[Фанфик] Жук в Улье

Сфинкс · 4 апреля, 2009

Вот решил впервые написать по Вахе (так-то - не первый мой рассказ). Если что по беку не так - пинайте, поправлю. И вообще пинайте (но культурно, прошу вас). Считайте, что первый кусок. А там - как попрет

Под завалом что-то зашевелилось. Это движение вызвало лавину новых звуков: шуршание оползающей каменной крошки, всплеск упавших в глубокую лужу кусков бетона, лязг от свалившейся на металлический лист арматуры – и вновь наступила тишина. И лишь через несколько минут после этого вновь раздался запоздалый стон. Но на него отреагировали лишь крысы – замерли и настороженно повели усами. Рядом не было кого-то, кто мог броситься к завалу, лихорадочно разгрести его и достать из каменной клетки покрытого пылью и кровью узника. И тот прекрасно это понимал, и вновь повторил слабую попытку выбраться.

Целый час тишина всеми забытого уголка города-улья то нарушалась слабыми стонами и шуршанием одежды об пол и куски стены, то вновь погружалась в молчание. А кто-то там, в бетонной пасти, отчаянно хотел жить. Кто-то там полз, преодолевая боль в переломанных костях, не поддаваясь панике. Полз медленно, но упорно, ибо неверное движение грозило сомкнуть челюсти из бетона, перекусить хрупкую плоть клыками из арматуры.

И он полз. Извиваясь, как червь, воя от боли, как волк, но оставаясь человеком. Прискорбно, что человеку свойственно совершать ошибки. Свойственно, близясь к цели, бросаться к ней сломя голову…и оступаться. Подняв тучу пыли, кусок стены съехал в сторону и выдавил из слабого, но стойкого, человека вопль. Бетонный зверь не хотел выпускать свою добычу. Серый бетон с легкостью превратил кость в крошево, а плоть – в месиво. Он мог бы откусить руку, покалечив, но отпустив упертого солдата. Но зверь был хитер и зол – он зажал его, будто в капкане, чтобы тот медленно издыхал от голода и жажды, до хрипаты срывая голос в безнадежных попытках позвать на помощь…

Но человек жаждал жизни. Что все другие стремления глупых и надменных двуногих? Что власть? Что деньги? Что слава? Что секс? Прах. Они никогда не хотели так яростно жить. Миллиарды влачились по дороге, глупые и слепые. Приглядеться к ним – пустые, в сущности, людишки. Жалки и противные - трясутся за ложные ценности: высокое кресло, шикарная машина или куча денег. Их бы сюда, в пасть каменного монстра. Помогли бы им мощный движок? Хрустящая купюра? Удобное кресло? Они бы издохли, как псы и собаки, коими и являются. Они не умеют бороться за то, что в действительности важно.

А он мог. Маленький человек, сержант сил СПО, был куда больше их всех…Давай, маленький человек, выживи.

Разбитой в кровь свободной рукой, покрытой сажей и пылью, сержант потянулся к ножу, висевшему на поясе. Дрожащей рукой отомкнул застежку и достал холодную полоску стали. Они никогда ничего не хочет. Хотят вместо нее. Вонзить в шею врагу, да чтобы артериальная кровь забрызгала все вокруг. Чтобы враг хрипел, издыхая у тебя на руках, а в глаза его испарялась уверенность и отвага, уступая ужасу и мольба. А ты бы улыбался ему в лицо, проворачивая нож в ране…

Он орал. Орал как резанный – ибо глупо сдерживать крик. Ибо он не герой очередного глупого романа, а человек, который хочет жить…он орал и пилил мышцы, сухожилия и кость ножом, высвобождаясь из пасти смерти.

UPD #1:

Казалось бы – после всего, что случилось, сущая ерунда зажечь сигарету. Да вот оказалось, что даже такое простое действие – подвиг, когда все пытаешься по привычке поднять зажигалку отрезанной рукой. Боль ушла – помогли медикаменты, снятые с пояса лежащего лицом в развороченном брюхе рядового Лэберта. Кажется, он до последнего пытался помочь ему, запихивая вываливающиеся кишки назад в живот. Видимо, за этим делом его и достали из трофейного лазгана. Со стороны могло бы показаться, что он молится. Правда, бошкой в желудке солдата…ну да мало ли странных сект в мире?

Сержант сидел на простреленном культисте Хаоса, ибо труп его был самым чистым и сухим местом в зале. Сидел на теле, ощущая ягодицами холод увядшей плоти. Будто бы нечто в мертвом хаосопоклоннике, почуяв тепло живого тела, жадно потянулось к нему, впилось холодными губами и начало выпивать спошника, все быстрее и быстрее. Хрипло прокричав что-то, солдат соскочил с тела, будто и правда на спине убитого раскрылась пасть и укусила его за зад.

Нервно теребя в пальцах сигарету и поминутно хрипло матерясь, парень забыл о беспокоящей все это время его мысли: то, что проносилось в его голове, пока он карабкался под завалом…это его мысли? Или чужие? Почему они кажутся такими своими, но ты всем нутром чуешь, что их тебе шепчут. Что кто-то смотрит на тебя, с каким-то страшным, вялым интересом. Как на забавного жука, на которого сделана ставка.

UPD #2:

Идти было тяжело. Потеря крови, болевой шок и действие медикаментов затрудняли координацию и наваливались невыносимым грузом. Но сержант все равно упрямо то шел, тяжело опираясь на стены, то полз вперед. В проклятом Улье можно было бы заблудиться в два счета и либо вечность плутать во тьме его коридоров, не встречая ни одной живой души кроме крыс, либо оступиться и остаться гнить на дне какой-нибудь дыры, в луже химических или радиоактивных отбросов, в паутине кабелей или еще каком-либо малоприятном месте.

Даже когда солдат вышел-таки к более обжитым, если можно так выразиться, местам, он все равно брел по мертвым и холодным коридорам, ногами распинывая кучи мусора и аккуратно переступая искалеченные тела. Еще недавно здесь все гудело, как в потревоженном муравейнике. Улицы были завалены баррикадами, а с каждого угла раздавались призывы к бунту против Империума. И тогда сюда, в гниль этих уровней, спустилось СПО. Пускай им было далеко до Имперской Гвардии, да вот разбушевавшееся бандюкам во главе с культистами Хаоса вполне хватило. Бунт был подавлен за трое суток. Армированная длань Императора задушила несогласных, изломала их тела и отбросила в сторону – медленно агонизировать, заживо пожираемыми крысами. Ничто не может устоять пред гневом Его.

Теперь уцелевшие жители прятались по углам, не смея даже камнем кинуть в одинокого и израненного бойца – слишком велик страх пред новой карой всесильного Империума.

Солдат споткнулся об очередную гору мусора и рухнул на битый кирпич. Силы медленно уходили. Хотелось пить, немного вздремнуть и забыть обо всем, что случилось. Жгут на руке, кое-как наложенный, вновь ослаб и из обрубка засочилась кровь. «Сейчас перевяжу…только полежу тут немного…капельку…и перевяжу…только…совсем каплю…немножко». Забывшись, раненый стал шептать потрескавшимися, серыми от пыли губами, кое-как борясь со сном. Но морфий побеждал и веки закрывались. Человек боролся около трех минут, но проиграл…

Он проснулся от того, что крысы, привлеченные запахом крови, начали поедать мясо, торчащее из обрубка. Пока они ели отмершие клетки – сержант ничего не чувствовал, но вот когда их маленькие острые зубки добрались до живых тканей. Его рев отпугнул большинство крыс, кроме самых жадных и самых глупых. Когда он взвился в воздух, одна из них вцепилась зубами в лохмотья плоти и никак не хотела разжимать челюсти. Пошатываясь от потери крови, безрукий ухватился за ее толстое тело и потянул от себя. Кто бы мог подумать, что иногда крыса может вцепиться не хуже знаменитой бульдожьей хватки? Сержант вся тянул ее прочь, с ужасом смотря, как она тянет и полоску кожи и мышц, застрявших в жадной пасти. Он тянул, пока его собственная плоть не лопнула и не повисла в зубах грызуна. Крича от ярости и боли, солдат со всей силы бросил крысу на бетон и тут же добил сверху тяжелым ботинком. Удар пришелся точно в пузо твари, и та будто лопнула – внутренности устремились в разный стороны и вывалились изо рта и зада. Как зачарованный смотрел на это не слишком аппетитное зрелище…

Крысы – как люди. Выживают те, кто хотят жить. Те, кто слишком самоуверенны и жадны - будут раздавлены. И последнее, что они почувствуют – как собственные кишки скользят по телу и через несколько мгновений вываливаются изо рта. Раскрываешь пасть, чтобы сожрать то, что тебе не по зубам – и остаешься корчиться в агонии.

Но ведь для того, чтобы жить – нужно жрать. И тот, кому удается отхватить кусок больше – будет сытнее, а значит сильнее, следовательно – проживет дольше.

И опять это неясное ощущение, будто кто-то внушает тебе свои мысли, подталкивает тебя, с отстраненной улыбкой ученого разглядывая твою душу.

От очередной порции уже почти что выбитого в учебке умения философствовать сержанта отвлек тихий шорох в пустой глазнице окна на четвертом этажи. И тут же, в несколько секунд, имперец ощутил на себе сотни ненавидящих взглядов. Бурная фантазия уже рисовала собственный затылок в перекрестье оптического прицела…

Стараясь не провоцировать местных поспешным бегством, но и не задерживаясь тут более, он поплелся прочь. Ибо оставалось недалеко.

UPD #3:

- Сынок, запомни: это – лишь первый шаг в твоей карьере. Представь себе, как выгодно ты будешь смотреться на фоне остальной молодежи? Каких-то восемь лет – и карьера…не бойся, я обеспечу ее, сынок. У меня же есть связи. Только представь: молодой отпрыск аристократической семьи, с честью отслуживший в СПО, владелец торгового дома, идет в политику. Глядишь, сынок, так и правой рукой Губернатора станешь. Потерпи…не спеши, Карл…всего несколько лет и они обеспечат…нам девок и выпивку, приятель…блестящую карьеру.

Сержант отчаянно не понимал, почему его отец, понимающе улыбаясь, то и дело переходил с такого мягкого, знакомого с детства голоса, на хриплый и нечленораздельный говор, будто вырос в трущобах Улья. Все вроде бы как всегда: балкон виллы далеко за пределами грязного и шумного Улья, два бокала амасека на столике и приветливая служанка, которая вовсе не против, когда молодой аристократ зажимает ее в темном уголке. Вот только откуда взялся сковывающий тело холод в теплый летний денек? Откуда мерзкое ощущение крови и тухлой воды во рту? Откуда слабое ощущение, будто тебя обыскивает невидимый мародер? И откуда этот мерзкий запах перегара и какой-то вонючей бурды, бьющий в нос и поднимающий из желудка тошнотворную волну блевоты?

Поток озадаченных мыслей прервала тупая боль в ноге и отчетливые голоса:

- Смотри, куда ступаешь, Каод – низко залепетал один, но был прерван вторым, тем самым, что раздавался с губ отца, смущая сознание солдата.

- Да ему уже срать со шпиля Улья, Тувак. Он же мертвее твоей жирной мамаши

Раздался хриплый смех и тихие, обиженные проклятья. А смех гремел над головой, временами переходя в похрюкивание, и никак не заканчивался. И тогда сержант открыл глаза.

Над ним возвышался здоровенный мужик в обносках, бритый налысо и сжимающий в руке какой-то обрезок трубы. Чуть сзади и справа от него ютилась полная его противоположность: низкорослый, худой, скрюченный человек. Роднили их лишь вонючие обноски непонятного цвета и вида.

Думать тут было нечего: падаль нижнего Улья, во сто крат хуже той падали, за которую они приняли самого СПОшника. Мрази-мародеры, обирающие трупы – а если труп таковым не оказался, быстро решающие эту проблемы – или нападающие на одиноких женщин. Мужчин и даже подростков такие боялись – ибо были слабаками. Шакалы. Падальщики. Крысы.

Но что было хуже всего – крыса была вооружена трофейным лазганом. Его лазганом.

Пока здоровяк хохотал вполоборота, чтобы еще сильнее уязвить своего подельника, безрукий, стараясь не шуметь, нащупал оставшейся рукой кусок бетона. Сжав его в руке, он нанес быстрый удар в коленную чашечку верзилы. Смех сменился воплем, когда коленная чашечка раскололась на части и осталась торчать из месива плоти. Пока громила медленно, как и полагается титану, заваливался назад, СПОшник уже подтянул к себе колени и вытащил небольшой нож, спрятанный за голенищем сапог.

Стоило гиганту завершить свое падение, как их недавняя жертва уже оказалась на нем и резким ударом справа налево рассекла глотку мародера. Тот ухватился огромными лапищами за рану и забулькал кровью. Через секунду он уже пялился в потолок тупыми глазами. Впрочем, все отличие от его жизни состояло в том, что он редко поднимал глаза вверх.

Коротышка хотел улизнуть, но направленное на него дуло лазгана охладило пыл. Он поднял руки и залепетал что-то быстро-быстро, умоляюще-омерзительно и заискивающе.

«Все же он мне ничего не сделал…он же тоже человек…»

Не человек. Человечишка…даже хуже крысы. Ибо он – крыса человеческая.

Сержант послушал тот второй, внутренний, голос, и нажал на спуск, обугливая длинный нос и выжигая глаза оставшемуся мародеру.

UPD #4:

Голова кружилась от потери крови, ноги и руки стали ватными, а координация движений и реакция затуплена действием медикаментов. Аптечка давно опустела и осталась валяться в какой-то луже. Пару раз слабость накатывал с невероятной силой и сержанту приходилось замирать на месте, обнимая подвернувшиеся под руку трубы или колонны. Ибо упасть значило заснуть. И что-то подсказывало ему, что уснуть здесь, в таком состоянии, означало вечный сон. Такой сладкий вечный сон...так хочется окунуться в него, поплыть по его течениям радости, окунуться в глубины наслаждения, испить бесконечность сладострастия, окунуться в порок…

Сержант отчаянно замотал головой, отгоняя эти странные мысли, вызванный стимуляторами, на которых он жил последние четыре часа, что брел по пустому и тихому под-Улью. Нужно быстрее добраться до точки эвакуации. Пока еще есть силы переставлять ноги, пока еще хватает воли не свалиться без сил в мутные лужи, кишащие какими-то паразитами, противно копошащимися в осевшей на дне грязи и отложениях.

Еще несколько шагов – и вот он уже ближе к цели. Пускай сил уже нет, и пальцы не чувствуют шершавый бетон стены. Пускай уже даже отсутствующая рука стала далеким сном, а память становилась все более и более далеким призраком. Смутные воспоминания зыбким маревом колыхались в сознании: короткий уличный бой. Против них идут не только бандиты нижнего улья, но и женщины с детьми. Приказ открыть огонь…кто это сделал? Капитан? Или…или сам сержант? Стрелять по женщинам и детям? Чушь…а, в варп…уже не важно...все равно не помнит он уже, кто был тем сержантом. Наверное, были бы силы у него обратить внимание на свою форму – он бы удивился, что одет в обноски мундира СПО. Если бы вспомнил, что вообще значат эти три буквы.

Будто в пробитой шальным осколком фляге воспоминания медленно сочились в никуда. Мелькнул образ человека, рассказывающего что-то про варп и существ, обитающих там и питающихся мыслями и эмоциями людей.

Как странно брести вот так, почти ничего не помня. Пытаясь нащупать хотя бы краткое воспоминание о прошлом, но натыкаясь на сплошную стену из размазанных по тусклой пленке красок, полных смытых уже образов.

Странно и даже забавно. СПОшник засмеялся тихо, и смех этот рождал боль. Вспомнился краткий разговор по рации, в котором ему указали координаты точки эвакуации…

Почему они не послали кого-то к тебе, а заставили самого плестись сквозь изуродованный бунтом Улей, рискуя умереть по пути от ранений или попасться местному отребью?

Сержант не знал. Не мог ответить на этот вопрос, но он породил в нем обиду. И обида та стала расти со страшной силой, будто лавина. Вот уже через секунду он рыдал, сползая по стене, но упрямо продолжая брести вперед. Потом колени подломились и он рухнул в ржавую пыль коридор, сгорбился и затрясся, плача, как ребенок.

Никому не нужный. Всеми забытый. Просто маленький жучок посреди Улья, полного злых и свирепых пчел. Маленький и слабый…но такой упорный. Ползет и ползет. Отгрызает хитиновую лапку. И вновь ползет. Борется с голодом и усталостью, страхом и жаждой. Упорный маленький жучок…

- Скажи, жучок, может быть, ты хочешь отрастить клешни и ядовитый хвост, чтобы покусать злых пчел? – отчетливо прозвучала мысль в голове рыдающего солдата, и тот даже не стал удивляться тому, что она отчетливо шла извне. Впрочем, что сейчас он сам и что окружающий мир?

Остатки разума панически ухватились за нить, в глубине которой было вплетено множество тревожных знаков. Там покоились такие давние и такие новый одновременно размышления о странных мыслях, посетивших разум в то время, как тело карабкалось под завалом. Там же ярко сияла нить, натянув и поиграв на которой можно было услышать голос эклизиарха, вещающего про опасности варпа и шепот демонов. Но тот – или те -, кто с безразличным интересом наблюдали за жуком, щелчком пальцев спалили и ее.

Сержант трясся. Трясся в беззвучном приступе смеха. Вдруг все, все что было, показалось ему таким забавным. Медик так смешно уткнулся в начавшие тухнуть кишки солдата, что так и не выжил, несмотря на все усилия. А этот завал, под которым размазанными осталось трое сослуживцев? Он так аляповато выглядел с этими пятнами крови на сером бетоне! А отрезать собственную руку? Ножик же вовсе не предназначен для перепилки костей, а он, дурак, все же использовал его для этого! А этот верзила-мародер? Такая веселая и смешная гримаса боли напополам с удивлением возникла на его мерзком лице, когда камень раздробил колено! А второй? Второй – вообще умора! Столько лизоблюдства и глупой надежды в глазах. Вот смехота-то…

Не прекращая смеяться, то переходя на тихое хихиканье, то на громкий смех, сержант поднялся, чувствую невероятный прилив сил. Теперь он шел уже бодрым, уверенным шагом, но все же не отрывал пальца от шершавой стены, плотно прижимая его. Будто бы рука – не рука, а плацента, соединявшая мать-Улей и нечто новорожденное, что еще не получило имени.

Он замер лишь на мгновения, недоуменно хихикая и разглядывая узкий проход, через который ему никогда не протиснуться. А потом он засмеялся снова и устремился вперед. Маленький, упертый человечек, что так хочет жить. Маленький, упертый жучек, что так хочет отрастить клешни и хвост да и пожрать противных пчелок.

UPD #5:

***

Зябко и мерзко. И здесь, на дне цивилизации, даже пламя Императора не согревает. Почему? Ведь дело не только в промозглой сырости, в тусклом освящении и холодке, просачивающемся сквозь форму.

Может быть, дело в той миссии, что легла на плечи двух бойцов СПО? В неприятной и грязной работе, приказ о которой пришел с самого верха, от самого Губернатора? Задание, от которого невозможно отказаться, но и выполнять которое – невозможно. Задание, о котором придется забыть навечно, и не из-за угроз свыше. Из-за своей чести и совести, которых надо пристрелить за компанию.

В конце коридора, в темной затхлости подъема, в клубах пара, то и дело с недовольным фырканьем вырывающегося из прогнившей трубы, послышалось какое-то шуршание. Неясная тень показалась в сгустившемся в коридоре тумане, будто нарочно ставшем еще гуще. Раздался тихий смех, будто кто-то услышал смешную шутку, да вот беда – не уверен, прилично ли смеяться над ней в высоком обществе. А потом хихиканье перешло в громкий, надрывный смех…и еще секунда – смех надломился, взвыл, как цепной меч, и утонул в густом тумане, скрылся в тихом, на грани слышимости, хихиканье. Будто издевательский бред хаосита, значащий нечто вроде: «Давай…иди сюда, в туман, маленький глупый СПошник…я поиграю с тобой…о да, как я поиграю с тобой…иди же ко мне, моя маленькая жертва…или же беги отсюда со всех ног, беспрерывно делая в штаны». Обладатель смех то стелился змеем по земле, то прижимался к стене, будто страстный любовник к такой желанной возлюбленной, то, казалось, взлетал и полз по потолку, как паук...

Двое солдат поежились и переглянулись. В глазах их читалось только одно: «Хаоситы?». Сжав покрепче лазган, один из них, что посмелей, сделал шаг вперед, гулко впечатав подошву в бетон. По чистой случайности или умыслу скрывавшегося в тумане, именно в этот момент он замолк, и всего лишь один шаг чуть не оглушил их. Оба испуганно вздрогнули, нервно перехватив винтовки:

- Эй, кто там? Покажись! Убирайся, пока можешь, мразь, пока сюда не подошли остальные – наигранно храбро и самоуверенно произнес храбрец. Он был бы отличным актером. Но в этот раз его способности дали трещину – ибо он прекрасно понимал, что нет никакого подкрепления. Вернее есть, но они в казармах да на плацах – спят или получают награды.

Вот фигура замаячила более четко и попала в прицел двух лазганов. Вскоре туман больше не был для нее прикрытием – и от увиденного лицо одного солдата перекосило, а второй сложил аквилу на груди.

В появившемся тяжело было опознать сержанта Сил Планетарной Обороны: однорукий, потерявший где-то и лазган, и элементы брони, в ободранной и грязной до серости форме. Но то, что сначала солдаты приняли за обрывки формы оказалось шматками кожи, содранной с мяса и когтей и болтающейся на теле сержанта, будто талисманы на каком-нибудь полудиком выродке с диких планет. На лице безрукого все было еще более-менее терпимо – относительно остального тела. Но, кажется, СПОшник уже не чувствовал боли. Он стоял, пошатываясь, и тихонько смеялся, не отрывая злых серых глаз от бойцов. Когда он заговорил – было настолько удивительно, что это существо вообще способно издавать звуки, хотя бы отдаленно похожие на человеческую речь, - один из солдат чуть не выронил ружье:

- Ааа…вот и мои спасители – сказал Сержант, и интонации в его голосе менялись, перетекая из одной в другую на полуслове – Ну что? Ждали? Ждали…вижу что ждали, гады…а я полз. Один…через развороченное брюхо Улья…без руки. Истекая кровью, подыхая от боли…А вы сидели тут…

Под конец его голос его стал совсем угрожающим, кулак на уцелевшей руке начал сжиматься-разжиматься. И тогда бойцы вспомнили про приказ. Теперь им было не стыдно, теперь они не колебались, теперь они были готовы.

Лазганы зашипели, а Сержант вскрикнул и повалился на спину, перекатился через голову и ухнул в какую-то щель.

Солдаты развернулись и пошли прочь в полном молчании, лишь мечтая побыстрее добраться до своих казарм и хотя бы попытаться отмыть грязь, которая налипла на них в этот вечер.

Изменено 8 июня, 2009 пользователем Derbius

N1Ce)G.A. · 4 апреля, 2009

Хех.... мне понравилось... очень живые описания, но очень мало.

Сфинкс · 4 апреля, 2009

Увы, у меня такая главная проблема - выкладываю кусками. Знаю, что это слабость...

Но будем-с писать и работать.

Спасибо за поддержку. За полутро годовой опыт написания всяких ерундовинок на форумах понял, что именно комментарии и поддержка читателей - то топливо, без которого поезд автора быстро встанет

Сфинкс · 5 апреля, 2009