми нитками домыслов и теорий. Требования служители Омниссии были предельно просты: он желал получить не только лежащий на столе трофей, но и другие machinae***, относящиеся к этому делу. Это был конец. Самый настоящий конец. Старшего маршала можно было понять - в условиях изоляции системы, с различными людьми, набранными в помощь блюстителям закона, с ежедневными нападками итераторов у него отбирали ниточки к самому крупному делу за последний цикл. Причем ящики с химическими “деталями” продолжали занимать половину резервного склада. Добиться хоть чего-нибудь внятного у Адептус Механикум в течении этого столетия может оказаться практически невозможным, а наращивать конфликт юрисдикций и затевать ссору с теми, кто управляет технотаинствами систем добычи и распределения энергии, а также очистки воздуха и воды, минимум неразумно. Маршалы это прекрасно понимали, потому Угрюмый сжал зубы, едва не перекусив пополам очередную курительную палочку, а тот, кто до сих пор вынужден был торчать в участке в пятнистых бинтах вместо того чтобы нестись в госпиталь за помощью, еле слышно зарычал и стиснул кулаки. Никто из них не желал сейчас особо откровенничать и делиться уликами или, на худой конец, своими мыслями по поводу произошедшего. -Мое почтение и прошу прощения если заставила ждать. - неожиданно бодрый голос адепта Астраи невольно заставил обратить внимание на яркую лазурно-фиолетовую шевелюру, блестящие кольца в ушах и в носу, огромную стопку пластиковых бланков поверх датаплашета и злополучный зубной имплант, упакованный в пакет для улик. - Мы весьма польщены, что наш запрос был рассмотрен столь оперативно,потому смею надеяться что сотрудничество в указанных аспектах будет плодотворным. - стопка бланков шлепнулась рядом с неподвижным механическим монстром и пакетом с фальшивым зубом, - Чтобы сэкономить вам драгоценное время, здесь и сейчас мы заполним протокол осмотра, опросную форму, экспертную форму А-сорок четыре для заключения, форму об изъятии Два-С-восемьсот с печатью, форму о передаче ценностей восемьсот семьдесят четыре и, конечно, форму об отсутствии претензий. Ко мне можете обращаться “адепт Виччи” или “адепт Астрая”. Надеюсь вы не против того, что наш разговор будет записан и приобщен к материалам дела? В тонких пальцах мелькнул пластиковый стилос****, заостренный кончик которого сейчас до смешного напоминал воздетый меч. Трудно было поверить, но именно им Астрая около шести стандартных часов назад смогла обезвредить лежащую на столе машину. * - скульптурное надгробие (лат) ** - плебеям (лат.) *** - механизмы, приборы (лат.) **** - инструмент для письма в виде остроконечного цилиндрического стержня

У нас "Чистилище" было. "Братья" всякие. Отличное кино. Пересмотрел бы сейчас в кинотеатре.

Недавно смотрел "Машиниста". Бриллиант!

Просто люди другие. Да и репутация у русского кино плохая, и с каждой "Бабушкой" становится только хуже. Снимали же раньше про тьму. Смотрели. Награждали.

Автор № 4. Необычная форма подачи сюжета. Автор на самом деле существует в своём произведении и побуждает действующее лицо к развитию истории. На мой взгляд стоило продолжать подобным образом вплоть до окончания драббла. Пожалуй, назову этот отрывок самым трудно угадываемым. Читатели могут попытаться, но только методом тыка отыщут правильный ответ. И далеко не с первой попытки.

"Автор № 4" Затаившийся в кустах, прижавшись к земле, ты наблюдаешь битву гигантов. Клешня босса смыкается на правой руке человека, просто отрывая ее. Не обращая внимания на чудовищную рану, человек выхватывает левой из ножен клинок. Орк радостно хохочет, а от его смеха тебе еще страшнее. Не смотря на тяжелую рану и массивную броню, человек еще опасен. Он даже умудряется ранить орка, но вскоре и его левая рука оторвана и брошена в кусты. С неприятным, чавкающим звуком она падает возле тебя, и ноздри заползает железистый запах крови. Напоследок босс-орк просто разрывает противника пополам, и отправляется дальше в гущу боя. Ему вновь и вновь предстоит доказывать свою силу и нести смерть слабым. Такова орочья природа. Выждав, ты подползаешь к оторванной руке. Пальцы мертвеца обхватили рукоять ножа с такой силой, у тебя едва получается их разжать. Завладев клинком, бежишь прочь. После проливного дождя по лесу идти сложно. Ноги скользят по мокрой траве, вязнут в набухшем от влаги гниломхе, некоторые лужи приходится обходить. И именно в этот момент ты нос к носу сталкиваешься с врагом. К твоему удивлению у него нет оружия. А вот он видит уже твой клинок. Его мерзкая зеленая морда расплывается в ухмылке, обнажая острые зубы. Не говоря ни слова, он просто бросается на тебя. Ты не успеваешь воспользоваться ножом, и вот вы оба уже катаетесь по земле. Хрипы, ругань, беспорядочные удары, попытки задушить, да хоть перегрызть горло! Враг сильнее, крупнее, матерее и опытнее тебя. Но не все решает сила. Твой противник пытается встать, но вместо опоры нащупывает скользкие листья и падает мордой в лужу. Ты падаешь сверху, вцепляешься в голову, запихивая глубже в воду, наваливаясь всем телом. Он пытается вырваться, яростно сопротивляется, но не может. С каждым мгновением он становиться все слабее и слабее. И на смену слабости приходит смерть. Ты поднимаешься. К кислому запаху мокрого леса примешивается новый, донельзя отвратительный. И ты понимаешь - от покойника. Он обделался перед смертью. Это неожиданно веселит тебя. Ты начинаешь хохотать как безумец. Отдышавшись, [ну уж нет]одишь нож, с которого все началось и идешь дальше. Цель уже близка. Ты почти дошел. Мимо тебя проносятся боевые машины, где-то слышен мерный топот марширующей колонны. Но все окружающим до тебя дела не больше чем до грязи. Впрочем, после пути ты и сам похож на кучку ожившей грязи, в глине, листьях, мхе. Но все же доходишь до того, кого искал. Узрог с трудом признал в бегущей кучке грязи своего гретчина Спуки. - Настоящее пыряло космокретина босс! – верещал грот. – Всего десять зубов! Настоящее, смотрите! Тут даже по космокретински написано! Пыряло было внушительным, почти с грота размером. Узрог отобрал его и посмотрел на лезвие, со странными символами: «Debilis deberi morti». - Девять, девять зубов, босс, а? – заискивающе сбил цену Спуки.

Я бы сменил космодесантников на Ангелов Императора. Так возвышенней. И в святых писаниях наверняка их называют именно так.

"Автор № 3" Название: In vitro Сеттинг: Wh40k Жанр: драма Возрастные ограничения: 18+ (информация, побуждающая детей к совершению действий, представляющих угрозу их жизни и (или) здоровью, в том числе к причинению вреда своему здоровью, самоубийству) Аннотация: юноша заперт в богатом поместье. Он грезит о свободе. Я создан по образу и подобию своего отца. У меня адамантиевый каркас, а оболочка выполнена из термоустойчивого параарамидного волокна. Порой, когда отец не видит, я спускаюсь в подземелье нашего поместья. Раскалываю горную породу кулаками. Беру в руки камни и перетираю их в пыль. Проверяю свои способности. Темнота не пугает. Она для меня даже не существует. Остаётся в книгах, которые я изучаю. Это такая подготовка к возвращению в общество. По описанию выходит, что темнота – это отказ оптических имплантатов из-за особенностей окружающей среды. Странно, что люди до сих пор блуждают в потёмках. За тысячелетия эволюции организма, развития науки и техники такое пренебрежение собственной безопасностью немыслимо! Хочу изучить этот феномен. Я ориентируюсь благодаря системе аморфных линз с напылением рубинов. Электрические импульсы изменяют поверхность кристаллов, что позволяет мне воспринимать изображение во всех известных диапазо[ну уж нет]. Не важно, ослепительный свет или кромешная тьма – я всегда вижу так чётко, как днём. Это выражение, как и многие другие, я почерпнул из книг. Они – моё единственное окно в иной мир, за стены поместья. Раньше проглатывал творчество какого-нибудь писателя за мгновения, но отец посоветовал мне не просто читать, а воссоздавать миры. Это нелегко. Я ещё не встречал ни одного литературного произведения, в котором писатель позаботился бы о том, чтобы его персонажей представляли достаточно чётко. Максимум – лица, рост, вес, одежда. Конечно, кое-что я могу домыслить, благодаря описанным действиям – прыжкам, последствиям ударов – но, как и в случае с темнотой, удивительно, что другие люди так пренебрежительно относятся к, например, длине пальцев. Почему я заперт здесь? Почему я разговариваю сам с собой? Отец говорит, что мы попали в аварию. Помню скрежет железа, визг шин… Больше ничего. Единственной возможностью выжить стало преображение с помощью даров Омниссии. Вот только окружающий мир не примет меня таким, какой я есть. Отец говорит, что меня сочтут холодной бездушной машиной. Что мне нужно ещё научиться тому, как быть человеком. Странно… то есть я бы счёл такое объяснение странным, если бы отец не поделился со мной трудами по истории, из которых я понял, что общество за стенами поместья, в самом деле, пропитано злом, паранойей и безумием. Вы знаете, откуда я взял эти слова. Пока могу только воображать, что они означают. Хочу изучить этот феномен. Так или иначе, но я принял объяснение отца. Не хочу умирать из-за глупости и мракобесия. Вы можете удивиться, но я знаю, что такое смерть. Понимаю суть. Нет, не в книгах добыл эту истину. Смерть – это то, что уже никогда не изучить. От матери у меня остался только чёткий образ из альбома с пикт-снимками. У неё были прекрасные воздушные волосы цвета созревшей пшеницы, чистые голубые глаза и кожа, как парное молоко. Недостаточное описание, скажите? Откуда ты знаешь, что прекрасно, если не с чем сравнивать? На первый вопрос я отвечу, что кое-что заимствую из художественной литературы. А красота… Хм… что ж… я видел похожую картину. Она называлась "Фелиция Адеваре". Художник – Ричард Аптон Пикман, ранее творчество. В критических статьях это полотно хвалили и называли "прекрасным", "лучезарным", "лучше, чем есть на самом деле". Поэтому я делаю вывод, что моя мать была красива. Ждать осталось недолго. Уже скоро отец обещает открыть двери особняка не только для того, чтобы пойти на работу. Я наконец-то смогу поговорить с кем-то незнакомым. Смогу увидеть нечто мне неизвестное. Новые люди. Новый опыт. Новые чувства, которые мне сложнее всего понять и копировать. Всё-таки отец порой теряется даже от самых простых вопросов. Два дня и шестнадцать часов назад он не смог объяснить мне, что такое "смешно". Пока остаётся только смотреть в окна, ставить пьесы по прочитанным произведениям и размышлять с самим собой. Я представляю вас, как изображение в зеркале. Вы – хороший собеседник. Раздаётся шум. Сорок децибел. Вернулся отец. Спускаюсь вниз мимо кресла из выделанной кожи грокса. Судя по светло-коричневому оттенку, животное забили в возрасте одного года. Прохожу мимо старых напольных часов с золотистым маятником. Они бьют восемнадцать часов, хотя на самом деле отстают на минуту и двадцать семь секунд. Хватаюсь за деревянный поручень лестницы. Он покрыт зазубринами, которые складываются в неясную мне картину. Я уже несколько раз анализировал изображение, но ещё не решил головоломку. Отец говорит, что не во всём есть смысл, но мне хочется изучить этот феномен. – Здравствуй, сын! – гремит отец. Он превосходит меня и ростом, и весом. В нём больше металла, чем во мне. – Привет, пап! – я обнимаю его. Так делают при встрече дорогих людей. Читал об этом. – Чем занимался сегодня? – Размышлял над объяснением парадокса Зенона, воображал происходящее в романах "Звёздный волк" и "Долина золота"… ждал тебя. Ты ведь помнишь, какой сегодня день? – Конечно, сынок, – отец кладёт свой аугметический протез мне на голову и треплет парик. – Тебе понравились произведения? Не люблю этот вопрос. Я уже изучил их. Зачем он постоянно спрашивает? – Хорошая работа редактора. Я нашёл только шестнадцать случаев отклонения от правил низкого готика. Отец ждал и освещал меня красным сиянием своих глазных имплантатов. – Автор слишком много времени уделяет внутреннему миру героев, – говорю я. – Они слишком мало действуют. Их даже сложно представить! Приходится додумывать. – Тебе нравится процесс? Я не знаю. Просто воспроизвожу обрывочную информацию из книг. – Ты составил описание поместья, как я просил? – спрашивает отец и протягивает руку. Конечно, составил. Отец иногда злит меня – я испытываю что-то сильнее грусти по матери и называю это "злостью" – но я всегда выполняю возложенные на меня обязанности. – Гостиный зал, площадь сто двадцать три квадратных метра… – читает вслух отец. – Понятно… Горжусь работой. Более миллиона знаков. Очень точное описание поместья от каменных гаргулий, увивающих шпили, и до глубоких недр, где [ну уж нет]одится винный погреб и недостроенная оранжерея со световыми колодцами. – А ты не думал выполнить задание в стиле "Звёздного волка"? – Я грамотней, – отмахиваюсь. – Да и мой виртуальный мир вышел куда детальнее. Кажется, я понял, что так такое "смешно". – Я сам виноват, – отец качает головой. – Надо было задуматься над формулировкой. Молодец, сынок! Конечно, молодец. Иначе и быть не могло. – Теперь мы выйдем наружу? – Да, я дал тебе слово… Помнишь? Я даже записал этот миг. Прямо сейчас проецирую изображение позади отца так, что в гостиной будто бы стало на одного человека больше. Великан из керамита и адамантия широко распахивает тяжёлые створки, покрытые резьбой, изображающей Ангелов Императора, и внутрь врывается свет на шестнадцать целых четыре десятых люксметра выше стандарта. Анализируя изображение в каждую долю секунды, я выхожу наружу. Пасмурная погода. Двадцать градусов по Цельсию, давление – семьсот сорок пять миллиметров ртутного столба. Влажность – шестьдесят девять процентов. Вероятно, дождь начнётся через десять-одиннадцать минут. Спускаюсь по лестнице вниз и подхожу к фонтану. Вода вырывается из пасти ягеллонского морского ящера. Неплохая скульптура. Была бы, если бы скульптор создавал её с натуры, а не по снимкам. Пропорции нарушены. Сажусь на бортик фонтана и окунаю руку в воду. Прохладная. Окидываю взглядом сад. Границы поместья неприступны благодаря высокой линии боскета. Густые заросли липы и каштанов опираются на местами ржавые решётки шпалеров. Деревья стригли пару месяцев назад, и теперь они уже не походят на крепостную стену, как, наверное, и предполагал ландшафтный дизайнер. О зелёной цитадели напоминают только "башни", возвышающиеся над землёй в среднем на десять метров. В остальном же боскет ныне – непроходимые пышные заросли. Основное же пространство перед домом занимает лабиринт мохнатой кохии. Я вновь поднимаюсь к вратам в особняк и пытаюсь разглядеть верный путь. Как это ни печально, но составлять маршрут придётся опытным путём. У входа в лабиринт стоят каменные изваяния, и, в отличие от фонтана, они очень хороши. Отличные образцы, на которые можно ориентироваться при изучении человеческого тела. Первый привратник – Морфей, бог добрых сновидений из мифов древней Терры. Юноша с растрёпанными волосами и крыльями, что растут из висков. Левой рукой он держит стебель мака, а правой чашу цветка. Второй стражник – Гипнос, отец Морфея. Заросший густой бородой старик сидит на земле, и в переплетении его ног покоится чаша с маковым же отваром. Я изучил шедевры искусства и отправился дальше, намереваясь, если не отыскать выход из лабиринта сразу же, то хотя бы составить карту. Однако едва делаю пару шагов, как раздаётся шорох. Сбоку я вижу кротовину. Зверёк уже скрылся, но я [ну уж нет]ожу удивительным такое открытие. Хочу изучить это существо. В конце концов после первой неудачи – стены тёмно-зелёных прутьев на моём пути – я переключаюсь на охоту за кротом. Я могу быть терпелив. Потратил несколько часов на ожидание, но поймал животное. Крохотное существо оказывается в ловушке моей ладони и тут же пачкает мне оболочку. Ничего страшного. Радуюсь любой информации, которую получилось подтвердить. Возвращаюсь к дому и показываю зверушку отцу. – Смотри! Ты спрашивал меня, что мне нравится. Вот! – я передаю дрожащую и писклявую тварь в огромную лапу киборга. Отец сжимает существо между пальцами и подносит ближе к лицу. Потом опускается на одно колено и осторожно кладёт его на каменную плиту. Зверёк спешит прочь. Если бы я встретился с Богом, то, вероятно, был бы впечатлён не меньше. – Я счастлив, что тебе нравится здесь. А теперь мне пора отдохнуть. Я очень устал. Вздремну на скамейке, – говорит отец. Весь следующий день я изучал новое пространство. Удивительно, но я даже не заметил, куда пропал отец. Видимо, отправился на работу раньше времени. Сперва я интересовался живыми существами, встреченными в саду. Следил за действиями, ловил, проводил осмотры, определял принадлежность, занимался вскрытием. В ходе исследований я подтвердил информацию из энциклопедий о старых знакомых Talpa Europaea, о склизких Limbricidae, о жужжащих Lasioglossum. Только птиц я так и не смог заманить в ловушки. Они удивительным образом воротили клюв от любой приманки. Но сильнее всего я хочу найти выход из лабиринта. Он привёл меня в замешательство. Заставил усомниться в своих способностях, хотя до этого они ни разу не подводили. Выхода нет. Но как же тогда отец ходит на работу? На следующий день ловлю момент и следую за грузной фигурой в светло-зелёные заросли. Ступаю тихо так, чтобы не слышать звука собственных шагов. Сомневаюсь, что отец установил себе слуховой аппарат лучше, чем мой собственный. Вот статуя Зевса-громовержца, а здесь мрачный Аид. Да, я знаю эту дорогу, она никуда не ведёт… но отца нигде нет! Что за шутки?! Этого не может быть! Какая-то неисправность оптических имплантатов. Возвращаюсь в дом и провожу диагностику. Нет, всё в порядке… Кажется, теперь я начинаю понимать значение слова "паранойя". И значение "скуки". Остаток дня развлекаю себя постановкой "Вечного скитальца". Я дошёл почти до окончания, когда услышал, что отец вернулся. В виртуальной реальности я создал тюремную камеру, крохотную комнату без окон и дверей, в которой четверо людей едва умещаются. Главный герой – сухой и замученный человек – из-за смирительной рубашки походит на кокон насекомого, который я нашёл в саду. Только изнеможённое лицо отличает его от белого свёртка. Над ним нависает дородный разгневанный господин и держит героя за грудки. Позади жестокий подручный смотрителя и побледневший доктор с бутылочкой нашатырного спирта в трясущихся руках. "Ты будешь клеветать на меня? – гневается смотритель. – Смотри же, чего ты добился! Дни твои сочтены! Это конец, ты слышишь? Это твоя гибель! – Сделайте милость, смотритель, – шепчет герой. Его лицо искажено из-за страданий. Герой с трудом ловит воздух. Но он всё равно продолжает: – Заключите меня в третью рубашку… Наденьте еще одну куртку… смотритель… так… будет… э, э, мне теплее!" Это произведение повествует о торжестве человеческого духа. Заключённый достиг такого состояния, когда физические травмы и лишения, даже смерть, перестали играть какую-либо роль в его жизни. Его гордая душа была свободна от любых оков и перемещалась между временем и пространством. Но у меня не получается сделать так. Я пытался следовать приведённой в книге методике, но не добился успеха. Понимаю, что это художественная литература, но всё же… Боже-Император… Бог-Машина… выпустите меня. Я хочу наружу. Мне одиноко. Выпустите меня… выпустите меня. Выпустите меня! – Выпусти меня! – кричу я отцу. Теперь я догадываюсь, что такое безумие. – Успокойся, сынок. Ты взволнован и наверняка уже устал сидеть взаперти, но поверь. Я делаю это ради твоего же блага. – Мне плевать! Мне здесь абсолютно нечем заняться! – Ты выполнил все задания, которые я тебе дал? – К чёрту уравнения! К чёрту задачи! В их решении нет никакого смысла! Отец вздыхает. На одно мгновение из-за красного свечения оптических имплантатов я представляю вместо его лица лицо смотрителя из "Вечного скитальца". – Нет… – смеюсь я. – Гордый дух! Ты не наденешь на меня смирительную рубашку! Я вдруг понял свою ошибку. Я пытался отыскать выход отсюда не там. Выбрал очевидное решение, когда следовало действовать ещё проще. Я бегу к линии боскета. Прыгаю в заросли, пытаюсь карабкаться наверх, но тонкие ветви ломаются. Падаю. Встаю и хватаюсь за решётку шпалёр. Гну и металл и ломаю те прутья, которые успели проржаветь. – Прошу, успокойся, – отец подошёл незаметно. Но он не останавливает меня. Через мгновение я понимаю, почему. Я уже наполовину скрылся в зарослях, когда ударился лбом о незримое препятствие. За этой стеной я вижу ту же самую картину: переплетение растений и железа. Но я не могу пробить препятствие, хотя крошил когда-то камни. Я плачу. Или пытаюсь имитировать плач, потому что никогда до этого не видел и не слышал подобное. Отец вздрагивает. Пожалуй, я всё-таки знаю способ обрести свободу. Подбираю с земли металлический прут и вонзаю себе в глаз. Свобода побеждает смерть. "Плохой из меня воспитатель..." Технодесантник Христос так и остался сидеть в шлеме виртуальной реальности перед старинным когитатором, который занимал львиную долю всего арсенала на борту крейсера "Злой Рок". "Да и кто из Астартес может похвастать таким умением? Я прочёл множество трудов по педагогике, но сдаётся мне, что без опыта в этом деле ничего не светит. И всё же… есть некоторый прогресс. На этот раз он не напал на меня. Однако снова решил проблему насилием. Где же я допускаю ошибку? Допускаю ли я её вообще? Я могу понять его реакцию, но он слишком быстро развивается. И недели не прошло с последнего запуска! Понизить интеллектуальные возможности? Превратить его в настоящего ребёнка? Но какой в этом смысл? С созданием такого рода Духов справляются тысячи женщин в тысячах мирах. Дать ему человеческий вид? Но как объяснить тогда, почему я его удерживаю? Сам-то ты помнишь, как выглядел, когда был человеком? Расширить зону исследования? Боже… я и так уже не сплю. Ввести новых персонажей? Искусственный интеллект для искусственного интеллекта? Да ты и одного создать не можешь… Что же делать?" – …тос… Христос! Технодесантник, наконец, уловил, что посторонние звуки – это не шум имитации роскошного старинного поместья. Он снял шлем, встал с кресла и повернулся к гостю. Им оказался инквизитор Немрод Энлил, высокий статный и смуглый мужчина с чёрными беспросветными волосами и ослепительно белыми зубами. Немрод лучился здоровьем и добродушием. Однако Христос знал, как всё резко может изменится. Технодесантник сотворил знамение аквилы и поклонился. "Вечно отвлекают", – подумал он. Христос вздохнул и подавил нарастающую злобу. – Пришёл посмотреть, как у тебя идут дела, – сказал Немрод. – Спасибо за ваше внимание, инквизитор, – Христос не поднимал головы. Большая часть его сознания всё ещё решала беду с созданием Silica Animus. Благо интеллектуальные возможности Астартес позволяли многое. – Ты уже закончил делать протез? – Да, мелта-ружьё успешно встроено и прошло испытания. Вы готовы к операции? Инквизитор едва заметно поёжился. – Чуть погодя. Пусть станет сюрпризом для моей жены. Как, кстати, поживает подарок для неё? – Не волнуйтесь, инквизитор. Пусть просьба госпожи Энлил весьма… необычна, но я справлюсь к сроку. – Придётся поспешить, Христос. – Что? – технодесантник поднял взгляд. – Грядёт война. "Опять… опять война… проклятье! Мне нужно время… время, время! Хорошо, что по моему лицу уже нельзя прочесть никаких чувств". – Всегда готов, – ответил Христос. – Новый срок? – Две недели, не больше. Инквизитор ушёл, оставив технодесантника наедине с мыслями. Вокруг кипела работа, несмотря на позднюю ночь по стандартному терранскому времени. Одни техножрецы со свитой сервиторов ремонтировали доспехи и оружие Караула Смерти, другие при сиянии свечей составляли акты о выполненных работах или списывали невосстановимое оборудование. "Вот и всё. Как любил повторять магистр: порой судьба решает задачи куда лучше даже умнейших людей. Испытания in vitro затянулись. Нужно рискнуть. Перейти к in vivo. Делай что должно, и будь что будет, Христос. Эх, столько проектов. И так мало времени…"

Они идут На моей памяти автор № 2 ещё в 2017 году показал, что он великолепно справляется с созданием гнетущей атмосферы надвигающейся смерти. Может быть, не все его рассказы пропитаны безнадёжностью, но именно безнадёжность выходит у него лучше всего. По духу эти произведения связаны с творчеством Лавкрафта и Фехервари. Главный герой, каким бы одарённым и могучим человеком он ни был, оказывается всего лишь червём, песчинкой рядом с настоящей Угрозой, будь то древние боги, война или стихийное бедствие. Ему остаётся, если остаётся, только погибнуть с достоинством или окунуться в пучину безумия, чтобы забыться. Рассказ "Они идут" не стал исключением. Хорошая работа.

"Автор № 2" Они идут Когда Авирон закрывал свою бакалейную лавку, он увидел эту надпись на стене. Эти слова обострили и без того давно грызущее его чувство тревоги, лишний раз напомнив об осаде. Как будто о ней можно было забыть. Торговля шла хорошо – продукты, особенно те, которые могли долго храниться, пользовались спросом в осажденном городе. Но старых запасов осталось не так много, а снова подвозить продукты в город начнут только, когда Имперская Гвардия пришлет подкрепления, и осада будет снята… По крайней мере, губернатор обещает, что подкрепления будут. Авирон решил заглянуть к Кораху. Сейчас он, наверное, тоже закрыл свой магазин. Выпить по рюмке амасека, поговорить… только не об осаде. - Авирон! Я ждал тебя. Корах развалился в кресле, держа в одной руке стакан с амасеком, в другой сигарету. В воздухе ощущался характерный запах обскуры. - Наливай, присоединяйся, - Корах кивнул на столик с бутылками. – Ешь, пей и веселись. Не стоит терять время. Они идут. - Только не об этом, пожалуйста, - попросил Авирон, плеснув себе в стакан амасека. Корах хрипло рассмеялся. - А о чем же еще? Весь город только об этом и говорит. Еще бы, смертный приговор – новость довольно яркая… - Гвардия пришлет подкрепления, и осада будет снята! - Так объявил губернатор? Ха, старик, только не говори, что ты в это поверил! Ладно еще эти несчастные деревенщины, сбежавшиеся в город – и здорово загадившие его, надо сказать. Но ты же умный человек. Авирон долил в стакан амасека и залпом выпил. Терзавшая его тревога, казалось, начала ослабевать. - Надо же на что-то надеяться? – сказал он. - Надежда – первый шаг на пути к разочарованию, - усмехнулся Корах. – А именно разочарование нас и ждет, причем весьма жестокое. Впрочем, нам с тобой еще повезло. Мы хотя бы можем забыться… А эти бедняги на улицах не могут. Им только и осталось, что сидеть среди луж кровавого поноса, терпеть голод и жажду, и ждать, когда за ними придут эти чудовища. А они уже идут. Они идут… - Где ты купил обскуру, если не секрет? – поинтересовался Авирон. - У Дафана. Он знает, где достать такие вещи. Если хочешь, и тебе достанет. - Минута слабости может повлечь за собой вечность проклятия, - задумчиво произнес Авирон, глядя в стакан с амасеком. - А мы все здесь уже прокляты, и скоро нашими душами станут пировать демоны. Нам осталось совсем немного. Гвардия едва удерживает позиции вокруг города. Еще чуть-чуть – и Архивраг войдет в Мантиллу. И раздастся плач и скрежет зубов. И живые позавидуют мертвым. Родиться на свет! Будь я проклят! Авирон молчал, не зная, что сказать. Грызущее чувство тревоги возвращалось. Он понимал, что его друга терзает тот же ужас, что мучает его самого. Хотелось что-то возразить, сказать, что Император защитит, но в таких обстоятельствах эти слова прозвучали бы как злая шутка. Возможно, в словах Кораха и была некая мудрость. Вспомнилось изречение «кто спорит с пьяным – тот воюет с отсутствующим». Отсутствовать… уйти от этого ужаса… Забыться. Хотя бы ненадолго. Как там было? Absentem laedit… - Знаешь, я видел удивительный сон, - вдруг сказал Корах. – Мне приснилось, что космодесантники в желтой броне заняли оборону в пустыне вокруг скелета какого-то гигантского чудовища, и к ним явился дух святой Эуфратии. И она говорит им: «Вы думаете, Императору более угоден желтый цвет, чем черный? Это не так. На самом деле Императору не угоден никакой цвет, ибо все, что вы делаете, лишь умножает могущество демонов варпа». Он расхохотался. - Представляешь? Мы всю жизнь честно трудились, платили все налоги и думали, что дела наши угодны Императору. На самом деле Ему угодна только наша смерть. И как ты можешь после этого отрицать, что мы не прокляты? Корах допил амасек и затянулся обскурой. Глядя остекленевшими глазами в никуда, он тихо смеялся и ш[оппа!]л. «Они идут. Они идут». Авирон вышел на улицу, чувствуя, что его трясет озноб, и направился домой. Зайти за деньгами, а потом найти Дафана. Забыться. Уйти в туман алкоголя и обскуры, и этот страх перестанет терзать его. Absentem laedit… Не стоит терять время. Они идут.

Хм, но они же не за один день вырастают. А как же вахты? Профосмотры оборудования? Никто не спалил? Странно.