Выйдя на обзорную галерею, первым я заметил Мантикерта. Как всегда, он был одоспешен – собственно, я еще не видел, чтобы кто-нибудь из истребительной команды разгуливал без брони, и подозревал, что и спят они в своих черных латах. Шлема, однако, десантник не надел, и звездный свет переливался на его выбритом черепе и золотистой поверхности какой-то встроенной аугметики. Когда я приблизился к ним, капитан удостоил меня короткого приветственного кивка и вновь вернулся к созерцанию космоса.
- Лейтенант Аргайл прибыл по вашему приказанию, господин, – я отсалютовал, как перед старшим по званию. Собственно говоря, человек, стоявший рядом с Мантикертом, хоть и не числился в рядах офицеров Священного Флота, однако полномочий имел достаточно, чтобы отдавать приказы даже лорду генерал-милитанту. Или, если сочтет необходимым – выбросить за борт без скафандра и меня, и адмирала-губернатора «Benedictio», и (впрочем, с довольно малой на практике вероятностью) командующего имперскими силами в секторе Лерида.
Инквизитор будто и не расслышал приветствия, продолжая рассматривать звездную панораму. Мне вид уже примелькался, но неискушенного человека зрелище могло впечатлить.
Мы находились в теневой части галереи, и крепость прикрывала нас от неяркого золотистого сияния красного карлика. Между яркими, немигающими огоньками звезд тянулась серебряная река Веламен Ланн, чуть выше ее я отыскал Квартус. Отсюда он выглядел яркой зеленоватой точкой – совсем не тем серо-изумрудным диском в черном небе, каким я любовался с берега прометиевого озера (Император, неужели с тех пор прошло меньше стандартного года?). А далеко в космосе, почти неразличимые с расстояния в полтора миллиарда миль, порой вспыхивают кровавые искры, растягиваясь в ало-фиолетовые молнии – там, где за пределами гравитационного колодца Аргиры все еще рвет ткань реальности полуугасший варп-шторм.
Имперская эскадра не стала швартоваться к стыковочным узлам крепости, встав в двадцати милях от нее. С такого расстояния легко различить массивный силуэт «Истинного Владыки», а выше и ниже – уступавших флагману по размерам «Солона Воителя» и «Лорда Сталвича». Одно звено фрегатов держалось ближе к крепости, второе, кроме замыкающего корабля, закрывал собой крейсер. Что до «Убийц Скитальцев», то эсминцы оказались в тени боевой станции, выдавая свое присутствие только стояночными огнями. Вот крохотная точка челнока отделилась от их лидера и, помигивая двигателями, направилась к крейсерам. Я попытался найти и «Карающую», но корабль инквизитора, видимо, находился вне сектора обзора. Откуда-то снизу выдвигалось схваченное двумя адамантиевыми поясами громадное дуло макропушки – одного из орудий третьей батареи центральной базилики. Сверхтяжелый танк в него, может, и не поместился бы, а вот «Леман Расс» проехал бы вдоль ствола свободно.
- Скажи, пилот - тихо, как обычно, заговорил Лестром. – Что случится, если в это окно, - он провел ладонью по бронехрусталю, - попадет метеорит?
Я невольно усмехнулся про себя. Выходит, грозные имперские инквизиторы, попадая в космос, подвержены тем же наивным страхам, что и любые планетники?
- Господин инквизитор, - начал я, тщательно подбирая слова. – Между нами и пустотой – три сантиметра прочнейшего армогласса. Из такого делают блистеры кабин для «Фурий». Любой метеороид, достаточно медленный, чтобы пройти сквозь щит, и достаточно массивный, чтобы пробить его, будет засечен гравидетекторами и авгурами «Benedictio» за тринадцать тысяч миль и немедля превращен в облачко пара, я полагаю.
- И все же, - инквизитор оторвался от созерцания звезд и посмотрел мне в глаза. – Это окно может быть пробито?
- Можно, конечно, - пожал я плечами. – Если схлопнуть артогнем пустотный щит или перенасытить систему ближней обороны бомбами и торпедами, то эту галерею сорвет с корпуса первым близким разрывом. Но по сигналу боевой тревоги из обзорных галерей выводится весь экипаж, а входы перекрываются гермозатворами. Она же нужна только как обсервационный пункт, все управление ведется из центральной базилики. В любом случае, - я замялся, припомнив, сколько веков «Benedictio» оставалась без надлежащих ритуалов обслуживания и сколько микроутечек и трещин могло появиться в когда-то надежном бронехрустале. – Так или иначе, при разгерметизации духи затворов должны пробудиться и отсечь галерею от жилых отсеков. Хотя если мы будем тут находиться, нам несдобровать, - неуверенно закончил я.
- Не совсем верный ответ, - такое впечатление, будто заговорила скала. – Даже если давление упадет до нуля мгновенно, мне хватит времени, чтобы доставить инквизитора до ближайшего шлюза и разблокировать его. Инквизиционные протоколы имеют безусловный приоритет над флотскими кодами безопасности. К сожалению для вас, лейтенант, ваше спасение в этом случае чревато задержкой, достаточной для нанесения смертельной декомпрессионной травмы как вам, так и инквизитору. Поэтому «несдобровать», как вы выразились, будет только вам.
Я оглянулся. Лицо капитана Мантикерта оставалось бесстрастным, но у меня возникло твердое ощущение, что Караульный Смерти шутит. Я попытался придумать достойный ответ Астартес, не сумел и ограничился неким малоосмысленным покашливанием.
- Известно ли тебе, сколько случаев аварийной разгерметизации имело место быть на этой станции за последний год? – продолжил Лестром.
- Никак нет, господин.
- Я изучил бортжурналы адмирала-губернатора за последние пять лет. Семнадцать в этом году, пять в прошлом… Это только прорывы в пустые отсеки. Добавь замыкания, взрывы в плазмопроводах – даже на минимальной мощности реактора, отказы жизнеобеспечивающих систем. Аварийная смертность в нижних трюмах превышает восемьсот человек за год.
- Восемьсот в год? – я с трудом удержался от смеха. – Милорд… вы знаете, сколько составляли небоевые потери на нашем «Деметрии» только за один поход?
- Знаю, лейтенант. Но между боевым крейсером и этой станцией есть некоторая разница. Команда военного корабля может воспринимать свое служение как наказание за грех, или как долг пред Императором, со всеми его тяготами. Матрос-каторжник живет призрачной надеждой отбыть срок, искупить вину, хотя бы подняться вверх, когда его старшина падет в крупном сражении или милостью Императора будет выдернут для заполнения вакансии уоррент-офицера. Офицерский состав интригует, делает карьеру, выполняет боевые задачи. Они могут рассчитывать на увольнительную на планету или станцию, и рисковать на нижних палубах жизнью им приходится реже. А чтобы у экипажа не возникало неправильного понимания своего долга, Империуму нужны Экклезиархия и Комиссариат.
Население этого места, от трюмного мутанта до губернатора Веккона, знает только одно – переборки и палубы «Benedictio». На них они рождаются, вырастают, заводят детей и умирают. Отбивают набеги мутантов из заброшенных отсеков, смотрят на звезды из немногочисленных иллюминаторов. Император для них – имя, что произносит отец Вильгений на ежемесячной проповеди. Смерть, подстерегающая их за внешней броней – куда как более реальна. Как и адамантий, что отделяет их от смерти, хранит их жизни. Металл и смерть, вот что правит этой крепостью. Металл и смерть.
Как по-твоему, пилот, это достаточно веский повод им поклоняться? Поклоняться металлу и смерти?
Я смолчал. Вопрос явно был риторическим… а утвердительный ответ на него мог повлечь обвинение в ереси. Но, да поможет мне Император, я понимал, о чем говорит инквизитор. Ибо я видел. Своими глазами видел металлическую смерть, свившую себе гнездо на внешних орбитах системы.
- А когда ты начинаешь чему-то поклоняться, - не дождавшись ответа, проговорил Лестром. – Когда ты начинаешь чему-то поклоняться – самая большая опасность в том, что иногда оно отвечает.
