Сеттинг: Wh40k
Жанр: боевик, киберпанк, местами псевдоисторическая драма.
Возрастные ограничения: 18+
Статус: закончен
Персонажи и фракции: Адептус Механикус, Адепта Сороритас, отступники Космического Десанта, антиимперские революционеры, подпольные аристократы, силы Хаоса, et cetera
Предупреждения: насилие, смерть персонажей
Аннотация: В ходе кровавой революции планета Брюмер сбросила власть аристократов и отвергла царствие Бога-Императора. Каждый по-своему пытается выжить в новом мире. Тем временем громоздкая машина Империума разворачивается, чтобы нанести ответный удар.

Кровь богу крови, комментарии в тему для комментариев!






Глава 1: БРАТЬЯ И СЕСТРЫ

Тяжелое лезвие поднялось над дубовой доской, черной от крови тысяч людей, и на несколько секунд зависло в воздухе, играя бликами в лучах восходящего солнца. Потом вибрирующий от напряжения трос лопнул, и, бесшумно скользнув по отполированным за годы использования направляющим, полцентнера стальной смерти обрушилось вниз.
Раздался крик. Толпа взволнованно зашумела. Эмтиссиан лишь злорадно ухмыльнулся, что не ускользнуло от внимания Фредерика. Он прикоснулся к руке старшего брата – так, чтобы почувствовал сквозь плотный рукав темно-синей униформы. Эмтиссиан быстро натянул личину легкого беспокойства, подобающую одному из официальных представителей Конкордата в подобной ситуации.
В конце концов, именно Конкордат затеял это мероприятие, и именно Эмтиссиан Аллонвильд, за пределами семьи Эмет Шанри, должен был надзирать за его проведением. В числе прочего, и за безопасностью рабочих, которые суетились на эшафоте, пытаясь помочь раненому товарищу. Сорвавшееся лезвие отсекло ему три пальца, хорошо, что не всю кисть, и бедняга вопил на всю площадь, тряся рукой и забрызгивая людей вокруг алыми каплями. Вскоре в толпе замаячил красно-белый мундир: прибежал медик, которому Эмет предусмотрительно приказал дежурить рядом. Раненого отвели подальше, чтобы перевязать, и остальные рабочие снова взялись за дело. Со второй попытки, для верности воспользовавшись аж тремя тросами, они всё-таки смогли поднять лезвие до самого верха, где можно было раскрыть направляющие пазы и высвободить его.
Пока демонтажная бригада, уже с меньшей опаской, разбирала стойки высотой в два человеческих роста, двое рабочих положили тяжелый трапециевидный кусок стали на брезент. Они осторожно завернули его и поволокли куда-то за ряд давно не работающих фонтанов, к краю площади Свободы, где в ее обширное пространство, как ручей в море, вливался узкий переулок.
Фредерик видел, что там их уже ждали. Люди с лицами, скрытыми белыми карнавальными масками, и облаченные в столь же безликие мешковатые робы, приняли у них брезентовый сверток, вручили в ответ пачки, которые стремительно исчезли в карманах рабочих, и скрылись в глубине квартала. Толпа, заинтересованно наблюдавшая за тающей на глазах деревянной основой гильотины, похоже, даже не заметила обмена.
Но со своего места, высоко на лестнице, широким каскадом ниспадающей на площадь Свободы, братья Шанри озирали ее всю. Фредерик вопросительно посмотрел на брата. “Люди Картуша”, – прошептал тот в ответ. Видно было, каких усилий стоит Эмтиссиану просто выговорить это имя, а не выплюнуть его, как проклятье. Фредерик и сам ощутил, как у него внутри поднимается жар гнева.
Абель Картуш был там, в родовом поместье герцогов Аллонвильдских, в ночь, когда рушились замки и горели сады. Он пришел, чтобы забрать то, что осталось после вакханалии насилия и разрушения, чтобы безвозвратно осквернить уже запятнанное руками мародеров оценивающим взглядом торговца. Его люди, смеясь и перешучиваясь, складывали в груды бесценное оружие, картины древних мастеров и передававшиеся из поколения в поколение реликвии, пока Фредерик, мальчишка семи лет от роду, смотрел, затаившись на чердаке, на разрушение своего прежнего мира. Сам Картуш, коренастый мужчина в парчовом камзоле с чужого плеча, бродил среди тлеющих кустов роз и винноягодника, наступая на втоптанные в грязь безделушки. Когда он, шатаясь, будто пьяный, подошел к неподвижно распростертому на газоне женскому телу и наклонился с ножом в руке, чтобы снять с судорожно сжатых пальцев драгоценные кольца, мальчик не выдержал и заплакал. И если бы сестра Маклинта, бесшумно подойдя сзади, не зажала ему вовремя рот...
Фредерик услышал громкий стук и встрепенулся. Эмтиссиан, не отрываясь, смотрел, как рабочие укладывают друг на друга массивные брусья и доски. Его лицо напоминало одну из гранитных статуй леорнисов, что когда-то сторожили ворота поместья Аллонвильдов, как и многих других родов. При старой власти люди верили, что изваяния крылатых хищников способны уберечь дом от злых духов, населяющих темные бездны меж звездами. Но от тьмы человеческих душ они спасти не смогли. Обезглавленные, разбитые, бессильные леорнисы отправились на свалку истории вместе со всем, что новое правительство признало ненужным и вредным пережитком прошлого. Так ушли цветочные сады и речные кареты, сервиторы-привратники и охотничьи кибергончие, золоченые аквилы и крылатые черепа.
Но все это служило лишь символами власти тех, кто от века правил этим миром. И уничтожить эту власть можно было лишь вместе с ними, с людьми, что были выкормлены и взращены для господства, а потому неизбежно вернули бы его себе, если б остались в живых.
Фредерик прекрасно понимал, для чего Эмтиссиан вызвался представлять Конкордат на этом событии, столь же незначительном, как замена единственной шестеренки в механизме. Он хотел увидеть, как умрет машина, убившая отца.
Герцог Мартинен Аллонвильдский сражался, как подобало второму после короля и главе благородного семейства, но бунтующей черни сбежалось слишком много. Топча своих же товарищей, рухнувших под ударами силовой шпаги, они окружили его со всех сторон. Оружие осталось в груди одного из простолюдинов, а остальные накинули на голову Мартинена сеть, повалили его и, содрав доспехи, до полусмерти избили дрекольем. Потом явились люди в темно-синих кителях Конкордата – спокойные, хладнокровные, с трофейными пистолетами, заткнутыми за ремни. Дворян высших родов, сказали они, должен судить суд нового государства, которое будет зиждиться на справедливых законах, а не на отсталых обычаях старого мира. Они забрали бесчувственного герцога, сковав ему руки, словно преступнику, и уехали на броневике с небрежно замазанной символикой Адептус Арбитрес, предоставив толпе самой искать, на ком еще выместить злость.
В эту ночь – и в череду последующих – они нашли многих, очень многих. Но с каждым убитым аристократом, с каждой растерзанной благородной дамой, с каждым повешенным священником жажда крови лишь усиливалась, как голод бешеного пса, чья сведенная яростью пасть уже не может поглощать мясо. И поэтому, когда суд, спешно собранный из консулов, энакторов и сторонников Конкордата, объявил ожидаемый вердикт, на следующий день площадь Свободы заполнилась людьми от края до края. Чернь, еще не отмывшая рук от погромов и резни минувших недель, теснилась, колыхалась, тянула шеи, чтобы увидеть, как умрут те, до кого они не успели добраться.
Фредерик не видел этого. Он остался в убежище – крохотном домике на окраинах города, куда осиротевших детей привели сестры-фамулус – и был благодарен Маклинте, сказавшей, что он еще слишком мал, чтобы выдержать подобное зрелище. Сестра попыталась удержать и Эмтиссиана, но он сбросил ее руку с плеча и ушел в предрассветный сумрак, не сказав ни слова. Когда он вернулся, уже за полдень, его трясло.
И сейчас, когда он смотрел на убираемые с эшафота куски дерева, на первый взгляд уверенно расправленные плечи едва заметно подрагивали. Фредерик взял брата за руку, как когда-то, в детстве, столь нежданно и страшно окончившемся двенадцать лет назад. Ощутив знакомое тепло ладони, Эмтиссиан, похоже, чуть успокоился и благодарно сжал его руку в ответ, но так и не отвел взгляда от эшафота. Фредерик мог только гадать, не мерещится ли ему скорбная вереница связанных, одетых в рубища людей, которая все тянется и тянется к машине, то вскидывающей, то вновь опускающей красное от крови лезвие.
О том дне, когда жители Брюмера покончили со всей оставшейся знатью и владычеством Империума, Фредерик знал со слов брата, и те удалось выудить лишь через несколько лет. Эмтиссиан заверил его, что отец держался достойно до самого конца, и что всех мучеников того дня, несомненно, принял на небесах милосердный Отец Человечества. Но слышал он и другие истории – от людей, которые рассказывали их не так, как брат, за хладнокровием которого чувствовались сдерживаемые слезы. Вчерашние торгаши, служанки, дворники и лакеи улыбались, говоря о натекшей по щиколотку крови, хлопали о стол, описывая стук катящихся голов, и откровенно хохотали, вспоминая, как таскали их на кольях и с криками “Поцелуй, поцелуй эту дамочку!” тыкали одним окровавленным лицом в другое, так что слипшиеся космы париков мешались друг с другом.
Фредерик снова устремил взгляд на площадь. Толпа прибывала. Те же люди, постаревшие на двенадцать лет, и их подросшая молодь. Мужчины. Женщины. Дети. Совершенно обычные, ничем не отличающиеся от мириад, населяющих миры в лоне Империума. И не верится, что, будто силой варповства, в каждом из них может пробудиться чудовище, способное на такие злодеяния...
Уже порядком запыхавшиеся рабочие с кряхтеньем и руганью вытащили на эшафот что-то высокое, накрытое холстом и перевязанное веревками, и Фредерик с запоздалым ужасом понял, откуда на площади Свободы столько зрителей. И правда, кому интересно смотреть, как разбирают старую гильотину, кроме тех немногих, у кого к ней сохранились личные счеты?
Все эти люди просто пришли пораньше, чтобы занять самые лучшие места.
Ткань упала, и на солнце заблестел черный металл, как блестят новые, едва вышедшие из рук мастера вещи. Черными были стойки, черной была перекладина, и в черный были выкрашены смыкающиеся пластины с отверстием, подогнанным под диаметр человеческой шеи. Серебристой сталью сверкали лишь пружины, рычаги и, конечно же, широкое, остро отточенное лезвие.
По толпе пробежал вздох не то страха, не то восхищения. Фредерика замутило. Эта вещь, поступившая на эшафот в уже собранном виде – оставалось только накрепко привинтить опоры – явно была рассчитана не на двенадцать лет работы, а на куда больший срок. И выглядела так, будто ей не терпелось приняться за дело.
Когда возводили ее предшественницу, Конкордат заявил, что она станет оружием справедливости. Больше не будет древних, как сам Империум, жестоких казней, похожих скорее на растянутые пытки Инквизиции. Исчезнут кол и колесо, костер и четвертование, и за каждое преступление, достойное смерти, воздаянием будет быстрая смерть путем отсечения головы. Когда-то ее считали уделом аристократов, чьи придворные интриги порой подводили то одну, то другую белую от пудры шею под меч палача. Но ни один человек, сколь ни опытен он был в работе клинком, не смог бы справиться с жертвами, которых требовала революция. И тогда смерть, безразличная к происхождению, возрасту, полу и самой природе преступника, – идеал равенства и единообразия – воплотилась в машине. У нее было много имен, за сарказмом и легкомыслием которых прятался глубокий, благоговейный страх: Красная Дева, Последняя Бритва, Уравнительница. Почему-то эта вещь, чье настоящее имя произносить избегали, чаще всего ассоциировалась именно с женским полом.
Толпа взволнованно зашумела, когда на площадь выехал грузовик с наглухо забронированным кузовом и остановился возле эшафота. Двери транспорта раскрылись, наружу выпрыгнуло двое карабинеров в панцирях и утыканных шипами шлемах. Следом вытолкнули молодую женщину, одетую в грязные тюремные штаны и мешковатую рубаху, с выбритой головой и скованными за спиной руками.
– Эмет? – прошептал Фредерик. На этот раз брат повернулся к нему, но лицо его оставалось каменно-невозмутимым, а голубые глаза казались холоднее, чем зимнее небо.
– Зачем ты меня сюда притащил? Я не желаю на это смотреть!
Женщина пронзительно закричала, пытаясь вырваться из рук бойцов. Она вопила, что совершила лишь кражу и не заслуживает смерти, но смех и издевательские крики зрителей быстро заглушили ее голос.
– Как хочешь. Иди домой, – Эмтиссиан снова повернулся к эшафоту.
– Одна из твоих, да? – спросил Фредерик. В его голосе против воли прорезалась злость. – Это ты ее сюда отправил?
– Да, – неожиданно признал Эмтиссиан. – Она псайкер. Не очень сильный, но нейтро-обереги карабинерам я все-таки выдал. Не хотелось бы, чтоб им в головы залезли…
Фредерик не знал, что сказать, и просто стоял, тяжело дыша и сжимая кулаки. Корчащуюся жертву тем временем надежно закрепляли в железной пасти новой гильотины. Как и все жители Брюмера, Фредерик знал, что преследование ведьм было не предрассудком, а жизненно важной необходимостью. Любой псайкер, даже эта безобидная с виду женщина, мог воплотить в реальности самые страшные кошмары человечества. И все-таки мысль о том, что его родной брат, наследник рода, чей отец был обезглавлен на этом самом месте, теперь кормит Деву, была нестерпима.
– Вспомни, что говорила сестра Розалинда, – тихо проговорил Эмтиссиан. – Мы рождены править. Для нас это единственный способ существования. И мы должны стать частью новой власти, сколь бы мерзостной и низкой она ни была, если хотим выжить…
– ...и вернуть свой прежний мир, - эхом закончил Фредерик. – Я понимаю, брат. Я понимаю, что ты хочешь мне доказать, приведя сюда, на это проклятое место. Но я не буду участвовать в этом, даже как зритель.
Развернувшись на каблуках и сунув руки в карманы потертой куртки, Фредерик зашагал прочь. Хотелось бы ему успеть и не услышать глухой удар и восторженный рев толпы, но бег он считал ниже своего достоинства. Дойдя до начала бульвара, Фредерик не выдержал и обернулся. Эмтиссиан продолжал стоять, не отводя взгляд от площади, столь же неподвижный, как изваяние.
– Сохрани тебя Бог-Император, брат, – прошептал Фредерик и спешно двинулся прочь, чтобы скрыться в густом утреннем тумане.

Но спрятаться было негде. Город давил на него возносящимися в небеса зданиями, смотрел пустыми глазницами окон, преследовал шепотом проносящихся по улицам транспортов и шипением пара, вырывающегося из труб. Фредерик то шел по тротуарам, то становился на длинные металлические ленты, перевозящие толпы рабочих в серых заводских униформах, то спускался в подземные тоннели, откуда тянуло затхлым воздухом и стоячей водой. Он натянул капюшон так, чтобы никто не видел лица, хотя никто и не думал им интересоваться. В городе, который когда-то носил имя короля, а теперь все называли просто “Городом”, наверное, нашлось бы не меньше миллиона людей, которые внешне ничем не отличались от Фредерика. Такие же светлые волосы, как у большинства брюмерианцев, если не считать южных островитян, голубые глаза, как у брата, разве что чуть позеленее, небольшой рост, из-за которого, вкупе с мягкими чертами лица, он часто казался людям еще моложе своих девятнадцати лет.
Но знай этот город, чья кровь течет в его жилах, он бы сделал все, чтобы ее выпустить. На мгновение Фредерику захотелось выйти на середину улицы и закричать, кто он такой. Чтобы с каждого балкона полетели камни, из каждой подворотни раздались проклятья, и жители Города, такие спокойные в своем сонном утреннем отупении, обратились в зверей, зубами и ногтями сорвали с него – и с себя – липкие покровы лжи.
Но все ли они в действительности были такими же, как зеваки, жаждущие увидеть смерть на площади Свободы? Как толпа, учинившая расправу над семьей Аллонвильдов, над своим собственным королем и жрецами Бога-Императора всего человечества? Фредерик пристально вглядывался в прохожих, идущих навстречу по мосту, перекинутому над лабиринтом улиц, но вскоре бросил это занятие и снова побрел вперед. Подул холодный северный ветер, и он еще глубже спрятался в тени капюшона. Может быть, за равнодушными лицами встречных скрывались чудовища, а может, и люди, которые так же, как он, втайне мечтали о возвращении Империума. Может быть, они радостно внимали пропаганде Конкордата, а может, понимали, что слова нынешних правителей планеты пронизаны ядовитой ложью, но не могли даже возразить им, страшась доносчиков и убийц. Фредерик не знал, как отделить зерна от плевел, и мог лишь молиться о том, чтобы праведные смогли выжить в этом новом мире.
Поэтому он спешил домой, к единственному месту во всем огромном Городе и на всей безразличной планете, где он мог избавиться от всех сомнений и подозрений. Сбросить их, как змеиную кожу, на пороге и войти внутрь чистым и свободным.
Тот дощатый домишко, в котором когда-то укрыли детей Маклинта и Розалинда, давно остался позади. Стараясь уберечь свое бесценное сокровище, сестры-фамулус постоянно меняли имена, переезжали из одного жилища в другое, а порой и вовсе обходились без крыши над головой, лишь бы братья остались невредимыми под покровом безвестности. Но это было много лет назад. А теперь Эмтиссиану, наконец, удалось продвинуться в высшие ряды Конкордата и воочию удостовериться, насколько прогнило его сердце. Семье энактора Завесы, одного из людей, от которых зависела безопасность самой планеты, не пристало обитать в развалюхах, словно нищим, выбравшимся с нижних уровней. Год назад консул Амрейль пожаловал ему особняк, чудом сохранившийся на одной из возвышенных зеленых окраин. Вероятно, то была временная резиденция одного из аристократических семейств, сгинувших в огне восстания. Дом был тщательно опустошен мародерами и вычищен ремонтными рабочими, и ничто в нем не напоминало о прежних хозяевах. Иному могли бы показаться неуютными просторные, до сих пор выглядящие необжитыми помещения со стенами, замазанными белой краской, но за годы скитаний Фредерик привык считать домом любое место, где его ждали, и это было ничем не хуже других.
Ежась от пронизывающего ветра, который здесь, на вершине холма, стал особенно злым, Фредерик подошел к деревянной двери и начал рыться в карманах в поисках ключей. К его удивлению, она тут же открылась сама. На круглой ручке с внутренней стороны лежала рука, покрытая дряблой морщинистой кожей. С запястья, словно браслет, свисали четки из кости и красного дерева.
– Сестра Розалинда? – обеспокоенно спросил Фредерик. Ближайшие здания, обитатели которых могли бы наблюдать за происходящим, находились ниже на крутых склонах холма, но он все равно оглянулся через плечо. Не дай Бог-Император, кто-то мог увидеть молитвенные принадлежности. Имперское Кредо теперь было верой еретиков, а новая власть карала их столь же безжалостно, как старая.
Из темной щели за дверью показалась женская голова в черном клобуке. Темные глаза сестры мерцали из-под вуали, ниспадающей на увядшее лицо в обрамлении седых волос.
– Входи, сын мой, – торжественно проговорила сестра Розалинда, взмахнув рукой в приглашающем жесте.
– Сестра, вам не надо себя утруждать, – Фредерик проскользнул внутрь, запер за собой дверь и, осторожно взяв женщину за руку, повел ее к комнате с камином, где она обычно проводила время в отсутствие Маклинты. – Я бы сам открыл. И зачем на вас облачение Сороритас? Это опасно, вы же знаете...
– Не пристало встречать спасителя в мирских одеждах, – сказала Розалинда. Голос ее звучал так, словно она поучала ребенка, нерадиво читавшего священное писание.
По лестнице застучали каблуки: услышав голоса, со второго этажа спустилась Маклинта. Увидев дряхлую сестру в черно-белом одеянии, какое Сороритас обычно носили в дни траура, она едва не ахнула от неожиданности. Сама она была одета в простое зеленое платье-комбинезон, облегавшее ее сухое, поджарое тело – обычную одежду женщин рабочего класса. Фредерик беспомощно пожал плечами, столкнувшись с вопросительным взглядом своей наставницы.
– Спаситель? – переспросила Маклинта, нахмурившись.
– Он придет, и мы встретим его, – убежденно заявила Розалинда, – и возопит и возрадуется каждый, кто узрит славу его. Молитесь, дети мои, ибо в мире, где все палачи, наказание для всех одно.
Фредерик помог старухе сесть в кресло, и она начала раскачиваться взад-вперед, бормоча все менее связные фразы. Она что-то видела, что-то показывала перед собой, тыча узловатыми пальцами, и порой улыбалась, как будто видела кого-то давно знакомого и родного. Фредерик не знал, можно ли ей чем-то помочь, да и нуждалась ли она в помощи? Розалинда прожила без малого девяносто семь лет. Она взрастила несколько поколений семьи Аллонвильдов, и все они, кроме последнего, погибли у нее на глазах. С тех пор редким был день, когда она хоть что-то произносила вслух, и речи ее стали загадочными, а смысл их – темным.
Фредерик положил ей на колени плед и расправил его, сам не зная, зачем. Выпрямившись, он увидел, что Маклинта смотрит на безумную сестру, и в глазах ее, обычно таких строгих и спокойных, стоят слезы. Не говоря ни слова, он подошел и заключил ее в объятья.
Они стояли, согревая друг друга теплом своих душ, посреди холодного пустого дома, а снаружи все громче завывал ветер, заглушая бормотание сидящей рядом старухи. Вихри рвали в клочья туман, гнули деревья и бесновались над крышами. Голубое небо медленно зарастало свинцовой коркой туч, обещая Городу грозу, какой он никогда еще не видел.

Глава 2: AD GLORIAM SCIENTIAE

Два корабля летели бок о бок сквозь вихри невозможных цветов и туманности с алчно взирающими глазами. Мраморные крылья ангелов, венчающих дорсальную поверхность одного из них, рассекали перьями встречные потоки энергий, переливающиеся, как струи жидких кристаллов. Нос, выполненный в форме колоссальной орлиной головы, резал визжащую плоть варпа, ни на долю градуса не отклоняясь от курса.
Второй корабль, лишенный вычурных украшений, шел так близко, что серебристый ореол его поля Геллера едва не сливался с таким же сиянием, исходящим от корпуса летящего рядом корабля-орла. Его строгие лаконичные формы имели столь же скупую темно-красную расцветку, единообразие которой нарушалось лишь золотым узором из сцепленных друг с другом шестеренок, что тянулся по обоим бортам от двигателей до сдвоенного носового тарана.
Имперский Флот и Адептус Механикус. Совокупной мощи этих двух кораблей, столь похожих и непохожих друг на друга, хватило бы, чтоб уничтожить любую пиратскую эскадру, что посмела бы встать на их пути. В чревах обоих кипела жизнь: древние машины излучали энергии, отталкивающие обитателей Эмпирей, вырабатывали тягу, поддерживали локальную гравитацию и атмосферу. Живой же груз состоял не только из экипажей, удовлетворяющих все нужды механизмов и направляющих их духи к общей цели, но и воинов, ждущих своего часа в транспортных отделениях – армий, что по смертоносности могли бы поспорить с полным набором корабельных орудий.
С равной, надменной легкостью пронзая космос и варп, “Крылатый мститель” и “Конгруэнция” неумолимо мчались к цели, словно копья, брошенные рукой завоевателя.

– За победу, – произнес капитан Аммериг и поднял кубок.
Салон, где происходило собрание, роскошью не уступал тронному залу какого-нибудь планетарного губернатора. Стены, возносящиеся на четыре метра, украшали чешуйчатые шкуры ксеносов и до блеска начищенное трофейное оружие, а покрытые звездными картами потолки рассекали тонкие серебряные дуги, по которым бесшумно скользили фигурки ангелов с сияющими фонарями в руках. По опаловой мозаике пола плыли мягкие отсветы, сплетаясь с отражениями неподвижно застывших вдоль стен бойцов личной гвардии капитана. На доспехах каждого красовался герб династии Аммеригов и символика линейного флота, к которому принадлежал “Крылатый мститель”, а за их спинами в потоках ароматного кондиционированного воздуха еле заметно трепетали корабельные штандарты с орлиной головой, окруженной нимбом из молний.
– За победу Империума, да стоит он вечно! – полковник Клибаннар столкнул свой стакан с капитанским кубком. Строгая темно-песчаная униформа и коротко стриженная белая шевелюра командира “Пыльных Дьяволов” Синкары контрастировали с пышным окружением, равно как и граненая посудина, из которой непривычный к роскоши служака, словно воду, пил двадцатилетний амасек.
Веспис Аммериг знал, что Клибаннара, с которым он успел сдружиться за долгие недели путешествия, можно было бы угощать и простым вином в личной каюте, а не лучшем салоне “Мстителя”. Но он просто не позволил бы себе принимать делегацию Адептус Механикус в иных условиях, иначе те бы могли принять это за недостаточное уважение. Разумеется, о том, чтобы встреча произошла на борту “Конгруэнции”, не шло и речи – ни один жрец Бога-Машины не допустил бы простых смертных, к каковым относился и капитан, на свой корабль, живой храм культа. Особенно, если этим жрецом был Вольфскар фон Штальгард.
– Воистину так, господа, – сказал магос и пригубил из чаши, отделанной янтарем. Его худое тело, закутанное в просторное темно-красное кимоно, удобно разместилось на пурпурных подушках ложа, окруженного его собственной безмолвной стражей, в такой же позе, как если бы он был обычным человеком, не пронизанным проводами, металлом и аугметикой. Вольфскар принадлежал к Дивизио Биологис, и его облик был куда более естественным, чем у насквозь механизированных корабельных техножрецов, с которыми Аммериг привык иметь дело. О том, чем он являлся на самом деле, капитан еще не знал, но намеревался выяснить.
– Как я понимаю, вы ведете свой корабль туда же, куда направляемся и мы. Что за чудное совпадение, – проговорил Аммериг, вдосталь насладившись глотком амасека. - Могу ли я поинтересоваться, какую цель вы преследуете?
– Разумеется, – Вольфскар вернул чашу на стол черного дерева, заставленный блюдцами с замысловатыми, пряно пахнущими закусками. – Мне стало известно о… беспокойствах в системе Брюмер, которая больше десятилетия тому назад перестала выходить на связь с правительством сектора и, по слухам, была захвачена некой повстанческой и еретической организацией. Столь длительное отсутствие достоверных данных вызывает тревогу и должно быть исправлено.
– Простите, магос, – полковник осушил стакан и крякнул, звякнув медалями, – но я не вижу, как эти события связаны с Культом Машины.
– Согласитесь, это редкий случай, когда столь высокопоставленный генетор, как вы, – поспешил добавить Аммериг, приложив руку к расшитому шелковому мундиру, – решает покинуть покой лаборатории, чтобы заняться каким-то приземленным мятежом.
Чуть тронутое морщинами лицо с благородным профилем весьма правдоподобно изобразило улыбку, но в бионических глазах магоса, напоминающих защитные очки в латунной оправе, отразилось лишь перевернутое изображение его собеседников.
– Все события взаимосвязаны, но та информация, что поможет вам увидеть эту связь, секретна. Я надеюсь, что мы можем доверять присутствующим здесь людям?
– Я доверяю им не менее, чем вы – своим скитариям, – чистосердечно заявил Аммериг. Клибаннар только кивнул: за время пребывания на “Крылатом мстителе” он успел придирчивым глазом проинспектировать корабельную охрану и остаться довольным ее дисциплиной и выправкой. Техностража магоса – четверка полулюдей-полумашин в богато украшенных багровых одеяниях и разноликих глухих масках – никак не отреагировала на слова капитана. Вольфскар кивнул и откинулся на подушки, сцепив перед собой тонкие многосуставчатые пальцы.
– Восстание на планете началось вскоре после того, как ее в спешном порядке покинули все представители Адептус Механикус, – доверительным тоном сообщил магос. – Все и каждый, от последнего лексмеханика и до самых Мастеров Бронзы. Они отправились в экспедицию, которую, как ни странно, возглавлял вовсе не верховный техноург Мастеров, а женщина, имя которой мне неизвестно. Но, исходя из имеющихся сведений о ее свите, также отправившейся с ними, эта персона – не кто иная, как глава брюмерианского отделения Инквизиции, известного – не сочтите за шутку – скрытностью своих действий.
Вольфскар протянул руку, чтобы взять со стола плод эддамийского дерева. Воспользовавшись паузой, Клибаннар потянулся к хрустальной бутыли, чтобы налить еще амасека, а капитан Аммериг крепко задумался. О делах Инквизиции он твердо знал одно: в них лучше не ввязываться. Когда-то “Крылатого мстителя” реквизировал для своих нужд один из представителей священных Ордо, и о двух годах безумия, последовавшего за этим, капитан предпочитал не вспоминать.
– Если все это произошло так скрытно, то откуда вам об этом известно? – спросил полковник. Вольфскар выдвинул из пальца напоминающее коготь лезвие и принялся аккуратно чистить фрукт, снимая длинную ленточку розовой кожуры.
– У Культа Машины есть свои каналы связи. К сожалению, о том, что верховный техноург оставил сообщение, предназначенное “Конгруэнции”, стало известно лишь годы спустя, а на его расшифровку также было потрачено драгоценное время… не буду утомлять вас подробностями. Но сам тот факт, что отбытие экспедиции произошло без приличествующего покрова тайны, говорит о том, что целью ее было нечто экстраординарное.
– А сразу после этого произошла революция, – Клибаннар яростно укусил хрустящий ломоть мяса, насаженного на серебряный вертел. Выражение его лица явственно говорило, что он думает о мятежниках. – И что, неужто Инквизиция не предвидела подобного исхода?
– Никто не предвидел, – Вольфскар издал нечто похожее на вздох. – Экспедиция пропала без вести на окраинах Брюмерианской системы, не дойдя до точки Мандевилля. Впрочем, возможно, они и не предполагали входить в варп, и целью их был один из объектов периферического пояса. Так или иначе, я намерен выяснить, что произошло, а для этого мне нужна база операций. Планета Брюмер, как единственный цивилизованный мир системы, представляется мне наиболее подходящим местом.
– Полагаю, что после того, как мир будет заново приведен к согласию, командование сектора с радостью допустит ваших людей… – начал Аммериг, но Вольфскар покачал головой. Капитан и сам прекрасно понимал, что магос не для того вел боевой корабль к Брюмеру, чтобы ждать на его орбите завершения операции, но гордость не позволила ему оставить фразу незавершенной.
– ...до архивов Механикус, которые могли остаться на планете, – закончил он, к своему неудовольствию сбившись почти на скороговорку.
– К сожалению, мои люди, по большей части, лучше подготовлены к войне, чем к работе с документами, – извиняющимся тоном сказал магос и развел руками в стороны, как будто приглашая оценить его спутников и их пригодность к умственному труду. Воины в красном синхронно повернули головы. На капитана, вздрогнувшего от неожиданности, и невозмутимого полковника уставились морда фелиноидного хищника, фарфоровое женское лицо, черные линзы противогаза и череп с четырьмя глазницами-окулярами. Стрелкового оружия, в знак уважения к Имперскому Флоту, скитарии с собой не взяли, но у каждого в руках имелся цепной меч весом как минимум вдвое больше обычного, и, несмотря на богато украшенные рукояти и покрывающие клинки узоры в виде двойной спирали, они отнюдь не выглядели церемониальными.
– Вы желаете участвовать в бою наравне с “Пыльными Дьяволами”, – кивнул Клибаннар. Аммериг помедлил, пытаясь разгадать, чего именно желает магос и подспудно надеясь, что это не идет вразрез с его интересами, и добавил:
– Я думаю, это будет честью для нас всех – лицезреть воинов Омниссии на поле боя.
– По правде говоря… – Вольфскар сделал паузу, надкусил хрусткую мякоть эддамийского плода и проглотил, прежде чем продолжить, – ...я полагаю, что мог бы избавить вас, господин Аммериг, и ваш полк, господин Клибаннар, от необходимости лететь к Брюмеру. Мои небольшие силы вполне могут справиться с восстанием сами. К чему губить людей там, где достаточно машин?
Капитан приподнял брови, выражая удивление и легкое неодобрение. На деле же он почуял, как внутри поднимается жар, вызванный не только горячительными свойствами амасека – и, похоже, был не одинок в своих чувствах. Полковник грохнул стакан о стол и, нахмурившись, воззрился на магоса.
– Я не ослышался? Вы предлагаете мне отвергнуть приказ командования сектора и отказаться от высадки на Брюмер только потому, что считаете его завоевание пустяковой задачей?
– Будьте уверены, что приказы командования изменятся, – Вольфскар наклонился вперед и небрежно уронил на блюдо истекающий соком плод, – стоит нам совершить следующую остановку в реальном пространстве и снова выйти на астропатическую связь. Я делаю вам одолжение, извещая об этом заранее.
Лицо полковника побагровело не хуже плаща скитария. Он явно не привык, когда к нему обращались подобным образом те, кто не был выше по званию. Но определить истинное положение генетора в сложной, как город-улей, иерархии Адептус Механикус, не представлялось возможным – не говоря уж о том, чтобы сравнить его с собственным чином.
– Откуда вам известно? – спросил он. Капитан Аммериг явно слышал в его голосе сдерживаемое негодование.
– Прямо сейчас на центростремительном краю сектора идет самое массовое вторжение орков, какое видели эти края за последнее тысячелетие, – сообщил Вольфскар. – Между прочим, еще пять лет тому назад жрецы Биологис подавали властям сектора данные о росте популяции зеленокожих за Чандорской Пустотой и прогнозировали скорое начало Вааагха, но разве бюрократов интересуют достоверные научные сведения... Все наличествующие силы Астра Милитарум направлены к центробежной окраине Чандора. По слухам, туда же летит неопознанная боевая баржа Космического Десанта, замеченная среди миров Индрагаты. Пока мы разговариваем, возможно, зеленая волна уже нахлынула на берега Пустоты и вырезает один улей за другим.
С каменным лицом выслушав речь генетора, капитан Аммериг взял с блюда ломтик мяса, закрученный в декоративный узел. Полковник тихо выругался под нос и откинулся на спинку своего кресла.
– Насколько мне известно, у вас, служителей знания, не принято принимать информацию на веру, – ровным голосом сказал капитан, но к этому моменту Вольфскар уже сделал знак скитарию в женской маске. Являлось ли это существо женщиной до того, как превратиться в полумашину, сказать было невозможно. Оно извлекло из-под пышных одеяний широкоэкранный инфопланшет и с почтительным поклоном обеими руками протянуло его магосу.
– Здравый скептицизм похвален не только среди людей науки, господа, – сказал Вольфскар и положил планшет на свободное место среди бутылей и яств. – Этот видеоряд был передан мне незадолго до того, как мы отправились на ваш славный корабль. Мои коллеги, весьма вероятно, пожертвовали жизнью, чтобы осуществить трансляцию и передать знание о вторжении.
Скитарии все так же в унисон сложили пальцы в знак шестеренки и опустили головы. Вольфскар присоединился к их почтительному молчанию. Хмуро сдвинув брови, капитан переглянулся с полковником и прикоснулся к планшету. На экране заплясало пламя и замелькали размытые силуэты хорошо знакомого им обоим грязно-зеленого оттенка. Похоже, запись велась из устройства, встроенного непосредственно в голову или грудь некоего техноадепта. В верхней части экрана отображались универсальные пространственно-временные координаты, в нижней мелькали руки оператора, то стреляющие, то перезаряжающие макростаббер. Аммеригу захотелось отвернуться, когда их сменили громадные кулачища орочьего ноба, схватившие адепта за перед красной рясы, и весь экран заполнился слюнявой пастью с желтыми обломанными клыками. Запись прервалась, и планшет, мигнув, снова превратился в безжизненный кусок пластека.
– Чертовы орки, – выругался Клибаннар. Нечто тяжко ударило в поле Геллера, отчего посуда на столе жалобно звякнула, и Аммериг метнул на полковника предостерегающий взгляд.
– Надеюсь, это развеяло ваши сомнения, и вы согласны с тем, что Седьмой Синкарский полк, равно как и “Крылатый мститель”, как нельзя лучше придутся там, где не справились Адептус Механикус, – генетор устремил на собеседников ничего не выражающий взгляд искусственных глаз, ожидая ответа.
Клибаннар погрузился в раздумья, подперев кулаком щетинистый подбородок, а Аммериг напряженно забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. Он понимал, что Вольфскар преследует собственные цели, но не знал, как их выявить, и стоило ли вообще пытаться. Магос не проявлял враждебности, как могли бы поступить очень многие его коллеги, он лишь предлагал собственный план и выдвигал весьма убедительные причины... Но все это складывалось чрезмерно гладко. Да и сам Вольфскар ему не нравился, равно как и его гвардия, лишь издали напоминавшая обычных людей. Слишком массивные, слишком неподвижные, испускающие еле заметный запах машинного елея и медицинского кабинета, они буквально излучали неправильность. Единственным сравнением, которое пришло на ум капитану (и было спешно изгнано как граничащее с ересью), были ксеносы, чье обманчивое человекоподобие было столь же губительно, как яд. Нет, солдаты Артифициона, несомненно, были достойными воинами и ценными союзниками, но мысль, что такими их сотворила не природа, а руки фон Штальгарда, вызывала неизъяснимую тревогу.
– Я должен переговорить с генералом, – к удивлению Аммерига, первым сдался Клибаннар. – Думаю, он согласится насчет перенаправления полка. Трон Златой, да он уже наверняка строчит приказы, чтобы нас вернуть. Вааагх – вещь серьезная, не то что какая-то кучка еретиков.
– А что думаете вы, капитан? – поднял Вольфскар брови над окулярами. Над его головой проплыл медный херувим, и ангельский фонарь огненным блеском отразился в глазах магоса.
– Соглашусь с господином полковником, – натянуто улыбнулся Аммериг.
– Отлично, – магос поднялся со своего ложа и слегка поклонился, как равный равным. – Мы ведь скоро покинем варп и сможем отправиться на свой корабль, не так ли? Надеюсь, до тех пор я смогу пообщаться с техновидцами под вашим командованием, господа. Жрецы Машины, служащие в рядах Гвардии и Флота, всегда вызывали у меня глубочайшее уважение, а я так и не успел засвидетельствовать им свое почтение…
Клибаннар встал, одернув мундир, и ухмыльнулся в усы.
– Конечно, магос. Покажу вам наших техновидцев, не сомневайтесь. Одни из лучших ребят, что у меня служат.
– Сожалею, но не могу сопроводить вас лично. Если мы меняем курс, необходимо составить план дальнейших варп-прыжков, а это займет не один час, – Аммериг сделал жест паре корабельных стражей, и те, отдав честь, приблизились к делегации Механикус. – Мои люди препроводят вас, куда следует.
– Не стоит беспокойства, я все понимаю, – магос снова поклонился, на сей раз лично капитану.
– Полагаю, это может быть последний раз, когда мы видимся вот так, лицом к лицу, магос, – сказал Аммериг, протянув на прощание руку и ощутив в ней тяжесть металлизированной ладони.
– Да сохранит нас Омниссия, – Вольфскар приложил свободную руку к сердцу и улыбнулся. – Прощайте, капитан.

“Крылатый мститель” и “Конгруэнция” вышли из варпа практически единовременно, так что их появление слилось в единую бело-голубую вспышку для наблюдателей с бортов патрульных кораблей, круживших по замысловатым орбитам за самой дальней планетой системы Фракарна. Обменявшись дежурными приветствиями с пограничными стражами сектора, корабли начали движение к ближайшему доку, где им предстояло пройти технический осмотр и набрать припасы перед следующим этапом путешествия. Здесь их пути разделялись: одному, уже получившему экстренные инструкции от генерального штаба, предстояло совершить дальний бросок в сторону центра Галактики, чтобы лицом к лицу встретиться с ордами ксеносов. Другой же, следуя давно заложенному плану, продолжал неторопливый путь к планете, отпавшей от Империума.
Лишь когда челнок с символикой Адептус Механикус вошел в зияющий ангар “Конгруэнции”, и его врата захлопнулись, убрав из виду длинный, богато украшенный корпус “Крылатого Мстителя”, логициар 40-58-Малинели отважилась, наконец, обратиться к магосу по каналу, зарезервированному для его непосредственного окружения.
= Это было рискованно, магос. =
Вольфскар повернул к ней голову. Гладкое, похожее на керамит лицо 40-58-Малинели фосфоресцировало в полумраке шлюза, среди клубов пара, в который уже начинал просачиваться столь родной и знакомый запах корабля.
= Как видишь, риск оправдался. Я не мог позволить, чтобы Имперская Гвардия, не говоря уже о Флоте, вмешалась в чистоту столь масштабного эксперимента, = ответил он мыслью, мгновенно преобразовавшейся в поток кода и ускользнувшей из его разума одновременно в эфир и в подкорковые хранилища памяти.
= Я оценивала вероятность успешного исхода переговоров в семьдесят восемь процентов. =
= Вероятность уже произошедшего события не имеет значения, ибо всегда стопроцентна. =
= Но какова была вероятность того, что нам так вовремя придет известие о вторжении орков? =
Врата открылись, и генетор в окружении свиты вышел на аппарель, к которой уже спешили младшие техножрецы и слетались сервочерепа.
= Стопроцентна, = повторил он.
40-58-Малинели протянула руку, над которой склонился один из помощников магоса, чье тело полностью скрывала красная мантия, а голову – масса сканеров, щупов и кабелей. Она позволила ему считать свои данные и взять пробу крови, обязательную после длительного пребывания в жилищах простых смертных. Той же рутинной проверке подверглись и трое ее товарищей – истинные скитарии, в отличие от логициара, чья аугметика была приспособлена не для боя, а для хранения и обработки огромного количества постоянно меняющихся значений – прежде чем разойтись по своим постам. Но логициар не собиралась уходить, пока оставалась недоговоренность. Сам факт пустоты в информационном поле причинял ей неудобство.
= Вы что-то скрыли от меня, = передала она, постаравшись встроить в оболочку сообщения как можно больше символов уважения и иерархических коннотаций, чтобы оно не выглядело обвинительным, = а ведь я отвечаю за повседневную организацию жизни Артифициона. Отсутствие данных может быть пагубно для моей работы. Прошу вас исправить пробел в моих знаниях, магос. =
= Я гарантировал, что вторжение произойдет в срок, = сообщил Вольфскар и склонился над клавиатурой, выскочившей из-под верхней челюсти одного из летающих черепов. Металлические пальцы забегали по рунам, вводя персональные коды идентификации и управления.
= Прошу подтверждения? =
= Ты ведь не была логициаром шесть лет тому назад, Малинели? Ты, должно быть, не помнишь, как мы тогда пролетали Чандорской Пустошью и спускались на крупнейшие планеты, чтобы распылить споры питательного грибка. =
На мгновение логициар замерла, пытаясь переварить эту информацию. Пара сотен байтов, не больше, но вес этих слов казался почти физически ощутимым. Ей пришлось напомнить себе, что она разговаривает с Вольфскаром фон Штальгардом, повелителем “Конгруэнции” и стоящего за ней мира-кузни, человеком, которому она была обязана всем, что имела и чем являлась, чтобы с ее передатчика не сорвались слова, которые уже не вернуть назад.
Нажатием последней руны генетор отдал сервочерепам команду передать ему информацию о состоянии корабля. Один из них присоединился к его затылочному разъему шипом на конце кабеля, второй, в свою очередь, прицепился кабелем к нему, и сервочерепа образовали длинную гирлянду, конец которой воспарил к самому потолку ангара. 40-58-Малинели почувствовала отдаленный гул потока данных, который хлынул в мозг Вольфскара. Ее собственное сообщение, несомненно, заглохло бы среди бесчисленных сигналов от разных систем “Конгруэнции”, и потому она обратилась к генетору по свободному голосовому каналу.
– Магос, – произнесла логициар, с некоторым удивлением отметив скрипучий тембр давно не использовавшегося речевого имплантата, – простите, но… зачем?
– Не бойся вопросов, что могут расширить знание, – голос Вольфскара, в противовес ее собственному, звучал мягко и ровно. – Миры на краю Пустоши слабы и изнежены отсутствием войн. Точно так же, как было это с Брюмером, планетой, вскормившей мятеж и ересь. В размякшем подбрюшье этих ульев поднялись культы, массы их охвачены невежеством, а верха декадентством… Но Омниссия все видит, Малинели. И нет в нем милосердия. Грибок паразитирует на тех, кто его поглощает, и генетически запрограммирован на убийство хозяина, но, прежде чем он погубит орков, война совершит отбор. И на берегах Пустоты выживут только те, кто достоин жизни.
– Как выжили мы, – глухо ответила логициар.
Против воли, без всяких сознательных команд, ее хранилища памяти извлекли наружу картины прошлого. Горящий город, развалины схолы, отвратительный ксенос, скалящий клыки на пороге комнаты. Чистый и яркий свет, пронзающий тушу твари, стирающий ее с лица земли, как страшный сон. Алый силуэт в полумраке дверного проема. Протянутая навстречу оборванной и забрызганной кровью девочке рука, пронизанная аугметикой…
– Как выжил каждый, кто стоит плечом к плечу со мной, – кивнул Вольфскар. Одной рукой он отсоединил от затылка цепь кабелей, а другую простер к ней, как тогда, много лет назад. 40-58-Малинели полубессознательно потянулась к нему, и их механизированные пальцы сомкнулись, словно сцепившиеся друг с другом зубья шестеренок.
= Брюмер ждет то же самое, = выдохнула логициар в эфир.
= Такова судьба всего живого, = ответил Вольфскар. = Такова истина, Малинели. =
= Я сделаю все, чтобы высадка произошла как должно, магос. = 40-58-Малинели нехотя отстранилась от генетора, отступила на шаг и почтительно склонила голову. = Да свершится воля Омниссии. =
= Да свершится она через нас. =
Подняв руку в жесте благословения, Вольфскар наблюдал за тем, как логициар удаляется вместе с младшими адептами, готовыми принимать ее приказы. Через четыре с половиной секунды в его приватный канал ударилось новое сообщение, снабженное черно-красной руной идентификации.
= Слушаю, 13-Фау. Где ты? =
= Продвигаюсь на свой пункт дислокации, магос. Мы следуем протоколу А? =
= Подтверждаю. Парадигма остается прежней. =
= Война с людьми? = трансляция пришла едва не быстрее, чем магос закончил собственную.
= Нет. Это будет… = Вольфскар выдал цепочку кода, состоящую из пустых детерминант, как обычно делал, когда сомневался в последующей информации, = ...эксперимент, а не война. =
= Какую программу передать альфам и низшим боевым единицам? =
= Основной противник – люди, 13-Фау. Вероятность встретить иного врага мала, но не пренебрежима. =
= Вас понял. Связь окончена. Хвала Омниссии. =
= Хвала Омниссии и силе Его. =

На ходу передав короткие команды своим подчиненным, 13-Фау, наконец, миновал последний прямой коридор на среднем уровне “Конгруэнции” и добрался до своего обиталища. Заперев магнитные двери, он выпрямился во весь рост в темноте кельи и сбросил с себя парадное одеяние альфа-прим-единицы Артифициона – груз, уже шесть суток и три с четвертью часа давивший на него не столько своим весом, сколько отсутствием функциональности. Единственным предназначением чрезмерно громоздкого плаща из багряного бархата, отделанного искристо-черным органическим мехом и украшенного множеством деталей из благородных металлов, было впечатление, производимое на людей, с которыми общался магос. Смысла в этом, по мнению 13-Фау, было немного, по крайней мере, в данном случае. Полковник все равно бы поддался на уговоры, а за ним бы последовал и капитан. Так сделал бы любой рациональный человек.
Паукообразные сервомеханизмы, встроенные в озаренные мягким золотисто-красным светом стены кельи, убрали одеяние, сняли шлем с вычурным плюмажем, разомкнули горжет, предназначенный не столько защищать и без того армированную шею воина, сколько глушить шумы, которые производила его глотка при переработке пищи в куда более эффективно питающий ткани раствор. Шелуха, лишь маскирующая функцию, исчезла под стальными панелями стен до следующего раза, когда понадобится мирный контакт с обычными людьми. Жаль, что умы непосвященных не в силах воспринять подлинную красоту ничем не скрытого тела скитария, вершины биологической эволюции, доведенной до совершенства гением Машины. 13-Фау было абсолютно все равно, с какими заблудшими представителями рода человеческого ему предстоит сражаться. В его распоряжении имелось достаточно средств, чтобы расправиться с любым противником, и все они были даже больше, чем продолжениями его тела – его неотъемлемыми частями.
Механические руки осторожно избавили воина от дополнительных бронепластин и проводов, стыкующих оружие с мыслеимпульсным устройством, а последней убрали маску-противогаз. К этому времени атмосфера в герметично запечатанной келье уже приобрела подходящий состав, в который добавилась толика испарений ладана. Широко расставив ноги и раскинув руки, как на гравюрах-иконах, отображающих устройство священного человеческого образа, 13-Фау отдался ласковому вниманию машин-анцилляров, тщательно обследовавших его органические и кибернетические компоненты. По спине и груди заструился горячий машинный елей, щекоча ноздри ароматом свежесинтезированных благовоний, в напряженные мышцы вонзились шприцы с релаксантами и острия микроэлектродов. Из потолка кельи выдвинулись инфрачастотные динамики, из которых полились бинарные хоралы Культа Механикус. Сознание альфа-прим скитария очистилось от раздумий о союзниках и врагах и, словно музыкальный инструмент, заполнилось струнами из вытянувшихся вплотную друг к другу мыслительных процессов, сконцентрированных на одной точке, сходящихся к основе основ всего сущего – Омниссии.
Он опустился на колени и закрыл глаза. Струны его разума запели, войдя в унисон со священными гимнами. 13-Фау погрузился в цифровую нирвану, чтобы выйти из нее уже над орбитой Брюмера.

Глава 3: СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ

По прилавку прошла кошка, оставляя цепочку следов на тонком слое пыли. Она не повернула и уха к покупателю, чья громадная фигура языческим идолом высилась в затененном углу. Тот протянул руку, чтобы коснуться меха, лоснящегося в свете закрепленных на стенах газовых фонарей, но зверек изогнулся, увернулся от пальцев и спрыгнул на пол, мгновенно затерявшись среди ящиков.
На родном мире покупателя не было кошек. То, что для обитателей Брюмера было столь же привычным, как собака на дворе или ворон на поле боя, для него выглядело незнакомым, диким животным. Впрочем, знал он и планеты, где никогда не видели собак, и ближайшим их подобием были кибермастифы, рвущиеся с поводков надсмотрщиков...
– Куда прешь, гроксово рыло? – выругался кто-то высоким голосом в коридоре. Послышался грохот, и покупатель повернул голову. Дверь распахнулась. Внутрь практически запрыгнул невысокий человечек и тут же захлопнул ее за собой, скрыв из виду коридор, где один из его клерков спешно собирал рассыпанные автоперья и печати.
...Даже грокс, известный, казалось бы, всем жителям Империума, на деле добрался не до всех его уголков, и кое-где имя этого зверя и не слыхали, не говоря уж о том, чтобы считать ругательством. Брюмер как раз был одним из таких мест, где гроксов с успехом заменяли быки, свиньи и нелетающие птицы. Хоть человечек и говорил с местным мелодичным акцентом, слова выдавали в нем иномирянина, и покупатель усмехнулся. Прилететь как минимум через два субсектора и поселиться на планете, охваченной восстанием – нужно быть своеобразным человеком, чтобы увидеть в этом выгоду.
– Приветствую и прошу простить задержку, господин…
Хозяин магазина галантно расшаркался, насколько это было возможно в заставленном ящиками помещении. Оно было тесным, как каюта пассажирского звездолета, и в нем стало еще теснее после того, как гость поднялся с кресла. Теперь его голова, даже неприкрытая шлемом, едва не доставала до потолка, и продавец невольно уставился на лицо клиента снизу вверх. Глаза у него были серые, маленькие и блестящие в свете фонарей, как и бусинки пота на лбу под жидкими, чуть тронутыми сединой рыжими волосами.
...Во всем царстве животных имелось только одно исключение, подумал покупатель. На каком мире ты бы не жил, ты всегда знаешь, что за зверь крыса. Будь то недра промышленного улья, поля аграрной планеты или горы, увенчанные рыцарскими замками – крысы выживают везде.
– Имя мое – Канумбра, – произнес гость голосом, наполнившим помещение.
На пару секунд продавец замолк, вне сомнения, пораженный представшим перед ним зрелищем. И было на что посмотреть. Покупатель был чуть ли не вдвое выше его ростом, на плечи его был наброшен плащ из шкуры гигантского хищника, а доспехи, казавшиеся монолитными глыбами, украшало множество наводящих страх изображений: черепа, стрелы и оскаленные клыки бестий, неведомых этому миру. Казалось, и венчать это тело, закованное в керамит, должна либо мертвая голова, либо звериная морда. Но Канумбра имел почти человеческий лик, в котором лишь угадывалась его истинная сущность – крупные черты, широкая челюсть, глубоко посаженные, слегка отражающие свет глаза. Немногие смертные могли похвастаться тем, что увидели это лицо и остались в живых.
Оправившись, торговец показал в улыбке чрезмерно ровные и белые зубы.
– Абель Картуш, – представился он в ответ. – Всегда рад услужить друзьям Конкордата. Чем могу помочь, господин Канумбра? У нас представлен широчайший ассортимент...
Гость готов был расхохотаться, слушая, как рассыпается в любезностях стоящий перед ним человечек. Казалось, в своих стараниях продать товар он вовсе не замечает, что покупатель может малейшим усилием переломить его, как соломинку. Похоже, этот мир и впрямь забыл Бога-Императора, как и его внушающее ужас потомство. Впрочем, Канумбра был не из тех, кто требовал поклонения и уж тем более слепой веры – он пришел сюда по делу, и подход Картуша был ему только на руку.
– Меня интересует только одна вещь, – прервал Канумбра, и торговец тут же замолк, весь обратившись в слух. – Нож от гильотины.
– Ах, вот оно что, – Картуш снова заулыбался и еще раз шаркнул ногой. Из-под потертого камзола сверкнули парчовые кружева. – У нас как раз такой есть. Я подумал, что вам может понадобиться. Я знал.
– Ты много знаешь, Абель Картуш, – заметил Канумбра. Прозвучало чуть более угрожающе, чем обычно, но торговец не растерялся.
– Несомненно, это так! Я рад поделиться всеми своими знаниями, однако они стоят денег. Как и все в этом мире, как и все остальное... Что вы готовы предложить мне за лезвие, омытое королевской кровью? За такую-то диковину, не правда ли?
Вместо ответа Канумбра, усмехнувшись, протянул руку под меховой плащ, свисающий с огромных наплечников, и вытащил сверток, перетянутый кожаным ремнем. На пыльной стойке развернулся прямоугольник плотной ткани с гербовым шитьем, открыв взору мумифицированную человеческую голову. На Картуша уставились пустые глазницы. Темно-коричневая кожа, плотно обтянувшая череп, во многих местах носила следы ножа, а наверху и вовсе была полностью срезана вместе с волосами. Но на запавших щеках по-прежнему виднелись угольно-черные, симметричные изображения геральдических лилий.
Картуш недоверчиво поглядел сначала на содержимое свертка, потом на покупателя. Потом снова перевел взгляд на мертвую голову, и его глаза потихоньку начали округляться. Торговец выудил из кармана камзола микролупу и осмотрел реликвию со всех сторон, стараясь не прикасаться к ней и пальцем.
– Это… это подлинная частица мощей Атранты Примальдины, – наконец, вымолвил Картуш.
– Все, что были, – поправил Канумбра, ухмыляясь.
– Татуировки… следы скальпирования… да, это несомненно подлинник. Клянусь Верховным Существом, я думал, она сгинула вместе с монастырем! Осмелюсь спросить, где вы раздобыли эту… безусловно, ценную вещь? – с трудом совладав с собой, спросил торговец. От волнения он присел на стул, оперся локтями о прилавок и почти заискивающе сложил руки перед собой.
– Нам доверили ее охранять, – ответил Канумбра. Он любил вспоминать эту историю, но с братьями из Красного Ливня, а не с червями, подобными торговцу. – Так ты согласен или нет? Голову за лезвие, или я ухожу.
– О… разумеется, разумеется!
Картуш крикнул в коридор, чтобы несли ящик номер сорок четыре, а сам протянул руки к мертвой голове. Но на прилавок, едва не переломав ему пальцы, рухнула огромная латная перчатка, и торговец отдернулся. Ему пришлось схватиться за стул, чтобы не упасть вместе с ним.
– Товар вперед, – прогрохотал Канумбра.
– Прошу прощения, – Картуш поклонился. Он быстро схватывал: явно уже понял, что покупателю нравится, когда простые люди знают свое место.
Через несколько минут два мускулистых сервитора внесли в комнату добротный контейнер из пластали, водрузили его на самый большой деревянный ящик и исчезли, не забыв плотно закрыть за собой дверь. Канумбра не удостоил их и взгляда, его глаза были прикованы к крышке, на которой белой краской был начертан номер 44 и ряд символов, едва ли понятных кому-то, кроме самого Абеля Картуша. Торговец подошел к нему, приложил руку к биосенсорной панели на боку контейнера, нажал пальцем на несколько едва заметных выступов, и со звуком, напоминающим глубокий вздох, крышка откинулась на невидимых петлях.
Перед Канумброй предстал покоящийся на красной атласной обивке нож гильотины – пятьдесят килограммов темной полированной стали, в которой отражалось его лицо, медленно расплывающееся в довольной улыбке.
Космический десантник без усилий поднял орудие смерти из его вместилища и взвесил его в руке. Провел пальцем по гладкой поверхности, почти бессознательно описав им руну подчинения. Повернул и посмотрел на тонкий как волос острый край лезвия. Подавил невесть откуда взявшееся желание прикоснуться к нему и ощутить, как холодный металл рассекает плоть. Да, эта вещь действительно обладала собственной жизнью. Она творила историю, и ее деяния весили больше, чем сталь, пошедшая на ее изготовление.
– Господин?... – послышался голос торговца. Канумбра проигнорировал его, не отрываясь от созерцания. Он уже прикидывал, что можно сделать с новым приобретением, и рисовал в уме картины его великолепного будущего. Вдосталь насладившись ими, он бережно возложил лезвие гильотины обратно на красный атлас.
– Похоже, вам понравился мой скромный товар, господин? – спросил Картуш, блестя глазами из-за прилавка.
– Именно то, что нужно, – Канумбра не стал тратить время на кодовые замки и просто захлопнул крышку контейнера. – Я доволен. Можешь взять голову.
Картуш осторожно потянулся к иссохшей реликвии, словно ожидая, что та вдруг пошевелится или укусит. Он взял голову обеими руками, поднял и охнул от неожиданности. Рот мумии открылся, и на ткань высыпалось с пригоршню мелких коричневых кусочков, величиной с фалангу пальца. Некоторые из них, собственно, фалангами и были.
– А это…
– Остальные мощи. Те, что удалось натолкать внутрь и взять с собой, – Канумбра хохотнул. Он ошибался, эта история была хороша и для смертных: следить за лицом торговца было довольно забавно. – Все остальное сгорело, когда мы на прощанье подожгли молельню. Но тем ведь они и ценнее, а?
Кажется, до Картуша только сейчас дошло, в каком преступлении признался ему покупатель. Он нервно облизнул губы.
– Так это… вы взяли Сан-Атранту? Я думал, Революционная армия…
– Слабаки, – фыркнул космический десантник. – Они боятся и сунуться туда, где идет Красный Ливень.
С этими словами Канумбра откинулся назад, сложив руки на груди, и замолчал. Торговец глядел на него, пытаясь понять, что означает его безмолвие. Воин погрузился в воспоминания, которые вызвал у него разговор.
Это был больше, чем просто бой, хотя, видят боги, противник из Сороритас оказался весьма достойный. Это была битва, в которой он и его братья окончательно отвергли имя Вестников Талиона и стали Красным Ливнем, свободным и свирепым, не скованным слепой верой и законами смертных. Они приняли помазание кровью и навсегда забыли о своем ордене, столь же ветхом и нелепом, как весь Империум.
В тот день Канумбре впервые захотелось раздобыть себе человеческий череп, дабы тот украсил его силовые доспехи, оповещая каждого врага о судьбе, которая его ожидает. Сороритас, конечно же, сделали все, чтобы им не досталось ни единого трофея. Их численное превосходство и фанатическая стойкость вынудили космических десантников отступить, после чего воительницы забрали мертвых и раненых сестер и заперлись в дормитории, готовые отстреливаться до последнего из-за тысячелетних гранитных стен. Они не учли одного: у Красного Ливня был тот, кто мог испепелить даже камень.
И раз уж Сестры предпочли сгореть вместе со своей обителью, по крайней мере, Канумбра сумел прихватить сувенир у одной из них, что умерла века назад. Он вспомнил, как Близнецы, смеясь, кромсали цепными мечами уже обезглавленную мумию, которую глупцы почитали как святыню. Дьяк, которого Гвадалор притащил за шкирку и заставил смотреть, выл, словно резали его самого.
– Господин Канумбра?
Космический десантник снова сфокусировал устремленный вдаль взгляд на Картуше, который с беспокойством взирал на его лицо. Приятные воспоминания развеялись, и он нахмурился, увидев, что торговец подтянул к себе гербовый плат со всем, что на нем лежало.
– Э, нет. Уговор был только на голову, – прорычал Канумбра.
– О, разумеется, господин, – Картуш немедленно переложил реликвию и с демонстративной аккуратностью свернул ткань с оставшимися мощами в кулек, который почтительно протянул Канумбре. – Разрешите, я поищу подходящее вместилище для столь редкостного товара...
Он позволил торговцу встать, пройти к ближайшей груде ящиков и вытащить из нее золоченый ларец, не иначе как с собственным генератором стазисного поля. Картуш повернулся обратно к покупателю, уже готовый оттарабанить привычную речь о том, что он будет рад и дальше иметь с ним дело, но слова застряли у него в горле. В руках Канумбры невесть откуда оказался широкий боевой нож, который сгодился бы в качестве меча какому-нибудь смертному.
– А теперь ответь мне на один вопрос, – сказал отступник, поигрывая клинком, – почему бы мне не прирезать тебя прямо на этом месте и не забрать все, чем ты владеешь, без всякой платы?
Картуш издал нечто похожее на взвизг грокса, выронил ларец и метнулся было в сторону двери, но рука в латной перчатке болезненно стиснула его плечо и утянула назад. Острое, как бритва, лезвие ножа оказалось прямо перед его глазами, и Канумбра вгляделся в них поверх клинка, надеясь отыскать ту правду, которая, как говорят, открывается каждому, кто видит собственную смерть.
К его удивлению, в полных страха серых глазах Картуша вдруг загорелся дерзкий огонек.
– Потому, что я ценнее живым, – сказал торговец и попытался пожать плечами, хотя поднять ему удалось только свободное. – Потому, что через меня ты можешь получить информацию и вещи, которых больше нигде не раздобыть. Потому что у меня на орбите стоит космический корабль, который способен обогнать любую посудину в этом субсекторе, если не всем секторе, и да, он запечатан моим генокодом, и это мои люди могут добыть что угодно на всей этой клятой планете, и они не подчиняются никому, кроме меня.
Нож чуть отодвинулся. Канумбра кивнул, приглашая торговца продолжать.
– Ты можешь убить меня, – Картуш облизнул пересохшие губы. – Но тогда тебе не узнать того, о чем не знает Конкордат. Информацию о единственном, что интересует таких, как ты, Канумбра. О врагах и оружии.
Космический десантник ухмыльнулся и выпустил смертного, который тут же отшатнулся, неловко оперся на прилавок и принялся растирать плечо, морщась от боли. Какая-то часть его сознания, древний мозг хищника, взлелеянный годами обучения и тренировок, требовала убийства, кровопролития, восхитительного ощущения стали, кромсающей плоть, и жизни, покидающей тело. Но разум был сильнее, и в воздухе пахло иной добычей, куда более манящей…
– И что же это за враги, человечек? – Канумбра вложил клинок в ножны и, подперев кулаком подбородок, уставился на сидящего напротив торговца. Картуш поднял взгляд, в котором все еще поблескивало это странное, вызывающее выражение.
– Если уж мы собираемся сотрудничать, то для начала пообещай мне, что больше не будешь пытаться меня убить.
– Если бы я пытался, ты был бы мертв, – Канумбра сплюнул, и слюна зашипела, оставляя на полу черное дымящееся пятно. – Но ладно, обещаю.
– Вот и славно, – Картуш огляделся по сторонам и заговорил громким шепотом. – Знаешь, что еще у меня есть, кроме оружия и безделушек? Астропат. Настоящая, Верховным Существом клянусь, ведьма-телепатка.
– На Брюмере нет псайкеров, – возразил Канумбра, скорее, чтоб поддразнить торговца. Пребывание на этой планете успело научить его, что здесь ни о чем нельзя было сказать наверняка. – А астропатов перебили еще во время революции, разве не так?
– Завеса их ищет и истребляет, все верно. Но эту я спас. Она последняя на планете. И недавно она передала мне сообщение от кое-каких друзей. На Фракарне. Это соседний субсектор, – информация словно жгла рот Картушу, он выплевывал фразу за фразой, лихорадочно раскрасневшись. – Сюда направляется кое-кто, кому не нравится то, что Конкордат сотворил с Брюмером. И скоро у вас, господин Канумбра, и у всего Красного Ливня, появится враг похуже каких-то мятежников.
Космический десантник несколько секунд размышлял над этой информацией, после чего изобразил ухмылку и легонько хлопнул торговца по спине, отчего у того едва не подкосились дрожащие колени. Картуш оперся рукой о стол и, переводя дух, уставился снизу вверх на Канумбру.
– Занятно, – сказал космический десантник. – Пойдем, узнаем, что еще интересного может наговорить твоя ведьма.

К вечеру Абель Картуш выгнал всех рабочих с нижних этажей своего башнеподобного обиталища, служившего ему одновременно магазином, складом и ночлегом, крикнул внутренней системе, чтобы выключила повсюду свет, и рухнул в свое любимое кресло, выжатый как распоследний пакетик заварного рекафа. Розовый бархат сиденья когда-то, несомненно, согревала задница какой-то высокой персоны – Картушу хотелось думать, что принцессы – а мягкая начинка была приправлена сухими цветами, которые до сих пор источали нежный аромат. Обычно это помогало расслабиться, но торговец поймал себя на том, что нервно барабанил пальцами по серебристой древесине подлокотника. Чертов космодесантник. Чертова ведьма. Картушу и раньше приходилось иметь дело с угрозами убийством, богохульствующими нелюдями и затронутыми варпом безумцами, но чтобы все это падало ему на голову за один день…
А он, между прочим, еще не закончился.
Это Картуш понял яснее ясного, услышав за спиной ровное гудение силового оружия.
– Молчи. Не двигайся, – прошипел чей-то голос. Он был приглушен, видимо, тканью поверх рта, но очевидно принадлежал женщине. – И подними руки.
Торговец вздохнул и подчинился. Рука в черной перчатке ощупала его запястья, безошибочно обнаружила выкидной стилет и однозарядный пистолет-трубку, а затем грубо вырвала оба оружия и швырнула их куда-то в сумрак. При этом незнакомка подошла настолько близко, что он практически видел краем глаза клинок, который она сжимала в правой руке. Сияющее, потрескивающее лезвие зависло над его головой, как нож гильотины. От этой ассоциации Картуш неожиданно для себя усмехнулся.
– Заткнись, – посоветовала женщина. – Мне ты живым не нужен.
Едва заметный нажим на “мне” дал торговцу понять, что нежеланная гостья знала если не о содержании, то хотя бы о результатах его переговоров с Канумброй. Когда он от нее избавится, надо будет проверить все помещения на жучки.
– А что же вам нужно, леди? – как можно более вежливо процедил сквозь зубы Картуш.
– Голова Атранты, – потребовал женский голос. – Медленно встань. Не опускай руки. Веди меня к ней.
Вот как, значит. Ну что ж, этот день можно смело записывать в убыточные. Картуш глубоко втянул в себя воздух и кое-как поднялся с кресла, не опираясь на подлокотники. По дороге к сейфу, в который он успел упрятать драгоценную реликвию, он дважды видел своих охранников, неподвижно лежащих у дверей-люков, видимо, без сознания. Третий – единственный, кто успел выхватить оружие – был совершенно точно мертв. Когда они проходили мимо, голубоватый свет силового поля отразился в белках его закатившихся глаз.
Женщина не проронила ни слова, даже когда он вытащил стазисный ларец из сейфа и, не глядя, протянул его за спину. Она забрала его и, наконец, отключила свой чертов меч, а потом Картуш ощутил ледяной укол в шею и внезапную слабость в ногах. Незнакомка не потрудилась его поймать и позволила рухнуть на пол лицом вперед. Торговец услышал хруст расквашенного носа, собственный сдавленный вскрик, а затем – легкие удаляющиеся шаги.
Похоже, он ошибся: это был не усыпляющий яд, а всего лишь парализующий мышцы конечностей. Как и у двоих более везучих охранников, у него оказалось предостаточно времени, чтобы поразмыслить о своем положении. Но единственным, что лезло в голову Картушу на протяжении этой долгой, безрадостной, пахнущей кровью ночи, была мысль о мече, который довольно странным манером лишил его головы.
Тонкий, почти иглоподобный кончик, зависший над спинкой кресла, аккуратное отверстие в груди мертвого охранника. Этим изящным клинком могла быть только силовая шпага.
Оружие аристократов.

Глава 4: ПОД СЕНЬЮ ПОРФИРЫ

Палата Мудрости встретила Эмтиссиана приглушенным гулом множества голосов и блеском тысяч хрустальных электросвечей под сводом, с которого свисали узкие полотнища сине-серебряных флагов. Революционеры могли сколько угодно твердить о том, как ненавидели дворян за богатство, с которым сравнилось бы только их тщеславие, но любой из тех, кто когда-либо посещал Палату Мудрости, мог сказать, что она стала главным местом собраний Конкордата вовсе не от скромности и любви к аскетизму. Бывший амфитеатр дворца Порфира, где королевская семья и ее гости некогда наслаждались операми, предоставлял консулам и их многочисленным помощникам потрясающие абстрактные стены-экраны работы величайших Мастеров Бронзы, широкие ряды кресел, крытых шкурами редчайших полярных барсов, и феромонную систему кондиционирования, постоянно создающую персонализированное ощущение самого приятного из запахов. Словом, все, что нужно для эффективного управления государством.
Впрочем, этого не хватало, чтобы привести консулов в состояние умиротворения. Сидя посреди роскоши, о которой не смели и мечтать простые жители Города, не говоря уже о провинциалах, они спорили. Они всегда спорили. Эмтиссиан занял свое место в секторе, где восседала большая часть представителей ведомств Закона, Защиты и Завесы, и стал вслушиваться в долетающие до него обрывки разговоров.
– Аграрные кластеры Юго-западного Триречья по-прежнему бастуют, – пожаловался высокий женский голос, явно принадлежащий Диалле Орнье, консулу финансовых дел.
– Отправить туда Красный Ливень, и вся недолга! – грохнул другой, мужской. Кто-то из энакторов военного ведомства? Их громкие, привыкшие командовать голоса были неразличимы меж собой.
– Нельзя решать все проблемы с их помощью. Они должны быть нашим тайным оружием, последней мерой, а не реакцией на любое неподчинение.
А это уже Гийом Амрейль, консул по внутреннему урегулированию, сокращенно – консул-регулус, непосредственный руководитель самого Эмета Шанри. Эмтиссиан вгляделся в ряды кресел, пытаясь различить среди развалившихся в них фигур Амрейля, и наконец заметил его коротко стриженную седую голову. Консул-регулус считал энактора Завесы отличным исполнителем и перспективным управленцем. В ответ Эмтиссиан ненавидел его всем сердцем.
– Почему нет? Они эффективны. Вспомните ситуацию на островах. Сколько наших патрулей убили и сожрали в джунглях, прежде чем вы согласились отправить туда Ливень?
За вояку вступилась его начальница, консул войны Анура Меланн. Говорила она спокойно, с легким оттенком усталости в голосе. Ее предшественника, Эрда Ревисса, года три назад отправили на гильотину за попытку захвата единоличной власти. В результате Меланн приняла под руководство армию, чьи ряды были изрядно вычищены от заговорщиков агентами Защиты, вплоть до децимации в некоторых полках. Многие провинции до сих пор не вернулись под власть Конкордата, а некоторые, по слухам, пребывали в состоянии партизанской войны с самой революции. Эмтиссиан мог бы посочувствовать этой женщине, если бы она не была одной из тех, кто двенадцать лет назад натравливал озверевшие толпы на дворянские поместья.
– Вы называете это эффективностью? На Магна-архипелаге не осталось туземцев! – взорвалась Орнье. – Поставки рыбы, древесины и пряностей прекратились полностью! Все южное побережье жило за счет тропических колоний, а что теперь там будет, голод? Новые бунты? Вы предлагаете и туда отправить свое “особое подразделение”? Конечно, давайте теперь опустошим материк!
Как обычно, подумал Эмтиссиан со смесью раздражения и безрадостного сарказма. Вряд ли ему удастся извлечь что-то полезное из дальнейшей беседы. Тем более, что Гийом Амрейль – единственный из консулов, кто действительно знал, что вообще такое “Красный Ливень”, и сам руководил всеми его операциями – быстро нашел предлог, чтобы с достоинством удалиться. Когда-нибудь Эмету все-таки удастся добраться до его секретов и, быть может, сделать то, что не удалось этому глупцу Ревиссу. Но уж точно не в ближайшее время. Он знал, что кое-кто в Конкордате и так обеспокоен его стремительным взлетом к чину энактора, что лишь на ступень ниже полноценного консула – хотя в случае с Амрейлем эта ступень была не из тех, которые легко перешагнуть. Вряд ли эта чернь, выбившаяся к вершинам власти, догадывалась о том, что успех Эмтиссиана был еще до рождения обеспечен генетическими премудростями сестер-фамулус, но подавать ей лишние причины для подозрений не стоило.
Амрейль отошел в сторону и углубился в разговор с другими энакторами внутреннего ведомства – Сартосом от Закона и Рейей от Защиты. Эмтиссиан прислушался, но их голоса заглушало бессмысленное сборище несколькими рядами ближе.
– Это вы так говорите, мадам Орнье? С вашей любовью к феодальной моде, я бы не удивился, если бы вас заразили и другие антиреволюционные идеи. Клянусь Разумом, если бы я увидел вас в таком наряде лет десять тому назад, то не раздумывая отправил бы к Уравнительнице.
Теперь к спору присоединился еще и Виктор Слиго, консул науки и образования. Пользы от этого пухлого, крикливого человека, по мнению Эмтиссиана, было ровно столько же, сколько от Мастеров Бронзы. После того, как они исчезли.
– А я бы приказала вздернуть вас на первом же фонарном столбе, да боюсь, погнулся бы! – огрызнулась Орнье. На ней и впрямь было платье, шикарное даже по меркам старого королевского двора, и отделка из драгоценных изумрудов ярко блистала, отражая свет электросвечей. Должность финансового консула, очевидно, приносила свои плоды.
– Не ссорьтесь, дамы и господа! Разве для того нас избрало к власти Верховное Существо? – вмешался Минн Нуиссет, доселе сидевший в своем кресле с умиротворенным выражением на постном лице. Появление на сцене консула по делам религии, пропаганды и искусства, чьи кощунственные верования и бегающие бледные глаза вызывали у Эмтиссиана глубочайшее отвращение, стало для него последней каплей. Он встал и начал высматривать Амрейля, но тот уже покинул Палату Мудрости вместе с подчиненными, и ему ничего не оставалось, кроме как найти себе другое, более тихое место.
Иногда подобные склоки развлекали Эмтиссиана, но сегодня он был не в том настроении. В голову настойчиво лез вчерашний разговор с братом. Он всего лишь хотел показать Фредерику, что тот должен стать более жестким и суровым, чтобы выжить среди хищников и паразитов, заполонивших их родной мир. Нельзя, чтобы младший потомок рода Аллонвильдов уподобился тем бесчисленным выродившимся баронам, маркизам, маркграфам и виконтам, что сгинули без следа вместе со всем своим наследием. В его возрасте Эмтиссиан руководил собственным отрядом ведьмоборцев Завесы и уже записал на свой счет трех отвратительных чудовищ, которых пси-ищейки обнаружили слишком поздно. А уж сколько было обычных псайкеров, подобных обезглавленной вчера женщине, он уже и не помнил. Пожалуй, даже лучше, что никто, даже он сам, не знал, сколько их было на самом деле. Если бы народ хотя бы догадывался, что казнимые на площади Свободы ведьмы – лишь малая доля пойманных Завесой, что большую их часть без всяких церемоний убивают и сжигают в подземных застенках личные агенты самого консула-регулуса… он бы, пожалуй, взмолился о возвращении Инквизиции.
Эмтиссиан скрипнул зубами. Его подсознание опять увело его от темы, над которой не желало размышлять. От брата. Он откинулся на спинку кресла, немедленно начавшую мягко массировать его плечи, закрыл глаза и погрузился в раздумья, не обращая внимания на гам вокруг.

Тем временем Гийом Амрейль спешил вниз по винтовой лестнице, о существовании которой, кроме него, не знал ни один из простых смертных, даже всю жизнь проживших в Порфире. Сердце непривычно часто стучало в его груди. Консул-регулус привык иметь дело с самыми разными людьми: от воров и контрабандистов до истовых революционеров, оказывавших ему едва ли не божеские почести. Один из немногих зачинателей великого восстания, добравшихся до настоящего времени с головой на плечах, он многое повидал и испытал на себе. Об этом явственно говорила его внешность: серо-стальные глаза, ярко горящие на изборожденном морщинами лице, горделивая, по-военному прямая осанка. Но каждый раз, когда консулу-регулусу приходилось напрямую иметь дело с Красным Ливнем, в глубине души, старательно упрятанной за фасадом холодного спокойствия, он чувствовал тревогу. Это была столь же естественная реакция, как страх, который испытывает любое животное, пусть даже сильное и хитрое, перед более крупным и свирепым хищником.
Воины Красного Ливня, сидящие в обманчиво расслабленных позах в просторной комнате, куда вошел Гийом Амрейль, действительно производили впечатление хищных зверей. Громадных, насытившихся после охоты, но по-прежнему готовых убить одним ударом когтистой лапы. И этого не менял тот факт, что лишь благодаря Амрейлю они могли практически свободно разгуливать по Брюмеру, потворствуя своим инстинктам.
– Приветствую вас, господа, – учтиво обратился к Красному Ливню консул. Один из них прорычал что-то в ответ, остальные не обратили на него никакого внимания. Если бы Амрейль не знал, насколько эти создания отличаются от обычных людей, то подумал бы, что они спят.
Самый высокий из пятерых воинов, гигант в мехах поверх силового доспеха, повернул визор к соседу, на плечи которого была небрежно наброшена огненно-красная мантия, а шлем венчала корона из стилизованных языков пламени. Тот кивнул, и великан поднялся с каменной скамьи.
– Чего хочешь? – спросил он гулким голосом. Его голову окружало восемь изогнутых стальных рогов, а маску-забрало украшали клыки какой-то джунглевой твари.
Прежде чем ответить, консул вытащил из нагрудного кармана вышитый платок и стер с лица пот, выступивший на коже после торопливого спуска по лестнице. Ему не хотелось демонстрировать сверхлюдям свою человеческую слабость, какой бы очевидной она для них не выглядела.
– Где еще двое, Канумбра? – спросил Амрейль.
– Близнецы еще не вернулись с Южных островов. Им там нравится. Много добычи, – прогрохотал Канумбра. Один из его товарищей усмехнулся. Шлема на нем не было, словно он желал выставить напоказ сплошное месиво шрамов, заменявшее ему лицо.
– Не смейся, Гвадалор, – воин в мантии поднял руку, закованную в узорчатую бронзовую латницу, – разве не видишь, речь идет о делах государственной важности. Иначе бы к нам не пожаловал сам консул-регулус, да еще в такой спешке. Так в чем же дело, сир?
Его голос звучал мягко, но за учтивыми словами скрывалась насмешка – так, во всяком случае, показалось Амрейлю, и не в первый раз. Мадраг, негласный лидер Красного Ливня, обладал пси-даром и оправдывал все предубеждения касательно двойственной, ненадежной и непредсказуемой природы псайкеров, какие бытовали на Брюмере. Впрочем, консул-регулус считал, что эти недостатки компенсировались той пользой, которую приносила его банда. По большей части.
– Я рад, что вы прилагаете все усилия, чтобы вернуть островные колонии под власть Конкордата, и благодарен за это, – Амрейль слегка поклонился, приложив руку к сердцу. Про себя он размышлял, сколько времени понадобится, чтобы выслать второй рейс за воинами, решившими немного порезвиться на воле, и вернуть их. – Однако сейчас перед нами встала проблема куда важнее, чем непокорные и неблагодарные дикари, и я бы хотел, чтобы все бойцы Красного Ливня безотлагательно прибыли в столицу. Шпионы сообщают, что в систему вошел корабль Империума. Наши космические силы...
– ...могут, конечно, с ним побороться, но смысла в этом немного, – Мадраг картинно махнул рукой. Цепи, свисающие с его доспехов, мелодично зазвенели. – Я бы рекомендовал системным патрулям просто держаться от него подальше. Это сэкономит вам людей и снаряды.
Амрейль настороженно поднял взгляд на колдуна, пытаясь понять, откуда это ему известно. Насколько он был в курсе, Красный Ливень пробыл в столице всего два дня, а радиограммы от пограничных разведстанций скрывались строжайшими мерами секретности, не исключая и антипсайкерских. Мадраг переглянулся с Канумброй, и консул готов был поклясться, что, не будь на них непроницаемых шлемов, они бы ухмыльнулись друг другу.
– Что бы вы еще порекомендовали? – спросил он. Раз уж колдун открыто говорит о противнике, сомневаться в источнике его данных было глупо. А вот какие выводы он из них сделал...
– Ждать, – Мадраг пожал плечами. – Пока они не высадятся на планету и покажут, зачем пришли.
– И тогда Красному Ливню будет чем заняться, – Гвадалор ощерил свинцовые зубы и в предвкушении провел по ним языком, сочащимся ядовитой слюной.
– Откуда вам знать, что они не устроят орбитальную бомбардировку, как только мы подпустим их к планете? – Амрейль хмуро уставился в забрало шлема, увенчанного огненной короной. Мадраг смерил его в ответ немигающим взглядом глазных линз и через пару секунд покачал головой.
– Я склонен считать, что этот мир слишком нужен им живым, чтобы устраивать зачистку из космоса. Они не знают, насколько далеко вы отошли от трона Ложного Императора. Они не знают, сколько на планете тех, кого им подобные в невежестве своем именуют еретиками. Они не знают о присутствии Красного Ливня.
– Все это нужно выяснить. Высадиться на планету. На атмосферных кораблях, – добавил Канумбра. Хотя при нем и не имелось оружия, консул заметил, что его пальцы нетерпеливо подергиваются у пояса, там, где должен был висеть топор.
– Которые можно захватить и использовать для захвата самого звездолета, – продолжил мысль Амрейль, чувствуя, как в груди начинает разгораться жаркое пламя. Такое же, как много лет назад, когда он впервые повел своих бойцов на дворцы жалких высокородных вырожденцев. Перед глазами ясно как день появилась картина космического корабля, осаждаемого с двух сторон: из пустоты и с поверхности планеты. Как будет славно взять на абордаж этот движущийся храм, вычистить его внутренности от имперской гнили и позолоты, возродить его в облике левиафана, несущего освобождение иным мирам…
– Но сначала мы напьемся крови их десанта, – сказал Мадраг, как будто прочитав мысли консула. Возможно, так оно и было. Амрейль подумал и решил, что ему все равно. Он протянул руку в белой перчатке, и она исчезла в громадной бронзовой ладони колдуна. Сожми тот его пальцы чуть крепче, они бы раскрошились, как пемза. Впрочем, Мадраг умел контролировать свою чудовищную силу – как физическую, так и психическую – и в этом Амрейль ему доверял.
– Не сомневаюсь, что мы дадим этим глупцам достойный отпор, – сказал он. – Да здравствует свободный Брюмер!
Красный Ливень ответил согласным рыком, от которого затряслись стены помещения. Амрейль улыбнулся и, вежливо распрощавшись, вышел из комнаты. По дороге он поймал курьера и поручил ему переслать запечатанные документы, полученные от Рейи, в личные покои Мадрага. А затем поспешил удалиться в собственный кабинет и налить себе бокал крепкого амасека.

– Что тебе еще наговорили у торговца? – спросил Мадраг, когда все пятеро воинов спустились сквозь люк в полу комнаты и двинулись потайным проходом к флигелю дворца, в котором располагались их покои. Туннель, достаточно высокий даже для космических десантников, тем не менее, был довольно узок, и тьму в нем разгоняли лишь редкие световые панели, встроенные меж замшелых камней.
– Он сказал, что его корабль к нашим услугам, если мы вздумаем покинуть эту планету, – сказал Канумбра. Он снял шлем, чтобы не бороздить потолок рогами, и его голос казался чрезмерно громким для этого тесного пространства.
– Враг еще не появился, чтобы думать, как от него сбежать, – проворчал Гвадалор. – За кого он нас принимает, за мышей?
– Я не о Картуше, – фыркнул Мадраг. – Кому есть дело до простого смертного? Что поведал варп его ведьме?
– Немного. Сеанс истощил ее. Потеряла сознание, когда я уходил.
– Астропаты, – в голосе Мадрага чувствовалось презрение. – Из всех, кто возвращается от Трупа на Троне, они – слабейшие.
– Она сказала, что этот корабль принадлежит имперским Механикус, – сообщил Канумбра и выразительно оглянулся через плечо на Турриана. Технодесантник, поверх брони которого свисала темно-красная накидка с вышитыми на ней молотом и шестеренкой, щелкнул в ответ стальными пальцами серворуки.
– Какая радость, а то мне вечно не хватает запчастей, – ответил он.
– Дальше связь с ней прервали, – продолжал воин. – Но Картуш потребовал рассказать, что она еще почуяла. И ведьма сказала, что чувствует… “плоть тысяч, жаждущую битвы, ищущую вашей крови. Плоть, чей путь – сойти с небес на поле брани”.
– Так и сказала? – спросил Мадраг.
– Это цитата.
– Слишком поэтично, чтобы он сам придумал, – снова вставил Турриан.
– Поэтому я уверен, что ты прав. Они спустятся, чтобы дать нам бой на земле, – закончил Канумбра. – Картуш говорит, она не ошибается.
Мадраг погрузился в раздумья. К тому времени, как он снова заговорил, воины Красного Ливня уже поднялись по спиральной лестнице и вышли из подземелья в просторный коридор. Сквозь щели, оставленные у самых вершин закрытых бронированными ставнями окон, внутрь проливались лучи света, и в сумеречном освещении тела, висящие на противоположной стене, казались бледными трупами. Мадраг остановился и полной грудью вдохнул воздух своего обиталища, пахнущий пылью, кровью и страхом.
– Пора приступать к задуманному, – сказал он и взмахнул рукой, лязгнув цепями. Его отряд без слов понял, что это значило. Все они были вольны заниматься чем угодно, пока их лидер проводит ритуалы, требующие уединения и тишины – до тех пор, пока он не созовет их вновь ментальным кличем. Словно призраки, воины исчезли в разных концах утопающего в тенях коридора. Проводив взглядом колдуна, что медленно побрел прочь, подходя к каждому висящему в кандалах узнику и что-то нашептывая им в уши, Канумбра развернулся и двинулся к собственной цели. Ему не терпелось вновь оказаться в кузнице, оборудованной на нижнем уровне, и заняться своим новым оружием.

Древняя аристократия Брюмера предпочитала селиться над землей, в окружении рукотворных и природных красот, в то время как чернь обитала в тесном мраке катакомб, который скрывал от взора благородных ее убожество и страдания. Но подземелья Порфиры уходили под землю так глубоко, что разница терялась. Изыски и роскошь королевского дворца уступали место грубому неотесанному камню, мягкое сияние хрустальных люменов сменялось серой мглой, едва развеиваемой редкими факелами. В иных местах сырость порождала наросты фосфоресцирующей плесени и ковры ржавого мха, с чавканьем проседающего под ногами. Но здесь, под просторным сводом вырубленного в скале зала-пещеры, воздух был сухим и знойным до такой степени, что Канумбра ощущал, как он щиплет открытое лицо. Жар кузницы выпивал влагу из всего вокруг, в особенности полуголых, изможденных тел рабов, трудившихся в ее чаду.
– Господин, – оказавшийся на пути космического десантника человек, одетый в драную униформу главной столичной тюрьмы Брюмера, поклонился и уступил дорогу.
Раб интересовал Канумбру не больше, чем кучи железных слитков, наваленные у стен. В отличие от другого воина Красного Ливня, который стоял возле наковальни, поворачивал в руках широкий трапециевидный кусок стали и изучал его внимательным взором. Его лицо, изуродованное крестообразным шрамом поперек рта, отражалось в полированном металле, а гладко выбритая голова поблескивала от пота, что говорило о том, что находился он здесь довольно давно.
Одной из тех вещей, которые привлекли банду, когда та избрала подвалы Порфиры своим логовом, было изобилие туннелей, лазеек и потайных ходов, позволявших легко и незаметно перемещаться между основными помещениями. И все же Канумбру удивило, что Андали, самозваный апотекарий Красного Ливня, умудрился появиться в кузнице задолго до него. Видимо, он изучил подземный лабиринт куда подробнее.
– Собираешься чинить свой топор? – поинтересовался Андали. Он положил нож гильотины на наковальню, как только увидел сородича.
– Кое-что получше, – буркнул в ответ Канумбра. – А что тебе в этом? Твое дело – штопать раны да потрошить трупы, не головы рубить.
Апотекарий вгляделся в лицо воина и, различив в неровном свете раскаленного горнила ухмылку, улыбнулся в ответ.
– Разве не логично, что знаток искусства исцеления должен неплохо разбираться и в науке смертоубийства? – Андали поднял руку и выпустил из наруча длинное цепное лезвие. Ближайший раб шарахнулся, услышав знакомый и не предвещающий ничего хорошего визг вращающихся зубьев. Апотекарий поднес пилоскальпель к собственному горлу и изобразил короткое режущее движение, после чего с щелчком отключил и убрал клинок. Канумбра пожал плечами.
– Не знаю, какой из тебя знаток. Но это, – он кивнул на свою добычу, лежащую на наковальне, – топор. Не орудие хирурга.
– Смотря какой хирург, – вставил голос, донесшийся из-за спины Канумбры. Еще одна громадная фигура в силовом доспехе вошла в пещеру, и ее тени судорожно заметались по закопченным стенам. – Ты ведь не настолько разборчив, а, Потрошитель?
– Турриан, а ты зачем пожаловал? – спросил в ответ Андали.
– Я технодесантник. Это кузница, – Турриан развел руками, приглашая собеседников сделать собственные выводы. Серворука также распрямилась, оцарапав пальцами стену в добрых трех метрах от него. Выругавшись, Турриан сложил ее компактнее, так что та изогнулась над головой, подобно хвосту скорпиона.
– После островов эти норы как будто стали еще теснее, – пожаловался он. – Я начинаю скучать по морю и джунглям.
Канумбра прошел к стеллажу, который представлял собой десяток глубоких ниш, высеченных в камне стены, запустил в одну из них руку и извлек нечто, когда-то имевшее право именоваться цепным топором.
– Даже несмотря на то, что они делают с оружием? – спросил он. Лезвие покрывал толстый слой ржавчины, сквозь которую проглядывали темно-зеленые пятна лишайника, проросшего на голом металле. Зубья почернели и раскрошились. Рукоять обвивали усики экваториальной лозы, глубоко вдавившиеся в желтую кость ксеноса, из которой та была выточена.
– Я пытался помочь. Сделал все, что мог, – отозвался технодесантник. – Иногда природа просто сильнее.
– Похоже, наш брат придумал, как ее побороть, – Андали облокотился на одну из полок и уставился на Канумбру с холодным интересом в бледно-желтых глазах. Тот кивнул в ответ и с удовлетворением отметил, как апотекарий подался вперед, словно учуяв запах крови.
Не говоря ни слова, Канумбра взял нож гильотины и положил его в печь. По стали начала расползаться воспаленная краснота, как будто кровь жертв проступала наружу из орудия казни. Затем он принялся отделять от своего прежнего оружия пораженное коррозией лезвие. Процесс напоминал обезглавливание особенно крепкого и тяжело бронированного противника. Турриан занялся чисткой и смазкой болтеров, многие детали которых также пострадали от джунглевой заразы. Рабы бесшумно сновали по сторонам, словно стайка летучих мышей. Кто таскал уголь, кто подносил инструменты и масло технодесантнику, но все старались держаться подальше от апотекария, застывшего подобно статуе и пристально созерцавшего труды брата по оружию.
Наконец, последняя ржавая крошка осыпалась с рукояти. К этому времени нож гильотины раскалился почти добела, так что к нему нельзя было прикоснуться даже рукой в перчатке силового доспеха. Канумбра рыкнул на раба в тряпье и железном наморднике, и тот, без слов поняв приказ господина, начал доставать смертоносное лезвие клещами. На помощь ему бросилось еще двое рабов, мужчина и женщина, одетые лишь в фартуки из брезента. Пока обливающиеся потом смертные удерживали раскаленную сталь, Канумбра не спеша примерился и всадил костяную рукоять в размягченный металл обуха.
Турриан, искоса наблюдавший за созданием нового топора, не выдержал и присвистнул.
– Впервые вижу, чтоб так… – начал было он, но Андали зашипел на него сквозь стиснутые зубы. В отличие от технодесантника, Потрошитель имел дело с оккультными таинствами и знал, зачем Канумбре могло понадобиться лезвие, унесшее тысячи жизней. Здесь творился темный ритуал, и малейшее нарушение концентрации могло стоить жизни не только кузнецу, но и всем, кто находился рядом.
Канумбра перехватил клещи, поднял раскаленную секиру и переложил ее на наковальню. Смертные попятились. Женщина наткнулась спиной на холодный керамит и зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть: она уже знала, какие наказания ждут рабов, что отвлекают господ от их трудов и развлечений. Тяжелая латная перчатка легла на ее плечо, и, вскинув взгляд, она увидела нависшее над ней лицо Потрошителя.
Тем временем Канумбра обнажил левую руку, полоснул себя по ладони боевым ножом и начал чертить окровавленным острием по податливому металлу. Этим рунам обучил его Мадраг, а того – создания иных миров. Теперь и Турриан отложил в сторону оружие, заинтригованный незнакомыми геометрическими узорами.
Воздух в кузне стал удушливым, как будто нечто невидимое одним вдохом втянуло в себя весь кислород. Руны наполнились жидким светом, перетекающим из одной глубокой борозды в другую, и раскалились настолько, что рабыня в руках Андали зажмурилась, а ее братья и сестры по несчастью забились по углам. В воздухе замелькали тени, послышались нашептывания и отголоски не то песен, не то криков… а затем все прекратилось. Символы на лезвии топора вспыхнули еще один, последний раз, и исчезли. Огонь в топках разгорелся ярче. В наступившей тишине стало слышно, как глубоко дышит Турриан, непривычный к колдовству.
– Великолепно, – прошептал Андали. Он отступил на два шага, пожирая глазами новорожденное оружие. Лезвие выглядело гладким, как зеркало, и текучим, как вода, а следы ножа исчезли, как не бывали.
Канумбра взял топор, взвесил его в ладони и воздел высоко над головой. А затем перехватил обеими руками и одним взмахом снес голову рабыне.
Слуги не сдержали вскриков и стонов, но их заглушил иной, глубокий, вибрирующий звук. Топор почувствовал вкус убийства и заурчал от удовольствия. Канумбре пришлось стиснуть рукоять, как горло врага, чтобы оружие не вырвалось из его рук. Оно чуяло вокруг еще много жизней, которые можно отнять, и жаждало свободы. Воин мысленно приказал ему успокоиться и с удовольствием ощутил, как запертый в металле и скованный рунами демон нехотя подчиняется его воле.
– Как ты это назовешь? – с легким оттенком зависти спросил Турриан. Судя по легкости, с которой топор прошел сквозь позвоночник жертвы, он был острее, чем его собственная силовая секира.
– Шееруб, – не задумываясь, ответил Канумбра.
– И только-то?
– Не обязательно иметь величественное имя, чтобы творить великие дела, – заметил Андали. Он пошевелил носком сапога труп, лежащий у его ног. – Хочешь, узнаю, какая судьба суждена твоему оружию?
Канумбра был слишком погружен в созерцание своего нового оружия, чтобы ответить чем-то помимо кивка. Тем не менее, апотекарий поднял обезглавленное тело, положил на наковальню и, вспоров цепным скальпелем живот, начал вытаскивать наружу внутренние органы, перебирая и поворачивая их в руках. Таинства гаруспиции были одной из тех вещей, в которые он любил погружаться вместе с Мадрагом, остальные же десантники либо относились к этому равнодушно, либо считали бессмысленной тратой времени.
– Как закончишь с требухой, убирайся с ней подальше, – проворчал Турриан. – Распугал мне тут рабов.
– Несметные множества лишит он головы, – нараспев произнес Андали, проводя пальцами по скользким петлям кишок. – Я вижу, что Шееруб спасет тебя, Канумбра, но в конце концов и погубит.
Технодесантник только фыркнул. Канумбра опустил топор, который плавно потянулся острием к полу, где растекалась лужа крови.
– И много ли раз он меня спасет? – поинтересовался он.
– Много, – кивнул Потрошитель, еще раз вглядевшись в хитросплетения внутренностей. – Десятки. Сотни.
– А погубит только один, – заключил Канумбра. – По-моему, неплохо.

Удалившись в свою лабораторию, Андали еще не раз раскладывал пасьянс из внутренностей рабыни, пытаясь разглядеть в них очертания боевого корабля, что так встревожил консула-регулуса. Но и в видениях прорицателей, и в оптиконах наблюдательных станций “Конгруэнция” появилась лишь на считанные минуты, а затем вспышка варп-перехода угасла, и корабль пропал из виду.
Машинный дух археотехового поля не сразу подчинился мягким уговорам техножрецов, но внял им, убаюканный облаками бинарных псалмов и благовоний, и окружил корабль щитами звездной черноты. Незримым фантомом он двинулся вперед, миновал гигантские ледяные кристаллы периферического пояса, проскользнул меж гравитационными колодцами газовых гигантов и, облетев заброшенные планетоиды внутреннего круга, устремился к вращающемуся в лучах светила шару лазури, зелени и белизны.
На нулевом меридиане Брюмера миновало полчаса после заката, когда с небес обрушился гнев Омниссии.

Глава 5: КОНТАКТ

Вольфскар фон Штальгард облачался на битву. Он знал многих жрецов Омниссии, что предпочитали руководить своими когортами с безопасного мостика космического корабля, но не собирался им уподобляться. Эксперимент нуждался в непосредственном наблюдении, иначе кто мог поручиться за чистоту данных, что есть самая угодная жертва для Бога-Машины? Младшие адепты с поклонами подносили и подключали к спинному мозгу магоса устрашающие мехадендриты. Вокруг роились сервочерепа, ощетинившиеся собственными стрелковыми и боевыми отростками. Манифольд, развернувшийся внутри корабля громадной паутиной информационных каналов, гудел от боевых гимнов и отчетов о готовности подразделений.
= 98-9-Балам, = прозвенел, как колокол, цифровой голос магоса, на мгновение потопив в себе потоки сигналов. Далеко внизу, на десантной палубе, подняло голову существо, скованное из стержней, лезвий и гладких бронепластин. Маска фелида оскалила черненые клыки в потолок. На 98-9-Балам, принцепсе сикариев Артифициона, уже не было тех громоздких одеяний, что она носила на борту “Крылатого мстителя”, и она обрела свою истинную форму – облик хищника, созданного скрываться и убивать. Шелестящий ответ принцепса прозвучал на фоне хора из сигналов готовности ее охотничьей стаи.
= 218-4-Зет, = отдалось в приемных рецепторах воинства. Четырехглазый череп на широких плечах почти полностью механизированного альфа-скитария кивком ответил на призыв генетора. Он послал воинственный клич в манифольд и вскинул к сводам корабля ствол тяжелого лучемета, и через мгновение жест повторили воины манипулы, в идеальном порядке расположившейся позади него.
= 13-Фау, = прогремел генетор и мгновенно получил ответ – короткий всплеск подтверждающего кода, слишком скудный, чтоб быть словом. Такую же трансляцию издала основная манипула, находящаяся под личным командованием альфа-прим-скитария, который стоял на палубе неподвижно, как в стазисе.
Следом раздались позывные Братства Вихревого Тока – не текстовое обозначение, но ряд формул, выражающий суть одного из многоликих аспектов Движущей Силы. Электродервиши Братства, чьи полунагие тела сияли узорами татуировок-проводников, безмолвно воздели посохи, концы которых потрескивали и сыпали искрами. Бледные и сгорбленные под весом люминен-катушек, торчащих из спин, они казались неживыми, пока их еще не охватил священный экстаз битвы.
Но Вольфскар уже чувствовал его приближение, висевшее в воздухе подобно напряжению перед грозой. То, что делало электродервишей безумными вихрями молний, скитариев – неудержимыми машинами смерти, а его самого – чуть ближе к трансцендентному пониманию Омниссии, было уже совсем рядом.
Передав 40-58-Малинели последние инструкции насчет оставшегося на ее попечении корабля, он еще раз проверил собственные системы, облетел мыслью манифольд десантирующегося воинства и, вознеся последние молитвы, отдал приказ к высадке.

– Как работа? – спросила Маклинта заботливым голосом. Эмтиссиан устало поднял взгляд на ее длинное худое лицо, обрамленное волнистыми рыжими волосами. Сестра-фамулус усердно исполняла роль матери, или, точнее, представления о матери, составленного женщиной, что выросла в схоле для сирот и ни разу не имела собственного ребенка.
– Как обычно. Конкордат слаб и бесполезен, – поморщился он, раздеваясь. – В Триречье продолжаются бунты, на островах только-только подавили восстания туземцев…
– Почему же здесь никак не начнется восстание? – перебил Фредерик, появившись из дверей комнаты Розалинды. В руке он держал душеспасительную книжку с обложкой, покрытой черным пластиком.
– Опять ты за свое, – Эмтиссиан в несколько широких шагов пересек комнату и вырвал из рук брата потрепанный томик. – Скажи мне лучше, почему ты открыто носишь это по дому? Ты понимаешь, что за мной могут следить? У Защиты есть приборы, которые могут рассмотреть вот этот текст через тройные стекла на расстоянии лиги!
– Розалинда попросила почитать ей вслух. Ты же знаешь, ей нельзя отказать, – извиняющимся тоном сказала Маклинта и начала закрывать ставни на окнах. – Фредерик, пожалуйста, спрячь книгу, куда положено. Эмет? Чашечку рекафа?
– Пожалуйста, – буркнул Эмтиссиан и рухнул в кресло. – Извини, брат. Я устал.
Устал от притворства, устал от того, во что превратился мир, устал от склочных и алчных консулов, каждый из которых, несмотря на свою низменность, мог с легкостью растоптать всю его жизнь, как растоптал до этого тысячи других… Он хотел сказать все это, и, может, что-то еще, но один лишь взгляд на Фредерика сказал ему, что сейчас этого делать не стоит. Юноша пылал негодованием.
– Люди проливают кровь, чтобы сбросить узурпаторов, а ты… ты сидишь во дворце? Они нуждаются в нас! Им нужны вожди, чтобы выстоять перед армией! Пока мы здесь, а не на улицах, не в Триречье, не в джунглях, Конкордат разоряет, преследует и убивает наш народ...
– Вот именно, убивает, – мрачно кивнул Эмтиссиан. – Орнье говорит, что главные острова Архипелага полностью обезлюдели. Я не знаю, что за оружие применяет их “Красный Ливень” – может, это и есть название оружия? – но туземцы нам больше не союзники. Просто потому, что их практически вырезали.
Маклинта покачала головой. В ее руках дымились чашки, источающие свежий терпкий запах.
– Трон Златой...
– Они без жалости расправляются с любым, кто открыто выступает против них. И поэтому я еще раз говорю тебе, Фредерик, единственный способ что-то изменить – это стать частью Конкордата, выведать его тайны и разрушить его изнутри, – Эмтиссиан твердо посмотрел в глаза брату и поднялся, чтобы взять свой напиток. Фредерик нахмурился и собрался было ответить, но его слова заглушил чудовищный грохот.
Дом содрогнулся, и Маклинта вскрикнула, когда горячий рекаф выплеснулся ей на руки. Сверху посыпалась белая пыль, обнажая старые лепные потолки. Несколько ужасающих мгновений казалось, будто стены вот-вот обвалятся, но все стихло.
– Что это было? – пролепетала сестра-фамулус. Фредерик помог ей подняться с пола, усыпанного облупившимися хлопьями краски и осколками фарфора. Эмтиссиан поспешил в комнату Розалинды и, к своему удивлению, обнаружил, что та, живая и невредимая, спокойно смотрит в окно на ломаную линию горизонта, к которой добавился дымовой след и огромное облако пыли.
– На западе, кажется, рухнуло что-то большое, – сообщил он.
– Надеюсь, это не по твоей части, – сказала Маклинта. Фредерик отправился в кладовую за травяной мазью.
К тому времени, как он полностью обработал ожоги сестры, а Эмтиссиан перебрал все каналы вокс-приемника в надежде, что хоть какой-то сообщит, что случилось, их прервал резкий стук в дверь.
На пороге стоял Льер, адъютант Эмтиссиана, который обычно присоединялся к нему лишь во время выездов на опасные задания. На бледном лице читалась искренняя тревога, униформа с неброскими значками выглядела серой от пыли. За спиной адъютанта как будто парил знакомый силуэт транспортника на воздушной подушке. Эмтиссиан почувствовал, что при виде этой черно-матовой, пси-экранированной машины, готовой унести его к неизвестной опасности, у него пересохло во рту. Наверное, так же чувствовал себя простой люд, видя за своим окном боевую колесницу Завесы.
– Экстренное собрание Конкордата, – сообщил Льер. – Мне приказано как можно быстрее доставить вас в Порфиру, энактор.
Когда Эмтиссиан, спешно распрощавшись с семьей, умчался в сумеречный туман, Розалинда осенила себя знамением аквилы и запела “Днесь ликование небесное”. Слова радостного гимна диссонировали с встревоженным шумом Города, что начал доноситься с улиц далеко внизу. От греха подальше Фредерик запер все двери и окна и увел престарелую монахиню обратно в ее комнату. Маклинта слушала, как он тихо разговаривает с ней, и пыталась унять собственную тревогу. Но мысли сестры-фамулус все время возвращались к тайнику и тому, что в нем покоилось.

Огненные полосы прочертили небо над озером из идеально ровного хрусталя, но Илла Мернеа, вкушавшая ужин в многих сотнях метров под его поверхностью, не увидела их, равно как и не почувствовала удара о землю. Агриколический комплекс Фертилия-ци-4, в котором она жила с самого рождения, строили с расчетом на землетрясения и геотермальные катаклизмы. Илла ощутила лишь легчайший толчок, списала его на перепад давления в одной из котельных технического уровня и ни в чем не бывало отправилась на вечерний обход.
У Иллы, старшей флоросхоларии комплекса, была темная, словно загорелая кожа, но на самом деле она никогда не воспринимала свет солнца иначе, чем сквозь несколько слоев металлостекла, чья кристаллическая решетка накапливала и усиливала тусклые дары брюмерианского светила и проливала их на подземные плантации. В то время как снаружи царили хвойные папоротники, привычные к холодам и сбору влаги из туманов, под прозрачными сводами Фертилии-ци-4, в жаре и духоте, произрастало столь же много видов, как в диких экваториальных лесах планеты. Илле не было дела до того, кто правит в столице, пока ей позволяли заниматься селекцией и гибридизацией в этой огромной оранжерее, кормившей сотни тысяч людей. Она редко видела здесь официальных представителей Конкордата после того дня, когда они впервые пришли с речами о восстании и независимости от Империума. С тех пор в поселении появился пропагандист, который регулярно проповедовал аграрным работникам о том, ради чего они теперь трудятся, да толпы жандармов, да стаи соглядатаев, что вынюхивали все, что могло не понравиться новой власти.
Но сюда, на экспериментальный участок, они почти не забредали, и именно поэтому Илла Мернеа укрывала здесь, среди пышных цветов и резных листьев, группу староверов, по-прежнему надеявшихся на спасение в тени Бога-Императора.
Подобрав зеленую мантию, она прошла между рядами саженцев, тянущихся к кристаллическим небесам Фертилии, завернула за угол, чтобы проверить, не нуждается ли в чем ее маленькая тайная община, и застыла на месте.
В проходе, заставленном кадками с взрослыми гибридными образцами, стояло существо, подобного которому Илла никогда не видела. Длинные металлические пальцы, которыми оно бережно собирало цветки ксильфия, и ниспадающая с угловатых плеч красная мантия наводили на мысль, что это сервитор. Но новых сервиторов в агрикомплексы не присылали уже больше десятилетия, с тех пор, как исчезли Механикус, и точные, бесшумные движения этого создания ничем не походили на дерганье и лязг оставшихся в Фертилии ветхих технослуг.
Илла открыла рот, чтобы окликнуть машину, но та повернулась к ней гладким серым лицом, на котором сверкали три желтых окуляра, и издала низкий скрежещущий рык. Последний цветок исчез в отверстии, открывшемся в руке существа, и его пальцы скрючились, как когти. Оно сжалось, припав к земле, и одним прыжком повергло Иллу на пол, не успела она и закричать от ужаса.
Ее голова была повернута набок, прижата к сырым доскам тяжестью железной лапы, и она увидела перед собой еще полдесятка онемевших от ужаса лиц, а над ними – тонкие, угловатые металлические силуэты. Братья и сестры по вере лежали на полу среди опрокинутых кадок и куч земли, так же, как и она, поверженные и плененные жуткими искусственными созданиями. Значит, сбылся ее самый страшный кошмар: Конкордату донесли об измене. Сервиторы пришли, чтобы казнить последних праведников Фертилии.
Машина чуть ослабила хватку, и Илла смогла повернуть лицо, чтобы обжечь ее полным ненависти взглядом. На долгое мгновение сервитор замер, как будто что-то высчитывая, а потом схватил женщину за плечи. Из-под красной мантии вырвались дополнительные конечности с невероятно длинными, как у летучей мыши, пальцами, и между ними натянулась плотная прозрачная мембрана. С громовым хлопком перепончатых крыльев машина взмыла к хрустальному потолку и полетела в десятке метров под ним, окутанная клубами пара.
От резкого перепада высот заложило уши. Иллу мутило и трясло, и в какой-то момент вывернуло наизнанку. Она была готова к смерти, к пыткам, но не к этому безумному полету над пологом укрощенного леса. И уж точно не к тому, что видела далеко внизу.
На широких дорогах между плодовыми деревьями и ирригационными прудами – круговерть ярких пятен, вспышки молний, крики… крики людей и того, что никак не могло быть людьми. Это напоминало картины ада со стен старой часовни, давным-давно обратившейся в развалины. Илла видела рыщущих среди посадок боевых сервиторов, похожих на того, что тащил ее в неведомое, и крутящихся в бешеной пляске существ, чьи мертвецки белые тела светились от еле сдерживаемой энергии. Посохи, которые они вращали над головами, осыпали все вокруг ветвистыми разрядами, и с каждым прыжком и пируэтом вокруг них поднимались вихри, насыщенные электричеством. Кусты, с такой заботой высаженные арбористами вдоль дорог, уже занялись жарким пламенем, а безумцы с посохами мчались дальше, все дальше в бесконечном танце разрушения. Они ураганом врезались в охранников комплекса, чьи щиты плавились как воск под их натиском. Молнии, срывающиеся с их оружия, разили убегающих рабочих, оставляя на месте людей скрюченные почерневшие остовы. Смесь озона, жженого волоса и горелого мяса хлынула в ноздри Иллы вместе с встречным потоком разогретого воздуха, и, в последний раз ощутив приступ тошноты, она потеряла сознание.

Через сорок две минуты после того, как агриколический комплекс Фертилия-ци-4 пал под совместной атакой инфильтрационной клады 16-16-31 и братства Вихревого Тока, Палата Мудрости заполнилась светом. Экран, занимавший всю стену над приподнятой сценой, горел ярко-красным, отчего встревоженные лица людей, собравшихся в амфитеатре, казались масками кровожадных демонов. На алом фоне возник ряд цифр, пошли зубчатые волны помех, мелькнуло несколько перевернутых изображений. Эмтиссиан поймал себя на том, что сжимал в руке сферу из сурдиума – амулет, которым он обычно пользовался в схватках с ведьмами. Изображение щипало глаза. Оно изливалось на боковые экраны, вытесняя голографические узоры, как нарастающий шум, что топит в себе любые звуки.
Эмтиссиан заметил суетящихся у стен техников, что пытались разобраться с механизмами экранов. Участь мирских адептов, оставленных на произвол судьбы Мастерами Бронзы, была незавидна: они оказались практически в рабстве у Конкордата, спешившего завладеть полным контролем над боевыми машинами, источниками энергии и заводами, обеспечивающими жизнь в городах. Не всегда им хватало знаний и умений, чтобы во всем угодить своим новым хозяевам. Сейчас был как раз один из таких случаев: неведомое воздействие подавляло видеосистемы амфитеатра, и техники ничего не могли с ним поделать.
Наконец, раздался громкий щелчок, и рябящая краснота сменилась фоном закатного неба, на котором появилось лицо. По залу прошла волна гула: люди шептались, пытаясь понять, кто это.
Человек был стар. Возможно, куда старше, чем выдавали легкие складки морщин и седые брови над бионическими окулярами в желтой, похожей на латунь оправе. Красный капюшон, по краю которого тянулся золотистый орнамент из бинарного кода, отбрасывал тень на его лоб и скулы. Он заговорил, и его голос, доносящийся из каждого динамика, наполнил амфитеатр.
– Я не вижу вас, но знаю, что вы видите меня. Я знаю, где вы. На престоле убитого правителя, в тронном зале разрушенного королевства, среди захваченного города. В какой-то степени я понимаю то, что вы сделали, может быть, даже лучше, чем вы сами. Право сильного – брать, что он хочет. Таков закон, по которому живут звери.
Изображение подскочило, рассыпалось на миллионы осколков, сменилось документальными кадрами из какого-то пропагандистского фильма, какие распространялись в провинциях. Огонь на улицах, жажда крови на лицах. Флаги, реющие над крышами. Мелькнул и исчез Гийом Амрейль, произносящий речь с импровизированной трибуны из рухнувшей “валькирии”. Эмтиссиан вздрогнул, увидев финальные кадры с силуэтом гильотины, что маячил сквозь туман и дым пожаров.
Лицо в красном капюшоне появилось снова. Фоном его теперь стали не небеса, а картины разорения, снятые с воздуха. Безжизненные улицы, усеянные кратерами и почерневшими остовами гусеничной техники, стены и крыши жилблоков, оплавленные и обожженные каким-то чудовищным оружием. В стороне ахнула Диалла Орнье, видимо, узнав это место. До Эмтиссиана долетели перешептывания: “аграрный комплекс… на западе… лиги от столицы...”
Тем временем, речь незваного гостя продолжалась. Он говорил ровно, без выражения, констатируя факт, словно медикус, оглашающий диагноз лежащего в коме пациента.
– Но в Империуме Человека нет места Зверю. Вы пошли против Бога-Императора, что есть Омниссия и что есть Движущая Сила. Против источника вашей собственной жизни и основы человеческого существования. Имя вам – хоррор аутотоксикус. Плоть, взбунтовавшаяся против тела. Опухоль, подлежащая иссечению. Я, магос-биологис Адептус Механикус, генетор Вольфскар с мира-кузни Штальгард, исцелю этот мир. И вот мой скальпель, что отделит чистых от нечистых.
Экран полыхнул голубым светом, и лицо генетора сменилось множеством фигур, облаченных в хром и багрянец. Выстроившиеся в идеальном порядке манипулы стояли недвижимо, как ряды причудливых металлических изваяний. Камера летела над ними, ловя немигающие взгляды сотен, тысяч светящихся бионических глаз.
– Перед вами Артифицион. Машина, чрез которую свершится великий отбор, – проговорил голос Вольфскара. – Докажите мне, что вы достойны выжить.
Экран угас, погрузив собрание во тьму.
На несколько мгновений в зале повисло безмолвие, а затем взорвалось неистовым шумом. В голове Эмтиссиана появилась мысль, что консулы и впрямь вели себя подобно животным: в их криках, какими бы требовательными и властными они не казались, чувствовался страх. Высокие и пронзительные, они достигли крещендо, но притихли, когда над сценой мягко загорелось несколько парящих люмосфер.
В центре их пересекающихся световых пятен находилась кафедра, за которой стоял консул-регулус. Вокруг мелькали тени техников-адептов, пытающихся привести в порядок освещение.
– Друзья мои! – обратился Амрейль к собранию. – Пусть вас не смущает эта коварная атака, эти низменные попытки запугать нас, людей, в чьих сердцах горит огонь свободы…
Речь оратора, некогда одним словом поднимавшего на бой миллионы, лишь немного утихомирила Конкордат. Посыпались вопросы, раздались возмущенные крики, кто-то полез на сцену, чтобы вытеснить консула из-за кафедры и завладеть микрофоном. Краем глаза Эмтиссиан заметил движение возле ближайшей стены и повернулся к его источнику лицом. Навстречу блеснули красные огоньки термовизора. Рослый мужчина в полном наборе флак-брони повел стволом хеллгана, не то что бы наставив на него дуло, но ясно дав понять, что готов это сделать. Не тратя времени на удивление, Эмтиссиан рефлекторно потянулся за пистолетом, но замер, когда амфитеатр залило тусклым светом аварийных фонарей.
Всюду у стен стояли до зубов вооруженные бойцы в лишенной знаков различия броне. Анура Меланн, озираясь, попятилась от кафедры. Изумление и гнев на ее лице явственно говорили о том, что эти люди не принадлежат военному ведомству.
– Я взял на себя смелость самостоятельно обеспечить безопасность Порфиры и Конкордата, – проговорил Амрейль в затихший зал. Выражение лица консула-регулуса было воинственным, словно он бросал вызов любому, кто желал оспорить его право речи. – До утреннего заседания, которое пройдет по стандартному расписанию, всем присутствующим, к сожалению, придется находиться в стенах дворца. Все приказы подчиненным вы можете передать через курьеров, которых пришлют в ваши кабинеты. Вокс-связь уязвима, но системы наблюдения Порфиры автономны и недоступны для врага, чего нельзя достоверно сказать о камерах в городе. Мы должны оставаться здесь. Нельзя подвергать риску самых важных людей в государстве.
– Но моя семья в городе, у самых стен!... – истерически вскрикнул кто-то в толпе, скопившейся у подножия сцены. Амрейль по-отечески кивнул.
– Внутренние ведомства контролируют положение. Никаких беспорядков в столице не будет. Стены города выстоят.
– Вы уверены? – воскликнул другой голос. – Что вообще известно об этом... Артифиционе? На что они способны?
Консул-регулус нахмурился и нетерпеливо взмахнул рукой.
– Довольно разговоров. Все должны покинуть Палату Мудрости и отправиться в приписанные им рабочие кабинеты. Выходить, только если вас вызовут, ясно? Ради вашей собственной безопасности… Госпожа Меланн? Останьтесь, нужно обсудить оборону города.
Эмтиссиан почувствовал, как его кто-то слегка подтолкнул в спину. Даже не оборачиваясь, он знал, что это тот самый здоровяк с хеллганом. Он поднялся, кипя от бессильного негодования. Очевидно, Амрейль воспользовался своим авторитетом и перехватил прямое управление Законом, Защитой и Завесой, чтобы подавить любую смуту, которую могли вызвать в городе слухи о вторжении. Узнать, что происходит с его братом и сестрами-фамулус, теперь было невозможно. Сбежать из дворца – тоже. Когда он с остальными консулами и энакторами шел по коридорам, воздух дрожал от глухих ударных волн, с которыми за стенами Порфиры поднимались пустотные щиты. У каждого входа дежурили тяжелобронированные охранники, на окнах сверкали электризованные решетки. Отбив дворец у королевской гвардии, революционеры решили, что должны как следует защитить его на случай, если им на смену придут новые захватчики. Но сейчас больше казалось, что эти меры безопасности делают Порфиру не крепостью, а тюрьмой.
Эмтиссиан зашел в свой кабинет. Никакие курьеры его не ждали. Он запер дверь изнутри и, скинув китель на стеклянную крышку письменного стола, направился к покрытому тонким слоем пыли дивану для посетителей. Тщательно протерев его, он прилег и стал ждать, когда его вызовут, но минуты сливались в часы, в коридоре почти перестали раздаваться шаги, и ни стук в дверь, ни голос из вокс-трубы под потолком не разгоняли давящую тишину. Со стен мрачно глядели портреты наиболее выдающихся ведьмоборцев, на полке поблескивала костяная статуэтка в облаке защитного поля, добытая у шамана с Магна-архипелага. Окно, выходящее во внутренний двор, стало совсем темным, и помещение автоматически начало согреваться, реагируя на холодную брюмерскую ночь.
Эмтиссиан уже был близок к тому, чтобы погрузиться в дремоту, когда раздался громкий треск. Он вскинулся с дивана с верным пистолетом в руке. В помещении включился свет, и он увидел, что на полу у дальней стены валялись обломки. Статуэтка разлетелась вдребезги, не то рухнув с полки, не то... нет, кто бы мог ее сбросить?
Эмтиссиан еще несколько минут тревожно озирался, выглядывал в окно и дверь, мерил шагами кабинет, но не заметил ничего подозрительного. Коридоры Порфиры утопали в густой тишине, как и следовало ожидать: время было около полуночи. Он наклонился над осколками трофея и напрягся, пытаясь уловить этот странный, тошнотворный запах-ощущение, исходящий от всего затронутого варпом, но не смог почувствовать ровным счетом ничего. Просто кусочки стегадонового бивня. Крепчайшей звериной кости, которую не пробить из тяжелого стаббера и которая разбилась от падения с высоты человеческого роста…
Остаток ночи Эмтиссиан провел в беспокойном полусне, в одной руке стискивая оружие, а в другой – оберег из сурдиума. Перед его внутренним взором вставали пляшущие картины не то сновидений, не то воспоминаний: кадры из трансляции Вольфскара, суматоха в Палате Мудрости, ревущие толпы, горящее поместье герцогского рода. Откуда-то далеко до него доносились вопли, которые могли издавать настоящие люди, а могли и призраки, поднявшиеся из памяти, как темные воды потопа. В какой-то момент его разбудил рев воздушного транспорта, заходящего на посадку, и, открыв глаза, он увидел забрезживший в окне рассвет. Потом невесть откуда взявшаяся невероятная усталость вновь смежила веки, и Эмтиссиан заснул, на сей раз погрузившись в полную темноту.

ГЛАВА 6: БЕЗУМИЕ

Стук в дверь прозвучал тихо и осторожно, но этого оказалось достаточно, чтобы с Эмтиссиана слетели последние обрывки сна. По счастью, за дверью его ожидал не очередной безмолвный громила, а Льер, который – что наводило на тревожные мысли – теперь был облачен в темно-синюю панцирную броню с серебряными шевронами на плечах. Шлем он держал на сгибе локтя, но непокрытую голову охватывал вокс-обруч с спускающимся к углу рта микрофоном.
– Приветствую, сир Шанри, – адъютант учтиво кивнул. Эмтиссиан одернул рубашку, помявшуюся за ночь на диване, пригладил волосы и постарался придать голосу деловой оттенок.
– Утро доброе, Льер. В чем дело? Почему в броне?
– Всем оперативным бригадам Завесы приказано прибыть в боевом снаряжении на плац перед дворцом, – как по бумаге отчеканил Льер. – Сбор уже начался.
– Тебя не смутило, что я такого приказа не отдавал? – задал риторический вопрос Эмтиссиан. Льер стушевался и отвел взгляд.
– Приказ поступил от сира Амрейля. Экстренная ситуация. Вы же понимаете, Артифицион прорвался за стены, и…
Выражение лица Эмета привело адъютанта в еще большее смятение.
– Вам еще не сообщили? Они вторглись через Нижний Город. Они ведь не спят, не нуждаются в отдыхе, значит, шли всю ночь и оказались у стен перед самым рассветом. Я, честно говоря, думал, что сточные озера их задержат, навроде рва, но...
– Машины не дышат. И на токсины им плевать, – Эмтиссиан ощутил внезапную вспышку злости, от которой хотелось ударить кулаком по косяку двери. – Эти недоумки не смогли удержать стоки, да?
Льер беспомощно развел руками.
– Видимо, так, сир. Лазутчики проникли по трубам внутрь стен, пробили бреши, в них ворвались воины. В западной части города идут бои...
– Где твой дом, Льер? – спросил Эмтиссиан.
– Слава Разуму, в северо-восточном квадранте. Там пока спокойно.
– Хорошо. Надеюсь, все скоро решится.... так или иначе.
– За этим я и пришел, – кивнул Льер. – Сир Амрейль весьма настойчиво просил препроводить вас до Палаты Мудрости. Собрание должно решить, как действовать дальше.
– Неужели он думает, что я сам не доберусь? – фальшиво усмехнулся Эмтиссиан. – Разрешаю проводить меня на одном условии: по дороге расскажешь мне все, что успел выяснить о текущей ситуации.

Выяснил Льер, как оказалось, немало. Еще до полуночи авиабазы за пределами Города перестали выходить на связь, как происходило со всеми захваченными Артифиционом районами. Пленных скитарии, судя по всему, не брали. Холм Мондрин, высочайшая точка юго-западного квадранта столицы, был захвачен, и именно на его лесистой вершине, где когда-то располагался личный охотничий парк графа клефского, угнездился магос Вольфскар и его командный штаб. Поначалу отброшенные внезапной предрассветной атакой, войска Конкордата перегруппировались, укрепились и держались насмерть, сражаясь за каждый жилблок. Сколько им противостояло живых машин, никто не знал. Ходили слухи (и здесь адъютант опасливо огляделся, хотя в стенах дворца, казалось, бояться было нечего), что по дальним глубинам Нижнего Города рыщут неведомые механические звери и не оставляют в живых даже самых жалких бродяг, которым не посчастливилось попасться им в лапы.
За расспросами Эмтиссиан не заметил, как они подошли к самым дверям Палаты Мудрости, где Льер, извинившись, покинул его и направился на плац к остальным бойцам Завесы. Хмурые охранники с хеллганами как следует рассмотрели энактора с ног до головы, прежде чем раскрыть створки и впустить его внутрь.
Палата Мудрости шумела, как разворошенное гнездо гремучников. Официально утреннее собрание только началось, но на самом деле большинство консулов и не покидало зал заседаний с самого вечера. Анура Меланн громко спорила с Гийомом Амрейлем возле стола, заставленного непрерывно гудящими вокс-аппаратами и экранами связи. Виктор Слиго, утомленный треволнениями минувшей ночи, спал на задних рядах, словно нерадивый школяр в коллегиуме. Еще несколько консулов и энакторов сбилось в кучку в углу и обсуждало что-то на повышенных тонах. Проконсулы провинций, приехавшие на зов центрального правительства, растерянно хлопали глазами и пытались найти кого-то, кто объяснил бы им по порядку, что происходит. Представителей западных регионов среди них не наблюдалось.
Эмтиссиан пробрался на свое место, поприветствовал Рейю, с легким весельем наблюдавшую за происходящим, и сам как следует осмотрелся.
– А где остальные консулы? – спросил он. Женщина пожала плечами.
– Орнье с вечера никто не видел. Нуиссет занят.
– Чем это он таким занят, что важнее безопасности Города? – Эмет постарался придать своему лицу как можно более возмущенное выражение. В душе он был рад тому, что этот тип, воплощающий в себе все самое худшее в Конкордате, не явился. В присутствии Минна Нуиссета, которого в старые времена давно бы заклеймили как нечестивца и развратника, Эмтиссиан все время чувствовал, что готов сорваться и раскрыть себя.
Рейя небрежно махнула рукой.
– Наверное, строчит листовки или молится Верховному Существу… Откуда мне знать?
Эмет вежливо усмехнулся в ответ на шутку. Кому, как не энактору Защиты, знать, чем занимается отсутствующий консул. Ее шпионы и соглядатаи были одной из причин, которая мешала “семье Шанри” нормально спать по ночам.
– А что же наш с вами коллега от Закона? – спросил он. Сартоса не было ни рядом с Амрейлем, ни где-либо еще в зале заседания. Рейя смерила собеседника взглядом, как будто прикидывая, стоит ли доверять ему эту информацию.
– Собирает гражданское ополчение, – сказала она.
– Все настолько плохо?
– Как видишь, мадам Меланн сумела убедить в этом сира Амрейля, – Рейя кивнула на спорщиков, вокруг которых скопилась небольшая толпа взволнованных советников и адъютантов. – Вот только не может втолковать ему, что пора выпускать в город Красный Ливень.
Эмтиссиан прислушался к шуму, пытаясь вычленить из него отдельные слова. Консул войны кричала, что ее людей рвут на части, аэродромы уничтожены, а большая часть тяжелой техники, брошенной на врага, либо захвачена, либо выведена из строя техноколдовством. Амрейль возражал, что не все потеряно, пока стоит Порфира, а в городских боях Революционная Армия, несомненно, выйдет победителем. Один из военных энакторов, под официальной фуражкой которого виднелись свежие бинты, надрывно заорал что-то вроде “Вы вообще видели, что это за твари?!”, и Амрейль потребовал его вывести.
Эмет не знал, что думать. С одной стороны, Адептус Механикус принадлежали Империуму, и он уже много лет ждал именно этого: воинов под знаменем аквилы, которые придут, чтобы спасти Брюмер из рук узурпаторов. С другой стороны, судя по известиям с фронта, солдаты Омниссии явились не освобождать планету, а беспощадно карать ее за грехи. Если бы они хотели сбросить неправедную власть, почему первый же их удар не разнес Порфиру вместе с Палатой Мудрости и всеми этими пустозвонами? Почему они разоряли земли Брюмера, словно железная саранча, не оставляя за собой ни единой живой души?
Вывод мог быть один: единственным искуплением для мира, позволившего себе подпасть под ярмо безбожников, оставалась смерть. Вторжение Артифициона было всего лишь замедленным Экстерминатусом. И единственное, что мог сделать Эмтиссиан – это молиться, чтобы Бог-Император признал его за своего, когда он падет от рук машины, облаченный в униформу Конкордата.
– Сир Шанри?
Голос Рейи вырвал его из оцепенения. Только сейчас он понял, что женщина пристально изучала его лицо, и виновато улыбнулся.
– Простите, задумался. Проклятые захватчики!
– Как я вас понимаю, – кивнула Рейя.
Эмтиссиан почувствовал себя неловко. То ли его выбили из колеи раздумья о судьбе Брюмера, то ли непроницаемый взгляд энактора Защиты. Он спешно придумал повод, чтобы покинуть зал заседаний и привести себя в чувства подальше от этой женщины.
– Вы знаете, меня все же беспокоит отсутствие консула Орнье. Говорите, ее не видели с вечера? Думаю, стоит сходить и проверить ее кабинет.
– Это очень любезно с вашей стороны, энактор Шанри, – Рейя откинулась на спинку кресла и проводила Эмета взглядом до дверей, прежде чем встать и направиться в гущу спорящих и кричащих людей. На ее лице витала неопределенная полуулыбка, как будто этот разговор втайне веселил ее не меньше, чем царящее в зале смятение.

Шагая по широким сводчатым коридорам дворца, возвышавшегося почти в самом центре Города, легко было понять, чем он так приглянулся революционерам. Порфира строилась как крепость, и стены из фиолетово-коричневого камня, давшие ей название, могли с легкостью выдержать мощнейший артиллерийский обстрел. В ней скрывались просторные залы, в которых вершились судьбы планеты, глубокие подземелья, словно созданные для закулисных интриг, и роскошные покои, где консулы наслаждались плодами своего могущества.
Ведомство Диаллы Орнье занимало половину этажа, где когда-то обитали наиболее приближенные фрейлины королевского двора. Эмтиссиан шел мимо нежно-голубых стен и запертых золоченых дверей, из-за которых доносился деловитый гул когитаторов. Время от времени мимо проходили патрульные охранники, а из боковых проходов появлялись клерки и курьеры, но, когда он добрался до конца коридора, который упирался в кабинет самой Орнье, он производил впечатление заброшенности. Люмен над входом не горел, и самый воздух как будто застыл без движения.
Эмтиссиан рванул ручку кабинета. Он не ожидал, что тяжелая стальная дверь покорно раскроется перед ним.
Внутри царил полумрак. Основное помещение отделял от коридора узкий тамбур, загроможденный брошенной одеждой и обувью. Пробравшись внутрь, во тьму и духоту, Эмет нашарил на стене рычажки переключателя и надавил, но ничего не произошло – только в глубине помещения пробежали бледные искры.
Внимание его приковало к себе колеблющееся пятно желтого свечения, в котором можно было различить дальний угол комнаты, ножку перевернутого письменного стола и сжавшуюся рядом фигуру. Большая масляная лампа, вроде тех, с какими обычно совершали ночной обход сторожа Порфиры, чадила и порождала больше теней, чем света.
– Мадам Орнье? – окликнул Эмтиссиан. – Не бойтесь, это я, Эмет Шанри.
Фигура пошевелилась и издала прерывистый вздох, как после долгого плача.
Эмтиссиан осторожно сделал несколько шагов вперед, запнулся о нечто, оказавшееся нагревателем для рекафа, и посмотрел внимательнее. Терракотовый сосуд был расколот, из него все еще сочились остатки пахучего напитка, а вырванный с мясом провод куда-то делся. Он поднял взгляд на женщину и едва не попятился, осознав, что она раздета до нижней рубашки. Растрепанные волосы окаймляли лицо, на котором блестели, отражая свет лампы, дочерна расширенные глаза.
– Мадам Орнье? – повторил Эмет, стараясь говорить как можно мягче и спокойнее. – Прошу вас, расскажите, что случилось. На вас напали?
– Напали. Напали... – эхом откликнулась женщина, покачиваясь взад-вперед. – Напали на нас всех…
– Кто, мадам? Кто это сделал?
Подойдя еще ближе, Эмет заметил, что белая рубашка снизу запятнана чем-то темным, и уловил тошнотворную вонь нечистот. Видеть в таком состоянии одну из консулов, могущественнейших людей республики, казалось почти противоестественным. Как бы Эмтиссиан не верил в то, что все они – узурпаторы и преступники против собственного народа, сложно было не почувствовать что-то, напоминающее жалость, пусть и смешанную с отвращением.
Но еще сильнее была тревога, и Эмет намеревался выяснить ее первопричину. Как можно скорее.
– Кто это сделал, мадам Орнье? – спросил он, подобрав масляную лампу и осветив женщину во всем ее убожестве. Та не ответила, закрыв лицо руками, на которых только теперь стало видно ожоги и глубокие порезы. Боковым зрением Эмтиссиан заметил на стене странное пятно, повернулся и поднял лампу выше.
Изжелта-зеленые обои всегда раздражали глаза, когда ему приходилось по долгу службы заходить в кабинет Орнье. Теперь их украшали дыры, из которых торчали обрывки проводов, а поверх них – огромный, грубо намалеванный круг. Нет, не круг. Эмет прищурился, повел светильником по сторонам. Сквозь пыльное закопченное стекло лампы пробивалось достаточно света, чтобы различить выступы по краям окружности.
Шестеренка.
Очертания символа размывались во мгле, но не узнать его было невозможно. Внутри круга различались черты черепа: широкие темные пятна глазниц, провал носа пониже, ряд дрожащих параллельных линий зубов. Всю картину пятнали отпечатки пальцев и ладоней, от которых расходились засохшие брызги и потеки. У Эмета не осталось сомнений, что вместо краски использовалась кровь.
– Они пришли… – прошептала Орнье так тихо, что он бы не услышал ее, не цари в ее покоях абсолютная тишина. Только сейчас он осознал, что не слышит ровного гула вентиляторов, обычно разгонявших по палатам Порфиры ароматизированный воздух. Впрочем, и они бы не справились с наполняющим кабинет зловонием, к которому примешивался неприятно знакомый солоноватый дух.
– Я боролась с ними… с машинами… в них живут духи, Эмет. Злые духи, – бормоча, женщина потянулась, пытаясь схватить его грязными пальцами за край форменного кителя. Эмтиссиан отшатнулся, и она, не совладав с равновесием, упала. Оперевшись на локти, Орнье поднялась на четвереньки, шатаясь, будто животное, оглушенное молотом мясника.
– Я рвала их… кусала… они жалили меня, злые духи, как осы… они гудят, как осы, ты знаешь об этом? – она подняла костлявую руку, демонстрируя ожоги. – Они везде. Они пришли. Они погубят нас всех.
– Мадам, – начал Эмтиссиан, не зная, какие слова могут хоть как-то помочь несчастной. – Будьте спокойны. Оставайтесь здесь, в безопасном месте. Я найду медика и как можно скорее пришлю его сюда. Хорошо?
– Хорошо. Со мной все хорошо, – Орнье снова отползла в угол и съежилась там, сверкая глазами. – Я поняла, что машины не победить. Я перестала бороться. Может быть, Бог-Машина простит меня. Я принесла жертву. Он должен меня простить.
Все мысли о том, чтобы искать помощь, мгновенно покинули голову Эмета.
– Жертву? – медленно повторил он.
Женщина рьяно закивала, и по ее лицу расползлась широкая улыбка.
– Грядет Бог-Машина, – нараспев произнесла она. – Тело его железное, цвет его кровавый. Он несет смерть. Я дала ему смерть, и он простит меня.
Ее рука снова поднялась, узловатые пальцы сложились в жесте благословения, а потом согнулись, как когти. Эмет оглянулся туда, куда указывала эта скрюченная лапа, и в неровном свете горящего масла уловил у дальней стены очертания комода для документов. Над ним виднелась еще одна грубо намалеванная шестеренка, поменьше, а на самом комоде что-то лежало. Что-то длинное, вяло свесившееся с краев...
– О Разум, – пробормотал Эмтиссиан, почувствовав, как пересохло во рту. За свои годы он повидал достаточно мертвецов, чтобы узнать одного из них даже при таком освещении.
– О Бог-Машина, – поправила Орнье. – Бог-Машина. Он грядет. Тело его железное, цвет его кровавый…
Оглянувшись на сумасшедшую, Эмет на всякий случай нащупал кобуру за пазухой и, обогнув письменный стол с выпотрошенными ящиками, подошел к телу. Судя по клочьям форменной одежды, что все еще прикрывали грудь, плечи и ноги, то был один из посыльных, что с самого раннего утра сновали по коридорам Порфиры с записками и пакетами. Точнее, была. Орнье выбрала себе легкую добычу – девушку лет шестнадцати. Тонкую шею обматывал провод, руки с судорожно стиснутыми кулаками лежали на груди, будто пытаясь до него дотянуться. Эмтиссиан уставился на середину ее туловища и прикрыл рот рукой, пытаясь унять рвотный позыв. Орнье захихикала из своего угла.
– Видишь? Видишь, как он силен? Он повергнет жалкого божка, выдуманного глупцами. Он есть Машина. Ему есть жертвы.
Эмтиссиан глубоко вдохнул насыщенный кровью воздух. Он хотел надеяться, что несчастная умерла до того, как обезумевшая гарпия вспорола ей живот ножом для бумаг и натолкала туда детали своего разбитого когитатора. Внутренности переплетались с проводами, скользкий влажный блеск плоти мешался с отсветами металлических плат. Он приподнял свесившуюся вниз голову, чтобы попытаться понять, не знакома ли ему эта курьерша, но лицо посинело и исказилось до неузнаваемости.
Сзади послышался шорох. Эмтиссиан оглянулся и увидел, что Орнье ползет к нему на коленях, путаясь в замаранном подоле.
– Разве он не примет мою жертву? Разве я не спасусь? – с почти экстатическим выражением спросила она. В глазах ее горел неестественный, маслянисто-радужный блеск, слишком хорошо знакомый Эмтиссиану, чтобы он попытался сказать ей еще хоть слово. Он навел на нее пистолет и попятился к двери. Орнье заулыбалась и поползла быстрее, будто отвратительное морское чудовище, преследующее жертву на берегу. Эмет выстрелил, метя в середину корпуса, но женщина по-змеиному извернулась, и пуля вонзилась ей в плечо. По счастью, сумасшедшая еще не забыла страх перед смертью и с визгом отпрянула, позволив Эмтиссиану повернуться, бросить лампу и выбежать в коридор.

Когда Эмтиссиан оказался снаружи и захлопнул за собой дверь, коридор был совершенно пуст, словно звук выстрела никого и не потревожил. Времени искать охранников не было, поэтому он со всех ног помчался обратно в зал заседаний.
У самых дверей Палаты Мудрости он чуть не столкнулся с Гийомом Амрейлем, только что вышедшим наружу. Консул-регулус нахмурился, увидев выражение лица своего раскрасневшегося от спешки подчиненного.
– Мессир Амрейль, – начал Эмет, – я только что был у мадам Орнье. Она не в порядке. У нее психоз…
– Тише, тише, – Амрейль осмотрелся и сделал жест следовать за ним. Только когда они отошли в ближайший тупиковый коридор, окруженный неиспользуемыми помещениями, он кивнул, приглашая продолжать.
– Орнье затронута Губительными Силами, – выдохнул Эмтиссиан, понизив голос. – Это совершенно ясно, все признаки налицо. Она молится Богу-Машине, вернее, тому, что считает Богом-Машиной. Она принесла ему человеческую жертву. Во имя Разума, она просто воняет варпом, и мы должны как можно скорее…
Эмтиссиан осекся, увидев, как консул-регулус качает головой. Его серые глаза стали жесткими, как камень, а тонкие губы сжались в вовсе невидимую линию.
– Вы не понимаете, – настойчиво продолжил Эмет, оттеснив на задний план все мысли о субординации. – Это потенциально даже опаснее, чем Артифицион, если только не связано с ним... Я прошу разрешения немедленно вызвать сюда моих людей, благо они все поблизости, и прошерстить Порфиру сверху донизу. Во дворце явно присутствуют скрытые псайкеры или колдовские артефакты. Орнье психически нейтральна, чистой воды “ро”, и такой человек не может просто так лишиться ума и начать молиться варпу, если не...
– Отличная идея, – перебил Амрейль. Эмтиссиан замолк на полуслове, не зная, чувствовать ему облегчение или удивление. – Но сначала давай-ка вернемся в Палату. Мне надо сделать важное объявление.
Богу-Императору ведомо, что за объявление могло оказаться весомее, чем угроза неконтролируемого псайкера в центре осаждаемого города, но Эмет почувствовал, что на сегодня с него хватит дерзостей начальству. В свое время Гийом Амрейль отправлял людей на гильотину просто за косой взгляд в его сторону. Не отставая от регулуса, он вошел в амфитеатр и заметил, что за его отсутствие кое-что значительно изменилось.
Конкордат чинно сидел по местам. Все взгляды были устремлены на кафедру в центре зала, за которой, пошатываясь, как пьяный, стоял Минн Нуиссет. Экран за его спиной демонстрировал лицо консула по делам религии, пропаганды и искусства во всей его неприглядной красе. Налитое кровью, распухшее, словно его отхлестали по щекам, оно, тем не менее, скалилось в улыбке. Точно такую же улыбку Эмтиссиан всего несколько минут назад видел у Диаллы Орнье. Завидев вошедших, Нуиссет вытаращил на них глаза, горящие идиотской радостью, и зааплодировал.
– Приветствую вас, господа! – воскликнул он, и Амрейль учтиво поклонился в ответ. Эмтиссиан не отреагировал. Его взгляд был прикован к рукам Нуиссета. Ладони консула были пронизаны острыми металлическими шипами, как будто он пародировал стигматы имперского святого, и с каждым хлопком из них летели красные брызги.
– Прошу вас, сир, позвольте мне, – Амрейль широкими шагами приблизился к кафедре, потеснил из-за нее оратора, который, пританцовывая на ходу, побежал на свое место, и настроил микрофон. – Как мне сообщили, прежде чем я отлучился, энактор Закона Жеан Сартос найден мертвым в центре рекрутирования населения. Мы все скорбим.
Зал ответил безмолвием, если не считать очередного взрыва мокрых хлопков со стороны Нуиссета.
– Ополчение передается под командование энактора Рейи, – консул-регулус кивнул женщине, теперь сидевшей на почетном месте в первом ряду. – Что же до людей Закона, находившихся под командованием безвременно почившего сира Сартоса, то я предлагаю объединить их с Завесой, отдать в руки нашего не по годам талантливого коллеги Эмета Шанри и сформировать боевое подразделение, каковое незамедлительно отправится на оборону западных рубежей столицы. Пусть захватчики и взяли стену, но им не одолеть пламень наших сердец!
Эмтиссиан уставился на Амрейля, пытаясь переварить информацию. Это значило, что его – и тысячи людей, которые теперь ему подчинялись – собираются швырнуть в самую мясорубку. Регулус даже не посмотрел в его сторону, как будто уже сбросил со счетов.
– Я придумал для них название! – завопил Нуиссет, подпрыгивая в кресле. – Нова-бригада! Нова-бригада!
– Но, сир, Завеса не подготовлена к полноценным боевым действиям… – начал Эмет, пытаясь хотя бы выиграть время, но его прервала Анура Меланн, резко выпрямившись во весь рост со своего сиденья.
– Думаешь, армия была к этому готова?! – закричала она. Под глазами военного консула залегли глубокие черные тени, изо рта брызгала слюна. – Думаешь, здесь хоть кто-то готов встретить их лицом к лицу? Это демоны! Демоны, которые не боятся, не спят, не чувствуют боли! Как раз по твоей части, ты, якшающийся с нечистью...
Ее речь превратилась в грязный поток бессмыслицы. Меланн выла и сквернословила, размахивая кулаками, но никто не пытался ее успокоить. Эмтиссиан заметил, что ее китель, пестрящий орденскими планками, порван и забрызган чем-то темным, и ощутил, как по спине пробежали холодные мурашки.
На него нахлынуло осознание, что все здесь сошли с ума. Всплеск ярости Меланн как будто выбил некую дверь, из-за которой хлынуло безумие. Консулы и их помощники начали раскачиваться в креслах, глядя в пустоту, шептать что-то под нос, повторяя одни и те же слова, мелко дрожать, хихикая над чем-то, что видели только они. Их голоса давили со всех сторон, ему казалось, что еще немного, и он сам начнет кричать и корчиться от чуждых, проникающих извне эмоций. Ему хотелось выбежать отсюда – куда угодно, пусть даже под пушки Артифициона, лишь бы подальше от Конкордата, в котором не осталось ни единой здоровой души. Кроме Гийома Амрейля, который повернулся к Эмтиссиану и снова заговорил ровным голосом, глядя на него с полным безразличием в глазах.
– Я думаю, вы справитесь. Что до оружия, то арсеналы Города снабдят Нова-бригаду, – он усмехнулся, – всем необходимым. А непосредственно вам, сир Шанри, я бы хотел преподнести вот это.
Консул-регулус сделал жест, и к нему спешно приблизился рослый мужчина в униформе адъютанта Революционной армии. В руках он держал ножны, из которых выглядывала витиевато украшенная рукоять с выпуклым, как яйцо, энергетическим элементом.
– Силовая шпага! Изящнейший из всех видов оружия прежней эпохи, – объявил Амрейль. – Дарю ее вам, как защитнику Города.
Сквозь яростные крики и полоумный гогот консулов Эмтиссиан разобрал негромкий женский смешок. Или ему просто померещилось? Он посмотрел на место Рейи, но ее там уже не было.
– Благодарю, – Эмет принял оружие без всякого положенного по этикету церемониала и даже не удивился, когда увидел на эфесе миниатюрное клеймо в виде вставшего на дыбы леорниса. Герб герцога Аллонвильдского.
– Полагаю ваше задание срочным и безотлагательным, энактор, – Амрейль холодно улыбнулся. – Не волнуйтесь, люди Защиты присмотрят за вашими родственниками, оставшимися в столице.
Невысказанная угроза повисла в воздухе. Консул-регулус помолчал, явно наслаждаясь бессильной яростью в глазах Эмета. Оба прекрасно понимали, какая судьба ждет семью энактора, если тот вдруг откажется исполнять свое самоубийственное задание.
– Прощайте, сир, – сказал Амрейль и отвернулся.
Эмтиссиан кивнул и, едва замечая молчаливо провожающих его охранников, покинул Палату Мудрости. В голове его метались мысли, не находя себе цели, и все вокруг казалось увязшим в тенях и тумане. В какой-то момент ему показалось, что он увидел мелькнувший в боковом коридоре силуэт гиганта, но, стоило повернуться в его сторону, как он исчез. Давящее ощущение безумия, клубящегося где-то у самых границ его сознания, исчезло, только когда он вышел из дворца и оказался на широких мраморных ступенях.
У подножия лестницы уже строились ряды людей, облаченных в панцирную и флаковую броню. Эмтиссиан ощущал на себе их пристальные взгляды, видел их лица под прозрачными визорами шлемов. Многих из них он знал лично, другие встретились ему впервые в жизни. Он знал, что уже к концу этого дня их станет гораздо меньше.
Позади раздался гулкий грохот: пустотное поле окутало громадные двери, из которых он вышел на лестницу, и отрезало его от дворца и всех, кто в нем оставался. Как ни странно, но мысли Эмтиссиана, впервые за долгое время, стали абсолютно ясны. Словно открылся шлюз, и чистая речная вода потекла по пересохшему руслу, сметая наносы ила и обнажая гладкие холодные камни на дне. Он уже не думал ни о том, кто прав, а кто виноват в этой войне, ни о том, что он вынужден идти против сил Империума, в котором родился и которому втайне хранил верность. Артифицион явился завоевывать его земли и убивать его народ. Это был враг. И впервые за много лет у него появилась возможность дать отпор врагу.
– Я подготовил ваше боевое снаряжение, энактор, – сказал Льер, подойдя и вытянувшись по струнке. – Все готовы выдвигаться. Ваши приказы?
Эмтиссиан почувствовал прилив адреналина от того, как быстро в его голове складывалась картина предстоящей операции.
– Идем навстречу фронту. Сначала проспектом Славы, потом под землю, через магистральный туннель второго кольца. К Скважине-9.
– К геоэлектростанции?
– Да, именно к ней, – кивнул Эмтиссиан. – У меня есть идея.

В западных районах города, в жилблоках и промышленных комплексах, творилось разрушение, перед которым меркли жесточайшие битвы времен революции. Создания мира-кузни проламывали стены и сокрушали препятствия, не останавливаясь ни перед чем, чтобы добраться до живой плоти. Каждый человек должен быть найден, поднесен под бесстрастный взор машины, оценен и взвешен в глазах самого Омниссии, а затем, не выдержав испытания, уничтожен. Холодные испытующие зрачки бионических глаз стали последним, что увидело в своей жизни несчетное множество жителей Брюмера.
И только одному разуму было известно, сколько людей погибло в ту ночь. В то время, как они кричали от ужаса, выплевывали проклятия в лица живых машин или осыпали их тщетными мольбами, магос-генетор Вольфскар фон Штальгард глядел на каждого из них, связанный со своими воинами тысячами незримых каналов манифольда, полнящихся сценами убийства. Даже модифицированный головной мозг жреца Биологис не мог обработать такое изобилие данных, и поэтому вокруг Вольфскара медленно кружилось колесо из дюжины сервочерепов, спицами которого были метровые кабели, впивающиеся коннекторами в имплантат под его затылком. Придавая магосу облик древнего божества, повелевающего смертью, они многократно увеличивали процессорную мощь его сознания и позволяли ему полностью погрузиться в ход сражения.
Впрочем, мало кто назвал бы его “сражением”. Система внутреннего кодирования Вольфскара классифицировала происходящее как “эксперимент”. Выжившие могли бы назвать его “бойней”.
Перед мысленным взором генетора распростерлось полотно из несчетного множества картин-ячеек – нечто подобное тому, что видят фасеточные глаза насекомого. Оно жило своей жизнью, колыхалось и трепетало, становилось то ярче, то темнее и ходило волнами в такт помыслам самого магоса. Под легким нажимом его внимания любая из ячеек могла развернуться, потеснив соседние образы, и предоставить максимально четкое возможное изображение того, что видел один из воинов Омниссии, продвигающихся вглубь города.
...Вибрирующее лезвие полоснуло одного из бойцов Конкордата, пройдя сквозь панцирную броню, как раскаленный нож сквозь масло, и яркая артериальная кровь на мгновение ослепила объективы. Когда машина стряхнула брызги, в поле зрения оказалось еще четыре цели, и навстречу ударил сноп лазерных лучей. Изображение закувыркалось и померкло. Но сцена гибели этого сикария уже отобразилась в каналах связи десятка других. Словно осы, разъяренные гибелью сородича, они помчались к его убийцам, окруженные зловещим гулом трансзвуковых клинков.
...Стальной кулак пробил облезлую стену в глубине многоквартирного дома, заваленного хламом и осыпавшейся штукатуркой. В комнатушке, освещенной масляной лампой, жались друг к другу три женщины: мать и двое дочерей. Масса металла и плоти ввалилась внутрь, доломав стену, и замерла в ожидании реакции. Когда ответом ей стали лишь плач и бессвязные крики, помещение с грохотом заполнилось облаком флешетт, и изображение исчезло в клубах пыли.
...В узком коридоре продовольственной фабрики клада скитариев столкнулась с громадным охранным сервитором. Зубчатые клешни схватили двоих воинов Омниссии и разорвали их дергающиеся тела в клочья мяса, пластали и резины, прежде чем синхронный огонь уцелевших отправил в забвение неправедную машину.
...Мальчишка в синей униформе, мешком висящей на худом теле, взорвал гранату, уничтожив вместе с собой уже заносящего меч сикария…
...Сидящий на койке белобородый старик выставил перед собой сложенные в аквилу пальцы, надеясь отвадить полузабытым символом застывшего перед ним железного монстра…
...Залп дуговых орудий накрыл расчет гаубицы, в мгновение ока обратив полдесятка людей в судорожно скорчившиеся, дымящиеся трупы…
...Убегающая толпа рабочих, женщина за гашеткой автопушки, уличная банда, отстреливающаяся из краденых лазганов, снайпер, засевший на вершине водонапорной башни, еретик, тщетно взывающий к помощи Верховного Существа…
Сознание Вольфскара едва приподнималось над омывающим его потоком данных, словно утес, с которого срываются струи водопада. Ирисовая диафрагма его бионических глаз сузилась, уменьшив зрачки до размера булавочной головки, легкие размеренно и глубоко качали кислород. Он не замечал, что вокруг его позиции также кипит бой, не слышал грохота тяжелых орудий катафронов, не видел, как склоны холма окрашиваются кровью солдат, гибнущих в отчаянных попытках добраться до сердца вражеской армии. Полностью доверяя арьергардной манипуле и ее альфа-единице, Вольфскар продолжал созерцать творящееся в Городе, направляя и подталкивая свои инструменты одним усилием мысли.
218-4-Зет знал, что всегда может воспользоваться экстренным каналом манифольда, но не чувствовал необходимости столь грубо прерывать священный транс магоса. Если его мозг, пронизанный лимбической паутиной искусственных нейронов, и был способен на зависть, то он ощущал ее не к Вольфскару – магос был настолько неизмеримо ближе к Омниссии, что сознание альфа-скитария просто отказывалось воспринимать его как живой организм – а к 13-Фау, который сейчас находился в самой гуще сражения за город. При желании Зет мог протянуть к нему ниточку связи и почувствовать, как он прорубается со своей кладой сквозь ряды защитников столицы, а встроенные счетчики одно за другим фиксируют убийства. Его же собственная цифра пораженных целей уже час как не менялась, так как на этот раз 218-4-Зету досталась задача охранять позицию командования, и протокол не позволял ему отойти от магоса более чем на пятьдесят метров. У Фау были все шансы обойти его – аналитический когитатор Зета зашелестел в подсчетах – как минимум в пять раз.
Четыре глаза на керамитовой маске черепа, заменяющей альфа-скитарию лицо, двигались по сторонам независимо друг от друга, пытаясь найти хоть какую-то цель. Он заметил движение за грудой поваленных деревьев, сфокусировался, и по краю его зрения побежали строчки: четыре человека, жизненные показатели – нормальные у троих, соответствующие легкой контузии у четвертого, предположительная принадлежность к пятому полку Революционной армии, тактико-технические характеристики устанавливаемого ими миномета. 218-4-Зет почувствовал, как губы под маской самопроизвольно искажаются в ухмылке, и на мгновение подивился биологическим причудам собственного тела, способного к подобным действиям даже после достижения Крукс Механикус. Потом лучемет в его руках испустил поток чистой энергии, истребляющей любую материю на своем пути. Солдаты не успели и вскрикнуть, увидев несущуюся навстречу ослепительную смерть, прежде чем от них, их орудия и деревьев, за которыми они пытались укрыться, не осталось даже теней.
Счетчик убийств щелкнул четыре раза, и система вознаграждения в подкорке 218-4-Зет, модифицированная лично Вольфскаром, заботливо впрыснула в его кровь порцию эндорфинов. В то время, как альфа-скитарий арьергарда принялся еще более рьяно разыскивать подобравшиеся к позиции цели, магос полностью сконцентрировался на ситуации в районе к западу от центра города, где только что прорвавшиеся на один из подземных уровней клады столкнулись с яростным сопротивлением в заваленном обломками туннеле.
= 13-Фау, ответь, = сигнал разнесся по манифольду быстрее человеческой мысли.
= Да, магос? =
В виртуальном пространстве за сомкнутыми глазами Вольфскара возникла тянущаяся вдаль туннельная аллея, громадные полосы ламп дневного света, лязг десятков металлических ног об опаленную брусчатку, визг пуль и свист посохов, рассекающих воздух. Окутанные сияющими полями электродервиши налетели на баррикаду, перегородившую путь, следом подоспели скитарии, и эфир заполнили крики. К счастью, обмен информацией происходил не в голосовом режиме, и магос мог без проблем донести до подчиненной единицы все, что хотел сказать.
= Наблюдается значительное скопление свежих сил врага в секторе семь-шестнадцать-одиннадцать, высока вероятность наличия среди них командных единиц. Позиция хорошо укреплена и находится на пересечении магистральных туннелей и геотермальной скважины. Это место – главный узел обороны защитников города. Мы должны его разрубить. =
= Вас понял, магос. Будет исполнено. =
13-Фау почувствовал, как в канал хлынули картины боевой обстановки в секторе, пикты, заснятые разведочными сервочерепами, и данные о предполагаемой численности и составе враждебных сил. Передача пакета данных заняла полторы секунды, ровно столько, сколько понадобилось ему, чтобы дважды вогнать мономолекулярный штык меж ребрами оказавшегося перед ним солдата и зафиксировать обнуление его жизненных показателей. Не прерывая движения вперед, он плавно развернул гальваническую винтовку, вогнал ее приклад в челюсть следующему противнику, отшвырнув его на пару метров, и спрыгнул с баррикады, с хрустом приземлившись ему на шею и грудь металлическими стопами. В ближайшем радиусе сканирования остались только интенсивно горящие руны его соратников.
= Клада, = позвал 13-Фау, присоединив к сообщению координаты цели, и ему отозвался хор ответных сигналов, божественная музыка самого Омниссии. = В путь. К смерти или славе во имя Машины. =

Глава 7: ЧУДО ДОЛОРИИ

Фредерик не находил себе места от беспокойства и мерил шагами комнату, когда с верхнего этажа появилась сестра Маклинта. Женщина затянула рыжие волосы банданой и облачилась в неприметный облегающий костюм, а в руке несла тонкий черный футляр длиной чуть больше метра. Выражение ее лица нисколько не успокаивало: такой сосредоточенной и серьезной он видел ее лишь в те дни, когда семье грозила смертельная опасность. Фредерик хотел было спросить, не узнала ли она что-то новое о брате, но Маклинта, за долгие годы научившаяся понимать отпрысков герцога без слов, покачала головой.
– Я не знаю, где он и что с ним, – проговорила она. – Времени мало. Ты должен увести отсюда сестру Розалинду.
– Куда? – оторопело спросил Фредерик.
– Она покажет, – Маклинта за руку вывела престарелую монахиню из комнаты и помогла ей надеть плащ поверх траурных одежд, которые она по-прежнему отказывалась менять.
– А как же ты? – Фредерик посмотрел на Маклинту. В глубине груди появилось странное, давящее чувство, как будто ему не хватало воздуха.
– Я останусь. Сюда движутся агенты Защиты, – сестра-фамулус встретила его взгляд, и он поразился решимости, которая горела в ее глазах. – Уходите.
– Нет, – Фредерик стиснул зубы и упрямо помотал головой. – Мужчина должен защищать женщин рода, а не бежать при виде врага. Дай мне оружие. Мы встретим их вместе.
Маклинта протянула руку и прикоснулась к его груди, словно благословляя и одновременно отталкивая его от себя.
– Да, ты – последний потомок и наследник рода, который вверили в мои руки, – тихо проговорила она. – Но этого рода больше нет. Мое дело окончено. Ты – последний, Фредерик. И ты должен уйти.
Больше она не проронила ни слова, пристально глядя на своего воспитанника до тех пор, пока он, наконец, не сдался. Сухая ладонь сестры Розалинды мягко легла в руку Фредерика, и он, не оборачиваясь, повел ее к потайному ходу, ведущему в заброшенные каменоломни в глубинах холма. Давящее чувство в груди свернулось, словно холодная змея вокруг сердца. Фредерик глубоко вдохнул затхлый воздух подземелий и, постаравшись выбросить из головы все ненужные мысли, полностью сосредоточился на том, чтобы найти верный путь на поверхность.

Сестра Маклинта лукавила, торопя Фредерика. Ей еще хватало времени, чтобы подняться на чердак и достать из-за фальшивой стенной панели свои сокровища. К силовой шпаге, лежащей в раскрытом футляре на полу гостиной, присоединились длинный лазган, перевязь с разномастными гранатами, газовые фильтры-затычки и прочие вещи, прибереженные на чернейший из дней. Сестра годами выменивала все это добро на сохранившиеся у нее ценности. Нитки жемчугов стали патронными лентами, шелковые пояса – отрезами бронеткани. Впрочем, не вся былая роскошь разошлась по рукам торговцев и скупщиков: у нее еще оставалось кольцо, некогда подаренное самим герцогом Мартиненом.
Маклинта поднесла его к лицу, любуясь золотой филигранью вокруг крупного, похожего на розовый алмаз кристалла. Внутри камня, спрятанный умелыми руками неведомого ювелира, скрывался миниатюрный однозарядный огнемет. На черном рынке подобные редкости стоили баснословных денег, но, какие бы лишения не приходилось терпеть сестре-фамулус, это кольцо всегда было для нее больше, чем оружием, и она не могла с ним расстаться.
Теперь же оно осталось последней нитью, связующей ее с родом Аллонвильдов. Маклинта еще мгновение созерцала игру света в смертоносном кристалле, а затем решительно надела кольцо на безымянный палец. В полном вооружении, шепча литании битвы, она готовилась встретить врага лицом к лицу, как подобает сестре Адепта Сороритас.

Город был насыщен паникой, словно туча – влагой. Удушливая, всепроникающая, она чувствовалась во взглядах, которые бросали на Фредерика и Розалинду люди, идущие мимо, и в спешке, с которой они сворачивали в проулки и подземные переходы, словно мыши, разбегающиеся по норам. Информационные каналы заглохли: головизоры, виднеющиеся в окнах, демонстрировали лишь волны статики, а агитационные щиты, висящие вдоль тротуаров, призывали сохранять спокойствие и держаться со стойкостью, достойной революционера. Но даже в самых глухих районах огромного города, раскинувшегося под голубым небом Брюмера, слышался далекий вой и грохот орудий. Слухи о том, что происходит на фронте, распространялись, несмотря на все усилия их пресечь, а с ними расползался страх.
– Сестра Розалинда, – тихо проговорил Фредерик. Людей навстречу попадалось все меньше и меньше, но он сохранял осторожность. Отчаявшиеся и напуганные, они могли принять их за легкую добычу, которой можно отомстить за свой страх, за свое несчастье и убожество.
Женщина не ответила. Он и не ожидал ничего, кроме молчания: предыдущие вопросы о том, куда они идут и что их там ждет, так же остались без ответа. Этот район Фредерик не знал, но, помня слова Маклинты, послушно шел туда, куда считала нужным направиться престарелая сестра. Она брела, подобрав черные юбки, чтобы не замарать их грязью, и, казалось, была полностью сконцентрирована на дороге под ногами. Потертый бурый плащ волочился сзади по земле.
– Сестра Розалинда, как заставить народ поверить? – тихо повторил Фредерик, взяв ее под руку. – Чтобы они осознали, что Конкордат – это тирания нечестивцев, мошенников и убийц? Чтобы они поняли и сдались силам Империума, пока еще не поздно?
Сестра-фамулус подняла на воспитанника взор глубоко запавших, мерцающих глаз под складкой клобука, едва прикрытого груботканым капюшоном, улыбнулась морщинистым ртом и снова уставилась под ноги. Несколько парней в костюмах из кожаных ремней и кольчужных лоскутов, примостившиеся на крыльце заколоченного досками аптекариона, проводили их насмешливыми взглядами.
– Я слышал о тех, кто пришел покарать нас, – Фредерик говорил, не замечая ничего вокруг. Он продолжал идти машинально, держась за руку Розалинды, как давным-давно, когда она прогуливалась с детьми по садовым дорожкам. – Они безжалостны. Им наплевать на потери. Они остановятся, только если их полностью уничтожить, или если они полностью уничтожат город – а потом пойдут уничтожать остальные. И мой брат где-то там… – Фредерик закусил губу и с минуту помолчал, прежде чем продолжить. – Все это не нужно. Всего можно было избежать, если бы Конкордат капитулировал при первой же возможности. Сколько людей гибнет прямо сейчас, сестра? Что надо сделать, чтобы они поняли – их предали, их обманули, их отправили умирать, в то время как консулы отсиживаются среди своих слуг, куртизанок, жрецов и Трон знает кого еще...
Розалинда остановилась, чтобы отряхнуть туфлю от налипшего мусора. Это заняло у нее больше времени, чем ожидал Фредерик, и, стараясь подавить досаду на причуды старухи, он стал глядеть по сторонам. Не прошло и нескольких секунд, как он вздрогнул, наткнувшись взглядом на оскал человеческого черепа, наполовину утонувшего в грязной колее. Теперь, когда он осознал, где находится, в глаза тут же бросилось множество светлых пятен, которые можно было принять за камни, если не приглядываться. Ребра, лопатки, берцовые и бедренные кости – где торчащие из земли, где лежащие на растрескавшемся и заросшем скалобетоне тротуара. Близлежащие здания грозно нависали над обочиной, словно перевернутые зиккураты, и, хотя их барельефы и скульптурные украшения давно пали жертвой мятежников и стихий, их торжественный архитектурный стиль ни с чем нельзя было спутать. Фредерик поежился, чувствуя могильный холод, исходящий из разверстых врат разоренных мавзолеев.
– Это Долория, – прошептал он, наклонившись к сестре-фамулус. – Дорога Гробниц. Нам сюда не нужно. Пойдемте отсюда, сестра Розалинда.
– Во смерти ждет нас Бог-Император, – ответила та. – И среди мертвых наше спасение.
Голос Розалинды был не громче, чем шелест ее одеяний, но Фредерик услышал – кругом стояла полнейшая тишина, если не считать ставшего привычным фоном приглушенного грохота канонады, доносящегося с дальних рубежей. Даже птицы, казалось, облетали стороной этот район города, сквозь который, прямая как меч, тянулась Долория, а по сторонам от нее, обрамленные вековыми деревьями, расходились несчетные ряды склепов, колумбариев и увенчанных памятниками могил. Большинство из них были давно заброшены, и среди надгробных камней гулял ветер, поднимая тучи опавших листьев.
– Вы имеете в виду, что надо почтить предков? Но герцогов здесь никогда не хоронили, – сказал Фредерик. Сестра-фамулус решительно засеменила вперед, и он был вынужден поторопиться, чтобы снова взять ее за руку и не дать споткнуться об очередную кость, выступившую из земли. – У нас был собственный склеп в поместье. Его разграбили точно так же, как здешние мавзолеи.
Он помолчал, против собственной воли вспоминая, как мятежники разодрали в лоскутья шитые золотом саваны, вышвырнули наружу кости, рылись в гробах, выискивая кольца, серьги и ожерелья, с которыми благородных мертвецов отправляли в последний путь, и дрались, втаптывая в кровавую грязь их жалкие останки. Потом сгребли в кучу ограбленные скелеты, облили прометием и подожгли, чтобы с дикими криками плясать вокруг костра, пока не остался только белый прах, развеянный ветром.... Фредерик помотал головой, отгоняя картины прошлого, и скрипнул зубами.
– Дальше только Поле Костей, сестра Розалинда. Там ничего нет.
Откуда-то сзади донеслись смутные звуки шагов и, если только не почудилось, смешок. Фредерик обернулся, но ничего не увидел, кроме клонящихся к самой дороге плакучих ив, за густыми ветвями которых могло скрываться что угодно. Ну нет, он уже не ребенок, чтобы позволить какому-то старому кладбищу так действовать себе на нервы. Если сестра Розалинда считает, что им надо попасть на Поле Костей, значит, так оно и должно быть. Фредерик осторожно пошел вперед, стараясь не наступать на все чаще попадающиеся на пути обломки костей, но вскоре они пошли так густо, что его усилия потеряли смысл. Сдавшись, сын герцога зашагал дальше, мысленно прося прощения у покойников, чьи останки попирал.
– Известно ли тебе, дитя мое, – шуршащий голос Розалинды едва перекрывал хруст под ногами, – что за место называют Полем Костей?
– Да, сестра, – Фредерик, прищурившись, уставился вдаль, на руины монастыря, в который упиралась Долория. В глаза била окружающая его белизна, превращая развалины в божественное, почти нереальное видение. – Мятежники взяли Сан-Атранту штурмом и вышвырнули из ее крипт останки тысяч мучеников, перебили Сороритас и подожгли их обитель. Я сожалею о том, что случилось с вашими сестрами...
– Они пали, как подобает воинам, – откликнулась Розалинда. – Бог-Император принял их души. Но знаешь ли ты о мучениках, что ушли на этом самом месте много, много лет тому назад? О тех, чьи кости теперь лежат вокруг обители, озаряя грешный мир своей святостью?
Фредерик задумался. Словоохотливость сестры-фамулус показалась ему непривычной, но он знал, что только религиозные темы способны вывести ее из длящегося порой сутками молчания. Он заговорил, скорее чтобы поддержать разговор и нарушить кладбищенскую тишину, чем ответить на вопрос.
– Я знаю, что они приняли смерть от рук ксеносов. Это было во время вторжения пятьсот лет назад, в котором погибло и несколько наших предков...
– То были мерзейшие из всех ксеносов, да не омрачит их имя этот славный день, – нахмурив седые брови, кивнула Розалинда. – Безбожникам неведомо, что лишь верные Императору смогли изгнать их.
– Атранта Примальдина, – проговорил Фредерик. – Канонисса Сестринства. Она возглавила сопротивление…
Розалинда выжидающе уставилась на него, поблескивая темными глазами под складкой капюшона.
– ...и попала в руки ксеносов, когда ополчение дрогнуло перед их мощью и отступило. Нелюди подвергли ее и восемьсот других пленников пытке до смерти, – с дрожью в голосе закончил он, снова чувствуя себя учеником, сидящим за партой.
– Сестра Маклинта хорошо преподавала тебе историю, дитя мое, – сказала Розалинда и отвернулась. Теперь они брели по каменным плитам, выступающим из моря костей, и на лица им уже упала тень полуобрушенных шпилей монастыря.
– Ксеносов отбросили ангелы Бога-Императора. Вестники Талиона, – почти про себя произнес Фредерик, погрузившись в воспоминания. Классная комната в поместье, портреты предков на стенах, грифельные доски в позолоченных рамах… маленькая пыльная комнатушка, лучина, едва освещающая лицо Маклинты, чудом спасенные потрепанные книги.
– Тело Атранты нашли нетленным и упокоили вместе с иными мучениками в криптах монастыря. От нее он получил новое имя, – голос Фредерика теперь гулко отдавался под сводами монастырских врат, покрытым сажей и трещинами. Розалинда остановилась, не дойдя до разбитых и вогнутых решетчатых створок.
Фредерик мог припомнить и больше. Это место дышало историей, воскрешая и наполняя жизнью призрачные образы, поднимающиеся со страниц учебников. Он знал, что с тех самых пор, в знак уважения к Сестрам Битвы, орден Вестников Талиона регулярно посылал на Брюмер боевых братьев, которые служили почетной стражей монастыря. Это давало простым мирянам возможность воочию узреть Ангелов Смерти и преклониться перед их святостью, а самих бессмертных воинов учило смирению и человечности.
Пять веков здесь хоронили многих простых людей, надеясь, что соседство с праведными мощами и живыми полубогами обеспечит им место в чертогах Императора после смерти. Но консулы Конкордата постановили, что “имперскому трупопоклонничеству” следует положить конец, и поэтому все эти несчетные мириады костей оказались под открытым небом, драгоценные уборы мучеников расхищены, а имена позабыты. Куда же пропали легендарные Вестники Талиона, которые скрылись со смертных глаз незадолго до революции, никто не знал, но слухи ходили самые разные: от нелепых до ужасающих.
Фредерик не стал говорить об этом. Сестра Розалинда казалась такой дряхлой, такой хрупкой, что, казалось, ее можно убить одним грешным словом. Он и сам с трудом осознавал чудовищность свершившегося здесь святотатства, что уж говорить о престарелой монахине...
Отдаленный треск заставил его подобраться и вскинуть голову, но определить, откуда он исходил, Фредерик не смог. Поле Костей жило собственной загробной жизнью: куски скелетов смещались и распадались на фрагменты, черепа, казалось бы, давно слежавшиеся грудами, скатывались и сталкивались друг с другом, будто галька на берегу. Вид этого белого моря, в котором то возникало, то лишь мерещилось движение, почти гипнотизировал.
– Среди мертвых наше спасение, – повторила, как эхо, сестра Розалинда.
Фредерик не мог сказать, что именно нахлынуло на него в этот момент. Лишь много позже, когда у него появилось время задуматься, он пришел к выводу, что это не могло быть ничем иным, кроме как чудесным озарением. Чистым наитием он понял, что должен погрузить руки в бесчисленные слои костей и искать – искать нечто, что звало его к себе. Дрожа от охватившего его возбуждения, Фредерик подошел к громадной куче останков, высящейся в тени монастырских стен, и опустился на колени на ее желтовато-белом склоне. Сестра Розалинда осталась стоять на пороге обители, наблюдая за воспитанником с улыбкой, играющей на изборожденном морщинами лице.
Фредерик орудовал обеими руками, откладывая в стороны черепа, разгребая завалы ребер, фаланг и позвонков. Лихорадочные раскопки не увенчались успехом, хотя он и сам не знал, что должен найти, чтобы прервать поиск. Он перебрался к другому белому кургану, чтобы снова по локоть зарыться в смерть, не обращая внимания на боль в коленях, истертых о твердые кости, и ладонях, исколотых острыми отломками. Но лишь на третьей куче, состоящей не столько из костей, сколько из золы кремированных мертвецов, сын герцога подспудно ощутил, что близок к цели, и принялся за дело с удвоенным рвением.
Старания его, наконец, были вознаграждены: из-под слоя льнущего к пальцам и одежде пепла показалась кожа, коричневая, как древний пергамент. Руки внезапно налились свинцовой тяжестью, во рту пересохло. Переборов волнение, Фредерик осторожно извлек на свет свою находку, с которой стекали ручейки праха, и возложил ее на склон раскопанного кургана, чтобы получше осмотреть. Сердце бешено колотилось. Он чувствовал себя одновременно святотатственным грабителем могил и паломником, что после долгого и томительного пути, наконец, узрел великую Терру.
Перед ним покоилась отсеченная и мумифицированная голова. Взгляд ее пустых глазниц был почти осязаем. Даже не вглядываясь в татуировки в виде лилий, символов Адепта Сороритас, Фредерик знал, чьи останки обнаружил.
– Атранта Примальдина, – одними губами прошептал он, чувствуя, что каждый нерв в его теле гудит от восторга, как наэлектризованная проволока.
– Все возвращается на круги своя, – отозвалась Розалинда. Быстро обернувшись на сестру-фамулус, стоящую в полуразрушенных воротах монастыря, Фредерик понял, что надо сделать. Он бережно поднял голову на руки – она казалась легкой, как кучка перьев, и от нее исходил запах сухой корицы – и понес ее ко входу в обитель.
До того, как Сан-Атранта подверглась поруганию и разграблению безбожниками, мощи мученицы, давшей монастырю имя, покоились в молитвенном зале. Фредерик не мог сказать, вспомнил ли он или приобрел это знание только сейчас. Влекомый странным ощущением, что все должно вернуться на свои места, он понес святые мощи в тот зал, где они провели последние пять веков – и где при жизни Примальдина, должно быть, возглавляла своих соратниц и благочестивых прихожан в поклонении Богу-Императору…
Фредерик вошел в проем, в котором на одной петле болталась помятая дверь, и на мгновение замер, пораженный представшей ему картиной разорения. Лохмотья обгорелых гобеленов свисали с покрытых жирной копотью стен, и ветер, врывающийся сквозь разбитые витражные окна, гонял пыль и клочья паутины по полу, заваленному осколками церковной утвари. Там и сям виднелись обломки оружия и раскатившиеся по полу гильзы, немо свидетельствуя о том, как Сороритас до последнего защищали свою твердыню. Из некогда великолепного убранства остался лишь постамент в центре помещения – тонкая прямая колонна из черного гранита, лишенная каких-либо украшений и потому не привлекшая внимание мародеров. Лишь пять коротких круглых стержней из голубоватого металла венчали верх постамента, больше на нем не было ничего, даже надписей с именем и деяниями священномученицы.
Тем не менее, это было ее место, Фредерик не испытывал и тени сомнения. Он посторонился, пропустив в дверь сестру Розалинду, и мельком бросил взгляд на ее лицо. Старуха кивнула и сложила пальцы в символ аквилы, благословляя его.
Фредерик решительно подошел к постаменту. Высотой он был примерно ему по грудь, стержни же, расставленные через равные промежутки по расширенному, как колокол, верху, поднимались до уровня глаз. Со всем возможным тщанием и уважением он возложил мертвую голову на вершину колонны. Фредерик надеялся, что сейчас что-то произойдет, быть может, некое чудо придаст сухим останкам их прижизненный облик, но святая Атранта продолжала глядеть на него из-за стержней пустыми глазницами, словно мертвая птица в клетке.
Пытаясь унять нетерпение, не приличествующее благочестивому человеку, Фредерик стал осматривать пьедестал со всех сторон – и вздрогнул, услышав за спиной странно знакомые смешки. Обернувшись, он увидел, как в дверь протискиваются трое парней, которых он целую вечность назад видел у закрытого аптекариона. Сестра Розалинда попятилась, осеняя себя орлиным знамением. Пришельцы все так же щеголяли доспехами, собранными из кусков кожи и лоскутьев кольчуг, но на этот раз в их руках было оружие: отрезок свинцовой трубы длиною с руку, широкий мясницкий нож и цепь с грубо приваренным к одному концу куском металла.
– Роемся в костях, значит? – поинтересовался самый высокий и широкоплечий из троицы, с наполовину выбритой головой и татуировкой собачьей морды на перетянутой ремнями груди. Он покручивал цепь вокруг правой руки, со свистом рассекая грузом воздух. – На территории Псов, это ж надо. И ведь никак что-то ценное добыл, а, сопляк?
– Вам эта ценность не пригодится, – ответил Фредерик. Его взгляд заметался по заброшенному залу в поисках чего-то, чем можно было бы обороняться. Разбитые окна обещали легкий путь к спасению, и в иных обстоятельствах он бы, не раздумывая, бросился наружу – не идти же против троих с голыми руками. Но оставить беззащитную женщину – и святые мощи – на забаву этим отморозкам он не мог.
– Да ладно? – высокий заржал, и его смех подхватили товарищи – тощие, косматые, явные выходцы с нижних уровней Города. – Думаю, Картушу эту штуку можно загнать за хорошие деньги. Он падалью не брезгует, а, ребятки?
– Давай вали отсюда, недомерок, и старуху забирай, – прошипел один из тощих, поигрывая ножом. – А не то самому башку отрежем.
– Покайтесь, и простится вам святотатство, – глухим голосом произнесла сестра Розалинда, молитвенно сложив перед собой руки. Фредерик не ответил, его взгляд был прикован к очертаниям меча, которые он уловил среди груды поломанных и обугленных скамей.
– Йен, ты ж хотел бабу, вот тебе, получай, – сказал высокий, и парень с трубой в руках ощерился в ответ на его гогот. – Что зыришь, старовата? Ну так в наше время выбирать не приходится...
В два скачка подлетев к куче досок и пепла, Фредерик выхватил меч. Конец его был обломан, а лезвие иззубрено, но ничего лучше он придумать не успел – едва завидев в руках предполагаемой жертвы оружие, Псы инстинктивно набросились на него, визжа и улюлюкая. Каким бы старым и побитым ни был меч, он сослужил Фредерику добрую службу, отразив в сторону несущуюся ему в лоб трубу. Рука онемела от страшного удара, в то время как мимо плеча просвистела цепь с грузом. Фредерик отскочил, на долю мгновения поразившись тому, что еще цел, и сделал неуклюжий взмах, от которого бандиты отскочили назад.
– Смотри-ка, боевой какой, – сплюнул главарь банды и перекинул кистень из одной руки в другую. – Этого, братцы, надо живьем брать. Повеселимся.
Отступив на несколько шагов, Фредерик почувствовал, что уперся спиной в постамент Примальдины. Его наполнила решимость. Он должен был во что бы то ни стало защитить святыню, чтобы она не погибла, будучи едва-едва обретена снова. О собственной безопасности он уже не думал.
Перехватив гладкую от сажи рукоять меча обеими руками, Фредерик ринулся вперед и со всей силы обрушил его на ближайшего Пса, которым, к несчастью своему, оказался волосатый парень с трубой. Мощь удара вырвала из его рук примитивное оружие и заставила, пошатнувшись, упасть на одно колено. В следующую секунду меч описал дугу, как топор дровосека, и врезался между его шеей и плечом.
Фонтан крови и захлебывающийся вопль раненого нисколько не смутили главаря банды, который уже раскрутил кистень для атаки. Вокруг клинка Фредерика с лязгом обернулась цепь, и резкий рывок вырвал оружие из его рук. В ту же секунду в его сапоги вцепились руки, и, не удержав равновесия, он повалился на пол. Несмотря на смертельную рану, бандит, которого главарь назвал Йеном, попытался утянуть его за собой. Невольно он сыграл на руку Фредерику: когда тот упал, выпад ножом, который мог бы пронзить ему грудь, впустую прошел над головой. Слабеющие пальцы раненого мародера потянулись к глазам Фредерика, вынудив его схватить противника правой рукой за горло и как следует приложить затылком к каменному полу. Одновременно нащупав левой рукой что-то твердое – чем оказалась ножка от скамьи – Фредерик взмахнул ею вверх и в сторону, почувствовал, как дерево врезалось во что-то мягкое, перекатился и вскочил на ноги.
– Конец тебе, щенок, – прошипел главарь банды, и, припадая на ушибленную ногу, двинулся навстречу. С замиранием сердца Фредерик увидел, что парень, вооруженный ножом, следует за ним, скаля редкие зубы.
Они ждали, что разоруженный и одинокий противник дрогнет и побежит, но не того, что он вздумает броситься навстречу, как загнанное в угол животное. С криком гнева и отчаяния Фредерик влетел всем своим весом в грудь главаря, оттолкнув его навстречу прихвостню, и все трое повалились на пол сцепившейся орущей кучей.
В этой собачьей свалке цепь была бесполезна, что быстро выяснил запутавшийся в ней Пес. Фредерику удалось завладеть ножом другого бандита и пару раз ударить, едва не сломав клинок о куски кольчуги, частично прикрывающие тела врагов. Потом его самого полоснули острым краем брони по лбу, так что кровь залила глаза. Не обращая внимания на боль и раны, он ударил вслепую, надеясь, что инстинкт, провидение или рука самого Бога-Императора доведут его оружие до цели. Что-то поддалось и хрустнуло, он услышал вой и ругань, а потом все вокруг потонуло в красном тумане, наполнившем зрение снаружи и изнутри.

...Голос сестры Розалинды вырвал Фредерика из оцепенения. Она молилась, и этот знакомый звук на мгновение наполнил его ощущением чего-то родного, теплого и уютного, почти небесного в своей простоте. Затем он начал чувствовать свое тело, и это быстро вернуло его на куда более приземленный уровень реальности. Ушибы, порезы, укусы – все болело и саднило, казалось, на нем не осталось живого места. Фредерик протер глаза, с трудом расклеив липкие от крови ресницы, и вздрогнул, увидев представшее перед ним зрелище. Он сидел верхом на трупе, неузнаваемом от множества ран, в паре шагов от него лицом вниз валялся еще один убитый. Третий глядел мертвыми глазами в потолок, лежа в луже крови, натекшей из раны между шеей и плечом. В правой руке, красной по самый локоть, Фредерик все еще сжимал трофейный нож.
Он вскочил и встряхнул руками, пытаясь сбросить с себя наваждение смертельного боя. Клинок со звоном упал на пол. Фредерик изо всех сил зажмурился, так что перед внутренним взором расплылись разноцветные круги, потряс головой и снова открыл глаза.
Боковым зрением он уловил неясное сияние и повернулся. То, что он увидел, заставило его снова протереть глаза и в изумлении уставиться на колонну святой Атранты.
Постамент окутывало облако неземного бирюзового света, по металлическим стержням пробегали белые искры. Над ними покачивалось женское лицо, чудесным образом парившее в воздухе. Нетленная голова девы-воительницы едва ли походила на те несчастные истерзанные останки, которые Фредерик извлек из-под завалов костей. Она казалась спящей, и ее сомкнутые веки были припорошены золотой пылью. Гладкий бледный лоб рассекал глубокий порез чуть ниже линии волос – выбеленных и коротко подстриженных. Словно увенчанная багряной диадемой, Атранта Примальдина с гордостью и смирением демонстрировала знаки своего мученичества.
Фредерик не знал, что думать. Он видел, что нижнюю часть постамента обильно забрызгало кровью. Возможно, жидкость замкнула древние электросхемы, что питали неведомые механизмы внутри колонны, веками служившей стазисным ковчегом для мощей Атранты. А возможно, смерть святотатцев была угодна Богу-Императору, и тот явил свое знамение, вернув мученице прижизненный облик? Как бы то ни было, Фредерик не собирался искать причины. Перед ним свершилось истинное чудо, и размышлять о его природе было все равно что подвергать его сомнению. Он просто опустился на колени и начал творить молитву. Сестра Розалинда с улыбкой смотрела на его лицо, по которому текли благодарные слезы.
Бирюзовое сияние стазисного поля нежно коснулось кожи, когда Фредерик поднялся и осторожно взялся за стержни на вершине колонны. Благоговейный страх уступил место уверенности, когда постамент-реликварий с негромким щелчком отсоединился от колонны. Теперь Фредерик знал, что ему предстояло сделать.
Он должен явить чудо миру.

Юноша шел по усыпанной костями дороге, высоко подняв над головой сияющую стазисную раку, а следом за ним семенила седая старуха. Ничто не скрывало ее черно-белого одеяния, на груди которого горделиво раскинула крылья вышитая аквила. Самый маленький крестный ход в истории Брюмера не уступал в торжественности великим процессиям прошлых веков. Когда он добрался до обжитых районов, прохожие на тротуарах начали останавливаться, а в окнах мелькали лица, изумленные невиданным зрелищем. Некоторые, почувствовав на себе пронизывающий взгляд сестры-фамулус, бросали свои прежние заботы и следовали за ней. Другие колебались, гадая, не следует ли известить об этом власти, от которых уже давно ничего не было слышно.
Шайка из семерых Псов появилась из темной подворотни и вышла навстречу Фредерику. Он был безоружен, обе руки занимал тяжелый реликварий, а бандиты поигрывали кинжалами и дубинками. Но, увидев, как странный юноша с сияющей головой в руках продолжает бестрепетно шагать прямо на их шеренгу, Псы дрогнули и попятились. С безумцами дела лучше не иметь, ясно говорили их глаза, встревоженно бегающие по сторонам. Особенно когда за ними еще целая толпа безумцев.
Люди, доселе шедшие за Фредериком и Розалиндой больше из любопытства, увидели бандитов, перегородивших дорогу, и узнали в них тех, кто уже несколько лет терроризировал их район, пользуясь беззаконием Конкордата. Зеваки, обыватели, бродяги переглядывались, все отчетливее понимая, что теперь их больше. И если этот чудак во главе колонны шел на Псов без всякого страха, то чего бояться им?
Сестра Розалинда улыбнулась, увидев, как ее обогнало трое высоких мужчин в рабочих робах. Выкрикивая оскорбления, они грозили бандитам молотками и разводными ключами. Через секунду к ним присоединилась женщина, вопящая что-то о своем ограбленном и убитом сыне. Толпа в два-три десятка человек, скопившаяся на улице, с негодующими криками последовала за ней.
Монахиня взяла в руки четки и запела псалом о каре, ожидающей неправедных, и ее чистый, сильный голос вознесся над звуками драки. К тому времени, как она завершила последние строки, трое Псов лежали мертвыми в уличной грязи, а остальные разбежались, побросав оружие. Несколько человек подошли к ней, с гордостью демонстрируя раны и прося благословения, и Розалинда охотно осеняла страждущих знамением аквилы. Многим этого было мало: они подбирали куски угля, возвращались домой за краской или попросту пользовались собственной кровью, чтобы рисовать двуглавых орлов на одежде или прямо у себя на лбу.
Слух разносился быстро. К тому времени, как Фредерик триумфально вышел к скверу, отмечавшему конец Долории, за ним следовало не меньше нескольких сотен человек. Тут их попытался остановить отряд жандармов Защиты, и сын герцога застыл в нерешительности. Не потому, что увидел их броню, щиты и шоковые дубинки, но потому, что они напомнили ему о брате и людях, которыми тот командовал. Но через мгновение он выкинул эти мысли из головы. Что бы ни случилось с Эмтиссианом, здесь и сейчас его не было. Фредерик остался один, но на его стороне был Бог-Император.
– Праведники! – воскликнул он, с удивлением и восторгом почуяв силу собственного голоса. – Носящие аквилу! Сегодня мы исполняем волю Золотого Трона, и мы не отступим от нее! Вперед!
Толпа ринулась навстречу жандармам еще до того, как он успел произнести последнее слово. Затрещали щиты, зашипели дубинки, крики раненых огласили сквер, но людей было слишком много, и слишком сильна была их вера. Агентов Защиты смяли, не дав ни одному пуститься в бегство. Кто-то крикнул, что нужно добраться до арсенала жандармов. Казалось, что толпа вот-вот сорвется с места и покатится по Городу волной слепого и беспощадного разрушения, но нет: они молчали. Они ждали. Они смотрели, что скажет Фредерик.
На пару секунд сын герцога ощутил растерянность. Никогда он еще не видел, чтобы столько людей одновременно глядело на него. Это казалось странным, пугающим… и при этом само собой разумеющимся. Разве сестры-фамулус не готовили его к этому? Вести за собой людей, направлять их по пути, который подсказывали вера, знание и его собственная кровь? Разве не это было единственным, ради чего его учила сестра Маклинта, ради чего его избрала святая Атранта Примальдина, ради чего существовал его род?
– Нам нужно оружие, – сказал Фредерик. – Нам нужно…
Он помедлил, глядя на окруживших его людей. Молодые и старые, в рабочих робах и черных платьях, мускулистые здоровяки и лысеющие клерки. Они пошли за ним потому, что чувствовали его силу. Много лет назад такие же люди пошли за теми, кто сейчас сидел в Порфире, и точно так же бездумно расправлялись с любыми, на кого указывал им властный жест будущего консула…
Сильнее любого чувства, которое он ощущал прежде, Фредерика охватил гнев. Он поднял перед собой священную раку и заговорил, и постепенно его голос становился все громче и громче, пока не заполнил весь безмолвствующий сквер:
– Вы все хотите жить, но что вы сделали, чтобы заслужить жизнь? Где вы были, когда безбожники сжигали храмы, убивали невинных и святотатствовали на улицах? В чем проявилась ваша вера, когда она была нужнее всего этому миру? Узрите святую мученицу, что отдала жизнь за ваших предков, и познайте стыд, ибо, когда пришла пора отдать долг, вы не сумели уберечь ее!
Рядом с ним сестра Розалинда подняла над головой руки, сложенные аквилой, и преклонила колени. Сначала один, потом другой, а затем и вся толпа начала опускаться в ту же позу, пока только Фредерик не остался стоять над морем воздетых рук.
– Вы молитесь о спасении от кары, но Бог-Император одаряет лишь тех, кто борется за Него и страдает за Него! – воскликнул он. – Мы должны кровью заслужить право на прощение! Мы отобьем наши святыни, мы отвоюем свой город, мы не убоимся смерти! Аквилоносцы Брюмера! Мы победим во имя Императора или умрем, искупив свой грех!
Толпа ответила слитным ревом сотен голосов. Каждый из людей, взиравших на Фредерика лихорадочно блестящими глазами, готов был пойти за ним на смерть, он чувствовал это. Он запустил безудержную стихию, которой предстояло промчаться через весь город… к чему – он не знал. Как не знает волна, суждено ей разбиться о скалу или обрушить ее в море.
Люди поднялись с колен, и Фредерик, избрав свой путь, повернулся и зашагал во главе аквилоносного воинства по широкому проспекту.

Глава 8: БУРЯ И НАТИСК

Города Брюмера жили кровью планеты. Все они запускали корни вглубь кипящих недр, чтобы согреться и напитаться их энергией. Еще первые колонисты пробурили на северном континенте множество геотермальных скважин, вокруг крупнейшего скопления которых и образовалась столица. Уже тысячи лет к их скалобетонным цилиндрам, пронизывающим Нижний Город, лепились тесные жилища простолюдинов. Трубы же, напоминающие церковные органы, возносились выше самых грандиозных дворцов поверхности и изрыгали в атмосферу клубы отработанного пара.
Каждую из скважин обхватывало кольцо электростанций, усмиряющих ярость подземных стихий. Эти внушительные сооружения, увитые трубами и защищенные монолитными стенами, внутри напоминали лабиринт пещер и туннелей. Древние технологии, едва поддающиеся пониманию современных жителей планеты, позволяли им не только превращать мощь недр в энергию, но и запасать ее излишки в виде стабильной электроплазмы. Наполненные решетками из магнитных стержней хранилища-конденсаторы удерживали в себе огромное количество этого вещества, незримо струящегося под их свинцовой броней. Казалось, что воздух рядом с конденсаторами дрожит от мощи – хотя в геотермальном комплексе Скважины-9, расположенном прямо над подступающим к поверхности магмовым потоком, стояла такая жара, что это могло быть попросту знойным маревом. Мирские адепты, следившие за электростанцией, относились к громадным коробкам конденсаторов с благоговейным страхом, а их лазурную кровь почтительно именовали “жидкой молнией”.
Бойцы Конкордата, похоже, разделяли чувства адептов, которых Эмтиссиан приказал отвести подальше и запереть в складских помещениях, опасаясь, что давние убеждения могут заставить их перейти на сторону захватчиков. Даже видавшие виды служаки старались держаться подальше от низко гудящих громад, расставленных в шахматном порядке на главном уровне электростанции. Впрочем, любые предрассудки, подпитываемые боязнью неизвестного, меркли на фоне того факта, что конденсаторы выглядели отличным укрытием от взора и пуль скитариев. Воины Омниссии уже проникли внутрь электростанции, взяв штурмом ее бронированные врата, и теперь методично продвигались вглубь, зачищая один пещерный зал за другим, к энергохранилищу, где скрывался сам Эмтиссиан и его избранная когорта.
Люди, которыми он командовал, знали свое дело и готовы были сражаться – не за Конкордат, трусливо загородившийся их телами, но за свои дома и семьи, которым захватчики не уготовили ничего, кроме полного уничтожения. В качестве их подготовки и снаряжения Эмтиссиан был уверен, как в своих собственных. И все же для тех, кто принял на себя атаку в главных залах электростанции, эта битва стала последней.
Воинство Механикус обрушивало настоящий шторм на любую позицию, с которой по ним открывали огонь: молнии разносили на части трубы и перекрытия, вспышки гальванических пуль метались под высокими сводчатыми потолками, и вой раскаленных осколков мешался с визгом беснующихся электродервишей. Все чаще сквозь шум помех, навеянных техноколдовством атакующей армии, в воксе Эмтиссиана слышались предсмертные вопли, доносящиеся из штурмуемых помещений. Он старался вытеснить их из головы.
– Энактор, – из мрачных мыслей Эмета вырвал подошедший сзади Льер. Голос адъютанта дрожал, как и его руки, нервно сжимающие широкий планшет ауспика. – Они взяли третий зал.
– Потери противника? – Эмтиссиан надвинул на глаза прозрачное забрало. Обзорное бронестекло подернулось тепловыми разводами инфракрасного режима.
– Незначительные. Похоже, отделение Санда не успело подорвать свою бомбу, сир.
– Что ж, значит, нам надо оказаться быстрее, – отвлеченно проговорил Эмтиссиан, вглядываясь в темноту по ту сторону широкого моста. Только он отделял их теперь от надвигающейся волны захватчиков.
Мост производил впечатление надежного сооружения, какое не возьмешь и тонной фицелина. Иначе и быть не могло, ведь он тянулся над многокилометровой пропастью, на дне которой кипело море расплавленного камня, питающее электростанцию. Даже на такой высоте его жар отображался на термовизоре Эмтиссиана вихрящимися и свивающимися потоками. Но мост, крытый цельными пластинами керамита, оставался прохладно-голубым на общем зеленовато-золотистом фоне. И когда на его противоположном конце вырисовались холодные, синие, металлические фигуры, Эмет прошептал в вокс:
– Фаза один.
Бойцы Конкордата синхронно открыли стрельбу. Завыли мультилазерные турели. На узкий балкон, куда вышли воины-машины, хлынул ливень огня и разрушения, и Эмтиссиан позволил себе на миг ощутить злорадное удовольствие, увидев, как во все стороны полетели искореженные детали, куски искусственной плоти и клочья багряной ткани.
Скитарии, не дрогнув, ринулись вперед. Преодолеть мост, вонзиться в сердце сопротивления, задавить противника, прежде чем он успеет убить еще больше. Это вполне соответствовало тому, что Эмтиссиан успел узнать о боевых протоколах Артифициона. Он ухмыльнулся под забралом и покрепче стиснул в руках винтовку.
– Фаза два, – произнес он. Среди конденсаторов поднялся шорох и топот: солдаты спешили покинуть позиции и укрыться за баррикадой, сооруженной среди обесточенных панелей управления в задней части энергохранилища. Лишь заблокированные турели продолжали стрельбу, поливая керамитовый мост жгучими лучами, пока одна из них не взорвалась, разнесенная в клочья очередью гальванических пуль, а за ней последовали и остальные. Один из осколков чиркнул по шлему Эмтиссиана, когда тот забирался в укрытие среди взволнованных бойцов. В голове загудело, изображение перед глазами подернулось сеткой трещин. Выругавшись, он оперся на заботливо подставленную руку адъютанта и сорвал с себя помятый шлем. В лицо как будто дохнуло летним зноем.
– Что там, Льер?
– Сто процентов в радиусе поражения, сир! – перед глазами Эмета возникла аспидно-серая доска ауспика, на которой тревожно мигали красные точки, сближающиеся с линией обороны.
– Фаза три! – выкрикнул он и, бросившись вниз, зажал уши руками.
Заряды, заложенные под конденсаторами, были не так уж и мощны, но ударная волна от нескольких синхронных взрывов ощутимо толкнула в баррикаду, к которой он привалился спиной.
Последовавший за ней выплеск энергии, напротив, оказался почти неосязаем. Эмтиссиан уловил лишь гул, как от далекого мощного прибоя, и ощутил, как волосы на голове пытаются подняться дыбом. Но в следующее же мгновение на него нахлынул пронзительный, пробирающий до костей, всверливающийся в самый мозг вой машин, выходящих из строя.
– Фаза четыре! – рявкнул он, пытаясь перекричать какофонию, и вскочил на ноги. Люди открыли огонь еще до того, как он закончил приказ. Никто не нуждался в подсказках, что делать с механическими воинами, пока те, оглушенные и дезориентированные, пытаются оправиться от электромагнитного взрыва. Очереди стабберов и автоганов хлестали их, не давая и секунды передышки.
Лежа в укрытии, Эмтиссиан не видел, как детонация зарядов разворотила свинцовые кожухи конденсаторов и разметала опаловой радугой осколки многослойного изолирующего стекла, выпустив на волю бурный поток электроплазмы. Скитариев, которым не посчастливилось попасть прямо под него, попросту испепелило, и теперь, поднявшись над баррикадой, он мог увидеть лишь их останки из оплавленного и перекрученного металла. Им повезло, если сравнивать с тем, что сделала электроплазма с остальными. Соприкоснувшись с горячим воздухом, “жидкая молния” потеряла материальную форму и обратилась в электромагнитное цунами, в котором и захлебнулась атака. Ослепшие от помех, затмивших бионические окуляры, боевые машины судорожно размахивали вживленным в плоть оружием, увеча самих себя и всех, кто оказался поблизости. Электродервиши вопили, согнувшись пополам, и татуировки-электросхемы на их бледных телах раскалились так, что свет резал глаза. Над морем трясущихся и мечущихся тел, рук и мехадендритов островами торчали их громадные горбы-катушки. Распухшие и перегруженные энергией, они дрожали и трещали от напряжения, пока, наконец, не лопнули, извергая наружу накопленное электричество. Бледно-лиловая сеть молний мгновенно расползлась по багрово-металлической массе и с оглушительным грохотом исчезла, оставив за собой обугленные трупы и темные следы на сетчатке Эмтиссиана.
Он не успел отвернуться. Или не мог? Разрушение завораживало. Он рассчитывал на такой эффект, но не мог и предположить, насколько…
Сбоку что-то мелькнуло, на лицо брызнуло горячей жидкостью, и он инстинктивно отскочил в сторону. Все мысли вылетели из головы, когда Эмтиссиан увидел перед собой обезглавленное тело Льера, мешком рухнувшее наземь. Отсеченная цепным мечом голова на мгновение повисла в левой руке скитария, одним прыжком перемахнувшего через баррикаду, а затем полетела в сторону.
Зрение Эмтиссиана еще не полностью вернулось в норму, и среди танцующих и тающих пятен тьмы фигура врага казалась размытым миражом, призраком, поднявшимся откуда-то из глубин прошлого, из воспоминаний о мятеже и войне. Он мог различить лишь отдельные детали: черно-красный плащ, блеск золоченого шипа на шлеме, дымчатые линзы противогаза. На краю поля зрения угадывались другие силуэты, лезущие через укрепления. Визг цепного меча. Скрежет клинка, пробивающего панцирь, и резко оборвавшийся стрекот тяжелого стаббера. Не вся техника работает на электронике.
Эмтиссиан услышал эту мысль так явно, как будто кто-то произнес ее прямо у него в голове. А потом на него нахлынула ярость. Он учитывал это. Они все ожидали, что часть врагов не попадется в электроплазменный капкан.
– В атаку! Фаза пять! Это фаза пять! – закричал он и вскинул винтовку, целясь в убийцу Льера. Очередь прошила воздух и ушла в никуда. Скитарий в черно-красном оказался куда быстрее, чем можно было ожидать. Ростом он превышал Эмета ладони на две-три, не считая высокого шипа на макушке, а в плечах был шире чуть ли не вдвое. Выстрела из дробовика, которым его в упор наградил один из бойцов Конкордата, скитарий, похоже, даже не заметил, отмахнувшись от него цепным мечом, как веткой от мухи. Воздух рассек веер багряных брызг, а воин Омниссии тут же ринулся на следующую жертву, попятившуюся в ужасе вместо того, чтобы стрелять. Новая картинка, новый проблеск сквозь тьму: серебряный узор, двойная спираль, вьющаяся по боковой поверхности меча.
Генетический код. Дивизио Биологис.
Конечно же, Вольфскар располагал солдатами, неуязвимыми к электромагнитным атакам. Органические машины, сохранившие человеческую основу, для которых аугметика была лишь подспорьем, а не основой их существования, сражались простым, однако смертоносным оружием. Но если под их броней скрывалась плоть, значит, в ней текла кровь, которую можно было пролить...
Кто-то закричал почти над самым ухом, предупреждая об угрозе, а потом его крики заглушил грохот очередей. Эмтиссиан обернулся, и то, что он увидел, заставило и его, на миг оторопев, сразу открыть огонь. Через баррикаду лезли изувеченные и обожженные полутрупы-полумеханизмы, чья уцелевшая плоть с трудом волокла за собой инертные металлические остовы. Бескожие черепа с выжженными глазницами, ползущие торсы, цепляющиеся единственной настоящей рукой, комья облепленных пеплом мускулов, тянущие вперед железные когти. Все это вызывало в памяти худшие из тех вещей, с которыми Эмтиссиану приходилось сталкиваться в логовищах ведьм – живые кошмары, вызволенные из царства снов. Он знал, что жизнь этим чудовищам подарил не варп, а некие изощренные биологические таинства, но менее отвратительными они от этого не становились.
На одного из бойцов Завесы навалился электродервиш, чье туловище наполовину разворотило взрывом энергокатушки, вырвал из раны окровавленный отломок ребра и вонзил его в шею отчаянно отбивающемуся противнику. Эмтиссиан навел винтовку на голову твари, больше напоминающую сдутый резиновый бурдюк, и с гневным криком высадил полную обойму. И все же эта мерзость продолжала двигаться, пока набросившиеся со всех сторон солдаты не втоптали ее в пол, добив прикладами и штыками.
“Сейчас бы плазмаган”, – подумалось Эмету, пока он перезаряжал винтовку. Нервно усмехнувшись, он одним выстрелом разнес в клочья груду мяса и костей, заползшую на ограждение пулеметного гнезда. Он помнил, как запер любимое оружие в непроницаемый для излучения сейф. Как говорил с ним, как убеждал его, что толку от него после электромагнитной вспышки не будет. Может быть, дух машины и был простым суеверием, как убеждали пропагандисты Конкордата. Но здесь и сейчас очень хотелось надеяться, что винтовка послужит ему так же верно, как старый добрый плазмаган. Поднявшись на большой ящик из-под боеприпасов, Эмтиссиан зашептал оружейную литанию и прицелился поверх хаоса битвы в скитария, сражавшегося во главе уцелевших воинов Бога-Машины.
Маска-противогаз повернулась навстречу. Пустые черные линзы на мгновение встретились с ним взглядом, заполнив собой прицел. Выдохнув последнее слово молитвы, Эмтиссиан надавил на спуск.
Ничего не произошло. Винтовка дала осечку.
– Сегодня Омниссия не на вашей стороне...
Холодный синтезированный голос заговорил, казалось, над самым ухом. Эмтиссиан не стал тратить время, чтобы оглядываться. Он пригнулся, и над его головой промчалось нечто, со свистом взрезающее воздух. Развернувшись и выхватив шпагу, он едва успел разглядеть застывшее в оскале металлическое лицо скитария, прежде чем того отшвырнуло назад чьим-то метким выстрелом.
– Они приходят в себя! – завопил кто-то рядом. “Спасибо, заметил”, – прошептал под нос Эмтиссиан. Электроника скитариев оказалась крепче, чем ожидалось, и вскоре к той горстке, что смогла прорваться за укрепления, присоединятся другие. Ну что ж, это значило, что и его собственное оружие уже вполне годится для боя.
– Бейте их! Не дайте им опомниться! – хрипло заорал он, перекрывая шум битвы. Клинок в его руках окутался раскаленно-белым силовым полем, привлекая внимание солдат. – Покажите этим железякам, из чего сделаны сыны Брюмера!
Как по сигналу, бойцы на задних позициях открыли огонь из хеллганов и плазмаганов, до поры до времени припасенных в экранированных контейнерах. Комья покрытой электротатуировками плоти завизжали и заметались, растворяясь и сгорая в их мстительном пламени. Скитарии начали спешно отступать обратно к мосту, не в силах противостоять шквалу огня, обрушенному на них стрелками Конкордата. То одна, то другая фигура в красном падала, пронзенная раскаленными лучами или охваченная потоком плазмы. Эмтиссиан поискал взглядом скитария в шлеме-противогазе, но не обнаружил его ни среди трупов, ни меж тех, кто пытался скрыться за рядами развороченных конденсаторов.
Впрочем, он практически мог его расслышать. Воздух гудел от напряжения, и из вокс-передатчиков, извлеченных из контейнеров, вовсю трещала статика, перемежаемая бессвязными обрывками техно-арго. Вне всякого сомнения, эфир переполняли сигналы к отступлению и данные о потерях. Эмтиссиан надеялся, что хотя бы часть этих кодированных криков можно было расшифровать как выражающие страх.
– Вперед! Вперед, в атаку! – воскликнул он, воздев над головой шпагу. Окрыленные успехом, бойцы ринулись вслед за ним, перевалив через баррикаду волной темно-синих панцирей. Отставшие от сородичей человекомашины падали, пораженные выстрелами в спину. Под сапогами хрустели осколки стекла и распадались в прах скрюченные, обуглившиеся остовы. Эмтиссиан не чувствовал усталости, позабыл о жаре и тяжести доспехов, словно его нес вперед неудержимый прилив. Бесформенная глыба плоти, испещренной светящимися узорами, бросилась ему наперерез и тут же зашипела, пронзенная силовым клинком, как кусок мяса на вертеле. Рванув шпагу вбок, он разрубил мясистое тело, некогда принадлежавшее электродервишу, почти напополам. Тварь повалилась между двумя оплавленными громадами конденсаторов, открыв взору мост через бездну.
Но теперь, кроме трупов, на нем появилось кое-что еще.
Солдат по правую руку Эмтиссиана невольно выругался и отступил на шаг. На мгновение ему захотелось сделать то же самое. Волна эйфорического возбуждения схлынула, будто ее и не бывало.
На противоположный конец моста, маршируя в идеальном унисоне, входила плотная колонна скитариев, чьи хромированные детали блестели в тусклом свете. Их было как минимум вчетверо больше, чем тех, кого Нова-бригаде удалось отбросить. Недобитые воины-машины авангарда шли перед ними, среди них сновали ремонтные сервиторы, на ходу восстанавливая тех, кого еще можно было восстановить.
Эмтиссиан бросил взгляд на собственное воинство. Бригада понесла больше потерь, чем он рассчитывал, и подкреплений ждать было неоткуда. Он знал, что Конкордат просто швырнул их в пасть Бога-Машины, как обезумевшая Орнье ту девочку-посыльную. Артифицион же мог себе позволить направлять свежие силы туда, где только что потерпел поражение, и готов был повторять это до тех пор, пока не обрел бы победу.
– Вокс-сержант? – отрывисто произнес Эмтиссиан. Наученные горьким опытом скитарии вели себя осторожнее и не спешили оказаться в радиусе поражения стрелков, но он чувствовал, что это ненадолго.
– Слушаю, энактор, – рядом появился боец Завесы в изрядно опаленном и исцарапанном панцире и с передатчиком в руках, над которым качались гибкие антенны. Гатьен, вспомнил Эмтиссиан его фамилию.
– Доложить ситуацию об обороне Города, – приказал он.
– Консулы заперлись в Порфире. Не отвечают на запросы, – Гатьен потряс вокс-аппарат и наклонил голову, прислушиваясь к сливающимся потокам трескучих сообщений. – Нас теснят на поверхности и жилых уровнях, сир. Фронт распадается. Это все. Связь плохая, сир.
Скитарии преодолели уже треть моста. Эмтиссиан принял решение.
– Не стрелять! – выкрикнул он. – Все назад!
– Что вы делаете, сир? – спросил Гатьен. Остальные солдаты поспешили укрыться за свинцовыми коробками.
– Хочу их задержать, – Эмтиссиан отключил силовое поле шпаги, вернул ее в ножны и проверил закрепленный на бедре пневматический кинжал. – Вторую атаку нам не пережить. Конденсаторов больше нет. Надо отступать.
Гатьен открыл рот, пытаясь что-то сказать, но Эмет помотал головой.
– Нет. Их слишком много. Уходите назад, я постараюсь выиграть время.
Солдат кивнул и попятился, по-прежнему сжимая в руках вокс-аппарат. Эмтиссиан глубоко вдохнул и решительно направился к мосту, держа перед собой раскрытые ладони. Навстречу уставилось множество бионических глаз, чей взгляд, сфокусированный на единственной приближающейся точке, казалось, бил в лицо, словно зимний ветер.
Он ждал, что на него вот-вот обрушится шквал гальванических пуль, и думал лишь об одном – чтобы никто не заметил, как ему на самом деле страшно. Умереть вот так, в одиночку против целого воинства бездушных машин, было бы достойно Аллонвильда, и, быть может, кто-то из очевидцев даже написал бы об этом поэму. Но, видимо, Бог-Император уготовил ему иную судьбу. Скитарии позволили ему беспрепятственно выйти на самую середину моста.
– Я прошу переговоров с вашим командиром, – сказал Эмтиссиан, остановившись. Он не потрудился повысить голос. Аугментированные создания, похоже, расслышали его без всяких усилий и замерли на месте, некоторые прямо на середине шага. Воздух сгустился, будто перед грозой.
На несколько мучительно растянувшихся секунд повисла тишина, а затем вперед, раздвинув багряные ряды, вышла знакомая фигура. Эмтиссиан скрипнул зубами, увидев скитария в длинном черно-красном плаще и глухом шлеме, увенчанном высоким золоченым шипом. Лязгнув металлом, воины Омниссии вытянулись по стойке “смирно”, насколько позволяла измененная анатомия, и снова застыли.
Темные линзы противогаза, скрывающего лицо командира, не выражали абсолютно ничего, и на мгновение у Эмтиссиана пересохло во рту. Он не знал, что сказать. Какие слова могут хоть как-то затронуть ужасающую пустоту, таящуюся за этой непроницаемой маской?
– Я – Эмтиссиан Аллонвильд, – медленно проговорил он. Солдаты все равно не могли его отсюда услышать. Пусть хотя бы эта живая машина занесет его в свою память под настоящим именем. – Командующий Нова-бригады.
– 13-Фау, – произнес искаженный механизмами голос из-за маски. – Альфа-прим единица Артифициона. Я слушаю.
Эмтиссиан облизал губы, пересохшие в жарком воздухе.
– Предлагаю вам отказаться от дальнейших атак и позволить моим людям отступить. За баррикадами все заминировано. Если вы пойдете на штурм… – он демонстративно оглянулся на лежащий неподалеку оплавленный остов скитария, – многие из вас его не переживут.
– Отступать бессмысленно, – проскрежетал 13-Фау. – Каждая человеческая единица в Городе должна предстать перед судом Омниссии. Раньше или позже – разницы нет.
Скитарии за его спиной одновременно сложили руки в ритуальном жесте, изображающем шестеренку, и через две секунды вернулись в прежнее положение.
– Разница в объеме последующих ремонтных работ пренебрежима, – после краткого раздумья (или вычисления?) добавил альфа-прим.
– Даже если речь идет о ваших электронных мозгах? – Эмтиссиан ощутил прилив безрассудного веселья. Эти существа могли стереть его в порошок за один удар сердца, но они собирались сделать то же самое с каждой живой душой в городе, так что чем он рисковал?
– Я знаю, электромагнитное оружие для вас губительно. Может, не для тебя лично, 13-Фау, но для большинства твоих воинов это настоящая анафема. Неужели вы готовы подставляться под взрывы? Будьте уверены, мои бойцы постараются продать свою жизнь как можно дороже. Но если вы дадите им отступить, мы сдадим эту электростанцию без сопротивления. Здесь есть мирские адепты, ученики Механикус, забирайте и их, если хотите...
– Поединок, – перебил 13-Фау. Эмтиссиан удивленно посмотрел на него, но маска альфа-прим скитария оставалась все так же непроницаема.
– Поединок?
– Аллонвильд – фамилия дворянина. Судя по историческим архивам, у вас было принято решать проблемы дуэлями. Бой насмерть. Без чужого вмешательства. Только имеющееся при себе оружие, – 13-Фау приподнял свой цепной меч. – Если победа за тобой, то следует выполнение твоих условий. Если победа за мной, то следует продолжение наступления. Согласен или нет?
Лихорадочно соображая, что ответить на неожиданное предложение, Эмтиссиан положил руку на эфес силовой шпаги. Пальцы нащупали рукоять и герб на ней, и тут его будто самого обволокло силовым полем. Мысли перестали метаться, и из успокоившегося омута поднялась фраза, которой он мог себя определить.
– Я из сословия воинов, я – хозяин своей земли, и я – защитник своего народа. По праву власти и по праву чести я принимаю твой вызов. Дуэль до смерти. Один на один. И да смилуется Бог-Император над проигравшим.
Слова древней формулы, прочитанные когда-то в детстве, в давно сгоревшей библиотеке поместья, сами собой слетели с губ. Он чувствовал, как колотится сердце, разгоняя по телу кровь, переполненную адреналином. Вот и все. Теперь все волнения остались позади. Оставалась только одна задача: сразиться. И победить.
Он выхватил шпагу и поднял ее перед собой, салютуя противнику. Однако тот не спешил начинать поединок. Как будто слова Эмтиссиана вызвали у него какое-то внутреннее противоречие.
– Ты... не обязан это делать, – проскрипел скитарий, покачав головой. Казалось, еще немного, и он отступит на шаг. Эмтиссиан усмехнулся этому внезапному приступу столь человеческой слабости.
– Слишком поздно. Дерись, машина. Дерись, забери тебя варп!
Эхо его выкрика еще отдавалось под сводом, когда он бросился вперед, с ходу вложив всю силу в прямой глубокий выпад. Клинок, мгновенно окутавшийся голубоватым сиянием поля, пронзил пустоту. 13-Фау одним прыжком ушел от атаки, следующим оказался на два шага ближе к противнику, и угрожающе взмахнул собственным мечом. Воздух наполнился голодным воем крутящихся цепей.
Клинок, от которого Эмтиссиан без особых усилий уклонился, был полной противоположностью изящной шпаги аристократа: тяжелый, широкий, больше похожий на прямоугольную могильную плиту, чем на оружие. По обоим краям тянулись ряды загнутых лезвий, а по плоским бокам – серебряный спиральный орнамент, упиравшийся на конце в стилизованную шестерню с острыми как бритва зубцами.
Еще один свирепый взмах. Эмтиссиан отпрыгнул в сторону и сделал обманный выпад, чтобы выиграть несколько секунд и примериться для следующей атаки. Благо, он уже насмотрелся на то, как сражались воины-машины. Резкие, ломаные движения лишь казались неуклюжей пляской болванчиков на веревках: благодаря им скитарии становились непредсказуемы для бойца, привыкшего драться с настоящими людьми. Вот и сейчас, когда Эмтиссиан попытался рубануть противника наискось, тот отдернулся, едва не переломившись в пояснице, и странным змеиным броском оказался за пределами досягаемости. Когда же скитарий снова ринулся в атаку, Эмтиссиану пришлось вспомнить все, что он знал о фехтовании, чтобы остановить его натиск. Лязг металла, визгливый скрежет цепного меча и гудение силового поля заполнили его слух, а память наводнили картины упражнений и приемов, которые бесконечно отрабатывала с детьми сестра Маклинта.
“Рожденные править должны уметь сражаться, чтобы отстоять свою власть”, – говорила она. Невысокую женщину с изящными пропорциями и тонкими, ненатруженными руками сложно было представить в роли воина, но уловить ее движения было сложнее, чем пылинку в луче света. Эмтиссиан не знал, сколько раз ее тренировочный жезл касался его груди, шеи или головы, знаменуя конец поединка, а затем, когда он послушно опускался на колени, обжигал болью спину и плечи. Наказание за поражение было суровым, ибо сын герцога не имел права проигрывать. Но если ему удавалось коснуться ее первым, Маклинта едва заметно улыбалась, и ради этой улыбки он готов был терпеть все тяготы обучения.
Альфа-прим был хорошим воином и отвратительным оппонентом. Дуэль с ним была испытанием для всех органов чувств одновременно: неестественность движений резала глаза, в нос бил удушливый запах химикатов и машинного масла, а непрекращающийся вой цепного меча терзал уши. Осязанием, впрочем, Эмтиссиан его пока не почувствовал и не собирался.
Игра клинком, запутывающая противника. Защитная стойка. Лицо сестры Маклинты, повторяющей размеренные слова боевого псалма, такт в такт совпадающие с действиями в упражнении. Переступить на два шага, сделать обманный выпад. Уклониться от размытых в воздухе лезвий, пригнуться, прикрыться трескучим полем шпаги. Выжить. Выжить, чтобы дождаться момента...
...и нанести удар.
Атака прошла почти идеально: даже сенсорная аугметика не позволила скитарию уловить направление взмаха и хотя бы попытаться его избежать. Силовое поле полыхнуло белым пламенем, рассекая кожу и металл.
Еще доля секунды, и сияющее лезвие снесло бы ему половину черепа, но игрушки Вольфскара были слишком продуманы, чтобы так просто выходить из строя. В последнее мгновение 13-Фау вывернул голову, будто на шарнире, так что почти вся сила удара пришлась на маску. Вспоротая раскаленным клинком, она оплавилась, деформировалась, и воздух заполнило горелой вонью. Неловко отступив, скитарий сорвал с себя тлеющие останки противогаза.
Эмтиссиан, наконец, увидел своего противника по-настоящему. На него смотрело мертвецки бледное, иссеченное шрамами лицо, и из раны, перечеркнувшей его пополам, обильно стекала кровь. Выпуклый бионический глаз слепо глядел потухшим зрачком, но другой – живой, тусклого серо-голубого цвета – не отрываясь, сверлил противника. Эмет мог бы поклясться, что уловил в его взгляде холодный гнев.
Альфа-прим шумно втянул в легкие воздух и взмахнул цепным мечом, но Эмтиссиан с легкостью увернулся: движения воина Омниссии были уже не столь быстрыми и четко выверенными, как прежде. Быть может, россказни о том, что скитарии неспособны дышать в атмосфере, чистой от отравы миров-кузниц, и впрямь были правдой. А может, то, что простой смертный упорно отказывался упасть и умереть у ног полумашины, не входило в ее расчеты, и теперь она тщетно пыталась справиться с парадоксом?
Эмет позволил себе рассмеяться – сдержанно, выражая скорее веселье, чем презрение – и сделал еще один выпад, вынудив скитария парировать. Он уже давно заметил, что противник старался этого избегать. Силовое поле, поблескивающее вокруг шпаги, при удачном столкновении могло обратить цепной меч в груду обломков. На спиральных узорах заиграли молнии, но клинок выдержал. Надолго ли?
Как оказалось, нет – но совсем не так, как рассчитывал Эмтиссиан. Вместо того, чтобы расколоться вдребезги, цепной меч оторвался от шпаги, позволив ей пробороздить глубокую оплавленную черту по наплечнику скитария и по инерции уйти в сторону. А затем полетел назад и с лязгом ударился о плиты моста в метре от неподвижных солдат Артифициона. 13-Фау предпочел избавиться от меча, нежели обречь его дух на гибель в неравном бою. Не успел Эмет снова замахнуться, как в эфес его оружия впилась стальная хватка, и шпага жалобно затрещала, выпуская снопы искр.
Левой рукой вцепившись в силовой генератор шпаги, Фау вдруг оказался настолько близко, что Эмтиссиан ощутил лицом его частое, пахнущее горячим металлом дыхание. Оскалив неестественно белые зубы, скитарий занес над его головой правый кулак, и меж костяшек пальцев с щелчком выскочили массивные шестеренки. Эмтиссиан ощутил ледяной укол страха и рефлекторно рванулся назад. Оружие осталось в руке скитария, металл которой раскалился и поплыл от соприкосновения с энергетическим элементом. Шпага упала ему под ноги, ее клинок замигал, потух и снова загорелся тусклым, призрачным пламенем.
Кулак, который мог бы в щепки разнести Эмтиссиану ребра, прошел вскользь. Шестеренки проскрежетали по нагруднику, как ногти по стеклу. Фау крутанулся вокруг своей оси, и Эмтиссиан едва успел перехватить пневмокинжалом его левую руку, пальцы на которой сплавились в бугристый шар. Скитарий напоминал обезумевший часовой механизм, размахивающий тяжелыми маятниками.
Эмет же сохранял спокойствие, пытаясь рассчитать, как хоть на пару мгновений остановить свирепый напор и умудриться подобрать шпагу. Но это месиво биомеханических систем, хотя и наполовину выведенное из строя, оказалось слишком непредсказуемым противником, чтобы строить против него далеко идущие планы.
Из-под черно-красного плаща, раскладываясь, словно выкидное лезвие, вылезла жуткого вида конструкция, отдаленно напоминающая руку с растопыренными пальцами. Их было с десяток, и каждый оканчивался зажимом, скальпелем или иглой шприца. Механодендрит алчно метнулся к руке, сжимающей кинжал, и брюмерианская бронза, высекая искры, столкнулась с хирургической сталью.
– А вот это нечестно! Три руки! – воскликнул Эмет, отсекая один из увенчанных лезвиями отростков, а в следующую секунду с усмешкой уклонился от неуклюжего ответного взмаха. Зубчатые щипцы дендрита лязгнули и бессильно соскользнули по панцирному наручу. 13-Фау слабел на глазах, будто внутри у него садились батареи. Оставалось лишь найти подходящий момент…
Пластины нагрудной брони скитария на миг разошлись, открывая аварийные дыхательные решетки. Эмет мгновенно перехватил свое оружие обеими руками и нанес удар. Пневмокинжал по самый поршень вошел в щель возле правой ключицы, прямо сквозь хромированный знак отличия в форме черепа, и со звонким хлопком раскрылся тремя лезвиями, разрезая плоть и механизмы. Воин Омниссии покачнулся и упал на колени. Не в силах удержать кинжал, на который навалилась вся масса рушащейся машины, Эмтиссиан выпустил его из рук. Тут же восстановив равновесие, он помчался к заветной силовой шпаге, чтобы закончить дело.
– Четыре, – прохрипел голос за его спиной.
Значение этого слова дошло до Эмета за долю секунды, ударив в голову волной адреналина. Он побежал еще быстрее, преследуемый жужжанием и лязгом активирующихся механизмов. До шпаги оставалось меньше полуметра, когда что-то схватило его за левое плечо, сдавив с такой силой, что застонал металл брони. Пальцы сомкнулись на пустоте возле рукояти, а затем его рывком развернуло лицом к врагу.
Сквозь пелену боли Эмтиссиан с трудом различил, что висит в воздухе. Его зажало в тисках огромной клешни, которой заканчивалась многосуставчатая конечность, торчащая из-за плеча скитария. Он вскинул руку, чтобы врезать бронированным кулаком по одному из сочленений, но хирургический дендрит, казавшийся изящным рядом с чудовищным механическим манипулятором, оказался быстрее. Шприц вошел в сустав запястья, Эмет ощутил расползающийся от места укола жар, и пальцы бессильно разжались.
Скитарий, шатаясь, сделал несколько шагов к перилам моста и опустил клешню, прижав Эмтиссиана к ним спиной. Его голова и плечи зависли над бездной, в головокружительной пустоте, на дне которой клокотало море магмы. Раскаленный воздух проникал в сочленения доспеха, по жилам растекалась жгучая, высасывающая все силы отрава. И все же он встряхнул головой, сбросив с глаз липкие от пота пряди волос, и в последний раз пристально уставился в лицо машины-убийцы.
– Да смилуется Бог-Император над проигравшим, – произнес скитарий, прежде чем его лицо растворилось в горячем мареве лихорадки.

Первые отряды Нова-бригады начали уходить в глубинные туннели, еще когда Гатьен дрожащим голосом передал им последние приказы энактора. Но теперь, когда оставшиеся бойцы разглядели в бинокли, что скитарии куда-то поволокли обмякшее тело Эмтиссиана, отступление превратилось в паническое бегство. Сколько ни кричали офицеры, пытаясь сохранить порядок, дисциплина не могла пересилить страх перед смертью, принявшей форму механических воинов. И ничто больше не удерживало скитариев от того, чтобы явиться за ними и предать всех и каждого персональному суду и наказанию.
Однако Артифицион ждал – железная кобра, изогнувшаяся для броска и застывшая, словно любуясь блеском своих чешуек. Повинуясь короткой вспышке кодового сигнала, к альфа-прим скитарию подбежала троица медицинских сервиторов, сопровождаемая парящим в воздухе черепом-диагностором, и занялась его повреждениями. Один отвинтил оплавленную кисть левой руки и начал прилаживать на ее место запасную конечность-протез, другой заново запустил бионический глаз и занялся кинжалом, торчащим среди мышц и механизмов груди. Третий услужливо приложил ко рту газовую маску, и 13-Фау судорожно вдохнул полную грудь едкой химической смеси. В голове немного прояснилось, и он мысленно потянулся к глубокому каналу связи, опутанному нитями защитных кодов. В него уже настойчиво билось высокоприоритетное сообщение от магоса фон Штальгарда. Скитарий открыл шлюз, и его сознание слилось с манифольдом.
= Альфа-прим единица на связи. Состояние организма, = он на миг сконцентрировался на желтых рунах, бегущих по краю зрения, = удовлетворительное. Готов продолжать наступление. =
= Ты победил. = Сообщение Вольфскара содержало маркер детерминированности, не вопроса, и 13-Фау не стал отвечать. Повисла пауза, которая, как вакуум, потянула за собой следующий пакет данных.
= Меня и подчиненное мне формирование задержали на шесть с половиной минут. =
= Ты сам запросил разрешение на поединок. =
= Это так. Прикажете ли ускорить наступление, чтобы компенсировать задержку?=
= Нет. = помедлив, прислал ответ Вольфскар. = Он выиграл это время. Не будем же его отнимать. =
= Понимаю. Атака ведется в прежнем темпе. =
Стоящий на середине моста альфа-прим поднял руку, и по рядам воинов Омниссии разошлась вибрирующая волна кода, приказывая выйти из цифрового сна. Красно-металлические ряды двинулись дальше, все так же размеренно и методично, как прежде. Вскоре с переднего края колонны послышались трескучие выстрелы гальванических винтовок и предсмертные крики.
= Что делать дальше, тебе известно. Во имя знания. Конец связи. =
= Во имя знания. = откликнулся альфа-прим и закрыл канал.
Хирургический дендрит, уже отстегнувший использованную иглу в подставленные руки сервитора, придвинулся к лицу Фау и начал аккуратно обрабатывать последнюю рану – словно лапа хищного насекомого, чистящего жвала. Прогнав по всему телу программу глубокого сканирования повреждений, 13-Фау удостоверился, что сервиторы выполнили работу как должно, отослал их прочь и убрал складные конечности во влажные от биотических жидкостей и священного елея дорсальные вместилища. Потом подобрал свой цепной меч, быстро произнес бинарную молитву о прощении и, снова скрыв лицо под маской противогаза, бросился вдогонку за авангардом.

Солдат бежал по магистральному туннелю между брошенными транспортниками и остановившимися лентами тротуаров. Еще на прошлом перекрестке он бросил оружие и избавился почти от всей боевой выкладки, но казенная панцирная броня, тяжелая и не подходившая по размеру, продолжала замедлять его. То и дело оглядываясь назад, в дымную мглу туннеля, в которой все время мерещились силуэты смертоносных механических воинов, он спрятался за распахнутой дверью огромного грузовоза. Первым делом солдат снял шлем, а затем принялся за крепления нагрудника.
Краем глаза он уловил смутное движение в боковом зеркале машины. Прежде чем он успел к нему присмотреться, в его неровно стриженный затылок ткнулось что-то металлически холодное. Оно казалось слишком громоздким, чтобы быть стволом, но ничем другим это быть не могло. Стоящий позади гигант наклонился так, чтобы солдат увидел в зеркале его лицо, и приложил палец к тонким, растянутым в улыбке губам.
– Ай-яй-яй, ну и дисциплина у вас в бригаде, – произнес мягкий, почти дружелюбный голос, и из-за грузовоза появилась еще одна громадная фигура. Ее серые силовые доспехи казались высеченными из монолитного камня. Смуглое лицо было неотличимо от того, что глядело на перепуганного солдата через зеркало. – Как насчет назваться, рядовой?
– М-мерль Вессан, – еле слышно выдавил тот. Болтер у затылка исчез, и он судорожно вздохнул, не ощутив ни малейшего облегчения. Оба великана, как две капли воды похожие друг на друга, встали рядом, со зловещими ухмылками глядя на солдата сверху вниз.
– Сараваст, – представился один из них с издевательским поклоном.
– Эстебис, – сказал другой и приветственно помахал толстой как бочка ручищей с зажатым в ней цепным мечом.
Вессан попятился и прижался спиной к колесу грузовоза. Последний раз он видел таких существ в брошюре о вреде имперских суеверий. Это были мифические создания, геральдические монстры, порождения больного и невежественного сознания. Все происходящее походило на какой-то кошмарный сон, и ему очень хотелось пробудиться. Но чудовищные близнецы явно не собирались растворяться в воздухе и покидать его истерзанный картинами недавнего боя разум.
– Чего вы хотите? – прохрипел он. Ноги подкосились, и он сполз наземь, сдирая спиной грязь с обода колеса.
– Ты можешь нам помочь, Вессан, – сказал Эстебис.
– Точнее, ты можешь позвать на помощь, – уточнил Сараваст. – Как можно громче.

Близнецы не ошиблись. Всего через пару минут после того, как вопли Вессана огласили магистральный туннель, вдали послышался лязг и скрежет механических суставов. Сараваст еще раз, напоследок, повернул кисть руки и прислушался к звуку трущихся друг о друга костных отломков. Потом он оставил “наживку” висеть в разбитом окне грузовоза и занял позицию рядом с братом, созерцавшим туннель вдоль ствола длинного болтгана.
– Скольких там требовал Мадраг? – спросил Эстебис, не отрываясь от прицела.
– Сколько сможем унести, – ответил Сараваст и снял с плеча собственный болтер. – И я унесу больше.
Громыхнул выстрел, и первая показавшаяся из-за рядов транспортников машинная тварь рухнула с полностью развороченными взрывом ногами.
– Первый пошел, – сказал Эстебис. – На этот раз тебе меня не обойти.
Второй Близнец только хмыкнул в ответ и дал очередь по приближающимся в тумане силуэтам.

Когда на сигналы бедствия клады 17-омикрон-мю явились их тяжеловооруженные сородичи, магистральный туннель уже опустел. На скользком от биожидкостей и машинного масла полу не осталось даже трупов, не считая разбросанных там и сям мелких деталей. Лишь красные потеки на дверце большого грузовоза говорили о том, что здесь был кто-то еще, помимо бесследно исчезнувших скитариев.

ГЛАВА 9: ВО ИМЯ РАЗУМА

Когда-то площадь Единства, простершуюся вокруг собора Судного дня, именовали площадью Согласия. По легендам, она была вымощена камнем с того места, где когда-то впервые приземлились члены экспедиции, что привела Брюмер в лоно Империума. После революции ее назвали в честь одного из первых военных консулов, Латаниона, уже через три года нашедшего смерть под лезвием Красной Девы. Тогда площадь получила имя другой видной фигуры – Амалии Даины, которую через пару лет застрелили на улице сторонники правящей партии, а потом постарались уничтожить любую память о ней. Лишь “Единство” оказалось достаточно нейтральным названием, чтобы просуществовать дольше предшественников, невзирая на горькую иронию, которой в нем, похоже, никто не замечал. Сам же собор теперь именовался Великим храмом Разума.
Все это вспомнилось Фредерику, когда он вышел на площадь во главе крестного хода, многократно разросшегося за время пути через Город. Она всегда оставалась для него символом Согласия – и Империума. Когда-то великолепная в своем мраморном облачении, она была разорена и изуродована трижды: в лето восстания, когда беснующиеся толпы обрушили ее увенчанные крыльями колонны, после казни Латаниона, когда противники консула повергли и обезглавили его памятник, и пару часов назад, когда на площадь обрушился шквал дуговых разрядов. Cвежие пятна сажи темнели на камнях, тысячи лет назад опаленных пламенем древних двигателей.
Теперь площадь, по крайней мере с западной стороны, представляла собой обрамленное развалинами месиво белого мрамора и черных подпалин. Среди монохромного лабиринта яркими пятнами выделялись трупы в красных плащах и рясах. Судя по следам жестокой битвы, сторонникам Конкордата удалось отбросить назад электродервишей и сопровождающие их живые машины, после чего укрепиться внутри храма, что занимал центр площади.
Собор Судного дня не походил на типичный храм в имперском стиле. Построенный в эпоху роскоши и благополучия, он возносился к небесам изящными арками, стройными колоннами, каскадами декоративных башенок. Фредерик помнил, как в детстве много раз проезжал мимо на гравикарете и разглядывал из окна его башни и шпили. В самом соборе ему довелось быть лишь однажды, когда семейство герцога Аллонвильда пожаловало на церемонию рукоположения нового епископа, не зная, что пастырствовать тому осталось меньше года. Внутреннее убранство запомнилось маленькому Фредерику как самое прекрасное, что он когда-либо видел за пределами родного поместья. Светлый и радостный храм, казалось, содержал больше воздуха, чем камня. Фредерику вдруг подумалось, что так, пожалуй, можно было выразиться обо всем старом Брюмере.
Стоило первым аквилоносцам выбраться на открытое пространство из-за поваленных обелисков, как над мертвыми телами с карканьем поднялась стая птиц. Воронье без страха расселось по обломкам, пристально глядя на новоприбывших блестящими глазами. Фредерик вздрогнул, увидев, что у ближайшего пернатого падальщика их не два, а целых четыре. Словно заметив, что на него обратили внимание, ворон расправил крылья, на внутренней стороне которых моргало еще два десятка крохотных синих глазков.
– Хаос, – прошептал Фредерик, а потом обернулся и закричал своему воинству: – Мы у самого логова Губительных Сил! Укрепитесь в вере! Не поддавайтесь им!
Аквилоносцы ответили согласным шумом. Кто-то начал молиться, сначала вразнобой, затем множество голосов слились воедино в речитативе древней боевой литании. Люди начали обступать храм со всех сторон, готовые броситься на первого же еретика, который попался бы им на глаза. Но ни следа тех сил, что сумели обратить в бегство отряды Артифициона, им не встретилось. Разноцветные окна не давали увидеть, что творится внутри. С карнизов насмешливо глядели вороны, усевшиеся среди горгулий и херувимов.
– Нужно проникнуть в Собор, – сказал Фредерик. Он поднял перед собой раку, озаряя неземным светом лица людей вокруг себя. Один из новоявленных аквилоносцев успел приспособить под реликвию старую решетку от шахтерского фонаря, в которой теперь покачивалось стазисное хранилище. Лик святой Примальдины вселил в воинов Императора уверенность, и несколько человек решительно шагнули вперед, готовые войти в обитель Хаоса.
– Много не нужно… Ты, и еще ты, – выбрал Фредерик двух парней, которые выглядели так, будто им привычно было влезать в чужие пенаты. От бандитов-Псов их отличали разве что аквилы, вырезанные на коже поверх выцветших татуировок. – Я пойду впереди, а вы глядите по сторонам.
Один из добровольцев, тот, что назвался Аконом, имел при себе фонарь, видавший виды автоган и связку гранат. Второй, Мельев, носил перевязь со множеством закрепленных на ней ножей, а за поясом – пару лазерных пистолетов. Фредерику они вручили добытые у жандармов шоковую дубинку и передатчик. Оставшиеся снаружи могли отслеживать передвижение лазутчиков как по вокс-связи, так и по ауспикам, настроенным на их радиочастоту.
Кто-то тронул его за плечо. Фредерик обернулся и увидел сестру Розалинду, которая с тревогой смотрела на него. Он хотел сказать ей что-то, возразить, убедить – но просто покачал головой. Он должен был идти во главе своих людей, пусть даже в самую пасть ада, и никто не имел права его остановить.
Наверное, сестра-фамулус поняла это по его лицу. Она протянула руки и повесила ему на шею свои красно-белые четки, а потом отвернулась и скрылась в толпе. Cобравшись с духом, Фредерик и его спутники двинулись в путь, провожаемые взволнованными взглядами аквилоносцев.

Великий храм Разума, как называл его Минн Нуиссет, погрузился в молчание. Несколько человек, с ног до головы закутанных в черное, подхватили трупы и поволокли их в коридор. Остальные смертные занимались тем, чем привыкли: вставали на колени на обагренном полу вокруг Знамения Верховного Существа и молились. Это они всегда делали исправно, хоть при старой власти, хоть при новой. Гвадалор фыркнул, созерцая их сверху вниз.
Он сидел на балконе, скрестив ноги и положив на колени двухметровый эвисцератор. Когда-то на этом самом месте, возможно, пели псалмы, предназначавшиеся для глухих ушей Императора, или читали столь же бесполезные проповеди. Когда-то все было иначе: висящие на стенах иконы не щеголяли черными пятнами вместо лиц, а в оплавленных глыбах бронзы на постаментах узнавались ангелы и святые.
Гвадалор усмехнулся и почувствовал, как натянулись шрамы на его лице. Хотел бы он быть тем, кто пришел сюда с мельтаганом, чтобы уничтожить их… нет, лучше, чем уничтожить: исказить, изуродовать и оставить в таком виде, чтобы прихожане храма видели не отсутствие Бога-Императора, но победу, одержанную над ним. Его идолы осквернены, говорили эти комья металла, из которых все еще торчали отдельные руки, крылья или складки одежды. Они пали, и он не смог защитить их. Разве столь слабый бог достоин поклонения?
Мысль о наслаждении, которое должен был испытывать неведомый иконоборец, стирая лики святых, подняла из глубин памяти образ Азария. Космический десантник лежал без сознания, даже не дергаясь под ножом. Зрители кричали, кто-то пытался пробиться через ограждение арены. Гвадалор резал. Гвадалор был счастлив.
Приятное воспоминание, не менее приятное, чем образы разорения собора… жаль, что его омрачали последующие события. Он заскрежетал свинцовыми зубами, снова ощущая ту ненависть, то разочарование, ту сладко-горькую жалость к себе.
Гвадалор вызвал на дуэль боевого брата Азария по праву, которое считал святым и нерушимым. Тот оскорбил его на пиру, заставил потерять лицо. Разве не справедливо, что, победив в поединке, Гвадалор лишил лица его самого? Несколько ловких движений боевым ножом, и кожа сползла с этой самодовольной морды, которой больше никогда не скривиться в насмешке…
Двуличные мрази. Когда он совершал такое с ксеносами, с мутантами, даже с обычными людьми, которым просто не повезло оказаться не с того конца болтера, они и слова не говорили. Разве что, быть может, осуждающе покачивали головами. Но стоило отплатить тем же образом сородичу по геносемени, как над ним устроили настоящий суд. Гвадалор не отрицал правды. И поплатился за это: по древнему закону Талиона ему содрали ровно столько же кожи, чтобы он ничем не отличался от своей жертвы. Как бы споро не восстанавливался организм космического десантника, процесс не был безупречен. Обнаженные мышцы поросли шрамовой тканью, а уязвленная гордость так и не зажила.
Внизу послышалось какое-то заунывное гудение, и Гвадалор выглянул через перила. Смертные подняли руки в воздух и покачивались, издавая низкий, почти жалобный звук. Тот, что руководил ритуалом, сменил запачканную кровью ризу на новую, синюю с серебром, и теперь бродил вокруг символа и Знамения Верховного Существа, размахивая руками. Наверное, хотел еще что-то вымолить у Мадрага.
Гвадалор снова отклонился назад и ощупал рукой бугристое лицо. Он мог бы и сам попросить колдуна об одолжении – уж он-то явно имел на это больше прав, чем какой-то вождь культа – и вернуть себе прежнюю внешность, однако за долгие годы он привык к своему наводящему ужас облику. Может, он бы и смирился с наказанием, если бы оно ограничилось лишь сдиранием кожи. Но вскоре пришла пора отзывать почетную стражу Вестников с этой далекой, отсталой, никому не нужной планетки, куда последние лет двести ссылали тех членов ордена, от которых было слишком много проблем в родной крепости-монастыре. И Гвадалор, ничем не продемонстрировавший раскаяние, оказался в числе “избранных” им на смену. Он всегда подозревал, что Азарий этому как-то поспособствовал.
То, что когда-то было ненужным и демонстративным жестом, переросло в традицию, которая, как ни странно, имела смысл. Отправлять прирожденных воинов на тихий и спокойный мир, чтобы “научить их смирению”. Какая утонченная жестокость. Гвадалор сомневался, что смог бы сам додуматься до такого.
Увидеть, как живет Империум. Узнать, чем ценны людские жизни. Понять, ради чего стоит его защищать. Он не увидел ничего, кроме пресыщенности, апатии и застоя, он не узнал ничего, кроме того, что смертным точно так же наплевать друг на друга, как ему – на них. А вот понимание… понимание пришло постепенно. Он глядел на собратьев по изгнанию, на воинов других рот, по прихоти командования на долгих десять лет отлученных от радости битвы, от победных пиров, от товарищей по оружию. Близнецы, чья боевая ярость увлекла их чуть больше положенного и привела к гибели батальона имперских гвардейцев, которых им нужно было спасать, как малых детей, вместо того, чтобы “отвлекаться” на врага. Андали, чья идея использовать против войск Гесфирского Тирана изуродованные трупы их собственных солдат не нашла одобрения у капитана. Канумбра, который оказался на Брюмере только потому, что старый одноглазый библиарий Осиан разглядел багровые пятна на его судьбе и решил, что пребывание среди простых смертных избавит его от тяги к кровопролитию... На кого ни посмотри, у всех были причины “учиться смирению”.
Но смертные Брюмера показали, что у них можно поучиться и кое-чему получше.
Гвадалор почти с нежностью посмотрел вниз, на членов культа, которые молились, стоя на коленях в луже крови. В какой-то степени он был им благодарен. Разве не их мятеж помог ему окончательно освободиться?...

Аквилоносцы пробрались внутрь собора, как и полагалось простым прихожанам: через темный, низкий и извилистый коридор. Таков был замысел зодчих. Проход символизировал ложный путь греха и заблуждений, после которого внутреннее великолепие храма должно было еще больше поражать душу и разум. К запаху пыли и старого ладана примешивалось зловоние смерти.
– О Трон, – прошептал Фредерик, увидев его источник – груду трупов, сваленную посреди коридора. Он прикрыл рот и нос рукавом, но толку от этого было немного.
При свете фонарей стало видно, что тел здесь с десяток, и у каждого перерезано горло. На лбах мертвецов темнели клейма в виде широко раскрытых глаз, от которых хотелось зажмуриться и отвернуться. Даже глубокие раны на шеях не производили настолько отвратительного впечатления, как этот немигающий взгляд.
– Жертвоприношение? – спросил Акон.
– Глаз – символ их лживого бога, – кивнул Мельев. – Они режут своих же во славу…
– Хватит тратить время на эту мерзость, – вмешался Фредерик. – Идем дальше.
Когда они, осторожно обойдя груду трупов, достигли конца коридора, то обнаружили, что культ Верховного Существа вполне мог себе позволить подобные растраты. Круглый неф был полон людей в ритуальных черных одеждах: мантиях, перчатках, масках и колпаках, полностью скрывающих их тела. Они стояли на коленях, образуя плотное кольцо вдоль ряда колонн, и раскачивали поднятыми руками. Последователи Разума напоминали темное море, в котором тонуло блистательное убранство собора.
С давнего детства Фредерик помнил его красоты. Витражные окна из самоцветного стекла изображали одни картины утром, а другие – вечером, когда солнце светило на них с другой стороны. Неф опоясывала колоннада, и на каждой из широких, раскрывающихся подобно цветам капителей плясало яркое пламя. Внутренний круг, в середине которого стоял алтарь Бога-Императора, состоял из столпов не камня, но света, что устремлялся из линз в полу к самому куполу. Там хитроумно расставленные зеркала сплетали лучи в узор, подобный огранке бриллианта.
Но теперь, глядя на то, во что превратился величественный храм, Фредерик старался забыть об этих картинах, похоронить их в самой глубине души, чтобы не омрачить светлые детские воспоминания. Всюду торчали ослепшие, безликие и бесформенные скульптуры. Пламя на вершинах колонн меняло цвет, корчилось и подскакивало, плюясь ядовитыми искрами, и бросало безумные отсветы на стены. Из световых столпов осталось лишь восемь, и их лучи сплетались под куполом в символ, при виде которого Фредерик ощутил тошнотворный ужас и поднял перед собой священную раку, чтобы защититься от порчи.
Звезда Хаоса сияла над центром нефа – сияла ярко, триумфально, со злобной и нечестивой радостью, словно око демона, озирающего совращенные им души. Из центра ее свисала цепь, сплетающаяся с отвратительной текучей плотью, и тянулась до самого пола среди восьми световых колонн.
Одинокая человеческая фигура бродила вокруг мясистого, ощетинившегося перьями и когтями нароста на конце цепи, то заламывая окровавленные руки, то воздевая их в мольбе.
Один из спутников Фредерика выругался, увидев всю эту мерзость. Другой толкнул его в бок и приложил палец к губам. Притихнув, все трое сгрудились за постаментом с оплывшей статуей у входа и прислушались к тому, что бормотал еретик.
– Дай мне сил, Мадраг. Дай мне еще. Дай мне больше. Я хочу больше, больше, больше…
Описав еще один круг, он показался из-за комка плоти на конце цепи. Фредерик смог разглядеть его широкое красное лицо над морем рук. Консул Нуиссет.
– Дети Разума, что ты помог мне призвать, исчезли! – вдруг завопил тот, и эхо его крика наполнило своды храма. – Они победили железяк и исчезли! Неужели со мной так скучно? – голос еретика стал плаксивым. – Ты оставил мне свой меч, ты явил нам Знамение, но я… Неужели я не заслуживаю, чтобы… чтобы Верховное Существо одарило и меня? Мадраг? Я хочу твоей силы. Сколько еще надо убить, скажи. Скажи мне. Сколько убил ты сам?
– С кем он говорит? – одними губами прошептал Мельев. Фредерик мог лишь пожать плечами в ответ. Если “Мадрагом” звался не призрак, существующий лишь в воспаленном воображении консула, то это мог быть лишь его нечестивый покровитель. О каких силах и дарах шла речь, он не знал.
– Другой план? Что значит, у тебя есть другой план?! – сердито выкрикнул Нуиссет. – Но мы? Но я? Разве мы недостаточно верны? Разве мы недостойны?!
Он резко остановился, запрокинул голову и пронзительно завопил. Ярость, досада и разочарование слышались в этом вопле, но к нему примешивалось и что-то иное, что-то чуждое, неспособное исходить из человеческой глотки. Акон вздрогнул, осенив себя аквилой. Мельев протянул руку, чтобы прикоснуться к реликварию Атранты.
На зов еретика из толпы молящихся сектантов поднялась закутанная с ног до головы фигура. Она бестрепетно подошла к нему и раскрыла черные одеяния, обнажая горло. Фредерик увидел, как в руке Нуиссета что-то блеснуло. Это был не кинжал, а длинное лезвие, торчащее из кровавой раны в его ладони. Еретик одним движением вспорол шею своему последователю и завопил, когда тот в судорогах рухнул к его ногам:
– О Верховное Существо! Взгляни на нашу жертву! Узри нашу преданность!
С Фредерика было достаточно. Он не мог больше смотреть на богомерзкие деяния культа. Прежде чем чудовищные покровители Нуиссета успели ему ответить, он нанес собственный удар.
– Во имя Бога-Императора!
Крик раздался одновременно в зале и в вокс-бусинах аквилоносцев, окруживших собор. Мельев и Акон отступили назад, в коридор, и синхронно открыли огонь по рядам черных спин. Витражные окна разлетелись на тысячи многоцветных осколков, внутрь влетели гранаты, заполнившие пространство оглушительным грохотом и столбами удушающего дыма. В храм ворвались первые воины, и под высокими сводами заметались вопли ярости и боли.

Гвадалор созерцал развернувшуюся перед ним баталию со смесью интереса и легкого удивления. Колдовские руны горели на его броне, скрывая воина от чужих взоров, но, похоже, настало время показаться на свет.
Мадраг не отдавал никаких приказов. Воин должен был лишь наблюдать за тем, как глава культа организует оборону Храма Разума против передовых отрядов Артифициона и применяет дарованные ему крупицы знаний, и вмешаться только в том случае, если враг будет угрожать Знамению. Таков был план колдуна, по крайней мере, в том виде, в каком знал о нем Нуиссет. И до сих пор он осуществлялся как должно.
Знамение должно было стать одним из узлов в сети, которую Мадраг раскинул по всему Городу, лучом гигантской октограммы, фокусирующей силы варпа. Нуиссет дрожал в нетерпении, слушая откровения колдуна о том, как имматериум хлынет в реальность, и все его последователи окажутся в новом мире. Мире, где любое их желание будет становиться реальностью, и демоны станут им прислужниками, а люди – рабами, живущими лишь по их прихоти.
Такое будущее вполне устраивало и Гвадалора. Вот только Нуиссету еще не сообщили, что теперь, со знаниями, полученными от захваченных в плен скитариев, Мадраг не нуждался в смертных помощниках и в хрупкой паутине их святилищ. Смысла в том, чтобы защищать их, больше не было. Воин мог бы просто усесться поудобнее и наблюдать за сектантами, которые насмерть дрались за то, что у них уже отняли. А когда он вернется, Мадраг постарается впитать каждую деталь из его мозга и сохранить для собственных целей. Воспоминания о сражениях, говорил он, есть ключевой элемент для…
Впрочем, какая разница.
Гвадалор усмехнулся своим мыслям и поднялся в полный рост над кипящим морем, в которое превратился неф храма. Когда-то давно он ответил на зов кровопролития, отбросив ради него все наносное и чуждое, все ритуалы и обычаи ордена, призванные скрыть и обуздать истинную природу космического десантника. С самого рождения, на протяжении мучительного формирования и в бытность Вестником Талиона Гвадалор был убийцей до мозга костей. И кто он такой, чтобы идти против собственной природы?

За время крестного хода через столицу Фредерик повидал множество стычек, но ни одной подобной этому бою. Если прежде враги бежали от громадной толпы вооруженных людей, сдавались в надежде на милосердие или присоединялись к ней, охваченные экстазом пробудившейся веры, то сектанты дрались насмерть. Они выхватывали из-под мантий ножи и пистолеты, сражались всем, что оказывалось под рукой, или просто орудовали зубами и ногтями с бешенством загнанных в угол крыс. Нуиссет прижался спиной к жуткому комку плоти в самом центре нефа и выл, потрясая клинками, растущими из рук. По его лицу текли слезы радости, он благодарил Верховное Существо за то, что оно даровало ему подобное испытание веры.
Гнев охватил Фредерика, когда он расслышал сквозь шум битвы эти богохульные вопли. Он пошел вперед, держа перед собой раку, словно фонарь, разгоняющий тени. Его спутники не отставали, поливая огнем сектантов, которые решались подобраться поближе.
Завидев приближающихся к нему воинов, Нуиссет всплеснул руками, издав пронзительный, почти птичий визг, и сделал стремительный выпад. Мельев вскрикнул от боли. Лезвие в правой руке консула, ставшее длинным и изогнутым, как сабля, насквозь пронзило его живот. Прежде чем Акон или Фредерик успели что-либо сделать, Нуиссет рывком подтащил Мельева к себе и вогнал ему в сердце левый, короткий клинок. Голова мертвеца безвольно повисла, и из-за нее показалось распухшее лицо убийцы.
– Радость! Радость! Свобода и пламя! – завопил консул, мотая головой. Он схватил труп обеими руками, словно даму на балу, и принялся плясать безумную кадриль. Толпа сектантов обступила своего вождя, скрывая его из виду, и Фредерик почувствовал, как вокруг вновь поднимаются закопченные стены Сан-Атранты, а перед глазами встает непроглядная кровавая пелена. Он поднял раку и хотел было закричать, призывая на помощь всех святых, но крик застыл в его горле.
Ибо с небес на сражающиеся толпы обрушился ангел.

Спрыгнув с балкона, Гвадалор впечатал в пол сразу двоих смертных и размозжил им головы тяжелыми сабатонами. Эвисцератор, добытый в монастыре святой Атранты, с воем описал дугу, разрывая на куски всех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Гвадалору не было дела, кто из них носил аквилу, а кто – клеймо в виде глаза.
Когда разрубленные тела рухнули, окружив его кровавым кольцом, он на мгновение остановился, чтобы каждый в храме мог увидеть его изуродованное лицо. А затем, оскалив металлические зубы, ринулся на свою добычу.

Враг, явившийся из ниоткуда, ошеломил аквилоносцев. Фредерик отчаянно пытался сообразить, что делать, пока вокруг бушевал хаос сражения. Это… существо, что играючи расшвыривало в стороны трупы, походило на легендарных Ангелов Смерти. Но не более, чем оплывшие глыбы вокруг – на прекрасные изваяния, которыми они были прежде. На серой броне корчились светящиеся руны, прибитые к наплечникам лоскуты священных гобеленов метались по сторонам, а лицо, словно выплывшее из кошмара, щерилось, выражая дикое, нечеловеческое упоение резней. Фредерик глядел на него, как очарованный, не понимая, что можно противопоставить такой мощи. Секунды, казалось, растянулись в бесконечность ада, в котором он, за все свои грехи, должен был вечно созерцать, как умирают праведники.
Ни один из его воинов не посрамил честь аквилы и не попытался спастись бегством. Но их оружие бессильно скользило по доспехам врага, пули рикошетили от пластин керамита, а лазерные лучи не оставляли на нем даже следов. Монстр двигался слишком быстро, чтобы хоть кто-то умудрился попасть в его непокрытую голову, и все его движения сливались в сплошное серо-красное марево – пока он не замедлялся, чтобы насладиться очередным убийством.
Вот он склонился, почти припав к полу, над телом аквилоносца, которому одним взмахом снес правую руку и ногу ниже колена. Человек был еще жив, из обрубков конечностей брызгала кровь. Чудовищный ангел протянул руку в когтистой латной перчатке и впился пальцами в лоб своей жертвы, на котором был грубо намалеван силуэт двуглавого орла. Воины вокруг дрогнули, увидев, как когти раздирают священный символ и погружаются в глаза несчастного, и на них с удвоенной силой насели вопящие и хохочущие последователи Верховного Существа.
– Берегитесь, сир! – закричал Акон, вырвав Фредерика из оцепенения. Сектант, который уже целил в него короткий тупоносый дробовик, рухнул, сраженный очередью из автогана. Фредерик встрепенулся, нырнул за ближайшую колонну и виновато поглядел на товарища, который привалился спиной к ее основанию и спешно перезаряжался. Долгую секунду он рассматривал лицо Акона – узкое, небритое, с густыми бровями, отмеченное шрамом ниже глаза и выцарапанной на щеке аквилой. Воин, который еще вчера был лишь одним из мирян Нижнего Города, не носил брони, но плотный прорезиненный костюм литейщика пока что хранил его от ран, и на ремнях поперек груди и живота по-прежнему висело с полдюжины гранат.
Его следовало запомнить. Ни один из мучеников этого дня не должен кануть в забвение, как случилось с сестрами и братьями святой Атранты.
– Акон! – окликнул Фредерик. Он знал, что еще не раз вспомнит этого человека – в молитвах или во снах.
Аквилоносец повернулся, и на мгновение его лицо озарило вспышкой синего пламени. Фредерик глубоко вдохнул и выдохнул, прежде чем произнести:
– Готов ли ты умереть ради Бога-Императора?

Гвадалор полностью отдался боевым инстинктам. Эвисцератор, который с трудом удерживал бы сильнейший из людей, летал в его руках, словно кисть художника, с каждым взмахом порождая новые фонтаны крови и внутренностей. Такими восхитительными узорами собор не расписал бы и лучший из Мастеров Бронзы.
– Ты видишь, Мадраг? Видишь? – прошипел Гвадалор, и оккультные символы, связующие его с логовом Красного Ливня, сверкнули радужными сполохами. – Смотри внимательно! И вы смотрите! – взревел он и крутанул воющий двуручный меч над головой. – Я – ваша смерть!
Ближайших аквилоносцев окропило багрянцем, и они попятились, прекратив огонь. Космический десантник провел языком по губам, чувствуя вкус их ненависти и страха. Слепые безумцы не понимали, что он может резать их, как гроксов, целую вечность, и ни усталость, ни милосердие не остановят его руку. Похоже, до них наконец дошло, и скоро они покажут спины… вот тогда-то и начнется настоящее веселье.
Не прошло и секунды, прежде чем Гвадалор понял, почему они не стреляли.
Кучка смертных слева от него расступилась, между ними пронесся человек, надрывно кричащий “Аве Император!” Аквилоносец сжимал в руках автоган с окровавленным штыком, и в его ошалелых глазах не осталось ничего, кроме жажды смерти. Гвадалор рефлекторно занес эвисцератор, чтобы развалить его пополам, но клинок так и не успел обрушиться. Не добежав трех шагов до космического десантника, человек исчез в ослепительном сиянии взрыва, от которого сотряслись своды храма.

Фредерик на миг закрыл глаза. Времени молиться за душу Акона не было. Все, что он мог сделать, чтобы это самопожертвование имело цену, – сражаться дальше. И вдохновлять других идти на смерть.
Взрыв доброго десятка гранат, набитых под комбинезон литейщика, сделал свое дело. Чудовищного воина отшвырнуло к постаменту, над которым нависло бронзово-золотое месиво сплетенных в отвратительном единении фигур. Доспехи, казавшиеся несокрушимыми, треснули, из смятого локтевого сочленения сочилась кровь. Обломки эвисцератора разметало по сторонам, как и то немногое, что осталось от Акона. Вдалеке кричали люди, задетые отлетевшими зубьями меча, но их голоса потопил глухой рев Ангела Смерти, впервые за долгое, долгое время ощутившего настоящую боль.
– Бейте! Пригвоздите его к полу! – закричал Фредерик, насколько хватало мощи в легких. – Его можно ранить! Его можно убить!

Гвадалор встряхнул головой. Вязкая кровь стекала ему на глаза, в ушах стоял шум. Если бы на нем имелся шлем, то сейчас он бы видел экран визора, захлебывающийся сигналами о повреждениях. Впрочем, это он прекрасно мог уловить и собственным чутьем – пока болевые ощущения не исчезли, сметенные волной чистой ярости. Он заворочался, пытаясь подняться, и глухо зарычал от нестерпимого желания схватить и голыми руками растерзать каждого, кто осмелился выступить против полубога.
Космический десантник разодрал слипшиеся веки как раз вовремя, чтобы увидеть, как аквилоносцы, налегая всей толпой, валят ему на голову оплавленную скульптуру.
Он перекатился в сторону, но глыба, некогда изображавшая имперского святого в окружении генокрадов, оказалась слишком велика, чтобы успеть из-под нее убраться. С жутким треском она обрушилась на Гвадалора и вдавила его в плиты пола, просевшие под расколотым доспехом. Он почувствовал, как одна из торчащих косоподобных лап проткнула бедро, а другой острый выступ уперся в трещину нагрудника. С каждым вдохом, сдавленным многотонной тяжестью статуи, он вонзался меж ребер. Ничто из этого само по себе не угрожало жизни космического десантника, способного выжить в самой агрессивной среде… если бы не тот факт, что выбраться из ловушки он не мог, а вокруг уже собирались враги.

Фредерик не мог поверить своим глазам. Чудовище корчилось, пытаясь высвободиться, с такой силой, что золоченая глыба ворочалась по сторонам. Левая рука оставалась свободной и шарила по сторонам, сжимаясь и разжимаясь в поисках опоры, за которую можно было уцепиться. В глазах горела нечеловеческая ненависть.
На эти-то глаза Фредерик, стараясь не отводить взгляд, и указал шоковой дубинкой.
– Стреляйте в голову, – хрипло приказал он. – Стреляйте, пока оно не сдохнет!
Но никто не решался поднять оружие на врага, что внушал благоговейный ужас, даже лежа беспомощным, как раздавленное насекомое. Лишь когда Фредерик сам вытащил лазерный пистолет, оставшийся от одного из его погибших последователей, и навел его на изуродованное шрамами лицо, его примеру последовали и аквилоносцы.
Увидев направленное на него множество стволов, космический десантник бросил попытки выкарабкаться. Из последних сил набрав в грудь воздух, он заревел:
– Мадраг! Мадраг!
Оглушительный вопль смешался с треском лазерных лучей и визгом пуль. Вокруг громадного тела закружился вихрь рун, словно незримое железо клеймило самый воздух символами, от которых жгло глаза и скручивало желудок. Через миг раздался грохот: скульптурная группа преодолела последние футы, отделяющие ее от пола, и рухнула, еще глубже вдавившись в исщербленные плиты. Под ней не осталось ничего, кроме камня и лужи стремительно сворачивающейся крови.
Аквилоносцы не знали, сгинуло ли чудовище навсегда или попросту сбежало, хотя Фредерик был уверен, что Мадраг – будь он человеком или демоном – сумел его вытащить. Он знал, что, по крайней мере, его собственный выстрел достиг цели: он успел увидеть, как испаряются рубцы на этой устрашающей морде, и в воздухе все еще висел тяжелый запах обгорелой плоти. Впрочем, ему было не до размышлений. Сектанты разом потеряли дух, увидев, что лучший из воинов бросил их на произвол судьбы, и теперь нельзя было позволить им уйти.
Под залпом самодельного огнемета вздулся, лопнул и развеялся прахом богомерзкий когтистый нарост. Белое пламя, будто живое, побежало вверх по цепи и достигло потолка, озаренного Звездой Хаоса. Зеркала треснули, сверху посыпались острые как бритва осколки, а вскоре та же участь постигла и линзы в полу. Сектанты метались, как птицы в сетях охотника, и у каждого выхода их ждало одно и то же: толпы разъяренных праведников, каждый из которых жаждал отметиться в глазах своего сурового бога, пролив хоть каплю нечестивой крови. Собор так плотно заполнился аквилоносцами, что стрелять, не попадая в своих, стало невозможно, и воины Императора перешли на ножи, кастеты и собственные кулаки. Последних почитателей Верховного Существа растоптали, задушили и разорвали в клочья, и вот тогда под сводами храма раздался пронзительный, пробирающий до костей вопль, от которого инстинктивно подались в стороны даже опьяненные триумфом фанатики.
Посреди поля боя образовался неровный круг, заваленный трупами в черном, в центре которого, словно ворон в набитом падалью гнезде, стоял Минн Нуиссет. Из его рта, раскрытого шире всяких человеческих пределов, исходил визг, заставлявший лица бледнеть, а руки – бросать оружие и тянуться вверх, пытаясь прикрыть уши. Правая рука консула была отрублена вместе с растущим из нее мечом, синяя мантия изорвана и обожжена, и из-под ее почерневшего края виднелись голые ноги с неестественно вытянутыми когтистыми пальцами, напоминающие птичьи лапы. Жалкий, но по-прежнему страшный мутант продолжал выть, и уцелевшие витражи осыпались от его воя разноцветным дождем.
– Именем Отца Небесного, что восседает на Золотом Троне, – раздался голос, перекрывший болезненную какофонию, – замолчи, нечистый.
Нуиссет вздрогнул, как от удара плетью. Звук застрял в его опухшем горле.
Из круга аквилоносцев выступил Фредерик. Шоковая дубинка в его руках трещала и сыпала искрами, выставленная на полную мощность. Консул попытался полоснуть его уцелевшим клинком, но Фредерик парировал, и лезвие, столкнувшись с раскаленным от тока металлом, переломилось пополам. Нуиссет скривился от электрического удара и попятился от надвигающегося на него врага. Люди расступались, чтобы дать ему пройти свой последний путь до конца.
– Мадраг… Разум… Верховное Существо… – бормотал он, пока не наткнулся спиной на колонну. Бледные глаза заметались по сторонам, выискивая хоть что-то, что могло его спасти, но в соборе не осталось никого, кроме глядящих на него с ненавистью аквилоносцев.
– Они тебе уже не помогут, – сказал Фредерик и ткнул его шоковой дубинкой под нижнюю челюсть. Падший консул задергался под током, редкие волосы начали тлеть, а из раскрытого в немом вопле рта повалил дым. Кожа обуглилась, одеяния вспыхнули, но еретик продолжал корчиться в муках, словно Губительные Силы в насмешку наделили его прощальным даром неестественной живучести. Лишь когда жар и зловоние горящего мяса стали невыносимы, Фредерик отступил и выключил дубинку, не отрывая взгляда от Нуиссета, пока тот, наконец, не перестал шевелиться.
Молчание, повисшее в храме, нарушил голос, полный тревоги.
– Сир!... Господин!
С трудом протолкнувшись сквозь толпу, к Фредерику подбежал мужчина в забрызганной кровью стеганой куртке и с угольно-черным орлом, раскинувшим крылья поперек бледного лица.
– Нужно… нужно выйти, пожалуйста, – забормотал аквилоносец, схватив его за руку. – Там… там…
– Что такое? Трон правый, да не спеши ты так, – Фредерик вгляделся в глаза своего воина и понял, что тот смертельно напуган.
Судя по шепоту, волной пронесшемуся по храму – от высоких окон и до самых дальних стен – у этого человека, не устрашившегося колдовства и еретиков, была веская причина бояться.
– Артифицион, – выдохнул он в унисон с людьми, столпившимися у разбитых витражей.

Фредерик вышел через главные церемониальные врата собора Судного дня. В руках у него не было ничего, кроме раки святой Атранты, испускающей мягкое бирюзовое сияние. Его окружала разношерстная толпа мужчин, женщин и детей, и каждый из них тихо молился на свой лад, но он не замечал их присутствия. Фредерик вообще ни о чем не думал, словно волна, пронесшая его через пол-Города, исчерпала всю свою мощь и оставила его качаться на поверхности тихой лагуны. Возможно, он тонул. Возможно, плыл к неведомому спасению. Неважно. Что бы он ни сделал и что бы ни сказал, за ним стоял Бог-Император, без чьего соизволения не происходит ничего в этом мире, и Фредерик готов был принять все, чему Он собирался его подвергнуть.
Да, Артифицион ждал снаружи. Сплошные ряды, облаченные в алые одежды и хромированную броню, попирали черно-белую мозаику площади Согласия, застыв в ста метрах от стен храма. Трупы, что аквилоносцы вечность тому назад видели среди обрушенных обелисков, принаделжали всего лишь передовому отряду разведки. То, что Фредерик видел сейчас перед собой, представляло собой если не основной корпус механовоинства, то, по крайней мере, его главный ударный кулак. Среди скитариев возвышались тонконогие стальные звери, на чьих спинах восседали всадники, обвиняюще наставив длинные копья на врата Собора. Громадные машины поднимались на паучьих лапах, созерцая людей сверху вниз непроницаемым взглядом бионических окуляров. Даже воздух над армией кишел парящими сервочерепами, что перемещались подобно блестящим кускам геометрической головоломки, от которой рябило в глазах.
Артифицион ждал. Чего?
Фредерик не знал, но решил, что живые машины желают удостовериться, не в союзе ли его воинство с еретиками, которых они не так давно пытались отсюда выбить. Если, конечно, для них имелась разница между еретиками и верноподданными Империума...
– Я приветствую вас именем Бога-Императора на Терре, – сказал он. Обращаться к кому-то конкретному в этой одинаково безликой массе было невозможно, поэтому он уставился в зияющий ствол пушки одного из гигантских гусеничных сервиторов и продолжил говорить. – Имя мое – Фредерик Аллонвильд, а это – мои аквилоносцы. Мы веруем в Отца Человечества… как вы. Мы чтим Бога-Машину. Сегодня он даровал нашему оружию победу над нечистью, что наводнила этот храм...
Воины Омниссии не реагировали, сохраняя все те же позы, словно множество статуй в красных драпировках. В тишине голос Фредерика затих, сойдя на нет, и вдали послышался скрип, словно что-то двигалось сквозь ряды скитариев, перебирая механическими ногами. Фредерик пошарил взглядом по сторонам, но не увидел никого, кроме аквилоносцев, которые стойко держались рядом, готовые принять смерть вместе со своим вождем. Он хотел придумать что-то еще, что-то другое, но машины опередили его.
Пушки не откашлялись пламенем, стволы гальванических винтовок не разверзлись молниями. Лишь несколько инфохерувимов с медными масками вместо лиц воспарили над рядами воинов и выстроились в небе идеально ровным прямоугольником. Между их вытянутыми руками, пронизанными пучками антенн, заструились серебристые потоки энергии. Через несколько секунд пространство среди херувимов заполнилось переливающимся светом, а еще через четверть минуты он преобразился в трехмерное изображение лица.
У Фредерика перехватило дыхание. Он никогда не видел магоса Вольфскара, но сразу понял, что это – он. Не механический кошмар, не месиво шестеренок и пружин, не металлический череп с растянутой синтетической кожей. Просто старик с аугметическими глазами, какого можно увидеть в любом рабочем квартале.
Долгое мгновение магос взирал на Фредерика, прежде чем улыбнуться.
– Поздравляю, – произнес трубный глас, испускаемый динамиками в животах инфохерувимов. – Вы правильно определили критерий отбора.
По толпе аквилоносцев прошел взволнованный шепот. Мысли Фредерика вышли из состояния спокойного, смиренного отупения, и заметались в голове тысячей вопросов, один нелепей другого: “Простите, что вы сказали?”, “Что вы имеете в виду?”, “Это значит, что вы нас не убьете?”
– Критерий отбора? – не сдержавшись, выпалил он.
– Вера, – ответил Вольфскар, паря в небесах над безмолвными скитариями. – С самого начала эксперимента мои воины оставляли в живых лишь тех, в ком видели истинную веру в Бога нашего, Императора-Омниссию. И хотя эта планета воистину погрязла в безбожии и ереси, вы выдержали отбор. Вы достойны выживания.
Кажется, кто-то за спиной Фредерика потерял сознание. Он не обернулся. Все его внимание поглощал только этот лик, созерцающий его со странным, почти ласковым выражением.
– Артифицион, – приказал магос. – Вывести избранных.
Скитарии расступились. Из-за широких спин и развевающихся плащей воинов-машин начали появляться люди. Первыми на площадь вышли несколько человек в военной униформе – нерешительно, медленно, как животные, которых впервые выпустили из клетки на волю. Они отошли метров на двадцать, постоянно оглядываясь, как будто ожидали выстрелов в спину, но скитарии не шевелились.
Следующей из рядов Артифициона появилась темнокожая женщина в зеленой мантии, подметающей мраморную пыль площади. Гордо подняв подбородок, она шла во главе группы из дюжины людей в старых залатанных одеждах, что поминутно осеняли себя аквилами. За ними вышла горстка рабочих-адептов в защитных очках и одинаковых комбинезонах, отмеченных половинчатой шестеренкой. Следом – юноша и девушка, держащиеся за руки. Мать и младенец, спящий в перевязи на ее груди. Старик с длинной седой бородой, который заплакал от радости, когда увидел блистающие под солнцем шпили храма.
И человек в помятой темно-синей панцирной броне, на наплечниках которой поблескивали золотые шевроны энактора.
– Эмтиссиан! – не в силах сдерживаться, закричал Фредерик, узнав брата. Позабыв обо всем, он бросился ему навстречу.
Стоя у врат собора, сестра Розалинда улыбалась, глядя, как братья, не в силах поверить чудесной встрече, обнимают друг друга. Старший выглядел так, словно его протащили через промышленную давилку, младшего в два слоя покрывала запекшаяся кровь врагов Императора, и все же они были живы. Как и бесчисленное множество людей, что по-прежнему продолжали прибывать на площадь, словно вода, хлынувшая из-за размытой дамбы. Среди моря голов мелькали синие шлемы: уцелевшие бойцы Нова-бригады увидели своего командира и стягивались к нему со всех сторон.
Впервые за много лет колокол собора Судного дня снова издал звон. Гулкий гром его ударов поплыл над площадью Согласия, как глас самого Бога-Императора, призывая всех праведных собраться на молебен. По всей площади, внутри храма, на улицах неподалеку люди опускались на колени, чтобы вознести к Золотому Трону свои благодарности и восхваления. Аквилоносцы, скитарии, мирные жители – все одинаково отдались зову веры, и бинарные молитвы Артифициона смешались с хоровыми песнопениями брюмерианцев.

ГЛАВА 10: НОЧЬ ДУШИ

Над Городом загорелись звезды, и покои Порфиры наполнились густым сумраком, но тем, кто теперь безраздельно властвовал над нею, не нужен был свет, чтобы видеть. Под сводами дворца бродили отзвуки безумного хохота и метались тени, казавшиеся живыми существами. Слова тяжело падали на пол, отражались эхом от стен, взлетали под потолок и растворялись в воздухе, и Канумбра почувствовал, что не желает больше говорить в этом месте.
– Выйдем, – хрипло предложил он колдуну. Гвадалор недовольно заворочался на своем ложе. Трупы рабов, расставленные вокруг него в неестественных позах, мелко задрожали, точно от холода.
– Не шевелись, – приказал Мадраг. – Нужно время, чтобы вернуть тебе жизненную силу.
Они вышли из палаты, и позолоченная дверь сама мягко закрылась за их спинами. В коридоре дул сквозняк, несмотря на поднятые пустотные щиты, и пахло сыростью, но Канумбра чувствовал, что здесь его слышно куда лучше, чем в комнате, наполненной душным зловонием колдовства. Они пошли по мягко проседающим коврам, словно два друга, прогуливающиеся по вечерней набережной. Цепи и варварские трофеи на их доспехах позвякивали в такт приглушенным тяжким шагам.
– Твой план провалился, – без обиняков заявил Канумбра. – Знамения уничтожены.
– Когда рушится одно, возвышается что-то другое, – возразил Мадраг. – Такова природа вечно изменчивого бытия, и это ясно всякому, кто пытается установить над ним власть. Я позволил сети Знамений распасться лишь потому, что увидел иную сеть, куда более крепкую. Чтобы ловить ею души, нам не понадобятся смертные помощники.
– Ты говоришь загадками, – заметил Канумбра. – А я их не люблю.
– Эту загадку я и сам еще до конца не разобрал. Андали с Туррианом работают над ней прямо сейчас. Ах, хотел бы я, чтобы старый глупец Роннайн мог увидеть то, что я собираюсь сделать…
– Да ты же сам этого не понимаешь, – воин хмуро уставился на Мадрага.
– О нет, – колдун одарил его в ответ лучезарной улыбкой, и в его глазах загорелось по язычку веселого пламени. – Я как никто другой понимаю красоту того, что мне открылось.
Иногда Канумбру тянуло поближе познакомить лидера банды с Шеерубом, и сейчас был как раз один из таких моментов. Впрочем, он и сам не заметил, насколько увлекли его дразнящие намеки Мадрага. Ему хотелось знать, что тот задумал, и он выразил свое желание нетерпеливым кивком.
– То, что я намереваюсь сделать с Брюмером, суть не более и не менее как реализация его подлинного потенциала, – мягко проговорил Мадраг. – Ты ведь знаешь, как появляются на свет Нерожденные? Ты не можешь быть настолько нелюбознателен, чтобы не интересоваться тем, откуда берется сила, которой ты пользуешься.
– Из варпа. Причем здесь “потенциал планеты”?
– Брат мой, силы варпа – лишь отражение того, что происходит в реальном мире. А на Брюмере произошло очень и очень много событий. Восстание, правление Конкордата, вторжение Артифициона – все это лишь одна глава его истории, что восходит к древнейшим временам. Сколько крови здесь пролито, Канумбра! Сколько интриг, сколько надежд и планов строилось хотя бы в этом дворце, что дал нам приют! Сколько декадентских удовольствий познали и придумали правители этого мира... И какое отчаяние и горечь все это время копились в Нижнем Городе, прежде чем прорваться наружу, подобно чумному бубону? Ты представляешь, какие шумы и волны все это породило в варпе?
Мадраг на мгновение закрыл глаза, как будто прислушиваясь к гулу иных морей.
– Они там, – прошептал он. – Они движутся. Следят. Ждут. Тоскуют по реальности, которая дала им начало, и не могут в нее пробраться. Разве они не заслуживают воплощения? Разве им так и суждено остаться безликими, нематериальными снами Брюмера? Я не сделаю с этим миром ничего такого, чего он сам себе не уготовил. Я просто позволю его мечтам стать явью.
Они вышли в коридор, где на стенах висели заклейменные узники. При виде хозяев эти жалкие создания зашевелились и забормотали, каждый на множество голосов. Похоже, речи Мадрага привлекли внимание демонов, почуявших, что говорят о них.
Колдун пристально поглядел на своего собеседника, давая понять, что желает как можно быстрее заняться своими таинствами. Однако у Канумбры оставался еще как минимум один вопрос, на который он требовал ответа.
– И что это даст лично тебе, Мадраг? Что это даст мне и всем остальным?
– Такая сила, такая жизнь… Совершенно иное состояние бытия, – выдохнул колдун, и по его плечам и рукам прошла легкая волна искрящегося электричества. – Мы будем управлять этим миром, каждым его аспектом и каждым из его обитателей, как ты управляешь своим топором. Наша воля превосходит волю любого из этих текучих, зыбких сновидений. Под нашим командованием будут легионы. Забудь о фанатиках Императора. Забудь об Артифиционе. Их сметет с лица этой планеты, как путник стирает пыль со лба... А потом мы пойдем к иным мирам, чтобы раскрыть их самые потаенные грезы. Ты представляешь себе это великолепие? Представляешь могущество?
Узники начали стонать, и звуки эти нарастали, пока не перешли в крики. Странным образом тихий голос Мадрага продолжал ясно слышаться сквозь гвалт. Дослушав его, Канумбра кивнул и отступил на шаг.
– Делай, что должен, колдун. Я уверен, что боги на твоей стороне.

Скитарий содрогнулся и рванулся вверх, заскрипев каждым суставом наполовину искусственного тела. Из круглого решетчатого отверстия, заменявшего ему рот, вырвался фонтан маслянистых брызг. Не обращая внимания, Турриан снова потянул, и под тихий шелест сервомоторов его металлическая рука вытащила из вскрытой груди скитария влажный жгут, покрытый пульсирующими узлами плоти. Андали взмахнул газовым резаком, аккуратно отсекая машинные внутренности от тела, и жертва снова забилась на импровизированном операционном столе. Какую бы силу не придавали плененному скитарию внедренные глубоко в его плоть компенсаторные механизмы, вырваться он не мог: Турриан накрепко приплавил его металлические конечности к плоской крыше разбитой кабины погрузчика, которую рабы водрузили на постамент из кирпичей. Технодесантник и апотекарий успели поэкспериментировать с цепями и мощными магнитами, но сварочный инструмент оказался гораздо более эффективным средством удержания подопытных объектов.
– Есть успехи? – окликнул знакомый голос. Андали вздохнул и отвел взгляд от костного образования в форме сердца, которое он держал двумя пальцами и рассматривал на весу. Моноклескоп на его левом глазу защелкал, перестраиваясь из микрорежима на нормальное зрение. Турриан поднял голову, ухмыльнулся в знак приветствия и снова углубился в наблюдения за механизмами, движущимися под кожей и броней скитария.
Канумбра стоял в нескольких метрах от них, возле покосившейся решетчатой ограды королевского сада. Рабы, облаченные в глухие прорезиненные костюмы, приставляли к решетке результаты предыдущих экспериментов. На листах гофрированного железа и кусках кровельного металла скорчились оплавленные и изрезанные, но местами все еще дергающиеся останки. Еще груда тел, лишенных конечностей и оптических приборов, вяло шевелилась неподалеку, словно ворох вываленной из сетей рыбы.
– Не трогай забор, он под током, – предупредил апотекарий, увидев, что Канумбра собирается облокотиться на ограду. – Что, Мадраг спрашивает? Мне пойти посмотреть Гвадалора?
– Он тебя не подпустит, – проворчал воин. – Говорит, раны от смертных не заслуживают штопки. А колдун занят ритуалами.
– Не знаю, что он там творит, но мы тут определенно кое-чего добились, – приподнятым тоном сообщил Турриан. – Иди сюда, погляди.
Склонившись над распятым телом скитария, Канумбра уставился на биомеханическое месиво, залитое кровью и машинным маслом, а затем перевел взгляд на боевых братьев.
– Ты объяснишь или я? – Андали переглянулся с технодесантником.
– Я, а ты пригляди, чтобы этот не умер, у тебя лучше выходит, – Турриан говорил быстро, явно довольный, что наконец-то нашел слушателя, которому можно было поведать о своих открытиях. – Смотри, Канумбра, вот эта деталь, замаскированная под хрящ, на самом деле – устройство связи. Через нее они могут беспрепятственно общаться друг с другом практически на любом расстоянии, передавать образы, записи и другую информацию...
– Как Мадраг мыслеречью?
– Примерно. Этот, правда, использовал связь довольно однообразно: только и делал, что звал на помощь. Близнецы говорят, поначалу на их сигналы даже откликались. Так что у нас теперь больше материала, чем надо, – Турриан кивнул на груду тел у ограды. – Но если к делу, то этот “хрящ” можно легко вырезать, или отключить достаточно сильным ударом, и тогда скитарий теряет связь с остальными.
– Как муравей вдали от матки. А если его совсем уничтожить, возникает интересный эффект, – добавил Андали и слегка отстранился. – Вот, попробуй сам.
Канумбра пожал плечами, протянул руку и сдавил белесый орган связи между пальцами. На мгновение раздалось шипение статики, затем хруст. Хрупкая электроника рассыпалась блестящими, мелкими как пыль осколками, и скитарий замер, будто оглушенный внезапной тишиной. Через несколько секунд он замотал головой по сторонам, а его бионические глаза стали судорожно вращаться в латунных орбитах, пытаясь сориентироваться.
– Любопытно, не правда ли? – спросил Потрошитель. – А вот еще, посмотри. Похоже на мясо, но темнее. Иммунная ткань.
Канумбра потер пальцы друг от друга, скатывая налипшую на них слизь и прах в комок, и щелчком избавился от него. Затем без интереса поглядел на то, что указывал электроскальпелем апотекарий.
– Она просто кишит модифицированными клетками, пожирающими попавшие извне патогены с невероятной скоростью. Никогда ничего подобного не видел.
Технодесантник поднял с заляпанного биотическими жидкостями стола тонкий острый клинок с пучком проводов вместо рукояти и многозначительно потряс им.
– А вот имплантированный силовой нож! Как тебе такое, а? Абсолютно незаметное оружие, спрятанное между костей предплечья...
– Чуть ему ногу не отхватил, – вставил Андали. Технодесантник отмахнулся серворукой.
– Протезом больше, протезом меньше. У каждого из них свой набор модификаций: от способности к полету до регенерации, не уступающей нашей. Думаю, мы могли бы воспользоваться всем, что так щедро бросил против нас Империум. С такими технологиями я мог бы превратить каждого жителя этой никчемной планетки в убийцу, какого не видела Галактика. Расходовать все это изобилие на тупых болванчиков…
– Как насчет сперва уничтожить этих болванчиков, – прервал Канумбра, – пока они не собрались с силами и не взяли нас числом?
Андали опустил обе руки на стол и перегнулся через него, словно заговорщик, собирающийся поделиться секретом.
– Средство для этого мы уже нашли. И даже показали тебе, – сказал он. Турриан с ухмылкой вытащил из-под стола стеклянную колбу. Под слоем кирпичной пыли виднелась наполняющая сосуд густая жидкость, в которой плавали белесые хрящеватые комки.
– Устройства связи? – Канумбра недоверчиво уставился на колбу.
– Они самые, – кивнул Андали. – И с их помощью мы нанесем им удар оттуда, откуда они ожидают меньше всего.

Смириться с поражением – вот что оказалось самым сложным. Травмы и кровоподтеки, полученные в бою, бесследно рассосались еще до того, как ему вернули сознание. Яд в крови Эмтиссиана вычистил какой-то пятнистый мешок плоти, который пиявкой присосался к его руке и не отпускал, пока тот не почувствовал в себе достаточно сил, чтобы отодрать эту дрянь. Но ни одно создание Биологис не могло избавить его от иного яда, въедающегося в разум и душу.
Он должен был чувствовать радость. Он должен был ликовать, как все эти… аквилоносцы, как назвал их Фредерик, что заполонили всю площадь и прилегающий к ней район Города своими палатками и кострами. Среди них сновали механохирургеоны, сопровождаемые стайками диагносторов, и бесчисленные сервиторы, раздающие питательные концентраты и укрепляющее питье. Где-то там бродил и его чудом выживший брат, на пару с сестрой Розалиндой организуя помощь раненым и упавшим духом. Внутри собора и в наиболее хорошо сохранившихся зданиях вокруг площади устроили госпитали, а во дворах развернулись операционные, больше похожие на фабрики, где людям, покалеченным в боях с еретиками, споро приделывали новые бионические конечности. В одну минуту Артифицион преобразился из лютых врагов рода человеческого в союзников, каждый из которых излучал заботу и набожность, словно внутри у них сдвинули переключатель. Эмтиссиан не верил, что такой переключатель существует.
Он помнил, как распрощался с жизнью в хватке живой машины. Какая-то часть его разума до сих пор была уверена, что он мертв и что все происходящее вокруг – не более, чем видение. Какая-то другая часть бессильно жаждала мести. За всех, кто погиб на электростанции, и после, и до нее… говорили, что в захваченных районах Города в живых осталось не больше одного человека на пятерых, а то и меньше. Разум отказывался обрабатывать эту информацию. Здесь, в переполненном лагере аквилоносцев, каждый из которых жаждал искупить грехи своей планеты и заново подтвердить свое право на жизнь, сложно было поверить в то, что где-то совсем рядом (куда они дели трупы?) за последние дни погибли миллионы людей.
Но ведь те, кого убили, не были верны Богу-Императору, прошелестел в голове такой убедительный, такой приятный голосок. Эмтиссиан запустил пальцы в спутанные светлые волосы и сжал их так яростно, что чуть не вырвал клок вместе с кожей. Разве не этого он хотел? Разве он не мечтал, сидя в приторно-ароматных залах Порфиры и ненавидя всех и каждого рядом с собой, чтобы на Брюмер явилось спасение от безбожников, еретиков и святотатцев? Разве Артифицион не сделал то, что должны были сделать дворяне в роковое лето восстания… или даже раньше?
Перед глазами Эмтиссиана встала картина гибели Льера, и он помотал головой, пытаясь от нее избавиться. “Просто адъютант”, прошептал он себе под нос. Третий. Предыдущие двое погибли гораздо худшей смертью, как это свойственно служителям Завесы... Вот только нет больше никакой Завесы. Он не энактор. Единственным, что спасло его жизнь, была та фраза о Боге-Императоре, ритуальная, ничего не значащая... Святый Трон, как перестать чувствовать то, что чувствовать уже нельзя?
Лязгающие шаги за спиной заставили Эмтиссиана обернуться, а то, что он увидел – стиснуть зубы, подавляя очередной приступ бессмысленной и саморазрушительной ярости. Ему понадобились все остатки самоконтроля, чтобы не положить руку на эфес силовой шпаги.
13-Фау склонил увенчанную шипастым шлемом голову. Эмтиссиан ухмыльнулся, заметив, что под его ключицей, на месте раны от пневматического кинжала, теперь тускло блестит стальная пластина со свежими следами сварки. Черно-красный плащ висел обугленными лохмами: видно, успел обгореть в какой-то стычке, пока Эмтиссиан лежал без сознания в душном нутре одной из этих длинных ползучих машин, куда Артифицион стаскивал свою добычу. Из-за плеча скитария торчала рукоять цепного меча, а от громоздких складных конечностей как будто и следа не осталось. Как будто перед ним стоял обычный, пускай и очень крупный солдат Имперской Гвардии, зачем-то нацепивший на себя символы Адептус Механикус. Эмтиссиан подумал, что теперь, зная все трюки альфа-прим скитария, он вполне мог бы его убить, и эта мысль придала ему уверенности.
– Что такое, 13-Фау? – спросил он.
– Мы нашли женщину, идентифицированную как сестра-фамулус Маклинта, – проскрежетал скитарий без всякого выражения. – Ваш брат подавал запрос на ее обнаружение. Она здесь, среди раненых.
Всю дорогу до собора, не то конвоируемый, не то просто сопровождаемый безмолвным скитарием, Эмтиссиан мысленно ругал себя последними словами. Он настолько погрузился в собственные переживания, что совсем забыл о единственных близких людях. После того, как Фредерик сообщил ему, как расстался с Маклинтой, он решил, что та мертва, и перестал о ней думать. Списал со счетов... Неужели долгое соседство с Конкордатом настолько сильно на него повлияло?
– Осторожно, не подходите близко, – предупредила женщина в грязно-белом халате и шапочке с красной кокардой-кадуцеем, над плечом которой неотлучно парил сервочереп с торчащим меж зубов шприцом. – У нее обширные ожоги. Легко занести инфекцию.
Фредерик поднял лицо, наполовину скрытое тканевой маской, и кивнул, увидев брата в дверях ризницы. Он стоял на коленях над пеноложем, установленным прямо на каменном полу, а на нем, на тонкой простыне...
Эмтиссиан вздрогнул и отвел взгляд, тут же наткнувшись на 13-Фау.
– Мы вытащили ее из горящего дома, идентифицированного как принадлежащий вам, – скитарий говорил тихо, как никогда раньше, и его речь походила на низкое гудение проводов. – Вероятное применение огнемета, какового на месте обнаружено не было. В непосредственной близости – пять трупов бойцов Конкордата и двое раненых, добиты. Ее я нашел среди завалов без сознания. Отбор произведен по религиозному символу согласно протоколу “аэтос-санктум”.
Он кивнул на лежащую рядом груду испачканных сажей вещей, которую венчала неуместно аккуратно сложенная полоса бронеткани. К середине металлизированного плата, прожженого в нескольких местах, приплавилась маленькая оловянная аквила.
Эмтиссиан перевел взгляд на сестру Маклинту, лежащую без сознания с трубками в горле и обеих руках, на 13-Фау, который стоял рядом в своем обгоревшем плаще, и спрятал пылающее от стыда лицо в руках.

Фредерик так и заснул у койки сестры-фамулус, до предела истощенный почти суточным маршем через город и последовавшей битвой, о которой он успел пересказать брату лишь несколько деталей. Впрочем, только одна из них теперь имела значение. Настолько важное, что перед ней меркла любая былая вражда между брюмерианцами и магосом Вольфскаром.
Воин в синей броне, теперь раскрашенной белыми орлиными крыльями, и солдат в черно-красных доспехах, вживленных в его собственное тело, шли через лагерь бок о бок, сопровождаемые одиноким сервитором-оруженосцем. Время от времени Эмтиссиан отдавал короткие указания в микрофон шлема, как привык за годы командования собственным подразделением, и выслушивал ответные сигналы свежеиспеченных аквилоносных офицеров, которые все никак не могли разобраться с новой организацией своего воинства, переданного братом под его командование. 13-Фау транслировал очереди кода, что отдавались в вокс-бусине его спутника негромким потрескиванием. Оба были заняты делом. Оба должны были как можно скорее подготовить своих подчиненных к битве с Космическим Десантом.
– Серые доспехи… – пробормотал Эмтиссиан про себя, когда эфир, наконец, освободился от бесконечных запросов.
“Как пыль”, сказал Фредерик, и в его усталых глазах мелькнула искра отвращения и страха, которые он испытал, когда на его последователей набросилось это чудовище. “Как прах на Поле Костей”.
– Смертоносцы? – проскрипел 13-Фау через секунду, видимо, порывшись в своих архивах данных. – Призраки Проклятия? Банда Саккара Умерщвленного?
– Не знаю, кто все эти, безусловно, милые люди. Но, по-моему, не надо искать так далеко, – Эмтиссиан вздохнул. Вывод напрашивался до тошноты неприятный.
Сам он никогда не видел их своими глазами, но помнил картины, висевшие в галерее семейного поместья – где-то они сейчас, в закромах у какого-нибудь скупщика краденого? – которые изображали сверхчеловеческих воинов на фоне светлого и блистающего монастыря Сан-Атранты.
Серые доспехи, темные, почти собольего цвета наплечники. Белая окантовка. Символ в виде весов, над чашами которых парят раскрытые глаза.
– Это Вестники Талиона, – сказал Эмтиссиан с тяжестью на сердце. Ему не хотелось признавать, что прославленные Ангелы Бога-Императора могли впасть в ересь – это казалось немыслимым и оттого еще более страшным. Но факт оставался фактом, больше космическим десантникам на Брюмере взяться было неоткуда.
– Орден числится пропавшим без вести на протяжении двенадцати стандартных лет, – сообщил скитарий. – Связь с родным миром потеряна, предположительно, уничтожен...
– Меня сейчас гораздо больше интересуют те его остатки, которые засели на моем родном мире, – перебил Эмтиссиан. – Их должно быть восемь, если они все уцелели за прошедшие годы. И я уверен, что теперь они называют себя Красным Ливнем.
13-Фау посмотрел на него пустыми линзами противогаза, и Эмтиссиан услышал в вокс-бусине серию щелчков, напоминающих стук костяных счетов. Наверное, с таким звуком работали шестеренки в его мозгах, передавая важную информацию генетору Вольфскару, что, будто далекий и безразличный бог, продолжал медитировать на вершине Мондрина. Эмтиссиан так и не повидал его вживую.
– Магос передает, что нам необходимо все, что тебе известно о наших врагах, в особенности об этом Красном Ливне, – сказал 13-Фау. – Как только аквилоносцы достаточно отдохнут, а медикусы позаботятся обо всех раненых, мы двинемся дальше. Город необходимо зачистить. Конкордат еще не уничтожен. Предатели еще живы.
– Я поделюсь всем, чем смогу, хотя это, боюсь, не так-то много, – ответил Эмтиссиан. Они пришли к нечетко ограниченному глыбами мрамора участку площади, где в холщовых шатрах разместились выжившие и сменившие сторону солдаты Конкордата. От взгляда Эмтиссиана не укрылось, что скитариев в этой части лагеря находилось значительно больше, чем там, где разместилось ополчение аквилоносцев. Представителей Завесы тут, впрочем, не наблюдалось: он лично направил их оберегать собор Судного дня, где стараниями сектантов истончилась пелена между реальным миром и имматериумом. Теперь в нем на почетном месте красовались мощи святой Атранты, а агенты, увешанные сурдиумом, обшарили все углы от катакомб до шпиля колокольни, но Эмтиссиана все равно не покидало беспокойство. Когда речь шла о колдовстве, нельзя было поручиться ни за что.
– У Красного Ливня есть псайкер, – сказал он 13-Фау, когда оба прошли к костру и сели на накрытую куском пластека каменную плиту возле него. Стоящий в нескольких метрах от них скитарий – массивный кибервоин с металлическим черепом вместо головы и с тяжелым лучеметом в руках – смерил человека взглядом четырех бионических глаз и издал нечто среднее между фырканьем и лязгом.
– Это очевидно, – добавил 13-Фау к замечанию сородича. – Иначе они бы не смогли так долго скрываться.
Эмтиссиан снова ощутил приступ стыда. У него под носом, в подчинении у его собственного начальника, орудовала банда космических десантников. Гигантов, любой из которых столь же заметен среди обычных людей, как луна среди звезд. И среди них укрывался нечестивый чародей – а он-то мнил себя охотником на подобных тварей, знатоком их махинаций…
– Вот что, – сказал он, подавив раздражение на самого себя и на своего механически прямолинейного собеседника. – Ты выслушаешь меня, не перебивая. И мы вместе решим, как раз и навсегда избавиться от этой нечисти. Вы вторглись сюда, вы понесли потери, вы сделали все, что сделали – ради нас. Ради людей, верных аквиле. И сейчас вам нужна наша помощь – так же, как мы нуждаемся в вашей.
13-Фау на мгновение замер и кивнул. Вокс-бусина не издавала ни намека на звук, как будто альфа-прим прекратил все трансляции. Эмтиссиан снял шлем, открывая лицо ночному ветру, и начал говорить все, что знал о Конкордате и его тайном оружии.

Воздух в комнате, уставленной низкими каменными ложами, был насыщен энергией варпа, и защитные руны, начертанные на стенах, пульсировали в такт двойным сердцам собравшихся здесь воинов Красного Ливня. Раб в одной набедренной повязке трясся, держа на вытянутых руках серебряный поднос, и к его ногам, привлеченные страхом, льнули ожившие ручейки темной пыли.
На подносе покоился бледно-розовый человеческий мозг, окруженный спутанной паутиной нервов, среди которой лежали белые хрящеватые комки. Их было пять. Турриан, Андали и Мадраг сошлись во мнении, что для задуманного хватит пятерых.
Колдун провел рукой над этой странной коллекцией органов, и те зашевелились, словно разбуженные насекомые.
– Роннайн, – произнес он, не обращаясь ни к одному из шестерых своих братьев. – Ты рад тому, что это наша последняя встреча?
Канумбра уловил некое странное ощущение, подобное звуку на самом верхнем пределе слышимости. Так звенит безмолвие в пустой комнате. Так звучало молчание космического десантника, лишившегося жизни, но не сознания двенадцать лет тому назад.
– Мы убили тебя, Роннайн, – проговорил Мадраг, медленно обходя по кругу покрытого холодным потом раба. – Но лишь потому, что ты пытался убить нас. Убить наш дух. Убить нашу сущность. Верно ли я говорю, мой Красный Ливень?
Канумбра ответил рыком ярости, и его голос слился с ревом остальных. Мстительный вой Гвадалора, боевые кличи Андали и Турриана, наполненные жестоким предвкушением голоса Близнецов еще несколько секунд отдавались эхом, пока не сгинули в тенях под сводчатым потолком.
– Таков закон Талиона, – продолжил колдун и словно невзначай, погруженный в раздумья, провел когтистым пальцем по влажным извилинам. На краю восприятия вспыхнуло нечто, напоминающее стон, и угасло. – Око за око. Смерть за смерть. Они называли тебя наставником, а не убийцей душ. Стражем, а не тюремщиком. Что делали на этом мире с теми, кто не уберег своих заключенных? Сажали в темницу на весь оставшийся им срок, верно?
Левой рукой Мадраг поднял ритуальный кинжал. Острие замерло в миллиметрах от мозга, в котором все еще жил измученный разум восьмого из ангелов-хранителей Брюмера. Единственного, кто отказался ответить на зов резни, поднявшийся с кишащих чернью улиц. Канумбра помнил, как седой, осунувшийся Роннайн стоял, преградив им путь к обители Сан-Атранты, с обломком цепного меча в руке. Он уже не кричал в гневе и не призывал на них громы и молнии своего бесполезного бога, но умолял – нет, не сохранить ему жизнь, но одуматься и не предавать свои души проклятию. А затем в его грудь врезались потоки огня из нескольких болтеров. Один из них держала та рука, что теперь сжимала рукоять Шееруба.
Все они стали братоубийцами. Все они пролили кровь своего наставника, и вместе с ним – частичку крови мертвого Императора. Но пленил его душу Мадраг, тот, кто первым ощутил вкус к свободе.
– Каждый из нас семерых должен был год сидеть в заточении, пока ты умерщвлял нашу волю, – колдун взвесил в руке кинжал, примериваясь, где начать резать. – По закону следовало бы освободить тебя еще пять лет назад… но тогда от этого не было бы пользы. В конечном итоге ты все же послужишь нам, Роннайн.
Лезвие погрузилось в мягкую нервную ткань, и воздух зазвенел от беззвучных криков. Раб окаменел от ужаса и зажмурил глаза, чтобы не видеть, что происходит на трясущемся в его руках подносе. Гвадалор хрипло рассмеялся. Андали с холодным интересом прозектора наблюдал, как мозг распадается на части. Близнецы глядели на него с алчным вниманием, как будто хотели проглотить эти окровавленные ломти один за другим. Турриан и Канумбра равнодушно ожидали, когда все завершится.
Наконец, Мадраг прекратил резать. По узорчатому серебру растекалась красно-серая кашица, в которой плавали вычлененные умелой рукой пучки белых волокон. Комки хрящей начали расползаться по массе растерзанной плоти и обрастать тонкими нитями нервов и кровеносных сосудов.
За считанные секунды серебро потемнело. Раб, державший поднос, закричал, когда металлическая патина начала расползаться по его коже, но не смог и сдвинуться с места. Не обращая внимания на вопли, Мадраг взял один из разбухших комков плоти. На мгновение он высоко поднял крошечное устройство над головой, как будто собирался с размаху разбить его о камни, а затем быстрым движением приложил руку ко рту.
Канумбра наблюдал за действиями колдуна, как за каким-то фокусом, который должен обмануть легковерную публику и представить чудом нечто само собой разумеющееся. Он не знал, как именно преобразовали эти штуки силы варпа, приняв в жертву неоплаканную душу Роннайна. Не знал он, и что произойдет, когда воины Красного Ливня их проглотят. Все, что он понял из объяснений, которых добился у Потрошителя – каким-то образом это позволит им проникнуть в “манифольд”, тайную сеть, что объединяла армию живых машин, растянутая в их головах и в пространстве между ними. “И там понадобится вся ваша ярость”, сказал Андали. В его голосе слышался оттенок зависти: как апотекарий, он должен был следить за состоянием погрузившихся в манифольд, вместо того, чтобы отправиться с ними. Канумбра подумал, что Андали был бы так же рад потрошить умы скитариев, как и их тела.
Мадраг стоял столь же неподвижно, как раб, что уже полностью покрылся коркой металла и обратился в немо кричащее изваяние. Голова колдуна была запрокинута, руки напряженно вытянуты вдоль туловища. Из ноздрей сочились струйки крови, исчезая меж приоткрытыми губами. Через минуту-другую колдун с усилием поднял ладонь, сигнализируя о том, что нашел путь, связующий варп и манифольд. Его движения выглядели медленными, как у человека, плывущего против течения. Но стоило остальным участникам ритуального эксперимента взять в руки свои устройства связи, по телу колдуна прошла дрожь облегчения, и он уверенно уставился перед собой глазами, в которых разгорался бледный свет иных миров.
Канумбра ощутил во рту привкус металла и сырого мяса, а затем сглотнул. Хрящеватый комок не желал соскальзывать вниз по горлу, вместо этого он застрял сразу за языком и, судя по ощущениям, пустил там корни. Закрыв глаза, космический десантник сосредоточился, пытаясь увидеть перед собой горящий туннель, как учил Мадраг. Рядом послышался чей-то кашель и успокаивающий голос Андали. Инстинкт требовал выплюнуть эту дрянь, выцарапать ее из глотки, но он продолжал глубоко дышать носом, не обращая внимания на щекочущее ощущение в глубине рта, которое постепенно перерастало в острую жгучую боль.
Огненное кольцо возникло перед глазами, хотя его веки были по-прежнему плотно сомкнуты. Пространство вокруг размылось, наполнилось цветами и приобрело текстуру пены. По коже Канумбры пробежал холод, словно он оказался раздет донага на вершине продуваемой всеми ветрами горы. Не позволяя себе отвлекаться, он вперил мысленный взгляд в кольцо и увидел, что на фоне его непроглядной черноты вырисовался высокий, тонкий как веретено силуэт.
В этом нереальном мире Мадраг выглядел иначе: похожие на ветки, ноги и руки соединялись друг с другом в обход тела, напоминающего крутящийся в пустоте между конечностями восклицательный знак. Лицо, парившее над этой невозможной конструкцией, походило на человеческое, но Канумбра не мог разглядеть его как следует. Оно ускользало из виду, как пятно на краю зрения, и единственными его чертами, которые можно было уверенно различить, были светящиеся глаза и корона из языков пламени – живого, трепещущего огня.
Канумбра попытался оглядеть себя, но не-мир вокруг закружился, и на пару секунд – или часов? – он потерял всякое представление о том, где здесь низ, а где верх. На его материальное тело накатила тошнота. Усилием воли он заставил себя остаться на месте, не теряя из виду Мадрага. Присутствие еще троих братьев только угадывалось на краю чувств: стук сердец Гвадалора, крест-накрест ложащиеся тени Близнецов. Канумбра на ощупь исследовал клубящуюся вокруг неопределенность, но если здесь и находился кто-то еще, он их никак не воспринимал. Враги таились за этим черным туннелем, чувствовал он, а это место было всего лишь преддверием для настоящего поля боя.
+Я готов+, подумал он и почти не удивился, когда эта мысль материализовалась в пустоте перед ним. Зрение восприняло ее как что-то блестящее, осязание, как будто оторвавшееся от тела – как твердый и плотный предмет.
+Где мы?+ всплыло откуда-то сзади-снизу голубоватое облако дыма-вопроса. Похоже, говорил Эстебис или Сараваст.
+Не мы, а наши варп-проекции+, почти сразу же донесся ответ Мадрага, расползшийся в пространстве, как ветвистая молния. +Плоть погружена в сон. Разумы должны войти в пространство информации. Это путь, проложенный мной через имматериум. Мы должны спешить, ибо он не вечен.+
+К чему тогда медлить?+ лязгнула фигура, возникшая в поле зрения Канумбры. По призрачному лицу со свинцовыми зубами он узнал Гвадалора, хотя все остальное больше напоминало сгусток текучей тьмы.
+Ты прав. Пора+, выдохнул увенчанный огнем силуэт. Его лицо растянулось, превратившись в громадную пасть. Она изрыгнула порыв ветра, от которого не-мир вокруг задрожал, угрожая расколоться вдребезги. Сверхъестественный вихрь подхватил варп-проекции космических десантников и понес их в темноту, где ждала самая странная битва, в которой им когда-либо приходилось сражаться.

Если бы 218-4-Зет сохранил атавистическую привычку широко открывать рот и втягивать воздух, чтобы продемонстрировать сонливость или скуку, он бы сейчас зевнул. Хотя бы для того, чтобы выразить презрение к слабости людей, нуждающихся во сне и отдыхе. Магос приказал его манипуле охранять аквилоносцев, пока те ночевали – кто в соборе, кто под открытым небом. По мнению Зета, площадь Согласия представляла собой одно сплошное убойное поле. Особенно если ее незаметно окружить и открыть стрельбу с крыш облупленных многоэтажек вокруг… большинство этих горе-вояк бы просто затоптало друг друга, ошалев от ужаса. Впрочем, чтобы этого не произошло, он тут и находился, верно?
218-4-Зет не возражал против приказов магоса. Но как же жгла его мысль о том, что 98-9-Балам со своими сикариями сейчас рыщет по темным подземельям столицы, выискивая врагов, а он вынужден сидеть здесь и сторожить существ, настолько несовершенных, что они нуждаются в потере сознания на добрую четверть, а то и треть суток, чтобы не растерять функциональность. Да еще и после того, как он провел столько времени в арьергарде… Это напомнило о счетчике убийств, который настолько давно не радовал Зета щелчками, что практически выпал из его краткосрочной памяти.
= Фау, = послал он сигнал в приватный канал манифольда. = Сколько у тебя на счету? =
Его сообщение словно столкнулось с глухой стеной. Линия была пуста. 218-4-Зет повернул левую пару окуляров в сторону, чтобы увидеть 13-Фау возле одной из палаток, установленных аквилоносцами. Он по-прежнему сидел у костра и вел коммуникацию с человеком, которого Зет внес в свой внутренний каталог как “717-нова-альфа”. Фау использовал примитивный вокальный метод обмена данными, ради чего, видимо, и отрезал себя от всех каналов связи, кроме экстренных. Зет ни за что не решился бы использовать их лишь ради утоления своего любопытства. Поэтому, оставив альфа-прим-единицу в покое, он углубился в манифольд, выискивая в хитросплетениях временных и постоянных сетей путь, который мог бы привести его к глубоко зашифрованному каналу 98-9-Балам и информации о ее достижениях.
Где-то вдалеке ему почудилась легкая вибрация, наподобие той, что ощущает паук в центре паутины, когда ее липкие нити прогибаются под весом насекомого. Кто-то, наверное, загружал в манифольд объемные файлы. 218-4-Зет обеспокоился лишь тогда, когда его машинные чувства задел незнакомый протокол, казавшийся гораздо тяжелее и сложнее обычного. Он переключил на него внимание и через долю секунды отпрянул, от изумления и испуга позабыв даже издать сигнал тревоги.
То, что коснулось сознания альфа-скитария, пятная его несмываемой чернотой, могло быть лишь мусорным кодом, искаженной пародией на бинарное наречие, каждое слово которой было проклятьем для тел и духов машин. Зет попытался воздвигнуть блок между собой и протянувшейся к нему цепочкой богохульных символов, но было уже поздно: его программы, зараженные стремительно расползающейся порчей, начали отказывать. Попытки отключиться не срабатывали. Он не мог вырваться и не мог даже позвать на помощь – запросы не уходили в общий манифольд, а бесцельно кружили рядом, пока не затухали, словно крики заблудившегося ребенка. Запертый в собственном канале связи, тонущий в потоках шифрованной скверны, 218-4-Зет мог лишь в панике наблюдать, как на его глазах разворачивается невозможное.
Сквозь виртуальное пространство двигались фигуры из размытых образов, облаченных в обрывки данных и струи цвета. Мусорный код окружал их, словно облака мух, клубящиеся над трупами. В стерильное пространство манифольда, прежде наполнявшееся лишь данными, чистыми, как лик самого Омниссии, вторглись осквернители. Это кощунство настолько ужаснуло Зета, что он мгновенно забыл о своих распадающихся компонентах и попытался остановить врага единственным из доступных способов.
Команда “СТОП”, усеянная символами подчинения, словно кастет – шипами, помчалась навстречу чужакам. Стоило альфа-скитарию отправить в манифольд одно это слово, как целая манипула, не задумываясь, замирала на месте даже под плотным артиллерийским огнем. Оно врезалось в один из силуэтов, отдаленно напоминающий рогатого человека с каким-то длинным и острым предметом в руках, и тот пошатнулся. Зет принялся отчаянно строчить командами, ни о чем не думая, кроме как о возможности хоть ненадолго задержать этих цифровых чудовищ. Но следующий информационный снаряд распался дождем бессмысленных байтов, когда рогатый поймал его на свое оружие. Остальные развеяло одно мановение руки другого монстра, похожего на изломанный остов в короне из пламени.
= Да, они могут причинить нам боль в этом пространстве, = с трудом расслышал 218-4-Зет сквозь помехи и жужжание мусорного кода, облепившего его сознание и жадно опустошающего хранилища памяти. = Но и мы на это способны. Хочешь попробовать первым, Канумбра? =
Альфа-скитарий напряг последние силы, чтобы выплюнуть еще одну команду, или подать сигнал тревоги, предупредить магоса… но навстречу ему уже мчался громадный, увенчанный рогами силуэт. Чудовищный удар обрушился на сознание Зета, так и не успевшего соткать хотя бы строчку кода, и навеки погрузил его во тьму.

Скитарий, неподвижно стоявший неподалеку, вдруг рухнул как подкошенный. Лучемет выпал из его рук и грохнулся о мостовую. Не сговариваясь, Эмтиссиан и Фау вскочили на ноги и бросились к нему. Воины Омниссии тут же выстроились вокруг них, прикрывая командира, словно стена из живого металла.
Голова в шлеме-черепе лежала на боку поодаль от тела, уставившись на них четырьмя медленно угасающими окулярами. Из разрубленной шеи струилась синтетическая кровь, пахнущая больничными химикатами.
– Режущий снаряд, – отрывисто проговорил альфа-прим скитарий. Эмтиссиан почувствовал в его голосе неуверенность.
– Ты его здесь видишь? – ответил вопросом он. Фау пожал плечами. Под его маской что-то щелкнуло, как будто включились некие дополнительные механизмы. Скитарии поблизости осматривались, поводя по сторонам стволами гальванических винтовок, а из ближайших палаток начали высовываться люди, разбуженные шумом.
Эмтиссиан вытащил фонарь, посветил на тело, все еще подрагивающее под действием остаточных токов, и вздрогнул, едва не помянув всуе Бога-Императора.
– Смотри, – прошептал он, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу. – Вот сюда. Не трогай!
Фау послушно замер, уставившись туда, куда показывал Эмтиссиан. Верхний край нагрудной брони Зета был оплавлен, как будто ему снесло голову невидимым силовым оружием, и переливался всеми цветами радуги. От взгляда на них глаза слезились и зудели. Химический запах превратился в приторный аромат меда, а потом, когда плоть мертвеца начала неестественно быстро разлагаться, в зловоние сточной канавы.
– Это признаки порчи, – проговорил Эмтиссиан, выпрямившись над телом. – Дело рук Хаоса.
Словно в подтверждение его слов, площадь взорвалась криками.

ГЛАВА 11: ВСЕВЛАСТНАЯ СКВЕРНА

Восторг битвы нахлынул на Канумбру, словно чистейший из боевых наркотиков. Инфопространство, измененное ворвавшимися в него потоками колдовства, дарило свободу, какую, верно, знают одни лишь бесы, резвящиеся в приливах варпа. В этом не-мире он мог парить, подобно ястребу, и бросаться на добычу, как змея. Каждый взмах Шееруба – яростно пылающей сущности демона, окутанной облаком рун и губительных символов – разил врага изнутри, проникая в самый его разум и разбивая его на миллионы бессмысленных и мертвых осколков. Тени скитариев носились вокруг, пытаясь воздвигнуть перед воинами стены из запретов и инфопечатей, но сама сущность манифольда уже начала меняться, прогибаясь под совокупной силой мысли космических десантников и энергий имматериума. То, что секунду назад было несокрушимым барьером, вдруг оборачивалось горсткой пустых значений и осыпалось, как пепел. Канумбра захотел – и увидел себя на раскаленной, растрескавшейся равнине, в наряде из шкур и с топором в руках. Орды дикарей с каменными копьями и костяными ножами мчались навстречу, чтобы рухнуть и истечь кровью у его ног. Он прыгнул вперед, одним рывком преодолев несколько километров, и оказался в другом видении, где царила пещерная мгла, и два черных змееподобных демона, заливаясь хохотом, поливали огнем безглазых уродцев, мечущихся среди сталагмитов. Близнецы одновременно подняли головы с одинаково меняющимися лицами и зашипели, сплетаясь друг с другом гибкими шеями. Канумбра ощутил, как его собственное лицо вытягивается в волчью морду, и в восторге завыл, бросившись прочь на всех четырех конечностях. Теперь перед ним был лес, залитый сиянием трех лун, и добыча убегала, петляя между кустами подлеска. Он помчался за ней, опьяненный погоней. Когти на его лапах разрывали землю, выворачивали с корнем вековые деревья и легко, как во сне, погружались в плоть врага.
Мысль о том, что все это не более чем сновидение, навеянное колдовством, отрезвила Канумбру, и лес развеялся в ничто. Он снова оказался в пространстве оскверненного манифольда, сквозь которое, как сквозь туман из множества знаков и цифр, слабо просвечивала реальность Города. Он мог разглядеть множество причудливо искаженных картин поля боя, все под разными углами, все наполненные ужасом и смятением. Канумбре захотелось увидеть одну из них поближе, и в мгновение ока он оказался прямо в ней.
Перед ним распростерлось бьющееся в конвульсиях тело, напомнив ему о жертвах экспериментов Андали и Турриана. Он увидел собственные руки – тонкие стальные конечности с игольчатыми пальцами, одна из которых сжимала наполненный прозрачной жидкостью инъектор. Понадобилась пара секунд, чтобы осознать, что он смотрит на реальный мир через бионические глаза медицинского сервитора. К своему несчастью, это создание было подключено к манифольду, и его слабый ум оказался полностью вытеснен из тела волей космического десантника.
Сервитор завис, слепо уставившись в пространство, а затем принялся бешено вонзать инъектор в грудь беспомощного пациента. Он остановился, лишь когда скитарий испустил дух, и замертво повалился на труп своей жертвы. Дух, который вселился в него, был уже далеко.
Убивать руками сервитора оказалось гораздо приятнее, чем в виртуальных видениях. Он ощутил запах крови, он почувствовал, как жизнь ускользает из-под его пальцев. Но Канумбре мало было владеть слабым телом искусственного раба. Он знал, что способен на гораздо, гораздо большие разрушения, и, кажется, увидел в глубине манифольда как раз то, что нужно.

Механических воинов трясло. Один повалился на колени и уткнулся головой в землю, другой судорожно сжимал и разжимал пальцы, не понимая, что крушит в руках ствол собственной винтовки. Третий издал пронзительный скрежет и попросту развалился грудой деталей и кусков плоти. 13-Фау, пошатываясь, держался руками за виски, как будто его голова раскалывалась от боли. Все вокруг смердело варпом.
Эмтиссиан спешно нахлобучил шлем, не выпуская из рук талисман из сурдиума. Мысли метались от одного к другому, страх перед неизвестной угрозой мешался с возбуждением, как во время очередной облавы на ведьм. В первую очередь он подумал о соборе Судного дня и тех, кто там находился. Фредерик. Маклинта. Розалинда.
– К храму! Все к храму и держать оборону! – надсадно закричал Эмтиссиан. Растерянные, ничего не понимающие люди вокруг начали собираться в отряды и отступать к храму. Где-то на дальней окраине площади началась беспорядочная стрельба, в другой стороне громыхнул взрыв.
– Машины сошли с ума, сир! – затрещал в воксе голос, до неузнаваемости искаженный помехами. – Они палят во все подряд!
– Без паники! Отходите и ни в коем случае не вступайте в бой! – Эмтиссиан несколько раз повторил приказ по всем возможным частотам, надеясь, что его услышат сквозь шум, похожий на стрекот огромного роя саранчи. Когда он снова обратился к 13-Фау, его голос стал хриплым от крика.
– Вольфскар знает, что происходит?
– Манифольд захвачен, – не сразу проскрежетал в ответ скитарий. – Я не могу в него выйти. Не могу передать данные магосу.
– Манифольд? Канал связи?
– Это больше, чем связь… – 13-Фау оперся о фонарный столб и открыл аварийные воздухозаборники на груди. Эмтиссиану было странно – и страшно – видеть в таком состоянии живую машину, силу которой он испытал на себе.
– Это линии ноосферы, проложенные между нашими ментальными компонентами, – с явным усилием выговорил скитарий. – К ним нельзя просто подключиться. На них нужно настраиваться психически. Их нельзя взломать… было...
– Психически, – Эмтиссиан щелкнул пальцами. Несмотря на хаос, царящий вокруг, он ощутил неожиданный прилив уверенности в себе. – Это тот самый псайкер. И, кажется, я знаю, что с ним делать.
– Что?
– Для начала я бы хотел добраться до собора. Живым.
– Будет обеспечено, – кивнул 13-Фау.

Разум, с которым соприкоснулся Канумбра, немногим отличался от ума сервитора. Внутренний взор видел его как нечто темное, приземистое, согбенное под незримым грузом управляемого им механического тела. Враг зарычал, заметив приближение одного из осквернителей манифольда, и Канумбра почувствовал в нем такую же ярость и жажду насилия, как и в любом из своих братьев. Это радовало.
Битва двух разумов, сцепившихся внутри напичканного электроникой черепа, была короткой и жестокой. Разорвав и растоптав своего поверженного противника, космический десантник протянул свое сознание в его руки и ноги, пока те не начали умирать, лишившись связи с мозгом. Он ощутил, как его душу облекает искалеченная, сшитая с металлом и напитанная химикатами плоть, как его новое туловище грузно оседает на гусеницах, а мысленные импульсы, которые прежде заставили бы его пальцы сжиматься в кулаки, теперь помыкают огромными клешнями.
В одной из них покоилась трехствольная пушка, другая щелкала мощными гидравлическими когтями. Через миг в них проникла текучая сущность Шееруба и начала ревниво искажать металл, переплавляя его по собственному образу и подобию. Канумбра приложил усилие, чтобы мертвое лицо катафрона оскалилось в ухмылке, и медленно покатил порабощенное тело вперед.

Эмтиссиан отдал 13-Фау свой нейтро-оберег, когда удостоверился, что людей варп-безумие – по крайней мере, пока что – не затрагивает. Скитарий заметно приободрился, но скорости это им не прибавило. Они продирались по площади, как через болото, увязая в толчее и панике. Наконец, Фау заметил то, что могло помочь: слепо носящуюся конструкцию, которая топтала палатки и расшвыривала людей ударами длинных угловатых ног. Догнав железнохода и уцепившись механодендритом за свисавший с него кабель, он подтянулся к ячейке, в которой сидел дергающийся и пускающий пену изо рта пилот. Альфа-прим содрал с него утыканный проводами колпак, обнажив голову, покрытую складками морщинистой изъязвленной кожи. Из ран, оставшихся на месте ушей пилота, текла кровь, но теперь, отрезанный от обезумевшего манифольда, он пришел в себя и уставился на своего спасителя тусклыми бионическими глазами. Железноход не остановился, но прекратил метаться и побрел вялыми шажками, позволив и Эмтиссиану вскарабкаться на него и занять верхнее седло. Наездника, что когда-то восседал в нем, давно сбросил взбесившийся скакун.
– Держись, – бросил через плечо 13-Фау. – А ты – вперед. Нам нужно к собору.
Облако синтетических благовоний с шипением окутало железнохода, и он ринулся к цели, высекая стальными копытами искры из брусчатки.

Когда Вольфскар фон Штальгард заметил перемену в манифольде, она показалась ему фальшивым пением в задних рядах церковного хора, визжащими скрипками на фоне многотысячного оркестра. Диссонанс разросся слишком быстро, чтобы он успел пресечь его одним взмахом руки, как умелый дирижер, и превратился в подлинную какофонию, грозившую оглушить его сознание.
Он почувствовал, как три омута искаженного кода несутся к центральному хабу, колесу черепов, посреди которого, как полярная звезда Терры, сиял его разум. Вольфскар пресек связь, очертив себя кругом из команд запрета и отрицания, и как будто вынырнул из моря, наполненного песнями, шорохами и шумами населяющих его созданий. Безмолвие внешнего мира, погруженного в ночь, показалось ему оглушительным. Аккомодация быстро вышла на вершину списка приоритетных процессов, и, когда магос перестроился на аудиальное восприятие, он услышал вдали гул, крики и стрельбу.
Но гораздо ближе звучал иной звук, и больше всего он походил на дробь стучащих от холода зубов.
Вольфскар не ожидал, что один из его собственных сервочерепов набросится на него, лязгая челюстями. Как сообщили ему дополнительные логические центры, встроенные в задний мозг, это следовало предусмотреть как минимум за полторы секунды до того, как зубы впились ему в руку. Почти рефлекторно генетор потянулся к обрубленной нити, связующей его электронику с взбунтовавшимся черепом. Но в ответ на прикосновение его обожгло потоком мусорного кода, и он отшатнулся, как от провода под напряжением.
Череп вырвал зубы из его предплечья и взмыл в воздух вместе с еще двумя. Остальные вяло повисли на спутанных кабелях. Вольфскар чувствовал, как коннекторы шевелятся в шейных разъемах, пытаясь взломать системы контроля или хотя бы грубо, физически уязвить его нервную систему. Вокруг туловища развернулись мехадендриты, чтобы вырвать кабели, вырезать тело хозяина из заколдованного круга черепов, но те набросились на машинные конечности с той же яростью, что на живую плоть. Посреди этой мешанины сражающихся друг с другом компонентов Вольфскар, не в силах удержать равновесие, упал на колени и ощутил, как один из кабелей захлестнул его шею.
Гвадалор взревел от радости, увидев бионическими глазами сервочерепа, что добыча, наконец, попалась в силки. Ему вторил хохот Близнецов, что неестественным эхом отдавался в динамиках порабощенных ими технослуг. Они опутали магоса кабелями, связали щелкающие лезвия мехадендритов, стянули их в безобразную кучу торчащих деталей. А потом, до предела разогнав антигравы черепов, рванули беспомощное тело в воздух и швырнули о камни.

Железноход, понукаемый электронными стрекалами, бешено мчался через простор площади Согласия. Благовонный фимиам, источаемый свисающими с его боков кадильницами, смешивался с дымом костров и вспыхнувших палаток, а дробный грохот копыт – с треском лазеров и гулкими взрывами. Большинство аквилоносцев – те, кто не потерял голову от вспыхнувшего вокруг смятения и хаоса – вняли призывам Эмтиссиана и бежали к собору, не пытаясь отстреливаться от обезумевших скитариев. Те же наносили больше вреда самим себе, чем людям, которых перестали видеть и слышать. Но звуки, доносящиеся с севера, говорили о том, что там идет битва не на жизнь, а на смерть. За многоэтажными жилблоками невозможно было увидеть, что происходит – лишь отблески дульных вспышек, озаряющие ночь. На глазах у Эмтиссиана, с трудом сохраняющего равновесие в седле, одна из высоток начала рушиться, словно дерево, подрубленное каким-то чудовищным топором. Бессвязные, захлебывающиеся голоса из вокса твердили о гигантском механическом монстре, крушащем все вокруг себя, и оживающих вокруг него железных трупах.
– Задержите эту тварь! Задержите ее любой ценой, во имя Бога-Императора! – крикнул Эмтиссиан, перекрывая панические вопли. – Всем агентам Завесы собраться у врат собора! Немедленно!

Шееруб пел. Канумбра никогда прежде не слышал, чтоб демон издавал такие звуки, но пребывание в искаженном манифольде до предела обострило его чувства. Вряд ли оптика и ауральные приемники захваченного им катафрона способны были воспринимать то, что ощущал он, рубя, круша и давя гусеницами все на своем пути. Он чуял присутствие братьев, которое, будто черные дыры, искажало и растягивало манифольд. Мадраг перемещался на восток, в сторону Порфиры, и уводил за собой толпы безвольных скитариев, как рыбак, стягивающий к себе узловатую сеть. За самим Канумброй тоже плелась кучка механических рабов, видно, привыкших следовать за самым крупным объектом в своем тесном виртуальном мирке. Остальные трое воинов Красного Ливня резвились где-то на юго-западе, куда уходили самые широкие каналы манифольда. Доносящийся оттуда… яркий свет? встречный поток? непрерывный напор данных, похожий на солнечный ветер?... стал прерывистым и тусклым. Канумбра знал, что им предстоит уничтожить самое средоточие манифольда, но не испытывал желания присоединиться.
У него имелась своя задача. Создать как можно больше хаоса и обеспечить, чтобы оставшимся без союзников аквилоносцам было чем заняться.
Казалось, в этом квартале их больше не осталось, но нет: из груды обломков по левому борту показался человек. Точнее, голова и плечи, а над ними – широкий ствол гранатомета. Полу-движением, полу-усилием мысли Канумбра выстрелил из собственной пушки. Он не понимал, как она работает, хотя при желании мог извлечь принцип ее действия из подавленной памяти катафрона. Но к чему знание там, где работает грубая сила?
Три ствола извергли потоки энергии, что не светилась, как лазер, и не имела цвета, как плазма – лишь воздух исказился, словно от высокой температуры. Смертоносное марево легло на цель, и рука, уже готовая выпустить снаряд по врагу, застыла, как парализованная. Канумбра почти что мог осязать мощь поля, порожденного пушкой – она была так велика, что человек и куски его скалобетонного укрытия зависли в воздухе. А в следующий миг стволы орудия повернулись, и вместе с ними повернулись оси пространства. Раздался треск ломающихся костей и крошащегося скалобетона, и на месте, где долю секунды назад стоял человек, осталась лишь куча скрученных и разорванных останков, над которой медленно оседало облако пыли.
Канумбра уже не смотрел на него. Внимание космического десантника привлек Шееруб, который настойчиво тянул его за руку. Демон чуял свежую кровь лучше любой гончей: в переулке с правой стороны мелькало движение, и улучшенные чувства уже улавливали переговоры небольшого отряда. В голосах людей слышался едва сдерживаемый страх – они знали, какой враг их ожидает, но приближались, несмотря ни на что. Канумбра даже ощутил уважение к противнику, которое, впрочем, нисколько не убавило желания с ним расправиться.
Катафрон встрепенулся, клацнул зубами и, набирая скорость, покатился навстречу.

– У меня есть план, – торопливо заговорил Эмтиссиан, стоило ему спрыгнуть с железнохода. Их обоих тут же обступило множество аквилоносцев: иные нервно косились на 13-Фау, торчащего над толпой, словно обломок обсидиановой колонны, другие с надеждой глядели на бывшего энактора. – Нужны нейтро-обереги. Все, что есть, слышите? И тащите сюда оружие Завесы! Среди него должна была остаться хотя бы одна чертова мельта!
Люди в синих панцирях уже спешили навстречу, и многие несли уцелевшие ящики с оружием. Бойцы поставили их у ворот, откинули крышки и начали с привычной сноровкой раздавать плазмаганы и хеллганы всем, кто умел с ними обращаться.
– Что ты собираешься делать? – спросил 13-Фау. Эмтиссиан ткнул пальцем в нейтро-оберег, висящий на его груди.
– Знаешь, что такое сурдиум?
– Я не могу связаться с хранилищем данных, – покачал головой скитарий. – Я не выхожу в манифольд, чтобы со мной не произошло то же, что...
На северном краю площади что-то тяжко пророкотало. Следом раздался треск камнебетона и звон разлетающихся стекол. В эфире заструились сплошные помехи, перемежающиеся нечеловеческим ревом.
– Ясно. Неважно, – не обращая внимания на шум, Эмтиссиан приглушил вокс, вытащил из освинцованного ящика мельтаган и проверил заряд. – Это металл, который добывают в недрах Города. У нас его еще называют ”кровь парий”, так как он создает вокруг себя нуль-поле...
– Раздать их аквилоносцам, сир? – спросил Гатьен. Он привел с собой еще пару солдат, что осторожно несли стазисный сундук, полный оберегов. Крышка отскочила в сторону, и Эмтиссиан уставился на это блистающее богатство, стоящее своего веса в адамантии. В голове крутилась неотвязная мысль, что еще недавно каждый из них принадлежал одному из бойцов Завесы. Людям, которые шли за ним в пекло битвы, а теперь лежали мертвыми в зловонных кишках Города. Он едва не прокусил губу, чтобы изгнать физической болью поселившуюся в душе пустоту. Нельзя, чтобы его смятение заразило других.
– Нет, есть идея получше, – справившись с эмоциями, Эмтиссиан дернул стволом в сторону железнохода. – 13-Фау, я правильно понимаю, что курильницы этой… машины можно заправить любым газом?
– Верно. Какое отношение...
– Мельта обращает металл в газ, не правда ли? – перебил он. Скитарий вздрогнул, когда до него дошло.
– Ты хочешь заменить благословенные туманы Сидонии на испарения сурдиума, чтобы преодолеть колдовство, – с медицинской скрупулезностью уточнил он. Эмтиссиан глубоко вдохнул, прежде чем ответить.
– Ты же сам сказал, любой газ, верно? Вы что, ни разу не пробовали залить туда метахлорида или фоскрина?
– В моей памяти не зафиксировано подобных нарушений протокола обращения с железноходами, – голос, порожденный механизмами, вряд ли мог полностью передать недоверие и возмущение, которые должен был чувствовать верный воин Омниссии. – Нельзя отступать от священной инструкции...
– Это единственное, что может нас спасти! – неожиданно для себя рявкнул Эмтиссиан, так что стоящие рядом люди едва не отшатнулись. – Использовать технику и знания для того, чтобы побороть ложь и скверну Хаоса! Разве не это – идеал Бога-Машины? Разве я тебе уже не доказал, чего стоят брюмерианские технологии? Так используй их, варп бы тебя побрал!
Казалось, еще немного, и альфа-прим выхватит меч, чтобы покарать его за такое кощунство. Его плечи приподнялись, и из глубины бронированного тела послышался угрожающий скрежет активирующихся мехадендритов. Эмтиссиан наблюдал за ним с напускным спокойствием, хотя и чувствовал, что его тело перешло в собственный боевой режим: сердце колотилось, мышцы напряглись, правая рука плавно переместилась ближе к эфесу шпаги.
– Аргумент принят, – наконец, сказал 13-Фау, опустив голову. – Если это грех пред лицом Омниссии, то я возьму его на себя.
– Благодарю, – кивнул Эмтиссиан. Напряжение не ушло полностью, но заметно спало, и на лицах людей вокруг проявилось заметное облегчение.
– Я могу осуществить перезарядку и настройку священных кадил, – окончательно сдался скитарий. – Нужна емкость для испарения…
– Займись железноходом, а с сурдиумом мы как-нибудь управимся. Мне нужны все техноадепты, какие найдутся. Немедленно. И какой-нибудь насос, труба…
– В храме есть машина, чтоб ладан воскурять, – подал голос кто-то из толпы аквилоносцев. Эмтиссиан только кивнул ему, и тот в сопровождении нескольких учеников Механикус поспешил к складским помещениям на подземном ярусе собора.
Если бы у него имелось время, чтобы остановиться и поразмыслить над своим планом, он бы ужаснулся тому, насколько шатким и нереальным тот выглядел. Но времени не было, и Эмтиссиан запрещал себе думать о всех возможных вариантах провала – а их, видит Бог-Император, рисовались десятки, если не сотни.
– Всем надеть обереги, – приказал он. – Три штуки на каждого, остальное пойдет на газ. Протокол ”затмение”, действуем, как при прорыве пелены четвертого класса. Гатьен, ты меня замещаешь. Как только закончим с курильницами, выдвигаемся на север. Эту тварь нужно уничтожить.
– Слушаюсь, сир, – отдал честь сержант. Бойцы начали разбирать кусочки сурдиума и прикреплять их на панцири. Эмтиссиан проверял свой плазмаган, когда его внимание вдруг привлек голос из толпы.
– Я отправлюсь с тобой.
Аквилоносцы расступились, пропуская вперед Фредерика. Лицо младшего Аллонвильда покрывали распухшие порезы и царапины, под глазами залегла темная синева, но взгляд горел твердой решимостью. На нем были доспехи с чужого плеча, в руках он держал вложенную в ножны силовую шпагу, а на груди висела тяжелая золотая аквила. Эмтиссиан посмотрел на брата и открыл было рот, чтобы возразить.
– Рискованно, – озвучил вместо него 13-Фау, подняв голову от канистр железнохода. – Сохранение генетической линии вашего семейства является приоритетной задачей. Приказ магоса Вольфскара.
”Лучше бы ты на мосту об этом беспокоился”, – подумал Эмтиссиан, а вслух сказал:
– Это действительно опасно. Никому неведомо, с чем мы столкнулись. Колдовство коварно, ты сам знаешь…
– Я убил и сжег жреца Хаоса, – не отступил Фредерик. – Я обратил в бегство космического десантника. Я – такой же наследник рода, как и ты, брат. И это мой долг – идти в бой против тех, кто угрожает моему миру.
– Он пойдет, – прошелестел сухой, как пергамент, голос старухи. Почтенная сестра-фамулус Розалинда вышла из-за спины Фредерика, неся в руках, подобно факелу, сияющую раку святой Атранты. – Такова воля Бога-Императора.
К удивлению Эмтиссиана, 13-Фау первым сложил на груди пальцы, изобразив вместо привычной шестеренки крылья орла. За ним последовали и люди вокруг. Среди моря благоговейно опущенных голов лишь они с братом остались стоять, сверля друг друга взглядами. Через несколько секунд Эмтиссиан почувствовал, что пришла его очередь сложить оружие.
– Кто я такой, чтобы идти против воли Его, – пробормотал он. – Фау?
– Слушаю.
– Сможешь заарканить еще железного коня?

Долго искать не пришлось. Железноход лежал почти у самой стены собора, в которую, судя по всему, влетел с разбегу, и судорожно дергал длинными конечностями. Пилот и всадник так и не покинули своих мест. Их тела, затронутые варпом, выглядели так, словно они несколько месяцев пролежали под палящим солнцем: почерневшая кожа, изъеденные до костей пальцы, аугметика, свисающая на проводах из иссохших органических разъемов.
– Ты поедешь на нем, – сообщил 13-Фау.
– Если ты покажешь, как его вести… – начал Эмтиссиан, прежде чем осознать, что ему придется сидеть в седле, ныне занятом разложившимся трупом.
– Поведу я, – отрезал 13-Фау. Из-под обгорелого плаща выдвинулись мехадендриты, и, склонившись над пилотом, он начал быстро и аккуратно убирать его по частям. Выглядело это неприятно, а пахло еще хуже. Даже техноадепты, робко сгрудившиеся неподалеку, не сразу решились подойти и успокоить железнохода. Кадила в их руках, заправленные едким дымом сурдиума, оказали именно тот эффект, на который надеялся Эмтиссиан. Металлический зверь перестал бить копытами и перешел на плавные, похожие на шаги движения, позволив подключить к его курильницам новые канистры.
Эмтиссиан приблизился к железноходу и, задержав дыхание, подхватил под руки тело наездника, все еще сжимавшего в руках обломок чего-то вроде энергетического копья. Ниже талии у скитария имелось лишь нечто напоминающее цоколь примитивной лампы накаливания, из которого, словно кишки, тянулся пучок перегнивших кабелей. Он отволок труп к куче останков, скопившейся возле 13-Фау, который уже покончил со своим неприглядным трудом. Совместными усилиями они поставили железнохода на ноги, и тот сразу побрел в сторону. Альфа-прим залез на скакуна первым и начал подключаться к седлу пилота, чего, по счастью, не пришлось делать Эмтиссиану: он мог просто сидеть в ячейке, некогда вмещавшей всадника.
Место пилота выглядело слишком тесным для 13-Фау, но он втиснулся туда как мог, сложившись чуть ли не втрое. Обычный человек мог бы принять такую позу, только если бы ему переломили хребет и обе ноги. Из отверстий, скрытых под подвижными пластинами на теле скитария, выскользнули провода. Их концы, словно змеиные языки, слепо тыкались в щели на броне железнохода, пока не находили подходящий разъем. С трудом отвлекшись от этого тошнотворного, но по-своему завораживающего зрелища, Эмтиссиан спросил:
– Ты уверен, что мы справимся?
– Вопрос бессмысленен, – ответил 13-Фау. – Мы должны справиться. Омниссия на нашей стороне.
– Аминь, – согласился Эмтиссиан и поудобнее устроился в своем металлическом гнезде.

Погруженные в колдовской сон братья покоились на каменных ложах, покрытых оккультными символами. Турриан мерил шагами комнату, пытаясь справиться с неясным беспокойством, вызванным не то колдовством, не то врожденной неприязнью к нему. Андали проверял пульс на шее Канумбры, когда услышал, как технодесантник чертыхнулся от удивления, и обернулся.
Тело Мадрага, не меняя позы, медленно поднималось над ложем, по доспехам и прикрепленным к ним цепям змеились тонкие струи живой ртути, а воздух над грудью и спокойным, сосредоточенным лицом дрожал от жара. Он плавно принял вертикальное положение, едва касаясь пола носками сабатонов, и распахнул глаза, в которых теперь не было ни радужки, ни белков. От века до века их заполняло многоцветное пламя варпа, посреди которого, как черные дыры в центре вращающихся галактик, виднелись разверзшиеся до предела зрачки.
+Турриан. Иди за мной.+
Мысленный голос Мадрага походил на громовой удар колокола. Технодесантник ощутил, как он нахлынул изнутри на барабанные перепонки, и сглотнул, чтобы унять давящую боль. Металлическая фигура раба, застывшего с подносом в руках, дрогнула и осыпалась на пол грудой пепла.
Парящий в воздухе колдун плавно полетел к выходу, оставляя за собой след из почерневших под его ногами камней. Оглянувшись на Андали, который молча кивнул в ответ, Турриан сложил серворуку на пояснице и послушно двинулся следом за лидером Красного Ливня.
Путь их пролег через чертоги Порфиры, безвозвратно утратившие прежнее обличье. Стены блистали прихотливыми орнаментами чистого золота, хотя во всем дворце не осталось ни единого источника света, который они могли бы отражать. Во тьме, непроницаемой даже для сверхчеловеческих чувств, постукивали и царапали пол когти неведомых существ, разбегающихся из-под ног космических десантников. В какой-то момент Турриан ощутил, как к его подошвам липнет нечто похожее на зыбкую грязь, а через несколько секунд уже шел по хрустким наростам чего-то, напоминающего высохший лишайник. За спиной все чаще слышались шаркающие шаги, не отстающие и только прибавляющие в числе, но каждый раз, когда он оборачивался, взгляд его встречался лишь с золотыми лабиринтами настенных узоров. Он поймал себя на том, что был благодарен темноте, скрывающей из виду все, что породила во дворце прихоть варпа.
Пустотный щит перед главными вратами Порфиры развеялся по мановению руки колдуна, в тот же миг распахнулись и их массивные створки, и вот тогда Турриан понял, что ему предстоит увидеть нечто гораздо большее. Плац, к которому спускались широкие мраморные ступени, полнился дерганым движением и глухими, скрипучими, болезненными звуками. Отовсюду сползались полумертвые скитарии, волоча за собой пучки искрящих проводов. Изуродованные руками самого Турриана, выпотрошенные скальпелем Андали, выжженные изнутри яростью братьев, захвативших манифольд, они слепо и безгласно повиновались чародейскому зову Мадрага, чья воля неумолимо сгоняла их в самый центр плаца. Туда же брели и согбенные человеческие фигуры, вышедшие из врат дворца следом за технодесантником. Их было не менее трех дюжин, мужчин и женщин, облаченных в одни лохмотья и державших в истощенных руках собственные кандалы. На безволосых головах, заклейменных буквой ”пси”, вздувались жилы, а глаза бессмысленно таращились в пустоту.
Колдун воспарил над землей и раскинул руки, словно крылья. На мгновение Турриану показалось, что их действительно окружил ореол из призрачных перьев. Ртутная эктоплазма заструилась с его пальцев, растеклась в воздухе множеством тонких ветвистых потоков и прошила тела скитариев и псайкеров, нанизывая их чудовищной гирляндой из плоти и металла. Люди закричали, но в их воплях было больше восторга, чем боли: энергии Эмпирей хлынули по их нервам, пробуждая скованную и запертую мощь.
Мадраг хлестнул ртутными кнутами, оплетшими его жертвы, и они раскалились так, что на них больно было смотреть. Над плацем поплыл отвратительный запах горелого мяса. Стальные детали воинов Артифициона начали плавиться. Тягучие струи металла стекали с корчащихся органических основ, обретали формы гибких, пляшущих в воздухе рун, сплетались и притягивали к себе все больше подползающих к ним скитариев.
Турриан смотрел с вершины лестницы, как ряды тел смыкались все плотнее и плотнее, пока не слились в нечестивом единении, образовав перевитую раскаленным металлом арку шириной в добрых два десятка шагов. В этом творении, усеянном торчащими во все стороны механоконечностями и все еще живыми, распухшими от энергий варпа головами псайкеров, было нечто… впечатляющее. Оно дышало силой, готовой прорваться наружу, силой, которая превосходила любые чудеса, которые доселе творил Мадраг, силой, которую нельзя было ни окончательно преодолеть, ни полностью уничтожить, ибо ей принадлежала вечность. В этот миг Турриан понял, почему Мадраг избрал путь чародейства. Удерживать такое могущество, хотя бы ненадолго, хотя бы на самых кончиках пальцев…
Он поднял взгляд на колдуна, висевшего в нескольких метрах над землей. Его лицо выглядело погруженным в глубокие расчеты, по силовым доспехам змеились струйки ослепительно белого пламени и кобальтово-синего дыма. Пальцы едва заметно шевелились, словно перебирая струны арфы, и, подчиняясь их движениям, внутри арки из сплавленных воедино тел вспыхивали и исчезали светящиеся геометрические линии. Механические полутрупы продолжали сползаться к колдовскому творению, чтобы вцепиться в него руками и зубами, заключить в объятья месиво плоти и металла, соединиться и слиться с ним. Медленно, но неудержимо арка росла и меняла форму, словно нечто живое и набирающее мощь.
Неким внутренним чутьем Турриан понимал, что величайший ритуал Мадрага близится к завершению, и ничто не должно было тревожить его в эти решающие минуты. Технодесантник поднял над головой ствол лазерной пушки, стиснул в руках силовую секиру и безмолвным стражем застыл в тени брата-чернокнижника.

Глава 12: ДОРОГА В АД

Серебристый туман, окутавший железноходов, ярко сиял, когда на него падал свет прожекторов, установленных на шпилях собора Судного дня. Гарнизон, оставшийся оберегать храм и раненых, провожал лучами войско, уходящее по исстрадавшейся площади Согласия. Среди смятых шатров и обломков мрамора там и сям виднелись бездыханные тела – погибшие в суматохе аквилоносцы, убитые таинственным оружием Хаоса скитарии. Живых слуг Омниссии поблизости не осталось: судя по сообщениям, пробивающимся через заполонившие эфир помехи, выжившие воины Артифициона двигались в сторону Порфиры, игнорируя или убивая тех, кто оказывался на их пути. От этой стальной реки отходил лишь один поток, и двигался он на север.
Здесь, посреди одного из обезлюдевших городских районов, царила зловещая тишина, а в воздухе пахло скалобетонным крошевом, дымом и горелой резиной. Спотыкаясь и волоча ноги, скитарии плелись в том же направлении, что два железнохода, возглавляющие войско аквилоносцев. Люди осторожно пробирались по широкой улице, в любой момент ожидая нападения. В передних рядах шли бывшие бойцы Нова-бригады, чьи шлемы имели воздушные фильтры, а за ними те, на кого хватило противогазов – ведь даже адепты не знали, какой эффект могут оказать на человеческие легкие испарения сурдиума. А вот в том, как он влияет на одержимых механических воинов, они могли удостовериться прямо сейчас.
Фредерик бестрепетно повел своего железнохода прямо к потрепанной колонне впереди. В руках он держал кабели, словно удила, уходящие в затылок сервопилота, и управлял им с умением прирожденного наездника. В полном наборе бронзовых доспехов, из которого выбивался лишь шлем, он походил на одного из древних рыцарей из легенд Брюмера. А сидевшая за ним сестра Розалинда – престарелая монахиня наотрез отказалась оставаться в тылу, вдали от своих воспитанников – вполне могла сойти за прекрасную даму, спасенную из замка злодея.
При этой мысли Эмтиссиан невольно улыбнулся. Он не отставал от брата, в любой момент готовый прийти ему на помощь. Хотя у седла Фредерика и висел лучемет, подобранный у убитого альфа-скитария на площади, вряд ли он сумел бы в одиночку отбиться от монстра, который опустошил целый квартал.
Облака антипсайкерского фимиама коснулись воинов Омниссии, и через считанные секунды они остановились как вкопанные. Фредерик со второй или третьей попытки разобрался, как можно ”пришпорить” скакуна, и пронесся вдоль колонны, окуривая ее священными кадилами.
– Отключить связь! – раздался скрежещущий рык 13-Фау, эхом отражаясь от камнебетонных высоток вокруг. Застывшие на месте скитарии синхронно повернули головы, словно пробудившись ото сна. – Немедленно прервать контакт с манифольдом! Не выходить на линию до моего приказа!
Голосовые команды живым машинам явно были непривычны. Особенно, когда они исходили от сородича, занимавшего место примитивного монозадачного сервитора, что служил мозгом и сердцем сидонийского скакуна. Альфа-прим единице пришлось добавить еще несколько приказов, которые звучали как переведенный в звуки бинарный код, прежде чем из толпы живых машин послышались громкие щелчки, и те снова начали двигаться. Безмолвно покоряясь своему повелителю, они сгрудились вокруг ног железнохода, на котором восседал Эмтиссиан.
– Они помогут нам сражаться? – спросил он, наклонившись вперед, к седлу пилота. 13-Фау ответил, не оборачиваясь:
– Не рассчитывай. Еще слишком слабы.
– Тогда… – начал Эмтиссиан, но его прервал крик брата:
– Вот он! Вижу врага!
Скакун Фредерика загарцевал в дыму на круговом перекрестке впереди. Через мгновение фонарный столб рядом с железноходом смяла какая-то чудовищная сила. Толстую, как дерево, стальную опору буквально скрутило в узел, и всюду разлетелось битое стекло и дуги электрических разрядов.
– Берегись, Фредерик! – закричал Эмтиссиан, чувствуя, как все внутри похолодело от страха. По счастью, младший Аллонвильд послушался и двинул железного коня вспять, под защиту зданий. Еще один удар разнес фонтан посреди перекрестка, и из-под искореженных обломков, словно артериальная кровь, неровно забила мощная струя воды. Сервопилот прибавил ходу и в несколько скачков поравнялся с железноходом Эмтиссиана.
– Что это за... – начал Фредерик, но 13-Фау понял его с полуслова:
– Торсионная пушка. Боевой сервитор-катафрон, класс ”прорывник”. Высокая мощность. Тяжелая броня.
– Плюс одержимость демонами, – добавил Эмтиссиан. – Фредерик, держись подальше отсюда. Этот враг не для тебя.
Брат кивнул. Прежняя бравада оставила его, уступив место сдержанной покорности, и он умчался назад, унося с собой Розалинду. Почтенная сестра-фамулус по-прежнему сжимала в руках реликварий с головой святой Атранты, и ее бледное морщинистое лицо застыло подобно изваянию.
Не отрывая взгляд от перекрестка впереди, Эмтиссиан пытался придумать дальнейший план действий. Вокруг – никаких звуков, кроме взволнованных перешептываний аквилоносцев и шума разбитого фонтана.
Через несколько секунд тишину разорвал треск сокрушаемых стен.
Безликий фасад жилблока по левую сторону улицы обрушился, и только реакция живой машины спасла Эмтиссиану жизнь. Железноход скакнул на несколько метров в сторону, вылетев из-под лавины обломков, стекла и кусков арматуры. Серебряный туман, источаемый кадильницами, смешался с пылью и крошевом. Из слепящей мглы послышались сдавленные вопли боли, а следом – жуткий, пробирающий до костей металлический рев.
Визор шлема автоматически перешел на терморежим, и перед глазами Эмтиссиана возник голубоватый фон ночи с разноцветными пятнами человеческих тел. Дым сурдиума окутывал железнохода оранжевыми разводами, но не мог скрыть из виду фигуру, что появилась из пролома в стене жилблока. Казалось, ее вписали в реальность грубыми мазками: гусеницы дышали багровым жаром, тело светилось болезненно-желтым, но ярче всего пылали пушка и громадный топор, заменявшие руки. Нечисть. Мерзость. Демоническая машина Архиврага.
Рефлекторно, не задумываясь, Эмтиссиан поднял плазмаган и выстрелил.

Предводитель Артифициона оказался куда более хрупким, чем ожидал Красный Ливень. Гвадалор и Близнецы швыряли и колотили тело магоса о камни, не переставая осыпать его мусорным кодом, пока оно не превратилось в неузнаваемое месиво и перестало издавать трансляции. Они в последний раз приложили его оземь и поднялись над трупом, ощупывая его механическими чувствами сервочерепов. Ни движения, ни дыхания, ни пульса.
Близнецы, уже лишь ради забавы, попытались еще раз поднять тело в воздух. Увы, от грубых манипуляций космодесантников антигравитационные двигатели черепов наполовину перегорели и теперь едва могли вздернуть металлический корпус больше чем на метр.
= Падаль, = первым заявил Гвадалор. = Пошли, поищем еще скитариев. =
= Ну уж нет! Я хочу принести Мадрагу его голову, = возразил Эстебис.
= А мне руки на трофей отдашь? = Сараваст заставил ”свой” череп подскочить в воздух, отчего бездыханный труп как будто приветственно помахал ладонью.
= Отгрызете сами, = бросил в ответ Гвадалор и выбрался из тесного мозга сервочерепа в хаб манифольда, словно змея, выползающая из норы на просторное поле.
Он напряг странное чувство, заменившее ему здесь обоняние, чтобы уловить подходящие сигнатуры, но никаких потенциальных жертв поблизости не наблюдалось. По пути к Мондрину они оставили за собой широкий след из разбитых и выжженных электронных мозгов – не считая тех, которых захватили и увели за собой Мадраг и Канумбра – и выжившие, видимо, прятались в последних нетронутых закоулках манифольда. Не унывая, Гвадалор начал рыскать вокруг, впитывая малейшие намеки на сигналы живых машин.
Саравасту быстро прискучило издеваться над трупом. Гораздо интереснее иметь дело с живой добычей, и поэтому он начал поворачивать лицо порабощенного черепа по сторонам, высматривая, не желает ли кто-то проведать своего драгоценного магоса. Бионические глаза созерцали фантастическую картину в видимом, инфракрасном и радиационном спектрах, и показывали цвета, незнакомые человеческому зрению. Эстебис нашел себе куда менее привлекательное занятие: восприняв слова Гвадалора как руководство к действию, он широко раскрыл пасть черепа и навис над магосом, примериваясь, как бы получше вгрызться ему в горло.

Сгусток энергии, нестерпимо-белый для термического зрения, прошел у плеча твари и исчез в груде обломков за ее спиной. На беспорядочный огонь, который открыли аквилоносцы, монстру, похоже, было плевать – пули и лазерные лучи чиркали по толстой броне, а он все так же крушил гусеницами обломки, жадно выискивая добычу в тумане.
Эмтиссиан скрипнул зубами. Стрелять в облаках фимиама – все равно что под водой. Но, по крайней мере, это действовало в обе стороны. В метре от него дым свился тремя потоками, как женская коса, и хлестнул по мостовой. Несколько бойцов, попавших под удар, стиснуло и перекрутило, буквально выворачивая наизнанку, и на ноги железнохода брызнуло свежей кровью. Эмтиссиан не сомневался, что этот выстрел предназначался ему и стал ответом на стрельбу из плазмагана. Одно такое попадание по открытому седлу… но лучше уж об этом не думать.
– Фау, надо подобраться ближе! – крикнул он своему пилоту. Скитарий послушно направил скакуна по дуге, заходя на врага сбоку. Оставалось только надеяться, что ему лучше знать, как вести себя с катафронами.
Эмтиссиан снова поднял плазмаган, выцеливая в тумане громадную тушу врага, но тут его внимание привлек шум в арьергарде. Лязг и скрежет, перемежаемые механическим стрекотом и криками, пробудили в памяти болезненные, так и не успевшие зажить раны. Точно такие же звуки сопровождали схватку в залах электростанции Скважины-9.
Искаженные порчей скитарии вырвались из окон жилблока и атаковали колонну аквилоносцев с яростью, порожденной самим варпом.

Эстебис вцепился зубами в дряблую шею магоса и крутанулся вокруг своей оси, сдирая длинную полоску кожи. Рядом, выпутавшись из месива проводов, поднялся еще один череп, затем другой. Кажется, братья решили присоединиться к пиршеству. Эстебис поднял взгляд и лязгнул на них челюстями, будто волк, отгоняющий стервятников от добычи, но тут же замер.
Только теперь он заметил, что вся дюжина сервочерепов воспарила в воздух и окружила его, пристально глядя тусклыми бионическими глазами.
А затем из них, словно копья, ударили строчки кода.
Манифольд вокруг заполнился гудением мощных потоков информации, которая беспрепятственно хлынула прямо сквозь его сознание. Эстебис беспомощно закувыркался среди образов, схем, символов, оглушительно громких звуков и невозможно яркого света, которые поглотили пространство вокруг. В этом океане данных, высвобожденном черепами, космическому десантнику показалось, будто под ним внезапно разверзлась бездна. Его мысли тщетно пытались ухватиться за ревущую пустоту, в которую обратилось все сущее, а сам он падал в бесконечность, не в силах замедлиться или остановиться.
В тот же миг могучий прибой данных ударил по разуму Сараваста, выбив даже намеки на мысли. Многоцветье перед глазами подернулось серой статикой, а череп, вмещавший его сознание, покачнулся и заметался, будто бешеный пес на цепи. Инстинкт самосохранения заставил Близнеца рвануться назад, и он почувствовал, как столкнулся с чем-то похожим на плотную паутину. Еще один отчаянный рывок, и его сознание пробилось на свободу.
Он снова оказался посреди выжженного виртуального пространства. Совсем рядом черной грозовой тучей клубилась варп-проекция Гвадалора, а впереди…
Информационные узлы черепов изливали из себя сплошной поток кода. Как неутомимые ткачи, они плели из миллионов символов громадную человекоподобную фигуру. Больше, чем все, доселе виденное ими в этом чуждом пространстве, она возвышалась над хабом манифольда, подобно богу-творцу над руинами созданного им мира.
Она обратила на космических десантников взор пылающих глаз, и облака мусорного кода начали таять, грозя оставить их беспомощными перед враждебными энергиями манифольда. По мановению ее рук крутящиеся громады циклических алгоритмов вырвались из стен хаба и набросились на захватчиков, выдирая куски из их защиты. Гвадалор гневно взревел, и в его руках появился эвисцератор, уничтоженный в реальности, но все еще существующий здесь, в мире памяти и информации.
Сараваст рубанул по одному из алгоритмов варп-проекцией цепного меча, и тот развалился на фрагменты кода. Но и само оружие вспыхнуло золотым огнем и раскрошилось, как обгорелая кость – вместе с несколькими пальцами руки. Рыча от боли, Близнец вскинул уцелевший болтер и выпустил поток корчащихся символов в ближайшую защитную программу.

Фредерик прибавил ходу, увидев, что колонну атаковал новый враг. Живые машины уже не походили на тех блистательных воинов, что встретили его у врат собора Судного дня. Их движения напоминали конвульсии умирающего, из-под масок и бронепластин сочился дым, а по органическим деталям, не прикрытым оборванными плащами, расползались язвы. Они не стреляли: то ли утратили способность обращаться со сложным оружием, то ли, окончательно одичав, жаждали убивать собственными руками. Одни рубили аквилоносцев встроенными клинками, другие вырывали оружие из рук врагов, подбирали камни и куски арматуры, орудовали, как дубинами, отстреленными конечностями сородичей. Даже иссеченные и разбитые останки упорно поднимались с земли, ведомые ни человеческим, ни механическим разумом, лишь скверной, приказывающей убивать. И перед этим натиском сердца аквилоносцев дрогнули, грозя разбить войско на множество охваченных страхом осколков.
– Держаться! Не отступать! С нами святая Атранта и Бог-Император! – закричал Фредерик и хлестнул поводьями. Сервопилот, похоже, наловчился понимать его без слов, так как немедленно направил скакуна к ближайшему скоплению одержимых скитариев. Механические твари окружили полдюжины аквилоносцев, ошеломленных внезапной атакой, и стремительно расправились со всеми, кроме одного. Последнего, не обращая внимания на мольбы, они схватили за руки и ноги и потащили в стороны.
Фредерик успел увидеть, как из разорванного тела хлынула кровь, а затем железноход врезался в стаю убийц, расшвыривая тела и пробивая черепа стальными копытами. Рухнувшие среди клубов сурдиума твари уже не вставали. Увидев своего вождя в облаке фимиама, подсвеченном лазурным сиянием реликвария, аквилоносцы приветствовали его радостными криками. Несмотря на то, что теперь они сражались против одержимых машин с удвоенной яростью, те не отступали. Боль и поражение не страшили этих созданий, порабощенных Хаосом, и единственное, что могло их остановить – это как можно более скорая смерть.
Фредерик прицепил себе на пояс поводья и схватил лучемет. При всей сложности конструкции и загадочном принципе действия пушка сохраняла основные черты огнестрельного оружия. Самое главное, у нее имелись дуло и кнопка спуска. Направив первое в сторону еще одной стаи скитариев, Фредерик нажал на вторую и был вознагражден лучом ослепительного сияния, который мгновенно уничтожил механические тела, не оставив даже пепла. Вдохновленные этой демонстрацией огневой мощи, аквилоносцы стали пробиваться к железноходу, чтобы сплотиться вокруг Фредерика и дать отпор марионеткам Хаоса. Но из-под обломков и из окон продолжали лезть все новые железные трупы, жаждущие крови.

= Космические десантники, = голос исполинской фигуры заполнил все пространство. Каждый слог был вспышкой света, каждое слово – ударом грома. = Вестники Талиона. Изменники. Я знаю, кто вы такие. А знаете ли вы, кто я? =
Сараваст и Гвадалор подняли оружие, окутанное губительными потоками мусорного кода, и ринулись к пылающему великану подобно молниям, разрывающим инфопространство. Но тот заговорил вновь, и навстречу им ударил неудержимый прилив данных, которые возрождались быстрее, чем их можно было разрушить. Идти против него было все равно что взбираться вверх по водопаду.
= Ты – жалкий, искалеченный, дряхлый старик, = прошипел Гвадалор, борясь с течением. Еще одна защитная программа налетела на него огненным колесом, только чтобы разлететься вдребезги от свирепого удара. Тень двуручного меча в руках воина распалась надвое, и он перехватил ее обломки, как два ножа, не переставая рубить и сечь живые волны кода вокруг. Медленно, но верно он начал продвигаться вперед, и Сараваст последовал за ним, словно боевой корабль, идущий в кильватере флагмана.
= Ты лишь труп, отказывающийся умирать! = Близнец призвал на помощь всю свою силу воли, и черное пламя разрушения окутало его виртуальное тело, отгоняя прочь светящиеся призраки манифольда. = Покорись Ангелам Смерти! =
= Я – генетор, служитель Биологис, = прогремел голос. Нестерпимое сияние ослабевало под натиском космических десантников, позволяя им, наконец, разглядеть стоящую за ним грандиозную фигуру. Из золота и серебра манифольда понемногу прорисовывались ее цвета: красный, белый, металлически-серый. = Я – ваятель тел, хозяин душ и владыка кода, на котором написаны программы всех живых существ. Пожалуй, я мог бы назвать себя Ангелом Жизни. =
Среди облаков символов силуэт в алых одеждах казался чем-то вырванным из контекста, подвижной голограммой, наложенной на абстрактный фон. Гвадалор не стал задумываться о том, почему Вольфскар фон Штальгард выглядит так, как в реальности – причем до того, как они с ним расправились. Он увидел врага и понесся прямо на него, бессловесно рыча от ненависти и занося истекающие цифровым ядом ножи. Более осторожный Сараваст остановился поодаль и тщательно прицелился в парящую перед ним фигуру старика.
= В реальном мире вы, конечно, боги войны, спору нет, = спокойно проговорил Вольфскар, как будто не обращая никакого внимания на мчащееся к нему чудовище, окутанное тьмой и пламенем. = Но здесь, в манифольде, бог один. И это я. =
Гвадалор успел сделать еще один шаг, прежде чем провалиться в преисподнюю.

13-Фау до предела разогнал железнохода, и, опередив собственное облако дыма, металлический скакун вырвался на свободное пространство. Эмтиссиан оказался в считанных метрах от врага, в которого тщетно стрелял разрозненный отряд бойцов в синей броне. То, на что лишь намекал термический режим визора, теперь явило себя во всей своей ужасающей мерзости.
Громадная машина ползла по трупам и обломкам на окровавленных гусеницах, лязгающих, словно множество голодных челюстей. Разбухшее от силы варпа тело с трудом умещалось на шасси, заросшем кровавой коростой, и омертвевшая плоть едва не выплескивалась из-под многослойных бронепластин. Голову Эмтиссиан не разглядел: ее скрывала громоздкая пушка, покоившаяся на левом плече твари, но из-за тройного ствола торчало несколько кривых рогов. Правая рука поднялась в воздух и на мгновение замерла – стиснутый в ней огромный топор блеснул красным светом – прежде чем обрушиться на ближайшего человека, отчаянно бросившегося к врагу с миной-липучкой в руках. Лезвие, похожее на нож гильотины, оказалось настолько острым, что просто разрубило его пополам с головы до пят.
Демоническое оружие и отвратительные наросты яснее ясного говорили, что они столкнулись с подлинным чудовищем варпа. Как раз таким, каких привык побеждать Эмтиссиан.
Орудие монстра начало разгоняться. В воздухе повис искажающий луч, конец которого лег сразу на троих солдат, сковав их тела силовыми полями. Несчастные уже видели, что происходит с людьми, попавшими под выстрел торсионной пушки, и знали, что их ждет, но не могли даже закричать от ужаса. В следующий же миг яркий как солнце шар плазмы ударил по тройному стволу. Энергии орудий сплелись, точно сияющие змеи, смертоносный луч растаял, и бойцы рухнули наземь, не в силах поверить своему спасению.
– Exorcizo te, spiritus malus, – прорычал сквозь зубы Эмтиссиан. Механический демон со скрежетом повернулся, чтобы увидеть нового врага, и из-за оплавленной пушки показалось наполовину органическое лицо со ртом, растянутым в вопле свирепой радости. Но всадник вечно движущегося железнохода не мог, да и не желал остановиться, чтобы его разглядеть. Скакун продолжал мчаться вперед, обходя противника, и следующий выстрел чудовищного орудия прошел мимо, лишь на пару ладоней отстав от спины Эмтиссиана. Развернувшись в седле, он снова открыл огонь из плазмагана. От бешеной скачки ствол швыряло вверх-вниз, и из всей очереди сияющих сфер только одна задела конец торсионной пушки. Вряд ли это значительно умалило ее мощь, но, по крайней мере, дало понять выжившим бойцам, что следует избрать мишенью. Они сконцентрировали огонь на орудии гусеничного монстра, и, прежде чем тот успел еще раз выстрелить, обожженная плазмой пушка перегрелась и взорвалась. Все вокруг на несколько метров осыпало раскаленными осколками и разрядами остаточных энергий.
Теперь только молиться Богу-Машине, чтобы плазмаган не вздумал выкинуть то же самое, мрачно подумал Эмтиссиан. Он оказался за спиной катафрона и снова вскинул оружие к плечу. Железноход не мог остановиться, чтобы позволить прицелиться в единственное по-настоящему уязвимое место огромной машины – правую сторону лица, по неведомой причине не прикрытую броней и аугметикой. Еще одна очередь частично задела и расплавила несколько пластин стали на боку катафрона. Будто от удара плетью, тот с металлическим рыком помчался вперед, подняв облако пыли. Бойцы в синем бросились врассыпную, но спастись из-под страшных гусениц удалось не всем: из мглы послышались крики и мокрый хруст, заглушаемые ревом монстра. Казалось, ему было наплевать на повреждения, пока он сохранял достаточно сил для убийства.
– Ближе, 13-Фау! Зададим ему газу!
Скитарий молча повиновался, направив сидонийского скакуна вперед. Одновременно он ускорил работу кадильниц, и их окутали густые клубы серебристого дыма. Даже сквозь шлем Эмтиссиан почувствовал острый, ни на что не похожий запах испарений сурдиума.
Железноход едва не врезался в спину катафрона, но в последний миг вильнул в сторону и обошел его с левого борта. Чудовище взмахнуло топором, пытаясь подсечь ноги проворного противника. Лезвие гильотины зашипело, соприкоснувшись с клубами едкого дыма, и задергалось, словно ошпаренная змея. Удар, который играючи перерубил бы колено железнохода, прошел вскользь – и все же силы ему хватило, чтобы ощутимо встряхнуть всю конструкцию и выбить наездника из седла.
Мгновение беспомощного падения. Удар о груду влажной земли и обломков разбитого фонтана. Неровный стук копыт уносящегося прочь железнохода… и скрежещущий вой триумфа. Стальная махина почувствовала уязвимость добычи и занесла топор для нового удара.
Сквозь боль, заполнившую все тело, Эмтиссиан с трудом заставил себя вновь собраться с силами и перекатиться в сторону. Он оказался в луже кровавой грязи, облепившей броню, будто смола – панцирь насекомого. Чудовищное лезвие обрушилось туда, где он находился мгновение назад. Оно утратило облик ножа гильотины и теперь скорее походило на комок сплавленных деталей, которому попытались придать треугольную форму, но в могучих руках катафрона оставалось таким же смертоносным.
Не пытаясь встать на ноги, Эмтиссиан поднял оружие, по-прежнему висевшее на плечевом ремне. Над ним нависло жутко искаженное, бледное, как у трупа, лицо боевого сервитора, обрамленное острыми, извивающимися словно змеи рогами. Пасть чудовища скалилась в жестоком веселье, а единственный живой глаз безумно таращился на новую жертву. С механической неумолимостью рука с топором поднялась вновь.
– Гори, тварь, – прорычал Эмтиссиан и выстрелил.

В одно мгновение Гвадалор направил клинки к тощей шее старика, а в следующее…
...уже с минуту лежал прикованным к операционному столу и чувствовал, как скальпели миллиметр за миллиметром лишают его кожи. С невозможно далекого потолка на цепях свисало серебряное зеркало, чтобы он мог видеть то, что еще оставалось от его лица. Хирургеон только что отрезал ему губы, под которыми бессильно скалились два ряда металлических зубов. Он склонился над космическим десантником, заслонив резкий свет люменов, и лишенные век глаза расширились, увидев лицо магоса Вольфскара.
= Жизнь всегда восстанавливается. Жизнь проникает повсюду, в том числе и в другую жизнь. Это прописные истины Дивизио Биологис. Это то, что позволяет нам владеть не только телами, но и душами, = послышался все тот же ровный голос из-под медицинской маски. = Ведь что такое душа, как не память о том, что ты такое? Что такое память, как не данные, хранящиеся в глубинах мозга? И что такое мозг, как не сеть нейронов – сеть, которую можно взломать? =
Гвадалор завыл от ярости и напряг могучие мышцы, пытаясь вырваться из адамантиевых оков. Голос против воли приобрел неестественную высоту, и зеркало раскололось, осыпав ободранное лицо множеством острых осколков. Магос-хирургеон провел над ним металлической рукой, и каждый из стеклянных фрагментов превратился в жирного опарыша. Твари тут же принялись поглощать обнаженную плоть, и космический десантник начал задыхаться под массой личинок, забивающихся в ноздри, глаза и рот.
= Вы открыли мне свой разум. Свои воспоминания. Свой исходный код. И теперь пожинаете плоды, = проговорил Вольфскар, бесстрастно созерцая, как корчится его жертва. = Теперь погрузимся чуть дальше. Ты ведь помнишь, что когда-то умел чувствовать страх, Гвадалор? Ведь когда-то, давным-давно, даже боги были детьми… =
Лицо хирургеона исчезло в красно-черной мгле. Гвадалор потерял сознание от удушья, только чтобы очнуться в ином месте и в иное время. Перед ним снова оказалось зеркало, но теперь оно стояло вертикально и казалось невероятно высоким – во всю дверцу шкафа, поднимавшегося к самому потолку. В стекле отражался сидящий на полу мальчик лет шести с пухлым лицом, перепачканным сладостями, и ворохом блестящих оберток на коленях. А за его спиной – высокая фигура в красных, ниспадающих к полу одеяниях.
= Какое славное, невинное дитя. А ведь я не знал, что получится сюда пробраться, = удовлетворенно произнес Вольфскар, заложив руки за спину. = Твой мозг устроен не так-то сложно, если посмотреть. И знаешь, что? За свою карьеру я отловил, вскрыл и изучил довольно примитивных существ, чтобы удостовериться в еще одной фундаментальной истине. Даже самому простому мозгу известно чувство страха. =
= Нет, = выдавил Гвадалор, глядя на свои крошечные ручонки. Инстинкт требовал бежать, искать оружие, защищаться. Но что он мог сделать здесь, в этом куске реальности, извлеченном из самых подавленных и глубоких слоев памяти? Он снова посмотрел на свое отражение и увидел, что по щекам ребенка текут слезы, а стоящий над ним старик улыбается.
= Страх первороден. Страх первобытен. Лишь свет Бога-Императора сумел защитить нас от кошмаров, таящихся в ночи. И лишь немногие избранники, истинные Ангелы Человечества, удостоились чести настолько приблизиться к Нему, чтобы полностью избавиться от этого древнего проклятья, = продолжал вещать магос, как будто стоял перед аудиторией из тысяч коллегиантов, внимающих каждому его слову. = А ты, Гвадалор, отверг Императора. Ты больше не имеешь права на Его дары. И поэтому тебе придется снова научиться бояться. =
Вольфскар вытащил руки из-за спины. Одна из них сжимала окровавленный скальпель, а другая держала за черные волосы аккуратно отрезанную женскую голову.
Через пелену сотни прошедших лет Гвадалор узнал лицо матери и закричал, как кричат лишь маленькие дети. За свою жизнь он много раз слышал подобные вопли – в рушащихся городах, в горящих деревнях, в разоренных трущобах – но вряд ли мог подумать, что когда-нибудь ему придется издавать их самому. Заливаясь плачем, он вскочил на ноги, рассыпав вокруг яркие фантики, и побежал в темноту, не разбирая дороги.

Свет, хлынувший откуда-то издалека, был настолько ярким, что термовизор не выдержал и попросту вырубился. Возникла и исчезла мысль, что это и есть смерть: пресловутый луч света, несущийся навстречу, чтобы полностью поглотить весь мир. Впрочем, ноющие ушибы и сведенные мышцы явственно свидетельствовали о том, что он еще жив. А когда Эмтиссиан осмелился открыть глаза, то окончательно удостоверился, что умереть от этого ослепительного сияния суждено было не ему.
Стальная махина катафрона нелепо завалилась набок. От левой гусеницы и нижней части торса почти ничего не осталось, словно их одним махом откусили громадные акульи челюсти. Из чисто срезанных шлангов сочились зловонные жидкости, смешиваясь с потоком воды из выкорчеванного фонтана. Верхняя часть тела придавила собой руку с оплавленными плазмой остатками топора и скорчилась, пораженная короткими замыканиями.
Эмтиссиан с усилием вырвался из липкой грязи и поковылял к поверженному гиганту. Из клубов дыма и пыли появились силуэты железноходов, окруженные толпами солдат и аквилоносцев. Вокруг поднялся рокот множества голосов, сквозь который пробился встревоженный оклик Фредерика. Держась одной рукой за поводья, другой он сжимал переливающийся таинственными энергиями лучемет, а из-за его спины, улыбаясь, выглядывала сестра Розалинда. Но прежде чем поблагодарить брата за спасение, нужно было во что бы то ни стало удостовериться, что тварь Хаоса мертва.
Половинчатое лицо боевого сервитора все еще шевелилось, как будто пытаясь выговорить слова проклятья. Бионика искрила, изо рта текла кровь, и все же единственное живое око пылало бесконечной яростью, которой, казалось, под силу было бы поднять эту распухшую груду плоти и снова бросить ее в бой. Поборов приступ отвращения, Эмтиссиан вытащил силовую шпагу и с размаху вогнал ее меж глаз катафрона, чтобы услышать, как шипит, выгорая, его пронизанный порчей мозг.
Боевая машина обмякла и перестала двигаться, но он не сомневался, что уничтожил лишь тело, а не дух. Как часто это случалось с несчастными одержимыми, которые были лишь безвольным орудием в руках иного, бессмертного убийцы, и принимали кару за его преступления... Что бы ни заставило катафрона превратиться в кровожадного монстра, оно покинуло свое механическое вместилище, чтобы творить злодейства где-то еще. И во всем Городе осталось только одно место, где могло укрыться подобное исчадие ада.
– Идем на Порфиру, – произнес Эмтиссиан, выпрямившись во весь рост над трупом катафрона. Голос все еще дрожал от возбуждения схватки, и слова звучали подобно рычанию или хрипу. Но его услышал брат, и этого было достаточно.
– Идем на Порфиру! – громогласно повторил Фредерик, и выжившие воины вокруг отозвались ликующими боевыми кличами.

Канумбра пришел в себя первым, вырвавшись в реальность, как смертный, внезапно очнувшийся от глубокого сна. Услышав, как он втянул в себя воздух и закашлялся, Андали подошел к нему и с любопытством всмотрелся в налитые кровью глаза.
– Как оно? – спросил апотекарий.
Канумбра сплюнул почерневшие остатки той колдовской дряни, которую проглотил перед входом в манифольд, рывком поднялся в сидячее положение, потом встал и на нетвердых ногах пошел осматривать братьев. Голова слегка кружилась, и еще не схлынувшее опьянение боя мешалось с досадой от поражения и острой болью во лбу.
Воины Красного Ливня лежали вокруг на каменных ложах, с закрытыми глазами, как будто погруженные в обморок. Мадрага и Турриана в комнате не было. Гвадалор беспокойно ворочался во сне, то сгибая, то разгибая колени, будто пытался куда-то бежать. Из-за шрамов понять выражение его лица было невозможно, в отличие от Сараваста, который покоился рядом с ним. В его чертах явственно читался страх, как у загнанной добычи. Руки Близнеца свисали по бокам ложа, одна из них мелко дрожала, другая стиснулась в кулак. Эстебис единственный сохранял полную неподвижность, а лицо его было вялым и осунувшимся, словно у мертвеца.
– В чем дело? – спросил Андали, в голосе которого появилось беспокойство. Канумбра не успел ответить, прежде чем их отвлек хриплый рев Гвадалора. Он заметался на каменном ложе, как в бреду, хватая пальцами воздух.
– Замолчи! – потребовал апотекарий и подкрепил приказ иглой, которую всадил ему в шею. Потекла кровь, но инъекция, похоже, преодолела безумие воина. Он сел на край ложа, тяжело дыша.
– Я вселился в мозг живой машины. Убил многих. Потом убили машину, и я оказался здесь, – Канумбра усмехнулся, вспоминая славный бой. Внезапно его лицо омрачила тревога, и он бросил взгляд на Шееруб, прислоненный к его ложу. Демонический топор выглядел так же, как обычно, и его лезвие тускло светилось красным – видимо, руны все же оказались сильнее, чем серебряный дым, который напустили враги.
– Вольфскар... залез в мою память, – ответил Гвадалор на молчаливый вопрос в глазах Андали. – Я ничего не мог сделать. Как будто в меня самого что-то вселилось. Я побежал, и меня вышвырнуло в реальность.
– Я почти ничего не помню, – прохрипел слабый голос с ложа Сараваста. Космические десантники повернулись к брату, который лежал, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. – Что-то вспыхнуло. Я видел Вольфскара внутри манифольда. Потом за мной гнались… не знаю, что это было. Они крутились и жгли. Как тени скитариев, только больше. Ярче. Мы способны причинять боль в этом мире, но они тоже. Они тоже.
– Это уж точно. У тебя повреждены нервы, – без обиняков известил Андали, осмотрев его. – Пальцы разжать можешь?
Сараваст поглядел на сведенную спазмом руку, попытался пошевелить ею и выругался. Канумбра отметил, что его голос прерывается, а движения, прежде плавные, как у хищного зверя, стали медленнее и резче.
– Я не видел Эстебиса. Что с ним? – спросил Гвадалор. Канумбра еще раз бросил взгляд на брата, по-прежнему лежащего в коматозном сне, и пожал плечами. Через несколько минут осмотра апотекарий присоединился к его вердикту.

Глаза расширились, подстраиваясь под упавшую на них тень. Нависшая над лицом фигура с трудом помещалась в поле зрения. Потом откуда-то сверху протянулась рука и подняла его с земли.
Эстебис заморгал от удивления. Перед глазами все плыло синими и красными разводами, однако боли, которая могла говорить о травме, не чувствовалось. Через силу сфокусировав зрение, он увидел перед собой месиво багряной ткани, хромированных деталей и кровоточащей кожи. Оно двигалось и ритмично вздымалось. Оно дышало.
Магос выжил.
Эстебис яростно заворочался, пытаясь вырваться из пальцев, чью железную хватку он теперь явственно ощущал на своих висках. Он клацнул зубами, пытаясь укусить Вольфскара за запястье, но тот вытянул руку, и Эстебис повис на кабеле, торчащем из его затылка.
Тела под ним не было.
Это новое осознание заставило его притихнуть и зашарить взглядом по сторонам, чтобы понять, что случилось. Но все, что могли разглядеть его глаза-окуляры – это лес вокруг и магос, державший в руке то, что теперь вмещало в себе разум Эстебиса: сервочереп.
Голова Вольфскара висела на груди, а из шеи, все еще обмотанной проводами, торчали под острым углом перебитые куски титанового каркаса. Но голос, исходивший из решетки вокс-синтезатора между ключиц, говорил спокойно и ровно.
– Любопытно, – сказал он.
Сознание Эстебиса заметалось по костяной коробке в поисках выхода, всюду натыкаясь на заглушки и обрубки старых нейросвязей. Психическая нить, соединявшая его с оставшимся в логове колдуна телом, растаяла, и он перестал помнить, как оно выглядело. Знания и воспоминания, неспособные удержаться в упрощенном мозгу сервочерепа, распадались, оставляя лишь основные компоненты личности. Психологическая подготовка космического десантника покинула его разум, и, осознав, что произошло, он панически закричал.

Системы аудиального распознавания Вольфскара фон Штальгарда все еще барахлили после встряски. Сознание, заново переписанное на восстановленный мозг с резервных носителей сервочерепов, с трудом воспринимало звуки, издаваемые вопящим пленником. Помятые бионические окуляры пока что плавали в тумане, поэтому магос с интересом уставился на свою добычу объективом оптического мехадендрита. Потом протянул руку, чья органическая опора только начала регенерацию, покрутил несколько регуляторов под нижней челюстью сервочерепа, вырубив антиграв и вокс-синтезатор, и повесил себе на пояс. Остальные костяные помощники сновали вокруг магоса, выставив наружу медицинские и паяльные отростки, и деловито латали его искалеченное тело.
– Ах, верность, – рассеянно проговорил Вольфскар, протянул руку и сорвал свисающий с одного из черепов свиток, исписанный восхвалениями Омниссии. Из единственного уцелевшего пальца левой кисти выдвинулось перо, и магос начертал на обратной стороне свитка несколько посланий. С молитвой о снисхождении он рассек пергамент на части и вручил их своим летучим вестникам. Сервочерепа взмыли в небо и помчались в разные стороны, оставив Вольфскара наедине с собой и своим новым приобретением.

Глава 13: СЕРДЦЕ ТЬМЫ

– Где Мадраг? – спросил Канумбра, закинув на плечо Шееруб. Андали не ответил, слишком занятый Эстебисом. Он снял с него большую часть доспехов и трудился над бесчувственным телом, пытаясь вернуть брата в сознание посредством инъекций и электростимуляции. Сараваст стоял рядом, не зная, чем можно помочь второму Близнецу, без которого он выглядел одиноким и потерянным.
Воин хотел повторить вопрос, но тут сквозь головную боль, мешавшую сосредоточиться, пробилась острая, чуждая мысль.
+Он освобождает моих собратьев.+
Слово сами собой возникли в голове Канумбры, ясные и яркие, словно надпись горящими буквами на стене перед глазами. Понадобилась секунда, чтобы осознать, что они исходят от лезвия, лежащего на его плече.
+Пелена истончилась. Я напился крови и набрался силы, и дух мой пробудился. Скоро это место наполнится подобными мне.+
Голос Шееруба менял тон, становясь то змеиным шипением, то звериным рыком. Одни слова звучали подобно человеческим, иные возникали лишь как абстрактные образы в мыслях его хозяина. Первоначальное удивление сменилось раздражением, и в голове сама собой возникла мысль “заткнись”. Демон замолк, и Канумбра, осознав, что Андали что-то говорит, снова прислушался к внешнему миру.
– ...снаружи на плацу. Ритуал требует времени.
– Нам надо пойти к нему и обеспечить защиту, – решительно заявил Канумбра.
– О чем я и говорю, – апотекарий настороженно посмотрел на воина, заметив, что того что-то отвлекло. Судя по лицу Потрошителя, его далеко не радовал тот факт, что оставшиеся на его попечении товарищи вернулись из путешествия в манифольд с ранами, которые он не мог исцелить.
– Я в порядке, – огрызнулся Канумбра в ответ на невысказанный вопрос. – Наверное, потому, что мою проекцию честно убили в бою, а не обратили в бегство, как труса.
Гвадалор, который в любое другое время вскинулся бы от такого оскорбления, лишь стиснул зубы, но промолчал. Он сидел на своем ложе, на котором медленно таяли колдовские символы.
– Тебя с нами не было, – только и сказал он.
Сараваст выпрямился над телом своего брата-близнеца, и на его лице отразилась былая ярость, через пару мгновений уступив место прежнему обреченному выражению.
– Может, с тобой мы бы победили Вольфскара, – тихо произнес он.
– Какая разница, – Канумбра фыркнул. – С этим уже закончено. Я говорю, что теперь мы должны прикрывать Мадрага. Вперед.
Лицо Андали, отмеченное крестообразным шрамом, быстро скрылось под шлемом. Гвадалор поднялся, готовый идти за боевым братом. Сараваст посмотрел на одного, на другого товарища и нехотя сдвинулся с места, явно пытаясь побороть невесть откуда закравшуюся в его душу нерешительность.
– Оставим Эстебиса? – спросил он, поморщившись от очередного укола боли в поврежденной руке.
– Есть другие предложения? – ответил вопросом Андали. Молча подчеркивая его слова, Канумбра подобрал цепной меч и болтер, что покоились возле ложа так и не пришедшего в себя Близнеца, и вручил их Гвадалору.
+Оставь всех троих. Они слабы. Они уступили одному-единственному смертному.+
Голос Шееруба прозвучал так вкрадчиво, что на мгновение воин принял его за собственные мысли. Выругавшись под нос, он усилием воли заставил демона замолчать. Но стоило Красному Ливню выйти в коридор, заполненный изменчивыми золотыми узорами, как тот подал голос снова. Теперь это были не слова, но низкое, гудящее пение, подобное тому, что издавал топор в разгар боя за городские кварталы. Чувствуя нарастающую жажду крови, Канумбра устремился во мрак Порфиры, не обращая внимания на ее темные чудеса.

Сидонийские скакуны споро шли по улицам, окутанные облаками насыщенного дыма. По мере приближения к дворцу все явственнее проступали признаки источаемого им безумия и греха, озаренные медленно поднимающимся солнцем. Над жилблоками тянулся запах дыма и горелого мяса, и все чаще среди безликих стен и брошенных транспортеров в глаза бросались мертвецы. Одни погибли, сцепившись друг с другом в убийственном бреду, другие направили навеянную варпом ярость против собственной плоти, третьих, изуродованных богохульными символами, видимо, принесли в жертву. Тела – и части тел – свисали с деревьев и фонарных столбов, лежали под высокими балконами, покрывали сплошным слоем заброшенные скверы.
Железноход Эмтиссиана миновал металлическую ограду, на каждый из пиков которой было насажено по отрубленной голове, а на прутьях растянулись десятки метров сшитых человеческих кож. Но эта кровавая стена служила не одной лишь бессмысленной демонстрацией жестокости: из-под ее прикрытия с воплями выбежала толпа полуголых, вооруженных чем попало людей, и завязалась короткая яростная схватка. Эмтиссиан уже не обращал внимания на подобные стычки, которые, как правило, заканчивались еще до того, как он успевал прикончить очередного еретика из плазмагана. Несмотря на все усилия Артифициона, богохульников в Городе оставалось великое множество, и теперь они платили по счетам за свои преступления против Бога-Императора. Однако каждая самоубийственная атака этих жалких существ, чьи тела и души заклеймил Хаос, забирала силы и уносила жизни праведных воинов. Больше всего Эмтиссиан опасался, что они не выдержат кошмаров, ожидающих в Порфире, и утратят дух во время решающего сражения.
Фредерик, как будто прочитав его мысли, замедлил своего скакуна сразу после того, как последний из нападающих пал под мечами аквилоносцев, и призвал людей присоединиться к нему и сестре Розалинде в хоровой молитве. Слова походного гимна зазвенели в воздухе, эхом отражаясь по всему проспекту, и Эмтиссиан не сразу услышал раздавшееся рядом гудение миниатюрного антигравитационного двигателя. Зато его уловил 13-Фау и высунул со своего сиденья рабочий мехадендрит, на который, как птица на ветку, сел прилетевший откуда-то сзади сервочереп. Скитарий оторвал висящий на черепе кусок пергамента и снова исчез за бронированным корпусом железнохода.
– Что это? – спросил наездник, наклонившись в седле.
– Послание от магоса Вольфскара, – ответил механический голос. Еще сутки назад Эмтиссиан не мог бы и представить, что имя убийцы его народа сможет пробудить в нем такой прилив радости и надежды.
– Он жив?
– Милостью Омниссии, да. Захватчики манифольда изгнаны, но сеть слишком глубоко осквернена, чтобы использовать ее для связи. Здесь есть информация о точке, через которую проникает порча Хаоса, и о маршруте тех единиц Артифициона, что движутся к данному источнику…
– И это все на одном клочке пергамента? – не сдержал удивления Эмтиссиан.
– Магос умеет емко шифровать данные. Гексамерный код. Несущественное уточнение.
– Прости, – Эмтиссиан отогнал мысль, что его машинальные извинения имеют для скитария не большее значение, чем риторические вопросы, и снова спросил, на этот раз тише: – Он знает, что замыслил Архивраг?
13-Фау помедлил с ответом, видимо, расшифровывая кодированное послание так, чтобы не осталось никаких недоговорок и двусмысленностей. Железноход шел на автопилоте, мерно покачиваясь с каждым шагом.
– Создать перед Порфирой точку перехода между Брюмером и Имматериумом с целью их слияния, – наконец, бесстрастно сформулировал скитарий.
– О Трон, – выдохнул Эмтиссиан. На его коже выступил холодный пот, а левая рука рефлекторно стиснула обереги, висящие на шее. Вряд ли кто-то другой во всем аквилоносном воинстве лучше понимал, какая участь ждет планету, если этому плану будет позволено осуществиться. И осознание этого неумолимого факта заставило его снова собраться с мыслями.
– Ты говорил, что туда идут солдаты Артифициона. Мы успеем добраться до них, прежде чем двинуться к Порфире?
– Да. Процесс формирования требует времени. Отклонение маршрута незначительно. Кадильницы заполнены еще на пятьдесят два процента.
– Вижу, ты меня понял, Фау, – ухмыльнулся Эмтиссиан под забралом и с щелчком активировал вокс-коммуникатор, чтобы оповестить Фредерика и остальных аквилоносцев о новом плане действий.
– Безусловно. Выполняю.

Лес на вершине Мондрина зашелестел под внезапным порывом ветра. Почуяв первые лучи солнца, несмело подала голос одна, а потом и другая птица. Но вестники рассвета замолкли и упорхнули, услышав чуждые звуки под сенью родных деревьев: вибрирующий вой вокс-синтезатора и ровный голос, временами нарушаемый жужжанием помех.
– Если ты не прекратишь избыточную вокализацию, я научу твое вместилище чувствовать боль. Это, конечно, займет некоторое время, но ты уже видел, каких высот я достиг в искусстве нейрорегенерации. Клянусь ликом Омниссии, я отращу тебе в тысячу раз больше нервных окончаний, чем имело твое тело, и сожгу каждое из них на медленном огне, – сказал Вольфскар, склонившись над лежащим в его руках сервочерепом. Он сидел на камне, полностью сконцентрировавшись на своей добыче, и не обращал внимания на явившихся по его зову ремонтных сервиторов, которым удалось избежать гнева космических десантников. Череп прекратил осыпать магоса бессвязными проклятьями и шевельнулся, пытаясь кивнуть.
– Вот так-то лучше, – одобрил Вольфскар и похлопал ладонью по гладкому костяному темени. – Теперь слушай внимательно. Я должен проникнуть в твою память и достать оттуда чуть больше информации, чем та, которую я успел почерпнуть у других предателей. И если при подключении я снова почувствую хоть какие-то попытки атаковать меня мусорным кодом, мой маленький кусачий друг…
Сервочереп как будто сжался в его руках: стиснул челюсти, подобрал миниатюрные дендриты, сверкнул бионическими окулярами. Даже в таком состоянии отступник сохранял остатки гордости и не желал покоряться своему пленителю.
– ...то можешь распрощаться с перспективой вновь обрести плоть, – пообещал магос. Сервочереп уставился на него светящимися глазами. – Видишь ли, содержать полноценный человеческий разум внутри изолированного мозга чревато сбоями психики. Несоответствие хранящихся в мозгу планов телесного строения и соматических ощущений… впрочем, не буду углубляться. В любом случае, это вполне возможно при нашем дальнейшем сотрудничестве.
Вольфскар поднялся с камня и примерил череп на широкие плечи ближайшего сервитора, лицо которого, скрытое медной маской, утопало между бугрящимися мышцами груди. При виде оказавшегося под ним тела сервочереп не сдержал глухого стона.
– Что я говорил насчет излишней вокализации? – погрозил пальцем Вольфскар, поймал испуганно отпрянувший череп за свисающий снизу кабель и улыбнулся. – Не переживай. Просто расскажи мне чуть больше о своих сородичах, которые столь прискорбным образом оставили тебя на произвол судьбы. Уверен, что тогда мы с тобой прекрасно поладим.
Коннектор на конце кабеля с щелчком вошел в разъем на шее генетора, и он удовлетворенно кивнул, погружаясь в информационный транс.

Столкновение с очередной толпой лишенных воли и разума скитариев прошло не совсем так, как ожидали братья. Большая часть воинов Омниссии пришла в чувство, как только втянула сквозь воздухозаборники серебристый дым, но для многих из них пути назад уже не было, слишком глубоко въелась в их аугментированные тела порча Хаоса. Изуродованные мутациями, они шипели и шарахались в стороны от клубов фимиама, кружили вокруг железноходов, как волки, примериваясь для атаки. С тяжелым сердцем Эмтиссиан наблюдал, как аквилоносцы одну за другой расстреливают безумные машины, пока те не успели наброситься на них и своих очнувшихся собратьев. Он не сопереживал механическим созданиям, которые по-прежнему вызывали у него подспудную тревогу и неприязнь, но каждый из скитариев, павших на улицах Города, уже не мог участвовать в штурме Порфиры. А там, где, по данным Вольфскара, угнездилось полдюжины космических десантников, включая могущественного колдуна, им понадобится каждая живая душа, способная держать в руках оружие.
Впрочем, с этим тоже не складывалось. 13-Фау сообщил, что лишь немногие скитарии, освобожденные еще до боя с одержимым катафроном, достаточно пришли в себя, чтобы сражаться в полную силу. Остальные походили на пациентов, недавно вышедших из комы, и понимали лишь самые примитивные команды. Сурдиум, благословенный дар Брюмера, обладал великой силой, но не мог исцелить раны, нанесенные варпом.
Еще один сервочереп сел на протянутую руку альфа-прим скитария, и через некоторое время тот снова заговорил:
– Подтверждены данные о Красном Ливне, состояние и вооружение врага. Нам надо ускорить движение. Нежелательно, чтобы враг успел укрепить свои позиции.
– Но твои воины еще не успели вернуться в строй, Фау, – напомнил Эмтиссиан. Железноход начал перебирать ногами быстрее, и ему пришлось ухватиться за край седла, чтобы не упасть. Все же ячейка на спине скакуна не рассчитывалась на обычных людей, лишенных разъемов и коннекторов.
– Несущественно, – скитарий издал пронзительный стрекот, похожий на крик орла, и выжившие воины Артифициона ускорили шаг вслед за предводителем. – Они по-прежнему могут выполнить свое предназначение.

Канумбра разглядывал арку, растущую перед Порфирой, с чувством, более всего похожим на уважение. Теперь она выглядела не жутким нагромождением трупов, но темной радугой из жидкого металла, что переливалась энергиями варпа, возносясь выше самого дворца. Расплавленные остовы, протезы и доспехи скитариев стали ее основой. Плоть же сползла вниз, так что опоры арки возносились из груд обгорелого мяса высотой в два человеческих роста. Внизу плоть пузырилась и растекалась по камням, выше еще сохраняла частичное прижизненное обличье, и десятки рук цеплялись за металл, шипя и испуская дым. Временами среди черно-красного месива мелькали исполненные боли лица. Среди опор колыхался туман, пронизываемый светящимися линиями, а самый свод этого великолепного кошмара венчала голова неведомой твари, что постоянно менялась, будто отражаясь в кривых зеркалах. Видимо, Мадраг пытался выбрать демона, который должен был первым пробить пелену и освятить врата своим присутствием.
Канумбра задался вопросом, откуда он знает такие подробности колдовской науки, знакомой ему лишь по рунам, и, придя к очевидному выводу, снова мысленно прикрикнул на Шееруб, чтобы тот поостерегся лезть ему в голову. Демон едва сдерживал предвкушение, но вместе с тем и метался, снедаемый завистью. Он не желал уступать и капли вражьей крови сородичам, жадно толкущимся по ту сторону пелены.
– Когда Нерожденные хлынут наружу, в этом мире не останется никого, кто мог бы нам противостоять, – сказал Гвадалор, словно уловив излучаемые демоном эмоции. В его голосе уже сквозила прежняя свирепость.
– И это будет скучно, – добавил Турриан. Он занял удобную позицию за одной из массивных колонн, обрамляющих врата Порфиры, и внимательно высматривал потенциальные мишени. Но в сетке целеуказателя перестали мелькать даже фигуры скитариев, покорно ковыляющих к вратам Имматериума.
– Найдем, чем заняться, – ухмыльнулся Канумбра. Он и Андали выбрали укрытием постамент со статуей крылатого дракона возле колоннады. Перед ними раскинулось хорошо простреливаемое ровное пространство плаца, за ним тянулся парк: деревья, скульптуры, рекафовые домики, пруды и нестриженые газоны. Любому, кто вздумал бы подступиться к Мадрагу, по-прежнему парящему в воздухе рядом со своим творением, пришлось бы плотно познакомиться с огненной мощью космических десантников.
– Сараваст, ты в порядке? – окликнул Андали. Воин с поврежденной рукой последний остался на открытом месте, словно не зная, куда податься. Гвадалор помахал ему цепным мечом из-за своей колонны, и Близнец с непривычной послушностью двинулся к нему. Канумбра увидел, как апотекарий покачал головой, и ободряюще похлопал его по плечу.
– Вольфскар заплатит за то, что сделал с нашими братьями. Этой ночью ты будешь гадать на его вонючих кишках.
– Если вы не завалите меня работой, – хмыкнул Андали и в который уже раз проверил заряд болтера.

Когда аквилоносное воинство подступило к самой границе дворцового комплекса, и бойцы принялись резать высокую металлическую ограду мельтаганами, 13-Фау отправил сервочерепа вперед, осмотреть местность. Но какими бы маленькими и верткими ни были его посланцы, от улучшенных чувств космических десантников они не скрылись. Громоподобные взрывы болтов ясно слышались даже на таком расстоянии.
Вернулся только один разведчик. Он летел изо всех сил, покосившись в воздухе и утратив все отростки с левой стороны. Через мгновение после того, как его кабель коснулся разъема в шее 13-Фау, тот снова издал странный стрекочущий поток кода, и толпы скитариев как один сорвались с места. Они бросились сквозь бреши в решетчатой стене и помчались по садам, словно огромная туча железных насекомых.
Ни Эмтиссиан, ни Фредерик не задавались вопросом, что происходит. Все было обговорено еще на подступах к дворцу, и оба знали, что Артифицион должен принять на себя огонь. Аквилоносцы, сопровождаемые железноходами с обоих флангов, двинулись следом, а их центр, подобно стальному нагруднику, прикрывали очистившиеся от скверны скитарии.
Они двигались по ровным тропам, отделанным разноцветными камешками, где когда-то прогуливались принцы и принцессы в сопровождении фрейлин. Изрытая множеством металлических ног земля превратилась в черно-зеленое месиво, каналы и фонтаны, сквозь которые ломились одержимые одной-единственной задачей скитарии, помутнели и пузырились, а по их поверхности расплывались радужные пятна. Впереди загремели первые звуки боя: грохот болтеров и яростные выкрики отступников. Живые машины мчались на смерть и умирали в безмолвии от рук Красного Ливня. Единственным их оружием была численность, и они применяли ее, как могли.
Но Эмтиссиан уже не смотрел на гибнущих скитариев. Все его внимание захватило нечто иное, нечто, от чего нельзя было отвести взгляда, как бы ни кричала, сопротивляясь, сама душа. Впереди, как видение ада, как насмешка над красотой порфирских садов, громоздилась чудовищная арка, чье сияние слепило глаза и обжигало кожу. Выше ее вершины, выше фиолетовой кровли Порфиры, поднялась фигура, подобная пылающему ангелу, и с ее раскинутых рук стекали потоки молний, многоцветного пламени и раскаленной ртути.
+Я не позволю вам уничтожить дело моей жизни.+
Голос, отдавшийся в голове каждого из аквилоносцев, говорил спокойно, без единой нотки злобы. И все же люди в первых шеренгах зашатались под плетью его ментального могущества. Из ушей и ноздрей смертных пошла кровь, и даже неудержимые стальные машины, казалось, на миг застыли на месте от колдовского натиска.
Мадраг не стал тратить время на дальнейшие слова. Просто с небес обрушился огненный дождь, и люди закричали, когда на них посыпались капли раскаленной ртути, прожигая доспехи и плоть. Легкая улыбка тронула губы колдуна, парящего над железным морем скитариев, которое грозило захлестнуть его собратьев. Одной рукой направляя жгучие снаряды, другой он снова начал вить оккультные пассы, и посреди арки вырисовался громадный темный силуэт. Туманная пелена начала прогибаться, словно изнутри на нее давили чудовищные когти, готовые вспороть саму реальность.
Лишь немногие аквилоносцы сохранили достаточное присутствие духа, чтобы стрелять по колдуну и его дьявольским вратам, но их усилия были тщетны. Одно движение закованной в узорчатую бронзу руки, и что пули, что лучи, что ракеты – все обращалось в новые расплавленные капли. Люди бросались в укрытия, под защиту статуй, декоративных стен, беседок, чьи крыши вспыхивали словно спички – куда угодно, лишь бы подальше от боли и смерти, что щедрой рукой сеял чернокнижник. Фредерик осадил железнохода, едва не рванувшегося назад, в толпу, оттого, что капли обожгли пилота. Ртуть, лишь слегка остывшая в облаках газа, прыгала по доспехам юноши, и он отчаянно пытался сообразить, как направить паникующего скакуна вперед и при этом прикрыть от губительного града сестру Розалинду.
+Приветствуйте своих новых хозяев.+
Ментальный удар заставил Фредерика пошатнуться, а амулеты на его груди – задрожать. Он почувствовал соленый вкус крови во рту, и все вокруг закружилось стремительно темнеющим вихрем. Фредерик почувствовал, что падает наземь, и пришел в себя как раз вовремя, чтобы ухватиться за край седла. Он попытался вскарабкаться обратно, но ноги скользили по гладким бокам железнохода, а руки налились слабостью. Сквозь муть, заполнившую зрение, он увидел, как над ним нависло сосредоточенное лицо Розалинды, а совсем рядом – спокойно улыбающийся лик святой Атранты. Сестра-фамулус, блеснув на воспитанника темными глазами, с неожиданной силой занесла над ним тяжелый реликварий.
– Что вы делаете? – только и успел спросить Фредерик, прежде чем получить удар по пальцам, ощутимый даже сквозь латную перчатку. Вскрикнув от боли и неожиданности, он выпустил опору и повис на левой руке. Еще один удар, и он рухнул наземь.
Железноход тут же пришел в движение, и земля задрожала от его топота. Юноша едва успел откатиться в сторону, чтобы его не задели тяжелые копыта. Он лежал в пыли, а вокруг падали огненные капли. Одна тяжело упала на визор шлема и зашипела, растекаясь по бронестеклу.
– Бог-Император! Святая сестра обезумела! – воскликнул один из подбежавших на помощь аквилоносцев. Фредерик в отчаянии уставился сквозь сетку остывающего металла вслед скакуну, что мчался к дьявольской арке на предельной скорости. И тут в его голове как будто что-то вспыхнуло. На него нахлынула странная слабость, нечто среднее между бессилием и безмятежностью.
– Нет, – покачал он головой. – Она исполняет волю Его.
На глазах у аквилоносцев, что еще смели высунуться из укрытий и отстреливаться, железноход на полном скаку влетел во врата, окруженный клубами сурдиума и свечением реликвария. Во все стороны брызнули слепящие лучи. В воздух выплеснулись потоки раскаленного газа, серебряные веера молний, искаженные очертания, напоминающие множество распахнутых крыльев. Тени заметались среди опор арки, оставляя черные следы на ее безупречном металле.
Огненный дождь поредел. Ментальный голос снова ударил по разумам аквилоносцев, но на этот раз он кипел гневом, лишал сознания, пронзал болью и останавливал слабые сердца. Самый крупный амулет из сурдиума на груди Фредерика рассыпался прахом, оставшиеся два поднялись в воздух и закрутились вокруг своей оси. Вне себя от ярости, чернокнижник хлестал ртутными потоками, пытаясь поразить… нечто, развернувшееся в сердце столь любовно выстроенных им врат, подобно прекрасному лазоревому цветку. Выжившие в тот день клялись, будто видели среди сияния и клубов дыма юную деву в алой короне, что обрушила меч на металл арки. Другие утверждали, что из нагромождений изуродованной плоти вырвались сонмы чистых как снег душ и схватились с когтистыми тенями внутри. Третьи не видели ничего, кроме сияющего вихря, оставившего лишь белые пятна в их памяти.
Все, что мог сказать Фредерик в тот момент, полулежа на спине среди смятенных, преисполненных благоговейного страха воинов – он видел, как рушится замысел Хаоса, и благодарил Бога-Императора за то, что тот позволил этому свершиться.
Лазурный водоворот посреди врат свернулся тугой спиралью, стягивая к себе материал арки. Она начала искажаться и рушиться, обращаясь в потоки плоти и расплавленного металла. Словно страшась божественного света, они метались по сторонам, как щупальца умирающего спрута. На глазах у Фредерика один из дергающихся отростков обхватил аквилоносца в нескольких шагах от него и потащил прочь, сдирая с него броню, кожу и мясо.
Чернокнижник поднимался все выше и выше, пытаясь вырваться на свободу, но ртутные нити связали его по рукам и ногам и неумолимо тянули туда, куда обречено было низвергнуться его чудовищное творение. Как бы он ни сопротивлялся, металлический поток обхватил его с головы до пят и унес вглубь спирали, что скручивалась все сильней и сильней, пока не свернулась в точку – и исчезла.
И от почтенной сестры-фамулус Розалинды, и от мощей священномученицы Атранты, и от нечестивого колдуна не осталось ни следа. Лишь две груды пепла отмечали те места, откуда еще совсем недавно тянулись в небеса опоры так и не распахнувшихся врат Имматериума.

Когда стало ясно, что произошло, над дворцом поднялся радостный гул тысяч голосов. Аквилоносцы падали на колени, шумно восхваляли Бога-Императора, бились в экстазе. Кажется, в этот миг они готовы были, не дрогнув, нахлынуть на Порфиру и радостно умереть под мечами космических десантников. Но человек, который мог отдать им такой приказ, молчал.
Душа Эмтиссиана застыла, как камень, когда он увидел, что произошло с сестрой Розалиндой. Еще минуту назад она была здесь, за спиной брата. Как была она рядом с самого раннего детства, как была с отцом и матерью... Он не мог ни вымолвить хоть слово, ни сдвинуться с места, и просто сидел на спине железнохода, не слыша, как шипят, остывая на его броне, последние тягучие капли огненного дождя. В какой-то момент показалось, что они проникли под шлем и обжигающими потоками сползают по лицу, но потом он осознал, что это всего лишь слезы. И мысли об этом хватило, чтобы вывести его из ступора.
Герцогу Аллонвильдскому не пристало оплакивать мертвых, пока идет бой. Пока есть люди, которыми он должен командовать, и враги, которые должны умереть.
– Орудия к бою! – хрипло выкрикнул он. Где-то внизу послышался голос Гатьена и треск вокс-передатчиков. Солдаты готовили к бою гранатометы и минометы – все, что удалось найти для решающей атаки. Эмтиссиан вперил взгляд в сплошную массу скитариев впереди, волна за волной накатывающую на мраморные ступени Порфиры. Лишь изредка ему удавалось уловить громадные силуэты в тенях, отбрасываемых колоннами, но они двигались слишком быстро, чтобы можно было их разглядеть. Да и сам железноход не прекращал движения – что и спасло Эмтиссиана от пучка лазерных лучей, с визгом выжегших воздух над его головой. Еще один выстрел, на этот раз, видимо, из дальнобойного болтера, врезался в круп железнохода, и тот всем телом сотрясся от взрыва реактивного снаряда.
– Нужно спешиться! – с непривычной громкостью и резкостью потребовал 13-Фау. Дважды Эмтиссиана уговаривать не пришлось, и он легко спрыгнул на траву. Следующий же залп лазерной пушки поразил железнохода в бок. Наконец, не выдержав обстрела, сидонийский скакун пошатнулся и начал медленно заваливаться. Не успел Эмтиссиан отскочить в сторону, как его подхватили и поволокли под прикрытие ближайшей статуи чьи-то сильные руки.
– Гатьен, ты чертовски заботлив. Спасибо, – сдержанно поблагодарил он вокс-сержанта. 13-Фау выбрался из-под тонкой шеи железнохода и рявкнул во всю мощь голосового синтезатора:
– Огонь! Огонь немедленно!
Власти, излучаемой альфа-прим-единицей Артифициона, оказалось достаточно, чтобы гранатометчики машинально покорились. Эмтиссиан проглотил негодующее восклицание, готовое вырваться из горла, и спросил скитария, который нырнул в укрытие рядом с ним:
– Что там?
Вопрос заглушило громом детонации. Взрывчатые снаряды ударили по колоннаде, расшвыривая обломки мрамора. Почти одновременно ударили минометы, стрелявшие навесом, и на орды скитариев обрушился град разрушения, не делавший различия между своими и чужими.
– Враги вычислили расположение командных единиц, – проскрежетал 13-Фау. – Они поняли, что нет смысла тратить снаряды на рядовые единицы. Теперь они будут выцеливать нас.
– Посмотрим, каково им целиться сквозь взрывы. Не прекращать огня! – крикнул Эмтиссиан. 13-Фау добавил к его словам поток бинарного арго, и резервная группа скитариев сомкнулась вокруг стрелков и минометов сплошным щитом из пластали и плоти.

Разрушение врат ударило по разуму каждого, кто побывал в манифольде, словно хлыст, обрушившийся прямо на мягкую ткань мозга. Даже Канумбра едва не выпустил из рук топор, зашипевший и задрожавший в тот миг, когда сталь и плоть начали сворачиваться, затягивая в себя все вокруг. Скитарии воспользовались этим, чтобы подступить ближе, и теперь осаждали космических десантников со всех сторон, всеми силами стараясь принять на себя огонь, предназначенный аквилоносцам. Космические десантники, лишившиеся вождя, не утратили слаженности и сражались молча, яростно, медленно пробиваясь к воротам дворца.
Саравасту с его поврежденной рукой приходилось тяжелее всех. Чувство потери не отпускало его с тех пор, как он вырвался из сервочерепа в свободный хаб и не увидел там Эстебиса. Уже в тот момент он понял тем внутренним чутьем, которое, как говорят, всегда связывает истинных близнецов, что никогда больше с ним не встретится. А теперь, когда Мадраг, их чародей, их повелитель пламени сгинул в варпе, погибла последняя надежда.
Железные твари наседали со всех сторон, не давая свободно вздохнуть. Лишь немногим удавалось подобраться достаточно близко, чтобы хотя бы замахнуться для удара, но раненому космическому десантнику этого было более, чем достаточно. Если бы не Гвадалор, с остервенением стрелявший и рубивший рядом, они бы давно завалили Сараваста наземь, содрали доспехи и попросту раздавили металлическими телами. Близнец сражался на чистом инстинкте выживания, скорее машинально, чем ради какой-то цели. Теперь в его голове вспыхнула кристально яркая мысль: цели больше нет.
Сараваст услышал эти слова так ясно, как будто проклятый Вольфскар фон Штальгард произнес их в его сознании. От воспоминания о битве в манифольде нервы снова пронзил яркий огонь психосоматической боли. Он не успел снова собраться с силами: рядом рухнул и разорвался снаряд, сбив Близнеца с ног и на пару секунд выведя из строя его авточувства. Болтер вылетел из руки, и в то же мгновение на упавшего воина ринулось механическое полчище, топча собственных сородичей, оглушенных и искалеченных взрывом.
– Берегись, брат! – крикнул Гвадалор, выпрыгнув из-за колонны, и одним ударом снес полдесятка когтистых лап, тянувшихся к Саравасту. Тот неуклюже пытался отбиваться цепным мечом, привалившись спиной к ступеням. После крушения врат скитарии осмелели еще больше и уже не бросались сплошным слепым потоком, а выискивали подходящий момент и угол для атаки. Близнец не поспевал за их напором, промахиваясь и медля с ударами.
– Да что с тобой такое? – прорычал Гвадалор и, улучив секунду, рванул его к себе. Другой рукой он рассек талию очередного воина-машины. Но, даже разрубленный пополам, тот ухитрился взмахнуть электробулавой, прежде чем рухнуть, и расколол шлем Сараваста. Из-под разбитого визора на Гвадалора уставилось горько улыбающееся лицо.
– Все кончено, – прошептал он. – Мои руки отказывают.
– Соберись… – начал было воин, но скитарии, вцепившись в ноги Сараваста, вырвали его из хватки Гвадалора. Цепной меч выпал из ослабевших пальцев, и брат, оставшийся без близнеца, исчез под лавиной механических тел.
Взревев, Гвадалор взмахнул клинком, и железная масса, потеряв пару-тройку конечностей, отшатнулась назад. Всюду мелькали мечи, искрящиеся жезлы, огоньки бионических глаз, и на какой-то миг ему показалось, что он слышит насмешку в беспрестанном стрекоте живых машин. Через несколько секунд они расступились, и к ногам одинокого воина рухнуло тело в силовых доспехах с безликим кровавым месивом вместо головы.
Перехватив цепной меч обеими руками, Гвадалор с бессловесным рыком гнева набросился на механических убийц и начал пробиваться из окружения.

– Я их больше не вижу, – известил Турриан и взмахнул секирой, разрубив на части еще одну железную тварь. Лазерная пушка, поднимающаяся над его плечами, переключилась на режим ближнего обстрела и с воем закрутилась по сторонам, поливая врагов раскаленными лучами.
– И я, – Андали перезарядил болтер, пока Канумбра прикрывал его от лезущих отовсюду толп. Броню апотекария помяло очередным взрывом, но он отделался лучше, чем только что подоспевший к выжившим братьям Гвадалор. По его доспехам, и без того не полностью восстановленным после боя в соборе, теперь снова расползлись трещины.
Очередной залп гранатометов заставил воинов Красного Ливня отступить из-под колонны, где они сгрудились спина к спине. Массивный каменный столп покосился, грозя вот-вот обрушиться и похоронить всю четверку под обломками мрамора. С каждым взрывом вокруг расшвыривало конечности и детали скитариев, но Артифицион справлялся с дружественным огнем так же, как со всем остальным: не прекращал наступать, невзирая на потери.
– Нас тут скоро завалит, – снова как бы невзначай поделился Турриан. Канумбра быстро прикинул, что делать дальше. Еще одна тварь, размахивающая клинками на концах четырех мехадендритов, встретила быстрый конец под лезвием Шееруба.
– Надо отступать во дворец, – наконец, сказал он. – В подземелья.
– Пока работают пустотные щиты, мы сможем удерживать… – начал Гвадалор, но Канумбра оборвал его:
– Мы больше ничего не можем удерживать. Нужно покинуть планету. Доберемся до Картуша и заставим его сдержать обещание.
– Сбежать? – гневно рыкнул Гвадалор и с удвоенной яростью рубанул ближайшего скитария, выпустив фонтан крови и машинного елея. – Не ты ли называл меня трусом?
– Смерть в облике машины и смерть во плоти – разные вещи. Ты хочешь жить, брат? Тогда у нас есть только один выход.
Без дальнейших слов Канумбра развернулся к нему спиной и, расшвыривая обрубки механических тел, ринулся к вратам Порфиры. За ним молча последовали и остальные братья.
Очередная серия взрывов заставила волну скитариев отпрянуть. Улучив момент, Гвадалор рванулся следом, к манящей тьме среди распахнутых створок. Пустотные щиты заискрились, пропуская воинов, а затем вновь поднялись нерушимой стеной за их спинами.

– Враг отступил внутрь дворца! – сообщил Гатьен, всматриваясь в магнокль. – Прекратить огонь, эна… господин?
– Да, хватит. Нет смысла дальше рушить колоннаду, – Эмтиссиан забрал у него оптический прибор и сам присмотрелся к развалинам, загромоздившим грандиозные ступени. После грохота обстрела над полем боя повисла относительная тишина, отягощенная стонами раненых и тревожными окликами медиков. Эмтиссиан услышал, как сзади к нему приближаются чьи-то шаги, и оторвался от магнокля. Фредерик без слов подошел к нему и заключил в объятья, и какое-то время они просто стояли так, радуясь тому, что остались в живых. Лишь через минуту Эмтиссиан нашел в себе силы, чтобы отстранить брата: ему нужно было раздать приказы аквилоносцам.
Силовые поля, окружившие Порфиру, могли выдержать даже орбитальную бомбардировку, но он знал, что их можно отключить. Знал он и то, как проникнуть внутрь, но не спешил направлять людей в эту обитель хаоса и безумия. Если бы они бросились в непредсказуемые глубины Порфиры очертя голову, это привело бы лишь к ненужным смертям, и теперь командующие аквилоносного воинства собрались, чтобы как можно быстрее составить план действий. О чуде, уничтожившем врата варпа, никто из них не говорил, как будто боясь полностью признать его реальность. Уже сейчас оно казалось сном, миражом, пророческим видением, не предназначенным для глаз простых смертных. Вот только сестры Розалинды больше с ними не было.
– Мы соберем компактные ударные отряды и проникнем во дворец через все потайные входы и выходы, – решительно сказал Эмтиссиан, пытаясь справиться с пустотой внутри с помощью действий и делового тона. – По крайней мере, все, которые известны мне и не известны врагу, а это немало.
– Красный Ливень о них не знает? – спросил 13-Фау.
– О них не знает Гийом Амрейль, – уточнил Эмтиссиан. – Я не зря столько лет под него копал. Мы проникнем внутрь и отключим генератор пустотных щитов. Я думаю, враг отступит в запечатанные подземные этажи. Как проникнуть сразу туда, я не знаю. Там есть целый флигель, принадлежавший лично Амрейлю...
– Магос передал, что это и есть место базирования Красного Ливня, – кивнул 13-Фау.
– Их осталось четверо? – спросил Фредерик.
– Да. Наши первоначальные предположения не оправдались: из восьмерых Вестников Талиона один погиб во время революции. Предположительно, от рук своих собратьев. Также среди этих четырех – технодесантник-отступник, – подтвердил альфа-прим. Если механический голос мог звучать более жестко, чем обычно, то именно сейчас он это и делал. – Я должен удостовериться, что он будет уничтожен или захвачен в плен. Мои воины обеспечат защиту каждой ударной группы.
– С удовольствием предоставлю тебе такую честь, – Эмтиссиан мрачно кивнул. – Много скитариев уцелело?
– Все присутствующие здесь.
Неисчислимое воинство, некогда способное поставить на колени целую планету, теперь свободно умещалось на плацу перед Порфирой, где еще совсем недавно спешно собиралась на войну Нова-бригада. Эмтиссиан невольно усмехнулся такому повороту судьбы, и Фредерик, посмотрев на него, тоже не сдержал улыбки.
– Мы отправляемся в самое средоточие зла, брат мой, – сказал он. – Странно веселиться в такой час.
– А когда нам еще веселиться? – ответил Эмтиссиан. – Мы обрели и утратили реликвию. Мы встретили врага, потом союзника, потом потеряли его, потом нашли снова. Розалинды... больше нет. Маклинта в коме. Я еще недавно работал на еретиков, а теперь возглавляю армию Бога-Императора, и мы с тобой идем сражаться с Ангелами Смерти, и нас могут прикончить еще до полудня. И как мне тут не смеяться, скажи, пожалуйста?
Фредерик пожал плечами.
– Действительно, – ответил он. – Но ведь могут и не прикончить. Вот тогда будет гораздо веселее, не находишь?
К ним подошли сервиторы с канистрами, снятыми с боков уцелевшего железнохода. Следом явилась группа механических воинов, чьи системы, по мнению 13-Фау, работали лучше всего. Он вытянулся по струнке рядом с Эмтиссианом, и тот с трудом подавил шальное желание отдать ему какой-нибудь бессмысленный приказ и посмотреть, согласится ли скитарий его выполнить.
– Ладно. Праздновать победу будем потом, – сказал он, закинув на плечо плазмаган. – А пока что займемся делом. Один из проходов, о которых ничего не знал Гийом Амрейль, находится совсем недалеко, в садах. Туда-то мы сейчас и направимся.

Порфира полнилась запахом гнили. Окна заросли пульсирующими пленками, полы вздыхали и трепетали под ногами, коридоры спутались и скрутились, как узел кишок. Как будто за то время, что Красный Ливень находился снаружи, дворец успел измениться еще сильнее – ожить, умереть и начать разлагаться. Неестественная тьма, заполнявшая его чертоги, отступила, и в сумеречном свете, пробивающемся снаружи, стали видны отвратительные создания, в которых преобразились обитатели дворца.
Космические десантники не обращали внимания на этих тварей – бледных, безволосых или, напротив, заросших звериной шерстью, мечущихся и воющих или молча забившихся по углам. Они двигались к своему обиталищу со всей возможной скоростью, и если один из мутантов оказывался у них на пути, то находил быструю смерть от меча или топора. Некоторые из убогих существ как будто нарочно бросались навстречу, и в воплях их слышалась мольба.
Те твари, что набросились на Красный Ливень у самой лестницы, ведущей в их подземные владения, впрочем, жаждали не только и не столько своей смерти. Змееподобное существо с пухлым мужским лицом рухнуло на них с потолка, сбив с ног Андали, и, завывая, принялось хлестать во все стороны веерами когтистых щупалец. Следом через дыры в прогнившем своде посыпались полулюди-полузвери, чьи тела усеивали шипы, язвы и недоразвитые конечности. Создания Хаоса, утратившие разум и человеческий облик, как будто все еще понимали, кто повинен в их мучительном существовании, и жаждали выместить злобу на воинах-отступниках. Но при всей ярости и силе, дарованной мутациями, им было не сравниться с Ангелами Смерти. Вскоре змееподобный монстр испустил дух, присоединившись к толпе меньших собратьев, иссеченных, растерзанных и разорванных в клочья болтами. Шееруб насмешливо зашипел, вытянувшись к его разрубленному телу, и Канумбра мельком задумался о том, как глубока ненависть Хаоса к себе самому.
Но времени отвлекаться на раздумья не было. Обнаружилось нечто непредвиденное: вся нижняя часть винтовой лестницы оказалась засыпана камнями.
– Какого дьявола? – прорычал Гвадалор, не веря своим глазам.
– Завал до самого подземелья, – сообщил Турриан, сверившись с показаниями ауспика. Андали приподнял газовый резак и полыхнул им, вопросительно глядя на Канумбру.
– Нет. Слишком глубоко. Пока побережем топливо и боеприпасы, – возразил тот. Всех четверых, похоже, одновременно посетила мысль, что теперь им не добраться до кузницы – и ритуальной комнаты, где осталось тело Эстебиса – по крайней мере, пока они не найдут другой маршрут.
– Об этом пути, кроме нас, знал только один человек, – добавил Канумбра, ощерившись под шлемом. – С него и спросим.

Путь до Палаты Мудрости, на удивление, прошел без столкновений. Похоже, мутанты Порфиры осознали, что космические десантники им не ровня, и в бессильной ярости затаились по теням. Теперь дворец вновь казался пустынным, и единственным звуком, что нарушал тишину в зале собраний Конкордата, был стук зубов последнего оставшегося в нем консула.
Гийом Амрейль представлял собой жалкое зрелище. Он содрал с кресел шкуры барсов, сложил их огромной грудой и зарылся в нее почти с головой, но все равно трясся не то от холода, не от страха.
– Все оставили меня, – прошептал он. – Все бросили… предатели… Где мои слуги? Где мои верные энакторы?
Он сфокусировал взгляд на серых доспехах, маячащих перед ним, и медленно растянул губы в улыбке.
– Красный Ливень! Вы пришли спасти меня? Защитить от гнусных повстанцев? Как вовремя. Моей Защиты больше нет, проклятая Рейя сбежала...
– Варп-психоз, – диагностировал Андали, когда Канумбра подошел ближе. – Он сумасшедший. Какой от него толк?
– Какой толк? Я ваш правитель! – Амрейль визгливо расхохотался. – Единоличный, единовластный правитель! Как мы договаривались! Разве нет? Уничтожить все это сборище глупцов, сделать из них поддакивающее стадо… послать на смерть тех, кто не желал им становиться! Только я… я – регулус! Я – повелитель Порфиры, Брюмера, Красного Ливня! Вы останетесь здесь и защитите меня!
С презрительным смешком Канумбра схватил безумца за горло и рывком вытащил из-под кучи мехов. Взгляду открылось нагое тело, покрытое бесчисленными язвами и наплывами плоти, твердой и шершавой, словно древесная кора. Ноги консула усохли и теперь больше походили на лапы мертвой жабы, несколько дней пролежавшей на солнце.
– Вам… не… выйти отсюда, – с трудом прохрипел Амрейль. На его губах пузырилась кровавая пена. – Приказ... завалить... все туннели…
– Все?! – космический десантник, поборов желание немедленно сокрушить хребет жалкого создания, ослабил хватку и встряхнул смертного, побуждая его говорить дальше. – Что ты сделал, подлая тварь?
– Все… потайные выходы… в город… закрыты! – лающий голос консула звучал подобно хохоту гиены. – Вы не сбежите… останетесь здесь, чтобы защитить меня! Как подобает страже правителя!
Канумбра отшвырнул его, словно стряхивая с рук грязь. Амрейль пролетел несколько метров, врезался спиной в стену-экран и сполз по ней, хрипя и задыхаясь от смеха. В полутьме блестели его глаза и влажные оскаленные зубы.
– А я говорил, что нам надо остаться и дать бой, – прорычал Гвадалор, переводя взгляд с одного брата на другого. – Видимо, нам и придется это сделать.
– Подчиниться планам этого червя? – ощетинился в ответ Канумбра. – Мы найдем другой выход!
– Пустотные щиты не вечны. Когда они отключатся – или их отключат – они просто ударят по Порфире всем, чем можно, – присоединился Турриан. – Не забывайте, у них корабль на орбите. И возможно, что Вольфскар с ним уже связался.
– Где-то там, среди орбитальных доков, и судно Картуша, – добавил Канумбра. – Андали, ты хорошо изучил подземелья Порфиры. Где-то должен быть хоть какой-то выход.
– Разве что сточные трубы, – протянул апотекарий. – Думаю, через них можно попасть в Нижний Город...
– ...а через него добраться до торговца, – закончил Канумбра.
– Откуда тебе знать, что он еще не свалил с планеты? – яростно прошипел Гвадалор.
– А это мы сейчас выясним, – Андали подошел к Гийому Амрейлю и склонился над ним. Цепной скальпель, выдвинувшийся из наруча, одним взмахом вспорол бледный, покрытый пятнами и нарывами живот. Консул-регулус издал булькающий звук и слабо забил ногами, но Потрошитель не обращал внимания, всецело погрузившись в извлечение и исследование. Темные комки один за другим покидали тело Амрейля, распадались под точными движениями лезвия и, явив все свои секреты, сползали на пол с обагренных рук апотекария.
– Картуш все еще на планете, – наконец, произнес Андали, когда его жертва уже перестала шевелиться, а вокруг расплылась лужа дурно пахнущей крови и изрезанных внутренностей. – Им движет страх, но еще больше – алчность. И он не покинет Брюмер, пока не утолит ее сполна.
– Тогда у нас еще есть время, – кивнул Канумбра. – Вперед, Красный Ливень.

Глава 14: ОБИТЕЛЬ ТЕНЕЙ

Силы Хаоса, лишенные направляющей воли колдуна, утратили всякое подобие единства. Искаженные мутанты, что когда-то были людьми – служителями и стражами Конкордата – нападали на неумолимо продвигающиеся по дворцу отряды не реже, чем встречались им дерущимися друг с другом. Дважды в воксе слышались сообщения о контакте с Красным Ливнем: одно – окрашенное ужасом и сопровождаемое воплями умирающих, другое – механически холодное и дополненное кратким отчетом о невосполнимых потерях. Судя по всему, космические десантники отступали все дальше в глубины дворца.
Эмтиссиан не надеялся вычислить, куда движутся сверхчеловеческие воины. Слишком уж изменилась внутренность Порфиры: прежде знакомые лестницы и проходы были завалены, а помещения неузнаваемо искажены воздействием колдовства и погружены в сверхъественные тени. Он никак не мог сориентироваться, чтобы отыскать комнату управления, откуда можно было отключить щиты. И любые планы приходилось отбрасывать в сторону, когда на пути вставало очередное непредсказуемое порождение Хаоса.
– Заряд лучемета на нуле, – сообщил Фредерик после очередной стычки. Бесформенный рогатый зверь, не столько набросившийся, сколько нахлынувший на аквилоносцев из темного угла, сгинул во вспышке белоснежного света, которая окончательно исчерпала запас энергии чудесного оружия. Фредерик передал лучемет одному из скитариев, который с благоговением принял его, прочитал бинарную молитву в честь машинного духа и повесил себе на спину.
– Сейчас его не перезарядить. Возьмешь хеллган, у нас были запасные, – откликнулся Эмтиссиан. – Фау, что с сурдиумом?
– Двенадцать процентов. При текущем уровне потребления запас скоро закончится, – сообщил 13-Фау, проверив кадильницы, которые тащили на себе сервиторы. Через секунду Порфира дала ответ на его мрачное предупреждение.
Эмтиссиан и Фредерик одновременно повернулись друг к другу, заслышав в отдалении жуткий хриплый рык, доносящийся из дальнего конца высокой сводчатой галереи. Они застыли на ее пересечении с широким коридором, вглядываясь в полумрак.
– Это... женщина? – полуутвердительно прошептал Фредерик, уловив в рычащем голосе высокие нотки. Вместо ответа старший брат швырнул вперед люмотрубку, которая вспыхнула от удара, озарив застывший впереди силуэт. В зеленоватом химическом свете заметались тени, и, снова взревев, высокая женская фигура бросилась навстречу.
– И одна из самых опасных! – воскликнул Эмтиссиан и дал очередь по врагу. Анура Меланн с неестественной легкостью ушла от потока плазмы: прыгнула в сторону, оттолкнулась от стены и продолжила бежать, припадая к полу, словно дикое животное. В считанные мгновения она оказалась в круге, освещенном фонарями отряда.
Консул военного ведомства сохранила человеческий облик, ныне почти не прикрытый одеждой. Лохмотья кителя и брюк, темно-багровые от пропитавшей их крови, присохли к коже, покрытой рубцами и порезами. При этом на всклокоченной голове сохранилась форменная фуражка, вместо кокарды украшенная отрубленной кистью руки. Меланн потрясала двумя архаичными мечами, видимо, вырванными из-за какого-то декоративного настенного щита. Взревев надсадным голосом, она побежала к Фредерику, который тут же вскинул силовую шпагу, чтобы парировать ее удары. Из боковых коридоров ринулась стая отвратительных мутантов, подобно лавине болезненно-красной плоти и скалящихся полузвериных лиц. 13-Фау и сопровождающие его скитарии приняли на себя основной натиск, в то время как Фредерик обнаружил себя в безумном фехтовальном поединке с противником, который превосходил любого из тех, с кем ему до сих пор приходилось сталкиваться. Женщина уворачивалась, отпрыгивала, обрушивала град ударов, щербя клинки о доспехи из брюмерианской бронзы, выла и хохотала, насмехаясь над своим противником.
Ему удалось отразить шпагой очередной яростный взмах. Меч, рассеченный пополам силовым полем, упал на пол, но следующий удар пришелся плашмя по шлему. Оглушенный звоном в ушах, Фредерик отступил на подгибающихся ногах и едва не выронил шпагу.
– Я заберу твою голову, ты, мелкий… – завопила Меланн, занося оставшийся меч обеими руками. Но тут ей в бок ударила короткая череда энергетических сгустков, с шипением обратив половину грудной клетки в облако зловонного пара. Военный консул пошатнулась, сделала еще два неловких шажка и, словно подломившись, рухнула на пол.
Эмтиссиан опустил плазмаган.
– Извини, что не вмешался раньше, – сказал он. – Мутанты насели.
Вокруг него валялись обугленные останки краснокожих тварей, последних дергающихся методично добивали скитарии. Фредерик выдохнул и молча кивнул в ответ.
13-Фау подошел к трупу Ануры Меланн, приподнял его мехадендритом за волосы и осмотрел, будто пытаясь обнаружить сходство с кем-то, известным только ему. Потом выдвинул из-под остатков плаща второй, медицинский, дендрит и несколькими движениями скальпеля срезал ей голову. Она так и повисла в клешне манипулятора над его широкими плечами, а хирургическая конечность, почистившись, снова сложилась и исчезла.
– Зачем? – спросил Эмтиссиан. Его удивляло не желание удостовериться в смерти врага, а чрезмерная аккуратность и тот факт, что скитарий оставил голову при себе, как какой-то варварский трофей.
– Пригодится, – лаконично ответил Фау. – Идем дальше.

Воины Красного Ливня стояли на покрытом разноцветными плитками полу роскошного аблюториума, освещенного лишь одной из многочисленных ламп, встроенных в высокий зеркальный потолок. Фарфоровая ванна в форме морской раковины на тонких ножках, в которой мог бы свободно разместиться космический десантник, источала зловоние. Полулежащий в ней труп с вырванными глазами скалил зубы через бортик. Вокруг светильника бессмысленно кружились мухи.
– Эта труба идет в юго-восточный квадрант Нижнего Города, – сообщил Турриан, глядя в инфопланшет. – По крайней мере, она совпадает с выходом, который отмечен у меня на карте.
Стена, разрушенная огнем болтеров, обнажала перед ними бронзовые кишки дворца. Андали отключил газовый резак и приглашающе кивнул на отверстие, которое только что закончил вырезать в самой большой сточной трубе. Боевые братья решительно двинулись к ней. Все, кроме одного.
– Лезть через дерьмо, как крысы. Спасать свои шкуры. Унижаться перед смертным, – Гвадалор по-прежнему стоял у дверей, кипя от еле сдерживаемого гнева. – Мы – Красный Ливень. Мы должны остаться здесь, истребить эту дрянь, что возомнила…
– Смертные тебя уже унизили, – бросил через плечо Турриан. – Дважды.
Яростный рык эхом отразился от потолка и стен. В считанные мгновения оскорбленный воин оказался рядом с технодесантником, занося цепной меч, но тот уже стоял лицом к нему, и в его руках сверкала наготове силовая секира.
– Стоять! – окрикнул Канумбра, угрожающе подняв собственный топор. – В тебе говорит жажда мести, а не разум. Не слушай ее.
Гвадалор метнул взгляд на Андали в поисках поддержки, но тот, оценив ситуацию, шагнул в сторону. Покрытое шрамами лицо растянулось в волчьем оскале.
– Трусы, – сплюнул Гвадалор на узорные плитки. – Жалкие, гнусные трусы. Если бы Мадраг увидел…
– Мадраг мертв, – отрезал Канумбра.
– И не отомщен! Они убили его. Они убили Близнецов. Это наш долг – отплатить им кровью!
– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? – спросил Канумбра. Намек, видимо, ужалил Гвадалора сильнее, чем он рассчитывал, потому что тот, зашипев от злобы, рубанул наотмашь цепным мечом. Но Шееруб оказался быстрее.
Ни Андали, ни Турриан не шелохнулись, когда сталь столкнулась со сталью, и во все стороны полетели осколки и зубья цепи. Словно изваяния из серого мрамора, они бесстрастно смотрели, как два воина – один с демоническим топором, другой с отбитой рукоятью в руках – кружат друг напротив друга.
– Ты сравниваешь меня с Роннайном? – Гвадалор оскалился, бросив взгляд на обломок своего оружия, и бросил его на пол. На его спине, закрепленный магнитным замком, по-прежнему висел болтган Эстебиса, и он потянулся, чтобы его высвободить.
Канумбре пришлось приложить огромное усилие, чтобы следующий удар пришелся в цель обухом. Демон выл в его голове, требуя крови. Даже сдерживаемый волей хозяина, Шееруб врезался в предплечье Гвадалора с такой силой, что по аблюториуму разнесся хруст костей. Болтер, мгновение назад оказавшийся в его пальцах, отлетел в сторону и исчез между ножками ванны.
– Хороший удар, – прошипел Гвадалор, придерживая здоровой рукой сломанную. Он отступил назад, оказавшись у самой стены. – На что ты еще готов, чтобы отказать мне в мести? Утащишь меня силой? Убьешь? Если кто-то здесь и похож на шавку Императора, так это ты, трусливый...
Нож гильотины сверкнул красным светом. Оскорбление так и не покинуло горло воина, сменившись воплем боли и ярости. Гвадалор пошатнулся и сполз по стене, тщетно пытаясь схватиться за нее целой рукой.
Из разрубленного бедра на пол хлестала кровь. Демоническое лезвие безошибочно отыскало трещину в броне и вгрызлось в нее с алчностью изголодавшегося зверя. Канумбра с силой сжал рукоять, не дав топору перерубить кость, и отвел его назад.
– Ты хотел обречь нас всех на верную смерть в бою, – обратился он к поверженному противнику. – Ее ты и получишь. Кровотечение скоро прекратится. Болтер вон там. Когда они придут за тобой, постарайся продать свою шкуру подороже.
Канумбра повернулся и зашагал к стоку, ведущему в Нижний Город. Турриан, не оглядываясь, последовал за ним. Андали еще некоторое время смотрел на лежащего у стены брата, оценивая тяжесть его ран, а потом тоже отвернулся и канул в черный зев трубы. Плюнув им вслед, Гвадалор медленно и аккуратно перенес свой вес на уцелевшие конечности и пополз к ванне, под которой лежало оружие.

Тьма, все еще наполнявшая внутренние покои Порфиры, сгущалась и текла, как повисшие в воздухе чернила. Лучу фонаря, закрепленного на плече Эмтиссиана, было не под силу ее преодолеть. Но тени варпа отступали от клубов сурдиума, и он возблагодарил Бога-Императора за то, что в кадильнице еще оставались запасы.
В полумраке на краю дымного круга замаячила очередная тварь: гигантский шипастый червь с тремя бормочущими человеческими лицами и когтистыми лапами, торчащими из-под нагромождения отвислых подбородков. Омерзительное зловоние ударило в ноздри, с легкостью преодолев фильтры шлема. Едва не теряя сознание от тошноты, Эмтиссиан вскинул плазмаган и выпустил очередь, разнесшую голову приближающейся твари. Тело червя задрожало и растеклось по полу озером светящейся жижи. Эмтиссиан попятился, чтобы она не подступила к его сапогам, и чуть не столкнулся с Фредериком в дверях комнаты. За его спиной стояло с дюжину до зубов вооруженных аквилоносцев.
– Ты опять зашел слишком далеко вперед, да? – спросил тот, и Эмтиссиан услышал в его голосе интонацию, с которой сам не раз поучал младшего брата. Он улыбнулся и похлопал его по плечу.
– Не бойся за меня. Я бывал в таких местах и раньше.
– Оно похоже на ад, – Фредерик осмотрелся, поводя лучом фонаря по сторонам. На стенах слабо пульсировали наросты, напоминающие осиные соты, и истекали густой блестящей жидкостью. – Я не знаю, сколько кошмаров мне уже здесь встретилось. Они умирают, но остаются в памяти. А некоторые… некоторые как будто из нее и вышли.
Его голос звучал тихо и спокойно, но Эмтиссиан как никто другой понимал, каких усилий Фредерику стоит преодолевать первобытный страх перед сверхъестественным и непознаваемым. Он уже не раз пытался уговорить брата покинуть дворец и оставить завершение операции ему, но тот оставался непреклонен. Как будто сестра Розалинда, оставив этот мир, подарила ему на прощание свое упорство.
– Мы разрушим и сожжем это проклятое место дотла, – пообещал Эмтиссиан. – Но сейчас нам нужно довести дело до конца.
– Да поможет нам Бог-Император, – кивнул Фредерик. Аквилоносцы забормотали молитвы, осеняя себя знаками орла.
Лязг железных стоп в полумраке известил их о прибытии 13-Фау и его отряда, с полчаса тому назад ушедшего разведывать один из крупных коридоров.
– Вы нашли путь к комнате управления? – спросил Эмтиссиан, завидев знакомый силуэт в увенчанном шипом шлеме, над которым покачивалась отсеченная голова. Судя по свежим брызгам крови и ошметкам зеленой плоти на броне, вылазка 13-Фау тоже не обошлась без боя. Но скитарий не обращал внимания на грязь, стремительно шагая навстречу братьям.
– Нет, – сказал он. – Но я засек сигнатуры на ауспике. Нам следует немедленно следовать за ними.
– В чем дело? – Фредерик никогда не слышал, чтобы скитарий говорил настолько торопливо, не переходя на техно-арго.
– Это отступники. Они разделились и скоро покинут дворец. Высока вероятность, что мы успеем догнать их и обезвредить поодиночке. Но для этого нужно спешить.

Кровь текла тонкой струйкой, разливаясь по холодному полу. Модификации организма делали свою работу, хотя и медленнее, чем обычно. Возможно, дело было в демоническом оружии, которое продолжало вытягивать жизнь даже на расстоянии. Возможно, в травмах, полученных прежде. А может, Гвадалор просто был слаб.
Достав болтер, он привалился спиной к фарфоровым изгибам огромной двустворчатой раковины. Рядом, приоткрыв рот, лежала голова, лишенная глаз. Впервые в жизни Гвадалор задался вопросом, кем был мертвец до того, как оказаться перед ним. Какой-нибудь чинуша, а может, слуга, решивший втихаря попользоваться господской ванной. Может быть, его накрыло навеянное Мадрагом безумие, заставив покончить с собой. Или он пришел уже раненый и забился в ванну, чтоб тихо-мирно в ней сдохнуть. Чем-то труп напоминал самого Гвадалора. Не то исцарапанным лицом, не то почерневшими зубами.
Впрочем, подумал Гвадалор, услышав приближающиеся шаги за дверями аблюториума, кое-что их все-таки отличало. Ему не придется умирать в одиночестве.
Усмехнувшись этой мысли, он поднял болтер, нацелив его на расписные створки.

13-Фау замер перед входом и поднял руку. Металлические пальцы были сжаты в кулак, через мгновение разогнулся один палец. Эмтиссиан нервно кивнул. Если встроенные ауспики скитария засекли близость врага, то нужно было действовать быстро, чтобы тот не успел атаковать первым. Он толкнул стволом плазмагана стоящего впереди сервитора, отягощенного опустевшими канистрами, а сам прислонился к стене и жестом приказал сделать то же остальным. Живая машина послушно зашагала к дверям.
Шквал болтов вырвался наружу, пробил тонкие створки, расшвырял во все стороны щепки и врезался в массивное тело сервитора. Грохот взрывающихся снарядов оглушил бойцов, что инстинктивно пригнулись или бросились на пол, зажимая уши. Эти звуки нельзя было спутать ни с чем на свете. Хотя аквилоносцы уже слышали их у врат Порфиры, в темном коридоре они казались гораздо громче и страшнее. Ведь здесь, совсем рядом, поджидал Ангел Смерти.
Очередной болт пролетел сквозь клочья, оставшиеся от туловища сервитора, и врезался в горло аквилоносцу, которому не повезло оказаться за ним. Еще один, взорвавшись, разнес электроблок на голове одного из скитариев, выпустив веер искр. Воин Омниссии рухнул, корчась от противоречащих друг другу команд, задымился и затих. Сквозь эхо адского грохота, отражающееся от стен, в воксе послышался ровный голос 13-Фау:
– Магазин закончился.
И на смену замолкшему болтеру заговорили хеллганы и гальванические винтовки.

Гвадалор неуклюже перекатился, уходя из-под энергетического шквала. Все-таки они его задели: к навсегда утраченным чертам его внешности добавилось ухо. Электропули выли и визжали на разные голоса, рикошетя и взрываясь по всему аблюториуму. Край фарфоровой ванны разлетелся вдребезги, обнажив покрытое запекшейся кровью нутро, а в следующую секунду испарилась голова лежавшего в ней мертвеца.
Болтер щелкнул, приняв новый магазин, и Гвадалор ощерил свинцовые зубы. Последние патроны. Зато он уже вполне мог опереться на обе ноги. Все не так уж и плохо…
Огонь прекратился. Что-то влетело в комнату, шлепнулось о плитку, отскочило и подкатилось к нему. Глаза Гвадалора на мгновение расширились, ожидая увидеть гранату. Но это была всего лишь человеческая голова. Женская. Ровно отрезанная скальпелем.
Воспоминания, которые космический десантник всеми силами старался оттеснить в самые дальние уголки сознания, нахлынули на него с такой силой, что он едва не выронил из левой руки болтер. Он смотрел на мертвое лицо Ануры Меланн и видел черты собственной матери, которая глухо молила его о спасении. Его рот открылся, нижняя челюсть задрожала, но он не чувствовал, что с ним происходит. Как будто разум вновь оказался в далеких глубинах прошлого, в кошмарных видениях, навеянных Вольфскаром и его техноколдовством.
Алый луч ударил его в левый бок, пробив растрескавшуюся броню. В воздухе запахло горелой плотью. Гвадалор чувствовал, что должен встать и принять бой. Словно во сне, он медленно возвращал себе контроль над собственным телом. Рефлексов хватило на то, чтобы пригнуться, когда очередь гальванических пуль едва не снесла ему верхнюю часть черепа. Враги хлынули внутрь аблюториума, и космический десантник, наконец, почувствовал, что в нем снова пробудились инстинкты воина. Гвадалор вскочил, поднял болтер и открыл огонь, завывая от ярости. В его разуме осталось только одно желание: как можно более жестоко отомстить тем, кто причинил ему боль.

Глядя, как израненное, но по-прежнему опасное чудовище поливает все вокруг взрывчатыми снарядами, Фредерик почувствовал страх и отвращение, каких не вызывало ни одно из исчадий Хаоса во дворце. Он вспомнил, где видел эти серые, как пепел, доспехи, эти клочья гобеленов, закрывшие собой символы Вестников Талиона, это искореженное лицо, скалящееся в лица умирающих.
– Дьявольщина! – выругался рядом Эмтиссиан, выронив плазмаган. Словно в насмешку, оружие подвело его в самый решающий момент: ствол раскалился докрасна, и из охладительного элемента хлынули струи обжигающего пара. Еще один шквал болтов ударил в толпу, и, отброшенные взрывами, на Эмтиссиана навалились истекающие кровью тела его собственных бойцов.
И тогда Фредерик зашагал навстречу врагу, стиснув в руке ярко пылающую силовую шпагу. Страх покинул его сердце, сменившись холодным гневом.
– Эй, тварь! – громко окликнул он. – Помнишь меня? Я ранил тебя там, в соборе! Я прогнал тебя, как собаку!
Чудовище на мгновение застыло – громадный серый силуэт на фоне белой стены, озаренной вспышками выстрелов. А потом взревело и, швырнув в сторону опустевший болтер, понеслось к смертному, что посмел бросить ему вызов.
– На этот раз ты от меня не уйдешь, – спокойно произнес тот, отводя в сторону тонкий клинок. Он уже заметил, что космический десантник почти не пользуется правой рукой и прихрамывает на одну ногу, броню на которой покрывала запекшаяся кровь. Словно ангел, поверженный с небес, он был искалечен и слаб, несмотря на всю свою ярость. Слепую ярость, мешавшую увидеть, что замыслил враг.
Расчет оправдался. Он шагнул в сторону, как учила сестра Маклинта, а громадный противник пронесся мимо: чтобы развернуться достаточно быстро, ему бы пришлось полностью перенести свой вес на поврежденную ногу. Не теряя времени, Фредерик вонзил силовую шпагу ему в спину и тут же вырвал наружу. Обычного человека мгновенно убил бы такой удар, направленный под лопатку, прямо в сердце.
Через секунду Фредерик убедился в том, что и сам недооценил противника. Пронзенный насквозь воин не рухнул на пол, но медленно, тяжко повернулся и набросился на него.
Фредерик попытался снова отскочить в сторону, но враг взмахнул сломанной рукой, как плетью, и сбил его с ног. Град пуль и лазерных лучей поверг наземь и самого чудовищного воина, но его истерзанным телом продолжала двигать жажда убийства. Размахнувшись изо всех оставшихся сил, космический десантник нанес удар.
Бронированный кулак врезался в бок Фредерика, словно молот, прогибая бронзовые пластины доспехов. Он услышал, как хрустят ребра, почувствовал вкус меди во рту и жаркую боль, заполняющую легкие. Враг лежал на расколотых плитках, совсем рядом, и Фредерик ощутил зловоние его дыхания, натужно вырывающегося из-за оскаленных свинцовых зубов. Отступник глядел на него со злобной радостью, довольный своей местью.
Фредерик с трудом приподнял шпагу, приставил ее к трещине на серой силовой броне и навалился на рукоять, вгоняя раскаленный клинок во второе сердце врага. Почувствовав, как тело космического десантника содрогнулось в предсмертном спазме, он презрительно усмехнулся в покрытое шрамами лицо и позволил себе потерять сознание.

– Гатьен, слышишь меня? Медиков! Западное крыло, подземный уровень! Вы четверо – выдвигайтесь навстречу. Остальным – следить за подходами...
Один из бывших бойцов Завесы положил руку на плечо, украшенное золотыми шевронами. Эмтиссиан замолк и благодарно взглянул на солдата, который помог ему подняться. От того, что он стоял на коленях над братом и кричал в вокс, все равно не было никакого толку. Медикам предстояло проделать немалый путь, прежде чем спуститься в залитый кровью аблюториум, но 13-Фау уже разглядывал лежащего в забытье Фредерика, расправив оба мехадендрита. “Сохранение рода – приоритетная задача”, вспомнил Эмтиссиан и посторонился, уступая место. Чтобы хоть чем-то помочь, он с еще несколькими бойцами отволок в сторону труп космического десантника, дабы тот не мешал скитарию.
Тем временем воин Дивизио Биологис доказывал делом, что умел не только обрывать жизни, но и сохранять их. Клешня рабочего отростка сняла помятые доспехи Фредерика, удивительно деликатная для столь громоздкой конструкции. Тонкие металлические зонды сноровисто ощупали сплошной багровый кровоподтек, в который превратился его бок. Скитарий вколол полный шприц какого-то желтоватого вещества под ключицу и щедро полил оголенную кожу другим снадобьем, сильно отдающим хлором, прежде чем приступить к работе скальпелем. Эмтиссиану захотелось отвернуться, когда автоматически сменяющие друг друга лезвия взрезали плоть, и наружу показались сломанные ребра. Чтобы не смотреть, как живая машина кромсает его брата, он вышел в коридор и связался с медиками, получив в ответ лишь заверения, что они уже близко.
– Я его стабилизировал, – произнес через некоторое время 13-Фау. – Остановил утечку. Частично устранил органические дефекты. Рекомендовал бы установку бионического легкого, но в текущих условиях можно ограничиться переливанием крови и регенеративными препаратами.
– Спасибо, – ответил Эмтиссиан. Он говорил искренне, хотя и не знал, способен ли скитарий оценить благодарность. В дальнем конце коридора уже маячили бледные силуэты. Сторожить подходы смысла больше не имело, поэтому он снова закинул плазмаган на плечо и подошел к брату, полулежащему на руках альфа-прим скитария. С медицинского мехадендрита капали кровь и химикаты, а инъекторы совершенно опустели. Лицо Фредерика выглядело мирно спящим, и в душе Эмтиссиана вспыхнула гордость за брата, который сумел сразить космодесантника-предателя и при этом остаться в живых.
13-Фау издал гудение, похожее на вздох, и повернул безликую маску к огромной дыре, зияющей в сточной трубе.
– Прочие отступники, несомненно, уже далеко. Я не улавливаю их сигнатуры.
– Как только Фредерик окажется в безопасности, мы организуем облаву на Нижний Город и выкурим их, как крыс, – пообещал Эмтиссиан. Он чувствовал, что обязан скитарию, и готов был отдать ему победу над оставшимися врагами. Но, как ни странно, 13-Фау отрицательно покачал головой.
– Заниматься теми, кто находится в Нижнем Городе – не мой протокол.
– А чей же? – с удивлением спросил Эмтиссиан. В комнату вошли люди в красно-белых мундирах и столпились у дверей, опасливо поглядывая на лежащий у дальней стены труп гиганта в силовых доспехах. Поборов страх, несколько санитаров протолкнулись вперед и втащили внутрь носилки.
– Нет необходимости задавать вопросы, – альфа-прим бережно опустил Фредерика на белую простыню, вверяя его попечению медиков. – Там есть кому встретить отступников.

98-9-Балам кралась по туннелям подземных уровней. Маска в виде морды оцелотля, опаснейшего из зверей ее родной планеты, поворачивалась по сторонам, выискивая любые признаки жизни, которую следовало найти и предать суду Омниссии-Императора. Хотя она казалась одиноким хищником, затерянным в скалобетонных джунглях городского чрева, с ней охотилась стая, чье присутствие она ощущала на задворках сознания. Сикарии не держали друг с другом постоянной связи. Лишь изредка в голове 98-9-Балам возникал мягкий, как шелест листьев, сигнал, говорящий о том, что кто-то из охотников погнал жертву в ее сторону или выследил добычу, слишком сильную, чтобы взять ее в одиночку. В остальном, отрезанная от главного манифольда Артифициона, ее когорта наслаждалась тишиной, в которой можно было полностью сосредоточиться на преследовании и убийстве.
Для Балам охота была личным, интимным, почти медитативным переживанием. Ничто так не приближало ее к таинствам Омниссии, как ощущение собственного тела, выполняющего свою наивысшую задачу. Сервомоторы не издавали ни звука, двигая синтетические мышцы под шкурой из гиперпластичной стали, покрытой хамелеолином. Озера золота и черни плавали по телу, маскируя силуэт принцепса сикариев в тусклом освещении подземелий. Добыча – сбежавшие в туннели остатки консульской армии, последователи культа Верховного Существа и просто бандиты всех мастей, которые считали Нижний Город своей вотчиной – не замечала приближение 98-9-Балам до тех пор, пока не слышала за спиной звук выпускаемых аккордных когтей.
Немного нашлось людей, которые отреагировали на такую встречу мольбами к Богу-Императору. И в последний раз это была небольшая конгрегация, ютившаяся в катакомбе под разоренным храмом, переделанным под склад. Увидев в дверях фигуру, сотканную из ночи и железа, паства задрожала от ужаса. Но священник, дородный, наголо выбритый мужчина в белой домотканой мантии, без страха вышел вперед, осенил себя знамением аквилы и затянул псалом. 98-9-Балам выжидающе уставилась на это маленькое подпольное собрание, впитывая бионическими глазами обстановку: алтарь из каменного надгробия, разбитая и склеенная заново статуя Императора над ним, цитаты из писания, намалеванные на стенах краской из баллончика. Мужчины, женщины и дети, прижавшиеся друг к другу, постепенно присоединялись к пению жреца, пока своды катакомбы не зазвенели от их голосов. Балам беззвучно приблизилась к священнику и подняла тонкую, как веретено, руку над его головой, покрытой крупными каплями пота. А затем сложила когти в жест благословения, повернулась и исчезла в дверях, провожаемая изумленными и радостными возгласами.
Разум сикарийской ловчей пел, пока она охотилась, вдохновленная своей находкой. Разве не чудо, что здесь, в грязном и темном нутре Города, которым столько лет правили еретики и цареубийцы, сохранилась горстка преданных Богу-Императору, что есть Омниссия и Движущая Сила? Ради того, чтобы уберечь столь ценную популяцию, она с удвоенным рвением прочесала районы вокруг старого храма и убила всех недостойных, которые в них обитали, не исключая и животных, которые могли чем-то угрожать конгрегации. Опасных зверей на нижних уровнях обитало немало: слепые ядозубы, ориентирующиеся на тепло добычи, крадущиеся по потолкам скорпионоподобные твари с крючьями вокруг рта, отвратительно мутировавшие млекопитающие неведомой породы, похожие на комья слипшегося меха с острыми костяными наростами. Но ни одно из этих существ не представляло настоящей угрозы для 98-9-Балам, и она могла по праву считать себя истинным альфа-хищником этого сумрачного мира.
До тех пор, пока в ее сознание не проникла непривычно яркая трансляция, пестрящая экстренными кодами. Для ее когорты это было аналогом крика. Принцепс застыла в коридоре, где только что расправилась с кублом ядовитых гремучников. Ряды антенн по бокам ее шлема зашевелились, настраиваясь на сигнал, и в следующий миг она вздрогнула, ощутив, как он резко оборвался. Еще несколько инфопотоков хлынули в ее канал, смешавшись с затухающими отзвуками первого – призывы о помощи, тревожные сирены. Она знала этих сикариев, они предпочитали охотиться вместе, связанные тесными узами воинского братства. Что за добыча смогла обратить в бегство эту сплоченную стаю?
Ретранслировав сигнал остальной когорте, 98-9-Балам опустилась на руки и ноги и помчалась длинными пружинистыми прыжками. К тому времени, как она добежала до конца коридора, кричал только один электронный голос. Он захлебывался отдачей от поврежденных механизмов, но сквозь треск статики и бессвязные вспышки данных четко различалось одно, постоянно повторяющееся кодовое обозначение.
Космические десантники.

Глава 15: САМАЯ ОПАСНАЯ ДОБЫЧА

Существо походило на ужасающе истощенного человека: скелет из металла, обтянутый синтетической кожей. Круглая голова казалась непропорционально большой для столь хилого тела. Оно ползло, цепляясь руками, по скалобетонному дну высохшей цистерны. На краю ее все еще подергивалась нижняя часть туловища вместе с ногами, оторванная болтерным огнем. Канумбра прицелился, выстрелил, и осколки этой странной металлической головы дождем застучали по стенам бассейна. Только тогда, наконец, исчез свербящий шум, который с самого начала боя отдавался у космических десантников в зубах и костях черепа.
– Что это за тварь? – спросил Канумбра. Турриан, который пытался сориентироваться по инфопланшету с картой Нижнего Города, буркнул, не оборачиваясь:
– Сикарий. Инфильтратор.
– Таких я еще не разделывал, – с сожалением сказал Андали. – Будь у нас время…
– Черта с два у нас есть время, – отрезал технодесантник. – Готов поставить что угодно, что в Нижнем Городе еще полно сикариев. Заметьте, мы еще не встретили ни одного живого человека.
– Если не поспешим, они нас окружат и возьмут числом, – кивнул Канумбра, успевший оценить этих тварей. Хотя остаткам Красного Ливня и удалось застать их врасплох, отбивались они куда яростней, чем скитарии, ослабленные прорывом манифольда.
– Так разбирайтесь скорее, как добраться до этого проклятого торговца, – прорычал Андали.
Турриан промолчал, продолжая рыться в инфопланшете. Канумбра покачал головой. Мысль о том, что они – космические десантники, полубоги, одни из лучших воинов Галактики – теперь зависят от простого смертного, казалась почти забавной.
Андали проверил боеприпасы к болтеру и выругался под нос: магазин остался всего один, и тот неполный. Его силовые доспехи были исцарапаны флешеттами, кое-где все еще торчавшими из керамитовых пластин. Стреляли сикарии с хирургической точностью: похожими отметинами щеголяли и шлем Канумбры, и лазерная пушка технодесантника, которая все еще работала, несмотря на попадание полной очередью. Если он прав, и сикарии скоро явятся в большем количестве, выжившим воинам Красного Ливня точно несдобровать.
Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Канумбра подошел к останкам инфильтратора и присмотрелся к ним. У этого создания почти не осталось органических деталей. Ноги с трехпалыми стопами, похожими на птичьи лапы, и перебитый взрывом болта позвоночник были отлиты из какого-то синеватого сплава. А вот жгут нервов внутри хребта походил на настоящий, как и пара толстых кровеносных сосудов, идущих вдоль него и прикрепленных к позвонкам резиновыми кольцами. Спинномозговой ликвор и венозная жидкость, темная от насыщающих ее химикатов, вяло сочились из места разрыва. Вид багровых потеков, сползающих по борту цистерны, навел Канумбру на идею, которая могла немного повысить их шансы на выживание.
– Что ты делаешь? – поинтересовался Андали, когда Канумбра набрал в ладонь несколько сгустков крови и обмакнул в нее палец.
– Руны сослужили нам добрую службу на этой планете, – воин прочертил на своем нагруднике первую линию символа защиты. – Посмотрим, помогут ли они сейчас.
– Ага, то-то колдовство помогло Мадрагу, – проворчал Турриан, не отрываясь от планшета.
– Может, он был недостоин своего дара, – Андали пожал плечами. – Делай, как знаешь, брат. Я буду у тебя в долгу, если руны сработают.
Турриан объявил, что нашел нужный путь, до того, как Канумбра успел полностью покрыть их доспехи кровавыми знаками, и оставшиеся ему пришлось наносить на ходу. Впрочем, он прекрасно понимал технодесантника, отказавшегося ждать: их улучшенные чувства уже воспринимали легкие намеки на движения и перешептывания, выдающие преследователей. Благо, даже эти куски железа понимали, что так просто с тремя сверхлюдьми им не справиться, и трусливо прятались по теням. Если они не решатся на самоубийственную атаку до того, как космодесантники успеют нырнуть в колодец Скважины-4, ведущий к жилищу Картуша, то, возможно, Красному Ливню удастся ускользнуть.
Постепенно волны статики и тошнотворного гудения, временами накатывающие откуда-то позади, поредели и угасли. Канумбра уже собирался осторожно предположить, что механические убийцы отстали, когда они вышли из темного узкого туннеля в расширенную и хорошо освещенную секцию. И там его взгляду предстало нечто, от чего любые намеки на облегчение вылетели из головы.
– Что там? – спросил Андали. Канумбра шел первым, и, когда он остановился как вкопанный, апотекарию пришлось вытянуть шею, чтобы выглянуть из-за его плеча.
– Проклятье, – только и сказал он.
Турриан мрачно кивнул. По его расчетам, круглый туннель, в котором они находились, должен был быстрее всего привести их к району Скважины-4. Судя по коркам и наростам на стенах и полу, эта огромная труба когда-то служила для вывода жидких отходов. Поток грязи давно уже высох, а теперь его еще и наглухо перегородили.
– Это шлюз, – выразил общее мнение Канумбра, глядя на громадные створки, сомкнутые так плотно, что в горизонтальную щель между ними нельзя было просунуть и ножа.
– Он не должен работать, – Турриан сверился с инфопланшетом. – Карта свежайшая. Тут отмечено, что шлюз не закрывался с самой революции.
– За нами гонятся Механикус, забери их демоны! – прошипел Андали. – Думаешь, им бы мозгов не хватило забежать вперед и починить его, чтобы загнать нас в тупик?...
– Есть обходные пути, – перебил Канумбра. Братья по оружию не могли прочитать выражение его лица под забралом, но каждое движение воина сквозило нетерпением. Апотекарий замолчал, понимая, что сейчас не до споров.
– В одном туннеле завал на полкилометра, в другом можно пройти только поодиночке... сам понимаешь, туда-то нас и хотят завести, – технодесантник быстро водил пальцами по экрану. – Третий далеко и к тому же затоплен, потеряем два часа, не меньше… нет, надо пробивать шлюз, других вариантов нет.
Не успел он договорить, как Канумбра выхватил Шееруб и помчался на преграду.
– Я помогу, – Андали включил газовый резак и решительно шагнул вперед. – А ты прикрывай. У меня слишком мало патронов.
– Без проблем, – кивнул Турриан, повернулся лицом к темному туннелю и навел на него ствол лазерной пушки, сжимая в руках секиру.
За его спиной братья принялись яростно кромсать створки, плавящиеся и дробящиеся под их напором. С изогнутых стен туннеля посыпалась засохшая грязь.
– Быстрее! – крикнул технодесантник, когда в его прицеле мелькнуло что-то, напоминающее металлического паука. Через мгновение тварь снова показалась на глаза, уже на десяток шагов ближе, и он выстрелил. Визг лазера смешался с предсмертным воем сикария, похожим на звук раздираемого листа жести.
Канумбра ощутил, как острие Шееруба вышло в пустоту по ту сторону ворот, и отвел его в сторону, чтобы хорошенько пнуть по растрескавшемуся пластобетону. Но тут в отверстие просунулась костлявая металлическая рука, швырнула пригоршню каких-то круглых предметов и исчезла, прежде чем он успел отреагировать. Краем глаза воин заметил один из них: пульсирующий комок, который шлепнулся на пол, а затем разорвался, наполнив преддверие шлюза слепящим сиянием молнии.
Будь то обычные гранаты – газовые, светошумовые, шоковые – они бы не представляли для Красного Ливня серьезной угрозы. Шлемы космических десантников защищали от звука и ярких вспышек, усовершенствованные легкие легко справлялись с ядовитыми газами, и даже импульсы, испускаемые сикарийскими инфильтраторами, не приводили их в полную беспомощность, как это происходило со смертной добычей. Но эта череда взрывов нанесла сокрушительный удар одновременно по системам авточувств и органам восприятия. Змеящиеся разряды биоэлектричества расползлись по доспехам, выискивая уязвимые места, и влились в их нейроинтерфейсы, как потоки жидкого пламени. Оглушенный Канумбра судорожно стиснул рукоять топора. Зрение расплылось, только кромка лезвия непостижимо оставалась четкой, словно грань, разделяющая жизнь и смерть. Он вцепился в эту мысль, как будто только она позволяла ему остаться на плаву в океане боли, затопившей мозг.
Нож гильотины сверкнул красным, как глаза ночного хищника. Звуки исчезли, и Канумбра почувствовал, что воздух вокруг сгустился и защипал горло. Не понимая, что происходит, он попытался оглядеться по сторонам.
Все вокруг застыло, как в стоп-кадре. Он видел расходящиеся пучки молний, только начавшие вспухать шары последних взрывов, видел множество когтистых стальных рук, что просунулись сквозь пробоины в створках шлюза и вцепились в доспехи Андали. Апотекарий не сопротивлялся, как будто биоэлектрический удар лишил его сознания. Трещина, прорубленная демоническим топором, теперь превратилась в полноценную брешь, в которой на половине шага замер сикарий, в одной руке сжимающий силовой меч, а в другой – причудливый пистолет. Из его дула струился дым, в воздухе висело облако флешетт. Технодесантник скрестил секиру с клинками трехрукой твари, выскочившей из коридора, и не видел, что в спину ему несутся острые как бритва снаряды.
Канумбра смотрел на все это, чувствуя, как желудок подкатывает к горлу. Его самого как будто парализовало. Ощущение было такое же, как в варп-переходе, созданном Мадрагом. Все казалось нереальным, незавершенным, неправильным. В его голове раздался шепот, и Канумбра не услышал, но понял, что демон, запечатанный внутри Шееруба, заставил их обоих замереть в потоке времени. Дух варпа знал, что ему нечем соблазнить бездушных механических охотников, и не желал терять хозяина, что так щедро поил его кровью. Теперь он глядел незримыми глазами на душу своего повелителя, зависшую на краю гибели, и как будто ожидал приказа.
+Помоги мне,+ подумал Канумбра и услышал, как мысль эхом отдается внутри черепа, +и я скормлю тебе больше жизней, чем Конкордат за все эти двенадцать лет.+
Топор вытянулся, изогнулся дугой и согласно зарычал. Канумбра почувствовал, как в его мышцы хлынула невообразимая сила, и его охватило желание завыть в свирепой ярости. Застывшая перед глазами картина сдвинулась, время натужно поползло вперед, а затем, нагоняя упущенное, превратилось в неистовый вихрь разрозненных событий.
В одно мгновение поток флешетт пересек туннель и врезался в основание лазерной пушки, закрепленной между плечами Турриана. Энергоячейки сдетонировали, и взрыв швырнул его вперед, смешавшись с громовыми раскатами биоэлектрических гранат. Молнии нахлынули на доспехи Канумбры и рассеялись, оставив только слабое, почти приятное покалывание на коже. Даже не пошатнувшись, он вскинул топор, чтобы отразить удар силового меча. Искрящееся поле как будто ужалило демона, запертого внутри Шееруба, и гневный рев порождения варпа нахлынул на Канумбру. Быстрый, как кобра, сикарий вскинул пистолет и выстрелил, но осколки металла бессильно скользнули по доспехам, покрытым мистическими рунами. Ощутив лишь легкий толчок в грудь, космический десантник набросился на врага и обрушил на тощее тело удар, обративший его в груду железного лома. Еще два сикария метнулись к Канумбре, пытаясь достать его шипящими тазерными жезлами, но он зарубил обоих одним могучим взмахом топора.
Усилием воли разогнав красный туман, затмивший зрение и разум, воин быстро огляделся. Андали пропал, утащенный в пролом цепкими металлическими руками. На месте его значка, отображавшегося в визоре, зияла пустота. Турриан стоял на коленях в устье туннеля, окруженный оплавленными останками, и пытался сбросить последнюю тварь, которая вцепилась ему в спину и размахивала коротким клинком, дрожащим в воздухе. В два прыжка оказавшись рядом, Канумбра одним взмахом снес ей голову и с трудом удержал топор, уже готовый впиться в шею технодесантнику.
– С-спасибо, – неловко выговорил Турриан. Его мышцы подергивались от обратной связи с серворукой, искалеченной вибрирующим ножом сикария.
– Потом поблагодаришь. Идем, – Канумбра помог ему подняться, не отводя взгляда от бреши в шлюзе, где исчез апотекарий. Сикарии не показывались, видимо, устрашенные яростью демона. Но надолго ли, он не знал.
– Ты тоже не видишь руну Андали? – спросил технодесантник.
– Нет, – покачал головой Канумбра. – Ему уже не помочь. Быстрее, пока эти ублюдки не придумали еще какую-нибудь хитрость.
По развороченной лазерной установке на спине Турриана пробежала искра, и его снова передернуло. Он оперся на свою секиру, глубоко вдохнул, и двое оставшихся воинов Красного Ливня двинулись обратно по собственным следам. Еще оставались обходные маршруты. Еще можно было уйти.

Андали привалился спиной к куче обломков, глядя на собственные внутренности, грудой лежащие между ног. С этой стороны шлюза туннель еще не пересох, и сточные воды капали с переплетения ржавых труб на потолке и стенах. Кровь, стекающая по доспехам космического десантника, расплывалась в лужах. Всюду вокруг на почтительном расстоянии застыли сикарии, созерцающие израненного врага горящими во мраке глазами.
Он пришел в себя, когда его волочили по грязи, и сделал все, чтобы не стать для них легкой добычей. Вороненые скелеты механических убийц валялись по сторонам, разорванные на части и оплавленные газовым пламенем. Резак все еще лежал рядом с его бедром, потухший и превратившийся в обычный кусок металла.
Андали протянул руку и погрузил ее во влажное, пахнущее кровью месиво. Как часто он делал это прежде, пытаясь обнаружить в причудливых извивах внутреннего мира людей и зверей намеки на повороты будущего. Ворох модифицированных органов, каждый из которых он мог определить на ощупь, казался насмешкой над ним – апотекарием, гаруспиком, Потрошителем. Он задался вопросом, знала ли тварь, которая выпустила ему кишки, чем он прославился за свою короткую карьеру в Красном Ливне. Если знала, то вряд ли ей понравилось то, что он делал с ее собратьями.
– А вот и ты, – прохрипел он, увидев, как из тьмы снова появилось золотисто-черное лицо, напоминающее морду львицы. Его пальцы стиснулись в кулак, и из наруча выскользнуло цепное лезвие, чтобы хотя бы одним ударом ответить на эту издевку судьбы. – Иди сюда, мразь. Иди ко мне.
На звериной маске вспыхнули желто-зеленые огоньки и несколько секунд пронизывали его взглядом, а затем угасли, как и множество глаз, еще миг назад пылавших вокруг. Шелест плащей и легкий перестук ног, бегущих по скалобетону, на мгновение заполнил туннель, а потом все стихло. Лишь искореженные останки на мокром полу говорили о том, что здесь когда-то пряталась стая сикариев.
Судьба Андали читалась яснее ясного, выписанная кровавыми буквами на его собственном теле. Не имело смысла ни думать, что привело его к ней, ни пытаться ее изменить. Он закрыл глаза и стал слушать мерный стук капель, который постепенно становился все тише, пока, наконец, не угас во тьме.

98-9-Балам нечасто связывалась с собратьями по Артифициону. В большинстве случаев она в этом не нуждалась, как, впрочем, и сейчас. Но иногда из подобных контактов можно было почерпнуть полезную информацию, которая находила себе место в ячейках памяти, запрятанных глубоко под маской оцелотля. Когда она последний раз выходила в общий манифольд, чтобы скоординировать планы с 13-Фау, альфа-прим скитарий в числе прочего сообщил о любопытном оружии, которое – инфопоток звучал как покаяние – застало его врасплох. Интересно, что он скажет, когда Балам отчитается о собственных результатах?
Принцепс всмотрелась во тьму до предела расширенными окулярами. Перед ее внутренним взором замелькали карты уровня, испещренные вариациями маршрутов, сетками координат и призрачными проекциями врагов. Гибкие и проворные сикарии могли пролезть даже сквозь трещины, слишком тесные для обычного человека. Космические десантники – другое дело. 98-9-Балам не знала, куда именно они рассчитывают попасть, но, судя по паттерну их перемещений, двигались они в строго определенном направлении, а продвинуться туда эти махины в громоздкой силовой броне могли лишь несколькими путями. И первый сикарии уже успешно использовали, подтвердив правильность избранного метода.
Балам извлекла из хранилища воспоминаний ощущение аккордных когтей, вспарывающих керамит и плоть, и еще раз прокрутила его своим рецепторам, добившись от них легкого всплеска дофамина. Если ее план сработает, то очень скоро она сможет добавить еще пару не менее приятных трофейных записей.

Турриан и Канумбра вошли в тот самый коридор, который можно было преодолеть не иначе, чем поодиночке. В кромешной темноте, почти непроницаемой даже для их усовершенствованного зрения, они пробирались между стен из слежавшегося мусора. За сотни или даже тысячи лет он превратился в плотное, как камень, слоистое вещество. Сырой и тесный лаз, рассекающий эти залежи, вряд ли был создан людьми: скорее, его совместными усилиями проточили вода и коррозия.
Повинуясь интуиции – или подспудному влиянию демона – Канумбра поднял перед собой Шееруб. Длинный угол асимметричного лезвия вытянулся еще сильнее и задергался из стороны в сторону, а потом начал плавно изгибаться, указывая наиболее удобный путь. Только тогда Канумбра перестал задевать плечами и ногами выступы, которыми изобиловала эта кривая расселина, и почувствовал, что движется значительно быстрее.
– Иди в точности как я, – проговорил он, услышав, как Турриан в очередной раз выругался, обо что-то ударившись. Авточувства технодесантника по-прежнему барахлили от нейроотдачи, несмотря на то, что он отсек и выбросил поврежденную сервоконечность.
– Только в грязь не наступай, – Турриан отстал шагов на пять, чтобы лучше видеть, как идет Канумбра, и пошел, подсвечивая путь сияющим полем силового топора.
Через несколько минут они вышли из узкого лаза в пространство, больше напоминающее ущелье, и внимательно осмотрелись. Потолок, нависший в полдесятке метров над головой, порос толстым слоем люминесцентного мха, проливающего болезненный зеленоватый свет на стены. Состояли они все так же из мусора, разве что покрупнее: дырявые бочки, мятые корпуса транспортников, целые кубы спрессованных отходов. На полу, который когда-то был сланцевой крышей жилблока, лениво струился грязный ручеек и торчали пучки тонконогих поганок. Ни малейшего признака сикариев. Турриан позволил себе слегка расслабиться и снова свериться с инфопланшетом.
– Нам туда, – ткнул он пальцем влево, где ущелье под крутым углом уходило вниз. – Окажемся прямо на потолке туннеля, который приведет нас к скважине.
Канумбра молча кивнул и повернул в нужную сторону. Он сделал два шага, прежде чем под сапогом хрустнул пусковой механизм, умело замаскированный под ножку гриба. Он успел заметить прозрачный провод, тянувшийся к ближайшей бочке, торчащей из стены, а через долю секунды она взорвалась, залив все вокруг яркой лазурью электроплазмы.
Ее брызги зашипели на силовых доспехах, выжигая защитные руны вместе с верхним слоем керамита. Изображение перед глазами подернулось статикой. Силовое поле секиры Турриана замигало и потухло. Под визг отказывающих сервомоторов вес брони обрушился на Канумбру, и он заскрипел зубами, напрягая все мускулы, чтобы не упасть.
Он знал, что это за новая опасность: Красный Ливень встречался с такими вещами и раньше, еще в бытность Вестниками Талиона. Убийцы Культа Машины воспользовались электромагнитным оружием, проклятьем любой техники. Но разве оно не должно было ударить по ним самим, где бы они тут ни скрывались?
Канумбра сорвал с себя шлем, чтобы осмотреться, готовый вернуть его на место при первых же признаках ядовитого газа или еще какой-нибудь дряни. Турриан осел возле стены, держась за нее одной рукой, но вторая все так же сжимала топор, оставшийся смертоносно острым даже без энергетического поля. Не считая журчания воды, в ущелье царила полная тишина.
+Они близко.+
Ощущение неумолимой угрозы пронзило Канумбру с такой силой, что он непроизвольно резко выдохнул.
+Они придут раньше, чем оживет ваша техника.+
Канумбра опустил взгляд. Кромка Шееруба наливалась красным свечением, а рукоять каким-то образом казалась горячей даже сквозь латные перчатки. Демон ярился, чувствуя приближение врага, но к его злобе примешивался оттенок страха.
+Дай мне сил,+ мысленно потребовал воин. +Дай нам спастись и спасти тебя.+
+Моя сила принадлежит лишь тебе,+ послышался в его голове ответ. С ним пришло и ставшее чуть более привычным ощущение сверхъестественной мощи. Она зародилась на кончиках пальцев, затем пропитала мышцы рук и плеч и через секунду добралась до основного сердца, которое мощным ударом разогнало ее по всему телу. Канумбра издал боевой клич, и светящийся потолок задрожал, осыпая его непокрытую голову изумрудным дождем из спор.
В тот же миг с треском вспарываемой резины из стен вырвались сикарии, и воздух заполнился пением трансзвуковых клинков.

98-9-Балам следила за битвой издалека, сжавшись в комок за кучей проржавевшего лома. Она подобрала идеальный момент для атаки, когда быстро угасающая электроплазма уже не могла навредить сложным системам сикариев, но доспехи и оружие противника еще не вернулись в строй. И она ошиблась.
Да, один из врагов по-прежнему был ослаблен, и слава Омниссии – Балам не могла допустить, чтобы от нее ушел столь отвратительный святотатец, как технодесантник-ренегат. Но другой… другой сражался за них обоих. Сикарии, рассчитывавшие на легкую поживу, валились под его свирепыми ударами, как деревья под пилой лесозаготовочного комбайна. Тем немногим, кому удавалось увернуться от раскаленно-красного лезвия, привалившийся к стене воин подрубал ноги и приканчивал упавших, орудуя своей выключенной секирой.
Балам не могла понять, что за ошибка вкралась в ее вычисления. Оба отступника должны были пасть здесь, среди отбросов – самое подходящее место! Ее когорта планировала не ввязываться в рукопашную, но молниеносно атаковать и отступить, оставив принцепсу искалеченную и истекающую кровью добычу. Когда 98-9-Балам охотилась во главе стаи, она не открывала себя до самого последнего мгновения. Так ее убийственный удар становился последней нотой в мелодии сражения, бессловесном гимне, возносящемся к престолу Омниссии.
Ну что ж. Планы меняются. 98-9-Балам выпрямилась над своим укрытием и увидела, что силовой топор технодесантника вновь наливается энергией, а сам он неловко поднимается на ноги, чтобы встать плечом к плечу со своим неутомимым товарищем. Она протянула вперед левую руку, и из наруча, закрывающего предплечье, выдвинулась пусковая трубка атлатля.

Ни Канумбра, ни Турриан не увидели, откуда взялось копье. В какой-то момент оно просто оказалось в животе у технодесантника, войдя под самую пластину нагрудника, отшвырнуло на пару метров назад и пригвоздило к громадному кубу спрессованного мусора. Турриан удивленно уставился на длинный металлический стержень, сегментированный, как стебель злака, внезапно проросшего сквозь его тело. Он рубанул по древку, но оставшиеся сегменты с щелчком выпустили шипы, пресекая любые попытки высвободиться. В следующий миг его череп наполнило разъяренное гудение, и он вскинул голову как раз вовремя, чтобы увидеть стаю сикариев, мчащихся к нему с клинками наперевес.
Канумбра бросился им навстречу, чтобы защитить брата по оружию. На этот раз он успел заметить второе телескопическое копье, которое скользнуло по воздуху на потоке реактивного пламени, врезалось в Шееруб и вышибло его из пальцев. Через считанные мгновения топор вновь оказался у него в руках, но сикарии уже окружили его, злобно шипя и замахиваясь трансзвуковыми мечами.
Воин попытался поднять Шееруб, инстинктивно понимая, что ни за что не успеет заблокировать каждое из жаждущих его крови лезвий… Но топор, похоже, имел на этот счет собственное мнение. Вместо того, чтобы подчиниться воле хозяина, он вильнул в сторону и с силой врезался в стену, прорубив слой старых покрышек. Канумбра заревел от ярости, осознав, что взбунтовавшееся оружие тащит его за собой, и хотел было выпустить его, но перчатки словно приросли к рукояти. Трансзвуковые лезвия впустую рассекли воздух: космический десантник провалился внутрь стены и рухнул в глубокую расщелину, скрывавшуюся за ней. Лишь одному или двум клинкам удалось полоснуть по керамиту. Окуляры сикариев, склонившихся над бездной, не смогли разобрать ничего, кроме кровавого отблеска демонической стали, быстро затерявшегося в густой тьме.

– Предатель, – послышалось из вокса. Голос звучал не металлически-трескуче, как можно было ожидать от сикариев, но женственно, почти нежно. – Предатель.
Турриан сплюнул сгусток крови и взмахнул силовой секирой, пытаясь удержать оставшихся убийц на расстоянии. Они и не подходили, а только кружили рядом.
О том, что только что произошло с Канумброй, Турриан старался не думать. Тот факт, что наделенный сверхъестественным чутьем демон предпочел сбросить своего хозяина невесть куда, нежели оставить рядом с технодесантником, не слишком хорошо характеризовал судьбу, которая его здесь ожидала. Ничего приятного не обещало и шипение, исходящее из-под вытянутых, усеянных антеннами масок, что смешивалось с гудением трансзвуковых лезвий. Но ни один из окруживших его звуков не поднимался выше шепота. В тиши, пронизанной предвкушением убийства, слова из взломанного вокса звучали громче, чем выстрелы.
– Предатель Марса, – вкрадчиво произнес женский голос. – Предатель Омниссии. Предатель...
– Я понял, – огрызнулся Турриан. Разумеется, неведомая обвинительница от этого не заткнулась. И стоило ему отвлечься на один-единственный удар сердца, как один из сикариев перешел в атаку. Не обращая внимания на боль, что вспыхивала в пронзенном животе от любого движения, технодесантник крутанул секирой. Худое как спичка тело рухнуло, разрубленное пополам, но остальные сикарии уже бросились следом. Трансзвуковая бритва одного из осмелевших врагов врезалась в обух секиры и пустила по ней волну дрожи, которая буквально растрясла в стороны пальцы, стиснувшие рукоять. Еще один молниеносный удар вышиб оружие из хватки раненого десантника.
Турриан попытался схватить ближайшую тварь за тщедушную шею, но сикарии повисли на его руках, как бойцовые псы на боках затравленного грокса. Клинки, размытые в воздухе от высокочастотной вибрации, потянулись к щели между его шлемом и нагрудником. Они готовы были уже сомкнуться, как лезвия огромных ножниц, но замерли в миллиметрах от горла. Повинуясь неслышному приказу, механические убийцы отстранились и почтительно уронили головы.
Из-за их тощих силуэтов плавно и бесшумно появилась фигура в маске фелида. По ее телу двигались пятна и полосы золотистого света и непроглядной черноты. Существо казалось безоружным, но, когда оно приблизилось к космическому десантнику и протянуло руку к его груди, из пальцев выдвинулись длинные когти. Низкое гудение, похожее на урчание огромного хищника, заполнило воздух, и Турриан почувствовал, как оно тошнотворно отдается в глубинах его раны.
– Говорят, вы не убиваете тех, кому пришло в голову вовремя взмолиться Богу-Императору, – сказал он, глядя в круглые зрачки бионических глаз, буравящих его лицо. – Так вот, я уже упоминал, как обожаю Его и все, что с Ним связано?
Чувство юмора сикариям, видимо, удаляли вместе со всей лишней плотью. Ни один из них не издал ни звука в ответ. Фелиноидная тварь сорвала с него красную накидку и скомкала ее в когтях. От вибрации ткань расползлась и в считанные секунды обратилась в лохмотья.
– Ты недостоин носить одежды Марса, – проговорила она голосом, который просачивался в вокс-системы доспеха Турриана. – Снимите с него броню.
– Почему бы тебе просто не убить меня? – технодесантник ощерился, когда его лишили шлема. – Любишь играть с добычей, да?
– Ты можешь скрывать технотаинства, которые еще понадобятся Культу Машины, – ответила сикарийская ловчая. – Но твоя болтовня меня утомила, и я не думаю, что магосу Вольфскару захочется ее слушать, когда он будет вынимать знания из твоего мозга.
Турриан открыл рот, чтобы съязвить напоследок или хотя бы плюнуть ядовитой слюной ей в глаза, но перед его лицом размытыми полосами мелькнули аккордные когти. Они прошли сквозь зубы космического десантника, расколов их ультравысокими частотами, и раскрылись, разрывая мягкие ткани. Обе железы Бетчера в мгновение ока превратились в едкую слизь, излившуюся на подбородок. Из груди технодесантника вырвался сдавленный вопль, когда он почувствовал, как его язык распадается на месиво отдельных волокон.
– Заберите его и разыщите все трупы, – приказала 98-9-Балам, отряхнув когти и оставив предателя истекать кровью и кислотой из растерзанного рта. – Я отправляюсь искать последнего из отступников.

Глава 16: ВОЗНЕСЕНИЕ

Канумбра остановился у расселины в дне пещеры, образованной привалившимися друг к другу пластобетонными панелями. Он не знал, насколько глубоко провалился – достаточно, чтобы значок Турриана исчез с его визора – и понятия не имел, куда двигаться. Из далеких недр трещины веяло жаром, и если присмотреться, где-то внизу можно было уловить рыжее свечение подходящей к поверхности магмы. Он вытянул вперед руку с зажатым в ней Шеерубом, надеясь, что заточенный внутри демон мог увидеть земное пламя, бушующее под ним.
Сталь топора испускала собственный свет, достаточно яркий, чтобы увидеть, как в ней отражается лицо хозяина. Однако его не скрывало забрало, и в глубоко посаженных глазах демонического близнеца виднелся страх, который непривычно искажал черты космического десантника. При мысли, что дух оружия пытался вызвать у хозяина жалость, Канумбра ощутил прилив презрения. Но не пахло ли здесь оскорбительным намеком на его собственную трусость?
– Ты заставил меня покинуть Турриана, – обратился он к Шеерубу. – Ты забрал у меня этот бой. Посмел помыкать мной, накипь варпа!
Эхо яростного выкрика заметалось между наклонных стен и угасло в пропитанном асбестовой пылью воздухе.
– Пора тебе сгореть, – сказал Канумбра и повернул топор лезвием вниз.
+Освободи меня, если желаешь. Я воспарю в Эмпиреи, а ты останешься безоружен.+
Голос демона звучал в голове сухо и угрожающе, как вой надвигающейся песчаной бури, и странным образом задевал органы чувств: привкус горячего железа во рту, темные нити на краю зрения. Отражение на лезвии топора прищурилось, копируя скрытое под шлемом выражение лица Канумбры.
– У меня есть нож и болтпистолет. Мне хватит, – сказал он и тут же одернул себя: это звучало как оправдание перед демоном. С каких пор он вообще ведет с ним разговор на равных? У оружия есть хозяин и жертвы, иных отношений с людьми оно иметь не может.
+Я спас тебя. Если бы не я, тебя бы изрубили в куски. И спасу снова. Без меня тебе не выбраться,+ прошептал демон. Его мысленный голос сменился звенящим шепотком из-за левого плеча, а потом снова зазвучал где-то на краю сознания. +Зачем ты хочешь от меня избавиться?+
– Ты много говоришь для куска металла. Докажи свою пользу делом, иначе я найду самую грязную крысиную нору в этом городе и оставлю тебя там навечно.
Нож гильотины пошел рябью и сменил отражение хозяина на серию стремительно сменяющих друг друга картин. Некоторые показывали минувшие события, других Канумбра никогда не видел, третьи не походили ни на что существующее в реальном мире. Наконец, лезвие отобразило маску в форме морды неведомой твари, больше всего похожей на местного зверька под названием ”кошка”, но явно крупнее и с куда более массивными челюстями.
+Она забрала твоих братьев, а теперь охотится за тобой. Пока мы тратим время на пустые споры, она ищет твой след. А когда найдет, то не отступит, пока не вопьется тебе в горло.+
– Кто это? – Канумбра вгляделся в черты маски, обрамленной рядами антенн.
+Сикарийская ловчая.+ Фраза приняла образ вычурного печатного текста и на мгновение отразилась в сознании, прежде чем угаснуть. +Вожак стаи. На ее клыках и когтях кровь тысяч жертв.+
Воин почувствовал оттенок зависти в речах демона и раздраженно ударил топором о край расселины, отправив в глубины небольшую лавину осколков.
– Проклятье, я думал, ты увел меня от погони!
+Мы еще успеем добраться до скважины, если ты позволишь мне направлять. Надо торопиться. Я славно попировал, но скоро голод истощит мои силы.+
Канумбра поразмыслил. Если он хоть что-то понимал в порождениях варпа, то они всегда следовали собственной выгоде. Демон жаждал покинуть планету и отправиться к иным мирам, где его ждали свежие души и непролитая кровь. Вряд ли он мог замыслить какую-то подлость, которая лишила бы его этой цели.
– Веди.
Канумбра закинул топор на плечо, не преминув отметить, что при этом от лезвия разошлась легкая волна эмоции, похожей на облегчение. Космическому десантнику тоже не терпелось выбраться из подземелья и снова оказаться свободным в огромном внешнем мире. С ним не осталось братьев по оружию, но Канумбра не горевал по тем, кто погиб в бою. Вскоре он и вовсе перестал думать о чем-либо, кроме пути к цели. Как только шершавые плиты полуобрушенных ходов сменились металлическим покрытием широкого коридора, ведущего к Скважине-4, спешные шаги воина перешли в пожирающий расстояние бег.

В это время далеко позади зверь, незнакомый этому миру, опустил морду и приоткрыл пасть, глубоко вдыхая затхлый воздух. Обонятельные рецепторы загорелись сигналом, следом вспыхнули нейроны ассоциативной коры и обширные сети воспоминаний. 98-9-Балам отыскала нужный запах: горячая сталь, холодный керамит, чуждая примесь в рукотворных пещерах Нижнего Города. Дальше ее задача становилась столь же проста, как полет самонаводящейся пули.
Сикарийская ловчая бросилась в погоню, и след горел в ее разуме, как маяк в безлунной ночи.

Электростанции Скважины-4 давным-давно не работали, и теперь ее колодец больше походил на забитую сточную канаву. Он полнился ржавым мусором, рухнувшим сверху еще до того, как Картуш разместил над ней свою резиденцию. Изломанные брусья и гнутые решетки упирались друг в друга и в скалобетонные стены, образуя причудливую паутину. Жители Нижнего Города без проблем перемещались по ней вверх-вниз, а там, где окончательно уничтоженный коррозией металл рассыпался и образовывал непроходимые пустоты, высекали опоры в стенах или растягивали на цепях шаткие мосты. После революции вертикальная дорога Скважины-4 стала еще более оживленной: скупщики, старьевщики и стервятники всех мастей стекались сюда, чтобы преподнести свои товары к нижним воротам дома Картуша и, быть может, получить взамен что-то из награбленных наверху богатств. Но теперь загроможденный колодец почти обезлюдел. Чернь Нижнего Города как никто другой чувствовала, когда пора забиться подальше в норы. Здесь остались лишь те, для кого скважина и была норой.
Полуголые нищие расползались в стороны, завидев гиганта, что несся по коридору. Топор в его руке, воздетый как факел, сыпал брызгами красного жгучего пламени, отблески которого еще долго плясали на сетчатке у тех, кто осмелился поднять на него взгляд. Старик, закутанный в плащ из собачьих шкур, вжался в щель у самого выхода к скважине. Он со страхом глядел на громадную фигуру неведомого чудища, что застыла на краю бездны, как будто раздумывая, не броситься ли вниз.
Канумбра охватил взглядом переплетение металлических балок, охватившее круглую пропасть скважины. Ни одна из них не выглядела достаточно надежной, чтобы выдержать массу космодесантника в полном боевом облачении. Он посмотрел на Шееруб, тут же отбросив на задворки разума мысль, что он слишком привык полагаться на советы плененного демона. По кромке лезвия пробежала тень.
+Я потратил слишком много сил, спасая и направляя тебя. Связь с Эмпиреями слабеет.+
Слова возникли одновременно в разуме Канумбры и перед его глазами, начертанные сияющими рунами поверх визора. Космический десантник зарычал от гнева и замахнулся топором на пустоту.
+Лживая тварь,+ подумал он. +Может, мне оставить тебя гнить в дерьме на дне скважины?+
Руны задрожали и исчезли, оставив только сухой трескучий голос в его голове.
+Я стану сильнее, насытившись. Утоли мой голод, и я вознесу тебя к небесам.+
Старик подслеповато щурился в спину гиганта, гадая, когда же тот, наконец, прыгнет или полезет вверх. Но он не сделал ни того, ни другого. Вместо этого, слишком быстро для столь массивного создания, он оказался рядом и одним рывком выдернул его из укрытия. Старик увидел кровавый огонь, разгорающийся в глазах чудовища и на лезвии его огромного топора, и сипло закричал, услышав единственное слово:
– Угощайся.

98-9-Балам прибавила скорости, как только увидела первый обезглавленный труп. Термозрение не обманывало: щедро разлитая по полу кровь еще не успела остыть. След, оставленный чередой убийств, тянулся к Скважине-4. Все сходилось.
Принцепс нисколько не замедлилась, когда стремительный бег донес ее до края колодца. В один миг ее пружинистое тело сжалось в комок на самой кромке, в следующий она летела сквозь пустоту, чтобы еще через долю секунды впиться в цепь, покачивающуюся во мраке. Зависнув посреди бездны, она повертела головой, сканируя окружающее пространство. Долго искать не пришлось: стоило 98-9-Балам поднять голову на пятьдесят семь градусов и повернуть под прямым углом влево, как прямо по линии обзора обнаружилось движение. Организм, значительно превышающий в массе и размерах стандартного хомо сапиенс сапиенс, поднимался вверх по опорам в стене колодца, помогая себе крупным металлическим инструментом. Очевидных признаков того, что добыча заметила появление Балам, не наблюдалось. Перебирая руками, сикарийская ловчая поползла по цепи вверх, в то время как логические устройства в ее голове и груди стремительно рассчитывали идеальные условия для атаки.

Лезвие Шееруба изогнулось, приобретя форму массивного крюка, и погружалось в скалобетон, как в масло. Канумбра уже не слышал назойливый голос демона в своем сознании: тот, как и хозяин, полностью сосредоточился на подъеме. Впрочем, ему хватило сил предсказать, когда убийца сделает свой ход.
Это напоминало не слова и не крик, но вспышку предупредительного выстрела, отразившуюся прямо на его веках. Канумбра рефлекторно отшатнулся в сторону, не выпуская из пальцев вбитый в стену топор, и в то место, где миг назад находилась его голова, врезалось копье. Пламя, вырывающееся из его пяты, озарило Скважину-4, наполнив ее мечущимися тенями, а затем обратилось в пучок искр и сошло на нет. К этому времени Канумбра успел спрыгнуть и приземлиться на тяжелую каменную плиту, торчащую под острым углом среди нагромождения строительного мусора. Шаткая опора просела под его весом, но выдержала, и, вскинув Шееруб, космический десантник огляделся в поисках твари, что осмелилась на него охотиться.
Еще одна вспышка, но на этот раз он был готов. Авточувства и отточенные боевые рефлексы позволили в деталях разглядеть несущееся навстречу, удлиняющееся на лету копье, а затем одним махом разрубить его в полете. Адамантиевый наконечник вгрызся в камень у ног Канумбры, обломки древка разлетелись по сторонам. Воин взревел, бросая вызов убийце, но ответом ему стало лишь эхо...
... и легчайший шорох за спиной, который Канумбра скорее почувствовал, чем услышал. Он развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть тощий как ветка силуэт, который прыгнул на него сверху, замахиваясь гудящими когтями. Демон глухо застонал, когда Шееруб парировал удар смертоносных лезвий. На металле остались четыре глубокие параллельные борозды, но тут же начали затягиваться, словно царапины на коже космического десантника.
– Предатель, – прошипел вокс Канумбры женским голосом. Не обращая внимания, воин взмахнул топором, но тварь с ловкостью змеи ушла из-под удара, припав всем телом к камню. Он поднял ногу, чтобы раздавить ее гнусную скалящуюся морду, но сикарийская ловчая нырнула под край плиты и исчезла.
+Вверх!+
И вновь это было не слово, а ощущение, как будто кто-то подталкивал его в нужном направлении. Канумбра недоверчиво поглядел на топор, по-прежнему сохранявший облик крюка, и с размаху всадил его в стену над головой.
Камень под его сабатонами задрожал от вибрации и начал крошиться. Обеими руками вцепившись в рукоять Шееруба, воин неуклюже перепрыгнул на кучу шлака, скопившуюся в гнезде из ржавых прутьев арматуры. Прежде чем и эта опора успела осыпаться, он совершил еще один скачок на удачу и оказался на торчащей из стены колодца трубе, которая выдержала его вес. С трудом удержав равновесие, он увидел, как каменная плита, пробитая реактивным копьем и исполосованная ударами когтей, окончательно развалилась на куски, и из-под нее появилась треклятая сикарийская ловчая. Прежде чем Канумбра успел выхватить болтпистолет и навести его на цель, та подернулась черно-золотой рябью и растворилась во мраке.
+Вверх,+ почти умоляюще прошептал демон в его голове. Жизненная сила, отнятая у убогих бродяг Нижнего Города, иссякала, и его голос становился все тише. Он совсем заглох, когда Канумбра презрительно расхохотался в ответ.
– Хватит бежать, – сказал он вслух. – Это место ничем не хуже для убийства, чем любое другое.
Он поднял Шееруб и вгляделся во тьму, пронизанную полосами металла. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, можно было услышать, как на дно скважины падают обломки. Канумбра прижимался к стене, не желая открывать врагу спину, и чувствовал, как по скалобетону отдается вибрация. Что ее порождало: легкие сотрясения коры, движение машин в верхнем Городе, прикосновение когтей, жаждущих вкусить живой плоти?
+Вверх.+
– Заткнись, демон, – пробормотал Канумбра в ответ. На этот раз Шееруб чуть не сгубил хозяина: стоило отвлечься на его слабый, угасающий шелест, как вдали снова сработала метательная установка сикарийской ловчей. Воин едва успел увидеть копье и взмахнуть топором, чтобы отбить его в сторону. Но чего он не ожидал, так это того, что на сей раз к снаряду прилагался довесок.
К последнему сегменту копья, над самым соплом, был прикреплен шнур, другой конец скрывался внутри тонкого запястья и волочил за собой сжавшееся в комок тело. Охотница примчалась через долю секунды после своего оружия, и выставленные вперед аккордные когти врезались в плечевые латы Канумбры, пробив керамит и мягкую плоть под ним. Тошнотворная дрожь, как от удара электричеством, расползлась по его телу, проникая до самого костного мозга. Взревев от ярости, воин выбросил вперед правую ногу, чтобы сбросить убийцу в недра скважины, но та отскочила назад по трубе и зависла, балансируя на самом краю. Ее стальное тело, закопченное реактивным пламенем, казалось порождением самой Скважины, ожившей массой прутьев и пластин.
– Я попробовала твоей крови, – послышалось из вокса Канумбры. – Я хочу еще.
– Попробуй болта, мразь! – рыкнул в ответ воин и вскинул пистолет. Ловчая пригнулась, но вместо выстрела колодец огласил протестующий скрежет металла: Канумбра ударил Шеерубом по трубе прямо перед собой. Сталь, напитанная энергией варпа, рассекла чугун с той же легкостью, что живую плоть. Почувствовав, что опора в буквальном смысле уходит из под ног, охотница прыгнула на стену и вцепилась в нее руками, а разрубленная труба полетела вниз. Через миг на стену, где скорчился черный силуэт, обрушилась очередь взрывчатых снарядов, вынудив ловчую выпустить свою опору и исчезнуть во мраке далеко внизу.
Канумбра опустил пистолет. Внутри шлема не слышалось ничего, кроме его собственного учащенного дыхания. Он не знал, сбил ли эту тварь болтом или же та прыгнула вниз по собственной воле. Главное, что она отстала, и, похоже, надолго. Не теряя времени на размышления о ее судьбе, космический десантник стал искать наиболее подходящую дорогу наверх. Шееруб замолк, но он и не нуждался в его помощи. Переплетения труб, самодельные мостки и балки, способные подпирать целые уровни Нижнего Города, медленно, но верно вели его все выше, к устью Скважины-4, в котором, как пробка в бутылочном горлышке, сидел дом Абеля Картуша.

По мере восхождения колодец скважины выглядел все более… обжито. Последние два-три десятка метров были полностью застроены: на вбитых в стены брусьях лежали доски, куски резины, листы гофрированного металла и каких-то других, неопознаваемых материалов. Все это было сколочено, сшито и сплавлено друг с другом в единую бугристую поверхность, на которой стояли шатры, хижины и навесы. Обитатели убогих жилищ прятались, завидев Канумбру, под ногами которого прогибались опоры их существования. Но его уже не интересовали их души – целью его было то, что скрывалось за пыльным небосводом этого утлого мирка.
Воин поднялся на самый верхний из самодельных балконов, неровным кольцом опоясавших Скважину-4, и увидел лестницу, которая вела к ярко выделяющемуся среди холщовых занавесей белому люку. У ее подножия лежало донага раздетое тело мужчины с выжженным кратером в животе. Похоже, один из охранников Картуша, убитый своим же оружием и ограбленный местными падальщиками. Канумбра нахмурился, поднялся по лестнице и что было силы потянул на себя тяжелую взрывостойкую дверь.
Сверху на него рухнуло еще одно тело, на сей раз в бронежилете и пробитой каске. Космический десантник отшвырнул его в сторону, рывком затащил себя внутрь люка и захлопнул его за собой. Он оказался в тесном помещении с металлическими полами, запятнанными кровью. За глухими белыми стенами гудели и бурлили какие-то механизмы. Канумбре пришлось напрячь свой модифицированный слух, чтобы вычленить среди шума доносящиеся сверху крики. Не послышался ли ему голос Картуша?
Воин преодолел несколько поворотов, прежде чем выбраться к лестнице, где ему повстречалось двое громил с татуировками на лицах и битком набитыми тюками в руках. Заметив рогатого великана с чудовищным топором, они в нерешительности застыли, как будто не понимая, реальность перед ними или наркотический сон. Потом громыхнул выстрел, и взрыв болта разметал один из тюков вместе с грудной клеткой мародера, что держал его перед собой. Окровавленные монеты и куски бесценного фарфора градом застучали по полу и стенам. Второй грабитель рухнул, хватаясь за пробитое осколком горло, и Канумбра перешагнул его, спеша к своей цели.
Он не знал, где находится звездолет Абеля Картуша и скольких еще предстоит убить, чтобы до него добраться. Он четко сознавал одно: без биологической сигнатуры хозяина корабль не сдвинулся бы с места. Торговца нужно найти живым. И как можно быстрее.
Канумбра вихрем промчался еще через три этажа. Двери складских помещений, занимавших каждый уровень, были заперты, и в их зарешеченных окнах виднелись кучки людей, жмущихся среди нагромождений контейнеров. Одна из импровизированных темниц оказалась взломана, из распахнутых дверей доносились плач и мольбы, перемежавшиеся взрывами грубого хохота. Мародеры, вооруженные ножами и пистолетами, вскрывали ящики, рылись в нехитрых пожитках узников и выбирали среди них молодых женщин.
Картуша в этой толпе грабителей и жертв не было. Канумбра искал самого торговца, а не его слуг, клиентов, пассажиров или кем бы там ни были эти смертные. Но опьяненный безнаказанным разбоем главарь банды совершил ошибку, когда, завидев на пороге незнакомый силуэт, навскидку выпустил в него очередь. Пули стаббера расплющились о силовые доспехи, не осквернив и царапиной их варварский орнамент. Они звякнули о пол, когда Канумбра уже бежал вперед, замахиваясь воющим от радости топором.
К тому времени, как он вышел из опустевшего склада обратно в коридор, его доспехи были сплошь покрыты свежей, блестящей кровью. Он сорвал с себя шлем, чтобы глубоко вдохнуть ее аромат, и провел по лицу обагренной ладонью. Обостренные чувства подсказывали, куда идти дальше, и Канумбра снова двинулся в путь, доверившись инстинкту.

Четверо бандитов с такими же татуировками, что и у первых убитых мародеров, распрямились над привязанным к креслу человечком и подняли взгляд на поистине дьявольскую фигуру, показавшуюся в дверях салона. Громадная тень источала запах бойни, глаза горели свирепым огнем, лезвие топора в огромных ручищах хрипло рычало, словно пес, готовый вонзить зубы в плоть.
– Канумбра! – радостно воскликнул человек в кресле. – Как ты вовремя!
Следующие секунды он мог лишь в ужасе и благоговении взирать на космического десантника, который занимался тем, ради чего был создан. В какой-то момент брызги крови попали Картушу на лицо. Он рефлекторно зажмурился и не размыкал век, пока не почувствовал холодное прикосновение стали на своей груди.
Торговец вскрикнул и дернулся всем телом. С него осыпались разрезанные веревки, и он тут же вскочил с розового бархатного сиденья, безвозвратно испорченного телесными жидкостями. Его колотило, и Канумбре пришлось схватить смертного за грудки, чтобы тот перестал метаться и начал говорить что-то дельное.
– Спасибо, спасибо, спасибо, – залепетал Картуш, глядя расширенными зрачками на своего спасителя. – Они хотели пытать меня… узнать коды, забрать своих… еще немного, и...
– Плевать, – Канумбра придвинулся ближе к его лицу. – Где твой корабль?
– В орбитальном доке, – пробормотал торговец. – Да, да, надо уходить… запустить челнок… только сначала проверить… мои люди...
– Что ты несешь, червь? – прогрохотал Канумбра, швырнул торговца обратно в кресло и занес над ним топор. – Веди меня к челноку! Сейчас же!
– Отведу! – в отчаянии завопил Картуш, судорожно хватаясь за подлокотники. – Мне нужно только зайти на чердак, и я… я…
Его слова прервал воротник камзола, удавкой врезавшийся в горло. Космический десантник схватил торговца за шиворот и поволок за собой. Картуш извивался и пытался выкрутиться, пока вдруг не осознал, что пересчитывает каблуками ботинок ступеньки. Канумбра тащил его на самый верхний этаж.
– Куда? – рыкнул он, бросив смертного на пол. Узкая площадка на вершине винтовой лестницы едва могла вместить их обоих, и ее стены почти полностью занимали три двери с биосканерными панелями посередине. Цепляясь руками за перила, торговец поднялся на ноги и приложил ладонь к центральной двери.
Створки со скрежетом разъехались в стороны, и взору обоих предстала комната, заполненная когитаторами, сигнальными огнями и дисплеями, которые ожили, как только владелец помещения перешагнул его порог. На большом круглом экране прямо напротив двери появились стремительные очертания фрегата и замелькали траектории взлета.
Картуш обернулся и пристально посмотрел на Канумбру. Он уже не дрожал, а его спина обрела гордую осанку космического капитана. В глазах торговца горел тот же дерзкий блеск, что и в день их первого знакомства.
– Мой дом и есть челнок, – проговорил Абель Картуш.

Подъем 98-9-Балам по Скважине-4 был столь же ровным и неотвратимым, как восхождение луны над горизонтом. Она втянула аккордные когти, предназначенные лишь для сакрального акта убийства, и карабкалась по скалобетонной стене, одну за другой переставляя конечности. Подушечки на ее ладонях и стопах, обычно делавшие шаги бесшумными, обеспечивали сцепление не хуже, чем у толланского геккона.
Когда 98-9-Балам преодолела последний виток жилых балконов в верхней части скважины, все пространство колодца заполнил глубокий, низкий гул, подобный хоровому пению тысяч слуг Омниссии. Сверху, сквозь многослойные холщовые навесы, ударил яркий свет, от которого бионические зрачки ловчей сузились в крошечные точки. Вокруг послышались вопли и мольбы людей, забившихся в свои убежища. Одни кричали об огненной каре, другие – о вознесении в рай, но только 98-9-Балам понимала, что происходит на самом деле. Среди Адептус Механикус не было никого, кто не знал бы, как звучит разгоняющийся ракетный двигатель.
Одним прыжком принцепс подскочила к краю балкона и бросилась во тьму, отключив все сенсоры. Она не видела, как над городком хижин и шатров вспыхнули четыре голубых солнца, мгновенно испепелив прикрывавшие их ширмы и занавеси. Она не слышала рева раскаленного газа, что хлынул из дюз, оставляя от хлипких жилищ лишь потоки расплава, вскипающие на стенах скважины. Она не осязала чудовищного жара, что охватил ее тело, испаряя хамелеолин и выжигая золотые нити электросхем. Единственным чувством, которое еще долго продолжало фиксироваться в логах памяти 98-9-Балам, принцепс-единицы сикарийского подразделения Артифициона, было ощущение падения – бесконечного падения в черноту.

Ракета, что напоминала шпиль, отколовшийся со склона города-улья, вырвалась из-под многометрового слоя земли и камней. Сейсмические сенсоры, встроенные в бионические стопы 13-Фау, первыми известили его, что происходит нечто непредвиденное. Но еще до того, как он сопоставил странную вибрацию с записями о запусках орбитальных челноков, в районе Скважины-4 поднялся громадный столб дыма и пыли. Эмтиссиан, раздававший указания на ступенях дворца, поднял голову и увидел, как из серо-белого облака взмыла огненная полоса, стремительно уходящая в небо. Солдаты вокруг него зашептались, на всякий случай осеняя себя аквилами.
40-58-Малинели ощутила взлет ракеты через сенсорные системы ”Конгруэнции” и, отвлекшись от чистки корабельного манифольда, отдала приказ на задержание неизвестного транспорта. Но тот был всего лишь крошечной точкой на фоне громадной планеты, а связь, затронутая мусорным кодом, до сих пор работала с перебоями. К тому времени, как перехватчики Артифициона вылетели из ангара, ракета исчезла в брюхе торгового фрегата, мирно стоявшего на гравитационном причале. Через считанные минуты корабль, не отвечая на запросы, на всех парах помчался к окраинам системы.
”Конгруэнция” выпустила вслед залп, от которого маневренный корабль ушел с возмутительной легкостью. Флагман Артифициона не сдвинулся с места, продолжая обстрел, пока фрегат, отделавшись незначительными повреждениями, не вышел за радиус поражения. 40-58-Малинели с удовольствием отправилась бы в погоню, чтобы исправить это вопиющее нарушение условий эксперимента, но связь с магосом Вольфскаром так и не восстановилась. В отсутствие его приказов она не могла изменить прежнюю парадигму. ”Конгруэнция” должна была сохранять геостационарное положение, пока генетор не вернулся бы на борт, или пока не возникла непосредственная угроза для корабля и его машинного духа.
Логициар отозвала мечущиеся в космосе перехватчики, втянула в себя пронизанный ладаном воздух и подавила чувство раздражения, выделив в кровь несколько кубиков легкого седатива. В конце концов, за все время операции ускользнул один-единственный транспорт с поверхности. Что такого он мог унести из этого мира, что вызвало бы отклонение, превосходящее статистическую погрешность?

Фрегат Картуша вошел в варп, как кинжал в ножны. Канумбра почувствовал, как рукоять Шееруба зашевелилась, испуская волны лихорадочного жара, и стиснул ее в ответ, словно пожимая руку союзнику. Красный Ливень погиб. Он остался последним. Но он был жив, и свободен, и раны его уже затягивались, а ноги попирали палубу самого быстрого корабля во всем секторе, чей трюм ломился от награбленного добра. Вполне достаточно, чтобы начать все заново.
Канумбра не повернул головы, когда к нему приблизился Картуш. Невысокий рыжеволосый человечек сменил испачканную одежду на шелковый камзол, еще более вычурный, чем предыдущий, и прибавил к нему шляпу из изумрудного бархата, украшенную пышным пучком белых перьев. На руках Картуша сидела урчащая кошка, которую он почесывал за ушами. Торговец так и сиял довольной ухмылкой: не иначе, только что посчитал, сколько прибыли принесет продажа вывезенных с Брюмера беженцев, которые по глупости сочли Картуша своим единственным шансом на спасение.
– Не знаешь, чем теперь заняться, друг мой? – спросил он. Канумбра помолчал. Еще с неделю назад он бы вырвал смертному сердце за подобное обращение, но теперь все изменилось, и Картуш был нужен ему. До поры.
– Я знаю одно, – сказал Канумбра и поглядел на топор, по лезвию которого волнами ходили красноватые отсветы. – Мне чертовски нужна новая банда.

ЭПИЛОГ

Сестра Маклинта осторожно пошевелилась в кресле и поморщилась от боли. Кожа, клонированная из ее собственных клеток, затянула ожоги, но по-прежнему выделялась мертвенно-бледными пятнами на частях тела, не прикрытых шелковым траурным платьем. Специалисты Механикус заверили ее, что рано или поздно разница в цвете сгладится, но тонкие линии шрамов в тех местах, где лоскуты имплантатов пришивали к уцелевшим участкам, скорее всего, останутся навсегда. Пока что она привыкала к своей новой коже и, похоже, чувствовала себя неуютно, как в одежде не по размеру.
Эмтиссиан переглянулся с братом, травмы которого, по счастью, не потребовали столь обширных вмешательств. Как и предсказывал 13-Фау, ему пришлось перелить не один литр синтетической крови, смешанной с медикаментами. Но Фредерик был молод и крепок, и с умелой помощью медиков его организм быстро справился с повреждениями.
Раны, нанесенные разуму, заживали дольше. Первые дни, проведенные вне зоны боевых действий, воспринимались как обманчивый сон, ночи же полнились кошмарами. Отсутствие доспехов казалось сродни наготе, а руки при малейшем подозрительном шуме дергались в сторону оружия. Оба брата продолжали носить при себе силовые шпаги, хотя здесь, в светлом и безмятежном летнем дворце на берегу океана, это смотрелось довольно неуместно.
Как и сидящая напротив них за столом фигура в темно-красном кимоно, из-под складок которого при каждом движении шелестели сервомоторы.
Вольфскар фон Штальгард удобно устроился в своем кресле, насколько позволял временный поддерживающий экзоскелет. Принесенный магосом пышный букет ксильфия затрепетал под морским бризом в вазе, стоящей посередине стола. Один из цветов распустил лепестки, загородив лицо Вольфскара. Эмтиссиану захотелось сдвинуть вазу, но, подумав, он решил, что ему все равно.
Они и так уже успели обговорить все, что следовало. Уничтожение последних еретиков, восстановление планеты, разоренной где не войной, там правлением Конкордата, приведение к согласию дальних провинций, организация обороны в случае атак ксеносов, почуявших уязвимость. Обсудили даже возможную канонизацию почтенной сестры Розалинды, чей культ уже распространился по всему Городу. Вольфскар заверил, что его мир-кузня обеспечит Брюмер защитой, и сообщил, что из системы Штальгард-Толлан уже движутся корабли с войсками, а также материалами и рабочей силой, чтобы отстроить разрушенное. Поистине царский подарок! По крайней мере, с такими словами рассыпалась в благодарностях сестра Маклинта, заметив, что ее воспитанники не столь скоры на ответ.
– Но, конечно же, вы уже даровали нам самое драгоценное, что только могли, – добавила она. Переговоры, родная стихия сестер-фамулус, как будто не только не утомили ее, но и, напротив, придали энергии. Живая кожа на ее лице налилась здоровыми красками. – Вы освободили наш мир и вернули ему свет Бога-Императора. За это жители Брюмера будут вам вечно благодарны.
– Да, я как раз хотел спросить, – подал голос Эмтиссиан, и Вольфскар обратил к нему взгляд бионических глаз. – Что вы за это хотите?
Его голос прозвучал устало и резко. Фредерик встревоженно посмотрел на брата, однако магосу отсутствие дипломатичности, кажется, даже понравилось.
– Мы, разумеется, готовы предоставить все необходимое Артифициону в пределах своих… – начала Маклинта, но Вольфскар мягко прервал ее движением руки.
– Я понимаю вас, господин Аллонвильд, – сказал он, опершись на стол и сцепив перед собой пальцы. – Смею заверить, что все, что я хотел получить в этой кампании, я уже получил. И даже больше.
– Неужели? – поднял брови Эмтиссиан. – И это искупает все потери?
Фредерик протянул руку под столом и прикоснулся к запястью брата. Тот не отреагировал, продолжая пристально всматриваться в лицо человека, сидящего напротив.
– Да, – кивнул Вольфскар. – Пожалуй, это скорее я должен быть благодарен. Вы подтвердили то, что я не устаю доказывать братьям из других Дивизио: плоть не слабее, чем машина. Это… это ли не чудо Омниссии?
Эмтиссиан с удивлением заметил, что ирисовая диафрагма в глазах магоса несколько раз быстро щелкнула, как будто тот часто заморгал. Тембр голосового имплантата нисколько не изменился, но ему показалось, что он чувствует в словах Вольфскара волнение.
– Плоть слаба, – отвлеченно произнес магос, как будто унесшись разумом вдаль, в один из храмов своей планеты-кузни. – С этой аксиомы начинается любой трактат об искусстве аугметики, бионике и даже медицине, вышедший из-под автопера адептов-писцов Механикус. Но если присмотреться, то легко увидеть множество реальных, более того – живых опровержений этого высказывания.
Эмтиссиан подумал, что речь Вольфскара звучит так, будто он уже не первый раз ее произносит. Он не понимал, какое отношение все эти слова имеют к тому, что предводитель Артифициона сделал с его родной планетой. Сестра Маклинта продолжала вежливо улыбаться, но в ее взгляде тоже чувствовалось недоумение.
– Разве мы не используем инстинкты плоти, создавая кибермастифов и ловчих ястребов? Разве скромный сервитор, без которого невозможно представить нашу повседневную жизнь, не является плотью, от которой отсечено все лишнее? – риторически спросил Вольфскар. – Основа основ всех наших технологий, шасси, на котором зиждится машина Империума, суть человеческий мозг, одно из совершеннейших проявлений плоти. И поэтому я утверждаю, что плоть не слаба, но изменчива, и в этом ее сила. Железо не способно исцелиться, керамит не может разрастаться, адамантию не дано эволюционировать. Но плоть делает все это, и даже более. Она порождает души, а души рождают веру, которая помогает им выжить среди враждебного хаоса Вселенной.
Вольфскар замолк и уставился на свои многосуставчатые пальцы. Разжал их и аккуратно сложил руки на стол перед собой.
– Такую веру я увидел здесь, – продолжил он, переводя взгляд бионических окуляров с одного на другого собеседника, – увидел в вас. В людях, которых вы повели за собой, в сестре Розалинде, чье самопожертвование спасло нас всех. Это стало для меня неожиданностью. Здешний народ, как я слышал, уподобился детям, заигравшимся в куклы. Из века в век аристократия Брюмера отбиралась по эстетическим, традиционалистским, ритуальным принципам – каким угодно, кроме главного и первичного. Принципа приспособленности к внешней среде. А для нас, людей, единственный способ выжить в той агрессивной и разрушительной среде, которой является наша Галактика – это быть частью сверхорганизма Империума. Подчиняться воле Бога-Императора, который завещал нам быть сильными. Те, кто утратил эту способность, так или иначе погибли. Из всей древней аристократии род Аллонвильдов был, пожалуй, единственным, который все еще сохранял воинские обычаи, нерушимую верность Трону и живость крови. И произошло это благодаря мудрому надзору Сороритас Фамулус, включая вас и вашу почтенную сестру, – Вольфскар с уважением склонил голову перед Маклинтой. – Как генетор Дивизио Биологис, я признаю ваше мастерство. Да, не случайно потомкам этого рода удалось пережить и восстание, и дальнейшие зачистки мятежников.
– Поэтому там, на мосту в Скважине-9… вы дали мне возможность для поединка, – медленно произнес Эмтиссиан. – И возможность выжить.
– Да, – кивнул Вольфскар. – Сказать по правде, ни одно из удивительных открытий, подаренных этой планетой, не принесло мне большей радости, чем обнаружение потомка герцогской династии. Более того, потомка, который сохранил веру среди безбожия. Я подумал, почему бы и не устроить маленький персональный эксперимент? В лучшем случае мы вычислим и сохраним не просто еще одного праведника, а потенциал будущего Брюмера. В худшем… ну, я мог бы получить ценный генетический материал. Столько веков направленной селекции, просто удивительно… – на этих словах магос как будто спохватился и сменил тему. – Да, я искренне благодарен за то, что вы помогли мне увидеть и доказать. Это настоящее чудо Омниссии, что есть Бог наш на Золотом Троне.
Все четверо осенили себя знаками аквилы. Эмтиссиан при этом внутренне содрогнулся, осознав, что мог стать для Вольфскара всего лишь объектом исследования. Воистину, следовало восхвалить Бога-Императора, что отвел карающую длань Машины. Какая-то его часть, та самая кровь гордых воинов, о которой говорил магос, все еще желала мести за павших друзей и боевых товарищей... За себя и свое поражение. Но рядом сидели Фредерик и Маклинта, и Эмтиссиан не забывал, кому они – да и он сам – обязаны жизнью и свободой.
– Что вы имеете в виду под потенциалом будущего, мессир генетор? – спросила сестра-фамулус, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.
– Новому Брюмеру понадобятся правители. Люди из сословия воинов. Хозяева своей земли и защитники своего народа, – Вольфскар улыбнулся, снова откинувшись на спинку кресла. – Как я уже сказал, сюда движется резервный контингент Артифициона. Но я забыл упомянуть, что с ним прибудет пара комплектов “Рыцарей”, которые я хотел бы преподнести в дар моим новым союзникам.
– “Рыцарей”? – в изумлении воскликнул Фредерик. Магос кивнул.
– Это… это невероятно щедрый дар, мессир, – Маклинта подалась вперед, но тут же скривила гримасу боли и вернулась в прежнюю позу.
– Не сомневаюсь, что это будет благом для всего Брюмера, – Эмтиссиан взглянул на брата и добавил: – Я благодарю вас от лица своего мира.
Фредерик кивнул, негласно признавая старшинство брата. Оба понимали, что им предстоит еще не один день провести в совещаниях с представителями самых разных ветвей Адептус, которые вскоре нахлынут на планету. Назначение нового правителя Брюмера – всего лишь дело времени, и они с детства знали, кто им должен стать.
– Мы живем в сумрачную эпоху, – Вольфскар поднялся со своего места и повернулся к окну, заложив руки за спину. Над морем угасал закат, и на темнеющем небе проявились первые звезды. – Бунтовщики, ксеносы, ересь, таящийся повсюду Хаос угрожают самому существованию нашего вида. В такие часы нам нужны те, кто способен выстоять под натиском бесчисленных врагов и повести за собой других, чего бы это ни стоило.
Он помолчал и добавил:
– И это еще одна причина, почему мне вскоре придется покинуть Брюмер. Меня заменят подчиненные мне техножрецы. Они станут вашими верными помощниками и советниками и помогут в восстановлении планеты.
– Если не секрет, с чем связан ваш отъезд? – спросила сестра Маклинта. Вольфскар повернулся к ней со скрежетом сервомоторов.
– Я собираюсь выяснить судьбу представителей Адептус Механикус, которые так не вовремя покинули вашу планету. Это мой долг перед собратьями по ордену. Пока остается надежда, что хоть кто-то из Мастеров Бронзы выжил, я должен их искать.
– Я слышал, что они пропали вместе с верховным инквизитором планеты, – сказал Эмтиссиан. – Если даже Инквизиция не смогла справиться с тем, что заставило исчезнуть Мастеров, то, при всем уважении, какие шансы у Артифициона?
– Стремящиеся к нулю, – пожал плечами магос. – Если, конечно, вы были бы правы, лорд Аллонвильд. Смею вас уверить, глава Святейших Ордо Брюмера жива и здорова. Она уже переговорила со мной и поделилась ценнейшей информацией, которая позволила пролить свет на то, что произошло с моими коллегами.
Дверь в конце зала распахнулась, и все сидящие за столом повернулись к фигуре, которая появилась в проеме. Она была высокой и стройной, а ее красная мантия и надвинутые на глаза золотистые оптические приборы странным образом перекликались с обликом Вольфскара. Фредерик не узнал лица женщины, но Эмтиссиан подобрался в кресле, стиснув руками подлокотники. Его взгляд был прикован к губам незваной гостьи, на которых играла такая знакомая полуулыбка.
– Добрый вечер, энактор Рейя, – поздоровался Вольфскар, будто встретив старую знакомую. – Или, не лучше ли будет сказать, леди-инквизитор Ариэлла?
– Надеюсь, беседа вас не слишком утомила, – сказала женщина, легкой походкой пройдя к столу и заняв свободное кресло. На черном панцире, прикрывающем ее грудь, тускло поблескивала свисающая с шеи розетта. – Нам предстоит обсудить еще очень и очень многое.