[Фанфик 40k] Седьмая добродетель

[Architect Pryamus]

Вселенная: 40000

Жанр: драма / пародия

NSFW: 18+ (кровь и насилие, спорные темы – персонажи на момент действия совершеннолетние).

Объем: 72k слов.

Аннотация: юный псайкер проходит через семь ступеней начального обучения в Схоластике Псайкана. Долго, упорно, постоянно открывая что-то новое. Уже потом история принимает куда более мрачный оборот, потому что сила Варпа никогда не дается даром.

Здесь все довольно длинно (по сути это семь фанфиков, спаянных воедино), и для тех, кто ленится читать, позже будет написана специальная укороченная версия. Изначально это должна была быть только первая половина большего произведения, но в итоге ее вывели в самостоятельный кусок, попутно дополнив и углубив. Цель первая — банальное описание ранней биографии главгероини, самой ранней, для последующего чтения других фанфиков с ее участием (раз, два, три, четыре — лучше всего воспринимается в таком порядке, а этот надо читать либо нулевым по счету, либо вторым, либо пятым). Вторая цель — моя зарисовка на тему «Так как же выглядит Схоластика Псайкана изнутри?».

"Отдельное спасибо Nexis, нарисовавшей иллюстрацию"

Седьмая добродетель

Часть I

Войдя в эти стены, помни: ты был рожден, чтобы Император, величайший из нас, наш отец и защитник, гордился тобой. Ибо мы все Его дети, и нет большего оскорбления для Его очей, чем извратить Его наследие и пренебречь Его даром. Помни об этом, и знай: твоя душа будет служить Ему, ныне, присно и во веки веков.

Первейшее правило и надпись над воротами Факультета 121 Схоластики Псайкана

Холод и мрамор. Золото и сотни огней под потолком, что бесконечно уходит вверх.

Люстра из четырех тысяч трехсот двадцати восьми частей. Ее держит в руках, подобно звезде, статуя самого Императора в образе крылатого ангела с копьем и вечным огнем вместо волос, бросающая вызов самой силе притяжения. Символ того, что в этих стенах реальность — лишь отражение мысли.

Мрамор безупречен, обновлен до последней плиты... Кроме одной. Настоятель напрягся так, что это ощущалось физически: ни одна процедура омоложения не могла скрыть морщин, что проявляются от воспоминаний, хранимых до самой смерти. Но пришел в себя он очень быстро, едва увидел, как рука его гостьи отпускает расколотый камень.

- Ну что ж... Постараюсь решить ваш вопрос. Как вы изволите понимать, окончательной гарантии мы вам дать все же не в силах.

Внутри него, глубоко под одеждами, расшитыми символами, боролись смешанные чувства. Впервые за столько лет он видит, как нечто знакомое, нечто не угрожающее, возвратилось взглянуть на своего творца... Но помнит, что он пережил.

- Вы не давали ее и в тот раз. Сколько времени вам понадобится?

Не нужно было иметь и малой доли способностей, чтобы чувствовать: с каждым сказанным словом настоятель Иф расслабленно благодарит все сущее. Благодарит за то, что произнесенное и обращенное к нему содержит лишь такую малость. Лишь просьбу. Не приказ и не угрозу. Просьбу.

- Как вы изволите понимать, за столь краткий срок, что вы озвучили, подготовить в великом искусстве настоящего, боеспособного служителя Инквизиции невероятно трудно. Но ради вас... Я уверен, мы сделаем все возможное, и снимем некоторые ограничения на продвинутые дисциплины. Многое, как вы, несомненно, понимаете, зависит от того, каковы дарования и упорство...

Говорил он, на ходу обдумывая, что же ему сообщить. И понял без слов, когда его наконец перебили.

- Она очень талантливая. Но ленивая.

Никогда в жизни настоятель еще не был рад теплоте в чужом голосе. Признак безопасности. Поняв на уровне, что доступен только ему и подобным ему, он впервые позволил себе сказать то, что думает.

- Да простится мне это, но отмечу: фамильное сходство налицо.

Шутка, что в иных обстоятельствах могла бы стоить ему жизни, не могла не вырваться наружу. Он уже знал, каков будет ответ — и жалел, что ради соблюдения правил ему приходится выслушивать собеседницу вслух, а не читать мысли. Бессмысленность, понятная обоим, но правила ковались веками, и не теперь их нарушать.

- В первый и последний раз, настоятель, я притворюсь, что я этого не слышала. Увы, вы немного ошиблись, но это несущественно.

Прежде, чем он успел нарушить сложившееся молчание, настоятель услышал то, что и представить не мог. Долгие годы. Множество их.

- Спасибо вам.

- Право же... Благодарность будет принята после.

- Не только за это. Жалею, что не смогла сказать раньше: я сознаю, что вы для меня сделали. Теперь сознаю. И думаю, лучше поздно, чем никогда.

Глаза у того были давно иссохшими, много десятилетий назад, но в данный момент едва не прослезились.

- Тогда я принимаю ее сейчас. У меня же к вам есть просьба менее трудоемкая, но весьма значимая. Позвольте выразить?

Зная, что просить он может о чем угодно, настоятель Иф вновь вернулся к официальному тону, лишь самую малость сдобренному заискиванием.

- Вы не откажетесь... Произнести несколько слов? Я смею полагать, ваш пример может вдохновить курсантов. Если не возражаете.

Его взгляд переместился в том же направлении, что и у бывшей ученицы. Вниз, в зал, где уже не один взор их заметил, но всякое проявление интереса тщательно скрывалось.

- Не возражаю.

За двадцать восемь лет до этого

О одаренный, воистину сама судьба благоволит тебе. Пройдет много лет, прежде чем ты поймешь подлинную значимость того, что ты вошел сюда. Делая этот шаг, клянись вечно чтить этот момент, или же не входи вовсе.

Надпись над дверьми четвертого зала Факультета 121 Схоластики Псайкана

- Угощайтесь.

Рассудок прекрасно осознавал, что бояться лежащих в вазочке сладостей было поздно. Хотели бы отравить — отравили бы. Хотели бы усыпить — усыпили бы. Быстро и без всякого обмана... Потому что здесь главное — поставленный на поток процесс.

Не стали бы тратить время.

- Не бойтесь. Худшее уже позади.

Но пальцы не желали признавать новую реальность вокруг. Дрожь в руках говорила, что подсознание все еще там, далеко наверху. Над священной землей Терры. Землей, ступив на которую, стало ясно: входящий оставит надежду.

- Итак, взглянем на вас.

После многих месяцев беспрерывного освещения наступила темнота — и свет за несколько дней стал настолько непривычным и болезненным, что вокруг ничего не видно.

Сначала глаза были полуслепы из-за той мерзости, которой обсыпали для дезинфекции.

Потом — от впивающегося в каждый изгиб черепа шлема, через который было видно только неприкрытые, расцарапанные спины идущих впереди.

Затем от постоянного прерывистого мрака, по сравнению с которым не знающие света звезд улицы города-улья — блистающий огнями собор.

И, наконец, от разрядов тока. Не за провинность или непослушание, а просто бьющих точно отмеренное число раз, с выверенной по стандартам и инструкциям силой. Уже потом пришло осознание того, что это была лишь проверка. На то, как отреагирует тело. И душа.

- Вы должны извинить мне мое любопытство, барышня, но, как бы сказать... Вы немного старше, чем большинство наших новых гостей. И потому, знать о вас необходимо больше.

Теперь ничего не разглядеть от отсутствия всего этого. Размытый образ, похожий на плохо нарисованного святого с фресок, не обратил внимания на судороги руки и шум рассыпаемых конфет. Он увлеченно листал.

- Не беспокойтесь. Берите, сколько нужно. Это очень быстро придает сил. Вот увидите, всего несколько штук — и вам моментально полегчает. Так вот... Что же вы мне о себе расскажете, Вифания?

Впервые на Терре кто-то обратился по имени. У остальных не было имен. С момента схода с черного корабля люди воспринимали друг друга как неживые объекты. Камни, которые ходят и не могут говорить, зная только язык плетей.

А теперь камень с лицом фрески обращался по имени.

- В бумагах... Все есть.

Просто сил отвечать уже не было. Как и вспоминать что-либо.

- Но меня интересует то, чего там нет.

В горле так сухо, что даже не срабатывает рефлекс издать сдавленный смех. Что там могло остаться неизвестного и неизложенного... Год на черном корабле. Из всех развлечений – только допросы. Сначала разнообразные, затем – повторы уже высказанного. Уже к третьему месяцу стало ясно, что это очередной этап, на котором ищутся причины не дать дожить до пункта назначения. Подозрения на ложь – смерть. Подозрения на недостаточно чистую кровь – смерть. Подозрения на заболевания серьезнее обычной лихорадки – смерть. Никто не говорил. Просто подсчет числа незапертых дверей в коридорах.

«Наблюдательность. Самообладание. Приспосо[эх жаль]емость. Этого в отчете не было.»

Ни звука. Только ввинченные в виски слова. Осознание пришло не сразу.

- Вы тоже?

Ответа тело ждет, как прикосновения ножа, которое все не наступает. Готовится, как к удару взрывной волны. От напряжения боль почти незаметна, когда чужая воля снова диктует прямо в череп слова, идеи и концепции. Организованные, а не спонтанные отголоски.

«Нет. Это вы – тоже. Впервые в жизни вы среди подобных себе.»

Они не боятся.

Они не испугались, надеясь на ту дрянь, что заглушает малейшие шорохи с Той Стороны, и которая уже стала привычной.

Они прочитали все, от первой страницы до последней, где в красках описано, почему это может стоить жизни, и все равно не боятся.

Не потому, что они сильнее.

«Вы дома».

Император прощает. Защищает. Искупает. Направляет. Любит. Он всевидящ и всеведущ. Он вечно с каждым из нас, потому как Он сотворил нас. Человека Он сотворил по образу. Нас Он взрастил по подобию.

Молитва 414 Факультета 121 Схоластики Псайкана

- А разве я не должна... Не знаю... Сдвинуть монету?

Миллион вопросов, и первым вырвался именно этот. Еще не успев договорить, поняла его бессмысленность.

Едва удается успевать за размашистой походкой фигуристого ангела, показывающего путь сквозь мраморный лабиринт и золотой свет. Сухожилия как разрезанные и сцепленные скобами. Та замедляется, чтобы взять за руку.

- Я так верю. По-моему, это можно сделать лет с двух. Почти все для этого толкают пальцем.

Она ведь прекрасно поняла, о чем ее спрашивают. Но старается отвлечь от всего пережитого. Оставляет только последние слова настоятеля, прежде чем тот почти торжественно вручил, как он почти что выразился, названой сестре. Мысленно выбросил кандалы.

У нее неестественно голубой цвет глаз. Такого не бывает у людей. Неественно золотые волосы. Таких не бывает у живших в подулье. Она во всех смыслах из другого мира.

- Ты...

- Это у меня неественные глаза?

Она тоже. И все слышала. Первый позыв – сказать, что ничего такого не имела в виду... Но и это вслух произносить уже не надо.

А еще она огромного роста. Таких рослых женщин не бывает, кроме как в сказках. Ей льстит. Она представляет себя с парой крыльев на пару мгновений.

Даже запах, каким должен быть от ангела.

Она без слов говорит, что ее зовут Лилия.

Она не боится.

- Конечно, не боюсь. Так что можешь перестать ждать пыток.

И все коридоры пусты. Только двое. Обычно в долину смерти и тени ведет черная старуха. Здесь – золотоволосая девушка ведет туда, где приказано сбросить жизнь предыдущую, и дать выковать себе новую.

Это не то, что рисовало воображение в недрах камер с принудительным постоянным светом и со жгучими символами на стенах. Лилию веселит такой контраст.

- Ну да, а еще нас всех тут насилуют, держат в клетках и к каждой приставляют персонального охранника с пультом от взрывающегося ошейника. Это так, навскидку, три самых частых ассоциации. Боюсь, мы тебя разочаруем.

Она, наверное, приведет и исчезнет. И вместе с ней все это.

- Нет. Хочешь ты того или нет, ты будешь видеть меня каждый день.

И крепче вцепляется пальцами в запястье.

Друг из ниоткуда. Выданный заранее, чтобы не сметь не оправдать доверие. Дружба кончится, если не стараться. Раньше кончалась всегда. Раньше кончалась быстро.

- Главное, запомни сразу. Мы гости. Мы следуем правилам. Да, мы живем на привязи, и очень короткой. Но живем. Приказано – живем.

Никакой ошибки в формулировке. В любом другом месте сказали бы «позволено – живем». Но не здесь.

- Ни слова поперек никому, кроме меня и тех, кому я позволю. Никакого сарказма... хотя бы первый год. Слишком много за этими стенами тех, кто жаждет нашего отчисления по поводу и без, а уж женщин многие вообще ни во что не ставят.

Рука вырывается из ее хватки. Это больше, чем вскользь упомянутая деталь. После бесконечного голода для рассудка, ни единое слово не проходит мимо. Интуиция не прекращала говорить, что страх рано дал слабину.

Лилия даже остановилась. Надо двигаться вперед. Она – лучшее, что может ждать здесь. Когда закостеневшая рука снова оказывается у нее в ладони, озноб бьет с новой силой... Но быстро прекращается.

Впервые в новой жизни кто-то улыбается.

- Пойдем. Буду тебя знакомить с сестрами по разуму. Они бывают жестковаты первое время... Просто не запирайся. Все будет хорошо.

- Так, родные, пополнение принимаем.

Здесь тоже что-то не так. Так не бывает. Настолько, что утаить невозможно.

- А... остальные?

За полсекунды, пока взгляды перемещаются, успевает пролететь мысль. Это ненормально. Встречают всего трое.

Но места слишком много. В улье такая ячейка вмещала бы двадцать человек, без малейшего намека на уединение.

И кожей ощущается обреченный вздох мирно лежащей на койке девушки, даже оторвавшейся от книги.

- Ни пожеланий здоровья, ни мира. Тебе четверых в одном помещении с тобой мало?

Спрыгивает с верхнего яруса уверенно. И мускулы. Никакого сравнения с самой собой...

- Что молчишь, разноглазая? Сколько надо людей, чтоб ты хотя бы представилась?

Огонь в волосах, в глазах и в теле. И наверняка в душе. Когда приближается, инстинктивный шаг назад. Та улыбается, видит страх... И сразу добреет. Даже протягивает руку.

- Ладно, молчи дальше. Эмилия, к вашим услугам. Ли, как это чудо бледное звать?

Рука на плече... И тут же спокойствие. Ангел-хранитель рядом.

- Это Вифания. С ней поаккуратней. Первый год.

Эмилия даже оглядела с ног до головы. Фыркнула. Сделала притворный, пошлый поклон, как плохо скопированный с фильма о хороших манерах.

- Я тоже, но я хотя бы здороваюсь. Ну что, будем привыкать вместе.

Жестикуляция отточенная. Щелкает пальцами до звона. Мгновенно с нижней угловой койки выбирается девочка. Лет одиннадцать.

С ней Вифания нашла сил заговорить.

- Дня доброго.

Неестественно она держится за поручень. Весь вес на руки. Ноги босые, хотя пол каменный. В огромных глазах на смуглом личике – такой взгляд, будто она не понимает, на человека смотрит или нет. И в курчавых волосах – какая-то дрянь, вплетенная прямо в одну из спутанных прядей.

- Вот с ней как раз могла бы не говорить. Она тебе все равно не ответит. Малая, это новый друг.

Кроха не улыбается – она скалится, демонстрируя неровные блестящие зубы.

- Она что, с дикого мира?

Глупый вопрос... По ней видно. Нетронутый человек, росший под палящим солнцем. Ноги, не приученные к обуви. Можно было догадаться.

- Да. Зови ее Региной. Вообще она Ры, но это несолидно было.

Даже любопытно. Стало интересно, кто кого рассматривает с большим интересом. Хоть это и было все еще больно, но Вифания даже опустилась на одно колено – побыть с новой сестрой на той же высоте. Глаза в глаза. В ответ на протянутую руку та неожиданно взяла и ткнула пальцем в нос.

Не сильно. Просто неожиданно.

- Это у нее приветствие?

- Это она проверяет, живая ты или не очень. Выглядишь паршиво. С улья? Ничего. Отъешься.

Наверное, стоило бы что-то сказать, но не удалось. Развитию мысли Эмилии помешала последняя девушка, явно терпеливо ждавшая.

- Эми, оскор[эх жаль]ть вновь прибывших необходимости не имеем.

Захлопывая книгу, привстала. Медленно. Никаких резких движений. Никакой жестикуляции. Ровные губы без тени улыбки. Ноль интонаций.

Никакой дикости и естественности. Ни лучезарной Лилии, ни пыщущей Эмилии, ни первозданной крохи. Круглое лицо, осанка, выстриженные волосы.

- Да я не в обиде. Трупная мука еще никого не красила.

Видно, как та поморщилась. Мысленно почти попросила не произносить при ней этого... Скажем, никогда.

- Синтия Селена Анна. Для тебя – Леди Синтия. Полное все равно не запомнишь, посему занимай место и приводи себя в порядок. Форма на одеяле. Выход через стандартный час.

Голос, вызывающий подкожное повиновение. Догадки очевидны. Но все при себе. Так лучше будет.

И почти материнское подведение итогов Лилией.

- Добро пожаловать. Группа 121-1377, набор объявляю законченным.

- Что смотришь? Разрешения ждешь?

А ведь на самом деле так и было. Год его приходилось просить, чтобы не умереть от голода.

Даже приборы. Они и дома были далеко не в каждой семье... С противным звоном затупленная вилка выпала из отвыкших пальцев.

- Это нормально?

Заметно, как Синтия даже оторвалась от тарелки. У нее пальцы держали оба прибора так, как будто были ее частью. И только Ры радостно продолжала запихивать в рот все, до чего дотягивалась, пальцами.

- Ей можно. С вилкой она до вечера будет сидеть.

Регина старательно проигнорировала все внимание в свою сторону. Затем усиленно впилась в особо крупный ломоть, даже не пытаясь его разделать. Эмилия и глазом не повела, сосредоточенно перекладывая себе из общего блюда.

- Это не самое страшное. Главное, я ее отучила брать чужое и рваться в нужник, когда на столе еда стоит. Для нее это уже достижение.

Рукой и правда оказалось проще. Жара огрубевшей кожей все равно почти не чувствуется.

- Я не про это. Это же грокс. Целый кусок.

- А тебе надо, чтоб разделанным подавали?

- Да нет, просто... Часто тут такое дают?

По вкусу явно настоящий. Без праздничных специй, но с солью. Когда-то можно было хвастаться, что на твой стол его подают чаще раза в год.

- Три раза в день.

А Лилия за столом не говорит. Ничего. Молча кладет другим. Молча двигает воду. Не глядя.

И опять берет за руку. Так же молча протягивает прессованное зерно.

Почти до слез. Везде одинаковое.

И только потом вдруг доходит, что между собой они не говорили. Ни одного лишнего движения, ни одной ошибки, кому что подать.

Часть II

- Теперь главное молчи. Особенно пока не спросят.

Голос Эми успокаивает. Здесь она другая. К этому указанию не привыкать... Как и к стойке. И к строю. И к тому, что будет, если осанка или, не приведи Император, выражение лица не будут ровными. Но одно дело строй собранных по подулью девок и мальчишек, сотня за раз... И другое – само осознание того, что девяносто девять рядом стоящих... Если каждый из них способен на то же...

- Внимание!

Это не полуспившийся, никому ничего не обязанный почти старик из СПО, не пригодный к другой службе, кроме как бить тех, кто моложе и слабее от голода. Это голос как у кованого колокола. Один шаг, одно слово, и вся сотня, не давая отставать от себя, встает нога к ноге.

Плакаты о вступлении в Гвардию явно рисовали с нее. Даже не добавляли от себя – ни рельефа скул на лице, ни черных перчаток, ни таких же черных волос. Только вместо формы поглощающая свет мантия и кровавая кайма.

- Обращаюсь к вновь прибывшим. Я ваш инструктор по базовой строевой подготовке. Старший адепт Джулианна Фергурина. Сегодня первый и последний день, когда вы можете не знать, что это значит.

Брошь на груди: всевидящее око и копье. На своей форме вместо нее – только нашивка.

- У меня только одно правило: успеха добиваются все. Я терплю многое, но о нарушениях Добродетелей, особенно Третьей, пожалеете сразу и надолго. За ваше усердие я прощу кое-что, но если я хоть раз заподозрю, что в вас усердия нет...

Остальной строй не реагирует. Давление в висках нарастает, а слова госпожи инструктора звучат сто один раз каждое мгновение.

- ...Вас есть кому заменить. У штрафного факультета всегда дефицит учеников. Всем понятно?

Они должны были ответить, но даже не пошевелились. Им нет необходимости.

Сквозь стиснутые зубы – персональный взгляд инструктора.

- Совсем необученные. Не слышу и не вижу. Это ненадолго. Ты!

«Шаг. Вперед.»

Выйти из строя. Одновременно.

- Хорошо поняла?

- Так точно.

- Повтори.

Только повторяя, становится понятно, насколько на самом деле страшный смысл в сказанном.

- Есть кому заменить.

- А почему – знаешь?

Риторический вопрос. Ответ Фергурины – уже ко всему строю.

- Исполнять свой долг без усердия – единственная форма сопротивления, доступная трусу, недостойному носить эту форму.

Она запомнила. Имена на нашивках. Возраст. Лица.

И ее теперь тоже будет не забыть. Она сделает все, чтобы каждое ее слово помнили до конца своих дней.

И все это – в голове. Неотделимое от своих мыслей.

- Боишься. Правильно. Послушание еще никому не вредило. Теперь ты.

Сразу одиночество внутри подсознания. Ощущаемое кожей. Весь поток сознания сместился на Эмилию.

- Незаменимых нет, госпожа Джулия.

- Верно. А теперь отвечу на самый популярный у новичков вопрос. Озвучила вслух.

- Прошу прощения?

Страх, который передается Вифании сам собой. За обоих. Когда плотная черная Фергурина встает вплотную к рослой огненной Эмилии, та вдруг едва не оседает.

- Ты стоишь передо мной две минуты. Ты уже успела подумать, доченька. В лицо. Мне. Сказала.

Эми сглатывает. И кое-как, после каждого слова прерываясь, выдает:

- Зачем... строевая? Мы же...

Ответ – громогласный. Физически и в душе. Отдающийся эхом в ушах и в висках.

- Потому что все, чему я тебя научу, написано кровью твоих сестер. Твоих предков. Всех, кто эту форму носил до тебя! Хочешь знать, зачем?

Любой другой офицер немедленно в лучшем случае схватил бы за горло или ударил. Не сдерживаясь. По лицу. А госпожа инструктор холодно, но на грани крика, продолжала, вгрызаясь в память.

- Когда перед тобой на длине руки стоит нелюдь, или тварь, которую ты и вообразить себе не могла, ты не знаешь, что ты должна делать. У тебя не будет времени сообразить или свериться с книгой. Любая мелочь может решить, сможешь ты потом рассказать об этом, или нет. Бежать на секунду быстрее! Влезть на метр повыше! Приказ понять, не расслышав, правильно и с первого раза! Это все! Вас всех! Каждый день! Спасает!

Резко развернулась. Отошла. Прошла вдоль, обращаясь к каждому, не глядя ни на кого.

- Перед тобой ксенос, которого не видел ни один человек, который все твои излюбленные приемы поглотит, не пошевелившись – что ты делать будешь? Переговоры вести? Взывать к разуму? Умолять станешь? Надеяться? Нет! Ты до последнего бороться будешь, и простой выстрел из твоего оружия – самого обычного, какое выдали перед боем – это лишний козырь, которого никто не ожидал!

Строй вздрагивает, когда инструктор, сбавив тон, отходит на шаг и достает оружие из кобуры.

- Но если кто хочет отказаться, есть и другой путь. Ускоренный. Желающие есть? Нет? Я так и думала.

Простой жест рукой, понятный еще до приказа:

- А теперь двинулись! Для начала восполним общую физическую. Темп не сбавлять.

- Ты руки так держать где училась?! Явно не у меня!

- Виновата. Исправляю, госпожа Джулия.

Пока без нагайки. На первый раз отлично доходит и так.

Им главное не смысл... Главное – интонация. Прочее поймут и без слов.

Пальцы по привычке прошлись по пустому пространству. Там, где когда-то под руку подставляли головы два зверя с длинной вороненой шерстью и пушистыми ушками. Звери, вместе с хозяйкой пережившие нашествие демонопоклонников.

Люди выдали врагу все, что знали – коды к дверям, тайники, убежища. Самые стойкие держались до момента, пока цепные топоры не вгрызались в конечности. Маленькую Фергурину же спасло молчание котят: они не издали ни звука, даже когда исполинский цепной пес Врага подошел вплотную, но не стал тратить время на обыск пустой комнаты. А возможно, просто решил, что череп прячущейся девочки едва ли ценнее, чем черепа детенышей-домашних любимцев.

Питомцы не прожили так долго, чтобы увидеть свою хозяйку повзрослевшей. Но их образ все равно всегда был с ней...

Глядя на неуклюжие движения воспитанниц, Джулия понимала, кого они ей напоминают.

Полуслепые, полуглухие, со смесью страха и любопытства обнюхивающие новый дом, друг друга, новую жизнь. Под присмотром кошки-матери, лениво обводящей взглядом беспомощно пищащих детенышей, только чтобы время от времени схватить за шкирку и не дать упасть.

Котята, которых топили, жгли, душили – только горстка из рожденных каждым поколением доживает до единственного места, где им приказано жить. И там бездомные детеныши встречают кошку. Там, пока их защищают, они растут. Им бросают мышат – пока что даже не живых, а вязаные игрушки. Их кормят. И их учат охотиться.

Спустя несколько лет котята вырастают, и по всему Империуму крысы с ужасом понимают, что вместо беззлобных и безмозглых пушистых дрожащих комочков они смотрят на кошек-крысобоев. С глазами как угли, когтями как стальные крючья и челюстями как капкан. От которых ни одна крыса, кому бы ни поклонялась, не сбежит и не спрячется. Крысобои неслышно выпотрошат их всех, за сам факт их существования, и брезгливо закопают останки.

Даже цепные псы Той Стороны, привыкшие рвать кошек пополам, содрогнутся, увидев зверей, выращенных Фергуриной. Инстинктивно сбегут в ужасе, ощущая только как когти впиваются им в спину, а зубы смыкаются на шее. Их черные души в Варпе будет преследовать рык и шипение настоящего, не помойного, хищника, ручного зверя самого Императора.

Котята почти как люди...

Нет.

Они лучше людей.

- В лаз-пистолете сто четыре детали. Знать будете наперечет. Будете собирать с завязанными глазами и без рук, и это не в переносном смысле.

Третье замечание за раз. Подкрепленное довольно сильным ударом по ногам.

- Пальцы крепче! Не настроишь линзу – в лучшем случае фокусировка пойдет вкось, и дальность будет никакая. В худшем – потом прочтешь, на пустой желудок, что бывает.

Одна тренировка сменяет другую. Перерывы? Нет, не слышали...

Смена занятия и есть перерыв. Это все, что удается пропустить через себя в мыслях, потому что думать некогда. Подсознание и автоматизм не включаются. Только сосредоточенность.

И еще осознание того, что это все будет нужно. Не столько свое, сколько выступающее фоном. Висящее в общем котле мыслей где-то за гранью отремонтированного стрельбища и неубиваемых ламп. Хранят эти мысли то ли люди, то ли стены.

- Стрелять умеют все. Некоторые из вас, бездарей, даже попадают иногда. А у меня вы будете учиться убивать с первого же выстрела. А ну дали прицельный залп, лентяи!

Первый выстрел – за инструктором. Образец, на который нужно равняться. Еле заметный нагар точно посередине вытравленной мишени.

Сбивает с прицела все. Дыхание, болезненное после напряжения. Трясущиеся руки. Те, кто уже наспех попробовали, увидели, чем это чревато. У пары стоящих чуть дальше оружие не выстрелило – их вскрики от боли лучше не слушать.

Ориентироваться только на перекрестие и совмещение. Лучше чуть подольше.

Без отдачи, знакомый резковатый запах от батареи, тихий треск одиночного луча.

Рука помнит... Даже удивительно. Не идеально, но на фоне других...

- Надо же. Новенькая хоть что-то делает хорошо.

- Тренировали на глазомер. Художка, пока не забрали.

Наверное, легкий выдох Фергурины означает минимальное одобрение... Пока за самовольный ответ не прилетает по затылку.

- Значит, по стрельбе будешь тренироваться вдвое больше.

Эмилия смотрит укоризненно – почти что спрашивает, разве не предупреждали молчать и держать мнение при себе?

- Есть вдвое больше.

Но странное чувство удовлетворения. В руках что-то знакомое. Можно повторить.

Нужно повторить. Хорошее чувство... Правильное.

Всегда пригодится.

Они даже не дают команды к отбою. Незачем.

Все время, отведенное на сон – свободное. И жутко, дико непривычно засыпать без приказа.

Оглушительно тихо и запредельно, приторно глухо. Едва ли не впервые в жизни сон выделяется на фоне полного отсутствия звука. Ни стука машин, ни воды по трубам, ни храпа трех десятков соседей по комнате. И продавливающаяся койка, не дающая ощущения жесткой опоры.

Над каждой костью и каждым мускулом издевались долго и со вкусом – от тренировок до поощрительной уборки зала вне очереди. Каждый был натянут до предела, чтобы потом восстановился крепче... А сил на то, чтобы прислушиваться к боли, уже нет. Все тело почти парализовано, не в силах даже перевернуться или сдвинуть руку.

А на фоне этого сознание еще не гаснет. Оно наконец освободилось от зуда фоновых мыслей всех остальных, и не знает, куда деваться теперь.

Здесь все, абсолютно все – издевка над всей жизнью. Всего и помногу. Что бы ни происходило, лишь бы не прекращалось – очевидно, цель именно такая.

Все, что было раньше – уже не с собой. Уже не ясно, что было сном, что вымыслом, что на самом деле. Было ли вообще что-либо?

Всеблагой Император не слышал молитв и слов благодарности сотни дней. Теперь самое время. Он так близко, что обязан услышать.

И болезненно четко вдруг доходит, что в самом буквальном, самом физическом смысле.

Что над головой, далеко, но в масштабах Вселенной непростительно близко, поверхность Святой Терры. Та, на которую многие не мечтали и ступить, не то что остаться.

Честь, которую нужно вернуть. Он не простит, если не принять такого дара.

«Спасибо. Не посмею... не оправдать надежд Твоих.»

- В соответствии с уставом, написанным по приказу Самого Императора, да святится Слово Его, вы все будете обучены во всех семи дисципли[ну уж нет]. В зависимости от ваших успехов вы будете назначены на позиции на службу Империуму. Особо отличившимся даже будет позволено выбрать, где именно они хотят служить.

Семь дисциплин. Семь добродетелей. Символ всевидящего ока с семью печатями над каждым входом вечен и нерушим.

Каждая – часть себя, не менее важная, чем душа, разум и сердце. Так записано. Так будет.

- Группы с 1350 по 1399... Сегодня пойдете на первую. Прочту о вас что-то, помимо безусловных оценок дисциплины как отличной – все будете драить коридоры голыми руками!

Не впервой все это слышать. Кто боится таких слов – тот никогда не был в стучащем сердце улья. Там, где за меньшее, чем косой взгляд, можно было пойти на смазку для механизмов.

По Эмили видно, что она не была. Она злится. Более того, злится так, что это видно. Не сдерживает эмоций, не относится ко всему этому как к неизбежному благу.

- Эми, лучше убери этот оскал с лица. Быстрее, пока Фергурина не почувствовала.

Или она уже чувствует? Просто не тратит ценное время на одного и того же курсанта слишком часто?

- Ты-то что такая спокойная? Тебе предыдущих трех наказаний мало было? Или ты из этих, которые от боли прутся?

Не вопрос – так, завуалированное предложение отстать. Явно не знает простого, о чем в этих стенах редко говорят вслух, а то и вовсе делают вид, что не ведают.

- У тебя неправильный подход. Это не желание кого-то мучать у них. Это армейская тактика. Чтобы мы не вздумали забывать ни одного мгновения.

«Чтобы даже у последней тыловой крысы, которая никогда в жизни не увидит боя, каждое слово и каждый день обучения остались в памяти до самого момента, когда придет черед предстать перед Императором». Точная, въевшаяся в рассудок формулировка, еще тех времен, когда на общих образовательных заставляли слушать правила поведения в военное время.

Взваливая на себя вещи к броску через весь Факультет, Эми неодобрительно, скептически фыркнула. Помолчала немного. Потом, все так же не говоря ни слова, двинулась вперед.

Вифания не могла не задать ей вопрос, практически написанный на лице. Никто не подсказывал, просто не укладывалось в голове, что кто-то может не свыкнуться с новой реальностью, если даже она смогла.

- Слушай... Что тебя так гложет? Ну правда? Что ты с собой принесла такого... сюда?

Ответ был сухим. Вроде как едва шутливым, но жгучим.

- Ты не в курсе, я поясню. У нас тут правило: о прошлой жизни вопросов не задавать. Кто захочет – расскажет. Ну кроме шишек.

Не сразу доходит, что имелись в виду аристократы, те, кого иногда называли «голубых кровей»...

- А с ними что?

- Они сами тебе все расскажут в первые пятнадцать секунд, причем хочешь ты того или нет.

Вряд ли случайно в этот момент Эмили покосилась на Синтию. Без какой-либо злобы или раздражения... Просто горестно взглянула и прибавила шаг. И напоследок тихо произнесла:

- Просто совет тебе дам. Не лезь. Не суди, не судима будешь.

Часть III

- Ваша храбрость – это больше, чем просто умение сохранять хладнокровие. Больше, чем то, о чем вам зачитывали легенды. Это ваша первая добродетель. С нее начинается путь к совершенному владению собой.

Практически сроднившийся со своим залом человек. Вечный хитрый прищур. Массивная треугольная челюсть. Аккуратность в каждой складке одежды. Но главное – он не шагал по залу. Он шел сквозь все – курсантов, стойки, стойки для фолиантов – огибая их не глядя, мимолетно. И вещал, заложив одну руку за спину, активно жестикулируя второй, подбирая слова наперед. Поставленным, не командным, но твердо отыгранным голосом.

- Тот, кто знает будущее, не может проиграть. Тот, кто провидит грядущее, не боится смерти, ибо точно ведает, что она наступит не сегодня.

Ему явно нравился звук своего голоса... И сомнения, смятение, непонимание в глазах слушающих. То, чего он сам, казалось, был лишен начисто.

- Томас Эндертон. Старший адепт крыла Предвидения. К вашим услугам.

Никакого сравнения с обожженным мрамором боевых залов, золотом переходов и белоснежными жилыми кельями. Холод, полумрак, с ярким столпом света над каждым из столов. Так, чтобы видеть лишь себя... и сидящего напротив.

- Залог любой системы – простота. Востроянское таро по простоте своих правил гениально, изящно и продуманно настолько, что не понять его невозможно... Но овладеть им, как любой стратегией, требует умения, приходящего лишь с великим опытом. Выражаясь проще... Ценой многих ошибок.

В Империуме даже дикие миры знают об игральных таро. Менее изящная игра, нежели регицид, существующая в миллионе ипостасей. Но карты не засаленные, кочующие от портового грузчика к уличному торговцу, от него к бандиту нижних ярусов, а от него к арбитру. Идеально выточенные листы, как будто из легкого металла.

- Сам Император одобрял эту игру. Он был в ней так же непобедим, как на поле боя. Он велел нам упражнять ум, закалять логику и ковать удачу, что есть три составляющих безупречной тактики. Но главное, вы все будете с ее помощью учиться предвидеть ходы соперника. Вы будете планировать на ход, на два, на три, на десять – на столько, сколько понадобится, чтобы быть всегда на шаг впереди других.

От обучения священному искусству предвидения Вифания ждала чего угодно. О способностях предвидеть будущее ходило достаточно рассказов, и знания Варпа в них описывались сопоставимыми только с его звериным коварством. Стереотипы говорили о мучительных видениях, священных пророчествах, припадках прозрения... Но не об этом. Однако путь в тысячу лет начинается с первого дня. Так гласит Слово Императора.

- Поле... снять!

Почему-то последнюю команду он дал нервно. И через несколько секунд стало ясно, что не зря...

Многие годы будущий курсант Схоластики Псайкана живет, не ведая, что в его душе идет борьба между тем миром и этим. Потом начинает видеть и слышать еле заметные тени, в углах глаз, в зловещей тишине.

Вифания хорошо помнила, как, оставаясь одна, что происходило редко – разве что для омовения, если можно так назвать соскребание густого геля с тела – судорожно оглядывалась, потому что в тенях, за спиной, кто-то был. Помнила чувство, что не запоминает сны, как любой человек – но по очень веской причине, и не запоминает к лучшему. Помнила, как в момент, когда сознание вот-вот погрузится в сон, его трясет нечто, тут же исчезающее из памяти – но была уверена, что если бы запомнила его, то вряд ли когда-либо смогла вновь уснуть.

Этого чувства не было год. Год изоляции от Варпа. Год подавляющие поля, сотканные на освященных рунах из божественного дыма, питаемые круглосуточно, отсекали разум от границы Той Стороны.

И по мановению руки инструктора, вокруг вновь сомкнулось... Нечто. Как сдавливающее кольцо воды, загнанной и освобожденной, рвущейся заполнить открывшиеся пустоты. И мысли. Звон чужих мыслей, хор голосов, тихих, если не вслушиваться – но идущих вместе, накладывающихся друг на друга.

Томас с пониманием посмотрел на новую ученицу, схватившуюся за виски, пытаясь выцарапать из них вворачиваюся изнутри боль.

- Дышите. Вровень. Просто... дышите.

Исчезает игла в голове так же быстро, как появилась. Как успокоившаяся вода, унявшая гнев в новом доме. И предельная ясность. Как будто открыв глаза, удалось посмотреть ими впервые в жизни. Как будто все вокруг существует через самую четкую из линз, под другими углами и на других расстояниях.

- Я никому не давал разрешения откладывать начало. Разложили карты! Начали игру, по пятнадцать секунд на ход!

Нормализовать дыхание удается не сразу. Бороться за каждый вдох, тщетно пытаясь уравновесить идущие вразнобой сердце, легкие, судороги. Но удается. Инстинкт ведет сам.

- Покажу всего один раз.

Он не проговаривал вслух ничего. Без слов переворачивал карты одну за другой... И этого было достаточно. Цифры на каждой были понятны сами. Три категории. Восемь типов. Двадцать шесть разновидностей. Семьсот тридцать девять возможных карт... На каждую из двенадцати колод. Числа из ниоткуда. Из облака общего сосредоточения. Как если бы они, когда требуется вытащить их из памяти, были написаны на стенах, куда бы ни был направлен взгляд.

Спустя тридцать секунд Вифания готова поклясться, что знает всю колоду наизусть на протяжении всей своей жизни.

- Спасибо... Просто...

- Непривычно, знаю. Вы думаете, у вас у одной такая реакция, когда впервые после изоляции вновь ощущаете Варп? У всех одна реакция. Это только первый раз такая боль и невыносимая четкость бытия. Увидите... еще будете скучать по этому моменту.

Так же, без слов, скомандовал где-то таившейся Регине. Та в один скачок оказалась рядом. И впервые стало видно, отчетливо видно без единого взгляда, что та светится... Радостью. Никогда не надоедающим ей энтузиазмом.

- А вы... Не будете с нами...

Засмеялся Томас физически. Не сдерживаясь.

- Вы сначала сыграйте с ней. Если хоть раз у нее выиграете – прошу к моему столу.

Ры тоже улыбнулась. И протянула колоду в руки.

- Ладно, это не может быть так уж прямо сложно...

Колода Космодесанта. Миниатюрные иконы, символизирующие мощь, превозмогающую любой натиск.

- Так... Если я положу Капитана в паре с Кодексом Астартес, это плюс сила и невосприимчивость к страху на ход...

По привычке проговаривать вслух... На что Ры, скучающе вертя пальцем у виска, беззвучно доносит: во-первых, она знает, что эта карта делает. Во-вторых, первую попавшуюся брать нельзя. И в-третьих, ходить надо быстрее. Уже хоть как-то.

- Да кладу я уже. Вот.

Недобрая у нее ухмылка. И три карты одна за другой на стол. В мельчайших деталях прорисованные, омерзительно выразительные эльдар. Художник специально выделил на лицах ксеносов самые отвратные черты, обрамив уродливыми треугольными знаками.

- Это что?

Да она издевается. Подлое Колдовство, Кража Энергий, Неудача? Неспособные даже пробить защиту от магии?

- Ты что, поддаешься? Держи Библиария, Вихрь Разрушения и Стойкость.

Через ход от ее защиты не останется и следа. Но что-то Ры подозрительно радостная.

Лениво выброшенные ее огрубелыми ручками четыре карты. Мстители тут же отправляются в сторону. Опустошители в оборонном режиме и Разрывные Мины. Какой бы ни был следующий ход, ей конец!

- Объявляю сброс Десантных Модулей.

Регина поморщилась. Зевнула. И не глядя вытащила последнюю карту.

- Это что?

Умом доходит, что она прекрасно знает, что Вифания знает, что это.

- У тебя что, одна атакующая карта на всю колоду?!

Ну а почему бы и нет?

И за каждую убитую карту и каждое сыгранное заклинание Проклятие Пропавших Душ проходит мимо всей защиты и сносит ее подчистую. Четыре раза. Для победы хватило бы двух.

- Как?!

Просто знала. Забыла, на каком занятии [ну уж нет]одишься? Думать надо не головой. Думать надо знанием ходов наперед. Кто знает ходы соперника – не может проиграть.

Аж до нервного смеха. Мелкая проныра за три хода одолела со счетом четыре на ничего.

- Да. Содержательный ответ... Научишь меня?

А взамен что? Но так и быть. Прищурившись, улыбаясь, протягивает другую колоду. И тихо, ни о чем не думая и не сигналя, показывает вбок. Там сейчас что-то будет. Спустя секунду тишину разрывает ожесточенный голос Томаса.

- Рорх! Почему у тебя на столе шесть формаций?

Разглядеть через столько препятствий трудно, но Варп... Он вне искривления света. Он дорисовывает картину сам. Через несколько столов, где сидит Двадцать Четвертый Факультет, инструктор висит над степенными, неподвижно и стоически скрывающими эмоции курсантами. Почти такие же умеренные, контролируемые лица, как у Синтии.

Черноволосый, с резко выделенным шрамом на лице, неторопливо поправляет высокий ворот и спокойно, без интонаций произносит:

- Виноват, господин Томас. Колода попалась неудачная.

Ответ Эндертона куда громче и сочится ядом так, что даже заставляет потерявшего невозмутимость юнца виновато поднять взор ярко очерченных темных глаз.

- Да неужели? Встать! Колоду мне в руки!

Молниеносно устроившись на месте курсанта, инструктор не глядя раскладывает карты перед собой лицом вниз и впивается ледяным взором в его соперника.

- Боец! Ходить на свое усмотрение, при желании заменять карты на взятые из любой колоды под рукой, по своему выбору.

- Есть ходить на усмотрение.

Второй ход он даже не успел закончить: Томас молча перевернул две карты из выложенных вслепую и стукнул пальцами по столу, объявляя выигрыш. На гробовое молчание курсантов сухо, четко проговорил:

- На войне удачных раскладов не бывает. Вы можете только распорядиться тем, что есть, с максимальной выгодой, и этому я вас учу! Вы не смотрите вперед, вы не доверяете инстинктам, но хуже всего – вы не принимаете ответственность за решения! Всем начать сначала! Ночевать будете в этом зале, пока я каждого из вас не научу просчитывать наперед!

Он мог вложить это все потоком мыслей. Но не стал. Демонстративно произнес вслух.

Скрытый смысл заставил додумывать каждого самостоятельно.

Путь в тысячу лет начинается с первого дня. Так гласит Слово Императора. То, что каждый день может растянуться на вечность – это уже мудрость, которую каждый постигает сам.

- Это было... Не знаю...

Удивительно, но когда рассеивается дыхание Варпа, как уходящий прочь от кипящих стоков пар, не чувствуется ничего. Никакого отсутствия или пустоты.

На мгновение удается ощутить себя живой. Как перестать держать руку на ледяной стене. Как отвести взгляд от слепящего света. Реальный мир дает ощутить себя таким, каким он был... Очень давно.

- Эй, Ры, ты чего?

Только что у нее на лице была написана... Даже не радость. Скорее жизнь, бьющая изнутри. То, что делало ее контуры иными.

Теперь там не было ничего. У нее больше не было голоса, звучащего без слов. Но когда подняла помутневшие глаза, стало ясно: она не понимает. Не понимает, как может кто-то ощущать умиротворение, будучи отрезанным от самого себя.

И липкое чувство, что это сама Вифания упускает самое ценное. Еще не осознала это. Но в детских глазенках была... жалость.

- Ну не смотри так, нас ведь вернут туда, да? Всегда есть следующий раз.

Она знает. Она понимает куда больше, чем от нее ждут. Это было понятно, едва ее рассудок повел за собой в тысячи линий будущего одновременно. Но это было там. А здесь...

- Ну чего вы не идете?

Тоненькая нотка радости при звуке знакомых голосов. И привычным ей, самым ее естественным движением, Региона оказалась возле ног у Эмилии. Там ей... Спокойнее?

- А что у нас сейчас?

Ответ пришел сразу. Очень трудно было не узнать линзу с цветными отблесками. Сухопарый ассистент инструктора тонкими трясущимися пальцами перебирал темный корпус, демонстрируя, что не будет ждать вечно.

- Надо сделать. Полным составом. И только так.

Четверо сестер. Становиться к ним пятой очень тяжело. Они жмутся друг к другу, они не боятся. Так хочется для первой совместной карты прильнуть к ним, но что-то останавливает. Остается еле уловимый зазор, когда небольшой прибор издает звук, похожий на стук смыкающихся зубов.

Почему-то в воображении сразу, с восхитительной четкостью, предстает картина, которая потом станет явной и навеки сохранит прошедшее.

Замученное, но мирное личико Регины, обрамленное перьями и петлями, которые у нее всегда болтаются в волосах.

Надменный, но все же добродушный округлый лик Синтии, никогда не говорящей многих слов, кутающейся в свой ярко-красный шарф.

Лилия над ними. Вцепившаяся в толстенный том, ставший такой же частью ее, как сияние вокруг волос меж мрамора и золота, укрывающая за собой.

И рыжий, прогоняющий всякий страх, образ Эми... Она всегда стоит с вызовом. Отставив ногу, не прячась за спадающей мантией, с руками в замок.

И чуть в стороне, свое отражение. Вечно отделенное ото всех. Бледная черно-белая тень, из-под не отражающих света прядей угрюмо глядящая в черный омут пикт-кастера.

Чужая.

- Теперь все послушали меня. Пикт-сессия окончена. Приступаем ко второй части еженедельного собрания. Запоминайте, чтобы в следующий раз знали.

Ритм этого голоса неотличим от своего сердца. Они всегда идут вместе. Придет день... И своя мантия будет такой же. Равнение на инструктора, научиться всему и превзойти. Из часа в час.

- Каждую неделю вы все будете писать обращение к родным. Об успехах. О долге, чести, выборе и том, какое будущее вас ждет. О том, кем хотите стать, и что вы счастливы быть здесь. Сели за кастеры, собрались, и начали записывать. Желательно с одного раза.

И только оказавшись лицом к лицу с выжидающей записывающей машиной, Вифания чувствует, что не может даже протянуть к ней руку. Ничего. Пустота. Ступор.

И ком в горле.

Ни единого слова... Так же как ни одного слова не было слышно за все время. За год с лишним.

Время передачи сообщения было бы от силы пару месяцев, если бы оно хоть раз было отправлено.

- Романо! Какого ты не записываешь?

Джулия повременила немного с привычным уже ударом по спине. Отвела руку, потому что еще до произнесения вслух, уже узнала, что услышит, не успевая за своей же мыслью. Первый раз, когда не стегнула, хотя повод был.

- У меня нет родных.

Она ведь читала досье. Не догадка, а факт. Точно знает родословную всех и каждой из воспитанниц... Но с произнесенным соглашается. Не вслух, ибо несколько взглядов уже бегут по плечам. Потом командным голосом, на весь зал, чеканит:

- Тогда пиши на имя настоятеля Факультета. Или он тебе не родной?

Так бы и сказали... Нужны отчеты, картотека внешнего вида, образцы почерка и голоса. Их можно понять. Благо всеобщее. Одаренный опасен. В том числе для самого себя.

- Так точно. Неделя первая.

Только факты и ничего от себя. На подсознании, не влияя и не осмысливая.

И в этой холодной профессиональной заботе о себе с их стороны было больше тепла, чем от тех, кто должен был обрести в дочери бессмертие. Кто дал ей имя.

Факультет хотя бы действительно хочет знать все, что с ней происходит, и все, о чем она думает.

- Чего ты так поздно?

Неожиданно. Обычно в это время вся группа спит. Восприятие начинает искать, что не так.

Свечи в комнатах запрещены, но эти не вызывают тревоги. Они откуда-то очень, очень издалека.

- Вы что тут делаете?

Ответ, на самом деле, не нужен — когда уже удастся привыкнуть к этому? Как будто сестры притащили половину столовой, но при взгляде на стол не удается опознать ничего из того, что там лежит.

Из легкого оцепенения, провала в свои мысли, выводит настойчиво тянущая к себе рука Эми. Силой опускающая на колени за пустующее место за столом.

Они ничего не объясняют. Не нужно. Не подобает быть отдельно от сестер. От семьи. Какой бы она ни была. Не положено быть одной. Не допустят, и сегодня решили показать это.

Одним непрерывным жестом Синтия чинно наливает и пододвигает ближе стакан с кроваво-красным соком.

- Прошу. Добро пожаловать.

Это все — символы любви тех, кто остался вне Святой Терры и никогда ее не увидит. Все, что смогли собрать и отправить, что пропустят, дабы напомнить курсантам, во имя чего они тут. Ради Империума, состоящего из их родных. Всех людей.

У Вифании таких людей не осталось, но это не страшно.

И как всегда, наружу пробивается мрачный юмор.

- Только я ведь не благородных кровей. А это... дворянский стол.

Смеются беззлобно. Как будто здесь, в недрах колыбели Человечества, это имеет значение. Приняв официальную позу, Синтия протянула руку и медленно произнесла, стараясь не смеяться слишком явно:

- Властью, данной мне по праву родства четырнадцатой племянницы главы дома Оккам-Альбар мира Северус-7 субсектора Потриум сектора Дваль-Дмар, дарую тебе титул и право вечной трапезы за одним столом с моим домом и со всеми, кто будет моим гостем. Прошу садиться... Леди Романо.

Удивительно, как от четырех ударов не рассыпались стеклянные стаканы. Пятый удар был слабее и осторожнее. Но он был. За все, что могло быть прекрасного в курсантской жизни, отныне и во веки веков.

А если? А вдруг?

Наверное, хотелось бы. Но пришло время смириться и оставить позади. Они никогда не вспомнят.

С момента, когда удалось понять первые слова человеческие, Слово Императора звучало каждый день, и не было во вселенной Слова важнее.

И Слово Императора гласит, что иногда человеку волей Всемогущего по Его позволению дается крупица Варпа в душе. Эта крупица ведет борьбу добра со злом, порядка с хаосом, веры с безрассудством, и только от человека зависит, что победит.

Однажды маленькая Вифания один раз увидела ведьму. Живое лицо ереси. Но она не выглядела, как еретик, хотя был зачитан длинный список ее злых дел. На Крилосе-3 никогда не отправляли в заточение и тем более на эшафот без веских причин.

Болезненный сладковатый запах от пепла, незаметного на серых улицах, где иногда было видно одно из двух светил.

Нигде в Слове Императора не сказано, что всякий отмеченный Варпом суть зло во плоти... Но любой, кто не прошел сквозь залы Схоластики Псайкана, им был. Становился. Неизбежно. Экклезиархия никогда не скрывала, хотя и не заостряла внимания, списка причиненного небрежным разумом ведьм вреда. Дабы люди знали, как они опасны.

Многие твердили, зная этот список, что псайкер суть мерзость и урод. Эти два слова — самые ласковые, которыми народ награждал тех, кто просыпался, слыша чужие мысли, непроизвольно двигая предметы, предвидя грядущее.

Но эти девочки... Они обычные. В них нет ничего, за что их можно было считать таковыми. Как будто они всего лишь дети, которые свернули не туда или задали слишком много вопросов. Они свыклись. В них нет черной порчи, и возможно, потому им и позволили пройти в эти освященные чертоги и остаться здесь.

А вот Вифания Романо точно знала, за что ее будут называть этими словами и очень многими другими. Но никогда не ждала, что в своей бесконечной мудрости и милости Император даст ей возможность исправить себя. Те, кого она называла семьей, не дали. У них были все причины, но неужели... Они смогли в одночасье взять и забыть?

А Он защитил и отправил сюда. Теперь это осознается особенно четко, и никаких молитв не хватит для благодарности. Должно быть, есть способ смыть серый пепел. Красной кровью, если потребуется.

Оставалось одно. Вечное напоминание о потерянном. Имя. Крюк, зацепляющий сквозь время.

«Мы будем приносить пользу. Я буду. Всегда.»

Часть IV

- А... где все?

Варп обволакивает со всех сторон, течет свободно и волнами проходится от висков к кончикам пальцев... Но он пуст. В нем нет ничьих голосов. На всю соборную залу — никого. Лишь запирающиеся за спиной двери.

Тишина, большая, чем обычно. На молитвенных чтениях тут всегда был еле слышный шепот и шелест страниц, но теперь... Нет, зал не мертв. Он живет своей жизнью, он не зависит от того, посещают его или нет. Просто он сегодня открыт только для одного человека.

- Вторая дисциплина и вторая добродетель не терпят вмешательства. Сегодня мы встречаемся наедине.

Его не было на этом месте секунду назад. Или он так успешно обманул все чувства, что его было не заметить.

- Прошу. Иедидиа Скримм. Старший мастер теософамии.

Ничего общего с настоятелем, хотя оба почтенных лет. Огромный рост. Выбритое вытянутое лицо, несимметричный прищур, даже седые волосы убраны набок. И голос проповедника, звучащий со всех сторон, хотя его обладатель всего лишь предсказуемо ходил кругами.

- Кто верует, тот сможет победить. Слова, чье происхождение потеряно в веках. Однако такова суть второй добродетели, и такова суть моего искусства. Сегодня, пожалуй, самое важное из открытий, что ты сделаешь.

- Смею спросить, а почему...

Несуществующая бритва рвет правый висок, ненадолго отсекая болью от всего, что есть в Варпе и вне его. Она не настоящая, фантомная вспышка вспыхнувших нервов — но все равно от нее забывается, в какой стороне пол.

- Потому что если не освоишь его сразу, дальнейшее обучение будет очень и очень тяжелым. Мое искусство. Я — мастер.

Он четко донес, что перебивать не стоит, хотя все сущее кричало об одном-единственном вопросе: в чем именно он мастер, что его искусство не терпит ни малейших отлагательств? И что именно будет... тяжелым?

И что будет, если...

- Не отвлекаться.

Еще один росчерк по нервам, от которого на мгновение собор теряет краски, закладывает уши, как от выстрела прямо за спиной.

- Во имя всемогущего, всеведущего и всевидящего Бога-Императора, да святится имя Его.

Новый взмах. Раскаленная плеть прямо в солнечное сплетение, до потемнения в глазах, до падения на колени. Варп вокруг тела кипит, как масло на огне.

- Его Бесконечной Мощи Повелителя Человечества, в Своей щедрости и предвидении даровавшего нам...

Железная ладонь в челюсть, до неслышного, но видимого хруста. Другой ассоциации не приходит.

- Нет здесь другой власти, кроме той, что Он сотворил по образу и подобию Своему.

Осколок вворачивающейся кости в глаз, до выхода из черепа с другой стороны, до онемения в зажимающей глазницу руке. Уже невозможно предсказать, где инструктор. И сколько у него еще в запасе подготовленных ощущений.

- Да защитит Око Его.

Десяток ледяных иголок впивается в спину. Только терпеть. Бывало хуже.

- Да узрим Величие Его.

Какой бы ни была реалистичной боль, это явно всего лишь заготовки, но они живые. Они как будто сняты с других и сохранены в каждом жесте.

- И не дрогнет рука моя. И не убоюсь я, ибо Ты со мной.

Оглушающая тишина. Неужели конец?

- Одиночество это иллюзия. Пришло время.

Инстинкт — встать с колен на ноги. Целая серия движений, чуждых, как будто их нужно заучивать заново. Первое же бросает из стороны в сторону, как будто мышцы отказываются повиноваться.

А потом голову резко запрокидывает назад, пока взгляд против воли не упирается в слепящие светильники.

И невозможно сильная рука под подбородком, от плеча до плеча.

- Смотри.

Затягивается, как петля. Как если бы это была не рука, а цепь, щедро усыпанная битым стеклом.

- Но не всматривайся.

Схватить ее не получается. Руки не существует, а если она и есть, не может человек душить все тело разом.

- С этого дня все будет иначе.

Светильники сливаются в один, ярче любого небесного тела, приближаются, пока не кажутся [ну уж нет]одящимися на ресницах.

- У тебя нет выбора. У тебя лишь один путь!

А потом Варп начинает бурлить снова. Но не одномоментно. Не еле уловимо. Не под давлением, которое исчезнет, если в него не вслушиваться.

- Потому что покаяние и принятие без боли и желания не существуют.

Это не удушение. Иначе сознание уже бы покинуло. Иначе глаза бы уже не видели никакого света.

Сама собой, ведомая только еле проснувшейся реакцией из самой глубины, своя рука тянется вверх.

И [ну уж нет]одит, физически [ну уж нет]одит там нечто. Как воздух из-под воды. Символически хватает, зная, что не удержит.

Должен был наступить мрак, но его нет. Вместо него светило меняется. Там, где был свет белый, подобный божественному сиянию, появляется черное дымовое пятно. Не темнота. Черный свет.

Горящее на белом фоне черное солнце затмевает и гасит свет, остававшийся там. А с его исчезновением...

- После сегодняшнего дня ты уже никогда не ощутишь, что такое одиночество.

Соборные стены рассыпаются в пепел. Исчезают, за мгновения обращаясь в серый прах, обваливаясь и обнажая пустоту. Багровое море, в вышине которого горит противоестественное светило.

- Узри изнанку, узри ужас, который преследует нас всех.

Времени нет. Пространства нет. Под ногами ничего нет. Стягивающей горло силы нет.

Все сущее замерло и движется одновременно.

Куда ни обратился бы взгляд, с немыслимой ясностью видны сотни образов одновременно.

Шпиль из сияющего серебра, разгоняющий облака звездного дыма, расчеркивающий из конца в конец весь небосвод.

Пылающие бесцветным огнем тени на фоне блеклых отголосков, лишь слегка подобных привычной геометрии. Они собираются и рассыпаются на ходу, они источают дым и движутся в дыму, рассеивающемся только при взгляде на них, вспыхивают и угасают.

Стены красной бронзы, из оплавленных ворот которых течет ядовитый сиреневый туман, сжирающий сотни искр, сыплющихся из воронок в небесах.

Ковер из переплетающихся зеленых нитей, растущих и умирающих за секунды, разрастающихся по скалам, острым и высоким, как башни.

Невозможная дверь, ведущая на сотни закольцованных лестниц посреди меняющей цвета пустоты, отражающаяся сама в себе до бесконечного продолжения.

Перевернутый дворец, расширяющийся вовнутрь, уходящий в розоватые облака, вокруг которых вращается кольцо висячих садов.

И везде, всегда на одном расстоянии, черное солнце в белой темноте. Куда бы ни бежал взор, к нему или от него, оно вечно нависает и вечно на одном отдалении, неслышно шипя, подобно прижженному слепому глазу.

И это не бред измененного сознания. Ясность запредельная. Каждый нерв чувствуется так, будто спал и проснулся только теперь.

Затем дым начинает тянуться к непрошенному гостю. Медленно, неотвратимо, но видно, как протягивает один поток за другим, как щупальца хищника из морских глубин. Одно за другим, со всех сторон, и они медленно обретают рваные черты рук. Ярко-красного цвета, идущих болезненными серыми всплесками, как будто из-под слезшей кожи пробивается свет.

А потом приходит осознание того, что это на самом деле.

- Нет... Господи... Спаси меня отсюда!

Он всегда был бесконечен и далек. Он всегда был рядом, он будет там и всю жизнь, и после нее.

Он ждал, чтобы его непознанные просторы узрели и преклонились перед ними.

То, что не удастся вновь спрятать от самой себя.

Только стоя посреди пустот Варпа, можно осознать, что он — не то, чем его рисовали проповеди и молитвы. Только когда пальцы эфемерных рук упираются в самую границу между собой и Морем Душ, скребя железными когтями по ней, ища слабину.

В нем нет входа и нет выхода. Он повсюду. Это не место, это не завеса, не отражение. Он просто есть, ему все равно, как его видят и называют. Он не внутри и не вовне. Он не часть себя и не чужеродное нечто.

Он все, что чувствует человек, и неисчислимо много больше. И сейчас он — страх впервые увидевшего звездное небо, впервые взглянувшего на огонь, впервые ослепшего, впервые воткнувшего нож себе в руку.

Назад. Идти некуда, но назад, только назад, туда, где есть верх и низ, где есть до и после, где нет его когтей и нет смотрящего отовсюду черного солнца...

Варп мог бы еще очень долго держать в своих объятиях, но сейчас он милостиво гаснет, обещая в следующий раз точно утащить в свои глубины, утопить в недрах, утягивая десятками рук в бездонные пропасти. Убирает перевернутое восприятие цветов. Отхлынув назад, он возвращает слепящий белый свет, опору и удушающую боль... Единственное, что было привязкой к реальному миру.

- Достаточно.

Крик так и стоит в ущах. Свой вопль. Прерванный лишь когда неспособное больше ему препятствовать тело нашло единственный способ вырвать из себя отраву, не понимая, что она нереальна.

Перебивающий все запах ладана и дыма. Расплывающиеся от слез пятна, вкус слюны и кислоты, ощущение воздуха на языке, в горле, в легких. Наконец-то.

Остановить все инстинктивные реакции тела уже невозможно. Пока не удается стереть последнюю слезу, выплюнуть последнюю каплю желчи. Пока не удается подняться с колен.

Нет ни усталости, ни слабости, но все стало другим. Видится совершенно другим. Плывет по краям и тает рядом с границами зала. Дым и пламя свечей не видимы — они осязаемы, как если бы их можно было потрогать на расстоянии.

И посреди них — сочащийся этим колыханием воздуха, как от раскаленной поверхности, инструктор. Тень, не отбрасываемая ничем физическим.

Он точно здесь. Даже если не смотреть на него, даже если глядеть куда угодно, можно вслепую разглядеть малейшие нитки в его синем одеянии, пятна на коже, морщины на лбу.

Когда он начинает говорить, его мысли звучат так четко, до всех движений губ, как будто их про себя проговаривает свой же внутренний голос.

- Ни одна броня не защитит разум. Ни один шлем не закроет душу. На это способна только вера, воля и ярость. Самая большая ошибка, что возможно допустить — поверить, будто вихри Той Стороны являются отражением реальности, а не наоборот.

Не нужно ничего объяснять. Вот о чем предупреждали. Вот от чего предостерегали.

Вот почему Император постановил, что любой, кто способен это увидеть, должен оказаться здесь, рядом с Троном Его. Только здесь можно впервые увидеть Варп своими глазами и не сойти с ума. Что творится в голове у того, кто узрит Ту Сторону неподготовленным?

- Почему я всюду видела...

Опять хлещущий по телу разряд, впечатывающий спиной в ближайшую колонну... Но он был видим. Он физически был виден. Прозрачная искра, появляющаяся из ниоткуда по бестелесному жесту.

- Это провал. Это полный и абсолютный провал. Такие, как ты, ослепленные лишь самым краем восходящего светила, извращают и позорят священное искусство!

Моток колючей проволоки разрывается в подбрюшье.

- Но не ты первая. Не ты последняя. Я — мастер. Я научу своему искусству всех.

И ясно, почему.

Ясно, что придется, рано или поздно, туда вернуться. Туда, откуда возврата нет. Куда нельзя попасть, потому что это не отдаленная страна мертвых. Потому что тот, кто родился в тени Варпа, всегда будет внутри него, сколько бы его ни отрицал.

- Теософамия — мое искусство. Вера, сделанная оружием против Варпа. Искусство видеть, что существует там, а что здесь. Искусство быть и там, и там.

Потому что плыть в море душ — единственный путь, оказавшись в его недрах. Плыть или тонуть. Третьего не дано. С таким же успехом можно отрицать свою смертность. Отрицать существование неба. Не верить в Его всемогущую волю.

- Черное Солнце — это символ. Символ, созданный тобой, и лишь тебе одной будет ясно, что он значит. Ты найдешь его значение. У тебя нет выбора. Это единственный путь. Дорога, исчезающая после каждого пройденного шага, где нет другого направления, кроме как вперед, к победе над собой. А пока тобой движет только страх.

Скребок по коже, рвущий ее куском кирпича, сдирающий со щеки.

- Ты боишься даже защищаться! Ты боишься даже просто дать отпор мне! Как будешь ты владеть собою в недрах Варпа, если ты не можешь даже набраться смелости отразить сто видов боли, что я даю тебе?

Нового удара не приходит. Вместо него — во много раз более болезненный взгляд.

- Занятие окончено. Когда ты найдешь причину своего страха, когда поборешь его — мы продолжим твое обучение. Пока твоя вера слаба.

С брезгливым поджатием губ Иедедиа зашагал прочь, к открывающимся по мановению его руки дверям.

- И ты должна вымыть пол за собой.

- Да... Кажется, я знаю, где ты была. Почерк мастера Скримма...

Они отрезали Варп. Их подавляющие поля теперь чувствуются при каждом вдохе, как вонь гниющих растений. И не понять, да и нет сил понимать: дрожь в ногах, неспособность даже идти прямо, непроизвольное шатание из стороны в сторону — это следствие видений? Или ударов? Или усталости?

Или так выглядит мир без Той Стороны, и в нем псайкер, попробовавший выглянуть за пределы разумного, подобен слепому котенку? Птице с обожженными крыльями? Что если единственным способом почувствовать себя лучше будет...

- Придержи ее. Сейчас ей только упасть в обморок не хватает...

Себя со стороны не видно. Больше не видно. Но по выражениям лиц других, по их боязливым взглядам Вифании ясно, что каким-то образом она выглядит еще хуже, чем в первый день. Рвота подступает заново, но никуда не движется. Нечему. Хуже всего, когда нельзя ни прекратить, ни дать волю, а можно только оказаться подвешенной посреди того и другого. В четыре руки кое-как сажают, дают хоть какую-то точку опоры, по которой тело все равно даже не спадает, а стекает.

- Да ладно, не тяжелее меня перенесла.

Спасибо тебе за поддержку, умеющая утешать Эмили.

- А предупредить... не могли?

Кое-как удается расстегивать уже душащую мантию. Наконец можно. От их присутствия сразу проще и легче. И когда Лилия садится рядом... Это сразу успокаивает. Запах ее волос перебивает назойливый зуд в носу.

- Прости. Это правило. Все там были.

По окрасившемуся красным платку, который Лилия спешно убирает, понятно, что это не только зуд. Сосуды не выдержали. Неудивительно.

- А те кто не прошли? Что с ними? Что с ними делают?

Не отвечает никто. Никто и не знает. Ясно, что Схоластика Псайкана научит всех. Лично Скримм научит, хочет этого курсант или нет.

Но пока рядом свои... Пока есть кому подать хотя бы платок — прорвемся. Словно согласившись, Ли обнимает и прижимает к себе.

- Нормально у тебя все будет. У нас как раз на сегодня плановый отдых. Полежишь малость, а потом у нас вечер искусства. Будут показывать одну из моих любимых картин. «В погоне за призраком». Тебе понравится.

Часть V

- Не отвлекаться. Внимание не переключать!

Все продумано. Дали малость отдохнуть и даже отвлечься, когда все равно сил на что-то другое не будет. Недолго, но дали. Это намного больше, чем позволяли когда-то.

- Всякий выбор... Всякая жертва обнажает твой страх.

Круг циркулирующего электричества по всей кровеносной системе. А из головы не выходит хоть и банальная, бессмысленная, но красиво поставленная история. О гвардейце, который взял на себя вину за слабость женщины. Спасал ее, не сумев спасти остальных. Нельзя было ее винить, после того, через что она прошла, но...

- Ищи его!

Закрываться руками бесполезно.

Вся история запутанного расследования прошла мимо, а это отложилось в памяти. Лезет и снова и снова о себе напоминает.

- Твое обучение не продвинется, пока ты его не найдешь и не поборешь!

Пропитанные солью гвозди в ладонях, по-другому ощущения не описать. Фантазия безгранична.

Второй раз... уже не так страшно.

Хуже уже не будет. Даже упасть уже намного сложнее.

- Поэтому сначала учат храбрости. Тот, кто знает будущее, ничего не боится. Вон.

Наклонившись чуть вперед, когда ученица все же упала на колени, Иедидиа еле слышно, как будто не должен был этого произносить, выговорил:

- Я и не таких обучал.

- Как?! Как вы через это прошли?

Как будто нервы работают с перебоями. Будто по ним бьют невидимые, но ощутимые хаотичные разряды, хотя их нет и не может быть. И рука, болящая после того, как прямо во сне впечаталась со всей силой в стену, пытаясь защититься. Уже не было и тени мыслей, что все это опасно... Но бессилие. Все сознательные попытки разбиваются о необъяснимую неспособность даже сосредоточиться, рассудок отказывается поглощать что-либо, даже простейшие строки из книг.

- Долго ты с этим бьешься... А может, просто...

Короткий всхлип и немного слез отпускают так же быстро, как и появляются.

- Да потому что да, я трусливая!

Им ведь удалось. Всем. Иначе их не было бы здесь. А как быть, если путь только один, и уже в самом начале нет выхода, некому подсказать, и остается только наугад искать дверь наощупь?

- Я сама не знаю, чего я боюсь. Я просто не могу. Я знаю, что нужно, я знаю, что надо, но не могу!

Какой страх может быть так силен, что начисто парализует волю — единственную способность подавлять природу? Удалось даже мелкой Ры. По ней видно. Какой бы ни была, но даже она смогла. И тем более страшно становится, когда они, все четверо, переглядываются. Холодный страх перед тем, что они знают что-то, чего не знает сама Вифания. И над самым ухом — голос незаметно приблизившейся Лилии:

- Я прошла только ко второму году. Потому именно в таком порядке.

Храбрость. Потом вера. Потом будет упорство и усердие.

- А как... как...

- Через не могу.

Абсолютно ничего не значащие слова, но когда она их произносит и берет за руку... Остается надежда.

- Ну что мне тут сделать можно?

И еще более бессмысленный ее ответ, обращенный к остальным:

- Талоны на воду есть еще?

Никакого удивления. Ни у кого, кроме самой Вифании. Какое отношение это вообще имеет...

- У меня.

- Император велел делиться.

Быстрая, но заметная тень раздражения у Эми на лице, хоть она ее и прячет под уже почти гневными взорами остальных.

- Давай их сюда быстрее. Когда тебе нужно было — никто не зажал.

- Ничего не бойся.

А что остается... Кроме как верить ей. Она старше. Она знает. Должна знать.

- А что... Это поможет? Как?

Последнее место, где стала бы искать ответ самостоятельно. И единственное во всем комплексе, где можно хотя бы ненадолго быть в одиночестве. Но не сейчас.

- Скидывай все, кроме нательного белья.

Смысл ведь дошел сразу... Но понимать его сознание упорно отказывается.

- Просто верь мне.

Ей всегда можно верить. Особенно когда она улыбается. Когда терпеливо ждет, хотя такие неуклюжие от неожиданности попытки выполнить ее просьбу кого угодно привели бы, наверное, в бешенство.

- Я не смотрю, не переживай.

Демонстративно зажмуривает глаза, но движется сама так, будто продолжает видеть. Стыд одолевает больше от собственной беспомощности, чем от простых действий, ставших невыполнимыми... А она сбрасывает с себя форму и складывает ее в одну гармоничную серию движений.

Но все равно проще, когда свое тощее тело не рассматривают. Оно намного лучше, чем было после перелета, однако его тяжело обнажить даже перед зеркалом. И тем более перед Лилией, которая сложена подобно иллюстрации о божественном совершенстве формы Человека.

- Молодец.

Вода — огромная ценность на Терре. Ей всегда пользуются быстро. Невозможно представить, чтобы жидкость, добываемую великим трудом, даже просто проливали на пол по неосторожности. Не позволяет сама мысль о том, как ее доставляли из глубин холодного мрака в виде ледяных глыб размером с города.

А она небрежным поворотом выключателя заставляет воду литься с потолка. Неспешно. Как бы между прочим. Все еще не открывая глаз.

- А теперь просто встань и закрой глаза. Как я.

Не тепло и не холод. С непривычки тяжелым становится даже дыхание под струями.

- Возьми мою руку. Ничего не бойся, тут тебя никто не тронет.

Она ведь не просто так попросила исключить зрение. Главный источник знаний об опасности. Без него... Все воспринимается иначе.

- Вот. Забудь про все. Ничего не говори.

Но слов и так нет. Никогда раньше не было и в мыслях остановить все это и просто... замереть? Чтобы о течении времени напоминала только непрерывно меняющая форму вода?

- Вода это не просто хороший проводник, смывающий с тебя всю грязь.

Она не удушает и не заставляет захл[ударить]ся. Она спокойная, предсказуемая, но в движении.

- Она дает равновесие. Ты не боишься ее.

Нет. Она может быть смертельно опасной, но сейчас в ней только покой. Движение и покой в идеально равных долях.

- И когда тебе страшно, вспоминай ее. Представляй ее в любой форме, которая могла бы тебе помочь.

Любой. От тихой глади до потока. Хоть на родном мире даже просто увидеть то и другое было невозможно, но обличья древней Терры пестрели ими.

- Варп всегда страшен. Он как стихия, но он опасен только когда это огромное море бушует, и когда ты не знаешь, как обращаться с его течениями. У Варпа нет состояния, но ты его уподобишь. Для себя ты сделаешь его таким. Он будет как вода, и он будет уравновешивать тебя.

Это невозможно было сказать раньше, потому что нельзя было понять, не оказавшись здесь самой. Не прочувствовав на себе. Не увидев то и другое, и не осознав, как на самом деле они похожи.

- Он будет пытаться выглядеть огнем, но ты сделаешь его таким, каким он не может тебя напугать. Вот как я обошла все это.

Именно обошла... Не нашла ответ на вопрос, чего именно боялась, но смогла двигаться дальше.

- А главное — вода реальна. Ты знаешь, какова она в реальности. Она как путеводный зацеп, когда ты потеряна между тем миром и этим. Чтобы можно было погрузиться в него не до конца, а быть и там, и тут.

Каким простым был этот шаг, но как хорошо он был спрятан. И когда само собой пришло желание открыть глаза, уже не было ничего... чуждого. Совершенно осознанный взор и ясность. А Лилия так и замерла, даже не шевелясь, пока с противным писком автомат не прекратил подавать воду.

- Легче?

Кивать было глупо... Но она как-то смогла уловить. Медленно подняла веки, но никакой новой волны страха под ее голубыми глазами уже не наступило.

- Ты... Ты и остальных так же научила?

Яснее ее усмешки ответа и быть не могло.

- Спасибо.

Не удалось только представить, чем можно даже просто отблагодарить ее? Но и не потребовалось. Она не могла слышать мыслей, не под подавляющим контуром в каждой стене, но ответила так, будто знала заранее.

- Помоги мне расчесаться, когда волосы высохнут. Хорошо?

- Так. Ты опять решила потратить мое драгоценное время впустую, Романо?

Он ведь, наверное, даже удивился, не увидев в Вифании... ничего. Ни естественной закрытости. Ни трясущихся рук. Ни попыток закрыть глаза тем, что оставалось от недавно обстриженных волос – грубо, первым попавшимся тупым ножом. Ничего.

По-прежнему было страшно, но... Вдруг сработает? Должно сработать.

- Никак нет.

Время для Варпа значения не имеет. Нет смысла ждать и следить взглядом. Он вокруг, его нужно только представить...

Как пузырь в водяной толще, циркулирующий как кровь по сердцу и сосудам, как водоворот с картинок.

Как морская волна из очередной просмотренной картины. И в ней отчетливо видна искра, медленно плывущая по потоку. Так медленно, что от нее можно отойти.

Можно представить, что поток сносит ее поодаль, заставляя промахнуться. Или что, проходя сквозь него, она сама себя погасит. Вода приглушит то немногое, что от нее останется.

Стоит закрыть глаза, отключить зрение, как воображаемые потоки становятся осязаемыми. Они уже вокруг, они текут сквозь тело, там, где им дают течь, и там, где получается от природы. Нет смысла им сопротивляться.

И упорно возникает перед глазами финальная сцена из обязательного просмотра произведения. Угрюмый охотник, не поступившийся принципами, даже когда они повелели ему пойти против своих. До конца верные своим идеалам герои, которые на одной лишь храбрости и силе воли дошли до финала. Превозмогли даже пытки и страшные заклинания злой колдуньи, обманом тянувшей их на дно.

В вымысле душа охотника отразила разряды боли, создав вокруг себя черную полусферу, а потом поглотив это колдовство. В воображении у Вифании была другая картина... Но суть та же.

Второй искры не наступило. Глаза можно было и не открывать, и так было видно, что мастер Скримм опустил протянутые пальцы с жестом боли и, сложив руки за спиной, подошел ближе.

- Пассивно. Безвкусно. Не оригинально. Однако...

Он помолчал немного, обводя зал взглядом.

- Худшее начало, что я видел. Но это начало, дитя. Я даже допускал, что ты сдашься... Но с огромным трудом, ты решилась идти вперед.

Естественной реакцией было бы отбросить Варп, когда он не нужен. Вынырнуть из него. Но когда [ну уж нет]одишься, пусть и с перебоями, пусть очень примерно и не точно, однако все же между ним и реальностью, в этом нет необходимости. Оружие не запаковывают на длительное хранение и не разбирают каждый раз, как его пора отложить в сторону.

- Спасибо.

- Тебе спасибо. Ты позволила мне наконец заняться более важными вещами, нежели повторять с тобой одно и то же простейшее упражнение.

Это было то, что теософамия называла Стигматами. Разрыв связи псайкера и Варпа, причиняющий боль, расшатывающий его силу, выбивающий из колеи. И его получилось, пусть и самый слабый, но остановить.

А дальше будет больше. Будут разрывы в Варпе, которые нужно закрыть. Борьба с силой противника, будут видения Варпа, которым нужно сопротивляться, искать в них то, что важно... С упоительной четкостью всплыли из памяти, вряд ли сами собой, краткие упоминания из книг.

Поиск своих страхов тоже никто не отменял, они еще вернутся. Но на данном этапе и так сойдет.

- Ты свободна. И кстати, когда вновь будешь думать об искусстве... Лично я очень люблю роман «Пустынный народ Свободного Человека». Думаю, вам с Лилией очень понравится.

И зашагал прочь, не давая времени даже удивиться чему-либо.

- Нет, так не пойдет. Представь что у тебя палец ничего не весит...

Хорошо, когда есть хоть что-то, что действительно получается. Чему можно доверять до конца. Даже без интуиции, безошибочно подсказывающей тончайшие колебания при стрельбе, попадание перестало быть случайным. А вот Эми это было не дано. Можно было встать рядом с мишенями и не бояться за свою жизнь.

- Проклятый ствол, ну куда ты клонишься?

А ведь у лазгана даже отдачи нет. Но она упорно впивается в него и давит со всей дури на руну спуска.

- Прекрати вкладывать силу в нажатие. Это не танк.

Самое малое, что для них всех теперь можно сделать — поделиться тем, через что уже удалось пройти. В этом, наверное, весь смысл. Кто может сам — поможет другим.

- Смотри. Я всю силу вкладываю в безымянный, средний и мизинец. Большой и указательный почти расслаблены. Попробуй.

Ну, с каждым провалом у Эмилии получается немного лучше. Только терпение. Которого у нее никогда не было особенно много.

- Да я эту мишень с вдвое большего расстояния одним толчком разнесу в пыль!

Наверное. Но в глубине души она ведь знает, что всегда полезно лишнее умение.

- Ладно... Успеешь еще научиться. Как будто тебе кто-то позволит иначе.

- Да и тебе спасибо, что не оставляешь меня тут одну.

Да как их тут оставишь.

Но есть от стрельбы одна очень, очень изощренная польза. Когда навык отточен, это занятие дает... Подумать. О причинах в том числе. Почему не дается такая простая вещь? Точнее, почему одним дается сразу, а другим нет. И у всех разные причины, у всех был разный страх, который учили искать. Но ведь правда, все увязано не просто так, система стройная. Вот о чем нужно спросить, и очень интересно, почему это не пришло в голову сразу.

Часть VI

- Поле... снять!

Ветры Варпа подобны холодному влажному дуновению, и с ними оказалось так просто обращаться, когда они уже не кажутся чужеродными. На Святой Терре они чисты и медленны. Они кажутся хаотичными, но как могут они одичать, когда сияние Бога-Императора озаряет все вокруг?

- Начали.

Интересно... А дадут ли посетить Имперский Дворец? Паломники ожидают своего череда многие десятилетия, но как можно будет не увидеть его, уже стоя так близко к нему?

- Хорошо. Я вижу, умение влезать в Варп пошло на пользу. Вы верите, что можете, и это главное.

Редко когда Томас выглядит таким довольным. Но когда он видит, как его ученики перестают бояться начинать занятия...

- Еще.

Он не просто так ставит в пару Ры. Лучшую из лучших. И в новом свете, на границе Той Стороны, она совсем другая: ничего общего с полудиким ребенком. Расчетливый разум, по доброте душевной милостивый к другим. Спокойствие и равновесие, ибо тут ей известно все. Только небольшая отрешенность, пока одновременно проживаются сразу несколько вероятностей. Вот почему ее не обыграть: мало быть на шаг впереди, надо всегда иметь больше одного варианта. Загонять противника в ловушку, из которой семь выходов и все они одинаково проигрышны для него. Хороший план. Действенный.

- Ходи.

Сегодня ее хитрый план – ловушки. Их будет три. Три пути. Первый – если не выиграть инициативу, она будет накладывать карты одну за одной, и в конце пожертвует их все сразу. Дать ей строить цепь из дополнительных карт – не вариант.

- Перехватываю. Сброс Десантных Модулей.

К этому она готовилась. У нее есть... Другой план. Ставит Скорпионов, Солитеров и Врата Паутины. На следующий ход удвоит все, что есть, и еще вытащит новую карту, а дальше будет снова как на первом ходу... Только на сей раз уже будет не перехватить. Нечем.

С умилением, которое и не пытается скрывать, Регина смотрит на выдвинутых Магистра Ордена, Почетный Караул и Авангард.

Переводит Солитеров в атакующий режим, где они аннулируют все заклинания. Ну да, Библиарий мог бы выйти и попробовать перебить Врата. Как некстати, что если и выйдет, то только потратит энергию впустую, да?

- Отвечаю.

Интересный у нее поток мыслей. Как много самодовольства для нежного возраста... Да вперед, твои заклинания все равно разобьются о моих Солитеров, будь их хоть десять штук. Конечно, всего на один ход. Какая жалость, что твоя колода не проживет так долго, не так ли?

Одна из самых жестоких карт в игре – Экстерминатус в колоде у Вифании. Снесет все, что есть на столе, по команде.

- На следующем ходу, заранее объявляю.

Смеется. Ну и глупость. В ничью решила свести? Умирать, так забрать с собой? Но и это я предвидела. Умирают оба – выигрывает тот, кто меньше потерял. То есть неповторимая я. Ты сама себя загнала в ловушку.

Радостно ведет Скорпионов в атаку и на их место ставит Мстителей, Банши и Драконов. Конечно, убитые десантники закроют собой Магистра, но остальным не жить. Ну, в виде компенсации, чтобы не так обидно было проигрывать, ты успеешь сыграть еще одну карту, прежде чем я пошлю в атаку все три Аспекта. Взаимоусиленных. Хватит, чтобы снести всю защиту у Магистра.

- Ну все. Экстерминатус сработал.

Снисходительная улыбка Ры сияет, как маленькая свечка. Красноватый ореол в Варпе. По очкам выиграла, не будет ничьей. Но быстро сменяется белым тлением недоумения и удивленного испуга, когда Вифания стучит по столу двумя пальцами.

Ждет объяснений, а потом смотрит на последнюю перевернутую карту. «Превозмогающая Воля». Дает один гарантированный ход неуязвимости после гибели, последний выстрел в своего убийцу... И поскольку не является заклинанием, не отменяется Солитером. Конечно, после этого одного хода гарантированная гибель, окончательная и бесповоротная, героического Магистра, но...

Игра ведь кончается, когда у одного из игроков не остается ни единой карты, так?

У Регины даже легкая паника, она беззвучно зовет Томаса, отчаянно жестикулирует. Как могла не предусмотреть, тут же в правилах, все предвидела, такого варианта описано не было! Такие спутанные мысли, что даже инструктор не сразу понимает, что к чему. Молча подходит... И начинает хохотать.

Объяснять ему ничего не надо, но по его реакции Регина понимает, что все-таки решение не в ее пользу. Обиженное личико быстро сменяется уходом в себя – что пошло не так? Почти сразу и отдает ехидной радостью: учтем, спасибо, а то выучила на свою голову!

А тем временем Томас обращает внимание на выжидающее лицо Вифании.

- Поздравляю вас. Очень красивая партия, очень. А ведь я кое-что видел на своем веку. Поздравляю.

- Спасибо. Теперь можно за ваш стол?

Смеется еще громче.

- Неужели? Один раз выиграли, и за мой стол?

- Сами сказали.

Картинное воздевание взора к расписному потолку.

- Ладно. Через минуту жду.

- А план был хорош. Не выбирать из ее вариантов, а идти напролом, внаглую, минуя все расставленные ловушки... Скажите честно, сами придумали или подсмотрели где-то?

Поверхностно прочтя общий фон, Томас еще шире расплылся в улыбке. Нет, карты, конечно, будут разложены, но ученица пришла не за этим.

- Пришло само после очень многих провалов.

И ведь это чистая правда.

- Вы знаете, Романо, вы просто могли записаться на аудиенцию, но вы этого не сделали. Так о чем вы на самом деле хотели поговорить?

- Не хочу, чтоб это было официально. Просто именно предвидение открывает путь к храбрости – тогда логично, что именно оно может помочь... Как отыскать свои страхи? Чего я боюсь на самом деле? Что не дает мне...

- Да... Логика действительно именно такая.

И по нему видно, что он и сам не слишком рвется что-либо советовать. Но...

- Может, есть способ обойти...

- Поймите, что мало опознать то, что вас пугает. От своих страхов, как от самой себя, нельзя убежать... Можно только встретить этот страх лицом к лицу. Но я учу вас не только бороться, я учу вас предугадывать. Решать проблему методом ее предупреждения. Вот в чем моя задача. Видеть будущее – значит властвовать над ним, и только тогда у него не будет власти над вами.

- То есть нужно попытаться увидеть, что конкретно призовет этот страх?

- Можно сказать и так.

Карты шли на стол почти сами. Они были несущественны. Всего лишь отвод глаз, на подсознании.

- Ну ведь можно начать с малого?

- Нужно. Говорят, вы неплохо показали себя в стрельбе?

Он смотрит куда-то вдаль, сквозь стены, но с кристальной ясностью. И один Император ведает, что за надежду он там наблюдает.

- Так точно. А как это может быть...

- Скоро увидите. Мне кажется, вам просто нужен немного более... Практический подход к моим занятиям.

- Обычно этому учат позже, но в силу обстоятельств, попробуйте.

Залы Схоластики – не просто отстроенные на века цитадели. Это города, слитые воедино, отвоеванные у первозданной Терры, там, где некогда покоились бездонные океаны. Воды этих бескрайних глубин давно отступили перед мощью Человека, но долины, прежде занятые ими, так и остались вечными памятниками стихиям.

Только преодолев многие десятки, если не сотни ярусов, отнюдь не стесненных в размерах для великой цели, и это из отданного лишь одному Факультету из тысяч, можно отдаленно начать понимать, каковы масштабы и размах их творцов. Невозможно изучить их все, и не нужно, пока курсанты здесь гости. Важно лишь, что в недрах долины, где прежде морская глубина не видела света солнца, где тьма каждый день скорбит по утерянным владениям, спрятано все, что предусмотрели за тысячу с лишним веков.

И в числе прочего – темный свод, отдающий глухотой, неведением и терпеливым выжиданием. Медь и черный камень. Полумрак и холод. И нагромождение многоярусных конструкций, спаянных из мертвых механизмов – лабиринт из гигантских колес и труб, пластин и опор.

- Одиноко здесь.

- Вам так будет только проще.

Молчаливый приказ вызывает новый приток Моря Душ в бывшее хранилище, и оно сразу приобретает иной запах. Запах затаившихся опасностей, отчаяния, сырого гниения и ржавых ранений.

- Этот зал мы используем для испытания способности предвидеть будущее в бою. Опасности – не смертельные, но очень болезненные – тут на каждом повороте. Вы должны пройти через лабиринт, который меняется каждый день. Считайте это особым курсом, где нужно соединить строевую подготовку, стрельбу и знание наперед.

В руки ложится чехол с лазганом, пока воздух становится все морознее. Больше никаких объяснений Томас не дает, и с бессловесного согласия Фергурины удаляется вместе с ней. Остается только запертая дверь и вход в груду металла, еле различимый под угасающими отблесками света.

Реально ничего не угрожает. Никто бы иначе и не пустил сюда. И с каждым шагом все сильнее пугает отнюдь не тьма, нарушаемая только переливами отражений воды где-то в других концах зала.

Пугает неизвестность. Неготовность. Незнание того, удастся ли вообще преодолеть препятствие, каким бы оно ни было, используя только лишь оружие со снятым регулятором мощности. И холод. Он не зря здесь, он заставляет идти вперед, потому что долго задерживаться и раздумывать – значит проиграть, даже не сделав выбора, ни правильного, ни ошибочного. И тишина, в которой есть лишь стылый свист воздуха в щелях и редкий плеск воды или удары капель. Сама напросилась на все это. Что бы там ни ждало, если оно поможет приблизиться к самой себе...

Зрение бесполезно, оно только отвлекает на ненужные детали. Слух ищет знаки опасности, но [ну уж нет]одит только пустой треск изморози под ногами, или удар локтем в пустотелое железо. Но вот потоки Варпа – совсем другое дело. В почти что абсолютной темноте, когда сдаются чувства, он становится прозрачным. Уже не порывы дыма в отдалении, и не непроглядная толща.

«Не бояться. Нельзя бояться».

Наедине с собой и ничем, память сама подставляет то, от чего при чтении бежал такой же мороз по коже.

«Если бояться, то только буду биться в исступлении, и все».

Варп показывает, что его завихрения бьются, как бешеные, слева. Они льются вниз подобно водопаду. Осторожно протянутая рука нащупывает край, отступ, за которым... Ничего. Еще шаг, и было бы падение. Мелкий кусочек льда, отколотый концом сапога, срывается вниз, и молчит – он даже не нашел там твердой опоры, о которую мог бы разбиться.

Короткий паралич. От осознания того, что все совсем не так безобидно, как могло бы быть, и это только самое начало.

«Потеряю хладнокровие – потеряюсь здесь надолго».

Только спокойствие. Только представлять себе обтекающий поток воды, пока не выровняется дыхание. Так действительно легче. Достаточно легкого волнения, чтобы по поверхности Варпа пошли круги, отражающиеся от всего. Ровные и чистые.

Но всего один шаг направо – и они дергаются, как от подземных толчков, рвутся прочь оттуда. От строго определенного места. Будь у них голос, кричали бы, как запертые в тонущей клетке.

«Отступать поздно. Они правы».

К счастью, вокруг полно хрупкого неровного льда, и от хорошего удара прикладом он обваливается целыми кусками. Даже глухой хруст в изолированных металлических чревах жуток – тем, что сообщает о посетителях, безошибочно передавая их положение. Замолк он быстро, и на том спокойнее. Снова мертвая тишина.

Холод недостаточен, чтобы суставы и пальцы начали сковываться, но его хватит, чтобы он медленно подступал со всех сторон. И чтобы набрать сразу горсть осколков на дорогу, не боясь, что растают.

«Надо учиться, через не могу, проходить навстречу этому».

Туда, где потусторонняя завеса безмолвно вопит, осталось только бросить кусок льда. Вдруг обойдется... Но лязг и долгая серия стуков говорят, что не обошлось. Вифании совсем не хочется знать, что там – провалы в стенах, острые обломки по краям или обвал мусора с потолка. Только идти туда, где не кричат. Где текут ровно. Стараясь всеми силами удержаться на скользком и стылом полу, сквозь обувь сковывающем пальцы на ногах. До смерти не замерзнуть, нет. Но поскользнуться на онемевших ногах будет можно.

«Что бы там ни было, путь только сквозь него».

С морозом бороться труднее. Даже представить себе тепло в водах Варпа – как будто они все горячее – не поможет надолго... Хотя пропуская его через себя, удается сгладить, утихомирить, внушить. Но на этом нужно сосредотачиваться, а значит, не останется сил просвечивать волнами все вокруг. Только чередовать. И даже не удивительно, что спустя три поворота это начало выматывать.

На Той Стороне Варп убаюкивающе шумит эфемерными [ну уж нет]лестами, но в реальности, даже через этот несуществующий фон, тишина гложет. Взгрызается в затылок. Отчаянно пытается выдать каждый скрип подошвы за что-нибудь, и когда Имматериум начинает вопить от нового поворота, помогает подсознанию дорисовать, что там.

Обвал. Тупик. Узкий лаз, обманчиво пригодный, чтобы пролезть и не застрять. Ледяной сталагмит, выросший в острые колья. Проверять интуицию не хотелось. И мороз... И сковывающиеся с каждой минутой пальцы, вцепившиеся в рукоять лазгана, только усиливающего страх: что тут может быть такого, против чего он может понадобиться?! Последняя мысль отвлекла раньше, чем воображение начало рисовать ответ на этот вопрос. Карта, даже очень примерно сложенная в голове, говорила, что движение было только вперед, но именно эти выступы уже были. Ровно такие же, опознаваемые в темноте. И при вгляде назад, там было что угодно, но не то, что только что прощупывали волны.

Первые три раза повторяющееся чувство удалось списать на совпадения и ошибки. К пятому такой роскоши уже не было.

Варп подернулся туманом и остекленел, заглох, будто машина, у которой кончился завод, одновременно с тем, как левая нога бесконтрольно поехала вперед, по глади мерзлой плиты, не обращая внимания на все попытки выровняться.

Будучи тощей, падать не страшно. Даже не очень больно чуть подвернутой ноге, затылку и локтю – то ли от холода, то ли просто... Недостаточно. Бывало куда хуже. Но вновь в одиночестве в темноте, с лихорадочными попытками заново нарисовать в Варпе согревающие волны.

Уже проскальзывает мысль бросить все это и позвать на помощь, чтобы вытащили, натерли, отогрели и отправили обратно. Просто признать, что это была плохая идея, что сегодня не тот день, не время, что нужно еще набраться духа в тепле и потом, когда-нибудь, может быть, попробовать снова...

Вот только попытка осмотреть, что [ну уж нет]одится сзади, где путь отхода, мгновенно пугает намного сильнее. Среди гнетущей тишины, где нет ничего более пугающего, чем проклятая пустота, чем отсутствие всего, совершенно незнакомый путь – тяжело представить что-то хуже него. Он только что был точно известен, но сейчас все направления до единого другие. Лабиринт повсюду, и он захлопнулся. Закольцован и ведет куда попало, плюя на геометрию. Вот в чем его настоящая подлость... Заводя в него, никто и не подумал предупредить об этом.

Спустя пару секунд боль при попытке встать служит напоминанием самой себе о том, как малодушно сдаваться. О том, что именно поэтому вообще Вифания здесь. Научиться держать себя в руках. Научиться договариваться с Варпом о временном прекращении взаимобоязни, ибо в одиночку не выйти даже за целую вечность. Хочется, чтобы кто-то прижал к себе и отогрел, помог подняться, закрыл собой. Чтобы кто-то из сестер подержал ладонь в ладонь. Но не спасет никто, кроме себя самой.

Лазган сумел вылететь из руки. Он недалеко. Он почти физически виден, он слишком важен, за потерю оружия могут серьезно наказать. К нему надо просто протянуть руку, осторожно подавшись вперед – а все потому, что кто-то поленился набросить ремень на шею. И уже когда пальцы нащупывают ребристую поверхность рукояти, боковое зрение внезапно ловит движение. В кромешной тьме. Его там не может быть, но оно видно. Без Варпа.

Рефлекторно останавливается даже дыхание – дает тишину. Только найти или убедиться, что показалось. Наверняка галлюцинация зрения в темноте, игры разума, но если нет... Сервитор с шоковым оружием? Или просто тряпка, причудливо повисшая на чем-то?

Второй раз не померещилось точно. Оно рядом. И тут уже как учили. Схватить, откатиться, спиной в стену, с предохранителя. Даже с первого раза. И выстрел. Один, потом второй, до всех вопросов, в оба кажущихся движущимися угла.

Взглянуть на Варп, волны во все стороны, от себя, постоянно, но там все чисто. Ни единого признака жизни, ровная гладь, которую пенят только свои движения. Он четкий, он никогда не был таким прозрачным, он... Он не сопротивляется. С оружием в руках он не сопротивляется. Даже близко. Он даже не шелохнулся, безошибочно выдавая нужные углы, еле замеченные зрением.

Или у Вифании медленно отказывает рассудок, или... В этом и была разгадка. Оружие. То, что реально, и что повинуется. Чтобы было спокойнее. Это второй символ безопасности, с ним не страшно ни в реальности, ни в Имматериуме. Старший адепт Томас Эндертон хорошо знает своих учеников. Знает, с чем им будет намного проще. Привыкнуть на том, что делаешь хорошо. В данном случае – мишени, которые могут возникнуть из ниоткуда. Были они там или нет.

«А теперь, когда я на пути, нужно не терять его из виду».

Все же метаться еще раз между Варпом и морозным воздухом будет не лишним. И когда зрение вновь подсказывает движущуюся тьму, новый выстрел идет даже не заранее: он идет в прошлом. Он уже совершен. Он уже мысленно прошел точно по неуловимому, и в слабой, еле заметной красноватой вспышке, на мгновение дает черный дым. Рассыпающийся, как сажа, но до того успевший принять очертания... Чего? Когтистых рук? Щупалец из сожженной середины? Тени на стене, которую не пробил свет?

«Здесь была пустота. А остаюсь только я.»

И оно исчезает. Больше не появляется. Как будто и мороз отступил. И предвидение в отражении, в зеркальной глади на Той Стороне, ясно говорит. Можно пройти дальше, и там будет все тот же холодный мрак, но не нужно. Он больше не испугает. Он известен, он виден, он отражен и заранее изучен. То, что казалось хаотичным нагромождением, подчиняется четким законам, пусть и противоречащим архитектуре по определению.

Путь назад уже иной, снова, но он... Он четко направлен. Только огибать все части, что ведут в никуда. Все, которые приводят в другую, похоже, случайную точку. Ориентируясь на просветы, используя мелкие дыры и мусор как ориентиры, но позволяя вести себя волнам Варпа. И то, что по выходу, обратным путем, все то же, но назад, ни разу не оступившись, Вифанию встречает ярко освещенная открытая дверь, ее уже не удивляет. Как и то, что, отбирая у нее лазган, госпожа Фергурина сует во все еще толком не слушающиеся пальцы кружку с горячим рекафом. И то, что Томас задумчиво теребит выбритый подбородок. Потом произносит, обращаясь почти что в никуда:

- Я думал, будете проходить этот курс каждый день, но теперь по желанию. Рано или поздно, здесь или где-то еще, в вашей связи с будущим проявится то, чего вы боитесь на самом деле. Вот тогда я вас жду у себя.

Вот какова издевка. Коварство в самом начале, и возможно, выигрышем был бы... поворот назад сразу? У этого лабиринта нет конца, сколько бы ни было в нем ловушек, никто не предупредит о еще одной. Но со своей задачей он справился. Дал двигаться дальше.

[Architect Pryamus]

Часть VII

- Ну что, соскучились по мне, салаги?

Эта... форма... если ее можно было так назвать... узнавалась сразу. По всему Империуму. У большинства людей образ гвардейца с плакатов, героя и спасителя, ассоциировался с образцовой выучкой, стойкостью, бесстрашием кадианца. Но красная повязка на лбу и символический жилет под распахнутой мантией, лишь слегка прикрывающий бугры мышц, был известен как вечный знак совсем других людей. Тех, кому прятать совершенство тела за броней было не более чем знаком трусости.

Брам Довак Даргон был катачанцем. Это все, что нужно было о нем знать. И все, что требовалось показать, чтобы дети других миров склонились перед его исполинским телосложением, а дети своего возликовали.

- И свежее мясо. Что ж, краткая суть. Биомантия это искусство управлять телом. Своим, чужим, неважно. Важно, что освоив ее, вы избавитесь от ограничений ваших хлипких оболочек. И, разумеется, сделаете свои тела оружием.

Часть курсантов даже не успела отреагировать, когда, резко развернувшись, Довак вытянул вперед руку. Он даже не побежал: он проскользил, как по идеально гладкой поверхности, без видимых усилий, с такой скоростью, чтобы едва быть различимым в движении, и замер только когда его ладонь оказалась точно на поверхности каменной глыбы. Зато когда неподъемная, незыблемая плита сошла со своего места, отъезжая назад, идя трещинами и осыпаясь как ледяной столп, немало стоящих рядом отпрянули. Искренне. Сочась ужасом. Только когда камень прекратил разваливаться, инструктор выпрямился и с режущим уши хрустом размял шею.

- Значит, так. Вам покалечить друг друга пока еще трудно, но это ненадолго. И часть вашего обучения – точно дозировать все, что делаете. Полный контроль.

Курносая девочка с тридцать седьмого, с белыми волосами, завизжала уже после того, как успела понять, что массивный инструктор оказался около нее. Только когда увидела, что его ладонь у нее на плече. Когда переварила, что даже не заметила рывка и что могло бы быть с ее костями, если бы удар был такой же, как по камню.

- А это, в свою очередь, требует усердия. Расслабиться – значит упустить контроль. Значит, подвергнуть свою жизнь и жизни остальных опасности. Поэтому сначала будем учиться бороться с усталостью.

На мгновение потянуло стыдом. Ото всех, кто в первый момент допустил, даже просто готов был поверить, что наставник мог раздробить руку одному из них. Легко. Нечаянно. Или играючи. Или в воспитательных целях. Что совсем не означало, что он не сможет этого сделать в будущем.

- Упали. Отжались. Триста раз.

Первого же замешкавшегося он приложил локтем. Едва коснулся, но тот рухнул на пол, не успев издать ни звука.

- Через себя. Через боль в мышцах. Боль можно стерпеть – заставьте ее утихнуть. Здесь ваша сила, ваша скорость, ваша реакция, зависят не от мускулов!

Он не боялся диктовать свою волю тем, кто ее слышал. Что его сила духа – лишь дополнение к идеальной силе тела. Впустить токи Варпа в себя. Направить вовнутрь. В каждую клетку, в каждую кость, не задумываясь, подчиняя их, как часть себя.

- Что может человек? Все. Пределов нет. Мы загоняем диких зверей, и они падают от усталости. Мы выживаем от ранений, которые убивают наповал. Мы видим цель, когда она еще даже не знает о нас.

Никто не должен отставать. Подходит к каждому, кто только посмеет подумать, что устает, и один вид его нависающего силуэта пугает так, что Варп быстрее обволакивает кровь. Возраст, пол, рост, вес – мелочи для него. На войне, которая на родном мире велась каждую секунду, все эти отговорки не значили ничего. Ты либо силен и жив, либо слаб и мертв. Либо быстро бежишь, либо быстро умираешь.

Уже к пятидесятому разу, когда нервы попытались заикнуться о невозможности продолжать, Море Душ поддалось. Погружение. Невесомость тела, как в воде. И продолжать, невзирая ни на что, до забытья. Таков приказ.

- Хорошо. Для разминки хватит, это тоска.

Вырвал из транса громовой раскат голоса. Столь усиленный, что казалось, будто может физически сбить с ног.

- Вы сюда пришли разогнать кровь и пустить кровь. С разгоном мы уже справились.

Радость у него в глазах. Он как будто глава подпольного сборища по боям без правил. Слуга саморазрушения.

- По традиции, первыми пускаем новеньких. Ты!

Что он указывает на Вифанию, становится ясно сразу. Задолго до того, как заботливые руки остальных выкидывают из строя на середину. В очерченный круг, символизирующий арену.

- Двадцать четвертый, есть добровольцы? Хватит у вас, слабаков, сил справиться с девчонкой?

Двадцать четвертый – четный – мужской. Брама, впрочем, это не заботит. В его своде правил такого деления нет, кроме случаев, когда надо подразнить своих подопечных, и одобрительный гул из остальных это подтверждал. На мгновение они забыли, что только что боялись выйти сами, ибо сейчас выбрали не их. Не радуются только двое в ряду сто двадцать первого. И, как чуть позже ловит взгляд, один в рядах двадцать четвертого.

- Как всегда, от добровольцев нет отбоя. Тогда я их назначу. На арену пойдет...

- Сэр, я хочу попробовать, сэр.

Знакомое лицо, трудно было не запомнить. Вороненые волосы и шрам со лба и по всей щеке, круглые линзы напротив глаз, отражающие свет до состояния свечения, слегка рубленые черты, выпирающий подбородок. Точно он, хотя и видела его всего один раз.

- Ну надо же, один не побоялся. Еще немного, и у вас бороды начнут расти.

Есть у него с Синтией что-то общее. Держится иначе. Шагает по-другому. Аристократ? Идет вперед твердо, но неохотно. Уставший от иронизации Довак облокачивается на остатки каменной плиты и лениво добавляет:

- На первый раз без ножей. Генрих, я тебя прошу, не провали. Не разбивай мое любящее сердце.

Какой же роскошью было надеяться, что дни, когда могли разбить лицо, остались позади. И это притом, что здесь наверняка будет куда проще, чем на улицах улья. Здесь есть хотя бы стойка, поклон, жест пожелания удачи друг другу. И еще правила, простые, ненавязчивые, которые не нужно проговаривать, потому что их мысленно скандируют все остальные.

Только двое за раз. Один поединок за раз. Пока один не сдастся или не упадет без чувств. Если оба продолжают стоять больше минуты – обоим пощады не будет. И еще – все, что происходит на арене, остается на ней, и никогда не уносится наружу. Последнее вертелось в голове, в надежде, что так и будет.

Сближался он без спешки и без каких-либо жестов. Без стремления, без горящих глаз или нарезания кругов. Вынув руки из-за спины, сбросил верхнюю мантию и просто пошел вперед, пока не хватило дистанции для замаха. Страшно не было, не впервой, привычные с детства закрытия руками – а дальше уже как пойдет. Только не дать захватить руки, остальное неважно – локти и колени наружу, чтобы хоть один выпад попал.

Но как быстро стало ясно, ждали не этого. То, что ждали использования Имматериума, который мог бы подсказать, рассчитать, вложить больше сил в удар, пришло в голову уже вместе с первым пропущенным ударом. Дозированным, безусловно, но до помутнения в глазах. Кое-как, вслепую посланные ответные выпады даже не нашли, с какой стороны противник. Давно так не прилетало по-настоящему... А ведь это еще не конец. Терпеливое выжидание, еще даже не половина.

Время при погружении совсем другое. Липкое и красное, как сам Варп. Этого не было особо заметно раньше, при влезании в него в одиночку, но сейчас там оба, в этом нет сомнений. Генрих не тень самого себя – он сияет, вокруг него синеватый дым, восходящий к небесам. Они не отстанут, придется идти вперед. Через не могу. Учили предвидеть, учили ждать каждого направления – и от первой его атаки и впрямь получается уйти. Молча сдвинуться в сторону, обходя и переходя к своему нападению, пока оно не увенчивается успехом. Как казалось.

Потому что следом выбрасывает обратно в реальность, когда кулак до боли врезается в его бок, но по ощущениям, как будто впился в камень. А потом перехваченная от неожиданности рука и бросок прочь. Мало было предвидеть, надо было еще и найти сил?

Третий раз. Со всеми потоками вовнутрь, пока напряжение в мышцах не станет невыносимым, как подсказывает сидящее глубоко внутри чувство стремления к... да хоть к чему-то. Показать, что рано еще сдаваться. Ощущение, как будто теперь одним движением можно сломать ему руку, как кусок мыла. Только схватить его выставленные вперед руки и всю силу в колено, под дых. Это план. Реальность оказывается прозаичной и идущей по швам, когда Генрих бросается вниз и бьет по ногам, отправляя всю вложенную в несостоявшийся удар силу в пустоту. А потом – здороваться спиной с полом.

- Нет, все. Я все.

Почти не пострадало ничего. Грустно умолкнувший Имматериум на прощание хотя бы избавляет от слабости в отбитых суставах, давая подняться под пропитанный злобой рык Брама:

- Ноль. У таких как ты в моем зале, Романо, все кончается нулем. Возвращайся к Фергурине и дальше переводи мишени. Следующие!

В своих рядах встречает Ры. Хоть и маленькая, но здесь это значения не имеет – поддерживает плечом, докуда достает. Малость сочувствует, но не жалеет. Только сообщает, что в первый раз прилетает всем.

- Большинство из вас никогда не попадут в боевые войска. И это к лучшему. Не будете позорить имперские школы боевых искусств!

Жалеть себя все равно нет времени. И сил. Вот тут точно время наверстать еще есть.

- Вызываюсь от сто двадцать первого!

А вот это было неожиданно. Чеканя шаг, пустив за собой шлейф шарфа, Синтия выходит вперед и встает смирно. Двинувшийся было к своему строю Генрих удивлен не меньше, но Довак загорается... интересом?

- Вот как? Рорх, желание дамы закон. Ножи!

Ящиков с ними даже не было видно. Два свиста в воздухе, оба безошибочно ловятся не глядя, им явно не впервой. Блестят в сиянии ламп неестественно – значит, пластил. Но даже будучи пластильным и тренировочным, нож остается оружием, и в лучшем случае пропущенный удар еще долго будет напоминать о себе.

Что ей двигало? Она не просто так вызвалась именно сейчас. Нет, не сочувствие к побитой сестре. Что-то совсем другое. Она искренне светится презрением, когда срывается с места, зажав рукоять лезвием от мизинца и выставив ее вперед.

Наверное, по сравнению с этим свои попытки что-то изобразить и правда выглядели так, что без сострадания на них было не взглянуть. Ничего общего с тем, как быстрый ножевой поединок изображали или описывали в вымысле – только еле слышные тупые лезвия, рассекающие воздух, перебрасываемые из руки в руку, подхватываемые и вновь короткими зигзагами пытающиеся догнать противника. И постоянная смена стилей. Два вихря, выбрасывающие широкие разрезы на периферию, сменяются захватами ведущих рук и колющими выпадами. Заметно, как жадно остальные наблюдают. Ждут, пока один ошибется, пока у Брама лицо наливается кровью от нетерпения. Ждать приходится долго, потому что только за пять секунд до установленного срока, когда инструктор уже начал заносить руку, меняется все. Варп вокруг тела Синтии становится таким жидким, душным и приторным, что ее движения смазываются. А потом резкая смена прежде дугообразной трактории, подкат снизу, выпрямленная рука – и согнувшийся от боли пополам противник по гладкому полу скользит до самых ног Довака.

- Хорошо. Ну и добьем вашу группу. Или есть еще желающие посоревноваться с Леди Оккам? Нет? Матиас, на выход.

С одобрительным кивком Синтия передала нож Ры, едва поравнялась с ней. Снова вернулась к молчаливому, дисциплинированному, вышколенному состоянию, глядя только вперед. А та такими тонкими материями не тяготилась – сжав заведомо слишком крупный для ее ручек клинок, засеменила в центр, навстречу высоченному, хотя и впалому, светловолосому двадцать-четверочнику. Едва доставая ему до груди. Сознание говорит, что бояться тут нечего, но разница слишком явная.

- Син, она же мелкая. Это что, честно?

Укоризненно-безразличный взгляд.

- Если сражаться с детства, то привыкнешь к бою с противником, который больше и сильнее. У нас за проигрыш бьют, а у них шею сворачивали.

Вот только Матиас об это явно не знает. Даже наклоняется, с удивлением и умилением глядя в насупившееся личико и нервно дергающийся нож в кулачке. Прежде чем подать сигнал, Довак лениво замечает:

- Аккуратней. Постарайся ее не помять.

Легкий гул смеха в задних рядах.

- А то что? Она в меня куклой бросит?

Тут уже даже Синтия не удержалась и процедила сквозь зубы:

- Куклой, куклой...

Едва успел сделать шаг вперед и вытянуть нож перед собой, потому что следом Регина, не издавая ни звука, подпрыгнула вверх, отвела руку... И запустила своим ножом в противника. Тот успел протянуть локоть, с глухим стуком отбив бросок без всякого вреда, но ей это и было нужно. Подхватив рукоять прямо в воздухе, схватившись за протянутую руку соперника, двумя ногами со всем импульсом разогнанного тела впечаталась ему в грудь. На немой вопрос Синтия тихо прокомментировала:

- Это кукла. Прямо в солнечное сплетение.

Матиас осознать уже ничего не успел, потому что едва склонившись, ощутил у себя на плечах вцепившуюся ему в волосы девочку, тупой рукояткой стучащую по голове.

- А это книжка. С картинками.

Не стал дожидаться продолжения, застучал по полу, показывая, что сдается.

Участников еще почти сотня. И судя по времени, без возможности показать себя не уйдет никто.

- Прошу прощения, позволите?

Едва подавляющее поле заперло зал биомантии, боль в отбитых конечностях, голове и спине вернулась сразу, возвращая долги за время своего отсутствия, с такой силой, будто били только что. А автор этих болей с тошнотворно доброжелательным лицом стоял рядом и ждал ответа. Не дождавшись, продолжил, как только понял, что в его сторону хотя бы посмотрели.

- Должен извиниться. Положено было начать, и я решил, что кто-то другой может быть куда менее аккуратен. Генрих Амадей Джоанна Рорх.

Меньше всего на свете хочется пожимать ему руку после этого, но это жест, который нельзя оставить без ответа. Показать отсутствие враждебности.

- Вифания Романо. Это все?

- Ну пожалуйста. Мир?

Он ведь не успокоится, пока не получит утвердительного ответа. Это видно.

- Ладно.

Склоняет голову. На языке аристократов что-то там должно значить. Теперь точно никакого сомнения, что он из тех. Воистину Черные Корабли слепы, но эти и здесь не забывают, кем были когда-то.

- Это меня более чем устраивает. Однажды надеюсь загладить свою вину. А ваши сестры, не сомневаюсь, научат вас всему, что нужно для хорошего реванша.

Не нужно токов Варпа, чтобы понять, что он на самом деле думает куда больше, чем говорит.

- Хорошо, я учту.

Бесстрастного тона не получилось. Усталость и невозможность даже повернуть шею без мучительной черной ломки в черепе. Заметив это, Генрих даже сменил тон на сочувствующий.

- Это пройдет. Я знаю. Главное, не позволяйте никому вас жалеть. Мы с вами выдержим и все переживем. До самого конца.

- А остальные?

Вопрос взялся из ниоткуда. Даже на мгновение вогнал его в ступор.

- Насчет других уверен быть не могу никогда. Я вообще не доверяю людям, особенно красивым девушкам. Не привязываюсь и держу все, что есть, при себе. Советую делать то же самое.

Сил уже не оставалось на сарказм, но и не потребовалось, потому что Генрих сразу же отошел на шаг, едва рядом возникла та, которая не столь давно виртуозно его разгромила.

- Позволите откланяться? С вами мы уже достаточно сегодня виделись, Леди Оккам.

Это у них игра. Ритуал вежливости, в которую надо облачать все подряд, даже когда желчь течет из каждого слова.

- Да просто я давно хотела вам врезать, Лорд Рорх, а без повода было не по чести. Я вас больше не задерживаю.

Естественно, последняя фраза прозвучала почти идентично пожеланию «свалил отсюда».

- Хотя бы попытался быть вежливым.

Первое что пришло на ум, чтобы разрядить обстановку, но на Синтию не действовало. Едва оказавшись в безопасности столовой, где были только свои, она ненадолго, но совершенно вне привычного образа начала говорить с шипением.

- Всех, кто попал сюда с титулом, настоятельно рекомендую не просто держать на расстоянии, а сразу посылать подальше. Разрешаю в недипломатичных выражениях.

Даже еду разделывала ножом так, будто движения поединка еще не выветрились.

- Все так плохо?

По взглядам остальных было ясно, какой будет ответ, пока его не озвучила Эми:

- Нет. Все намного хуже.

Продолжила Синтия, уже внимательно глядя на насаженный прямо на острие кусок:

- Ты просто не знаешь, какие настроения на самом деле кипят в нашем кругу. Дома за столетия совместной жизни строят систему взаимодействий, в которой не разберется ни один... Не-аристократ. Почти все друг друга не выносят, и есть за что. А тут каждый день оказывается, что в паре должны стоять двое детей, с рождения желающих вызвать друг друга на дуэль.

Это, кстати, наводило уже на другой вопрос:

- И жить в одной группе с простолюдинами?

Заметна была небольшая пауза на раздумья. Тщательный подбор слов.

- Кому как. Мне на вас жаловаться грешно перед лицом Всеблагого Императора, и я вас почетно произвела в своих верных сестер.

Кроме Синтии, улыбнулись все. А Лилия, лениво двигая к себе очередную порцию, медленно произнесла:

- Перевожу, это значит, что ни одна из нас и в мыслях не способна на то, о чем благородные лорды думают каждый день.

- Например?

- Например, они не сильно горюют, когда с кем-то из них неожиданно происходит несчастный случай.

Говорит шутливым тоном, но почему-то ей при этом не до смеха.

- Это из опыта личного знакомства?

Здесь уже помрачнела Эмили.

- Мне общения с ними хватило, чтобы понять, что они не гнушаются ничем. А если один из них вдруг решил любезно обратиться к человеку вне круга, особенно к женщине – в лучшем случае он собирается о чем-то просить. В худшем, даже просить не будет.

Последнюю часть она облекла в как можно более мягкую формулировку, но было ясно, что подразумевалось. Аристократы хуже бандитов – эта мысль проскакивала всегда, но вживую пока никто не подтверждал.

- Ну все, хороша, не пугай ее.

Дело было не в испуге. На всякий случай лучше было знать наверняка.

- Нет, погоди. Это у них поиск развлечений такой?

- Расслабься, если бы нас можно было купить, бесчеловечные анонимы с двадцать четвертого это уже сделали бы. Но там самоубийц нет. Хочу верить, что идиотов тоже.

Уже на середине Синтия еле подавила рефлекс, поперхнувшись и едва не выронив стакан.

- Можно не за столом?!

Ее реакцию можно было понять. Здесь уже пришлось срочно соображать, чем сгладить все это.

- Вообще-то я имела в виду, не гоняют ли они через других контрабанду? Но мысль понятна.

- Короче, где скопилось более двух аристократов, там такое же гнездо разврата, как на любом столичном мире. Син, без обид.

- На правду не обижаюсь. Предлагаю о чем-нибудь другом.

А ведь давно волновал совершенно не связанный с этим интересный предмет.

- Мне вот просто любопытно. Нам никогда не дают есть без подавления. А если от Варпа вкус меняется? Вдруг у мяса вкус другой?

Часть VIII

- Вот так вот мы и меняемся местами, да?

Регицид прямо в комнате был хорош тем, что в него можно было играть по-честному. На одних лишь изворотливости и логике. Простой и не такой запутанный, как востроянское таро, без спешки. Более расслабление, нежели зарядка для ума, но не было во всем Империуме места, где не одобрили бы такое увлечение.

- А кого мне еще просить?

Можно даже играть на одном спинномозговом чутье, лишь бы каждый ход имел смысл. Вдумчиво снимая с доски очередную фигуру из полированной меди, Эми продолжала иронизировать, тягуче проговаривая каждое слово.

- Только меня. Может, у тебя в итоге с рукопашным боем будет получше, чем у меня с этим вашим прицеливанием...

Ее удалось увидеть с ножом на арене всего пару раз, но... Она двигалась с ним, да и без него, совсем не так, как другие. Не бросалась с необузданным, наглым натиском, играя на неожиданности. Не рассчитывала холодно по правилам фехтования. Просто била. Много раз, но точно зная куда, не надеясь, что вдруг случайно заденет цель, и била грязно, ни капли не стесняясь добивать лежачих.

- Спасибо.

- Да не за что. Не ты первая, не ты последняя.

Обе не сразу осознали, что ситуация на доске плавно перетекла в финальную стадию. Символично, что сложился редкий случай, когда выиграли обе.

- Красиво получилось. Кстати, Эми, а Ры ты тоже учила?

Польщенный взгляд.

- Конечно. Ее вначале били нещадно. Обзывали дикаркой. Ну я ей и показала пару приемчиков. Кто ими владеет – может разницу в весе и росте не считать. Вот и с тобой заодно поделюсь.

У нее есть привычка – очень строго следит за временем. Это к лучшему, опозданий здесь не любят.

- Ну что, собираемся?

Риторический вопрос, потому что Эмилия уже накидывает мантию. Все просчитано.

- Да ты не переживай, ты смакуй занятия, не торопись. Вчера какой-то салага мыл библиотеку тряпками для сортира, так что перемывать будем мы. Вот прямо сразу после нового курса.

- Понятно, спасибо ему.

Эми знает, что протягивать руку и помогать встать нет особой необходимости, но это приятно. Всегда.

- Ну что, поздравляю. Пиромантия. Сегодня. Ну наконец-то действительно полезные занятия.

- Говорю один раз. Это зал повышенной опасности. При малейшем неповиновении или небрежности – вон, и без письменного разрешения настоятеля обратно я вас не приму. Это понятно?

Во вселенной никогда не бывает много тех, при взгляде на кого кажется, что это и есть будущая версия смотрящего. Себя через много лет. Живого изображения выбранного пути, доказывающего, что это возможно. Элизабет Александра, старший адепт пиромантии, была для Вифании именно такой.

- Так точно.

Живой Варп во плоти. У других он – часть жизни, какой бы важной ни была, но лишь дополнение к ней. У этой женщины он ощущался так, будто бы никогда не был частью, а и был ею настоящей, спрятанной под испещренной татуировками кожей, выбивающейся из многочисленных просветов в жаростойкой одежде – от перчаток без пальцев до выреза на груди.

- Уровень подготовки по моей дисциплине?

И еще в ней есть что-то совершенно иное и зловещее, что оттолкнуло бы человека, но псайкера только заставляет всматриваться сильнее. Что-то слегка нечеловеческое. Самую малость извращенное по сравнению с нормой. Вплоть до изогнутой осанки и конечностей, как если бы они не принадлежали сравнительно молодому лицу.

- По нулям, госпожа Элизабет?

В линзах ее очков отражается свет сотен свечей по периметру зала, пока инструктор изучает документы.

- Они издеваются надо мной... Вы в курсе, что вас обеих специально определили ко мне?

Ответ ей, как обычно, известен, это мысли вслух, но в случайность и встречи, и сходства, верится все меньше. Не просто так отправили к ней, и вместе, но отдельно от сто двадцать первого, и сейчас, чтобы только... что?

- Никак нет.

Следом толстый талмуд с грохотом небрежно летит на стол.

- Ладно. Краткий вводный курс. Боевые техники пламени Варпа – это испытание вашей чести, четвертой добродетели. Вы должны научиться смирять свои эмоции, использовать ровно столько сил, сколько нужно. К сожалению, здесь есть только один способ обучения. И именно поэтому вы будете непрерывно помнить вот об этом тревожном сигнале...

Неприметная серебряная руна на стене, во всю ладонь.

- ...который, в случае чего, возобновляет подавители. Если что-то показалось, до всех вопросов бьете по нему. Даже если будете тормозить занятие каждые пять минут, только редкие идиоты будут на вас ругаться. Ну что, готовьтесь и начнем.

Ее взгляд чуть задержался на Вифании – так, что той захотелось снова спрятаться за волосами. Но их уже не было – как все, что мешало целиться, и видеть в деталях, они нещадно шли под нож до удобной длины. Александра усмехнулась, уловив мысль.

- Правильно сделала что отстригла. Многие здесь убеждались, что длинные вспыхивают моментально.

- Самая частая ошибка – будто бы чем больше вкладываете сил, тем лучше. Повторюсь. Ровно столько, сколько нужно.

В такт медленно сгибающимся пальцам инструктора, свечи одна за другой гаснут и вновь вспыхивают по кругу.

- Пробуй. Тщательно дозируй силы.

Безобидное пламя, идущее вкривь и вкось с фитиля на фитиль. Получается неплохо, пока вместе с горячим воздухом от огня Варп идет рябью, вместе с тающим воском по Ту Сторону чадит запах сонного забытья.

- Хорошо. Еще. С двух рук.

Редкое терпение. Все внимание только на двух учениц, но ни одной попытки поторопить, вбить силой, ни единого поднятия голоса. И передающееся от нее спокойствие отрешает от всего, оставляя только сотканную мыслями нить от руки к крохотному огоньку. Нить, которую можно было нарастить до прозрачного цветка сразу к нескольким фитилям.

У Эмили получалось не хуже, но... Скучнее. Раздраженнее. Нетерпеливее.

- Как ваши успехи?

Ее свечи не гасли и загорались, плавно, по команде – они трепетали, выгорая и шипя.

- Я ждала... чего-то более...

Подобрать подходящего слова Эми не смогла, но посыл и так был ясен. И именно такой реакции ждала инструктор.

- На свечках я обучаю детей от пяти до десяти лет. Поскольку вас даже не удосужились подготовить, мы идем с самого простого. Но раз тебе, Эмили, хочется чего-то более внушительного, рискни повторить за мной.

Не торопясь размяв пальцы, Элизабет вскинула одну руку и навела на глубины зала. На десятки мишеней, покрытых различимым даже на таком расстоянии слоем копоти.

- Стандартных приемов много, все показывать не буду. Ограничусь двумя. Кто сможет понять, как они работают, не заглядывая в очень специальную литературу, тот большой молодец.

В глубинах Варпа видно, как она туда погружается, как впитывает в себя строго отмеренное число ветвей веера волн, как поглощает одной рукой и направляет в другую, как на ладони загорается маленькое солнце. Щелчок пальцев не слышен за искрой, которая мгновенно превращается в отдаленный пожар. Не просто возгорание, не взрыв – поднимающийся к самому потолку вихрь, озаряющий стены до черных теней от любого выступа, проходящий столбом от одного края к другому, оставляя за собой медленно гаснущие раскаленные углы. Исчезающий так же быстро, как и появившийся.

Это, возможно, было бы красиво – Эми смотрит, завороженная, на давно погаснувший очаг.

- Ну что, попробуешь? Или все-таки сначала свечи?

Конечно, ее уже не остановит ничто. Жадно вбирает все, до чего может дотянуться, до дрожи, пока не понимает, что не может удержать больше, и с таким же щелчком высвобождает, куда получится. Впившаяся в стену короткая вспышка пламени, мгновенно улетучивающаяся – не самый плохой исход.

- Ты так обед в столовой подогревать будешь!

За одышкой Эми даже ничего не может сказать, но ясно думает о том, как может быть полное несоответствие результата затраченным усилиям.

- Щелчок это для отвода глаз. Ты пытаешься повторить жестикуляцию, ты не следила. Тратишь энергию, не глядя. Ничего. Научишься.

Вновь погрузившись, Элизабет поднесла руку к лицу. Прикрыв глаза, еле заметно подула на средоточие в ладони, обращая его в расходящийся поток огня перед собой. Как армейский огнемет, каким его любили показывать в искусстве.

- Главное это интуиция с холодной головой. Здесь быстрая и точная реакция на возникающую опасность куда важнее, чем продуманность тактики.

Всегда мощь псайкера ассоциировалась у людей с неконтролируемыми эмоциями. В первую очередь с гневом и страхом, вызывающими неуправляемый кошмар, открывающими врата на Ту Сторону, обрекающими всех вокруг на гибель, и хорошо если сразу.

- Разгон частиц воздуха, и собственно вызов пламени из Варпа. У обоих есть плюсы и минусы, но основополагающий принцип тот же. Умеренность. Точное дозирование мыслей. Честь в бою.

Теперь достаточно было постоять рядом, чтобы понять, как это примитивное представление далеко от истины. Какая пропасть между ведьмой и обученным адептом.

- И нет большей чести, чем убийство врагов Бога-Императора... А еще это очень весело. Твоя очередь. Пробуй.

Пробовать не хотелось. Осторожность, сидевшая глубоко внутри, запрещала делать все, в чем нет уверенности. Не было желания... Но было знание необходимости. Это такая же важная часть становления, как любая другая. Подчинить Варп и заставить его делать только то, что нужно. Часть пути к будущему, которое велел ковать Император, знающий о Той Стороне все, повелевающий ею, победивший ее.

В глубинах Варпа ждала только тишина. Недвижимый, без единого волнения. Только протянуть руку и отправить его вперед, сосредоточить в одном месте, пока от этой искры воздух не начнет полыхать. Ожидания тяжело не оправдать, когда в них лишь самая малость – хотя бы просто протянуть до нужной точки... И тем страшнее стало, когда он не воспротивился.

Та Сторона так тиха, что кажется, будто от нее вновь отрезали – вот только пламя в руках, нежно-голубое, расцветает по-настоящему. Спокойное, слишком спокойное и... послушное. Как бесившийся зверь, который внезапно склонил голову и затих.

Мишени впереди стояли не просто так. Маленькое синее светило в руках, рвущееся от текущей в него энергии, нашло их так же легко, как и появилось, и едва оказавшись поодаль, заревело по-полной. Нехотя исполняя приказ, двигаясь от одной к другой, но впиваясь в них по очереди, сжирая горящими челюстями, отыгрываясь за то, что его держали в заточении. Куски ферробетона, не более того – но огонь ненавидел, как живых, и поглощал, сколько мог.

А потом в недрах Варпа, в остановившемся времени, зашелестали мысли, даже не голоса. Тихие, из ниоткуда.

«Еще это очень весело».

Солнечная спираль обволакивает контуры, отдаленно напоминающие людей.

«Крови не будет, не остается костей, только пепел».

Один из столпов огня вспыхивает до потолка, прежде чем кинуться на новую цель.

«Нечему будет гнить и покоиться, когда плоть сгинет в пламени».

Сияющая волна раскалывает и сносит хрупкую преграду.

«Наперекор судьбам и предрешениям, ибо только мы куем свое предназначение».

Схлестнувшиеся в центре, два вала пламени встречаются и сливаются в один.

«Ничто не причинит боли, потому что нет боли, и нет страха».

Он остается на месте, ждет приказаний, но в отражении Той Стороны он растет. Пока не становится ярче, чем сами вечные огни собора Схоластики.

«Сияние. Очистит. Все.»

И в этом голубом пламени видно человека. Медленно бредущего навстречу, прижав руки к груди. Вначале, в огне, он кажется уже черным, как уголь, но едва подходит ближе, вынося на себе языки огня, и вместе с тошнотворным запахом горящей плоти проявляется все его тело. На нем давно не осталось сошедшей и покрытой пузырями кожи, только черно-красные мышцы – извивающиеся прямо на костях, меняющие форму от пламени, пока выгорают остатки жира. С такой скоростью, чтобы рассмотреть в деталях. Они догорают и одна за одной обваливаются целыми кусками, истлевая на лету, а под ними всегда есть еще одни.

И он молчит. Отголоски того, какой страшной болью должен был исходить человек, облитый прометием, рвутся от него во все стороны, но он не издает ни звука. А боль он чувствует, потому что даже когда кончается плоть и зола сыплется с него, обнажая столь же поглощающие всякий свет кости, его мозг в почерневшем черепе все еще цел. Объятый пламенем скелет, беззвучно протягивающий руку и открывающий челюсть в молчаливом крике, пока не начинает рассыпаться, и от этого, несмотря на вихрь из огня рядом, по телу бежит мороз.

- Все! Сгинь!

Погасить. Это слишком, так быть не должно, это не свои мысли, не свое видение, такого не было!

Огонь утихает так же быстро, как и появился. Едва заслышав крик, едва его пожелали больше не видеть. Просто исчез, вернулся туда, где был порожден, отпустил от себя, не задерживая. Вернул все как было... Кроме того, что не оставил ни одной не обугленной, не раскаленной по краям, поверхности на всем полигоне.

- По нулям, значит?

Стихло все. Ничего не осталось, кроме рук инструктора Александры, рывком разворачивающих к себе, пока ее глаза не оказываются прямо напротив своих.

- Это что за шутки, Романо?!

Смесь гнева и... восхищения. Она не в ярости, как можно было бы ожидать. Но она хочет знать, что здесь только что было.

Как будто этот ответ Вифании может быть известен хотя бы отдаленно.

Это был человек. Не просто образ, нарисованный разгоряченным воображением, не просто ассоциация или символ, как черное солнце. Варп хотел показать, что бывает, когда... Когда огонь из его недр выпускают на волю. Что будет, когда она его выпустит на свободу, и как он будет ликовать, ее глазами наслаждаясь поглощением всего и вся.

И все это было чужим. Не созданным своими руками, так не могло быть по повелению души, впервые вызвавшей пламя Той Стороны... И тут стало понятно, почему. Ни о каком «впервые» речи не было.

Они знали. Говорили с самого начала, что придется, хочется этого или нет, встретиться с тем, что память хоронила ради своего же блага. Все просчитали, и заставили посмотреть в лицо, в настоящее лицо изнанки своих сил. Всегда точно понимали, какой именно ужас будет таиться в глубинах подсознания и тащить назад.

Они хотят завершения шедевра, и им нужен один очень важный штрих: чтобы ученица, встретив свой главный страх, страх перед своим же могуществом, перед его использованием, когда это необходимо, стала собой.

- Ты даешь, родная... Пламенная Бетти, чтоб тебя.

Эми радуется. Искренне радуется, и никто из них не замечает ничего, для них это так и должно быть. И даже неспособность что-то сказать списывают на что-то другое. Она тоже хочет так уметь.

- Эмоции потом будешь выражать, когда тоже научишься. Свободны, обе, на сегодня.

Пустота и одинокий холод – единственное, что дает почувствовать себя далеко от пламени. Подавляющее поле только закрепляет их, дает гарантию успокоения. Вода с потолка помогает почувствовать, что безопасность реального мира никуда не уходит.

Только после того, как наконец оставили в одиночестве, страх уступает место безразличию. От себя Вифания ждала, что в конце будет рыдать... Но этого не наступило. Незачем, плакать по этому поводу уже доводилось, и это не помогло никому.

Варп не просто показал видение, не просто подчинился – он демонстративно выложил свои намерения. Он будет повиноваться, каждой эмоции, каждому движению, каждому чувству, каждой мысли, но взамен он хочет быть больше, чем оружием, силой или источником энергии. Он хочет быть ей. Частью ее, самим сознанием, источником всего. Причиной, а не следствием.

Та Сторона знает, что ее боятся. Что пламени Вифания боится, потому что знает, на что оно способно. И поэтому так легко дается ей... а еще так легко выходит из-под контроля, если чувствует страх.

Время значения не имеет, и когда уже взволнованная Эмили выбила дверь, не было ни малейшего представления, как долго удалось тут прятаться.

- Живая все-таки...

Не нужно было особо ей объяснять, что происходит. Догадалась сама, наверное.

- Поговоришь со мной? Что у тебя стряслось?

За какие заслуги эта доброта?

- Помнишь, что Александра сказала? «Это очень весело». Она сказала, что когда от тебя люди мрут, это весело.

Едва коснувшись струй, Эми подернулась. Под такой ледяной водой ей не приходилось [ну уж нет]одиться... Возможно, никогда.

- Да, помню. Но она говорила про врагов.

Выключила воду, подтянула к себе первое попавшееся полотенце, которое замерзшая кожа даже не чувствует.

- Это не весело. Мне не было.

Все равно рано или поздно пришлось бы ей рассказать. Там, наверху, уже точно все знают. Вопрос времени был. Поняв это, Эми чуть отсела.

- Расскажешь?

От подбора слов тут уже ничего не изменится. Нет смысла долго думать. Просто как есть.

- Плохо помню. Только то, что рассказывали потом. Они сказали, непроизвольный выброс. Два жилых блока.

Память пожалела рассудок, не стала ни сохранять, ни дорисовывать.

- И сколько...

- Они сказали, шесть сотен. Кто поближе, не успели даже ничего понять. Им повезло... потому что остальных ждал пожар.

А ведь тогда еще показывали снимки. Среди просто обгорелых руин – тени на стенах, менее выжженные там, где кто-то стоял. Хотя бы часть умерли быстро, если не мгновенно. Хочется верить. На своем теле, которое пожар пощадил, остались ожоги, напоминавшие о себе много недель, пузыри, молившие их разорвать, и под ними обнаженные нервы, боящиеся малейшего касания. Даже спать с ними было невозможно без мазей и повязок. Что стало с теми, кого огонь не стал милосердно обходить стороной или избавлять от мучений сразу, можно было догадаться.

По Эми видно, она ждала чего-то подобного.

- У нас тут таких пол-Схоластики, я думаю. Это не ты виновата. Умысла не было, а это...

Самое банальное, что можно было сказать, но этих слов от кого-то Вифания ждала больше года. Хоть от кого-нибудь. А теперь они не приносят никакого облегчения.

- Вот я тоже так считала. Попробовала забыть про все это. А сегодня попыталась, и оно пошло само. Так легко не бывает, когда ты не хочешь. Понимаешь?

- Это к чему?

- Что если на самом деле я хочу кому-то причинять вред? Глубоко внутри?

Это ведь только верхушка боязни, остальное следует из нее. Но ее придется встретить, иначе она будет накатывать вновь и вновь, пока ее не победят... Или пока она не победит.

- Да непохоже. Видела я таких, которые хотят... Нет. У тебя на это духу не хватит. А гнев праведный – перед лицом гибели и не такое устроишь. Я знаю.

- Это не все. В огне был человек... То, что от него осталось.

Должно было прозвучать так же ужасно, как выглядело, но только проговорив это, стало ясно, насколько эти слова... Не внушают. Ничего.

- А вот это уже интереснее. Видение?

- Оно хотело, чтобы я его увидела. Что если мне придется...

- Отвечу так. Не смей дрогнуть перед Варпом.

У нее еще никогда не было такого твердого голоса. Сомневаться во всем, но в это верить беспрекословно.

- В смысле?

- В смысле, что если Варп хочет, чтобы ты отступилась, значит, есть причина идти вперед. Это тебе еще объяснят, как мне рассказывали и показывали. Давно, еще до прилета сюда. Ни шагу назад, что бы он ни показывал. Особенно когда оно будет давить чувством вины.

От кого бы она ни слышала эти слова, они для нее были равносильны Слову Императора.

- Но если...

- Если ты будешь ему верить, то сама и исполнишь эту чушь. Самоисполняемое пророчество. Если бы ты иногда читала внимательнее, то знала бы.

С ее силой, неудивительно было, что она даже не особо напряглась, поднимая сестру с пола, оттаскивая в тепло.

- Спасибо.

- Не за что. Не верь, не бойся, не проси. Бог-Император хотел бы, чтобы ты не сдавалась и шла вперед, в том числе и со своим даром, когда надо. Это и есть добродетель чести.

После первого же горячего глотка стало... не легче, но отрешеннее. Это все было с кем-то другим. Кем-то, кто был до. Раньше. И самое время уже отпустить наконец... Но не забывать.

- Лучше?

- Лучше, но... Тут все равно нужно что-то сделать.

- А я не говорила, что делать ничего не надо. Мы твоего горящего человека предотвратим.

На немой, но логичный вопрос Эми улыбнулась.

- Когда будешь готова, спросим у лучшего предсказателя в радиусе парсека.

- Все ясно. С этого дня стрелять только по мишеням в виде человеческих фигур. Список литературы и прочих произведений искусства утверждать у меня. Все понятно?

Еще бы это не было понятно. Все только для своего же блага. Перед глазами будут примеры, которым нужно следовать, и только они. Жестокие и бесстрашные.

Они воспитают то, что нужно. Научат не бояться разряжать выстрелы в живых, если такова Воля Императора. Он бы хотел. Он требует. Его нельзя подвести.

- Кроме того, я думаю, тебе самое время исповедоваться. Расскажи о своих видениях перед лицом Всеблагого, Всеведущего, и Он укрепит твое сердце.

Он защитит. Он не даст оступиться. Пепла бояться глупо. Огонь не более чем свет и тепло. Только неосторожность и беспечность, приближение к нему, позволяют гореть. Только неумение и доверие означают ожоги.

- И еще, Романо, прекрати думать, что ты особенная. Не боится Варпа только тот, кто так затуплен, что его не видит, остальные делятся на тех, кто боялся и берегся, и мертвецов. Не буду травить историями тех, кто был до тебя, скажу только, я видела намного хуже, а у тебя все идет прекрасно.

- Спасибо, госпожа Фергурина.

Она могла бы просто выбить всю глупость, но не стала.

- За это не благодарят. Свободна.

- Поле снять!

Варп не господин, но раб, ибо нет надо мной никакого повелителя, кроме Бога-Императора, и само Море Душ склонится перед Ним, и предо мной, ибо я беру от Той Стороны от имени Его. По воле Его, по позволению Его.

- Псайкер это оружие! И чтобы быть оружием, он должен быть готов сражаться. С клинком, без него – ваши руки и зубы будут дырявить сталь, когда этого захочет Император! Сила здесь!

Довак картинно ударил себя по груди.

- Здесь! Ваше сердце это реактор! Ваш мозг это система наведения! Вы должны без сожаления загонять оружие во врага, потому что иначе вы бесполезные трупы, а бесполезные трупы неугодны Императору! Вам запрещено подыхать, не забрав с собой достойного соперника и не выполнив боевую задачу!

Он будет раз за разом гнать на арену до последнего. Пока все ученики не станут равными по силе друг другу, или не погибнут, освободив место для более достойных. И когда его взор снова упал на Вифанию, он думал именно об этом.

- Так. Поскольку пускать тебя на кого-то еще неинтересно... Пойдешь с дикаркой.

На этот раз швырнули нож. Больше послаблений не будет, это ясно. Рассчитывал, видимо, на то, что своих Ры не будет бить сильнее, чем нужно.

- Ну и какого приглашения ждете?

Хотят, чтобы по приказу могли бы бить кого угодно. Не глядя ни на что. Есть только то, что надо сделать, а личное мнение по поводу приказа никому не интересно. В своей прозревшей ипостаси Регина это понимает без слов, и не колеблется, начиная нападать, оставляя только возможность закрываться от нее.

Никого даже не удивляет, что все заканчивается очень быстро. Все усиленные удары проходят мимо, пока девочка не вскакивает на шею и не обхватывает ее ногами, сбивая на пол, садясь на грудь и сдавливая сильнее.

- Ладно, сдаюсь, все, слезь с меня.

На мгновение ослабила хватку, пусть весь бой прошел впустую. Даже начала помогать подниматься, схватила за руку, когда Брам рявкнул и потряс кулаком.

- Лично тебе сдаваться запрещаю. Будешь драться, пока не вырубишься, или пока не победишь.

Заметно, как ее глаза дергаются... жалостью? Печалью? Трудно разобрать, но ей явно страшно. Как будто Ры знает, что не сражаться нельзя, и нехотя сжимает в руке оружие. Не хочет нападать, но должна.

Второй раз протекает почти так же, и заканчивается аналогично. Она слишком быстрая, ее поведение не предсказать. Поставив на колени, хватает за шею, традиционный душащий захват. Через пять секунд вдруг доходит, что он не слабеет. В Варпе все заполняет темно-красный, мутный ореол, черные разводы, идущие от Ры. А дальше только срабатывает инстинкт сбить ее с себя – благо прицепившись, она не увернется от локтя со всей вложенной силой. А потом становится ясно, что это...

- Да стой, говорю, не так сильно, что с тобой?

Это уже не она. Под невинным прежде личиком – рваная тень, сочащаяся злобой. И еще твердым знанием того, что дальше. Вздувающиеся вены на руках, вцепившихся сразу в оба ножа. И Та Сторона заходится криком, веля или остановить ее, или одно из двух. Бояться поздно, но это явно не просто учебная тревога, Море Душ рьяно подсказывает, что нет ничего важнее, чем уйти с пути обоих ударов, вбок, единственное направление прочь от ее ведущей руки. И на фоне всего этого горит интересом, оживлением, устроившийся поудобнее инструктор – он наконец получил что-то, похожее на зрелище.

- Регина, это не смешно! Умерь пыл!

Ры даже не уходит от ответного выпада, ловит его целиком. Но удерживается на месте, и когда всаживает один из учебных, тупых клинков в ногу, вместе с вскриком по залу прокатывается огненно-желтая волна испуга. Второй нож еле удается остановить на полпальца от горла, таким усилием, что даже боль от проколотой насквозь мышцы на бедре отходит на второй план. Вот теперь она смотрит прямо в глаза, нависнув сверху. Только гнев... и еще самая капля сожаления. Дольше посмотреть не удается, потому что из глубин ее мыслей доносится, что сейчас она выдернет второй нож и всадит снова. На этот раз – под ребра, чтобы наверняка.

- Прекрати, ты что творишь?!

Не успевает только потому, что ее руку хватает за запястье и тут же ломает одним поворотом кисть Брама. До треска кости, пока Регина не переключается в бешенстве на него и не всаживает клинок со свободной руки куда-то в плечо. Потом в щеку. Когда и это не помогает против массивного катачанца, в глаз, прежде чем Брам ломает ей самой второе предплечье. До всех вопросов. Пока кровь не идет темным пятном по ее светлой одежде, от судорог капая вниз, смешиваясь с той, что течет из кое-как зажатой раны у Вифании на ноге.

И все это время Ры молчит. Даже когда треск костей в тишине оказался оглушительно четким, не издала не звука – физически не могла... Но если бы была в силах, все на Той Стороне говорило: она бы не кричала. Она бы издавала рык загнанного зверя, не собирающегося сдаваться.

Наверное, произошло бы еще что-то, потому что Варп не унимается, визжит и гонит волну за волной, прочь отсюда, но дальше только две вещи. Оттаскивающие подальше чьи-то руки сзади – и вбегающие в выбитые двери фигуры в доспехах. Пока они не исчезают за спинами пятящихся курсантов, удается только посмотреть в отражающие тусклым красным светом линзы на безликих противогазных масках с перфорацией вместо рта.

Часть IX

Любой курсант, с оружием или с использованием боевых техник напавший на инструктора, персонал Факультета, другого курсанта или гостя Схоластики Псайкана, имея целью убийство или причинение увечий сверх самозащиты, карается немедленным переводом на нулевой штрафной факультет без права восстановления.

Правило 149 Схоластики Псайкана

- Я могу ответить. Но вы уверены, что готовы это услышать?

Настоятель знал, что ответ будет положительным, и что он будет неверным. Никто и никогда не готов знать, хочет услышать что угодно, кроме правды.

- Да. Что с ней стало?

Единственный раз, когда он позволил сесть раньше себя.

- Мы не успели выяснить. Ночью она зубами вскрыла перевязки. А когда поняла, что истекать кровью будет долго, вспорола себе горло краем от фиксирующей пластины.

Он предупреждал, что услышанное не будет легко принять. Что лучше бы оставались в неведении. Обвел взглядом и продолжил:

- Поэтому теперь я хочу знать, что вы замечали за ней. Вспоминайте.

Не могло такого быть. Не было причин. Никто ничего не сможет вспомнить, просто потому, что их не могло существовать. Особенно больно смотреть, как зажимает рот, чтобы хоть как-то скрыть эмоции, Эми. Не помогает. Только смрадное бессилие, рваная боль, отрицание, гнев, молитва – сменяя друг друга, не оставляют ни мгновения, чтобы попытаться рассудить.

- То, что она унесет в могилу свои помыслы, не значит, что никому из вас ничего не грозит. Помните об этом, и берегите друг друга.

И гнетущее, давящее в груди чувство, перебивающее даже скорбь.

Она пыталась убить. Намеренно. В ясном сознании, рассчетливо. За что?

Но даже произнести это вслух невозможно. О таком невозможно говорить спокойно. Это влечет за собой совсем другие вопросы. Вопросы, которые непременно зададут сами, и отнюдь не вежливо.

Что если ей двигала совсем другая цель?

Что могло быть ей дороже жизни?

Кто подал ей эту мысль?

И еще живая иллюстрация того, что Схоластика Псайкана всем дает второй шанс. Но не третий.

- Поминальная служба пройдёт завтра. Что бы ни произошло с вашей сестрой, теперь она познала мир Императора. Пусть Он простит ей грехи, что мы не смогли, и смирит гнев, что она не смогла.

- А ты чего ждала? Сильнее сосредотачивайся!

Наедине, вне образа для толпы, Довак иной. Впервые в нем чувствуется что-то, отдаленно похожее на сострадание, когда он, отобрав выданную трость, заставил сосредоточиться на перевязанной ране.

- Боль можно и стерпеть, но никто не разрешал тебе ходить с травмой. Не на моем Факультете.

Он даже показал, что это возможно. Содрал собственные повязки с руки и лица, до крови, и сам же заставил раскрывшиеся швы затянуться за минуты. Но одно дело были колото-резаные раны, и совсем другое – опустевшая глазница. Впрочем, самого инструктора это уже не беспокоило. Бог-Машина скажет свое слово, и вскоре Брам забудет о прежнем оке, получив новое.

- Сильнее. Медики могут засунуть свое авторитетное мнение поглубже, а мои курсанты после перевязки всегда возвращаются в строй!

Он прав, что боль – всего лишь сигнал тела мозгу. Ее заставить замолчать легко. Заставить срастись – сложнее, но самовнушение есть основа силы. Поверить, что под перевязкой разделенная плоть восстанавливается, пусть медленно, но еще крепче, чем была. Хромота еще видна, тело все еще отказывается полностью повиноваться, но все же.

- Вот. Когда тебе действительно надо, даже ты можешь!

Старая истина. Тяжело, когда учат. Легко, когда заставляет жизнь.

- Я сказать хотела... Спасибо, что спасли.

Благодарить всегда тяжело. Но надо. Даже зная, что в ответ инструктор только прошипит:

- Не смей благодарить за это. Я не хотел терять сразу двух за один раз. Ничего этого бы не было, если бы ты могла постоять за себя!

Он знает, что это не так, но только этим может отгородиться от необходимости дальше ухудшать и без того непростое положение. Принцип простоты, чтобы выйти как можно меньшей ценой.

- Короче. Недели две ты еще похромаешь, но увижу, что ходишь с тростью – сломаю ее о твой хр[ой!]. Одну неделю, так и быть, обойдешься без дуэлей, потом наверстаешь. А теперь встала и пошла! Сама!

- Может, съела что-нибудь не то?

Одна из самых глупых версий, но объяснения лучше так и не удавалось найти – и Эми это понимала. Пустое место за столом только отбивало всякое желание прикасаться к пище, но дисциплина делала свое дело.

- Вряд ли. Мы же все едим из одного блюда. Тогда отравились бы сразу вместе.

О том, что был и резерв еды, не входящей в общий рацион, Синтия предпочла умолчать.

- Или ей с родины прислали дурь какую-нибудь?

Жизнеспособная версия, на диких мирах росло то, что могло вызвать вещи куда хуже амока... Но не в данном случае.

- Нет. Она бы ни за что не протащила такую контрабанду, я узнавала. Тем более что все, кто мог бы ей помочь, нас очень сильно недолюбливают.

Такие банальные вещи Факультет раскрыл бы очень быстро. Дежурные допросы у охраны были вежливыми, общими, но все это они бы узнали мгновенно. Во время разговора с ними подавители работали, как никогда, но все равно Вифания не была уверена, что не пытались считывать мысли.

- Как вообще крыло Предвидения могло это прозевать? Там дежурят предсказатели круглые сутки.

- Неточная наука. Человеческий фактор. Не стали, как отличнице учебы, выдавать особых взысканий... Легко могли просмотреть.

Но охрана прибыла почти мгновенно. Они следили, были готовы. Из раздумий на эту тему вырвал тихий, чтобы не услышал больше никто, вопрос Лилии:

- А если это преднамеренное убийство?

В другой момент это бы списали на ее увлечение творчеством, но сейчас было не до шуток. И тон у нее был явно настроенный абсолютно серьезно.

А самое страшное, что в свете всего, могло быть и так.

- Очень извращенный способ. Убивать человека об охрану, при этом заранее знать, что она сможет в случае чего...

- Все может быть. Или, может, ждали что она добьется цели?

Мгновение гробовой тишины. И дрожь от одного осознания того, что это вполне могло быть правдой.

- Да я-то кому нужна?

- Вот и мне интересно.

В жизни бывало все. Вполне могло быть, что чужая воля направила. Чья – вот весь вопрос. И как это узнать.

- Такое в одиночку не делают. Значит, должны быть те, кто помнят хоть что-то.

Заметно, с каким трудом Синтия заговорила. Явно очень не хотела. Но все же.

- Читала о том, что человека можно индоктринировать. Дать установку на что-то. Он сам не заметит, даже подозревать не будет, будет верить, что решение принял сам... Соответственно, никто и не засечет.

Эми до стиснутых зубов подернулась, но не более. Только попыталась, больше для самоуспокоения, в которое верила все меньше и меньше, отрицать.

- Да нет, бред. От подчинения меняется поведение, мы бы сразу увидели. Я с ней была постоянно.

- Это от подчинения. А индоктринация – медленный, и очень тихий способ. Подталкивание колеблющегося. Могли внушить что угодно, и никто, кроме нас, не поверит.

Смириться тяжело всегда. Доводилось.

Но одна мысль все же появилась. То, что нужно было бы сделать, если хочется еще когда-либо спать спокойно.

- Ли... Ты ведь с отличием по телепатии, так?

Та кивнула, не поворачивая головы.

- Когда нас туда пустят? Если кто-то что-то знает, то мы сможем тихо выяснить. Или хотя бы попытаемся.

Глупейший план, но другого все равно нет. Поразмыслив, Лилия произнесла:

- Если я попрошу, под свою ответственность, то завтра сможете пройти на первое занятие.

- С возвращением.

Очень редко, возвращаясь поздно, приходится видеть пустующую комнату. Еще реже – явно давно вернувшуюся, но одинокую сестру.

Совсем редко – ее же с тем, чего у нее быть не должно.

- Ты где это взяла?

Подарки от родственников в виде еды или одежды – один вопрос. Не поощряется, но и не запрещено, пропускается после досмотра в установленных пределах. И совсем другое дело – тускло блестящий в пламени свечей клинок ножа. Настоящего. Не тренировочного.

И холодный опустевший взгляд Эмилии, водящей этим лезвием по ремню. Абсолютно трезвый. Ненавидящий. Моргающий в такт звуку кромки, правимой о кожу.

- Где взяла, тебя волновать сейчас должно в последнюю очередь.

Это не просто нож. Это такой же символ силы, помогающий убить то, что гложет изнутри – беспомощность перед происходящим.

Руки сами собой впиваются в край двери. Одного наставленного даже отдаленно в свою сторону клинка уже хватило. И непроизвольные уже судороги, особенно болезненные на месте шрама на ноге, когда Эми откладывает ремень в сторону. Просто смотрит на лезвие, поднеся близко к лицу. Слишком близко, чтобы не было страшно – и непонятно, за кого больше.

Но бояться нельзя. Это уже выяснили.

- Эми... Положи это. Поговори со мной.

Только теперь она наконец перевела взор с острия на Вифанию.

- Думаешь, это для меня? Или боишься, что для тебя?

Отвечать тут было не нужно. То, что не было сил сказать даже себе, даже в мыслях. Что не совпадают так чья-то смерть и...

- И то и другое. Извини, я не могу спокойно смотреть на это.

И только после этих слов наконец проснулось то, что надо было сказать давно.

- Слушай, я правда не знаю, что все это было. Пожалуйста, прости меня, что я...

- А ты здесь причем?

Она ведь прекрасно знает, причем. Единственная, кто это может знать. Но руки у нее начинают дрожать, держа рукоять так близко к своей же шее.

- Нет, это не ты. Когда я ее только встретила, она уже готова была сорваться. Время от времени думала уйти из жизни. Такое не спрячешь. Но сделать не могла. Не поступила бы так со мной.

Только осторожно, приблизиться и медленно опустить ее руки. Так, чтобы у нее не было повода дернуться.

- Пожалуйста, не держи это так.

Эми даже не сопротивлялась. Сама же опустила нож к коленям и задумчиво начала перебирать рукоять пальцами.

- Помнишь, ты спрашивала, с чем я сюда прибыла?

- Помню.

- Так вот не тебе одной еще расплачиваться за жизнь до.

Она была права. Меняться местами придется. И еще не раз. В этом смысл.

- Расскажешь?

Ей не впервой говорить вслух. Просто только теперь она наконец верит тому, кому будет пересказывать. Не смягчая, или по крайней мере не боясь, что за лишнюю подробность могут наступить последствия.

- Да все просто. У тебя нет братьев и сестер? По крови, я имею в виду.

- Не было.

- Я тебе завидую.

Не стала подчеркивать, что ульев это в принципе нетипично. В лицо такое не говорят.

- Что с твоими стало?

- С братьями – не знаю, и знать не хочу. Если они во всем шли по стопам того, кто их матери сделал, то надеюсь, сдохли так же.

Намеренно не говорит «отца». Уже понятно, как к нему относится.

- Если все так плохо, почему...

- Потому что единственное, что моя мать сделала в своей жизни хорошего – родила Мишу.

- Это сестра?

Эми кивнула.

- Могла бы долго рассказывать, но не буду. Она до пяти лет меня мамой называла.

Вот теперь становится ясно.

- И что с ней теперь?

- Жду, пока дойдут известия. Я ведь знала, что меня рано или поздно заберут... Оставила ей все, что накопила. Не очень много, но она умница. Ей хватит.

Помолчала немного. Убеждала сама себя, что это так и есть.

- Понятно. И как долго...

- Почти три года не обнаруживали. Если не палиться, очень помогает зарабатывать. Главное, чтоб Мише никто не сказал.

Она наконец отложила клинок в сторону. Просто забыла о нем ненадолго.

- У вас улей был? Или крепость?

- Хуже. По сравнению с аграрными, ульи это прекрасно. У вас есть выбор, где работать. Вот я пообещала Мише, что вернусь, заберу ее, и мы улетим жить туда, где лучше. И где нет проклятого океана. Ей только дождаться. Пять лет это быстро.

Про агромиры Вифания слышала. Лично не была... Но рассказывали, мягко говоря, не лучшее. Почему-то при взгляде на Эми всегда казалось, что она оттуда, где воюют. Оказалось что нет.

А ведь хотелось посмотреть на воды без конца и края, только небо и горизонт. Теперь видно, что бывает и мечта наконец побыть там, где их нет.

- Вернешься. Кого ценят, тому еще не такое сделают. И Миша тебя встретит. А уж жалования на хорошей службе хватит.

Даже самой удается в это поверить. Будущее всегда может быть лучше. А им двоим намного легче, чем многим.

- Конечно, вернусь. Император велел, чтобы Его слуги убивали – мне вот приходилось. Да, вот так вот, таким же лезвием. А если этого еще и Он от нас хочет... Всяко лучше, чем порт.

Не смогла скрыть ненависть в последнем слове.

- Да ладно. Бывала я на пересадках. Иногда подолгу. Торговля вещь такая, застрять посреди проклятой пустоты на месяц – легко. И выкручивайтесь, как хотите.

- Извини, но давай не будем. Иначе я тебе расскажу, что трупная мука – далеко не худшее, чем могут кормить. Главное, теперь тоже знаешь.

Успокоилась немного. Расслабилась. Это хороший знак.

Но сразу в другом свете предстала ее привязанность. Для нее дни, когда нужно было оберегать сестру, никуда не делись. Просто вместо одной рядом появилась другая. Такая же, потерянная и без кого-то еще. Не смогла не взять ее к себе.

Все сделала правильно. Не оставила никого.

А что ей делать было надо? Ждать, пока братья хоть что-то смогут? Такую роскошь не давал никто.

- Только руки не опускай. Иначе будет еще хуже, ты сама сказала.

- Не дождутся.

В одно мгновение все ее краткое спокойствие улетучилось.

- Нет. Надо докопаться... Помоги мне найти, кто во всем этом виноват. Если правда...

- Найдем. Обещаю.

- Вот как.

- Интересно.

- Особый запрос.

- Правда считаете...

- ...что вам следует заниматься вместе?

Не просто брат с сестрой, что было написано для сомневающихся еще на входных дверях. Это был один человек... С двумя телами. То, как они двигались, больше чем синхронно, с каждым жестом и всей мимикой на обоих сразу...

Даже не близнецы. Одна душа на два разума. Другого впечатления они не оставляли.

- Так точно. Я прошу выдать мне обеих.

И еще более удивительно было, как Лилия умудрялась следить за обоими сразу. Они симметрично подошли к ней с разных сторон, но это не мешало говорить с ними, как с единым целым, пока оба инструктора не переключили внимание на внеочередных учениц.

- Запрос одобрен...

- ...и удовлетворен.

- Крыло Телепатии...

- ...приветствует вас.

Вальхалланцы. Можно было догадаться по именам, по акценту, но это было все второстепенно. Главное, что несмотря на всю свою аккуратность, Юрий и Алиса были... суровы. Напористы. Неколебимы в мыслях. Это они излучали с каждой волной в Варпе. Если бы не то, как они порой расходились прочь от колонн, казалось бы, что кабели из их выбритых черепов идут не под одежду, а друг к другу.

Первый раз за все время Алиса сделала жест отдельно от брата, приказывая идти за собой по краю колоннады, пока внизу недвижимо медитировали сотня учеников. Но даже отделенная, сама по себе, не существовала раздельно.

- Это признак большого доверия, когда курсантов допускают до Шестой добродетели, минуя Пятую. Вы оправдаете его.

Не приказ, не вопрос, не утверждение. Констатация факта. Как будто кто-то дает выбор, и как будто может быть иначе, когда мастера-близнецы одобрили. И когда цель уже есть, независимо от них, глубоко внутри.

Здравомыслие. Благоразумие. Цель, которой следуют. То, что движет. Сейчас это желание ради умерших сберечь живых.

Возможно, они уже знают? Скорее всего. Не могут телепаты такого класса не считать это, сколько бы ученики ни прятались... Но виду не подают.

Одобряют? Поэтому и согласились помочь?

Или есть другие причины их... симпатии?

- Не смеем не оправдать.

- Спокойно, не напрягаясь. Тут мышцы ни в каком месте развивать не надо.

Мысль – столь растяжимое понятие, что удивляло, как вообще для науки ее передачи смогли придумать единое название. Эмпатия эмоций была проста и практически вложена в человека, но как оказалось, чувства и даже образы передаются легко. В отличие от осмысленных слов.

Но когда есть необходимость, стимул пробивает любые преграды. И сейчас ради мертвых и ради живых, ради уже обретшей Мир Императора Ры, нужно было совершить то, что раньше не удавалось. То, что было неизмеримо сложнее, чем железная длань и инфернальные облака вместе взятые: впустить других в собственное сознание.

Тот, кто сказал, что благоразумие лишь путь к сомнению, а сомнения к ереси, несомненно, никогда в жизни не пытался этого сделать. Регина, что бы с ней не стало, была живой иллюстрацией, стоявшей перед глазами, того, что бывает, когда кто-то не может отметать от себя обманы Варпа. Не усомнилась в том, что он ей показал. В том, что сила Той Стороны – не слуга и тем более не союзник, а только исток. Вот что бывает, когда не удается научиться отсекать ее, не верить ей. И ждать финала по принципу «будь что будет» точно не хотелось.

Туманные и бессвязные обрывки, шелестящие на фоне, с огромным трудом отделяемые друг от друга. Не тот результат, которого следует достичь.

- Не пытайся понять, пытайся читать. Нужно подсознательно подстроиться, чтобы независимо от тебя сообщение принималось. Ты его только читаешь, подобно написанному кем-то другим.

Тончайшая рябь на вол[ну уж нет], как дымовые сигналы, которыми медленно передают слово за словом, символ за символом, сотнями тысяч долгих и коротких всплесков. Но в недрах Варпа время значения не имеет, и вне его все это идет мгновенно. И когда два разума слиты воедино, как бы далеко они ни были, нет расстояний и предград, что помешали бы им отправлять и принимать. Пока хотя бы один владеет традицией, искусством обращать сигнал в слово.

Почему-то на мгновение проскальзывает смешная мысль об образе телепата как налысо выбритого, а то и полностью безволосого, как будто постоянный поток энергии вытравливает скальп и дубит его подобно кислоте.

- Не представляй, что ты это я, сосредоточься только на сигналах. Ничто не должно мешать.

И ведь когда это наступит... Когда настройка на общий фон будет завершена, один раз и навсегда... Уже не будет выхода назад. До конца своих дней слышать их.

Выбора нет. Только вперед.

«В начале было Слово.»

Оно казалось недостижимым. Не один и не два раза за много часов попыток. Но священное искусство – лишь необходимость изучить то, что ковали тысячами лет. Воспоминания, которые уже были у предшественников, и которые бережно пронесли для преемников.

История Империума началась в день, когда сам Малкадор Сигиллит положил начало Астра Телепатике. Подлинному камню, скрепившему выстроенную Императором крепость из миллиона миров. То, что объединяет людей от края до края Галактики.

И первая ступень этого искусства, самое его начало, открывает глаза. Заставляет по-другому смотреть на все. Галактика неизмеримо, немыслимо велика, даже вообразить себе ее размер – непосильная задача. И сейчас бушующие волны Варпа – страницы открытой книги. Свиток, который рвет острый стилус. Расстояния для него – всего лишь вопрос смехотворно малого времени. Неизвестно, удалось бы пронзить толщу и соединиться с другим краем Империума, но границы перестали существовать настолько, насколько хватало взора с Той Стороны вокруг Священной Терры.

«Лишь тот, кто встанет на путь астропата, сможет читать всю Галактику разом. Тебе же хватит и этого. Твои глаза открыты, и теперь только ты решишь, как распорядишься ими.»

С каждым наплывом все легче было разбирать в Море Душ голос Юрия.

«Благодарю.»

Только теперь истинный смысл слов, когда-то сказанных мастером Скриммом, поистине был ясен так же, как шум миллиона голосов, по своей воле выделяемых из общей толпы – но слышных всегда. Больше никогда и никакого одиночества. Теперь уже нет. То, чего было не представить раньше – теперь связь будет навсегда, и могучее братство Схоластики пополнилось еще двумя душами в едином теле многоглавого дракона, спасающего единство владений Повелителя Человечества. Таково предназначение всякого, кто вошел сюда.

«Но скажи мне, новая ученица. Твой замысел... Понимают ли они, чего ты на самом деле просишь от них?»

На пару секунд еще существовала надежда, что этот поток был адресован кому-то еще. Никакой жестикуляции у Юрия не наступило, он был все так же неподвижен, но ждал ответа, и не собирался спрашивать еще раз.

Добродетель благоразумия. Взвесить свое решение. Собрать храбрость и веру, усердно идти к цели, с честью принять вызов, но хватит ли сил осуществить задуманное? И когда настенет момент принятия окончательного решения, чем этот выбор будет обусловлен?

«Не знаю. Но что бы там ни было, дойдем до конца и встретим. Неужели вы бы поступили иначе?»

Инструктор вполне готов был принять такой ответ – это он ясно дал понять.

«Не одобряю и не осуждаю. Но понимаю.»

- А сюда-то для какой цели?

Почти всю информацию человеческое тело получает с помощью зрения. От взора в бесконечные дали до страниц книг, чьи авторы давно прожили свои жизни и оставили слова после себя. Даже Та Сторона в первую очередь предстает картинами, нарисованными безумным всемогущим художником, смешавшим в бреду все образы и краски, которые можно вообразить – и многие из тех, которые нельзя.

- Это не объяснить. Вы поймете, когда начнется.

Но слух... Только закрыв глаза, его можно вообще воспринять как чувство, только там, где зрение бессильно, про него вспоминают и надеются. Он лишь фоновый раздражитель, соревнующийся и ревниво отбирающий внимание. Тому, кто привык полагаться на зрение, он только мешает.

И музыка только будет вызывать раздражение при малейшей попытке сосредоточиться, не давая ни малейшего расслабления. Как бы хорошо ни была написана и сыграна. Как бы ни был прекрасен зал для выступлений, черный камень которого отражал и усиливал малейшие шорохи, перенаправляя по идеально высчитанным углам вогнутыми стенами и куполом.

Лилия не просто позвала с собой, даже не предложила и не пообещала, что это будет стоить потраченного времени. Просто предъявила бумаги, где имена сестер уже были в списках утвержденных гостей, а теперь, с отрешенным видом плотно закрыв веки, откинулась на кресле.

- Тишина в зале.

Свет можно было и не гасить, потому что темный камень и так поглощал его целиком: весь, кроме одного небольшого снопа в центре, пока не осталось ничего, кроме неподвижно стоявшей посреди белого круга девочки. Рыжей, в ярко-белом платье – и хотя совершенно точно незнакомой, можно было клясться, что ее уже видели. Будто она узнавалась по портрету, увиденному однажды очень давно, и даже годы не изменили сходства. Краем глаза, насколько можно было разобрать в темноте, заметно, что у Эмилии реакция такая же. Будто на мгновение она увидела свою младшую.

И абсолютное молчание, как на молебне. Тишина кончилась только когда робко зазвучали из ниоткуда первые инструменты – заунывно и печально, хотя не было видно ни единого места, откуда звук мог бы идти. Неподвижная, как мраморная статуя, девушка в центре только слегка сдвинулась в такт музыке, будто привыкая к ней. И уже потом подняла голову и запела.

Ни единого членораздельного слова, она пела на языке, который и близко не был похож на готик. Будто подбирала слоги на лету, по сути накладывая поверх музыки еще одну, только лишь ее собственным голосом, со слогами вместо нот... И только постепенно, очень медленно, дошло, что вони подавителей уже нет. Их сняли сразу, как только она начала, так плавно, что это прошло незаметно.

А потом на Той Стороне зазвучал хор. Не замеченный бы и близко раньше, но теперь, с умением слушать, он шел фоном прямо поверх звука настоящего, на семь разных голосов – и абсолютно четко воспринималось ровно десять тысяч серебристых переливов. Они шли быстро и сменяли друг друга, но про каждый можно было сказать, чем он отличается от другого, в Море Душ каждая волна шла отдельно от другой, и опознавалась в бесконечности времени. Музыка настоящая шла лишь холстом под ними.

А через них начал пробиваться и смысл слов. Со всеми малейшими тонкостями значений, хотя по-прежнему ни единого из них было не понять, но складываясь вместе, они даже не передавали смысл – они создавали почти что видимую картину поэзии образов.

С каждым словом она пела все решительнее, и рисовала все новыми красками по Ту Сторону. Брала все более громкие ноты, меняла их частоту, как бы переходя от одного образа к другому – но смысл оставался тем же. Она пела о Пути.

О чувстве потерянности перед распутьем, божественном знаке и одиночестве в пустом зале – перед образом, который однажды придется примерить на себя. Огромное зеркало из чистого золота и янтаря, в котором свое отражение видится другим – и платье на ней из белого стало сначала красным, затем синим, затем превратилось в золоченый шлейф. Потом вспыхнуло неярким пламенем, обгорая до черного – и, не прекращая петь, она сдвинулась с места.

Лишь образ в Варпе, ибо так двигаться человек не мог. Одна посреди кружащихся теней хора, ступая по расписанному изображениями крылатых ангелов мрамору, из черного ставшему красным, как нетронутая гладь кровавого озера. Забытые, давно прожитые воспоминания, почти что свои – и дальше уже все, что она создавала, было известно наперед из ниоткуда.

Чувство объятий тех, кто держит близко к себе – в тепле и безопасности. Всадники на скакунах из твердого света, несущие знамена через бурю и серебристую завесу, доносящие знамение Императора туда, где его ждут. Непрекращающийся ход хора в нагом столпе огня – всех десяти тысяч под тремя ликами, ангельским, проклятым и человеческим. Память о каждом дне, что этот хор не смолкал, передаваемая от поколения к поколению. Очень далекая и очень давняя, еле видная – как тлеющее пламя во мраке. То, что каждый из услышавших всегда знал, пытался вспомнить и видел в образах.

Каждое слово и каждая нота повторились трижды, прежде чем они начали стихать. Пропев свою часть в третий раз, замедлившись к концу настолько, чтобы прочувствавать каждое мгновение, девушка развеяла иллюзию. Вернула все как было, не оставив ни единого напоминания о том, что только искусство чтения мыслей позволило услышать, понять и слиться с ним. Без какого-либо намека на то, сколько времени прошло на самом деле.

Только когда стихнула последняя нота, и когда зазвучали аплодисменты, когда вернулось зрение настоящее, отрезанное от иного, стали заметны слезы. У себя. У других. Почти у всех.

- Это было... Я не знаю...

И как здесь может хватить слов?

Это больше, чем просто видение и демонстрация тонкого искусства иллюзий и мыследействия. Это единственное погружение в Варп, в котором нет страха, кошмаров, а есть только хор, который не слышен, но осязаем. Больше, чем даже единое подсознание Схоластики, подобное чтению дневников каждого из ныне живущих.

- А я говорила, что тебе понравится. Это сто первый хор Астрономикона.

Специально не сказала заранее... Хотела, чтобы при виде него Вифания сама поняла, сама ощутила. Главный символ объединения и высшей добродетели. Вплоть до отказа сознания верить, что это мог быть он – пусть бесконечно малая его часть, но это и есть то единственное прекрасное, что может быть по Ту Сторону.

Только теперь ясно, почему именно присоединение к нему считается высшим достижением и главным желанием любого. Лишь обозначенное в легендах, но живое здесь. Касание того, что прежде было лишь в преданиях. Столь недосягаемое, что даже сама мысль о вступлении в него...

- Ли... Как?

- Мы можем услышать его только с помощью проводника. Те, кто услышав, сольются с ним, смогут стать его частью.

Это не просто приобщение к святыне... Это и есть ритуал избрания.

- А если я захочу...

- Хор сам выбирает, кто возродится в нем. Я мечтала об этом. Но... он не принял меня. Я смогла только на мгновение прикоснуться к нему.

Даже ее дара было недостаточно. Только подумать, какие иконы мастерства в таком случае удостаиваются такой немыслимой чести. Познать в раю мир. Покой. Вечное слияние. Вечно стоять по правую руку от Самого Императора. Явно не светит лично себе.

- И как это было?

Вифания сама не заметила, как, сев рядом, вжалась в плечо сестры, пока та рассеянно делала глоток за глотком из кружки. Вспоминала то, что вне всякого сомнения, изменило ее жизнь.

- На что хватило моего восприятия... Представь все, что привнесли туда все, кто были частью Астрономикона за тысячи лет. Одного мгновения хватило, чтобы захотеть осмотривать его вечно – и даже тогда исследовать лишь малую его часть. Мы слышим только отголоски, когда прислушиваемся в тишине, а они – его тело. Везде и нигде, одновременно растворенные в пустоте и более цельные, чем когда-либо. Это не свет, это все, что было, и все, что будет. Они видят и разгоняют тьму в прошлом, настоящем и будущем. И это только то, что я уловила. А потом... Второй раз уже не увидела.

Она могла только описать настолько, насколько ей хватало красноречия, но все это было понятно. Теперь понятно. После этого понятно, даже если свое приближение к хору было в сто раз меньше.

- Ну... должен же кто-то оставаться за его пределами.

Вот здесь можно было бы и уснуть. С, пожалуй, самыми лучшими мыслями и эмоциями за все время, если не за всю жизнь. С таким объемом, волосы Лилии лучше любой подушки. Они всегда успокаивали при прикосновении – хотя и непонятно почему.

И опять же, как можно было преподносить образ людям, столь далекий от реального? Что за бездарный художник изображал санкционированного псайкера, надежду и опору Империума, обесчеловеченным лысым фанатиком с горящими голубым огнем глазами?

- Потому что плакаты рисовал кретин, ни разу в жизни не видевший настоящего псайкера. Волосы – природная антенна.

Судя по тому, как Ли выговаривала это, она сама уже практически уснула. И она, как всегда, права.

Когда уже Вифания и сама готова была заснуть, вдруг изнутри кольнула мысль, от которой мгновенно испарились всякие намеки на сон.

- Погоди... А как... Как ты под подавлением услышала, что я думаю?

Этого быть не могло, потому что мощность систем безопасности специально рассчитана. Так, чтобы с гарантией заглушить любые проявления. Во время распределения специально определяют, какая нужна сила, чтобы сдержать всех живущих в каждом блоке. И после стольких совпадений списывать все это на то, что мысли и эмоции написаны на лице, уже никак.

И это все Лилия тоже услышала. Тоже поняла, потому что ее расслабленность мгновенно сменилась жестким чувством, что она выдала то, чего не должна была.

- Так... Ли... Это еще что?

Но никакого страха в ней нет. Только то, что настал момент, когда вновь отшучиваться уже невозможно.

- Молодец. Заметила.

Залпом допив, спокойно начала объяснять.

- Варп это так. Источник питания. Способности у тебя в голове... И если отдать немного своих сил, от тела – отдельные простейшие можно использовать даже в полном отрыве.

Неудивительно, что этому не учат. Даже не говорят.

- То есть все это время...

Вот откуда привычка держать за руку. Чтобы точно сработало.

- Ну, между собой мы иногда общаемся. Когда говорить голосом лень.

То, что она могла бы еще сказать, понятно без слов. Ждали момента, пока можно будет приобщить к себе. И сегодня так глупо подставилась... Нет, не случайно. Просто только теперь пришел и настал момент. Даже не надо объяснять.

- И нам позволяют?

- Мне позволяют. Потому что у кого лучшие результаты – тому всегда и все сходит с рук.

Ры бы поспорила с этим, но она и преступила черту намного более страшную, чем всего лишь обойти правила.

Инструкторы согласились принять не потому, что сочувствовали. Просто доверились той, кто уже оправдала их надежды. Пока все под ее контролем – они не боятся.

Проще говоря, все так и было задумано, и теперь они будут ждать результата.

И еще явно есть больше того, о чем пока еще неизвестно. В этом сомневаться уже не приходилось.

Часть X

- Считаете, что правила писаны не для вас?

Мало кто знал. Схоластика не распространяется об очень многих вещах, и в первую очередь, никогда не признает, что кому-то позволено больше. И то, что порядок изучения дисциплин был нарушен, не сильно радовало инструктора. Предстояло очень и очень долго искупать вину перед ним за невольно нанесенное его искусству оскорбление.

- Что ж, вы ошибаетесь.

Но говорил он спокойно. Скорее с садистским сарказмом, нежели гневом. Особенно неуместно и непривычно было то, что украшенный роскошными усами Нупра Тор восседал на своем троне без какой-либо опоры – пока он неторопливо потягивал дым из кальяна, сложив ноги перед собой, сидение лишь слегка подрагивало в воздухе, не удерживаемое ничем, кроме его же собственного разума. Не пристало владеющему искусством касаться пола.

- И я вам это докажу.

И еще почему-то особенно угрожающим был убор на голове у мастера Телекинеза. Ярко-зеленая обмотка вокруг черепа, контрастирующая с пурпурным одеянием, казалась продолжением головы, скрывающим под собой поистине огромный мозг, хотя это была лишь заколотая ткань.

- А точнее... Вы сами себе это докажете.

- Потому что основа силы это не вера. Верить в несуществующие способности – даже не глупость, а способ избавления вселенной от слишком заносчивых.

Все еще неподвижно висящий на левитирующем троне, Нупра в Варпе сиял подобно многорукому чудовищу. Дюжина протянутых силовых потоков расходились от него колышущимися векторами, и каждый непрерывно менял структуру зала. То, что казалось работой машин, в реальности было только лишь продолжением его воображения.

Он перестраивал свой дворец даже прямо во время занятий. Подбирал без малейшего напряжения башни и менял местами, ставил этажи друг на друга. Только из центра, который оставался неподвижным, было заметно, как он сдвигает концентрические кольца и статуи, никогда не удовлетворенный их новым положением. И сейчас он расставил залы в виде лабиринта, перемешав их столько раз, чтобы самые смелые зодчие и художники нервно трепетали перед такой конструкцией.

- Настоящая сила в готовности ее применить и знании того, какова цена.

Одна из его невидимых рук перенесла и обрушила на пол шар из полупрозрачного черного камня, переливающийся как темное светило, размером с торс человека – и не будь пол обшит металлом и инкрустирован алмазами, он бы пошел трещинами.

- Это символ вашей силы, обсидиановая сфера. В наказание за неуважение ко мне и моему искусству, вы обе пройдете лабиринт, который я создал. И, разумеется, понесете ее с собой. Само собой, без помощи рук.

Камень выглядел так, как если бы просто сдвинув его, можно было превратить кости человека, попавшегося у него на пути, в мелкую крошку. Нупра это знал. И знал, что первой реакцией будет осознание невозможности задачи просто в силу имеющихся представлений о законах мироздания. Тех самых, что он ежесекундно опровергал.

- Ах да, я почти забыл. Помыслы должны быть чисты... Подобно воде.

И аккуратно, будто боясь раздавить приученными к массивным каменным столпам пассами, поставил на самую вершину сферы хрустальный бокал, до краев наполненный водой. Нетрудно было догадаться, что он имеет в виду: донести, не разлив.

- Приступайте.

- Заново.

Он следил за каждым шагом. Стоило бокалу покачнуться и пролить содержимое, как инструктор немедля его возвращал на место, прямо в воздухе собирая жидкость – и небрежно оттаскивал шар обратно, в те редкие разы, когда его хотя бы удавалось сдвинуть с места. Вдвоем. Еле-еле. Пассы, напряжения мускулов и сосредоточение не помогали, и даже вредили: это выяснилось сразу же, как только налитые и раздутые от притока сил Варпа вены на руках привели к мгновенной потере контроля. Память о знании других дисциплин только сбивала.

- Я-то могу так весь день, а вы?

Эми же быстро убедилась, что закон о силе и противодействии работает и тут. На ее примере Вифании стало ясно, что направлять силу надо снизу от пола, а не от себя – потому что в противном случае первое же напряжение себя же сбивало с ног. За всем этим, шевеля усами, Тор наблюдал с видимым удовольствием.

Когда очередная неудачная попытка кончилась отбитой спиной, он рассмеялся, поглаживая подбородок.

- Ну что, признаете, что без моей безграничной мудрости не можете?

И все это время он не отрывался от занятий с другими учениками. Те сосредоточенно переставляли хрупкие, но тяжелые скульптуры на этажах, не останавливаясь даже когда их зал летел вверх или менял форму. Многих он мысленно заставлял строить из статуй башни – прямо в воздухе, разумеется. Но внимание его было там же, где и личное присутствие.

- Слабость! Какой смысл в ваших благих намерениях, если вы не можете воплотить свое желание в силе? У вас есть все, что необходимо, перестаньте пытаться сделать и просто сделайте!

Здесь никогда не задают невозможного, но в лоб эту задачу не решить. Никак.

- Чего нам не понять?

Нупра даже отложил кальян в сторону – не рукой, как и следовало ожидать.

- Признайте, что без опыта старших не можете. На колени и просите прощения.

Он явно наслаждался тем, какой контраст возникает у двух стоящих перед ним девушек. У одной – уже заложенное чувство вины и готовность ради общего успеха склониться. У второй – нежелание этого делать, ибо никакой провинности нет.

Поэтому никакой реакции не наступило, когда первый жест покорности не заставил себя ждать. Это ему было неинтересно, он ждал второго, наблюдал за огнем гордыни, который медленно гас и отражался на лице у Эми. Та была готова и не на такое ради конечной цели, но ей очень нелегко далось чуть склониться вперед. Дальше ей двинуться не дала невидимая длань инструктора, схватившая за плечо.

- Вы все поняли?

Кивок ему был уже не нужен.

- Хорошо.

- А слабость ваша в том, что вы отказываетесь прилагать силу вместе.

По непонимающим лицам убедился, что его шутка удалась. И что понятие о совместных усилиях у учениц сильно расходится с подлинным.

- Мы же...

- Что вы же? То, что вы смогли вдвоем с двух сторон толкнуть шар, еще ничего не значит. Вы все равно не достигли такой степени синхронности, это путь в никуда, и шар и ныне там. Я здесь не потому, что я могу выдать больше энергии. Я здесь потому, что умею распоряжаться ей.

Дисциплина Силы. С самого начала были подозрения, что речь будет не только о голом натиске. Явно что-то куда большее. И многорукое сияние в Варпе наверняка куда сложнее, чем кажется.

- Но вы же правда сильнее.

- Ты думаешь, мои способности зависят от пределов моего напора?

Именно так все и выглядело.

- А разве...

- Нет. Самое интересное, что мой потенциал ниже, чем у вас обеих. А вы не хотите сосредоточиться на том, что действительно можете. Вифания, ты слабее, но у тебя работает воображение. А Эмилия куда сильнее тебя, но и близко не приучена пользоваться головой там, где недостаточно приложить силу. Что из этого следует?

Больше всего Нупра Тора раздражала необходимость объяснять все в деталях... Но за годы службы он привык. Ибо один из главных принципов Схоластики – когда ты смог, помоги ближнему. Не смейся над тупым, если ты способный, как не смеешься над слепым, если ты зрячий. Только легкий аромат облегчения, когда Эми, боясь ошибиться, предположила – почти надеясь, что ее не услышат:

- А что, есть способ передать...

- Умница. Видишь, как полезно остановиться и подумать? Вернемся к нашей задаче...

Никто не говорил, что ее отменили. Пока не решится – об отдыхе можно забыть.

- Отдать часть себя это всегда нелегко. Объединитесь.

Дальше он уже объяснял без слов, ибо все равно не передал бы вербально главную мысль. Обмен. Усилить друг друга. Одна направляет, вторая держит. Попытка обеих держать все равно обречена на провал... Но если отбросить гордость и отдать свою накопленную мощь, поделиться ей, проявить истинное сестринство...

Ничего общего с вбиранием в себя Моря Душ самостоятельно. Уже очищенный сырой резерв, подготовленный чужими страданиями, но когда есть общая цель, не до соревнований, кто именно повернет ключ в дверях.

Подобно мышцам, которые от напряжения дрожат, но когда усилие для них простое, могут сохранять твердость. Даже подозрительно просто оказалось подвесить тяжеленный шар над полом и придержать со всех сторон – а дальше Эми могла двигать его куда угодно. Только усмехнулась над тем, как легко это было.

А уж ориентироваться в зале, который пусть и запутан, но даже хорошо освещен... Это пройденный этап.

- Ну и раз уж у нас остается время...

По правде сказать, инструктор ждал, что выделенные несколько часов целиком уйдут на бесплодные попытки превозмочь наказание. Но был скорее обрадован, что обошлось без этого.

- ...попробуем научиться самой первой мысли, и одному из лучших боевых приемов за много тысячелетий. История дисциплины Телекинеза началась, когда первый одаренный мудро предположил, что нет ничего лучше, чем кидаться в противника камнями. Натиск.

Мановением руки Нупра поднял с пола несколько увесистых булыжников и одним усилием отправил их в сторону ближайшей стены, оставляя на ее и так испещренной поверхности новые вмятины.

Пожалуй, самый простой из способов, и теперь уже не представлял в повторении никакой сложности.

- И, разумеется, защита от него: кинетический купол.

Мысленно приказав кидать следующие камни в изящную статую дамы в роскошном платье, он возвел вокруг нее еле видимое мерцание – достаточное, однако, чтобы даже сильнейшие броски отлетали от него, как от прозрачного металла.

Величайшие умы человечества до сих пор не создали приемов более простых и действенных. И пользуясь минутной доброжелательностью инструктора, Эми уже почти не стесняясь спросила:

- А если вместо броска шеи на расстоянии сворачивать?

Верх практичности – миновать барьер и сразу за ним создать толчок. Достаточный, чтобы опрокинуть камень. Но инструктор только улыбнулся.

- Потому что тогда его куда проще подавить. Отрицание. Контрприемы. А вот против натиска они бесполезны.

Поднеся один из булыжников к себе, он пристально его рассмотрел.

- Ну а если встречная волна?

- Я бы продемонстрировал, но пока вы слишком неопытны, а я не хочу потом писать, почему вы не смогли отразить мою атаку. Просто представь, что тебе в лицо со скоростью убийственного снаряда летит монолит. Ну да, возможно, ты расколешь его на части – но направления движения он изменить не успеет. Поверь, тебе не будет легче, если тебя накроет несколькими кусками вместо одного. Можешь даже его расплавить: он идеально сохранит в застывшем камне твой отпечаток.

Звучало бы как шутка... Если бы при этом он не смотрел одной из своих статуй прямо в лицо. В гримасу ужаса.

- В общем, на сегодня оставляю вас тренировать силу и меткость бросков. И впредь не нарушайте установленного порядка изучений. Его придумали отнюдь не просто так.

Он был прав. Порядок нарушать нельзя. И еще это давало одну весьма нетривиальную мысль, как этим воспользоваться.

- Генрих! То есть, простите, Лорд Рорх. Можно на пару слов?

Непонятно, кто был удивлен больше. Генрих, который уже не особо ожидал, что удостоится от Вифании хотя бы приветствия, или она сама, тому, что решилась на это.

Не привыкать было притворяться, показывать доброжелательное лицо при внутреннем стремлении как можно скорее уйти прочь. Только дело, и ничего личного. Торговля приучает и не к такому.

Возможно, имело смысл куда-то его заманивать. Сделать вид, что это он ее нашел, чтобы заговорил сам. Но если он хоть сколько-нибудь умен – а в противном случае толку от него все равно никакого – то моментально бы понял, что к чему, хоть и не подал бы виду. Труднее всего было найти момент, когда как можно меньше глаз увидят, что кто-то вообще разговаривает.

- Приветствую... Конечно, я вас внимательно слушаю.

Заготовлено очень много фраз, но здесь все равно не подойдут. И проще всего оказывается сбросить уже наконец опостылевшую маску.

- Я не буду притворствовать, я пришла договориться. Мне нужна ваша помощь. Я знаю, у вас весьма обширные связи, как внутри Схоластики, так и за ее пределами.

По его лицу, даже не удивившемуся, выжидающему, видно: он выслушивает просьбы часто. За соответствующую плату в Империуме продается и покупается все, что не запрещено Имперским Кредо.

- Интересно. Я не буду спрашивать, с чего вы вообще взяли, что мы при всем желании можем вам чем-то посодействовать...

Внимательно прислушался. Варп уже захлопнул приток сил, телепатия уже бессмысленна, но осторожный выбор слов никто не отменял. Убедившись, что излишне любопытных рядом нет, Генрих поправил очки и продолжил.

- Вы, как бы сказать, непохожи на тех, кто обычно просит нас о чем-то, и я смею предположить, что речь явно не о доставке для вас чего-то необычного. Нет, ваши аппетиты явно совсем иного сорта.

В общих залах сесть для беседы не возбраняется.

- Это правда... Мне нелегко это говорить, но я признаю вашу правоту.

Конечно, раскрывать другим настоящую цель нельзя. Задача иная. Приблизиться к тем, кто может неосторожно подумать о связанных событиях – а дальше достаточно будет и дружелюбного рукопожатия. Сам факт чьей-то реакции, даже если не расшифровать их мысли, о многом скажет. И даже если сам Рорх ничего не знает, он донесет до кого-то, кто вынужден будет выдать себя... В теории.

- И в чем же вы со мной согласились?

Лгать не тяжело. Тяжело смириться с тем, что вообще пришлось это произнести. Молить о прощении саму себя за это.

- Вы были правы, доверие это только лишнее препятствие. А я хочу, после выхода отсюда, иметь действительно полезные связи. Хочу службу, где действительно буду приносить пользу. И не возражаю, если эта польза будет на руку вашему Дому.

Говорить только то, что он хочет услышать, как можно убедительнее, пока своя ложь не покажется правдивой. Торговаться особо нечем, и он это знает – но будущее потенциально полезного человека это товар не хуже любого другого. Главное заинтересовать, вывести его на нужный путь, остальное несущественно.

- Понимаю... Переосмыслили и пересмотрели взгляды, когда сами увидели, куда приводит сострадание. Тем не менее, примите мои соболезнования.

Здесь даже не нужно было никакой реакции. Шаблонных жестов достаточно, благо их искусство прививает быстро.

Наверняка знают все подробности. Но точно не знают, что за этим последовало. Для них вся история вполне правдоподобна, с таким числом свидетелей.

- В общем, я хочу знать, что и как нужно сделать, чтобы меня... отрекомендовали повыше. Распределили туда, где это выгоднее с вашей стороны, само собой. И еще – личная безопасность. Сами понимаете.

- Звучит вполне разумно. Только хочу уточнить: вы только для себя интересуетесь?

Вот этот вопрос застал врасплох. И хуже всего, что это заметно.

- А какие есть варианты?

- Ну как вам сказать. Я очень уважаю Леди Оккам, а о кураторе вашей группы ходит немало слухов, но они никогда бы меня о помощи не попросили. Другое дело – ваша прекрасная подруга. Но ей говорить со мной мешает главный, фатальный, хотя и поправимый недостаток.

На удивленный взгляд Рорх повернулся. Приспустил очки. Смотрел прямо и не отрываясь, как будто проверяя на способность и смелость ответить тем же, устоять перед видом его рваного шрама, намеренно не уменьшенного – напоминания о чем-то.

- Какой из них, могу спросить?

- Червь, точащий души и сгубивший больше жизней, чем любой другой. Как вы, как я, она умеет выживать, но гордость... Не позволяйте ей брать верх. Когда чувствуете, что разумное решение вам не нравится – это гордость. И я всегда говорю: гори она огнем.

В данном случае, на малую долю, противно для себя же, но можно искренне согласиться с ним.

- Я думаю, в конце концов она тоже придет к этой мысли. Но за нее говорить, конечно, не могу.

- И не нужно. Другие, возможно, не дойдут до конца Пути, но она слишком упорная, чтобы сдаться. Я за годы в этих стенах уже кое-что видел, и узнаю таких вот... Несгибаемых.

Это почти комплимент из уст аристократа. Чтобы он хвалил кого-то, чья родословная не исчисляется сотнями лет как минимум. Даже стало интересно...

- Разрешите в таком случае поинтересоваться...

- Что я узнал о вас? Ну вы ведь, надеюсь, не думали, что я просто так вызвался в нашу первую встречу? Пока что я об этом не пожалел.

Генрих неторопливо обвел привычный вид мрамора и скульптур взглядом, выдерживая паузу.

- Восприму это как оказание доверия.

Но Рорх так и не повернулся назад. Все еще глядя вдаль, он неожиданно четко, почти чеканя, произнес:

- В общем так. Есть у меня одна мысль. Я помогу вам найти то, что вы ищете. Даю слово.

И хотя он не говорил ничего особенного, от его тона стало страшно. От неожиданности и потери чувства, кто кого в итоге ведет к логическому концу.

- Прошу прощения...

- Вы просите меня об одолжении, и даже просите с уважением. Вы еще не осознаете этого, но вы действительно точно знаете, чего вы на самом деле жаждете. Но готовы ли вы столкнуться с ценой, которую придется заплатить?

Вот здесь он ждал такого же четкого ответа... Как будто он мог быть каким-то иным.

- Разумеется.

- Уверены?

Второй раз подтверждать было не нужно. Но Рорх вновь вернулся к доброжелательному голосу, сложив руки в замок и задумчиво постукивая пальцами друг о друга.

- В таком случае ваша тайна в полной сохранности со мной. А что касается вопроса оплаты... Скажем так. Однажды – а возможно, этот день настанет нескоро, или не настанет вообще – я потребую с вас ответную услугу. Обещаю, она не будет незаконной или невыполнимой. Засим считаю наше соглашение оформленным. Позволите покинуть вас?

- Ты. Сейчас. Скажешь мне. Что я тебя не так поняла.

Это была худшая часть плана. Рассказать остальным. И еще сложнее было показать им, что преступить через принципы было оправданным.

- Как тебе вообще в голову пришло о чем-то договариваться с этими мерзавцами?!

Реакцию у Эми, да и у Синтии, можно понять. Все сделать, чтобы обойтись без этого... А в итоге мириться с необходимостью. И уже даже непривычно, неудобно и боязно говорить словами, когда можно было бы куда быстрее передать мысленно.

- Я думала, сразу поймете. У нас будет возможность узнать что-то от их связных.

- И? Что ты у них, будешь выторговывать за отдельную плату ответы?

Настоящий страх у Эмили не за это. А скорее за то, что за такие договора могут взять плату, даже если их расторгнуть. Более того, что могут взять плату, даже если и не собирались никогда исполнять свою часть. И волновалась не зря...

- А то, что мы-то можем прочесть, о чем они подумают. Осталось изобрести наводящие вопросы, только тему поднять.

- Они не тупые! Они не будут публично...

- Да не публично. Мы можем считать и вне занятий, но они-то этого не знают!

Даже неожиданно, как быстро может гневный обвал фраз превратиться в тишину, пока обе молча переосмысливают. И только Ли как молчала, так и продолжает.

- Погоди... Они ведь даже... Даже не знают что мы вообще умеем... Не будут бояться подумать лишнего.

- Вот-вот. Потому что официально мы даже не дошли еще до соответствующих занятий.

У Эми глаза вновь медленно загораются злостью – но уже направленной совсем в другое русло.

- Могла бы сразу сказать. Заранее предупредить об этом не судьба?

- А меня заранее предупредить, что мы можем обходить такие ограничения, не судьба было?

Про то, что запросто могло выйти иначе, или не выйти вообще, добавлять уже было лишним. Только теперь Лилия наконец заговорила.

- В общем, план – найти их посыльного, через которого они связываются, и втихую выяснить, не проходило ли через него что-то про...

- Да. Связной у них отзывается на кличку Белый Журавль. Через него идет весь внешний обмен сообщениями мимо охраны.

Даже не верилось, что дошло до этого.

- Понятно. Теперь знаем с кого начать.

И уже сейчас стало ясно, насколько велики пробелы в плане. А точнее, что на самом деле тут может последовать. Но как всегда, отступать тут поздно, только решать, как и когда.

- Итого я его встречу. Попрошу отвести меня к тем, кто решает вопросы. Конечно, вряд ли со мной там будут обращаться очень обходительно, явно не как с дорогой гостьей, но голова под угрозой моя, так что...

- И вот именно поэтому ты туда не пойдешь.

Редко у Лилии в голосе холод и жестокая решимость, но она явно не намерена спорить. Не нужно аргументировать и пояснять, она все сказала. И в глубине души ясно, что она права. К тому же Эми молчала недолго.

- Я пойду. Как я понимаю, меня они тоже ждут – а предлог у меня есть. Если они правда могут послать или отправить что-то по своим каналам...

Вифания не знала, в курсе ли остальные про сестру Эмилии. Но та явно не собиралась ограничиваться в этом поводом... И после этого разубеждать ее – просто нет права.

- Хорошо. Только аккуратно... И надо очень хорошо продумать, как и с чего переводить разговор.

- Ты совсем сдурела, так долго?

Это, пожалуй, было самым мучительным. Ждать, пока Эми вернется, и бороться со стремлением посылать за ней кого-то. Кого угодно. Лишь бы вытащить, когда ее нет дольше положенного, потому что вместо нее там могла быть сама Вифания.

А теперь Эмилия стояла в дверях, одновременно черная от гнева... и бледная, как могильный саван.

- Да, но задержка не поэтому.

Надежда, что все пройдет безрезультатно и безобидно, рухнула окончательно.

- Почему у меня предчувствие, что нам не понравится то, что ты сейчас расскажешь?

Последняя попытка справиться со страхом, но не помогло.

- Лучше поблагодари, что я туда пошла вместо тебя. Все намного хуже, чем я думала.

Она не требовала, произнесла просто так, но до сжатия кулаков, потому что никаких слов тут не хватило бы для благодарностей. Вот только глубоко внутри Эми точно сама хочет благодарить. За то, что удалось вообще сдвинуть все с мертвой точки. И теперь самым сложным ей было собрать все воедино, ничего не упустив.

- В общем, что удалось понять. Кое-что нашлось. Журавли это никто, всего лишь коллективный позывной для их посыльных. Испорченные, избалованные юнцы, которые придумали себе подпольное общество любителей жаловаться родителям. Но жалуются они действенно.

Только когда Эми взялась за стакан, стало видно, как у нее дрожат руки, до стука зубов о край.

- И сейчас у нас проблемы посерьезнее. Непонятно откуда, но им пришли указания, которые они уже передали куда следует.

- Какие?

По впившемуся взгляду примерный смысл был ясен еще до того, как Эмили смогла продолжить. С трудом.

- Готовить еще одну поминальную церемонию. Проще говоря...

Понятно, что из этого следует. То, чего больше всего и боялись. Озвучить нашла в себе смелости только Синтия.

- Они знают, что скоро по твою душу что-то придет еще раз.

Не бред и не фантазии на фоне желания придать смысла и ценности существованию. Не поиск сложностей там, где их нет. Теперь уже точно нет.

Из оцепенения вывела пощечина. И руки Синтии, впившиеся в плечи.

- Так, приказа впадать в ужас не было, курсант! Смотри на меня!

Все, чтобы ничто другое не завладело вниманием. Неозвученный приказ.

- Ты боец, теперь готовься, как подобает. Будешь всегда под нашим прикрытием. Пока ты не одна, тебе ничего не грозит.

Она когда-то дала титул не просто так. Он подразумевает, что встречать все нужно лицом к лицу, и это не исключение. Это тоже часть добродетелей, с которыми можно называть себя достойной.

- Я знаю. Но пора...

- Думаешь, я не понимаю? Ли, пора. Предупреждаем настоятеля и службу безопасности. Только очень тихо.

Лилию, как старшую и опытную, назначили куратором группы за многие заслуги. Но приказывать здесь могла только Синтия. Никто и не возражал. Одного ей было не занимать: смелости перед лицом чего угодно. Дело чести для нее.

- Инструкторов?

- Только с разрешения настоятеля. Кто-то из них может быть замешан. И доставай письменные, будем делать прошения заниматься вместе. Прямо с завтрашнего дня.

Ее прикосновение не могло не передать еще одну вещь. Ту, которую даже она не могла озвучить. Никто не смог бы. То, что вероятное новое убийство тоже наверняка будет руками кого-то. Возможно, кого-то из них.

- Не надо было... Не надо было отправляться туда...

То, что за это от Эми прилетит по лицу, тоже было известно заранее. Заслуженно.

- Чтобы больше я не слышала. Ты думаешь, если забыть про все это, оно пройдет мимо?

Возможность силой воли влиять на мир реальный дает такую иллюзию. Это понятно. Это объяснимо. Будто бы до решающего момента была возможность другого исхода. Будто бы было две судьбы, между которыми можно было выбирать.

- Прости, я...

- Ничего. Предупреждены значит вооружены. Я тебе говорила... Я докопаюсь. В одиночку, если потребуется.

Для нее это тоже теперь уже личное. Даже если все придется делать самой. И нет того, что ее бы остановило. Только бы самой когда-то обрести такую силу воли.

- Спасибо.

- Пока не за что.

Ее с детства приучили беречь своих. Любой ценой. Одну уже потеряли, и теперь она не позволит еще раз произойти чему-либо, пока ее нет рядом.

- А как... Как сообщения с домом?

Она ведь не забыла. Не могла забыть. Но и говорить тоже было ей тяжело.

- Сделают, что могут. У них куда быстрее, чем у нас.

Безразмерная галактика. Сообщения, даже быстрее света идущие месяцами. Терра читает не новости, а старые записи о временах, прошедших порой годы тому назад. Кто-то может умереть, и умирают миллиардами, а те, кто далеко, не узнают. Зачастую никогда.

- Держись. Скоро выясним.

- Это да... Но теперь уже мы готовы ко всему. Лучше узнать, чем гадать.

- Точно. Вот и увидим.

Изменено 10 декабря, 2019 пользователем Architect Pryamus

[Architect Pryamus]

Часть XI

- Теперь все?

- Да.

До последнего Вифания ждала, что за всю самовольную деятельность наступит наказание, что та неизбежно станет явной и известной охране – но те даже не вызвали никого на повторный допрос. Молча ставили печати, и, не проронив ни слова, уходили.

Или, зная их, просто в любом случае собирались действовать иначе?

- Хорошо. Попутно я заручилась поддержкой нескольких девочек с Тридцать Седьмого. Они надежные, многие из них обязаны моему Дому.

- Спасибо.

И хотя это был долг любого под этими сводами, хотя защищать пришлось сразу всех, ибо неизвестно, за кем еще могли прийти и зачем, постоянно преследовало чувство, что нужно благодарить. Всех. По очереди. За то, что не отвернулись, когда могли бы. Но реакция у всех была одна, практически девиз Схоластики.

- Сначала выживи, потом благодари.

Никто ни разу не протестовал. Могли уйти без тени позора, но не ушли. Еще и потому, что знали: за них бы вступились так же.

И ведь все это – тоже проверка.

Невезучие долго не живут. Не умеющие принимать и подавать руку помощи тоже. Быстро мрут все, кто не могут быстро перестроиться на более сложную задачу, каковой требуют занятия со старшими. Факультет никогда бы не стал способствовать чьей-то гибели, но и не станет защищать: всегда вина умирающего только на самом умирающем.

- Да, к слову. Вообще я ее для особого случая берегла...

Покопавшись у себя под кроватью, Синтия довольно вытащила небольшую железную банку с крышкой. Старую, покрытую стершейся росписью, и явно пролежавшую там не один год.

- Угощайтесь. Вне Терры люди годами на это зарабатывают, но думаю, дальше ее откладывать нет смысла.

Удивительно, но это был не амасек. Десерт из бобового масла тео – такой подавали разве что в виде особого деликатеса в книгах и карти[ну уж нет]. Традиционный жест гостеприимства на древней Терре. Его было даже боязно брать, да и вкус у него был своеобразно-горький, но действие от него было неописуемым. Ясность в голове и ощущение легкого успокоения... Именно то, чего не хватало.

- Ладно. Посидели и хватит. Жить надо, так что на выход.

- Что ж, теперь ты.

Нупра Тор даже не удивился, или не подал виду, когда вновь увидел перестановки в своих группах. Он помнил наизусть имена всех сотен своих курсантов и наверняка намного больше чужих, но привык к тому, что их регулярно переводят.

Мерзкое чувство. Предчувствие, если более точно. Море Душ чернеет постоянно, потому что что-то знает, но не показывает никаких видений. Оно просто хочет сказать, что чью-то жизнь попытаются оборвать прямо сегодня. А теперь предстоит вдохнуть его вод, чтобы повторить одну из самых сложных техник Силы.

- Не торопись. Если бы тебе не сказали, что угли обжигают – боялась бы ты прикоснуться к ним?

Как минимум четверо наблюдают. Знакомая уже беловолосая держит руку рядом с руной подавления – предупреждена. В переднем ряде беззвучно подбадривает Синтия – ничего не говоря, но она рядом.

Остается только закрыть глаза, стоя перед неподъемной каменной глыбой.

На уровне инстинкта любой умеет черпать энергию из Варпа. Пропустить ее через себя, очистить и пустить в ход, даже запасая небольшое количество, сколько получится удержать. Вначале тяжело, но потом бессознательно. Простейший способ, но он – тень настоящего искусства. Его не хватит.

И совсем другое дело – сбросить оковы. Снять природный барьер в подсознании, велящий никогда не поглощать больше, чем нужно. Полностью открыть разум Морю Душ, зная, что когда оно захлестнет с головой – остановить его будет уже нелегко. Только сливать энергию куда угодно, пока она не переполнила. Потому что если переполнит, и разум провалится в бездну Варпа, поистине мощность упрется в предельную – но для девяносто девяти из ста это будет больше, чем может вынести нервная система. А кто верит, что входит в этот один из сотни, тот, скорее всего, слишком самонадеян, чтобы оставаться в живых.

Всегда страшно, особенно впервые, особенно теперь, но пройти надо. Второй раз будет легче. Ступать с осторожностью, но не отдернуть руку, когда инстинкт повелит. Усилие воли, позволяющее сделать прыжок веры, когда осторожность велит его не совершать – на голом знании, что подхватят.

Вначале просто обычный поток где-то рядом. Вобрать в себя, перевести на камень, чтобы тот в нем тонул, пока не начнет всплывать. Потом еще один. Нити, за которые можно и нужно потянуть, чтобы разорвать саван Той Стороны и впустить больше. Последним предельным движением эта стена обрушивается, и вот теперь становится ясно, что имелось в виду.

Раньше это были мирные ручьи, а теперь это сбивающие с ног водопады, где все силы уходят на то, чтобы их удержать, отвернуть от себя – но зато все, что проходит мимо, без усилий идет на безграничную возможность. Любую. Даже самую дикую. Одного перевода взгляда на безжизненный камень достаточно, чтобы они обволокли его и подняли в воздух. Только пожелать, и они его раздавят и раздробят. Запустят куда угодно. Расплавят. Выточат из него самое затейливое изваяние. Все, что прикажут, только если их удержать. А это уже было все тяжелее: приказ «Довольно!» был им незнаком.

Только лихорадочно заставлять их иссякать на чем угодно. Пусть раскалят гранит и много раз, один за другим, изменят его форму – чем труднее, тем лучше. Подсознание само выбивает случайные образы, пока все силы идут на сдерживание пробоины – а она и не думает иссякать. Вот теперь по-настоящему страшно.

Если где-то ждет своего часа тот, кто желает гибели, ему сейчас самое время нарушить хрупкий танец на краю вечности, на рассвете конца. Сбить всего одну попытку унять вырывающиеся из сдерживающего поля цветы, похожие на солнечные короны и петли. Разорвать всего одну из созданных невидимых рук, без которых не хватает направлений для одновременного отражения.

Но усилий хватает. То, что так тяжело поддавалось вначале, покорно отступает, вытолканное обратно за пределы, на Ту Сторону, пока брешь залатывается прочнее, чем была, как срастающаяся кость. Пока не наступает штиль...

А вне Варпа, когда спадает его мрак, остается на память то, что осталось от куска гранита. Собранная из десятков разноцветных кусков конструкция, ощетинившаяся прозрачными кристаллами, похожая на разросшееся дерево – вросшее в потолок, но не касающееся пола. И в тишине до боли режет слух звук росчерка пера, которое без руки хозяина в раскрытом томе безразлично чертит слово «Удовлетворительно».

- Следующие.

Наставления по-прежнему беззвучно проносятся в общем сознании. Открыть свой разум, но никогда не отворять его врата целиком. Манипуляция материей это лишь первый, простейший шаг, потому как подлинная угроза во всем, что влияет на рассудок, на душу, на умение сдерживать себя. Этому учат пять лет, хотя многие продолжают учиться владеть собой всю жизнь – насколько долгой она может быть.

Во рту все еще стоит привкус десерта. Это ожидание возможной опасности обостряет восприятие? Или... Или просто цепляется за все, как в последний раз?

В этот раз Император смилостивился и подарил еще один шанс. Судьба медленно приучает к мысли, что каждое погружение, каждый нырок в Варп может быть роковым... И именно в этом вся его суть. Только учиться владеть им быстрее, чем оно учится владеть слабостями. Быть на шаг впереди главной угрозы – самой себя. Того, что может произойти, если всего на мгновение потаенные страхи и гнев захватят волю.

Но поганое чувство сдавливающей толщи никуда не делось, хотя теперь уже ничего не грозит. Попытки других идут хоть и медленно, не всегда гладко, но ничуть не хуже, чем у самой Вифании. За ними даже легко наблюдать, вздыхая с радостью каждый раз, как кто-то успешно возвращается. Тридцать Седьмой тоже позволяет себе расслабиться, ибо сохранность своих волнует куда больше, чем чужих. По той же причине Двадцать Четвертый и не напрягался...

И надежда, что предчувствие ложно. Нельзя ему верить до конца. Все, что не было результатом расчетливых усилий, может быть происками злой воли. После этой мысли давление пропадает – одновременно с тем, как традиционно гордо Синтия Оккам идет демонстрировать свои умения. Не первый раз, и всегда от нее ждут определенного представления в искусстве, красивого жеста. Просто отбить минимум ей скучно, ибо плох ученик, не пытающийся превзойти высоты.

Никаких неуклюжих судорог, подобных тем, что довелось изображать самой. Ей даже не нужно двигать руками, достаточно сложить их в молитвенном жесте, без гримас, но с выражением мира на лице. Она строит больше, чем просто волну – водоворот из все новых и новых токов, с идеально выверенной скоростью его наполнения. Миниатюрная скованная буря, заточенная внутри сдавливающей клетки, похожая на изображения Галактики внутри маленького прозрачного шара. Точно между ладонями, как око огромной разрушительной силы. Оно не разрастется ни на палец больше положенного, но внутри купола, под которым оно освободится, средоточие пронесется с силой взрыва опустошительного орудия.

Даже сам инструктор впечатлен и заинтригован. Когда брешь закрывается, его усы возбужденно топорщатся – вот каково признание учителя ученице. Запаянное семя разрушения даже не вырывается, крепко удерживаемое со всех сторон, но его нужно освободить, подобно взведенному затвору оружия, которое нельзя хранить, не разрядив тем путем или иным.

- Превосходно. Все назад...

На всякий случай закрывает строй защитным полем, вися под потолком. Так же бессловесно командует о разрешении выпустить энергию на волю. И послушный жест, отправляющий сферу Водоворота в цель, оставляющий рябь в волнах Моря Душ... И росчерк. В недрах Варпа запаянная брешь вдруг идет трещиной, ярко светящейся, на первый взгляд незаметной в переливах, но ощутимой. Едва сфера срывается с кончиков пальцев Синтии, брешь распахивается, как оплавленные ворота, угодившие под залп, но не ведут внутрь новую неудержимую толщу.

Они начинают всасывать энергию, как исполинские челюсти. Как морское чудовище с самого дна, поглощающее бездонным чревом всю воду над собой... И все, что плыло на поверхности и в быстри[ну уж нет]. Это точно не запланированная часть, и одновременно с тем, как по Ту Сторону из разлома несутся толстые, хлещущие щупальца из сиреневой плоти, похожей на стекло, впервые проскальзывает страх на лице у Нупры. Больший, чем даже у всех его учеников.

Его сил, укрепленных отдачей других, хватает на то, чтобы барьер почти мгновенно стал толще, пошел бесчисленным радужным мерцанием, о которое выросты потустороннего ужаса могут только извиваться, но не в силах его пробить. А потом накатывает ударная волна уже в реальности, заставляющая даже его едва не слететь с левитирующего кресла.

Пробив завесу реального мира, челюсти распахиваются и в нем, и первый же их вдох сбивает с ног, передние ряды этим прикладываются о барьер – но не смертельно. Задний строй даже успевает схватиться за что-нибудь. И уже только поднимая взгляд, Вифания видит сразу три единовременных кошмара.

Сферу, так и не разорвавшуюся, схваченную одним из отростков, вросшую в него как глаз, но все еще готовую сеять смерть.

Руну на стене, которую толчок оставил без дежурных – просто не успевших подняться.

И самый длинный, самый гибкий из выростов, нашедший всего одну цель, которую не успел захватить многочисленными дланями Тор. Единственную, которая была за барьером. Мгновенно намотавшийся вокруг шеи, намеренно копируя ее шарф – так, что если та и хотела кричать, то не смогла бы. Сильнее была бы только немота от полного отсутствия рта.

Варп прошел полный круг и явился за новой жертвой, но нашел не ту, которую искал... Только в этот раз его и она устроит.

Не в этот раз...

Все, что было. Все, что есть из сил у себя и у других. Держать стремительно теряющую сознание и хватку Синтию на месте. Ее же мощью, пока ее разум гаснет от недостатка кислорода. Всеми векторами, какие есть, рубить заросли щупалец, даже когда на смену каждому вырастают из недр еще два. Только не терять сосредоточения, все остальное несущественно.

«Держись, я тебя оттуда...»

Когда барьер от напряжения дергается и начинает таять по краям, новый толчок на мгновение сбивает. Этого воронке хватает, чтобы притянуть жертву ближе.

- Отключайте ее, что стоите?!

Двух или трех, кто не могут сами устоять на месте, Нупра оттаскивает прочь, но это только отвлекает его от барьера и дальше. Но не нужна вечность, нужно только дождаться отсечения от Имматериума. Еще никогда не доводилось ждать, когда оно наконец наступит.

Сфера Водоворота распахивается, пока светящееся ядро не кажется зрачком направленного прямо на себя взора. Потом увеличивается в размерах и светится ярче, будто в центр влили раскаленного железа.

Скоро все это станет неважно. Хватка держится. Кто из собравшихся с мыслями осознает тяжесть происходящего, одалживают еще немного сил, наперебой борясь с прибывающей мощью из разлома. Самый край глаза ловит знакомые тени около руны. Ни разу еще не было так отрадно видеть их обоих – и беловолосую, и Рорха. Пары секунд им должно хватить.

- Еще чуть-чуть, поддается она!

С чистой холодной яростью на лице, уперевшись ногами в пол вопреки своим принципам, все силы Нупра Тор отдает на сдавливание челюстей. Закрыть их любой ценой. Кое-как щиты возводят еще несколько учеников.

Но обрыв связи все не наступает и не наступает. Насколько возможно посмотреть, видно только, что рядом с руной больше никого нет. А потом, взревев как пойманный в сеть хищник, разлом на мгновение сужается, только чтобы из последних сил вдохнуть еще раз.

Она еще в сознании. Смотрит, но ничего не может сказать, даже мысленно. На мгновение весь хаос переплетения сил замирает, чтобы исчезнуть быстрее, чем возможно даже уловить простым взглядом.

Имматериум пропадает и челюсти захлопываются спустя меньше секунды после того, как в них исчезают притянутые последним толчком щупальца. Втягивая внутрь утратившую всякое изящество сферу, разорвавшуюся уже на Той Стороне, так, что ее взрыв слышен и здесь...

...и забирая с собой единственного человека, которого так и не смогли удержать. Только звенящая тишина, на фоне которой повторяется в голове ее последний сдавленный выдох.

- Я... Я до сих пор чувствую... Провал в тот момент, когда она выскользнула, когда хватки не хватило – и после этого только помню, как понимаю, что не удержала.

Вопросов, которые задают, толком не слышно, потому что все заглушает одно. Вновь и вновь перед глазами то, как смыкается разрыв. До и после.

- Все еще чувствую, как держу ее. Как будто своими руками.

Бесстрастные и бездушные линзы шлемов у охраны не могут ничего понять. Только настоятель Иф чувствует память о том, как все силы прорывались через потустороннюю скверну. Как рука, пытающаяся вытащить из недр сквозь впившиеся в нее черепа. Как вгрызались, обдирая до костей – по-другому это не назвать.

- Я смотрела туда, в Варп, и он... он смотрел на меня. Он знал, чем все кончится. Последнее, что помню... Как он посмотрел прямо мне в глаза и... Если бы мог, он бы смеялся.

То, что за всхлипываниями только обрывки бреда долетали до ушей, было уже неважно. Даже когда настоятель жестом приказал охране выйти, оставив наедине с собой, сказать было больше нечего. Все остальное было просто не собрать воедино.

Единственная связь с реальностью – чужая рука на плече, сочувственно его сдавливающая. Чья именно, не видно, но точно известно, что Джулии Фергурины.

Проклятая запутанная игра, и каждый неверный ход это чья-то жизнь. Оно не остановится. Стоит за ней само Море Душ, человек или нелюдь, оно только началось... И входит во вкус.

- Вернемся к тому, что было раньше. Вспоминайте любую мелочь.

Сознание и так отдельно от речи, связно говорить не выходит. Мысли не успевают за движениями, каждое слово уже потом кажется горячечным бредом.

- Они должны были отключить. Все отключить и...

Обрыв на полуслове, потому что наконец возникла одна, первая мысль, продиктованная чем-то кроме страха.

- ...и они пропали. Не стали этого делать. Эта беловолосая и...

Снова наплывают сразу несколько попыток объяснить, но все идет к одному.

- ...и Рорх.

Лица Фергурины было не видно, но она подернулась. Отпустила плечо, обошла, села на край стола. Вгляделась. И только потом тихо проговорила:

- Еще раз. Ты хоть понимаешь, Романо, какое серьезное обвинение сейчас выдвигаешь?

- Но это я сама видела. От первого толчка все повалились с ног и не могли сразу нажать, но потом они подошли и...

Стоит продолжить – и обратного пути не будет. Как всегда. Но здесь уже нельзя замалчивать и надеяться.

- И что?

- И не стали, когда могли. Я же сама видела...

- Что ты видела?

Почему-то ее тон стал другим. Совсем другим. Желчным.

- Я...

- Ты видела только то, что они были рядом, а потом исчезли оттуда. У тебя фрагментирована память о событии.

Только вспомнить в деталях, в увиденном своими глазами сомневаться не приходится.

- Но я же оглядывалась, я точно помню...

- Мы уже опросили Гойя и Рорха.

- Ну так вот, надо вытрясти из них, что они...

Но на лицах у обоих – никакой поддержки. Только растущее недоверие. Настоятель вновь заговорил, и теперь уже быстрее и тверже.

- Гойя собиралась возобновить подавление сразу после первой волны. Рорх схватил ее и не дал этого сделать.

- Ну так вот, о чем я и...

- А вы знаете, почему он так поступил?

Слов здесь уже не нашлось. Никаких. Это и был вопрос, не дающий покоя. А Иф продолжал.

- Потому что психосилу Водоворота нельзя укротить подавителем. Когда она уже заряжена, обрыв связи с Имматериумом только уничтожит все попытки ее сдержать.

- Но...

- Все это время Оккам сдерживала взрыв, иначе он бы убил и вас, и всех, кто был вплотную к барьеру.

- Но откуда...

- Ничего, кроме ваших эмоций, не подтверждает, что кто-либо из курсантов имеет отношение к произошедшему.

- А как же...

- Я прочел все о ваших попытках найти виновников. Ничего из этого не свидетельствует о наличии таковых вообще.

Не может быть такого. Даже если принять объяснения последнего...

И страшное чувство, что если это правда, то едва своими же руками не было убито куда больше людей. Включая себя.

- Так что это вы забудете и никогда больше не будете бросаться подобными заключениями. Четыре эксперта изучили все записи, и продолжают проверку, но уже сейчас могут сказать, что это не более чем хоть и трагичное, но стечение обстоятельств. Факультет стремится минимизировать потери – все сработали грамотно и пожертвовали одним человеком, чтобы спасти десятки. Вас в том числе. Вопросы есть?

Как они могут... Или все следы ускользнули от них, или это ошибка со своей стороны, страшная, едва не приведшая к еще большим трагедиям...

Или...

- Я хочу спросить.

Высохшие было слезы полились с новой силой, пока не размыли все, что возможно было увидеть.

- А если бы... Если бы речь шла о курсанте, который не происходил из благородных Домов... Его бы тоже ни в чем не обвинили?

За такое могли сделать что угодно в наказание. Даже за невысказанное вслух. Но было уже просто наплевать. Прежде, чем удалось сказать еще что-либо, резкий удар по лицу от Фергурины заставил молчать. Следом инструктор, хоть и молчала, но явно нечто сказала настоятелю. Беззвучно взмолилась и о чем-то попросила.

Не видно, что написано на лице у настоятеля Ифа. Но удивительно, что голоса он не изменил, хотя мог бы быть в бешенстве.

- В первый и последний раз, Романо, я притворюсь, что я этого не слышал. Исключительно потому, что ваше состояние можно понять, и вы не вполне отдаете себе отчет, что говорите. Прочь отсюда. Это приказ.

- Сядь. И никому ни слова.

Никто не верит. Даже те, кто были там. Настолько, что сама Вифания уже не была уверена.

- Пей. Станет легче. Поверь, я знаю.

В то, что в стакане амасек, верить было нельзя. Немыслимо. И тем более из рук Фергурины.

- Нам нельзя.

- Думаю, что теперь уже можно.

За время без капли крепкого пойла тело настолько отвыкло, что даже запах режет нос. Факультет запрещает по очень веской причине.

Только убедившись по нервному кашлю, перебившему все попытки рыдать, что первый глоток сделан, Джулия забрала стакан прочь. Подсела ближе – и еще никогда не говорила настолько без командных нот.

- Теперь слушай меня, доченька. Я не верю в то, что ты рассказываешь, но своему рассудку я пока еще доверяю. И то, что какая-то дрянь началась там, где ты, я вижу.

Жгучая жидкость не успокаивает. Но действует, отвлекая от всего остального. Дает подумать трезво, как бы дико это ни звучало.

- А если не верите, то как быть?

- Бороться будем. Мы хотим одного: спасти вас. От самого страшного, что с вами может произойти. Не от Варпа и не от каких-то врагов. От вас самих... И все, что ты видела, это еще только начало.

- Откуда вы знаете?

У нее есть привычка сидеть так, чтобы глаза были на одном уровне. На мгновение мелькнула мысль, что все это – еще один допрос. Перекрестный.

- Знаешь, как я здесь оказалась? Потому что люди слабы. Они сдаются, особенно когда речь о других. Кого я знала – сдались. В результате кроме меня живых не осталось. И если ты думаешь, что сдавшись, прекратишь все это – тогда я, пожалуй, тебя просто отпущу. Смысл что-то говорить, если ты согласишься с планом собственного забоя, да?

Слабость была недолгой, но она была. Желание и правда все отрицать и будь что будет. Но даже если бы не сказали, так делать нельзя. За это только будет еще более страшная расплата.

- Так что не жди, что кто там тебя преследует, остановится. Придется бороться, но хитрее. Думаешь, просто просить других о помощи, это выход?

Ответ она читала без слов. Нет. Никто не придет на помощь, кроме самой себя.

- Как кто-то сказал, вместе вы всегда слабее, чем поодиночке, если не обучены идеально дополнять друг друга. Поэтому ты заручишься помощью, но перестанешь надеяться на них.

Об этом говорили не раз, но именно когда это было нужно, слова услышаны не были. Единственный способ не быть жертвой... Быть борцом. Даже если придется это делать в одиночку. И Джулии очень нравилось видеть это, отпечатанное в мыслях.

- Вижу, ты поняла, о чем я.

- Да.

- Скоро поймешь, что тут можно сделать. Помочь тебе напрямую я не могу, но одна зацепка у меня для тебя есть.

Перестать бежать. Перестать просить. Иначе это вновь кончится тем же самым.

- Мне кажется, я уже знаю, какая. А как же...

- А со своей стороны я тебе прикрытие обеспечу. Есть одна идея.

Часть XII

Употребление любых веществ, изменяющих сознание, на территории Факультетов запрещается в течение всего срока обучения. Курсант, уличенный в их употреблении, или хранении, или добыче, или подбивании других курсантов к таковым занятиям, подвергается дисциплинарному взысканию и немедленной полной экзаменовке по всем дисциплинам. Провал экзаменовки означает перевод на нулевой штрафной факультет.

Правило 44 Схоластики Псайкана

- Прости меня.

С выставленной карточки для поминального алтаря лицо Синтии смотрело как всегда – скрывая эмоции, но беззлобно.

- Ты спасла меня. Отдала свое ради чужого. Лучшего определения героизму не знаю.

В отблесках свечей по числу прожитых лет она глядела на смотрящих, и ни в чем не упрекала.

- Я такой жертвы не заслужила. Но в память о тебе заслужу.

Ее душа будет смотреть с Той Стороны и покоиться с миром, зная, что за нее отомстят, и что благодаря ей столькие другие будут жить.

Только рассуждать холодно. Не бросаясь безрассудно. Вчера было желание задушить хотя бы кого-то своими руками, но это путь в никуда. Только хитростью. Только набравшись смелости продолжить и завершить начатое.

Никто и никогда не помогает просто так. Значит, действовать по классической схеме. Найти того, кто знает больше, и вытрясти из него это. И начать нужно было с простого, по цепочке.

Уговаривать Эми показать, с кем ей довелось беседовать, долго не пришлось. Схваченный в четыре руки неприметный мальчик-посыльный твердо решил ничего не говорить, но это было и не нужно.

В мыслях он знал, кого звать на помощь... И очень быстро передумал, услышав пересказ событий предыдущего дня. В особенности – касательно новостей о подготовке поминального обряда заранее.

- Ну что, отведешь к вашему главному, или пойдем побеседуем с охраной и инструкторами?

Разумеется, он сделал очень мудрый выбор. Ему никто не обещал награду за героическое молчание перед лицом допроса с пристрастием, и тем более за пометки в личном деле.

Но настоящим решающим доводом для него стало все же не это. После нескольких минут, проведенных наедине с Эми, он бодрым голосом назвал все, что от него хотели... А потом задал вопрос, дрожа и еле слышно.

- А правда...

- Что правда?

Посмотрел вслед закрывшейся двери. Сглотнул.

- Что когда она шла с занятий... За ней оставались кровавые отпечатки от обуви?

- Наша очередь перекрестного допроса?

Спрашивать, какую роль выбрала бы Эмилия, бесполезно. Для нее самое время надеть маску войны и перестать вести себя прилично. Но теперь не ее очередь.

- Да нет. В этот раз пойду сама. Если что – все доложишь Фергурине.

На ее немое, но действенное непонимание пришлось возражать. Не вербально. Сбросив свой фасад доброй девочки. И когда она это поняла, то оставалось только встретиться наконец лицом к лицу с тем, кто явно знает больше. Поделится либо по-хорошему, либо...

Либо Вифания будет стоять рядом с Белыми Журавлями, пока покушающийся на ее жизнь не решит кого-то из них использовать для очередной попытки убийства. С летальным исходом для марионетки независимо от достижения ей цели. Эту мысль посыльный поклялся донести слово в слово, когда понял, что иначе начнут с него.

- Красный орел, черный ворон, белая голубка.

Идиотский пароль. Еще более идиотское место для встречи. Там, где нет глаз у охраны, после отбоя, когда контролировать курсантов уже нельзя, когда они предоставлены сами себе. Бояться прячущихся за углами нескольких «заблудившихся» уже поздно. Они не на той ступени развития, не их умов дело, пусть пугают кого-то еще, раз им внушили иллюзию, будто кого-либо от кого-то они могут защитить.

- Кончай эту игру, Романо. Кажется, нам действительно есть что друг другу сказать.

Никогда раньше не видела ее. Абсолютно неприметная, хотя ухожена лучше, чем многие аристократки. На лице – холодная рассчетливая ненависть, которая легко заменится на образ жертвы, когда нужно, в этом сомневаться не приходится. Заметно трудно ей двигаться, как будто ее мышцы без поддержки Варпа отказываются ей повиноваться.

- Именно. Сейчас угадаю. Главный Белый Журавль это ты.

Та поморщилась. Еле заметно. Ее бесило, когда ее так называют, это видно.

- Так и быть, можешь называть меня Вера. Вера Эномо.

На протянутую руку не отреагировала.

- Если еще раз попытаешься до меня дотронуться, я сама прибью тебя. Думаешь, я не знаю про твоего куратора и ее трюки с контактной телепатией?

Когда Вера полезла в карман мантии, Вифания ждала многого. Оружия. Бумаги. Инфопланшета, где будет что-то, что та прикажет посмотреть. Но Эномо извлекла только лишь резную серебряную зажигалку... И пачку аккуратно упакованных палочек лхо.

На немой вопрос, делая затяжку, проговорила:

- Прежде всего, уясни три вещи. Первое. Здесь я могу делать все, что захочу.

Выпустила дурманный дым так, что стоя ближе, попала бы струй прямо в лицо.

- Второе. Хочу я только то, что могу продать.

Еще одна затяжка. За нее Вифания завершила эту мысль.

- А третье, позволь, я догадаюсь. Сюда ты пришла потому, что у тебя есть интересные предложения, но нужно мое активное участие.

Продолжает курить без эмоций. Но молчанием соглашается.

- Короче. У меня погибло уже две сестры. Я...

- Мило, что ты чтишь память усопших, но у бытности слишком милой тоже есть недостатки. Ты еще ничего не знаешь, свои заготовленные угрозы можешь выбросить. Но...

Впервые лицо Веры сменилось на подобие живого и сочувствующего.

- Но?

- Оккам была для меня не то чтобы другом, но в знак почтения к ее последней воле я тоже хочу разрешить загадку века. Хотя бы потому, что не люблю терять хороших покупателей.

С последним словом многозначительно потушила палочку о камень, вдавив куда сильнее, чем требовалось. Понятный жест.

- А я не возражаю, если похвала за раскрытие достанется тебе. И все, что наверняка пообещал ее отец, тоже. Вряд ли он поверил в официальную версию. Я права?

Если догадки о ней верны, то иначе и быть не могло.

- Не умничай. Пойдем пройдемся. Покажу тебе кое-что.

- В общем, я предложу тебе то, чем ты все равно не сможешь мне ответить. Но это я как-нибудь переживу... Короче, я предлагаю тебе дружбу.

Вифания не стала острить на тему того, что друзья не водят по многометровым винтовым лестницам, до хриплой одышки. Как собственное еле держащееся на ногах тело Веры выдержало несколько сотен треугольных ступенек, было отдельным вопросом.

- Не страшно приводить меня к себе?

- Бояться надо тебе. А в моей обители мне никто не посмеет угрожать.

Когда подъем наконец кончился, сначала ориентация в пространстве стала совершенно иной. А потом, как только взгляд зацепился за первые детали, картину дорисовал уже Варп. Подавляющего поля не было и в помине. Вера даже не стала ничего объяснять, просто подойдя к оконному проему – и еще до взгляда из него предстал внешний вид обиталища Журавлей.

Это не окна, и вообще не жилое помещение.

Боязно даже взглянуть вниз, стоя на самом краю глазницы полой изнутри статуи. Изваяние Малкадора Сигиллита, из-под бронзового капюшона взирающего на корпуса трех Факультетов, сжимало в колоссальных пальцах серебряный посох, тускло блестящий в огнях жилых окон и собственного пламени на вершине. У ног Героя-Великомученика раскинулись крытые полигоны, которых ни разу не приходилось видеть прежде – очевидно, немногие удостаивались редкой чести жить и учиться с видом на этот зал.

За открывшимся зрелищем не сразу вспомнились сотни других вскользь замеченных деталей. Например, мрачный свод, до самого верха покрытый экранами когитаторов, выводящих сотни страниц текста одновременно.

- Несколько мальцов, они говорили... Жалуются родителям, да? Неорганизованная группа, чтоб вас всех.

Их тут было только присутствующих не меньше двух десятков. Сколько было вовне – одному Императору ведомо.

«Вас всех тут должны были замести давным-давно. Как вы вообще прячете все это?»

«Во-первых, если ты считаешь, что мы просто подпольная шайка, я всерьез начинаю сомневаться в твоих умственных способностях, Романо. А во-вторых, никто не покидает это место без моего личного одобрения... И повышенной верности в крови».

Сама не заметила, как перешла на мысленное общение. Непривычно это делать без приказа – и невероятна сама возможность. Даже отбрасывая опасность того, что может без присмотра натворить кто-то из особо одаренных учеников, после чего, скорее всего, весь этот балаган закончит свое существование, и даже без помощи охраны.

«Убеждаете всех, хотят они того или нет? Скажи сразу, чего у вас нельзя купить?»

«Это уже не твоего ума дело».

Налив себе чашку рекафа – явно не того, что подавали в столовых, судя по запаху – Вера притянула ее к себе. Не рукой. Беззаботным, но твердым телекинезом. И вновь начала говорить вслух.

- Давай ближе к делу. Ты сюда пришла с конкретной целью. Вот решим наши с тобой неувязки – и тогда, возможно, я с тобой поиграю в вопросы-ответы. Прежде всего, Оккам оставила тебе подарок. Он ей обошелся недешево.

И ее движения... Стали естественными. Если у нее и была какая-то слабость или болезнь, Варп легко компенсирует ей все.

- И что, ты мне его так отдашь?

- Конечно, нет. Полученное даром лишено ценности – это ты должна была усвоить. И ты его отработаешь по полной.

- Короче. Что тебе известно?

Гнездо не прекращало привлекать внимание. Оно было беспорядочным нагромождением инфосетей, оборудования, ящиков и мебели – зачастую взаимозаменяемых – но с ним что-то было не так. Зловещий оттенок, которого не знает даже Варп.

- Во всех отчетах охраны, даже в засекреченных, одно и то же. Она верила, что сможет обуздать столько потоков одновременно... Что, к несчастью, оказалось сильной переоценкой своих возможностей.

Откуда у Веры был доступ, спрашивать смысла не имело.

- И совершенно случайно это случилось через день после того, как она вступилась за меня. И я ее...

- Эту лирику можешь оставить. Жалеть себя и говорить, как ты ее не смогла спасти, трагичным голосом, полным вины и раскаяния, ты сможешь и без моей помощи. Тут важнее другое.

- Именно. Запрос на погребение. Заранее. Кто меня похоронил?

- Оккам была права. Из вас пятерых ум был только у нее, да и то... Мы не проверяем все, что через нас проходит, так что не знаю. Но почему вы в четыре головы не сообразили, что погребение аристократы заказывают только для своих?!

От ее слов вновь мороз по всему телу. Очевидная деталь... Которая могла бы спасти жизнь, но осталась незамеченной, настолько все были уверены в правоте.

- А почему вы не предупредили нас?!

- У нас правила простые. Ты сдох, ты сам тупой, и только ты виноват. К тому же, вы все до последнего обращались к кому угодно, но только не ко мне. У нас было меньше дня, когда поступила просьба охранять тебя, потому что сначала вы подрядили этих дур-самодеятельниц.

В другое время ее тон и слова разозлили бы до глубины души. Но гнев был направлен совсем в другое русло.

- Хорошо. Вера, что знаешь про Рорха и про эту... вторую?

Заметно, как она напрягается. Ей противно даже вспоминать их. Личные обиды или родовые – не сказать, но это видно.

- Ложный след. Поток изменил состояние сознания, это привело к искажениям в памяти. Поэтому у тебя стойкое чувство, что они причастны, но не их уровень интеллекта. Что, конечно, не отменяет необходимости держать их подальше от себя.

- А у кого уровень интеллекта достаточен? Это может быть кто-то из инструкторов?

- Знала бы – уже бы отправила за ними слежку и сдала куда надо. Тут ведется очень тонкая игра, и цель у нее хитрая. Вот чтобы это узнать, ты мне и нужна. Ну что, готова слушать предложение, от которого нельзя отказаться?

Не глядя вбок, вместо этого сверля глазами саму Вифанию лицом к лицу, Вера притянула к себе с полки книгу. Остальные даже не обратили внимания, когда увесистый том с шумом пробил насквозь спертый воздух.

- А что мне остается? Торговля это жизнь.

- В общем, чтобы сэкономить тебе время на чтение. Сделка, которую выторговала тебе Оккам – а она-то дурой не была – ты, Бетти, перейдешь на отдельный поток обучения. Подальше ото всех, и особенно от сестер.

Больше ставшего уже до дрожи бесящим сокращенного имени – явно мести Веры за то, что ее называли ненавистным ей прозвищем – вывело из себя только последнее.

Одна семья, и с той предлагают расставаться, когда она нужнее всего.

- Куда я без них? А они без меня?

- Ты сначала прочти и послушай, а потом тупые вопросы задавай. Вас троих уже пора развести.

Перевернув несколько страниц, Вера вытащила и сунула в руки пачку листов с печатями.

- Вот. Лилия Рене выходит на завершающую стадию и начинает готовиться к... назовем это решающим испытанием. Эмилия Мартинес... Ей, похоже придется двигаться дальше в одиночестве. Но ей не привыкать.

Копии с документов. Официальных. Уже все решено, по сути ставят перед фактом.

- Я не могу с ней так поступить.

- Вот только не начинай. Во-первых, чем ты дальше от них, тем безопаснее – для твоих сестер, заметь, не только для тебя. Во-вторых, Синтия Оккам заплатила всем, что у нее было, включая собственную жизнь, за это. Хочешь неблагодарно выбросить ее жертву?

У нее голос обманщика, сомнения на каждом слове, начиная от того, как, когда, где, за что могла Синтия вообще купить такую, мягко говоря, недешевую услугу. Но Вера точно знает, как и что подать и продать. Вера [ну уж нет]одит то, чего ее клиент хочет, и дает это ему – осознает он свои желания или нет. Сказать себе, глядя на приколотую карточку в досье Эми, что придется бросить ее...

Но все знали, на что шли.

Все прекрасно знали.

Только ради них всех, даже если от этого будет самой куда больнее, чем им.

- Вера, не делай такое лицо. Это... Мне просто тяжело было решиться. Я готова, только хочу знать детали. У тебя ведь есть план.

Почти неосознанная попытка считать, о чем она на самом деле думает. Понятно, что не о сентиментальной благодарности живых ушедшим. Поверхностное чтение разбивается о ее барьеры в сознании, как о твердую стену.

- Конечно. Сделка следующая. Тебя переведут на программу подготовки примариев. Там совсем другой уровень слежки за курсантами, и несколько более рискованные методы, но именно поэтому там тебя будет так просто не достать.

Относительная безопасность потому, что повсюду будет угроза. Радикальный метод.

- Теперь понятно. А дальше?

- Узнаешь. Мне нужны доказательства, и я знаю, как их добыть. Подробности тебе пока не нужны, но не сомневайся, я буду знать о тебе абсолютно все.

Даже так. Понятно было, что она не доверяет никому, потому и достигла успехов. А значит... Значит, доверять ей тоже нельзя.

Правило, которому учили долго. Смысл, вкладываемый в него, с каждым разом все понятнее.

- А я думала, моего слова будет достаточно.

- На слово я верить не могу. Никому. Подозреваю всех, а наугад, извини, казнить и миловать нельзя.

Могла бы просто сказать, что эти доказательства ей нужны не только для себя. Впрочем, особо интересно Вифании и не было, кто именно хочет их получить. Важен сам факт, остальное – ненужная грязь.

- Да можешь ничего не говорить...

После стольких попыток собраться с силами, ожиданий того, что будут слезы и даже рукоприкладство – которое придется оставить без ответа – объятия Лилии и Эми совершенно не сожалеющие.

- Нам Син все рассказала еще задолго до.

Отпускать друг друга никто из троих не хочет. Напоследок, как уже привыкли, поменяться мыслями и памятью.

- Слово даю, дойдем до конца. Буду заходить постоянно.

- Куда ж ты денешься, родная. Вот. Держи.

Та самая первая карточка на стене. Запечатлела первый сбор вместе. Достать еще копий было бы нетрудно, но это больше, чем просто подарок или прощальный жест.

- И найди этих тварей. А если доберутся до нас... То и за нас отомсти. Мы с тобой.

Внешне они не изменились за это время, но... Ничего общего с тем, что чувствовалось, когда впервые встретились. Вот чем следует гордиться. Видеть, какими они обе стали. И как они чувствуют то же самое.

- Есть у меня еще одна мысль.

Заговорщицкий тон у Эмилии всегда ведет к чему-то, что прежде видеть не приходилось. Из каких-то потаенных углов между стенами она извлекла сверток.

- Не знаю как у вас, у нас так делали, уходя в плавание.

Только когда она вытащила нож, теперь разгравированный инициалами, вспомнилось, что он вообще у Эми был. Непонятно зачем, когда и как добытый, хотя догадаться было уже нетрудно. Но все же передернуло, когда лезвие прошлось по ее ладони. Неглубоко и несильно, только чтоб сделать кровоточащий порез.

Удивительно, как безболезненно может резать клинок, когда хорошо наточен. Но главное – это все же жест. Обряд незнакомый, но о сути доводилось слышать. Кровавое рукопожатие. И заодно будет небольшой шрам, вечно о нем напоминающий. Гладя на свою рассеченную руку, Лилия тихо озвучила последнее, что хотела.

- Вот теперь можно идти с миром. Только просьба есть.

- Какая? Еще раз помочь вычесать?

Никогда не поздно заставить ее улыбнуться.

- Нет. У меня сегодня начинается пост, и молебен на ночь. Присоединишься? Тебе не помешает.

И действительно.

В конце концов, Он точно на стороне всех троих.

Часть XIII

- Вот это, дамы и господа, Вдохновляющее Руководство для Начинающих, адресованное Имперской Гвардии. У кого были служившие родственники, те могли даже видеть и читать.

Формально условия одинаковы для всех. Но черненые залы и лектории Храма Примариев были явно созданы совсем с иной целью, чем прочие: пропитанные решительной яростью.

- Эту книгу вы даже не будете открывать. Я запрещаю.

Легкий ропот удивления. У некоторых были по рассказам воспоминания о том, как родных сурово наказывали не то что за потерю или недостаточно внимательное изучение этих страниц, но даже за неспособность мгновенно предъявить их офицеру. Дождавшись тишины, Рубеус Кейн продолжил.

- Все, что здесь написано касательно врагов Империума, не имеет с реальностью ничего общего. Вы все с высокой вероятностью встретите нелюдей на поле брани, и поэтому вам нужно знать о них как можно больше, а не только то, что позволит их не бояться. А для этого у вас будет доступ к полной базе Тактики Империум.

Самым удивительным в Рубеусе был не размер, едва не превышающий даже габариты биоманта Брама, не плотный покров черных волос и бороды, переливающихся в свете зеленоватого пламени. Он говорил о ксеносах спокойно. Он умудрялся, непостижимым способом, произносить названия и вообще сами термины для обозначения инопланетной скверны без тени презрения. Не испытывал перед ними ни малейшего ужаса, как хищник не боится крыс.

- Они – твари из плоти и крови. Извращенные и нечестивые, бесспорно, но вполне объяснимые логически. Если вы понимаете их поведение и слабые места, они практически беспомощны перед вашей мощью.

То, что в Империуме позволяют видеть изображения ксеносов только в изуродованном (хотя казалось бы, куда уж больше) и насмешливом виде, было известно давно. Когда враг ничтожен и жалок, он не страшен. Но одно дело рисунки художников...

И совсем другое – подробные зарисовки вскрытий. Зачастую заживо, чтобы лучше сохранить точные пропорции. В цвете, с детализацией, бросающей вызов самым смелым и скрупулезным рисункам Вифании. Пикт-карты с полей боя, каждая из которых запечатлевала или ксеноса в атаке, или способ его уничтожения – слишком часто ценой трупов солдат в кадре. И это еще даже не дошли до записей чужого колдовства.

Вера могла теперь рассчитывать на извращенную благодарность, что все это стало известно заранее. Дало пусть небольшой, но шанс выжить, если однажды на пути попадутся эти твари.

- Самая частая ошибка относительно орков – их считают то полуживотными, то разумными. И то, и другое даже близко не отражает их природу. Она так чужда нашему мышлению, что разобраться в ней стоило многим поколениям неисчислимых жертв.

Готовили к этим откровениям долго. Учили не бояться пускать в ход все, что есть. И в отличие от направления смерти на человека, здесь не возникает и тени сомнения в благодетельности каждого выстрела. Какие бы ни обрушивали удары на грубые имитационные чучела ксеносов, было чувство, что это правильный поступок.

- Орки не просто примитивны, они мыслят понятиями, которых даже не могут осмыслить, потому что все эти представления в них заложены изначально. Все, что орк не может соотнести с известным ему, он упрощает до концепций, удовлетворяющих его основной инстинкт, бессмысленное разрушение. Даже их язык, их способ осознанной коммуникации, целиком построен на ругательствах, потому что их главный метод передачи информации вовсе не в словах и не в идеях.

Ровные ряды мишеней уже не пугают. Их автоматические орудия, наполненные травматическими боеприпасами, уже не опасны: их стрельба известна заранее, предугадывается легко, вплоть до поражения сразу десятка без единого попадания под их выстрелы.

- Орки вообще не обладают самосознанием, как его понимает человек. Не выбирают судьбу и участь. Все, что у них есть – лишь инстинкты, велящие реагировать определенным образом на внешние раздражители. Слабость – повод бить. Сила – повод бояться. Число – повод влиться. Рефлекс без какой-либо тактики и логики. Орк даже не понимает того, что видит, ибо для понимания нужен сложный разум. Критическая мысль. Вдохновение, присущее человеку, но не ксеносу. Они мыслят только тогда, когда эта мысль помогает добраться до жертвы.

Учебные залпы психореактивных гранат. Каждую отражать и закрываться от нее. Их вспышки в Варпе призваны оглушать, но вход и выход на границе Той Стороны решают и эти проблемы. В толще Имматериума достаточно пространства, чтобы отклонить любой выброс. Закрыть разрыв, порожденный его волнами. Обезопасить для своих сил.

- Главным смыслом существования орка является постоянный поиск поводов для вымещения своей болезненной животной агрессии. Она заменяет им все: любовь, дружбу, искусство, веру, честный благородный труд... Орки бессознательные существа, они неспособны к эмпатии и сочувствию, они не осознают страданий, которые испытывают их жертвы. Бессмысленное следование программе разрушения.

Переключение внимания между каждым мускулом, чтобы вовремя придать им твердость камня, мощь взрыва, точность скальпеля, когда это нужно. Каждое препятствие на полосе становится многоступенчатым произведением искусства по невозможным маневрам.

- Но у орка есть один страх, который следует использовать. Оружие, которое позволяет повернуть вспять все их преимущества. Заставить зеленую орду сколлапсировать под собственным весом. Это страх одиночества: орки по определению стадные существа. Без этого стада, без четкой цели, поставленной вожаком, орк почти сразу начинает терять всякие ориентиры. Стоит уничтожить символы их единства, будь то предводитель, идол, знамя или даже просто наличие обзора, как их иерархия мгновенно разваливается.

Священный огонь Империума – единственное оружие, равно эффективное против абсолютно всей нечисти. В нем исчезает всякая опасность, которую они могли бы представлять, и он не дает им обмануть, возродиться или превозмочь. Одной волной пламя сметает по нескольку мишеней и упрощает задачу.

- Поскольку орк подчиняется программе, то вызвать у него ложную цель относительно легко. Достаточно переключить его внимание на нечто большее, чем текущий приоритет. Необязательно физически большее: это может быть что-то более блестящее, более опасное, более быстрое, глумливое, громкое, неважно. Лишь бы стимул, любой природы, был как можно сильнее. Исступляя орка, вы заманите его туда, где численное превосходство и грубая сила не будут иметь никакого смысла.

Каждый раз новый отряд, но уже на автомате они делятся тем, что видят, слышат и чувствуют. Стрелять сквозь препятствия по их наводке без единого слова. Идти вслепую на их голос.

- Ровно так командуют их вожаки: приказывают рушить то, что в данный момент наиболее чуждо. Орки опасны, когда распознают чужого, но слишком примитивны, чтобы их бояться. Пусть пытаются уничтожить сколько угодно. Тактика и дисциплина всегда побеждают число и грубую силу.

Лучший способ минимизировать число усилий на одну мишень – кидать их друг в друга. Впятером удается легко поднять даже муляж танка в натуральную величину, чтобы обрушить на головы сразу нескольких условных противников.

Знание врага и умение искать применение своим силам на поле боя. Лучшего определения для подготовки и вообразить нельзя.

И все время всплывают в ушах слова Фергурины, когда та увидела документы с ее же подписью.

- Не ожидала этого от тебя... Ну, веселись.

- Что, Мартинес, собираешься сидеть здесь всю ночь?

Единственное место во всей Схоластике, и по иронии судьбы, прямо под куполом Обсидиановой Цитадели, где есть свободный воздух. Нет наблюдающих охранников, подавителей, нет ничего. Только тепло от пламенеющего посоха статуи и холод от гигантских вентиляционных турбин с двух сторон. Забытое чувство.

Как при взгляде на исполинские плавники протоборосов, видимые с поверхности в толще океана, единственных тварей, не боящихся ничего. По-настоящему свободных, ибо для них и люди, и их машины, и плавучие города, и пожирающие корабли в виде змей, и вся галактика были недостойны внимания. Столь сильных, что не было даже способа повлиять на них, кроме как снести все сущее. Единственное живое существо на родине, которое никто не посмеет подвесить на крюках для мяса.

- Оставь меня.

Немало времени Эмилия посвятила тому, чтобы подумать: чем заняться в последний день, прежде чем она станет по-настоящему свободна? Но все, что можно было сделать в пределах этих подземных дворцов, было... Мелочным. Все, что могла предложить Вера, было... Ни о чем.

- Не хандри. Спускайся обратно вовнутрь. Сходи и сделай... Да что угодно. Напейся. Найди пару наивных мальчиков. Теперь-то уже смысл себе во всем отказывать?

Показная циничная щедрость. Подслащивает яд, который придется пить. Но договор есть договор, и когда на нем уже стоит кровавая подпись, никто не мешает взять еще немного. Украсть у гостеприимного хозяина еще пару сладостей. Хоть в чем-то, наверное, уйти на своих условиях...

- Слушай, Вера... Хочу кое-чего поспрашивать. Тебе ведь тоже уже все равно, так что не поговорить?

Та только мерзко хихикнула, разваливаясь в кресле.

- Поговорить? У тебя есть возможность взять все, что я предлагаю, а ты поговорить хочешь? Что ж, я слушаю.

Неизвестно, чего она хочет на самом деле. Хочется надеяться, что всего лишь больше товаров, больше долгов и услуг, что ей движет только жадность, что все это не более чем торговля... Для самой Эмилии Мартинес все это вопрос жизни и смерти, а для Веры Эномо – мелочи. Разменные монеты и не более.

Но надежда это единственное, что сильнее страха. Так сказано.

- Мне интересно. Эти... Эти книги, когитаторы, да и вообще все ваше логово... Они старше, чем ты. Намного.

- Конечно.

Какое точное ей дали прозвище. В белой одежде с черными перчатками она как раз напоминает морскую птицу.

- То есть ты... Далеко не первая.

- И не последняя. Первый Белый Журавль умер уже много столетий как, а династия живет дальше. Теперь моя очередь.

От сладкого уже подташнивало, и обилие всего на столе... Мерзотно. Больше всего противно, когда дают жрать в три горла, когда дома забирали все, оставляя ровно столько, чтобы необходимый минимум населения выжил. Все, что подавали якобы в дар, было оплачено слезами и потом самих же рыбаков – которых просто грабили в ходе жатвы.

Но несмотря на всю грязь и мерзость, с которой ассоциировалась эта напыщенная нетитулованная аристократка, все это стоило того. И очень скоро будет уже неважно, что именно ей было надо взамен.

- Умираете явно не от старости. Я бы уже сейчас думала о наследниках.

Есть у них двоих одно извращенное сходство. Единственное общее, что может на мгновение заставить посочувствовать друг другу. Все ради тех, кто придет после – все ради тех, кто понесет имя, когда их не станет. Только это ненадолго примирило Эмилию с мыслями о Вере, едва та положила на стол письма со знакомым почерком, копии заявлений и извещений, оплаченные разрешения и несколько карточек.

- За меня не бойся. Тебя твоя жизнь должна волновать куда больше. Развейся, я тебе советую. Время быть собой...

Эти слезы радости стоили любых подписей. Любых заданий. Любых кабальных сделок ради одного этого, ибо умирать с легким сердцем не страшно, а если повезет, то и не придется.

В сочувствие и милосердие этих зажравшихся тварей Эмилия не верила. Они не знают, каково это – отдавать все, что есть. Что чувствует тот, чья судьба больше ему не принадлежит. Издевательски обещали многое, и часть даже уже выполнили, хотя могли просто получить все обманом. Но... Видимо, сказать прямо было банально дешевле.

- ...но если ты не хочешь свободы даже в мелочах...

Пожалуй, за спиной у Веры было самое страшное, что доводилось видеть не только в стенах Схоластики, но и в недрах Варпа. Символ того, что бывает, когда полученной свободы не хотят. Не желают. Отказываются от нее сознательно, даже рассчитавшись по долгам. С намеком на то, что если продолжить лгать себе, все закончится примерно так же.

Скоро Эмилия Мартинес станет свободнее, чем кто-либо мог представить. Иронично, что для этого пришлось продать ту малую толику свободы воли, что у нее еще была.

- Тоже верно. Значит, говоришь... Что угодно можно?

- Нам можно ее увидеть?

Вряд ли и Лилия, и Вифания отреагировали бы так остро, будь жизнь в Схоластике спокойней и без неожиданностей. Вот только теперь любые новости могли стать началом чьей-то еще гибели.

И принесенные известия до побеления лица пугали, несмотря на то, что их объяснили от начала и до конца. В центральном зале все кончилось задолго до того, как удалось хотя бы добраться туда...

- Недолго. И передачи запрещены.

Обрывки воспоминаний зрителей, вырванные из их приветствий, передать ничего не могли. Только звук, и вот его помнили хорошо и показательно. И кучу мыслей со смесью злорадства и обвиняющего ужаса. Надежды, что сваливание вины гарантирует невозможность того же применительно к себе.

И одна мысль какого-то курсанта, которая едва не заставила влепить ему по лицу: что именно поэтому женщине доверять владение психосилами нельзя.

- Эми? Эми, ты жива?

По ней видно, что жива. Ни слез, ни жалости к себе. Она даже улыбнулась из-за решетчатой двери... И это была не только улыбка от радости встречи.

- Ну... На спине полежу еще нескоро, но не надейтесь, не умираю я.

Такого облегчения не наступало давно. Отделалась легко. По сравнению с тем, что могло бы с ней быть, очень легко.

- Больно?

Глупый вопрос.

- Нет, Бетти, самое приятное, что я в жизни чувствовала! Больно, но они так, аккуратные дилетанты. Дома везло, если калеками не уходили, а эти... Все равно что тушить пожар прометием.

Когда Эмили повернулась спиной, Вифания рефлекторно зажала рукой рот. Хоть это и не доставляло сестре никаких видимых неудобств, перевязки от плеч до бедер были неоднократно прокрашены красным. А та смеялась над следами от кнута.

- Что ты такого...

- Да так, мелкое нарушение дисциплины, десять плетей перед строем – это ерунда. Расслабься. Завтра отпустят.

Все можно стерпеть. Главное что жива, и даже относительно невредима. Только стоило Лилии взять за плечи – и сразу спокойнее. Больше уже ничего не грозит, хотя хотелось высказать многое по поводу пережитого в первые минуты.

Они уже не видели, как Эми перестает улыбаться и холодно щурится, едва ее вновь оставили одну. То, что проведали, трогательно, но в данный момент несущественно. Осторожно выглянув за решетку, убедившись, что больше посетителей нет, Эмилия еле слышно постучала пальцами по стене. Охранник был без шлема, и ему хватило, чтобы обратить внимание.

- Эй, мальчик...

Не тот промытый на голову, безмозглый штурмовик, которых обычно выставляют караулить. Явно новенький, эмоциональный... А еще у него в подсумках были не только боеприпасы. Убедившись, что он внимательно слушает, Эмилия уже тише поинтересовалась:

- Что хочешь за выпивку? Мне бы боль малость приглушить.

Часть XIV

Курсант, без письменного разрешения куратора и настоятеля обнаруженный на территории жилых помещений другого Факультета, неспособный внятно объяснить цель оного пребывания, будет подвергнут дисциплинарному взысканию с занесением в личное дело.

Правило 212 Схоластики Псайкана

- Ну что, как настроение?

От издевательского возгласа за спиной Вифания еле подавила вскрик. Не столько от неожиданности, сколько потому, что точно знала: Веры в пустом коридоре быть не могло. Не должно было. Впрочем, ту это ни капли не волновало. Ничуть не удивительно было бы наличие у нее пары сотен тайных ходов во все помещения... Скорее, изумило бы их отсутствие.

- Обязательно было? Записку передать не вариант?

- Не вариант. Пригласить тебя погостить я пришла лично.

За три месяца в ней немало поменялось. Да что там, в обеих. Ежедневные тренировки в условиях, приближенных к боевым, делали свое дело – как, видимо, и интенсивная работа в подполье. Лучшим признаком, по которому нельзя было не опознать Веру, была по-прежнему привычка курить вопреки любым правилам.

По-настоящему стало не по себе, когда вокруг не обнаружилось ни единого из ее обычных сопровождающих. Все дозорные, бывшие по сути ее дополнительными глазами и конечностями, исчезли, не только с пути, но даже из самого логова. Молчанием встретила вся внутренняя часть статуи.

- Ну что... Момент настал?

- Чудеса сообразительности. Сама догадалась?

Даже в Варпе тихо и одиноко, только двое. И еле-еле заметное третье присутствие, но оно даже не пытается ни вслушиваться, ни исторгать мыслей.

- Представь себе. И еще, я смотрю, у вас тут у всех выходной.

Не бывает таким мертвым место, где должны быть десятки принимающих и передающих. Сама суть тех, кто на самом деле правит в царстве посредников, тех, кто контролирует информацию, собирает и отдает, в том, чтобы быть везде и всегда. Только так они хранят свою власть в знании.

- Остри сколько угодно. В данном случае дело только для нас двоих, и я убедила остальных дать нам побыть наедине. Извини, что сразу ко мне, времени не особо много.

Льстит такое внимание к своей скромной персоне.

- Новости?

- Лучше. Завтра мы узнаем, наконец, кому ты мешаешь спать по ночам.

Раньше ожидание любых намеков на это пугало. Не теперь. Не тогда, когда в руках была отточенная сила, пусть ничтожно малая на фоне великих мастеров – но достаточная, чтобы любого человека заставить в ужасе молить о пощаде.

- Откуда такая уверенность?

- А я приготовила возможность, которой твой таинственный поклонник просто не сможет не воспользоваться. Завтра у него будет идеальная основа для убийства... Только на этот раз рядом буду я.

В глубине души Вифания всегда ждала от нее только чего-то подобного. Разумеется, верить Вере на слово нельзя. В лучшем случае половина замысла будет раскрыта, но сама идея...

- Да уж. Что может пойти не так...

- Нет времени посвящать тебя в детали. Мы не задействуем больше никого, только ты и я. Приведешь кого-то еще – только убьешь их вместо себя. Так что прятаться за чужими спинами тут не вариант.

- Неплохо было бы более детальный план.

- Подробности тебе пока не нужны, я хочу максимально натуральную реакцию – только тогда никто ничего не заподозрит.

Ввязаться в ее игру, и возможно, все кончится трагедией.

Не ввязываться, и гарантированно все кончится трагедией.

Как хорошо, когда жизнь делает выбор проще.

- Допустим, но как ты утаишь это ото всех?

По довольному лицу Веры видно, что она ждала этого вопроса.

- Пойдем. Что-то покажу.

- Многие считают, что они – настоящие герои, даже под пытками никому ничего не скажут. В реальности, кто действительно хочет узнать, тот тебя расколет практически мгновенно. И не выдать все тайны ты можешь только в одном случае...

Плохое чувство. В Варпе фоном идет слабый, но отчетливый плач. Всхлипывания, превращенные в рябь по поверхности Той Стороны. И не от Веры, во все десять пальцев вслепую пробегающей по рунам когитаторов...

- Вера... Мы тут не одни.

- Конечно, не одни.

То, что казалось просто сваренными вместе стенами из черного железа, как оказалось, могло двигаться. Со скрежетом, от которого дрожь била по всем костям, зал из машин поменял форму, отъехал в сторону, явно впервые за много лет обнажая ржавую изнанку.

- Так вот. Не сказать ты можешь только если действительно не знаешь. А что делать, если уже узнала?

Центр головы статуи Величайшего Героя был стержнем из спаянных воедино вычислительных машин, разных эпох, грубо нагроможденных друг на друга в течение многих десятилетий, часть все еще несла на себе божественные печати черно-белых черепов и шерстерней. Если Дух Машины и был жив в их жилах из прозрачного волокна, он был в таких же мучениях, как был бы человек, собранный по частям из десятков других тел – причем безо всякой оглядки на допустимое число конечностей и органов. Обездвиженная масса выглядела массивным телом, прикрепленным к позвоночнику сервитора в основании.

- Знакомься.

Стоило сделать шаг к этой конструкции, как сервитор вдруг встрепенулся. Забился в конвульсиях. И тут же рыдания в Варпе стали не просто громче... Они зазвучали на три разных голоса, и сразу же пошли напрямую от головы бывшего человека, ныне впаянного в инфосеть.

- Это Нейла.

Еще до всех пояснений вдруг стало ясно, что это на самом деле. И на звук своего имени то, что изначально приняли за сервитора, подняло глаза. Осмысленные. Вполне живые. И полностью самоосознанные.

- Вера, мать твою, это... Это кто?!

Та даже не шелохнулась, когда от испуга Вифания врезалась спиной в стойку с аппаратурой. Приподнявшись на гидравлических приводах, облегающих ноги, Нейла протянула обернутую проводами руку вперед, взглядываясь немигающим взором.

Живая. Полностью в сознании. В три потока мыслей не обращающая внимания на собственные вопли на Той Стороне. Бронзовая кожа была еле видна под многочисленными обрывками синхронных костюмов, каждый нерв подключающих к чему-либо. Все это шло в ее мыслях, фоном, в форме извращенного приветствия.

И больше всего стало страшно, когда пришла другая догадка. Не без подсказок самого же живого мыслительного прибора.

- Это доброволец. Когда-то, когда она впервые пришла сюда, это была подающая надежды курсант, специализировавшаяся на телепатии и особенно на манипуляциях с памятью. Вот только Факультет не согласился, что ее воля достаточно сильна.

Нейла ничего не скрывала. Было незачем. В ее сознании как будто жила память людей, никак с ней не связанных – только увиденных Вифания могла насчитать десятки, а реально в этих хранилищах могло быть намного, намного больше. Все тело передернуло, когда лицо девушки исказило подобие улыбки – настолько неестественно это выглядело.

- Сколько она уже здесь?

- Они, если быть более точными. Когда тело очередного вызвавшегося истлевает, один из нас жертвует собой и становится на место предыдущего. В летописи датирование идет очередным кардинальным перестроением, и в таком случае это уже третья версия.

И она абсолютно, искренне счастлива играть эту роль.

Купается в памяти стольких людей, проживая их жизни вместо своей.

Кошмарная параллель с великим творением Астра Телепатики и рукотворным раем Астрономикона.

- Вот, значит, как... Стираете память всем, а нужные воспоминания хранит она... Возвращает и забирает по необходимости?

Нейла даже не пошевелилась, застыв в неестественной позе, когда Вифания слегка тронула ее за щеку.

- Да. Для тебя пришлось временно отдать ей на хранение все знания всех Журавлей за раз. Остались только я и ты. Всех остальных я подозреваю, и потому на завтра они все отстранены от работы.

- Вообще все... Тогда почему не думаешь, что я тебя выдам?

Вырвалось само собой. Неудачная попытка сгладить недоверие, обернувшаяся потаенным страхом. Веру это даже не заставило изменить тон.

- Ты трусиха. У тебя бы на это духу не хватило. К тому же я хорошо прошлась по твоей памяти, но это уже не твое дело.

- Однако ничего из моих воспоминаний ты стирать не стала. Почему?

В Варпе Вера уже мысленно была связана с Нейлой. Они что-то усиленно обменивали. Как будто спорили и не могли в четыре сознания прийти к общему мнению.

- Твоя голова мне нужна трезвой. Потом посмотрим.

- Значит, весь план... Меня под удар, а тебе искать, кто будет направлять?

Та Сторона молча подсказывает, что это лишь фасад. И упорно проговаривает очевидное: что едва все это увенчается успехом, как Вифания для Веры станет ненужным напоминанием и очень лишним свидетелем.

А дальше либо Нейла сотрет из ее сознания все, что захочет... Либо одно из двух.

- Да мне плевать, если тебя убьют. Ловля на живца – риск по определению. Отдельно ото всех именно для того, чтобы минимизировать опасность.

И не дает покоя мысль о том, что возможно, что-то уже пропало из единственного, в чем, казалось бы, можно быть уверенной.

- А если ты не сможешь вычислить? Или они решат убрать тебя?

- Думаешь, я бы рискнула своей жизнью без полной уверенности? Будь там хоть минимальная вероятность, я бы изменила план. Мы прогнали четыреста разных видений будущего. Там нет смертей с нашей стороны.

И все же страха перед ней... нет.

Есть смесь ужаса и жалости при взгляде на то, что когда-то было пыточным орудием, призванным приковать кающегося к машине, а теперь было проводником для человека, по своей воле отбросившего прежний облик. При мысли о том, какая ей была уготована участь, что это показалось ей предпочтительным. И лучшим уделом.

Но при мысли о смертельной опасности – только полнейшая апатия. Настоящий страх не перед ней.

- А потом?

- А до потом надо сначала дожить. Если справишься, думаю, найду тебе какое-нибудь интересное занятие.

Мешанина образов в сознании у Нейлы. Вот что пугает на самом деле.

Сколько есть воспоминаний, которые хотелось бы стереть... Но их нельзя терять. Невозможно даже допустить мысль об их потере.

Только не так.

Все, что хочется забыть... Без них будет еще хуже. Без них будет пустота, в которой может завестись что угодно. Без них – только перестать быть собой и стать расколотой душой, как одна из тех, что составляет вот это подобие жизни.

Без этих напоминаний и предупреждений... Только неизбежно повторить все те же ошибки. Ничуть не лучше, чем умереть.

- Хорошо. Я готова.

Они испытывали все. Все, на что хватало их фантазии.

Требовали вслепую чинить механизмы. Без рук. Как обещали в самом начале.

Открывать замки, бесшумно и не повреждая.

Проходить полосу препятствий из двенадцати ловушек... Не предупредив о тринадцатой.

И на каждом этапе до конца доходило меньше. Из ста курсантов раз за разом двое или трое гибли – почти всегда по собственной глупости. С подробным разбором причин, чтобы навеки отбить охоту раньше времени отпускать барьер или нестись в лобовую атаку.

Факультеты это не особо волновало: они всего лишь закладывали в итоговое число курсантов больше и больше. Каждый, выживая, проходил на следующие ступени за себя и за менее умелого, менее сообразительного, менее сильного. Однако никогда и ни один Факультет и близко не допускал бессмысленных потерь там, где их можно было избежать.

Каждая смерть для них была – и это читалось между строк в некрологах – провалом. Живым и мертвым свидетельством тому, что их же способности несовершенны, что усилий было мало, что ошибки требуется скорректировать... И что они сами просчитались, переоценивая будущего курсанта, вообще допуская его до Обсидиановой Цитадели. Каждый погибший был потраченными впустую ресурсами, в конце концов.

Но виноват в своей гибели каждый раз был только он сам. Неоднократно говорили об этом многие, включая Веру. Только своими силами и можно выйти без потерь. Сегодня, что бы ни предстояло, это будет значительно более жестоким, чем раньше.

Вера могла бы просто не говорить ничего, не предупреждать – ей было неважно, какой будет исход, ей важно выполнить заказ. Но ей нужна была конкретная реакция. Полная мобилизация и готовность. Это уже о многом говорит. Было время подумать в темноте, перед закрытой дверью.

Слепящий свет не мешает быстро оценить обстановку. Не доверять глазам, они могут обманывать, но волны Той Стороны всегда подскажут правду. Заизолированная круглая арена под куполом, захлопывающаяся дверь окончательно отсекает от внешнего мира. Только Варп, сама Вифания...

И вторые ворота, уже начинающие дрожать. Их еще только начинают открывать, но изнутри по ним бьют со страшной силой. Лихорадочно и часто. Действительно, было подготовлено испытание на проверку способностей, самое точное, какое возможно...

И возможность погибнуть, равной которой еще не было. Молчаливое наблюдение сверху говорило без единого слова: теперь все в своих руках. Полная свобода выбора, импровизация и свободное исполнение.

Это не сервиторы, слишком уж хаотично они рвутся внутрь. За покрытой освященным серебром дверью их не разглядеть в Варпе, но и для простых людей они слишком сильны. Огрины, введенные в ярость, под которой они ничего не будут соображать? Преступники или дикари, запытанные и с вживленной аугметикой до состояния безумного агонизирующего сплава, желающего только причинять боль?

А ни оружия, ни брони никто не выдал. Придется в итоге бороться со страхом... И скорее всего, перебить их всех до единого, вряд ли экзаменаторы удовлетворятся меньшим. Только не дрогнуть, когда ворота распахнутся.

Не для того готовились.

- А позвольте поинтересоваться... Почему именно сегодня?

Настоятель Иф никогда не пропускал испытание на арене. Переломный момент, который своей неожиданностью почти всегда завершал переход будущего примариса от исполнителя к убийце. Превращал человека из раба в господина. Приучал ко вкусу крови, впервые давал ему выбор, как распорядиться своими талантами.

Все будущие офицеры Гвардии обязаны были пройти через это. Но очень конкретная дата запроса интриговала... С учетом того, что инструктор Фергурина прежде наоборот, оттягивала этот момент для всех своих учеников. Выпускала только когда была уверена, что те готовы.

- Ей это необходимо. Барышня хочет получить... Прощение. Хочет доказать, что умеет и может, что ее таланты пойдут на пользу Империуму. Пусть вкусит этой пользы. Побудет собой. Заслужит свое прощение. Перестанет сомневаться.

Если такой план был составлен специалистами, нельзя было подвергать сомнению их профессионализм. Неотъемлемая часть подготовки, самого смысла существования Схоластики, в индивидуальном манипулировании душой каждого из ее воспитанников. Но количество внимания, уходящего на конкретную ученицу, начинало резко поднимать ставки. За такие траты потребуют исключительный результат.

- Вы знаете, Фергурина... Мне кажется, уж простите, что вы излишне сосредоточены на методиках агрессии. Вам не кажется, что пора бы наконец дать вашим курсантам более позитивный стимул? Укрепить их перед седьмой дисциплиной?

Вопрос и непонимание Джулии были во взгляде, но сказать что-либо она не осмелилась. Для нее это и был самый позитивный стимул, какой только может быть... Служение через то, к чему есть талант.

- Вот скажите мне, Джулия. Почему мы просто не кидаем их всех в бой друг с другом, отбирая выживших? Это быстрее. Многие ордена, прости Император, Адептус Астартес работают по такой схеме... Так что мешает нам?

Фергурина хорошо обдумала ответ.

- Душа намного сложнее. Но та схема, по которой действуют обычные Факультеты, к нашему неприменима. У меня теперь слишком много проблемных учениц. Если учить их медленно и осторожно, они бесполезны, они становятся слепыми и послушными... Но Империуму не нужны безвольные живые инструменты. Нам нужны убийцы. А для них – никакого покоя.

Смелый эксперимент, но настоятель доверял своим инструкторам. Если одна из них хочет опробовать иной метод... Что ж, скоро будет ясно, насколько он результативен.

- Хорошо. Даю вам полную свободу в этом плане. Но не забывайтесь: я не хочу отчитываться за трупы еще большего числа курсантов. Император завещал беречь их жизни. Выпускайте на арену... Посмотрим, найдет ли ваша воспитанница свое прощение в их предсмертных воплях.

Не без удовольствия настоятель отметил, как глаза у Джулии загораются при взгляде вниз, на белую гладь, которой скоро предстоит стать черной и красной.

- А это и есть звуки прощения. Крики умирающих... И тишина.

Часть XV

Курсант, намеренно причиняющий ущерб, подвергающий порче имущество Факультета, помещения, вверенное оружие и прочее имущество, уличенный в небрежном обращении с выданным обмундированием, или же без веской причины подвергающий все перечисленное риску либо силовому воздействию, будет наказан соразмерно нанесенному ущербу, от дисциплинарного взыскания до перевода на штрафной факультет.

Правило 404 Схоластики Псайкана

Только когда ворота приоткрылись, всего на пару пальцев, Варп наконец смог пройти взглядом через заслон. И похоже, удивился не меньше, чем сама Вифания.

- Вера... Выживу – убью.

Створки, еще не дошедшие до краев, с силой рванули вбок пальцы толщиной с руку человека. Только красный дым шел по Той Стороне от страшного голода по резне, и ничто не могло удержать его – в том числе какие-то там препятствия.

За куполом наблюдатели были равнодушны, они видели и не такое. Выломав наконец цельнометаллические двери, на свет протиснулись, не желая больше терпеть ни мгновения, три сгорбленных горы мускулов. Обмотанные ремнями с привязанными кое-как кусками листового железа, и с ярко-зеленой кожей, в свете прожекторов ставшей еще более чуждой глазу и восприятию.

Ничего общего с карикатурными образами, потому что в жизни орки были куда непропорциональнее. Невозможная анатомия, в которой руки были основными конечностями, а ширина плеч не давала бы двигать ими – если бы что-то в теле орка подчинялось законам логики. В первую очередь – то, что у них было вместо оружия. Заточенные дубины или тупые топоры, неизвестно. И, разумеется, баланс орков тоже не волновал.

Правильно, что не сказали заранее, ибо все равно бы нельзя было поверить, будто этих тварей не просто захватили живьем, а привезли на Терру. Пусть на заклание, но довезли. Если невозможно отправить курсанта на поле боя, поле боя отправят к нему. И по Имматериуму ползли мысли ксеносов. В основном о том, что им нужна бойня, они умрут от невыносимого гнева, если не получат ее немедленно, а им подсунули вот это. Но отказываться от поданного им было немыслимо.

- Жгоб, зырь скок там людков!

- Мы д них вбремся!

- П-чреди бум. Нашнем с ентава.

Потенциальные жертвы наверху отвлекли их всего на мгновение, прежде чем все трое ломанулись к ближайшей цели. Наперебой, толкая друг друга. Просто каждый хотел успеть ударить раньше, чем другие добьют насмерть – по неживому бить будет уже скучно.

Из оцепенения вывела бритва в голове.

«Что встала, перекатывайся!»

Все как на занятиях, просто больше за раз. Орки если и заметили, что их цель в последний момент ушла вбок, не стали прерывать рывок и впечатали оружие в стену и пол. Медленные топоры, да. Но им достаточно одного удачного удара, больше не понадобится.

- Брыд, он вртится!

- Стй спкойна, людк, дай ппасть!

Просто убежать от них тоже не вариант. Проворными не выглядят, но и прятаться негде. Чтобы хоть как-то их замедлить – только силовая волна, достаточная, чтоб их сбить с ног.

- Мынг, зоганый людк тбя прокинул!

Ярость у них становится только крепче. Вставая, исступленно лупят рубилами по земле.

- Сам вжу, тпой!

Вторая волна их уже не смогла повалить: на всякий случай готовились к удару. Но дала отойти далеко.

- Ты тпой, он нас сех прокинул!

Прилив гнева у них ненадолго сместился. Достаточно, чтобы попробовать вложить еще сил и ударить ближайшего. Впечанный в стену, он даже не выругался, его волновало только то, что он дальше всех от цели, а ушибы – мелочи.

- А ну ст-ять, сквигвы вырдки, бз мня не бить!

Человеку бы сломало кости. Им нипочем. Чтобы снова отвлечь, следующим натиском пришлось уже бить их же оружием им по мордам. Безвредно, но снова замедлило.

- Жгоб, эт не людк! Эт чудила!

Этого им хватило, чтобы опешить на мгновение. Чуть замедлиться, прикидывая, а как лучше бить в свете вновь открывшихся обстоятельств.

- Он клдовал мое рубило, оно бьет мня в члюсть!

Второй орк тут же отвесил ему кулаком по затылку.

- Трусл, дрмо гротво? Чудилы вкснее!

Маленькая задержка, но ее хватило, чтобы всеми имеющимися силами вложиться в новый импульс. Время в Варпе потекло иначе, и этого было достаточно, чтобы у одного из орков вырвать его же оружие. Он даже не успел удивиться, упал вперед, но выпустил его.

- Зог тбя, тдай рубило!

Как учили. Не зря. Взревев, пока двое других отвлеклись друг на друга, орк ломанулся вперед: ему не нужно было ничего, хватило бы кулаков по теперь уже лично ему ненавистному человеку. Натолкнувшись на барьер, смог пробить – но потерял устойчивость.

Следом только что есть сил запустить в него рубилом. И промахнуться. Орк даже заметил, удивленно проводил взглядом летящий кусок металла рядом с собой.

- Да чтоб тебя...

- Ты шо, чудила, твришь с рубилой?

Две мысли – одна требовала подобрать оружие, вторая продолжить двигаться к цели. Орк выбрал второе. Еще один барьер смял, не заметив.

- Я тбе бшку ткушу и зсуну!

Третий барьер пришлось ставить вплотную. По нему нелюдь со всей силы бил кулаками, и только еще больше зверел. Достаточно, чтобы встать и занести руки для более сильного удара.

Пробил бы. Только в последнее мгновение наконец озарила мысль, которая должна была прийти давно. Убрать барьер вообще, отходя в сторону. Ксенос в результате впечатал руки в пол...

И тут же получил вернувшимся с огромной скоростью рубилом в спину. Не острым концом, ибо хорошо что вообще попало... Но на такой скорости это было неважно. Его позвоночник хрустнул, и ксенос рухнул на колени.

Оружие, если бы и было, все равно не помогло бы. Эти твари слишком тупы, чтобы осознать, что они уже умерли, даже когда в спине торчит предмет длиной с их конечности. Как будто сломанный хребет не означал паралича, брызгая грязно-черноватой кровью, орк ударил наотмашь рукой. Ничего не сломал, попав по бедру, но застарелая рана резанула с новой силой, затмевая даже боль от самого удара.

- Зогный чудила, я выдру мое рубило и им тбя на сквигов корм прублю!

Попытался встать и теперь уже упал лицом вниз, в бессильной злобе молотя наугад, пытаясь достать до оружия. Одним меньше. Зато двое других наконец полностью сосредоточили все внимание на общего врага.

- Два рубила, в два раза бльше махача!

Воистину полное отсутствие эмпатии. Нелюдь даже не замедлился, вырывая из уже почти издохшего собрата второе оружие. И теперь их так просто отвлечь уже не выйдет.

Время в Варпе вновь почти остановилось, но расстояние до беснующихся полуживотных все равно продолжало уменьшаться. Та Сторона на время забыла о нежелании подчиняться, и в ней со всех сторон было одно и то же скандирующее чувство.

Мерзость. То, что их просто пустили сюда, уже нестерпимо, это долг любого человека – избавить от орков землю под ногами. Выжечь дотла вместе с их порождениями. Чтобы от них остался только пепел.

Имматериум почти умолял позволить ему сожрать нелюдей. Совместить приятное с полезным. Он взвыл от радости, едва почуяв, что Вифания готовит для него новый сосуд... И разочарованно выдохнул, когда тот вдруг сорвался и погас.

И вот теперь, с инопланетной мерзостью прямо перед лицом, стало по-настоящему страшно.

- Пдь сюды, тврь!

Упущенное время стоило того, что исходящая выворачивающей наизнанку вонью морда орка оказалась совсем рядом. Следом он решил, прежде чем что-то еще делать, схватить за руку. На всякий случай.

- Не рыпся!

Внутри у ксеноса пробилось чувство удовлетворенности, едва он почуял, что теперь его действительно боятся. С ревом размахнулся, прикидывая, где лучше рубануть.

И вместе с ним изошел на крик Варп. Он все еще был тут. Твердил, что бояться не время и не место. Что вопить от животного страха должны они.

Что бояться следует себя. А им – ее.

В рефлекторно выставленной руке он, вздохнув, будто с одолжением, нехотя решив еще раз взять на себя, в одно мгновение сотворил небольшое рукотворное светило, и с радостью вложил в него столько тепла, сколько сумел. Орк, как бы ни были исступлен, все же затормозил, когда перед ним полыхнуло пламя, на уровне инстинкта облился страхом.

- Зогный чудила, гд ты взял сжыгало?

Но боялся недолго. Пламя для него не значило ничего по сравнению с возможностью выплеснуть жажду. От такой дерзости огонь взревел с удвоенной силой, и только после этого ксенос наконец ослабил хватку.

Его не пугала даже лопающаяся кожа, из зеленой превращающаяся в красную, потом в рваную черную, пока не пришлось вновь подставлять барьер под его рубило. Обожженное чудовище ослепло и оглохло к моменту, когда пламя спало, но продолжало упорно бить по сторонам.

- Чушь, жарным пхнет?

- Жгоб, ты тпой? Эт ты горишь!

Для них все это... Извращенное развлечение. До последнего. По крайней мере, теперь один из них был менее опасен, наугад рубя там, где уже не было никого. Оставался один. И самое страшное, что по нему чувствовалось: он умнее. Он не пойдет в самоубийственную атаку.

Но он один... А значит, на нем можно сосредоточиться. Начав бежать к цели, орк тут же получил в рыло силовым импульсом, потом еще одним и еще. Оставалось придумать, чем его можно пронять. Возможно, метод Эми сработал бы – свернуть ему шею – но с такой толщиной, могло не пройти.

Варп дал понять, что два других сдохли. Испустили дух и отправились к своим божкам. И когда они перестали дышать, вдруг всплыли в памяти никогда там не бывавшие, но, казалось, просто давно похороненные довольства.

Приятные, правильные, почти что пьянящие. И с ними новая волна гнева. Быстро исчезающая, но выжигающая, столь же чадящая, сколь почерневший труп ксеноса. Пришла бы раньше, наверняка стоила бы жизни, спастись помогла только холодная голова...

Но на одну последнюю цель, которой уже никто не придет на помощь, ее нацелить можно. Бестелесным усилием наступить твари на горло и раздавить – самая подходящая гибель. Вертикальный поток, сначала молотом, а потом тисками придавивший орка к полу, и готовящийся сломать ему все кости до единой.

Таким его нарисовало воображение...

Вот только Та Сторона согласна с этим не была. Потому что почти сразу орк приподнялся, сначала опираясь на оба рубила, а потом и в полный рост. И теперь в недрах Варпа он исходил болезненным зеленым светом, он искренне верил, что так просто его не убить.

«Так, Вера, кажется, мы дождались. Видишь это?»

Что бы это ни было, пышущий энергией орк, внутри которого растет средоточие потусторонней мощи, определенно не должен существовать. И уж точно не должен входить в программу тренировок. Если раньше они пугали ростом и криком, то теперь от ксеноса шел действительно рвущий душу страх. Изрыгая из глаз и рта потоки Варпа, пуская по телу разрядные искры, медленно сжигающие его изнутри, орк вновь взревел на несколько голосов. Такой перегруз психосилами его бы убил довольно скоро, но недостаточно быстро, чтобы перед смертью он не успел добить врага. И самого нелюдя это вполне устраивало.

- Горк и Морк со мной, чудила!

И следом уже заорал во все горло, сотрясая черный купол, закладывая уши и жаля рассудок:

- ВАААААААГХ!

Уже не тварь из плоти и крови. Напитанное чьими-то психосилами чудовище, верящее и потому способное разрубить пополам танк.

«Да уж. Кто б это ни сделал, он хорош. Но я все равно лучше...»

Попытку сбить себя с ног телекинезом противник даже не заметил. Он рванул с места, занося оба рубила. Последний бой, в котором уже нет смысла себя беречь. Вся суть его жизни.

Всей накопленной мощи еле хватило, чтобы сбить его рывок в сторону. Правое лезвие прошло совсем рядом – и даже каменная стена от него пошла трещинами.

«Сейчас засеку, нельзя бесследно накачать такими объемами...»

Действовать от противного. Если нельзя пробить его звенящее поле, то можно на себя.

И телекинез отлично позволяет себя же поднять вверх, повыше, где он не достанет. Орк уже не удивлялся. Просто приготовился прыгать: на невозможную физически высоту, но когда и кого из его племени это останавливало?

Здесь его накачанная сила уже не имела смысла. Хоть он и достал до нужной точки, но тут увернуться было легче. Мысль у человека все же куда быстрее, чем у ксеноса.

«Нашла! Попробую обрубить связь, только опознаю автора.»

Вечно так держать не получится. И вот теперь всплывают ужасы еще того дня.

Где гарантия, что найдя, соизволят помочь?

А в одиночку эту тварь не пробить ничем. Напора психосил просто не хватит. Особенно при расходовании их на удержание в воздухе.

- Ну быстрее давай, он с каждым разом упреждение берет все ближе!

А держать не прерываясь все тяжелее. Еще немного и спускаться все равно придется.

«Почти, не ной!»

Хватки всего на один его прыжок. Потом – без сил на землю.

И не факт, что именно этого не ждут. Ксенос разогнан так, что за секунды проносится из конца арены в конец, но времени хватает, чтобы проносилось в голове раз за разом возможное будущее. В котором даже после смертельного ранения хватит остатков крови в голове, чтобы посмотреть наверх. На ближайший аналог неба, который есть. В последний раз вглядеться в переливы тяжеленных плит из еле пропускающих свет черных кристаллов.

Но едва опора вновь появилась под ногами, то ли Варп вновь заговорил беззвучно и издевательски вложил мысль в голову, то ли из недр подсознания всплыл план. Оружие готово к битве, стоило только самую малость приложить мысль.

Увидев опустившуюся на камни жертву, орк возликовал. Теперь ему ничто не могло помешать. То, что ненавистный ему человек вбирает все остатки Моря Душ, что были, и еще немного из-за грани реальности, ему было все равно не видно. Он верил и был готов выдержать любой напор телекинеза, пламени, рукотворных молний, что угодно – его слепая вера в свои силы выдержала бы все. Растущего сгустка в руках он не боялся.

Все – оружие. Все, что охватывает мысль.

Они специально начинают обучение с безобидного, с пламени свечки или броска камня. Друзья, игрушки, вдохновляющие книги и картины, показывающие, что Варп – это часть тебя.

Но они знают, что это живое оружие. Показывают, как его можно применять, дают примеры, которых избегать, и примеры, которым надо следовать.

Как можно было не заметить всего этого сразу?

Почему это все так легко и просто, если только знать?

И вместе с Варпом бывший человек, а ныне его проводник, превращается в образцового бойца, готового ради победы разрушить абсолютно все.

Бурлящая буря Имматериума даже привлекает внимание Веры, едва та выходит из транса. И смотрит вниз. Она увидела там то, что хотела, но в данный момент важно дожить до момента, пока удастся спросить ее самой.

«Что за... Бетти, во что ты меня втянула, я всего ожидала, но это!»

Все потом. Потом расскажет. Сейчас главное – добить вот эту безмозглую тварь, ставшую без собственного ведома живым тараном, плюющую на то, что ей управляют.

Орк не обращал внимания, когда оба трупа ксеносов сила Варпа подняла и подтащила вперед, подвешивая в воздухе. Едва ли удивительнее всего, что он уже видел. Но все же проводил взглядом сгусток запаянной энергии, вместо полета в его сторону, которого он так ждал, устремившийся вертикально вверх. Он не мог видеть, как по Ту Сторону ядро этого сгустка сияет и просит вырваться на свободу, но чувствовал, что в нем есть главная орочья ценность: сила и мощь. И хитрость.

Взрыв под самой вершиной купола прошелся по Варпу так же, как сотряс камень даже не до основания, а насквозь, он прорвался вверх, к поверхности Святой Терры, прежде чем его рев увлекла вниз безжалостная гравитация. Кусок арены, достаточный, чтобы некуда было от него убежать, в одно мгновение превратился из монолитных плит в мириады осколков – мелких, но острых, как кромки клинков. Хрупкая вулканическая порода, из которой был сложен орнамент, черным дождем рухнула вниз, равномерно покрывая белый камень, сдирая со всего застигнутого кожу и срезая куски плоти, дробя кости и не оставляя от плотного тела ксеноса, пусть и трижды усиленного, ничего, кроме изрезанного каркаса.

Ровно то же произошло и с двумя уже мертвыми зеленокожими. Половина их мышечной и костной массы осела на черных камнях, оставляя только торсы с остатками ребер.

Что сделали бы камни с телом самой Вифании, было понятно. На их пути встал только наспех поставленный небольшой барьер, насколько хватило сил... Ну и, естественно, два орка, невольно послужившие мертвым щитом.

- Ситуация была под контролем.

Была. В том смысле, что никто не вмешался, вместо этого все смотрели на то, как кто-то превращает учебное упражнение в реальную угрозу жизни.

- Что ж, я дам вам шанс объяснить мне две вещи. Как вам пришло в голову раздробить обсидиан, и что именно произошло, что это было необходимо.

Это уже не просто ошибка при учениях. Это живое свидетельство злого умысла, и настоятель это понимал. Пожалуй, единственная причина, по которой он был согласен вновь слушать рассказы об убийствах на его Факультете.

- Госпожа Джулия, вы позволите?

- Нет.

Быстрее, чем удалось хотя бы как-то выразить удивление, Фергурина сама начала доклад формальным тоном. Извлекла и положила на обозрение любого заинтересованного лица письменный отчет, но кратко озвучила содержание.

- Нам удалось получить свидетельства наличия преступников в рядах курсантов. Необходимый маневр, чтобы обманом заставить злоумышленника выдать себя. Виновный установлен, но по воле Императора, быстрее, чем мы успели что-либо сделать, Имматериум покарал отступника. Все действия, мои, моих агентов и лично курсанта Романо, были продиктованы необходимостью, поэтому применять к ней наказание за порчу имущества Факультета считаю недопустимым.

Значит, все уже закончилось. Там не дремали, там выждали момент, и кошмар уже прекратился навсегда. И если тот, на чьей совести были смерти, умер от своего же оружия... Остается только возблагодарить Императора.

- Я правильно понимаю, что все, изложенное в вашем отчете, было санкционировано вами, и в результате преступный заговор ликвидирован без потерь?

- Так точно.

- Впечатляющая работа, Фергурина. Вас, Романо, я бы тоже поблагодарил, будь ваши методы менее разрушительны, но победителей не судят.

Впервые можно дышать спокойно, но что-то в их словах настораживает. Сильно.

- Спасибо, рада была помочь...

Остался последний шаг. Узнать, кто именно стоял за всем. Пусть посмертно, но знать, кто и почему.

- Похвально. Вы свободны... И пара дней отдыха вам не повредит.

- Ты молодец. Пару раз я боялась за тебя, но ты там не растерялась. А значит, я тебя не зря учила.

Никакой радости нет. В отличие от почти сияющей Фергурины, у самой Вифании ничего не просыпается. Должна быть гордость от первой настоящей похвалы. От свершения задуманного. Ее нет.

- Спасибо. А дальше?

- А дальше ничего. План сработал идеально. Не нужно даже тратиться на зачистку.

В этот раз хотя бы не предлагает испить с ней. Вместо этого пьет одна, символически.

- Так кто это был? И зачем?

- Зачем кому-то потребовалась ты, боюсь, мы уже не узнаем. У убийцы уже вряд ли кто-либо когда-либо сможет спросить. А по поводу того, кто... Я думала, ты уже в курсе.

Искреннее удивление, но все равно мерзкое чувство, будто...

- Нет. Я хотела узнать у Веры, но раз вы уже...

Почему Джулия смотрит с таким недоверием?

Откуда чувство, будто все вокруг происходит впервые?

- Это не смешно, Романо, не бери пример с меня – о таком не шутят. Хоть она и была той еще тварью, такая участь в чем-то хуже смерти.

Вновь как будто мысли и разговор идут о разных вещах.

- Подождите, а с ней что? Она ведь четко знала, что никто не должен пострадать, когда она успела...

На половине мысли Вифания вдруг начала подозревать, куда именно это все приведет. Варианты возможного и невозможного, не без помощи шестого чувства Той Стороны. Свести воедино помогло только то, что дальше было сказано.

- Она получила ровно то, что заслужила. Готовила ловушку для тебя, и сама попалась в объятия Варпа. Хотела наконец избавиться от тебя, но мало иметь план... Надо еще иметь достаточно сил, чтобы вытянуть его в одиночку. А Император в Своей справедливости сделал с ней то, чему она подвергала других много лет.

Только теперь начало складываться, хотя по-прежнему не могло быть правдой. Но...

Но все это внезапно обрело смысл.

Ры не могла сама ни с кем связаться, дикарку никто бы не свел с Журавлями, но если те вышли на нее сами... И что они могли сделать, в том числе с памятью...

Больше никто не был в курсе абсолютно всего, что происходило вокруг.

Варп кричал об опасности того, где будет ждать смерть, но все это было не так понято.

Кроме них, никто не выиграл бы от всего, что произошло. Кроме них, никто не мог остаться в стороне.

И еще до того, как перед лицом оказался текст протокола осмотра, уже стало ясно, что в итоге случилось с Верой.

«Псайнейронный экстраволновой шок, вызвавший полную перманентную амнезию».

Она ведь, сама или с помощью других, установила: смерть ей не грозит. В предсказании была именно такая формулировка. Но не учла, что Варп не только убивает... Что Имматериум умеет делать так, что смерть покажется предпочтительным исходом.

- Здесь что-то не так. Это слишком просто. Это не могла быть только лишь она.

- Конечно. Нам еще придется установить заказчика, но теперь, когда Журавлей больше нет, он нескоро найдет способ пробраться на Факультет.

Так вот каков был замысел с самого начала. Два плана двух сторон, пытающихся перехитрить друг друга.

- Так вы... Вы просто хотели избавиться...

По реакции уже понятно. Так и есть.

- Уж поверь, причин было достаточно.

Вместо отсечения голов у чудовища, собрали все их воспоминания в одной точке... И вырезали одним взмахом ножа. Уничтожили, не прикасаясь. Добились одним движением, одной удачной возможностью, того, что наверняка пытались сделать иными путями уже очень давно.

- Неужели только так?

- Только так. Другие способы всего лишь передавали корону от одного вора к другому. А с твоей помощью – больше некому. Мы и так слишком долго позволяли им жить, хотели, чтобы у курсантов была отдушина для контролируемого инакомыслия. Иллюзия выбора и свободы воли, без которой у вас не просыпается решительность. Но увы, все зашло слишком далеко, когда начался промысел по убийствам. По воспоминаниям. По продаже судеб.

Не унять, не подчинить, не поставить своего человека, чтобы пускать через него по налаженным каналам удобные сведения. Просто вырезать наконец позорную опухоль, из-за которой бунтари пытались поставить себя выше власти и воли Схоластики Псайкана. И все это обставить так, что никто и не узнает. Не поймет. Не удивится и не воспротивится. Без лишней крови.

Это притом, что сам Факультет Вифания теперь может лишь благодарить. И ее, и их месть свершились. В одном цели совпали, и ради них не жаль было даже... Даже оказаться в сети манипуляций.

- Теперь понимаю. А если этого окажется мало? Или если возникнет новый заговор? Или...

- Ты слишком много читаешь приключенческих романов. Поступишь правильно, Романо, если просто все забудешь.

- Думаешь, это правда была она?

Перед прозрачным барьером можно было убедиться. Увидеть своими глазами. Но смысла теперь в этом никакого. Преступник не ушел от наказания, но в чем-то отделался слишком легко.

- Помолимся, чтоб так оно и оказалось.

Был ли у Эмили с собой нож, неизвестно. Если и был, она уже не пустит его в ход: даже если собиралась, теперь видит, что бывает гибель куда страшнее. Иллюзий на тему того, что станет теперь с Верой, Вифания не питала.

Никто не будет уже взрослого человека заново учить говорить, читать, есть, а потом заново обучать священному искусству. Что именно с ней сделают, неясно, но точно не оставят в живых.

И все же у бесцельно смотрящей в стену девушки, когда-то державшей на кончиках пальцев сотни контрактов, способной развязать войну где-то очень далеко, если бы было нужно, в опустевших животных мыслях витал последний отголосок чего-то. Обреченная до конца своих дней проживать его, она знала что-то, о чем не успела рассказать.

- Пойдем отсюда. Ты была права... Хуже я ей уже при всем желании не сделаю.

Даже под подавлением в Варпе ее мысли нашли тех, кто за ней наблюдал. И едва три разума на мгновение соприкоснулись, как Вера рассмеялась.

Изменено 15 января, 2020 пользователем Architect Pryamus

[Architect Pryamus]

Часть XVI

Уклонение от своих трудовых обязанностей по поддержанию Факультета, личного имущества, собственного внешнего вида и навыков, в надлежащем порядке, карается дисциплинарным наказанием через лишение всяких благ на срок, достаточный, чтобы курсант осознал ошибочность своих суждений.

Правило 144 Схоластики Псайкана

- Каждый из вас поставит свою подпись на этом документе.

Во всей библиотеке Факультета, уходящей вверх настолько, что не было видно конца и края ее этажам, заставленным томами, не было одного. Не было указания седьмой дисциплины. Ее знак, безликая фигура в плаще с мечом, был повсюду, в самом низу печати божественного ока с семью символами по краям, но у нее не было никаких упоминаний. После шестой сразу шли восьмая и далее: малые дисциплины для старших курсов.

Только когда подошла очередь, взяв в руки перо, больше похожее на скальпель, Вифания поняла, что чернил нет. Под текстом стояли неровные, рваные капли крови.

- С этого дня, любой из вас, обсуждающий с непосвященными что-либо касательно седьмой дисциплины, будет в лучшем случае подвергнут дисциплинарному взысканию. Для всех, кто младше вас, это запретная тема.

Свиток, в целом, говорил то же самое. Запрещал даже сообщать кому-либо, что курсант вообще посещает эти занятия. Даже просто упоминать их в разговоре и в мыслях где-либо вне зала с посеребренными воротами.

- Раз все проставили, отлично.

Первый человек в жизни, аура которого чернее ночи. Вместо волос на Той Стороне у Констанции де Воль – змеи из угольного дыма, расходящиеся от ее головы как нимб. Имматериум рядом с ней молчалив и полностью... Забит. Он постоянно ощущает только цепи. Не ослабевающие ни на секунду черно-белые оковы, похожие на раскаленное железо в ледяной ночи.

- Есть веская причина, по которой седьмая дисциплина доступна лишь доказавшим, что они храбры, тверды в вере, усердны, честны, сильны и благоразумны. Она сгубила, в руках наших учеников и в руках ведьм и отступников, больше жизней, чем остальные вместе взятые. Это потому, что звериное коварство Варпа имеет форму и сознание. Многим кажется, что когда они погружаются в Имматериум, тот на них смотрит в ответ... Так вот. Это правда.

И от ее слов, на уровне подсознания, снова стало страшно. Как в первый раз. Как в первом же видении недр Имматериума. Одно подтверждение, чтобы вновь вызвать в мельчайших деталях почти забытое бесконечное марево. Потому что Варп не забыл тех, кто его коснулся. И теперь он сделает все, чтобы жертвы помнили больше, чем пару общих деталей.

- В часы, проведенные у меня, вы узнаете истинное лицо иной реальности. Я вас заставлю посмотреть в лицо каждому древнему злу из его недр. Это зло спит, пока не почует неосторожную душу, и тогда с воплем начнет вгрызаться в нее. Из теней найдет вас, и будет говорить с вами – но его слова сделаны из отравы, которую нельзя пускать в разум. Ни единого слова, каким бы оно ни казалось правдивым. От них нельзя запереться и оградиться, потому что эти проклятые слова будут везде, где есть Варп... А я вам покажу, что они так же уязвимы, как и вы. Достаточно лишь знать оружие против них.

Оглядев курсантов, Констанция довольно потерла руки.

- К счастью, те, кто провалит мои испытания, а таких будет немало, не потратят усилий Факультета на свой арест и перевоспитание. Допущенные ошибки будут сами, без нашей помощи, приводить к вашей гибели – если вам повезет. Так что на вашем месте, я бы очень и очень внимательно изучала закрытый раздел литературы в крыле Демонологии.

- Неровно. Перечерчивай.

Масла и мел, благословленные и освященные, жгли руки не меньше, чем пламя от свеч. Вечное напоминание, что текущая в своем же теле сила Варпа бежит от всего святого... И еще – что в словах о том, что псайкер по определению порождение зла, несколько больше правды, чем хотелось бы.

Электрошоковый кнут быстро заставлял учить контуры защитных кругов – но куда быстрее заставляло знание их назначения. Почти неосознанно чертить их мелом на полу, а взглядом в Варпе, пока не начнут работать вместе. Конечной целью было умение сотворить Святилище без чего-либо материального. Вопрос жизни и смерти, потому что без этого двигаться дальше было бы чистой воды самоубийством.

О том, что в недрах Имматериума гнездятся нечестивые порождения и души проклятых – всех, кто отринул Свет Императора – в Империуме знал любой. Это не было вопросом веры, ибо такова была реальность: чудовища Той Стороны боятся только молитв, и еще освященной стали. Но только те, кто обладали достаточной волей, могли знать, насколько эти твари страшны на самом деле.

- Живее. Ваша единственная защита, стоит вам покинуть эти стены – ваша мощь, подкрепленная литаниями. Когда черное колдовство отступников предстанет перед вами, вы должны знать, как отразить его. Здесь мало возвести щит и отклонить снаряды, потому что оно целится в вашу душу, оно жаждет заразить вас сомнениями и неверием. Вы будете знать, на что оно способно... И каждого, кто посмеет его направить на вас, вы испепелите на месте. Или погибнете, не сдаваясь.

Больше, чем просто ритуалы, которые неведомо как защищают, потому что в этих кругах и линиях – символы, которым силу дает вера в них. В них умение быть сильнее того, кого не учили лучшие псайкеры галактики. В них то, что делает ученика Схоластики Псайкана подобным воплощению частицы самого Императора, а не ведьмой, воюющей за Империум.

- Но если зло Варпа так велико... Получается, мы обязаны будем знать рецепты этих изуверских сил?

Самоконтроль. Вера в свою правоту и неверие во все, что попытается сбить с истинного пути. Гибельные Силы неисчислимы в образах, в Варпе обличья не имеют смысла и ничего не значат – а потому полагаться можно только на себя и знание своей благой цели.

- Да. Самое страшное, что для эффективной борьбы со злом, что несет Та Сторона, вы должны знать запрещенные техники. Вы никогда, вы даже под страхом гибели не посмеете применить их, ибо за это Император отвернется от вас... Но вы будете их изучать. И едва вы почуете их, вы будете точно знать, что стоит вам разрушить в проклятом колдовстве всего одну линию – и оно убьет того, кто его применил. Убьет страшно. Убьет мучительно. Немного есть путей смерти в тело человека хуже, чем от еретических заклинаний... И поверьте, они всегда заслуживают этой участи.

Констанция не просто так при этом смотрела на Вифанию. Убедившись, что круг удовлетворителен по исполнению, она скомандовала:

- А теперь начали! Сосредоточились и сотворили запретную зону, которую не пересечет ни одна мерзкая тварь Той Стороны!

Рано или поздно их голоса зазвучат в сознании. Явятся, когда им покажется, что посвященный слаб, и его можно подтолкнуть на путь саморазрушения. Будут прикрываться благими намерениями... И самое страшное, что книги твердили об одном. Порождения Варпа никогда не лгут. Вместо этого они извращают правду, говорят только одну половину истинного, оборачивая ее так, как им выгодно. Надеются на слабость, молят поддаться...

А значит, никогда не верить. Не бояться и не просить. Помнить все, что есть умиротворяющего, что в жизни было хорошего, возблагодарить за это Повелителя Человечества, и дать отпор врагу Его. Цепляться за противоположное по смыслу. Из жизни. Из памяти. Из искусства. Быть выше и лучше, не поддаваясь гордыне, помня, что она пожирает худших. Только так. Другого способа противостоять нет...

- Есть те, кто говорят, что рано или поздно Гибельные Силы найдут подход к душе каждого. Вздор! Они настигнут вас, если вы ослабите защиту. Они найдут вас, если вы, привыкнув к успехам, перестанете уделять внимание осторожности. Они могут быть тысячелетними чудовищами, видевшими все, но пока вы тверды и уверены в своей миссии – они вам не страшны.

Была мысль, не излишне ли укрепить круг еще раз... И она сразу же показала, после первого же мгновения, что нет. Никогда не излишне. Потому что контур завибрировал, заполняя Ту Сторону рябью, дымом, маревом, а потом начал медленно таять. Серебряный оберег на груди дрожал, как живой, и как будто уменьшался и трескался на глазах при выходе, впервые, в Варп без освященной защиты.

- Демон может многое. Он рассказывает прошлое, он предсказывает будущее, потому что живет вне времени, он не может умереть в материальном мире, только в пустоте между измерениями... Но одного он не может, сколько бы ни твердил обратное. Пока вы сами не впустите его в свою душу, он не может причинить вам ни малейшего вреда. А вот когда кто-то, поддавшись и забыв учение, дрогнет и призовет его – вот тогда аберрация покажет, на что способна.

Предупреждены – значит, вооружены. И с этим знанием второй раз Варп, его подлинное лицо, уже был... Привычным. Невозможным для понимания, но все его просторы, беснующиеся о защитные ограждения, все его образы и попытки напугать... Он найдет, что показать девочке, которой раньше хватало и просто галлюцинаций. Хватало памяти об ожогах, чтобы потерять контроль над собой. Но теперь она уже не боится этой банальщины. Теперь видела в действии то, что скрывает душа. Имматериуму придется придумать что-то новое.

- Вышли. Перекрыли и отгородились!

Только горелые следы там, где были тщательно выписанные символы. За короткое пребывание там они полностью истощились, и это притом, что энергия ни на что не шла. А теперь можно было представить себе этот обряд с кровью в глазах и врагом у горла, чтобы понять, какова цена применения даже простейших из сил седьмой дисциплины.

- Живее, в норматив не укладываетесь!

На границе Той Стороны вновь рябь, похожая на остаточную. Она молчит, не смотрит в сторону Вифании, но в ней есть отпечаток. И этот след звучит как хохот. Контуры закрыты не у всех, двое или трое еще там. Плохое чувство...

И самый большой ужас от того, что руны остановки в черном зале нет. Она не спрятана, ее нет вообще. Констанция, уловив эту мысль, молча выходит вперед и подходит к последнему из тех, кто еще бьется между мирами. И даже не шевелится, когда по телу того пробегают конвульсии.

- Обратите внимание.

Его Вифания видела всего пару раз. Не знала ни имени, ни откуда он. Перекошенное лицо, закатившиеся глаза, пена изо рта... И растущий внутри его круга черный рваный вихрь. Едва контур лопается, как вокруг него инструктор мгновенно сотворяет новый, светящийся ярче, чем свечи под потолком, запирая бьющегося в агонии парня, чей страх передается остальным.

- Вот какова цена ошибки. Простейшее из занятий, и он его провалил.

Нет. Не то, что было раньше. Совпадение, не более... Но все равно так просто стоять нельзя. Должен быть выход.

- Ну так сделайте с ним что-нибудь! Его же сейчас...

- Я спасу его. Не переживай.

Краткое облегчение. Не придется видеть, как умрет (или хуже) еще кто-то, пусть и незнакомый человек, пусть и тот, по кому тосковать будет кто-то другой.

- Седьмая добродетель это милосердие. Готовность спасать того, кто оказался менее силен, чем вы. Чья душа гибнет в Варпе, и только вы можете помочь ему избежать участи многих до него.

Голодный мрак немного стихает. Впитывается в тело, пока мысленно инструктор читает молитвы.

- Мы прощаем тебя.

Чужеродная сила возгорается с новой силой, судороги стихают – и Вифания даже не успела уловить момент, когда из широкого рукава Констанция вытащила оружие. Даже не особо целясь, навела почти в упор и надавила на спуск. Несколько вскриков после того, как лазер пробил лоб курсанта, разрывая затылок до кровавого тумана. Покачнувшись, он рухнул лицом вниз, мгновенно погасив все, что пожирало его на Той Стороне.

- Познай мир с Императором, ибо этим я избавляю от грехов тебя и всех, кто был связан с тобой. Твои братья продолжат дело твое.

У Констанции даже не поднялся пульс. Ни капли волнения. И всем присутствующим она передает главную мысль. Истинную цель занятия: показать, что она совершила благое дело. Убедившись, что ее посыл прочли все, она чуть громче обычного проговорила:

- Вы все сейчас поклянетесь вслух лично мне. Каждый, в лицо. Поклянетесь, что не забудете и не убоитесь. И что любой из вас сделал бы то же самое... Для любого из своих братьев и сестер.

Часть XVII

Курсант, уличенный в поклонении какому-либо образу, помимо Императора и имперских святых, канонизированных и признанных на Святой Терре, будет передан в представительство Экклезиархии. Курсант, уличенный в исполнении предписаний еретических верований, по своей воле или вынужденно, будет немедля допрошен в соответствии с Имперским законом, заклеймен и казнен на месте с обязательным уничтожением тела.

Правило 215 Схоластики Псайкана

Даже спустя не один десяток занятий все равно стоял перед глазами без нескольких секунд одержимый мальчик. Не самое жуткое, что доводилось видеть до и после...

Но когда его жизнь оборвал выстрел, он познал мир. Это было в его замирающих навсегда глазах. За мгновение до гибели Варп отпустил его, и тот осознал, что его теперь ждет. И возблагодарил...

- Быстрее, кому сказано! Эмили!

Забавно наблюдать за ними. Для себя физическая подготовка – уже не более чем забава. Отдушина. Возможность ненадолго не побыть тем, у чего за плечами стоят демоны. А делающие вид, что бегут с препятствиями, те, кто еще этого не видел, воспринимают слова Фергурины как издевку. Эми в том числе.

- Конечно! Если бы ты хотела держать темп, ты бы чудесным образом воспарила над землей! А если бы в конце ждали мужики, то обогнала бы всех в одно мгновение!

Просто проведать, как они здесь. Понятно, что хорошо. Раз Фергурина на месте – в ее присутствии точно все будет под контролем. А потом можно будет впервые за недели поесть не наедине.

В какой-то момент у Эми в мыслях мелькает, что за ней смотрят. Спустя секунду она уже знает кто, и, отвлекшись, спотыкается.

- Мартинес, Варрош, Эрнесто, Салливан – завал. Будете эту полосу бегать, пока с завязанными глазами ее не преодолеете! Я из принципа из вас лучших по результатам сделаю!

Первая мысль – раз все равно не миновать нагайки и занятий заново, Эмилия просто не встает за ненадобностью. Потом Вифания замечает, что у сестры уже отключилось сознание. Вырубилась прямо там, хотя...

Фергурина тоже явно заметила. Подошла раньше остальных, склонилась, думая, влепить ли пощечину, чтобы быстрее привести в чувство. Быстро прошлась коротким волновым импульсом по телу Эми, чтоб проверить, не сломала ли та чего при падении.

Едва рука инструктора оказалась над животом у ученицы, как Джулия замерла. Потом убрала прочь нагайку и сняла перчатки. Быстрый страх в глазах госпожи моментально сменился смесью злобы и сострадания.

- Мартинес... Ну твою ж мать.

- Итак, господин Сол. Вы не потрудитесь описать, при каких обстоятельствах курсанта одного пола конвоировала охрана противоположного?

Себастьяну Солу оставалось одно: твердость. Честно отвечать на поставленный вопрос. Он прекрасно осознавал, еще с предыдущего раза, логику настоятеля по отношению к себе: он никто, он расходы на производстве. Мелкие расходы – в отличие от цены конечного товара. И только от него теперь зависит, какой путь окажется дешевле для машины, что зовется Схоластикой Псайкана.

- Докладываю: приказ пришел от межфакультетского надзора. Временное решение. Недостаток кадров по вашей спецификации.

Большего он сообщить все равно не мог. Сбой в системе. Встречать последствия по-мужски. Молчание Ифа длилось дольше, чем предполагалось, на пару секунд.

- Я вынесу этот вопрос на заседании. Мне очень интересно, почему Факультету 121 выделяется материал, не отвечающий даже базовым требованиям безопасности.

Эти материи Сола уже не интересовали. Нужно было одно: заслужить прощение.

- Каковы ваши приказания?

- Виновника наказать своей властью.

Себастьян не был до конца уверен, самостоятельно ли его воображение дорисовывает недостающую конкретику приказа. Слишком четко осознавался смысл, вложенный в слова.

- Вас понял. Разрешите приступить.

Последний раз окинул взглядом, насколько мог без поворота шеи, ответственного инструктора. Ничтожность. На ее фоне – никто и ничто. Развернуться и выйти. Ничего более.

Только оставшись вдвоем с Джулией, Иф допустил погрузиться в раздумья. У настоятеля всего две руки, но они очень, очень длинные – достаточно, чтобы решить судьбу, которая действительно имеет значение.

Присутствие непосредственного участника событий не только необязательно – оно недопустимо. Ее мотивы и прочие мелочи давно изучены. Настоятель знал, что Фергурина явно ознакомилась с воспоминаниями своей подопечной... А раз вера Джулии ни разу не ставилась под сомнение, все, что нужно, это ее слова. Других доказательств не требуется.

- Каково ваше мнение? У этого курсанта еще есть возможность исправления?

Ответ прозвучал в предвидении за полсекунды до реальности.

- Так точно. Не более чем просчет логистики, не имеющий отношения к обучению. Подготовка будет закончена без задержек.

Простая математика.

Перевес достоинств и себестоимости над несчастным случаем на производстве. Досадная оплошность. Человеческий фактор. Убытки, предусмотренные резервом. Списание нецелесообразно.

И еще эмоциональное влияние на мотивацию других курсантов не должно превышать допустимый порог.

- В таком случае барышню на перевоспитание. Индивидуально.

Даже не нужно было договаривать, чтобы между слов читался другой приказ. При малейшей провинности, сопротивлении или иной оплошности, второй раз вопрос ставиться не будет. Как и раньше. Ни для кого никаких исключений.

- Принято. Будет исполнено в кратчайший срок.

Оставался последний вопрос. Распоряжение ресурсом.

- Фергурина, вы ознакомились с медицинским заключением?

- Так точно. Желаете опросить эксперта?

- Нет необходимости. Ваше личное мнение.

Заметная пауза. Легкие сомнения. Но не более того.

- Плод здоровый и развивается нормально, признаков мутаций и вырождения не отмечено. Рекомендую сохранить. Во избежание. И для лучшей исполнительности.

Значит, ценность подтверждена. Единственная польза от инцидента.

- Одобрено. Вольно.

- Да уж. И тут она нас всех сумела удивить...

Попрощаться уже не дали. Клятвенно заверили, что Эми жива, и все. Обсидиановая Цитадель поглотила ее – судя по всему, на ближайшие полгода как минимум. То, что перевоспитание будет таким, какое будут помнить до самой смерти, сомневаться не приходилось.

Теперь в жилой комнате на пятерых Лилия осталась в одиночестве. Да и ей удавалось там побыть редко – финальная подготовка не оставляла свободными даже часов сна, заставляя ночевать прямо в молельных и библиотечных залах.

Ирония. Никогда Вифания не чувствовала себя такой окруженной дорогими ей людьми, как когда впервые ее оставили в одиночестве... И никогда не была такой одинокой, как когда ее переселили в казармы для будущих примариев. Сотня тех, с кем каждый день приходится сливаться разумом, чтобы выполнить поставленную задачу – и никто из них даже не пытался заговорить.

- Ли... Думаешь, они ее поправят?

- Не поправят. Поправить можно то, что пошло не так... А она всего лишь вернула себе то, что у нее отобрали. Ничего они ей не сделают. Помнишь же, кто с отличием...

- Тому всегда и все прощают.

Все равно слишком упрямая, чтобы сдаться, а значит, прорвется. Когда научится думать головой, а не другими частями тела. И во всем этом было видно... Видно себя. То, что было бы, если бы все, принесенное с собой, дало слабину и увело не туда.

- Я еще спросить хотела. Слушай... Это же ведь она вдохновилась океанами? Придумала про аллегории с водой, да?

Лилия по привычке потянулась к кипятильнику. Как всегда, когда хотела подумать. Но быстро сама же и остановилась, вспомнив про то, что к разрешенному в пост рекаф не относится.

- Есть такое, да. Я ей даже завидую. Я годами заучивала, она соображала по наитию. В этом, наверное, весь смысл – учить друг друга не меньше, чем нас самих заставляют.

Наверное, она права. Безумное многообразие, в котором найдется место для всех. Каждого заставят обрести свое, и все в итоге отплатят Империуму за гостеприимство.

И даже те, кто не дожили. На их примере тоже учатся многие и многому. Это дали понять очень и очень ясно.

- Ли, да на здоровье, если что. Пока это я от тебя учусь всему.

- Да нет. Ты мне тоже показываешь, как делать можно. И как нельзя. А уж Эми... Серьезно. Зная, кто ты, что ты, где ты, еще и рисковать всем ради вот этого вот... Обрекать и себя, и еще потомство... Ну правда, кем надо быть? Я бы от одной мысли, что в таком же отборе будет участвовать кто-то еще, и не пройдет его...

В первые мгновения было трудно поверить, что от нее это все может исходить. Чтобы кого-то она осуждала, хотя это противоречило самой ее сути. А потом...

А потом Лилия вдруг остановилась. На полуслове прислушалась к тому, что чувствовала через пальцы, лежащие у Вифании на предплечье. То, что та предпочитала не вспоминать, даже когда узнала про судьбу сестры, но вот сейчас, не смогла скрыть и похоронить еще раз. Короткий эпизод из прошлой жизни, который и известен был только по рассказам бездушной госпитальерки в ожоговой секции. Но даже этого было достаточно, чтобы слезы еще раз навернулись на глаза.

- Прости... Я не знала... Я правда...

Хотела отнять руку, но здесь уже сама Вифания ее остановила. Пусть видит. Станет легче.

- Все нормально. Я не успела прочувствовать. Не прониклась.

По ней видно, она оставит это в тайне. Всегда и все берегла. В объятиях Лилия сохраняет все, что у них двоих было. Без слов, успокаивающе прижимая к себе.

- Ничего... Дождись меня, главное. Очень скоро увидимся. Сама не заметишь, несколько месяцев это так, пролетят без следа. А потом ты будешь тут вместо меня принимать новых... По кругу.

Не хочется ее отпускать. Ближе ее уже никого не осталось, но так надо. Пусть достигнет того, к чему шла, и вернется с победой над судьбой.

- Да куда я денусь. Ты же лучшая, конечно, вернешься.... И улыбайся, главное. Всегда всем улыбайся.

Часть XVIII

Курсантам запрещено участие в азартных играх, увеселительных мероприятиях, не одобренных лично главой Факультета, несанкционированных собраниях, имеющих целью развлечения. Нарушители будут подвергнуты дисциплинарному взысканию, а при повторном нарушении переведены на штрафной факультет.

Правило 390 Схоластики Псайкана

- Ваш визит весьма неожидан. Мы готовили прием завтра...

Вчитываться в мысли человека с такой репутацией настоятель Иф не смел. Хоть он и не был подчинен ему даже близко, хоть это гость должен быть просить об одолжениях, но не было права показывать даже малейшее превосходство.

Спасало только то, что милостью Всеблагого Императора они несли одну ношу и преследовали одну цель. Боролись с одним злом, хотя и олицетворяли его противоположные грани. Учили слуг Его одной добродетели, лишь используя разные средства.

- О дражайший, нет более надежного способа познать гостеприимство, нежели прибыть за день до обещанного. Ведь только так возможно застать истинную радость от того, что преступлен порог.

В реальности же цель его визита и без чтения мыслей угадывается по праву первого и сильнейшего. Праву древнего воина, праву, что не смел отрицать ни один правитель Терры за многие тысячи лет. Он желал первым взглянуть на дары. Первым выбрать долю из количественно равных. Обрести лучшее из возможного, до того, как его посмеют опередить.

- В таком случае, позвольте же мне препроводить вас в гостевые покои.

- О, тысяча извинений, но я желаю приступить к важнейшей части немедля. С вашим позволением и благословением, я ознакомлюсь?

Это просьба, которой не отказывают. За вежливостью, облаченной в традиции родного мира, скрывается знание того, что еще ни один настоятель не посмел не показать своей благосклонности. Знание того, что именно этот момент – одна из важнейших причин, по которой Схоластика Псайкана вообще принимает гостей.

С этим знанием перед глазами гостя распахнулись тома, подобно тому, как перед его свитой распахивались запретные ворота. Те, из которых для иных проходящих нет выхода, кроме как с триумфом... Или после гибели.

- Превосходно! Изумительно! Но... Вы же изволите понимать, рядом со мной они будут смотреться просто глупо.

Страницы перелистывались со скоростью, на которой не мог их изучить и прочесть никто, кроме него. Способного по одному слову определить таланты... И степени вины.

- Вы разочарованы? Возможно, есть особые пожелания?

Если таково повеление, его удовлетворят любыми средствами. Как истинный воин, он выбирает оружие долго, тщательно, лишь ощутив родство с ним. Дав ему имя и зная о нем все. Переберет, если потребуется, тысячи вариантов, но отыщет именно то, что своим великолепием возродит его интерес.

- Как можно? Я ни в коем разе не смею сомневаться в вашем искусстве. Однако... Как интересно...

Рука гостя останавливалась и раньше, но только над одной страницей задержалась надолго. Как будто борясь с искушением найти изъян и продолжить поиск. Вызов был брошен, и только лишь к концу нашлось то, что заставило задуматься. Оценить за и против. Вкрапление на мраморе, превращенном в шедевр, но все еще оттеняющее его, очерняющее его чистоту в глазах смотрящего.

- По правде сказать, я удивлен, что вы... Заинтересованы. Я считал, что вы найдете некоторые детали...

- Это, если позволите, лишь распаляет мое любопытство. Я изучу вопрос с особой тщательностью. Я желаю завтра увидеть этого курсанта в действии. Оценить лично. Если все, здесь изложенное, правдиво, то такой послушник, несомненно, украсит мою свиту. Однако же, я попрошу вас об одолжении.

Почему-то о том, какова будет эта просьба, настоятель догадался еще до того, как она была озвучена. И хотя всем своим естеством был против, воля, приравненная к воле самого Императора, была бы сильнее. Ибо было в Империуме негласное, неписаное правило. Правило, которое немногие решались без веской причины нарушить...

И причину, указанную рукой настоятеля Факультета 121 в хронологии, сочли неуважительной.

Темнота, тишина и пустота. Прежде они пугали. Теперь они – лучшие друзья. Предвестники покоя, когда не будут тревожить ни чужие мысли, ощущаемые даже сквозь вытравленный Имматериум, ни шорохи всей казармы под одеялами, ничего. Только лишь возможность лежать, в одиночестве, расслабившись, и в честь такого события единолично наслаждаться.

Кровать, пачка хорошо приготовленного зерна с большим количеством сахара, и только подумать – прежде немыслимый личный переносной когитатор. Благо у Лилии была очень и очень приличная коллекция книг, а также записей. Далеко в глубинах Схоластики гремела подготовка к рубежу, к празднованию окончания года, когда торжественно сменят друг друга два поколения... И дар Факультета был в том, что в награду за пот, кровь и грязь будущие примарии могли в этой подготовке не участвовать. Их роль будет лишь в том, чтобы в парадной форме пройти под знаменами, а сейчас дозволительно было сутки беспробудно отдыхать.

Собственно, «Чистые руки», история о комиссаре, в одиночку вставшем против банд целого мира, и вышедшем победителем, прекрасно шла под запас сладостей. Коварство, в своей наглости не знающее преград – характерная черта, которой хотелось следовать. Один из многих примеров, которому хочется соответствовать. Когда комиссар принимал на экране свою коронную стойку с оружием, Вифании хотелось самой однажды так же взмахнуть своим пистолетом и направить его в сторону готового сдаться врага.

И почему-то даже ничуть не удивило, когда не знающая слов «вежливость» и «время наедине» рука начала отпирать двери. Не с просьбой, с требованием немедля попасть внутрь, благо от охраны замков не было и быть не могло. То, что они сразу пустили в ход ключи, могло только значить, что наличие внутри кого-то из обитателей их не интересовало.

Не проверка комнат, судя по тому, что не потребовали сразу же упереться в стену.

- Ночи доброй, офицеры.

Обычно они делают все, чтобы их боялись. Возникают из ниоткуда и готовят оружие наизготовку, вечно молчат и вечно смотрят немигающими красными линзами. Но теперь трое были даже не вооружены.

- Прекрасно, что вы здесь, курсант.

Раньше Вифания никогда не задумывалась, что искаженный синтезаторами голос может быть женским. Охрана была внешне всегда бесполой. Гора панцирных доспехов и плотной черной ткани. И инстинкт даже не велит отшагнуть назад.

- А чем могу...

- В планах произошли изменения. Заносите.

Сказано беззлобно, но холод по телу как от угрозы. Они никогда не приносят хороших известий. А затем, быстрее, чем удается сопоставить все между собой, двое темных безликих аккуратно вносят в двери Лилию. За день до положенного возвращения.

- Раз вы здесь, побудьте с ней. Когда придет в себя, отведете ее в третий корпус. Вопросы есть?

Что и кто с ней сделал, спросить не хватает сил. Внешне та в порядке, хотя и без сил, только... Только полоса белой ткани на глазах. Самих охранников это не заботит – избавившись от ненужного более груза, исчезли так же, как и появились. Для них не более чем производственный процесс.

- Ли, что... Что там с тобой...

Последнее испытание, которое она так и не пояснила. Отшучивалась до последнего, не боясь и не делясь ничем – но никогда прежде не выглядела настолько измученной и уставшей. И руки у нее были холоднее, чем мрамор. Казалось, она не в силах даже понять, где [ну уж нет]одится, пока не заговорила. Еле слышно, но в полном сознании.

- Не волнуйся. Я смогла.

Она могла через одно прикосновение показать, что с ней было, но при первом же касании дала понять: это лишнее. Запретила интересоваться. Дала понять, что успела пережить то, что сама Вифания не увидит никогда... И будет очень благодарна за это.

- Погоди, я тебя подниму...

Только отпоить ее. Пост тут уже неуместен, ей срочно нужно то, что разгонит кровь по жилам и отогреет.

- Я видела Императора.

То, что обычно можно было списать на бред, ибо было слышно много раз – каждый, кто очнулся после особо глубокого погружения, говорил о том, что слышал божественные голоса и видел лики святых. Но так твердо и уверенно, без пребывания в измененном сознании, не говорил раньше никто.

- В смысле...

Вместо ответа Лилия протянула руку. Показать то единственное, чем желала поделиться. И сразу же стало понятно, что теперь все ее мысли стали совсем иными.

- И Он прекрасен.

Она не скрыла то, что едва не лишилась рассудка, когда узрела божественный свет Золотого Трона, к которому сотню завершивших обучение, прошедших по пути, подвели настолько, насколько смеет приближаться живое существо. Свет, сжигающий вместе со взглядом разум и душу, чтобы переродить их по подобию Самого Повелителя Человечества. И когда Он, милостиво протянув длань Свою, коснулся памяти и сознания, то Его глаза на мгновение встретились со взором смертной.

Одно мгновение, стоившее всей жизни, когда Он подарил частицу Себя. И в тот момент порвал кандалы и разбил цепи, избавил от всякого страха перед Той Стороной: в этот же момент Лилия знала, что больше никогда не будет бояться. Потому что Он с ней. Навсегда.

Взгляд Его был так ярок и силен, что не будет в том мире и этом величия большего и зрелища более прекрасного.

- Господи...

- Теперь видишь. И я вижу.

И Варп перестал для нее быть чуждым бушующим морем, а стал прозрачной гладью, видимой от края до края.

Она подернулась, когда Вифания спустила с ее лица повязку... Но, в отличие от сестры, не вскрикнула, когда ее глазами увидела собственное лицо. Лилия знала, что теперь, когда ее душа видит все сущее, смертный взор ей больше не нужен, он бессмыслен, и что больше она никогда не будет видеть так, как привыкла. Оба прежде небесно-голубых глаза сгорели, когда дерзнули смотреть на великолепие Бога-Императора, и обратились в белые, насквозь вскипевшие и затем застывшие полупрозрачными самоцветами.

- Ты...

- Только следую по пути самого Малкадора. Цена за глаза Императора. Цена за то, чтобы видеть все.

Она всегда знала, что так и будет. Знала, но не боялась. И как обещала... Улыбалась. Насколько хватало сил. А в мыслях продолжала быть там, за гранью, которой больше не было. В том, насколько велика оказалась пустота за этой завесой, и как глубока ее бездна, когда ничто не мешает обозреть ее.

- Подожди, дай я повяжу обратно.

- Не надо. Дай Ему еще раз посмотреть на тебя.

Она даже не могла больше плакать. Потеряла то, что делает ее и всех подобных ей больше, чем живым оружием на службе Империума... Но продолжала радоваться этому. Не было в жизни большего повода для этого, и завтра она больше не найдет во всей Схоластике запертых дверей.

Она не могла ничего видеть, но смотрела так, будто и правду делала это для Него.

- Не плачь. Можешь для меня сделать еще кое-что?

Услышав мысленное согласие, наконец опустила веки. Почти стала такой, как раньше.

- Я одну книгу не успела закончить... Нескоро смогу к ней вернуться. Поможешь последнюю главу?

Никогда не сдаваться – смех сквозь слезы.

- Конечно.

Еще четыре года. Казалось бы, много времени – но с учетом всего произошедшего, и первого хватило, чтобы количество впечатлений превысило всю остальную жизнь.

И ведь дальше будет нечто, что покажется мелочами по сравнению с этим. Они смогли научить лишь простейшим силам и настолько элементарным приемам самоконтроля, что им обычно учат детей. А значит, дальше будет нечто, ставящее все понимание мироздания под сомнение. Туманные описания и расплывчатые трактовки говорили о том, что нет ничего, что поистине хорошо обученный не может совершить силой воли. Быть во многих местах разом. Творить то, что существовать должно, и одним лишь желанием прекращать существование того, что бросает вызов. Сливать Варп с реальностью воедино и обрывать их. Перекраивать все сущее и говорить с неживым.

Будущего зрящего сквозь пространство в конце ждало преклонение колен перед Золотым Троном, чтобы Император испепелил и возродил его. Что будет ждать будущего командира боевой группы поддержки при Гвардии, оставалось только гадать, но... Но нужно было пройти ближе и прикоснуться к живой истории. Любой ценой, пока дано жить здесь, нужно взглянуть на Врата Вечности. Увидеть их и идти дальше с благословлением. Рано или поздно должны позволить... Не могут лишить такого.

Одиночество приняло вновь, но теперь уже в происходящее на экране Вифания не вникала. Было не до того. Сон и отдых остались той, кому они нужнее. Далеко не сразу глухие удары по дверям вывели обратно в более-менее ясные мысли.

- Да что ж такое, не жилой корпус, а уличное заведение...

Открыть лучше быстро. Это могло касаться Лилии, а значит, охрана только из чистой вежливости на этот раз просит разрешения. А больше никто посреди ночи навещать не может и не должен.

С последней мыслью, сразу же, как внутренний засов отъехал в сторону, тот бесконечно малый отголосок Варпа, что просачивался через подавители, возопил, чтобы только не открывать. Следом, как только неслабый удар снаружи заставил дверь уходить вбок быстрее, стало понятно, что в этот раз он советовал по делу.

И не послушалась этого совета Вифания напрасно.

Часть XIX

Курсантам запрещены, в учебное и неучебное время, всякого рода дуэли, или иные способы разрешения конфликтов с применением силы или без него, помимо санкционированных боев во время тренировок по боевым искусствам. Уличенные в организации таких мероприятий курсанты будут немедленно подвергнуты телесному наказанию с целью уравнять обе стороны, после чего подвергнуты экзаменовке по боевым искусствам, провал которой означает перевод на штрафной факультет.

Правило 264 Схоластики Псайкана

- Так, а вас-то кто сюда...

Договорить не удалось, потому что хорошо поставленный, хоть и не усиленный удар пришелся в челюсть. Недостаточно, чтобы лишить сознания, но в самый раз, чтобы потерять ориентацию в пространстве, чтобы инстинктивно схватиться за нее руками и оставить последний шанс на ответный выпад. Да и без помощи Имматериума все это было бы бесполезно...

Потому что рыжий курсант в неброской походной форме явно тренировался задолго до того, как впервые прошел в ворота Схоластики. Хотя Вифания никогда его прежде не видела, но узнала сразу же... При одном взгляде на его веснушечатую, иронично-бесстыжую физиономию вспомнилась его краткое, но емкое прозвище: весьма прославленный двадцать-четверочник Морда.

Кое-как выставленные руки он тут же заломил, без особого усилия, но мгновенно дал понять: ему не особо трудно и сломать пару костей. Коленом в спину придавил к стене, давая вошедшим следом достать веревки.

- Рагнвальд, без фанатизма. Это ж не зверь, а человек, как-никак.

Пожалуй, единственные двое, кого увидеть с подобными намерениями было бы ни разу не удивительно.

- Вы чего, совсем страх потеряли?! Генрих, гаденыш поганый, какого ты тут...

Платок в рот затолкала уже беловолосая. Совершенно без волнения, как будто так и должно быть. Только после этого Рорх поправил воротник и жестом приказал Морде сажать связанную Вифанию на кресло.

- За то, что ты обозвала меня нехорошими словами, тебя стоило бы отдельно наказать, но это мы, так и быть, опустим.

И никто не услышит. А если услышит, то скорее всего, неправильно поймет. Взгляд на запирающуюся снова дверь Генрих понял правильно.

- Значит, так. Пришел я побеседовать, поэтому мы спокойно сядем и поговорим. Но без опрометчивых поступков: начнешь орать, ругаться, истерить – и я буду этот платок доставать только тогда, когда потребуется отвечать.

Значит, им что-то надо, с трупами разговоров не ведут. Но увесистая сумка за плечами у беловолосой красноречиво говорила о том, что это вряд ли может служить утешением.

- Ну что, готова к конструктивному диалогу?

Даже не дождался кивка, аккуратно вытащив изрядно горчащую тряпку – хотя со сведенной от боли челюстью это была меньшая из проблем.

- Ну теперь-то что тебе надо?

Что бы он ни задумал, этих двоих явно убедил в своей правоте. С грохотом обрушив свою ношу на стол, Гойя – как ее зовут, так и не удалось узнать – принялась копаться в ее содержимом.

- Если помнишь, я обещал, что однажды я приду за платой... Или ты думала, можно так просто заключить договор, а потом избежать своей части?

На стол легла связка ножей. Хорошо заточенных. Плохой знак.

- Да не было у нас договора. И вы свою часть тоже не особо-то...

- Мы тебе жизнь спасли, иначе ты ушла бы кормить демонов в Варпе вместе с Оккам. А теперь мне нужна твоя помощь... Ну а динамичный вход это сугубо чтобы ты дослушала меня до конца, внимательно, не перебивая – хочешь ты того или нет.

Возможно, даже хотелось бы ему поверить, слишком спокойно он говорил для организатора потенциального хладнокровного убийства, но моток веревки перед носом слегка этому противоречил.

- А это, чтоб доходило лучше?

Кинжал с явно серебряным лезвием. Совсем плохой знак. Какую бы они ни вычитали тактику допроса, им очень хотелось продемонстрировать, что будет, если им перечить. А в задаче напугать уже преуспели...

Они не орки. Не глубины Варпа в первый раз. Не холодный лабиринт в самом центре. Не разрыв в реальности в нескольких шагах перед собой. Не голодный демон. Никакого сравнения...

Но к возможности такой гибели ничто во всей Схоластике подготовить не могло. И к страху перед ней тоже.

- Чтобы лучше вспоминала. Но до этого мы еще дойдем.

Слова молитв, которые знал любой в этих стенах, ибо никогда не было поздно их прочесть, вспомнились сами. Не может Бог-Император быть на их стороне... Не позволит.

Зубастая цепь. Явно с родины Морды, годилась для толстой шеи гигантского волка.

- Просто скажи, что тебе надо.

Одного он не увидит. Перед лицом гибели не зазорно и умолять со слезами, но такого удовольствия точно ему доставлять нельзя. Это уже дело чести. Той, которой им троим явно не особо досталось. Лучше вверить душу Всеотцу, чем перед ними...

- Преступления всегда оставляют следы. Но не в глубинах Варпа... Под толщей Той Стороны никаких следов не остается, ничто и никого не привяжет ко греху. И чтобы свершить правосудие, нужно больше, чем просто расследование и инструменты боли.

Каменная плеть. Круглые, но очень тяжелые камни, нанизанные на веревку. На фоне этого очень быстро стало ясно, что он имеет в виду судьбу Веры.

- Что, за Журавлей пришел помстить? Так я тебе секрет открою. Не знаю, поклясться могу что не знаю, была ли это Вера... Думаю, что нет. Но голову она себе вычистила сама. Мне как-то немного не до нее было в тот момент.

На мгновение подумалось, а не они ли это. Но вряд ли. Не тянут... Никак.

- Да нет, на Журавлей мне глубоко наплевать. Может, тебя это удивит, но они не единственные, у кого можно купить что-нибудь особенное. Например, целых несколько часов наедине. Или ты думаешь, мы сюда через парадный вход прошли?

Лазпистолет. Не муляж. Это значит, что охрана не появится внезапно... И вообще во всем этом замешано куда больше людей. Только думать, как теперь отсюда выйти. Пока еще не пустили все это в ход.

- Убедил. Только ты, помнится, говорил, что мы обойдемся без незаконного.

- А я и не забывал. Мы здесь как раз для того, чтобы с твоей помощью установить законность Империума во всей ее строгости. Поможешь нам – и более у меня к тебе никаких вопросов не будет.

Что в стеклянной колбе, запаянной и опечатанной, было неизвестно, но было доходчиво указано жестикуляцией, что если ее откроют, в лучшем случае там будет кислота.

- Допустим. Хватит нагнетать, говори прямо. И желательно попроще.

Огромный черный мешок. Для трупа. Значит, просто свидетелей они не оставят. Но это будет потом, а в промежутке между придется их самих отправить на суд праведный. Без вариантов.

- Вот теперь верю, что ты готова к переговорам.

- Как ты, несомненно, догадалась, мне не дает покоя то же, что и тебе. Я просмотрел статистику. Первые массовые несчастные случаи за сто лет, и именно в твоей группе. Там, где ты, вечно что-то идет не так, и в такие совпадения я не верю.

Все вытащенные предметы Генрих постоянно двигал по столу. Как будто искал в них взаимосвязь.

- Я тоже. А вот наш настоятель верил. А потом появился удобный обвиняемый – который даже возразить ничего не может. Дальше меня уже никто не слушал и не расследовал.

- Именно. Как удобно все вышло. Со смертью, ну давай уже называть вещи своими именами, этого подозреваемого нить к убийствам обрывается. Формально дело раскрыто, лента тебе, лента инструкторам. Но никто не стал расследовать дальше... Помнишь ведь, что последнее тебе сказала Эномо?

Откуда он знал, было спрашивать не время. Но в памяти смертельное удивление Веры отпечаталось надолго. Она нашла, она была удивлена, и по всей видимости...

- Она хорошо знала и никогда бы не подумала на того, кто оказался на другой стороне.

На секунду Генрих отвлекся, поправляя окуляры.

- Георгина, милая, ты совсем-то здесь не хозяйничай.

Та спешно отложила начатый было рекаф. Она боялась с каждым словом все больше. Это значит, в случае чего, она будет кол[печь пироги]... Уже хорошо.

- И что, у тебя еще идеи, на кого она могла подумать?

- Иначе я бы сюда не пришел. Убийца – несчастный человек. Он живет в постоянном страхе разоблачения. Он ждет, что когда утолит свою жажду крови – другие придут за ним и станут мстить. Они не будут знать покоя, пока не настигнут его. А разоблачения боится тот, на кого могут подумать...

Давал понять, что хочет, чтобы Вифания догадалась сама. Что ответ ей известен, но никогда прежде она бы не созналась в этом даже сама себе.

- То есть... Кто всегда рядом и все знает, но не был рядом собственно при смерти других...

- Безусловно.

- И кому я доверяю.

- Можно сказать и так.

То, что приходит на ум, даже просто проговорить невозможно.

- Да нет, бред какой-то.

- Вот и мы все так же думали. Но все дороги ведут к тем, кто тебе ближе всех. А точнее, к той, которая ближе остальных. Настолько близко, что...

Внезапно Генрих замолчал. Поднял глаза на Морду, и тот с шумом принюхался. Выражения лиц у обоих резко изменились, ибо впервые они не знали, как им поступать. Трижды кляня себя, Вифания вспомнила, что поперек их планов здесь есть еще один человек.

- Рорх, мы так не договаривались. Здесь не должно было никого быть.

Тот не ответил. Только схватился за пистолет, медленно вставая и подходя к двери. Прислушавшись, вернулся обратно и тише проговорил:

- Значит так, идешь и ведешь ее сюда. Аккуратно.

Если они ее разбудили, значит, она слышала много... Если вообще не все. И еще у нее очень глубоко под кроватью есть то, что Эми вряд ли забрала с собой, но этого Морда, скорее всего, не знает. Едва оказался за поворотом, как дальше по звуку можно было догадаться: без борьбы Лилия не сдалась.

Но этого ей не хватило. Через несколько секунд Рагнвальд, пусть и сгибаясь от боли сразу в нескольких местах, но вволок ее и повалил на пол.

- Уши ей зажми, кретин!

Попытку вскочить с кресла Рорх оборвал, вбив локоть в ключицу.

- Тихо. Скажи ей, что у нас тут все мирно...

Не давая ему закончить, Лилия с трудом сорвала со рта руку Морды и закричала:

- Ни одному слову не верь!

Дальше Гойя и Рагнвальд принялись за уже знакомую процедуру. Надежда на то, что она вырвется, угасла окончательно.

- Втроем кое-как сумели справиться со слепой. Неважную ты помощь выбрал, Генрих.

Главное – развалить всю их уверенность. Они не готовы повышать ставки в его игре, а значит, не рискнут ничем. И уж тем более не станут вешать на себя лишнюю жертву.

- Вот в одном я с ней согласен: верить нельзя никому и ничему. Но уж самой себе-то, казалось бы, можно?

Он явно клонил к тому же, к чему раньше.

- Да не она это! И не Эми! Сам подумай головой на секунду, им это не надо. Были б у тебя улики, ты бы уже отнес их...

Другая мысль прервала Вифанию. Генрих все еще выжидательно молчал.

- Погоди... Ты не просто так именно сегодня пришел. Ты хочешь завтра торжественно представить, что это ты тут раскрыл дело века.

- Конечно. Но ты меня не так поняла, я вовсе не на твоих сестер клонил. Нет, конечно, Рене хитра и умела, но она слишком слаба – иначе зачем, по-твоему, ее отправили в астропаты? Лучший астропат на несколько Факультетов, бесспорно – но все равно низшая ступень. А Мартинес... Она же больше всего на свете боится потерять вас. Думаю, что и ребенка-то завела, чтобы как-то сгладить потери, хотя прекрасно знает... Псайкерам размножаться нельзя.

Даже то, что сам он был таковым, Генриха не остановило. Он мог бы употребить любое другое слово или фразу, но только такое – применимое скорее к животным – намеренно выбрал для посыла.

И сквозь него просачивался совсем другой намек.

- Теперь поняла. На меня все решил повесить. Под пытками признание будешь выбивать? Или может, пригрозишь нас обеих тут положить? Или трупы спишешь на этих двоих, а их в расход?

Подействовало. Гойя передернуло.

- Ну что ты... Такие доводы не пройдут, а уж гостей ими удивить совсем тяжело. Нет. Такой пошлости не будет. Видишь ли, все несколько сложнее, чем просто «свалить на тебя». А раз ты снова готова к конструктивному диалогу, сейчас я тебе открою глаза на некоторые вещи.

- Дуализм Обскура. Доводилось читать, слышать?

Ему было неинтересно, неизвестно, и не видно, что Рагнвальд уже не просто держал Лилию прижатой к креслу за плечи. Покуда Генрих был занят, фенрисиец как бы невзначай перевел пальцы с ее воротника на шею. Едва заметно, но...

- Ну ты же все равно мне расскажешь, хочу я или нет?

Воистину Эми была насчет них права. Для дворянина запретов еще меньше, чем для его спутника, похожего на еле удерживаемого шипастым ошейником волка. В том хотя бы простые правила и не менее простые инстинкты. Зверская натура, как бы ни была примитивна, абсолютно безобидна.

- Именно. Я пришел сюда, и поверь, это было нелегко и недешево, чтобы увидеть тебя настоящую. Без этого суетного фасада. Ты же не думаешь, что я тебя считаю неким... чудовищем?

Пусть вещает, это даст время. Если все верно, то один выход из всего этого есть.

- Не считаешь? Правда? А ты поближе подойди. А лучше руки мне развяжи.

Это Рорха даже повеселило. Раздобрев, пересел поудобнее.

- Иронизируешь? Напрасно. Феномен этот изучают на старших курсах телепатии. Вмешательство в память, как правило, вследствие травматических событий, которое порождает... Назовем это, второе дно в сознании. Ты, вероятно, считаешь себя Вифанией Романо. Наивной девочкой, художницей, дочерью торговца, которая любит вкусно покушать, посидеть в темноте, вот это все. Но вот реальность... Морда!

Тот даже подскочил от неожиданности.

- Морда! Если ты, пес шелудивый, еще один раз тронешь ее за что-либо, кроме плеч, я клянусь, я тебя лично пристрелю!

- Да ладно, что я...

- То, что ты, это классифицируется как преступление класса двенадцать, согласно Имперскому Закону. Я не помню дословно, но в лучшем случае тебе светит билет в один конец на штрафной факультет.

Заметен мыслительный процесс и диссонанс у фенрисийца.

- Надо же. У тебя какие-то пределы пристойного есть. Но не [ну уж нет]одишь, что сам одной ногой уже там?

- Дорогая, мы тут все – очень прагматичные люди. Я не рисковал бы остаток недолгой жизни провести там, если бы не был уверен, что делаю правое дело. Так вот. Вернемся к тебе... И к собственно той, кем ты себя считаешь.

Начинало звучать как бред теряющего связь с реальностью параноика, но он был... Последователен. Даже слишком.

- То есть, по-твоему, у меня раздвоение.

- Нет. Раздвоение это когда в одном теле уживаются сразу двое... А ты... Как бы поделикатнее сказать... Ты, скорее, паразит. Порождение сна разума, которое так долго было активно, что уже и забыло, в чьем теле оно живет. И на тебе нет никаких особых прегрешений. А вот на ней...

Мороз по коже не оттого, что он взял во вторую руку серебряное лезвие. Как будто слова в его речи на мгновение послышались другими. Переставлены и подменены. Были другими, хотя Вифания точно слышала именно это.

- Тебе самому пора наблюдаться.

- Да, но говорю не поэтому. Давай попробуем вернуться в прошлое. Ты, как я могу судить, жила в этом блаженном неведении довольно долго. Ну, по крайней мере, куда дольше, чем мы знакомы. Перечислить симптомы? Слышишь свое имя, когда засыпаешь. Извне, из глубин, нечто кричит тебе в ухо, заставляя сердце биться чаще? Тебя всегда интересовало, кто это. Желание естественное, знать, что тебя преследует... Но глубоко внутри, ты всегда знала.

Не вслушиваться. Пусть думает что хочет. Варп не сумел напугать, его удалось загнать вглубь, а уж фантазии Генриха – тем более.

- Речь, милая, о тебе. О тебе настоящей. О той, которая жила раньше, о бедной, напуганной девочке, которая не знала, что с ней происходит. А потом... А потом не смогла жить с тем, чем стала. Пожелала, чтобы ее забыли, но так и не смогла остановиться – а потом потребовала вновь быть во главе.

До судорог, до врезающихся во все суставы веревок, но почему все это вызывало страх – настоящий, неподдельный – было искренне чуждо. Без всякой разумной причины. Как будто говорил он с кем-то другим, и боялся тоже кто-то совершенно иной.

- Прекрати.

- Мы только начали. Ты очеловечила Варп, но на самом деле все шло от твоей потаенной личности. От настоящей тебя. Не того паразита, который ты подавленная в своем же теле. От тебя огненной.

Последнее слово Генрих произнес с придыханием. Почти вожделеющим.

- Замолчи!

- Ты убила столько людей, и выбросила все это из памяти, чтобы избавиться от гнетущей вины. Затаилась, спряталась, отдала все на откуп другой части своего сознания, но кто вкусит запах паленой плоти... Тот уже не остановится. И тогда ты прогрызла путь из подсознания, взяв на себя столько сил от воистину недюжинного таланта, милостиво иногда делясь ей. Давая невинной девушке повод для небольшой гордости. Позволила ей искупать твои грехи, пока ты можешь продолжать убивать всех, кто тебе не понравится.

Уже не было сил что-то ему говорить, потому что вдруг из-за Той Стороны, тех отголосков, что просачивались, послышался запах течения. Марево глубин, бурлящих на границе завес.

- Вспоминай. Дикарка Ры. После первых видений о том, что ждет твоих врагов, когда ты столкнулась с собой и увидела, на что ты настоящая способна, ты не могла допустить, чтобы тебя выдало это юное дарование с пророческим талантом как у штаба квалифицированных оракулов. Не могла позволить, чтобы она увидела и рассказала о твоей природе и делах. Помнишь, в каком ужасе она была, когда наконец столкнулась с тобой? Да уж, мучения совести страшные. Не могу винить, что всеми силами ты стремилась найти и покарать того, кто ее убил... Но не нашла в себе сил посмотреть в зеркало.

Протянув лезвие, Генрих слегка надрезал им кожу у Вифании на руке. Самую малость, но серебро жгло так, будто раскалено добела.

- Синтия Оккам. Ты хотела быть свободной и сама решать свою судьбу. Устала от вечного напоминания о том, кто диктует тебе свою волю, от постоянного надзора аристократа, которому не пришлось проходить через все, что вынесла ты. Не стерпела этот символ власти над собой, и все-таки заставила ее замолчать навеки. Вспоминай. Покайся. Покайся во грехе!

Следом откупорил колбу и аккуратно капнул на тыльную сторону ладони. И от одной этой капли, источающей шипящий дым, предыдущий ожог от освященного металла показался мимолетным, преходящим и безобидным. Мастер Скримм обладал богатой фантазией, но не мог подготовить к тому, что разум будет воспринимать реальную боль куда страшнее вымышленной. Будет отпечатывать ее шрамы по-настоящему. И даже унять ее без Варпа было нельзя, все обучение не помогало – только тщетные попытки.

- Вероника Эномо. С Верой все было проще, она ничем тебе реально не угрожала, но... Достаточно поводов было ее презирать. Ты, оказывается, была с юмором. Дать ей попробовать малую долю страданий, что она обрушивала на других... И заодно сбросить всю свою вину на нее.

Подняв пистолет, на мгновение направил между глаз, только чтобы, убедившись, что Вифания успела посмотреть на дуло, несколько раз выстрелить в стену. Как будто зная, подсунул под нос черный мешок за несколько ударов сердца до того, как сработал рвотный рефлекс. Рассудок даже не успел осознать, что Генрих может выстрелить... Но подсознание уже мысленно приготовилось к худшему.

- А сейчас ты желаешь то же сделать и со мной, но здесь, без Варпа, не можешь. Без своих сил она беспомощна... И пока она жаждет меня скормить первому же демону, ты пойми: я пытаюсь тебе помочь. Слить вас двоих воедино. Боль тут только ускоряет процесс, мне он удовольствия не приносит... И когда он завершится, ты первая поблагодаришь меня за то, что я с пониманием и с состраданием отнесся к тебе. А потом сама, при всех, завтра попросишься на суд Императора.

Только взять себя в руки, пока цепь оборачивается вокруг пальцев. Ему того и нужно, свести с ума. Все это бред от начала и до конца, потому что так не бывает. Граница между Той Стороной и этой, как будто и не было никогда ничего, что отсекало от нее, стала такой тонкой, что практически не существует вовсе. Всего лишь поверхность глади.

И внутри нее...

Внутри нее отнюдь не свое отражение.

- Не вздумай, не поддавайся!

По Ту Сторону голос сестры звучит глухо, как один из множества фоновых голосов.

Физическая боль – это ничто. После того, как взгляд утопает в глубинах Имматериума, она уже не важна, она жжет впустую. Тысячи сигналов от нервов судорожно вопят, но их никто не слышит. Легкие продолжает сдавливать от ожогов на коже, но...

Но все это уже с кем-то другим, Варп выдернул из того пласта реальности, чтобы взглянуть в глаза. Чтобы показать, что в своем будущем, которое обязательно наступит, Вифания еще успеет получить много ожогов. Часть сделает сама, и докажет, что люди – никто. Они не могут причинить настоящую боль, потому их никто не боится. Потому что есть вещи намного страшнее...

Например, нарушить свою клятву и не успеть замолить в глазах Всеотца все, что произошло. По чьей бы вине оно ни было. И когда глазами других, и из глубин Варпа, из священных залов, что горят так ярко, что их нельзя утаить ни одним подавителем, в лицо смотрит Бог-Император, укоризненно задержав взор на устрашившемся слуге Его, Имматериум с презрением отвергает человека.

Вернуться и терпеть. Под Взором Его. Его Воля такова, что всякая попытка сдаться, и поверить в то, что велит сдаться, неугодна. И Он велит сражаться вновь, и дает сойтись в честном поединке с врагом. Открыть глаза и увидеть.

Увидеть противника, возомнившего себя в будущем искателем ереси и борцом с себе подобными.

- Не борись. Вспоминай. Не ищи оправданий и причин, просто смирись с тем, что это было!

И увидеть то, что обречет их всех на гибель, потому что враг, не знающий силы своего противника, уверенный в своем превосходстве, обречен проиграть, едва его план развалится от одной неучтенной детали. От рук Рагнвальда, прижатых к непокрытым волосам Лилии, пока Генрих продолжает говорить.

- Мы все здесь такие. У нас у всех есть груз того, что мы творили по незнанию, не имея возможности удержать самих себя. Как ты думаешь, откуда у меня этот шрам?

Недосказанная история, в которой читается краткая суть. Рорх хотел, чтобы это был последний удар в жизни, который он оставит без ответа. Железная рука разжимает сердце и гортань, потому что все его попытки вновь ввести в беспамятство остаются тщетными. И увидев это, Генрих инстинктивно смотрит назад...

- Рагнвальд, какого...

Голыми руками фенрисиец разрывает веревку на руках у Лилии. В глазах у него отражается только пустота, он видит то, что могла видеть только она. Видит то, чего не может быть, но ясно, как наяву. Прикоснувшись к ней, попал в ее последнюю тайную ловушку, в голове у него звучит гимн крыла телепатии. Рагнвальд недолго сопротивлялся, и она вложила ему в рассудок мудрость слепоты.

А пока кое-как Лилия приходит в себя, в отрыве от Варпа отдав немалую часть своей же жизни, чтобы подчинить себе Морду, колебающаяся душа фенрисийца вновь встает на путь следования закону. Пес бросается на хозяина, не особо заботясь о своей безопасности, хватая со стола плеть, издавая только нечленораздельное рычание. Рагнвальд по-звериному хрипел, даже когда перешиб Генриху одну руку, и только получив в грудь выстрел, очнулся. Заорал с ясностью, и начал от боли бить наугад, пока не рухнул на пол.

Достаточно долго, чтобы дать время схватить со стола одно из лезвий. Против хорошо наточенного клинка веревка не продержалась и одного выдоха, и сложная конструкция из взаимопереплетенных пут почти мгновенно ослабла и рассыпалась.

Все еще очень далеко от завершения, но условия резко стали равными.

- Не ожидал. Никогда нельзя надеяться на того, кто храбр, но глуп.

Оружие Генрих не выпустил, даже когда левая рука перестала подчиняться от боли в сломанных костях. Едва заметив, что его собеседники больше не связаны, он спешно отошел спиной к двери. Пока еще не поднимал пистолет и не целился, но просто приближаться к нему было теперь опрометчиво.

И еще теперь было заметно, что распутавшаяся наконец Лилия держит перед собой Георгину, наверняка приставив что-то острое к ее спине. Во всяком случае, та, если и пыталась бороться за Рорха, то недолго – и теперь всхлипывала от безысходности.

- А сам-то? Не дури больше, чем уже натворил.

Каждое слово, которое он впечатал в сознание, отдавалось эхом и взгрызалось изнутри. Все это бред, но Генрих в него искренне верил, и теперь может сделать что угодно. Во всяком случае, всех четверых живыми он из этой комнаты не выпустит точно.

- Да прекрати. Я тебе же и помогаю. Сопротивляться это хоть и признак силы, но тут больше всех глупишь ты. Остановись, пока не поздно.

Здесь Лилия уже не выдержала и сдавила горло Гойя так, что та на мгновение потеряла равновесие.

- Рорх, бросай все и иди сдаваться, пока можешь. Быстро.

Она не могла видеть скучающего взгляда в ответ, но знала, что так или иначе, все это хоть какая-то защита от весьма вероятной стрельбы.

- Вот не надо. Ты ей вреда не причинишь. Не твой стиль.

- А мне и не нужно. По-моему, она уже увидела, что ты вряд ли остановишься, если придется стрелять через нее... И знает, что единственный способ выпутаться – это сдать тебя.

Даже самую малость смешно, что сразу не дошло. Хоть своими глазами Лилия не видит ничего, но у нее в распоряжении есть все, что чувствует и думает Георгина. Но Рорх этой детали явно не заметил.

- Тем хуже для нее. Какие же вы все, дамы, эмоциональные... А ведь нужно-то всего лишь остановиться и подумать. Вспоминай, Вифания. Ты ведь знаешь, что я прав. И мне есть чем оправдаться перед настоятелем.

Опять режущая смесь гнева и страха, заставляющая вцепиться в рукоять ножа так, что это заглушает даже боль от химического ожога.

- Да сам подумай, за что мне кому-то вредить?! Они мне семью заменили. Мне здесь дали все. Кто я, по-твоему?!

- Вот это я и пришел выяснить. Но, кажется, не с того начал. Надо вернуться немного дальше в прошлое. Туда, где все началось.

Только заговорить его и подойти ближе. На расстояние, которое можно преодолеть неожиданно. Это Лилия явно поняла без слов, начиная плавно смещаться вбок.

- Прекращай, ты сам уже сходишь с ума.

- Возможно. У меня предвзятое отношение к людям, но я стараюсь давать им шанс убедить меня в обратном. Видишь ли, ты далеко не единственная, кого убить хотели, но не смогли.

Отголоски Варпа завопили с новой силой. Веля только заставить его молчать... И каждый шаг начал даваться с огромным трудом. Тяжело идти, неимоверно трудно следить за всем вокруг, боль даже при попытке просто напрячься и подумать. Мучительно неудобно в своем же теле, и от этого некуда сбежать, на нем отметины чужих слов и прикосновений.

- Что ты сейчас сказал?

- Мне отец оставил шрам. Думаю, хотел убить сына-мутанта, но не смог. Даже могущественный кардинал, подняв надо мной трость, смог только оставить напоминание об этом. Отметину на лице, показывающую всем, что скрывается в душе. Что такова природа Варпа: все, чего он касается, и так убивает само себя. Свою кровь он не смог избавить от этих мучений сразу.

Та Сторона по-прежнему надрывалась и велела дать волю ей, но не могла даже остановить выпавший из руки нож. Сознание и подсознание вместе слушают, но одно знает, а другое нет. Одно помнит, почему рыдает, а второе нет.

- Откуда ты все это...

- Частично учебники. Симптомы всегда одинаковы... А частично – ты думала, эта информация секретна? Вспомни последнее, что было до огня. Одно тело, которое даже не нашли. От которого не осталось даже тени.

Один человек, который был ближе всех. Которому всего лишь пришлось что-то сделать или сказать не так, и этого хватило, чтобы Та Сторона ринулась на помощь и накалила воздух до такой степени, что на расстоянии вытянутой руки все испарилось и превратилось в оплывшее стекло. Одна мысль о том, чтобы остановиться, и Варп понял ее по-своему. Извращенно и буквально.

И теперь настоящий страх уже у Лилии внутри. Он слышен по мере того, как вместе с памятью просыпается и мощь Имматериума, которую не удержит даже могучая сеть Схоластики. Не боится только Рорх. Он смотрит и говорит с придыханием.

- То, что ты чувствуешь... Вот эта резь в голове. Отчаяние и ненависть в глазах. Это значит, сомнения укоренились. Это значит, что попытка вновь обрести невиновность стерта. Но прежде всего, это значит, что я был прав. Кстати, твоя сестра всегда подозревала, но теперь, когда она слышала голос Императора, даже она начала допускать это. Видит и отказывается верить... Но только ты чувствуешь. То, как пламя повинуется тебе, но ты... Ты лишь пассажир. А воля у него своя.

Он успел только выстрелить один раз, когда, оказавшись чуть правее, чем можно было уследить, Лилия швырнула клинок в его сторону. На слух и по глазам Георгины, не пытаясь попасть точно в шею или в руку – но достаточно точно, чтобы Рорх, дернувшись в сторону, не удержал оружие. Следом, уже отпустив беловолосую, Лилия с криком вбила его в стену плечом, и остановилась только когда ствол лазпистолета начал смотреть на своего хозяина. В руках Гойя.

Сложно сказать, куда он целился, пока не выронил оружие, но попал, судя по возгоревшему и тут же утихнувшему раскаленному уколу в бедро. Не смертельно, но простреленная нога тут же подкосилась. Только даже это уже не могло остановить сохранившиеся немного воспоминаний, слившихся с настоящим.

Ничего нового. Все было известно по чужим словам, но никогда не всплывало, чтобы вновь его пережить. Столь же затемненное, сколь и тусклый свет в жилых помещениях улья.

- Посмотри на меня.

Бесполезно. Одно время наложено на другое, его не смахнуть и не загородить. Все равно придется видеть и слышать оба. Видеть, как Рорх сдается, когда его сломленная служка, наконец почувствовав в руках возвращенную ей свободу в виде оружия, осознала себя и вернулась к себе. Чувствовать, как Лилия боится... Не за ранение, легкое, хотя и неприятное, но уже даже прижженное и не опасное.

Взяв Вифанию за руки, она тоже увидела. Не было никакого повода или причины. Только последнее напоминание о том, что могла бы быть другая жизнь. Наедине с приглянувшимся даже родителям мальчишкой на год старше. Он был чем-то немного похож на Генриха, боялся ничуть не меньше ее самой, очень испугался, думая, что что-то не так.

- Не преследуй, выходи оттуда, не следуй за ними!

В будущем он должен был обрести бессмертие. То единственное, что заставило потом его отца ограничиться руганью и несколькими увесистыми ударами, но не дало прикончить на месте. Потеряв сына, надеялся, что хотя бы увидит внучку... И ради этого готов был не дать умереть. Спасло только это.

Но в итоге даже эта надежда все равно рухнула. Сама или по чьей-то вине, теперь уже никто и никогда не узнает. В настоящем рука Вифании сама зажала горло Рорха, который заставил вернуться туда. Заставил пережить снова. Он не говорил, а хрипел, но и без слов его мысли слышно было оглушительно громко.

«Я был прав. Я был... Прав. Не зря я вызвался.»

Оставался последний момент, который пришлось встретить снова. Когда наконец душа открыла разрыв прямо в инфернальные глубины Той Стороны.

Неужели он и правда все просчитал, как есть?

И глубоко внутри, все это никуда не делось?

Оно твердит о том же. Велит избавиться от него. Оборвать его жизнь и убрать всю его угрозу. Задушить его, как он задушил бы Вифанию, будь у него возможность. Никто не осудит.

- Посмотри на меня. Отпусти его, слышишь? Посмотри на меня!

Лилия уже не скрывает страха, что все это могло быть правдой. Что последние моменты сливаются и повторяются. Она в ужасе срывается с места и вжимается в стену, когда по Ту Сторону видит, как голубое пламя обволакивает руку – тогда и сейчас.

Они говорили, всегда ограничивать себя. Держать эмоции под контролем. Ровно столько, сколько нужно. Но Та Сторона уже не знала меры, как не знал ее и сам человек, пришедший бросить ей вызов.

Когда крик Имматериума стал нестерпимым, заставив Лилию и Георгину схватиться за уши, тщетно пытаясь его заглушить, один за другим угасли те барьеры, которые прежде сдерживали Варп. Рухнули и рассыпались, умолкли, и через них прорвалась та часть Моря Душ, которая была заперта в недрах сознания. Если бы Вифания и попыталась ее сдержать и остановить, вряд ли бы уже смогла. Успела только услышать, как голосом и мысленно, глядя на нее, на заполняющие все вокруг солнечные дуги синих светил, Рорх неожиданно мирно и восхищенно, с вожделением и отрешенностью произнес:

- Бесподобно.

[Architect Pryamus]

Часть XX

Неподчинение приказам охраны, независимо от причин и мотивации, наказывается дисциплинарным взысканием. Дополнительно наказывается неподчинение или оказание сопротивления с целью осуществления или сокрытия иного нарушения, сообразно тяжести такового и злому умыслу.

Правило 118 Схоластики Псайкана

- Я полагаю, изначальная оценка была неверной. Это не Зета, как показало обследование. Это полноценный Эпсилон. Вторая, возможно, даже третья категория, на грани Дельты.

В переводе с языка фактов сказанное настоятелем можно было толковать как уже практически выпущенный на свободу межфакультетский скандал, в котором между строк таились угрозы, ругательства, обвинения, а главное, требования немедля устранить причину. Не следствие, по поводу коего нужен был отдельный сбор ковена, а то, что начало цепочку из теперь уже семи трупов. Каскадный резонанс, который не смогли уловить охрана, крыло Телепатии, крыло Предвидения, особый отдел Астра Телепатики и канал межведомственных санкционированных связей.

Все это Фергурина понимала. Знала и то, что теперь, перед лицом Его Премудрейшества Януса Сида, ее мнение ничего не значит, но если глава ковена возжелал лично услышать всех, должна будет говорить, и спрашивать, и отвечать, стоя на коленях и целуя свисающий с руки медальон.

- Как возможно было ей дожить до такого возраста с этим потенциалом?

Если бы каждое слово не дублировалось громогласным раскатом в Варпе, Джулия бы решила, что ослышалась. Его Премудрейшество не вникал в дела курсантов, его интересовали материи, от которых зависела кровь и жизнь Схоластики Псайкана, без оглядки на отдельные ее кости и клетки. Но сейчас он был заинтригован столь же обильно, сколь и взбешен, и его эмоции по Ту Сторону текли ручьем расплавленного металла по коже. Почувствовав фокус сил на себе, инструктор высказала то единственное, что могла предположить.

- Осмелюсь полагать. Редко, но бывает. Способности самозаблокировались в раннем возрасте... И травматический опыт их вернул. Разумеется, контролировать их после такого скачка...

Одним жестом Янус заставил ее молчать, подняв руку так же, как и семь статуй по периметру зала, изображающих семь ипостасей и столпов силы. Прокатив по уходящим до самой поверхности колоннам свою новую мысль, Его Премудрейшество требовал более конкретных ответов.

- Судить не вам, старший адепт. Правда же нам откроется позднее, и я вынужден лично получать ее. А правда такова, что пять из семи принявших мир Императора были курсантами, что Санктум Оффициум готовился принять в свои ряды.

И вновь меж слов читался вопрос. Кто в своей дерзости мог устроить диверсию, что стоила лучших учеников Факультетам накануне Жатвы Серебром? Все трое настоятелей могли лишь строить версии, но ни одного доказательства. Кто бы ни стоял за плевком в лицо Инквизиции, он сработал безрассудно, но нагло. Бросил вызов, который раз за разом оставляли без ответа по неверию.

Все трое теперь бросались обвинениями друг другу.

- Как прикажете вы объяснять Его Святейшеству, что при таких обстоятельствах погиб астропат-Непознаваемый, которого он ждал пять лет?

- А я позволю себе спросить, каким образом эти трое вообще оказались на месте происшествия.

- По глупости и самоуверенности.

- По злому умыслу! Ибо открытый разум подобен крепости, врата которой распахнуты, а стража погрязла в беспутстве!

- В беспутстве погрязла охрана ваших корпусов, что пропустила вооруженных курсантов! Мы годами закрывали глаза на ваше мягкосердечие и пренебрежение правилами, якобы дающее курсантам чувство благодарности, но на деле...

Всех троих обожгло вспышкой гнева Его Премудрейшества, не желающего слушать подобных тонов ни по Ту Сторону, ни в мире Неподчиненном.

- Да уясните, что в стенах Схоластики мы растим оружие. Дышащее и мыслящее оружие, разящее врагов Императора, все мы равны перед Ним. Сомневаетесь ли вы?

Он знал мысли каждого из присутствующих. И никто не осмелился ему возразить.

- А потому наш величайший инструмент – страх. Только страх перед великим искусством заставляет презренных затупленных трепетать перед нашим могуществом. Перечите ли вы?

И вновь никто не посмел сказать, что не верит его словам.

- А страх мы направляем вовне, и даже Империум сотрясается до основания, боясь нас – а мерзкие ксеносы и еретики и подавно. Не будет ближайшие тысячи лет в Империуме недостатка в тех и других, и они должны бояться нас, а не мы – себя. Воспротивитесь ли вы?

Его гнев сменился раздумьями. Слова его нашли отклик, но требовали решения. Властью, данной ему волей Героя-Великомученика и по позволению Самого Императора, он должен был найти взвешенный путь, что позволит унять вражду внутри ковена.

- В рядах своих курсантов ищите тех, кто заменит павших, ибо сказано: не оскудеет Империум мучениками, и кровь их в основе его. И на каждого, кто познал мир Императора, найдется тысяча желающих заменить его. Ищите, и представьте почетным гостям из Санктум Оффициум, и утолите все их желания... Как явные, так и тайные. Каждому воздадите по делам его, и не дадите сегодня повода ни единому гостю сказать, что пришел он с просьбой, а ушел с отказом.

Таков закон гостеприимства Обсидиановой Цитадели. Нет невозможного в ее стенах.

И настоятельница Симона поклонилась и ушла, чтобы передать известия о гибели.

И настоятель Хаархус склонил голову и удалился, чтобы отмолить души блудных учеников, а на место усопшего избрать того, кто примет его мантию и долг.

Настоятель Иф же остался с Его Премудрейшеством наедине.

- Велите исполнить законы Схоластики?

- Не повелеваю.

Когда настоятель в удивлении поднял глаза, впервые за время встречи на троне сдвинулся и наклонился вперед сам Янус.

- Приведите ее ко мне. Я направлю ее на путь исправления, укажу ее искусству истинный путь, верну в свет Имперского правосудия и покараю виновных... И если такова будет Воля Императора, сам дарую ей милосердие.

Жизнь всегда проходит полный круг и возвращает все.

Оставался только один вопрос, воем звенящий в груди. Зачем?

Зачем заставлять раз за разом проживать это? Снова и снова, сколько еще раз им нужно, чтобы насытиться?

Но камень ответить не мог. Холодный пол с треснувшими стенами без углов – все, чтобы никто не спрятался от вечного яркого света в вышине. Единственный звук, который в отсутствие других ежесекундно бил по ушам – непрекращающийся треск светильника, говорящий, что все сущее – ошибка. Ошибка в самом существовании.

Во всей камере не оставили ничего. Перед ней, недолго, но провели мимо массивных ящиков, заполненных всем, что сняли с тех, кто был до, и кто был после: в каждом сваленная обувь, или верхние мантии, или любые найденные при себе вещи. Одно из проклятий, подмечать знаки того, что отсюда не выходят живыми.

И это одно из немногих мест блаженнее и кошмарнее Варпа одновременно, потому что только здесь наступает свобода от проклятия... И отсюда, а возможно, ниоткуда больше, Император не услышит ни единого слова молитв к Нему.

Через Свет Твой – дорога в город страстей по Ту Сторону, и непреходящую боль, и путь Проклятых и Заблудших. О Справедливости прошу тебя, Непревзойденный Творец мой, ибо Твоей Волей сотворена, Твоей Мудростью взращена и Твой Милостью прощена. Ничто не было старше Слова Твоего, и лишь вечный зов мне слышать громче. Оставляю надежду, войдя сюда, ибо нет в царстве Твоем правды, кроме той, что Ты завещал.

Хорошо, что Он не услышит.

Больше никогда не попадаться на глаза Ему. Там, снаружи, вечные стражницы заслоняют собой от Его очей, чтобы не пришлось Ему видеть этого. Как не увидит Он и участи, какова бы та ни была. Не должно показывать Ему рыданий.

В стенах нет ни единого шаткого камня, или куска железа, или иглы. Все это закончится очень скоро, но они не дадут сделать этого так просто. А если и найти способ, немая сестра-стражница в нескольких шагах поймет, а у нее есть приказ... Не позволять.

Слухи о немых стражах таковы, что если они дадут принять мир Императора в своих объятиях, то по Ту Сторону уже не придется встречать всех тех, кто оказался там быстрее. Не придется смотреть им в глаза. Стало бы легче, если бы их голоса вскричали, обвинили, излили злобу, вопия о возмездии, но они молчали.

В простом уходе и конце они откажут.

По меньшей мере, теперь Вифания там, где больше никому и никогда вреда не причинит. То, о чем пытался предупредить человек, которому никто не поверил... А он оказался прав. Умер сам, но доказал. Прав оказался и в том, что следом уже не было смысла отрицать, или бежать, или прятаться. Только спокойно принять.

Едва-едва Сам Император увидел чужими глазами. И по словам Лилии, Он был доволен. Теперь, по крайней мере, Он запомнил их обеих такими, какими гордился.

- Милая, ты все равно не притронулась. Поделись с бабушкой?

Первый осмысленный звук. Или разум все же сдался и пошел трещинами. В одном говорившая была права. Трупная мука уже вряд ли пригодится самой, так пусть забирает тот, кому нужнее.

Голос, отовсюду звучащий, шел из особо толстого разлада между камнями, едва чтобы просунуть горсть. Как ее соберут на той стороне стены, неясно, но другого способа все равно нет. Последнее хорошее дело.

- На здоровье.

Судя по тому, как без единого шороха пропали всякие признаки жизни, все-таки это был мираж. Да и наверное, услышав настоящий разговор, уже бы пришли и заставили молчать.

Тишина, в ней исчез колющий свет, отдающий в уши.

Стоило ожидать чего-то подобного, когда... Когда все, из чего, казалось, состоит одно целое, не ведает, что творят остальные части себя. До дрожи, до удара о камень от неожиданности, когда голос за трещиной зазвучал снова. Вернее, не один... Трое, на один лад, сменяя друг друга после слов. Старуха, с трудом вяжущая слова. Девочка, едва умеющая говорить. Взрослая промеж них. Но одинаковые.

- Доброта. Немногие отдают, не прося ничего взамен... Впрочем, в отличие от меня, ты все равно тут ненадолго.

Не удивила вторым. Не надо было видеть по Ту Сторону, чтобы это знать. А первое... Каждый имеет право заблуждаться.

- С такой добротой, как у меня... Но да. Надеюсь. И давно пора. И так отсрочили сверх меры.

На этот раз та хихикнула. Снова тремя голосами.

- Куда же ты так торопишься? Нить твоей судьбы еще не оборвалась, а ты уже рвешься прочь... Как будто сама написала себе трагедию, и сама боишься дочесть ее до конца.

Оставалось, в общем, только одно. Не будет вреда в том, чтобы рассказать кому-то, как было.

- Потому что... Если дождусь, пока они придут за мной... Не знаю, сколько еще с собой заберу.

Какие бы они ни придумали меры предосторожности. Нашлось много тех, кто убедились: их никогда не бывает достаточно.

- Вот как...

Следующий вопрос был... неожиданным. Странно неуместным. Но обжег изнутри так, что камни сквозь остатки одежды показались кусками льда.

- Тебя исповедовали, внученька?

- Нет.

Не успели. Просто не успели.

- Нельзя так говорить, не побывав на исповеди.

- Знаю. Я...

- Если хочешь, что ж... Я слушаю. Расскажи мне свою историю, а я расскажу тебе, что я вижу. У меня не так много осталось живых слушателей.

Старуха, хотя это нельзя было увидеть или услышать, знала, что ей ответят.

- Хорошо.

- Но за это мне нужна капля твоей сладкой крови. Поделись ей.

Чего не было жалко, так это таких мелочей. Зачем она могла понадобиться выжившей из ума старой ведьме, было уже не то чтобы очень интересно. Теперь не имело никакого значения.

Толщины трещины как раз хватило на один палец.

- Глаза мои да не обманут меня и уши мои да будут верны мне!

Обычно размеренный голос, нехотя, с одолжением удостаивающий людей много высшего чина даже одним словом, потерял все оковы формальности, и на редчайшие минуты речь Лорда-Инквизитора Ордо Маллеус сделалась криком радости талларнца Сильвестра Али. Бросившись вперед, насколько позволяли ему пышные доспехи, он забыл обо всем.

О Жатве Серебром. О двух его спутниках, из-под шлемов некрашеной силовой брони с высоты взирающих на служителей Низшего Искусства. О сотне визитов по всей Терре, из которых один пролегал через Обсидиановую Цитадель. О молчаливой свите из -увимов и штурмовиков.

- Да будут благословенны очами Императора дни твои, мой мальчик!

Его Святейшество никогда не удовлетворился бы теперь одним лишь поклоном или рукопожатием, он жаждал вдохновенных объятий, ибо почти сотня лет прошла с тех пор, как перед ним преклонил колени ученик единственного, кого сам Лорд-Инквизитор величал другом и кровным братом.

- Позволь же взглянуть на тебя. Да озарит благодать Вечного Сияния нас обоих!

А теперь они, хоть их и разделяла пропасть времен и подвигов, стояли вровень, и ни один не был обязан уступить другому. Лишь ненадолго отвлекся Его Святейшество, чтобы выразить почтение и второму гостю, которого судьба свела с ним сегодня, кивком и жестом доброй воли.

- Право, Лорд Али, не заслужил я такого почтения. Мантии этой нет и нескольких лет, а она уже велит всем склоняться передо мной. Было намного легче воевать, когда при мне мои солдаты стояли в полный рост.

Душевный хохот чернобородого талларнца в стенах из черного камня остался на многие годы.

- Воистину, освоил ты, Эрнст, главную добродетель наставника твоего, да пребудет с ним победа на все времена! Ибо сказано, смири гордыню, и обретешь спокойствие! Но теперь, все же, и я обращусь к тебе по чину. Примите поздравления мои, Лорд Валериан, с тем, что отныне покой наших просторов от всякой угрозы извне храните вы!

Речь его рассыпалась пожеланиями мира и здоровья, святости и благоденствия, сопутствия и удачи. Лишь изобретя не менее сотни эпитетов, он спросил о главном своего собеседника:

- Расскажи же мне, умоляю. Правдивы ли слухи? Истинно ли, о друг моего друга и мой друг, что мантию эту ты получил, в одиночку срезав голову мерзейшего из чудовищ, исчадия темной пустоты? Утоли мое любопытство!

Он не заметил, как под золотом силового доспеха помрачнело сердце Лорда Валериана. Не увидел, как под светло-пепельной бородой тот спрятал поджатые губы, когда вспомнил истинную цену величайшей из своих побед. Но вопрошавший не желал ему никакого зла, и потому, поправляя широкополую шляпу, инквизитор Ордо Ксенос ответил честно:

- Ну почему же в одиночку, Лорд Али? Со мной было мое оружие.

Исспрошенная взглядом, невольно ставшая свидетельницей встречи двух борцов с кошмарами из плоти и из сна разума, позволила себе слово и Леди Матильда Штерн, дабы гордыня не присутствовала на воссоединении.

- И, смею заметить, были с ним полсотни лучших братьев Караула Смерти, что присоединились к нам.

Это полностью соответствовало истине и не раскрывало ненужных подробностей. Когда Али с улыбкой кивнул, Эрнст решился и сам спросить его о том, что удивило с первой минуты.

- Позволю и я себе любопытствовать. Мы ожидали, что прибудет ваш ученик. Неужели вы смогли уделить время? Воистину, здесь должна быть причина... Ну, разумеется, кроме встречи со мной.

- Истинно так, но ее я открою тебе позже. Сейчас же я не могу пропустить момент, когда в мою свиту войдет новый будущий покровитель душ и защитник веры. Все мы, что уж таить перед очами Всеблагого, Всеведущего, мечтаем о достойных преемниках. Желаю же вам, чтобы вы были так же счастливы своему выбору, как ожидаю быть доволен я!

Часть XXI

Недостаточная набожность или грубость по отношению к представителю Экклезиархии или иной организации, наделенной правом суждения о помыслах и вере, карается немедленным переводом на штрафной факультет. Предварительно курсант будет подвергнут процедуре очищения тела и духа, с целью установить причину ненадлежащего отношения.

Правило 423 Схоластики Псайкана

- История твоя мрачна и поучительна, внученька. Даже больше, чем я ожидала.

Это не заменит настоящей исповеди, но... Лучшее и ближайшее к тому, из всего, что еще осталось.

- И теперь я знаю, кто я и кем мне не стать. Но не знаю, почему все так...

- А хочешь узнать?

Неожиданно голос старухи стал таким отчетливым, будто говорила она прямо в ухо. Будто стояла за плечами, где никого быть не могло, положив руки Вифании на шею. И спрашивала так, как будто могла ответить на вопрос, но...

Но хотела услышать, готова ли та к такому знанию. Как спрашивали до нее, предупреждая, что от некоторых ответов обратного пути нет. Что нужно или согласиться с планом собственной гибели, или пройти до конца. Завершить же это самописное пророчество, отрицающее и зов разума, и сердца, можно будет только прекратив рыдания. Все это в одиноких словах старой карги было от начала и до конца.

И ее голос, стихнув, выжидал ответа. Да или нет.

То, чего с самого рождения не давал никто. Без подсказок и без всякого действия извне, решить что-то. Остановиться или бежать дальше – то ли от себя, то ли к себе.

- А откуда... Откуда тебе может быть известно?

- Я старая сумасшедшая. Это мой долг и моя цель. Покуда ты еще здесь, я могу лишь поделиться с тобой тем единственным, что имею. Каждый из нас несет свое проклятие. Мое – в знании.

И полная пустота вокруг. За стенами нет ничего, там одна лишь бесконечная черная толща. Оказавшись здесь, казалось, что все закончилось. Здесь можно прекратить, и история завершится, и наконец наступит покой. И мир. И свобода. Многое толкало к этому, многое велело просто...

Сдаться.

Исчезнуть и будь что будет. Не страшнее.

А трое голосов в одном предлагали, хотя звучали там, где не могло быть шепотов Варпа, где не ступал ни один демон, выбор. Умереть человеком... Или жить уродом, и мерзостью, и мутантом. Вот что они говорили на самом деле.

Но дорога известная... Что там, уже ясно, а мелкие ее детали ничтожны. Или... Или взять в руки последний шанс что-то изменить. Кем быть.

- Я не знаю.

- Никто не знает. Но оглянись назад и скажи, будь честна с самой собой. Какой выбор сделала бы ты, глядя в глаза всем им?

То, что казалось очевидным, но когда обступает память о многих, и все они ждут...

Нет. Они не ждут просто конца. Их не устроит просто конец.

Одни хотят видеть больше боли и страданий для того, кто виновен в их забвении.

Другие никогда бы не сдались.

Но в одном они согласятся.

- Говори. Я хочу знать. Хочу понять, и...

- И что еще?

- И, если можно...

- Можно. Поверь мне, я не стала бы ничего говорить, если бы было нельзя.

- Нам обещали нечто особенное.

- Маркус человек слова и дела, мой господин. Он не дает обещаний, он дает гарантии...

Лорду Валериану были неведомы тайные значения и тонкости того, что мистик Карл и подобные ему вдохновенно называли искусством – для него был лишь внешне проявимый эффект с определенной вероятностью сгубить своего автора. Но даже он видел, а по неодобрительно сдвинутым бровям Карла убеждался в своей правоте, что все перед ним это лишь заурядность. То, что прислали бы, если бы лично он не прибыл. В лучшем случае вторые и третьи позиции.

- Тогда почему перед нами товар, и близко не стоящий заявленной цены?

После хвалебных од своей левой руки, не единожды доказавшего свою преданность клятвам ад[оппа!], Его Святейшество верил, что нигде его свита не пополнится послушником более искусным. Тот не пожалел сил и еще три стандартных года назад всесторонне беседовал с ученицей, которую описывал как наиболее одаренного телепата, в чей разум ему приходилось вливаться...

А теперь Карл Завиан был мрачен, и смотрел на центр чернокаменного зала в задумчивости и строгом разочаровании. Взирал на будущее, будто искал среди миллионов вариантов один, что его устроит. Под своим капюшоном, иссушенным безволосым лицом он напоминал ожившие мощи, даже больше, чем его бывший наставник и близкий друг.

- Я не могу сказать, мой господин. Но в свою очередь даю слово, что в итоге вы не разочаруетесь.

Его слово никогда не было нарушено за столетие, и Валериан не хотел увидеть, как это происходит впервые.

- Очень надеюсь.

- Да... За твои грехи наступит расплата. Но чувствую я, что ты несешь и груз чужих... И за них придется взыскивать плату. Плату страшную.

Почему-то слова старухи, в которых не было ничего нового, будто вырвали из сна. На мгновение наступившая чистота и ясность, в которой все вокруг стало обновленным. Даже камни.

Не та часть, что о плате.

- Это... Это все были тоже мои, это...

- Так тебе сказали. И своих у тебя много, а будет еще больше, и ты примиришься с ними... Но сейчас ты не можешь отделить своих от ее. Ты чувствуешь, что это не была твоя воля – и потому боишься спросить у нее: кто она тебе?

Как можно быть в своем же теле и рассудке раздробленной настолько, что одна часть не знает, кто же вторая?

Или... Или и не было разделения неделимого, а была попытка убежать от себя же? Была ли вторая сторона, или был страх того, что она есть? Того, что в темноте ждет та, у которой когда-то была украдена ее жизнь?

Чьего голоса Вифания ждала, а он так и не пришел, даже сейчас.

- И что мне делать? Я по-прежнему не...

- Ты так и не попыталась. Поговори с ней. Обратись к ней. Выслушай, что ее терзает на самом деле, утешь ее. Примирись с тем, что было, и убеди ее склониться перед тобой, или наконец избавься от нее. Сейчас тебе нужно сойтись с ней, пока она не сотворила еще худших дел. А если провалишь испытание встречи с ней, раздробишься на части окончательно... И вот тогда твои усилия действительно не будут иметь значения.

Это все равно придется сделать. Столько известно о себе по чужим рассказам, и все это было легче перенести, потому что оно было с кем-то другим... Но каково было этому кому-то?

- Даже если я убежу ее... Что тогда? Слишком много уже...

- Тебя слишком занимает то, что было... То, какой ты стала сейчас — вот что важно. Скажи, ты помнишь все то, что тебя преследовало?

- Нет. Только последнее, и...

- То есть ты не уверена, что это правда. А приняла бы ты решение всех их погубить, если бы могла остановить это?

- Нет.

Невозможно было бы и подумать, как ответить иначе.

- Так почему веришь, что вина в этом твоя и ничья больше?

Она лишь задавала банальные вопросы, но никогда прежде не было того, кто не успокоился бы, пока не получил на них ответ. Самой себе их задать нельзя, сознание просто откажется от них и отвернется, но когда это спрашивает другой...

- А родители и... И все...

- А если они тебя так любили, что предпочли представить на суд Императора, нежели рисковать твоей жизнью?

Никто не может этого знать. Возможно, что нет, но... Но никто из них не сделал бы иначе, если бы и хотел – ибо тогда рассказать об этом было бы некому.

- Не знаю. Но хочу верить. Однажды у них спрошу.

Старуха неспроста назвала это испытанием. У худшего нет иного пути, кроме как пытаться становиться лучшим. И ни один человек не прошел бы по уготованному пути иначе, не встретив исход много более страшный...

- Они простят тебя. В этой жизни или в иной.

- А остальные? А сестры?

Та замолчала ненадолго. Как будто ей было физически больно говорить.

- Они дали клятву, что защитят тебя. И следовали ей, даже когда это означало, что сами они погибнут... Они могли остановить все это, бросив тебя, но не стали. Что было хуже для них... Потерять всех – или всех, кроме одной?

Могли. Могли в любой момент.

Ры, что бы ни увидела в будущем, могла его изменить... Но тогда оно было бы еще мрачнее.

Синтия могла спастись самой, убив других... Но не стала. Хотя никто бы ее не обвинил.

Лилия могла оборвать слияние прошлого и настоящего, но и не помыслила об этом.

Невозможно откупиться от Варпа и от гибели, и у самого могущественного человека из ныне живущих нет власти перед гневом Самого Всеотца.

- Не отменяет того, что за это придется ответить.

- Ты уже наказана за свою слабость, ты живешь с этим. Сделай их жертвы не напрасными, и тогда будешь знать мир.

Главное еще впереди, но...

Но во все времена главным заветом Всемогущего было одно.

Победа или смерть. Не отступать и не бросать оружия никогда.

Даже когда цена этому – отсрочить собственный приговор.

- Вот теперь я чувствую, внученька... Вот теперь чувствую, как ты близишься к себе.

А если и правда голоса, что должны были окружить и преследовать вечно, просто не могут ненавидеть? Если и правда есть возможность пусть не исправить, но замолить?

Она была раньше. В нее верили. И в конце концов...

- Если подумать... А что я теряю?

Конечно, слова одурманенной гадалки и близко не помогут залечить шрамы, которые теперь отпечатаны не только на коже, но и внутри сознания. Они будут там всю жизнь, еще не единожды напомнят, но сейчас только превозмочь их.

Только заговорить первой, но сделать это труднее, чем когда-либо. И тяжело понять, что сильнее: страх перед тем, что та, вторая, ничего не ответит – или что даст ответ, прорезающий всю жизнь заново?

И когда уже почти удалось заставить себя, Вифания вдруг поняла, что не может сначала не спросить совсем о другом.

- А ты здесь почему?

Наверное, старуха должна была быть недовольной... Но когда отвечала, то была рада тому, что говорила.

- Я? Уж поверь, меня сюда привело многое. А теперь, когда я жду здесь своего часа, я знаю, что скоро предстану перед Самим, перед Отцом Небесным. И тогда Он одарит меня, наконец, Своим касанием. Я увижу слезы Его, и признаюсь Ему, что Его люблю. Я всегда знала, что об этом и мечтаю. Достойнейшая смерть, что я могла предвидеть.

Мечтательность в ее голосе... И хотя та говорила, что здесь ее ждет только гибель, но не скрывала, что... Что счастлива.

- Ты... Подожди. Ты не велишь мне сдаваться, а сама здесь...

- Я знаю. Тебе не велю сдаваться, а я напротив, жду этого дня. Смерть свою я заключу в объятия, со слезами счастья, как старого друга, и когда Император примет мою душу, Он отведет меня на Ту Сторону. И там я встречу тех, кого любила. Это лучшая участь для тех, кто был слаб для подвигов... Но ты не готова еще для этого пути. Тебе Он велит идти и прославить имя Его.

И почему-то, когда голос ведьмы стал таким умиротворенным, стало по-настоящему страшно. Что может ждать там, что сам Бог-Император льет слезы о пришедших к Нему? Что за участь она, предвидев, принимала всю жизнь?

Как можно было быть такой безвольной, чтобы добровольно согласиться просто лечь и умереть, и умереть страшно, как эта выжившая из ума карга? Вот кому нельзя уподо[мамочки!]ся. А та, войдя в транс, монотонно проговаривала то, что проносилось у нее в голове.

- Вижу... Ясно вижу... Безглазая ведьма в черно-белых одеждах... Но что может женщина, когда стоит перед богом?

Трезвость рассудка вернулась так, будто и не было мучительного голода души в отрыве от Имматериума.

- Вижу... Manus Celer Dei Imperator...

Но старуха была права. Нужно примириться с собой. Нужно заставить себя.

- Вижу девушку, которую Он поцеловал. Вижу, как прошла она по черным коридорам – и вновь пройдет.

Слышишь ты или нет... Не знаю.

- Вижу дитя ее, меж жизнью и смертью. Росшее во чреве из стекла и железа, и принадлежащее могучему владыке.

Но теперь мы должны быть с тобой одним целым.

- Вижу я город, пылающий за грехи. Вижу зеленый свет, пожирающий звезды. Вижу одинокого воина, бросившего вызов судьбе. Вижу...

Я не верю тебе. Не знаю тебя. Всю жизнь я боялась быть тобой... Боялась стать тобой.

- Вижу отцов, поднявших руки на детей. Вижу того, кто влюблен в смерть, но она не примет его, и разлучены они навеки...

Но сейчас мы должны наконец перестать быть порознь. Только так мы, единые, слитые вместе, сможем все исправить.

Пожалуйста.

Мне не выбраться одной.

Мы должны. Выйти. Отсюда. Вместе.

Мы всегда обе хотели быть особенными. И мы ими были, всегда. Этому нас учили, что мы предзначены для чего-то.

И у тебя только два варианта. Можешь ждать и плыть по течению... А можешь взять в свои руки. Я тебя больше не боюсь. Ты – часть меня, и всегда будешь со мной.

Выбирай.

Я прощаю тебя. Я не хочу больше жить той жизнью, которая была твоей. Сделаем новую, сами, и я запомню все, что ты показала мне.

Выйди ко мне.

Просто...

- Встать!

Воздух холоднее льда, когда дверь раскрыли рывком, с такой силой и яростью, что едва не погнулось железо.

- Что...

- Встать! На выход!

Половина лица послушницы Сестер Безволвия – такое имя всплыло в памяти – была скрыта под серебром респиратора. С огромным трудом она удерживала свою беспросветно-пустую ауру, чтобы та не пожрала души всего живого рядом с собой.

- Почему?

- Тебя требует к себе Его Премудрейшество Янус Иоганн Василиус Сид Третий. В подобающем виде ты будешь держать ответ перед ним. Если через десять секунд ты не выйдешь за эту дверь, я выволоку тебя... Чтобы предстать перед ним, тебе достаточно целых ребер и челюсти.

Более чем прозрачный намек.

И никакого ответа. Глухо. И все, что Вифания говорила, было сказано в пустоту, и никто его не услышал, кроме ее самой.

Никто...

Через минуту после того, как чужую, но идентичную форму швырнули и засекли время, заново нацепив на нее брошь и отпечатав имя, две послушницы, не дававшие Обета, отперли двери обратно в золоченый коридор. Сомкнули копья за спиной, давая только идти вперед.

И все же один вопрос остался неотвеченным. Тот, на который только они могли знать ответ, и предстояло задать его – или не узнать больше никогда.

- Хочу спросить... Разрешите?

Одна из Сестер повернула голову.

- Говори. Быстро.

- Кто сидел со мной через стену?

Сильный толчок древком в спину. Не замедляться. Путь неблизкий, а ждать Его Премудрейшество не намерен.

- Хоть это и знание не положено тебе, но отвечу. Там ждет своего часа дикарка, которой слабость не позволила иного пути. Пусть для тебя будет назиданием то, что бывает, когда вошедший в эти стены не готов быть верным заветам Императора.

Значит, все же не совсем игры разума. Не настолько еще расколот рассудок...

И только чуть повременив, послушница добавила:

- Пример ее следует увековечить. Безумная женщина верила всему, что говорил ей Имматериум, и предрекала несчастья тем, кому они были предначертаны. А благодарные соплеменники отплатили ей за ее пророчества... И вырезали ей язык. И больше ни одна живая душа не погибнет от ее предсказаний. Понятен ли тебе мой рассказ?

Она была довольна, когда увидела ужас. И смятение. И даже позволила на мгновение сбавить шаг.

- Вижу, ты поняла, какова цена лишнего слова. Теперь молчи, и знай важность тишины. Ибо безмолвие – единственный путь к твоей судьбе.

Часть XXII

Гостеприимство является важной частью долга всякого курсанта по отношению к любым посетителям и просителям Факультета. Нарушитель закона о гостеприимстве, отказавший гостю или иным образом выразивший неуважение, будет наказан в соответствии с пожеланиями оного гостя, и дополнительно подвергнут телесному наказанию.

Правило 699 Схоластики Псайкана

- Под мою ответственность.

Редко когда видел настоятель Маркус Иф сомнения в своих силах. Он видел страх, гнев, отчаяние, видел множество вариаций и расцветок недоверия и бессчетное число оттенков зависти в аурах... Но редко кто смотрел на него, исполненный опасений, будто он недостаточно силен.

Он. Знаток двенадцати искусств. Один из немногих одаренных, кто дожил до седин, и пережил их, и много лет воевал за свою душу с тварями Имматериума.

Он, кто ради спокойствия своих учеников отражал кошмары столь ужасные, что о них запрещено было писать и говорить, о них невозможно было даже думать, ибо человечество неспособно познать существование таких глубин Моря Душ. Ради сна и покоя других, он превозмогал, и не единожды в погоне за великим древним злом его времени не хватало на зло малое. То, что не слишком ужасно, что возможно пережить. То, что можно было оставить другим.

А сейчас на него смотрела, сомневаясь в его силе, курсант Романо.

С ней – послушница Афалия, наслаждающаяся свободой слова, пока вечное безмолвие не поглотило ее. Тошнотворная помесь того, что заменяло ей душу, была так сильна, что заглушала всякое видение, но даже та покол[мордашки]сь, когда вынуждена была подчиниться. И до конца сомневалась, стоит ли ей оставлять свою цель, ибо нет в этих стенах способа сдержать одержимый разум, кроме как ее сестрам. Реликвии из крови и кости Сестер Безмолвия, служившие без их присутствия щитами от воспитанников, не смогли бы остановить существо даже меньшей силы.

Как не мешали они и настоятелю.

- Как прикажете.

А девушка смотрит на него, и боится. Не за себя. За него, за своего учителя. Боится, что может навредить ему... К счастью, ей не придется убедиться в своей неправоте. Запуганная, но еще обратимо. Последний раз, когда настоятель ее видел, от нее оставалась лишь всхлипывающая, сломленная оболочка, однако бытие наедине в заключении явно пошло на пользу.

- Ценю вашу осторожность. Но если бы я верил в то, чего вы опасаетесь... Оставил бы вас там. Как считаете?

Она не нашла, что ответить. Вечное недоразумение, а не курсант. Но... Возможно, еще есть в ней путь истинный. Как есть он в ее сестре, последней из живущих.

- Вот как мы поступим. Церемония Жатвы Серебром не окончена, поэтому вы будете подле меня. По окончании, прежде чем вы предстанете перед Его Премудрейшеством, мы обсудим, как вы заслужите право дальше зваться моей ученицей. Вам все ясно?

Один вопрос мучает ее. Прежде, чем успевает задать, настоятель нехотя упреждает:

- Хочу, чтобы вы увидели, к чему вы обязаны стремиться. У вас достаточно недостойных примеров перед глазами, но вам нужны живые примеры, которым полагается следовать... Что ж, одного человека, на которого вы можете равняться, я знаю.

«Это госпожа?»

Кто бы это ни был, там, за дверями, он или она были здесь не впервые. Никто не может преодолеть зал отражений, не зная ключа... И не обладая Истинным Зрением.

«Вряд ли. Если только она не научилась проходить сквозь стены.»

Родные голубые глаза не функционируют уже много лет, да и не нужны они, когда любой из приходящих с радостью одолжит свои. Вместо них у амальгамации 25-59-NSC-KW есть то, что она бы не променяла на самый могучий Взор во Вселенной.

«Или хотя бы самостоятельно есть.»

Госпожа уже не вернется. Она не помнит никого, даже единственную, кто ее действительно, по-настоящему понимала. И единственную, кто в ответ помнит ее.

Все три голоса вновь сосредоточились на своем вечном занятии. Настало время насладиться чем-нибудь из недавнего, из ценного, и цена его только что возросла в сто раз, ибо едва ли скоро будет пополнение.

Бесконечный цикл проживания, стирания и проживания вновь.

Первый неуклюжий поцелуй, который стал знаком перехода от мальчика к мужу. Великолепно.

Отчаяние от вида рук в крови, когда наконец тирания обезумевшего отца оборвалась в руках девочки и ее няни. Прекрасно.

Оригинал и копия пути одного и того же человека. Вот он верит, что знает, кто его враг... А вот уверен, что его друзья – все до единого причина его страданий. И поступает с ними соответственно, и бесценно его чувство исполненного долга.

Но посторонние мысли все не исчезали. Мешали погрузиться полностью в бои, и утехи, и пиршества – чего только не было. Гость был удивлен, найдя в таком запустении обитель госпожи. Удивлен, что никто и не попытался ее разорить и разграбить, что никто про нее и не вспомнил...

Или вспомнил. Но побоялся. Как боятся прикоснуться к мертвому чудовищу, даже зная, что его жизнь кончена и уже не возгорится вновь. Даже видя несметные сокровища, вплавленные в его шкуру.

Возможно, поэтому госпожа и не пряталась. Не ждала защиты, ибо все преходящее, все лишь цепь передачи и наследия. Это было известно, ибо так сохранилось в памяти ее. И будь гость смелее, он бы подобрал расколотую корону.

- Поверить не могу, что они просто оставили тебя здесь.

Вот теперь ее голос знаком, а присутствие явно. И она права, стражи черных камней, вероятно, и не стали бы приходить сюда. Мертвым это место им не нужно. Отлично... Без них тут куда лучше.

- Просто бросили тут ржаветь и гнить. Пока не сбойнет питание.

Да. Знакомая и госпоже, и самой Нейле. Хорошо сохранился ее изумительный подарок, редкий образец, ценный экземпляр. Любовь. Чистая, неудержимая... С каким удовольствием триединство вырвало эти воспоминания тогда и поглотило, дрожа от нетерпения.

Что же она принесла на этот раз?

- Милостивый Император... Умей ты чувствовать боль, какие мучения ты бы испытывала...

Забавно. Гостья искренне считает, что Нейла не ощущает контактов у себя под кожей. Откуда ей знать, что каждое мгновение внутри композита с переходящим управлением борются тысячи воспоминаний о том, как убивают, пытают, насилуют, ненавидят, боятся, лгут, предают, жаждут, теряют надежду... С обеих сторон. От первого лица. Что может испугать после этого?

- А ведь альтернатива... Еще хуже.

Да. Есть и такие воспоминания. От очевидцев, не от участников... Если бы Нейла и владела памятью тех, кто спускается в казематы Астрономикона и к подножию Золотого Трона, то никогда не решилась бы сама их прожить.

- Ты знаешь... Я кое-что принесла тебе. На обмен.

Как интригующе. Что же это?

- Я больше не хочу хоронить это в себе. Возьми его.

За то, чтобы вернуть отданное, придется внести оплату куда большей ценности, и с немалыми набежавшими долгами...

- А ты верни мне то, что я просила тебя не тревожить.

Когда рука гостьи касается лба Нейлы, у той мгновенно испаряются все сомнения. Такого она еще не видела. Это определенно... стоящий дар. Запретный и запертый фрагмент, который оставили на сохранение. По личному приказу госпожи. Но ее больше нет, и она не запретит обменяться, не возбранит такую чудесную сделку.

Пусть гостья смотрит. Пусть видит. Пусть проживет заново. Ее рыдания короткие, но переполняющие, и плач – красивый звук. Возможно, его тоже неплохо было бы выпросить...

- Спасибо, Нейла.

Не за что. Таков долг. Так должно быть.

- Есть у меня еще одна просьба. И последний подарок для тебя. Обещаю, выполнишь – и он тебя не разочарует.

- Я все выяснил, господин.

Когда это Лорд Валериан ждал от Илая чего-то иного. Его призвание – обретать знание, когда оно нужно. Дознаватель Гордон не владеет искусством чтения мыслей, но умеет по одной детали восстановить картину. Подобно умудренному магосу, по осколку кости рассказывающему все о диковинном звере, которому она давным-давно принадлежала.

- Удиви меня.

- К сожалению, у них действительно возникли сложности. Наш обещанный Непознаваемый мертв, и при весьма темных обстоятельствах.

А говорят, на Святой Терре невозможно утаить преступления. Но видимо, даже колыбель Человечества не располагает достаточным числом стражей... Или никто и не пытался защищать, бросив жертву на произвол судьбы.

- Возможно, в таком случае, стоит обратить того, кто лишил нас нашей награды?

У бывшего охотника на демонов была черта, которую Его Святейшество [ну уж нет]одил уместной, но нудной. Тот не владел чувством юмора, когда речь шла о жизни и смерти. Даже не знал, как много он упускает, ибо побеждать и умирать в бою следует только произнеся нечто, что останется в веках.

- Боюсь, это будет затруднительно. Я вынужден настоять...

Закончить он не успел, ибо встретился взглядом с почтившим Лорда Валериана своим присутствием вновь Лордом Али. Тот вначале даже не уверовал своим глазам, а потом расцвел радостью более прежнего.

- Илай! О возмужавший, о прошедший путь и сменивший его, и ты радуешь мой взор!

Никто из свиты Его Святейшества не был обязан преклоняться, но дознаватель немедля опустился на одно колено. Хоть теперь он и служил делу благородному, не менее достойному, чем прежде, но Ордо Маллеус некогда принимал его в послушники, и не должно было ему забывать о своих истинных корнях.

- Меч и Молот, Ваше Святейшество.

- Длань и Кара, дитя мое. Лорд Валериан, я прошу вас, сопроводите меня. Уверяю, вы не пожалеете.

По взгляду Илая Эрнст уже понял, что путы игры теней только обнажили первую, малую деталь. Не нужно было более, чем просто кивка, чтобы тот осознал, принял, и решительно отправился исполнять приказ.

Оружие у служителей Инквизиции не изымают никогда.

«Теперь смотрите. Помните этот день, и если Император укрепит ваше сердце, однажды и вы удостоитесь такой чести.»

Парадный зал был полностью отведен под прием нескольких гостей. Всего несколько, не считая гостеприимных хозяев, но каждый из них нес осыпанное инкрустацией оружие, и знаки подвигов, и каждого сопровождала свита, несущая знамена в их честь.

Длань Императора, Священная Инквизиция. Никогда прежде не были они так близко и так дружелюбны – но это ничуть не умаляло страха перед ними. Инквизиторы видят грехи каждого, а власть их стоит выше любого смертного – они подчиняются только Самому.

Жатва Серебром. Какое точное название. Они прибыли собирать посеянное, и принять в свои ряды лучших из учеников Схоластики Псайкана, каждого испытав освященным металлом, и оценив их дар и добродетели. А сопровождали их в этом деле бывшие ученики Обсидиановой Цитадели, и воины, и сервиторы всех мастей... И еще две живые горы из серебра, двое сошедших с икон космодесантников – но в доспехах без знаков ордена, только со слепящими росписями, в Варпе горящими защитным контуром. Живые легенды... Но только в шлемах и латах рубленых форм, похожих на тесаный гранит, каких никогда прежде не приходилось видеть.

Всех их настоятель беззвучно приветствовал, каждого неслышно называл по имени и титулу, когда ему милостиво позволяли обратиться мысленно. Каждому из них он велел ученикам поклониться и, узрев величие, опустить взор. Еще никто из них не заслужил права говорить с высокими гостями, но должен был видеть, какую высшую честь может оказать Санктум Оффициум любому из них. Будь он дворянин или дикарь, если его искусство безупречно, те судят по делам.

Вот для чего было велено присутствовать, и дана честь лицезреть... Ничто не является оправданием, чтобы сдаться и забыть добродетель усердия. Всегда только вперед, чтобы вернуться сюда и пробовать заново. Иначе, как правильно говорили, уготована участь стать бесполезным трупом. Неугодным Императору.

Один за другим курсанты внизу покидали зал. Кто-то, продемонстрировав свое искусство, удостаивался кивка от гостей, но большинство просто уходило. Прежде незнакомая девочка с ярко-крашеными волосами, вытравленными и отстриженными по минимуму, выступила с особым старанием: контролируемый огненный вихрь, который оказался иллюзией столь правдоподобной, что автор был награжден овациями. В этот момент Вифании было стыдно – за то, что прожив больше года под поверхностью Терры, она не знала имен своих же сокурсниц. Не было ни желания, ни возможности.

Склонив колени, зеленоволосая внезапно заговорила вслух. Все еще смотря в пол, но обращаясь явно к гостям.

- Если Ваше Святейшество позволит, я бы хотела доказать, что моя судьба – с Орденом Молота. Я встретила на своем пути чудовищ Варпа. Нижайше прошу испытать меня.

Один из инквизиторов, бородатый и в серебре, заулыбался. Его веселила храбрость и решительность, ибо вырази он неодобрение, ученице могло грозить суровое наказание. Но он лишь проговорил:

- Похвальна вера. Что ж, хотя я точно знаю, на кого пал мой выбор, двое послушников – всегда лучше, чем один. По окончании обучения ты будешь служить мне.

Заметно, как та даже... выпала из реальности. Не верила, что смогла. Что убедила. Что заслужила, явно долго идя к этому.

- Благодарю...

- В таком случае, повелеваю тебе впредь обучаться вместе с будущей твоей сестрой по оружию. Прошу вас, настоятель, пора и мне познакомиться с ней!

Очевидно, та не смогла скрыть любопытство. Повернулась... И прежде, чем даже возможно было из-за высокого балкона увидеть, на кого она смотрела, лицо ее переменилось и побледнело. Следом она немедленно, не раздумывая, еле слышно произнесла:

- Ваше Святейшество... Молю о дозволении отозвать мое прошение.

Но ее инквизитор уже не услышал, только слегка отмахнувшись рукой, потому что теперь его взгляд был прикован к долгожданной награде за терпение. Двое других были удивлены не меньше, и даже показали легкий огонек зависти. А потом из-за колонн и Вифания увидела вошедшего в зал последнего курсанта.

Она не узнала ее сияние в Варпе. Чувствовала, что оно горит ровным, контролируемым, но слепящим напором, но не знала. Однако ошибиться было невозможно: Эми. Без единого лишнего выражения на лице, сосредоточенная и твердо держащая по Ту Сторону сразу несколько заготовленных сил без какого-либо видимого напряжения. Но это была, по отпечатку ауры, не она. Не та, которую незадолго до самой Вифании привезли сюда. Не та, с которой они знакомились и с которой бок о бок шли по Пути. Не она.

Как будто весь ее огненный запал они перебрали заново, и превратили в тлеющие, но докрасна раскаленные угли. Обратили в пламя, которое все, чего касается, отправляет в мрачные глубины и коптит дочерна. Ее видение достает глубоко за периметр подавителей в соседних залах...

А потом она одним взмахом высвободила все свои подготовленные техники. Одновременно. Как выпустила птиц из заточения. Точно выверенным движением высекла целую обсидиановую плиту из пола, в воздухе ее оплавила в шар, облачила в иллюзию наподобие сияющей звезды в вакууме. Голой рукой взяла, под аккомпанемент гробового молчания, и... И проделала все это в обратном порядке. Камень до и после был отличим только по легкому изменению цвета.

- Превосходно. Лорд Валериан, Леди Штерн, представляю вам новую мою послушницу. Победившую себя и превзошедшую всех. Доказавшую, что ни один демон не страшен ей. Отныне Длань Императора принимает вас, Эмилия Рикардо Мартинес!

Что они с ней сделали?

Для кого-то другого это было бы незаметно, но это точно совершенно иной человек. Не просто изменившийся, прежде незнакомый. И то, что та если и почувствовала Вифанию, никак не отреагировала, только заставляло бояться ее больше.

Подняв голову, она заговорила. Прежним голосом, но не более.

- Благодарю, Лорд Али. Такой похвалы меня не удостаивал никто.

- Это верно. Желаете ли вы сказать мне что-либо, прежде чем я оставлю вас завершать обучение?

Инквизитор не почувствовал бы, что Эми хочет сказать многое, а скажет не все, заранее.

- Да. Я хочу выразить, как помогало мне знание того, что я предназначена для величайших дел. Моя гордость вела меня очень опасной дорогой, но я одолела ее, и теперь могу взглянуть на все сущее свободным взором. Я не боюсь ни Той Стороны, ни ее опасностей. Я готова идти навстречу этому предназначению... Но есть то, что необходимо завершить. Последний шаг. Я прошу вас присутствовать при этом.

Заметно, как загорелся интригой Лорд Али, ступая вперед.

- Что ж, я дарую вам таковую милость. Прошу.

Впервые Эмили посмотрела на кого-то, кроме него. На настоятеля, спускающегося по лестнице. Потом отошла на шаг и перевела взгляд куда-то далеко, в глубины Обсидиановой Цитадели, будто между ней и тем, куда она смотрела, не было многих десятков стен из цельного камня. За секунду до того, как она изрекла еще два слова, Вифания вдруг ощутила, как Эми... Радуется. Просто позволяет себе порадоваться на мгновение.

Но совсем не радостью от хорошо исполненного долга... От предвкушения того, чего ждала очень давно.

- Нейла... Пора.

[Architect Pryamus]

Часть XXIII

Курсантам запрещено самостоятельно экспериментировать и изучать боевые и вспомогательные техники без санкции и присмотра инструктора по соответствующей дисциплине, или иного наставника в звании не ниже старшего ад[оппа!]. Всякий овладевший вне занятий искусством, не предусмотренным его программой, будет строжайше экзаменован по всей дисциплине. Провал экзаменовки будет означать немедленный перевод на штрафной факультет.

Правило 3 Схоластики Псайкана

- Прошу прощения?

Последняя осмысленная фраза, что кто-то из гостей успел в удивлении произнести, прежде чем только псайкер смог бы уловить, что происходит. Для прочих было бы лишь рябью в Имматериуме, не более чем короткой ноющей головной болью.

Для Вифании, и для настоятеля, чьи мысли она все еще могла поверхностно слышать, это был хрип и удивленный всхлип. Гаснущее в отчаянии сознание того, кто уже смертельно ранен и знает это, но еще чувствует, сколько проживет. Глубоко внутри потаенных залов.

Для Эмилии это были сразу две вещи.

Не ограниченная лишь длиной рук, она могла вновь провести ладонью по щеке наивного существа, которое когда-то было человеком. Далеко не безвинного, но не заслужившего уготованной ему судьбы: превратиться из шедевра аугметики и психосил постепенно, очень медленно, в груду сгнивших компонентов и истлевших когитаторных схем. У этого некогда одаренного человека украли жизнь, оставив только с завистью смотреть на чужие... И теперь хотя бы жертва уснет навечно. Без боли и страха.

Но перед тем Нейла отдаст Духу Машины, который неразрывно связан с ней, приказ. Приказ объявить войну и готовиться к ней. И для начала задраить все входы и выходы, какие видны ему, сотни их, и ни при каких обстоятельствах не вскрывать, дабы не верить ложным заверениям врага. Едва слышный смертному уху глухой скрежет камня и железа донесся из глубин Обсидиановой Цитадели, и еще долго вслед ему не проходила волна удивления и испуга от оказавшихся замурованными охранников, и учеников, и инструкторов.

Кто-то из инквизиторов предположил, что звук предшествует новой демонстрации удивительных талантов и небывалой выдержки будущего послушника Ордо Маллеус. Он был прав... По-страшному прав.

Первыми среагировали слуги древнего ордена, которого нет в истории Империума, призванные молча сопровождать человека, возомнившего себя Волей Императора во плоти. Их души вспыхнули гневом и чистейшей мощью, оставляющей далеко позади самых грозных учеников Схоластики Псайкана, мощью достаточной, чтобы испепелить тварь Той Стороны и выдержать видения самых глубин Варпа. Резные топор и молот в их руках, столь массивные, что держать их даже сверхлюди должны были не без помощи телекинеза, озарились в Имматериуме светом, в котором горят души грешников. Тела, сложенные безукоризненно из совершенных плоти и металла, наполнили кровоток яростью, заменяющей им страх. Самые опасные из них из всех, готовые ради своего долга на все, никаких компромиссов, даже перед лицом конца времен. Безупречные.

- Похожи на меня.

Братья не только по ордену, но и по крови рождения. Мысленно они зовут друг друга объединиться и шестигранным щитом рваться вперед. Зовут друг друга по имени: Нол и Андрий. Такая твердость... Эмилия не могла просто взять и разрушить это произведение искусства. Нужно быть варваром, чтобы не сохранить их. Оба налитых силой их душ оружия одновременно сомкнулись на цели – и отскочили от щита, подобно алмазному дыханию облегающему ее.

Их доспехи были заговорены от самых сильных заклятий – это правда. Но когда камень под ними ожил и, на ходу меняя форму, безвредно заковал обоих, направленное усилие отколотого щебня стащило шлемы, которые нельзя было бы тронуть напрямую. У них красивые лица...

Настоятель вошел в транс, пытаясь поравняться в Варпе с ученицей, ровно в тот момент, когда ее руки легли на лбы Серых Рыцарей. Они бы неизбежно вырвались из ее хватки, никогда бы не поддались своей железной волей на попытку индоктринации или прямого контроля. На их несчастье, это им не помогло. Паралич, на долгое время выводящий все их мышцы, кроме сердечных и глазных, из строя, вначале вызвал у братьев подобие нервного смеха от того, что враг оказался настолько глуп и самонадеян. Поначалу.

Потом они только бессильно впали в ярость, когда они поняли, что перебить сковывающую силу уже не могут. Она была бесхитростной, но куда больше, чем они оба могли бы остановить. Как лавина, по которой ведут огонь самые меткие из стрелков, но вряд ли их выстрелы задержат ее и на секунду. И еще больший гнев ими овладел, когда оба ощутили, как их выточенная десятилетиями мощь перетекает к противнику.

- Курсант Мартинес, вам приказано немедленно остановиться.

Фраза, которую уже начали говорить, и на середине настоятель Иф понял, что она не имеет смысла. Гордость всегда заставляет стоять до конца, и что бы ни двигало его ученицей, она не собиралась отступать. Обхватив ладонями лбы обоих стражей Лорда Али, она на секунду заставила время замереть. Одно мгновение ее разум позволил разглядеть себя, чтобы сквозь глухой заслон барьеров на трех слоях реальности передать одно сообщение. Первое и последнее предупреждение.

«Прочь».

Семь потоков силы, каждый из которых был достаточен чтобы испарять керамит, ударили с обеих сторон. Теперь они были видимы. В местах их встречи с барьерами реальность треснула и пошла пурпурным огнем, замыкая контуры сами на себя. Оба отлично знали, как противодействовать неостановимому шквалу – перевести его обратно на противника. Никто не знал, как действовать, когда зеркало отражает в обе стороны.

Не страшнее Повелителя Перемен, который пытался заключить в зеркальной ловушке настоятеля еще сорок лет тому назад, и сам оказался в ней же. Одновременно с тем, как щит раскололся и рассыпался на бесформенные осколки, Маркус Иф провалился в пропасть под ногами, прямо в толщи сырого Варпа – и тут же появился вновь, в двадцати шести местах одновременно. С каждого начав готовить разряды, стигматы и пламенные стрелы, он просчитывал десятки путей, куда цель могла сместиться. Не впервой.

Часть иллюзий оборвалась и обратилась в дым сразу, как первые наугад выпущенные сферы грубой мощи достигли их. Вот и ошибка чересчур смелой ученицы: растратила энергию на слепой обстрел, не попав и половиной. Если удастся, ее даже получится остановить живой. Жатва Золотом будет рада такому трофею, когда выяснит, что же ее сподвигло...

Одну из иллюзий настоятель с искренним содроганием от ее реалистичности превратил не просто в сухой пар, но в сломанные кости и красный фонтан. Как раз отвлечь противника, чтобы оказаться за спиной и закончить все одним точным применением направленного телекинеза. Спинальный шок погасит даже самое могучее сознание. Иллюзия продолжала проливать и сыпать на пол несуществующие внутренности, осыпаясь нереальной золой, а ее автор вынырнул на точно отмеренной позиции. На расстоянии вытянутой руки – шея ученицы. Точечный укол пробьет даже самый толстый силовой барьер, когда выпущен так близко.

Дисциплина и выучка всегда побеждают грубую силу. Последний штрих...

В первое мгновение настоятель Иф даже не почувствовал боли. Сработало идеально точно, и только чуть позже он почувствовал, как его собранная энергия входит обратно в его же тело, рассеиваясь по нервам волной бессилия и судорог. Это был его почерк, никакого сомнения, но... Но он уходил через хитрое сплетение воронок и червоточин, незаметных на первый взгляд. Поток шел через Варп и упирался на выходе ему же в поясницу.

Рухнув на колени, не в силах даже сосредоточиться, чтобы восстановить сожженный спинной мозг, Маркус увидел на полу плиту, которую немногим ранее восстановила из расплава Эмилия. На поверхности чередующихся обсидиана и мрамора отчетливо шло перекрестие из вытравленных линий, сходящихся точно на том месте, где стоял настоятель.

А потом... Потом, взглянув в лицо ученице, Иф понял ее без слов. Она просчитала куда больше вероятностей, у нее было достаточно времени. То, что он принял за неприцельный залп, было лишь превентивной расстановкой точечных разрывов – у которых иногда на пути случайно оказывались иллюзии. Последним мановением пальцев Эмилия впилась двумя иглами из эфира в полушария мозга противника. Не пытаясь убить или сковать болью, нет.

Просто прошлась по структуре, ища выступы, которые выглядели как болезненные опухоли, но на деле были одной из множества вариаций физического воплощения великого искусства. Выцелила две, связанные с остальными.

За мощь псайкера отвечает его душа, проводник энергии из Варпа. А за управление ею – аномалии в мозгу, которые еще при зачатии тлен Имматериума формирует в будущих нервных узлах. Что бывает, когда эти аномалии оказываются вырезаны с точностью хирурга, настоятель знал много лет, но никогда не видел лично. Теперь он узрел и почувствовал это из первых рук.

- Руки за голову! На колени!

Храбрость охранников заслуживала восхищения. Они не стали глупо надеяться, что противник сдастся – но у них был вечный приказ любой ценой вершить правосудие. И только когда они, едва завидев цель, открыли шквальный огонь, к Вифании вернулось чувство опасности. Прятаться, потому что они знают одно: здесь ученик, грозящий убить учителя. Кто именно – им не известно... И не столь важно. Приказ и цена. Приемлемая цена.

Не нужно было высовываться из укрытия, осыпающегося под градом снарядов и лучей, чтобы увидеть, как еще больше выстрелов гаснет и рикошетит от серебристого сияния. Как Констанция и Фергурина подхватывают неспособного даже идти, не то что защищаться, настоятеля и тащат к проему, воспользовавшись тем, что впервые Эмили показывает хоть какие-то эмоции. На мгновение почти возвращается к самой себе. Медленно удостоив безликих взглядом в их сторону, цедит сквозь зубы что-то неразборчивое.

Она не собиралась убивать их. Не было нужды, когда можно было просто парализовать. Прошла бы мимо, но сейчас отчетливо светилась презрением. Видела в них то, что ненавидела вспоминать. И жалела. Жалела, что каждого можно убить только один раз.

Охранники один за другим прекратили стрелять. Одни начали судорожно трясти замолчавшее без всякой видимой причины оружие, другие застыли, не в силах даже упасть. Могли только наблюдать, как Эми медленно налила себе из банкетного сервиза чашку дорогого рекафа, разбавленного редким амасеком. Подогрела небольшим усилием – не слишком кипящий, не слишком холодный, как раз настолько, насколько нужно. Сделала один глоток и щелкнула пальцами.

Разнообразие. Одни, кто еще мог двигаться, схватились за головы, падая, извиваясь в судорогах, когда микроскопические уколы начали один за другим [ну уж нет]одить и разрывать кровеносные сосуды у них в черепах. Другие отсалютовали и уперли оружие себе в шеи, давая залп и не в силах остановиться. Третьи, так и не сдвинувшись, сдавили собственными мышцами с многократно возросшей силой суставы, ломая и выкручивая их под неестественными углами. Дорого заплатили за то, что выбрали именно эти слова своими последними.

Настоятеля увели, но он уже не был угрозой и не заслуживал разведения большего бардака. Обернувшись к инквизиторам, Эмилия увидела, как один из них, в золоченых силовых доспехах, выхватил клинок и на удивление проворно встал в парирующую стойку. Не желал погибать побежденным – легкий оттенок умиления и забавы промелькнул в сознании отголоском. Двое других предпочли оружие, бьющее с расстояния. Та, что была обшита поверх красного платья пластинами из вороненого металла, спокойно проговорила:

- Последний шанс, барышня. Что бы ты ни задумала, откажись. Скоро здесь будут отряды Сестер Безволвия, думаю, ты знаешь, кто это... А затем – те, по сравнению с кем и Сестры покажутся тебе безобидными дипломатами. Считай шансы выжить.

Наверное, представитель Ордо Еретикус сама удивилась, что из вежливости ей позволили закончить говорить – ожидала нападения раньше. Но только с последним словом в центре треугольника, образуемого тремя слугами Самого, разорвалась вакуумная сфера – с достаточной силой, чтобы всех троих отправить в разные стороны, и с немалой скоростью. Охотника на пришельцев – налево, где его тут же подхватил спутник и, всей силой разума что мог, понес к вратам, вслед за остальными отступающими. Охотницу на ведьм – направо, швырнув в кучи пыли и щебня, осыпавшегося от залпов, как будто чтобы вывалять в грязи ее омерзительно парадное одеяние. Охотника на демонов прямо. В глубины зала, вместе с остатками свиты, помимо застывших космодесантников.

Он даже не потерял сознания, и видел, как неторопливо благословленная им избранница шагает по направлению к нему.

- Чрезвычайная ситуация, Ваше Святейшество.

Звон в ушах, но не смертельно. Разобрать слова отчасти можно. В настоящих боях Лорд Валериан переживал и не такое.

- Да что вы говорите! Именно когда я здесь.

Едва проем оказался между ним и обезумевшей рыжей ведьмой, как оба инструктора синхронно разрядили по выбросу в недра механизма ворот. Прокатившись по внутренностям стен, ломая шестерни и разрывая цепи, заклинивая детали, глуша двигатели, потоки телекинеза заставили массивные створки сомкнуться и запечатать двери в зал так, чтобы даже несущийся на полном ходу танк не смог бы их протаранить. Впрочем, облегчение было недолгим, ибо с другой стороны коридора охраны были точно такие же врата.

- Прекрасно. Комплекс изолирован, полагаю?

Карл кивнул. Понятно, что это значит – протокол приведен в исполнение, взрывостойкие двери запечатаны. Если обрывочные сведения о защитных системах Цитадели верны, то получается очень безрадостная картина.

- И еще, как я понимаю, эти двери специально обшиты истинным серебром, чтобы псайкер не мог их открыть?

Только сейчас у инструктора, представившейся Джулией, проступил настоящий страх. Боязнь оказаться в собственном склепе.

- Нет, это... Здесь должен...

- Пять систем. Минимум. Пять систем одновременно дали сбой. Откуда ваш курсант одного года обучения знает, как устроена вся ваша система защиты?!

Контрольный пункт охраны... И то хорошо, что работает, намеренно или ненамеренно не тронутая, система наблюдения. Теперь только понять, не дожидаясь очевидного, что именно творится явного и неявного.

- Ваше Святейшество, даже без систем защиты, она не продержится и минуты...

- Все куда хуже, чем вы думаете. Передавайте на внешнюю связь, что обычных солдат и арбитров она даже не удосужится пересчитать.

Карл смог установить контакт сам. На случай, если линии связи не сработают. Приготовился передавать приказ, который у него самого вызывал дрожь.

- На подходе Сестры Безмолвия.

- Не поможет, дамы и господа. Она одолела в бою двух Серых Рыцарей... А потом вы ее окружили – она вам за это очень признательна. Брать псайкера такого уровня числом... Давать ей использовать все векторы сил одновременно...

Хоть Валериан и не знал тонкостей, но он видел, как сражаются те, кому подчиняются ужасы Варпа. Видел, как они, не встретив адекватного ответа в Имматериуме, обращают в прах целые полки, а главное – легко пользуются возможностями. Не умел бы Лорд-Инквизитор замечать такие детали, не дожил бы до нынешнего звания.

- Мой господин...

- Да, Карл, что у тебя?

- Я передал. Будут через двенадцать минут.

Новость отвратная, ибо за такой промежуток времени все присутствующие успеют погибнуть не один и не два раза. Но мистик побелел не от этого.

Он боялся, что проживет достаточно долго, и увидит, как отданный приказ выполняется.

От обычного взрыва не бывает такого остатка. Он либо убивает сразу, либо калечит, но никогда не остается внутри, сжирая до конца. Да, он может контузить и оглушить, давая слуху вернуться только на третий день – через это подавительница Линнейского Восстания проходила. Но чтобы он оставался осадком, выедающим веру – это впервые.

Веру в то, что на Святой Терре все известно наперед и невозможно представить, чтобы кто-то покушался на жизнь служителя Санктум Оффициум – а если и пытался, то терпел неудачу. Но вместе с эмпиритическим жаром преступник впечатал и часть своих воспоминаний. Словно хотел, чтобы его поняли. Рыжеволосая дьяволица с ангельским лицом. Горящая бессильной злостью, как умерший в кандалах и неупокоенный призрак.

Какая бы правда ни двигала ей, Леди Штерн была слишком упорной – и в чем-то видела в блудной деве себя – чтобы умереть бесславно в бою с тем, что призвана побеждать. Ее Святейшеству подобает бороться и превозмогать. А в этом поможет наконец отпертая дверь в коридор, отворенная плазмой и впустившая давших Обет Безмолвия. Единственных, кто мог остановить вышедшего из-под контроля... Дельту? Гамму? Бету?

Восставая из своей рукотворной могилы, Матильда вновь горделиво вскинула инферно-пистолет и захватила цель, безошибочно опознанную даже разбитым псай-оккулумом. То, что у большинства людей отнимало всякие остатки сил, ей, напротив, давало воли держаться на ногах, когда сомкнулись ряды дюжины вратинских доспехов. И с первым шагом зазвучала карронада выстрелов из освященных болтеров, погр[лобзал]ьный колокол и марш победы для анафемы ведьм.

Только сократить расстояние, когда хватит дальности испепеляющей силы. Одна из Сестер подала было знак отвести Ее Святейшество прочь, в укрытие, но та не была намерена. Единственная причина, по которой она не сочла бы отступление трусостью, было то, что это дало бы шансы вернуться и одолеть с новыми силами – но теперь это и было ее контр-наступление. Только подойти ближе, когда каждая из безмолвных парий поглотит остатки нечестивого щита, и тогда болтерные снаряды, огненный град и ревущий рой, вернут мир павшим.

Блудная дева заметила приближающихся Сестер, и взглядом неслышно спросила, готова ли Леди-Инквизитор к бою. Готова ли, один раз получив право бежать, второй раз стоять до последнего. Не страх, только любопытство. Какова цена принципов? Каково желание, более сильное, чем выжить?

Обычно с двадцати пяти шагов поглощение становится таким нестерпимым, что даже псайкер Альфа-класса не сможет удержать под контролем и малой доли своих сил. До цели, и не думающей прятаться или бежать, оставалось сорок, когда та вскинула руки. С видимым усилием, хоть это и причиняло ей сильную боль. Глядя на это, Матильда позволила себе усмехнуться: надеяться одолеть Сестер мог только безумец. Ни одна сила Варпа не причинит им вреда. Жестом Ее Святейшество пригласила противника испытать волю отряда ее палачей. Пусть грянет худшее. Как очередной залп рвущегося дейтерия.

Видимый в псай-оккулум всплеск и средоточие. Отчаянная попытка, безрассудная. Огонь разобьется о невидимую преграду, иллюзии развеются, волна телекинеза ослабнет и сойдет на нет. Но откуда-то было чувство неправильного и неправедного, как будто гордыня обращалась в стыд. На рубеже, когда должен был последовать последний залп, Матильда вдруг поняла, что упустила.

Сестры Безмолвия не заметили ничего. Болтерный огонь вырвался вперед спустя мгновения после того, как вырванные из пола и стен раздробленные каменные плиты заслонили собой цель, уже отрезанную от Варпа. Еще немного, и они бы рухнули, погребая ее под собой. Стрелять по ним дальше было уже даже не нужно, даже болтерные снаряды не пробили бы их – впрочем, когда все стволы замолчали, камень давно пошел трещинами. Прямо в воздухе, покачиваясь, крошился и осыпался, из монолитов превратившись в бесформенные обломки. Но что-то продолжало их удерживать... Когда Матильда вспомнила про Серых Рыцарей.

Она не успела отдать приказа раньше, чем новый взрыв, направленный, сотряс зал до основания. Эпицентр был прямо за выстроенной стеной из мраморных и обсидиановых осколков, превратившихся в массивный залп шрапнели – слепой, но рвущейся вперед с огромной силой. Последнее, на что была энергия. И на таком расстоянии ни о каком уклонении речи не было.

Осколки никогда не долетели бы до цели, будь они направлены и поддерживаемы, но здесь им хватило начального ускорения, чтобы рвать даже металл силовых доспехов. Без воли Варпа, даже непробитая броня получала такой импульс, что ломала кости под латами и сминала жертв. Хотя саму Леди Штерн закрыли собой две Сестры, подняться снова она уже не смогла.

Едва сердца Сестер перестали биться, и Варп вновь заполонил пространство, дьяволица потеряла интерес к еще живому противнику. Матильда видела, как ее облик за оседающей пылью проясняется, как она отпускает Рыцарей, принявших на себя против воли немалую часть взрыва и камня, невольно отдавших почти всю жизненную силу на последний гамбит поработительницы. И улыбается, еле заметно.

Перебитые пальцы попытались дотянуться до оружия, но не смогли. Гаснущее зрение, не обещающее быстрой смерти, успело различить только движение далеко за колоннами. Кто-то, кого бойня миновала, не торопящийся ни нападать, ни бежать прочь.

Часть XXIV

Устройства, обеспечивающие безопасность курсантов вне занятий, неприкосновенны, и когда они укрывают от Варпа страждущих, нет способа вызвать из небытия силу Варпа. Всякие попытки их отключения, повреждения, или же попытки иным способом намеренно обойти их действие, будут означать передачу дела на рассмотрение ковена и классифицироваться как общественно опасное деяние класса три.

Правило 195 Схоластики Псайкана

- Подожди.

Одно слово, которого она не ожидала услышать. Лорд Али просил перед лицом смерти подождать. Явно не того, чтобы успела подойти помощь – он уже видел, что больше никто не придет спасать его жизнь. Понял, что когда прибудет то, что способно было бы остановить его гибель, инквизитор уже не будет дышать. Смирился со своей участью.

И все же просил повременить.

Так пусть говорит... Или спрашивает...

- Прежде, чем ты совершишь задуманное, я хочу знать. Невозможно было все это сотворить в одиночку... Кто заказал? Я не спрашиваю, пытками или угрозами тебя заставили, но... Кто?

Ему и в голову не могло прийти. По-своему несчастный человек, он и помыслить не может вне своей сети кинжальных интриг, где каждый боится оказаться преданным. Искренне верит в то, что только его картина мира истинна. Он не заслуживал того, чтобы говорить с ним, но пусть знает.

Сильвестр почувствовал холод, когда Эмилия тихо ответила ему. Голосом, не мысленно. Как будто ей было мучительно даже начинать.

- Эрик.

Гримаса ужаса и гнева несколько раз сменилась на лице у талларнца. В бешенстве он ударил кулаками по полу.

- Эрих... Элизианский?! Неверная тварь с черным сердцем, он же клялся мне в вечной...

Он не сразу заметил, что пока бился в бессильной злобе, изрыгая непереводимые проклятия и ругательства, несостоявшаяся послушница обошла его кругом. Даже не попытался вновь схватить оружие и выстрелить. Никак не мог поверить...

Но осекся на середине, увидев, как она протягивает руки к тому, про что он и сам забыл. Сразу несколько ассоциаций пронеслось у него в сознании. И еще больше он был удивлен, когда безвольно висящего в воздухе на антигравах -увима Эмилия взяла на руки. Без подключенной связи машина пустыми глазами смотрела на нее, не мигая, даже не пытаясь ни вырваться, ни вступиться за хозяина.

- Быть того не может...

За долгие годы созерцания Варп приучил его ко многому, и к мысли, что нет невозможного – но это не укладывалось в его познания о том, что в реальности может существовать. И о том, кто же и на каком этапе предал его.

- Я отказываюсь верить. Ты... Ты смеешь говорить мне... Эта бойня, гора трупов, река крови – все из-за младенца?!

Его заверили, что такого не сможет произойти. Самые квалифицированные телепаты Факультета, если не всей Схоластики, близнецы, чья извращенная связь была обычному человеку мало постижима, уверяли, что сотрут из памяти избранной ученицы все, что сможет ей помешать в деле становления бесстрашной перед лицом демонов и страстей. Уберут, наконец, ее привязанности, которые иначе смогут использовать против нее твари Той Стороны.

О том, чтобы возвращалась память, вырезанная таким воздействием, не слышал даже сам настоятель.

Когда Эмилия открыла глаза, Лорд Али попятился.

- Ни разу в жизни я не тронула живую душу. Я пыталась вас прощать... Но таким, как ты, этого всегда было мало.

Никакого противоречия. Теперь, по ее воле, инквизитор наконец слышал и видел память и эмоции, которые сама себе запретила показывать другим.

- Таким, как я? Нет никаких «подобных мне» и «подобных тебе»! Есть только священный Империум, и подданные его, и все было, чтобы ты могла их защитить! И себя! И меня! Всех нас, единых и...

- Я тоже так считала. Но вы думали, что только вы решаете, кого защищать. И какой ценой.

Никаких признаков того, что ей управляет зло. Ни осадка Имматериума, ни колебаний голоса, ни кровоподтеков глаз, ни иссохших век – ничего. Если ей и советовало что-либо с Той Стороны, она его не желала слышать и не слышала.

От первого же пробного толчка инквизитор повалился наземь, как будто встретил лицом несущегося на полной скорости скакуна. Амулеты, впаянные в доспех, один за другим нагрелись, пока не раскалились докрасна и не начали расплываться бесформенными алыми ручьями. Серебро стекало по латам и струилось по полу.

«Я очень долго представляла, в каком порядке разберу тебя на части. Изрежу ножом, а потом буду сдирать ткани послойно и расщеплять кости. Но ты заслужил другой участи».

Вокруг было достаточно острых предметов, чтобы за ладони и все не обязательные для жизни участки тела прибить человека к полу. Трубы, заточенные обломки креплений, молот и топор Серых Рыцарей. Лишь бы ощутил себя жертвой. Беспомощной и обездвиженной.

А потом талларнец услышал голоса, зовущие его по имени. Предостерегающие, что рано или поздно жажда крови, своя или чужая, [ну уж нет]одит всех. Что придут мстить за всех – не только за себя и своих, но и за других. Найдут и человека, и место, и мотив, и тогда возмездие будет уже не остановить, пока оно не выгорит и не насытится.

Теперь наяву и в Варпе инквизитор плыл по бездонным глубинам, сквозь грань этой толщи видя морскую деву. Ощущал запах смерти, от которого было не скрыться, кровь в воде, привлекающую хищников. В холодном мраке тысячи и тех, кого он сразил, и с ними все, кто был виновен в знании об этом, все, кто видели его деяния и от кого теперь не скрыться было и в другой галактике. Погружаясь на самое дно бездны, где его встречали с нетерпением, охотник на демонов чувствовал, как они слетаются по следу его ран, готовясь пожрать его сердце и высосать кровь, местью нетленной поглотить сущность, потом вновь и вновь воскрешать его сознание и убивать заново. А потом омоют потемневшие за столетия мертвые руки черной жижей и продолжат. Порой будут выпускать его душу странствовать по Варпу, чтобы насладиться охотой на нее, чтобы посмеяться над тем, как она будет тщетно пытаться уплыть и спрятаться. Как ощущает то, что ощущали другие: разрывающееся от ужаса сердцебиение, надежду что это все кошмарный сон.

Все из-за матери, которой он лишил наследника. Не первой, далеко не первой, но единственной, которая не стала ждать, пока Император рассудит виновного сам.

Морская дева оборвала жизнь утопленного в Море Душ только спустя много, очень много времени на Той Стороне. Только убедившись, что там его приняли и не отпустят. И с чистой совестью вернулась в мир надводный.

- Ты думала, я тебя не почувствую? Похоже... Похоже мы обе стали другими.

Как будто встреча вновь первая. Удивление и любопытство у Эми на лице от того, что она видит хоть кого-то, кто ей знаком и не пытается напасть. Даже теперь. Даже когда она стоит над грудой тел, изуродованных стихией Той Стороны.

Она терпеливо ждала, когда Вифания оторвет взгляд от мертвецов. Ничего не сказала, когда сестра попробовала прощупать пульс у тела в силовой броне, упавшего прямо поверх двух других. Очевидно, у безмолвных тюремщиц все же была душа или ее подобие... Ибо едва они перестали дышать, как стали обычными мертвыми телами, а не поглотителями духа.

Но это уже не имело значения. Живыми они все равно не считались.

- Эми... Все это... Как?

Это действительно совсем другое отражение, которого не было раньше. Даже ее воспоминания иные, и чужие, будто их влили искусственно. Эми чувствовала то же самое, хотя и не подавала виду.

- У индоктринации есть побочные эффекты. Один из них – она заставляет подавленные стороны вылезать наружу. Если совсем кратко... Они хотели, чтобы я стала другим человеком. Они получили свое.

Таким же тоном, как вдохновенно рассказывал Рорх о синдроме дуализма. Только теперь применительно к самой себе.

- Что они с тобой сотворили? Или...

- Уместнее всего будет сказать... Ладно. Если тебе от этого будет легче, расскажу. Я не всегда была такой, какой мы встретились.

Самую малость поделилась образами из прошлого. Задолго до первой встречи, и Черного Кора[эх жаль]. До того, как начала растягивать свою поимку, зная, что переживет ее только если та случится точно одновременно с Жатвой Обсидианом.

Мерзотный мир, где человеческая жизнь стоит не больше, чем протеины и вода, из которых состоит тело. Где всего несколько ходовых товаров, и либо ты ими торгуешь, либо живешь впроголодь. Но когда человек обнаруживает, что может неосторожной мыслью обрушить весь плавучий город и отправить его на дно, остается только учиться себя сдерживать. Зная, что рано или поздно обнаружат, придут, и заберут.

Можно было бороться. Год, два, десять. Но присылали бы все больше и более страшных врагов, пока один из них не одолел бы. И тогда шансов жить уже не будет... А главное, что люди, и так готовые убить без всякого повода, просто потому, что могут, что они сильнее, не погнушались бы первым делом наброситься на тех, кто не сможет им ответить. Из таких людей, неспособных защититься, но дорогих ей, у Эмилии Мартинес была только сестра Микаэлла.

- Так ты сама стерла все это. Сама... Сама прикинулась неопытным, хоть и сильным...

- Единственный способ обмануть их телепатов. Помнишь, как любила говорить Вера? Ты не выдашь, только если и правда не знаешь.

А потом три года ожидания, и жизни, где не единожды приходилось ради того, чтобы уйти живой, и унести с собой паек, хвататься за лезвие. Грязь и кровь, но это лучше, чем водная могила или тело на переработку.

- Теперь понимаю. Значит, моя сестра умерла, и вместо нее теперь ты.

- Скорее, она вернула мне мое сознание, а потом мы решили, что вместе шансов больше. Сегодня мы встретились, и согласились с этим. Я даже хотела в честь этого сменить имя... Как насчет Кармен?

Значит, правда. И в голове все время вертелось то, что заставили запомнить до самой смерти.

Он вызвался, и чертов идиот был прав. Он действительно вычислил, что вокруг есть та, кто стала из себя кем-то другим, и вот-вот вернется. Был прав во всем, одного не мог предусмотреть. Что таких невезучих будет две.

И когда смотрел на Вифанию в свои последние секунды жизни... Улыбался ли, потому что за спиной у нее увидел второй образ? Он заставил бояться своей тени, чувствовать себя изгоем внутри своего же тела. А теперь... Теперь придется через то же протащить и Эми.

Больше не два напуганных ребенка. Обе смогли встретить свое отражение... И обе смогли силой или словом упросить их объединиться.

- Теперь помним все?

- Да. Но зачем ты тогда приблизилась ко мне? Я... Я не хотела, чтобы ты все это видела. Не знала, что они тебя приведут, и зачем... Возможно, просто настоятель боялся, что потеря тебя будет его виной? Виной их всех?

Столько ответов ей, потому что истинная причина неизвестна. Нельзя было иначе. Нужно было встретить ее, выжить ради этого, посмотреть ей в лицо и спросить. Многое. Ибо что бы ни случилось, обе не выйдут отсюда живыми. И тогда узнать это будет уже нельзя никогда.

- Я хотела узнать, что на самом деле с тобой стало. Ты никогда не...

- Трогательная забота... После того, как ты бросила нас всех. Наши жизни в обмен на твою. Впрочем... Это лучше, чем погибнуть всем, не спорю.

Так надолго пришлось уйти. Оставить ее в руках палачей, жалея, но зная, что альтернатива еще хуже. Быть отрезанной от нее, как и ото всех.

Обе были так далеко от других, и друг от друга. Но никогда не были одиноки.

Она права. И оправдываться за это нельзя.

- Вот поэтому я пришла просить прощения у тебя. Я пыталась все это предотвратить, но мне было не дано. Не могла уберечь ни тебя...

Сдержать слез уже нельзя. И Эми сама готова была сбросить маску безразличия. Молчание не было знаком отсутствия скорби.

- ...не могла уберечь своих. И сестер. И даже себя. Эми, но мы пережили все это. Я тебя прошу, прости меня.

Она не побоялась подойти вплотную. И обнять одной рукой.

- Прощаю.

Но она знает то, о чем нужно спросить.

- Эми... Скажи мне... Ты ведь знаешь. Что на самом деле с нами со всеми произошло? Это...

Она не оттолкнула и не закрылась. Но голос у нее похолодел.

- В первый и последний раз я пожалею твой рассудок. И не отвечу на этот вопрос. Верь во что хочешь.

Затем отошла на шаг.

- Неужели это правда ты?

- Я же сказала, верь во что хочешь. И я спрашиваю вновь: зачем ты пришла? Будешь пытаться меня остановить? Мой договор еще не завершен. У меня осталось неоконченное дело.

Эми перевела взгляд вдаль. На запертые двери. И беззвучно призвала все то, что оставалось от ее сил.

- Мой господин...

- Я вижу. Карл, дамы, все что есть, на укрепление!

Все обломки, которыми можно проложить уязвимый проем. Он был непроницаем для Варпа, да. Но когда в него снаружи ударила сила рукотворного солнца, сравнимая с залпом мелта-пушки, он начал оплывать и медленно, но верно поддаваться.

- Илай! Что у тебя?

Он был там. Он готов. Он ждет момента.

- Мой господин, я вижу две цели.

- Вторая... Ей на помощь кто-то пришел?

- Я не уверен. Что прикажете делать?

Нельзя рисковать. Только выбрать удобную секунду.

- Стреляй в основную. Потом по обстоятельствам.

- Эми, не надо. Остановись. Просто прекрати, неужели этого всего было мало?!

Ей даже не надо жестикулировать, чтобы открыть разрыв, из которого забил слепящий поток, будто это были врата к ближайшей звезде.

- Не вмешивайся. Думаешь, я могу передумать? Думаешь, ты меня можешь переубедить или остановить?

Она не очень сильно, но ощутимо толкнула Вифанию силовой волной. Щит сдержал и рассеял ударный импульс, но его еле хватило.

- Я сильнее.

Нет. Это не она. Вот что пыталась донести обезумевшая старуха...

Только один путь отсюда живой. Увидеть, встретить и понять, посмотреть в зеркало и там обнаружить все то, чего Вифания боялась в самой себе. Две судьбы, такие похожие, только одна сделала свой выбор, и ждет вторую.

- Да, это правда. Но и ты пойми. Это все не твое. Сама послушай себя, ты... Тебя ведь правда ведут, ты не могла хотеть всего этого!

Заметно, как Эмили еле подавила гнев. И повернулась, прижимая к себе тело, когда-то бывшее ее сыном.

- Да неужели? Ты ведь меня не знаешь. Я сама, задолго до тебя, училась сдерживаться. Я бы не выжила, если бы не владела собой. Я смотрела в глаза тому, что на меня пялилось из Варпа, и ни одна из этих тварей меня не одолела! Я никогда без необходимости не вредила никому... Но это не помогло!

Обломки вокруг нее начали подниматься в воздух. Лезвия обломанных мечей, пилообразные листы обшивки, тупые каменные шипы, похожие на когти россыпи осколков. И все это затрещало ненавистью и гневом.

- Не буду спорить. Просто есть вещи, которые не исправить. Это мы с тобой обе знаем.

Ее ярость самую малость спала. И тут же загорелась с новой силой, когда Эми опустила глаза на все еще неподвижного -увима. Беззвучно рыдала, глубоко внутри, пряча это, но не в силах остановиться.

Зачем ей это было надо? Она не могла не знать, что произойдет. Но все же не сдалась, и теперь говорила о том, как не отступилась от себя даже под угрозой гибели. У нее забирали, одного за другим, всех, кем она дорожила, но никогда Эми не прекращала брать за руку тех, кого могла. В отличие от сдающейся при первых признаках боли сестры.

Но сейчас нашла, у кого просить помощи. У себя самой. У настоящей.

- Правду говорят... Можно остановиться, но одна капля крови, и к тебе вернется жажда смерти. Я пыталась. А теперь, ты считаешь, что знаешь, что я чувствую, хочешь надавить на это... Так скажи мне. Как стоять в стороне, когда у тебя в руках вся мощь проклятого измерения... И ты ничего не можешь с ней сделать, когда это надо?!

Она не произносила вслух, но в Варпе это передавалось четко.

Она хотела вернуть жизнь, которую отобрали. Исправить то, что изуродовали. Но не могла. Даже она не могла. Просчитала тысячи вариантов, и все равно не смогла найти тот, в котором он выживет.

- В том и дело... Что знаю. И сейчас только послушай себя...

- Что мне послушать? Я умру стоя, а не на костре! Не мог вот этого хотеть Бог-Император! Они поклоняются Ему, но прикрываются Его именем! Где они были, когда мне пришлось самой учиться скрываться от этих ужасов? Мы должны бежать к ним за помощью, а вместо этого мы боимся их больше, чем...

Может, она и права... Но это речь, которая задолго до костра обрекает только на одно. На гибель бессмысленную. Жизнь человека всегда заканчивается нелегко, но одно дело умирать за то, ради чего жить... И совсем другое – только молить избавить себя от мучений.

Они учили много месяцев, и будут учить всю жизнь. Что часть себя приходится приносить в жертву, иначе любая слабость и любой внешний обман будут стоить жизней другим.

- Эми, пожалуйста, просто остановись, ты уже говоришь как...

- Как кто? Перестань уже строить из себя жертву, которая смирилась со всем этим! Ты забывала нас, и оправдывалась тем, что это ради нашего же блага! Ты стелилась перед ними, уверяя, что иначе нас ждет только худшее... А мы свободными родились, и свободными умрем! Хочешь молча пойти на заклание? Как они тебя готовили? Знаешь, что они на самом деле делают с теми, кого считают непригодными?

Нет. Пока это неизвестно. Это ужасно, ибо многие предпочитали смерть такой участи, или всеми силами избегали ее... Но это все не извиняет.

Не дает права сдаваться и просто обращаться на все подряд.

- И что теперь? Эми, ты хочешь забрать с собой побольше людей? Чтобы тебя запомнили... кем?

- Значит, ты все же на их стороне... Поверить не могу.

Ярко-красное с черными подпалинами солнце вокруг нее на Той Стороне. И Варп вспыхивает с новой силой, уже целясь, когда Эми делает шаг вперед и произносит последние слова вслух кому-нибо.

- Тогда выбор за тобой. Могу пообещать, что ты умрешь быстрее, чем почувствуешь боль... Делай что можешь. Борись. Стань взрослой или гибни ребенком.

Часть XXV

Курсант, предъявляющий обвинения в несправедливом отношении к нему со стороны гостей, или Факультета, или инструктора, будет допрошен с применением специальных средств. Затем настоятелем Факультета будет определено наказание для курсанта, с целью пояснить неуместность голословных обвинений и ответственность за таковые.

Правило 169 Схоластики Псайкана

Только не сдаваться. Никогда.

Даже когда огромная толща, повинуясь ей, пытается раздавить, а в барьеры пытаются впиться и достать десятки ее игл. Каждая – это гибель.

Сил едва хватает на оборону, это притом, что Эми продолжает буравить стену. Они предупреждали... Они говорили, что с этим придется столкнуться. Когда выбора не оставляют.

Но Эми права. Нельзя просто спокойно принимать свою участь и опускать руки. Она сильнее, да. Но так просто не возьмет. Вокруг много того, что она пропустила.

Эмилия очень удивилась, когда первая волна, хоть и вымотала сестру, но не убила. Подготовила вторую, собирая все, что у нее было. И на мгновение ее щит, который и так держался на одной вере в нападение, ослаб.

Все, что в Схоластике говорят, написано кровью тех, кто был до слышащих. Кто из них выжил и смог рассказать, как ему это удалось.

Эми успела заметить, что в момент без защиты Вифания выбрасывает руку вперед, и тут же наспех выставила ограждающий знак. Он бы смягчил любую психосилу.

Но он не обнулил знание за полсекунды того, где окажется пробоина. И даже не замедлил идущий понизу выстрел из антикварного оружия. Того, которое выронила инквизитор, так и не сумев пустить в ход... И которое стоило огромных трудов подобрать, не думая о нем. Вера была права... Если подавить свою же мысль, ее не прочитают.

Один выстрел, похожий на копье из раскаленного ветра, рассеивающийся со временем – но его хватило, чтобы Эми рухнула на одно колено, инстинктивно зажимая рукой вторую ногу. То, что от нее оставалось, когда неприкрытая стопа обратилась в пар. Вскрикнула, эхом в Варпе отдавая болью, которую нельзя было не почувствовать. И обронила все свои поддерживаемые силы одновременно.

Надежда, что не придется этого делать, жила до последнего... Но отступать было поздно.

- Прости. И я... Я прощаю тебя.

Но второй выстрел уже ударил в щит, который смог его отразить. Сдаваться Эми не собиралась. Выбила пистолет, и приподняла в воздух за горло, стиснув зубы и пытаясь восстановить поврежденные ткани и кости. Попытку вырваться подавила, и начала сосредотачиваться для нового нападения. Теперь – без шансов.

Вот так все и заканчивается.

Цена того, чтобы попытаться сделать хоть что-то, что позволит оправдаться перед Императором, когда Он наконец позовет к себе. Он видел и знал. Сделать хоть что-то, что будет соответствовать хотя бы одной из добродетелей, кои Он завещал.

Но всплеск энергии пошел совсем с другой стороны.

Издалека, где все это время скрывался кто-то третий, умеющий прятаться даже от Той Стороны. Терпеливый охотник, ждавший выстрела. Тонкая струя пламени, в Варпе пышущего злобой, концентрированной ненависти и жажды крови. И от нее уже Эми упала, держась за плечо. Но жертву не выпустила.

Кто бы это ни был, он успел пожалеть, что не выждал еще немного, и не навел прицел тщательнее, на голову, потому что следом его самого сдавила клетка из силовых линий и притянула ближе. Быстро окинув взглядом хрупкое тело человека, черную одежду, золотой медальон в виде литеры, короткую стрижку и бороду, Эми даже сквозь боль ухмыльнулась. И первым решила забрать его. Не быстро.

Просто потянула в три потока телекинеза в стороны, пока не затрещали и не лопнули оба плечевых сустава. Мышцы поддались не сразу, но с хрустом и тягучим ноющим клекотом оставили хозяина истекать кровью. Потом отбросила с презрением... И ведь этот человек едва не стоил ей жизни.

Вот теперь все ее внимание было вновь приковано к сестре. Абсолютно все, чтобы наверняка.

По Ту Сторону время шло иначе, и в омерзительном замедлении было видно, как Эми собирает затейливую комбинацию своих заготовок.

Успела посмотреть в глаза ей. Как она сосредотачивается, как разбивает зеркальную гладь между тем миром и этим. Оценивает расстояние, чтобы точно рассчитать – и уже не смотрит в будущее.

Но помимо нее, есть голоса. Другие. Не человеческие. С Той Стороны, но бесстрашно живущие там, хотя они ей и чужды.

Приказ бороться дальше.

Никогда не оставаясь в одиночестве.

Всегда полагаясь на тех, кто верит в свое дело не меньше, и если такова Воля Императора, отдаст и жизнь, и все, что есть, другим.

Братья не могли сбить паралич, могли только отдавать энергию прочь...

Но наткнулись на то, что в директиве питать психосилы смертной женщины не были ограничены в том, кого именно. Что сейчас их никто не ограничивал в этом.

А Император, статуя которого все еще безмолвно наблюдала свысока за тем, что разворачивалось у подножия, одобрил их план. Еще раз обратить глаза к небесам, как раньше. Ибо оружие там... И готово к битве. Только вложить всю оставшуюся силу в него.

Обычно Бога-Императора изображали во плоти с мечом. Его излюбленным оружием. Но Он, когда ступал на земли других миров, нес с Собой Свои могучие разум и мощь, и в центральном зале Факультета 121 Он был изображен спускающимся с высоты со Своим истинным символом могущества – с ментальным копьем, изображенным материальным. С крыльями и огнем, пылающим не только на лезвии и острие оружия, но и в волосах, чтобы нимб Его освещал черный камень.

Скульптура поддерживалась в воздухе за счет вечного антиграва, питаемого напрямую от ядра планеты – но грандиозный замысел не мог бы без него поддерживать свой вес.

Всего одно усилие, сразу троих душ, направленное одной, двумя отданное добровольно. Только сломать крепление и разорвать цепь, а потом выломать один из антигравов. И слегка скорректировать направление.

Дальше сила тяжести все сделала сама.

За секунду до того, как ярость Варпа обратила бы тело в прах, Вифания успела только зажмуриться, когда огромное копье ушло в мрамор на десятую часть длины, достав до следующего зала и остановившись только когда его украшения оказались шире, чем разлом. Одно из них замерло у нее прямо перед лицом.

Хватка тут же ослабла, давая выдохнуть, стихая вместе с почти уже готовым импульсом за золотым древком. Но времени об этом думать не было. Братья, все еще запертые в каменных клетках, не успели бы из них выбраться достаточно быстро, и единым позывом указали на потерянную среди трупов гранату. Прозрачную колбу, в которой был помеченный литерой череп. Не просто взрывчатка...

Расстояния еле хватило, чтобы ее визг, вызывающий в мозгу чувство раскаленного железа прямо в черепе, едва доставал до самой Вифании. Только после этого можно было смотреть, что произошло, потому что внутри уже было известно: это еще не конец. И нельзя останавливаться.

Что бы ни делала эта граната, обжигавшая даже руки при попытке ее взять, облако черного дыма, которое она выпустила, рассеялось. Эмили пыталась встать, борясь с сожженной ногой, с разорванным и обугленным плечом, со сломанным от удара бедром – и с тем, что каждый нерв в теле отказывался ей повиноваться без ощущения иголок под кожей. Временно отрезанная от Варпа – но он уже начал возвращаться к ней. Затягивая раны, при ее силах – несколько секунд, не больше.

Поздно отступать. Шестеро тех, кто смотрят из разных углов зала, и сама Эми. Она ждет. Одно из двух.

Закончить начатое, или, она клянется, вновь не будет суждено увидеть начало нового дня. Дать ей достойную гибель, и пусть не знает холода в посмертии. Она всего лишь хотела жить по законам Его. Быть Его потомком, по образу и подобию. Она многое видела по Ту Сторону, и не боялась ее.

Время истекало, но смелости продолжать не было. Однако по-прежнему Варп кричал за спиной, и в его крике были невыраженные слова.

Вифания путает «не могу» и «не хочу», но в силах Имматериума заставить ее хотеть. Заставить помнить, что копье это символ милосердия и прощения Императора. Им Он отправлял горделивые души, и тех, кто был слаб и не мог оправиться от ран, и тех, кто поддался искушению, в небытие. Самого Гора Он поразил Своим копьем, и тот в предсмертные секунды увидел, как низко пал. Жил чудовищем, но умирал тем, кем был в зените славы.

Только один путь ее освободить и даровать ей мир. Не сомневаясь в благодетельности этого поступка. В этих стенах тому учили: заслужить Его прощение, даруя Его милосердие тем, кому оно требовалось. Врагам прощение даровалось, только когда они встречали свою судьбу в Воле Его. Слугам Его – когда их с почестями хоронили.

Придется.

Первый щелчок пальцами и росчерк не хотел повиноваться, но Та Сторона жадно очнулась. Она больше не следовала безмолвно, она не покорялась, потому что и была частью владеющего искусством.

Синий огонь принял форму и обрушился кратким столбом на жертву. Опалил ее дочерна, вплавил в кожу остатки одеяния, выжрал кислород в воздухе, но это было только начало.

В Империуме есть одно правило в искусстве. Не прятать от глаз то, что показывают. Если в картине, или в романе, есть те, кто любят друг друга – не отводить стыдливо глаза. Если есть тот, кто сражает врага – показать, как он погибнет, за что, почему, по чьей воле. А жертвы всегда показаны во всех подробностях участи... Какой бы страшной она ни была. И от вида их крови, смерти, изуродованных тел, как бы ни хотелось, никогда не удается отвернуться. Просто невозможно перестать смотреть.

Нельзя было перестать смотреть на то, что пламя в руках делает с телом сестры. Даже когда обугленная кожа обнажила мышцы, все еще пытающиеся восстановиться. Когда испарилась вода, выгорела кровь. Когда оба глаза, отражения души, не выдержали жара, вскипели и потекли по щекам. Единственная часть тела, которая вела себя не как тело человека – из опустевших глазниц вырывалась сущность.

И запах паленой плоти и волоса. Въедающийся в кожу, тошнотворный, омерзительно похожий на прожаренное мясо. То, что держало в реальности, не давая свалиться в Варп, попытка зацепиться за ощущения, когда раз за разом волна пламени накатывала на свою цель. Когда обжигающая, ослепляющая зола полетела в лицо, подбивая отвернуться – и жгла сильнее, ибо отвести взгляд было нельзя.

И все это время Эми была жива. Даже когда голый скелет из рассыпающихся костей начал обращаться в пепел, ее разум был еще цел. Мозг был еще способен осознавать, и все равно пытался призвать свое могущество и возродиться из пепла.

Но пламя было быстрее. Оно сжирало тело раньше, чем то формировалось.

Пока сияние уходящей души и ее мощи не угасло окончательно.

- Ты этого хочешь от меня?

Вопрос, на который статуя Императора не ответила. Но Он услышал его. И промолчал в знак согласия. Этого. Как если бы что-то иное Он вложил в дитя Свое. То, что должен делать кто-то. Кто сможет жить с этим.

Они все же смогли заставить не бояться. И рухнув без сил на колени перед горстями пепла, Вифания уже не боялась. Рыдала. Но страх ушел.

Ненадолго.

Откуда он явился вновь, было непонятно, но он влезал со всех сторон и то, что его было не видно, нельзя было ощутить, делало его только еще кошмарнее. Пустота. Заглохший Варп, как ни при одной из Сестер Безмолвия. Только сдавившая грудь рука костлявой старухи, мгновенно обрубившая дыхание.

Что бы это ни было, оно прямо за спиной. Неощутимое, но точно известно, что оно там. И отрывисто дышит, как будто с огромным трудом и болью, через маску. Каждый вдох и выдох сопровождая жутким щелкающим звуком.

Паралич был такой силы, что обернуться Вифания уже не могла. Когда поняла, что сейчас будет, мысленно сменила всхлипывания на попытку рассмеяться. Черная тень жадно пожирала все, что исходило из Варпа, и собирала в себе. Поглощала, выдирая кусками и без разбора: искала, [ну уж нет]одила, вытравливала каждый огонек. Ей было все равно, кормиться на ужасе, скорби, бессилии, мольбах, она просто гасила их один за другим, пока не заглушила все. Пока не установила настолько смертельное спокойствие, что оно пугало сильнее страха смерти.

В какой-то момент прекратила вдыхать. Приготовилась высвободить. Хотя бы дала помолиться...

- Стоять!

Надрывный крик, обладательница которого давно мертва. Или...

- Я сказала стоять, именем Санктум Оффициум, прекратить выполнение приказа! Директива 4, отменить.

Вифания не могла видеть, куда смотрит нависший над ней безликий черный человек. Но внезапно четко ощутила, как его лицо, которым стал металлический череп, вопросительно поворачивается... А потом подчиняется.

И медленно отступает. Исчезает так же, как и появился.

На этом силы у Леди-Инквизитора иссякли.

- Настоятель Иф, вы в состоянии говорить?

Он все еще не мог стоять, но к нему вернулся дар речи. Хирург уже обследовал его, но помимо того, что жизнь вне опасности, сказать ничего не мог. Как и того, будут ли жить Леди Штерн и дознаватель Гордон. А если будут, то смогут ли когда-либо обходиться без аугметики.

- Я вас слушаю.

С большим любопытством Лорд Валериан обошел вокруг центра зала. Тела уже были убраны, но кровь, пыль, обломки, зола и торчащее из пола золотое копье величиной с башню быстро отсюда не исчезнут. Особенно символ Факультета... Его восстановление, если не полная замена, займет годы. Тысячи часов труда. Хотя... Сила разума одолеет и это.

А у основания копья неподвижно сидела, все еще глядя в пол, девчушка, которую он впервые увидел только на мелких экранах наблюдения. Покрытая грязью так, что невозможно было понять, это ее кожа... Или пепел.

Когда Карл приложил руку к виску, влезая в ее мысли, она все равно не пошевелилась. Впрочем... Редко кто вел бы себя иначе, проведя тридцать незабываемых секунд рядом с тем, кого направили избавиться от излишне нестабильной ученицы. Он бы справился...

Но если бы не вот эта тощая, болезненная, безрассудная, неуклюжая и явно не вполне здоровая разумом девушка, он бы мстил не за одного инквизитора, а за троих. И, вполне вероятно, за самого настоятеля.

- Настоятель Иф, что вы скажете об этом курсанте?

Тот погрузился в раздумья. Вообще говоря, ответ не особо интересовал Его Святейшество, поэтому незамедлительно был вынесен приговор. За небрежность, повлекшую гибель многих. За трусость, превозмочь которую удалось только огромным трудом. За необоснованный риск. За прошлые прегрешения. За маловерие и осквернение образа Бессмертного Императора.

- Знаете... Да, вот эта подойдет.

Пусть и дальше искупает свои грехи кровью – своей или чужой. Дальше охраняет жизнь своего нового господина, пока не ослабнет и не оступится. В конце концов, если нельзя взять к себе того, кого обещали...

Можно взять того, кто убил того, кто убил обещанного.

- Вы уверены, Ваше Святейшество? Множественные патологии психики. Неустойчивая агрессия. Типичный эпсилон-два. Рекомендовано воздержаться.

Возможно. Даже вполне вероятно. Но когда такие мелочи останавливали Длань Повелителя Человечества? Санктум Оффициум смотрит на дела, а методы ее мало волнуют.

- Отнюдь. Именно то, что мне нужно.

Следом он повернулся к настоятелю.

- Я очень надеюсь, что через три с лишним года увижу плоды ваших трудов. Вы завершите ее обучение. Это не вопрос. Император явит Свой гнев на уклоняющихся от приказов Его указующего перста... И я очень надеюсь, что официальное расследование не обнаружит некомпетентности инструкторов, вылившейся в смерть заслуженного почтенного Лорда Сильвестра Али.

Конечно, это нужно обговорить еще много с кем, но... Хорошую свиту и так тяжело найти. Почти так же тяжело, как достойную шляпу. А ее пришлось искать почти двадцать лет.

- Как пожелаете. Мы немедля примемся за решение вашего вопроса.

И все же Лорда Валериана брало любопытство. Как при виде диковинного зверя, выставленного на продажу, ибо если его никто не купит, ждет его участь чучела, или же просто шкуры на стене. Что, конечно, полезно, но не так, как научить это животное охотиться и приносить добычу.

Вдруг Карл, [ну уж нет]мурившись, прервал молчание.

- Мой господин. Осужденная желает изъявить просьбу.

Вот это уже было интересно. Что она посмеет попросить?

- Так пусть говорит.

- Она желает посетить Имперский Дворец, дабы вымолить прощение перед Вратами Вечности. Желает быть исповедованной в грехах и заслужить право искупить их. И еще...

Последнюю просьбу Карл передал Эрнсту мысленно. Тот удивленно поднял брови.

- Что ж... Необычное прошение.

Еще большей неожиданностью было, когда, откашливаясь от пыли, та хрипло заговорила сама. Неразборчиво, но самостоятельно.

- Пожалуйста... Это единственная семья, которая у меня была.

Карл помрачнел. Но оставил выбор своему господину.

- Ваш запрос одобрен и удовлетворен. Вы приговариваетесь к пожизненной службе на благо Центрального отдела Ордо Ксенос по сектору Тантрис. Вы прибудете туда сразу по окончании отбытия срока обучения по стандартной шкале Схоластики Псайкана. Вы будете жить охотником, или умрете добычей, третьего не дано.

Затем он наклонился ближе. Словно пытался что-то разглядеть. И неожиданно добавил фальшиво-вежливым тоном:

- Если, конечно, юная леди не возражает.

Вот теперь она подняла на него глаза. У нее, как оказалось, еще и гетерохромия... Что ж, по крайней мере, внешние проявления мутаций не портят ее вид сверх меры. Не придется прятать ее личико под капюшоном, которые Валериан так ненавидел за то, что их носил каждый первый псайкер, включая Карла.

А потом она ответила. И этот ответ только вызвал у Его Святейшества еще большую улыбку.

- Не возражает.

- Пошла. У тебя шесть минут.

Поверхность Святой Терры была закрыта облаками, разъедающими кожу, почти везде. Только под силовыми полями верхних уровней ульев можно было дышать и небо было голубого цвета.

И еще на вершине последних гор, самых близких к небесам, прямо над Астрономиконом, прямо над его никогда не умолкающими ста одним хором по сто душ каждый, среди всей его вечной песни, можно было различить светило. На фоне краснеющего неба оно готовилось скрыться.

Они даже не выдали ничего с собой. Обещали только привезти на борту штатного транспорта, в сопровождении четырех Сестер Безмолвия с заряженным оружием, и привезти обратно – силой, если Вифания вздумает кол[печь пироги]. На все ушло четыре минуты, после которых, не дожидаясь окрика, она забралась обратно в люк. Больше не суждено было увидеть небо еще как минимум три с половиной года.

Банка из-под тео уцелела в огне. Ее хватило на то, чтобы в одной братской могиле вместить хотя бы часть праха Лилии. И карточку Синтии. И пепел Рорха с Гойя и Рагнвальдом – все равно отделить их друг от друга было невозможно. В ответ на просьбу вернуть тело Ры Факультет ответил письменным постановлением выдать одну порцию трупной муки.

Выдавать пепел Эмилии отказались даже после обследования на предмет демонического осадка. Еще стоя с банкой в руках на взлетной площадке, больше всего Вифания боялась, что ее остановят, прочтут на всякий случай последние воспоминания, после чего может случиться вообще все, что угодно. Но обошлось.

Условно можно было считать, что смыв с кожи золу и каменную крошку, она смогла заложить в общую погр[лобзал]ьную урну хотя бы малую часть от каждой.

Эпилог

- Для меня большая честь — быть вашей ученицей. Однажды то же скажет вам и она.

Провожая их взглядом, только убедившись, что его никто не слышит и не видит, настоятель выдохнул. История, которая, как ему теперь казалось, вне времени. Как будто ничто не может изменить ее. Вся разница в глазах смотрящего.

И еще боялся, что однажды на пороге его встретит человек, который узнал всю правду и о себе, и о том, что с ним происходило. И о том, о чем настоятель поклялся молчать. Или что те, кто взяли с него эту клятву, напомнят ему, скольким он обязан – а потом решат, что лишь мертвецы умеют хранить тайны.

Он почти что считал, что память изменяет ему, ибо не мог найти ни единого отличия между тем днем и этим. Между лицом ученицы тогда и сейчас. Как если бы все, что он пережил, было лишь иллюзией. Как если бы в масштабах вечности его жизнь была даже не заметна. И наиболее явственно он осознавал свою ничтожность на фоне великих мастеров, и Самого Императора, и сил нетленных.

- Я тоже смею считать за честь, Леди Романо.

Следом он повернулся к иконостасу и закрыл глаза. В любой непонятной ситуации ему оставалось одно — молиться. Пусть Тот, Кто знает душу любого человека, решит Своей всемогущей волей, как дальше сложатся судьбы.

- Ибо я всего лишь человек...

Соединение установлено. Протокол шифрования М-56-ЕХ включен. Доступ ограничен.

Проверка личности, требуется ключ шифрования. У вас сорок секунд на ввод.

"715-33-А-521-212 Омега Тау X"

Требуется дополнительная проверка подлинности. Мобильная группа получила приказ о ликвидации без возможности сдачи в плен. Двери заблокированы. Попытка покинуть помещение или ввести неверный личный код приведет к немедленному устранению. У вас двадцать секунд на ввод.

"5-11-1605-Гамма V"

Мобильная группа отозвана. Двери разблокированы. Доступ к архиву 0-17-51-ABCD-33-38 получен. Запрашиваемые данные: отчет Организации по форме 9

Операция: 212-5-11-972-М41-А

Обновление статуса проекта «Галатея»

Операция завершена успешно

Субъект: В-626

Протокол индоктринации успешно приведен в исполнение, отклонения от прогнозированного сценария 7.3% (приемлемые)

Потери среди сил Империума: выше ожидаемых на 140%, приемлемые

Среди сил Организации потерь нет

Запрос на переход к фазе 3 был вынесен на рассмотрение Совета Пяти в день получения со стандартным периодом ожидания для проекта. Ответственное лицо — V

Соединение будет разорвано и стерто из системы через десять секунд

Завершить сеанс

Зрячий да увидит

Изменено 25 мая, 2019 пользователем Architect Pryamus

[Гиар]

Не увидел темы с обсуждением, в общем - я дождался. Фанфик на тему школы/университета магии в вх40к :rolleyes:

Изменено 5 мая, 2019 пользователем Гиар

[0.5 Кота]

Ай-ай.

Многа (кто бы говорил ;) )

Начну с начала.

С "Иглы".