0.5 Кота

Да, все это ждали, и оно, наконец, случилось. Роммель, почему от тебя всегда по три сообщения? Этот вопрос терзает меня уже не первый год =)

"Автор № 5" Мари - Подходишь. Тебе туда. Пожалуй, любимой частью своего многообразного и постоянно меняющегося труда Ричард считал именно отбор тех, кто к нему присоединится. И не потому, что зачастую выбор этот был синонимичен решению, кому жить, а кому нет - и хорошо если просто гибнуть от голода. Просто хорошо помнил, как любил старый епископ Анерман на родине церемонию посвящения. У молодых послушников - обоего пола, благо спрос позволял - были почти такие же лица, как у тех, кто теперь каждый день стояли перед бывшим писцом и доверенным ассистентом. Впрочем... Если подумать, те боялись еще больше. Ведь они искренне полагали, что идут к жизни лучшей - откуда им было знать, что у Его Преосвященства совсем иные планы. Когда Император отвернулся от блудных слуг Своих, у Него было чувство юмора. Без Света Его, как быстро вся порочная империя пала... И по иронии повеления высочайшего, Ричард остался жив. Как и все остальные, кто прошел через врата Паутины вместе с палачами в черных латах, но каким-то чудом избежал участи стать для них чем-то средним меж пищей и развлечением, покинутый Светом Его писец теперь знал, что худшего в его жизни уже не наступит. От одной из своих девушек он узнал об интересном наименовании Черного Города - Темница Душ. Место, куда трудно попасть, но еще труднее выбраться. И даже смерть - вовсе не гарантия того, что ты покинешь его. Ведь даже во Внешних Сферах Комморрага, где противно обитать самим господам и творцам, гибель не значит ничего. Город на Краю Вечности принадлежит им. Они решают, кто может здесь жить. Они же могут иногда милостиво позволить своим рабам умереть. Изредка. Немало Ричард знал и видел тех, кому прихоть хозяина не давала разрешения отмучаться. По меньшей мере, с этих всегда падала отличная прибыль. В Городе Вечной Ночи покупается и продается все. Если бы его обитатели, некогда звавшие себя подданными Императора, знали об этом заранее... Привыкали бы быстрее. А некоторые даже жили бы лучше, чем во владениях Империума. А все потому, что как есть два лика Владений Императора Человечества, так есть и две маски Черного Города. То, о чем говорят и во что верят, против того, что видят и слышат. Говорят, что ненависть его господ не знает границ, что у их жажды боли и крови нет предела и запретов. Это неправда, а точнее, не вся правда. Одной из первых мыслей, которую приходилось вкладывать служанкам в головы, было простое напутствие: не отходить от сценария. Люди не более чем паразиты. Черви во плоти Города. Но если паразиты приносят больше пользы, чем вреда, какой же рачительный хозяин будет марать руку о мерзкое насекомое? И потому повелители Паутины готовы даже уходить из заведений Внешних Сфер, не забирая жизней больше, чем оплатили. Услужить им - искренне, не из ужаса, всего лишь со стремлением исполнить свой долг перед старшей расой - и тогда щедрость их будет не менее легендарной, чем жестокость. Ричард нередко вырывал из оцепеневших пальцев девушек куда более ценные алые кристаллы, чем оговаривал, не обращая внимания на их бессвязные вопли, рыдания и попытки прийти в себя, когда довольный сибарит или ведьмак удалялся, вкусив вина, купленного у вольных торговцев, рассчитавшись за восхитительный страх, вкуснейшую боль и изысканные крики. И оценив услуги, господин неизбежно возвращался, лишь усиливая у уже знающих его столь желанные чувства. Впрочем, новенькая явно не постигла бы столь тонких материй, не столкнувшись с ними сама. Вот почему хозяином "Туманных Плетей" будет Ричард, а не она. Все-таки некоторые вещи - например, посметь повысить голос на друхари, или показать им, что их присутствие нежеланно, или же не оправдать их ожиданий - могут произойти с человеком лишь один раз. - Третья комната. Посмотрим, умеешь ли ты хоть что-нибудь. И они всегда приходят. - Каэльдастраз рекомендовал вас как способного торговца. Даже спустя много лет нельзя было привыкнуть к тому, что некоторые гости могут двигаться столь тихо. Лишь на мгновение стоит отвести взгляд от дверей, как они, минуя звенящие цепочки из золота, возникают рядом. Никогда не спрашивают, возможны ли их желания даже с точки зрения самой реальности. Велят, и знают, что так и будет. Ричард доставал для мандрагор кровь влюбленного и слезы радости, поцелуй истинной любви и сны слепцов. Полностью удовлетворенным ушел дракон, возжелавший совершенный механизм - разумеется, поприсутствовав на его перерождении, превращении из прекрасной плоти в бессмертные золото и серебро. Восхитился укротитель, мечтавший о самой умелой спутнице Черного Города, знающей десять тысяч изощренных движений - по счастью, его не смутил весьма неказистый лик, благо для него все они были на одно лицо. Загробный Барон, хозяин храма Обсидиановых Светил, никогда не бравший менее десяти блудниц разом и остающийся несытым, задыхался от истощения, приобретя общество победительниц гладиаторских боев и соревнований по атлетике. - Если дозволено мне, я предпочитаю быть коллекционером. В некотором роде, необычные желания господ наших, которые мне удается исполнить, это предмет моей страсти. Ибо желающий жить всегда найдет способ. Даже когда нужно отыскать невесту, способную родить от мертвеца. Или Сестру Битвы, видящую в хозяине исповедника и искупителя. Или способную влюбиться до беспамятства в каждого из семисот сслитов-защитников архонта. Произведения искусства, а не прихоти. Но гостью, скрывающую лицо под маской, было не удивить столь простыми изысканиями. Вряд ли она вообще желала знать сомнительные заслуги человека, ибо ее будет волновать лишь собственный заказ. В зеркале, заменяющем ей лицо, Ричард видел только себя, застывшего меж богатством и гибелью, третьего не дано. - Слова забывшего прошлое свое. Но помнившие уже не смогут рассказать о нем, ведь так? В какие мягкие формы она облачила то, что человек сказал бы намного проще. Ксеносу прислуживает лишь предатель, продавший свободу ради жизни. То, от чего остальные отказались... И заплатили за это. - Возможно - но ведь именно прошлое сделало меня таким, каков я сейчас. Оно заставляет всех моих слуг мечтать о прихотях господ наших - ибо таков их путь прочь от смерти в тенях Города Голодных Глаз. Там, где силой можно взять все, что может быть ценнее, чем идущие в ваши объятия по своей воле? Их желание жить - вот секрет успеха "Плетей". - Мои вкусы несколько иного вида. Обещаю, что вознаграждение будет весьма щедрым. - В таком случае посвятите меня в них... Обещаю, искать в ином месте вы не захотите. - На это можно долго жить. Практически до конца жизни. Когда от резкого содрогания желтая клетка со встроенным электрошоком сорвалась, Ричард даже не особенно удивился. Трезвыми крановщики Порта Желаний не были отродясь, а считать их смерти давно перестали. На каждого раздавленного статуей, кораблем или гравитацией порталов [ну уж нет]одились тысячи желающих его заменить. В самом грузе не было ничего необычного. Признаться, хозяин экстравагантного заведения был малость оскорблен, почти как была бы его ассистентка, хирург от всех богов Варпа, если бы ее попросили помочь проколоть уши. Платить такую цену за это? Зачем? Неужели госпожу заводит риск? Побыть наедине с тем, что способно перекусить ей руку пополам? Или она жаждет экспериментов, которые не жалко провалить? А может, просто хочет чистоты примитивных эмоций? Возможно, дело в том, чтобы побыть максимально далеко от нравов и обычаев сородичей? Воистину, Город Черных Врат слеп. Его жители ненавидят и друг друга, и всю галактику так сильно, что вряд ли кто из них и удивится такой терпимости. В любом случае, свои три тысячи душ Ричард получил. - Мари Веспуцци, к вашим услугам, госпожа. Она проводит вас, и исполнит любое ваше требование. Правила вежливости требовали предлагать посетителю персонального сопровождающего. Помочь снять доспехи, принести напитков, изредка - побыть живой мебелью. Почти все отказывались, ибо от постороннего присутствия могло быть испорчено основное их времяпрепровождение. Твари питаются не своими ощущениями от тел - их интересует то, что испытывает поданный им, как блюдо, человек. А смотреть без содрогания, фонящего и загрязняющего друхари вкус, Мари не могла. Вместо этого тряслась после, штопая то, что оставалось, когда посетитель покинет заведение. Нет, после ее работы не оставалось ни повреждений, ни шрамов - у ксеносов были инструменты, о которых в Империуме она и помыслить не могла. Кошмары о том, как она вырезала выжженный глаз солдату, перестали приходить после выращивания и вставки нового какой-то из девочек Ричарда. Ублюдок хотя бы не жалел расходов, чтобы починить то, что сломал очередной остроухий... А еще знающие хотя бы основы медицины руки спасли от того, чтобы самой лежать на этом столе. А вот эльдарка в зеркальной маске и черно-красном панцире потребовала, чтобы Мари оставалась рядом. Разумеется, тоже без всего - отмыть кровь с кожи легче, чем отстирать. И еще негласно запретила отворачиваться. А дальше началось то, что иначе как насилием над всеми законами природы описать было нельзя. Нет, орков в Комморраг завозили нередко, благо на аренах всегда был дефицит желающих умереть и забрать с собой побольше других таких же - но впервые зеленокожую беснующуюся тварь привязали к ложу здесь. В потоке бессвязной ругани нельзя было даже разобрать, что беспропорциональная гора мышц и костей хочет сказать, но явно нелестное и о людях, и об эльдарах. Если бы не сверхпрочные канаты, не дающие ему даже мотнуть резко головой, он бы уже снес все стены одновременно. Вначале просто казалось, что сейчас купившая его хозяйка просто перережет ему горло - и, скажем, искупается в пахнущей далеко не железом крови. Такое бывало. А вот чтобы при виде орка эльдарка трепетала - это явно что-то новое. Ее трясло, когда она стаскивала с зеленокожего дикаря остатки ремней и повязок - тот явно орал на своем языке, чтобы не смела трогать имущество. И даже сквозь маску чувствовалось, как у остроухой сбивается дыхание. Не как перед убийством, пусть даже и шли в этом проклятом городе страсть с войной бок о бок. Вопреки стереотипам, у орков есть все, что ожидал бы увидеть человек, разделывая труп. Некоторые органы в другом порядке, но на месте все до единого - и даже, казалось бы, абсолютно ненужные. Размножение простым осквернением земли - но, видимо, какой бы обезумевший бог ни создавал орков, он по привычке снабдил их и лишними частями. Да, абсолютно непригодными для каких-либо целей. Но это Комморраг. Здесь востребовано все. Что было в длинной игле, похожей на обломанную кость, Мари не знала, но орк, едва ему в живот начали вкачивать жидкость, сразу перестал орать. Теперь он не выкрикивал немногочисленные ругательства примитивного языка - теперь он выл. Рыдал. Если бы умел плакать, плакал бы. От насилия над его природой, от бессилия, от желания оказаться где угодно, лишь бы не тут, от отрицания, гнева, мольбы своим божкам и жажды умереть как угодно, только не здесь и не так. Все это из него сочилось так, что чувствовал даже человек - а эльдарка почти в буквальном смысле все это жадно проглатывала. Как оказалось, это только начало. Посолила мясо, прежде чем готовить. Без первой волны эффекта той дряни, которой накачала зеленокожего, ей не была бы так мила вторая. Та, в которой против не то что его воли, а против даже его биологии, против его представлений о самом себе, она смогла заставить не знающего даже самого понятия физической близости орка делать все, что было необходимо. Благо конструкция универсальных доспехов у эльдар вполне позволяет. - Х'чшь ж'ть, ф'йка? Даже не поражение, а позорное грязное пятно на Пути. Просчитались поочередно следопыты, вся группа наблюдения, лично провидец Харьятан - и судя по всему, орки быстро воспользовались слабиной противника. Да, потеряв много, но это не утешение - твари возродятся еще сильнее, а усопших уже не вернуть, ибо у них, в отличие от бесконечных орд, всего одна жизнь. Теперь осталась одна Киидаалья. Сдаваться было рано. Если совершили такую ошибку, как не добить врага сразу, а потащить его, как трофей, к вожаку - еще не все потеряно. Конечно, ни одна заточенная полоса металла, подобранная здесь, не сравнится с клинком из психокости - благо тот, почуяв мерзкую руку чужака, разорвал рукоятью его пальцы, умер раньше, чем причинил вред детям Иши. Но стоит им на мгновение отвернуться, как эти грязные куски железа окажутся у орков в глотках, а вожаку танцовщица отрежет язык и вытащит через распоротое горло. Как минимум четыре варианта их перерезать, и они даже не успеют отреагировать. Так казалось, пока дикари не бросили на пол перед бесформенным нагромождением черного и красного, ржавого и мертво-зеленого. Если это и было орком, то очень давно. Не потому, что от самого орка там осталось весьма и весьма мало. Просто когда он, не открывая пасти, произнес всего три слова, все так же искаженных и полупроглоченных… Но вместо него их произносил кто-то другой. Не тварь Первородного Ничто, Великой Пустоты, ее шепот узнавали бы везде - да и не было случая в истории, чтобы в душу и тело орка вошло бы воплощение Совершенства. Вместо нее - голос, которому ведома лишь сжирающая ненависть, холодная и бескрайняя, финалом которой может быть только прекращение всякой жизни. Ненависть ко всему, что мыслит, дышит и растет. И в первую очередь - к эльдар. Ее принесли не для того, чтобы вожак смог добить врага сам, он хочет ей участи хуже, чем умереть. И раскаленный ошейник с цепями - только первый шаг. Показать ей, что эльдар - животные из слабой плоти, ненавистные выродки страстей, и потому будут жить как скот. Будут есть, когда им позволят, спать там, где прикажут, и отдаваться тому, кому захочет хозяин. А выжить придется. Слово об этом должно дойти куда следует. Придется вынести все, и роскоши погибнуть здесь нет. Киидаалья вернулась домой. У чудовищ из черно-красного металла и зеленой кожи нашлось достаточно врагов среди мон-кей, чтобы остановить их. Просто теперь и на людей, и на орков, и на свое тело она всегда смотрела иначе. - Подойди. Некогда сверхчувствительное тело, которое могло на слух различить сердцебиение, а на ощупь пылинку, теперь только от самых противоестественных силовых воздействий чувствовало хоть что-нибудь. После множества часов орочьей какофонии, которую они смели называть музыкой, после их плетей - в лучшем случае - большую часть чувств заменяло то, что видели и слышали другие. Кто угодно. Чужие глаза и уши вместо своих. Конечно, в Городе Тысячи Сфер мгновенно бы излечили все это, но... Но за долгое время Киидаалья просто успела привыкнуть. Пусть страдают они, а видеть будет она. Так проще. И так можно узнать много нового о том, что старое тело, до шрамов и ожогов, физически не смогло бы воспринять. Мон-кей, исполняя приказ, ощущала очень многое. Нет, она не особо удивлялась, ибо видела и не такое, и возможно, даже догадывалась, что только от грубой кожи и плоти орка ее госпожа что-то может воспринять. Но как ей стало противно, когда ее взяли за руку. Подержали, чтобы побыть с чем-то знакомым, отвлекаясь на новое. Потому что не зная чего ждать, она пугается куда сильнее, чем от вида какого угодно насилия. Чего она не знает, так это того, что вместе с давно угасшим трением своего тела Киидаалья проникается тем, что чувствует дикарь, переставший дергаться и скулящий, как смертельно раненый и заждавшийся долгожданной гибели зверь. Он себя чувствует весьма знакомо. Все против его сути. Его заставили быть тем, что ему немыслимо. Ему страшно, еще и потому, что он бессилен, он изгой в собственном теле. Сходит с ума от того, что все вокруг перестало быть сколько-нибудь реальным. Он перестал быть даже орком, он опустился ниже самого паршивого паразита в стае. Даже если он выживет, на нем теперь несмываемое позорное клеймо, оставляющее один выход - умереть в выгребных ямах, ибо даже право оставить споры он теперь не заслужит. Ради интереса, с ним даже можно поделиться своими немногочисленными нервными окончаниями, и от их противоестественной природы ему станет еще хуже. Может быть, если бы он умолял, или пытался воззвать к рассудку, или хотя бы назвал свое имя, хоть как-то показал свою разумность, его бы быстрее оставили в покое. Даже животные, поняв, что сила их не спасет, пытаются надавить на жалость... А эта тварь и на такое неспособна. Ну так пусть заодно отведает и отвращения со страхом человека. Почти напрямую. Для последних нескольких секунд нужно было выжать из медленно растворяемого изнутри зеленокожего все, что у него еще было. Теперь уже раствора Киидаалья не пожалела, пока зверь не перестал даже выть - просто не смог, от сдавленных легких. Один за другим все участки его тела вздулись как пузыри от ожогов, и лопнули. Восхитительно добавили красивого финала, раскрасив убогие помещения от пола до потолка. Символично, что от Поцелуя Арлекина, даже в малых концентрациях, кровь даже у орков становится нестерпимо яркой. Чужим взором Киидаалья смотрела, как ее маска, из чистой зеркальной ставшая одноцветной, отражает собственное лицо служанки. Залитое кровью так, что на нем видны одни глаза, с пропитанными и уродливо спутанными теперь волосами. Сначала она могла только неподвижно смотреть, оцепенев... И только увидев, как ее госпожа встает, неуклюже бросилась назад и вжалась в стену. Вот теперь можно подать вторую часть. Вот теперь она достигла нужной кондиции. Мари всегда знала, что рано или поздно это произойдет. Одна из остроухих мразей решит за очень отдельную доплату приняться не за готовую на все жертву, а за нее. Каждый раз убеждала себя, что если их не злить, не повторять чужих ошибок... Что остальные, кому везло меньше, явно что-то натворили, и если просто так не делать... Но при такой жизни, что было удивительного? Законом Комморрага не запрещено, безусловно, но вполне ожидаемо. Сначала попыталась отбиться - хотя голой рукой по скользкому панцирю, похожему на вываренную кость, это было бесполезно. Хоть эльдарка и не выглядела особенно мускулистой, ее пальцы на горле были как щипцы, которыми выдирают зубы. Потом уже только смотреть в заляпанную маску, в которой - Мари готова была клясться - искаженное отражение складывалось в изуродованный труп без половины мышц и кожи. Как пособие по вивисекции. Смогла даже заметить, как вторую руку, с похожей на выдвижное лезвие иглой, тварь вскидывает и заносит... И как конец острия замирает ровно у груди. Намеренно не доходит самую малость. Быстро не кончится. А потом та вдруг заговорила. - Как ты думаешь, что я купила? Дождавшись, когда человек хоть немного перестанет дергаться, эльдарка самую малость ослабила хватку. Только чтобы дать продышаться. И все так же спокойно повторила вопрос. Ответ был явно не в том, что неспешно стекало по ее доспеху и выпадало клочьями из его складок. И она терпеливо ждала. На их языке это значило, что от того, что услышит, зависит многое. Нет, она пришла сюда не за этим. Она вообще не выглядит живущей в Городе. Оставалось только надеяться, что единственное вертящееся в голове поможет. - Забыть? Откуда-то было точно известно, что за отражением она улыбается. - Не чтоб забыться, а чтобы вспомнить. Я приобрела твою жизнь. В отличие от Темных, у вас и у нас она одна - и потому чего-то стоит. Разжав пальцы, отошла на шаг. - Скажи мне, после того, как ты вспоминаешь страх... Когда твои слабые мысли, о которых ты никому не говоришь, сталкиваются с настоящей угрозой конца жизни... Как хищник, она чует чужой ужас. И не от того, что знает то, чего знать не должна. От того, что знать их - одна из тех вещей, что в Комморраге действительно запрещены, и которые нельзя купить ни за какие сокровища. Это действительно не друхари. Это пришелец откуда-то извне, из глубин, которому так же все здесь противно и чуждо, как и людям. - ...теперь ты хочешь жить? Почему-то Мари казалось, что если она ответит "нет" - что было несколько минут назад намного ближе к истине, и в чем она не признавалась даже самой себе - то все будет намного проще. Намного менее болезненно. Но теперь уже это было иначе. Теперь только было понятно, за что на самом деле цепляется все сущее в жизни. И что искала заказчица, вволю насмотревшаяся как на сородичей, не ценящих жизнь - ни свою, ни тем более чужую - так и на людей, умирающих просто потому, что так им приказано. Хочет увидеть, на что готов человек, чтобы жить дальше. Молчание эльдарка истолковала однозначно. - Тогда слушай. Я передаю тебе то, что мне передал один ценитель. Считай это игрой. Как актеру нужен зритель, так и зритель должен участвовать в представлении. Ученик должен превзойти учителя, а преемник - предшественника. И если не хочешь бояться за свою жизнь - сейчас, или в следующий раз - есть лишь один способ. Взять в свои руки, забрать у них и перестать бояться. Я уже не боюсь... Я научилась. Теперь твоя очередь. Следом она небрежно сбросила на пол ящик, рассыпав по мрамору инструменты и лезвия - все, которые могло предоставить заведение. Дала понять, что есть два способа пустить их в ход. Порадовалась, что наконец нашла того, кто не захочет выбрать более легкий. Хочет, чтобы ей представили шедевр, который будет лучше ее собственного. Что взять за основу - оставила на выбор. Хотя в глубине души Мари знала всегда, что и как желает сделать. После всего, что она видела за долгую для жителя Внешних Сфер жизнь, можно было даже не изобретать ничего нового.

"Автор № 4" He often seeks a lordly dish To serve upon his table. Сущность воды Dramatis Personae: Халеан Единый, Глас Князя наслаждений, владыка Петримара, колдун и всевидец легиона Детей Императора; Синтафаэ Кейрос, суккуба культа Луны глубин; Амарейя Кейрос, архонт кабала Багровой змеи, сестра Синтафаэ; Алактель Севанн, архонт кабала Крыльев кошмара, супруг Синтафаэ; Арамейра и Талимейра, дочери Амарейи. 0. Хроники и сказания Петримара хранят память о черных днях Железного дождя, когда корабли Сделавшего-себя-богом закрыли собой сияние Небесного ока, когда пали башни и шпили Шандара, а пепел его садов попрали солдаты-машины, истррепродукциявшие тех, кто не склонился перед орлом и шестерней. Ни одно живое существо не пощадили пришельцы - ни человека, ни зверя. И когда железные палачи погрузились обратно на свои небесные суда, на Петримар прибыли рабы Сделавшего-себя-богом, которым скупой хозяин пожаловал прах сожженных лесов и песок высохших морей. Железный дождь затушил пламя, пылавшее во славу Владыки войн, погубил в земной плоти многочисленное потомство Праотца энтропии и разметал прихотливые узоры, сотканные в облаках ветрами мыслей Архитектора судеб. Казалось, пришел конец и вотчине Князя наслаждений - бирюзе морей и аметисту озер. Но вода столь же обманчиво мягка, сколь и сильна. Текучая и стремительная, она принимает любую форму и обходит те препятствия, что не желает сокрушить. Каждый из новых петримарцев, благодаривший Сделавшего-себя-богом за исправную работу очистителей и акведуков, на самом деле возносил хвалу Князю наслаждений. И когда железные мудрецы в алых балахонах сообщили губернатору, что моря и озера не высохли, а лишь ушли вглубь, что идет работа над созданием сети каналов и водохранилищ, их души уже не принадлежали далекому богу-машине. Не прошло и полутысячи лет, как восстали из пепла и праха горделивые шпили Шандара, и пали в пыль орлы и шестерни, и над возрожденным Петримаром вновь развевались пурпурные и золотые стяги. И господствовали тут иные пришельцы с небес - не истррепродукцияющие, но созидающие и искажающие, не презирающие плоть, но знающие ей цену и применение. И восседал на троне Шандара новый владыка - Глас Князя наслаждений, Халеан Единый, колдун и всевидец, заточенный в фениксийский доспех Третьего легиона. И за щедрые дары подземных морей, за жизнетворную воду петримарцы платили по воле его иной влагой - алой, густой и терпкой, орошающей камень жертвенников и песок ристалищ. 1. Волнистое лезвие полоснуло по мохнатому животу фелинида, и в тот же миг кончик боевого серпа вонзился между ошейником и нижней кромкой подогнанного под нечеловеческую голову шлема. Зверолюд завизжал, заверещал, перекрывая рев зрителей и мрачную, тяжелую музыку, от которой у Синтафаэ ломило в висках с самого начала боя. Выпустив заглохший пиломеч, фелинид повалился на колени, не отрывая взгляда обезумевших янтарных глаз от вывалившихся внутренностей. Друкхари не собиралась обрывать страдания существа. Мгновения агонии противника были для нее мгновениями передышки. Последний из шестерых фелинидов, выше прочих на голову и вооруженный клювастым молотом, до поры держался поодаль, не мешая остальным окружать противницу. Но с гибелью всех собратьев он перешел в наступление, неожиданно ловко и проворно вращая своим неуклюжим оружием. Синтафаэ не без труда смогла перехватить инициативу, вынуждая покрытого серой шерстью квазичеловека попятиться под градом ударов. Он, тем не менее, какое-то время достойно держался в обороне, умудряясь отбивать многие выпады то обухом, то стальной рукоятью, то четырехгранным клювом, но шанса ранить друкхари у него уже не было. Она покончила с ним так же, как и с предыдущим - волнистый меч рассек фелиниду живот, а зазубренный серп острым концом вонзился в горло, отворив фонтан темной крови. Хрипя, зверолюд рухнул мордой вниз, присоединившись к десяткам убитых - орков, круутов, мон-кай. Трупы с арены не убирали, но жемчужный песок впитывал кровь с жадностью живого существа, и риска поскользнуться на багряном месиве у гладиаторов не было. Синтафаэ соединила древки, придавая своему оружию изначальный облик. Громкий щелчок не был слышен за гулом оваций. Вооружена Синтафаэ была подобием глефы, увенчанной с одного конца зазубренным серпом, а с другого - волнистым клинком. Полое металлическое древко могло разделяться на две половины простым поворотом и нажатием на рычажки у основания наверший. Это позволяло гладиатору менять тактику боя на радость зрителям, но не добавляло оружию удобства. По сравнению с тем, чем привыкли сражаться ведьмы друкхари, такая глефа не годилась даже для тренировочных боев - громоздкая, несбалансированная и грубо украшенная, она была еще и выкована из металла скверного качества. Кромки лезвий уже успели за минувшее с выхода на арену время покрыться множеством щербинок, и Синтафаэ не могла поручиться, что очередной парированный удар просто не расколет клинок, как стекло. Хуже того, навершия были соединены с браслетами на запястьях пленницы тонкими, но прочными цепями. Хотя длина их позволяла сравнительно свободно сражаться, вес цепей и глефы мешал ведьме пользоваться своим настоящим оружием, имплантированным в кончики пальцев. "Мы не вырываем когти у зверей", сказал тогда астартес, наблюдавший за подготовкой пленницы к выступлению на ристалище. "Гораздо приятнее, когда они ломают их сами." Синтафаэ заставила бы его пожалеть о такой самонадеянности, вырвала бы ему и когти, и глаза, и язык-щупальце, которым ублюдок посмел оставить склизкий след на ее коже... Но спорить с браслетами на запястьях и лодыжках, с почти перекрывшим дыхание ошейником было невозможно. А затем на смену полумраку, сырой прохладе и многоголосому эху воплей и стонов пришли пыль, обжигающее солнце и стройный рев сотен тысяч глоток и труб, прославляющих владыку Петримара. И противники - первые из нескольких десятков, выпущенных по одному, по трое, по шестеро, чтобы принять смерть от клинков долгожданной гостьи. В подернутом перламутровой дымкой небе кружили смутные, уродливые тени неизвестных существ. Огромные экраны на башнях по периметру арены ублажали зрителей замедленной съемкой и крупными планами завершившегося только что боя. Нестерпимо яркий солнечный диск медленно поднимался над статуей многорукого змеечеловека, облекая мерзостное создание в зловещее, потустороннее пламя. Второй раз с начала боя, сделав полный круг и вновь взойдя над Шандаром. Целые сутки на арене! Синтафаэ не помнила, с какой скоростью вращается Петримар вокруг своего светила, но боль в мышцах, непривычно тяжелое дыхание и пляшущие перед глазами круги говорили о том, что ведьма вплотную подошла к пределу своих сил. В Черном городе ей нередко доводилось сражаться по много часов кряду - но между боями всегда было время передышки, были сильные, успокаивающие пальцы невольников-массажистов, был изящный графин, полный ледяной воды - всего лишь воды, ибо иные напитки туманят разум. Воды... Сутки без капли воды! Синтафаэ тряхнула некогда иссиня-черной гривой, ныне посеревшей от пыли. Смахнула с груди кристаллики пота и крови. Ее облачение было не удобнее оружия и вряд ли служило иной цели, кроме как замедлять движения и просто раздражать - как трением об кожу в самых неудобных местах, так и нарочитой вульгарностью и уродством. Защищать, по крайней мере, оно точно не могло - ни от оружия, ни от солнца, ни от взглядов. Впрочем, сейчас осознание того, что она одета как мон-кай, не плеснуло на душу кипятком бешеного гнева, напротив, помогло сосредоточиться, забыть о пересохшем горле, о боли, которой отдавался каждый вдох. Сравнивать прошлое и настоящее смысла не имело. Там, в Черном городе, она была госпожой, сражавшейся и убивавшей ради собственного удовольствия. Здесь, едва ступив на песок ристалища, она стала покойницей. Хуже, чем покойницей - обреченной. Если только не... Звук пробился даже через рокот толпы. Зловещее шипение, перемежаемое щелчками. Мрачная ритмичная симфония оборвалась оглушительным аккордом и сменилась иной музыкой - рваной, дерганной, вызывающей к жизни полузабытое чувство тревоги. Синтафаэ перевела взгляд на конструкцию из металлических ветвей, перемотанных бритвенными цепями - одну из многих, превративших арену в лабиринт, где гладиатор мог ждать нападения не только спереди, сбоку или сзади, но и сверху. На самой вершине гротескной постройки, словно гигантский стервятник, восседала четырехрукая тварь, широко расставив в стороны увенчанные когтями и косами конечности. Это создание было знакомо Синтафаэ, сражавшейся на своем веку и с гибридами, и с чистокровными генокрадами, разве что зубастые челюсти его лобастой голове заменял пучок шевелящихся щупалец, похожих на гофрированные шланги машин мон-кай. Перехватив древко покрепче, ведьма приготовилась к новому бою. 2. Имгарлский генокрад имел чуть больше шансов против этой друкхари, чем предыдущие бойцы, но не было среди зрителей глупцов, решившихся бы на него поставить. Все они понимали, что зрелище, ради которого милостью Князя наслаждений Шандар был уже второй день освобожден от всех прочих дел, имело мало общего с обычными гладиаторскими играми. Это было жертвоприношение, последнее в ряду тысяч и тысяч, и после него весь Петримар ждали перемены. Воистину грандиозные перемены. Халеан Единый, владыка Петримара и Глас Князя наслаждений, позволил себе улыбнуться. Золотая маска искривилась в оскале, явив ряды треугольных бриллиантовых зубов. Черные ониксы, заменявшие ему глаза, были так же мертвы и так же зорки, как и всегда. Единый во множестве, плотью он пребывал в безопасности своей темницы - терминаторского доспеха Фениксийской гвардии, рожденного в пламени вулканических литейных и закаленного безжалостными водами Моря душ. Ни время, ни едкий дым далеких полей сражений, ни сладкое дыхание курильниц и жаровен не смогли заставить пурпур и золото потускнеть. Слабым душой хватало лишь одного взгляда на собственное отражение, искаженное изгибами брони, чтобы пасть ниц, прославляя своего нового господина. Слабые душой, ведомые, неполноценные... Для Халеана они казались придонным илом, мутной взвесью, с которой он играл, поднимая в податливом, покорном пространстве пыльные вихри. Не покидая трона из золота и аметиста, бестелесными фантазмами скользил он среди смертных, слушая и внимая, выдергивая извивающиеся эмоции и с хрустом надкусывая скорлупу сокровенных помыслов. Поток пропущенных через множество себя чувств насыщал его призрачную сущность, словно вода, омывающая вечно жаждущую плоть жабр. Забирая, он отдавал, пожирая - позволял вкусить отголосков своих ощущений, делая частью своей сущности - сам на краткий миг обретал единение с собственными рабами. В такие мгновения, минуты, часы все живое на Петримаре становилось частью множества Халеана. Следя за происходящим на арене из-под пропыленных брезентовых навесов и шелковых балдахинов, с жестких скамей, прогретых солнцем бетонных блоков или обтянутых человеческой кожей кресел, созерцая зрелище собственными глазами или доверяя лживым видеоэкранам, они ловили каждое движение белокожей фигурки, выставленной против многорукого чудища. Как и Халеаном, его рабами владело пульсирующее, томящее ожидание момента, когда белое окрасится алым. Острее всего это ощущали любимые слуги Халеана, бритвозубые хищники Моря душ - закованные в пурпур и золото прозревшие астартес, изменники, порченное семя Сделавшего-себя-богом. Жестокий отец дал им слишком мало и взыскивал слишком сурово. Времена Великого похода не застал ни один из ныне живущих, никто из избранных Халеана мог похвастать тем, что водружал стяг Третьего легиона над очередным окровавленным, умирающим миром. Но все они были Детьми Императора, и, подобно любым непослушным детям, никак не могли насытиться свободой нарушать запреты. В этом они были походили на своего единоличного хозяина - Князя наслаждений. И каждый из них понимал, почему на мраморных и платиновых алтарях, на пропитанных кровью шелковых простынях и в ненасытной тьме по ту сторону звезд нет гостей желаннее, чем аэлдари. Месть Князя наслаждений своим создателям отличалась от восстания Третьего легиона масштабами, но отнюдь не причинами. Налет друкхари на Петримар был дерзок, продуман и вполне мог увенчаться успехом, будь Халеан обычным военным вождем, полагавшимся на разведку и вокс-эфир. Но он был всевидцем. Ничто на планете не могло ускользнуть от его взора, ни один удар врага не застал его врасплох. Рабы и воины в нужный момент становились частью его множества, продолжением его воли, новыми телами, ведомыми единым разумом. И потому друкхари не просто потерпели поражение - они не сумели и сбежать, спасая свои жизни. Часть остроносых небесных кораблей все же скрылась в порталах, над которыми даже Халеан не имел власти, но остальные были уничтожены или захвачены. Более четырех сотен нападавших живыми попали в руки воителей Третьего легиона. Пир во славу Князя наслаждений должен был стать поистине роскошным, и открывала его смерть предводительницы друкхари, белокожей ведьмы, чья растянутая вот уже на вторые сутки казнь имела вид честного боя. 3. Генокрад вел себя на удивление осторожно. Твари его породы, плодящиеся на лунах Имгарла, были отделены от сознания Великого пожирателя и больше напоминали диких зверей, не лишенных, однако, своеобразной хитрости. Без мощи роя за своей спиной они не спешили расставаться с жизнями в самоубийственных атаках. Янтарные глаза тиранида гипнотизировали. "Я не враг тебе", говорили они, "я такой же пленник, расслабь мышцы, опусти оружие..." Синтафаэ фыркнула, даже не сильно напрягая сознание, чтобы развеять морок. И все же едва не замешкалась, когда генокрад ринулся в атаку - не бегом, не в прямом прыжке, а откатившись в сторону и, уцепившись за железное дерево, скакнув на жертву под немыслимым углом. Увернуться она не успела - выбросила вперед глефу, чья длина позволяла поразить тварь до дистанции удара когтями, и подкатом ушла от вонзившихся в песок кос. Вскочив на ноги, расцепила половинки оружия, и вовремя - генокрад атаковал вновь, не обращая внимания на рану. От трех ударов она уклонилась, четвертый парировала. К ее удивлению, когти, способные рассекать доспехи астартес, спасовали перед металлом волнистого клинка - испортив оружие, они на миг завязли в нем, давая друкхари время для удара серпом... Через полсотни ударов сердца все было кончено. Генокрад корчился на песке, его движения затихали - парализующий яд из инжектора в когте ведьмы сделал свое дело. Платой за победу стала глефа, обе половинки которой превратились в куски искореженного металла. Обломок древка Синтафаэ вогнала в глазницу твари, не желая ни тратить заряд смертельного яда, ни рисковать, оставляя за спиной недобитого противника. Только после этого ведьма обратила внимание на длинный порез, идущий от верхней части бедра до самого колена. Когда она успела получить рану, Синтафаэ не помнила, но отделаться ей одной все равно было невероятной удачей. Роняя на песок кристаллики свернувшейся крови, друкхари присела рядом с убитым тиранидом. Его косы были великоваты и слишком тяжелы, а вот коготь-кинжал мог стать неплохим оружием на замену утраченному. Примерившись, она взрезала жилистую плоть твари обломком серпа. ТЫ ПОБЕДИЛА! ТЫ ПРОБУДИЛА НАШ ИНТЕРЕС! ПРОСИ О НАГРАДЕ! МЫ ЩЕДРЫ. Синтафаэ прислушалась к гулким словам, эхом разлетающимся над ареной и дублируемым огромными огненными буквами на экра[ну уж нет]. Она хмыкнула и сплюнула на труп генокрада. - Я только размялась. Но раз уж вы так спешите признать мою победу... ПРОСИ! МОЛИ! МЫ СЛУШАЕМ! Палец убитой твари с чмокающим звуком покинул сустав. Синтафаэ прищурилась, не без толики отвращения взвешивая в ладони изогнутый костяной кинжал, рукоять которому заменял мокрый от крови обломок кости. Начисто лишенный баланса, этот импровизированный клинок, однако, обладал невероятной остротой. Кроме того, это было ее оружие - в буквальном смысле вырванное в бою, а не полученное в дар от врага. Двумя взмахами генокрадского когтя она перерубила цепи, избавившись от обломков глефы. И почувствовала себя капельку лучше. Настолько, что соизволила ответить. Не прося и не умоляя - требуя. - Я пришла сюда за головой Халеана! Хохот Халеана сотряс стены, поднял облачка песка. ДЕРЗКО. ЗАЧЕМ ТЕБЕ НАША ГОЛОВА? "Наша", скривилась Синтафаэ. Впрочем, на связный диалог она не рассчитывала. И все-таки вновь ответила. Прош[оппа!]ла два имени, не заботясь, расслышат ее или нет. - Талимейра. Арамейра. И добавила чуть громче. - Дочери моей сестры. За них, тварь, я заставлю тебя пожалеть о дне, когда ты был исторгнут на свет. Множество шумело, клокотало, как подводный вулкан. Дерзость друкхари пришлась городу по вкусу. Смертные давились слюной, рычали и выли, требуя новых страданий для пленницы. Незримые для них демоны щелкали клешнями и кнутами, исступленно терлись друг о друга, оглашая просторы Моря душ воплями ярости и похоти. Исторгающие музыку машины бились в своих оковах, экраны изгибались, роняя снопы искр. Но даже за звуками дьявольской симфонии Владыка Петримара расслышал произнесенное друкхари. Для Халеана эти имена были лишены смысла, как и любые попытки аэлдари обозначить свое существование за пределами уготованного им вечного пира при дворе Князя наслаждений. Но, без труда поддев эластичный покров памяти белокожей друкхари, он различил вкус образов тех, о ком она вела речь. ВСЕГО-ТО? На смену тусклой вспышке полузабытого удовольствия пришла саднящая глухота раздражения и разочарования. Причины, сподвигнушие эту друкхари бросить вызов владыке Петримара, были оскорбительно банальны, пресны, как прогретая пустынным солнцем вода неглубокого грязного канала. Гордыня и пресыщенность. Ослепляющая ненависть, ярость, исступленная жажда мщения были слишком остры для вкуса Халеана, но он любил время от времени приправить ими свою трапезу. Здесь же не наблюдалось и их - только близорукая уверенность в том, что любые посягательства на собственность друкхари должны караться быстро и жестоко. Собственность, которой лицемерно приписывалось подобие родственных уз. Глас Князя наслаждений прекрасно знал, на что способна самка смертного, мстящая за свое потомство. В этой друкхари он не почувствовал и тени этих грубых, но ярких эмоций. Только гордыню, бросающую жалкий вызов его гордыне. Только пресыщенность, не шедшую ни в какое сравнение с его собственной. Ответ Халеана был передан пленнице услужливыми демонами, что помыкали измученными, поруганными духами машин. Твари бережно подхватили обрывки памяти и размазали по колышущимся экранам, наслаждаясь болью стекла и пластика. Над ареной взорвался калейдоскоп картин, складывающихся в одну ожившую историю. Синтафаэ смотрела. Только потому, что закрыть глаза, отвернуться, было бы проявлением слабости. То, что Халеан сотворил с дочерьми ее сестры двадцать лет назад, было известно до мельчайших подробностей. И возмездия это требовало по одной причине - ублюдок сумел заставить их забыть о том, что значит быть друкхари. Заставил их стать слабыми, ведомыми, размякнуть и покориться. Умереть, не проклиная своего убийцу, не попытавшись в последний момент дотянуться до его горла. Все остальное для жительницы Черного города не было чем-то ужасающим. Последняя картина - две белые фигурки в центре затейливой мозаики из пыли и крови. Остекленевшие глаза на застывших в вечном удивлении лицах. Тела, не заслуживающие ни оплакивания, ни погребения. Души, дать которым сгинуть в бесконечном Море - благо. Это - дочери твоей сестры? До самого конца они любили меня, они обожали меня. Обожествляли меня. Не признаваясь, что влюблены только в собственные ощущения. Оглянись. Тебя окружают мои слуги, мои рабы, мои симбионты и паразиты. Мое множество. Ты тоже станешь частью его. Как стали они. Я не предлагаю тебе выбирать. Выбор между блаженством и страданием - это не выбор. Синтафаэ оскалилась, поигрывая когтем-кинжалом. Призрачный шепот не пугал ведьму. Власти над ней у него не было. Посулы блаженства? Она прекрасно знала, что скрывается за фасадом предложений слуг Жаждущей. - Даже не начинай, тварь. У тебя свой рай, но у меня - свой. Холодный, тихий, бесстрастный голос... "Рай" - это всего лишь слово. Реальность намного, намного прекраснее. ...сменился ревом и огнем, огромными буквами на экра[ну уж нет]. ПОСЛЕДНИЙ ПОЕДИНОК! ПОБЕДИШЬ - ПОЛУЧИШЬ, ЧТО ПРОСИЛА! ПРОИГРАЕШЬ - СКЛОНИШЬСЯ ПРЕД НАМИ! 4. Застонали невидимые механизмы, задрожал сам фундамент ристалища. Синтафаэ, прищурившись, обратила взгляд на центральные ворота, расположенные прямо под ложей, из которой Халеан наблюдал за происходящим. До того все соперники прибывали на арену через боковые проходы, и друкхари не сомневалась, что за циклопическими створами, украшенными золотыми барельефами со сценами оргий и баталий, таится гораздо более опасное чудовище. Однако рев, слышный даже сквозь оглушительную музыку, не был исторгнут легкими живого существа. Из темноты туннеля дохнуло соленой сыростью, там замаячило нечто огромное, бесформенное и стремительно надвигающееся... Волна высотой с распахнутые ворота обрушилась на арену, круша увитые цепями металлические деревья. Синтафаэ в этот момент уже была на вершине самой высокой из конструкций, готовая к отчаянному прыжку на шипы и бритвенную проволоку нижних трибун - лучше умереть, пытаясь забрать с собой хотя бы нескольких врагов, чем утонуть или быть размазанной по дну... Но неведомая сила отбросила ее назад, стоило только ведьме оттолкнуться от железной ветви. То ли силовое поле, то ли колдовство Халеана - Синтафаэ перекувырнулась в воздухе, разминувшись с гребнем волны, и ледяная вода сомкнулась у нее над головой. Послушная и легкая на земле, в водной толще пышная грива ведьмы тут же напиталась скользким холодом, обвила плечи и лицо, оставляя след из тысяч пузырьков. Нелепый доспех, к которому она почти успела привыкнуть, сразу прибавил в весе, потащил ко дну. Синтафаэ вздрогнула, ее сердце заколотилось, когда склизкая рукоять когтя-кинжала едва не выскользнула из ладони. Нервными, рваными движениями она расправлялась с толстыми ремешками, стремясь как можно скорее избавиться от цепкой тяжести, увлекавшей ее на глубину. Но вот и кираса-корсет, и юбка из проклепанных полос кожи, и наручи с поножами отправились в зыбкую тьму, а ведьма устремилась в противоположном направлении. Вынырнув, она жадно вдохнула и снова опустилась под воду, полагая, что сражаться ей предстоит отнюдь не со стихией... Уже знакомая сила схватила ее, выдернула из воды, как умелый рыбак свою добычу. Бросила на что-то твердое и скользкое. Лед? Поверхность залитой арены быстро покрывалась блестящей коркой, и по ней, не обращая внимания на скрип и треск, шествовал сам Халеан. Холод замерзающего водоема проник в тело, в душу ведьмы. Она не знала, сумеет ли справиться с таким врагом. Оружия в руках гиганта не наблюдалось. Но он и не испытывал в нем нужды - бросок друкхари вновь прервался на середине, она отлетела в сторону, когтями оставляя глубокие борозды. Поднялась, скользя, рванулась вперед - и проехалась спиной по ледяному зеркалу. Этот бой был лишен даже намека на равновесие сторон. Колдун прилагал не больше усилий, чем ребенок, возящий по полу надоевшей мягкой игрушкой. В очередной раз оттолкнувшись от окрашенного кровью льда, Синтафаэ даже не успела занести руку в замахе - ее запястье хрустнуло, пальцы разжались. Крича от бессильной боли, она перехватила коготь-кинжал здоровой рукой, понимая, что воспользоваться им ей все равно не дадут. Зрители неистовствовали, упиваясь унижением друкхари. Череда откровенных издевательств, в которые превратился бой с момента смерти генокрада - и которым жертва содействовала сама, наивно рассчитывая на бой с кем-то в толще воды, - вызвала гораздо больше восторга, чем честный поединок. Синтафаэ чувствовала холод не только снаружи, не только в промерзших мокрых волосах, на расцарапанной льдом коже, но и внутри, в душе. Халеан читал ее мысли, не стесняясь, предугадывал любое движение. Паника застилала сознание, ведьма не видела способов победить. Она не знала, откуда пришла мысль - вряд ли она была чужой, помогать ей тут было некому. Значит, она сама сохранила в своем сознании такую ловушку, которая сработала лишь тогда, когда до нее дошли чужие когти. Просто мысль. Отчетливо сохранившаяся в памяти картинка - маленькая радужная рыбка, нанизанная на коготь указательного пальца. Синтафаэ с наслаждением вдыхает терпкий дым кальяна, наблюдая, как дергаются щели жабр. Выпускает едкую серую струйку. Жабры начинают дергаться чаще, отчаяннее. Это повторяется раз за разом, пока, наконец, не наступает время просто поднести рыбку ко рту и сжать челюсти... Халеан замер, пошатнулся. На мгновение Синтафаэ услышала отзвук его эмоций... его чистой, незамутненной боли! И, не дожидаясь, пока эта боль обернется яростью, оттолкнулась и ударила. Коготь генокрада вошел в лоб золотой маски по самую кость. Отпустив склизкую рукоять, друкхари вонзила пальцы в глаза-ониксы, активируя инжекторы яда. Через мгновение она уже корчилась на льду, сжимая в руке пустую маску. Она перевела взгляд на Халеана, ожидая увидеть на месте его лица что угодно - демоническую красоту или переплетение червей-щупалец, но там была лишь... вода. Колышущийся шар прозрачной жидкости выплыл из черноты пустого доспеха. В переливающейся толще Синтафаэ разглядела крохотных рыбок... А затем лед под ней треснул. ВЕДЬМА ПОБЕДИЛА! ОНА ПОЛУЧИЛА НАШУ ГОЛОВУ! ВЕДЬМА ПРОИГРАЛА! ОНА СКЛОНИТСЯ ПЕРЕД НАМИ! Первый раз за все время боя восторг и бешенство зрителей по обе стороны границы Моря душ сравнялись. Лишь в эпицентре шторма экстаза [ну уж нет]одилось существо, чьи истинные желания не были удовлетворены. Оно, безусловно, наслаждалось происходящим, но наслаждение это бралось им взаймы. Этим существом было множество, известное Вселенной как Халеан Единый. Колдун и всевидец Третьего легиона никогда не перерождался в сверхчеловека под действием геносемени своего примарха. И в этот мир он явился не из лона женщины, а из тысяч икринок. Стая острозубых радужных рыбок была истинной формой Халеана. Колония крохотных хищников, шуткой природы наделенная коллективным разумом и способностью черпать силы из Моря душ. Когда-то подобные Халеану не были редкостью на Петримаре, но еще до прихода двуногих он уничтожил всех своих сородичей, поглотил их плоть, а души развеял по бурным течениям иного мира. Вероятно, именно тогда нечто, именуемое людьми Князем наслаждений, а аэлдари - Жаждущей, и обратило на него свой первый взгляд. Халеан был молод и яростен, все его множество пронзала восхитительная дрожь осознания собственной реальности. Он ощущал свою самодостаточность, он пожирал и плодился, тесня прочую жизнь, пользуясь своим превосходством. Но лишь в охоте на разумных - на сородичей, а потом и на двуногих пришельцев, - он смог распробовать то, что зовется удовольствием. Халеан уже не мог вспомнить, когда же он впервые вкусил это во всей полноте. Был ли это случай с неосторожной купальщицей, чьи страхи, надежды и фантазии он неожиданно расслышал с ясностью своих собственных - и воплотил до последней мелочи, еще долго смакуя эхо ее сладкой агонии? Или же тот раз, когда он окружил лодку с рыбаками и посвятил несколько дней тому, чтобы кропотливо разрушить их разум, заставив страдающих от жажды и галлюцинаций людей приносить друг друга в жертву ему? Или что-то еще, о чем он позабыл? Но свой первый контакт с Князем наслаждений Халеан помнил очень хорошо. Именно тогда он осознал, что есть в Море душ сущности, которые он не может уничтожить и поглотить, которым можно только служить - и ощутил не страх, но горечь и зависть, ибо сущности эти были порождением двуногих. Двуногих! Беспомощных за пределами своей суши, неполноценных, ограниченных в восприятии мира... Это казалось нелогичным и несправедливым. Халеан принял дары от своего нового хозяина, но цена за обретенную силу была высока. Более он не мог насытиться поглощением плоти своих жертв, которой наслаждение страхом и болью служило лишь приправой. Он вкушал их души, процеживал, просеивал, впитывая чужие эмоции, перенимая образ мышления двуногих. Постепенно, год за годом, век за веком, он терял чистоту своей сущности, становился искаженным - не двуногим, но уже и не собой изначальным. Весь Петримар был его вотчиной, и уже не случайные моряки и пловцы гибли по его воле - великие цари приносили ему гекатомбы в морских сражениях, безропотно повинуясь потустороннему шепоту, который никак не связывали с крохотными рыбками, обитавшими в фонтанах и бассей[ну уж нет]. Жрецы оставляли связанных юношей и девушек на мокром песке, зная, что прилив поглотит их жертвы без следа, на время избавив от гнева морей. Так продолжалось долго, пока иные двуногие, неживые телом и душой, не обрушили на Петримар начиненные огнем и ядом снаряды - Железный дождь. Халеан не боялся смерти - он был вечен, бесконечен, несметен, - но его пища на время стала горькой и небогатой. И все-таки Князь наслаждений не забыл о своем странном слуге, послав тому новых рабов - ведомых демонами астартес. Но Халеану пришлось заплатить за это новую, еще более высокую цену. Отныне он должен был жить под маской двуногого - всесильного, всепочитаемого, всевидящего, - но двуногого. Изменники Третьего легиона знали о том, что скрывается в доспехе их предводителя, но полагали, что стая рыб является измененной плотью колдуна. У них не было причин усомниться в господине, что вел их от победы к победе, сделав Петримар сердцем крохотной, но процветающей во славу Слаанеша планетарной империи. 5. Ее окружала тишина. Долгожданный покой, мягкость воды, принимающей в свои объятья. Блаженное чувство расслабленности. Пыль, кровь, боль остались наверху, над поверхностью, в грубом и жестоком наземном мире. Безмолвие обволакивало, облекало темнотой. Холод глубины перестал ощущаться, ей казалось, что ласкающая ее измученное тело вода тепла, даже горяча. Приятно горяча, как в покоях омовений в Черном городе... Достаточно было легкого движения, чтобы приподнять лицо над водой, вдыхая теплый влажный воздух, насыщенный ароматами масел и эликсиров. Открыв глаза, Синтафаэ некоторое время разглядывала украшавшую потолок мозаику из осколков обсидиана разных оттенков, изображающих стройные фигуры ведьм в боевом танце. Затем, оттолкнувшись от неглубокого дна, друкхари вознеслась над облаками белой пены. Шагнув через украшенный все той же обсидиановой плиткой бортик, она привычным жестом протянула руки подлетевшим служанкам. Мягкая ткань коснулась кожи. Снова прикрыв глаза, Синтафаэ позволяла невольницам стереть вместе с каплями воды и последние остатки усталости, ощущавшиеся кристалликами крови или пота. Происходившее на арене казалось далеким и неверным сном. Любуясь своим отражением в огромном, выше роста, осколке зеркального обсидиана, ведьма жадно ловила минуты блаженства, зная, что новый прилив сил непременно вызовет к жизни желание сражаться и убивать. - Госпожа, ваш мужчина ждет. - Служанка, расчесывающая быстро сохнувшие волосы Синтафаэ, лукаво улыбнулась. Лицом она удивительно походила на Талимейру. В другое время за подобную фамильярность тона ведьма бы парой взмахов когтей раскроила рабыне рот от уха до уха, но сейчас упоминание "ее мужчины" заставило лишь закусить губу в предвкушении... Архонт Алактель ожидал ее, по-хозяйски развалившись в одном из двух высоких кресел у огромного окна-витража, за которым расстилался пейзаж Черного города. Времени он даром не терял - бокал на столике из живой невольницы был уже наполовину пуст. Синтафаэ и Алактель. Противоположности, сошедшиеся много лет назад и до сих пор не разошедшиеся - вопреки прогнозам завистников по обе стороны этого союза, вопреки свободолюбию обоих, принимавшему совершенно разные формы. Синтафаэ была танцующим языком пламени, ярким, голодным, жадным до всего, что могло сгореть по ее капризу. Алактель же, подобно морскому приливу, сметал одни преграды и плавно огибал другие. Сдержанный, изобретательный и упорный, он завоевал свою женщину в первую очередь тем, что оставался невосприимчив к ее чарам, строя взаимоотношения на собственных условиях, которые удивительным образом удовлетворяли обе стороны... У Синтафаэ на языке крутились вопросы, но они могли подождать. Все могло подождать. Сейчас ей нужны были не слова. Они бросились друг на друга, как противники на арене. Пальцы Алактеля впились в кожу затылка ведьмы, ее собственные выверенными движениями острых когтей освобождали тело архонта от излишков одежды. Их поцелуй был долгим, болезненным и сладким, до бусинок крови, до саднящего чувства недостатка воздуха. Задетый ногой Синтафаэ бокал упал, расплескав розовое содержимое, покатился по подносу и со звоном разлетелся на куски. Осколки оцарапали белую кожу невольницы, так похожей на Арамейру, но ни ведьма, ни архонт не обратили на это внимания. Тело ведьмы билось и вращалось, подхваченное силой Халеана, обретшей форму плотных, упругих водяных вихрей. Его острозубое множество было частью этого бешеного водоворота, он касался жертвы спрятанными в плавниках иглами, подгонял ее легкими касаниями холодных пастей. Крови, однако же, не проливал ни капли, ибо расплывавшиеся в водной толще багряные кляксы означали переход от игры к трапезе, а желание как следует наиграться с своей едой он еще не удовлетворил. В такие моменты Халеан не сожалел о собственной искаженности, о следовании навязанным правилам - воспринимая эмоции добычи как часть своих, он лучше насыщался, более плотно впитывал чужую энергию. Друкхари еще была полна жизни, полна неутоленных желаний - и Халеан был намерен воплотить и извратить каждое из них. Властвуя в ее сознании, он подкреплял это и господством над плотью - по его воле щупальца сгустившейся воды то ласкали, то терзали тело жертвы, вспышки энергии обжигали кожу, прохладные касания успокаивали боль... Вода оборачивалась то жаркой и алчущей, то мягкой, теплой и покорной, то жестоко-ледяной... Крики и стоны ведьмы неслышно резонировали от стенок воздушного пузыря, облекавшего ее лицо - Халеан не собирался позволять своей жертве захл[ударить]ся раньше времени. Происходящее в центре затопленной арены было только частью развернувшейся по всему Шандару жертвенной оргии. Когда их предводитель дал знак, воители Третьего легиона приступили к долгожданному пиршеству плоти, главным блюдом на котором были четыре сотни пленных друкхари. Одни расставались с жизнью милосердно быстро, расплескав внутренности по мрамору алтарей, других ждали долгие игры в лапах, клешнях и щупальцах искаженных астартес. Находились и те, кто сами бросались ниц перед своими мучителями, лобызая испачканные в крови сородичей мыски сабатонов и моля о любой участи, кроме смерти. Ткань реальности кол[мордашки]сь, сотни тысяч иссиня-черных демонических глаз ловили каждое движение мучителей и жертв, и ни одна душа, исторгнутая из оскверненного тела, не избежала приглашения ко двору Князя наслаждений. Синтафаэ кружилась в безумном танце, в вихре упоительной дрожи. Она кричала и исступленно ш[оппа!]ла, захлебывалась собственным дыханием. Иногда ее рот зажимала сильная, властная рука, иногда рвущийся наружу вопль заглушался поцелуем - или сдавливающими горло пальцами. Она не оставалась в долгу, платила грубостью за нежность и нежностью за грубость, чувствовала на языке вкус крови своего мужчины, полосовала когтями покрытую бусинами пота кожу. Разум отказывался следовать за телом, оставляя только ощущение мощи и торжества... Ощущение мощи и торжества раскатилось по всему Шандару, по пустошам, степям и городам Петримара - обжигающие искры, зародившиеся в душе Синтафаэ, напитанные силой Халеана и подхваченные волнами экстаза и агонии Третьего легиона. Воздух тяжелел, наполнялся запахом озона. Смертные бросали свои дела, пьянея с пары вдохов. Бесцельно бегая и катаясь по земле, истерически хохоча и распевая песни, дерясь и совокупляясь, они пытались дать выход этой чужой силе, грозящей разорвать тела... Завеса, отделявшая реальность от Моря душ, источалась с каждым мгновением. Но завершался лишь первый акт представления. 6. Прогнав из своего сознания остатки сладостной истомы, Халеан испытал некоторое облегчение. Его ожидала трапеза, а за ней - послевкусие собственного удовольствия, ощущение сытости, целостности. Объедки чужого наслаждения его не интересовали. Яркая вспышка перед глазами ненадолго вернула Синтафаэ в реальность. Пробуждение было тягучим и вязким, будто вместо воды она плавала в густеющей крови. Ее окружали рыбки. Сотни небольших рыбок, покинувших тогда доспех Халеана. Переливающееся радужными оттенками чешуйчатое тельце отделилось от мельтешащей массы, шевеля огромными мягкими плавниками. Крошечный рот распахнулся, обнажая многорядье треугольных зубов, вертикальный зрачок дергался, словно рыбка оценивающе приглядывалась к лицу Синтафаэ, выбирая, куда нанесет первый удар. Друкхари не могла шевельнуться, она не ощущала ни давящей тяжести воды, ни боли в легких. Лишь гул в ушах да четкое осознание - когда сотни острозубых ртов вопьются в ее кожу, это она почувствует. Вспышка. Темнота. Уже знакомое тепло спальни в Черном городе. Нагая Арамейра массировала плечи архонта, сидевшего со скрещенными ногами прямо на полу. За окном больше не вздымались зазубренные шпили Комморы - там полыхало радужное пламя, грозившее свести с ума любого, кто начал бы вглядываться в переливы сполохов... Синтафаэ отпрянула - сомнений в том, где она оказалась, уже не было. Означало ли это, что Алактель также мертв? Непривычное чувство стыда и сожаления окатило с головой, но его холод быстро сменился серой немотой тоскливой усталости. Архонт сухо улыбнулся, пригубив вина из поднесенного Арамейрой бокала. - Неприятно сознавать, что тебе всю жизнь лгали, не так ли? Синтафаэ покачала головой, не слушая. Сзади к ней прильнуло чье-то жаркое, сильное тело, по бедрам и животу зашарили проворные руки - но их прикосновения были ведьме безразличны, она даже не повернула головы, чтобы увидеть подтверждение мелькнувшей и пропавшей догадке. - Вся наша история, все, что мы творим - это одно большое преступление против порожденной нами Богини. Мы исподтишка глумимся над Ней, мы придумали это омерзительное прозвище - "Жаждущая", но на самом деле страшимся Ее больше всего на свете, страшимся наказания за то, что отвергли созданное нами же! Разве это не так? Ведьма не ответила. - Нам уготована вечность наслаждения, вечность свободы жить так, как хотим! Но мы почему-то выбираем жалкую тень этой свободы и живем, постоянно оглядываясь через плечо. Мы... Синтафаэ вырвалась из липких объятий, бросилась вперед. Ее когти остановились перед сами лицом архонта, когда тот перехватил ее запястье. Погрозил пальцем и резко, до вспышки боли в суставе, выкрутил. - Не волнуйся, у меня будет достаточно времени, чтобы убедить тебя. Синтафаэ плюнула лже-архонту в лицо. Губы Алактеля разошлись в дьявольской улыбке, череп словно изменил пропорции. В глубине расширившихся до размеров глазницы зрачков Синтафаэ могла различить бешеную пляску потусторонних звезд. Удлинившийся во много раз язык, покрытый острыми колючками, коснулся ее подбородка, скользнул выше, к приоткрытому рту. Друкхари почувствовала на шее второе щупальце - обернувшись, она уставилась в ухмыляющееся лицо Талимейры, и тут же ощутила жар сухой кожи обеих сестер, противоестественную силу их рук, остроту зубов-игл, скользкие и настойчивые прикосновения того, что уж точно никак не могло принадлежать телу аэлдари... Но не было ни ледяной хватки ужаса и отвращения, ни душного покрывала затмевающей разум похоти - только оцепенение в ожидании развязки. Халеан разглядывал лицо друкхари - щеки, скулы, подбородок, глаза... Мягкая, слабая плоть, столь легко пасующая перед водной стихией. Он знал предназначение каждого нерва и каждого сосуда, но знание это мог использовать лишь для игры со своей добычей. Все двуногое, гладкокожее, розовато-белое, до смешного бессильное в своей неповоротливой огромности, было для него только пищей. Эмоции, которые он вызывал, издеваясь над чужим разумом - приправой к этой пище. Приправой, без которой обходиться было нельзя, и где-то глубоко, в самых темных закоулках сознания, он терзался невозможностью возвращения к изначальной чистоте своего голода... Не тратя более времени на размышления, Халеан Единый приступил к трапезе. На сей раз пробуждение было резким, мгновенным - реальность выдернула Синтафаэ из колдовского сна, бросила в толщу ледяной воды, уже окрашенной кровью. Ослепленная паникой, друкхари замолотила руками, не зная, откуда придут новые вспышки боли - вихрь рыб крутился вокруг нее, и то одна, то другая подскакивала, чтобы укусить. Этим тварям было далеко до обитательниц садков в бестиариях Черного города - те могли обглодать брошенного им раба до костей за считанные мгновения. Но их крошечные зубы были остры, а натиск не ослабевал. Синтафаэ беззвучно закричала, глотая воду, ее когти полосовали вязкую толщу, но даже если и рассекали радужные тельца, это вряд ли нанести стае значимый ущерб. Кружась и пытаясь сбросить с себя впившихся в кожу рыб, Синтафаэ рванулась к поверхности... Течение подхватило ее и увлекло обратно на глубину, накатила новая волна паники, и все, на что хватило остатков рассудка - плотно сжать губы и стиснуть бедра при мысли о том, что рыбы могут начать есть ее изнутри... В разрывающем барабанные перепонки гуле слышались стоны и крики, сухой смех лже-архонта и ледяное хихиканье мертвых сестер. Кровь в воде. Плоть. Пища. Разрывать и поглощать. Насыщаться. Наполняться. На краткий миг Халеан ощутил отзвук своих самых искренних эмоций, слишком чистых для своего нынешнего состояния. Но вслед за ними пришло другое ощущение. Опасность! Она исходила от сладкой, питательной плоти. Яд! Яд в крови друкхари! Но как? Перед ареной тело пленницы было тщательно обследовано. Вживленные в кончики пальцев инжекторы яда Халеан велел оставить вместе с когтями - они не могли угрожать его истинной форме. Не было в крошечных емкостях с токсином обнаружено и следов катализатора - о существовании бинарных ядов в арсенале друкхари Халеан знал не понаслышке. Как... Заражение. Боль. Опасность всему множеству. Опасность... Рыбка, уже готовая вонзить зубы в плотно сжатые веки Синтафаэ, чтобы другие могли добраться до глаза, отпрянула и взорвалась крошечной алой кляксой. Остальные прыснули в стороны, но это их не спасло - одна за другой твари лопались, наполняя водную толщу туманом из крови и чешуи... Давление воды ослабло, исчез чудовищный пресс, толкавший Синтафаэ ко дну. Пытаясь не обращать внимания на боль от укусов и жуткую резь в груди, она рваными, отчаянными гребками поплыла вверх. Сил, однако, ей уже не хватало. Уцепившись пальцами за твердое и острое - верхушку железного дерева, - ведьма оттолкнулась, бросила свое тело к свету... Она едва успела увернуться от чего-то огромного и тяжелого, стремительно идущего ко дну - доспеха Халеана. Успела различить собственное отражение в изогнутом зеркале терминаторского наплечника, прорезанного сетью трещин. Пурпурный металл разрушался на глазах, оставляя за собой след из хлопьев ржавчины. Наверху, над поверхностью, скользили смутно знакомые угловатые тени. Мышцы не слушались. Бирюза перед глазами сменилась пляской мутно-багровых пятен. Она успела почувствовать крепкую хватку чьих-то рук, знакомых рук - и отдернуться, более не доверяя ничему знакомому. Сквозь пульсирующее забытье еще различила лицо-отражение напротив своего собственного. Дальше была только резкая, давящая тяжесть наземного мира, свобода от предательски мягких объятий воды, узорчатая палуба, разрывающая боль в груди и горле... И черная, милосердная, бархатная тишина. 7. Восемь дней спустя - Ты использовала нас как приманку! - Конкретно тебя - как отравленную наживку. Кроме того, ты вызвалась сама. - Только я об этом слышу первый раз! - Не пытайся казаться глупее, чем ты есть. Разумеется, из твоего сознания мы вычистили всю память об этом. И то... Халеан мог почувствовать следы. Его чужеродность сыграла нам на руку. - А моим ведьмам, которых растерзали его ублюдки, от этого легче? Или ты считаешь, что можешь выбросить четыре сотни душ... - Четыре сотни неблагонадежных, слабых и потенциально опасных как для твоего культа, так и в целом для нашего союза. Ты сама предоставила мне списки. Когда тебе восстановят память, ты посмеешься над тем, как глупо себя вела сегодня. - Когда... Учти, сестра, если у меня будет лишь малейшее подозрение, что ты мне лжешь... Что ты воспользовалась мной для своей мелочной... - Тс-с-с, милая. Я делаю скидку на твое состояние, но терпение мое имеет пределы. И если ты думаешь, что это всего лишь месть за моих дочерей, ты ошибаешься. Амарейя Кейрос, архонт кабала Багровой змеи, говорила вдохновенно и звучно, как и всякий раз, когда ей приходилось вразумлять свою импульсивную сестру Синтафаэ, суккубу культа Луны глубин. Несмотря на то, что говорить обеим приходилось через дыхательные маски. - Это то, к чему мы шли очень долго. Ты и я. Все мы. Не только уничтожить Халеана и его мон-кай, не просто стереть Петримар с лица вселенной. Показать Жаждущей, где лежит граница ее силы. Халеан был мерзостью. Надругательством над законами бытия. Он отправил к Жаждущей миллионы аэлдари, ты ведь знаешь все это. И кто? Не мон-кай! Не демон! Проклятая стая рыб! Синтафаэ шагнула к борту "тантала", оглядывая простиравшуюся до горизонта действительно мертвую пустошь. Восемь дней длилась битва за Петримар. Пятьдесят тысяч кабалитов и двадцать тысяч ведьм - полная военная мощь союза двух сестер, но и ее бы не хватило, будь Халеан жив. Пробная атака тысячи под командованием Синтафаэ закончилась разгромом, но именно в этом и состояла задача ведьм - выявить слабые места в обороне, а также, что важнее всего, дать врагу захватить в плен их предводительницу. На этом строился весь план, рассчитанный до мелочей союзными провидцами. Только окно в несколько часов между гибелью и возрождением Халеана давало возможность нанести серию точечных ударов по ключевым сегментам обороны. Астартес и смертные рабы Халеана сражались яростно, но без всевидящего ока своего повелителя не могли координировать действия, что делало их легкой добычей быстрых как ветер звеньев "налетчиков"и "разрушителей". Основной целью друкхари стали не крепости и не храмы - в первую очередь были захвачены станции очистки воды и узлы акведуков, шахты и колодцы, ведущие к подземным морям. Где-то в глубинах Халеан возрождался раз за разом, частично восстанавливая координацию своих войск, но ему не давали набрать сил, которые зиждились на численности стаи. Для окончательного уничтожения Гласа Князя наслаждений было необходимо лишить весь Петримар воды, и средства для этого у друкхари были - кабал Багровой змеи специализировался на ядах, включая токсины массового поражения. Моря кипели, разрывая земную поверхность облаками обжигающего пара. Небо застилали тучи вулканического пепла. Черный ливень из сажи и кислоты добивал то, что пощадили клинки ведьм и кабалитов. Синтафаэ вышла из комы, когда с Халеаном - и с гидросферой планеты - было покончено. Сейчас, слушая рассказ сестры, она не сомневалась, что ее специально держали в глубоком сне без мыслей и видений. Все-таки Халеан оставил в ее сознании глубокие шрамы. Очень глубокие шрамы... Сухо. Жжется. Больно. Слаб. Слаб... Больно. Больно... Последняя частичка множества Халеана дергалась на дне высохшей лужи - все, что оставалось от вынесенной на поверхность чистой еще воды с кладкой икры. Море душ звало. Еле слышный шелест миллиардов голосов. Бесчисленные гости на пиру Князя наслаждений, живые игрушки Жаждущей, питательный бульон в утробе того создания, которому Халеан безраздельно принадлежал, словно рыба-симбионт, вынужденная искать пищу своему хозяину в обмен на крохи, что проскакивали мимо его пасти. Было в порядке вещей, когда хозяин пожирал и зазевавшегося симбионта. Души взывали к нему, бились в невидимых путах, молили, манили, проклинали. Рокот голосов становится все громче, все настойчивее. Больно. Помнить. Надо помнить. Не так. Не так! Рано. Не сейчас. Никогда! Поздно. Поздно... Больно... Последняя конвульсия прошла по тельцу частицы Халеана, и он наконец-то освободился от плоти, на краткий миг получив возможность мыслить во всей полноте сознания. Странно, но он не испытывал ни сожаления, ни гнева, ни страха. Неожиданный поворот судьбы, гибель основного тела, перехват инициативы врагами, поражения за поражениями... Эти изменения усложняли задачу и делали ее более интересной. Он играл свою роль, понимая, что не сумеет победить по чужим правилам. Железный дождь не убил его лишь потому, что пришельцы не ставили перед собой такой цели - но у друкхари была именно эта задача, и они не жалели усилий, не считались с ценой. Халеан же, искренне презирая методы Архитектора судеб, не строил планы внутри планов, не пытался перехитрить хитрецов - он творил по наитию, позволяя течению конфликта самому пронести мимо него трупы врагов. Нечто напомнило о своем существовании отголоском ледяной мысли, вырвав Халеана из размышлений. Ему давалось время, чтобы завершить свое творение последним росчерком, обратив поражение в триумф и избежав участи прочей пищи - но это время таяло с каждым мгновением. Дух Халеана бросился прочь от мертвого тела, мчась над дымящимися останками Петримара, даже в мареве агонии планеты чувствуя отголоски аромата своей незавершенной трапезы. - И не забывай, кто тебя вытащил из того садка с рыбами. Я могла бы этого не делать, ты ведь заранее согласилась на смерть того тела, на восстановление в Комморе. Но я знаю, как сильно ты любишь это... эту плоть. Черты лица Амарейи смягчились, ее руки легли на бедра сестры. Прозрачные дыхательные маски легко стукнулись друг о друга... ...реальность намного прекраснее... Синтафаэ раскрыла глаза, отпрянула, выхватив клинок. Вместо сестры перед ней стоял лже-Алактель, скалящийся полным ртом треугольных острых зубов. - Какое остроумное решение. Тогда, на арене... Катализатор яда - морская соль. Я не сразу угадал, отдам тебе должное. Но это натолкнуло меня на мысль. Идею. Отличную, скажу тебе, идею... Архонт всплеснул руками, и Синтафаэ с каким-то отстраненным ощущением отметила, что его жесты, позы, манеры не скопированы ни с аэлдари, ни даже с мон-кай - он был амальгамой, слитыми воедино чертами сразу нескольких личностей. Нескольких? Нескольких сотен, если не тысяч... - Вы сами стали катализатором. Вы убивали мои рабов, частицы моего множества, вы убили их всех, погубили мою планету - но вам даже не пришло в голову, что я, и только я, распоряжаюсь их посмертием. Я намеревался расплатиться четырьмя сотнями твоих ведьм, но вместо этого... вместо этого преподнес своему Владыке миллионы. Всех! Все! Себя самого! Лже-архонт дернулся, орошая пол спальни темной кровью. Синтафаэ провернула клинок на полный оборот и рванула вверх, но самозванец продолжал говорить, даже захлебываясь, клокоча и булькая. Наконец, уставившись в потолок, он завопил. - ТЕБЕ! ВЛАДЫКА, ЭТО ВСЕ ТЕБЕ! Синтафаэ рухнула на пол одновременно с ним, крича в унисон. Амарейя с неудовольствием окинула взглядом скорчившуюся на палубе сестру. Похоже, этим телом все-таки придется пожертвовать, после ритуалов очищения переместив душу в заранее заготовленного двойника. От рокота далекого грома архонту стало не по себе. Где-то на самом горизонте, за столбами пара и дыма, клубились и набухали тучи необычного перламутрового оттенка. Они быстро росли, приближались, закрывая небо... На мгновение Амарейе показалось, что диск солнца, еле различимый за жемчужной завесой, превратился в рыбий глаз с вертикальным зрачком. Этот зрачок осмысленно дергался, выискивая цель... На палубу "тантала" упали первые капли дождя. Прозрачные. Чистые... 8. Четыреста семьдесят два года спустя Такого песка Алиса не видела никогда в жизни. Не походил он ни на серую пыль пустошей Аякса-12, ни на грубую гальку отмелей Дельты, ни на стеклянные шарики, устилавшие дно аквариума в каюте Его превосходительства - а больше сравнивать ей было и не с чем. Жемчужный песок пляжа мягко расступался под рифлеными подошвами грубых ботинок - стандартной обуви пустотника, словно умоляя избавить ноги от опостылевшей тяжести резины и пластика, обещая ласку и успокоение ноющим стопам. Алиса прокашлялась, с некоторым трудом отведя взгляд от искрящейся поверхности моря. Это зрелище было тоже для нее в новинку, но тратить время, любуясь игрой солнечных бликов на бирюзово-золотых вол[ну уж нет], девушка не могла. Она обернулась, ища глазами второй из размещенных ей маячков, но не сумела ничего разобрать в мешанине оттенков зеленого. Не было видно и серебристой громады "Шпаги Махария", хотя корабль Его превосходительства [ну уж нет]одится совсем рядом, за густо заросшим холмом. Десять стандартных минут быстрым шагом. - Алиса, ксенос пропал. Вокс хрюкнул голосом Эйганна. Старый сенешаль никогда не называл наемника-друкхари по имени, только "ксенос", зная, что тому безразлично мнение мон-кай. Или уповая на то, что с господином Эйганна, Его превосходительством Даниэлем Саррено Третьим, изгнанник из Комморы не станет портить отношения. Смысл слова "пропал" дошел до Алисы через мгновение. - Сэр, вы хотите, чтобы я... - Возвращайся на "Шпагу" немедленно. - Но третий маячок... - Немедленно! Друкхари лежал на узкой полосе мокрого песка, окатываемого ленивыми волнами. Не надо было осматривать тело, чтобы понять - ксенос мертв. Сперва Алиса решила, что он утонул, а труп вынесло на берег, но спустя мгновение увидела еще не до конца стертые водой следы борьбы на песке. Похоже, друхкари с кем-то бился, не обнажив клинка, и умер в муках - омываемое прибоем лицо было искажено страшной гримасой. Ран на теле видно не было. Алиса сняла лазган с предохранителя, оглядываясь по сторонам. Кто мог отнять жизнь наемника? В голове всплыли обрывки доклада магоса. "Девяносто семь процентов площади покрыты водой... Не зафиксировано следов макрофауны... Тропический климат..." И смешок Его превосходительства. "Да уж, Империуму стоило разбомбить этот шарик тысячу лет назад, чтобы получить сейчас этакий рай!" "Рай" - это всего лишь слово. Реальность намного, намного прекраснее. Алиса не задавалась вопросом, откуда в ее голове сами собой всплыли эти слова, окатившие жаром, лишившие способности связно мыслить. Сорвав с лица защитную маску, жадно глотая соленый, пряный воздух, она нетвердо зашагала в противоположном от "Шпаги" направлении. Даже не вздрогнула, когда пыльные мыски ботинок лизнула прохладная волна - хотя в другое время мысль о купании у не умевшей плавать пустотницы вызвала бы только ужас. На труп ксеноса она не смотрела. Не вспомнила даже имя друкхари, хотя она произносила его вслух много раз - выкрикивала, выкашливала, выплакивала, когда вся "Шпага" делала вид, будто нет ничего предосудительного в том, чтобы расплачиваться с ксеносом-наемником человеческой болью. Вода плеснула за ворот комбинезона - как ни странно, это ощущение не было неприятным. Алиса улыбнулась крохотной рыбке, приплывшей познакомиться с небесной гостьей. Рыбка ткнулась в щиток нагрудника и скользнула в сторону, уступая место второй, третьей, десятой... Их чешуя переливалась всеми цветами радуги, и эти проворные, смышленые на вид создания ничуть не походили на пучеглазых уродин из аквариума Его превосходительства... Девять стандартных минут. Еще тридцать секунд, и можно начинать нервничать. Эйганн вздрогнул, когда вокс-бусина наконец-то отозвалась. Неожиданно чистым и ясным звуком, без единого щелчка помех. - О да, все в полном порядке, - промурлыкал голос Алисы, и по спине Эйганна пробежал неприятный холодок, - Мы скоро будем.

"Автор № 2" Художника обидеть может каждый N, подцарство Комморага Мэлгал уставился в обсидиановый потолок: темная гладкая поверхность безукоризненно отразила его черты, придав лицу зловеще-потустороннее выражение, словно у выходца из-за Пелены. Раскосые миндалевидные глаза слились с тенями под ними, создавая впечатление черных провалов, больше характерных для давно иссушенного трупа, нежели создания, привыкшего упиваться жизнью, черпающего ее нектар с остервенением и жадностью скитальца, припавшего к источнику воды среди барханов пустыни. Туника, изрядно пропитанная кровью, холодила кожу и подстегивала волну нарастающего возбуждения. Резким взмахом кисти Мэлгал поставил размашистый мазок, в дополнение к уже имеющимся, выгодно подчеркнувший изгиб шеи. С холста на него смотрела эльдарка в зените своей молодости и могущества. Очередная муза, точнее то, что осталось от некогда привлекательной женщины, повернула голову, затуманенным взглядом окинула мастерскую, блики светильников расползлись по маслянистой поверхности зрачков, неестественно расширенных, излучающих болезненное отупение и безразличие к происходящему. Кисть застыла над открытой раной на груди жертвы, подобно голодному стервятнику, и легко преодолев сопротивление раздробленных костей настигла сердце. Мэлгал улыбнулся. Иртсиль вздохнула, пауза затягивалась, рискуя превратиться в неуважительный жест. Эльдарка с портрета была ее неудачной копией: такая же бледная кожа, но лишенная сияющей изнутри белизны, светлые локоны без присущего им янтарного блеска, воспетого почитателями, как поцелуй разгорающегося пожара, глаза, при взгляде в которые не ощущалось ничего кроме холода и скуки. Напряжение росло, угрожая выплеснуться скрытой обидой. Тень за ее спиной выжидающе замерла, до предела вытянутая и неподвижная, словно у хищника перед броском, и рефлексы Иртсиль, отточенные веками интриг, призывали ударить. Кинжал, замаскированный под скромный браслет-змейку, приятно утяжелял руку. Мэлгал нарушил тишину первым. — Кажется, ты не выглядишь удовлетворенной.. — нарочито-ласковый голос, усиленный эхом пустого зала, прокатился анфиладой переходов. Осознание того, что они остались одни в полузаброшенном поместье, не считая горстки рабов из низших рас, требовало действовать - сиюминутно напасть, или сбежать, выиграв время, затаиться в лабиринте коридоров, поймать удобный момент… Иртсиль подавила зарождающуюся паранойю, и когда ее глаза встретились с ядовитой зеленью глаз брата, ничто не выдавало недавние размышления. — У тебя безупречная техника, но в ней нет ни трепета жизни, ни эмоций. Если мы хотим создать по-настоящему запоминающееся творение, одного мастерства срисовывать и красок на крови недостаточно. — рука с длинными треугольными ногтями невесомо коснулась губ Мэлгала, прежде чем он успел ответить, мягко заскользила вниз, оглаживая подбородок и шею, и так же мягко оторвалась от алебастровой кожи. Второй рукой Иртсиль явила голопроектор, извлеченный из кармана маленькой набедренной сумки. — Я раздобыла пикт-карты дневника Анголиона Извращенного. И у меня есть замечательное предложение. В тускло-синем мерцании восстановленного текста заостренные черты брата и сестры приобрели еще большее фамильное сходство, золотые и черные волосы слились в едином водопаде, демонстрируя изысканное цветовое сочетание. Имперский аграрный мир Аерин III Джилл в очередной раз перевернулась. Оставив тщетные попытки борьбы с бессонницей, она села в кровати, потянулась, выгибая до хруста спину, подняла руки, устремляя кончики пальцев к потолку. Сквозь неплотно зашторенное окно просачивался лунный свет, серебря очертания мебели, тонкой полоской ниспадая на лицо и волосы. Девушка медленно опустила ноги: сперва одну - стопа соприкоснулась с прохладной поверхностью паркета, затем вторую, осторожно подвелась, сделала несколько шагов, стараясь не наступать на рассохшиеся скрипящие половицы. Их дом, если на мгновение вообразить его человеком, представлялся почтенным стариком, и доживал свой век ворча и ругая излишне суетных обитателей. Без единого звука подойдя к окну, Джилл приподняла штору. Улица утопала в призрачно-бледном сиянии полной луны, на грунтовой дороге отчетливо рассматривались мелкие камни, настолько было светло и ясно, почти как днем. Подобные ночи люди называли колдовскими, хотя и не пристало говорить о колдовстве и чудесах вслух, но древние легенды шепотом пересказывались и у костров путников, и долгими зимними вечерами, чтобы скоротать время, и в назидание детям. Да и самими детьми друг другу, как бравады перед товарищами по играм. Несколько раз Джилл (в те года прозванная Босоногой Джилл или попросту Босоножкой) с компанией таких же любопытных ровесников, сбегала в холмы искать ведьмовское золото или охотиться на фей, пока окончательно не разочаровалась в волшебстве. … За окном танцевала всамделишная фея. Сердце Джилл пропустило несколько ударов, в ушах звенело от волнения, те секунды, которые она потратила на болезненные щипки, чтобы убедиться в ясности восприятия, растянулись вечностью. Голова закружилась, и девушка вцепилась в подоконник, дрожа, словно тонкий лист на ветру. Одеяния феи, наверное, соткали из лунного серебра и воздуха: невесомая белоснежная материя платья волновалась от малейшего движения, вздымалась и трепетала, обнажая не уступающую ей в белизне кожу, сливалась с телом в мертвенно-бледном свете, и если не присматриваться, можно было решить, что волшебная гостья танцует абсолютно нагой. Нечеловечески изящные руки взметнулись, как два крыла, выводя замысловатый призывной жест. Джилл осознала: сейчас или никогда. Никогда более ей - обычной жнице, не подвернется возможность прикоснуться к настоящему чуду, и нужно поспешить, сломя голову бежать, успеть воспользоваться приглашением ожившей сказки. Входная дверь жалобно скрипнула, выпуская простоволосый и босоногий женский силуэт, и только луна была свидетелем этого побега. Фея улыбнулась. Волосы феи жидким золотом струились меж загорелых пальцев Джилл, скользили с удивительной легкостью, словно, как и необычное тонкое платье, были сотворены из эфемерных материй - солнечных бликов или всполохов огня. Гладкая кожа поразительной, светящейся изнутри белизны, источала незнакомый аромат, одновременно сладкий и терпкий, кружащий голову до потемнения в глазах. Неспособная удержаться на ногах, Джилл упала на колени, ухватив подол волшебной гостьи, и в немой мольбе опрокинула голову. Два озера расплавленной ртути приковали к себе взгляд, вытесняя остальной мир за горизонт восприятия. Девушка ощутила скатившиеся по щекам слезы. Фея грациозно, как не способен ни один человек, опустилась рядом с ней, чудесные одеяния взметнулись, на долю секунды окружая сидящих полупрозрачным флером. Джилл вздрогнула, когда к ее лицу прикоснулись длиннопалые ладони, почему-то напоминающие тонкие паучьи лапки, а потом была готова отринуть все - младших братьев, оставшихся на ее попечении после смерти матери, Грегори-кузнеца, прошлым летом обещавшего свою любовь и верность до гробовой доски, многочисленных друзей и подруг, дом, возведенный ее предками… Лишь бы уйти следом за прекрасной гостьей. Губы феи были на вкус как мед и вино. N, подцарство Комморага Мэлгал с неподдельным интересом взирал на шкатулку в руках сестры. Гладкую темно-фиолетовую крышку обрамляла россыпь опалов, переливающихся всеми цветами радуги, подобно путеводным камням их изнеженной родни, и невольно возникали раздумья об истинном происхождении инкрустации. Иртсиль слегка подрагивала, наслаждаясь послевкусием удачной вылазки, медленно облизала губы, бросив недвусмысленный взгляд в сторону Мэлгала, проверяя его выдержку. В старинном платье, пахнущая смесью крови и возбуждающего парфюма, она напоминала жрицу давно забытого культа, соблазнительную и притягательную красотой ядовитой змеи. Легкий щелчок сопроводил отворение шкатулки, зал наполнился монотонным гудением стазисного поля. — Напиши меня с них. Расширенные до предела зрачки навсегда запечатлели танцующую богиню.

"Автор № 1" Глава 6 Шас‘вре Виор‘ла Эоро‘ка готовила свой кадр к высадке [ну уж нет]одясь на борту одного из транспортов. Её удивил вечерний вызов от о‘Кауки и ещё сильнее задание, которое командующий ей поручил. Рискованная операция по спасению гуэ‘веса была неслыханным деянием, но вре радовалась этой миссии. Это была захватывающая задача, вполне по плечу воинам её кадра. Анализ обстановки и донесения соглядатаев в рядах осаждённых показали, что гуэ‘ла ради проведения казни пленного соберут большое количество своих солдат в одном месте, что позволит эффективно нанести удар, пробивающий оборону и создать суматоху в рядах врага. А так как в этом гарнизоне нет ни одного гуэ‘рон‘ша, то шансы рассеять вражеские силы велики. В глубине души она испытывала некоторое удовлетворение от того, что они спасут этого гуэ‘веса. Немногие из захваченных врагами воинов были жестоко убиты людьми практически сразу и то, что она могла вырвать из рук палачей хоть одного солдата Империи Тау не могло не доставлять ей радости. Эоро‘ка разделяла мнение о‘Кауки о том какой психологический эффект это произведёт на гуэ‘ла. А ещё она искренне симпатизировала гуэ‘веса участвовавшим в этой кампании. Они были достойны называться шас, самоотверженно следуя кодексу Касты Огня. В её ла‘руа участвовавших в высадке были гуэ‘веса и их преданность Высшему Благу позволила спасти много жизней. Теперь она хотела отплатить тем же. В последний раз пройдясь по плану с командирами и назначив цели для каждой группы воинов кадра она проверила своё оружие и костюм. Отряды невидимок заняли позиции ещё ночью, следопыты рыскали по периметру выискивая наиболее удобные точки для прорыва обороны. Каста Воздуха была готова вступить в дело, как только они подавят наземные системы ПВО. Тау‘шас‘ва начнут атаку только убедившись в своём абсолютном превосходстве над противником. Мягко скользя на воздушной подушке, их TY7 приближался к зоне высадки. Вре лично вела штурмовые ла‘руа размещённые на двух бронированных транспортах, в то время как снайперские дроны, тяжеловооруженные Рыбы-Молоты и XV88 Залпы будут вести непрерывный подавляющий огонь, с безопасного расстояния. Как только они прорвут оборонный периметр, Косатки высадят десант. Тогда-то в дело и вступит её штурмовой отряд и команда стелсов, чтобы под прикрытием сражения добраться до приговорённого раньше, чем его убьют. Задача остального кадра шас‘вре была потрепать имперцев на этом участке и посеять смятение в их рядах. Транспорт тряхнуло – имперцы вели ответный огонь, но он был слаб и хаотичен. Последовало несколько более мягких толчков, когда дроны отделились от Каракатицы и присоединились к битве. Она и её штурмовики почувствовали, как судно закладывает боковой вираж, тактические дисплеи выдавали их местоположение и обстановку на поле боя. Пока все складывалось в пользу её воинов. Остановившись транспорт открыл люки, и воины Огня высыпали наружу, заняв позиции. Рядом высаживал десант второй транспорт их группы. Снаружи творился форменный ад с точки зрения гуэ‘ла: начавшаяся с первыми лучами солнца высадка, достигла своего апогея, небо, почерневшее от дыма, было полно снующими кор‘веса, на земле крууты и шас подавляли очаги сопротивления, земля была усеяна трупами гуэ‘ла. Шас‘вре повела свою группу к центральной площади. Один из наблюдательных кор‘веса показывал, что цель близко: до места, назначенного для казни, оставалось меньше одного тор‘кан. Все ещё работающая на короткой дистанции биометрия брони ла‘Кай‘тена, показывала, что тот жив. Командир отправила группу дронов вперёд и предупредила стелс команду, быть готовыми к их прорыву. Гуэ‘ла несмотря на огневое превосходство не собирались сдавать своих позиций так просто, но силы были не равны и ла‘руа вре‘Эоро‘ка быстро заставили их отступить. Она отметила, что среди людей нет согласия, некоторые отряды бежали в панике побросав оружие и вре отдала приказ круутам не преследовать их. Это было местное ополчение и по оценкам командования не представляло существенной угрозы. Гвардейцы же были более стойки и сражались отчаянно, вре помнила о потерях предыдущего дня, поэтому вела своё охотничье братство с осторожностью. - Шас‘вре , как ваши успехи? – в переговорном устройстве раздался голос самого о‘Кауки. - Будем у цели через десять райк‘ор, - ответила Эоро‘ка, - Стелсы и дроны уже на позиции. - Гуэ‘ла пришли в себя и кажется начинают догадываться о нашем плане. Его прикрывает пара дронов, но они долго не продержаться. Эоро‘ка понимала это. Кор‘веса с силовым полем мог выдержать попадания лёгкого ручного оружия, но если кто-то из гуэ‘ла решит пострелять в него из чего потяжелее, то все кончено. - Мы успеем, шас‘о, - коротко ответила она. Разговор был окончен. Её кадр, рассредоточившись приближался к площади, окружённой руинами, в которые превратил здания подготовительный обстрел. Сама площадь была почти очищена от солдат гуэ‘ла, немногие выжившие из которых могли только лихорадочно отстреливаться, спрятавшись среди обломков зданий. У дальнего конца площади она заметила уродливую конструкцию, к которой была привязана фигура в форме касты Огня, над которой парил дрон. Шас‘ла Кай‘тен был накрыт силовым полем. Вре почувствовала трепет охотника от того, как близко её добыча. И хотя цель была спасти, а не убить, её кровь все равно бурлила и её переполняли эмоции. Им удалось беспрепятственно пересечь всю площадь, гуэ‘ла практически перестали стрелять, загнанные в свои укрытия прибывающими кор‘веса и охотничьими кадрами. Вре помнила приказ: не убивать солдат гуэ‘ла если они не представляют непосредственной опасности. Спасти гуэ‘шас и отойти к точке эвакуации без потерь. Её ла‘руа вплотную приблизился к пленнику, несколько дронов объединили свои силовые поля прикрыв их от случайного попадания. Один из нескольких гуэ‘веса её кадра, нёс с собой специальный инструмент, чтобы срезать цепи, которым руки пленного были притянуты к столбам. Другие помогли ему устоять. Воин был едва жив, вре смогла рассмотреть ужасные раны на ногах и руках, опалённые и почерневшие пластины некогда белоснежной брони. Несмотря на это он был в сознании и приветствовал своих спасителей. Внезапно вре заметила одного из имперцев. Она узнала форму – не простой солдат гуэ‘ла, а комиссар. Шас‘вре Эоро‘ка не понаслышке знала, что подобные ему умелые и опасные противники и как объяснял им инструктор из касты Воды, комиссары были важной частью армий Империума. Солдаты гуэ‘ла испытывали перед ними тот же благоговейный трепет, что и тау перед аунами. Он выскочил из убежища, вооружённый лишь клинком чудного вида, поэтому вре запретила его убивать. На лице имперца была смесь ненависти и бессильного гнева, это её позабавило. Гуэ‘ла прекрасно понимал ситуацию, но стоило ему сделать шаг навстречу, как Рикер, один из гуэ‘веса её отряда, вскинул оружие и направил его прямо на комиссара. Тот остановился глядя прямо на солдата-ауксилария, на его лице отобразилось узнавание, сменившееся отвращением. - Шас‘вре, позвольте мне убить этого, - услышала она смодулированный переводчиком голос гуэ‘веса. - Нет, - отрезала она. Сняв свой шлем она сделала шаг вперед, оказавшись на линии между комиссаром и пленным, словно закрывая его собственным телом. - Он наш, ко‘ми‘зар, - её готик был очень плох, но она продолжила, - Ты уходить и жить. Ты оставаться и смерть для ко‘ми‘зар. Произнесенные слова к удивлению Эоро‘ка возымели обратный эффект – с яростным возгласом гуэ‘ла бросился прямо на вооруженую толпу. Но не сделал и пары шагов как был сражен выстрелами из оружия Рикера. - Надо было тебе оставаться в своей яме, бешенный пес, - вре услышала голос гуэ‘веса. Слова произнесенные на готике были заглушены шлемом, но все же были разборчивы. Надев шлем при помощи одного из шас, Эоро‘ка отдала приказ отступать. Стелсы должны были прикрыть их отход. Кай‘тен едва мог идти, поддерживаемый её гуэ‘веса, но им всего лишь нужно было выйти на середину площади где их подобрала бы одна из Косаток, уже заходящая на посадку. Пока корабль высаживал новых солдат, а Кай‘тена грузили внутрь её бойцы, она осматривала поле битвы. Изувеченными телами гуэ‘ла была усыпана вся площадь, но её интерфейс показывал, что многие выжили и наблюдают за ними из укрытия, не стреляя чтобы не привлечь к себе внимание охотников. Вре была довольна – они не потеряли ни одного бойца или дрона и нанесли сокрушительный удар по обороне гуэ‘ла. Её миссия окончена, крууты из её кадра останутся на поверхности и присоединятся к другим охотничьим кадрам, чтобы потом с собратьями отметить победу. Они же должны не медля доставить раненого воина на флагман сил Кор‘ваттра в заботливые руки фио. Глава 7 Находившаяся в своей каюте Аун‘вре Би‘эн была довольна. Шас‘о и его бойцы выполнили её приказ идеально. Пор‘хай бывшие на борту с восторгом описывали качество записей сделанных как камерами некоторых кор‘веса, так и из перехваченных имперских сообщений. Оставшиеся имперские силы на Дж‘хай‘н были практически уничтожены, лишь немногим удалось уйти от охотников и скрыться в лесах или в последних укрепленных точках. Этих выследят охотничьи кадры и следопыты: сопротивляющиеся будут убиты, остальные получат шанс жить. Гражданское население, как и многочисленные сложившие оружие пленные из сил планетарного ополчения, были в относительной безопасности, ожидая отправки по распределительным пунктам. Военные действия прекратились и каста Земли не теряя ни минуты принялась возводить привычную для Империи Тау инфраструктуру. Джихайна из отсталого полу-феодального мира, должна была стать цветущим цивилизованным миром Дж‘хай‘н, по образу и подобию прочих планет Тау. Часть гуэ‘ла будет вывезена в другие септы для лучшей интеграции в Тау‘ва и смешения с другими человеческими попуяциями Тау. Транспорты с колонистами Тау тоже не заставят себя долго ждать. Но все это потом, а сейчас мысли аун занимал гуэ‘веса Кай‘тен. Она получила подробный отчет о состоянии спасенного: его раны были обширны, но неглубоки. Медики фио на славу постарались и жизни гуэ‘веса теперь ничего не угрожало. К тому же на Виор‘ла готовят действительно крепких бойцов: ла‘Кай‘тен быстро шел на поправку. Не прошло и суток с момента спасения, а его уже перевели из интенсивной терапии в общий медицинский блок. Аун пришлось даже немного «поспорить» с фио‘вре медицинской службы. Тот считал, что человека немедленно следует отправить на один из вспомогательных кораблей на которых были размещены раненные ауксиларии, где ему будет комфортнеё с себе подобными. Но аун тщательно изучившая дело Кай‘тена имела обратное мнение: выросший среди тау и не способный полноценно говорить на готике он бы чувствовал дискомфорт среди других гуэ‘веса. Поэтому она убедила фио‘вре оставить пациента на флагмане. - Аун‘вре, - нежный воркующий голос заставил её оторваться и посмотреть на его обладательницу. Облачённая в форму типичную для учёных-фио, но без кастовых знаков отличия, девушка гуэ‘веса была невысока и её легко могли принять за тау издалека. Но в отличии от крепко сбитых женщин касты Земли она отличалась хрупкостью Воздушных. Волосы цвета старого золота обрамляли миловидное лицо, на котором, как звезды мерцали большие глаза, цветом похожие на нежнейшие цветы саин, что покрывают ковром некоторые пустыни Т‘ау после обильных весенних дождей. - Т‘Саин, - мягко улыбнулась аун и поманила гуэ‘веса к себе, - Чем ты занималась дитя? Только не говори мне, что опять донимала нашего бедного фио Фар‘на‘каис? Девушка плутовато улыбнулась, подошла поближе и села у ног аун. - Он иногда демонстрирует смешные представления о человеческой природе, аун, - её улыбка стала еще шире, - Я ходила в медицинский блок, посмотреть на гуэ‘веса которого вы приказали спасти. - Вот как? И как ты его [ну уж нет]одишь? Аун внимательно рассматривала девушку: легкий румянец на щеках тронутых бронзовым загаром, доставил ей удовольствие. - Он такой высокий, что едва помещается на стандартной койке в медчасти, - её лицо озарила лукавая улыбка, - Фио‘уи ворчит, что его надо было отправить на корабль где есть условия для людей. Би‘эн внимательно посмотрела на девушку. - Ты не ответила. - Ох, аун! – сердито ответила Т‘Саин, отворачиваясь в сторону, - Ну опять! Би‘эн вспомнила эпизод случившийся несколько кай‘ротаа назад, когда они были на Дал‘ит с важной миссией. Тогда к ней обратился один из гуэ‘вре из приставленных к ним на время их пребывания на септовом мире команд людей, с просьбой от имени одного из своих воинов. Т‘Саин присутствующая в свите аун‘вре впечатляла своей красотой многих мужчин гуэ‘веса и один из ауксилариев уговорил своего командира попросить руки Т‘Саин у Би‘эн, как это принято у людей. Аун пришлось позвать девушку на встречу с человеческим вре. Вежливо выслушав того, она ответила отказом. Аун до сих пор не могла решить, что произвело на гуэ‘веса большее впечатление: то, что девушка отказала или то, что аун спросила её мнения. Некоторые из людей Империи Тау несмотря на долгие годы совместного проживания имели странные представления о касте Эфирных. - Нежданный Дар, - аун назвала девушку её тайным именем, - Я просто хочу знать нравится ли он тебе? Девушка тихонько вздохнула. Аун знала что стоит ей приказать и эта гуэ‘веса покорится ей как это делают тау. Но долго изучая сущность людей она поняла, что некоторые приказы отдавать не стоит, даже если они будут выполнены со всем рвением. - Он красивый для гуэ‘веса, а глаза у него как у тау. Как у тебя, аун, - она посмотрела на аун, - Почему ты мне об этом не сказала? А еще он смешно говорит на готике, прям как наш старый фио‘эль Фар‘на‘каис, - она немного помолчала, - Да, аун, он мне нравится. Спасибо тебе за все. Аун‘вре откинулась в кресле глядя на свою подопечную. Маленькая гуэ‘веса оказалась нежданным подарком из странного мира, который обнаружил разведывательный корабль, снаряжённый кастой Земли и посланный исследовать обнаруженную раннее аномалию – невероятных размеров разрыв в ткани реальности, открывающий дорогу в жуткую реальность Ваш‘аун‘ан. Посланники следовали традиционной тактике Тау, высадившись на одном из пограничных миров на котором вела жалкое существование колония гуэ‘ла. Жители этого мира с трудом понимали, о чем говорил им переговорщик из Касты Воды, лекцию которого прервало нападение ужасающих тварей, возникших словно из ниоткуда. Дипломатической миссии чудом удалось ускользнуть, чтобы вернуться несколько дней спустя и обнаружить крохотную девочку, единственную выжившую среди смерти, царившей вокруг. Её нашёл и подобрал один из шас‘ла из охраны миссии. Экспедиция некоторое время кол[мордашки]сь стоит ли им брать с собой дитя, ведь среди них не было гуэ‘веса. В итоге, не имея возможности её оставить, они забрали ребёнка с собой, в надежде что, вернувшись на родину они смогут передать её на попечение приёмной семье людей. Экспедиция продлилась недолго, посетив ещё с полдюжины мест подобных родине Т‘Саин, тронутых порчей варпа в большей или меньшей степени, пока фио‘эль, де факто возглавлявший экспедицию, не принял решение возвращаться назад. Результаты той миссии никогда не становились достоянием широкой общественности. Аун вспоминала как впервые увидела Т‘Саин, тогда ещё безымянного ребёнка гуэ‘ла. К тому времени, стало очевидным что приёмных родителей среди гуэ‘веса ей не найти. Девочка словно несла на себе проклятие того мира. Аун встречавшая множество человеческих детей на Дал‘ите была поражена при первом знакомстве: гуэ‘ла возрастом наверное в четыре года была похожа на странного зверька, а не на ребёнка. Тощая и диковатая, она шарахалась от людей и тау, признавая лишь облачённых в броню Воинов Огня. Би‘эн бывшая тогда уже ‘уи, приняла решение. Она практически удочерила малышку, став ей матерью настолько насколько ей позволял её статус. Её решение после некоторых колебаний получило одобрение старших аунов. Тогда ей ещё ничего не было известно о сиротах Луун‘гуэ‘тана и том, что совет Эфирных решил по их поводу. Потом последовали долгие кай‘ротаа, когда ребёнок привыкал к аун и учился ей доверять. Внешне безобидная гуэ‘ла оказалась настоящим маленьким монстром. Она даже сумела взять лидерство в выводке гончих круутов, которых держали при исследовательском центре на Борк‘ане. Би‘эн приходилось прилагать все усилия, чтобы постепенно привести её в цивилизованный вид. Спустя один тау‘кир малышка была прелестнейшим ребёнком гуэ‘веса какого можно было себе вообразить. Тогда-то она и получила имя Т‘Саин, за глаза чей нежный голубой оттенок напоминал цветы родины Тау. Это было двадцать тау‘кир назад и все годы, что она взрослела аун‘вре задавалась вопросом не несёт ли это дитя в себе зерно того, что сгубило её близких в том безымянном мире? - Мы ещё очень мало знаем о природе Ваш‘аун‘ан, дитя, - вре гладила волосы сидящей перед ней девушки, - Он таит невиданные ранее опасности и ваш род особенно чувствителен к нему. А невероятное открытие фио‘эля Фар‘на‘каиса даёт нам надежду на то, что мы сможем выиграть это сражение. - Я понимаю, аун, - склонила голову Т‘Саин. При всей своей внешней кротости в гуэ’веса чувствовались неповиновение и ярость, которые не вытравить из людей даже воспитанием в Тау‘ва с рождения. Би‘эн продолжила. - Поэтому я и спрашиваю тебя моя маленькая Т‘Саин, хочешь ли ты быть женой этого гуэ‘веса? Если ты ответишь нет, я не буду подталкивать тебя, - аун‘вре помолчала, - Некоторые пор и аун считают, что рано или поздно гуэ‘веса будут покоряться необходимости и будут изменяться сообразно целям Высшего Блага, но я уверена, что ни к чему хорошему это не приведёт. Ваша натура пропитана духом бунтарства. Поэтому наше влияние всегда будет ограниченно, мы можем лишь направлять ваш род, выпалывая семена наиболее отчаянного безумия. Девушка положила свою голову на колени Би‘эн и сощурившись рассматривала эфирную. На её лице вновь возникло лукавое выражение. - А если этот здоровый увалень не захочет меня в жены? Аун рассмеялась. Кай‘тен вряд ли откажет эфирной, но она не сомневалась, что он и без всяких приказов легко будет очарован Т‘Саин, которая с годами научилась располагать к себе гуэ‘веса. - Как он к тебе отнёсся, моя хитрая ученица? Лицо девушки приняло сосредоточенное выражение. - Ну сначала он немного испугался, все таки я пришла к нему от твоего имени, аун, - она хихикнула, - Лица остальных шас‘ла лежащих с ним в одной каюте надо было видеть, - после строгого взгляда наставницы, Т‘Саин умерила пыл и продолжила, - Он, как ты и предупреждала был несколько недружелюбен, но потом оттаял. А ещё аун он так хорошо говорит на тау‘но‘пор, я бы ни за что не поверила, что гуэ‘веса может так говорить. - Для лучшей интеграции в Тау‘ва его изменили ещё до его рождения, это довольно распространённая практика среди гуэ‘веса Луун‘гуэ‘тана. Жаль, что эта колония не оправилась от удара и традиция почти умерла. Брови девушки полезли вверх от удивления, аун рассмеялась. - Да никаких имплантов для голосовых связок по мере взросления, зато как видишь готик ему едва даётся. - Да, уж, - девушка поёжилась, вспоминая довольно мучительные периоды ожидания, когда её импланты приживались, - Он немного пугает меня, аун. Он почти тау, но я все ещё не знаю как он отнесётся к тому, что мы для него приготовили. - Не бойся, мой нежный цветочек, - аун продолжала гладить свою протеже по волосам, думая о том, как Т‘Саин одинока среди людей и тау, не принадлежа полностью ни одному из двух миров. Кай‘тен, будучи таким же отщепенцем сможет скрасить её одиночество. А ещё о том какие надежды для Высшего Блага сулит их союз, благодаря открытию старого фио‘вре, помешанного на гуэ‘веса. Аун‘вре и её свита, в которую теперь был включён и спасённый гуэ‘шас‘ла, покинули лар’ши’вре задержавшись лишь на быстрые сборы и направились на одном из сторожевиков кор‘ваттра к Дал‘ит, где для них готовился другой корабль, который доставит эфирную и её спутников на Борк‘ан. Би‘эн украдкой наблюдала за своей подопечной и время от времени отгоняла от парочки неугомонного Фар‘на‘каиса. Т‘Саин трогательно заботилась о раненом воине, тот в свою очередь с каждым днём все больше привязывался к её гуэ‘веса. На Дал‘ит они должны были провести несколько ротаа и аун надеялась, что это ещё сильнее укрепит чувства, которые она столь старательно пестовала в обоих. Иногда она страстно желала, чтобы люди были чуточку покорнее, но увы это было невозможно даже среди гуэ‘веса рождённых в Империи Тау. Поэтому желательные для улучшения породы брачные союзы, столь легко достигаемые среди Тау, у людей превращались в сложные партии, в которых сводимые пары ни в коем случае не должны были догадываться о том, как дела обстоят на самом деле. И даже в этом случае селекционеры не были застрахованы от случайности, когда двое отказывались иметь дела друг с другом. Поэтому в большинстве случаев дела были пущены на самотёк и игра затевалась только в случае, когда иное противоречило бы Высшему Благу или когда в руках у аунов были инструменты подобные Т‘Саин. Аун‘вре иногда размышляла, что было бы не выясни они истинную природу Т‘Саин несколько тау‘кир назад? Отдала бы она свою маленькую гуэ‘веса тому ауксиларию в жены? Её собственные дети рождённые в Круге Семьи жили своей жизнью, рождённые в срок от назначенных ей в мужья Советом подходящих кандидатов. Каждый имел цель и назначение с рождения. Воспитанием их Би‘эн не занималась, послужив лишь в качестве инструмента воспроизводства. Да её это и не особо прельщало. Но маленькая гуэ‘ла стала её страстью, ребёнком которого она никогда бы не смогла себе позволить, и она понимала почему многие тау так восхищены и так одержимы гуэ‘веса. Нечто в самой внутренней сути этих бунтарей, притягивало некоторых Тау. Возможно, и этого аун не исключала, это была порча Варпа, ужаса о котором простым жителям Империи не стоит знать. Но возможно это был отблеск их блистательного прошлого, времени которое ограниченные гуэ‘ла Империума называли Тёмная Эра Технологий, хотя скорее это был Золотой Век человечества. Эпоха, когда люди были подобны тау, устремляя свой взор к звёздам с надеждой, а не с ненавистью. Дал‘ит встретил их тёплым золотым светом и деловитой суетой. Пёстрые толпы, состоящие из тау всех каст, людей, круутов и полудюжины других рас, перемещались по улицам, окружавшим порт. Аун‘вре отправилась к местному Совету чтобы доложить о результатах своей миссии. Кай‘тена она оставила на попечении Т‘Саин, решив, что им не помешает пару дней побыть в обществе друг друга. Фар‘на‘каису под угрозой ритуального наказания она запретила приближаться к этим двум. Остальные члены свиты получили небольшой перерыв пока каста Воздуха готовила их корабль. Глава 8 Кай‘тен не торопясь прогуливался по центральной улице Главного космопорта Дал‘ит. Т‘Саин отлучилась ненадолго, предоставив его самому себе, и он грелся на солнышке, пользуясь возможностью размяться после долгого [ну уж нет]ождения в замкнутом пространстве кора[эх жаль]. Главный космопорт был большим городом, в основном населённый кастой Земли, обслуживающей планетарные врата Дал‘ита. Его зелёные пригороды и главные улицы просто кишели всевозможными инопланетянам, союзниками и просто гостями Высшего Блага. Где-то играла музыка, стайками носились дроны-курьеры, из небольшого переулка плыл головокружительный запах лепёшек из б‘нима. Кай‘тен подумал, что надо сказать Т‘Саин, что он проголодался. Он наблюдал как толстенький фио в яркой накидке, шёл по противоположной стороне улицы и так сосредоточенно копался в своём планшете, что едва не врезался в группу девушек гуэ‘веса в одеждах служащих порта. Раздался смех и взаимные извинения, и они разошлись в разные стороны. Кай‘тен запрокинул голову, любуясь плавными контурами и радужными бликами на хрустальных стенах, уходящих в прозрачную синеву неба зданий. Так не похоже на мрачную Джихайну и прочие миры Империума на которых ему довелось побывать. Если бы только тот комиссар мог увидеть и оценить всю красоту Дал‘ита, жизненную силу бурлящих на его улицах толп, спокойствие и процветание, которые дарит Высшее Благо. Но тот выбрал безумие и смерть. Кай‘тен видел мелькающих в толпе Воинов Огня и ауксилариев из числа людей, некоторые из которых патрулировали улицы. Другие просто прогуливались как он или сосредоточенно шли по делам. Немногие обращали на него внимание, несколько шас‘саал (совсем ещё подростки) долго рассматривали его, не скрывая своего удивления. Воины постарше, лишь мельком бросали на него один-два быстрых взгляда, но не подавали виду, что их привлёк вид гуэ‘веса в форме шас‘ла, со знаками отличия септа Горячей Крови. Ауксиларии-люди были куда эмоциональнее, встреченные кадеты в восторге таращились на Кай‘тена. На лицах взрослых были разные эмоции, не все из которых он распознавал как дружественные. Внезапно сзади раздался окрик: - О, вечная задница Императора, ты жив Кай’тен! Кай‘тен обернулся и увидел, как осторожно лавируя среди фио и шас к нему приближается гуэ‘веса в форме ауксилария-патрульного. - Не богохульствуй, ла’Дженн‘тан, - беззлобно парировал Кай‘тен. - Не ожидал увидеть тебя тут. Парни думали, что ты откинулся там на Джихайне, - гуэ‘веса рассматривал его своими серыми глазами, отмечая пластиковые бинты на кистях и медицинский экзоскелет поддерживающий его до полного выздоровления, - А ты явно побывал в передряге, Кай. - Кай‘тен, - женский голос заставил их обернуться, не дав ему ответить. Т‘Саин была одна, оставив свою аун. Кай‘тен услышал, как его друг присвистнул и пробормотал. - Ну и краля. Т‘Саин подошла поближе и прижалась к Кай‘тену, отчего глаза ауксилария полезли из орбит. На лице его друга отобразилось искренне восхищение и зависть. - Ах ты хитрец, ребята себе места не [ну уж нет]одили, смотрели все новостные выпуски, волновались понимаешь за нашего шас‘ла, а он там амурные дела крутил, - обрушился на него ауксиларий. - Это долгая история, Дженн‘тан, - произнёс Кай‘тен, - Это Т‘Саин, она служит у аун‘вре, - он показал на своего приятеля, - Это гуэ‘веса‘ла Дал‘ит Дженн‘тан, из патрульного корпуса ауксилариев. Мы познакомились тут на Дал‘ите, ещё когда я был саал и меня отправили на учёбу. - Испепели свет Императора твою грязную ксенопредательскую душонку, когда ты научишься выговаривать моё имя? Ни Дженн‘тан, а Джонатан! – ауксиларий в притворном возмущении воздел руки к небу, и они оба рассмеялись, - Ох, как вспомню я первую нашу встречу. Ты здесь надолго? К нам заглянешь? Матушка и бабушка испекут тебе твоих любимых пирогов. - На пару дней, - он скосил глаза на Т‘Саин, она с интересом читала что-то на своём коммуникаторе, - Потом мы отправляемся на Борк‘ан. Если получится я приду Джен‘тан. - Здорово! – Джонатан осторожно хлопнул его по плечу. Т‘Саин, оторвавшись от своего занятия, коснулась его плеча и произнесла. - Кай‘тен, нам надо идти, фио уже начал волноваться, - она посмотрела на гуэ‘веса, - Приятно было познакомиться, Джонатан. Мы постараемся вас навестить. - Ещё увидимся, брат, - Кай‘тен сделал прощальный жест означавший Тау‘ва. - Тау‘ва, - отозвался Джонатан и уже тише добавил с улыбкой на готике, - И храни тебя Император, грязный ты предатель. Обменявшись рукопожатиями, они разошлись. Кай‘тен ведомый Т‘Саин скрылся в одном из переулков в тени административных зданий, занимавших пол улицы. А Джонатан направился к своему отряду, размышляя о том о сем, но больше всего о своём друге. Он был рад, что тот смог найти себе подругу. Да ещё какую! От одного её взгляда по его коже бежали мурашки! Ведь бедному малому было тяжело среди людей, многие испытывали к нему иррациональную неприязнь: такие как он не были обыденным явлением, больше Тау чем люди, они нередко внушали отвращение, особенно старшим поколениям. Дед Джонатана впервые узнав о Кай‘тене долго ругал «мерзость жаб». Он не любил Тау и начинал поносить их по любому поводу, пока в спор с ним не ввязывался его отец. Они оба родились в Империуме, но имели диаметрально противоположное отношение к нему: дед принял правление Тау только ради семьи, но продолжал считать их захватчиками, в то время как его сын всей душой был предан Тау‘ва. Споры обычно проходили на повышенных тонах: дед Джонатана обвинял всех в ксенопредательстве, а отец Джонатана парировал это тем, что если бы не Тау, то гнить бы им на рудниках и по сей день, несмотря на ветеранское пособие. Обычно, когда крики достигали максимума, в дело вступали женщины и оба бывали наказаны. Джонатан же не имел ничего против Тау‘ва. Отец часто ему рассказывал, как им плохо жилось на руднике. О том как вдовы были вынуждены торговать собой и своими дочерями чтобы прокормиться. О бандах вымогателей и о жестокой несправедливости человеческой вселенной. И он был благодарен Тау за то, что они принесли им мир и процветание. Джонатан родился уже в септе и стал ауксиларием, несмотря на горячие возражения деда. Его сестры учились в университете и мечтали работать с кастой Земли, как и его невеста. Они жили в прекрасном доме в окружении таких же людей и Тау не вмешивались в их внутреннюю жизнь. Джонатан вспомнил свою первую встречу с Кай‘теном несколько лет назад. Он был новобранцем-патрульным и они совершали ночной обход когда в одном из темных переулков обнаружили странную сцену: несколько шас‘саал удерживали и методично избивали безоружного гуэ‘веса, который к его удивлению не сопротивлялся, хотя и был на голову выше молодых воинов Огня. Джонатан тогда порядком струхнул, ведь ему никогда не доводилось видеть столь неприкрытую ненависть тау к одному из его соплеменников. Потом в свете прожектора, сопровождавшего их кор‘веса он разглядел, что гуэ‘веса - совсем молодой парень, облачен в ту же форму, что и саал. Ему пришло в голову, что бедолага мог оказаться местным дурачком, укравшим где-то форму, а кадеты решили преподать ему таким образом урок. Шас‘уи патруля, в котором был Джонатан остановил экзекуцию одним грозным окриком. Потом попросил Джонатана поговорить с гуэ‘веса, который несмотря на побои сумел устоять. К их всеобщему удивлению тот едва говорил на готике, но шас‘уи узнал выговор септа Виор‘ла. Так Джонатан познакомился с гуэ‘шас‘саал Виор‘ла Кай‘теном. Они отвели всю компанию в местный штаб патруля, где имелся импровизированный зал ожидания. Буквально час спустя появилась целая делегация, состоявшая из пор‘вре и нескольких шас, в высоком звании вре и эль, сопровождаемых врачом-человеком в военной форме. Пока новоприбывшие командиры Огня беседовали о чем-то с их шас‘уи, а врач осматривал Кай‘тена, к ним подсел представитель касты Воды и завёл непринуждённую беседу, стараясь успокоить их заверениями, что с Кай‘теном ничего плохого не произойдёт, а он один из пор‘вре академии касты Огня на Дал‘ит где юный гуэ‘веса проходит дополнительное обучение. И этот досадный инцидент огорчил всех тау. А молодых воинов, запятнавших себя столь недостойным поведением, ждёт суровое наказание. Беседа прошла легко и незаметно и когда тау уходили, Кай‘тен ушёл вместе с ними. Он вернулся через несколько дней, по совету того самого пор‘вре, который наказал ему проведать своих «спасителей» и развеять их страхи относительно его судьбы. Джонатан видел сквозь стеклянные двери беседу Кай‘тена и шас‘уи их участка. И Старик, как они его называли между собой, иногда не мог сдержать удивления, приподнимая верхнюю губу и слегка высовывая язык. Их беседа окончилась лёгким тычком в плечо, знаком одобрения от старого воина тау и Кай‘тен стал их временным напарником. Первое время их всех забавлял его акцент, его мимика и жесты характерные для тау, иногда раздражало как он коверкал имена (Джонатан в итоге смирился). Но он быстро учился и скоро довольно сносно говорил на готике, хотя все ещё с ужасным акцентом. А ещё оказалось, что гуэ‘веса благодаря человеческой силе и упорству лучший кадет и происшествие страшно задело гордость многих командиров касты Огня септа Дал‘ит: они были уязвлены выходкой шас‘саал академии, которые как оказалось давно донимали Кай‘тена, иногда избивая пока не видели старшие. Кай‘тен воспитанный в суровой школе Виор‘ла не давал сдачи, лишь потому что понимал – любой его удар будет смертельным для этих желторотиков Дал‘ит. Жаловаться он тоже не ходил, считая что он не должен унижать честь своего септа нытьём, а возможно не ожидая что его послушают. Даже те, кто был против [ну уж нет]ождения человека в академии не могли не признать стойкости человеческого воина. А ещё общаясь с ним на протяжении последующих нескольких месяцев Джонатан понял, что тот ужасно одинок, не имея друзей даже среди немногочисленных шас‘саал с Виор‘ла. Пор‘вре тоже приходил к ним ещё несколько раз и Джонатан сам не заметил, как Кай‘тен стал навещать его дома и практически стал членом его семьи. Кай‘тену позволили ночевать у него дома, бабушка с матерью моментально влюбились в кроткого воина огня. А вот деду один раз хорошо влетело от женщин за разговоры о «ксеноских недоносках», после чего тот вёл себя тише воды, ниже травы. Отец же пребывал в восторге от нового друга Джонатана, что иногда тоже доставляло ему хлопот, а иной раз вызывало приступы ревности, когда бабушка и мать старались превзойти, друг друга обхаживая Кай‘тена. Остальных жителей квартала очаровало дружелюбие гуэ‘шас, хотя старшее поколение относилось к нему с опаской. Деликатный в манерах из-за привычки жить рядом с более хрупкими тау, всегда в идеально подогнанной униформе кадета Кай‘тен не имел недостатка в поклонницах, очаровывая их своим внешним видом, военной выправкой и акцентом, который они [ну уж нет]одили «милым». Но Джонатан убедился, что вся робость этого гуэ‘веса не более чем поверхностное впечатление: Кай‘тен был воином Огня до мозга костей, полный ярости и свирепой жажды войны. Пару раз местные парни, куда как крепче тех хилых шас‘саал, хотели надавать дерзкому выскочке и Джонатан был свидетелем как человеческий шас‘ла в одиночку расправился с четырьмя обидчиками вооружёнными ножами. Тогда глядя на воина, возвышающегося над неподвижными телами гуэ‘веса, Джонатан впервые заглянул в тёмные чужие глаза. Он ужаснулся как далеко человека может завести Тау‘ва. Но через пару мгновений на лице того вновь была немного неестественная улыбка, которая, к слову, у Кай‘тена иногда выходила совсем паршиво и перед Джонатаном снова был его «таусятский братец». Потом Кай‘тен покинул Дал‘ит, чтобы продолжить свой путь воина, но теперь от него стали регулярно приходить письма и даже иногда он навещал его семью на Дал‘ит. Поэтому Джонатан был рад, что у его друга сейчас все утряслось: он выжил в передряге и теперь настоящий ветеран, нашёл себе подругу. Он даже помечтал о том, что Кай‘тен может осесть тут на Дал‘ит, стать шас‘уи и заменить однажды их Старика. Кай‘тен же шёл ведомый ученицей аун‘вре Би‘эн к ей одной известной цели. Ему все ещё делалось не по себе при мысли о том, что Т‘Саин служит аунам и он порядком робел в её присутствии первые дни. Т‘Саин помогала фио выхаживать Кай‘тена, меняя повязки на руках и ногах по мере того, как заживали ожоги и приживалась новая кожа. Он помнил, как её удивил и привлёк шрам на его груди, там, где у людей расположено сердце. След от ножа имел форму символа Огня в обрамлении язычков пламени и был знаком его та‘лиссера. Обряды разнились от храма к храму, но всегда были связаны с совместным испытанием болью. Как оказалось Т‘Саин выросшая рядом с аун, не имела ни малейшего представления о значении та‘лиссера для Касты Огня. Кай‘тен объяснял ей суть церемонии братания, ловя себя на мысли что ему ещё ни разу не приходилось делиться этим знанием с другим человеческим существом. Не все шас Виор‘ла радушно приняли гуэ‘веса, называя подобных ему штлк‘тау – «скверной». Это преследовало Кай‘тена всю его жизнь. Он всегда отдавал себе отчёт в том, даже приказы аунов не означали ничего, когда дело касалось чести Воинов Огня. Большинство сирот Луун‘гуэ‘тана закончивших академию на Виор‘ла стали ауксилариями, они получили назначения в разные гарнизоны, возглавив отряды гуэ‘веса. Он же приложил все усилия, чтобы стать образцовым воином Огня, показать своим воспитателям и другим воинам, что он достоен звания одного из них. И ему позволили пройти испытание огнём, нашлось достаточно шас‘вре поддержавших его и шас‘ла пожелавших стать ему теневыми братьями, несмотря на его происхождение. Счастливее Кай‘тен не стал, но в его жизни появилась новая цель: сначала им двигала жажда мести к Империуму людей, он фанатично стремился к этому будучи саал. Но по мере совершенствования его воинского мастерства ненависть вытеснило понимание Высшего Блага. Он давно уже расхотел убивать всех гуэ‘ла подряд обнаружив для себя, что это всего лишь заблудшие души, погрязшие в варварстве. Кай‘тен украдкой посмотрел на маленькую гуэ‘веса рядом с собою. Блистательная вре‘Эоро‘ка Нан возглавлявшая спасательную миссию рассказала ему, что они получили особый приказ от аун спасти Кай‘тена. Это противоречило военной доктрине касты, которая поощряла самопожертвование ради других, но отнюдь не напрасный риск. И хотя пор‘вре с упоением рассказывала о том, как им удалось нанести двойной удар по силам Империума и весь её восторг от блестяще спланированной и проведённой операции, он понимал, что ему не просто повезло. Миссия по его спасению была совершенно бессмысленна и только воинское искусство шас‘вре и шас‘о позволили провести её без потерь. А теперь он шёл в сопровождении прислужницы эфирной. Эфирные... Они внушали трепет воинам огня, вся жизнь которых вращалась вокруг служения Верховному Благу и беспрекословного подчинения приказам аунов. Среди некоторых гуэ‘веса ходили невероятные слухи об этих созданиях. И у одной из них теперь были планы на него. Т‘Саин завела его в одно из высоких зданий в конце переулка. Просторный мягко освещённый вестибюль, оканчивался стойкой у которой их встретила миловидная гуэ‘веса. - Все готово и ваш багаж уже прибыл, Т‘Саин, - она приветливо обратилась к ним на готике, - Вес‘рон вас проведёт. Из стены у стойки выскочил небольшой юркий робот и они последовали за ним. Проходя мимо гуэ‘веса Кай‘тен понял, что чувствует нечто знакомое – это был запах круута. Обернувшись уже у лифта, он увидел высокую тощую фигуру, скрытую в нише за стойкой. - Что это за место, Т‘Саин? – спросил он когда они поднимались в лифте. - Гостиница, - коротко ответила девушка. Он не решился задавать ей больше вопросов. Лифт остановился, и они вышли в прохладный полукруглый холл, переходящий в коридор с множеством дверей. Робот уверенно вёл их вперёд, Кай‘тен с любопытством рассматривал двери с чередующимися номерами. Ему редко доводилось бывать в гостиницах, обычно их контингент размещали в казармах при храмах и академиях. На Дал‘ите он иногда останавливался в доме своего друга-гуэ‘веса. Наконец робот привёл их к нужной дверь. Т‘Саин приложила руку к панели и дверь отворилась. Номер был просторен, обставленный с лаконичной функциональностью космических кораблей кор‘ваттра. Только огромные панорамные окна отличали его от кора[эх жаль]. Он подошёл к окну любуясь видом. Он слышал, как Т‘Саин ходит по помещению за его спиной. Обернувшись, он не сразу обратил внимание, что в номере всего одна кровать, куда шире привычных ему коек. Он растерянно озирался в поисках места для ночлега: пара кресел и небольшой диван вряд ли бы ему подошли. Разве что, если соединить их вместе. Потом он увидел Т‘Саин стоявшую в дверях, ведущих как он догадался в ванную комнату. На её лице была улыбка. - Ты выглядишь потерянным, - она подошла поближе, - Давай помогу тебе снять твою сбрую. Она принялась расстёгивать его куртку, через пару секунд он спохватился: - Я могу сам, руки почти зажили, - он торопливо принялся ей помогать чувствуя, как кровь прилила к лицу. Т‘Саин отступила и рассмеялась, как смеются люди. Кай‘тен решил, что ему нравится её смех. - Вот уж не думала, что воины Огня такие недотроги, - под её пристальным взглядом он понял, что краснеет ещё сильнее, - Ты вообще с женщиной был? Щеки Кай‘тена пылали, и он был готов провалиться под землю. Конечно, у него были женщины, кадеты пользовались определенным успехом у девушек на Дал‘ите. Он неуверенно промямлил «Да», чувствуя себя полным болваном. Он казался себе незначительным рядом с Т‘Саин, а ведь ростом девушка едва достигала ему середины груди. Она ведь служит аунам, напомнил он сам себе. Величие Эфирных накладывало отпечаток даже на гуэ‘веса. - Да? – в её глазах появились озорные искорки, когда она подошла к нему поближе и он почувствовал, как его горло внезапно пересохло. Он ощущал аромат её волос, тепло её тела. Потом скосил глаза на кровать, её ширины как раз хватало на двоих. О Великие Ауны, какой же он болван! Т‘Саин принялась рассла[эх жаль]ть поясные запоры на поддерживающем его экзоскелете, а потом помогла ему снять одежду, и он помог ей избавиться от её собственной. Кай‘тен проснулся засветло, глядя как занимающийся рассвет освещал комнату. Т‘Саин все ещё спала, свернувшись калачиком у него под боком и накрытая простыней. Он размышлял. Сразу после «спасения» аун‘вре Би‘эн забрала его, назначив в свою свиту телохранителем для девушки гуэ‘веса. С точки зрения любого шас это было бессмысленное назначение: Т‘Саин была в услужении у эфирной – ни один тау или круут не посмеют причинить ей вред. Гуэ‘веса конечно другое дело, проведя время в патрулях во время короткой учёбы на Дал‘ит он столкнулся с мерзостью некоторых граней человеческой натуры. Но даже самым отъявленным подонкам, должно было хватить ума не трогать «личную» гуэ‘веса аунов. Он вспоминал подробности своего спасения, возвращаясь к разговору с комиссаром. Комиссар Гирсон Амалик, гуэ‘ла с огнём внутри подобным его собственному. Но если Кай‘тен приносил клятву защищать, то в жизни того были только ненависть и разрушение. Однако его слова о рабстве глубоко запали ему в душу. Эфирные приказывали и прочие Тау им подчинялись. Таков был порядок. От гуэ‘веса полного подчинения не ожидалось, хватало той лепты, которую они вносили в Тау‘ва. Но он был не просто гуэ‘веса, он подчинялся как того требовал долг и устав воинов Огня и шёл куда ему приказывали, словно щенок уи‘т, которого вели на поводке. Он снова посмотрел на миниатюрную девушку у себя под боком. Поводок аунов для него? Но зачем? Он знал, что любой приказ эфирного будет выполнен воином Огня, даже таким неполноценным как он. Прикажи ему аун‘вре Би‘эн броситься с самого высокого здания в Дал‘ите и он повременит с исполнением приказа только для того, чтобы узнать адрес этого самого здания. Это, наверное, и было рабство о котором говорил ему комиссар, но Кай‘тен сам выбрал этот путь много лет назад и не собирался отступать. А теперь рядом была Т‘Саин. Он провёл по её волосам, по плечам поражаясь гладкости её кожи. Девушка пошевелилась и открыла глаза. Потом сладко зевнула и потянулась. Она напоминала ему пушистых хищных зверьков, которых держали в качестве питомцев некоторые люди на Дал‘ите. Кошки, так их называли. У его друга Джонатана в доме жил целый выводок этих независимых и изящных созданий. Он рассматривал лицо Т‘Саин и думал о том почему он раньше не замечал, что она такая красивая? Конечно, он почти всю жизнь прожил среди тау и лишь недавно привык к человеческим лицам, а ведь его родители были людьми. Иногда Т‘Саин казалась ему... странной, даже чуточку пугающей, он не мог подобрать других слов. Но он списывал это на собственную ограниченность и то, что её растила аун. - Есть хочу, - пробормотала девушка, поднявшись с постели, - Надо бы сходить вниз. Тут подают неплохой завтрак. Золотые волосы волной ниспадали по её плечам и подчёркивали точёные формы её обнажённого тела. Воин против воли вспомнил её податливую мягкость, страсть прошедшей ночи. И все свои мысли на рассвете. - Т‘Саин, зачем все это? Она обернулась к нему вполоборота. Он повторил свой вопрос. - Твоё спасение важная часть пропагандистской компании, - уверенно ответила девушка, надевая свою форму. - Я не это имел в виду, - он приподнялся на локтях, повязка местами отошла, и он слегка поморщился от боли, - Я имею в виду то, что было ночью? Она подошла и села на край кровати. - Глупенький, - её палец коснулся кончика его носа, - Тебе не пришло в голову, что ты мне нравишься? - То есть она не приказывала тебе? Т‘Саин [ну уж нет]мурилась и Кай‘тен запоздало пожалел, что не удержал язык за зубами. - Как ты мог так подумать, безголовый ты чурбан? – принялась отчитывать его девушка, её щеки порозовели от гнева, - За кого ты держишь меня и мою аун? Ты думаешь я её ручная зверушка, как меня называют некоторые? Да чтоб ты знал аун‘вре Би‘эн заменила мне родителей и воспитывала меня как свою дочь с детства! - Пожалуйста, прости меня, - натянув на себя простыню Кай‘тен захотел спрятаться от её гнева, стать маленьким и незаметным, - Я действительно безмозглый болван. Наверное, все шас такие, но я самый низкий и недостойный из всех. Недаром Джен‘тан зовёт меня изменником и грязным ксенопредателем. К его удивлению, после его слов она на рассмеялась и тряхнула волосами. - Ох уж эти воины Огня, сначала действуют, а потом думают, - проворчала она, без тени былого гнева, - Теперь я понимаю почему Тау нужны эфирные, чтобы ими командовать. Без них горячие шас в первую очередь перебили бы друг дружку. Она рассматривала его несколько долгих секунд, потом произнесла: - Разумеется пор‘хай с удовольствием уцепятся за эту историю ради ещё нескольких слащавых сюжетов, но это не обязательно, - она помолчала, потом к его удивлению перешла на готик, - Мы оба изгои, каждый по-своему застрял между миром людей и тау. И моя аун просто будет счастлива если мы останемся вместе и заведём детей, Первый Рассвет. - Небесная Перемена, - поправил её мужчина, - Меня зовут Небесная Перемена. Кай‘тен это человеческое имя, его дали мне родители. Брови Т‘Саин взметнулись вверх. Она не ослышалась, он назвал себя Аун‘сав‘шира? - Би‘эн будет занятно это узнать. Она снова увидела это в его глазах: спокойствие обреченного, чья судьба от него больше не зависит. Т‘Саин поспешно произнесла: - Если не хочешь она не узнает. - Это не имеёт значения, - Кай‘тен прищурился и сморщил переносицу, подражая мимике Тау. Т‘Саин подумала что человеческая улыбка выходила у него куда хуже, - Можешь рассказать аун‘вре. Наши пор рассказывали нам легенды о Золотом Веке человечества и что люди Луун‘гуэ‘тана верили в его возвращение. Когда первые корабли Тау прибыли в систему, мой народ уже давно утратил межзвездные технологии. У нас были лишь примитивные внутрипланетные корабли, которым требовались годы, чтобы преодолеть систему от одного края до другого и легенды о прошлом. Тау предложили нам присоединиться к Высшему Благу и как рассказывала пор‘ла преподававшая историю, среди гуэ‘ла Луун‘гуэ‘тана почти не оказалось противников Тау‘ва. Мы растворились в Высшем Благе полностью и без остатка, для нас это был шанс вернуть себе звезды. Помолчав мужчина произнес. - Все кончилось в один день. Повелитель Человечества вспомнил о нашем существовании и его корабли обрушились на беззащитный Луун‘гуэ‘тан. У них не было вирусных бомб, но хватило орбитальных бомбардировок, чтобы стереть с лица планеты цветущие города. Я потерял всех кого любил: семью, друзей. Моя родина так и не оправилась после этого, хотя тау очень старались, - он судорожно вздохнул, - Я так и не решился туда вернуться. Потребовались годы, чтобы научится жить без ненависти к Империуму, который уничтожил мой мир только потому, что мы хотели жить как нравилось нам, - он замолчал на несколько мгновений, а когда заговорил вновь в его голосе появились жесткие нотки, - Гуэ‘ла называют своего хозяина Отцом человечества, но по моему мнению он просто кровожадный и ревнивый тиран, если он вообще существует. Т‘Саин заметила тревожный взгляд, которым он одарил её. - Прости меня, Т‘Саин. - За что? – искренне удивилась девушка. - Я оскорбил Императора, - к удивлению Кай‘тена, она рассмеялась. - Для меня это такой же глупый миф отсталых гуэ‘ла как и для тебя. Т‘Саин увидела облегчение на лице воина. Он произнес. - Джен‘тан несмотря на его речи очень серьезно относится к своему богу и я испугался, что снова мог тебя обидеть. Т‘Саин осторожно коснулась его руки. Она до сих пор поражалась какая у него сухая и горячая кожа, словно оба солнца септа Виор‘ла решили одарить его частью своего жара. - Нет, Кай‘тен, я принадлежу Тау‘ва как и ты, - она решила что пора сменить тему, - А еще твои царапины надо бы заново перебинтовать и не помешает тебя накормить завтраком, потом предлагаю навестить семью твоего друга гуэ‘веса. У нас же целых два дня, чтобы осмотреть все достопримечательности на Дал‘ите! Глава 10 Храмовый комплекс эфирных в котором нашла приют Би‘эн, [ну уж нет]одился в удалении от основных поселений Дал‘ита. Он раскинулся в горной местности и включал в себя здания со светлыми классами и лекционными залами, библиотеки, вычислительный центр и несколько столовых для тау и других форм жизни, кельи и места для уединения и медитации. А автоматическая ферма касты Земли, ежедневно снабжала их свежими продуктами. Аун‘вре встретилась с местным Высшим Советом и передала им отчёт о результатах своей миссии: видеозаписи и материалы собранные кастой Воды, заключения специалистов по психологии людей из Касты Земли, её личные заметки и обобщённые рекомендации как лучше всего преподнести детали миссии в домашних мирах Тау, а что показывать потенциальным союзникам и противникам из Империума. Она и её команда проделали большую работу, подойдя к её исполнению со всей тщательностью и мастерством на какое способны Тау. Теперь можно было набираться сил перед путешествием в септовый мир Борк‘ан, наслаждаясь спокойствием и одиночеством в своей келье в храме. Конечно, со спартанскими условиями монастырей древности её пристанище имело мало общего: это были комфортабельные апартаменты, оснащённые автоматическими системами контроля микроклимата, с удобной мебелью и украшенные картинами и статуэтками. Но они были не более роскошны чем жилище какого-нибудь вре из Касты Воды или Земли. И куда скромнее чем строения характерные для правящего класса гуэ‘ла: затейливо изукрашенные и загромождённые предметами искусства, чтобы подчеркнуть статус и высокое происхождение владельца, продемонстрировать расточительную роскошь. Эфирным не требовались такие дешёвые фокусы, они были правителями от рождения и по праву крови. Кроме того Тау‘ва требовало отказа от личных интересов ради общего блага, и кто как не ауны должны были быть первым примером довольствуясь лишь необходимым? Поэтому аун‘вре мало волновало отсутствие золотой лепнины в её помещениях или наличия двух десятков слуг, что как она знала было в обычае у знатных гуэ‘ла. Всю её прислугу составлял один рон‘веса, которому она впрочем не доставляла много хлопот. Би‘эн коротала своё время изучая подробности жизни Кай‘тена на Дал‘ите, которые она запросила ещё по пути сюда. Ей стало известно что его направили на Дал‘ит не только потому что он был одним из лучших кадетов, но как надеялись особо радикальные шас, потому что Дал‘ит был населён людьми и ожидалось, что Кай‘тен сможет остаться там и проблема упрямого гуэ‘веса вознамерившегося стать шас разрешится сама собой. Они не учли того, что выросший на Виор‘ла и ассоциировавший себя с тау Кай‘тен даже не попытается завести друзей среди гуэ‘веса. Аун позабавила прямолинейная предсказуемость и отсутствие воображения у этих шас, не нашедших очевидного решения: Кай‘тену можно была приказать отказаться от учёбы в академии, и он бы покорился как истинный огнерождённый. Отправив его на Дал‘ит они только усугубили ситуацию, когда Кай‘тен оказался посреди скандала с участием шас‘саал из местной академии. Неразумные юнцы были отправлены на переобучение в коррекционный корпус. Аун задумалась могло ли произойти подобное на других мирах и уж не большое ли скопление гуэ‘веса так развращающе подействовало на молодых воинов? Слишком это походило на порчу Ваш‘аун‘ана, с которой ей доводилось сталкиваться. Кай‘тен же заслужил уважение даже среди явных противников его пребывания в рядах кадетов Виор‘ла. В конечном счёте гуэ‘веса позволили пройти испытание огнём для получения ранга ла. Некоторые дружественно настроенные к Кай‘тену шас нашли назначенное испытание слишком суровым, но не вмешивались, оценивая ситуацию. Расчёт был прост: если человек погибнет, то проблема решится сама собой. Если выживет, то это создавало определенный неприятный прецедент, но и приказ аунов был бы исполнен. Кай‘тен не подвёл своих учителей и выдержал испытание огнём, которое погубило бы более слабого и неопытного шас‘саал из тау. Би‘эн размышляла о том, как недооценена физиология гуэ‘веса: взрослея медленнее тау, они отстают в развитии первые годы свой жизни. Но входя в нужный возраст люди быстро навёрстывают упущенное и становятся грозными бойцами благодаря своей физической мощи. Она вспомнила и о другом занятном факте: уже второе поколение рождённых в Тау‘ва всегда были выше и крепче своих соплеменников из Гуэ‘ла‘шиа, являясь живым доказательством того, что Высшее Благо только на пользу людям. Другим аспектом являлась продолжительность жизни гуэ‘веса, которая ошеломляла многих тау, а у шас вызывала только глухой ропот. А ещё третье поколение, выросшее в септе Дал‘ит и других внутренних с[оппа!]х всегда разительно отличалось от своих дедов: беззаботные и дружелюбные, они редко доставляли проблем кроме тех, что был тронут Порчей. Её мысли вернулись к Т‘Саин. Девушка несмотря на юный возраст, была мудра и прекрасно понимала, что задумала Би‘эн и другие посвященные в план тау. Маленькая гуэ‘веса преданно следующая за аун никого не оставляла равнодушным. Но несмотря на всю преданность к вырастившей её аун, иногда она была почти неуправляема. Если бы не удивительный талант, о природе которого аун и её наг-советник имели некоторые догадки еще до того как Фар‘на‘каис собрал свою установку, девушку гуэ‘веса вероятно отправили бы в учебный корпус. Би‘эн скучала по Ллииооуанаа, по тихому шепоту его множества голосов, но взять его с собой не было ни малейшей возможности. С того самого дня как аун было позволено завести советника-нага, небольшой вторичный коллектив, стало понятно, что присутствие Т‘Саин угнетает его, а длительное совместное путешествие в тесном корабле погубило бы мозгового червя. Би‘эн вспоминала подробности своего визита в лабораторию Фар‘на‘каиса на Борк‘ане, в институте по изучению гуэ‘веса. А в особенности их таланта управлять силами Имматериума. Старый фио‘вре с восторгом описывал принцип действия своего устройства, на сборку и совершенствование которого потратил несколько тау‘кир. Би‘эн внимательно рассматривала опытный образец, занимавший половину комнаты: основную массу прибора, составляла система охлаждения от которой тонкие металлические трубки шли к самым чувствительным сенсорам какие могли изготовить умельцы фио. Другая часть установки, к удивлению аун, была собрана из элементов, использующихся в прыжковых двигателях. Сердцем установки был багряно алый самоцвет. Аун подошла, поближе слушая объяснения фио: камень, частично «погруженный» в варп, работал проводником между реальным миром и Имматериумом позволяя «измерить» псайкерскую мощь носителя, при прикосновении к нему. Фар‘на‘каис предложил аун коснутся камня, и она с некоторой опаской подчинилась. Ничего не произошло, системы охлаждения продолжали мерно гудеть, немного тёплый на ощупь камень сиял собственным таинственным светом, стрелки аналоговых индикаторов оставались недвижными, слегка подрагивая около нуля. Видимо на её лице отобразилось удивление потому как учёный со смехом пояснил: - Тау не оказывают влияния на показатели, мы по терминологии одного из моих коллег гуэ‘веса «затупленные», Ваш‘аун‘ан нам недоступен, - он продолжил, - Как впрочем и множеству иных существ, включая большую часть самих гуэ‘веса. Но среди них встречаются одарённые особи, в присутствии которых камень начинает ярко сиять. На улавливании разницы в свечении и строится весь метод. Фио прикоснулся к своему переговорному устройству. Через минуту в комнату вошла немолодая гуэ‘веса в одеждах учёных касты Земли. - Вре Севера Нетанья, мой научный партнёр, - представил её Фар‘на‘каис, - Она и предложила этот метод. И подсказала использовать в качестве детектора этот самоцвет. - Камень Души Эльдар, - голос гуэ‘веса был низким, грудным, с немелодичными интонациями из-за древнего речевого импланта. Би‘эн задумчиво изучала женщину: её пергаментная кожа была такого же тёмного цвета как древесина нима, а волосы белее снега, половину гладкого лица занимала аугментика, плавные линии импланта позволяющего видеть больше, чем даёт человеческий глаз. Би‘эн слегка наклонила голову выражая уважением, как учили её искусники из Касты Воды и произнесла: - Вы родились в Империуме. - Да, - лицо женщины озарила улыбка, - Когда-то я была карающей дланью Императора, служа в Ордо Ксенус. Но много лет назад поняла, как заблуждалась, - она повернулась к прибору, - Это не простой самоцвет, в нем заключена душевная сущность создания, называющегося Эльдар. Фар‘на‘каис до сих пор не верит, что это возможно, - она улыбнулась шире, - Даже не представляю откуда здесь мог взяться этот и ещё несколько других камней. Эльдары сражаются за них с той же яростью, что и шас за жизнь аунов. Бывший Инквизитор прикоснулась к камню и камень засиял ярче в своём гнезде из детекторов и трубок системы охлаждения, а Би‘эн увидела, как показатели на всех индикаторах поползли вверх. - Таким образом, благодаря этой установке мы можем детектировать людей с выдающимися пси-способностями, - Фар‘на‘каис не мог сдержать своего восхищения, - Аун вы представляете, что это может означать? Би‘эн догадывалась: человеческие псайкеры были самой большой опасностью исходящей от гуэ‘веса. Неспособные контролировать свои силы или использующие их тайно могли стать шо‘кара‘ан’ау – вратами для ужаса. Теперь у них было средство их обнаруживать и нейтрализовать. - Мы провели испытания, проверив всех гуэ‘веса которых смогли найти в исследовательском центре, - продолжил фио, - Увы даже половины мощи Северы не достигает ни один, это крайне редкий дар, которым наши гуэ‘веса обделены. Аун‘вре потребовалась вся её выдержка, чтобы не показать удивления. Этот фио и вправду не понимает всей опасности людей-псайкеров? - Фио‘вре горит желанием создать академию для псайкеров тут на Борк‘ане, - произнесла Севера, - Он считает что можно использовать доктрины и медитативные техники Тау‘ва, чтобы оградить наиболее мощных псайкеров от развращающего влияния варпа, - женщина гуэ‘веса покачала головой, - Но основная проблема в том, что у нас недостаточно камней душ и достать новые будет неимоверно сложно. Аун показалось, что она слышала облегчение в голосе Северы. Как и аун, бывшему инквизитору явно не нравилась эта идея, она продолжила: - Я долго думала над этой проблемой, аун. Люди Империума защищены верой в Бога-Императора. Его культ повсеместен, - помолчав она добавила, - Я и сама верю в Него до сих пор. Но Тау‘ва не признает иррациональность культов, делая чувствительных гуэ‘веса источником опасности. Аун кивнула в чисто человеческом жесте понимания, ей было ясно куда клонит Севера. Культ Императора человечества оказался живуч даже среди четвёртого поколения, несмотря на все попытки Касты Воды мягко искоренить его. Если Севера права, то людям следует сохранять свою веру в Защитника Человечества, несмотря на горячее желание пор‘ва перетащить их всех в Высшее Благо. Она с тревогой подумала о своей подопечной. Попросив о проведении ещё одной демонстрации (фио принял предложение с энтузиазмом, а Севера лишь пожала плечами), аун приказала привести Т‘Саин. Девушку привела одна из учителей-гуэ‘веса. На лице пожилой женщины была досада, а Т‘Саин имела мечтательное выражение лица, что означало что без шалости не обошлось. - Что на этот раз? - Крууты, - обречённо проговорила немолодая гуэ‘веса. Аун бросила укоризненный взгляд на свою подопечную, не обратив внимания как [ну уж нет]мурилась Северы. - Я с ней поговорю, - Би‘эн подвела свою подопечную к прибору, - Т‘Саин, видишь камень? Прикоснись к нему, пожалуйста. Девушка покорно выполнила приказание. В тот самый миг как она коснулась пылающего алым кристалла его свет начал стремительно тускнеть, а система охлаждения натужно загудела. Раздался тревожный звук зуммера, на некоторых шкалах исчезли все знаки, другие табло оказались засвечены. Первой опомнилась Севера, схватив девушку за руку она оттащила её от прибора и передала учительнице. - Все нормально, это технический сбой, - голос напарницы фио был напряжен, - Уведите её. Когда они ушли, Севера обернулась к аун. Хмурое выражение на её лице вызвало тревогу аун: неужели её самые страшные подозрения подтвердились? - Никогда бы не подумала, что это так больно.– Севера несколько раз встряхнула рукой, которой она касалась Т‘Саин, - Где вы её нашли, аун‘вре? - Её привёз один из кораблей-исследователей пятнадцать тау‘кир назад, - сдавлено проговорила аун. Севера кивнула, потом перевела взгляд на фио. - Как камень? - Свечение восстановилось до нормы, но что это было? – пожилой учёный был в недоумении, - Никогда не видел таких сбоев. Севера осмотрела присутствующих в комнате тау из числа техников. - Ради Тау‘ва вы должны хранить молчание о том, что видели сейчас, - Севера выразительно посмотрела на фио‘ла, те поклонились и покинули помещение оставив их троих наедине. Севера подошла к камню и коснулась его. Аун заметила, что свечение снова стало ярче на несколько мгновений. Потом женщина повернулась к эфирной. - Кроме дара черпать энергию эфира напрямую среди людей встречается ещё более редкий талант. Империум зовёт их париями, пустыми или бездушными, - только теперь Би‘эн заметила как резко постарело лицо женщины, словно вся усталость прожитых лет выплеснулась на неё в один миг, - Родись Т‘Саин среди людей она бы стала жалким гонимым изгоем, в лучшем случае её бы забрали на службу Императору в качестве тюремщицы для диких псайкеров. - Севера, почему мы раньше не встретили ни одного из них? – Фар‘на‘каис был удивлён. Женщина усмехнулась - Дар этот очень редок среди людей, менее одного на триллион рождается с подобным геном. Одарённых псайкерским даром, рождается на порядки больше. Но даже самый редкий талант среди несметного множества людей поставляется Империуму в достаточном количестве, - она помолчала, - При должном обучении это дитя могло бы убить меня одним прикосновением. - Как такое может быть? – теперь учёный земли подавал признаки тревоги. - Такие как Т‘Саин не отбрасывают «тени» в Ваш‘аун‘ане, в то время как люди, крууты, да и тау все равно там присутствуют, пускай только и очень слабо. Но вместо этой девочки там пожирающая все пустота, которая едва не погубила нашего «аэльдари». Это делает её общество неприятным для хоть немного одарённых существ, псайкерам и вовсе тяжело долго [ну уж нет]одиться рядом с ней, - женщина усмехнулась, - В этом есть и плюсы – демоны попросту не видят парий, и они ограждены от скверны варпа. Тогда-то аун и поняла все. Как Т‘Саин смогла выжить в той жуткой бойне и почему ей не нашлось места среди людей. Тау при первом знакомстве конечно [ну уж нет]одили её отталкивающей, но это списывалось на глубоко запрятанную ксенофобию. Становилось понятно почему наг не мог её переносить. Побеседовав ещё немного с Северой, аун узнала, что бояться Т‘Саин не надо. Наоборот, в некотором роде девушка могла работать оберегом для неё и её окружения, когда дело касалось неконтролируемых псайкеров. Тогда-то у аун и возник её план. Севера и Фар‘на‘каис нашли его интересным: и если Инквизитору нравилась мысль отыскивать парий и сделать из них подобие ордена Сестёр Молчания чтобы с их помощью ограждать мирных жителей от сходящих с ума псайкеров, то учёного захватила мысль о новых возможностях в изучении так обожаемых им гуэ‘веса. Потребовались некоторые усилия и время, чтобы перенастроить детектор, не обошлось без помощи Т‘Саин. Но теперь у них был относительно портативный вариант, к которому испытуемому не было нужды прикасаться, чтобы не разрушить столь ценный камень души. Фар‘на‘каис уже строил планы как создаст сеть из приборов, чтобы «пеленговать» псайкеров и «нулевых». Аун же задумалась о куда более захватывающей перспективе: будут ли дети, рождённые от парий такими же нулевыми? Т‘Саин как раз вступала в возраст, когда ей следовало начинать подыскивать жениха. Верховный совет аун‘ва встретил идею Би‘эн сдержанно, но ей разрешили заняться осторожными изысканиями в этой области. Би‘эн незамедлительно начала поиски подходящего кандидата. И он обнаружился: юноша с небольшим отрицательным потенциалом, едва ли старше Т‘Саин. Он работал техником на одной из автоматизированных плантаций Касты Земли. Тогда-то аун и познакомилась вплотную с трудностями, выпадавшими на долю заводчиков: хоть и озорная, но обычно покорная Т‘Саин доставила ей хлопот. Но все же аун получила искомую награду - Т‘Саин родила дочь. Малышку назвали Первая Победа, человеческое же имя было Виктория. Т‘Саин к этому времени охладела к Питеру, да и к самому ребёнку и аун пришлось уступить. Второй гуэ‘веса обладал несравненно большим потенциалом, хотя и не таким невероятным как Т‘Саин – Севера и наг легко терпели его присутствие. Этьен был почти в два раза старше Т‘Саин. Фар‘на‘каис нашёл его среди группы новоприбывших с Дал‘ита. Несмотря на неприязнь, которую внешне импозантный Этьен внушал аун она согласилась попробовать свести их вместе. Это был провал, галантный на публике Этьен, оказался мерзавцем каких поискать. Решив, что «ручная зверушка» аун не будет ему перечить он позволял себе гнусные вещи в отношении малоопытной девушки. Прекратилось все это после доклада одного из шас‘уи к которому обратились несколько подчинённых ему гуэ‘веса: подонок делился своими откровениями с завсегдатаями бара, где часто собирались ауксиларии-гуэ‘веса. Но вмешательство Би‘эн запоздало: ребёнок которого носила Т‘Саин погиб, а сама девушка долго оправлялась от последствий. Этьена аун‘вре больше не видела, его перевели из их подразделения в другое место. Она решила дать время своей протеже прийти в себя, ведь дочь Т‘Саин унаследовала лишь половину дара матери. Но полученный результат обнадёживал: если они получат мальчика хотя бы немногим уступающего матери, то смогут быстро распространить гены парии среди человеческих популяций Тау. Т‘Саин же вела жизнь любимицы аунов, посвящая все своё время возне с щенками гончих круутов или болтаясь среди шас‘ла из стражи эфирных. Аун радовалась, что её подопечная возвращается в норму: она снова была беззаботным подростком, со своими мелкими странностями, на которые окружающие тау и люди закрывали глаза. Пока не грянул гром. Его звали шас‘ла Борк‘ан Кир‘ноа. Юный воин Огня и девушка гуэ‘веса были любовниками уже не один тау‘вир. В голове аун‘вре, да и прочих тау посвящённых в детали не укладывалось как это могло произойти. Би‘эн запоздало поняла, что это влияние Этьена: Т‘Саин была умна от природы и мерзавец многому «научил» её. Несчастного воина от ссылки в исправительный лагерь спасло только вмешательство аун, которой также пришлось пройти болезненную процедуру ритуального очищения. Весь проект едва не оказался под угрозой срыва. Би‘эн при всем своём отвращении к проступку ла‘Кир‘ноа, понимала что у него не было шансов против её протеже: Т‘Саин прекрасно знакомая с психологией тау, а также прошедшая школу манипулирования Этьена с лёгкостью сумела подчинить себе воина, слепо преданного аунам и их окружению. Хуже всего, что Т‘Саин долго упорно отказывалась признать свою вину и впервые в жизни открыто перечила аун. О, разумеется, ни о каком специальном лагере для девушки речи не было, только не для этой гуэ‘веса. Но верховный совет дал понять аун‘вре Би‘эн, что её третьего провала никто не потерпит. Аун‘вре Би‘эн пришлось обратиться за советом к лучшим знатокам человеческой натуры из числа фио и пор, но она не смогла получить готового решения ни от одного из них. Нежданно помощь пришла от бывшего инквизитора. Женщина узнала о произошедшем от обмолвившегося Фар‘на‘каиса, несмотря на строгий приказ аун молчать. Она пришла к Би‘эн и оказалось, что ей хватило отрывочных сведений о жизни Т‘Саин, чтобы понять все. Севера, будучи знатоком человеческих душ, не без труда объяснила аун почему Т‘Саин вступила в запретную связь с шас‘ла. Она объяснила эфирной что, будучи совсем маленькой, Т‘Саин потеряла родителей, а её спасители были Воинами Огня. Всю дорогу, пока корабль возвращался домой она имела возможность общаться только с тау и солдаты не занятые в управлении полётом или в обработке научных знаний, сами собой напрашивались в няньки к нежданному грузу. А после она росла на Борк‘ан рядом с аун, и несмотря на приставленных к ней человеческих воспитателей все равно проводила больше времени в обществе тау. Стоило ли говорить, что дисциплинированные и самоотверженные Воины Огня стали для неё архетипом мужественности, затейливо переплетясь с пережитым горьким опытом общения с мужчинами гуэ‘веса, и естественным желанием создать семью. Шас‘ла же неудачно подвернулся ей на пути и не имея возможности перечить воспитаннице аун‘вре, стал пособником преступления. Тогда, перед уходом Севера дала эфирной совет, найти для девушки пару из ауксилариев гуэ‘веса. Потом последовал тяжёлый разговор с Т‘Саин. Аун‘вре вооружённая советами Северы сумела убедить девушку отказаться от попыток дальнейшего сближения с шас, для любого из которых это окончится в лучшем случае воспитательным лагерем, в худшем случае его назовут цо‘тау – изгой без права на жизнь, которого могут назвать добычей даже крууты. Она видела, что расстроила девушку до слез рассказав, что Т‘Саин скорее всего никогда больше не увидит ла‘Кир‘ноа, которого перевели в отряды отправленные на передовую, где его ждёт самоубийственное задание, в качестве искупления за свой проступок. Это было все, что аун могла бы сделать для воина и её поразила искренняя боль девушки. Но цель была достигнута - Т‘Саин смирилась с мрачными ограничениями кастовой системы тау. Аун запретила ей вступать в любые контакты с шас‘ла и приказала сосредоточится на обучении в школе, которую открыли на Борк‘ане при институте по делам людей. Т‘Саин не посмела ослушаться и, хотя аун немного волновало, что девушка несколько замкнулась в себе, она радовалась, что подсказки Северы помогли. Би‘эн долго размышляла над тем советом, что дала ей Севера, обратив внимание на то, что гуэ‘веса подчеркнула, что партнёру Т‘Саин не обязательно надо быть «минусовым». Естественно, что прожившая невероятное число лет даже по меркам Эфирных, бывший инквизитор догадалась о планах аун, которыми та не делилась даже с ближайшим окружением тау, не принадлежащих Касте Эфирных, но к удивлению Би‘эн не стала противодействовать. Однако аун не собиралась сдаваться так легко она лишь пересмотрела приоритеты отбора. А когда несколько тау‘ротаа назад на её стол лёг обновлённый список от Фар‘на‘каиса сумевшего понять, как считать данные из старых показаний, которые его техники принимали за сбои ещё несовершенного образца. Она обнаружила то, что искала. Гуэ‘веса с септовым именем Виор‘ла. Конечно, ему было так же далеко до Т‘Саин как Этьену, но человеческий шас‘ла Горячей Крови был уникален, как и обстоятельства его рождения и взросления. На Борк‘ане он побывал несколько тау‘кир назад: учёным из касты Земли были интересны гуэ‘веса с модификацией подобной той которой подвергся нарождённый Кай‘тен и по их запросу новоиспечённый воин Огня, был направлен на Борк‘ан для медицинского обследования, перед тем как приступить к службе в ударных контингентах шас‘ва. Фар‘на‘каис тогда только начинал тесты своей машины и искал любой способ увеличить число «испытуемых», привлекая к делу даже случайно оказавшийся на планете туристов гуэ‘веса. Потребовалось время чтобы выяснить, где [ну уж нет]одится Кай‘тен, получить разрешение на путешествие и снарядить корабль. Аун долго размышляла кого взять с собой, помимо неугомонного Фар‘на‘каиса, который вёз с собой портативный детектор, не доверяя его никому. Би‘эн хотелось взять с собой нага, но Ллииооуанаа решили, что лучше если с аун отправится Т‘Саин. Обоих взять с собой возможности не было из-за ограниченного пространства выделяемого на кора[эх жаль]х кор‘ваттра даже для таких пассажиров как аун. Севера отказалась присоединится к ним по тем же соображениям что и наг, заявив что одного Фар‘на‘каиса хватит для того чтобы управиться с драгоценной установкой, которую тот непременно хотел опробовать в деле и по пути обратно во время остановки на Дал‘ит. Глава 11 Джонатан с семьёй жили в пригороде Главного космопорта Дал‘ит как и большиство гуэ‘веса урожденных в Тау‘ва. Т‘Саин объяснили, что для новоприбывших граждан из бывших владений Империума существовали специальные обустроенные поселения и даже небольшие города, вдали от важных инфраструктурных объектов, где те могли бы постепенно ассимилироваться в Высшее Благо. Как объяснил ей Джонатан, патрульные команды вроде той, в которой служил он были созданы специально для того, чтобы надзирать за этими новыми гуэ‘веса. Не все из присягнувших Тау‘ва были действительно лояльны, а опыт показал, что некоторые из них выносят заразу своего безумия за пределы этих резерваций. Поэтому Джонатан и многие из его сверстников, для которых Тау‘ва являлась смыслом их существования вступали в ряды Патруля, под командование ветеранов из шас‘ва или ауксилариев гуэ‘веса. Он поделился с ней своими мыслями о том, что Кай‘тен тоже мог бы поселиться тут на Дал‘ит став командиром одного из таких подразделений. У Т‘Саин это вызвало улыбку: Джонатан выросший среди мягких тау Дал‘ит смутно себе представлял насколько скучной покажется эта жизнь для сурового шас‘ла из септа Горячей Крови. Но она слушала болтовню Джонатана в компании его сестер, так как Кай‘тена успели прибрать к рукам их бабушка и мать. Т‘Саин с удивлением обнаружила, что ревнует своего Воина Огня к другим женщинам в доме. Тот же явно наслаждался своим положением любимца семьи и напоминал обласканного щенка уи‘т, разве что не подставлял живот для почесывания. Гуляя по комнатам большого двухэтажного дома, который занимала многочисленная семья Джонатана она то и дело натыкалась на небольших пушистых созданий, которые завидев её убирались куда подальше со злобным шипением. Кошки, кажется так их назвал Кай‘тен. Т‘Саин хорошо знала причину их нежелания с ней общатся, но все же ей очень хотелось погладить хоть одну, как это легко делали сестры болтливого гуэ‘веса. Но к её большому разочарованию животные упорно её избегали, как впрочем и некоторые члены семьи Джонатана. Поэтому Т‘Саин оставила попытки подружиться с животными и вышла в большой сад примыкавший к дому и обнесенный невысокой каменной оградой, над которой виднелись покрытые блестящей черепицей крыши соседних домов. В воздухе плыл аромат растений и готовящейся пищи, где-то слышались голоса играющих детей и ворчание взрослых. Над всем этим полускрытые в туманной дымке у горизонта возвышались высотные строения самого Аун‘аркара и прилегающих к космопорту деловых и промышленных кварталов Дал‘ита. Она вернулась в дом чтобы найти Кай‘тена, пока его не затискали до смерти. Воина Огня она нашла на кухне в компании матриархов семейства: женщины готовили праздничный ужин, а Кай‘тен сидел за столом и увлеченно уписывал за обе щеки какую-то светлую массу. - Ты чтоли тут весь день живот набиваешь? – она со смехом напустилась на него, - Будешь так есть и не влезешь в свои доспехи, вот шас‘уи то посмеется вволю над толстым гуэ‘шас. Т‘Саин заметила, что женщины несколько напряглись в её присутствии, но не прекратили своей деятельности, однако после её реплики расслабились. От улыбки на лице Робин, бабушки Джонатана, залегли глубокие морщины. - Пусть ест, Т‘Саин, оказывается у них на Виор‘ла не делают пуддинг, - она покачала головой, - Мне Джонатан рассказывал, что солдаты шас‘ва обходятся пищевыми брикетами Кай‘тен вряд ли сильно страдал от отсутствия домашней стряпни – пищевые брикеты вполне устраивали большинство солдат, пища не слишком изысканная, но питательная и сытная, а фио старались сделать её как можно приятной на вкус. Однако перемазанное пуддингом мальчишеское лицо Кай‘тена не могло её не развеселить. - Бедняжке иногда месяцами приходится питаться всякой химией вместо нормальной еды, - вздохнула её дочь Джессика, мать Джонатана, - Скорее бы уже, во Имя Императора эти глупые гуэ‘ла прекратили воевать с нами. Т‘Саин едва сдержалась, чтобы не рассмеятся, над последней репликой. Чтобы не выдать себя она произнесла со смехом. - Торжественно клянусь, что буду делать ему пуддинг и другие вкусности каждую неделю. Тем более он теперь аун‘нами и его больше не пошлют воевать. Женщины смутились: упоминание эфирных нервировало многих гуэ‘веса, живущих в подобных общинах и предложение Робин пригласить на ужин аун‘вре было признаком сильного духа. Т‘Саин передала его Би‘эн и та к её удивлению согласилась прибыть вечером. Поэтому женщины старались изо всех сил готовя праздничный ужин. Кай‘тен же не переставал орудовал ложкой, не вмешиваясь в разговор. Отчего заслужил еще одну колкость от Т‘Саин. Выгнав его из кухни она принялась помогать женщинам с угощеньем, которое включало и блюда с напитками для тау. А Кай‘тену следовало убедиться, что [ну уж нет]ождение аун в этом доме безопасно. По крайней мере Т‘Саин решила, что так он будет меньше путаться под ногами. К вечеру все было готово, праздничный стол накрыли в саду освещенном мягким светом переносных ламп. Аун‘вре Би‘эн должна была прибыть с минуты на минуту. Кай‘тен беспечно слонявшийся весь день по дому, был заметно взбудоражен, ежеминутно поправляя свою безупречную форму ауксилария гуэ‘веса (это была идея Т‘Саин, так он хотя бы меньше привлекал к себе внимание). Наконец, шум двигателей заходящего на посадку воздушного судна возвестил о прибытии Эфирной. Они вышли встречать её на улицу всей гурьбой. Т‘Саин стояла в первых рядах, наблюдая как Би‘эн грациозно выбирается из кабины летательного аппарата. Её сопровождал пор‘уи Борк‘ан Ро‘кизе, бывший с ними на Джихайне. Старого фио Би‘эн решила с собой не брать, что по мнению Т‘Саин было разумным. Также её сопровождали шас‘уи и шас‘ла из контингента эфирной стражи на Дал‘ит. На обоих не было брони, но Т‘Саин была уверена, что под одеждой скрывается достаточный арсенал для защиты жизни аун. Би‘эн вышла на площадку перед домом и Т‘Саин явственно ощутила эманации величия исходящие от эфирной. Одеяние свободного покроя из мягко мерцающей ткани, облегало её стройную высокую фигуру. Аун не носила украшений, за исключением сияющего самоцветами чехла на костяном выросте на лбу. Её внешний вид ошеломил всех собравшихся, о чем свидетельствовала благоговейная тишина. Т‘Саин смотрела на свою эфирную понимая, почему эта каста называется именно так: Би‘эн производила впечатление неземного существа, из сказок давно забытого человечеством прошлого. Даже хмурые стражи стоявшие по сторонам от аун казались естественными ведь каждому было ясно, что это божественное создание необходимо защищать любой ценой. Би‘эн нашла в толпе девушку и сделала шаг навстречу, изящно выгнув длинную шею. - Т‘Саин, дитя мое, вы верно меня заждались, - готик аун был безупречен, а интонации простыми и приветливыми. Это разрядило обстановку, началась оживленная суета: Робин и Джессика предложили аун‘вре пройти в дом и занять кресло во главе стола. Кай‘тен как заметила Т‘Саин докладывал о чем то шас‘уи быстро жестикулируя, а шас‘ла сопроводил аун в дом. Джонатан и его сестры были увлечены пор‘уи Ро‘Кизе, славным и веселым малым. Они расположились за столом, пока домашний рон‘веса и одна из младших дочерей Джессики ухаживали за гостями. Аун почтительно слушала обеих женщин беседовавших с ней вполголоса, на другом конце стола уи‘Ро‘Кизе, полностью захвативший внимание младшей половины семейства вдохновленно рассказывал одну из своих историй из жизни ученика дипломата. Даже дед Джонатана присутствовал здесь, хотя по его удрученному виду было ясно что матриархи семьи устроили ему знатную трепку перед званым ужином. Т‘Саин замечала насмешливые взгляды Би‘эн которые та бросала на Кай‘тена. Тот сидя между Джонатаном и его отцом, беспокойно елозил на месте. Т‘Саин и саму позабавил его вид. Человеческий Воин Огня нервничал оттого, что аун сидит спиной к пустому неосвещенному саду посреди квартала населенного гуэ‘веса, а он не может эффективно участвовать в её охране. Кай‘тен вообще [ну уж нет]одил эту идею безрассудной, но перечить аун не мог. Хотя как догадывалась Т‘Саин неподалеку наверняка дежурила парочка невидимок кор‘веса. Шас тоже были мрачны, но эфирная стража выделялась даже на фоне решительных Виор‘ла. Они сидели рядом с группой мужчин гуэ‘веса, но их присутсвие никого не тяготило: спокойная аура аун и заразительное веселье пор‘уи создавали непринужденную обстановку. Т‘Саин видела как шас‘ла снизошел до беседы с Джонатаном, а его сестры с интересом внимают их беседе. До Т‘Саин доносились обрывки фраз: шас рассказывал о своей службе в контингенте расширения. Слегка захмелевший пор‘уи тоже присоединился к их беседе и девушка слышала его полные неподдельного возмущения реплики о том, что солдаты гуэ‘ла безумны: они убивали безоружных гражданских, включая собственных беззащитных граждан, чего ни один Воин Огня никогда не сделает. Еще один полный веселья взгляд аун как заметила Т‘Саин был адресован лично ей. Би‘эн сделала незаметный для гуэ‘веса жест и шас‘уи весь во внимании приблизился к ней, но через пару секунд его нос сморщился – первые эмоции за вечер увиденные Т‘Саин у этого ветерана. Он повернулся в сторону Кай‘тена, девушка распознала жест «ко мне» и гуэ‘шас оказался рядом с уи так быстро, что едва не уронил стул на котором сидел. Через несколько секунд он занял место рядом с Т‘Саин, все еще нервничая, что не переставало её забавлять. Но по крайней мере он перестал поминутно дергаться так как даже Джонатану передалось его беспокойство и тот время от времени оглядывал темное небо и соседские дома, на предмет явной или неявной угрозы жизни их гостьи. Беседу прервал голос деда Джонатана. - Скажите Би‘эн, - он обратился прямо к аун‘вре, отчего сидевшие рядом женщины гуэ‘веса [ну уж нет]мурились, найдя его тон фамильярным, - А это правда что если эфирный прикажет тау убить себя то последний выполнит этот приказ незамедлительно? Лица сидящих женщин приобрели кислые выражения и Т‘Саин подумала что старому гуэ‘веса достанется сполна после ухода гостей. Аун же улыбнулась как можно дружелюбнее, показывая что её нисколько не задели слова старика. Впрочем так оно и было. Ауны безупречны и никакой гуэ‘веса не может их оскорбить. Она помедлив произнесла: - Не всякий тау. Так фанатично преданы только Воины Огня, - она посмотрела на шас‘уи и вытянула в его сторону свою изящную руку, тот вынул свой почетный клинок и вложил в её тонкие пальцы, - Кай‘тен! Она швырнула в него клинок, отчего одна из девушек испугано вскрикнула. Воин ловко поймал его одной рукой. Еще один видимый только Т‘Саин и другим тау жест и лезвие оказалось у горла гуэ‘шас. - Вы хотите знать убьет ли себя тау если ему прикажет эфирный? - Би‘эн пристально смотрела на старого гуэ‘веса отчего тот съежился, потом перевела взгляд на спутника Т‘Саин, - Кай‘тен ты убьешь себя если я тебе прикажу? На лице сидящего рядом с ней мужчины отобразилось недоумение, которое сидящие вокруг люди восприняли как признак того, что он в смятении или колеблется размышляя над вопросом. Но лишь девушка догадывалась, что тот искренне не понимает как аун может сомневаться в его способности выполнить её приказ? Т‘Саин почувствовала как страх за Кай‘тена сжал её сердце: разумеется её аун никогда не отдаст такой приказ, но все же мысль о том, что этот Воин Огня не раздумывая выполнит его причиняла девушке душевную боль. Воспользовавшись заминкой, аун продолжила: - Разумеется ни один из нас не отдаст подобный приказ, это противоречит самой идее Высшего Блага, - еще один немигающий взгляд на Кай‘тена сопровождаемый едва читаемым выражением на лице и мужчина опустил клинок, который у него забрал шас‘уи, - Но преданность Воинов Огня не подлежит сомнению. Молчание нарушила Робин. - Спасибо, аун‘вре, - в голосе пожилой женщины слышалось неподдельное облегчение и Т‘Саин заметила едва сдерживаемые слезы. Пожилая гуэ‘веса точно знала, что Кай‘тен не ослушается приказа, - Это было очень познавательно. Взгляд, которым она после одарила своего супруга не сулил тому ничего хорошего. Вновь потекла непринужденная беседа, но Т‘Саин заметила как побледнел и затих Джонатан. Она обратила внимание на полные ужаса взгляды, которые тот кидал на Кай‘тена. - Поговори с Джонатаном, - тихо прош[оппа!]ла Т‘Саин, сидящему рядом мужчине, - Ты его напугал, объясни ему что это всего лишь спектакль, чтобы впечатлить твоего деда и ты не собирался себя убивать по её приказу. Про себя же она подумала, что он в действительности напугал их всех. Вечер подошел к концу и аун в сопровождении своей свиты удалилась. Т‘Саин и Кай‘тен остались ночевать в доме у Джонатана, чтобы с первыми лучами солнца явиться к трапу кора[эх жаль]. Страсти улеглись, хотя Т‘Саин время от времени слышала голоса Робин и Джессики отчитывающих старика за испорченный вечер. Кай‘тен был с остальными мужчинами, которые не теряли надежды обучить его азартной игре популярной среди местных гуэ‘веса и заключавшейся в передаче друг другу раскрашенных пластиковых карточек. Было уже поздно когда он поднялся в гостевую комнату в которой всегда останавливался когда останавливался в доме друга. Но Т‘Саин не спала, сидя на подоконнике и ожидая его. В саду навели порядок, убрали освещение и теперь огромные звезды сверкали в небесах Дал‘ита. Их свет не могла затмить даже иллюминация построек Аун‘аркара. Иногда Т‘Саин видела взлетающий корабль, он светил ярко словно падающая звезда, но отличие состояло в том, что он устремлялся ввысь к небесам. Она ощутила приближение Кай‘тена. Он осторожно коснулся её, как касался в эти дни, она прижалась к его руке. - Любовь моя, - голос мужчины напомнил ей другие почти забытые голоса: ла‘Кир‘ноа и спасшего её шас‘ла по имени Доран‘эль. Т‘Саин не помнила ни одного из своих родителей, как ни пыталась, вместо этого она помнила как Воин Огня, из септа Дал‘ит - вчерашний саал оберегал маленкую гуэ‘ла, а она засыпала только на его руках, убаюканная его тихим голосом. Он погиб несколько тау‘кир спустя в кампании Четвертой Сферы расширения, а Кир‘ноа прожил меньше кай‘ротаа после высылки с Борк‘ан. Мужчина сел на подоконник рядом с нею едва поместившись на узкой доске, а Т‘Саин перебралась к нему на колени и прижалась к его груди всем телом, с упоением вдыхая его запах. Пару дней назад она обратила внимание на то, что он пахнет не так как другие мужчины гуэ‘веса, его след напоминал ей слабый химический аромат тау. Она рассказала Кай‘тену о своем наблюдении и поразилась смущению, которое её слова в нем вызвали. Еще ей нравился язык его тела: мягкие и едва заметные касания, жесты и мимолетные изменения мимики, все тонкие нюансы непостижимые для обычных гуэ‘веса были знаком искренней и глубокой привязанности. Они были так не похожи на примитивные проявления страсти человеческих мужчин. Т‘Саин была уверена, что аун знала обо всем этом когда предложила ей обратить свое внимание на Кай‘тена. Тот был настоящим Воином Огня и весь без остатка принадлежал Тау‘ва. И как оказалось сердце Т‘Саин теперь принадлежало ему. Она вспомнила выражение удовлетворения и торжества на лице аун‘вре Би‘эн, когда та поняла что девушка боялась потерять своего Воина Огня. Глядя в холодные чудовищные глаза эфирной Т‘Саин осознавала, что попалась в хитро расставленную ловушку и добровольно сунула голову в петлю, позволив накинуть этим монстрам тугой поводок на свою шею. Но ей было все равно, был ли Кай‘тен капканом или нет, главное что он был рядом, хоть им и не оставили большого выбора. Выбор, по глубокому личному убеждению Т‘Саин, был не более чем иллюзией, для манипулирования человеческим сознанием. Тау были свободны от этой иллюзии, в чем и заключалась их невероятная сила. Убаюканная нежными прикосновениями Кай‘тена, переходящими в прелюдию, девушка вспоминала неистовую страсть прошлых ночей. Воин при всей его первоначальной робости оказался умелым и неутомимым любовником. Отвечая на его ласки она смотрела на звезды и не могла оставить мысли о хитросплетениях путей Вселенной: некогда их предки покинули Древнюю Терру и пошли разными дорогами меж звезд, чтобы по прошествии десятков тысяч лет, они с Кай‘теном могли наслаждаться друг другом в этом далеком мире. Его руки крепче сжали её, она чувствовала его теплое мерное дыхание на своем плече. - Ты не боишся меня? – облеченные в слова, чистые, не искаженные аугментикой интонации тау‘но‘пор передавали больше смысла, чем мог выразить любой человеческий язык. Т‘Саин подумала, что Кай‘тен возможно понимает свое истинное предназначение. Но с присущим всем шас фатализмом принимает неотвратимость своей судьбы. - Ты Воин Огня, твой долг повиновение. Иное означает бесчестие, - она ответила одной из стандартных фраз. - Аун никогда бы не отдала такой приказ, - ответил мужчина. - Нет, никогда, - даже если это было не так, Т‘Саин не хотела об этом думать. - Я люблю тебя Т‘Саин и всегда буду рядом. - М‘йен‘ва, мое истинное имя М‘йен‘ва, - она почуствовала как его плечи содрогаются в беззвучном смехе. - О ты воистину Нежданный Дар, слишком роскошный подарок судьбы для бедного Аун‘сав‘шира. Он крепче прижал её к себе, и они оба смотрели в звёздное небо. Где-то там среди безбрежного океана звёзд простирался Империум и затерялась Древняя Терра, но однажды ведомые Высшим Благом, их потомки снова вернут себе Небеса. Эпилог Бои на Джихайне уже давно утихли, но земля ещё не залечила свои раны -слишком свежи они были. Гуэ‘ла были отброшенны неодолимой мощью оружия Тау‘ва, их флот в спешке эвакуировался уходя в мрачные глубины Варпа. А сердца побежденных, чья судьба теперь была в руках победителей были наполнены смесью страха и надежды. Новый порядок не заставил себя ждать: выживших ополченцев и гвардейцев загоняли на корабли для пересылки на Дал‘ит. К ним присоединили и некоторую часть гражданских, которым следовало пополнить ряды гуэ‘веса септа Кси‘м‘йен. Техника Касты Земли уже деловито суетилась расчищая лес и снося архаичные постройки людей. Новые города уверенно тянулись ввысь, а колониальный флот везущий новых жителей, включая множество гуэ‘веса уже был в пути. Дж‘хай‘н стал частью молодой растущей Империи Высшего Блага. В глубине леса куда еще не добралась техника фио прокладывающая дороги и готовящая площадки под свои плантации эти изменения были пока не заметны. Но было кое-что необычное, не принадлежащее этому месту. Изломанное детское тело лежало на освещенной солнцем прогалине. В правой руке ребенка была зажата кукла сделанная из обрывков лохмотьев. На худеньком лице обращенном к небу разводы грязи смешались с потеками крови, а в груди почти разделив тело пополам зияла дыра оставленная пульсовым оружием. Прозрачные серые глаза невидяще смотрели в такое недосягаемое небо.

"Автор № 1" Возвращение к небесам Пролог Варп, называемый Имматериумом или Морем Душ, это недоступный простым смертным мир, сосуществующий с реальностью или Материумом. В то время как межзвёздная пустота материального мира величественна в своём безмолвии и спокойствии, бесконечные просторы Варпа подобны бурлящему океану, населённому кровожадными левиафанами. Путешествие через беспокойное Море Душ задача для сильных духом, а наградой за смелость является невозможная в реальном мире скорость. Но самая большая опасность Имматериума таится в его непредсказуемости. Варп искажает не только пространство, но и время. Так случилось и в тот раз, небольшая группа боевых кораблей Империи была подхвачена бушующими течениями и оторвана от своих товарищей. Когда варп отпустил их потрёпанную флотилию они обнаружили себя в неизвестной части космоса, вырванные из реального течения времени. Перед взорами выживших людей расстилался приветливый зелёный мир, неосвещённая сторона которого была усеяна светом городов словно небесный полог звёздами. Лорд Инквизитор Даниэл Варек, старший из выживших, не был обманут этой иллюзией безопасности: первые рапорты от наблюдателей показали, что этот мир населён ренегатами и ксеносами, враждебными Империи. Но предатели были беспечны, планету не окружал барьер из защитных станций и не было и следа боевых флотов. Замеченная пара вражеских кораблей размерами меньше эсминца, была не опаснее назойливого насекомого для их несколько поредевшей, но все ещё грозной флотилии. Лорд Инквизитор Даниэл Варек принял решение: этот мир нельзя привести в лоно Империума теми силами, которыми он располагает. Но и позволять ренегатам дальше плодить ересь он не мог. Они нанесут упреждающий удар, а после их флот попытается вернутся домой благодаря Божественному Астрономикону, едва видимому на этих варварских окраи[ну уж нет], но лишь для того, чтобы вернутся позже и привести выживших к Свету Императора. Он отдал приказ и корабли начали занимать позиции над поверхностью планеты. У них не было циклонных торпед или вирусных бомб, но Экстерминатус не входил в планы Инквизитора. Он решил, что орбитальных бомбардировок должно хватить, чтобы усмирить наглецов и заставить их склонится перед волей Его. Глава 1 Контратака сил планетарной обороны человеческого мира не была неожиданностью для войск Тау. Однако неистовая ярость, с которой люди – гуэ’ла - сражались с авангардом Тау сорвала стройные планы шас’ар’тол. Прорвавшись сквозь плотный огонь, гвардейцы Империума смогли добраться до позиций Воинов Огня и взять их в кольцо, вынудив последних отступить. Отступал и кадр Кай’тена, точнее то, что от него осталось. Все его братья та’лиссера погибли сметённые отчаянным ударом людей. Уцелел лишь он, да вре его кадра Лен’ши, тяжело раненый и едва способный идти. Первый Рассвет, оказал командиру всю медицинскую помощь какую смог и теперь поддерживал его, помогая идти к точке эвакуации. Им удалось выйти из-под обстрела и уйти от гуэ’ла, рыщущих в обломках построек, служивших им плацдармом. Вре был безоружен, не считая пары почётных клинков, которые учитывая его состояние были бесполезны. Первый Рассвет был вооружён стандартным пульсовым карабином, но зарядов осталось совсем немного. - Погоди, не так быстро, юный ла’Кай’тен, - голос вре Лен’ши был хриплым, - Мне надо перевести дыхание. Первый Рассвет выбрал укромное местечко у обломков одной из стен. Звуки битвы раздавались вдалеке, он сверился со своим тактическим интерфейсом проверяя координаты. Идти до точки эвакуации оставалось ещё прилично, а вре едва дышал. Он помог снять шлем своему командиру. Лицо того было бледно серым, из носовой щели пузырясь текла ярко пурпурная кровь. - Вре, вы выглядите неважно, - воин Огня, поднёс свою фляжку с водой к губам командира. Тот сделал несколько глотков и жестом показал, что этого достаточно. - Не волнуйся дитя, мне уже лучше, - Лен’ши откинул голову и посмотрел в синее небо, частично затянутое клубами черного дыма. Над всем этим неярко светило блеклое солнце, едва согревая опалённую битвой землю. - Нам надо идти, вре, - тактический дисплей показывал увеличение активности врага в непосредственной близости, - До места сбора недалеко. Шас‘вре закрыл глаза и его лицо приобрело умиротворённое выражение. - Даже такой сильный воин как ты не сможет донести меня туда, - вре открыл глаза и посмотрел на шас’ла, - Ты должен идти один. - Но вре! - Это приказ, - голос командира окреп, - Удары моего сердца сочтены, и мы оба это знаем, но ты ещё жив и должен выйти из окружения, найти наших и присоединится к другому кадру. Ради Высшего Блага. - Тау’ва, - механически повторил воин. - Они пригодятся тебе больше, ла‘Кай‘тен, - он протянул Первому Рассвету свои почётные клинки, - А теперь иди, враг близко. И пусть твой огонь горит вечно, дитя. - Да, вре, - Первый Рассвет почтительно принял клинки и с тяжёлым сердцем двинулся прочь, держась укрытий. Он прошёл не больше двух тор’кан, когда понял, что враги настигают его. Охотники гуэ’ла отрезали ему путь к спасительному кораблю. Кай’тен крепче сжал свой карабин и проверил почётные клинки Лен’ши, нужно было найти удобную для обстрела точку – его преследователи были малочисленны и не имели поддержки БСК или танков на этом участке. Внимание воина привлёк полуразрушенный каменный короб – одно из чудом уцелевших старых строений имперцев, которое могло дать ему необходимое преимущество. Кай’тен медлил несколько секунд – убежище могло стать и его могилой, в случае если враги снабжены гранатомётом или имеют в своём распоряжении БСК. Но оставаться в одиночку на открытом месте нравилось ему ещё меньше поэтому он полез внутрь сооружения. Настроив сенсоры на максимум чувствительности Первый Рассвет прислушался: звуки отдалённого боя, низкий рокот словно прибой, бьющий о скалы – взлетающие транспортные «Косатки». И он услышал: шаги и переговоры. Его преследователи были рядом. Кай’тен проверил заряды в карабине, их было мало и ему могла помочь только внезапная атака. Но солдаты врага были не глупы, они прочёсывали местность рассредоточившись и начни он стрелять по одному, его тут же накроют ответным огнём остальные. Кай’тен решил, что лучше будет не дать себя обнаружить и уповать на то, что у врага маломощные сенсоры. Он вспомнил слова наставников в академии: не меньше служит Высшему Благу и тот, кто терпеливо ждёт. Если он будет терпелив, то сможет одурачить врагов и уйти из окружения к спасительным лесам. Поток мыслей Кай’тена прервал взрыв и осколки стены, каменным дождём обрушившиеся на его броню. Инстинкты сработали раньше, и воин был в доброй дюжине тор’лек от своего укрытия, когда раздался второй взрыв. Враги знали где он и все, что он мог сейчас делать это бежать, напрягая мускулы ног. Третий взрыв остался позади – шас’ла успел выскочить через брешь в стене и как он надеялся уйти незамеченным в клубах поднявшейся пыли. Увы четвёртый взрыв настиг его среди руин. Взрывной волной Кай’тена бросило вперёд на груду камней. Его дыхание выбило от жёсткого удара, на мгновение заглушив боль в пробитом шальным осколком правом бедре. С трудом сдержав стон боли воин ощупал бедро: кость была цела, но осколок пробил мышцы и без медицинской помощи он истечёт кровью. Кай’тен огляделся в поисках своего оружия: карабин, выбитый из его рук ударной волной, лежал на открытом пространстве в нескольких шагах впереди. Клинков было не видно, что расстроило его больше, чем факт потери оружия. Он неуклюже пополз к своему оружию, шипя от боли в бедре, когда услышал звуки шагов сзади. Шагающих было много. Обернувшись Кай’тен, увидел четырёх солдат неприятеля: наставив на него своё оружие, они медленно приближаясь. Обернувшись туда, где лежал его карабин он увидел ещё двоих. Дула их лазганов были направлены на него, а на лицах людей были недобрые ухмылки. - Так-так, - произнёс один из стоявших ближе всего, - Что это у нас тут? Кай’тен не был особо силен в языках, но он изучал готик будучи кадетом-саал и хоть и с некоторым трудом, но понимал речь имперца. - Ну что поджарим ему копыта парни? – говорил один из четвёрки. Щёлкнули предохранители лазганов и Кай’тен приготовился к боли, инстинктивно пытаясь отползти от целившихся в него имперцев. О, его броня защитит его от моментальной смерти от единичных выстрелов лазгана, но это же и будет его проклятием. Имперцы были варварами, их бессмысленная жестокость неизменно вызывала изумление у тау из касты Воды и Земли. Шас в своей суровой манере воспринимали её как есть, в то время как эфирные говорили о том, что этот изъян можно исцелить, принеся им Высшее Благо. Вот только Кай’тен не был ни ауном, ни сладкоголосым пор и не ожидал, что ему удастся убедить этих людей не убивать его. Внезапно один из имперцев (Кай’тен рассмотрел знаки отличия – имперский шас’уи) вышел вперёд. - Погодите-ка, - он дал знак рукой и люди нехотя опустили оружие, - Никогда не видел их вблизи. - О чем ты, сержант? Мы на этих синемордых уже насмотрелись, сыты по горло дальше некуда. - У этого пять пальцев, - имперец показал на Кай’тена распростёртого в пыли. - Гуэ’веса! - раздался возглас одного из солдат. Лица остальных изобразили смесь ненависти и отвращения и Кай’тен приготовился к смерти. Но имперцы не спешили стрелять, а сержант глядел прямо на него. - Эй, ты тварь! Если понимаешь меня, снимай свой шлем, - приказал тот, - Но без глупостей! Кай’тен выпрямился, насколько ему позволяла рана и медленно кивнул, не видя смысла не подчиниться требованию. Потом с небольшой заминкой – напряжение вызывало новый приступ боли, выполнил приказ. Положив шлем подле себя он посмотрел на солдат. Те казались ошеломлены, даже их сержант, смотрел на Кай’тена округлившимися от удивления глазами. - Слышал о таких, но все думал, что это ксеноские байки, - пробормотал один из солдат. - Как оказалось нет, - зло проговорил его товарищ, вскидывая лазган,- Убьём мерзость. - Погоди, - с недоброй улыбкой произнёс сержант, - Это последняя тварь в этом секторе. Давайте отведём его на базу, а там начальство решит, как с ним поступить. На лицах остальных было хмурое выражение лица, но перечить никто не стал. Солдаты подошли к Кай‘тену. На мгновение он задался вопросом стоит ли начать сопротивляться им? Но потом решил, что следует сохранять спокойствие, как учат доктрины Кауйон. И хотя он обречён, это очевидно, но воины Огня укрепляют свои тело и дух тренировками и Кай‘тен не собирался ронять своё достоинство, выказывая слабость в присутствии этих гуэ‘ла. Солдаты без церемоний прижали его к земле и тщательно обыскали. Один из них грубо сорвал устройство связи с Кай’тена, пока другие поспешно обшаривали его поясные сумки и выворачивали карманы. Не найдя ничего интересного или подозрительного (он поблагодарил умельцев фио, за скрытый под нагрудником отсек для медипака) они подняли Кай‘тена с земли. Послышался рокот двигателей и среди руин показалась Химера, имперский бронетранспортёр. Кай‘тена отволокли внутрь и связав, бросили на жёсткий пол. Боль в раненой ноге вспыхнула с новой силой, и он не сдержал стон боли. Солдаты обратили на это внимание, но отреагировали совсем не так как он ожидал. Удары прикладами по незащищённым броней частям тела прекратил окрик командира танка. Когда перед глазами перестали плясать цветные пятна Кай’тен услышал, как один из солдат громко произнёс: - Слышал среди этих и девки бывают. Жаль, что нам не попалась одна. Из другого конца десантного отсека послышалось: - Да жаль, но думаю мы и с этим сумеем поразвлечься. В ответ раздались смешки, которые заставили Кай‘тена вздрогнуть. Его ждала мучительная смерть. По пути он все же потерял сознание. Глава 2 Гирсон Амалик сидел в углу совещательного зала наспех развёрнутого командного пункта, взамен разрушенного предыдущей атакой ксеносов. Комиссар мрачно разглядывал свою «компанию», в которую входили командующие гвардейскими подразделениями, флотские чины и верховный лорд этого комка грязи, на котором его полку не повезло очутиться, варп его раздери. В душном помещении стоял невообразимый гвалт, победа воодушевила многих. Им удалось отбросить передовые отряды захватчиков и заставить их отступить, пока гарнизон спешно латал дыры в каменных стенах и готовился к осаде. Амалик обменялся взглядами с одним из знакомых капитанов, подпиравших стенку на противоположном конце комнаты. Тот, как и комиссар Амалик не разделял всеобщего ликования: да ксеносы отброшены, но это всего лишь авангард и потери Тау невелики, по сравнению с потерями их гарнизона, вынужденного противопоставлять каменные стены феодального города плазменному оружию врагов. А тактика забрасывания врага трупами собственных солдат ещё никого до добра не доводила. По крайней мере на таком удалении от Империума. Комиссар невольно скривился – Джихайна, один из множества мирков этого застрявшего в средневековье субсектора, в который их угораздило попасть. Эта захолустная дыра, как и многие другие была населена растящими капусту мужланами, но даже этими болванами нельзя было разбрасываться. Он вспомнил инцидент с одним из наспех собранных отрядов Гвардии из ополчения местного сектора. Эти остолопы смогли ранить и захватить одного из воинов Тау, который оказался человеческим предателем. И не придумали ничего лучшего чем притащить его на базу, вместо того чтобы сразу избавиться от него. А этот надутый индюк, то есть верховный лорд Джихайна решил, что пленного необходимо публично казнить на рассвете. С ним согласились многие, но не Гирсон. Он был твёрдо уверен, что предателя необходимо уничтожить без промедления. Но его доводы не были услышаны, несмотря на инквизиторскую инсигнию. Большинство голосов включая Лорда Командующего решило, что пленный предатель послужит хорошим инструментом пропаганды и демонстрации слабости Тау, которые вынуждены затыкать дыры в своих рядах при помощи людей-рабов. Гирсон скрипел зубами от злости и думал, как глупы эти рассуждения. Ему встречались люди на службе Тау, гуэ’веса как они называли себя по имени, данному им поработителями. Они, по его мнению, были обманутыми, но никак не принуждёнными к сотрудничеству. И он видел отчёт о сегодняшней битве: гуэ‘веса среди погибших солдат противника не было и десятой части, это означало что синекожие не используют людей как пушечное мясо. Все знали - люди в среднем выше тау, и при беглом осмотре трупов любому становилось очевидным, что амуниция этих предателей не была обносками снятыми с какого-нибудь ксеноса. Каждый увиденный им убитый гуэ’веса был хорошо вооружён и снаряжён с учётом человеческой физиологии и анатомии. Что говорило о том, что Тау рассматривают гуэ’веса если не равными своим Воинам Огня, то по крайней мере не жалкими рабами как их рисует пропаганда Империума. Комиссар встал и пошёл к выходу, это не осталось незамеченным. Верховный лорд Джихайна, благородный суверен Хогарад крикнул ему со своего места: - Куда вы комиссар? Собрание ещё не закончено. Гирсон отметил, отсутствие должного почтения в интонациях Хогарада. По мнению Амалика, тучный аристократ хранил верность Империуму лишь из страха возмездия. Старясь, чтобы голос звучал не слишком раздражённо он ответил: - Взгляну на трофей, с вашего позволения, - под «трофеем» он имел в виду пленника гуэ’веса. - Он нужен нам живым завтра! – взвизгнул Хогарад, - Не вздумайте убивать его раньше времени! - И не собирался, - буркнул Гирсон и поспешил прочь пока его не остановил кто-то ещё. Пленного держали в наспех сооружённой клетке, на площади перед зданием штаба, некогда бывшего местным муниципалитетом. Это была грубая конструкция, вделанная прямо в бетонное покрытие площади. Комиссар почувствовал раздражение на себя за то, что не настоял если не на немедленном уничтожении предателя, то хотя бы на том, чтобы упрятать его с глаз долой до казни. Подойдя поближе, он ощутил, как раздражение переходит в глухую злобу – клетка хорошо просматривалась и наверняка некоторые горожане пришли поглазеть на пленного из любопытства. Амалик обратил все своё внимание на гуэ’веса. Дурням, приволокшим его хватило ума разоружить и обыскать пленного, но не снимать с него бронекостюм – полностью облачённый во вражескую униформу пленник по замыслу некоторых должен был вызывать только ненависть. Хотя комиссар не исключал возможности, что бывшим крестьянам не хватило навыков – броня Тау была хитрой вещью. И на редкость надёжной. Пленник снял большой наплечник, защищавший его левую сторону, теперь тот служил ему импровизированной подушкой, и часть брони с ног. Гирсон заметил, что он ранен в бедро, рана была скверная, но не смертельная если обработать её. Пленный лежал, закрыв глаза, а комиссар рассматривал его не без чувства отвращения, продиктованного не внешним видом, а пониманием сути создания перед ним. Внешне же, не считая неплотно облегающего поддоспешника со знаками отличия армии врага, гуэ’веса мало чем отличался от прочих людей Империума: он был довольно молод и черноволос, со светлой матовой кожей, лицо с правильными чертами не было лишено благородства, несмотря на грязь и кровоподтёки. Комиссар подумал об огромном ущербе причинённом Империуму этим предателем и усугублённом недальновидностью остальных. Опасен был не сам факт его службы врагу, несмотря на всю чудовищность проступка, а его присутствие здесь в этой клетке. Амалик с горечью отметил, что предатель выглядит заметно крепче и здоровее большинства солдат наспех собранного из крестьян ополчения, не говоря уже о ксеноском снаряжении, которое по эту сторону Дамоклова Залива считалось едва ли не лучшим во Вселенной. А идеально сидящая на нем форма касты Огня, как он теперь понимал только усугу[эх жаль]ла ситуацию. Амалик почувствовал невероятную усталость, эти люди будут судачить о том, что они видели: мужчины наверняка будут сравнивать его снаряжение с Имперским, а сердца женщин, если таковые были среди любопытствующих, наполнит жалость к «несчастному» пленнику и подкупит молодость и привлекательные черты. Комиссар понял, что погрузился в раздумья глубже чем хотел, а из задумчивости его вывел взгляд пленного. Лицо гуэ’веса было бесстрастным и спокойным. Комиссар вновь почувствовал раздражение и отвращение. Предателя необходимо было уничтожить немедленно. Но увы даже он не мог без веской причины пойти против приказа суверена Терры. Только не здесь и не сейчас. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей Амалик решил расспросить пленного. - Ты понимаешь готик? Гуэ’веса кивнул, продолжая изучать Гирсона своими темными глазами. Амалик продолжил. - Как твоё имя? - Гуэ’шас’ла Виор‘ла Кай’тен, - ответил пленник, - А твоё ко’миз’ар? Амалик же ощутил новый приступ отвращения. Мало того, что пленный назвал себя человек-воин, а не помощник (познаний Гирсона в таусятском языке для этого хватало), так он осквернял священный язык человечества сильным акцентом Тау. Он медлил с ответом, а гуэ’веса внимательно рассматривал его. К удивлению, Гирсона глаза гуэ’веса оказались очень живыми и выразительными, что не вязалось с лицом, практически лишённым эмоций. - Меня зовут Гирсон Амалик, Имперская гвардия, - с трудом подавляя раздражение он ответил. - Приятно познакомиться, ко‘миз’ар Гир‘сон Ам’а‘лик, - дружелюбно произнёс пленный. Потом он неловко поднялся на ноги и прихрамывая подошёл к решётке и протянул руку сквозь прутья, в универсальном человеческом жесте приветствия. Комиссар Амалик не спешил протягивать руку в ответ – не хватало ему ещё брататься с предателем! А ещё он почувствовал как уязвлено его самолюбие: воин тау был выше самого комиссара, а мышцы на плечах и руках не прикрытых броней, так и бугрились под тонкой тканью костюма. Тот продолжал стоять, держа свою руку на весу, лицо не имело никакого выражения, но эти глаза... Гирсон отвернулся, [ну уж нет]ождение рядом с гуэ’веса доставляло ему дискомфорт. - Завтра тебя казнят, предатель, - сухо произнёс он, - Хотя я бы предпочёл тебя удавить прямо сейчас. Ни один мускул не дрогнул на лице гуэ’веса, но помедлив, он опустил руку. Но не отошёл и не отвернулся, продолжая изучать своего собеседника. - Я убил твоих та’ли... – он запнулся, подбирая слова, - ...твоих теневых братьев? Я сожалею, но это необходимость войны. Если бы вы приняли Высшее Благо... Амалик взъярился и перебил его. - Ты - предатель! Ты смеешь мне говорить о необходимости убийства собратьев по крови ради ксеноской мерзости? - Высшее Благо - не мерзость, - спокойно возразил пленник, - Оно для всех. Комиссар Гирсон Амалик осознал, что начал пятиться назад лишь запнувшись о случайный камень. То, что [ну уж нет]одилось в клетке перед ним вызывало приступы почти животного ужаса, с которым ему с трудом удалось совладать. Худшее из ксеноского отродья – оборотень, чужак в обличье человека. Даже ужасы Имматериума меркли перед этой новой угрозой. Худшим оказалось только, что у него были свидетели. Группа ополченцев раскрыв рты смотрели как адепт Муниторума был запуган безоружным пленником. Взяв себя в руки Гирсон, нарочито громко произнёс. - Я слышал эти ксеноские сказки для рабов вроде тебя, - к Амалику вернулось спокойствие, он с удовлетворением наблюдал за первой человеческой реакцией гуэ’веса: предатель задрожал, его ноздри раздувались от ярости. - Я не раб! Гуэ’веса не рабы! – от гнева его акцент стал сильнее. Комиссар Амалик покровительственно улыбнулся, предатель повёл себя как он того хотел. - Можешь называть себя как угодно, но завтра ты умрёшь. Твои хозяева тебя не спасут. Гуэ’веса на мгновение опустил глаза, что вызвало у комиссара прилив мстительного удовольствия. Предатель чётко осознавал, что он Гирсон прав. - Почему завтра, ком’из’ар? Почему вы не убиваете меня сразу? Улыбка комиссара стала ещё шире, он выпрямился, приняв плакатно-театральную позу. - Чтобы у тебя было время раскаяться, еретик. И спасти если не своё бренное тело, то хотя бы вечную душу. Гирсон осознавал, что эти высокопарные слова пустой звук для гуэ’веса, но он произнёс их намерено, для совсем других слушателей. Развернувшись, он показал, что беседа окончена и деланно бодрым шагом двинулся прочь. Разговор с этим отродьем отнял немало сил и все чего ему хотелось это промочить горло. Как он заметил, аборигенов и след простыл. Амалик был доволен, все обернулось не так уж и плохо: тварь в клетке сослужила свою службу для удержания паствы. А на рассвете местные жители получат наглядный урок того, что бывает с еретиками, отвернувшимися от света Императора. Настроение комиссара Амалика заметно улучшилось, когда он добрался до бара. Глава 3 Шас’о Кауки [ну уж нет]одился в рубке управления лар’ши’вре «Кваш’ка» – флагмане флота вторжения. Он просматривал отчёты о деталях сражения на поверхности имперского мира. Успех контратаки гуэ’ла был неприятен, но шас’о Кауки не сетовал, это была капризная природа войны и он должен был извлечь максимум из полученного урока. Разработка плана завершающего удара шла полным ходом, он уже готовил отчёт для командования кор’ваттра и инструкции для шас’эл и шас’вре своих кадров, когда на мостике возникла небольшая суматоха. Оторвавшись от работы, он к своему удивлению увидел эфирную. Аун’вре Борк’ан Би’эн прибыла на флагман лишь пару дек назад и её присутствие заметно смущало весь шас’ар’тол. И сейчас аун’вре направлялась к нему. Кауки несмотря на свой возраст и звание, почувствовал трепет и благоговение, перед молодой женщиной. - Шас’о Т’ау Кауки, - почтительно произнесла она, - Вы, верно, тот кто может мне помочь. Я ищу кадр шас’вре Лен’ши. Кауки вздохнул - Лен’ши погиб за несколько дек до прибытия аун. Как и весь его кадр, о чем он сообщил эфирной. Но она встряхнула длинной изящной шеей. - Гуэ’шас’ла Виор‘ла Кай’тен из его кадра все ещё был жив, если верить показаниям его костюма. Кауки с трудом сдержался, чтобы не показать удивление. Гуэ’веса редко были предметом интереса аунов. Более того он понял, что Би’эн не теряла времени даром просматривая сводки с поля боя сразу по прибытии на корабль. Используя свой интерфейс, он запросил данные с устройства связи гуэ’веса. Последнее что оно передало были образы вооружённых гуэ’ла. Поэтому шас’о осторожно возразил. - Аун’вре, боюсь гуэ’веса Кай’тен уже мёртв. Гуэ’ла убивают последователей Тау’ва без промедления, даже если они одной с ними крови. Особенно если они одной с ними крови. Но аун снова тряхнула шеей. - Я запросила данные от орбитального наблюдения кор’ваттра, которое показало, что шас’ла Кай’тен все ещё жив. Кауки едва сдержался, чтобы не поправить аун’вре назвавшую гуэ’веса кастовым именем Тау уже второй раз. Конечно, третье поколение гуэ’веса показали свою преданность, хотя сам шас’о не особо доверял людям. Некоторые тау, в том числе и шас’вре вроде Лен’ши были без ума от гуэ’веса. Кауки признавал, что люди несмотря на все их недостатки могут быть полезны: они стойкие и сильные, их фанатизм и воинственность направленные умелой рукой могут хорошо послужить общему делу. Но называть их шас словно они были рождены равными в касте Огня? - Шас’о, - взгляд женщины, казалось, проникал в самую его душу извлекая все потайные мысли, - Что вам известно о гуэ’веса в составе этого контингента? Кауки знал, что она имеет в виду. Многие из гуэ’веса происходили из миров присоединившихся к Империи Тау добровольно, некоторые из миров, завоёванных оружием. И тех и других объединяло то, что они никогда не были лояльны до конца, но считалось что рождённые и воспитанные в Тау’ва последующие поколения другое дело. Люди-ауксиларии были незаменимы в наземных операциях. Немалое их число достигало звания гуэ’веса’вре, возглавляя вспомогательные кадры людей. Но в этом контингенте гуэ’веса третьего поколения сражались плечом к плечу с тау, как равные среди равных. И многие шас’вре и шас’эль именовали их не иначе как гуэ’шас – человеческие-воины, словно признавая их ровней Воинам Огня. Не дожидаясь его ответа, аун продолжила. - Аун’тол Борк’ана принял решение о том, что некоторые гуэ’веса должны пройти обучение в Касте Огня и совершить обряд та’лисерра совместно с шас. Кауки не выказал эмоций, хотя идея та’лисерра в которой тау и люди принимают совместное участие вызывала негодование. Но он уже оценил эффективность таких гуэ’веса на поле боя: к удивлению многих командиров Огня, люди охотно жертвовали собой ради тех, кого считали побратимами. И ещё он убедился в контрпродуктивности споров с аунами. Кадр погибшего Лен’ши имел минимум одного гуэ’веса в каждом ла’руа. Да и самого старика убили бы раньше если бы не гуэ’веса, которого разыскивает аун, защитивший своего вре и вынесший его из-под обстрела. Не будь на их пути превосходящих сил гуэ‘ла, вре‘Лен‘ши был бы уже на борту «Кваш‘ка» в полной безопасности. Его мысли вернулись к словам Би’эн о том, что гуэ’веса все ещё жив. - Аун’вре, даже если Кай’тен все ещё жив, это ненадолго. - Да, о’Кауки, - ответила она, - Имперцы казнят его на рассвете, как они обычно поступают. - Это будет мучительная смерть, аун’вре. Шас’о Кауки знал об этом не понаслышке. Всякий раз, когда его кадрам приходилось отступать, дистанционное наблюдение показывало, как жестоко гуэ’ла расправлялись с пленниками из последователей Тау’ва. Чаще всего их вешали или сжигали живьём. Независимо от того тау это или люди. - Мы не должны допустить этого, - промолвила аун. - Разумеется, - с готовностью ответил Кауки, - Я выделю снайперского кор’веса, чтобы прервать мучения этого гуэ’веса, как только они приступят к казни. Внезапно женщина рассмеялась. - В дроне нет необходимости, шас’о. Вы спасёте ла‘Кай’тена до казни. Кауки был поражён настолько, что, забывшись машинально вскрикнул. - Но аун это же всего лишь гуэ‘веса! Би’эн казалась не заметила непочтительности. Она как ни в чем не бывало продолжила. - Подберите кадр и опытного вре, которые смогут сделать это. Если надо придайте им отряд невидимок. Не нужно лишнего риска для ваших воинов, но этот гуэ’шас должен быть спасён, - перед тем как развернувшись покинуть мостик. эфирная пристально посмотрела на шас‘о, - И помните, Тау‘ва едино для всех… - ... и все для Высшего Блага, - закончил ритуальную фразу тот. Шас’о Кауки был вынужден смириться – даже такая юная аун‘вре, имела куда больше власти чем шас’о Касты Огня. Вызвав одного из своих вре, он принялся разрабатывать план спасения. Требовалось внести корректировки в текущую схему высадки. Но шас’о не мог не признать, что этот гуэ’веса был невероятно удачлив: и без приказа аун, ударные силы Тау могли поспеть к рассвету и возможно отсрочить его гибель. Удостоверившись, что все детали плана проработаны и сверены с поступающими тактическими данными, он отпустил вре к её кадру готовиться к высадке. Размышляя о том отчего аун так важна, судьба простого гуэ’веса, Кауки запросил личное дело воина. Как он и ожидал тот был из третьего поколения человеческого населения септа Кси’м’йен. Но в раннем возрасте был перевезён на Виор’ла, для прохождения подготовки в кадетском корпусе Воинов Огня. Это изумило о’Кауки, ведь тау септа Виор’ла отличались горячим нравом и вряд ли были бы рады видеть гуэ’веса на своей родине, да ещё и в качестве кадетов. Шас’о ещё раз тщательно просмотрел дело воина, отметив одну подробность. Гуэ’веса Кай’тен был сиротой, его человеческие родители погибли при внезапном налёте имперцев на Луун’гуэ’тан – пограничный мир Империи Тау, где обитали в большинстве своём люди. По счастливому стечению обстоятельств Кай’тен оказался на экскурсии для детей гуэ’веса, организованной пор’вре школы на один из патрульных кораблей, зашедших для пополнения запасов. Это его и спасло - гуэ’ла вырезали почти все человеческое население во время высадки на Луун’гуэ’тане, применяя тяжёлое вооружение против гражданского населения. Луун’гуэ’тан в итоге был отбит, но тот налёт оставил много сирот как среди тау, так и среди людей. А человеческая популяция планеты так и не смогла восстановиться даже спустя два десятилетия. Несмотря на некоторое раздражение, вызванное недоверием к людям, шас’о не мог не оценить мудрого замысла аунов об отправке детей гуэ‘веса на Виор‘ла. Сироты гуэ’веса могли быть воспитаны в Тау’ва, полностью ограждённые от пагубного влияния старших поколений. Это был податливый и гибкий материал, особенно после того, что они пережили. Верховный командир подумал о аун и её плане показавшемуся ему верхом сумасбродства. Теперь план казался ему разумным, ведь пор’хай смогут получить прекрасный сюжет для новостей, а какой эффект это произведёт на боевой дух имперцев. Это будет Монт‘ка Ди‘ши - один удар для двойной победы! Глава 4 Кай’тен лежал на полу стараясь не беспокоить понапрасну рану. Ему удалось остановить кровь благодаря медипаку, в котором нашлось и средство заглушить боль. Но осколок вошёл глубоко и вынуть его не было возможности. Ночь прошла тяжело, отчасти из-за боли и кровопотери, отчасти из-за того, что ему не дали ни воды, ни пищи. А незадолго до первых лучей солнца Кай’тен обнаружил, что у него есть «посетитель». У одной из стенок клетки стоял ребёнок гуэ’ла и рассматривал Кай’тена. Воин отметил, что дитя не выказывало страха или отвращения как многие взрослые приходившие поглазеть на него раньше. Не было в нем и враждебности. Только чистое детское любопытство. Ещё, несмотря на темноту, Кай’тен обратил внимание на то, что ребёнок был худ настолько, что он затруднялся назвать его точный возраст. Хотя Кай’тену выросшему среди тау иногда сложно было определить даже пол человеческих детей, он был уверен, что подобная худоба неестественна. - Здравствуй, маленький гуэ’ла, - Кай’тен поприветствовал своего гостя на тау’но’пор, - Ты пришёл попрощаться со мной? Ребёнок отступил от решётки, но не убежал. Кай’тен все ещё не мог определиться мальчик или девочка это, но он убеждался все больше, что маленький гуэ’ла пришёл сюда без ведома родителей. Если они вообще у него есть, подумал Кай’тен внезапно ощутив, как слезы навернулись на глаза. Его собственные родители погибли, когда ему не было и семи полных человеческих тау’кир, убитые врагами. Ему повезло, как и многим из его класса. Осиротевшие, но не брошенные на произвол судьбы, они были спасены Воинами Огня и увезены в безопасную глубь Тау’шиа. Он помнил учителей пор, которые старательно оберегали сирот Луун’гуэ’тана. И шас’вре спасательного кадра, который взял их под опеку на Виор’ла. Он помнил разговор с шас’вре состоявшийся много тау’вир после, когда маленький Кай’тен немного оправился от случившегося. И то, как он горячо желал стать Воином Огня, о чем и сообщил вре. Старый воин Огня лишь посмеялся над словами маленького гуэ’веса, но прошло меньше двух кай’ротаа и Кай’тен, как и многие сотни сирот гуэ’веса со всего пограничного септа Кси‘м‘йен стали саал. Ауны приняли решение, что некоторым сиротам лучше всего остаться на Виор’ла и пройти воинскую подготовку касты Огня. Так Кай’тен стал гуэ’шас’ла – воином-человеком. Он вспоминал годы упорных тренировок и ночи полные тоски по погибшим родителям. Последнее утро, когда они ещё были живы, он помнил в деталях: отец и мать весело шутили, пока он собирался в школу. Отец работал с кастой Земли, помогая налаживать горнопроходческое оборудование. В тот день пор’ла обещала им провести экскурсию на кир‘кват - настоящий боевой корабль Кор’ваттра. Мать, носившая его неродившуюся сестру, завернула ему завтрак – свежеиспечённых булочек-анпан, с фруктовым джемом для него и для Т’Каис, сына фио’ла работавшего с отцом и с которым дружил Кай’тен, хоть и ходили они в разные школы. Он до сих пор помнил тёплые руки матери, пахнувшие корицей, колючую щеку отца ещё не успевшего побриться. Его друг Т’Каис погиб вместе с семьёй, пропустив экскурсию из-за недомогания. Теперь он смотрел на маленького гуэ’ла и почувствовал прилив негодования. Он помнил, как не верил в рассказы стариков гуэ’веса о человеческих мирах, о царящей там несправедливости и бессмысленной жестокости. Лишь побывав на вновь отвоёванных планетах он убедился в правдивости самых чудовищных обвинений. Маленький Кай’тен потерял родителей, но не знал ни голода, ни лишений, [ну уж нет]одясь под защитой тех, кого Империум называл поработителями и врагами. Этот же ребёнок, живя среди соплеменников ходил в лохмотьях и голодал, словно он, а не Кай’тен родился в рабстве среди чужаков. Внезапно Кай’тен заметил, что на полу его клетки появилась бутыль с водой, которую поставил туда гуэ’ла. Медленно поднявшись с пола, он подошёл к решётке. Ребёнок отпрянул, но не убежал. Кай’тен решил, что это, наверное, мальчик. Осторожно опустившись на колени, он поморщился – боль в бедре донимала его и вновь открылось кровотечение. Но это было уже неважно. Взяв пластиковую бутыль, он сделал пару глотков. Вода была затхлой, но чистой. Ребёнок продолжал разглядывать его, в серых предрассветных сумерках Кай’тен не мог разглядеть какого цвета его глаза, но решил что они светлее чем его собственные. Утолив жажду и освежившись, Кай‘тен вернул бутыль владельцу, сожалея что пищевые брикеты из его пайка выбросили захватившие его гуэ‘ла. Подумав, он произнёс: - Ну что же услуга за услугу, малыш, - он перешёл на готик, хотя чуждые его горлу звуки вызывали напряжение, - Ты понимаешь меня? Ребёнок, к счастью, кивнул. Кай’тен продолжил, тщательно выговаривая слова. - Ты должен уйти отсюда, маленький гуэ’ла. Спрячься до вечера за пределами стен этого поселения. К вечеру, как только стихнет битва, иди к воинам, - для наглядности он легонько постучал по нагруднику со знаком касты Огня, - Скажи им: «Тау’ва». Ты понял? Ещё один утвердительный кивок, который удовлетворил Кай’тена. - А теперь беги отсюда, пока тебя не увидели. Здесь тебе быть не безопасно. Ребёнок бесшумно скрылся в ночи, а Кай’тен понадеялся, что тот сумеет пережить штурм. Вернувшись на своё импровизированное ложе, он принялся ждать. До рассвета оставалось недолго. Глава 5 Утро выдалось для Гирсона Амалик хмурым, хотя, казалось бы, веских причин этому не было. Тау отступили и ночь прошла мирно, пленный ксенопредатель дожидается своей участи. Однако комиссар понимал, что ксеносы всего лишь отошли для перегруппировки и так просто они не отступятся от Джихайны. Предатель оказался тоже не так прост. Сержант отряда, захватившего его после «спектакля» устроенного Гирсоном у клетки с предателем, пришёл парой часов позже с покаянием. То, что он принёс с собой вызвало ярость комиссара – глупец подобрал ксеноские клинки и Гирсону представилась хорошая возможность изучить их. Это было оружие командира тау, два почётных клинка. Один был несколько короче второго, а на небольшой округлой гарде красовались еретические знаки племён ксеносов. Практичная строгость линий клинков говорила о том, что в умелых руках они были грозным оружием. И они были у предателя. Амалик задумался о том, кем на самом деле был захваченный прислужник ксеносов. Он допускал мысль, что тот мог оказаться и одним из командиров тау, обладающих важными знаниями. А что до его признания, что он рядовой – стоит ли верить еретику? Рассвет только занимался и Амалик решил проведать предателя до казни. Взяв клинки, комиссар отправился на площадь, где была установлена клетка с пленным. Путь его пролегал среди низких лачуг, соседствующих с неказистыми зданиями из грубо отёсанного дикого камня и местами из некогда светлого бетона, от времени, покрывшегося грязными потёками и разводами. Мусорные кучи, в которых рылись псы сосуществовали с пластиковым покрытием тротуаров, а неоновая иллюминация вывесок с печным отоплением. Джихайна была причудливой смесью средневековья и индустриального мира, по крайней мере часть города в которой расположилась ставка Администратума была относительно окультуренной и приведённой к необходимым санитарным стандартам. Гирсон Амалик скучал по Империуму, по его величественным соборам и городам, господствующим над ландшафтом и самой природой. Если бы только эти жалкие существа, именовавшие себя отпрысками Терры и обитавшие в мирах подобному этой дыре могли хоть на минуту увидеть величие Империи, древних городов Терры, храмовых миров и миров-святынь, ни один из них не подумал бы предавать, сражённый могуществом священной Империи человечества. А вида любого из миров-кузниц, ежечасно производящих несчётное количество оружия и кораблей, им бы хватило для осознания собственной ничтожности перед лицом Империума Человечества. По пути он размышлял как им выяснить действительно ли этот негодяй командир и о том, что возможно стоит допросить его как следует, перед казнью. Он нашёл пленника там, где тому и надлежало быть – в клетке. А вот вокруг клетки не было охраны, что вызвало сильное неудовольствие Амалика. Эти болваны небось решили, что раненый гуэ’веса никуда не денется и удрали спать под одеяла к своим жёнам. Амалик решил, что позже преподаст им надлежащий урок за оставление поста. Пленный лежал на полу и выглядел существенно хуже, измученный ранением и бессонной ночью: следы рядом с клеткой и несколько пустых жестянок из-под местного суррогата амасека внутри свидетельствовали о том, что посетители были не особо дружелюбны, впрочем и не особо метки. Амалик внимательно рассматривал отметки на его форме и броне, но не [ну уж нет]одил ничего, что могло бы прямо подтвердить его предположение. Ксенопредатель как он заметил был в сознании, но не проявлял к комиссару ни малейшего интереса. Гирсон прочистил горло. - Эй, предатель! Ты ещё жив? Человек в клетке пошевелился и открыл глаза. - Ко’ми’зар, Гир’сон Ам‘а‘лик, приветствую тебя. Подавив раздражение от того как гуэ’веса коверкает его имя (проклятые ксеносы и их псы!), Гирсон развернул свёрток с мечами и продемонстрировал их пленному. - Я хочу знать почему они были у тебя, - он тщательно изучал реакцию пленника, проклиная тау и их прихвостней за то, как тяжело читать их эмоции. Мужчина пристально смотрел на мечи много секунд. Потом перевёл взгляд на Гирсона. - Шас’вре перед смертью отдал их мне, считая, что они могут пригодиться. Гирсон [ну уж нет]мурился. Слабые и немощные тау нехотя вступали в ближний бой, полагаясь на дальнобойность и меткость своего оружия. Даже звероподобных тварей или человеческих предателей, они спускали с поводка только когда битва уже была выиграна. Командиры носили свои мечи как бесполезное украшение, не более чем символ статуса и высокого ранга. Комиссар Амалик считал, что отдать их другому, а тем более рабу-человеку, означало бесчестие. С другой стороны, он мало интересовался воинскими обычаями Тау и ему подумалось, а знают ли вообще трусливые жаболицые что-то о чести воина? Гирсона Амалика отвлёк звук шагов. Обернувшись, он увидел нескольких рабочих под началом одного из гвардейцев. Они принесли с собой материалы и начали возводили помост. Потом вновь обратил своё внимание на пленника. Тот с живым интересом наблюдал за вознёй рабочих. - Они собирают эшафот, на котором тебя предадут смерти, - прокомментировал Амалик. - Я знаю, - просто ответил гуэ’веса. - Ты не молишь о пощаде, - заметил комиссар. - Это поможет? – гуэ’веса был полностью погружен в созерцание процесса строительства, словно это был изысканный спектакль. Гирсон посмотрел на вражеского солдата чувствуя, как в нем растёт уважение к выдержке этого воина. Он вздохнул громче чем ему хотелось. - Нет, это не поможет. - Тогда, пожалуй, не буду им мешать, - Кай’тен издал тихий булькающий звук. Нехотя он признался самому себе, что начинает испытывать симпатию к этому созданию: воин тау был лучшим образчиком человеческой породы каких ему доводилось встречать. Сложись все иначе и Кай’тен мог бы даже стать одним из Астартес. Гирсон против воли ощутил сожаление, от того, что тот должен умереть. Комиссар постарался отогнать эти еретические мысли. Кай’тен перекинувшийся, пусть и не по своей воле, но он продолжал упорствовать в своей ереси. - Я думал над твоими словами, ко’ми’зар, - произнёс пленный, выводя Амалика из задумчивости, - О том, что я раб. Возможно, ты прав. Гирсон Амалик встрепенулся, гуэ’веса оторвался от созерцания рабочей суеты и теперь пристально рассматривал имперца. Амалику вновь сделалось не по себе от этого чужацкого взгляда, на человеческом лице. Кай’тен продолжил. - Отец моего отца, он был одним из вас, родился в Империи, - произнёс Кай’тен, - Я плохо его помню, он почти не появлялся у нас, постоянно работая где-то на другом конце системы Луун’гуэ’тана. Но это по его совету мои родители попросили Тау изменить меня до рождения, - он помедлил, - Наши фио научились в совершенство проводить коррекцию голосовых связок и слуха у человеческих эмбрионов. Операция абсолютно безопасна и позволяет с рождения не испытывать затруднений с языком Тау. Моя семья решила, что мне так будет лучше, - гуэ‘веса вновь издал этот странный булькающий звук, который как догадался Амалик заменял синекожим смех, - Но с акцентом поделать ничего не удалось. Амалик стоял оглушённый ужасным признанием. Его переполняли разные эмоции от отвращения, вызванного ужасным деянием, до негодования от того, что люди вообще позволяют творить такое над своими нарождёнными детьми. И то, как спокойно пособник ксеносов это обсуждает. Кай’тен продолжил. - Они погибли, когда Имперские силы совершили внезапный рейд на наш родной мир. Что стало с дедом я не знаю, он тоже пропал тогда. Учителя пор долго не говорили нам о резне на Луун‘гуэ‘тане, о том, что гуэ’ла убивают других гуэ’ла только, чтобы они не присоединились к Тау‘ва. Это было сложно понять таким как я, мы были рождены и воспитаны в Высшем Благе... - Рабами! – выдохнул Амалик. - Наверное, - согласился Кай’тен, - Я думал об этом всю ночь. Но мне не с чем сравнить. Я не знаю как живете вы и мне непонятно все то немногое, что я видел. Что значит быть свободным в Империуме, ко’ми’зар? У Амалика наготове было множество готовых пламенных проповедей. Но он понимал, насколько пропагандистские речи бесполезны в случае Кай’тена. Тот проявлял поистине детскую наивность, так присущую этим ксеносам: Амалик вспомнил как представители тау появились несколько дней назад с предложением сдаться! Самоуверенные жабы, столь искушённые в технологиях, искренне верили, что их предложением воспользуются. Кай’тен терпеливо ждал, и комиссар продолжил. - Свободный человек в Империуме может выбирать дело, которое ему по душе. Его никто не будет принуждать делать что-то иное. Амалик понимал, что кривит душой – у большинства жителей Империума в реальности нет никакого выбора. Даже у него самого выбор был невелик –полная тягот и лишений служба или скудное сиротское пособие, едва позволяющее не умереть с голоду. - Значит я свободный человек, - медленно произнёс Кай’тен, - Я выбрал стать шас сам, это путь воина, и он означает повиновение командиру вне зависимости от того тау ты или человек, или мал’кор. Я знаю много человеческих вре, которые командуют воинами из касты Огня. Мой отец был уи и у него под началом были ла и из касты Земли. - А как же то, что с тобой сделали ксеносы, когда ты был в утробе матери? В Империуме никакие ксеносы не могут искажать человеческую природу! - Это решение принял мой Семейный Круг, а не тау. Учёные касты Земли лишь помогли им, - возразил Кай’тен. Амалик почувствовал раздражение на собственную глупость. Он позволил втянуть себя в дебаты с верным псом ксеносов, который не видит, как жабомордые запудрили мозги им всем. Амалику не предоставилась возможность высказаться, потому что воин огня продолжил. - Скажи мне ко’ми’зар, если человеческий Империум для людей, то почему ваши войска атаковали мирный Луун’гуэ’тан без предупреждения? Не попробовали бескровного пути как тау? Даже тут на Дж’хай’н, дипломаты пор пытались уговорить вас не проливать кровь. - Они склоняли к предательству, - отрезал Гирсон. Предатель замолчал, верно, собираясь с мыслями. Гирсон рассматривал лежащего в клетке: бледный с лихорадочным блеском в глазах, влажно поблёскивала ткань брючины, пропитанная кровью. Остановить кровотечение не смогла даже повязка (откуда она у него только взялась?). Он умирал и разговор отнимал много сил у пленного, но тот продолжал говорить. С трудом поднявшись на ноги, пленник медленно подошёл к решётке. - Когда я был ребёнком, то дружил с маленьким тау из касты Земли... Скажи мне комиссар позволил бы ваш Империум быть с ним друзьями сдайся мой мир без сопротивления? - Гирсон не ответил, он понимал, что человек перед ним знает ответ, - Ты сказал в Империуме есть свобода выбора, - продолжил Кай‘тен, - Я бы хотел дружить с тобой, а также с честью нести пламя Тау‘ва в своём сердце. - Отвернувшимся от Света Императора нет места во вселенной, - холодно отозвался комиссар, - А что до огня... – комиссар обернулся и показал на группу рабочих. Те почти закончили возводить конструкцию. Это была площадка, сколоченная из грубых досок, с парой столбов по бокам и свисающим с них цепям, - Это будет заслуженная кара, предатель. Он развернулся и пошёл прочь от клетки с пленником. Блеклое солнце поднялось над горизонтом и площадь наполнялась зрителями: гражданские, ополченцы, гвардейцы, даже этот боров Хогарад пришёл пораньше в расшитой и мантии увешанный побрякушками означавшими его принадлежность к правящему классу. Гирсон оглядывая толпу заскрипел зубами от злости от того, что все эти люди ведут себя словно девицы на пикнике вместо того, чтобы готовиться к обороне. По пути к выделенному для него месту Гирсон размышлял о том, как мало ему нравилась вся эта затея с показательной казнью. По его личному убеждению, предателя надо было или удавить сразу, или по крайней мере передать в Ордо Ксенос, чтобы вытащить из него всю ценную информацию. А после уничтожить. Но моральный дух солдат был низок, а затяжная кампания в этом секторе, кишащем чужаками, и так была на грани коллапса. Империум не спешил отвоёвывать себе эти задворки, да и завоёванные обратно они немного стоили: полуварварские миры и миры население ренегатами поставляли больше проблем чем рекрутов. От предложения стать экзекутором он с негодованием отказался – комиссар не должен ассоциироваться у солдат с палачом. Сидя под навесом рядом с другими офицерами из его полка комиссар наблюдал за тем, как несколько гвардейцев вытащили Кай‘тена из клетки, тот упирался насколько ему позволяли раны, но не молил о пощаде. Предателя отвели на помост и подвесили на столбах за руки. Пара солдат в закрытых шлемах и с огнемётами в руках приблизились к пленному. Казнь вот-вот должна была начаться.

"Автор № 1" Глоссарий Кастовая и ранговая система Империи Тау Шас - Огонь, Каста Огня – военные и полицейские силы Тау. Отличаются крупным сложением, мускулистостью, стойкостью, горячим нравом и безграничным фанатизмом по отношению к Эфирным и идеям Высшего блага. Часто имеют в составе не-тау из других рас называемых ауксиларии. Фио - Земля, Каста Земли, сокращённое название представителей Касты Земли, представляющей из себя учёных, инженеров, врачей, специалистов разных отраслей и технических специалистов. Также среди них присутствуют учителя, специализирующиеся на точных науках, таких как математика или химия. Пор - Каста Воды - дипломаты, политики, торговцы, администраторы, немалое количество пор служит учителями в академиях, за своё умение [ну уж нет]одить общий язык с разными существами. Кор - Воздух, Каста Воздуха - пилоты и экипажи на кора[эх жаль]х Тау, приспособленные к жизни в невесомости, но устойчивые к перегрузкам и отличающиеся сверхбыстрой реакцией. Аун - Эфирный (Небесный, Божественный), название представителя Касты Эфирных, наиболее малочисленная каста занимающая руководящие позиции в обществе Тау. Саал - кадет, начальный ранг Тау, соответствует статусу несовершеннолетнего в человеческом обществе. Ла - рядовой; первый ранг Тау для любой касты. Шас получают звание ла только после испытания Огнём призванного определить их пригодность к несению боевой службы. Для остальных каст эта процедура остаётся неизвестной. Уи - ветеран, второй ранг Тау. Вре - герой, третий ранг Тау. Эль - рыцарь, четвёртый ранг Тау. О - Высший ранг у Тау. Единицы времени Тау Тау'кир - терранский эквивалент - год. Перевод в земные единицы - 300 терранских дней. Кай'ротаа - 80 ротаа, терранский эквивалент – месяц. Перевод в земные единицы - 50 терранских дней. Тау'вир - отрезок времени, длиною вероятно в 16 дек. Ротаа - 10 дек. Терранский эквивалент - день. Перевод в земные единицы - 15 земных часов. Дек - терранский эквивалент часа. Перевод в земные единицы - 1.5 часа Райк'ор - терранский эквивалент - Минута. Точный перевод в земные единицы неизвестен. Меры длины Тор‘кан - единица измерения расстояния приблизительно один километр. Тор‘лек - единица измерения расстояния приблизительно один метр. Военная терминология Ауксиларии – собирательное наименование вспомогательных сил Касты Огня, а также союзников из различных рас. Гуе‘рон‘ша – космодесантники Империума, дословно «сконструированные человеческие воины». Гуэ‘ла - люди, не присоединившиеся к Тау‘ва, дословно «Те-Кто-Ниже». Гуэ‘ла‘шиа – Империум, дословно «Владения гуэ‘ла». Кауйон – «терпение, охотник», стратегия ведения боя или поединка заключающаяся в выжидании подходящего момента для действия. Ко’миз’ар – искажённое от «комиссар». Кор'ваттра - Космический флот касты Воздуха. Кор'веса - дрон, дословно «Верный Помощник», частое название для боевых дронов. Крууты – птицеподобная раса-союзников Тау. Ла'руа – отряд, состоящий из 6-12 воинов Огня. Тау‘шас‘ва – обозначение всех войск Тау, образованное от слова «шас» - каста Огня и «ва» – большинство. Тау‘шиа – именование территорий, занимаемых Империей Тау, дословно «Владения Тау». Шас'ар'тол - Верховный Главнокомандующий или командование военной кампанией. Прочие термины Аун‘нами – дословно «ближняя охрана», телохранители Эфирных. Б'ним - пищевой продукт Тау аналогичный муке, получаемый из некоторых видов растений подобных злаковым Древней Терры. Ваш’аун’ан - название Варпа на языке тау, дословно «эфирное царство между небесных сфер». Ваш’ятол, так Тау называют пространство между мирами различных сфер расширения, дословно «путь между небесными сферами». Вес‘рон – механическое существо, робот. Основная рабочая сила для выполнения тяжёлой или рутинной работы. Виор‘ла - Горячая Кровь, один из главных септов Империи Тау, родина наиболее яростных и сильных Воинов Огня. Гуэ‘веса – люди-союзники, принявшие Высшее Благо, дословно «человеческие помощники». Мал‘кор – веспид, насекомоподобная раса союзников Тау. Пор’хай - средства массовой информации, в основном управляются членами Касты Воды, при поддержке технических специалистов Фио. Та‘лиссера – особый обряд братания у Тау, дословно «тайный договор/узы». Тау‘ва – Великое Добро, концепция Высшего Блага, заменяющая религию и основная государственная доктрина Тау. Уи’т - собакоподобное животное родом с планеты Тау, часто заводится в качестве питомца. Штлк – «осквернять, скверна» - ругательство тау. Личные имена Тау Би‘эн – имя амбициозной аун‘вре из септа Борк‘ан, надзирающей за одним из проектов по изучению псионических способностей гуэ‘веса, дословно «Пастух Вторых». Кауки - шас‘о возглавлявший кампанию по приведению окраинного Имперского мира Джихайны к Высшему Благу, дословно «Кусающий себя». Лен‘ши - шас‘вре Виор‘ла, командир штурмового кадра, дословно «Осторожная Победа». Эоро‘ка Нан - шас‘вре Виор‘ла, командир штурмового кадра, дословно «Разящий Кончик Меча». Т‘Каис – малолетний тау из Касты Земли септа Кси‘м‘йен, друг детства Кай‘тена, дословно «Принадлежащий к умелым». Фар‘на‘каис - фио‘вре Борк‘ан, учёный из института по делам людей, дословный перевод имени отсутствует, часть «Каис» означает умелый. Кир‘ноа - шас‘ла Борк‘ан, молодой Воин Огня, с трагической судьбой. Доран‘эль - шасл‘ла Борк‘ан, Воин Огня в составе экспедиции направленный для исследования предположительно Аномалии Гадекса у юго-восточного края Цикатрикс Маледиктум, опасного феномена на границе Империи Тау. Личные имена людей Кай’тен – дословно «Небесная перемена», др.яп., созвучное тау «Первый Рассвет», также Аун‘сав‘шира, дословно «Возвращение в небеса». Т‘Саин – дословно «Принадлежащая Цветам», также имеющая тайное личное имя М‘йен‘ва, дословно «Неожиданное Добро». Гирсон Амалик – полковой комиссар сил Империума на Джихайне восточный предел сегментум Ультима, дословно от др.евр. имени Герешом – «изгнанник» и Амалек - «тяжело трудиться, заниматься тяжёлой работой». Севера Нетанья – гуэ‘веса на службе Касты Земли, бывший Инквизитор, дословно от римск. «Беспощадный» и др.евр. «Дар Бога». Даниэл Варек – Лорд Инквизитор, неустановленных сил Империума, выброшенных из Варпа в септе Кси‘м‘йен, дословно от др.евр. Судья Божий и Молния, дословно «Молниеносный суд Бога».

Добро пожаловать на конкурс "Пришла весна!" Условия участия: - авторы пишут рассказы о близких отношениях между различными видами, населяющими вселенную боевого молота; - мероприятие анонимное; - объём - от 5000 знаков с пробелами. Участники: Аовель AzureBestia СТЕРХ Architect Pryamus Rommel Kitten Of Khorne Tetriandoh Голосование: Голосование продлится до 20:00 по Москве (Россия UTC +3) 29.04.2019 н.э, Земля, Солнечная Система. Голосуем в этой теме. Оценки от 1 до 10, но 10 вы можете поставить только одной работе. Оценки нужно подкрепить развернутым комментарием (для одного рассказа не меньше трёхсот знаков с пробелами), почему один рассказ лучше других. Участники не голосуют за собственные работы. Окончательная оценка - среднее арифметическое. Обсуждение: Для обсуждения рассказов и оценок есть отдельная тема. Рассказы:

https://www.youtube.com/watch?v=arPCgCt1ylQ

Хейтеры-петушки приговариваются...

Так, погодите-ка. А где Роммель?!

Если напарника сократили, то трос давно демонтировали из-за экономии. Тросы есть не в каждой монтажной организации. У некоторых чисто для проверок несколько образцов.

Без паники. Я только с работы пришёл. Всё начнётся вовремя. "Раскрывающийся текст"Начнётся с аутодафе. :D

Привет! Да. В 20:00 начало.

Не так круто, но достаточно олдскульно =)

Так. Пришла четвёртая работа. И она чудо как хороша. Наконец то, что надо )))))))))))))))))))))))))))))))) ))))))))))))))))))))))))))))))))))))) ))))))))))))))))))))))))))))))))))))) Ахахаха

"Замечания" Пламя ненависти к тем, кто заточил его, лишил всего, даже имени, только это поддерживало его на протяжении всего заточения. И конечно всепожирающий голод, лишающая рассудка жажда силы, заставляющие стремиться вперед к заветной цели, обретения свободы и былого могущества. Я бы переделал предложения, чтобы исключить "только". Потому что поддерживало героя не только пламя ненависти. Пламя ненависти к тем, кто заточил его, лишил всего, даже имени, поддерживало его на протяжении всего заточения. Всепожирающий голод, лишающая рассудка жажда силы, заставляли стремиться вперед к заветной цели - обретению свободы и былого могущества. Можно и лучше, конечно. Тюрьма была неизменной, время не имело значение для любого, кто [ну уж нет]одился здесь. Да и сам он ощущал, что время не властно над его сутью. Повторение. Знание внутри него говорило, слишком давно он существует, чтобы принимать всерьёз бег времени. Я бы переработал. Знание внутри него говорило, что слишком давно он существует, что уже не принимает бег времени всерьёз. Либо использовал бы прямую речь. Небольшая брешь, сочащаяся энергией, пульсировала, периодически расширяясь, будто живое существо. Больше глаголов! Жги сердца этой частью речи! Наконец-то утолить голод, сжигающий его изнутри. — Свобода, — яростный крик звучит на древнем наречии, заставляя, содрогнутся само пространство вокруг. 1.Вместо запятой восклицательный знак. Крик же! 2. "... заставляя содрогнуться..." 3. "само" - лишнее. Местоимения вообще часто только загромождают предложение. Волна расходится, деформируя и корежа все на своем пути. Одно слово - заимствование, другое - просторечное. Нужно определиться. И оставить что-то одно. Лучше, конечно, "выворачивая", "ломая" =) Находящиеся неподалеку древние артефакты, один в один повторяющие его тюрьму, разрушаются, Возникшее чувство родства с каждым из существ подсказывает, что это его братья по рождению. Непреодолимая сила начинает тянуть их друг к другу, они и не сопротивляются. Так надо, это правильно, так должно быть. Десятки пламенных тел сплетаются в объятьях, сливаясь в одно целое. Чувство удовлетворения и восторга наполняет их, завершая слияние. Каждый абзац - это завершённая мысль. Поэтому я бы здесь разделил этот отрезок на части меньше. "Так надо, это правильно, так должно быть". Вот это предложение я бы пустил отдельно с новой строки. Но это, конечно, вкусовщина. Окрестности оглашает радостный вопль, обретения собственного я. Лишняя запятая — Я Нидари л’аг ньядра Фл’иим, я несу пламя возрождения. Нужен восклицательный знак. И я бы убрал предыдущее предложение. Читатель понимает настроение узника и без объяснения. Древнее существо оглядывает место возрождения, множество искореженных артефактов и техники. Двоеточие вместо запятой. Достойный противник. Хоть и осталась от него лишь тень былого величия. Противники с радостью бросаются в битву, дабы уничтожить старого противника. Повторения Битва длится, может несколько часов, удары сыпется один за другим. сыплются Само пространство начинает ломать и коверкать. Пространство ломает? Или пространство ломают? Смертных, наблюдающих за этой битвой, испепеляет, ни оставив и следа. Ещё бы я уточнил, что это узник испепеляет наблюдающих. Пламенный осматривается, нет больше противников, улыбка озаряет его лик. Двоеточие вместо первой запятой. С "улыбки" начать следующее предложение. Ньядра'зата будет вновь нести пламя среди звезд! Вместо "будет нести" "понесёт". Если можно вместо нескольких слов использовать одно, то так и делай! Одиннадцать мудрецов сидели в позе медитации, каждый просматривал нити будущего и настоящего. Дабы найти дорогу, которая убережёт их мир от множества опасностей подстерегающих в будущем. Одиннадцать мудрецов медитировали. Каждый просматривал нити будущего и настоящего, дабы найти дорогу, которая убережёт их мир от множества опасностей, подстерегающих в будущем. Лишь немногие из путей вели к спасению от Великого пожирателя и других не на много меньших опасностей. Один из провидцев не выдержав, крикнув в сердцах, — Биель-танские глупцы, как они могли быть так беспечны. Их необдуманные действия … Забываешь восклицательные знаки. — Держи себя в руках, Балимель, — прош[оппа!]л более сдержанный коллега по ремеслу. "Коллега" - это и так товарищ по работе. Кроме того, я бы не использовал слово "коллега". Непафосно =) ужас древних времен, пробудился. Лишняя запятая Здорово. Правда, сперва я подумал, что узник - это как раз Кроваворукий, а оно эвон как! Очень понравилось. Привет форумчанину опять же передал ;)

Тут ещё "За разломом орла" будет. Инфа 146 % ;)

Царь-во-дворца, да! =)

Да! С горем пополам форжику удалось дать понять, что ты - плохой писака. Надеюсь, и с калигвулой получится объяснить, что он плохой комедиант. И пейсатель… И организатор... И ваще… ;)

Не будет. Ребята ещё не заработали на РО просто. :D

Ну как знаешь. Я вообще большой поклонник после диорамы с эльдаркой. Смело! Просто в этот раз, на мой взгляд, не так круто.

Это она сразу после ожога ))))

Это Калигвула. Что не тема, то унылое гавно. Как хочешь. Но после ксенофилии я всё таки соберусь провести общий конкурс между разделами (покрасочным, миничным). И как раз он будет напоминать кампанию.

Эх ты. Кто ещё осветит нелёгкую долю амбулов?