Как всё же удобно сидеть на краю окопа, опираясь спиной на чьи-то трупы. Я запрокинул голову, попытавшись поймать ртом падающие снежинки. Из этого ничего не вышло. Они таяли, не долетая до перегревшейся автопушки. Сколько длился бой? Не знаю. И никто из выживших ни ответит вам на этот вопрос. Потому что выжили только я да ещё мой второй номер, но он лежит навзничь и уже даже не сипит. Скоро он отправится к Императору.
Я потряс давно опустевший нартециум, принадлежавший сгинувшему в пучине боя медику, - пусто. Что самое страшное, я не могу оказать своему второму номеру даже Милость Императора — патроны подошли к концу, а рвать его и без того измученное тело цепным мечом мне совершенно не хотелось.
Тишина — она обрушилась на меня, как только бой сошёл на нет. До этого воздух казалось был переполнен звуками — выстрелы, визг цепного оружие, рявканье моей автопушки, хриплый мат второго номера, когда ему под ноги сыплются раскалённые болванки гильз, от жара которых не спасает и толстая подошва ботинок. Ну и конечно вопли еретиков, штурмующих наши позиции, и молитвы солдат. И как финальное крещендо грохот рушащихся с небес десантных капсул. Они давили предателей сотнями, что отнюдь не мешало им продолжать рваться в самоубийственную атаку. Не смогли остановить их ни огонь десятков болтеров, ни мечи космодесантников, вступавших в сражение едва выйдя из капсулы.
Сверхвоины ушли куда-то вперёд, оставляя за своими спинами широкую просеку в рядах предателей, а мы остались. Остались и множество еретиков, которых появление космодесантников ничуть не смутило, а скорее лишь ещё больше разъярило. Они начали бросаться на наши позиции с удвоенной силой.
Устоявшуюся тишину вдруг разорвал негромкий скрип, показавшийся мне громом небесным. Я резко вскочил на ноги и повернулся в сторону источника звука. Один из наших «часовых» начал конвульсивно подёргивать оставшейся у него лапой, будто пытался встать. Дух машины ещё боролся внутри него, хотя и сам, верно, понимал, что обречён. Хороший дух, сильный, борется до конца. Надо будет сказать техножрецам об этом пускай восстановят машину, хоть её и стоило бы отправить на слом — слишком много повреждений — такой дух не должен пропадать.
- С... слышь, к-командир, - просипел под моими ногами второй номер. - К-курить... есть, а? К-курить... охота...
Он всегда был изрядным дымоглотом. Я присел рядом с ним, машинально нашивая под покорёженной бронёй пачку. Она была изрядно мятой и, кажется, пустой. Но нет — одна сигарета в ней всё же осталась. Когда я доставал её из пачки, понял что у меня трясутся руки. Кое-как сунув фильтр в зубы второму номеру, я попытался зажечь её, однако пальцы раз за разом соскальзывали с колёсика зажигалки, которую я автоматически достал вместе с пачкой. Огонёк никак не желал загораться. Она всегда была капризной, но менять как не хотелось, наверное я сентиментален.
Чьи-то руки вынули её из моих трясущихся пальцев, я запоздало потянулся к лежащему рядом цепной мечу, но было поздно — воспользовавшись моим расслабленным после боя состоянием, неизвестный подошёл слишком быстро. Не успею я взять оружие в руки, как уже буду мёртв. Только зачем ему моя зажигалка?
Человек в залитой кровью броне, с энергошпагой в ножнах и знаком инквизитора, бережно очищенного от крови и копоти, на груди, опустился на колени рядом с нами. Он вынул сигарету из зубов моего второго номера, коротко чиркнул колёсиком зажигалки, раскурил её и вложил обратно в рот умирающего. Мой второй номер коротко затянулся, выпустил две струйки сероватого дыма из ноздрей — и больше уже не вдохнул. Инквизитор закрыл ему глаза и поднялся. Я последовал его примеру.
По полю боя к нашим окопав возвращались космодесантники, шагавшие в прямом смысле по трупам, потому что земля под их ногами была покрыта густым ковром тел, да и они не особенно выбирали куда поставить ногу.
- Вот и всё, лейтенант, - сказал инквизитор, поправляя свой знак на груди.
