2. «…Я - тьма, что окружает меня…»
Боль придёт потом.
Сейчас много другого: треск, шелест, тяжёлое дыхание.
Ремень лазгевера сполз и натирал грязную шею. Ночь пробралась где-то снизу под панцирь и студила тело.
Сырую мглу в лёгкие и обратно, судорожный вдох и сразу обратно, давая место новому глотку влажного воздуха. Дыхание давно сбилось, тяжёлая горящая голова, казалось, плыла отдельно, скорбя по измочаленному телу. Нивелле честно старался бежать сам, сосредоточившись на всё ещё чужих ногах. Ветеран в костистой «скорлупе» подхватил его, когда нога угодила в рытвину. Мелькание веток замедлилось, стволы закачались. Нивелле шваркнул по коре наплечником, привалился к дереву. Броня, как экзоскелет держала осанку, и он согнулся, будто в учтивом поклоне. Спазм примял желудок к позвоночнику, Нивелле мучительно икнул, закашлял, тщетно стараясь сплюнуть кислятину – блевать всё равно нечем. Да и сплюнуть сил нет. Он стёр повисшую слюну рукавом. Трясущейся рукой пошарил на боку, но фляги не было. Рана опять открылась, ветеран тянул его за промокший рукав:
- Давай держись, щиток, ихором ещё успеешь побрызгать. Пить не надо сейчас.
Он оторвал раскисшего новобранца от ствола, потащил, крепко держа под руку:
- Мы под этой дрянью с жуками наперегонки бегали – вещь! А с двойной, так зигзагами, и отдыхать можно, когда они по прямой! Но сушит здорово, знаю… Чего и сколько мы потом пили, лучше тебе не знать…
Желудок Нивелле снова испуганно задёргался.
Зарево пожаров и вонь умирающего города остались позади.
Лес пугал своей нетронутостью и тишиной.
Следуя за комиссаром и остальными двое ветеранов, белощитник и механикус выбрались из тупика через первый этаж полуразрушенного дома. Когда они достигли парка, над развалинами за их спинами прокатился посмертный грохот «Химеры».
Они свернули с гравийной дороги и, держась её, стали пробираться под прикрытием деревьев.
Стволы плыли мимо, в переплетениях веток помигивали звёзды.
Ветераны ушли вперёд, Нивелле изо всех сил старался не отстать. Уши закладывало на каждый второй удар сердца. Кровь из носа затекала в уголки рта, но, как и пот, быстро стыла на холоде. Хорошо, хоть из ушей перестала…
Земля попеременно бьющая в подошвы, твёрдая прохлада оружия в руках и спина водителя в полумраке впереди - вот единственное, что важно… Хемаер, которого нужно догнать…
Нивелле сходу налетел на неподвижный сгусток чёрноты и рухнул на спину - дерево! Он неуклюже поднялся, на ощупь нашёл лазгевер. С трудом выпрямился, завертелся, силясь разглядеть товарищей… Замер и понял, что не знает откуда пришёл. В такой темноте не видно даже своих ботинок, не то что следов… Со всех сторон чернели совершенно одинаковые стволы.
Он остался один, потерялся. Нивелле неуверенно побрёл в одну сторону, остановился, сделал несколько шагов в другую. Сбоку что-то прошелестело. Нивелле вскинул лазгевер так резко, что сам испугался лязга приклада о нагрудник брони. Успокоиться… Он остановился, стараясь унять дыхание, прислушался. Недалеко впереди послышались голоса, кто-то выбирался на дорогу. Нивелле сорвался с места, споткнулся, стал карабкаться на насыпь. Тяжело дыша, хотел позвать…
Стремительная тяжесть навалилась сверху, вдавила его лицо в землю, голос заглушила набившаяся в рот трава.
Когда в расширившихся глазах ужас сменился, наконец, узнаванием, ветеран ослабил хватку. Он приложил палец к губам и указал на дорогу над ними. Нивелле вытолкнул языком изо рта горькие стебли и вытянул шею.
Чуть впереди с разных сторон на дорогу выступили тёмные фигуры. Силуэты чётко вырисовывались на фоне неба. Правый поднял руку:
- 263-я сводная бригада Оранжевой Полосы! Бригадир Хъолат.
- Разведотряд 5-го полка Синей Полосы! Старший группы Мивонас, - откликнулись с другой стороны. Командиры сошлись на середине дороги. Они обняли друг друга за левое плечо и приложились к правому.
- Вкупе!
- Вкупе, сорадужник!
- Несколько захватчиков ищут здесь убежища. Мы уничтожили их транспорт. Вполне очевидно, куда они прорываются.
- Сам Голос Спектра идёт за нами, он скоро будет здесь. Даже если они достигнут Тени она их не спасёт. Власть этого места вся изошла, так было сказано ещё на Первом Единении…
Нивелле взмок, волна жара прояснила мозг. Император, как же повезло! Еретики обогнали и не заметили его, а он сам чуть не вышел к ним! Гвардеец почувствовал себя, как ребёнок, которого защитил отец, самый могучий и великий человек на свете.
Ветеран выудил из нагрудного кармана гранату и метнул прямо в стоящих на дороге. Резко отвернулся и развернул Нивелле. Свето-шумовая хлопнула, ночь на миг уступила место полдню. Тихо покинув кювет, они углубились в лес. Еретики на дороге вопили и стреляли во все стороны.
- Видал, как целуются, тараканы? – обернувшись на бегу, прошептал ветеран и скривился.
…На жетоне этого парня было выбито имя Гладис Ааршетт, но все звали его просто Жук. На лице у Жука было не так уж много шрамов, но даже бывалые ветераны, видевшие его в душе, теряли аппетит. Едкий ихор будто растворил и скомкал его плоть на животе, груди и боках, как рука комкает тонкий пластик. Швы медикусов вперемешку с собственными вынужденными упражнениями гвардейца в хирургии только усугубили картину.
Наплечники его были выложены костями пальцев ксенов, казалось, сама Смерть положила сзади руки ему на плечи. Жук укрепил кусками костяных брюшных пластин нагрудник своей «раковины», и приспособил нижнюю челюсть мелкой твари на каску, наподобие короны. На шее ветерана шуршали многочисленные зубы и когти самой разной длинны, собранные в ожерелье. Солдатский жетон победно поблёскивал среди костяных трофеев. И каждую даже самую мелкую ксено-кость покрывала мелкая гравировка - литании и славления.
Но больше всего гвардейцев восхищал палаш ветерана, который Жук носил за спиной, наподобие ножа, гардой вниз. Выточенный из хвостового жала, а может из передней хватательной ноги гигантской твари (кто там разберёт эту богомерзость?), клинок был необыкновенно остёр. Формой он напоминал косу, вертикально посаженную на рукоять. Эфес образованный суставным утолщением был вырезан в виде крылатого черепа, рукоять из кости потоньше входила в суставную полость. От гарды до середины лезвия по режущей кромке шли, сходя на нет, зазубрины родного происхождения. Сам клинок украшала травлёная надпись «Здраствуй, мама, я вернулся!». Иронии ксеносы, конечно, понять не могли, но наверняка не раз чувствовали…
К его другу, почти двухметровому Кану Родчеку пристала кличка Особь. Слышали, правда, что Жук зовёт его другой, видимо старой, кличкой - Молчок. Рядом с невысоким Жуком Особь выглядел особенно внушительно. Трофеев у него было меньше, только несколько позвонков на наплечниках. У пояса болталась дубинка из экзокости жучиной конечности, заполненная свинцом – для «траншейной возни». Оружие, испещряли строчки литании ненависти к тиранидам, повторённой множество раз. Левого глаза у Особи не было. Вместо него изготовленное техножрецами аугметическое око поблёскивало под правым крылом лилового орла, украшавшего высокий лоб ветерана. Святой символ был нанесён на кожу несмываемым пигментом и все были уверены, что ветеран «выдавил эту дрянь из жука».
Словом, не гефарские гвардейцы, а анархо-варвары с отсталого мира, не обласканного Министорумом и Инквизицией. Так выглядеть имеют право и привилегию только ветераны.
Жук и Особь были единственным живым напоминанием о существовавшем некогда славном Третьем Гефарском Бронепехотном Регименте. Регимент был отправлен в числе других сил на планетку Паулуме, остановить вторжение флота-осколка тиранидов, уничтожить частицу того огромного потока антижизни, что в имперских источниках именуется Флот-улей Левиафан. После продолжительных боёв распространение тиранидов по уже полуопустошённой планете остановили, но и брошенные сюда армии Империума почти полностью сгорели в столкновении с порождениями запредельного голода.
Команды карантина и зачистки, высадившиеся позже на один из «недоеденных» материков планеты, лишь кое-где обнаруживали и уничтожали бездумно шныряющих ксено-особей, не представлявших опасности.
И ещё они нашли двоих оставшихся в живых людей.
Как они выжили, и чем жили 15 месяцев в этом общем могильнике, было загадкой.
Были слухи, что эти двое входили в какое-то секретное экспериментальное соединение, чуть ли не Ордо Ксенос основанное. Около года они на перекладных добирались обратно на Гефарию. Для ветеранов это был отпуск, проведённый в жесточайшем карантине в компании с медикусами и дознавателями из Ордо Ксенос. Оставалось загадкой и то, как после всего этого им удалось сохранить себе такую кучу ксено-мерзостных трофеев.
Когда они вернулись домой, их отпуск как раз закончился. По одному только Императору ведомой причине, вместо того, чтобы и дальше разгребать осколки Левиафана в составе других соединений, эта загадочная пара оказалась приписана к Девятому Бронепехотному. Сразу по прибытии на родную планету их приписали к новой части, вместе со всеми погрузили в транспорты и отправили в соседний сектор, потом ещё куда-то.
А теперь на Инфамму. Лучшие всегда нужны Ему.
Выбравшись живыми с того света на Паулуме, Жук и Особь берегли друг друга, как единственную частичку своего исчезнувшего прошлого. Они редко говорили между собой, Особь вообще почти всегда молчал.
Ну и все знали историю про парня, что навязчиво сыпал шуточками о характере их близости. Рассказывали, что нашли его однажды после очередного боя мёртвым - резаная рана паха существенно удлинила ему ноги. Ничего особенного, обычное дело на войне. Однако рукопашной в тот раз не было… Дело замяли, указав в бумагах, что рядовой покинул траншею и получил смертельное ранение, когда неосмотрительно лёг, раскинув ноги в сторону позиции противника.
За глаза ветеранов ещё называли, обыгрывая название роковой планеты - «Полоумные Братья». На свои прозвища Жук и Особь не обижались…
Оторваться никак не удавалось. Еретики нагоняли. Несколько групп преследователей перекликались позади, мелькали проблески фонарей.
Чумазый механик бежал рядом, держа пистолет наготове. Ветераны держались чуть сзади. Внезапно свет скользнул рядом по ветвям. Нивелле бросился за дерево, выстрелил, но кажется, промахнулся. Залп ветеранов прожёг одного преследователя и ранил другого. Тот попытался выдавить крик, но к нему кинулся механик. Прижатый к земле еретик дёрнул ногами и затих. Хемаер поднялся, вытер отвёртку о рукав:
- Дальше от дороги надо уходить…
В древесной кроне зашипело. Множество лучей ударили в землю вокруг лазгевера еретика, сигналящий включённым фонарём. Особь упал.
Жук, бросив пулемёт и боезапас, кинулся к товарищу. Нивелле подбежал с другой стороны, бухнулся рядом, наугад прожигая длинными очередями мрак между стволами. Даже через штаны коленям было тепло. Лучи лазгеверов превратили мокрую почву в зарубцевавшийся шлак.
Особь лежал, согнув ноги в коленях в позе роженицы, судорожно вспахивая пятками гниющую сырую листву. Он выгнулся, запрокинув голову, но не кричал, лишь хрипло выдыхал сквозь стиснутые зубы. Раскрытую дыру в боку он не трогал. Он нашёл глазами Жука и слабо похлопал ладонью рядом с собой. Жук присел, вынул что-то из сумки, висевшей через плечо, и положил рядом с телом. Задержался на мгновение, сжал руку друга. А потом Нивелле показалось, что Жук провёл пальцами прямо по ране своего товарища, и по своему лицу.
Затем ветеран вскочил и, волоча за собой белощитника, ринулся в чащу.
Взрывная волна обдала бегущих горячей отрыжкой, грубо толкнув в спину.
Останься Нивелле на поляне, он увидел бы, как человек тридцать выскочили из-за деревьев и ринулись к распростёртой фигуре. Они осторожно обступили её, держа на прицеле. Лежащий приподнял руку – в приветствии? – а потом, как бы с досадой, ударил ладонью по земле. Хлопнул первый заряд. Мина-попрыгун взлетела над землёй до уровня груди и там гнев духа, спавшего в круглой жестяной банке, окончательно рассвирепел. Стальные шарики превратили преследователей и молодняк вокруг в кашу из щепы, листьев и дымящейся кровавой рванины.
Нивелле был настолько плох, что не осталось сил даже на то, чтобы почувствовать утрату. Сердце бешеным комом билось в виски. Он механически переставлял ноги. Разум бесстрастно фиксировали происходящее вокруг, наблюдал за новобранцем, который смертельно устал. Слова молитвы тряслись и сталкивались в черепе, отказываясь правильно чередоваться.
Горе, наверное, придёт потом, вместе с болью.
***
Удивление с трудом пробилось сквозь муть в голове: голосок ребёнка!
- Ещё дяденьки Теньператора! Он ещё послал, чтобы вы меня защищали!
- Да тише ты…
Дорога, вдоль которой они держались, пока не наткнулись на патрули, обрывалась у опушки. Она заканчивалась под высокой каменной аркой украшенной статуями. Сразу за ней, насколько было видно, открывался простор.
В глубокой тени под аркой угадывались фигуры гвардейцев и ещё одна фигурка. Трое подбежали и нырнули под свод.
Кто-то вполголоса ответил на неслышный вопрос:
- …Жук и молодой с механикусом.
Комиссар вышел вперёд:
- А Особь..?
Жук чуть заметно мотнул головой.
- Вени тоже отстал, мы думали вы его встретите…
- Они прямо за нами, надо двигать. Кое-кого убрали, но их-то вон сколько…
Нивелле разглядел ребёнка.
Маленькая и очень серьёзная девочка.
Она была одета в пальто не по росту, в котором видимо жила последнее время не вылезая. На лице у нее сидели огромные круглые защитные очки, как у техножрецов, со стёклами сплошь исцарапанными мелкими буквами.
На лоб сползал высокий чёрный кивер, украшенный огромным орлом и знаком галактики с четырьмя завихрениями. Кивер офицера прусских штурмовиков, а это значит, рядом могут быть свои - пруссы, гефарцы, Гвардия…
- Ты где шапку взяла? - Комиссар смотрел на девочку сверху вниз.
- Человек в лесу, он дал мне её. Он тоже был солдат Теньператора, и шел в церковь. Но потом он перестал со мной говорить и сел отдохнуть. Он болел и хотел спать…
Бальдур Штарк присел на корточки и осторожно дотронулся до щеки ребёнка. Комиссар легко касался пальцами нежной, почти прозрачной щеки девчушки. На тыльной стороне перчатки бурели пятна – там, в развалинах полиса этой самой рукой Штарк забил насмерть раненного отступника, не успевшего отойти к своим. Комиссар допрашивал одержимого прямо под огнём, укрывшись за бортом «Химеры», а потом, поняв бесполезность усилий, очистил еретика, разбив его голову об освящённую броню.
- Как тебя зовут?
- Умбра, а когда вырасту, то станут звать Умбрия. У нас многих так называют, а мальчиков – Умбрис, - девочка важничала и вела беседу, будто принимала гостей на званом обеде.
- А сюда ты как попала?
- Я убежала, когда они стали рисовать на нашем доме, и лучами ломать воздух.
- Ломать воздух?
- Да! У самых главных из головы растут лучи! Они цветные, но страшные. Я плакала, когда они светили, а папка говорил не смотреть. А потом он мне очки сделал.
- А где твои родители?
- Они уже умерли, - просто ответила девочка.
- Ты в лесу прячешься?
- Нет! Я теперь живу с Теньператором во храме! Он меня защищает. Мы сюда раньше всегда приходили.
Девочка указала за арку.
На невысоком холме посреди поля чернела громада храма. Собор был непривычно широким. По бокам от центрального здания возвышались довольно далеко отстоящие башни контрфорсов со шпилями поменьше, за ними в стороны ещё по паре башенок, перегораживая поле крытыми галереями. От них к основанию центрального шпиля тянулись, плавно восходя, трехъярусные арочные переходы.
- А почему еретиков там нет?
- Вот тут написано! Меня папка читать учил!
Прежде чем ее успели остановить, она выбежала из тени арки. Девчушка повернулась к сгрудившимся гвардейцам и указала наверх.
Арку венчала фигура имперского орла. Двуглавый символ Империума сжимал в когтях пласталевый свиток.
- «Храм сей был воздвигнут на пресвятом месте, - старательно и с удовольствием читала девочка, - Явление Господа нашего Императора ознаменовалось великим чудом. Допрежде, в нашем мире было в чести постыдное слеповерие в силу бесовскую,
и на этом месте народ, пребывая во глубине прискорбного невежества, на варварском капище поклонялся мерзости - идолу из двух сросшихся тел о четырех головах, и приносили ему жертвы. Когда же Бог-Император явился к нам, то на место сие легла тень машины крылатой несшей Его, и нечестивое творение раскололось, повергнув мракобесов во страх и уныние. А человек, обреченный в тот день на заклание и так чудесно спасённый, нарёк место сие святым и стал проповедовать об Императоре, и учить о Небесной Тени. Этим человеком был Первый Кардинал Торезиак Зиверет. Впоследствии он повелел на месте этом воздвигнуть храм - Собор Его Тени - в память о прикосновении Благословенного Бога-Императора к нашему миру. И предав строению сходство с названной небесной машиной, увековечить явленную волю Его. Позднее, когда…»
- Тихо!
Комиссар сгрёб ребёнка обратно в тень, стволы нацелились на шорох.
Из кювета на дорогу взобрался Вени. Он махнул рукой и подбежал к арке.
- Боялся пальнёте!
- В порядке, соратник..? Где лазгевер оставил? – подал голос Фобур
- Да пришлось скинуть.., - в руках Вени держал пистолет и штык-нож.
Комиссар повернулся в сторону Собора:
- Вперёд!
Первым выстрелом Вени свалил Гюгрига. Второй импульс обжёг наплечник Тирхасса. Гвардейцы отпрянули от кинувшегося на них товарища.
Вени кинул пистолет, наотмашь смазал по лицу стоящую на пути девочку. Очки слетели с её головы и упали на дорогу. Умбра закричала. Вени прыгнул комиссару на спину и ударил ножом в шею. Нож скользнул по металлу кирасы и вошёл в трапецию. Комиссар рухнул на колени, зажимая воротником рану.
Запульсировало, забилось, потекло отравленное варпом небо. Оно рисовало зелёным, потом синим лепнину арки, испуганные и искажённые гневом лица, руки, ломающие и валящие Вени на землю, сапоги, топчущие его.
Он орал: «Небо! Это же небо!» так, будто это было всё оправдывающим объяснением.
Каменные кардиналы в нишах наблюдали за свалкой, меняя цвет и выражение лиц.
- Побежим! Скорее, побежим в Собор! – кричала девочка, старательно закрывая ладошками глаза, - Они сейчас уже придут! Так всегда в небе, когда они идут!
- В Собор! Не оглядываться! Только вперёд смотреть! – вторя ей, хрипел комиссар, такой же фиолетовый, как и весь мир вокруг…
***
Давным-давно они родились из железной машины. Они взрослели, теряясь и находя, плутая в лесной тьме. А теперь лёгкие раздирала сама жизнь – рывок по полю. Отчаянный, на пределе сил. Долгие годы они бежали. И год за годом перед ними неспешно вырастала громада собора.
Громада чистого камня, не тронутого цветным разложением.
К концу жизни, истратившись без остатка на сжигающее всё существо усилие, они надеялись лишь на то, что вражеские лучи не коснутся спин предсмертным теплом.
Сшибая ноги о ступени, помогая себе руками, вверх по лестнице. Зев портала. Всей тяжестью тела удар в двери. Гулкая тьма. Холодный камень под щекой. Смерть.
3. Тень от радуги
Строй выпускников застыл на плацу. Тишина, лишь знамёна хлопками подгоняют облака. Низкое солнце золотит эти редкие обрывки, плывущие в безбрежном тёмно-голубом океане неба.
Фигура оберста чётко выделяется на фоне полотнища штандарта Корпуса, неподвижного от своей благородной тяжести, несмотря на ветерок.
Для них всех, молодых выпускников Академии Фридриха Безликого, оберст Тодесцойг олицетворение родного мира, истинный сын Гефарии. Каждый мечтает когда-нибудь, украсившись ранами побед, стать собратом ему и иным героям в орденах «Ледяной Венец» и «Цветущее Копьё». Войти в круг вождей-аристократов, которые раз в год во время мистической литургии, в выстуженном храме на орбитальной станции, скрещивают поднятые мечи под золотым орлом и называют Империум архаичным словом «Райх».
- Запомните! – рявкает после паузы оберст, «..помните..помните..» проносится вдоль чёрных рядов и затихает у горизонта, – Никогда настоящая армия не будет состоять из сброда в униформе из отстойников гиперполисов или из дикарей с радиоактивных помоек! Злость, униформа и оружие – это ещё не Гвардия! Гвардия – это выучка, дисциплина, честь и верность! Гвардия – это чистая традиция войны, это готовность отдать жизнь за идеалы! А за вами ты-сяче-летия славных боевых традиций! Вы – железный клюв Аквилы! Вы – Гефарцы! Во всех битвах помните наш девиз: «Отважнее всего человек сражается за свою Родину. Наша Родина там – где мы сражаемся!»
Вечерний воздух прорезает голос одинокой трубы, рушится грохот барабанов. Короткие отбивки поочерёдно переговариваются с духовыми. Барабаны, потом трубы, снова дробный проигрыш, ему вновь вторят трубы. И вот их голоса, наконец, сливаются воедино, и над необъятным полем гремит марш Гефарского Бронепехотного Корпуса. Выпускники самозабвенно поют. Ком подкатывает к горлу, хочется прямо сейчас рвануть в атаку, кинуться с мечом в гущу врагов и разметать в клочья жалкие порождения варпа и чужих галактик…
***
Стыд, как и горе, а сними и боль придёт позже, когда наступит это недостижимое «потом»…
Надежда честно дождалась самого конца и, как ей и полагается, умерла последней.
Здесь не было чёрных мотогусар. Не держали оборону закованные в усиленную броню, безликие за сплошными забралами шлемов штурмовики Прусса. Не было стальных братьев-поплечников иридийских силинциариев. Не было танков. Никого не было. Пустой храм, пятнадцать полумёртвых гвардейцев.
И Он.
В сумрачной глубине, на дальнем конце центрального нефа - там угадывалась Его фигура в единстве алых и золотых сполохов. С высоты ребристого поднебесья свода Он взирал на жалкие фигурки, кляксы, нарушающие симметрию шахматного пола.
Грязные, взмокшие, измотанные сражением, опустошённые погоней, гвардейцы лежали на полу церкви, хрипя, как загнанные звери. Сиплое дыхание напоминало собачий скулёж. Кашель гулко блуждал на хорах.
Комиссар даже в забытьи лежал прямо, подбородочный ремень не дал фуражке слететь. На жёстком лице застыло недовольство: бурое пятно расползлось от воротника по плечу и шинель теперь окончательно испорчена. А в остальном всё в порядке. Здоровенный Тирхасс, тащивший комиссара с ещё одним гвардейцем, лежал рядом. Он-то каску потерял. Кто-то, шевельнувшись, проскрёб бронёй по полу. Нивелле чувствовал, как трясутся ножные мышцы, как тянет сухожилия под коленками. Привалившийся рядом к стене Фобур повертел головой, не зная как быть, сплюнул себе в ладонь и растёр о штанину. Рядом тихонько всхлипывала Умбра.
Жук, как упал на живот, так и лежал, уткнувшись лицом в каменные плиты и тяжело дыша. Он слабо двигал, руками и ногами, пытался ползти, бормотал. У белощитника мелькнула мысль, что сейчас Жуку как никогда подходит его прозвище. Нивелле расслышал шёпот ветерана:
- У вас шесть… у меня четыре… у вас шесть, у меня четыре, тля… у вас-то шесть, а у меня… четыре…
Жук приподнялся на локтях, вытаращился на далёкие отблески витражного стекла. Он застыл, казалось, пытаясь ухватить какую-то мысль, замотал головой:
- Не… У вас шесть, а у меня восемь – ведь он со мной…всегда…Всегда со мной…и сейчас…восемь…
Жук приподнялся, встал на колени, упёршись руками в камень церкви, повторяя всё громче:
- Восемь! Восемь! У меня восемь! Восемь!!!
Нивелле похолодел. Голос дрогнул эхом:
- Жук..? Ты чего, а..? Жук..? Чего восемь…?
От крика Жука все дёрнулись:
- НОГ! – вопль гвардейца заметался под невидимым сводом, - У них, полугадов – шесть лап, а у меня-то восемь! Потому, что Он со мной!!! Всегда двое!!!
Жук засмеялся и, потрясая кулаками, вскочил. Скинул шлем, выпутался из разгрузки, в торжественной тишине храма грохнул о камень панцирь. Под дулами лазгеверов ветеран стянул через голову рубаху и остался в одних штанах. Свет, проникавший сквозь круглые окна под сводами, выхватил очертания его жилистого тела. Страшной пародией на анатомию змеились переплетения шрамов. Трубки бионики местами выходили наружу и вновь исчезали под сеткой рубцов.
Провожаемый оторопелыми взглядами, Жук схватил портупею с ножнами, каску и побежал к проходу между рядами скамей, и дальше, туда, где набранный цветным стеклом тлел Его золотой доспех.
Маленькая фигурка замерла под витражом высотой в три этажа. Ветеран вынул из ножен палаш и грохнулся на колени у алтаря. Порезав грудь, Жук окунул клинок в купель. Задрал голову к огромному чуть светящемуся лицу:
- Господь мой Император! Я с восторгом и благодарностью принимаю Твой дар! Освяти это нечистое тело, перекованное слугой Твоим в орудие гнева Твоего и Возмездия! Раздели со мной мою победу, как я разделяю с Тобой Твою!
Затрещало алтарное покрывало, – Жук отодрал полосу золотой парчи и повязал на лоб. Затем он зачерпнул каской из купели и щедро окатил себя освящённой водой:
- И да пребудет со мной Твоя благодать! Слава и Победа!
Он водрузил каску на алтарь. Челюсть ксенотвари окровавилась рефлексом от плаща Императора на вираже. Жук, пятясь, спустился со ступенек, развернулся, бегом возвратился в притвор, где сгрудились гвардейцы. Он нашёл и надел обратно свой панцирь прямо на голое тело, накинул ремень портупеи. Схватил эрдольхен Особи, крякнув, оторвал от пола ящик с лентой, который они пёрли вместе с Хемаером, и поволок к дверям, оставляя за собой мокрый след. Жук миновал тяжёлые створки, придвинул ящик к одной из колонн портала, открыл его, отплёвываясь литаниями от стекающей с волос влаги, выдернул конец ленты.
- Они уже идут в темноте! Сейчас придут! Вы все стреляйте! – эхо детского голоска потерялось среди колонн, срывая оцепенение, - Там фонарь большой есть! Его включали, когда ночью служба! Только я не знаю, как ему молиться надо…
Умбра уже не плакала, ужас высушил слёзы. Она подбежала к дверям, но боялась выходить, глядя из тени, как Жук возится с пулемётом.
Гвардейцы кинулись к окнам. Нивелле с механиком «Химеры» взбежали по узкой винтовой лестнице в толще стены. По мосткам, соединявшим хоры боковых нефов, пробрались к огромному круглому окну.
Вблизи витраж оказался весьма странным. Разноцветные стёкла были вставлены в раму-растяжку под разными углами, местами острыми гранями выступали кристаллы. Больше похоже на работу Магуса Оптикуса, чем на простое украшение…
Прожектор на коленчатом штативе склонил голову у противоположного края окна, словно сгорбленный старик, грустно глядящий на улицу. Гвардейцы навалились в четыре руки, выкатили его на середину мостков и направили вниз. Механик нащупал коробку укреплённую на основании, дёрнул рычаг, прося снизойти духа света.
Поток фотонов, упорядоченный ритуалом Адептус Механикус, прошёл сквозь «розу», и на поле под храмом расцвёл прекраснейший цветок. Око Бога-Машины сквозь монокль цветного витража воззрилось на еретиков.
Крадущиеся по полю фигуры застыли от неожиданности.
Когда пулемёт Жука наконец прервал свою гневную тираду, внизу у лестницы никто больше не двигался. Лишь один культист старался вытянуть себя по траве за освещённый круг, но луч лазгевера припёк его к земле.
Космодесантник, стоящий во фронтальной нише у входа, каменной грудью принял брошенную гранату. Она отскочила, подпрыгивая, выкатилась из пятна света и, судя по крику за грохотом взрыва, вернулась к хозяину. Механикус повернул прожектор.
Жук поудобнее перехватил пулемёт и упёрся в устой, чтобы компенсировать отдачу:
- Не учуять вам меня! Не учуять, ляди шестиногие!!!
Он снова разбудил задремавшее было оружие, и уже дуэтом с рассерженным эрдольхеном продолжал орать в темноту. Морда колотуна моталась из стороны в сторону, выцеливая шевелящиеся тени. Огонь вырывался из дырок пламегасителя, будто пулемёт яростно топорщил рыжие усы. В перерывах между очередями из-за пелены дыма слышались обрывки воплей:
- …глянем, жучьё, чья ракушка крепче!!! Иди, тля шестиногая, сиротить твоих деток будем!!! Рожать замучаешься, курва полосатая, тараканья дыра!!!
Беспорядочные ответные выстрелы из темноты лишь язвили и обжигали камень вокруг него. Несколько пуль угодило в тимпан над входом, крошка тел праведников осыпала Жука.
Враги пытались обойти скользящую диагональ света.
Дула лазгеверов выдавливали куски цветного стекла из рам, высовываясь наружу. Из окон летели гранаты. Очереди просеивали мглу. Между выстрелами Нивелле глянул в узкую бойницу окна. Живые еретики ползли по мёртвым. Колотун рядом то и дело срывался на брань, звонко плюя в стену гильзами.
Упала пустая лента. Жук хрипло затянул: «Орёл двуглавый высоко парит, и грозно сверху на врагов глядит…!» – с металлическим шорохом протащилась по каменным клеткам новая,- «Широкие крылья расправляет он,» - лязгнул затвор и четвёртая строчка про «штыков миллион» опять перешла в низкий кашель пулемёта.
После трёх попыток сходу взять высоту преследователи унялись.
Словно гигантский мотылёк, прилетевший на огонь, на траве остался трепыхаться еретик в горящей одежде. Ещё одно порванное пулями тело, шурша, безвольно прокатилось вниз по склону и остановилось с нелепо вывернутыми руками. Механикус-агитатор обшаривал лучом землю. Сказочный цветок плыл по полю, превращая согнутые колени, затылки, руки, искореженное оружие в ландшафт невиданной красоты. В свете прожектора было видно, как от трупов поднимается пар.
- «На етом кургане весёлые пташки…» - в наступившей тишине допел на выдохе Жук, сел и отгрёб ладонью гильзы, - «…весело играют за веру свою». На лице ветерана сияла улыбка, две мокрые дорожки от глаз размыли бурую коросту на скулах.
Комиссара оттащили в один из дальних приделов. Тирхасс закурил, но тут же затушил о каску, шепча извинения храму. Фобур тёр пальцем в перчатке стекло прицела. Второй белощитник Мёрит сидел, прижав к себе лазгевер. Он хмурился открыв рот, будто слушал, силясь что-то разобрать. Он спал. Жук так и остался сидеть в дверях.
Заморосило.
***
- БРАТЬЯ!
Глупая надежда больно стукнула в грудь. Но сердце тут же упало в похолодевший от страха желудок…
- Братья мои, верные чада Совокупных Богов!
Движения в непроницаемой тьме за окнами не ощущалось.
Голос - спокойный, уверенный, накатывал издалека, усиливаясь эхом огромного пространства:
- Усладитесь заслуженно этим мигом! Мигом воз-вращения Колеса! Вы, совокупное продолжение семени Близнецов! В вас веками не угасала радуга, в вас преобразовывалась кровь Изменчивого Воина, и хранились тайны Бренного Любовника!
…Но был не только голос. Вместе с ним, нарастал размеренный прибой глубокого гула. Словно огромными лопастями мололи загустевший воздух…
- На этом самом месте были разъединены Близнецы упавшей на них Тенью! Здесь и кончится власть её! Мы пробудим Сердце Совокупности, сердце цветоточивое, попираемое ныне доминой страха! Сейчас и здесь поворотом Колеса Последовательных Перемен мы скинем с него гнёт страшной Тени!
…Мелко звякнуло стекло в окне. Казалось, по всему зданию Собора пробежала едва
заметная дрожь…
- Слушайте и вы, томящиеся ныне в Тени! Рассейте её цветом ваших сердец! Выйдите на свет, братья! - заходился хрипом от отвращения к еретическим речам дух усилителя.
Фобур поднялся на хоры, прошёл к прожектору и стал осматривать поле через оптику обмотанного тряпьём весла:
- Он где-то около арки... Далеко…
- Но громко как, мразь..! Эй, мех, прокляни его оральник именем Бога-Машины!
В ответ наверху заскрипел штатив прожектора, луч побежал вдаль от храма, но рассеялся во мгле, так и не достигнув границы деревьев.
…Дрожь переросла в озноб. Гул резонировал в подкупольном просторе…
Батарея дрожала в пальцах, не желая вставляться в гнездо.
- Слышь, щиток, оскопи кто эт там…
Нивелле зашёл в тень портала, припал к бинокулярам.
Из мглы выделился ряд фигур - идущие цепью еретики. Показался, наконец, источник еретических речей. Огромный, невероятных размеров детина косолапо переваливался в центре шеренги.
Огрин – демагог?!! Да какому же хирургеону под силу такое чудо?
При ходьбе горбун через шаг опирался на кулаки. На его шее болтался тяжёлый болтер, каким оснащают «Химеры».
Нет. Огрин был осёдлан. На плечах громилы, было сооружено что-то вроде церковной кафедры, его голова находилась в полукруглой арке, раскрашенной под радугу. На ней лежала книга, а по бокам на плечах, подобно лишним головам, крепились усилители.
На его закорках, в седле, укреплённом на ремнях упряжи, сидел благообразного вида человек, неприметный с первого взгляда.
- Калечий, паскуда… Ноги что у зародыша, - донеслось сверху. Фобур тоже разглядел гиганта и седока.
- Варп, здоровый какой.., - прошептал Нивелле и передал прибор Жуку. Тот посмотрел, повернулся, блеснув глазами в темноте, и Нивелле понял, что Жук улыбается:
- Если хочешь гомосекса - полезай на карнифекса! – ветеран сипло заквохтал, возвращая бинокуляр.
Нивелле вяло улыбнулся малопонятной шутке. Огрин и вправду был огромный и даже без громоздившейся на нём конструкции на человека непохожий.
В гул снова вплелись слова, стёкла испугано задребезжали:
- Свет наш изгоняет Тень пришедшую извне, но не проросшую в нас! Свет веры преломляется в наших сердцах, являя нам спектр истины!
Демагог торжественно поднял над собой и опустил на голову что-то похожее на гвардейскую каску. Нечистый дух шлема, усаженного трубками, загудел, из них в небо ударили разноцветные лучи.
- Красный! Это наша кровь, что привлекла и напитала Тень! Эта кровь воспламеняется местью и в Оранжевом зареве пожара нашего намерения изничтожает скверну! Под Жёлтыми лучами звезды дня эта скверна бессильно исходит желчью и гниёт! Знание же, хранясь во мраке Зелёных глубин смерти и времени, не подвластно гниению! Эпохи оно менялось, но оставалось неизменным, текло, принимая новые формы, но было твёрдейшей из пород! Эта порода сжалась под гнётом страха в чистый Голубой кристалл нашей судьбы в Синей бездне нашей истинной веры! Кристалл этот, тысячью граней вбирая мудрость, исполнился Фиолетовым мерцанием внешней энергии. Её нам Свет искажённый даёт, и тем распускается Розовый бутон нашего бытия. Но через Розовый вновь проступает Красный цвет! Вновь окутаны мы саваном ярости и украшены кровью искупления!
…Собор снова вздрогнул… Над рядами еретиков замелькали, заметались разноцветные огни…
Гвардейцы дали залп.
Смертоносные импульсы, достигнув врага, судорожно изогнулись, устремились вверх и вплелись в мерцающий клубок, образовавшийся над осёдланным огрином. Следом роем светляков взмыли пули.
Все заворожено глядели, как раскалившийся смертоносный металл и импульсы кружат в черноте над шеренгой культистов. Всё, что с ненавистью исторгло священное оружие, теперь стало частью многоцветной путаницы, частью живого пятна, мелькавшего над головой демагога, частью сплетённой из разноцветных щупалец сферы, хаотичной и одновременно так безумно сложно упорядоченной …
- Воссоединим цвета многих истин в одну! И познаем восторг Совокупности Начал! Узрите священный круговорот существования - Колесо мультицвета! И там, в центре, где скрещиваются все направления путей цвета, где бьётся в глубине Сердце Совокупности - там разверзаются врата в Иное!
… Нивелле и Жук влетели в притвор и кинулись на пол.
Глухой толчок, на этот раз из-под земли, потряс здание, каменные квадраты пола треснули, некоторые вскочили целиком. Кованые светильники из посеребрённой бронзы попадали с постаментов. Гул достиг пика, накрыл колоколом вибрирующий собор. Невидимая сила разом ударила в здание. Стены и купол содрогнулись, в табернаклях зашатались статуи. На ногах никто не удержался, некоторые не успели закрыть лицо. Цветной дождь хлынул из всех окон Собора. Давлением вышибло «розу», прожектор разворотило. Стеклянные слёзы резали одежду и руки гвардейцев, покорёженные куски рамы падали следом. Тела Хемаера и Фобура волной отнесло в глубину нефа. Из под свода слетел ангел и смял скамьи. Рядом об пол разбилась каменная голова космодесантника.
Пыль ещё сильнее загустила мрак.
Нивелле закашлял, выгоняя из легких пыль, и сел. Отлетевший обломок спинки скамьи ударил его сбоку в левое колено. Рядом пыльная пелена потревожилась движением:
- Вот теперь и повоюем, ага… Пошумим…
Жук встал. Он снял и бросил броню. Пристроил костяной палаш в ножнах за спиной, поправил повязку на лбу:
- Я с тобой, подожди… Я с тобой… Попрощаюсь только тут кой-с кем…
- Ты куда? – Нивелле попытался было придержать ветерана. Вместо ответа Жук сжал его плечо и указал куда-то за спину Нивелле. Новобранец обернулся.
В темноте, нервно разрываемой редкими вспышками снаружи, клубилась каменная пыль. Все стёкла в храме вылетели, крошились, осыпаясь, капители колонн, стены и пол покрылись трещинами. Тяжёлой створкой, сорванной с петель, Мёриту раздробило таз. Кто-то контуженный бессмысленно ползал на четвереньках…И тускло горела далеко в темноте не тронутая всеобщим разрушением золотая фигура.
Нивелле обернулся. Никого. Он бросился к выходу, упал, наступив на раненную ногу.
Жук уже скакал вниз по ступеням. Навстречу ему вырисовались три силуэта.
Ветеран, корявый, будто мутант с длинной суставчатой рукой, прыгнул на них.
Молча атакующие еретики, одетые по форме, и верный сын Его, изуродованный, грязный, обвешанный костями.
Жук рубанул ближнего подмышку, над верхней пластиной панциря, когда «полосатый» вскинул лазгевер. Ушёл к земле, костяная коса отхватила ногу ниже колена второму. Третий резко вздёрнул голову, когда палаш воткнулся ему снизу под челюсть. Во вспышках лазерных импульсов Жук упал, покатился и исчез из виду.
- Дяденька ты куда?! Ты куда?! Подожди, дяденька, не уходи! - Умбра промелькнула мимо силящегося подняться белощитника и запрыгала вниз по лестнице, продолжая звать ветерана.
Шорох сыплющихся с потолка камней, кашель на разные лады…
- Мёрит вытек!
- Надо закрыть двери!
- Император сохрани, варпова мать…Это всё..!
…Всё..?
И ради вот этих слов Весёл полз прямо на автогеверы? На эту беспомощность Жук истратил стимулятор? А Особь сжёг себя и еретиков Его Светом для того, чтобы кто-то мог поползать на карачках и покашлять в полуразрушенном храме?
- Нет не всё! НЕ ВСЁ! – Нивелле не узнал свой голос, - Это далеко не всё! Это «потом»! «ПОТОМ» – СЕЙЧАС! - закричал он уцелевшему витражу.
Все испуганно уставились на белощитника, как на продолжение сумасшествия, творящегося снаружи.
Нивелле оттолкнул застывшего Тирхаса. Вынул из кармана машинально подобранные в сутолоке под аркой очки Умбры, исцарапанные литаниями. Увеличив ремень под свой размер, надел их. Побрёл вглубь храма, опираясь на неперевёрнутые скамьи. В засыпанных каменной крошкой обломках балюстрады хоров и мятых напольных светильников он нашёл, наконец, лангелаз. Нивелле потянул осиротевшее оружие Фобура из кучи обломков. Закрыл глаза, стараясь не узнать стрелка в изломанной мешанине металла и тряпок неподалёку. Похромал к дверям, на ходу автоматически проверив затвор и оптику. Остановился в тени портала.
…Выходить не обязательно… Можно попробовать отсюда...
Глухое контуженное спокойствие.
Нивелле сделал ещё один шаг. Из тени Собора навстречу золоту в небе того давнего дня, навстречу чистому голосу трубы и морю знамён.
На нижней ступени сиделаУмбра. Грязными пальцами она старательно мазала полосы по храмовому камню. Девочка тихо напевала, всецело увлёкшись рисованием. На гвардейца она внимания не обратила.
Нивелле поднял глаза.
Тьма снаружи уже не была абсолютной.
Перед центральным порталом «Собора Его Тени», там, где раньше было небо, осязаемо сплошная чернота разорвалась. В отверстой ране тяжело пульсировало пятно, словно больное сердце глухими раскатами билось о фасад церкви. Снизу к бесконечно меняющемуся сгустку света, разноцветной пуповиной извивающихся, как водоросли в волнах, дрожащих, закручивающихся спиралями лучей, была прицеплена уродливая горбатая фигурка, слепленная из двух. Двухголовый довесок, но не источник. Лучи искажённые раскалённым воздухом, стекали в шлем на голове демагога. Поле, холм и здание церкви, мелькание делало частью гротескного мира, в который безумцы превратили столицу.
Всецветные деяния близнецов…
Еретики остановились довольно близко от храма. За огрином с седоком, растянувшись цепью, застыли вниз по склону около полусотни солдат-еретиков. И кажется, дальше во тьме ещё… На пространстве между лестницей и первой шеренгой культистов поле приняло щедрый посев мёртвой ереси.
Нивелле медленно спустился, сделал несколько шагов по траве. Раненная нога не болела, просто не слушалась.
Демагог воздел руки. К большому пальцу открытой ладони правой руки он приставил указательный и средний пальцы левой.
Семь.
- Ты вышел теперь из Тени, дитя. Ты можешь быть совокупен с нами.
Мягкий голос обволакивал всё поле, звучал даже из-за спины. Он наполнял голову теплом, обнимал, мягко сдавливал со всех сторон, как затхлый матрац… Баюкал, как чадящий посреди улицы изодранный диван, последний островок покоя... Усталое тело хочет покоя… Хочет мерно дышать во сне, как множество других до него… Телу так хорошо лежать… Гораздо приятнее, чем ползать безногим по земле, в пыли, среди визжащего горячего металла и вони, тратя остаток сил на бессмысленный крик… Потом.
Запах горелого пластика и боль. Оправа плотно пригнанных очков обожгла лицо, стало горячо смотреть. Перед глазами заплясали искорки – буквы, накарябанные на пластике, засветились.
- Истина Мультицвета вседоступна, она мелькает перед тобой, уносит за горизонт тайн…
…Как полосатая дорога под колёсами. Дорога в варп…
- …И первою станет тебе ясна тайна смерти. Ты лишишься тяжести…
...Тело хочет лишиться тяжести, но что-то тянет книзу, руки еле удерживают груз…
Нивелле медленно поднял непосильную ношу. Смотрел и смотрел на неё… Не бросать. Понять, что это, а уж потом бросить…
Нехотя бессмысленные формы собрались в знакомые очертания… Лазгевер, тяжелее и длиннее обычного.
-…И сможешь, не страшась, не умирая, вечно прибывать в её зелёных глубинах…
…Нивелле попробовал уткнуть приклад в плечо – удобно. Прижался щекой к заскорузлой тряпке, скрывающей тело ружья. Исцарапанный пластик упёрся в окуляр прицела. И правда, все вокруг стало зеленым и чётким. Зоркий во тьме оптический дух приблизил демагога, показал его в мельчайших подробностях. Даже сквозь муть и мерцание царапин, Нивелле разглядел истрёпанные края страниц книги на кафедре, мелкую сетку чашек усилителей, слюни на трензеле во рту огрина. Мельтешение вертлявых трубок, изрыгающих цвет. Его слегка удивлённое лицо с добрыми морщинками у глаз:
- Радуга всех знаний и всех сил преломится в очистившемся кристалле твоего сердца. Все цвета - твои…
…Да, в зелёном - Нивелле разглядел их все совершенно отчётливо. Каждый в отдельности из миллионов… Всю мозаику знаний и удовольствий, всемогущество всех цветов. Но среди них не было тех, что нравились с детства. Нет чёрного грубой брони, защищающей сердце от гнили, нет белого чистых стремлений, нет киновари праведных ран. И нет Его золота…
- Соединись с нами…
…Потом. А впрочем…
Они соединились.
Горячая нить связала их лишь на миг. Голова демагога исчезла. Череп огрина обожгли ошмётки шлема. Великан заорал и схватился за болтер.
Прореха затянулась, гул оборвался, холодный выдох неба сорвал удушливое марево, вновь открыв глубину ночи. Пестрый клубок распался, вопль культистов распугал извивавшихся в агонии последних цветных червей. В тот же миг тень метнулась за спиной мутанта. Туша вздрогнула, обезглавленное тельце на горбу завалилось назад, натянув ремни. Дегенерат закричал, растопырив руки, стал поворачиваться. Дёрнулся сильнее, взвыл и повалился. Утробный вой оборвался. В рядах еретиков кто-то падал, кричал. Первый ряд рванул к храму.
Пластиковая оправа очков приплавилась к коже и Нивелле не стал их отдирать. Он мало что видел, но больше и не хотел.
Отступая к дверям собора, счастливый Нивелле полной грудью вдыхал холод, стрелял не целясь и кричал:
- Господь Император! Мне нечего просить у тебя!
Он бросил истощённый лангелаз и сорвал с ремня гранату:
- В щедрости своей Ты врагам своим приносишь дары, а мне - потом!
Благодать в рифлёном цилиндре упала по дуге в шевелящуюся темноту, и грохот наполнил грудь восторгом. Нивелле смеялся.
- И да будут они осияны светом твоим! А я – потом!
Из портала и стрельчатых окон собора ударили лучи Его любви. На этот раз они достигли еретиков, и те орали и закипали от неё. Колотун вновь задавал тон службе.
- Благодарю, Господь, за сильного врага! Слава и Победа!
Что-то ухватило Нивелле за ногу, он обернулся и увидел Умбру. Девочка подняла блёклое личико. Две грязные полосы шли по щекам вниз. Глаза были закрыты. Она завизжала:
- Не ходи! Не беги обратно! Ты плохо бегаешь! Особь глупо сдох! У сопляка Вени нервы сдали! Слабак! И Жук сдох! А Привязь тоже сдохнет! Сдохнет! Я ему горло прокушу!
Она вцепилась в штанину и рыча полезла на гвардейца, как на дерево. Раненная нога подкосилась, Нивелле больно упал спиной на ступени. Он постарался скинуть заходившуюся в истошном крике девочку. Детские пальчики заскребли по нагруднику, стремясь добраться до горла, до лица и очков:
-Моё! Отдай! Отдай! – взлаивала одержимая.
Нивелле поднял вырывающуюся Умбру за бока на слабнущих руках. Сквозь муть очков искажённое криком детское лицо распалось на отдельные пятна света… и ослепительно разлетелось брызгами.
Нивелле уронил обмякшее тельце. Почти одновременно расплывчатые тени, и световые пятна собрались в другое лицо, белощитник почувствовал штык и чудовищную тяжесть. Груз выдавил из лёгких весь воздух. Теряя силы, цепляясь сознанием за боль, Нивелле вывернул голову вверх и назад.
Мягкое золотое сияние, исходящее из дверей, очертило фигуры высоко на ступенях собора. Кто их вёл? Один из каменных святых, жестокий, но не ищущий удовольствие в жестокости, разряжал болтпистолет в темноту? Или гимн пел просто человек? Человек, что находил в себе силы быть в глазах других чудовищем и камнем?
Алая перевязь кровью украшала его грудь.
Потом за преградой из брони и мышц в навалившейся сверху туше глухо хрустнуло. Тело передёрнуло, и невыносимая тяжесть исчезла.
…Были разъединены упавшей на них Тенью…
На лицо Нивелле упала тень.
Над ним склонился сам Император.
Он был весь покрыт грязью и гарью войны, перепачкан кровью Гвардии и своих бесчисленных врагов. Меч в Его руке был кривой и щербатый. Глаза Его были завязаны грязной тряпкой. Император улыбнулся – во рту Его было черно. Он приподнял краешек повязки, блеснувшей с внутренней стороны золотом, и подмигнул:
- Нормально, щиток, держись. Ещё, тля, посмотрим у кого ног больше…
Вокруг Его головы вспыхнул нимб, грязь сгорела в пламени золотых доспехов…
***
Через поле со стороны алтарной стены к собору протягиваются лучи прожекторов. Подобно бледным рукам слепца они обшаривают стены, боковые галереи, играют цветными стёклами витража.
Нарастает шум двигателей. Железные эскадроны Прусса? Танки с полосатыми башнями?
Сейчас, в этот бесконечный миг триумфа, для Его воинов это не имеет никакого значения.
Эпилог (пикт и письмо).
Трафик 630 кб
автогевер* – автоган
белощитник, щиток * – новобранец
весло – лангелаз
колотун* – тяжёлый стаббер
лазгевер* – лазган
лангелаз* - (гефарская форма названия « лонглаз») – лазган снайперской модификации.
механикус-агитатор* – механик-водитель
остатки – неполный взвод, составленный из остатков взводов, которые понесли потери.
полыхай* - огнемётчик
привязь – уничижительные термины для Комиссара.
раковина, скорлупа – панцирная броня.
сгущёнка* – специально загущенная зажигательная смесь для огнемёта. Смесь загущается для более дальней стрельбы.
скоп, (скопить) – общий термин для всевозможных усилителей зрения; может быть телескопическим или ручным "телескопом", используемом офицерами. (В русской транскрипции, при создании глагола в повелительном наклонении, появляется весьма двусмысленное значение ;)
стрелок-воксаудитор* – стрелок-радист
труба – миномёт
химерить* – вести разведку боем
эрдольхен* (гефарское - закалывать кинжалом.)- хэви стаббер – тяжёлый пулемёт
(* собственные, неофицальные термины)
Благодарю Жива за консультации по матчасти.
