Хромворт

[Onarh]

Примечание: рассказ специфический, одного человека расстроил. Если не место в Стимпанке, я сниму. Мне просто любопытно, удался ли тот переход, который я задумывал. Спасибо за внимание.

Хромворт

Ночью улица Десяти Фонарей выглядела совсем по другому. Ламповые фонари на ней тушили после того, как над горизонтом, перечеркивая закат, показывался длинный зубец Часового Колеса, и город заливало чернотой. Но некоторые кварталы были хорошо освещены – такое могли себе позволить богатые гильдейские сэры, некоторые лавки, хозяева которых принимали ночных посетителей, и, конечно же, Монарший переулок.

Если забраться ночью на развалины старой башни, стоящей недалеко от дома Дарлингтона-старшего, можно было увидеть этот ночной бал огней – островки света, разбросанные то тут, то там. А Грок, гадкий мальчишка из дома Лонхоттеров говорил как-то ему, что с башен некоторых гильдий можно увидеть край света. И откуда ему знать это, с раздражением вспоминал Даргли. Можно подумать, что его пустили сунуть свой нос хоть в одну гильдию, а если даже и пустили, то вряд ли выше первого этажа.

Сейчас же Десять Фонарей пугали его до дрожи в коленках. Длинная, узкая улица казалась дорогой в черную пустоту. Не как в страшном сне — Даргли про себя называл их «зевотными» – ну право же, скучно, попугаешься чуток и больше ничего интересного — так вот, во сне ты куда-то идешь, идешь, а впереди тебя ждет что-то ужасно нехорошее, но оно пришло именно за тобой! В том-то и разница. А здесь была просто «пустота», именно такое «ничего», которое съест тебя, не заметив даже, и будет тысячу лет ждать следующего глупого мальчика.

По обеим сторонам улицы стояли дома с закрытыми медными ставнями, из-за которых не доносилось не звука – будто сейчас почтенные семьи не ужинали дома, греясь перед камином, слуги не мыли посуду, беззлобно переругиваясь между собой, а дети не играли в свои вечные игры. Не слышно было даже вездесущих котов.

Мальчик замирал каждый раз, когда проходил мимо темных промежутков, разделяющих дома. Ему казалось, что в каждом из них притаился Дикий слуга, ожидающий момента, чтобы прыгнуть — рраз! И забрать его, Даргли. И каждый раз он облегченно вздыхал, но потом с новой силой начинал бояться, когда заканчивался очередной дом. И ему еще надо было читать вывески! В темноте приходилось внимательно всматриваться в каждую. Как можно одновременно читать вывески и смотреть по сторонам? Да еще в такой темноте, хоть глаз выколи.

— Если вернусь домой целый и невредимый, – думал он, обязательно скажу матери, куда меня посылает старший брат по ночам. Правда, после такого признания Хенартли точно не будет делать ему новых заводных жуков.

Вот вывеска оружейного мастера Тиголло: черные, металлические буквы, а под ними висящий дулом вниз бундельвер. Настоящий. Вот строгий костюм Джонни Ренарта, буквы покосились и напоминают оплывшую свечу. Портному следовало бы иметь более приличную вывеску. Вот книжный магазин Хе Граффы, единственная вывеска с печатью доверия на этой улице – такая выдавалась Малым торговым советом после двадцати пяти лет честной торговли. Даргли даже удивился, почему хозяйка предпочла Десять Фонарей для своего магазина. Ее с радостью приняли бы в любом квартале города.

Дальше шли: продукты Фирацеско, аптека Гройля, купальный дом Люнтарна, пивная. Возле вывески, рядом с которой горела небольшая ночная свеча, ноги Даргли остановились сами. На деревянной пластине, окрашенной в розовое и фиолетовое, было написано только одно слово. Мальчик на секунду покраснел, стыдливо покосился по сторонам, и пошел дальше. Как ни странно, теперь он стал меньше бояться — странно как-то было думать, что возле дома хихикающих, веселых леди оттирается какое-нибудь чудовище.

Теперь Десять Фонарей подрастеряли свой пугающий вид. Конец улицы был уже близко, далеко за ним Зубец упирался в луну. Из северной части города ветер принес рваный шум – это башня Скрипучка поворачивалась вокруг своей оси. Значит, половина ночи уже прошла. Наконец, ему попалась на глаза вывеска, на которой было много всяких вещей: колбы, проволочки, шестеренки, оправленная в квадратную рамку ткань, какой-то камень, большая вилка, а венчала это все надпись ”Треубан Корти. Всякая всячина”.

Даргли остановился перед ней. Сейчас середина ночи, и все порядочные люди видят уже восьмой сон. А вдруг здесь закрыто, и он зря проделал такой путь? Но Хенартли сказал, что хозяин не будет спать. Пока он колебался, ему в голову пришла замечательная идея. Закрыто, или не закрыто – неважно. Теперь росказням Грока про гильдейские башни суждено поблекнуть перед Страшным Ночным Приключением Дарглингтона – спорю на что угодно, усмехнулся он, что все соседские мальчики развесят уши. Надо будет только добавить сюда порочку взбесившихся автоматонов, диких крыс, величиной с бочонок, и… и…

Дверь, натужно скрипя, открылась, и сердце Даргли упало в пятки. На какую-то секунду он даже подумал, что намочил штаны. На пороге стоял высокий человек, поигрывая хлыстом.

— Я тебя заждался уже, – сказал он ворчливо.

— Сс-э-эр, я…

— Внезапно стал заикой, я вижу. Извини, если напугал. Давай, проходи внутрь, – мужчина подтолкнул Даргли рукой и закрыл за ним дверь.

Магазин оказался небольших размеров. Входя, покупатель оказывался перед длинной стойкой, которая делила комнату на две части, от стены до стены. На стойке было разложено много товара – но когда Даргли поднял глаза, они невольно округлились от удивления – на задней стене его было еще больше. С многочисленных полочек буквально свисали всякие непонятные штуки. Особенно выделялись тонкие, скрученные, как сушеные змеи, бутылочки с разноцветными этикетками.

— Вы мастер-алхимик? – уважительно спросил он человека. Тот улыбнулся.

— А что, по твоему, мастер алхимик делал бы в такой дыре? Даргли пожал плечами.

— Не знаю. Я видел книжный магазин на вашей улице…

— Это Граффа. Да, ей тут точно делать нечего. Ну, а теперь выкладывай, что там передал Хенартли.

Мальчик осторожно достал из кармана серый сверток.

— Вот, держите.

Хозяин лавки радостно выдохнул, и с не меньшей осторожностью принял посылку в свои руки. Затем, положив сверток на прилавок, он сел на кособокий стул, и о чем-то напряженно задумался. Даргли осмелился напомнить о себе:

— Эээ… сэр…

— Что? А, да. Держи десять кролингов, и чеши отсюда.

Это человек плохо знал Даргли. Даже тетка Флорисса из далекого южного города, ужасно нелюдимая и ворчливая особа, признавала его способность выманить у любого парочку кролингов на сок с печеньем в любое время суток. Он мог быть милым, как пуховое одеяло, или противным, как кактус – в зависимости от того, какого подхода требовала очередная жертва.

И сейчас ему нужны были отнюдь не деньги. Он вытянул лицо, стараясь смотреть на хозяина одновременно глупо и с восхищением. Взрослые просто обожают рассказывать о чем-то (главным образом потому, что другие взрослые их не слушают), нужно только подтолкнуть их к этому.

— Сэр, а что там внутри? Брат никогда мне не говорит.

— Ага. Я бы сказал, что это не твоего ума дело, но давай проясним один вопрос — смотри на меня — ты ни разу не пробовал посмотреть? Совсем ни разу? Ну даже чуточку?

Даргли посмотрел на хозяина, и понял, что врать бесполезно.

— Один раз, сэр — уныло признался он.

— В таком случае, если бы ты смог посмотреть, что там, ты бы не задал этот вопрос. А раз не смог — то, мой дорогой, это по прежнему не твоего ума дело. Брату привет, – сказал хозяин, и вывел Даргли из лавки.

Мальчик сделал вид, что идет домой. Проходя мимо аптеки, он юркнул за угол, в темный проулок — подумать только, полчаса назад он не зашел бы сюда ни за какие коврижки. Но, что чудесно знал Хенартли, и не знал Треубан Корти, Даргли был так устроен, что его движителем мог стать любой природный позыв, вспыхивающий, как спичка, от малейшего огонька.

Сейчас его съедало жуткое любопытство. Предыдущие получатели просто отмахивались от Даргли, как от назойливой мухи, не считая важным даже соврать по человечески: это было так естественно, что мальчик не особо пытался узнать, что же там такое, спрашивая каждый раз чисто по привычке. Но здесь пахло чем-то тайным! Для мальчиков тайна хуже, чем для мухи мед или для бабочки — фонарь. Потому что, в отличие от бессловесных тварей, они прекрасно понимают, что им влетит за попытки ее узнать — но все равно ничего не могут с собой поделать.

Прокравшись обратно к «Всякой всячине», Даргли внимательно ее обследовал. Дом вырастал из глухой, высокой стены, которая разделяла собой некоторые старые улицы. Единственное окошко возле двери было закрыто ставнем. Дагрли почти отчаялся, но вспомнил, что в старых домах бывает слуховое окошко, обычно под самой крышей — такое есть дяди Стомпа. Оттуда еще вечно дует, и приходиться затыкать его старым хламом.

Стена, подрастерявшая за долгие годы куски штукатурки и кирпичи, представляла собой отличную возможность забраться наверх. Мальчик, пыхтя, дотянулся руками до карниза, подтянулся, и оказался на скрипучей листовой крыше. Секунду спустя он понял, что дома мать таки задаст ему взбучку — крыша была ржавая, будто ее сто лет мочили в тазу, и колени штанов наверняка приобрели цвет бурой меди.

Подползая к тому месту, где должно было находиться окошко, он чуть не заорал в голос, наткнувшись на торчащий из крыши гвоздь.

— Там просто обязано быть что-то интересное… – скривившись, пробормотал Даргли.

Окошко было на месте. Сперва ему показалось, что все зря — оно зияло чернотой, как заколоченное или плотно закрытое. Но, протянув руку, он понял, что окно представляет собой пустую раму. Чуть помедлив, Даргли просунул туда голову.

Удивительно — он смотрел сверху вниз на чердачное помещение, заставленное сундуками. Между досками пола снизу, из комнаты, пробивался яркий свет. Даргли высунулся обратно, развернулся, и влез в окошко ногами. Потом, повиснув на руках, отчаянно болтал ими, пока носки сапог не уткнулись в крышку ближайшего сундука. Обретя точку опоры, мальчик спустился на пол, и приник глазом в щель между досками.

Его глаз оказался прямо над прилавком. Там, где лежал часом раньше серый сверток, теперь находилась только оберточная ткань. На прилавке танцевали багровые тени, а тихий скрипучий голос — Даргли не видел его обладателя, но по красоте он мог поспорить со штопором в ухе — декламировал:

— Ешьлоб кат учохен я! Ешьлоб кат учохен я! Ешьлоб кат учохен я!

Что-то стало происходить. Даргли поменял щель, но отчетливо рассмотреть не смог. Ему показалось, что лавку заполняют толстые, кроваво-красные щупальца. Их становилось все больше и больше, и теперь мальчик не мог оторовать взгляда. Он знал, что это — не понимая, откуда в нем живет такое знание — знал, и как будто терял связь с реальностью — Хромворт, отец с матерью, Хенартли, друзья, вчерашний сливочный торт, цирк, деревянная кровать с резными фигурками, шишка на лбу, полученная в Тысячник, прошлогодняя ярмарка, все, день за днем, уходило куда-то, таяло, как масло на сковороде.

Вскоре исчез и чердак, и даже его одежда — только сам Даргли, безразличный, оказался в темном мешке, полном мягких, мокрых подушек неправильной формы, которые двигались, подчиняясь неведомому ритму.

Мешок был разумен. Мешок был огромен. Даргли хотел бы всегда оставаться здесь. Мешок заговорил с ним внутри себя:

— Хочешь ли ты начать путь снова, с самого начала?

— Да… Простонал кто-то невдалеке, и Даргли понял, что спрашивали не его.

— Ты хорошо подумал?

— Как ты можешь спрашивать меня об этом? – ответил голос.

И Даргли вдруг оказался внутри головы того, кто отвечал — как будто нырнул в глубокое озеро, только каждая капля была краской, или звуком, и картины мыслей накрыли его шумным водопадом.

Вязкий привкус воздуха, затхлый запах опостылевшей жизни. Мысли человека сложились в площадь невероятных размеров, и на ней выросли столбы, — их были тысячи, десятки тысяч, высоких, тонких, раскачивающих пустые фонарные клетки под холодным ветром, — и на каждом висела табличка «Зачем?»

— Игра-а-а – распахнули свой зев стоки канализации, слизывая с мокрых камней чьи-то слезы.

— Боль-шая иг-ра, где на-до приду-ма-ть се-бе пра-ви-ла, и раз-вле-кать се-бя, как в де-ше-вом те-ат-ре, зак-ры-вая гл-аза на пло-ху-ю по-ста-но-вку — мерно отбили часы на ратуше.

На площадь вышли механические люди, скрипя шарнирами сочленений. Они махали руками и пересказывали бородатые анекдоты; спорили, рассказывали новости, и обменивались рецептами лимонного пудинга; обнимались, дрались, кричали, читали стихи, молчали, припадали к земле, как животные, или, бродя в отдалении, натыкались на столбы, глядя в небо. Их улыбки разбрасывали искры, сверкая брилльянтовой отделкой, но немного выше были пустые глаза.

— Я хочу… Я хочу! – сказал человек.

— Да будет так, – ответил мешок.

14:39 по местному времени, больница Гудуотер.

Студент Юзеф Мрачек лежал на кровати, едва дыша. Его руки тряслись, выдавая нервное перенапряжение. Лежащий на соседней кровати крупный мужчина содрогнулся, свернулся в позу эмбиона и заорал во всю силу легких. Мрачек вздрогнул и заплакал.

Картер, врач пациента, бросил ему:

— Юзеф, вдох-выдох, вдох-выдох. Это отходняк.

В комнату вошли санитары с койкой. С пациента сняли электроды, переложили на койку, и увезли.

Картер подошел к нему, помог встать, и распутал головную манжету.

— Сколько пальцев? – спросил он.

— Д-два.

— С кем ты занимался сексом первый раз?

— И-ик-ди в жопу. Картер довольно хмыкнул:

— Жить будешь. Пойдем на свежий воздух.

На ступеньках у Юзефа подкосились ноги, и он сел. Картер, подобрав халат, тоже.

— Слушай, и так что, каждый раз?

— Что каждый раз? Это тебя как на сафари отправили. Я тебя вообще-то записал к Николаю Рейнбеку.

— А это кто?

— Это девятилетний мальчик, который любит своих домашних зверюшек поджаривать в микроволновке.

Юзефа затошнило. Картер сначала поскалил зубы, а потом посерьезнел:

— Думай сам. Ты даже не представляешь, что твориться в голове у особо запущенных. Экзамена не будет — мое рекомендация последняя. Если говоришь «да» – мы идем сейчас пить пиво, а завтра будешь работать с Николаем, уже как молодой специалист. Говоришь «нет» – мы идем пить пиво, а потом смотрим, куда тебя определить дальше. У тебя с биохимией хорошо — три месяца перекадровки, и пойдешь в возрастологи. Платят хорошо, работа интересная. Высокопрофильному возрастологу люди ноги целуют.

«Пустые глаза», вспомнил Юзеф.

— Если что, скажешь завтра. И не делай из выбора личную трагедию. Все нормально. Ну что, по пиву?

— Да, – сказал Юзеф.

— О, кей!

— Нет, я…

— Я все понял, – улыбнулся Картер.

— А теперь пошли.

[Super Mario]

"Чеши отсюда, иди в жопу, пойдём по пиву...." мда... =) (гопчик такый соби Хэрсонськый)

"Сафари"? это как? =)

"поджарил в микроволновке" это стимпанк? =)

Стесняюсь спросить, а какой такой переход ВЫ ( С БОЛЬШОЙ БУКВЫ ВЫ) планировали тут нам простым смертным донести? ;)

Эпиграфом к Вашему произведению предлагаю Вашу же фразу: "Ты даже не представляешь, что твориться в голове у особо запущенных. ".

Спасибо. Всегда к Вашим услугам. Ваш Супер Марио. ;)

зы: шо курил аффтар? =)

Изменено 4 августа, 2010 пользователем Super Mario

[Onarh]

зы: шо курил аффтар?

Это старинный рецепт, с использованием натуральных компонентов без ГМО.

Изменено 5 августа, 2010 пользователем Onarh