Architect Pryamus

Читнул. Хотя от LOTR в принципе особо не фанатею, но шутку юмора оценил. Сама идея мне понравилась - сначала подумал, что рыцаря в итоге попросту прибили к знамени (да и вообще отдает Вахой). И в принципе, хотя тут неясно что конкретно сотворила тьма с рассудком ГГ, все объяснения одинаково плохи. Получается такая себе не героика, а ужасы. Так ведь и начинается терминальный коррапт, за которым следует собственно перенятие у противника языка и стиля одежды, и совершенно добровольный переход на темную сторону, будучи в полной уверенности, что предали тебя, а не ты. Не оценил то, что нетуть таких, казалось бы, обязательных вещей, как пики с головами (и не только головами), и сравнения темных с кошаками в плохом смысле слова. По тексту, один спорный момент, я не уверен как правильнее с точки зрения великой и могучей русской языки: "Не звери, не живые горы - мумаки Харада" Может все-таки "НЕ мумаки Харада"?

Картиночки не трогаю, чукча не художник. 1. Радживана (Калигула) Я так понял, намеренно построено как машинный лог, откуда долгие перечисления и сухие цифры и факты. Сначала не понравилось, потом понял что это очень даже в тему персонажам. Повеселился с машины, общающейся исключительно в духе "Ублюдок, мать, а ну иди сюда...". Но в итоге да, отчет о том, как кулхацкеры нагнули. 7 дайверов из 10. 2. Земля и вода (Стерх) Чет какой-то странный стиль, особенно в самом начале - я даже не понял, чью точку зрения он отражает. По идее, он должен быть заангажирован (так повелось) в пользу одной из сторон, а тут попеременно хвалит то одну, то другую, даже в рамках одного абзаца или предложения. Кроме того, не очень понял, с чего вообще эльдарасам настолько в лоб и нагло нападать на кузню - финал выглядит как заготовка, кусок целого, где все только предстоит. Также змаечены ачипятки, но не смертельно. 8 раскуроченных крафтворлдов из 10. 3. Без названия (Райнгер) Ачепятак, повторов и стилизьма много. В самом начале почему-то взоржал с Остина Пауэрса после разморозки. Потом расстроился что зарисовка без неожиданного поворота и пр. - например, что раненого принцепса держат в видениях, где он сражается за Императора, а в реальности он слился с одержимым титаном. 6 баков с амниотиком из 10. 4. С оружием в руках (Роммель) Читал еще на стадии создания, многое из не нравившегося уже пофиксено. Многабукаф, много параллельных историй, Хаос воюет сам против себя, много нужно додумывать и намеками, но по итогу чтиво во славу Кхорна. И Слаанеш. Минус балл за недораскрытие Культист-тян на плечах у хаослорда, но так и быть, будет компенсировано сценами "Чужой возвращается" и "Думгай против Иконы Греха". 10 дентат из 10.

О Господи, и тут нашли к чему. Это ж стилизация под восточную поэтическую прозу, смесь индийской и арабской. К тому же имена с отсылками (в начале выделенные особенно) там в общем запомнить несложно, а некоторые и в первой части были. Не ставить же в начале каждой главы "В предыдущих сериях...". К тому же чем хороши тексты со 100500 деталей: их надо перечитывать, чтобы со второго раза эту мелочь заметить как чеховское ружье, а не просто еще один эпитет. Ну и заодно по-новой отрисовать то, чего я вот делать не умею: архитектурно-антуражную картинку. Статуя с гору уже была, а вот поездатые поезда это что-то новое. А так - два бионических Ганди автору в кашемир.

Очень рвано описано, со скачками от "так быстро произошло, что ничего не поняли" до "заметили мельчайшие детали". Плюс неравномерно боевка+собственно психотравмы (я ведь правильно понял, что рыцарь в итоге сошел с ума и разговаривал с уже умершим другом с момента выхода из боя)? Тема-то благодатная, но тут надо как-то плавненько, что ли.

Рассказ 1 - нет, он не плох, но в нем есть один изъян, который надо было бы исправить, и тогда он был бы прекрасен. А именно - подать его от первого лица. Вся вульгарность, особенности языка и пр. сразу бы пришлись идеально под стать сержанту, и было бы очень и очень хорошо. Ну а раз нет - 8 засунутых в задницу болтеров из 10. Рассказ 2 - самая милая интерпретация Астрид Линдгрен что я видел... И неожиданная. Жаль, быстро кончилась, тут можно было бы и проду замутить. 8 зарезанных Карлсонов из 10 Рассказ 3 - оооочень много лишних слов (да кто бы говорил). По два-три повторения тавталогий и синонимов одинаковых по значению терминов. Это при том, что столько всего смазано... За вычетом этого - мне понравилось. Возможно имело смысл оформить все это как эпос в средневековом стиле, как будто это все читает из записанной в книге легенды проповедник? 7 летающих горканавтов из 10 Рассказ 4 - Господи, да что ж за мода пошла на выражения в тексте? Но тут хотя бы от первого лица, хоть и в неудачном образе. Но зато это действительно история в миниатюрах, как я понял - по мотивам реально происходившего на столе. Милота. 7 скушанных ящерок из 10 Рассказ 5 - когда начал читать, вспомнил Искупителя и настроился. В целом не ошибся, хотя ожидал немного другого, но за вычетом языка, опечаток и прочей мути - годно. А к этому я за предыдущие 4 рассказа уже привык. Вообще же у автора неплохо получилось показать кхорнизм Императора - главную радость и цель, любовь всей жизни настоящего истребителя нечисти. Это бы да получше написать... 7 метафорических океанов из 10 Рассказ 6 - как в Империуме любят, когда еретики умирают сами, без помощи государства! А тут, судя по всему, вся планета в страшной ереси во всем, от языка до ночного кошмара Марса, ЭКСПЕРИМЕНТОВ!!! Генокульту премию за избавление от слишком тупых граждан. Этим генокрадом был Альберт Эйнштейн. За вычетом же сего - ну да, рассказ небанальный. И с амбуллами / магосом повороты хороши. 6 краденых детёнышей из 10 Рассказ 7 - знаю кто автор миниатюры, тоже себе такую хочу. Отпускать про ведьмака шутки ниже пояса вообще трудно (ввиду того, что над ним уже нижепоясно пошутил сам Пан Анджей), но здесь получилось. Нетривиальный рассказ, где домыслы ложатся на канон. А еще тут есть фансервис, хотя и меньше, чем хотелось бы, и речь отнюдь не о внешнем виде эльфюшки. Ряд вещей огорчил - скомканность (такой объем, что не могло писаться иначе как второпях к концу), отсутствие Большого Решающего Развязочного Махача, отсутствие эротического порносекса (в рассказе по такой вселенной и такой миниатюре!!!). Но на фоне описанного выше, жаловаться грешно. Один балл накинем за миниатюру же. 10 зацензуренных эльфюшек из 10

Лучший писатель - Котя Кхорна. За непередаваемый стиль и общий котизм. Лучший фанфик - про сущность воды, за развитие непопулярной темы. Лучший персонаж - не читал, но голосую за Грима и его Сэра.

Про Рагнарек доставило. Пишите еще. В конце О-Димм просто обязан был процитировать и тон взять у ЦМО ))) Вообще же ждем продолжения, где будет собственно 18+.

Ну ок... Может тогда на контрастах сыграть? В быту мы может и вежливы, зато эта вежливость с лихвой компенсируется вовне? В этом плане мне нравился старинный кусок того же Роммеля, где будущему архонту воспитательница наглядно показывает, как надо поступать с любым кто просто увидел тебя вне образа. Сама идея мне нравится, если что.

Видать, и правда тяжело написал. Не хотел как обычно разжевывать в рассказе, но открытая трактовка рождает всякие мысли (одна из которых мне даже больше нравится, чем моя собственная). Краткий FAQ по заявкам: - Почему эльдар провели как детей? Потому что прилетают не в первый раз, вольного торговца знают давно. Естественно, вначале были приняты все мыслимые меры предосторожности, но когда за 20+ лет ничего не произошло, расслабились. Телохранитель, конечно, пытался что-то там проверять, благодаря чему вообще остался жив. К слову, он из них из всех самый не-ультвевский, и видимо, наставник и хотел его научить сдерживать эмоции и вести себя как положено послу. Кто же знал, что параноик будет прав. - Что в итоге стало с колдуном? Забрал младенчика и свалил в Паутину, отправив Альму на Терру. В итоге младенчик вырастет (он даже мельком появляется в другом фанфике), а сам колдун дорастет до провидца. Правда, наведение на мир друхари ему не простят (это ж сколько камней душ, реликвий и пр. попадут в руки комморитам?), да и в процессе он основательно подался в сторону как Кхейна, так и Малала (да, он позже станет отступником). После чего ему уже никто руки не подаст. - Зачем папаша-Слоан игрался в ГМО и что конкретно он сделал? Потому что хотел наследника-псайкера, причем сильного и достойного наследия предков (психосиловой мечик как раз от оного). Сыновья получились никчемными, дочка, как ему казалось, тоже. То, что в итоге дочка все же оказалась псайкером, больше всех удивило самого папашу - ведь его гамбит оказался еще и бессмысленным. А сделал он перенос душ эльдарских волшебников (простые камни, откопанные под ногами, не годились). Котя решила, что младенец еще и полуэльдар генетически... Такая трактовка мне нравится даже больше. - Почему девчонку не расстреляли и не сожгли сразу в эпилоге? Потому что она, как ни странно, 1) ценный материал для Схоластики и 2) законный наследник патента вольного торговца. Имеет полное право лететь на Терру, а там разберутся. По замыслу это бабушка Януса Сида, другого персонажа. - Причем тут Караул Смерти? Всего лишь иллюстрация того, что колдун в итоге к людям подобрел малость. По крайней мере, драться с ними бок о бок ему теперь не западло. - Так колдун Диандавар или Белет? Белет - прозвище. Был в средневековой демонологии такой демон математики. Колдун, это можно мельком заметить, хорошо считает. - Почему колдун не прирезал девчонку? В иной ситуации может и прирезал бы, благо есть за что... Но как ни странно, теперь она ему почти что семья по крови. К тому же, без нее выбраться бы не получилось, открыть портал без запитки от другого псайкера просто не хватило бы сил. - Откуда восстание взялось? У законников были все основания (сношение Карнеги с ксеносами, больше, чем нужно по праву вольного торговца). А сын епископа, фанатик, это лишний повод. Колдуну нужно-то было только подтолкнуть слегка... А дальше появление Безумного Художника, что есть отличный повод взять законникам все в свои руки.

Начал читать Сангвиния и задумался. Неужели коморриты растут этакими няшами, а потом вырастают в Вектов и прочих баронов? Но потом я вспомнил, насколько отличался публично-сценический образ от домашнего у многих исторических личностей. И все же... Кстати, вроде при умершем папе близняшек должен был "досеменить" кто-то другой. Но это детали. А вот что сидящих за столом архонта (!) и суккуба (!!!) можно смутить нарядом и шутками за триста... Дальше больше. Какой нравственный кабал. Всякий аристократ Империума позавидует... Впрочем, нет. Посмеется. Оригинально, в общем, весьма. Но если речь о друхари - ваниль. Где прибивание неудачной прически к голове и подача на стол некоторых частей тела парикма***? Как сказал бы в такой ситуации оф. представитель Ордо Ксенос (помянутый в тексте), "пока самые страшные хищники в Галактике вот такие, можете быть спокойны, Империуму ничто не угрожает". 6 грудей в лифчике из человеческой кожи из 10.

Рекомендовали Гаспара. Прочитал. Несмотря на то, что тут по ошибке в каждом предложении (Ордо Грамматикус уже вылетел), очень милая зарисовка, мне понравилась. Ее бы причесать и... И сделать так, чтобы она не обрывалась на середине? Должны же быть начало и конец у рассказа. За отсутствие конца (гусары, молчать) и ошибки прощается даже оригинальность. 8 одногрудых супруг из 10. UPD: дочитал опубликованное все. Оно на самом деле очень и очень, это действительно хорошая история, и будь она написана грамотным языком - заняла бы отличные позиции.

Я шмог. Я сделяль и умер. Передайте Аовель и Роммелю, что я их всегда любил.

Сюжет: Аовель. Муза: Rommel. Вводная: эльдарская делегация прибывает к хорошо знакомому им вольному торговцу, чтобы забрать и похоронить то, что осталось от катуменских переселенцев. Кто же знал, что у того есть свои планы и на гостей, и на будущее своего рода в целом - одержимый одной идеей, он одновременно воплощает свои наполеоновские планы и пытается удержать под контролем собственные владения. Персонажи: - Слоан Карнеги - вольный торговец и по совместительству глава правящего дома на безымянной планете, некогда бывшей непризнанными владениями эльдар - Альма Карнеги - дочь Слоана от предыдущего брака - Сенбиаль - глава делегации, провидец - Акилья - его сестра и Говорящая с Духами - Гавиантил - костопев - Диандавар - колдун и телохранитель - Мур-Биан-Верль - гиринкс - Епископ Антоний - второй человек на всей планете - Раффард - сын оного и негласный глава всей планетарной охраны МАСКА КОЛДУНА ”А я всерьез полагал, что ты ценишь здравие своего любимца.” Костопев уловил язвительный яд в мыслях, но не подал виду. Его внешнее умиротворение, пусть и притворное, было столь же противно созерцать, сколь и всю дворцовую залу вместе с ее хозяевами. ”Оставь свое презрение для поля брани, Диандавар. Я полагаю, она боится нас куда больше, чем мы сторонимся ее.” Недоразвитая самка мон-кей - называть это создание женщиной у колдуна просто не повернулся бы язык - протянула гиринксу Гавиантила очередную порцию лакомств. Животному было простительно принимать подношения от зверочеловека, от низшего существа - но то, что это льстило его хозяину, было за гранью даже самых снисходительных традиций дипломатии. ”Хорошо, допустим, ты загубишь невинную жизнь своего друга. Но твое бездыханное тело я не собираюсь нести на себе. Не смей!” Правитель, хотя скорее царек, с гордостью больше своих владений, человеческого мира не пожалел сил, чтобы встретить гостей с Ультве ломящимися от яств столами. Половина оных была заставлена безвкусным подобием пищи, что слыло у мон-кей знаком доброй воли - хотя, разумеется, закон священного гостеприимства никого из них не остановил бы от нападения на послов в своем доме. Как не остановили законы Империума от получения выгоды самого Слоана Карнеги, не единожды ступавшего на первые ступени Искусственных Миров по праву, дарованному Золотым Богом. Алчность мон-кей была единственным, что перебивало даже многотысячелетнюю ненависть к Детям Иши. ”А ведь меж тем, друг мой, ты многое теряешь. Возьми пример с наставника.” И тем удивительнее было, что сам Сенбиаль, прошедший сквозь столькие смелые визиты в логова презренных людей, не боялся пробовать угощений со второй половины столов. Нисколь не страшился, будто опасность, исходящая от хозяев, не существовала для него. Ибо провидец не впервые переступал порог этого дома - а потому свое уважение показывал, вкушая свезенные издали шедевры эльдарского гения вкусов. От плодов священного дерева лиандрин - что само по себе привело бы в ярость всякого с Бьель-Тан, увидевшего это - до запеченного целиком алкидона, нелепо выставленного в охотничью стойку и зачем-то украшенного перьями. ”Я лишь хочу верить, что Слоан сдержит слово.” И посреди смешавшихся в один дурманных ароматов, ощутимых даже сквозь фильтры забрала, Диандавар по-прежнему видел перед собой лишь клятвопреступников и предателей. Пусть эти мон-кей и твердят о дружбе с Песнью Ультанаша, предавший одно божество не преминет нарушить и клятву перед лицом Азуриана. Мысли колдуна были об одной задаче: о той, ради которой ему, воину, велено ступать среди торговцев. Среди тех, место кого под пламенной пятой Кроваворукого Бога. Но сейчас, какими бы ни были они низкими и приземленными тварями, мон-кей протянули руку помощи. Найдя то, что принадлежало Ультве, не стали ждать, пока небеса разорвут черно-белые воинства. Преклонились перед детьми богов, как подобает. Золото было лишь предлогом, чтобы в их искренность верили больше. - Находят ли почтенные гости наше гостеприимство достойным? Незрелая самка не унималась. Судя по платью тошнотворных расцветок, с узорами, хоть и абсолютно безвкусными, но для грубых рук весьма неплохими, она была дочерью хозяина. Наивная смелость, граничащая с самоубийственной глупостью, только усиливала эти подозрения. - Безусловно. Хотя, конечно, я бы посоветовал изучать сочетания более тщательно. Что забавно, обращалась она к костопеву. Словно вороватая птица, польстившись на его богатые украшения, предположила, будто бы он здесь глава - и в каком-то смысле Гавиантил и впрямь ощущал свою миссию важнейшей в жизни. Разубеждать же кого-либо в этом он не торопился. ”Забавно. Я думала, их внимание будет противным. Но признаюсь, [ну уж нет]ожу его столь же льстящим.” Для Акильи, привыкшей говорить с мертвыми вместо живых, взгляды людей подобны писку грызунов, от каждого ее движения их передергивало, словно от взора хищного зверя. На мгновение Диандавар поймал себя на мысли, еле спрятанной от остальных: его гнев ко всякому, посмевшему возложить взор на Акилью, сравним с ревностью. В своем стремлении к совершенству боги сделали мон-кей мерзким, но узнаваемым подобием собственных потомков. Ходили даже непристойные слухи, будто бы порой Темные (а то и, прости Азуриан, не только они) смотрят на человека с симпатией. Но с завистью? Такого колдун простить себе не мог. Зная, скольких желающих ее руки Акилья заставила вернуться с позором, нельзя столь глупо бояться… Теперь Диандавар обязан преподнести ей венец без малейшей доли сомнений, если когда-либо хочет считать себя достойным такой почести. Сразу. Сразу по возвращении. Еще одна причина, по которой страстно желал колдун, чтобы наконец замолчал и пропустил их правитель проклятых земель и морей, рассказывающий о пожеланиях мира и заслугах обоих народов друг перед другом. Будто были его заслуги в том, что он исполнил долг всякого низшего существа перед эльдар. Будто в вине, что было подано, могла быть толика труда человека. Поразительно. Вместо безвкусного жгучего пойла, которым принято было отмечать в Империуме любые события, Слоан Карнеги добыл едва ли не единственный дурманящий напиток, что могли без опаски потррепродукциять и эльдар, и люди. Аркиллийское вино, из смеси десятков фруктов и корней с разных концов галактики, настоянное на металлической пыли в течение срока, которого человек вряд ли бы дождался. Невозможно было перепутать этот рецепт ни с чем, в нем не было простых замен и попыток выдать одно за другое… Пожалуй, в одном этом смог мон-кей угодить колдуну. - За успех и ваш, и мой, и наших будущих встреч. Я долго постигал обычаи и мысли наших гостей - и рад сказать, что мне это удалось. Удалось понять, что действительно важно знать нам о вас, и вам о нас. Понять, что поистине бесценно… За покой усопших, и за будущее детей наших. Одновременный глоток всем из общего фонтана, заполненного редким угощением - разумеется, после пробы его коморрагским детектором ядов. Вкус был бесподобен, и на долю мгновения Диандавар даже почувствовал к Слоану каплю уважения за проделанный труд. Впрочем, всякое уважение быстро испарилось, едва стало ясно, что добыть вино мало, его следовало еще и подать холодным, а не нагретым так, что оно выжигает послевкусие. Нестерпимо саднящий первый глоток тут же побудил немедленно зачерпнуть из ближайшего сосуда колотого льда и разбавить им остатки напитка. Практически сразу же вино обрело тот неповторимый баланс жара и холода, остроты и сладости, за которое и ценилось… Но ненадолго, буквально на один глоток, прежде чем талой воды стало слишком много. ”Сенбиаль, я начинаю понимать, за что ты так пристрастился к этим визитам. Если каждый раз тебя угощают таким вином, трудно устоять. Однако, к следующему разу, выдрессируй их не портить нагреванием такое чистое удовольствие.” Если в легенде об Изиль-таане, создавшем лучший напиток во вселенной, и его слугах, готовых на все ради еще одной капли, и самоубийстве после осознания, что ничего лучше ему уже не испытать в смертной жизни, были реальные корни, то происходили они непременно от аркиллийского вина. Добавив еще льда, Диандавар мысленно уже ощутил гамму послевкусий… Когда вдруг случайно заметил свое отражение в бокале. Его же собственное лицо, так четко отраженное на поверхности напитка - но оно как будто смотрело на него с недоброй усмешкой. Словно искаженная яростью боевая маска, хотя это были лишь частицы тающего льда, добавляющие линии от себя. Будто по белому лицу шли вертикальные трещины, похожие на рваные шрамы через глаза и по щекам. Словно боевой раскрас, будто отражение напоминало с яростным, едким укором, что колдун - воин. Что его место на поле боя, а мон-кей - на острие его пики, под его гравициклом, на коленях перед победителем… Что долг эльдар - прийти за спасенными. Многие тысячи лет под толщей камня спали миллионы усопших душ, и тысячи томов запретных знаний, и сотни руин. Ничего мон-кей не посмели взять себе, и черно-белый корабль вернется на Ультве заполненным до предела. С каждым камнем будет говорить Акилья, и каждый механизм будет разбужен Гавиантилом, чтобы положить начало пути блудного племени домой... Оставалось лишь спуститься в недра древнего города, путь к коему разрыли руки человека. Хоть на это они способны. Видения прошлого лились каскадами, обнажая никогда не виденные пейзажи. Такими они были до того, как грянули белый гром и черное пламя, не разбирающие, где человек, а где потомок Иши. Никто из ныне живущих уже не вспомнил бы историй, записанных в камнях - от них остались лишь иллюзии, созданные плодами из красных слез. Не было большой войны, о которой слагали бы легенды - не назвать войной то, что отступники и еретики от Пути эльдар, блудные дети, в своих скитаниях почему-то нашли пристанище, за которым вслед пришли внуки Золотого Бога. Ни один Искусственный Мир не назвал этих эльдар своими братьями, а мир - принадлежащим им по праву. Остался только мертвый песок, раздираемый взрывами, уходящими далеко за атмосферу. Раз за разом они обходили поверхность от края до края, переделывая ее на свой лад, пока не остались лишь сотни мон-кей и намного меньше эльдар. Их, живых, память видений не сохранила. Зато эта память сохранила каждую смерть. От взрыва, оставляющего тени на стенах. Под коваными сапогами и громовыми когтями. От удушья в убежищах, ставших склепами. От вод, вскипевших и ринувшихся вниз, туда, где их не нашли бы огненные смерчи. И от холодного мрака, слишком поздно дающего осознать, что послы доброй воли уже не могут пошевелиться. Не могут ни вдохнуть, ни вобрать в себя силы Той Стороны, ни как-то защитить друг друга. Раз за разом, вечно теперь переживать сковавшую беспомощность. Слоан Карнеги не мог не слышать песнь о безумстве ассирийских переселенцев, но совершил ту же самую ошибку. Только вместо боя лицом к лицу подло отравил гостей - и весьма коварным способом. Заставил своими руками, безо всякого принуждения, сыпать в безвредное вино холодный яд. О своей участи после смерти у колдуна не было ни малейших иллюзий и надежд. Люди наверняка знают, чего на самом деле страшатся эльдар, и не проявят милосердия к побежденным. Оставалось одно… В глубинах меркнущего разума взять за руки наставника, друга и возлюбленную, признаться которой в своих чувствах настало время. Перед тем, как все четверо предстанут перед троном во дворце Царицы Ненасытной, остается только показать, что они не боятся. Лишить ее хоть этого триумфа. Когда видения своей смерти и чужой начали гаснуть, Диандавар был готов встретиться с творцом и творением своего народа. Но когда наступил мрак, в котором не было даже стенаний потерянных душ, Богиня Жаждущая не поспешила встречать колдуна в своих владениях и заключать в вечные объятия. Вместо нее не возникли из мрака ни Повелитель Вечных Перемен, ни Сокрытый От Взора, ни Невеста-Пленница, ни Расколотый Огнем… А потом черная глухота запаянного саркофага, куда мон-кей поместили онемевшее тело, сменилась белым светом и грохотом расколотого гранита. И в недрах умолкнувшего было Царства Чувств беззвучно вопрошал колдун сам себя. Его шансы умереть - от паралича ли, от падения ли, или под толщей камня - были ровно девятьсот девяносто девять из тысячи. Как мог Диандавар оказаться столь удачлив? Переломы - ничто. За каждый вдох придется платить болью, и болью страшной - но уцелел череп. Страдания можно и стерпеть, когда они возвращаются после паралича, с лихвой покрывая его бесчувственные объятия. Сколько времени провел на Той Стороне дух колдуна, медленно падая вниз, сгорая в пламени Варпа, прежде чем обнаружить, что он все еще жив? Или… Или просто спасен от преждевременной гибели, но не заставит себя ждать смерть естественная? Если остальных ждет такое же пробуждение... Но это лишь вопрос времени. За покушение на мирных послов Гавиантил поднимет из этой могилы воинов прошлого, а Акилья вдохнет в них жизнь и поведет в бой. В руинах глубоко под землей хранились тысячи осколков прошлого - а значит, будет в избытке и камней душ, и оружия. Касание костопева - вот все, что им понадобится. И война только начинается. Когда прибудет черная армада, послы возглавят их, выйдя с трофеями и планом очищения мира. Попытавшись найти отголоски их душ, колдун замер. Без защитных рун, любая сила мощнее поддержки тела телекинезом привлекла бы внимание с Той Стороны - единственное, что могло быть страшнее гибели. Но настоящий колдун опасен и без оружия, и без своих сил. Гнев Кроваворукого Бога обрушится из-под земли на всех… Рука Смотрящего-в-даль встретила холодом и тяжестью. Он не дышал уже очень давно. Как и Гавиантил. Как и Акилья. Их дух давно покинул это место, оставив лишь тела для символических похорон. Диандавар заперт под землей в одиночестве. Но он не один. Никто из эльдар никогда не сражается в одиночку… Даже стоя перед вратами, открыть которые своими силами не хватило бы и вечности, он не был одинок. С ним было все, что хранили здесь дети Иши, чьи летописи с каждой страницей были все более обрывисты. Экспедиционный флот Послов Первой Длани не мог отбиться от воинов Великого Завоевательного Похода, но до последнего защищал свои творения, погребенные под многими толщами камня, ныне разбираемого людьми на материал для своих городов-шпилей. Последние страницы, прежде чем начались лишь пустые листы, говорили о том, как летописец Мариволь принял свою судьбу. Он писал, что погибает за прекрасную мечту о мире и победах вне поля боя. О будущем двух народов, и о временах, когда бок о бок они сразятся с ужасами Галактики. Когда бессмертные воинства встанут рядом с сыновьями самого Императора, когда правителя людей коронуют эльдар, а род Кхейна поднимется в небо. Когда завопит от ужаса Неназываемая в час перерождения мертвых. Чтение подобных несбыточных мечтаний наполняло смесью гнева и сострадания. Любой, кто смел мыслить о мире с Империумом, не просто о временном договоре, но о подобном доверии, обречен был быть убит так же, как и прежние обитатели. Растоптанные коваными сапогами мон-кей, они сполна познали миролюбие и дипломатию их Императора. Мир возможен был бы, лишь если бы эльдар держали цепи, только если бы мон-кей были их марионетками и безвольным инструментом. Вот о таком будущем возможно было мечтать. А о своем будущем Диандавару приходилось думать, замерзая под мертвыми сводами, сжигая бесценные книги, чтобы не околеть, поедая червей и грызунов. Судьба не была лишена иронии, но после смертельного угощения из яств, от которых можно было упасть без чувств, Диандавар был рад и мясу паразитов. Лишенный надежды умереть в мире колдун Диандавар, Призрак Аваллийский, Палач Бельдеана, Призрак Нижних Городов, снимет голову с виновных - или падет в бою, пытаясь. Обвал, голод, холод, недостаток воздуха и света могут убить его, бесспорно… Но сдаваться он не станет. Под этими сводами и впрямь хранились несметные сокровища, но это были не горы золота, оружия или камней душ… Горы книг и кристаллов, в которых были сохранены память и результаты бесчисленных трудов. На то, чтобы прочесть и сотую долю оных, ушла бы вечность, а у Диандавара не было ни времени, ни сил познавать, что творили предтечи в этой удаленной глуши, вне взгляда всевидящих очей Искусственных Миров. Эти тайны познают другие. Те, кто придут сюда с огнем и мечом, чтобы каленым железом выжечь поглотившую поверхность заразу. И на это не жаль было ни риска для души, ни опасности истощения. Из десятков давно умерших машин родилась одна, как некроконструкт, собранный из частей множества сородичей. Древние устройства давно потеряли остроту и точность, они были изломаны и стерты, но они работали. После очередной попытки изогнутая арка, запитанная только лишь волей самого Диандавара, дала искру и на мгновение разломила пространство. На ничтожно малую длительность, но связала реальность и Паутину. Коридор, принадлежащий этой планете, был захламлен, зарос подобно пробитому кровеносному сосуду, но он был цел. И через него колдун отправил зов о помощи, всякому, кто услышит. Свое имя. Место. Обстоятельства. Мольбу о помощи. Намерения. Призыв к войне. Предупреждение. Все, что успел вспомнить, прежде чем машина взвыла, кристалл треснул, и портал схлопнулся. Послание ушло в никуда, но оно попало на Ту Сторону. На свою беду, колдун был одарен в искусстве счета. Ему хватило беглого взгляда на работу машины, на степень прозрачности Паутины, на расстояние до ближайшего ее узла… Даже при идеальной скорости, послание будет идти не менее трех местных циклов - другой точки отсчета не было физически. Потом еще столько же понадобится всякому его услышавшему, чтобы вернуться сюда. По меньшей мере, у колдуна будет предостаточно времени, чтобы свершить все, что он задумал. - Мама… Что с нами становится? Ночью охрана, отвлеченная пышными празднествами, покидает посты - да и кому придет в голову проникать сюда без позволения? Одно место во всем городе, где никогда не спрашивают о цели посещений. Что они праздновали? Смерть послов, которая могла навлечь на всю семью несмываемое позорное клеймо? Или то, что единственный человек, кто смотрел с большей пустотой, чем отец - урожденная Люсиль, а ныне Прима Катерина - ступила на порог дома, где никто не был ей рад? Или очередные провальные надежды и лишние претензии на наследство, ни от кого не скрытые? Но вопрос Альма задавала вновь и вновь, в пустоту, зная, что надгробие в виде черной птицы вряд ли услышит, не поэтому. Таков был мир, где она родилась, проживет и умрет. Белый зверь, жмущийся к сапогам, жалобно застонал. Единственный из пришедших извне, кто выжил. Единственный, кто теперь смотрел на Альму с чем-то, похожим на сочувствие… Или просто она была нужна ему куда больше, чем он ей. Животное навзрыд звало кого-то, вертя по сторонам головой с пушистыми ушами - будто искало пропавших хозяев. Он не успокоился даже когда его прижали к груди. В действительности, он и не знал, как сильно нужен ей. Последний, кому можно было хотя бы рассказать о том, откуда на самом деле следы удушья на шее. До сих пор Альма помнила неистовый рык епископа, которому по глупости попыталась исповедаться… И осеклась, едва поняла: независимо от того, что скажет, почтенный Антоний ждет только шанса приговорить очередную душу, заставить покаяться во грехе. Все люди делились теперь на два типа… Те, кто не поверит в то, что отметины появились сами во сне - и те, кто в удушье и кошмарах увидит только зло. На все у обоих был один ответ: ты предательница заветов и Слова Императора. Кайся за грехи своя. Посмела приблизиться к мерзкому ксеносу и не убить его. Вздумала говорить с ними и не обвинять их. То, что Альме достанется от отца, а ему от его отца, а их предкам от Самого Всемогущего и Всеведущего, право решать это, было для них не более чем отсутствием законного права поднять очередное восстание… Неожиданно зверь встрепенулся и заорал так, что Альма едва его не выронила. Что бы ни увидел он там, вдруг стало ясно: стоит обернуться, и завопит уже она сама. Будто морозные ветры замерли вдруг. И почему-то Альма чувствовала кожей образ у себя за спиной: кладбищенский сторож из сказаний о временах, когда люди пришли с небес и построили этот город. Снежный Старец, чья статуя возвышалась над некрополем, будто он лично опустил взор, чтобы посмотреть на нечистую душу. Вопли умолкли так же внезапно, как и начались, едва Альма смогла посмотреть хотя бы краем глаза назад. Там не было ничего, кроме тени от луны и мраморных стен траурных коридоров… Но то, что они не были пустыми еще совсем недавно, и что нечто уже тянуло к душе грешницы костлявые пальцы из темноты, отпечаталось в памяти так же четко, как царапины от когтей вырывающегося зверя на коже. Те, которые только сейчас Альма заметила по каплям крови на белоснежном мехе. Во мраке казалось, что все до единого каменные изваяния смотрят прямо на колдуна, поворачиваясь всякий раз, как он даже просто моргает. Растопырив клювы и крылья, как демоны Меняющего Пути, ждущие своего часа. Они уже выстроились в очередь за душой эльдара, лишенного призрачной защиты. Всего одно настоящее усилие в Варпе, всего одна потеря контроля над собой - и их зловонное огненное дыхание обожжет затылок, когда наперебой будут твари Той Стороны рваться вперед, убивать друг друга за право поглотить сияющую тень. И своими эмоциями Диандавару было управлять все тяжелее. В каждом отражении, от полированного металла до грязной лужи, он видел только изуродованную маску, подобную арлекину в боевом гневе - но голодную, жаждущую плоти, щедро политой ужасом. Когда полоснула новая мысль о том, чтобы заставить каждую короткоухую, круглолицую мразь ползать на коленях, вымаливая избавления от страданий, спас только удар рукой, до боли, до предела прочности костей, по мрамору. Такой, что каменная плитка треснула. Скоро придет вся мощь Песни Ультанаша, и под ее боевые кличи придут и остальные войска Азуриана, и тогда Слоан Карнеги, а перед тем все его подданные до единого, убедятся, что друхари отнюдь не извращение древней империи аэлдари, а лишь ее наследники в искусстве мучений, знакомом всем потомкам уцелевших при Падении. Что все дети Искусственных Миров хранят память о том, как следует обходиться с пленным врагом. И выродок из рода этого труса. Виновна ли она в этом или нет, неизвестно... Но скоро, совсем скоро, один из Черных Стражей поставит ее на колени, и на глазах у живого после разрезания на части губернатора, вольет ей в глотку корсарский яд. Затем сделает то же с самим Слоаном, вырежет его череп и заберет с собой, чтобы сделать из него трофейную чашу. Вот тогда все, что совершил этот человек, можно будет счесть оцененным по достоинству... Она посмела прийти в убежище, ставшее новым логовом для черно-белого воина, прячущегося от света и взглядов под угольным саваном. Ее мысли на мгновение затронули сознание, самую малость, и искушение их поглотить, или сломать, или внушить, было неизмеримо… Даже цена в собственную душу показалась в тот момент приемлемой. Но в этих мыслях был… ужас. Отчаяние, глубокое и искреннее. Она думала, что ей по-настоящему страшно, и будет так думать, пока колдун не покажет ей истинный неподдельный страх. Из транса, из-под маски, уже приготовившейся разинуть пасть чудовища, вывел все еще живой, и даже прибранный ей к рукам, Мур-Биан-Верль. С укором и горестью отголосок хозяина белоснежного гиринкса выдернул наружу, попросил опустить сделанный из ржавой полосы клинок, убрать прочь стрелы из кладбищенской ограды, скрыться вновь под покровом из могильных знамен. Она умрет обязательно, но не сейчас. Только после того, как почувствует на самом деле, что значит быть преданной. К каждому мон-кей можно найти истинный ключ. То, чего он боится больше всего, настолько, что даже не знает об этом. Излишне любопытных, мерзких и настырных прихожан усыпальниц Диандавар отпугивал именно так, изредка подгоняя слишком тупых выстрелами, проходящими совсем рядом. Один из них, сгнивший вонючий мешок с костями, попытавшийся прямо на могилах предков испражняться, подсказал образ из их легенд: Снежный Старец, сорок лет в одиночку воевавший против целого мира, пока не вышел к прилетевшему флоту с головами врагов и трофейным оружием. Его статуя в центре кладбища как раз пришлась кстати. А теперь потомок правителя проклятой земли подсказала новый поворот. Идеальную роль для этого образа. То, чего боится больше, чем даже умереть. Вдохновила поэта на создание целой постановки... Она боится правильно. Эльдар как никто знают, что бывают участи много хуже самой страшной смерти. - Бесследных убийств не бывает. Я ясно выразился? Взгляды мутные и пустые, как у животных. Этого стоило ожидать, когда без ежедневных, ежечасных угроз и бдительного взора Адептус Арбитес собственная стража планетарного губернатора разлагается до основания за несколько дней. Вначале Слоан покупал их верность и усердие щедростью. Потом оказалось, что дешевле их как можно чаще заменять. Однако даже брюмерские наемники теперь были бесполезны. Они боялись. Суеверная чернь, такая же, как та, что на улицах, борзая ровно пока не столкнется с тем, что может ей ответить. Вместо гнева господина они боялись теперь возмездия невидимого призрака. И сквозь гнев Карнеги признавал, что боялись небезосновательно: при взгляде на очередное художество этого неуловимого охотника даже космодесантник самого Императора бы потерял хладнокровие. - Мой повелитель… - Я сказал, не бывает. Если вы не нашли никаких следов, значит, либо не искали, либо... Либо никакого убийцы нет. Всегда остаются еле заметные улики, это Слоан знал еще со времен, когда сам держал оружие, завоевывая во славу Императора. Охрана, внезапно взявшая отгул за день до. Пропавшие ключи. Болтливые шлюхи. Часовые, заснувшие на посту или просто пьяные при исполнении. Список можно продолжать бесконечно. Их отсутствие может означать и то, что отнюдь не алчность и преступления сгубили графа и графиню Севилье. Будь их тела изуродованы менее изощренным способом, можно было бы списать, например, на ускоренное получение наследства, замаскированное под нападение - но вряд ли даже ублюдки Феликса и Фелиции могли проявить такую фантазию. Все же за ночь расплавить статую их прадеда, чтобы медленно окатить хозяев жидким золотом, а потом вырезать все символизирующие хоть что-нибудь органы, не могло быть делом даже самого Культа Смерти. К слову, куда конкретно попала недостающая гордыня графа и честь графини, Слоан в принципе догадывался. Все же не зря четвертым по популярности грехом в этой усадьбе было чревоугодие... А самое кошмарное было в том, какое разнообразие проявлял автор банкета. Феликс был гнилым лизоблюдом, но не глупцом - едва он связал неслучайное утопление господина Бриона в вине, попадание купца Саволлы в пасть к собственному зверинцу и падение люстры из мечей на Альваро посреди увеселительных празднеств, как озаботился охраной со всех направлений. Вот только защищался он от уже известных… А убийца не входил дважды в одну дверь. - Позвать сюда Джека. Или, если я его сколько-нибудь знаю, он уже в пути... Всю жизнь даже Слоан, не боящийся ксеносов и пиратов, опасался быть должником такого отъявленного фанатика, как Раффард. Одержимый маньяк, демон сердцем, выглядящий святым, теперь был единственным, кто мог направить сброд струсившей мрази. Епископ Антоний породил в своей жизни всего одно чудовище страшнее себя самого… И это был маршал Джек Раффард по кличке ”Железная плеть”. Возможно, он не сумеет найти этого деятеля искусств. Возможно, он не сумеет защитить самого Слоана или никчемных Итана с Джованни… Хотя бы потому, что за следующую истерику Карнеги готов был самостоятельно выстрелить обнаглевшим сыновьям куда следует. Но он точно сможет одно. Самое главное. Много важнее, чем жизни, если быть честным с собой, заменяемых одной подписью ”союзников” дома Карнеги. Он напугает двуногий скот так, что те будут бояться не Безумного Художника, а каленого железа маршала. Бояться настолько, что меньше всего на свете захотят даже думать о малейшем неповиновении. - Мой господин… Я прошу вас. Она совсем плоха. Мы не смогли стабилизировать ее состояние, госпожа не доживет до утра. Еще не закончив говорить, Александр Ангуло сбавил шаг. Просто… Побоялся приближаться. Не посмел. Он, [ну уж нет]одящий приятное в убийстве и возрождении. О том, каков будет ответ, по сути, если не в точной формулировке, он понял еще пока его зрение прояснялось в темноте после слепящих ламп операционной. - Вы разве не видите? У меня важнейшая аудиенция. Хирург отступил на шаг. Потом на другой, просто чтобы быть уверенным. То, что ни слова больше он не услышит, было ему понятно… Как и то, что жизнь супруги для губернатора теперь имеет значение столь же важное и достойное внимания, сколь для него самого - израсходованные сменные лезвия и пролитое обезболивающее. Вновь воцарилась тишина, прерываемая звенящим ходом механических хронометров. Зал трофеев, где были собраны все символы дома Карнеги, все дары ксеносов и знаки власти городов, теперь стал подиумом для венца творения Слоана. Только ход десятков стрелок и шестерней, секунда в секунду, звучащих как единый механизм, как биение сердца. Под взводом, увешанным картинами и расписанным рунами Лам-Эльданнар, теперь покоилось то единственное, что по-настоящему имело значение. Цель, ради которой не было жаль пожертвовать никем и ничем. Ни жизнями людей. Ни доверием эльдар. Ни провалами и неудачами. Ни грязью, ни кровью. То, что там снаружи чернь разносит здания, прежде чем мрет от огня освященных огнеметов, было незначительным неудобством. Шум мог потревожить сон, но не более. Для всякого, кто посмел бы его нарушить, правая рука сжимала силовой клинок прадеда - замену сломанному и повешенному перед глазами мечу, что некогда рука Видиана Странника сжимала до побеления в присутствии Повелителя Человечества. Себя Слоан считал недостойным даже прикасаться к этому металлу, не говоря уже о просьбах его перековать… Но он знал, он не переставал денно и нощно думать о том, кто сможет сделать это за него. Кто будет царствовать с блестящей сталью над усмиренными мирами. Не безумцы, развратники и расточители, а он, под мирными, немыми сводами ставший величайшим из сокровищ. Тот, кто разобьет все цепи и печати. Кто грязь смешает с елеем. Кто кровью заслужил это право, как сам Слоан. - Осмелюсь вам доложить: подтвердились худшие опасения. Вас предали. Слова Раффарда-младшего нисколь не удивили губернатора, но он и не надеялся. Все это было уже неважно. Горящий город кольцом сжимался вокруг резиденции, и совсем скоро сдавил бы в змеиных объятиях и самого вольного торговца, и все, что он имел. То, что было бы дальше, описывать ему смысла не было. То же, что и всегда. - Печально, хотя вполне ожидаемо. Готовьте седьмой и десятый борт, остальные останутся прикрывать наш отход огнем. И все же, любопытство буквально съедает меня… Кто же был этим нечестивцем? Маршал так и не придумал самую важную часть того, что следует сказать. Как описать личность Безумного Художника? Никак не удавалось найти эпитетов, чтобы передать всю глубину образов и символизма. - Позвольте показать. Правда может быть неожиданной. Расчет оказался верным. Большая часть охранников даже не попыталась открывать ответный огонь, когда безликие судьи прошлись по залу шквалом выстрелов. Самому губернатору понадобилось лишь два выстрела. Один в живот, чтобы боль лишила возможности сопротивляться. Второй в руку. Для гарантии. Третий и четвертый уже для отродьев Карнеги, для привыкших к своей безнаказанности выродков. Оба были так противны, что другой участи, траты времени не заслужили. А главное, ни одна живая душа не засвидетельствует, будто это несправедливо. - Тварь! Как я сразу не понял, что это все ты! Предсказуемая реакция обожженного от мучительных ран сознания. Такое маршал видел не раз. Проходить все стадии - от предложений любых богатств до угроз - времени все равно не было. - Ну как можно, мой господин. Это вы. Все всегда вы. А дочка симпатичная. Даже понравилась Раффарду. Ее можно будет убить последней. - Ты идиот! Ты предал нас всех, ты хоть понимаешь, что ты… - Я? Конечно. Но я не согласен с формулировками. Предать можно того, кому присягал, а если я всего лишь исполняю долг перед Императором - это в худшем случае превышение полномочий. Готов был и к этой ненависти во взгляде. Никакой разницы с бандитами нижних ярусов, что оправдывали себя благими целями - но против Джека Раффарда такой аргумент не действовал никогда. - Ты ответишь! Именем Всемогущего... - ...И повелел Он: Чужому Не Жить, под страхом смерти повелел, Чужому Не Жить. И когда обратил Он взор Свой, то алтарь, на коем были души мучеников, убитых с именем Его на устах. Вы решили приговорить нас всех к славе мучеников… Я же в ответ приговариваю вас к славе предателей. Слоан Карнеги, за сношение с ксеносами, за отказ исполнять священный долг перед своим народом, а главное - за укрывательство организаторов бесчеловечных убийств, я приговариваю вас и ваш род к забвению. Император все видит. И в этом не было даже ни слова лжи, и перед самой Террой маршал готов был свидетельствовать, опустив лишь незначительные подробности. - Ты смеешь... - Отец мой предупреждал вас, что мир на грани. Что грехи ваши станут явными, и приведут нас к гибели. А теперь что? Где теперь мы? В огне. И вина в этом только ваша. Стоило ли оно того? Стоило ли? Интересно, что губернатор не ответил. Его взор был устремлен в другом направлении: он смотрел не на маршала, не на дочь и даже не на тела. Он смотрел на стазисную камеру, подготовленную к погрузке. Хрипя, не отрывал взора от нее. И хоть и не произнес больше ни слова, Раффард вдруг осознал, что в больном воображении его бывшего господина еще как стоило. Предсказуемо. И даже лучше, чем ожидалось. Тот, кто сказал, что нельзя любую проблему решить точным выстрелом, был глупцом. Мон-кей и не думали смотреть вверх, туда, где над ними нависала рогатая тень. Смерть врага это хорошо, пусть и не своими руками колдун его уничтожит… Так тоже сойдет. Но он здесь за совсем другим, и не уйдет так просто. Диандавар даже не скривился, когда похожий на ржавую статую волосатый воин сдернул с себя форму, обнажая татуировки по всему телу, а затем по-хозяйски рванул платье губернаторского отродья. Не более чем рядовой эпизод любого мятежа. Скоро ворвется и остальное стадо, и будет грабить и надругаться над всем, что найдет - да и не будет никто приказывать им остановиться. Они разрушат, они отстроят, и цикл повторится, как раньше, и как всегда. Нужно было только понять, где в зале своих награбленных сокровищ Слоан держал то, что ему не принадлежало. Желательно это сделать быстро, пока хищники заняты жертвой, и тогда можно будет даже уйти незамеченным… Ради этого колдун готов был рискнуть. Готов был даже пронзить Грань, стараясь не думать о наверняка уже спешащих сюда демо[ну уж нет], питающихся людской расправой. Многочисленные сундуки, витражи и выставочные подиумы не отзывались. Там много было эльдарского оружия, но оно было самым обычным. Таким, какое не жалко в роли ни к чему не обязывающего жеста подарить мон-кей. Мертвая высохшая кость. Золото и минералы, собранные в аккуратные ряды, тоже были глухи и бесполезны. Хоть вороватые приматы и тянулись к ним украдкой, среди этих безделушек не было живых камней. Слоан не мог не хранить их здесь, не мог спрятать их дальше. Еще никто из грабителей не успел унести и одной монеты. Вожак еще не закончил, а у дикарей первую долю в добыче всегда выбирает именно он. От поисков отвлекал ее крик. Вопли были настолько сильные, что даже в Варпе их эхо резало слух - видимо, одним желанием аппетит вожака не ограничивался. Нехотя, на всякий случай, колдун ощупал и сущности обоих - ничего. Эльдарская душа никогда не касалась их. Зато слабое сердцебиение, ритм которого он ни с чем бы ни спутал, слышалось на Той Стороне из уродливого ящика, по-видимому, единственного, что Слоан успел подготовить к своему бегству. Даже перед лицом смерти, попытался спасти самое бесчестное из своих сокровищ… Придется доставать его, и скорее всего, через трупы мон-кей. Времени мало. Их много. - Маршал, а не проще будет разделать уже мертвую тушу? Голос этого Диандавар узнал. Сразу. И даже вопрос этот он уже слышал. - Нет. Чтобы чернь поверила, что два кретина решили сделать свое последнее художество из сестры, резать надо при жизни. Не первый раз замужем, Зигфрид, нагревай быстрее, а то не видишь - дама заждалась. Без взора из Варпа Диандавар видел теперь, что несколько недооценил фантазию рабов. Вместо того, чего он от них ждал, они методично готовили явно не собранные наспех инструменты. Явно не впервые. И явно не придумывали на ходу. Напасть сразу? Минимум трое умрут, даже не успев поднять взгляд, потом шквальный огонь, и остальные упадут со стрелами в горле раньше, чем успеют перезарядить оружие… Или все же дать им закончить? Но если выбрать приятное, то уже закончивших будет труднее застать врасплох… Но что если они решат в припадке фанатизма поджечь всю сокровищницу? От нарастающего по Ту Сторону крика голова отказывалась повиноваться, Диандавар едва не выронил лук. Как будто шлем сдавил череп, пытаясь врасти в него. Может, просто всадить первую стрелу надоевшей самке в висок, чтобы хотя бы перестала орать? Наверное, нет. Не заслужила. Закончить эту мысль колдун не успел. Будто стеклянное изваяние от голоса певцов, Грань вдруг пошла трещинами и порвалась пополам, впуская реки Той Стороны. С огромным усилием Диандавар удержал перекладину рукой, борясь с иглами из чистой боли, всаженными в затылок. Мысленно уже приготовившись к тому, что сейчас его заметят. Но мон-кей не видели черного савана по очень простой причине. Пытались выцарапать из собственных голов то, что колдун чувствовал каждый день. Этого быть не могло. Сами неизбежность и неотвратимость, поглотившие всю жизнь Слоана, теперь… издевались над ним. Или нет? Или напротив, показывали то единственное, чего он жаждал? Вместе с грязными предателями, медленно теряя сознание от кровопотери, он не мог оказаться в забытье. Нельзя было, не теперь, не тогда, когда… Он хотел верить, что сквозь стазис сознание его сына решило вступиться за жизнь отца. Что пробившийся через барьеры крик принадлежит ему, и устами младенца вопит погибель всего, что смело стоять на пути у дома Карнеги. Обещанное чудо явило себя. Но крик шел не от малыша. Рвущий сосуды один за другим вопль новорожденного проводника в Варп шел от Альмы. Может, все-таки младенец решил завладеть ее телом, взял под свой взор? Или... Нет. Судьба в своей жестокости все же обратила свинец в золото. Все эти годы желавший породить достойного преемника, по образу и подобию Царя Царей, губернатор слушал прокатывающиеся по залу мысли дочери, на которую меньше всего рассчитывал. Уже не скованная незнанием себя, она раз за разом желала оттолкнуть от себя всякого, кто посмел к ней прикоснуться, и Варп с хохотом исполнял эти желания, не глядя, наугад. А еще она думала о том, за что. Почему. Какие грехи совершила в своей жизни. За какие злодеяния своих предков, начиная с самого Видиана, она расплачивается? Будто уловив имя своего хозяина, завибрировала благословенная сталь. Та, которую Слоан в молодости мечтал усилием воли хотя бы пробудить, не говоря уже о том, чтобы притянуть к себе и насытить… А у Альмы расколотое лезвие оказалось в руках само, почуяв достойного и сильного потомка. Разбитые осколки некогда цельного клинка выстроились, удерживаемые только одной лишь мощью Варпа. Столько жертв, не исключая, возможно, свою жизнь… Тысячи попыток, многие из которых стоили жизни как самим младенцам, так и их матерям… А цель была близко. Не в сотнях дней, а рядом. А еще… Еще она слышит все, что мыслит отец. Сгибаясь от ран, еле держась на ногах, но слышит с предельной ясностью… Она всегда подозревала, но гнала эту мысль прочь. А теперь знает наверняка. И о матери. И о послах. И о том, что внутри запечатанной колыбели. И еще она, а вместе с ней и Слоан, чувствует того единственного, кого здесь быть не должно. Наблюдателя в тени, которого по одному лишь немому взору Слоан узнал с предельной четкостью. И похолодел еще больше, когда понял, что тот тоже теперь видит все прегрешения главы Дома… Словно вслед за ангелом, вошедшим в тело Альмы, с небес спустилась и сама Смерть, в черном саване и с белым рогатым черепом, с плачущими кровью глазами и оскалом ненасытного чудовища. Она за спиной, и задается лишь одним вопросом… Сколько жизней она заберет вместе с тем, чье имя у нее в контракте? Сколько еще должно сдохнуть мон-кейской мрази, чтобы наконец завершить эту оргию предательств? Беснующаяся агония пробужденного сотрясала Варп, даже его обитатели, стягивающиеся на свет новой души, не решались подходить ближе. И с этими волнами текли отголоски, уловленные ей: все то, что проносилось у полумертвого Слоана в недрах рассудка. Чтобы забрать теперь этого предателя и труса, нужно сначала отбить его у падальщиков... Стекающиеся на запах наживы, золота и крови, к поднимающимся покалеченным и оглушенным уже присоединялись новые. Не верящие своим глазам, дрожащие от страха, но слишком тупые, чтобы бежать, пока могут. А главное, слишком тупые, чтобы стрелять в того, кого их выстрелы могут ранить… Из-за них, из-за всех этих тварей, умер Сенбиаль. Учитель и провидец, переживший лицом к лицу взгляд демонов, а теперь его поющее копье, сломанное их руками, висит, приколоченное к стене. Из-за них не вернулся домой Гавиантил. Туда, где его ждали, чтобы завершить восстановление родового дворца, величайших шедевров и потерянных искусств. Теперь из его инструментов сделали украшение над камином. Из-за них Акилья не увидит своих потомков, единственных, встречи с кем при жизни еще ждала. Даже если она оживет в теле из кости, уже сейчас колдун чувствовал: ее плач он не выдержит. Никому из этих тварей нельзя позволить увидеть рассвет нового дня. С этой мыслью первой из черненых стрел колдун пронзил глотку ближайшего человека. Намеренно чуть сместил направление, чтобы распороть и окатить его кровью остальных. Пока еще не вопят от ужаса… Ненадолго. Потому что вторая стрела пришлась уже не по мон-кеям, а в цепь, удерживающую люстру. Вначале им казалось, будто эльдар решил придавить одного или двух тяжелой конструкцией - и только когда та раздробила пол вместе с костями, поняли, что нет. Не за этим. Сразу же, как только новая стрела нашла свою цель во мраке, и едва увидели, что их залпы отыскали одни лишь стены и статуи. Ни одного исправного оружия, достойного руки колдуна, во всем зале - но для зверей сойдет и то, что есть. За все, что пришлось выносить, сидя под землей, ища выход наружу - так пусть сами плутают во тьме, слыша только предсмертные вопли. Один за другим, и сколько бы их ни было - Диандавар отыщет всех. Долой все запреты, потому что не посмеет стоять на пути мести даже заповедь - доверять своей Маске помнить гибель врагов своих. Те немногие, кто видели лицо черной тени, визжали потому, что оно представало им вечно голодным шутом Той Стороны, одной из ролей, достойной Арлекинов - но в исполнении столь жестоком, что те не осквернили бы этой жаждой крови образ Дремлющего в Кругах. Белый, черный и красный цвета, которые заставляли вспоминать каждого, кто когда-либо сражался с Диандаваром. До рези в глазах при памяти о том, каково на самом деле лицо воина Ультве. И как счастливо оно, когда его освобождают. Память о поднятых на пики и спаленных на месте. Об изодранных мономолекулярами и освежеванных заживо. О снятых трофеях из скальпов, зубов и кистей. Об изрешеченных и обезглавленных. О том, чем каждый мон-кей, орк, тау, друхари, изгнанник, демон и безмолвный заслужил свою участь. Чтобы помнить и повторить. Один за другим. Пока не затих последний. Пока Диандавар не понял, что их вонючая кровь течет по губам, а ржавое лезвие терзает уже не черепа, а стены. Пока даже зрители с Той Стороны не замолчали, боясь приближаться... Оставалось последнее. Сияющая тень, сама успевшая, судя по всему, забрать немало врагов - и чудом ускользнувшая от Диандавара, чтобы теперь встать между ним и саркофагом. Там, внутри - не только четыре камня душ, но и возвращение своей чести. Своей надежды. Своей способности когда-либо вновь спать в мире и спокойствии. В прошлый раз колдун позволил ей жить… Теперь нет больше этому ни одной причины. Ни одной - тень в движении. Ни одной - лезвие занесено. Ни одной - у нее за спиной. Ни одной - острие у шеи. ”Ни одной”. И клинок замер, потому что вновь его остановил знакомый голос. Затем второй. Затем третий. Глубоко изнутри, где почувствовал бы их только эльдар. И этим голосом говорили вовсе не отголоски, что ждал бы Диандавар от Слез Иши. Это было единственное, что заставило отпрянуть даже Маску. Альма всегда знала. Боялась думать, но знала. Вспоминала раз за разом, оглядываясь назад: это была не удача и не благословение. Никогда. Не обаяние и не убедительность. Только оно, спящее внутри, ждущее, чтобы пробудиться. Теперь только бежать. Что бы ни было впереди, если посметь не выполнить приказ, отданный некогда Самим Повелителем Человечества… О таком не позволено даже думать. Только один мир на весь Империум ждет ее теперь, и каждую секунду расколотое оружие праотцов напоминало об этом. Только одно осталось здесь. Нельзя бросить тут одного человека. Единственного, кто не заслужил ждущей его судьбы. Расколотая колыбель больше не держала его в вечном сне… И каждую мысль маленького брата, смотрящего теперь на нее, Альма чувствовала как свою. Особенно ту, которая заставила обернуться и увидеть того, с кем уже простились. Лицо, прежде скрытое под забралом, а теперь лишь отдаленно напоминающее человеческое. Эльдар, переживший все, и пришедший забрать все ему причитающееся. Он не нападал. Ярость переменялась в нем со страхом, ужас с непониманием. Слова были обоим уже не нужны, ибо говорить теперь колдун и наследница рода могли на совсем другом языке. Отдать ему. Без промедления. Нет. Отдать. Нет у нее права. Души вернутся домой. Теперь их дом - там, куда направляется Альма. Он не отступит… Так пусть попробует взять. Даже эльдар, воин, не стал рваться в атаку, чувствуя разбитую сталь. В ней тоже хранилась память о жертвах, и он чувствовал, каковы шансы самому навеки оказаться среди них. Впервые в жизни Альма чувствовала, кто что-то боится ее. И что кого-то она может защитить. Может встать на пути другого, или пройти через преградившего. Отдать. Нет. Память о дне, когда эльдар похоронили, у Альмы была едва ли не крепче, чем у самого колдуна. О том, как фальшиво вещали о трагедии, как лгали оставшимся послам, и как те ушли, едва вместо четырех погибших им были выданы сотни других. Ведь колдун чувствовал, что его здесь ожидает только смерть… Но не поверил своему чутью, даже когда все в его душе кричало об опасности. В одном Альма была с ним согласна - ее отцу прощения нет. Сам он был уже при смерти. Чтобы отплатить ему, достаточно было… Не делать ничего. Пусть пытается притворно благодарить, умолять или взывать, впервые Альма видит его истинное лицо. Одержимый своим бредом, он обратил всю жизнь в поиск наследника. Никогда не видел ни в одном из них живую душу, ибо все, чего хотел, это проклятия, которого сам был лишен. Альма никогда не была ему дочерью, была лишь проваленным опытом. А точнее, он так думал… Теперь видел, что как раз над ней его старания не прошли даром. От такой семьи можно было только отречься. Даже имени, которое он собирался дать младенцу, Альма знать не желала - как и зваться своим родовым именем когда-либо вновь. Отец этого не слышал. Осекся, когда понял, что дочь смотрит на него вовсе не с состраданием. Взвыл, когда понял, что этот взгляд значит. Колдун рванулся было к телу, но не успел - отдавать ему право мести Альма не собиралась. Теперь оставались только они оба, ждущие, что один дрогнет. Долго ждущие. Вечно, если понадобится. Вот только едва прислушавшись к стихшим было голосам по ветру, в той реальности и этой, Альма поняла, что вечности у них нет. - Ибо сказано… Погибель наша придет с черным… солнцем... Даже подыхая, фанатик мог лишь вспоминать заученные слова, что всплывали в его воспаленном разуме. Диандавар слышал их раньше, чем тот произносил. Каждая мерзость, что творили люди, обрекала их на гнев богов. Будь то Царь в Золоте, Четверка Неисчислимых или же Последние из Предтеч, они все желали людям этого мира одного… И шум из разбитых приборов, слова и крики со всех концов города, возвещали среди серого треска: этот конец настал. Опознать рев машин эльдар колдун мог даже через искаженную передачу примитивных машин. И с ним это поняла и дочь мертвеца. Что их город уже рухнул. Их лжецы уже умолкли. Их стены уже стерты в пыль. За ними всеми пришел гнев каждого из богов, проявляющих поразительное единодушие. Их солнце заслонили черные тучи, а луну кровавый угар. И все это потому, что ее отец раньше обрек все, что знал, на смерть в огне, нежели смирил гордыню. Не посмей он тронуть камни послов - единственные из тысяч, что держал в руках, с достаточной мощью душ внутри - он бы жил. Не вздумай он в безумстве обратить их в пыль, чтобы вместо Бесконечного Круга отдать в тело своего потомка - рев гравициклов, рассекающих небеса, сейчас не стоял заставлял бы стены дрожать от ужаса. Оружие колдун опустил первым. Смысла уже не было. Она мертва, просто отказывается в это верить. Сбросил и шлем, еще четче слыша содрогания земли от падающих башен. - Ты слышишь? Они пришли. Мой зов не остался без ответа, мон-кей. И от звука горнов войны наступила тишина на небесах, и даже ангелы Императора теперь не спасут их. Громогласные орудия обращали их храмы обратно в первозданный камень, изливая гнев эльдар. - Это конец. Ты знаешь, что в руках у тебя - не дитя человеческое. Наконец чувствовался ее настоящий страх. Месть свершилась, вновь некогда пристанище эльдар вернулось во владения Ультве. Этого колдун ждал очень долго… И уже хотел сделать шаг вперед, желал сказать, что пожинает плоды своего замысла, как остановился, не веря самому себе. Не желая верить, потому что едва вслушался наконец в хор голосов на Той Стороне, как не услышал там Песни Ультанаша. Зато услышал наяву гимны, которые знал наизусть и молился, чтобы более никогда они не звучали рядом. Паутина обширна, клич в ней могли услышать только эльдар… Но никто не говорил, что Ультве пройдет по его следам первым. Там, снаружи, идет не очищение огнем. Там бушует пламя, коптящее дочерна… И совсем скоро они будут здесь. - Что… Что ты натворил? Устами человека говорили Сенбиаль, Гавиантил и Акилья, чьи отголоски без слов поняли все. Без слов передали, как могли, одну мысль сначала ей, а потом и самому Диандавару. - Объяснять нет времени. Если хочешь жить, бери их. Выход один - бежать. Слоан при жизни озаботился путями отхода, но в одиночку… Против воинов Кабала, а возможно, не одного… Эхо Акильи подсказывало то, что не желал Диандавар слышать и слушать. - У нас был Арвус. Он всегда готов к вылету. Он должен быть там. Если доберемся до порта... Судьба не лишена иронии. Она не просто заставила бок о бок с человеком спасаться бегством… Она заставила звать человека семьей. Того, кого следовало бы убить, но теперь это единственная семья, что осталась у колдуна, и единственная, на кого он может рассчитывать в этом бою. Только один путь - с ней по тайным тропам, через небеса и под землю, чтобы там найти последний известный путь, открыть который одному будет не под силу. Дальше ее предназначение на родине человека - у Золотого Трона. Дорога Диандавара - в неизвестность. Но одну жизнь, в которой живут три, им придется спасать вместе. Считая с чудом уцелевшим Мур-Биан-Верлем… Две. - Какое любопытное… начинание. Тысячи страниц тщательно задокументированных еретических откровений. Его Святейшество Лорд Сагган даже рассматривал всерьез версию, что гомункулы Коморрага явились за покусившимися на их ремесло. В любом случае, все, кто могли пролить свет на эту загадку, уже были или в клетках Черного Города, или в руинах своего. Свидетель был всего один, да и тот располагал не слишком подробной информацией. Из сбивчивых рассказов была, однако, известна основа истории, то, с чего все началось. А еще у свидетеля было при себе наследство, полагающееся по закону. Документ о праве лететь на Терру, и свидетельство необходимости в этом. Отказывать оснований не было, да и когда Его Святейшество терял возможность заполучить будущего союзника? Прошение у свидетеля было только одно. В сопроводительных письмах, в документах и летописи она попросила указать свое имя. Альма. Альма Сид. ЭПИЛОГ Ангел Смерти Императора не ведает страха, ибо он сам – страх во плоти. Ангел Смерти Императора не знает отчаяния, ибо его вид внушает отчаяние врагу. Ангел Смерти Императора не может проиграть, он и есть Сама Смерть. И даже гибель для него – не более чем возможность продолжить сражение, но в теле из адамантия. Но гибель эта приходит внезапно, даже когда в пылу сражения космодесантник видит ее хищный оскал. Гнилые, тупые, массивные зубы бесчисленной зеленой волны, смеси вони и железа. Подобно крысиному рою, берущему могучего воина числом. Оружие Караула Смерти давно молчало: у орков, как у многоглавого чудовища, было больше черепов, чем космодесантники могли унести с собой снарядов. По иронии судьбы, местом битвы стала свалка боеприпасов... Но если в грязных грудах и были боеприпасы для болтеров, не говоря уже о более могучем вооружении, подлинный потомок Императора не стал бы поднимать их и оскор[эх жаль]ть ими ближайшего друга и соратника. Посему брат Анисим, прежде чем познать касание Омниссии, прежде чем уснуть и возродиться, опьяненный единственным желанием, разил зеленокожую нечисть клинком. Иссякла даже батарея силового меча, но отточенная кромка проходила сквозь ржавые листы так же легко, как и сквозь ребра и шеи. - Нам неведом страх! Едва ли стоящий плечом к плечу брат Ормус знал, сколько есть вариаций смертельного удара. За время последнего боя можно было опробовать их все. Тот, что отделяет голову от шеи, после чего ксенос успевает даже ощутить, как медленно она отваливается и падает. Тот, что оставляет страшную рану, напоминающую божественный громовой зигзаг, через которую в ужасе спасается бегством душа подлого врага. Тот, что лишает врага обеих рук одним замахом, а потом вторым рассекает ему глотку. Тот, что снизу вверх парирует обратным хватом даже самый могучий рубящий удар, а затем следует стремительный укол сверху вниз – достаточный, чтобы пронзить одного орка и еще поразить стоящего прямо за ним в брюхо. Увы, Ормусу, вожделеющему лишь священный механизм тяжелого оружия, недоступно наслаждение ближним боем... Хоть он и не уступит никому в мощи и отваге. - Огнем и холодом! Ваше место во чреве Великого Волка! Топливо и жидкий холод у брата Асгера давно иссякли, зато ярость ледяного топора только разгоралась еще больше. Бесхитростный гнев, но от его рева зеленокожие медлили, будто и впрямь увидев перед собой кошмарного зверя. Счет шел на тысячи. Всем было любопытно, дотянут ли до десятков тысяч, благо недостатка в мерзких ксеносах не было, а времени теперь оставалось очень и очень много... Брат Анисим и сам не заметил, не сразу, не осознавая до конца, привыкнув к рикошетам примитивных пуль от доспеха, когда внутри его тела оказались сначала один кусок металла, потом другой, третий... Подобно завершающему свою сагу Волка-Одиночки Асгеру, он умрет непобежденным. Не только потому, что его будут помнить, а имя впишут в историю. Мембрана сус-ан, милостью Императора, даст увидеть, как спустя дни, месяцы или годы братья по крови и по ордену, по призванию и по вере, вернутся за ним. Он возродится в облике, к коему стремится всякий, несущий знак Железной Руки. Это будет... Легендарное возвращение. Покуда руки, из плоти из металла, слушались, они продолжали мстить каждому, кто смел подойти к умирающему телу. Пусть остальные увидят. Пусть даже безумный Асгер повременит со славной гибелью, исполнится еще большей решимости отомстить. Бесподобно. Только когда потеря крови слегка уняла ярость, Анисим вдруг вспомнил, что с ними есть и другой воин, который не боится, что его главное оружие иссякнет и замолкнет, лишившись боезапаса. - Сгинь и изыди. Слепящий свет и глушащий гром, которые оставили бы человека без зрения и слуха – но не космодесантников. Орочьи громилы отпрянули, хватаясь за морды, и не увидели, как этот белый свет выхватил всех, стоящих на расстоянии удара, и пожрал одного за другим. Обратил в ничто, не оставив ни праха, ни нечистой вони, ни мерзотной крови и костей. Вырезал то, что волей Всемогущего Императора не имело права существовать, из мироздания. А следом черная темнота обволокла самого космодесантника. Прощупала его мысли. Насладилась иронией того, как красиво смотрится на фоне его доспехов – по меньшей мере, таких, какими они были до того, как окрасились сверху донизу в грязь и кровь. И гневно, презрительно выплюнула то, что проносилось в голове. Мысли о гибели и величии. О том, что за героем вернутся. Спасут и возродят. Вернут в новое тело, созданное не из плоти, в котором он будет дальше служить Богу-Императору. Тьма сказала лишь одно: - Вставай и борись! Никогда прежде не испытывал такой ненависти брат из Железных Рук. Его мечта, только что бывшая рядом, растаяла вместе с металлом, пожранным тьмой. Темень возвращала плоть, вместо того, чтобы заменить ее благословенной аугметикой... Но возвращала, чтобы сражаться дальше. Из двенадцати космодесантников не пал еще ни один. В легенде о противостоянии Зеленой Орде Тантриса, написанной спустя год по календарю Терры, об этом упомянули ясно. Двенадцать воинов Императора остановили продвижение зеленокожих. Ни один не прошел мимо них, и ни один из двенадцати воинов не отступил ни на шаг. Раньше орочье логово опустело, чем хотя бы один из выстоявших прекратил борьбу. Но даже пришедшие на помощь после не упоминали ни единым словом о тринадцатом воине. Черно-белом, стоявшем меж могучих Ангелов Караула Смерти до победного конца. Тринадцатый воин не был космодесантником, и даже человеком – и места в легенде ему не полагалось.

Если хто начнет, я за. И с вами.

Часть XXIII Курсантам запрещено самостоятельно экспериментировать и изучать боевые и вспомогательные техники без санкции и присмотра инструктора по соответствующей дисциплине, или иного наставника в звании не ниже старшего ад[оппа!]. Всякий овладевший вне занятий искусством, не предусмотренным его программой, будет строжайше экзаменован по всей дисциплине. Провал экзаменовки будет означать немедленный перевод на штрафной факультет. Правило 3 Схоластики Псайкана - Прошу прощения? Последняя осмысленная фраза, что кто-то из гостей успел в удивлении произнести, прежде чем только псайкер смог бы уловить, что происходит. Для прочих было бы лишь рябью в Имматериуме, не более чем короткой ноющей головной болью. Для Вифании, и для настоятеля, чьи мысли она все еще могла поверхностно слышать, это был хрип и удивленный всхлип. Гаснущее в отчаянии сознание того, кто уже смертельно ранен и знает это, но еще чувствует, сколько проживет. Глубоко внутри потаенных залов. Для Эмилии это были сразу две вещи. Не ограниченная лишь длиной рук, она могла вновь провести ладонью по щеке наивного существа, которое когда-то было человеком. Далеко не безвинного, но не заслужившего уготованной ему судьбы: превратиться из шедевра аугметики и психосил постепенно, очень медленно, в груду сгнивших компонентов и истлевших когитаторных схем. У этого некогда одаренного человека украли жизнь, оставив только с завистью смотреть на чужие... И теперь хотя бы жертва уснет навечно. Без боли и страха. Но перед тем Нейла отдаст Духу Машины, который неразрывно связан с ней, приказ. Приказ объявить войну и готовиться к ней. И для начала задраить все входы и выходы, какие видны ему, сотни их, и ни при каких обстоятельствах не вскрывать, дабы не верить ложным заверениям врага. Едва слышный смертному уху глухой скрежет камня и железа донесся из глубин Обсидиановой Цитадели, и еще долго вслед ему не проходила волна удивления и испуга от оказавшихся замурованными охранников, и учеников, и инструкторов. Кто-то из инквизиторов предположил, что звук предшествует новой демонстрации удивительных талантов и небывалой выдержки будущего послушника Ордо Маллеус. Он был прав... По-страшному прав. Первыми среагировали слуги древнего ордена, которого нет в истории Империума, призванные молча сопровождать человека, возомнившего себя Волей Императора во плоти. Их души вспыхнули гневом и чистейшей мощью, оставляющей далеко позади самых грозных учеников Схоластики Псайкана, мощью достаточной, чтобы испепелить тварь Той Стороны и выдержать видения самых глубин Варпа. Резные топор и молот в их руках, столь массивные, что держать их даже сверхлюди должны были не без помощи телекинеза, озарились в Имматериуме светом, в котором горят души грешников. Тела, сложенные безукоризненно из совершенных плоти и металла, наполнили кровоток яростью, заменяющей им страх. Самые опасные из них из всех, готовые ради своего долга на все, никаких компромиссов, даже перед лицом конца времен. Безупречные. - Похожи на меня. Братья не только по ордену, но и по крови рождения. Мысленно они зовут друг друга объединиться и шестигранным щитом рваться вперед. Зовут друг друга по имени: Нол и Андрий. Такая твердость... Эмилия не могла просто взять и разрушить это произведение искусства. Нужно быть варваром, чтобы не сохранить их. Оба налитых силой их душ оружия одновременно сомкнулись на цели – и отскочили от щита, подобно алмазному дыханию облегающему ее. Их доспехи были заговорены от самых сильных заклятий – это правда. Но когда камень под ними ожил и, на ходу меняя форму, безвредно заковал обоих, направленное усилие отколотого щебня стащило шлемы, которые нельзя было бы тронуть напрямую. У них красивые лица... Настоятель вошел в транс, пытаясь поравняться в Варпе с ученицей, ровно в тот момент, когда ее руки легли на лбы Серых Рыцарей. Они бы неизбежно вырвались из ее хватки, никогда бы не поддались своей железной волей на попытку индоктринации или прямого контроля. На их несчастье, это им не помогло. Паралич, на долгое время выводящий все их мышцы, кроме сердечных и глазных, из строя, вначале вызвал у братьев подобие нервного смеха от того, что враг оказался настолько глуп и самонадеян. Поначалу. Потом они только бессильно впали в ярость, когда они поняли, что перебить сковывающую силу уже не могут. Она была бесхитростной, но куда больше, чем они оба могли бы остановить. Как лавина, по которой ведут огонь самые меткие из стрелков, но вряд ли их выстрелы задержат ее и на секунду. И еще больший гнев ими овладел, когда оба ощутили, как их выточенная десятилетиями мощь перетекает к противнику. - Курсант Мартинес, вам приказано немедленно остановиться. Фраза, которую уже начали говорить, и на середине настоятель Иф понял, что она не имеет смысла. Гордость всегда заставляет стоять до конца, и что бы ни двигало его ученицей, она не собиралась отступать. Обхватив ладонями лбы обоих стражей Лорда Али, она на секунду заставила время замереть. Одно мгновение ее разум позволил разглядеть себя, чтобы сквозь глухой заслон барьеров на трех слоях реальности передать одно сообщение. Первое и последнее предупреждение. «Прочь». Семь потоков силы, каждый из которых был достаточен чтобы испарять керамит, ударили с обеих сторон. Теперь они были видимы. В местах их встречи с барьерами реальность треснула и пошла пурпурным огнем, замыкая контуры сами на себя. Оба отлично знали, как противодействовать неостановимому шквалу – перевести его обратно на противника. Никто не знал, как действовать, когда зеркало отражает в обе стороны. Не страшнее Повелителя Перемен, который пытался заключить в зеркальной ловушке настоятеля еще сорок лет тому назад, и сам оказался в ней же. Одновременно с тем, как щит раскололся и рассыпался на бесформенные осколки, Маркус Иф провалился в пропасть под ногами, прямо в толщи сырого Варпа – и тут же появился вновь, в двадцати шести местах одновременно. С каждого начав готовить разряды, стигматы и пламенные стрелы, он просчитывал десятки путей, куда цель могла сместиться. Не впервой. Часть иллюзий оборвалась и обратилась в дым сразу, как первые наугад выпущенные сферы грубой мощи достигли их. Вот и ошибка чересчур смелой ученицы: растратила энергию на слепой обстрел, не попав и половиной. Если удастся, ее даже получится остановить живой. Жатва Золотом будет рада такому трофею, когда выяснит, что же ее сподвигло... Одну из иллюзий настоятель с искренним содроганием от ее реалистичности превратил не просто в сухой пар, но в сломанные кости и красный фонтан. Как раз отвлечь противника, чтобы оказаться за спиной и закончить все одним точным применением направленного телекинеза. Спинальный шок погасит даже самое могучее сознание. Иллюзия продолжала проливать и сыпать на пол несуществующие внутренности, осыпаясь нереальной золой, а ее автор вынырнул на точно отмеренной позиции. На расстоянии вытянутой руки – шея ученицы. Точечный укол пробьет даже самый толстый силовой барьер, когда выпущен так близко. Дисциплина и выучка всегда побеждают грубую силу. Последний штрих... В первое мгновение настоятель Иф даже не почувствовал боли. Сработало идеально точно, и только чуть позже он почувствовал, как его собранная энергия входит обратно в его же тело, рассеиваясь по нервам волной бессилия и судорог. Это был его почерк, никакого сомнения, но... Но он уходил через хитрое сплетение воронок и червоточин, незаметных на первый взгляд. Поток шел через Варп и упирался на выходе ему же в поясницу. Рухнув на колени, не в силах даже сосредоточиться, чтобы восстановить сожженный спинной мозг, Маркус увидел на полу плиту, которую немногим ранее восстановила из расплава Эмилия. На поверхности чередующихся обсидиана и мрамора отчетливо шло перекрестие из вытравленных линий, сходящихся точно на том месте, где стоял настоятель. А потом... Потом, взглянув в лицо ученице, Иф понял ее без слов. Она просчитала куда больше вероятностей, у нее было достаточно времени. То, что он принял за неприцельный залп, было лишь превентивной расстановкой точечных разрывов – у которых иногда на пути случайно оказывались иллюзии. Последним мановением пальцев Эмилия впилась двумя иглами из эфира в полушария мозга противника. Не пытаясь убить или сковать болью, нет. Просто прошлась по структуре, ища выступы, которые выглядели как болезненные опухоли, но на деле были одной из множества вариаций физического воплощения великого искусства. Выцелила две, связанные с остальными. За мощь псайкера отвечает его душа, проводник энергии из Варпа. А за управление ею – аномалии в мозгу, которые еще при зачатии тлен Имматериума формирует в будущих нервных узлах. Что бывает, когда эти аномалии оказываются вырезаны с точностью хирурга, настоятель знал много лет, но никогда не видел лично. Теперь он узрел и почувствовал это из первых рук. - Руки за голову! На колени! Храбрость охранников заслуживала восхищения. Они не стали глупо надеяться, что противник сдастся – но у них был вечный приказ любой ценой вершить правосудие. И только когда они, едва завидев цель, открыли шквальный огонь, к Вифании вернулось чувство опасности. Прятаться, потому что они знают одно: здесь ученик, грозящий убить учителя. Кто именно – им не известно... И не столь важно. Приказ и цена. Приемлемая цена. Не нужно было высовываться из укрытия, осыпающегося под градом снарядов и лучей, чтобы увидеть, как еще больше выстрелов гаснет и рикошетит от серебристого сияния. Как Констанция и Фергурина подхватывают неспособного даже идти, не то что защищаться, настоятеля и тащат к проему, воспользовавшись тем, что впервые Эмили показывает хоть какие-то эмоции. На мгновение почти возвращается к самой себе. Медленно удостоив безликих взглядом в их сторону, цедит сквозь зубы что-то неразборчивое. Она не собиралась убивать их. Не было нужды, когда можно было просто парализовать. Прошла бы мимо, но сейчас отчетливо светилась презрением. Видела в них то, что ненавидела вспоминать. И жалела. Жалела, что каждого можно убить только один раз. Охранники один за другим прекратили стрелять. Одни начали судорожно трясти замолчавшее без всякой видимой причины оружие, другие застыли, не в силах даже упасть. Могли только наблюдать, как Эми медленно налила себе из банкетного сервиза чашку дорогого рекафа, разбавленного редким амасеком. Подогрела небольшим усилием – не слишком кипящий, не слишком холодный, как раз настолько, насколько нужно. Сделала один глоток и щелкнула пальцами. Разнообразие. Одни, кто еще мог двигаться, схватились за головы, падая, извиваясь в судорогах, когда микроскопические уколы начали один за другим [ну уж нет]одить и разрывать кровеносные сосуды у них в черепах. Другие отсалютовали и уперли оружие себе в шеи, давая залп и не в силах остановиться. Третьи, так и не сдвинувшись, сдавили собственными мышцами с многократно возросшей силой суставы, ломая и выкручивая их под неестественными углами. Дорого заплатили за то, что выбрали именно эти слова своими последними. Настоятеля увели, но он уже не был угрозой и не заслуживал разведения большего бардака. Обернувшись к инквизиторам, Эмилия увидела, как один из них, в золоченых силовых доспехах, выхватил клинок и на удивление проворно встал в парирующую стойку. Не желал погибать побежденным – легкий оттенок умиления и забавы промелькнул в сознании отголоском. Двое других предпочли оружие, бьющее с расстояния. Та, что была обшита поверх красного платья пластинами из вороненого металла, спокойно проговорила: - Последний шанс, барышня. Что бы ты ни задумала, откажись. Скоро здесь будут отряды Сестер Безволвия, думаю, ты знаешь, кто это... А затем – те, по сравнению с кем и Сестры покажутся тебе безобидными дипломатами. Считай шансы выжить. Наверное, представитель Ордо Еретикус сама удивилась, что из вежливости ей позволили закончить говорить – ожидала нападения раньше. Но только с последним словом в центре треугольника, образуемого тремя слугами Самого, разорвалась вакуумная сфера – с достаточной силой, чтобы всех троих отправить в разные стороны, и с немалой скоростью. Охотника на пришельцев – налево, где его тут же подхватил спутник и, всей силой разума что мог, понес к вратам, вслед за остальными отступающими. Охотницу на ведьм – направо, швырнув в кучи пыли и щебня, осыпавшегося от залпов, как будто чтобы вывалять в грязи ее омерзительно парадное одеяние. Охотника на демонов прямо. В глубины зала, вместе с остатками свиты, помимо застывших космодесантников. Он даже не потерял сознания, и видел, как неторопливо благословленная им избранница шагает по направлению к нему. - Чрезвычайная ситуация, Ваше Святейшество. Звон в ушах, но не смертельно. Разобрать слова отчасти можно. В настоящих боях Лорд Валериан переживал и не такое. - Да что вы говорите! Именно когда я здесь. Едва проем оказался между ним и обезумевшей рыжей ведьмой, как оба инструктора синхронно разрядили по выбросу в недра механизма ворот. Прокатившись по внутренностям стен, ломая шестерни и разрывая цепи, заклинивая детали, глуша двигатели, потоки телекинеза заставили массивные створки сомкнуться и запечатать двери в зал так, чтобы даже несущийся на полном ходу танк не смог бы их протаранить. Впрочем, облегчение было недолгим, ибо с другой стороны коридора охраны были точно такие же врата. - Прекрасно. Комплекс изолирован, полагаю? Карл кивнул. Понятно, что это значит – протокол приведен в исполнение, взрывостойкие двери запечатаны. Если обрывочные сведения о защитных системах Цитадели верны, то получается очень безрадостная картина. - И еще, как я понимаю, эти двери специально обшиты истинным серебром, чтобы псайкер не мог их открыть? Только сейчас у инструктора, представившейся Джулией, проступил настоящий страх. Боязнь оказаться в собственном склепе. - Нет, это... Здесь должен... - Пять систем. Минимум. Пять систем одновременно дали сбой. Откуда ваш курсант одного года обучения знает, как устроена вся ваша система защиты?! Контрольный пункт охраны... И то хорошо, что работает, намеренно или ненамеренно не тронутая, система наблюдения. Теперь только понять, не дожидаясь очевидного, что именно творится явного и неявного. - Ваше Святейшество, даже без систем защиты, она не продержится и минуты... - Все куда хуже, чем вы думаете. Передавайте на внешнюю связь, что обычных солдат и арбитров она даже не удосужится пересчитать. Карл смог установить контакт сам. На случай, если линии связи не сработают. Приготовился передавать приказ, который у него самого вызывал дрожь. - На подходе Сестры Безмолвия. - Не поможет, дамы и господа. Она одолела в бою двух Серых Рыцарей... А потом вы ее окружили – она вам за это очень признательна. Брать псайкера такого уровня числом... Давать ей использовать все векторы сил одновременно... Хоть Валериан и не знал тонкостей, но он видел, как сражаются те, кому подчиняются ужасы Варпа. Видел, как они, не встретив адекватного ответа в Имматериуме, обращают в прах целые полки, а главное – легко пользуются возможностями. Не умел бы Лорд-Инквизитор замечать такие детали, не дожил бы до нынешнего звания. - Мой господин... - Да, Карл, что у тебя? - Я передал. Будут через двенадцать минут. Новость отвратная, ибо за такой промежуток времени все присутствующие успеют погибнуть не один и не два раза. Но мистик побелел не от этого. Он боялся, что проживет достаточно долго, и увидит, как отданный приказ выполняется. От обычного взрыва не бывает такого остатка. Он либо убивает сразу, либо калечит, но никогда не остается внутри, сжирая до конца. Да, он может контузить и оглушить, давая слуху вернуться только на третий день – через это подавительница Линнейского Восстания проходила. Но чтобы он оставался осадком, выедающим веру – это впервые. Веру в то, что на Святой Терре все известно наперед и невозможно представить, чтобы кто-то покушался на жизнь служителя Санктум Оффициум – а если и пытался, то терпел неудачу. Но вместе с эмпиритическим жаром преступник впечатал и часть своих воспоминаний. Словно хотел, чтобы его поняли. Рыжеволосая дьяволица с ангельским лицом. Горящая бессильной злостью, как умерший в кандалах и неупокоенный призрак. Какая бы правда ни двигала ей, Леди Штерн была слишком упорной – и в чем-то видела в блудной деве себя – чтобы умереть бесславно в бою с тем, что призвана побеждать. Ее Святейшеству подобает бороться и превозмогать. А в этом поможет наконец отпертая дверь в коридор, отворенная плазмой и впустившая давших Обет Безмолвия. Единственных, кто мог остановить вышедшего из-под контроля... Дельту? Гамму? Бету? Восставая из своей рукотворной могилы, Матильда вновь горделиво вскинула инферно-пистолет и захватила цель, безошибочно опознанную даже разбитым псай-оккулумом. То, что у большинства людей отнимало всякие остатки сил, ей, напротив, давало воли держаться на ногах, когда сомкнулись ряды дюжины вратинских доспехов. И с первым шагом зазвучала карронада выстрелов из освященных болтеров, погр[лобзал]ьный колокол и марш победы для анафемы ведьм. Только сократить расстояние, когда хватит дальности испепеляющей силы. Одна из Сестер подала было знак отвести Ее Святейшество прочь, в укрытие, но та не была намерена. Единственная причина, по которой она не сочла бы отступление трусостью, было то, что это дало бы шансы вернуться и одолеть с новыми силами – но теперь это и было ее контр-наступление. Только подойти ближе, когда каждая из безмолвных парий поглотит остатки нечестивого щита, и тогда болтерные снаряды, огненный град и ревущий рой, вернут мир павшим. Блудная дева заметила приближающихся Сестер, и взглядом неслышно спросила, готова ли Леди-Инквизитор к бою. Готова ли, один раз получив право бежать, второй раз стоять до последнего. Не страх, только любопытство. Какова цена принципов? Каково желание, более сильное, чем выжить? Обычно с двадцати пяти шагов поглощение становится таким нестерпимым, что даже псайкер Альфа-класса не сможет удержать под контролем и малой доли своих сил. До цели, и не думающей прятаться или бежать, оставалось сорок, когда та вскинула руки. С видимым усилием, хоть это и причиняло ей сильную боль. Глядя на это, Матильда позволила себе усмехнуться: надеяться одолеть Сестер мог только безумец. Ни одна сила Варпа не причинит им вреда. Жестом Ее Святейшество пригласила противника испытать волю отряда ее палачей. Пусть грянет худшее. Как очередной залп рвущегося дейтерия. Видимый в псай-оккулум всплеск и средоточие. Отчаянная попытка, безрассудная. Огонь разобьется о невидимую преграду, иллюзии развеются, волна телекинеза ослабнет и сойдет на нет. Но откуда-то было чувство неправильного и неправедного, как будто гордыня обращалась в стыд. На рубеже, когда должен был последовать последний залп, Матильда вдруг поняла, что упустила. Сестры Безмолвия не заметили ничего. Болтерный огонь вырвался вперед спустя мгновения после того, как вырванные из пола и стен раздробленные каменные плиты заслонили собой цель, уже отрезанную от Варпа. Еще немного, и они бы рухнули, погребая ее под собой. Стрелять по ним дальше было уже даже не нужно, даже болтерные снаряды не пробили бы их – впрочем, когда все стволы замолчали, камень давно пошел трещинами. Прямо в воздухе, покачиваясь, крошился и осыпался, из монолитов превратившись в бесформенные обломки. Но что-то продолжало их удерживать... Когда Матильда вспомнила про Серых Рыцарей. Она не успела отдать приказа раньше, чем новый взрыв, направленный, сотряс зал до основания. Эпицентр был прямо за выстроенной стеной из мраморных и обсидиановых осколков, превратившихся в массивный залп шрапнели – слепой, но рвущейся вперед с огромной силой. Последнее, на что была энергия. И на таком расстоянии ни о каком уклонении речи не было. Осколки никогда не долетели бы до цели, будь они направлены и поддерживаемы, но здесь им хватило начального ускорения, чтобы рвать даже металл силовых доспехов. Без воли Варпа, даже непробитая броня получала такой импульс, что ломала кости под латами и сминала жертв. Хотя саму Леди Штерн закрыли собой две Сестры, подняться снова она уже не смогла. Едва сердца Сестер перестали биться, и Варп вновь заполонил пространство, дьяволица потеряла интерес к еще живому противнику. Матильда видела, как ее облик за оседающей пылью проясняется, как она отпускает Рыцарей, принявших на себя против воли немалую часть взрыва и камня, невольно отдавших почти всю жизненную силу на последний гамбит поработительницы. И улыбается, еле заметно. Перебитые пальцы попытались дотянуться до оружия, но не смогли. Гаснущее зрение, не обещающее быстрой смерти, успело различить только движение далеко за колоннами. Кто-то, кого бойня миновала, не торопящийся ни нападать, ни бежать прочь. Часть XXIV Устройства, обеспечивающие безопасность курсантов вне занятий, неприкосновенны, и когда они укрывают от Варпа страждущих, нет способа вызвать из небытия силу Варпа. Всякие попытки их отключения, повреждения, или же попытки иным способом намеренно обойти их действие, будут означать передачу дела на рассмотрение ковена и классифицироваться как общественно опасное деяние класса три. Правило 195 Схоластики Псайкана - Подожди. Одно слово, которого она не ожидала услышать. Лорд Али просил перед лицом смерти подождать. Явно не того, чтобы успела подойти помощь – он уже видел, что больше никто не придет спасать его жизнь. Понял, что когда прибудет то, что способно было бы остановить его гибель, инквизитор уже не будет дышать. Смирился со своей участью. И все же просил повременить. Так пусть говорит... Или спрашивает... - Прежде, чем ты совершишь задуманное, я хочу знать. Невозможно было все это сотворить в одиночку... Кто заказал? Я не спрашиваю, пытками или угрозами тебя заставили, но... Кто? Ему и в голову не могло прийти. По-своему несчастный человек, он и помыслить не может вне своей сети кинжальных интриг, где каждый боится оказаться преданным. Искренне верит в то, что только его картина мира истинна. Он не заслуживал того, чтобы говорить с ним, но пусть знает. Сильвестр почувствовал холод, когда Эмилия тихо ответила ему. Голосом, не мысленно. Как будто ей было мучительно даже начинать. - Эрик. Гримаса ужаса и гнева несколько раз сменилась на лице у талларнца. В бешенстве он ударил кулаками по полу. - Эрих... Элизианский?! Неверная тварь с черным сердцем, он же клялся мне в вечной... Он не сразу заметил, что пока бился в бессильной злобе, изрыгая непереводимые проклятия и ругательства, несостоявшаяся послушница обошла его кругом. Даже не попытался вновь схватить оружие и выстрелить. Никак не мог поверить... Но осекся на середине, увидев, как она протягивает руки к тому, про что он и сам забыл. Сразу несколько ассоциаций пронеслось у него в сознании. И еще больше он был удивлен, когда безвольно висящего в воздухе на антигравах -увима Эмилия взяла на руки. Без подключенной связи машина пустыми глазами смотрела на нее, не мигая, даже не пытаясь ни вырваться, ни вступиться за хозяина. - Быть того не может... За долгие годы созерцания Варп приучил его ко многому, и к мысли, что нет невозможного – но это не укладывалось в его познания о том, что в реальности может существовать. И о том, кто же и на каком этапе предал его. - Я отказываюсь верить. Ты... Ты смеешь говорить мне... Эта бойня, гора трупов, река крови – все из-за младенца?! Его заверили, что такого не сможет произойти. Самые квалифицированные телепаты Факультета, если не всей Схоластики, близнецы, чья извращенная связь была обычному человеку мало постижима, уверяли, что сотрут из памяти избранной ученицы все, что сможет ей помешать в деле становления бесстрашной перед лицом демонов и страстей. Уберут, наконец, ее привязанности, которые иначе смогут использовать против нее твари Той Стороны. О том, чтобы возвращалась память, вырезанная таким воздействием, не слышал даже сам настоятель. Когда Эмилия открыла глаза, Лорд Али попятился. - Ни разу в жизни я не тронула живую душу. Я пыталась вас прощать... Но таким, как ты, этого всегда было мало. Никакого противоречия. Теперь, по ее воле, инквизитор наконец слышал и видел память и эмоции, которые сама себе запретила показывать другим. - Таким, как я? Нет никаких «подобных мне» и «подобных тебе»! Есть только священный Империум, и подданные его, и все было, чтобы ты могла их защитить! И себя! И меня! Всех нас, единых и... - Я тоже так считала. Но вы думали, что только вы решаете, кого защищать. И какой ценой. Никаких признаков того, что ей управляет зло. Ни осадка Имматериума, ни колебаний голоса, ни кровоподтеков глаз, ни иссохших век – ничего. Если ей и советовало что-либо с Той Стороны, она его не желала слышать и не слышала. От первого же пробного толчка инквизитор повалился наземь, как будто встретил лицом несущегося на полной скорости скакуна. Амулеты, впаянные в доспех, один за другим нагрелись, пока не раскалились докрасна и не начали расплываться бесформенными алыми ручьями. Серебро стекало по латам и струилось по полу. «Я очень долго представляла, в каком порядке разберу тебя на части. Изрежу ножом, а потом буду сдирать ткани послойно и расщеплять кости. Но ты заслужил другой участи». Вокруг было достаточно острых предметов, чтобы за ладони и все не обязательные для жизни участки тела прибить человека к полу. Трубы, заточенные обломки креплений, молот и топор Серых Рыцарей. Лишь бы ощутил себя жертвой. Беспомощной и обездвиженной. А потом талларнец услышал голоса, зовущие его по имени. Предостерегающие, что рано или поздно жажда крови, своя или чужая, [ну уж нет]одит всех. Что придут мстить за всех – не только за себя и своих, но и за других. Найдут и человека, и место, и мотив, и тогда возмездие будет уже не остановить, пока оно не выгорит и не насытится. Теперь наяву и в Варпе инквизитор плыл по бездонным глубинам, сквозь грань этой толщи видя морскую деву. Ощущал запах смерти, от которого было не скрыться, кровь в воде, привлекающую хищников. В холодном мраке тысячи и тех, кого он сразил, и с ними все, кто был виновен в знании об этом, все, кто видели его деяния и от кого теперь не скрыться было и в другой галактике. Погружаясь на самое дно бездны, где его встречали с нетерпением, охотник на демонов чувствовал, как они слетаются по следу его ран, готовясь пожрать его сердце и высосать кровь, местью нетленной поглотить сущность, потом вновь и вновь воскрешать его сознание и убивать заново. А потом омоют потемневшие за столетия мертвые руки черной жижей и продолжат. Порой будут выпускать его душу странствовать по Варпу, чтобы насладиться охотой на нее, чтобы посмеяться над тем, как она будет тщетно пытаться уплыть и спрятаться. Как ощущает то, что ощущали другие: разрывающееся от ужаса сердцебиение, надежду что это все кошмарный сон. Все из-за матери, которой он лишил наследника. Не первой, далеко не первой, но единственной, которая не стала ждать, пока Император рассудит виновного сам. Морская дева оборвала жизнь утопленного в Море Душ только спустя много, очень много времени на Той Стороне. Только убедившись, что там его приняли и не отпустят. И с чистой совестью вернулась в мир надводный. - Ты думала, я тебя не почувствую? Похоже... Похоже мы обе стали другими. Как будто встреча вновь первая. Удивление и любопытство у Эми на лице от того, что она видит хоть кого-то, кто ей знаком и не пытается напасть. Даже теперь. Даже когда она стоит над грудой тел, изуродованных стихией Той Стороны. Она терпеливо ждала, когда Вифания оторвет взгляд от мертвецов. Ничего не сказала, когда сестра попробовала прощупать пульс у тела в силовой броне, упавшего прямо поверх двух других. Очевидно, у безмолвных тюремщиц все же была душа или ее подобие... Ибо едва они перестали дышать, как стали обычными мертвыми телами, а не поглотителями духа. Но это уже не имело значения. Живыми они все равно не считались. - Эми... Все это... Как? Это действительно совсем другое отражение, которого не было раньше. Даже ее воспоминания иные, и чужие, будто их влили искусственно. Эми чувствовала то же самое, хотя и не подавала виду. - У индоктринации есть побочные эффекты. Один из них – она заставляет подавленные стороны вылезать наружу. Если совсем кратко... Они хотели, чтобы я стала другим человеком. Они получили свое. Таким же тоном, как вдохновенно рассказывал Рорх о синдроме дуализма. Только теперь применительно к самой себе. - Что они с тобой сотворили? Или... - Уместнее всего будет сказать... Ладно. Если тебе от этого будет легче, расскажу. Я не всегда была такой, какой мы встретились. Самую малость поделилась образами из прошлого. Задолго до первой встречи, и Черного Кора[эх жаль]. До того, как начала растягивать свою поимку, зная, что переживет ее только если та случится точно одновременно с Жатвой Обсидианом. Мерзотный мир, где человеческая жизнь стоит не больше, чем протеины и вода, из которых состоит тело. Где всего несколько ходовых товаров, и либо ты ими торгуешь, либо живешь впроголодь. Но когда человек обнаруживает, что может неосторожной мыслью обрушить весь плавучий город и отправить его на дно, остается только учиться себя сдерживать. Зная, что рано или поздно обнаружат, придут, и заберут. Можно было бороться. Год, два, десять. Но присылали бы все больше и более страшных врагов, пока один из них не одолел бы. И тогда шансов жить уже не будет... А главное, что люди, и так готовые убить без всякого повода, просто потому, что могут, что они сильнее, не погнушались бы первым делом наброситься на тех, кто не сможет им ответить. Из таких людей, неспособных защититься, но дорогих ей, у Эмилии Мартинес была только сестра Микаэлла. - Так ты сама стерла все это. Сама... Сама прикинулась неопытным, хоть и сильным... - Единственный способ обмануть их телепатов. Помнишь, как любила говорить Вера? Ты не выдашь, только если и правда не знаешь. А потом три года ожидания, и жизни, где не единожды приходилось ради того, чтобы уйти живой, и унести с собой паек, хвататься за лезвие. Грязь и кровь, но это лучше, чем водная могила или тело на переработку. - Теперь понимаю. Значит, моя сестра умерла, и вместо нее теперь ты. - Скорее, она вернула мне мое сознание, а потом мы решили, что вместе шансов больше. Сегодня мы встретились, и согласились с этим. Я даже хотела в честь этого сменить имя... Как насчет Кармен? Значит, правда. И в голове все время вертелось то, что заставили запомнить до самой смерти. Он вызвался, и чертов идиот был прав. Он действительно вычислил, что вокруг есть та, кто стала из себя кем-то другим, и вот-вот вернется. Был прав во всем, одного не мог предусмотреть. Что таких невезучих будет две. И когда смотрел на Вифанию в свои последние секунды жизни... Улыбался ли, потому что за спиной у нее увидел второй образ? Он заставил бояться своей тени, чувствовать себя изгоем внутри своего же тела. А теперь... Теперь придется через то же протащить и Эми. Больше не два напуганных ребенка. Обе смогли встретить свое отражение... И обе смогли силой или словом упросить их объединиться. - Теперь помним все? - Да. Но зачем ты тогда приблизилась ко мне? Я... Я не хотела, чтобы ты все это видела. Не знала, что они тебя приведут, и зачем... Возможно, просто настоятель боялся, что потеря тебя будет его виной? Виной их всех? Столько ответов ей, потому что истинная причина неизвестна. Нельзя было иначе. Нужно было встретить ее, выжить ради этого, посмотреть ей в лицо и спросить. Многое. Ибо что бы ни случилось, обе не выйдут отсюда живыми. И тогда узнать это будет уже нельзя никогда. - Я хотела узнать, что на самом деле с тобой стало. Ты никогда не... - Трогательная забота... После того, как ты бросила нас всех. Наши жизни в обмен на твою. Впрочем... Это лучше, чем погибнуть всем, не спорю. Так надолго пришлось уйти. Оставить ее в руках палачей, жалея, но зная, что альтернатива еще хуже. Быть отрезанной от нее, как и ото всех. Обе были так далеко от других, и друг от друга. Но никогда не были одиноки. Она права. И оправдываться за это нельзя. - Вот поэтому я пришла просить прощения у тебя. Я пыталась все это предотвратить, но мне было не дано. Не могла уберечь ни тебя... Сдержать слез уже нельзя. И Эми сама готова была сбросить маску безразличия. Молчание не было знаком отсутствия скорби. - ...не могла уберечь своих. И сестер. И даже себя. Эми, но мы пережили все это. Я тебя прошу, прости меня. Она не побоялась подойти вплотную. И обнять одной рукой. - Прощаю. Но она знает то, о чем нужно спросить. - Эми... Скажи мне... Ты ведь знаешь. Что на самом деле с нами со всеми произошло? Это... Она не оттолкнула и не закрылась. Но голос у нее похолодел. - В первый и последний раз я пожалею твой рассудок. И не отвечу на этот вопрос. Верь во что хочешь. Затем отошла на шаг. - Неужели это правда ты? - Я же сказала, верь во что хочешь. И я спрашиваю вновь: зачем ты пришла? Будешь пытаться меня остановить? Мой договор еще не завершен. У меня осталось неоконченное дело. Эми перевела взгляд вдаль. На запертые двери. И беззвучно призвала все то, что оставалось от ее сил. - Мой господин... - Я вижу. Карл, дамы, все что есть, на укрепление! Все обломки, которыми можно проложить уязвимый проем. Он был непроницаем для Варпа, да. Но когда в него снаружи ударила сила рукотворного солнца, сравнимая с залпом мелта-пушки, он начал оплывать и медленно, но верно поддаваться. - Илай! Что у тебя? Он был там. Он готов. Он ждет момента. - Мой господин, я вижу две цели. - Вторая... Ей на помощь кто-то пришел? - Я не уверен. Что прикажете делать? Нельзя рисковать. Только выбрать удобную секунду. - Стреляй в основную. Потом по обстоятельствам. - Эми, не надо. Остановись. Просто прекрати, неужели этого всего было мало?! Ей даже не надо жестикулировать, чтобы открыть разрыв, из которого забил слепящий поток, будто это были врата к ближайшей звезде. - Не вмешивайся. Думаешь, я могу передумать? Думаешь, ты меня можешь переубедить или остановить? Она не очень сильно, но ощутимо толкнула Вифанию силовой волной. Щит сдержал и рассеял ударный импульс, но его еле хватило. - Я сильнее. Нет. Это не она. Вот что пыталась донести обезумевшая старуха... Только один путь отсюда живой. Увидеть, встретить и понять, посмотреть в зеркало и там обнаружить все то, чего Вифания боялась в самой себе. Две судьбы, такие похожие, только одна сделала свой выбор, и ждет вторую. - Да, это правда. Но и ты пойми. Это все не твое. Сама послушай себя, ты... Тебя ведь правда ведут, ты не могла хотеть всего этого! Заметно, как Эмили еле подавила гнев. И повернулась, прижимая к себе тело, когда-то бывшее ее сыном. - Да неужели? Ты ведь меня не знаешь. Я сама, задолго до тебя, училась сдерживаться. Я бы не выжила, если бы не владела собой. Я смотрела в глаза тому, что на меня пялилось из Варпа, и ни одна из этих тварей меня не одолела! Я никогда без необходимости не вредила никому... Но это не помогло! Обломки вокруг нее начали подниматься в воздух. Лезвия обломанных мечей, пилообразные листы обшивки, тупые каменные шипы, похожие на когти россыпи осколков. И все это затрещало ненавистью и гневом. - Не буду спорить. Просто есть вещи, которые не исправить. Это мы с тобой обе знаем. Ее ярость самую малость спала. И тут же загорелась с новой силой, когда Эми опустила глаза на все еще неподвижного -увима. Беззвучно рыдала, глубоко внутри, пряча это, но не в силах остановиться. Зачем ей это было надо? Она не могла не знать, что произойдет. Но все же не сдалась, и теперь говорила о том, как не отступилась от себя даже под угрозой гибели. У нее забирали, одного за другим, всех, кем она дорожила, но никогда Эми не прекращала брать за руку тех, кого могла. В отличие от сдающейся при первых признаках боли сестры. Но сейчас нашла, у кого просить помощи. У себя самой. У настоящей. - Правду говорят... Можно остановиться, но одна капля крови, и к тебе вернется жажда смерти. Я пыталась. А теперь, ты считаешь, что знаешь, что я чувствую, хочешь надавить на это... Так скажи мне. Как стоять в стороне, когда у тебя в руках вся мощь проклятого измерения... И ты ничего не можешь с ней сделать, когда это надо?! Она не произносила вслух, но в Варпе это передавалось четко. Она хотела вернуть жизнь, которую отобрали. Исправить то, что изуродовали. Но не могла. Даже она не могла. Просчитала тысячи вариантов, и все равно не смогла найти тот, в котором он выживет. - В том и дело... Что знаю. И сейчас только послушай себя... - Что мне послушать? Я умру стоя, а не на костре! Не мог вот этого хотеть Бог-Император! Они поклоняются Ему, но прикрываются Его именем! Где они были, когда мне пришлось самой учиться скрываться от этих ужасов? Мы должны бежать к ним за помощью, а вместо этого мы боимся их больше, чем... Может, она и права... Но это речь, которая задолго до костра обрекает только на одно. На гибель бессмысленную. Жизнь человека всегда заканчивается нелегко, но одно дело умирать за то, ради чего жить... И совсем другое – только молить избавить себя от мучений. Они учили много месяцев, и будут учить всю жизнь. Что часть себя приходится приносить в жертву, иначе любая слабость и любой внешний обман будут стоить жизней другим. - Эми, пожалуйста, просто остановись, ты уже говоришь как... - Как кто? Перестань уже строить из себя жертву, которая смирилась со всем этим! Ты забывала нас, и оправдывалась тем, что это ради нашего же блага! Ты стелилась перед ними, уверяя, что иначе нас ждет только худшее... А мы свободными родились, и свободными умрем! Хочешь молча пойти на заклание? Как они тебя готовили? Знаешь, что они на самом деле делают с теми, кого считают непригодными? Нет. Пока это неизвестно. Это ужасно, ибо многие предпочитали смерть такой участи, или всеми силами избегали ее... Но это все не извиняет. Не дает права сдаваться и просто обращаться на все подряд. - И что теперь? Эми, ты хочешь забрать с собой побольше людей? Чтобы тебя запомнили... кем? - Значит, ты все же на их стороне... Поверить не могу. Ярко-красное с черными подпалинами солнце вокруг нее на Той Стороне. И Варп вспыхивает с новой силой, уже целясь, когда Эми делает шаг вперед и произносит последние слова вслух кому-нибо. - Тогда выбор за тобой. Могу пообещать, что ты умрешь быстрее, чем почувствуешь боль... Делай что можешь. Борись. Стань взрослой или гибни ребенком. Часть XXV Курсант, предъявляющий обвинения в несправедливом отношении к нему со стороны гостей, или Факультета, или инструктора, будет допрошен с применением специальных средств. Затем настоятелем Факультета будет определено наказание для курсанта, с целью пояснить неуместность голословных обвинений и ответственность за таковые. Правило 169 Схоластики Псайкана Только не сдаваться. Никогда. Даже когда огромная толща, повинуясь ей, пытается раздавить, а в барьеры пытаются впиться и достать десятки ее игл. Каждая – это гибель. Сил едва хватает на оборону, это притом, что Эми продолжает буравить стену. Они предупреждали... Они говорили, что с этим придется столкнуться. Когда выбора не оставляют. Но Эми права. Нельзя просто спокойно принимать свою участь и опускать руки. Она сильнее, да. Но так просто не возьмет. Вокруг много того, что она пропустила. Эмилия очень удивилась, когда первая волна, хоть и вымотала сестру, но не убила. Подготовила вторую, собирая все, что у нее было. И на мгновение ее щит, который и так держался на одной вере в нападение, ослаб. Все, что в Схоластике говорят, написано кровью тех, кто был до слышащих. Кто из них выжил и смог рассказать, как ему это удалось. Эми успела заметить, что в момент без защиты Вифания выбрасывает руку вперед, и тут же наспех выставила ограждающий знак. Он бы смягчил любую психосилу. Но он не обнулил знание за полсекунды того, где окажется пробоина. И даже не замедлил идущий понизу выстрел из антикварного оружия. Того, которое выронила инквизитор, так и не сумев пустить в ход... И которое стоило огромных трудов подобрать, не думая о нем. Вера была права... Если подавить свою же мысль, ее не прочитают. Один выстрел, похожий на копье из раскаленного ветра, рассеивающийся со временем – но его хватило, чтобы Эми рухнула на одно колено, инстинктивно зажимая рукой вторую ногу. То, что от нее оставалось, когда неприкрытая стопа обратилась в пар. Вскрикнула, эхом в Варпе отдавая болью, которую нельзя было не почувствовать. И обронила все свои поддерживаемые силы одновременно. Надежда, что не придется этого делать, жила до последнего... Но отступать было поздно. - Прости. И я... Я прощаю тебя. Но второй выстрел уже ударил в щит, который смог его отразить. Сдаваться Эми не собиралась. Выбила пистолет, и приподняла в воздух за горло, стиснув зубы и пытаясь восстановить поврежденные ткани и кости. Попытку вырваться подавила, и начала сосредотачиваться для нового нападения. Теперь – без шансов. Вот так все и заканчивается. Цена того, чтобы попытаться сделать хоть что-то, что позволит оправдаться перед Императором, когда Он наконец позовет к себе. Он видел и знал. Сделать хоть что-то, что будет соответствовать хотя бы одной из добродетелей, кои Он завещал. Но всплеск энергии пошел совсем с другой стороны. Издалека, где все это время скрывался кто-то третий, умеющий прятаться даже от Той Стороны. Терпеливый охотник, ждавший выстрела. Тонкая струя пламени, в Варпе пышущего злобой, концентрированной ненависти и жажды крови. И от нее уже Эми упала, держась за плечо. Но жертву не выпустила. Кто бы это ни был, он успел пожалеть, что не выждал еще немного, и не навел прицел тщательнее, на голову, потому что следом его самого сдавила клетка из силовых линий и притянула ближе. Быстро окинув взглядом хрупкое тело человека, черную одежду, золотой медальон в виде литеры, короткую стрижку и бороду, Эми даже сквозь боль ухмыльнулась. И первым решила забрать его. Не быстро. Просто потянула в три потока телекинеза в стороны, пока не затрещали и не лопнули оба плечевых сустава. Мышцы поддались не сразу, но с хрустом и тягучим ноющим клекотом оставили хозяина истекать кровью. Потом отбросила с презрением... И ведь этот человек едва не стоил ей жизни. Вот теперь все ее внимание было вновь приковано к сестре. Абсолютно все, чтобы наверняка. По Ту Сторону время шло иначе, и в омерзительном замедлении было видно, как Эми собирает затейливую комбинацию своих заготовок. Успела посмотреть в глаза ей. Как она сосредотачивается, как разбивает зеркальную гладь между тем миром и этим. Оценивает расстояние, чтобы точно рассчитать – и уже не смотрит в будущее. Но помимо нее, есть голоса. Другие. Не человеческие. С Той Стороны, но бесстрашно живущие там, хотя они ей и чужды. Приказ бороться дальше. Никогда не оставаясь в одиночестве. Всегда полагаясь на тех, кто верит в свое дело не меньше, и если такова Воля Императора, отдаст и жизнь, и все, что есть, другим. Братья не могли сбить паралич, могли только отдавать энергию прочь... Но наткнулись на то, что в директиве питать психосилы смертной женщины не были ограничены в том, кого именно. Что сейчас их никто не ограничивал в этом. А Император, статуя которого все еще безмолвно наблюдала свысока за тем, что разворачивалось у подножия, одобрил их план. Еще раз обратить глаза к небесам, как раньше. Ибо оружие там... И готово к битве. Только вложить всю оставшуюся силу в него. Обычно Бога-Императора изображали во плоти с мечом. Его излюбленным оружием. Но Он, когда ступал на земли других миров, нес с Собой Свои могучие разум и мощь, и в центральном зале Факультета 121 Он был изображен спускающимся с высоты со Своим истинным символом могущества – с ментальным копьем, изображенным материальным. С крыльями и огнем, пылающим не только на лезвии и острие оружия, но и в волосах, чтобы нимб Его освещал черный камень. Скульптура поддерживалась в воздухе за счет вечного антиграва, питаемого напрямую от ядра планеты – но грандиозный замысел не мог бы без него поддерживать свой вес. Всего одно усилие, сразу троих душ, направленное одной, двумя отданное добровольно. Только сломать крепление и разорвать цепь, а потом выломать один из антигравов. И слегка скорректировать направление. Дальше сила тяжести все сделала сама. За секунду до того, как ярость Варпа обратила бы тело в прах, Вифания успела только зажмуриться, когда огромное копье ушло в мрамор на десятую часть длины, достав до следующего зала и остановившись только когда его украшения оказались шире, чем разлом. Одно из них замерло у нее прямо перед лицом. Хватка тут же ослабла, давая выдохнуть, стихая вместе с почти уже готовым импульсом за золотым древком. Но времени об этом думать не было. Братья, все еще запертые в каменных клетках, не успели бы из них выбраться достаточно быстро, и единым позывом указали на потерянную среди трупов гранату. Прозрачную колбу, в которой был помеченный литерой череп. Не просто взрывчатка... Расстояния еле хватило, чтобы ее визг, вызывающий в мозгу чувство раскаленного железа прямо в черепе, едва доставал до самой Вифании. Только после этого можно было смотреть, что произошло, потому что внутри уже было известно: это еще не конец. И нельзя останавливаться. Что бы ни делала эта граната, обжигавшая даже руки при попытке ее взять, облако черного дыма, которое она выпустила, рассеялось. Эмили пыталась встать, борясь с сожженной ногой, с разорванным и обугленным плечом, со сломанным от удара бедром – и с тем, что каждый нерв в теле отказывался ей повиноваться без ощущения иголок под кожей. Временно отрезанная от Варпа – но он уже начал возвращаться к ней. Затягивая раны, при ее силах – несколько секунд, не больше. Поздно отступать. Шестеро тех, кто смотрят из разных углов зала, и сама Эми. Она ждет. Одно из двух. Закончить начатое, или, она клянется, вновь не будет суждено увидеть начало нового дня. Дать ей достойную гибель, и пусть не знает холода в посмертии. Она всего лишь хотела жить по законам Его. Быть Его потомком, по образу и подобию. Она многое видела по Ту Сторону, и не боялась ее. Время истекало, но смелости продолжать не было. Однако по-прежнему Варп кричал за спиной, и в его крике были невыраженные слова. Вифания путает «не могу» и «не хочу», но в силах Имматериума заставить ее хотеть. Заставить помнить, что копье это символ милосердия и прощения Императора. Им Он отправлял горделивые души, и тех, кто был слаб и не мог оправиться от ран, и тех, кто поддался искушению, в небытие. Самого Гора Он поразил Своим копьем, и тот в предсмертные секунды увидел, как низко пал. Жил чудовищем, но умирал тем, кем был в зените славы. Только один путь ее освободить и даровать ей мир. Не сомневаясь в благодетельности этого поступка. В этих стенах тому учили: заслужить Его прощение, даруя Его милосердие тем, кому оно требовалось. Врагам прощение даровалось, только когда они встречали свою судьбу в Воле Его. Слугам Его – когда их с почестями хоронили. Придется. Первый щелчок пальцами и росчерк не хотел повиноваться, но Та Сторона жадно очнулась. Она больше не следовала безмолвно, она не покорялась, потому что и была частью владеющего искусством. Синий огонь принял форму и обрушился кратким столбом на жертву. Опалил ее дочерна, вплавил в кожу остатки одеяния, выжрал кислород в воздухе, но это было только начало. В Империуме есть одно правило в искусстве. Не прятать от глаз то, что показывают. Если в картине, или в романе, есть те, кто любят друг друга – не отводить стыдливо глаза. Если есть тот, кто сражает врага – показать, как он погибнет, за что, почему, по чьей воле. А жертвы всегда показаны во всех подробностях участи... Какой бы страшной она ни была. И от вида их крови, смерти, изуродованных тел, как бы ни хотелось, никогда не удается отвернуться. Просто невозможно перестать смотреть. Нельзя было перестать смотреть на то, что пламя в руках делает с телом сестры. Даже когда обугленная кожа обнажила мышцы, все еще пытающиеся восстановиться. Когда испарилась вода, выгорела кровь. Когда оба глаза, отражения души, не выдержали жара, вскипели и потекли по щекам. Единственная часть тела, которая вела себя не как тело человека – из опустевших глазниц вырывалась сущность. И запах паленой плоти и волоса. Въедающийся в кожу, тошнотворный, омерзительно похожий на прожаренное мясо. То, что держало в реальности, не давая свалиться в Варп, попытка зацепиться за ощущения, когда раз за разом волна пламени накатывала на свою цель. Когда обжигающая, ослепляющая зола полетела в лицо, подбивая отвернуться – и жгла сильнее, ибо отвести взгляд было нельзя. И все это время Эми была жива. Даже когда голый скелет из рассыпающихся костей начал обращаться в пепел, ее разум был еще цел. Мозг был еще способен осознавать, и все равно пытался призвать свое могущество и возродиться из пепла. Но пламя было быстрее. Оно сжирало тело раньше, чем то формировалось. Пока сияние уходящей души и ее мощи не угасло окончательно. - Ты этого хочешь от меня? Вопрос, на который статуя Императора не ответила. Но Он услышал его. И промолчал в знак согласия. Этого. Как если бы что-то иное Он вложил в дитя Свое. То, что должен делать кто-то. Кто сможет жить с этим. Они все же смогли заставить не бояться. И рухнув без сил на колени перед горстями пепла, Вифания уже не боялась. Рыдала. Но страх ушел. Ненадолго. Откуда он явился вновь, было непонятно, но он влезал со всех сторон и то, что его было не видно, нельзя было ощутить, делало его только еще кошмарнее. Пустота. Заглохший Варп, как ни при одной из Сестер Безмолвия. Только сдавившая грудь рука костлявой старухи, мгновенно обрубившая дыхание. Что бы это ни было, оно прямо за спиной. Неощутимое, но точно известно, что оно там. И отрывисто дышит, как будто с огромным трудом и болью, через маску. Каждый вдох и выдох сопровождая жутким щелкающим звуком. Паралич был такой силы, что обернуться Вифания уже не могла. Когда поняла, что сейчас будет, мысленно сменила всхлипывания на попытку рассмеяться. Черная тень жадно пожирала все, что исходило из Варпа, и собирала в себе. Поглощала, выдирая кусками и без разбора: искала, [ну уж нет]одила, вытравливала каждый огонек. Ей было все равно, кормиться на ужасе, скорби, бессилии, мольбах, она просто гасила их один за другим, пока не заглушила все. Пока не установила настолько смертельное спокойствие, что оно пугало сильнее страха смерти. В какой-то момент прекратила вдыхать. Приготовилась высвободить. Хотя бы дала помолиться... - Стоять! Надрывный крик, обладательница которого давно мертва. Или... - Я сказала стоять, именем Санктум Оффициум, прекратить выполнение приказа! Директива 4, отменить. Вифания не могла видеть, куда смотрит нависший над ней безликий черный человек. Но внезапно четко ощутила, как его лицо, которым стал металлический череп, вопросительно поворачивается... А потом подчиняется. И медленно отступает. Исчезает так же, как и появился. На этом силы у Леди-Инквизитора иссякли. - Настоятель Иф, вы в состоянии говорить? Он все еще не мог стоять, но к нему вернулся дар речи. Хирург уже обследовал его, но помимо того, что жизнь вне опасности, сказать ничего не мог. Как и того, будут ли жить Леди Штерн и дознаватель Гордон. А если будут, то смогут ли когда-либо обходиться без аугметики. - Я вас слушаю. С большим любопытством Лорд Валериан обошел вокруг центра зала. Тела уже были убраны, но кровь, пыль, обломки, зола и торчащее из пола золотое копье величиной с башню быстро отсюда не исчезнут. Особенно символ Факультета... Его восстановление, если не полная замена, займет годы. Тысячи часов труда. Хотя... Сила разума одолеет и это. А у основания копья неподвижно сидела, все еще глядя в пол, девчушка, которую он впервые увидел только на мелких экранах наблюдения. Покрытая грязью так, что невозможно было понять, это ее кожа... Или пепел. Когда Карл приложил руку к виску, влезая в ее мысли, она все равно не пошевелилась. Впрочем... Редко кто вел бы себя иначе, проведя тридцать незабываемых секунд рядом с тем, кого направили избавиться от излишне нестабильной ученицы. Он бы справился... Но если бы не вот эта тощая, болезненная, безрассудная, неуклюжая и явно не вполне здоровая разумом девушка, он бы мстил не за одного инквизитора, а за троих. И, вполне вероятно, за самого настоятеля. - Настоятель Иф, что вы скажете об этом курсанте? Тот погрузился в раздумья. Вообще говоря, ответ не особо интересовал Его Святейшество, поэтому незамедлительно был вынесен приговор. За небрежность, повлекшую гибель многих. За трусость, превозмочь которую удалось только огромным трудом. За необоснованный риск. За прошлые прегрешения. За маловерие и осквернение образа Бессмертного Императора. - Знаете... Да, вот эта подойдет. Пусть и дальше искупает свои грехи кровью – своей или чужой. Дальше охраняет жизнь своего нового господина, пока не ослабнет и не оступится. В конце концов, если нельзя взять к себе того, кого обещали... Можно взять того, кто убил того, кто убил обещанного. - Вы уверены, Ваше Святейшество? Множественные патологии психики. Неустойчивая агрессия. Типичный эпсилон-два. Рекомендовано воздержаться. Возможно. Даже вполне вероятно. Но когда такие мелочи останавливали Длань Повелителя Человечества? Санктум Оффициум смотрит на дела, а методы ее мало волнуют. - Отнюдь. Именно то, что мне нужно. Следом он повернулся к настоятелю. - Я очень надеюсь, что через три с лишним года увижу плоды ваших трудов. Вы завершите ее обучение. Это не вопрос. Император явит Свой гнев на уклоняющихся от приказов Его указующего перста... И я очень надеюсь, что официальное расследование не обнаружит некомпетентности инструкторов, вылившейся в смерть заслуженного почтенного Лорда Сильвестра Али. Конечно, это нужно обговорить еще много с кем, но... Хорошую свиту и так тяжело найти. Почти так же тяжело, как достойную шляпу. А ее пришлось искать почти двадцать лет. - Как пожелаете. Мы немедля примемся за решение вашего вопроса. И все же Лорда Валериана брало любопытство. Как при виде диковинного зверя, выставленного на продажу, ибо если его никто не купит, ждет его участь чучела, или же просто шкуры на стене. Что, конечно, полезно, но не так, как научить это животное охотиться и приносить добычу. Вдруг Карл, [ну уж нет]мурившись, прервал молчание. - Мой господин. Осужденная желает изъявить просьбу. Вот это уже было интересно. Что она посмеет попросить? - Так пусть говорит. - Она желает посетить Имперский Дворец, дабы вымолить прощение перед Вратами Вечности. Желает быть исповедованной в грехах и заслужить право искупить их. И еще... Последнюю просьбу Карл передал Эрнсту мысленно. Тот удивленно поднял брови. - Что ж... Необычное прошение. Еще большей неожиданностью было, когда, откашливаясь от пыли, та хрипло заговорила сама. Неразборчиво, но самостоятельно. - Пожалуйста... Это единственная семья, которая у меня была. Карл помрачнел. Но оставил выбор своему господину. - Ваш запрос одобрен и удовлетворен. Вы приговариваетесь к пожизненной службе на благо Центрального отдела Ордо Ксенос по сектору Тантрис. Вы прибудете туда сразу по окончании отбытия срока обучения по стандартной шкале Схоластики Псайкана. Вы будете жить охотником, или умрете добычей, третьего не дано. Затем он наклонился ближе. Словно пытался что-то разглядеть. И неожиданно добавил фальшиво-вежливым тоном: - Если, конечно, юная леди не возражает. Вот теперь она подняла на него глаза. У нее, как оказалось, еще и гетерохромия... Что ж, по крайней мере, внешние проявления мутаций не портят ее вид сверх меры. Не придется прятать ее личико под капюшоном, которые Валериан так ненавидел за то, что их носил каждый первый псайкер, включая Карла. А потом она ответила. И этот ответ только вызвал у Его Святейшества еще большую улыбку. - Не возражает. - Пошла. У тебя шесть минут. Поверхность Святой Терры была закрыта облаками, разъедающими кожу, почти везде. Только под силовыми полями верхних уровней ульев можно было дышать и небо было голубого цвета. И еще на вершине последних гор, самых близких к небесам, прямо над Астрономиконом, прямо над его никогда не умолкающими ста одним хором по сто душ каждый, среди всей его вечной песни, можно было различить светило. На фоне краснеющего неба оно готовилось скрыться. Они даже не выдали ничего с собой. Обещали только привезти на борту штатного транспорта, в сопровождении четырех Сестер Безмолвия с заряженным оружием, и привезти обратно – силой, если Вифания вздумает кол[печь пироги]. На все ушло четыре минуты, после которых, не дожидаясь окрика, она забралась обратно в люк. Больше не суждено было увидеть небо еще как минимум три с половиной года. Банка из-под тео уцелела в огне. Ее хватило на то, чтобы в одной братской могиле вместить хотя бы часть праха Лилии. И карточку Синтии. И пепел Рорха с Гойя и Рагнвальдом – все равно отделить их друг от друга было невозможно. В ответ на просьбу вернуть тело Ры Факультет ответил письменным постановлением выдать одну порцию трупной муки. Выдавать пепел Эмилии отказались даже после обследования на предмет демонического осадка. Еще стоя с банкой в руках на взлетной площадке, больше всего Вифания боялась, что ее остановят, прочтут на всякий случай последние воспоминания, после чего может случиться вообще все, что угодно. Но обошлось. Условно можно было считать, что смыв с кожи золу и каменную крошку, она смогла заложить в общую погр[лобзал]ьную урну хотя бы малую часть от каждой. Эпилог - Для меня большая честь — быть вашей ученицей. Однажды то же скажет вам и она. Провожая их взглядом, только убедившись, что его никто не слышит и не видит, настоятель выдохнул. История, которая, как ему теперь казалось, вне времени. Как будто ничто не может изменить ее. Вся разница в глазах смотрящего. И еще боялся, что однажды на пороге его встретит человек, который узнал всю правду и о себе, и о том, что с ним происходило. И о том, о чем настоятель поклялся молчать. Или что те, кто взяли с него эту клятву, напомнят ему, скольким он обязан – а потом решат, что лишь мертвецы умеют хранить тайны. Он почти что считал, что память изменяет ему, ибо не мог найти ни единого отличия между тем днем и этим. Между лицом ученицы тогда и сейчас. Как если бы все, что он пережил, было лишь иллюзией. Как если бы в масштабах вечности его жизнь была даже не заметна. И наиболее явственно он осознавал свою ничтожность на фоне великих мастеров, и Самого Императора, и сил нетленных. - Я тоже смею считать за честь, Леди Романо. Следом он повернулся к иконостасу и закрыл глаза. В любой непонятной ситуации ему оставалось одно — молиться. Пусть Тот, Кто знает душу любого человека, решит Своей всемогущей волей, как дальше сложатся судьбы. - Ибо я всего лишь человек... Соединение установлено. Протокол шифрования М-56-ЕХ включен. Доступ ограничен. Проверка личности, требуется ключ шифрования. У вас сорок секунд на ввод. "715-33-А-521-212 Омега Тау X" Требуется дополнительная проверка подлинности. Мобильная группа получила приказ о ликвидации без возможности сдачи в плен. Двери заблокированы. Попытка покинуть помещение или ввести неверный личный код приведет к немедленному устранению. У вас двадцать секунд на ввод. "5-11-1605-Гамма V" Мобильная группа отозвана. Двери разблокированы. Доступ к архиву 0-17-51-ABCD-33-38 получен. Запрашиваемые данные: отчет Организации по форме 9 Операция: 212-5-11-972-М41-А Обновление статуса проекта «Галатея» Операция завершена успешно Субъект: В-626 Протокол индоктринации успешно приведен в исполнение, отклонения от прогнозированного сценария 7.3% (приемлемые) Потери среди сил Империума: выше ожидаемых на 140%, приемлемые Среди сил Организации потерь нет Запрос на переход к фазе 3 был вынесен на рассмотрение Совета Пяти в день получения со стандартным периодом ожидания для проекта. Ответственное лицо — V Соединение будет разорвано и стерто из системы через десять секунд Завершить сеанс Зрячий да увидит