Конкурс -Соль Земли-

[Manitu]

1. HiveTyrant

Пламя веры

В Галактике нет того, чего не смог бы свершить муж,

что отдал свою душу во служение Императору

Инквизитор Улено Лорес, Ордо Еретикус

Хранилище Темплум Примарис планеты Скайрок

Запись проповеди номер MMMCXXIV

Каждый день, что послан нам благословенным всеми Императором, несет тысячи опасностей свернуть с пути истинного и погрузить душу бессмертную в пучину страданий вечных. Именно поэтому все и каждый хранить обязаны пламя веры в Него в сердцах своих, ибо спасает оно в момент трудный и оберегает от угроз. А если огонь верования достаточно силен, а сердце, и разум, и душа отданы во служение Ему, то чудо случается тогда, когда выхода, казалось бы, никогда и не существовало. Тому есть тысячи подтверждений, как записанных на свитках древних Министорумом, так и сохранившихся лишь как легенды. Вот одну из подобных легенд я и поведаю вам...

Во времена темные Войны Готической орды нескончаемые еретиков подлых, отдавших души во служение Врагу Великому, уничтожали одну планету за другой, принося жертвы Богам Кровавым. Миллионы жизней оборвались в те дни страшные. И планета Санкор-тор, что мирно существовала многие тысячи лет вдали от Войн Великих, исключением не стала: щупальца предателей гнусных все-таки дотянулись и до этого мира прекрасного.

И разверзлись небеса градом кораблей нечестивых, что несли во чревах своих толпы берсерков кровожадных. Не оставляли ничего: ни живого, ни мертвого – на пути своем они, и некому было защитить люд честной от напасти этой страшной. Неудержимыми волнами ярости и злобы прокатились по планете прекрасной еретики премерзкие. Не в силах были Силы Обороны Планетарной удержать этот поток оскверненных Врагом Великим тел и душ, блюстители закона и порядка – Арбитры доблестные, разбиты были о море тел нескончаемое. Снег кровью пропитался невинно убиенных, и растаял он от пламени демонического, что разжигали нечестивцы повсюду, и реки грязи багровой заполнили планету, подобно гною из истлевающего тела. Казалось, ничто не сможет остановить вторжение Сил Проклятых...

Но наткнуться стоило ордам оскверненным на Храм Эклизархии Великий, как отпор получили они: Братья Боевые, благословенные самим Богом-Императором, защитить вышли планету родную. И завязалась битва страшная между сбродом ренегатским и воинами Империума бескрайнего. Освященные пистолеты лазерные стреляли без устали, сея смерть в рядах вражеских, ибо сам Император направлял руку праведника каждого. Вера в неуязвимость переполняла их сердца, и снаряды вражеские разрывались, не долетая до Братьев Боевых, да рикошетя от бронников древних. И бились воины бесстрашные не за души и тела свои, а за все государство человеческое, что поразила зараза смертельная...

И длилась битва за святыню долгие часы, а не один Брат Боевой не пал сраженным от пули вражеской: все по локоть в крови оскверненной стояли над горами предателей поверженных и смотрели на город родной со слезами горькими, ибо пылал он и корчился в агонии. И выбора не оставалось у героев безымянных, как ринуться очищать улочки родные от скверны премерзкой, что корни успела пустить в самом сердце Санкор-тор. Но противостоять им вышли уже не кровожадные культисты-прислужники Врага Великого, а демонов ужасающих легионы бескрайние...

И не убоялись Братья Боевые и этого врага, разя святыми клинками отродий Варпа Извращенного, обрекая их на мучения вечные. Слуги же Богов Темных рубили да резали своим оружием оскверненным, и только это оружие нечестивое смогло пробить щит веры непоколебимой: первые капли крови священников пролились на землю истерзанную. Но не дрогнули Братья Боевые, увидев как падают товарищи их под ударами врага подлого – лишь усилили натиск, наступая к центру города родного. Каждый шаг давался им ценой дорогой – жизнью брата своего выкупали они его, но не один из них не повернул назад, зная при этом, что следующим в очереди на пути к Императору Всесильному может оказаться и он сам...

Но в конце концов перед логовом Врага Великого оказалась лишь жалкая горсть монахов-воинов, что твердо решили конец положить мучениям мира родного. Несколько метров да кольцо плотное из слуг Врага Великого разделяло от врат сияющих светом демоническим Братьев Боевых, где сокрылась угроза страшная.

И сделали они шаг первый под шквалом ударов силы нечеловеческой, и не смог уберечься очередной воин бесстрашный: клинок слизью Варпа отравленный пронзил плечо юноши белокурого, и упал тот навзничь, но не с гримасой агонии либо ужаса, а счастья и улыбки на устах, ибо знал – смерть его будет отомщена. И не ошибся он в этом – взмахи трех оставшихся клинков священных, и множество отрезанных конечностей вспыхнули синим пламенем, а сами демоны разразились воплями боли и отчаяния.

И сделали Братья Боевые следующий шаг, как тут же пала следующая жертва без лица половины. А слуга демонический с куском плоти в лапе когтистой взвыл в припадке ярости кровавой и был мгновенно наколот на лезвия. Но воина праведного не вернуть уже было, тело его бездыханное лежать осталось в луже крови собственной да под лапами и копытами подгнивающими.

А бойцы за Империум бескрайний рвались вперед, вонзая клинки свои в туши тварей потусторонних. И вот уже следующий шаг сделан был, и в то же мгновение воздух пронзил свист клинка отравленного, но увернулся Отец-Проповедник Мелиус и ответил уже своим выпадом, отправив в Варп очередного монстра. Но не принесло это радости и удовлетворения, ибо за спиной его оказался Брат Боевой, пронзенный мечем рассыпающимся от заклятия слабеющего. Ярость неутолимая опалила сердца воина святого от картины этой, и не нашлось в Галактике того, кто смог бы удержать его в миг тот. С криком оглушающим и слезами на глазах ринулся он в бой, читая литании оградительные Богу-Императору.

И не выдержали натиска подобного демоны искаженные и сметены были с пути Отца Мелиуса. Горящие пламенем голубым конечности тварей взмывали в небо и приземлялись горстками пепла или сгустками слизи, загаживая площадь перед вратами Администратум. Брат Боевой пробил дорогу к логову Врага Великого, оставив за спиной своей одного из своих товарищей, что был в тот же миг растерзан десятками клыков, когтей и щупалец. И не чувствовал он ни страха, ни сомнений, открывая дверь тяжелую в здание правительства планеты, только вера в бесконечную мощь Императора пылало в груди его. И вошел он в обитель зла первобытного. И раздался выстрел...

Грудь священника горела от боли невыносимой, а кровь потоком неудержимым струилась из раны огромной, что дымилась на теле Мелиуса. Глаза застилала пелена слез из-за того, что не смог он выполнить задачу, возложенную на плечи широкие, но сердце, что уже было разорвано на куски, отказывалось верить в это. Оно продолжало выплескивать на пол жидкость багровую, которую переполняло ненависть и отвращение к предателям нечестивым. Брат Боевой знал: не долго ему осталось. И призвал тогда монах-воин Силу Императора войти в тело бренное и использовать его для очищения планеты прекрасной от сброда всяческого. И увидел Император пламя ослепительное веры и откликнулся на призыв о помощи. И стоило лишь Мелиусу понять, что с ним Бог его, как кровь пролитая тут же вспыхнула пламенем негасимым, объяв здание Администратума и еретиков, что находились в нем, обрекая их на муки вечные...

После ночи этой страшной не осталось на Санкор-тор прекрасном ни единого предателя – все сгинули с гримасой агонии адской в огне веры, что хранило сердце священника. А тело же бездыханное Отца-Проповедника так и осталось стоять в центре зала пламенем нетронутое.

Да и теперь, дети мои, мощи нетленное стоят у алтаря Бога-Императора в Храме Великом планеты той, что когда-то защищали Братья Боевые. И каждый верующий может взглянуть на чудо сие, но говорят, будто если в чьем-то сердце не нашлось места хотя бы для искры веры в безграничную мощь Императора нашего, так тут же вспыхивает тот пламенем, что когда-то спасло весь Санкор-тор...

2.Vsadnik

Продержаться

«Продержаться – лёжа на неровном бетоне пола, думает он – Продержаться»

«Всего сутки– под колкими ударами дождевых капель, на пути к Испытателям, думает он – Одни сутки»

«…И баста – думает он, когда ловкие руки сервиторов застёгивают ремни – Никто не выдержит больше, день и ночь и всё»

«Час… - думает он, когда холодная решётка Испытательного Стола приходит в движение а свет лампы впивается в зрачки.

«СссекундоЧКУ!!! – кричит он, когда Испытатели проходятся по болевым точкам, и медицинские машины вторят его крику тревожным писком.

День, час, секунду. Так проходит день. И наступает новый.

Боль вышибает весь воздух из лёгких, стискивает грудь, крик эхом мечется под низкими потолками комнаты.

- Крепкий образец – он видит только невыносимо жаркое пятно света выжигающее глаза, но голос наводит на мысль, что этот Испытатель молод. И азартен. И он задаёт тут вопросы.

Пауза, так бывает, одновременно в этой Палате работают с двумя пленными. И видно, людей не хватает. Беркут торопливо, боясь упустить момент вдыхает стерильный, сухой воздух. Скоро крик, его собственный крик не будет давать вздохнуть вволю, и он будет задыхаться на этой решётке, хрипеть и выть, чувствуя как темнота застилает глаза, как в ритм колотящемуся сердцу гремят барабаны в мозгу – и всё равно не сдохнет. Испытатели не позволят.

- Не кричит – раздраженно отозвался другой Испытатель, с голосом похожим на хруст щёбёнки под гусеницами – Молчит как хаммис об лёд, прости меня Совершенный.

«Кричи – мысленно посоветовал пленному Беркут, - Кричи, они это любят. Кричи, или к тебе пошлют вторую бригаду Испытателей, и повысят напряжение и сделают ещё что-то, после чего человека просто не остаётся. Кричи. А я потерплю, ничего не скажу – но только час. Час – думал Беркут – Час и баста, один час, всего час. Я не Император, я не обязан. Потерпеть час и всё. А там смерть»

Скрип металла, тихие шлепки стекающей с контактов жидкости, холодное прикосновение заставляющее скулить в ожидании боли. И разряд. И каждая секунда ожидания хуже самой боли.

- Звание, имя, часть, время и место предполагаемой высадки…

Рёв второго заключённого заставил Испытателя прерваться. Беркут закричал в ответ, громко, так громко и отчаянно как уже не думал что сможет. Воздух наполнился стрекотом и писком аппаратов отвечающих за физическое состояние испытуемых. Сердце сбоило. Загляни Испытатель сержанту в глаза сейчас – и он увидел бы то, чего так добивался, ужас.

- Как завизжали то! А, стоило поддать частоты, и как завизжали то, имперские скоты! – восхищенно загалдели на разные голоса Испытатели и помощники – Ишь!

Холод контактов, гул накапливающейся энергии….

- Разряд!

«Ссек…

- УНДОЧКУ!!!! ААААА!!! – Беркут даже не надеялся, что его изувеченное воплями горло всё ещё способно выдать что-то членораздельное, не хрип и не стон. Но оно смогло.

- Баста… - хрипел сержант, напрягая остатки сил, – Я не Император… Всё скажу…

Второй пленник что-то закричал, оскорбление, или требование молчать, но ему похоже заткнули пасть, так быстро он затих.

Лампа погасла. Беркуту показалось, он ослеп, так же, как слеп каждый день к концу Испытания.

Нет, пронесло. Пятно света мешает видеть, но на периферии можно разобрать, фигуры людей и силуэты стоек с реанимационной аппаратурой.

- Баста – зашептал гвардеец, язык не слушался, горло как промитеумом облили, но он говорил, и холод прикосновений пыточных инструментов уже несколько десятков секунд не терзал его. И воздух. Как же хорошо, просто вдохнуть, не запасая его впрок, не судорожно глотать кислород, в промежутках между воплями – Я не Император… Я гвардеец, бывший гвардеец, а теперь уже никто и ничто, хватит, прекратите.

Я всё скажу.

Решёта начала двигаться, принимая вертикально положение, остаточное раздражение глаз не позволяло видеть Испытательный Покой, но Беркут помнил его.

Память об этом месте отпечатывалась болью каждый день, память о решётках столов – здесь его пытали, память о серой, неровно уложено, потрескавшейся керамической плите – по ней его волокли каждый день, память о высоких, узких окнах пробитых под потолком – их он видел перед каждым включением лампы.

-Каждый день… Я говорил себе, день, час, секунду. День, час, секунду. День, хамисс его, час мать его, секунду Императора его итить в душу!!! – взвыл сержант.

Щёлкнули фиксаторы, спицы удержавшие его веки отошли. Сержант плотно закрыл глаза, открыл, закрыл, часто заморгал. По щеке потекла слеза.

Испытатель и впрямь был молод. Нова в зрачках мешала видеть, но варп нас всех подери, насколько же он был молод! Тёмные волосы, белый апотекарский халат, ярко синие перчатки на руках и самодовольная ухмылка.

- Варп с вами, всё одно дела к концу идут. Я всё скажу вам всё. Но за всё, что выдам, попрошу награды две.

За спиной Испытателя затрещало. Теперь Беркут видел, видел как огромный, не человек, а человечище, гвардеец в ярости пытается разорвать путы, глаза заполнены бешенством, и даже через кляп, умело сунутый в глотку, проступает пена.

- Кричит – Беркут смог усмехнуться - поплатившись за это приступом кашля. Чёрные круги и знакомый шум предвещающие потерю сознания заполнили голову.

«Нет, только не сейчас!» - сержант стиснул зубы, отгоняя ночь.

- Условия? - Испытатель довольно разминал суставы пальцев, хруст действовал на слух сержанта как пальба над самыми ушами из стаббера. Но надо терпеть.

- Два условия - прошептал он – Свободу завтра, раз.

Беркут замолчал, собираясь с силами, темнота подступала всё ближе, писк машин усиливался, к нему было, рванули несколько помощников Испытателя, но тот остановил их жестом.

- И сделай так, чтобы тот, другой, не вышел отсюда никогда- сержант кивнул на бьющегося пленника.

- Боимся свидетелей? – улыба Испытателя, заполнила всю его физиономию, вытесняя остальные черты лица – Даю слово, мы не выпустим его, и завтра же…

- Нет! – Беркут сплюнул. К его удивлению, слюна была чистой. Он ожидал крови – Нет, не хочу ни завтра, ни сегодня вечером, ни через час. Я никому не верю, я никто теперь. Хочу всё видеть сам.

Глаза, насколько возможно, пришли в норму. Теперь он видел не просто силуэт охваченного гневом человека, он видел татуировки, серебро аугументики идущей по правой руке. Пленный больше не пытался вырваться, и молча ждал своего конца.

И дождался.

Не было ни расстрельной команды, ни сигнала, помощник Испытателя вытащил изящный, едва ли не дамский пистолет, и выстрелит прикованному к решётке человеку прямо в сердце. И второй раз – уже в голову.

Запахло гарью.

Беркут закрыл глаза. Вот и всё. Пришла моя секундочка. А так хотелось дотерпеть, выдержать, дождаться, вынести, вытерпеть, снести все испытания, и услышать как падёт этот проклятый город.

- Видно не судьба.

Испытатель недоумённо посмотрел на сержанта. Улыбка больше не разрасталась, она даже начала съёживаться.

- Место высадки? Время высадки? – Испытатель шагнул к пленнику, схватил за подбородок, жадно всматриваясь в глаза, как будто что-то выискивал там.

- Место, на? Время, на? – Беркут уставился на эту сволочь в белом халате, - Я простой сержант, обычного мотострелкового полка. Откуда мне к хаммису знать, когда и где, и кто? А вот он – сержант кивнул на остывающий труп - Он был лейтенантом десанта. Лейтенант Горман. Герой, етить его. Он знал.

Но мне удалось его заткнуть.

Беркут закрыл глаза.

This is the end

Крик, но не его. Сержант улыбнулся. На этот раз по настоящему. Щелчки фиксаторов, свет в глаза, холод контактов, гул напряжения.

Beautiful friend

Боль. Какой ещё не было.

This is the end

«Ничего, - думает он, уходя в темноту, - продержимся»

My only friend, the end.

3. Veres-severnyj

Колонна

«В ходе наступления, части LXII-й ударной армии,

Крайне остро столкнулись с проблемой снабжений, в виду черезвычайной растянутостью коммуникаций, многочисленные нападения мелких диверсионных групп противника, крайне затрудняли наземное снабжение наступающих частей. Ситуация в корне переменилась после прибытия на Веклуриум, конвойных подразделений Сиринских Лукриариев, сразу организовавших систему формирования транспортных колонн.

Хочу особо отметить стойкость сих достойных сынов Императора, которая сочетается в них с абсолютной хладнокровностью и готовностью на любые жертвы ради достижения поставленной задачи.»

Из подробного рапорта планетарного инспектора Ордо Милитари Януса Хвенгельскорма.

Колонна.

Ничто так не бодрит с утра, как в фонтан грязи сползающий за шиворот, холодной грязи, между прочим.

Имперские агитки очень любят показывать едущих «на броне» Химер гвардейцев. Выглядит очень героически, мужественно вглядывается в даль сержант, хмуро сдвигают брови седые ветераны, беспокойно оглядывающися молодняк, с белыми полосами на шлемах. И всё это грозное урчание десятков двигателей уходит в даль по извивающейся ленте дороги…

Ага! ЩАЗ!!! Как это выглядит на самом деле? А вы присядьте вот сюда, на этот милый, пропахшей какой то машинной дрянью бушлат.

Так, а теперь отращивайте на жопе присоску, зачем? А вы попробуйте удержаться на холодном, мокром, мелко трясущимся, грязном теле Химеры когда её начнёт швырять и подбрасывать на колдобинах направления, названного умниками в штабе «дорогой».

Удержались? Ну что ж, не плохо, у вас есть все шансы упасть под гусеницы потом, когда машина наконец займёт своё место в колонне и наконец начнётся движение.

Что? Нет, это было не движение, это было «ворочанье», прогрев движка, всего того металлолома, что крутится в под бронёй у энтих чумазых обормотов.

А вот теперь поехали…

Тююю куда ты родной? Да я поймал тебя за шиворот, я же говорил держись.

Да наши БМП с места берут немного резковато, бывает.

И не ори так!

Это не взрыв, это просто выхлоп двигателя.

Ничего мы не горим… и отцепись от меня, а то руку оторву.

Всё, поехали. Хеее, нда в агитках этого не показывали.

Что понял зачем на шлеме щиток? А ты думал зачем?

Ах от пуль… ну ну… Придурок! Опусти щиток идиот! И респиратор одень! Вот так!

Это колонна, воин. И всё что изволили выбросить и взрыть гусеницы и колёса впереди идущих повиснет у тебя на шлеме и форме…

Кстати не забудь их вечером почистить салага!

Ну как, освоился? Пригрелся? Да, мотор он тёплый. Да отцепись ты от этой железки, всё равно если тряханёт не удержишься, только пальцы переломаешь…

Вот, теперь смотри, смотри сынок, это колонна.

Эт кажется что, чего проще, ну построились, поехали. Хе, как же, были такие умники, давно… но перевелись уже. Давно. Перевели точнее.

То что ты видишь, это плод долгих мозгований, битого войной люда, Видишь впереди идёт Леман Расс с катком? Где, где, впереди колонны, на повороте следующем увидишь, он этним катком всю дорогу пашет перед собой, выкидывает из земли дрянь всякую, что насовали туда враждебные элементы. Мины, фугасы там всякие. Хватает энтузиастов на наши головы.

А теперь смотри, грузовики идут не абы как, их перемежают Химеры, Хелы, зачем? А затем что ежели кого подобьют, то место ему в кювете родной, а не на пути колонны. Что значит а если там люди? Те кого подбили, это не люди, это препятствие. Колонна не стоит, остановимся, всё, смерть. И нам и тем кто нас ждёт. Так что ты лучше с брони не падай, не остановится никто.

Да отпусти ты эту скобу! Мать твою, что ты опять в неё вцепился!

Что ерзаешь? Прижало? Ну и чё ты от меня хочешь? Сымай штаны, делай что надо, что значит КАК, что мамка в детстве не научила? Не ты точно больной… Ну терпи… Остановка через сутки, дело хозяйское… Хе, хе, ну молодец, а ты ничего, так, соображаешь. И не красней, тут все поймут, тут свои законы, это колонна парень.

Ладно, вали под броню, пожри, а то эвон какой тощий. Что это у тебя? «Конситуация»? Ах конституция?! Мля… Всё у вас у писак не как у людей, как скажет так хоть с брони падай, ладно проваливай в люк я сказал… навязался, подбрось его до фронта, подбрось.

Реп.. репотр… репротартаж у него… малохольный.

Хе, ну что, поел? Ну судя по сонной ряхе ещё и поспал. Ну выбирайся.

Стой! Куда! Ты чего!? ААА… испугался, да не дёргайся, это ребята кусты у обочины чистят. Что зачем? Ну не понравились они им, ребяты на Хелах нервные, горячие я бы сказал хе, хе, на любое шевеление огоньком плюются. Ну а нам то что, и ехать веселее, особенно ночью, костры в ночи, романтика… воняет только.

Таак, а вот теперь парень осторожно, это Трувор, «писюн» по нашему, заправщик. Что значит как, на ходу и заправимся. Тааак, не мешай, щас шланг ловить будем…

Вот так, накинь ка вот этот крюк на скобу, молодец… ну ничего, пальчик заживёт.

Вот так теперь четверть часика и поедем. Щас водилу лучше не дёргать, шланг порвётся, сгорим *** все. Так, всё, отключаемся. Ну теперь наша старушка поела, и будет довольно урчать дальше.

Ну можно и подремать. Чё ты там бурчишь? А на магнитофон наговариваешь. Ну давай давай. Про нас? А чё я тебе про нас расскажу? Ну что, полк как полк. С Сирина мы, 165-й Сиринский конвойный. Ну, мир у нас как мир, хорошо там, тепло. Города красивые, Над скалами нашими красными, на арках стоят, как в воздухе парят. Говорят таких больше нигде нет. Птиц много, это да. Красивые, у нас между скал иногда озёра встречаются, травка там вокруг всякая, камыши по бережку. Вот они там и живут. Эх, хорошо там…

Ладно, надоел ты мне, валил бы спать…АААА чёрт! Засада! Грин, сорок пять лево!

Стой оторва, куда, не суйся в люк! Я тебя вытаскивать не буду если рванём!

Ах гады! Топливник!!!! Ну всё, амба!!! Под броню все, мля в люк я сказал!!!

Терпи парень! Да знаю что жарко, горим мы. Терпи. Да не дёргайся, всё уже, щас, сгорит всё что может, броня остынет, вылезем.

Что было? Да топливник уроды подбили. Он когда взрывается, в верх облако поднимается, метров на 100, а потом вниз падает, а внизу кто? Мы. Ну тем на грузовиках понятно амба, а мы в броне, нам полегче, да и повезло нам, а тем пяти машинам до нас хана… Что где они? В кювете парень, ты думаешь кого Шурт в кювет сбрасывал? Мордой зацепил и спихнул. Вот, сейчас броня остынет и вылезать можно будет. На флягу, попей, а то смотреть больно.

Уф… Хорошо то как… Ветерок… да… ну шкура слезет точняк, да - с ней. Ладно парень, вон бушлат, ложись как ты спать, тросиком только пристегнись за пояс. Разбужу утром.

Эх… парень, молодой ты… Ишь, сопит, и привязаться еле уговорил, а как утром за крюк то цеплялся, эх… комедия.

Эй, просыпайся, ну ты, молодой! Всё приехали, отстойник. На умойся. Да не три ты лицо так, ты обожженный весь.

В отстойнике мы, сутки стоять будем. Колонка там, штаб там. Там и отметишься, а мы через час на Юг уходим, ну а тебе не по пути, дальше тебя летуны поволокут. Хе… Ну бывай парень. Эт тебе, на память. Всё, вали, вали.

И надрывно взвывая изношенными моторами, гремя разболтанными войной и сотнями километрами «дорог», колонна уходит в даль, по ленте направления. По артерии войны, без которой война встанет.

И принесёт патроны, еду, бухло, письма из дома, запчасти, свежие сплетни.

Её будут встречать высокомерные Элизианцы, бесшабашные Катачанцы, отмороженные танкисты, вороватые Савларцы, угрюмые Иридийцы… и все те кто составит железный каток Имперской гвардии.

Они будут кричать, веселиться, потому что пока живы колонны, по артериям тела имперской гвардии будет течь кровь, а пока кровь течёт, организм жив!

А ради этого кому-то стоит сгореть заживо в подбитом топливнике, быть сброшенным в кювет Химерой охранения, в перегородившем дорогу грузовике.

Потому что ради жизни целого, всегда есть смысл пожертвовать частью. Потому что если будет жить целое, в нём возродится часть.

И павших, примет свет императора, куда под гитарный перебор, уйдут души хмурых ветеранов, лихих новобранцев, фанатичных Комисаров, бесшабашных медсестричек почему под гитарный? Да потому что:

Да гитара не пара, лазгану в бою!

Но поправ все законы

В этом мире скупом

Вы горели в колоннах

Заодно с игроком!

Вас дырявили пули

И осколки секли,

Грифы тонкие гнули

Да сломать не смогли…!

И не сгибаемым грифом изогнётся колонна, и придёт на ваш забытый Императором и командованием пост, на вашу измотанную передовую… Она придёт, она прорвётся через бездорожье и засады, ждите её!!!

4.Жив (giv)

Последняя смена.

Есть рожденные для войны, а есть для мирного труда. Но когда враг встал на пороге, молот кузнеца поднимается рядом с мечом воина, и серп пахаря пьет кровь вместе с кинжалом лазутчика. Так было, так есть и так будет, пока существует человечество.

Из проповеди пастыря 48го Востроянского Миколы Кравчатого 5му полку ополчения Крикса.

Он был удивлен. Ни он сам, ни его братья никогда не простаивали. Это было просто … да просто нерентабельно. А уж последние недели порт не знал ни минуты отдыха. Но всему приходит конец. Даже потокам людей идущим на транспорты. И тогда бригаду отвели в неприметный склад, где оставили, заглушив реакторы.

Только через неделю о них вспомнили. Крановщики вернулись к своим машинам. Плазменная сварка заварила двери и едкий дым обжег вентиляцию. Под шепот литании был отключен предохранительный блок. Раньше такое произошло лишь раз за его долгую жизнь, и тогда вокруг стояли два десятка техножрецов, непрерывно читающих литании и просившие не гневаться.

- Не каждый день он в последнюю смену встает. Правда, Дух? – Старший в экипаже коснулся стенки, и портовый кран легонько завибрировал. Машинный дух еще не понял, что происходит, но он давно, очень давно знал людей. Пусть нечасто старый гигант видел эту сосредоточенную готовность, но любой проработавший больше десятка лет умел ее определять.

- Тесты проведены, реактор запущен. – Переговорное устройство донесло голос из реакторного отсека.

- Да пребудет с нами Император, и да поможет нам святая Омнисия – С этими словами крановщик запустил предстартовые тесты. Зажглись зеленым индикаторы, сообщая о готовности.

- Пять минут до отвлекающего удара. – Сообщил помощник, глянув на хронометр.

- Последняя смена – прошептал старший, касаясь пульта – Не подведи нас. А уж мы тебя не подведем.

Взревел главный двигатель, и завыл, раскручиваясь, гироскоп. Индикаторы давления гидравлики поползли вверх. С четким щелчком перешли в рабочее положение суставы. И когда за воротами раздались выстрелы отвлекающего удара СПО, тяжелые ступни сделали первый шаг, сотрясая землю. Нормальный переход сквозь низкие ворота занимал около пяти минут, но не сегодня. Шестая погрузочная бригада прошла прямо сквозь стены. Полсотни метров, и перед машинами распахнулся вид на припортовую зону.

Не осталось кораблей, которые они так спешно загружали. Восьмой пирс – это его манипуляторы подавали материалы для стройки, когда-то это он пересаживал на него маленькие шустрые дорожные машины, и пусть мусора здесь всегда было много, но ровная поверхность всегда ласкала ступни. Теперь же половина пирса скрылась под водой, а остальное было изрыто воронками. Взгляд переполз к сорок шестому складу, возле которого бригада обычно отдыхала между сменами – на месте приземистого строения остались только развалины. И только тогда старый кран посмотрел на землю.

Весь порт был забит орками. Эти грубые зеленые пародии на людей были везде. Неуклюжая колымага выскочила под ноги, жерло на ее башенке развернулось и окатило ноги примитивной огнесмесью, не причинив вреда.

Только сейчас кран понял, что задумали люди, и гигантская ступня пошла вперед, сминая убогую жестянку. С орочьей машины сорвало передний кожух, обнажая движок - типовой двигатель ‘Химеры’. Обломились крепления, и человеческий агрегат упал на землю.

‘Спасибо Старший’ – чуть слышно донеслось с земли.

И тогда старый работяга, увидел достойных противников. Нелепые, неуклюжие, смертельно опасные гиганты. Их мысли были медлительны, механизмы примитивны, но уж силы в них было достаточно. Взревев сиреной, кран двинулся вперед, расшвыривая мелкую технику зеленых. Неясно было, вдавила ли кнопку рука человека, или же громадный работяга сам бросил вызов на этот безнадежный поединок. Хотя в последнюю смену уже глупо было делиться на людей и технику. На врага шли единые существа, где человек стал деталью машины, а может, это машина стала продолжением своего экипажа. Навстречу человеческим машинам ударили пули тяжелых шут. Свинцовые болванки бессильно рикошетили от брони, но на ноги лезли пешие орки. Каждый шаг давил десятки на их место вставали сотни.

Как свою ощутили краны боль ‘Номера Три’, которому горелки ксеносов взрезали покрытие на колене. Грохнул взрыв, разнося сустав, и гигантская машина начала заваливаться, с трудом направляя падение на группу вражеских грузовиков.

В дыму выхлопа грубых летающих ранцев на рубку ‘Номера Один’ приземлились штурмовики зеленых. Слетели под градом ударов защитные пластины со стекол, и вот к людям, самой слабой и одновременно важнейшей детали, потянулись толстые зеленые лапы. Товарищи по смене, словно своими глазами видели, как рука реакторщика перекидывает тумблер самоликвидатора - перегретому реактору не потребовалось много времени на выполнение последнего приказа.

С чадящих выхлопом грузовиков выстрелили рокиты, разрывы расплескались о броню, оставив глубокие выбоины. Но самое страшное: два гарганта уже развернулись, и стволы их орудий словно уперлись в камеры кранов и глаза людей.

…Перегревая реакторы, плюясь паром из систем охлаждения, краны рванули вперед. Техника не рассчитана на такие перегрузки - что значат расчеты, когда рычаг управления уже сломал ограничитель и уперся в край прорези пульта, а окуляры машины видят врага почти на дистанции удара. Со звонким щелчком сломался сустав ‘Номера Пять’, и в потерявшую ход машину врезались тяжелые орочьи снаряды. Остановленный гигант зашатался, и тогда третий гаргант всадил снаряд прямо в реактор словно нанося удар милосердия. Два крана, вышедшие из под обстрела, были уже в полусотне метров от врага. Под обгоревшей краской проступал закопченный адамантий корпуса, дымилась изоляция на силовых кабелях, система охлаждения изрыгала облака пара, машины почти начисто сожгли свои души, или, как иногда говорили, исчерпали ресурс, однако и остатка хватило, чтобы ближайшее механическое чудовище орков запоздало попятилось.

…Взмах механической пилы отсек ‘Номеру Второму’ левый манипулятор, но как берсерк в ярости насаживает себя на цепной меч врага, так номер два всем корпусом перекрыл траекторию удара. Огромная конечность гарганта застряла в прочном скелете, и удар уцелевшего манипулятора пришелся прямо в толстую плиту, прикрывающую вражеский реактор.

‘Поврежден реактор, основной двигатель уничтожен, разрушен кожух гидравлического распределителя’ – Донесла телеметрия последние слова гаснущего машинного духа.

‘Сделайте Его!’ – Это уже рация экипажа.

‘Стань с нами’, ’Мы дадим тебе новое оружие’, ’В Ваггх ты найдешь себя’ – Рычала машина врага.

‘Умми сдавайтесь’ - Орал на открытой волне мек врага.

Взревев в ответ сиреной, последний кран бригады ударил. Он бил за всех, кто не прошел этот последний путь. За товарища закрывшего своим телом от удара. За разрушенный и оскверненный порт. Правый манипулятор перехватил свободную руку гарганта, левый же ударил ‘под вздох’ в ослабленную плиту реактора. С треском ломающихся заклепок плита поддалась и ‘ладонь’ вошла в нутро врага. Ободралось о края пробоины покрытие, по цепям управления, электронным нервам машины, ударили разряды. В сжатом кулаке крана ломались и хрустели детали орочьего реактора, и бессильно обвисла перехваченная рука врага. Боковая камера засекла второй гаргант зеленых, выходящий из-за корпуса напарника, с уже наведенными орудиями, и тогда в последнем усилии портовый кран сделал то что даже теоретически не позволяла его конструкция, припав на колено он воздел манипулятор вверх, в последние секунды жизни потроша недобитого врага.

…Люди не успели увидеть вспышки выстрелов. Но машинный дух в последние миллисекунды, когда снаряды уже рвали его тело словно стал Духом Улья. Он увидел узкие коридоры и людей в них. Арбитров и бандитов, солдат СПО и работяг, механикусов и аристократов. Вот первый номер расчета добивает последние патроны, рядом напарник выдернул чеку из гранаты. Старый механикус благословляет тяжелые болтеры своих сервиторов, и на огромном баке прометеума уже закреплен взрывной заряд. В цеху техи торопятся, ремонтируют ‘Леман Рас’ у каждого за спиной ласган. Офицер, воздев над головой цепной меч ведет своих людей в контратаку и вторит его командам проповедь священника. Пробитая баррикада и остатки людей на ней…

Никто из них и десятков тысяч остальных не мог остановить зеленый вал, но каждый не отступивший ослаблял его. Немного, на десятитысячные доли, но ослаблял. А в этом улье не отступил ни один человек.

И когда взрывы рвали его узлы и механизмы, когда ломались балки скелета, сквозь треск и рев машинный дух все пытался сказать своей последней бригаде ‘Все было не зря, мы их выбиваем’.

[Manitu]

5. Влад Смирнов

«Не бывать тебе сержантом»

Он бахвалился как всегда. Никогда не понимал, зачем гвардейцу выпячивать

себя во время пьянки… У нас такого не было. Он рассказывал о «своих»

подвигах, вокруг него крутились девушки, зеваки и прочая людская шелуха,

которая появляется в моём кабаке.

- Вот, а тут я понимаю, что у меня клинит лазган, я отбрасываю его в

сторону и врукопашку…

- Ух ты, какой ты храааабрый… (я даже из-за стойки вижу как у девушки

глаза блестят от его россказней).

- Ха, а ты думала… Хэй, там за стойкой, пива, ещё!

- Секунду, сержант… (попробовал бы ты, [Мальчиш плохиш], управляться одной рукой…

Хотя кто знает, может это у тебя тоже впереди…)

Давно это было, лет двадцать назад. Я даже не помню, где мы

базировались… Помню только Дэна, высокого плечистого, почти лысого

бугая… Человека, который был мне другом… Я не помню даже лиц Корнелиуса

и Мекленберга. Капитан Ибрагим Корнелиус и Комиссар Рудольф Мекленберг.

Люди, от которых много чего зависело, в частности моя жизнь… В один из

прекрасных дней Комиссар сказал, что я, Дэн, он сам и ещё тройка парней

из нашего взвода будут «добровольцами», мы ответили есть. Разведка боем,

так разведка боем… К оркам, да хрен бы с ними… Просто когда такое

доверие, перед всем взводом к тому же, тебе оказывает сам Комиссар (до

сих пор называю Мекленберга не комиссаром, а Комиссаром), тогда для меня

это много что значило… Молодой был, наивный…

Три часа на подготовку и мы вышли. Всё, как всегда… Дэн даже

сказал, что это становится похоже на рутинную работу: «выползли,

постреляли по оркам, свалили в туман». Для него это всегда было

весельем… Мы шли в течение часов пятнадцати, после чего Комиссар решил

устроить привал. Мы достали свои сухпайки, перекусив, я решил покурить.

- Дэн, у тя есть чё? – млин, до чего же неуютно сидеть на мокрой земле.

У меня за те несколько минут жопа окончательно промёрзла и промокла.

- Макс, для тебя у меня всегда найдётся «чё»… - Хм, этот оптимист своей

вечной ухмылкой доставал всех, иногда даже меня.

- Ну, дык не тяни десант за болтер, давай…давай…ДАВАЙ!!! – хотя чаще

хорошее настроение а не раздражение преследовало тех, кто общался с

Дэном…

- Хм…Гы…Гы-гы… Давай, взрывай, отец…

- Сейчас взорву… Тех, кто будет орать (ствол болт-пистолета глядел точно

в лоб Дэну), и тех, кто будет заниматься светодемаскировкой (ствол

плавно переместился мне в лицо, интересно, кто-нибудь, хоть раз в жизни

глотал бычок?). Ещё вопросы, предложения не по теме будут?

-Нет, Комиссар…

- Всегда обожал нашего Комиссара за то, что умеет запихать настроение в…

- Дэн даже дошептать не успел.

- Куда? Рядовой, отвечайте, куда???

- На самую недосягаемую высоту, Комиссар! – Мдя, с Дэна в тот момент

можно было рисовать лик какого-нибудь святого для одного из храмов

экклезиархии.

Я пропустил Комиссара и остальных бойцов вперёд, после чего обратился к

своему другу.

- Дэн?

- Я вас да-да? – Его отклик как всегда поражал своей лаконичностью и

абсолютной бессмыслицей.

- Слушай, может не стоит настолько открыто раздражать Комиссара? – Я уже

четвёртый раз пытался забросить лазган на плечо, и четвёртый раз получил

прикладом по затылку.

- Не, Макс, не бывать тебе Сержантом.

- Слышь, бритая скотина, ты к чему это сказал?

- К тому, что не дождёшься ты повышения…

Либо тогда я чего-то недопонял, либо он слишком умный…

Где-то через час - полтора мы вышли на окраину какой-то

деревушки. Мекленберг послал Дэна и Джордана (одного из той тройки

бойцов, что отправилась с нами) к ближайшей халупе. Пока мы

перекуривали, Дэн и этот парнишка вернулись.

- Ну, что там, рядовой? – Ну да, такое вот хобби было у нашего

Мекленберга: задавать очевидные вопросы.

- Деревня как деревня, правда, были мы всего в одной избушке…

- Ага, ничё интересного: Бочка со спиртом, каски валяются, грибы растут…

Нормально всё.

- Раздолбаи… раздол… кхм… каски, спирт, грибы??? РАЗДОЛБАИ МАТЬ ВАШУ!!!

- Э-э, Комиссар, а зачем так кричать?

- Идиоты…идиоты…идиоты…идиоты…идиоты… - что-то напрягало меня в позе

нашего Комиссара, сидеть подогнув под себя одну ногу и вытянув другую,

правой рукой массировать лоб, а левой сжимать локоть правой -

…идиоты…идиоты…

- Комиссар, да, признаю, идиоты, но может вы нам хоть что-нибудь ещё

скажете?

- Рядовой, слово «орки» вам знакомо?

Чегой-то зябко стало в тот момент, и не только мне… Мы собрались

обойти деревушку стороной, но… кто там говорил, что великие планы ломают

мелочи? Вот обойти нам и помешали две таких мааааленьких мелочи со

своими стрелялами и рубилами…

- Гы, смари, людишки…

- Ага…

Я подобрал свою челюсть с пола, помахал незажженной папиросой,

отобранной у Дэна, и произнёс то, чего сам от себя не ожидал…

- Ребят, у вас огоньку не найдётся?

- А? Щаз! – на морде орка возникло истинное желание помочь мне, но

помочь по своему, по орковски. Поэтому я не удивился стрелялу

направленному в меня.

«Император, здравствуй, вот и я пришёл…Рад???»: каждый раз не о

том думал в последний момент… Благо этих последних моментов было…

Орк выстрелил, но офицеры ведь всегда говорили, что по всем законам

природы, стреляло стрелять не может… но говорили ведь… Почему орки не

верят… Эта железная дрына взорвалась у него в руках… Мне процарапало

щёку каким-то осколком, и волной жара вырвало папиросу…Орку оторвало

руку… После этого второй решил помочь мне прикурить. Достал своё рубило…

Но Комиссар Мекленберг достал своё визжало… тьфу… свой цепной меч… Вот

тут и понеслось…

- Хэй, ты, обрубка кусок, где моё пиво, я уже пять минут жду…

- Секунду, сержант, уже несу…

-Так вот, комиссар начал сыпать угрозами. Типа если мы…

Император, неужели и мы были когда-то такими же выродками? Нет,

Мекленберг бы просто прибил нас за такое. Я поставил пиво на поднос,

пристегнул булавкой отколовшийся рукав и направился к гвардейцу.

Цепной меч снёс башку орку… Комиссар выключил своё визжащее

оружие. Твари Варпа, мне стало непосебе, когда я понял, во что может

вылиться данное предприятие. Недоумение у меня вызывал только один

вопрос… Зная, что у нас будут настоящие неприятности, Мекленберг всё

равно пошёл с нами лично… Зачем, мог бы послать своего адъютанта. Я уже

тогда считал, что там что-то нечисто, но я никогда не доверял тому, что

чувствует моя пятая точка.

Я почему-то надеялся, что найдя лагерь орков, мы, а вернее наш

Комиссар, предпочтёт развернуться, вернуться в лагерь и доложить

начальству о том, на что мы наткнулись… Однако наш великий и ужасный

Рудольф Мекленберг счёл за лучшее продолжить наше «великолепное» турне.

Он разделил нас попарно и пустил с заданиями (или заданием, поскольку

оно было одно на всех: подпалить эту деревушку к варповой матери) на

разные концы деревни. Мы с Дэном тихо-тихо, почти на цыпочках,

пробирались к тому дому, которому суждено было стать той искрой из

которой возгорится пламя. Мы просунулись в дверь и… не знаю, как Дэн, но

у меня в голове возникло три вопроса. И почему-то в такой

последовательности: Первое - почему оно не зелёное? Второе - почему оно

не пьяное?? И третье, самое главное - почему оно держит нож у моего

горла???

Оно немного склонило голову набок, затем чуть вперёд и

посмотрело на меня исподлобья. От этого взгляда у меня волосы встали

дыбом… все… Существо носило гвардейскую униформу без опознавательных

знаков, правда вместо шлема у него была маска, из чёрного чепрака,

плотно облегавшая верхнюю часть лица, и далее свободно свисающая чуть

ниже кадыка.

- И что мы здесь забыли? – сухой чуть надтреснутый голос донёсся из-под

кожаной маски.

- Да так, просто, гуляем. – ствол Дэновского лазгана упёрся в висок

этому существу.

- Хм, ОК, значит просто поговорим. – это нечто убрало руку с ножом от

моего горла, запихав своё ковыряло за голенище сапога.

- Я надеюсь на это. – Дэн, не сводя с этого существа ствол своего

лазгана, отошёл на пару шагов.

- Ребят, насколько понимаю – Имперская Гвардия? – Незнакомец снял маску.

Под ней скрывался мужчина лет пятидесяти. – У меня к вам всего один

вопрос: Что вы здесь ищете?

Мы с Дэном переглянулись. Перед началом вылазки нам сказали, что

это будет лишь разведка. Ни о ком, кого следовало бы найти,

обезвредить, или что-нибудь подобное не упоминалось.

- Неприятности, отец, неприятности. – Дэн решил, что таким образом он

уйдёт от ответа. Я иногда начинал думать, что у него есть дар

предвидения. – А вот что любопытного нам можешь рассказать ты?

- Я? Я всего-навсего охотник за головами… - Мдя, свои челюсти мы с Дэном

искали довольно-таки долго…

- Хэй, ты, обрубок, мать твою, пива Герою Империума ещё…

- Секунду, Сержант… (Я просто пристрелю этого [злодей]а…)

Дверь в кабак открылась, и внутрь вошёл высокий здоровяк, в

кожаном пальто, под которым угадывались очертания брони гвардейца. Его

длинные седые волосы спадали на загорелое лицо. Да, такого быка я,

пожалуй, видел всего один раз в жизни…

За десять минут мы услышали интереснейшую сказку про бывшего

гвардейца, который не сошёлся во мнениях со своим комиссаром и удрал в

самоволку, став вольным наёмником.

- Мдя, красивая сказка… – Я мечтательно затянулся папиросой.

- Макс, ты ведь ничего так и не понял… Вольный наёмник, это – жизнь, это

– приключение, звёзды, битвы. А когда получаешь то, что тебе

причитается… Лучшие девушки вокруг тебя, лучшее пиво в твоей кружке,

толпы зевак, которые хотят тебя угостить… Нет, друг, не бывать тебе

Сержантом.

- А тебе – наёмником. Такова жизнь. Мы – Гвардейцы, и будем ими, пока не

сдохнем. – Дэн, я-то считал тебя умнее, ну не принимай то, что он

натрепал близко к сердцу. – Ладно, я пойду, пробегусь до Мекленберга…

- Ага, а заодно до ветру, да? – Скотина, даже сейчас не может не

хохмить.

- Угу, и туда заверну по дороге…

Я не успел пройти десятка шагов, как из халупы, в которой мы

находились, раздались выстрелы. Я стрелой рванул обратно, но когда я

добрался до двери, меня швырнуло взрывной волной назад.

Я не помнил ничего, у меня в голове, словно удары сердца, билось

только одно слово, вернее имя: Дэн, Дэн, Дэн…

Не прошло и двух минут, как надо мной склонился Мекленберг.

- Что? Что случилось? Вы встретили человека в гвардейской униформе и

кожаной маске?

- Комиссар, а в… а ты откуда знаешь… (мне уже было всё равно на вы или

на ты я обращаюсь к Комиссару.)

- Рядовой, а это уже не твоё… - Продолжение фразы я не услышал, ибо

провалился в небытиё.

Спустя три дня, в госпитале мне ампутировали те лохмотья, что

ещё не давно назывались моей рукой. Провалявшись ещё две недели, я

предстал перед Комиссаром. Пересказал бред того сумасшедшего. Меня

комиссовали. Подзаработав деньжат, я открыл свой кабак. Но до сих пор у

меня в голове бьётся мысль, что если бы я не оставил Дэна одного, он был

бы жив. И вместо этого гвардейца, что сейчас нажирается в моём кабаке,

мы, два лучших друга могли бы нажраться до потери пульса, прийти к

Мекленбергу с повинной и в следующий бой идти в первых рядах. Но, я –

жив, а Дэн – не смог…

- Нет, этот старик Мекленберг всё ещё считает себя лучшим комиссаром!

(Неужели этот юнец служит под началом Комиссара Рудольфа?)

- Да я прямо сейчас могу показать, что я клал на него и на Корнелиуса…

Парень чего-то подавился, когда ствол моего болт-пистолета

упёрся ему в затылок…

- Повтори-ка, чего ты собирался положить на Комиссара Мекленберга и

капитана Корнелиуса?

- Майора…

- Чего? – В смысле положить майора на кого-то? Не понимаю я современного

сленга…

- Ибрагим Корнелиус, он это, того – майор…

- Ты так и не ответил на вопрос…

Мой палец дрожал на спусковом крючке, ещё чуть-чуть и его мозги

украсят стену моего кабака. Те из посетителей, что послабее духом стали

пробираться к выходу.

Из дальнего конца кабака поднялся тот парень в плаще и с длинными

волосами, прошёл к выходу и обратился ко мне. После его слов я совсем

забыл о гвардейце. Парень натянул на голову капюшон и вышел на улицу. Я

же рванулся за ним. А в голове не переставая звучало то, что он мне

только что сказал…

- Звёзды, битвы – романтика, ха… Грязь, кровь, убийства – работа, мать

её. Да, тогда ошибся я. Но, Макс, ты ведь тоже, так и не стал Сержантом…

6.Брат Петер

Дети Императора

Лёгкий снег сыпал с небес, охлаждая лицо. Я провёл по нему рукой, стирая пот и кровь. Битва выдалась на славу – несколько сотен подлых ксеносов останутся гнить в земле. Ещё одна победа в вечной войне, поглотившей Империум.

- Товарищ комиссар, - обратился ко мне молоденький сержантик, не смотря на усталость вытянувшийся в струнку перед страшным «оплотом дисциплины», - какие будут приказания?

Как же не вовремя ты вылез, паренёк. Шлёпнуть тебя, что ли? Да нельзя, каждый человек на счету – от полка остались «брызги мелкие», как сказал герой какого-то старинного пикт-фильма. А и, правда, что делать-то сейчас? Атаку орков, слава Императору, отбили, но второй нам не пережить – патронов нет, батареи лазганов разряжены, о технике я и вовсе молчу. По всем законам войны надо отступать, вот только отступать-то некуда, город за нашими спинами ещё не подготовили к обороне – это как пить дать, не хватило бы им тех полусуток, что мы тут дрались с зелёными. Хотя, с другой стороны, приказ был – даже не приказ, скорее просьба, держаться, сколько сможем и подкреплений ждать неоткуда. До нас, комиссаров, в отличие от остального состава группировки довели, что эскадра коммандера Траниса погибла в сражении с рейдерами зеленокожих. Она почти полностью состояла из транспортов, под завязку набитых вальхалльцами, особенно сильно ненавидящих орков, прикрывали их несколько эсминцев и двух крейсеров. Они, по всей видимости, наткнулись сразу на несколько шаек рейдеров сразу по выходе из варпа и ничего не успели поделать. Так что драться придётся тем, что есть.

Зелёные не станут оставлять в тылу столь крупного города, как тот, на дальних подступах к которому мы стояли (названия его я так и не запомнил), и вырежут всё его население. Значит, надо держаться не «сколько сможем», а до последнего – и этим последним должен остаться я.

- Забирайте батареи из разбитых лазганов, - сказал я, - собирайте всё оружие, что сможете, даже орочьи стреляла, сделаем Яррика. Делайте баррикады и брустверы из трупов и плевать мне своих или чужих.

- Но как же? – пролепетал сержантик. – Это ж не по-людски. Трупами своих закрываться. Вражьими еще куда не шло, но своих-то…

Я положил руку на кобуру с болт-пистолетом, заставив побелеть сержантика, только что бесстрашно сходившегося в рукопашную с орками, подставлявшего свой разбитый лазган под примитивные топоры зелёных и вонзавшего штык в их поганые кишки. Вот что значит репутация!

- Все мы, - я сделал упор на слове «мы», - солдаты Его гвардии и поклялись служить Ему и при жизни, и после смерти. Вот пусть они и послужат. Солдаты, офицеры – Он будет судить не по нашивкам, а по делам.

Паренёк уже повернулся уходить, но я остановил его короткой фразой, заставившей молодого ветерана замереть на несколько секунд.

- Я погибну – и моё тело пускай бросят на бруствер.

Он обернулся ко мне, впервые решился заглянуть в глаза. Наши взгляды встретились, сержант кивнул, и устало зашагал выполнять мой приказ.

Я двинулся в другою сторону, проверять позиции, поднимать боевой дух солдат – заодно и получу представление об их численности. Хотя, что-то мне подсказывало, что сведения эти будут крайне неутешительны. Так оно и оказалось – от полка осталась от силы рота, большая часть легко или тяжело ранены, единственными офицерами были я и сержант. Тот оказался шустрым парнем, я не дотопал ещё до «своего» края окопов, а он уже догнал меня и отрапортовал, что приказ мой доведёно до личного состава. Я кивнул, хотя и видел, что в докладе нет особого смысла – тела людей и орков складывали перед окопами, устанавливая на них пулемёты и мультимелты, снятые с наших полковых «Химер».

- Я приказал ставить все, что есть, - продолжил доклад сержант, - правда боеприпасов хватит едва ли на четверть. Но я так подумал, пусть орки видят, что мы во всеоружии.

Против кого иного – еретиков там или тау с эльдарами – этот трюк мог бы сработать, но зелёные просто не знакомы с инстинктов самосохранения. То ли им не удосужились объяснить, что он есть, то ли они просто не поняли этих объяснений. Стоп! А кто б им вообще объяснял… Какой бред в голову лезет. Сержанту я не стал этого объяснять – это не самым лучшим образом скажется на его боевом духе, а моя главная задача заботится именно о нём.

- Молодец, сержант, - похвалил я его, - отличная идея. Что с боеприпасами и оружием?

- Есть порядка двадцати единиц имперского оружия, пригодного к стрельбе, - отрапортовал тот, попытавшись на ходу вытянуться по стойке «смирно», как следствие, отстал от меня на несколько шагов. – Орочьего стреляла, - продолжил он, догнав меня, - условно пригодного к употреблению порядка полусотни. Батарей к лазганам различной степени разреженности…

Я остановил его взмахом руки.

- На сколько хватит?

- То есть как, на сколько? – не понял сержант.

- По времени, - ответил я, глянул на сержанта – увидел, что тот ничего не понял, и пояснил. – Сколько мы сможем сражаться с имеющимся количеством боеприпасов?

- Мало, - повесил голову сержант. – Исчезающее мало.

Я положил руку ему на плечо.

- Запомни, сержант, - сказал я ему, - сражаться мы будем ровно столько, сколько я прикажу. Ибо здесь я – носитель Его воли.

Сержант утвердительно дёрнул головой.

- Где уставной ответ?! – рявкнул я.

- Так точно, - пробурчал сержант, а ведь он молод – проклятье, как же он молод.

- Где командный голос?! – ещё громче рявкнул я. – Ты командир здесь – или кто?! Сми-и-ирна! Отвечать по уставу!

Вот уж что-что, а дисциплину в солдат Имперской гвардии вбивают намертво. Стоило сержанту услышать мой рёв, как он тут же выпрямился и отрапортовал так чётко будто мы стояли не в грязном окопе, а на плацу.

- Так точно, товарищ комиссар, будем сражаться столько, сколько вы прикажете, товарищ комиссар.

Вот ведь интересно. Служим в одном полку, а я его имени и не знаю даже. Т спрашивать нельзя – подорву репутацию «всевидящего Ока Его»

- Орки! – прокричал солдат. – Орки идут!

- Солдаты!!! – прокричал я во всю мощь лёгких, усиленных аугметикой. – К бою! Пусть Императору не будет стыдно за Его гвардию!

Я одёрнул свой чёрный плащ, поправил чудом уцелевшую в бою фуражку и поудобней перехватил обеими руками цепной меч. Болтер, лежащий в кобуре, давно уж лишился всех патронов и теперь служил лишь для устрашения солдат.

Император, смотри, как умирают подлинные дети Твои!

7.Милославский

Молитва

Со всей моей силой,

Со всей моей волей,

Всеми фибрами моей души,

Я отдаю свою душу и Веру,

Бессмертному Императору,

Пастырю Человечества.

Он судорожно рыл под собой землю, песок скрипел на зубах. Коричневый и сухой, он забивался под форму и в сапоги, попадал в глаза, заставляя их слезиться. Гвардеец хотел сражаться, но не мог; единственное, что можно было делать под огнем артиллерии - это глотать пыль внутри окопа.

Блиндажи и землянки с грохотом складывались как карточные домики. Выли и кричали раненые. Андрей не мог им помочь, он лишь лежал на дне окопа, пытаясь дождаться конца. Он не боялся. Страх давно уже покинул его сознание, серые, почти бесцветные, пустые глаза созерцали этот мир с ноткой безумия и отчаянности. Он уже давно не говорил, отчего сильно хрипел при редком разговоре.

Уже неделю он нормально не ел и не спал, из-за чего желудок напоминал о себе гулким мычанием, а в глазах бывало, все расплывалось, но он уже привык, он уже приспособился и был готов к этому.

Обстрел прекратился, в ушах стоял звонкий свист, сквозь который продирались крики раненных и предсмертные агонии убитых. Андрей поднялся и выглянул из окопа, его взору предстала картина, граничащая с сумасшедшим безумие - сквозь белую дымку тумана и кровавой пыли, на его позиции бежали сотни тысяч безликих безумных врагов . Их лица он уже давно перестал запоминать и различать. Перед этим бегущим стадом, в окопе рядом с ним, валялись разорванные и изуродованные тела защитников, его товарищей, многих из них он знал поименно. Только сейчас он понял, что окоп где он лежал весь залит кровью, а вокруг него нет ни единого живого создания.

Земля тряслась под ударами тысячи ног. Сквозь победоносный клич врага и грохот его шагов, Андрей помчался вдоль окопа, все меньше и меньше надеясь встретить кого-то из живых, кого-то из своих. Нет, было не страшно, со смертью так или иначе примиряешься, к ранениям и безумным крикам привыкаешь и не замечаешь. Он бежал, что бы найти тех, кто еще может сражаться, тех, кто еще не сдался и готов умереть.

Тело сержанта, точнее его остатки разнесло по всему окопу, комиссару размозжил голову упавший потолок блиндажа. Еще несколько обезображенных трупов и никого. Нет, он не мог остаться один, должен был выжить кто-то еще. Глаза рыскали по округе и не могли никого найти. Он глянул в сторону наступающего врага. Его топот и протяжный гул заполонили собой все, вот-вот они будут здесь, вот-вот, и они ворвутся в окопы. Никто, никто не остановит их, никто не сможет ничего предпринять, все кто мог, все кто чего-то стоил в этой жизни, все они лежат здесь, мертвые со стеклянными глазами устремленными в небо.

Андрей схватил валяющееся знамя полка - красное полотно с зелеными полосами развивалось на ветру. И с силой воткнул его в землю перед собой. Враг был уже близок. Гвардеец ужаснулся их количеству, в глазах все поплыло. Зажмурившись, он резко раскрыл глаза - еще чуть-чуть и они придут.

Теперь он ясно видел все, глаза больше не подводили, сотни идущих на смерть воинов бежали сюда, их ярости не было предела, их силе не было определения, их вороненые знамена, как черная пелена развивалась над ними. В смертном ужасе, обращая в бегство всякое живое существо случайно оказавшееся на их пути. Смятение поразило его душу. Давно уже не было у него подобного чувства. Андрей вылез из окопа. В правой руке сверкала в лучах уходящего солнца грязная, измазанная в крови, шпага погибшего комиссара. Левой рукой он схватил древко развивающегося штандарта. С силой вырвал его из земли и закричал, что-то невнятное для незнающих и непонимающих языка людей, но до боли в сердце знакомое каждому из них. Этот клич, этот призыв, он кричал со своим взводом, давно, настолько давно, что из памяти ушли те события, но он остался, тот безудержный смех, перемешанный с ненавистью когда, они все, срывались с рубежей и влетали в безудержную и кровавую стихию боя. Казалось, все остановилось, и время замедлило ход, противник уже не бежал, а еле передвигался. Андрей шепотом произнес, давно заученную молитву, такую же старую, как и этот мир:

-Со всей моей силой,

Со всей моей волей,

Всеми фибрами моей души,

Я отдаю свою душу и Веру,

Бессмертному Императору,

Пастырю Человечества.

Враг приближался с каждой секундой и мгновением становясь все ближе, и вот остались какие-то десятки метров. Андрей, вскинул вверх знамя и рванул вперед, за секунду до столкновения он занес шпагу в рубящем ударе…

Толпа просто подмяла его под себя. И он выплевывая на последнем издыхании кровь из раздробленной грудной клетки, падая, увидел сияющее в кровавом закате небо. В глазах темнело, а красный Востроянский мундир взмок от утекающей из бренного тела крови. Но остаток сознания повторял молитву, превозмогая и забывая себя, разум прокручивал раз за разом святые слова. Глаза увидели слепящий свет, а в голове неслись мысли, бесконечный поток, вперемешку, они ничего и ни для кого не значили, просто уносились в ни куда осколки той жизни, которая прошла, та, которую он только, что закончил. Остались лишь только муки и повторяющиеся в сознании слова, единственной молитвы, которая значила для него больше чем его собственная жизнь. Он верил, что Император спасет его, прибудет к нему в этом белоснежном сиянии жизни, другой, другой жизни, совсем не той, что закончилась сейчас…

Ведь он не сдался и не молил о пощаде, он встретил тех, кто нес сюда смерть, пусть он не смог их остановить, но он принял единственное правильное для себя решение, отдавая жизнь за свою веру, за жизни тех, кто стоял у него за спиной и ради, которых он пошел против здравого смысла…

-Помилуй Император… - пронеслось у него в голове, и его душа покинула погибающее тело…

Со всей моей силой,

Со всей моей волей,

Я принимаю тебя и твою душу,

Воин человечества,

Слуга Императора.

[Manitu]

8. Aleo

От начала до конца.

«При вступлении в полк Имперской гвардии, отделениям присваивается трёхзначный номер отделения…номера, начинающиеся с одного либо двух нулей, обычно зарезервированы для отделений Касркинов, специальных отделений, отделений ветеранов, или отделений, формируемых из остатков других частей»

XVI том приложения к собранию Тактика Империалис.

День первый.

Боже-Император, верую крепкою верой,

И исповедую единое и всеобщее,

Что даёт Святая Терра,

Ибо это ты, Бог, открыл сокровенное,

Ты, который есть вечная правда и мудрость,

Ты, которое не обманывает и не может обмануться,

С этой верой живу и умру…

Джером Боск молился Императору.

- Аминь - Он поднялся с колен, всё ещё держа руки скрещёнными на груди в священном знаке Аквиллы.

Джером разомкнул ладони.

Плечо дёрнуло резкой, горячей болью.

Пыль, поднятая взрывом, медленно опускалась, открывая огромный пролом в стене, за проломом медленно двигался силуэт вражеского танка.

Рядом с неистовым шипением выкинула ослепительный луч лазерная пушка.

-За Императора и Империум! – сержант Фаррис поднял ощетинившийся штыками взвод гвардейцев 72 Авельского полка в атаку на приближающиеся цепи вражеской пехоты.

Боск, прокричав символ веры, бросился вслед за прочими гвардейцами…

И наткнулся на кухонный стол.

Пара пустых пластиковых тарелок с глухим стуком упала на пол.

Война была позади. И они проиграли.

Джером Боск, рядовой 114 пехотного отделения 72 Авельского полка стоял на кухне в своей квартире N 378 , 28 жилого комплекса, города Монгарис, на планете Морион в империи Тау.

Джером перестал быть подданным Империума пятнадцать лет назад, но с тех пор он не переставал молиться Императору.

Это было разрешено. Они, подорвись всё на фраг-гранате, не считали нужным отказывать людям в их Вере.

Ветер трепал полы плаща, мелкие облака тонули в янтарном небе. Далёкий гул города оттеняли два звука: тихий шелест листвы карликовых яблонь и стук шагов о каменные плиты.

Дамоклов Крестовый поход закончился неожиданно. Кровавые схватки сразу на нескольких планетах остановились, когда Империум столкнулся с другой, более страшной, чем Империя Тау угрозой. Флот-Улей Тиранидов. Подписав мирный договор, Имперцы поспешили свернуть свои войска и перебросить их на новый фронт. Слишком поспешили.

В тот день в Монгарисе были празднества: большая часть горожан (вследствие долгих контактов планеты с ксенокультурой Тау) давно были ксенофилами.

Но, оказалось, праздника было мало.

И первая бутылка с зажигательной смесью полетела в окно здания Администратума, где в этот момент собирались на эвакуацию люди, выбравшие жизнь в Империуме человека.

114 отделение в составе ещё пяти взводов 72 Авельского было выдвинуто на отражение атаки ксенофилов.

Они встретили толпу на широких ступенях древнего здания.

Джером помнил только выражение тупой ярости на лицах бывших сограждан в розоватых отблесках пламени, испуганные глаза солдат, гневные заикания Фарриса, и ритмичное шипение и вспышки лазерной винтовки. Выстрел. Вновь и вновь, и ещё…

Они видели, как взлетает последний транспорт.

Потом заряды начали кончаться, а крики раненых или убитых гвардейцев – учащаться.

От толпы их спасли Тау. Отряд Воинов Огня прорвался сквозь новоявленных подданных Империи и взял их в плен.

Когда волнения в городе закончились, их отпустили. С миром, как они сказали.

Для планеты наступило новое время.

Тау не держали ни на кого зла. Они говорили о гуманности, миролюбии и гармонии. Говорили о своём Великом Благе. О счастье для всех. Они помогли людям устроить новую жизнь, построили новые заводы, в замену разрушенных во время войны, дали новые технологии. Новые законы и порядки. Люди встречали всё это с восторгом. Планета процветала под властью Тау.

Маршрут Боска кончался на вершине утёса, где, взирая на степной простор, уже которую сотню лет, стоял монолит Имперского Орла.

Боск опёрся рукой о старинный, обласканный тысячью ветров, холодный камень постамента.

Это был один из немногих, не демонтированных памятников Империума. Демонтированных, кстати, не Тау, людьми.

Джером ощущал буквально братскую привязанность к гордому орлу – тот тоже не мог сменить Империум на Империю.

Ветер трепал ветви яблонь, отчего листья шелестели всё истовее.

Ровно неделю назад он пришёл сюда в первый раз. Синеватые сумерки укутывали окружающие предметы. В воздухе витал томный запах цветов.

Тобиус Фаррис уже ждал его там. Силуэт сержанта отделился от монолита, как только Боск подошёл ближе.

Одет Фаррис был в серых цветов уникомбинезон, руки он держал сведёнными за спиной, нетерпеливо поводя плечами.

А сержант постарел. Его короткие, по-военному стриженые, волосы были белы как снег, он явно старался сохранить горделивую выправку гвардейца, но его попытки уже не производили должного впечатления.

Его каркающий голос разрезал тишину.

- Я люблю это место Джером. Уверен, ты меня понимаешь, оно – он повернулся к Двуглавому Символу Императора – одно из немногого, что позволяет мне сохранять связь с реальностью. Помнить о том, где я, о том кто я. Кто мы, Штамп.

Его голос всё больше набирал силу:

Пятнадцать лет. Вот отсчёт нашей смерти. Почему мы живы, если мы мертвы Там?! Мы мертвецы, ничто для Родины!…для Него?! К варпу! – для родных?! Для дочерей… -он запнулся, сухой кашель прервал монолог, возобновившийся через секунду, уже тише, устало – не думай, я отлично понимаю, где моё место. Понимал всегда, И там, на поле боя, и здесь, сейчас. Стена, Защита людей, Клинок человечества, Опора Золотого трона, расходный материал, мясо,- называй как хочешь, особенно теперь.

Нас бросили. Не новость – он хрипло усмехнулся, и приблизился к Боску, половина его лица, как Джером и помнил, была перекошена в злобной гримасе - следствие контузии – там, на ступенях, сержант попытался застрелиться, забыв, что у него на голове шлем. Его, истекающего кровью, вместе с другими спасли Тау. – но нас не предали. Там – палец взметнулся к небу – нам не обещали ничего кроме Войны. Нам уготовано служение и жертвы, жертвы Джером!!!

Мы на войне, Штамп, война идёт среди нас – он исступлённо махнул рукой в сторону огней города,- они здесь! И самое время узнать, предали ли Мы?

И теперь Боск снова был здесь.

С наступлением сумерек начали собираться остальные.

Их было шестеро.

Медленно и насторожено, решительно и быстро, а то и вовсе чуть ли не чеканя шаг, они выходили на площадку.

Фаррис на правах старшего и организатора представлял их.

Рядовой Тима Нутчел «Кочка» подрывник со стажем – небольшого роста коренастый мужчина, на лице которого, полузакрытые давно не стриженной седой чёлкой, поблёскивают аугментические окуляры. Глаза Нутчел оставил более двадцати лет назад на какой-то Императором забытой планете вместе с неисправной дет-лентой.

Злобного вида здоровяк с красным лицом пьяницы и окладистой чёрной бородой – специалист по тяжёлому вооружению Метт Боркс. «Дымок» - попыхивая сигаретой, представился он, стиснув буквально стальными пальцами руку Джерома.

«Комар» - высокий, атлетически сложённый мужчина в деловом костюме вскинул злые, с огромными тёмными кругами, глаза на Сержанта, и тот невозмутимо продолжал – рядовой Лет Дейрон.

Следующего человека Боск знал. Мускулистый и поджарый блондин, с исполосованным шрамами лицом и неизменной кривой улыбочкой на губах.

-Подпевала будет снова сбивать мне прицел – Медленно, словно пробуя на вкус, произнёс давно забытые слова Джером.

-Штамп, ни один подпевала, ни даже целый хор Эклезиархии не могут сбить с прицела настолько, чтобы хватило промахнуться из гранатомёта по орку, облегчающемуся в соседних кустах – тут же осклабился зубными протезами Слейт Дикс, второй оставшийся в живых рядовой 114 пехотного.

Последним пришёл человек среднего роста и телосложения. Правильные и спокойные черты лица не портил даже шрам от сабельного удара, спускающийся от виска к подбородку. Синие глаза смотрели спокойно и уверенно.

-Это Хелди Кофри, рядовой,– представил его сержант, - говорит клички нет.

-Ну, значит, будет Болтом – в полной тишине задумчивое умозаключение Подпевалы прозвучало весьма драматично.

Фаррис вновь говорил. Слова отдавались в ушах Джерома пустым звуком. Он слышал и знал их каждый день последние пятнадцать лет. И был уверен, что все присутствующие здесь испытывают тоже чувство.

Он смотрел на них.

Разные, они все казались Боску неуловимо похожими. Но он не искал сходств в лицах, шрамах, глазах или манере держать себя. Он знал, в чём эта схожесть.

Они все слишком долго были не живы. Двигались без причин, думали о ненужном, дышали зря.

Все они были причастны.

У них был выбор, но не было права.

Их было семеро.

И Имперский орёл простирал над ними крылья.

День второй.

Звук собственных шагов и размеренное капание воды сопровождали их в пути по темноте коллектора. Монгарис был большим и старым городом, с не менее большими и старыми подземными коммуникациями. Все действующие системы сейчас залегали либо глубже, либо выше.

В любом другом государстве здесь в месте, издавна почитающимся центром концентрации отбросов общества, опустившихся и обездоленных, в относительном тепле и уюте, можно было бы встретить массу людей или более неприятных существ. Но здесь царила пустота.

-И всё равно, у них тут воняет – буркнул Подпевала.

-Приглуши щебеталку, Дикс, мы пришли – махнул фонарём Фаррис.

Они стояли перед шеренгой разнокалиберных, переплетающихся прихотливым узором, труб. Харрис первый полез в темноту между трубами.

Штамп, покряхтывая – добрая чёртова дюжина старых ран вместе с ним вспоминала былые деньки – полез вслед за сержантом.

Луч его фонаря выхватил скобы лестницы, уходившей вниз.

-А клад-то спрятан в кишках Бога-машины… – прошептал над ухом Слейт.

Лестница привела их на небольшую площадку. В стену был вделан металлический армейский люк.

-Ещё СПОшные постройки – проговорил Харрис, вкладывая Мультиключ в разъем – благослови Император всех излишне ретивых.

Лязгая ботинками по решётке пола, они прошли через оборонительный коридор, тускло сверкающий под лучами фонарей голым металлом стен. Коридор оканчивался ещё одним люком. Единственным, но выгодным, отличием его от предыдущего, являлась куда меньшая скрипучесть.

Они оказались в достаточно большом помещении, вероятно комнате построения. Она была пуста. Голые армированные стены, и бетонный пол, по которому еле живая вентиляционная система гоняла небольшие клубки пыли.

-Это комната построения – голосом хозяина проинформировал Фаррис – справа двери ведут в казармы и арсенал, слева – в аппаратное помещение и комнату брифинга.

Аппаратная комната представляла собой страшную мешанину аппаратов, мониторов, терминалов и генераторов. По полу была щедро раскинута паутина разнокалиберных кабелей и проводов, самый толстый из которых был толщиной с внушительную шею Дымка.

-Ну-ка, Коври, помоги вот здесь…да…отлично – раздался громкий каркающий звук, быстро сменившийся мерным гудением заработавшего генератора.

Через некоторое время они включили свет.

Комар, процедивший что-то про опыт работы в штабе, и Болт, который, как оказалось, раньше работал на фабрике в родном мире-улье, начали разбираться в оборудовании и заодно и в перешедшим к ним по наследству от СПО сервиторе.

Бедняга, отключённый, стоял в небольшом шкафу, до тех пор, пока ему не пришла пора вывалиться на открывшего дверь Коври.

-Эй, посмотрите-ка на это – раздался бас Боркса.

Они с Кочкой и Диксом были в Арсенале. Довольно большую комнату почти целиком занимали ящики с оружием и амуницией.

-Этакие скорлупки мне по вкусу – пробасил Боркс, указывая на вскрытый ящик.

В ящике, тускло поблёскивая, лежали комплекты штурмовой панцирной брони кадианского образца.

Боркс выцепил из контейнера закрытый шлем штурмовика и с видом знатока постучал по нему аугментическим пальцем: Не то, что наши жилетки, в такой можно прогуляться по передовой…в обед.

Что скажешь, сержант? – он бросил шлем Фаррису.

Поймав шлем, старик усмехнулся, проведя пальцем по аквилле.

Арсенал полностью оправдывал своё название.

-А вот это оставь, Болт, - сказал, забирая из рук Коври стандартный лазган, Подпевала – сверкалкой нужно постараться пощекотать наших синелобых друзей, вот этим будет сподручней – он указал на хеллган, извлечённый Комаром из очередного ящика.

Ветераны разбрелись по помещению, и лишь изредка перебрасываясь фразами по поводу новых находок.

Сержант, раздобыв где-то банку белой краски, возился у стола.

Через несколько секунд, он повернулся к остальным, держа в руке наплечник штурмовой брони.

-Я думаю, мы единственные претенденты на этот номер – на чёрном наплечнике белел номер их отделения.

001.

День третий.

В этот день на улицах слышались смех и ликование. Рукам и взглядам, поднятым к небесам, не было числа. И оба солнца – и маленькое и большое – в ответ посылали на землю мягкие золотистые лучи. Они отражались от многочисленных окон, сияли в брызгах воды фонтанов, свет отражался в глазах людей.

И играл на броне боевой техники.

Вереница грави-танков Тау ползла по центральной улице города. Следом грозно шагали боевые скафандры, несущие на себе тяжелое вооружение. За ними стройными рядами маршировали воины Империи Тау.

Парад проходил под звуки торжественной музыки, тонул в цветах и криках радости.

Люди махали руками воинам и бросали цветы под механические ноги дредноутов. Штандарты частей мерно покачивались над строем.

Скоро всё это отправится туда. На войну.

Боск лавировал в толпе вслед за Диксом. Пару раз он даже ощущал мерную вибрацию, исходившую от гравитационных двигателей, почти как тогда, когда они проплывали над окопом.

-Вот она – толкнул его в бок Подпевала.

Они стояли перед высоким валом крепостной стены, за которой скрывалась военная база. Эти стены, помнили многие поколения ушедших солдат.

Они стояли у стены и курили.

Судя по данным, которые удалось выудить из сети, в большинстве своём внутренние постройки сохранились и выполняют прежние функции. А значит, они располагают точной картой.

- Семь вечера – покосившись на часы, произнёс Слейт – пора бы уже, а?

Шагая вслед за Диксом, Джером ещё раз обернулся на хвост уходившей колонны, плавно скользящие машины.

Нет, он никогда их не боялся.

День четвёртый.

02:28. – Штамп открыл глаза. Они находились в туннеле где-то под базой. Они ждали. Прибор ночного видения позволял видеть бойцов – они сидели вдоль стен тоннеля. Кто-то подкручивал настройки визора, кто-то проверял оружие, кто-то молился, и все ждали.

02:29. – Джером закрыл глаза.

02:30. Цифры замигали на внутренней глади визора.

-Пора – произнёс голос Харриса в вокс-приёмниках отделения.

Мгновенно очнувшись, Штамп пробежал пальцами по барабану гранатомёта, проверяя заряды, и мгновенно вспомнил этот жест, и Каррак, и Амдей и Омна – XV и Морион…как он мог забыть?

Вот то чего они ждали. Они снова солдаты. Они снова вступили в войну.

Взвод, разделившись на огневые команды, расходился в разные стороны по сети переходов. Через десять минут они должны быть на установленных позициях.

-Внимание – вот наша лестница – голос Дикса чуть дрожал.

Две минуты ушло на подъем.

Из старых коммуникаций они должны были попасть в вентиляционную систему базы, а оттуда на поверхность.

На это ушло пять минут.

На вырезание сегмента трубы ушла минута.

Штамп вылез из трубы, обведя тупым дулом короткоствольного лазгана помещение.

Они были внутри одной из вспомогательных построек базы.

-Вперёд, мы уже недалеко – прошептал Подпевала.

Выползая на крышу и чуть ли не задыхаясь в непривычной броне, Штамп отметил: 02:40

-Мы на месте – одновременно прозвучали по воксу голоса Сержанта и Подпевалы.

Внизу можно было разглядеть замершие на постах дежурные боевые скафандры, мягко сиял голубой свет их визоров наведения. По плацу медленно проплывали патрульные дроны.

Ночь кутала всё вокруг чёрным покрывалом спокойного беззвучия…

-Первая группа, доложить местоположение!

-Первая группа, на связь! Коври, Нутчел, на связь! - ответом на истовое шипение Харриса была едкая тишина вокс-канала.

-Иду на точку выхода первой группы, мы к ней ближе, - Джером не собирался ждать – продолжай наблюдение.

Бежать было легко. Индикатор направления манил его зелёной точкой сигнала.

Казарменный комплекс был построен со всеми требованиями уродливой архитектуры Тау. И одним недочётом. Построен на имперском фундаменте. Точкой выхода первой группы был сердечник энергораспределителя. Заминировать и уйти. Легко. Бесшумно.

Вот люк. На пыли следы двух пар сапог. Они были здесь.

Помехи? Нет. Вокс работал отлично.

Скрип двери. Небольшая комната, стены которой переплетены трубами. Луч фонаря падает на Коври и труп. Труп Нутчела.

-Коври!

Коври обернулся на свет, забрало шлема сверкнуло в ярком свете. Ствол хеллгана был направлен в грудь Боска.

Мгновение, гулкое, словно эхо после взрыва, медленно перевалило отведённую ему черту жизни.

Джером видел, как это бывает. И ожидал этого. Но ничего не произошло.

Штамп медленно, словно во сне, вскинул винтовку.

-Джером…

-Коври, что случилось? – палец, словно судорогой свело на курке. Весь мир сейчас сузился до размеров этой комнаты. Комнаты с двумя солдатами Императора. Живым и мёртвым. Где-то далеко, за гранью этого мира кричал в вокс сержант Харрис, что-то торопливо шептал Подпевала. Но всего этого не существовало. Покуда Боск не сделает дело. И он нажмёт на курок.

-Боск! Это не правильно! Это же люди! Мы клялись защищать людей! Нутчел, он не понимал, не хотел понять! Для него была только взрывчатка, взрывчатка и враги, которых он должен взорвать!

-Коври…-внезапно Боску стало очень душно в своём шлеме.

-Видит Бог-Император, война ещё идёт на этой земле! И она идёт за них! За этих людей! Мы клялись защищать людей!

Тишина. Только хлопья осыпавшейся штукатурки чуть хрустят под сапогами.

-Мы клялись защищать Империум. – за спиной Коври темнота очертила силуэт Дейрона. Глухо рявкнул болтпистолет. И ещё.

Искалеченное тело рухнуло рядом с Нутчелом. И снова наступила тишина.

Мгновение.

А потом, словно молот ударил по земле, дрожь прокатилась по помещению.

Джером знал, что происходит. Сержант взорвал ангары техники.

Дейрон уже склонился над взрывчаткой.

-Запущена, взрыв через полторы минуты, отходим!

Они бежали. Коридор за их спиной на секунду осветился, лопнула пара труб.

И скоро всё стихло.

Это была не прежняя тишина ночи. Это была тишина, которая приходит тогда, когда на время замолкают орудия.

Патрули прочёсывали город. Боск и Дейрон спрятались в одном из глубоких воздушных колодцев на окраине города.

Дейрон заговорил:

Однажды я хотел защитить людей. Я служил в штабе. Мы сражались против орков. Мне приказали занять пустующий город на их пути и держаться сколько возможно. А держаться там было нельзя! Это было бессмысленно. И я отвёл полк в следующий город, с ещё не эвакуированным населением. Приказал занять оборону там. Орки уничтожили город уже следующим утром. Через три часа к городу пришло подкрепление. Если бы полк держал тот, уже мёртвый город, горожане остались бы живы.

Светало. И только темноватый пар тихонько вздыхал, поднимаясь к зарешеченному небу.

День последний.

Боск смотрел новости.

Люди. Люди служившие Тау. Добровольно предавшие собственный род и готовые убивать для Ксеносов. Они стали служить Чужому. Они не предатели. Они просто враги. И эти враги уничтожены. Война для этой армии Тау закончилась парадом.

-Ужасные события, произошедшие прошлой ночью, убили всякую надежду на спасение Альвериса…- Боск открыл глаза – Альверис был планетой Империума, неужели Тау продвинулись так далеко? Тем временем диктор говорил дальше – на планету прибывают всё новые и новые волны орков, в то время как неповоротливая военная машина Империума человечества бессильна что-либо противопоставить скорости и мощи этого оркского Ваагха(термин дикарей, означающий крупный военный поход)

Кадры пылающей военной базы на экране сменили кадры пылающей планеты.

Вскоре орки сломят последнее сопротивление сил Империума, и планета будет потеряна…

Планета мерно вращалась на экране.

И на зелёном, то и дело вспыхивали ярко-красные розы, тянущие руки к небесам.

Квартиры Сержанта и Дейрона были пусты. Трупы Нутчела, Дымка и Коври показали в новостях.

Дикс повесился у себя в комнате. Ноги в военных сапогах, покачиваясь, постукивали о спинку дивана.

И снова шелест яблонь. В городе кто-то открыл стрельбу по мирным жителям. Отсюда, с холма, виднеются дымки пожаров. Он слышал шептание соседей за спиной. Это уже не важно. Стоял ясный день и Джером был спокоен. Он стоял в тени, отбрасываемой Имперским орлом.

От начала до конца.

9. bsk

Падший ангел

***

Сегодня ночью опять пришли псы. Огромные, с содранной кожей, кровь капала с их перекрученных мышц, стальные шипы тускло блестели на грубых ошейниках. Они кружили вокруг и смотрели своими желтыми глазами, но не нападали. И знак Кхорна, бога крови, светил с багровых небес. По этим небесам нельзя было летать. И это пугало гораздо больше, чем кровавые призраки.

***

- Подемподемподемподем,- голос из динамика вырвал из оков кошмарного сна. Сознание еще выпутывалось из липких образов, а тело привычно действовало – резкими точными движениями сбросило себя с койки, подхватывало одежду, амуницию, поправляло и подгоняло ремни. И когда все ужасы сна растаяли, он уже стоял полностью экипированный и готовый к бою, краем глаза наблюдая за сержантом и потягивая энергетик из пластикового контейнера. Хотелось курить, и в кармане привычно хрустела пачка с палочками Ло, но начальство очень не любило, когда кто-то баловался наркотиком в казарме. Вот по дороге в транспорт он успеет пару раз дзобнуть, а потом и пару раз приложиться к ингалятору.

- Эй, Савларец! – голос принадлежал новичку – только что прибыл из Школы Прогениум – широкий и розовощекий, с пустыми голубыми глазами и белой челкой. Опрятненький и красивенький, как и все лучезарные мальчики, только что покинувшие тренировочные лагеря. И как все они поначалу не понимающий, что делает в подразделении Штурмовиков выходец с Савлара. Наркоман, убийца и мародер.

Повернулся, посмотрел, ожидая прихода кровавой пелены и приближающегося лая псов с содранной кожей. Сержант, видимо, почувствовал это и двинулся к ним. Но было уже поздно.

- А правда, что вы, савларцы, спите со своими сестрами?

Все. Кровавая пелена все же пришла и псы Кхорна плясали в его сознании.

Как всегда руки стали потными, звуки усилились, запахи стали невыносимыми, а потом и пришло дрожание тела. И началось движение…

***

В отсеке было тихо. Остальные штурмовики старались сидеть в отдалении, нянча в руках свои Адские Ружья и делая вид, что проверяют прицелы и заряды батарей гравишутов.

Он сидел и курил палочку Ло, не таясь от сержанта, который сидел напротив. Плевать. Теперь уже плевать.

- У него сломаны два ребра и оторван мизинец, - сержант поднял взгляд.

Пришлось пожать плечами. Жест, не обязывающий и самый постой в данной ситуации.

- Ты не боишься, что когда-нибудь тебе вставят в гравишут разряженные батареи?

Что сказать? Можно пожать плечами. А можно просто затянуться, бросить взгляд на таймер и прикинуть, стоит ли приложиться к ингалятору.

Сержант встал, оглядел отсек, сделал два шага по гудящему полу и сел рядом.

- Ты слышал легенду о Кхорне? О кровавом боге хаоса, который покровительствует войнами и отмечает их особым благоволением?

Конечно слышал. Полно солдатских баек – о Черном пилоте, о Призраке Катачана, о Кровавом Боге. Их рассказывают во время передышек между боями или лежа на больничных койках.

- Ребята беспокоятся. Они опасаются, что ты благословлен Кхорном. Сам понимаешь…

Конечно. Потому как сперва отмеченный Кхорном – благословление для любого подразделения – в бою отмеченный самим богом войны не имеет равных и способен справится с любым противником. Но постепенно хаос проникает с душу солдата и однажды он может повернуться против своих. Он помнил рассказы о казармах, залитых кровью, об отрезанных во сне головах, об алтарях из костей.

Конечно, ребята опасаются.

Пожать плечами? Времен нет. Подлетаем к точке.

***

Впервые он узнал радость полета еще на Савларе. Грави-доски были редки и очень дороги, но все можно украсть… или отобрать. Он же нашел. По крайней мере так рассказывал всем и обходил стороной дальний двор, пока земля не осела возле ржавого бака из-под горючки.

И пришло ощущение счастья – когда отрываешься от земли, пропитанной грязью и токсичными отходами, обломками и мусором. Вскоре он в совершенстве обучился искусству чувствовать воздух – его потоки, течения, ручейки и волны. И никто не мог угнаться за сорванцом, который парил на своей доске среди бесконечных серых зданий.

Почти никто. Потому как в конце концов его поймали, а когда в тюрьме он достиг совершеннолетия, то послали сюда.

Здесь было почти как на родине – все те же унылые здания, все те же бесконечные переплетения уровней, вся та же война – но уже не людей с людьми, а с зеленокожими. Но в целом все было так же безнадежно и муторно.

И он скучал по воздуху, по пространству, по бесконечности неба. И тогда, в череде бесконечных уличных боев, среди схваток в смраде канализаций и на крышах полуразрушенных домов, в наркотическом дурмане, рожденном палочками Ло и особой смесью в ингаляторах, появились псы с содранной кожей. Они приближались постепенно – сперва одиночные как мимолетные видения во время галлюцинациях, но потом их становилось все больше и они стали ближе, можно было разглядеть их ошейники и кровавую слюну, капающую с клыков. И однажды, во время тяжелого боя в заброшенной фабрике, среди труб и кусков вывороченного бетона, когда зеленокожие убили сержанта и прижали их к стене, он выпусти этих псов наружу. Тогда они выжили, но однополчане смотрели на него искоса – все савларцы были странными, но вырывать у поверженных врагов челюсти голыми руками было слишком даже для них. Вот срезать уши и сделать из них себе ожерелья…

А потом нашел гравишут убитого штурмовика и научился пользоваться им, совершая прыжки с крыш высоких зданий. Псы отдалились, но не ушли, они стояли за оворотом и изредка выглядывали оттуда, смотря, как он парит в небесах.

Один из офицеров заметил его упражнения и предложил отправиться в Школу Прогениум. И он согласился. И псы были не против.

***

Включился вокс, и голос офицера начал сообщать тактическую задачу. Сержант переводил его мудрые слова.

- Слава Императору! Тактическая обстановка в секторе 34556fgf сложилась следующим образом…

- Зеленокожие ублюдки прорвали оборону и теперь мы должны заткнуть эту дыру…

- При поддержке регулярных частей и огневой подготовкой, осуществляемых…

- В общем, одни мы будем там…

- Совершить десантировку в секторе, закрепиться на указанных позициях и совершить…

- Короче – хана нам…

Действительно, если данные на инфодощечке не врали, то придется очень туго. Но не через такое проходили.

- Выход на точку, - рявкнул сержант.

Значит, скоро будет полет.

***

На третий день у него кончились батареи для винтовки и сломался у основания нож. Тогда он взял кусок железа, закрепленный на неудобной ручке и кое-как обработанный - рубило зеленокожих. Красная пелена все чаще и чаще приходила к нему, но благодаря этому они все еще были живы.

А потом пошли отборные воины врагов – более свирепые, гораздо сильные и проворные, большие и хорошо экипированные.

И в конце концов они оказались на крыше высотного здания.

Он стал на краю и посмотрел вниз. Среди переплетения улиц и разрушенных домов он видел воздух, который звал его к полету.

- Мы можем уйти, - сказал он оставшимся, - если Будем планировать вдоль воооон той стороны и быть осторожными, то выйдем за пределы этого сектора.

Но ему никто не ответил. Все они стояли и смотрели а него молча. И тогда стало ясно, что они боятся. Боятся его. Залитого кровью чужих, держащего в одной руке кусок железа, а в другой – отрубленную голову врага.

- Я пока в порядке, - сказал он, понимая, что этих слов мало. Ему опять захотелось пожать плечами и закурить, но вместо этого он начал говорить.

Рассказывать о том, как любит полет, как прекрасно небо, как изумительны течения воздуха, как бесконечно парение.

И они поверили – настороженность и страх ушли, штурмовики подошли ближе и следили за его руками, которые показывали, как пойдет парение.

Они не знали, что пришли псы. Огромные, с содранной кожей, кровь капала с их перекрученных мышц, стальные шипы тускло блестели на грубых ошейниках. Они кружили вокруг и смотрели своими желтыми глазами, но не нападали. И знак Кхорна, бога крови, светил с багровых небес.

***

Парение шло нормально – в тот момент, когда неприятель ворвался на крышу, штурмовики спрыгнул вниз и начали парить, поддерживая парение при помощи гравишутов.

Они уверенно двигались по намеченной им траектории, маневрируя и используя намеченные им течение воздуха.

А он летел с ними и думал, как будет приятно отрубить им головы, выдавить пальцами глаза, вырвать руками сердца.

И даже полет не помогал отогнать кровавую пелену и псов с содранной кожей.

И тогда он щелкнул зажимами и гравишут сорвался с его спины. Пришло время свободного полета…

10.Vinni Pooh

…С нами…

Все началось с того проклятого сна. Каждую ночь одно и то же…

Он смотрит на далекую равнину внизу с огромной высоты, и видит идущий бой. Две огромных массы сливаются в одну, там внизу что-то сверкает и вспыхивает, но деталей не разобрать. Он смотрит и пытается узнать, кто же с кем сражается, но деталей не разглядеть… Он напрягает свое зрение, и поле боя послушно приближается…

И каждый раз, когда до узнавания остается меньше секунды, его будят. И не понять, кто же и с кем бьется на смерть там внизу…

Очередное утро, солдаты выбираются из палаток, и строятся на импровизированном плацу, холодный ветер гонит красную пыль, и задирает полы шинелей. Люди вздрагивают и ежатся, но стоят ровно, уж лучше терпеть прикосновение холодного ветра, чем обжигающе ледяного взгляда комиссара.

- Солдаты! Сегодня мы выдвигаемся на помощь нашим братьям, сражающимся с еретиками, этими отбросами человечества, предавшими саму суть человечности, предавшими господа нашего, Императора. Пощады им быть не может, и вы это знаете. Пусть вера ваша будет крепка, а рука тверда. – Полковник, расхаживающий перед строем, закашлялся, и прижал ко рту руку с зажатым платком. Продолжая кашлять, он мотнул головой и ушел в сторону штабных палаток. Перед солдатами остался неподвижный комиссар, который на продолжении речи полковника, стоял лицом к ним.

- Ну что, все поняли? Погрузка в «Валькирии» через пол часа. Рядовые свободны. Сержанты ко мне.

Опять он оказался сверху, и снова земля под ним больше всего похожа на картинки со спутника, которые он как-то видел. И снова люди внизу сходятся, и никак не сойдутся. Кажется, что эта бойня внизу никогда не закончится, потому что никогда так и не начнется. Красная поверхность планеты скрадывает детали, редкие облака, проплывающие под ним не мешают видеть общую картину, но смазывают детали, и он решает оглядеться вокруг, и видит прямо за армиями огромную горную цепь, рассекающую мир надвое, и там, за этой грядой тьма… А люди идут и не видят, что тьма смыкается вокруг поля битвы, охватывая обе стороны своими черными крыльями.

Жесткий толчок в плечо, и он уже резко распахнул веки, и еще слепыми со сна глазами шарит по салону, выискивая источник опасности. Рефлексы, будь они прокляты… Заметивший его движение сосед справа смеется, и с добродушной иронией стучит костяшками пальцев себе по каске. Говорить сейчас все равно бесполезно, из-за рева двигателей ничего не слышно. Да, крыша едет у всех, и уже давно не они приходят туда, где война, а война идет за ними. Даже если вокруг никто не стреляет, солдат бдителен. Потому что тут выживают только параноики - остальные так и остались лежать где-то в земле. И это в лучшем случае…

Взвод за взводом собирается на истоптанной ногами, изъеденной эрозией земле, выпрыгивая из «Валькирий». Двигатели транспортов вздымают тучи мелкой рыжей пыли, и люди щурятся и кашляют. А он стоит столбом и смотрит. Прямо перед ним, вдали стоит огромная горная цепь, темно-красная внизу, и светло-синяя на самом верху, и высотой она наверняка не меньше километров семи. Его толкают в спину:

- Что уставился, солдат, гор никогда не видел?

- Видел, - шепчут его сухие и потресканные губы – Видел…

- Ну и шагай тогда к своим.

Вечером, все сидят у костра, и смотрят на звезды. Небо здесь чистое, и в черной бездне, звезды горят невыносимо ярким, острым светом.

- Слышали, наступать завтра будем…

А он уже ничего не слышал.

Он снова висел над землей, бесплотный, и кажется, всемогущий, и опять видел ту же равнину перед горной цепью, и тех же людей, сходящихся насмерть. И в этот раз он решил точно узнать, кто же дерется там внизу. Кто и с кем? Он смотрит вниз, и в этот раз ничто ему не мешает, битва предстает перед ним, вся как она есть, но любопытство уходит. Там просто люди, убивающие друг друга, и между ними нет никакой разницы. Это скучно. И битва внизу уже не имеет никакого значения, и ему совершенно безразлично, кто же там победит, и почему все это началось. Он отводит свой взгляд от этих букашек, и направляет его в бездонную синь неба, там наверняка есть что-то интересней…

В этот раз он просыпается сам, и лежа в спальнике, истекает ледяным потом.

- Вперед, солдаты! Сам Бог-Император смотрит сейчас на вас, и гордится! Гордится тем, какие воины защищают человечество! Бог с нами!!! – надрывался полковой священник, и солдаты в экстазе вторили его словам, выкрикивая проклятья врагам, и хвальбы Богу.

А он стоял и плакал, и губы сами шептали:

- Ему все равно… Ему просто все равно…

Его толкнули в спину сзади:

- Шагай давай, выдвигаемся уже.

И он по инерции пошел вперед. Над строем прошел клин «Мародеров», и далеко за холмами загрохотало. Где-то там начиналась битва.

11. Davvol

Дети Зимы

Bow before the Coldbound...

© Catamenia

Гигантский ангар «Покорителя Пустоты» освещался огромным лампами под самым потолком.

Оттуда, сверху, тысячи маленьких фигурок построенных ровными квадратами казались размером со спичечную головку.

Огромные транспортные корабли, дружелюбно опустив свои погрузочные пандусы, стояли безмолвно, ожидая своего часа.

Сыны Вострои! – громкий голос, усиленный корабельным воксом, казалось, обволакивал весь ангар – в этот час мы пришли сюда, пришли чтобы помочь тем кто слабее нас! Тем кто страдает от руки ксеносов, посмевших ступить своей грязной лапой на святые владения человечества!

Там, внизу, нужна наша помощь, каждую минуту верные слуги Императора отдают свои жизни ради блага Империума, так вперед же! Станем общим щитом против врага, сокрушим его пехотой и танками, сотрем в пыль само воспоминание об этих богомерзких тварях, бесчинствующих на наших землях! Вперед Дети Зимы!!! ЗА ИМПЕРАТОРА!!

Многотысячный рев ярости и ненависти к врагу, волной накатил на полковника Еремеева, довольно поглаживающего свои седые усы. Как теплый солнечный свет, он впитывал крик солдат, кровь забурлила внутри него, требуя битвы, требуя мести.

-Ледяная Бригада! Начать погрузку! – отдал последний приказ полковник и спустился с трибуны.

За его спиной двенадцать тысяч человек начали поротно грузиться в десантные корабли.

Уникальное подразделение, три полка навсегда связанные в месте в одну боевую единицу под единым командованием. Подразделение рожденное среди крови, смерти и холода.

Две тысячи лет назад, во время Беренгарской ереси, семь полков Первенцев были посланы оборонять арктическую базу Адептус-Механикус, построенную вокруг бесценного артефакта, системы противокосмической обороны построенной в Темный Век Технологий.

Верховный ересиарх в полной мере осознавал угрозу данного устройства и отправил на захват всю свою личную гвардию, триста тысяч хорошо подготовленных и свирепых фанатиков.

У гвардейцев не было бы шансов в других условиях, не было бы шансов, если бы не…зима….

Холод, вечный холод замерзшего заполярья… не прощающая ошибок арктическая ночь… и ярость имперского гнева поджидавшего тех, кто смог избежать ловушек зимы.

Зима не отпустила никого, все триста тысяч навсегда остались в ее ледяном царстве.

Из семи же полков Первенцев выжила лишь треть. Те, кто смогли обуздать холод, те, что смогли подчинить мороз, те, что смогли подружиться с зимой.

И с того дня, высочайшим приказом тирана Вострои, остатки семи полков были переформированы в единую боевую единицу получившую название Ледяная Бригада.

В знак благодарности, Адептус-Механикус поклялось обеспечивать этих солдат лучшим, на что способы их миры-кузницы. И куда бы не последовала бригада, на каких бы границах Император не требовал бы их присутствия, их всегда ждало лучшее арктическое снаряжение и техника из доступного простым людям. Так появились дети зимы….

***

Правый берег Ариадны показался из-за поворота. Крытая саламандра притормозила у разрушенного дома и выключила фары. Где-то далеко, на левом берегу шел бой, силы Тау пытались прорвать обороту сил планетарной обороны и выйти к реке, и разорвать город на две части, оставить всю западную половину за собой.

Куст оптических и радио датчиков на крыше машины зашевелился, подрагивая антеннами и детекторами, словно диковинное насекомое проснулось на жесткой обшивке саламандры и осматривало новый для него мир.

-Авгуры и ауспексы дали перекрестное подтверждение – молодой лейтенант нетерпеливо повернулся к человеку сидящему у него за спиной – начинается буря.

-Отлично – веселый взгляд блеснул из-под нависающей тяжелой шапки – дай мне полковую частоту.

Майор Воеводин взял протянутый вокс-микрофон, на секунду задумался, и заговорил:

-Воеводин всем ротам, Воеводин всем ротам. Буря идет. Повторяю, буря идет. – после чего переключил вокс на прием, и выслушал подтверждения капитанов рот. Дождавшись всех, он потянулся к снятой маске респиратора, и одевая ее сказал адъютанту:

-Свяжись с полковником, мы начинаем. – после чего застегнул его, и рывком открыв люк вышел в морозные сумерки. Поземка уже бежала по земле, предвещая появление старшего брата и сестры, ветра и бури.

-…последних сил! Я повторяю, держимся из последних сил! – седой капитан планетарной обороны что есть мочи орал в разваливающийся от старости вокс. Ветер, уже набравший силу кидал ему в спину колкие пучки снега, ни смотря ни на что находившие открытые участки кожи на шее и щеках, обжигая своим прикосновением.

Последняя атака Тау стоила ему половины роты, и еще четверть не доживет до завтра если не окажется в тепле в ближайшие пару часов.

-Считайте, ваши тайные молитвы услышаны самим Императором, капитан! – глухой металлический голос из-за плеча заставил капитана вздрогнуть всем телом от ужаса, и резко обернуться.

Сердце забилось сильнее, рука потянулась к пистолету, когда его взору предстало настоящее чудовище! На огромной, покрытой шерстью голове, на лице, вместо кожи, блестящая, бронзового цвета шкура, вместо человеческих глаз, два круглых больших, мутно-синих буркала, смотрящих прямо на него, а вместо рта блестящая пасть с черными провалами между железных клыков!

Но вдруг наваждение рассеивается, ветер смахивает снег, словно снимая пелену с глаз капитана, показывая ему вдруг простого человека в бронзовом респираторе и пышной меховой шапке.

Со знаками различия майора на светлой шинели.

-Т..товариш майор? – только и смог недоуменно выдать капитан.

-Майор Воеводин, ледяная бригада, мы пришли сменить вас, уводите людей в тыл.

-Господи… спасибо тебе… Император-всеблагой – казалось что он сейчас расплачется от счастья, но слезы льдинками застыли в глазах и капитан сдержался.

-Благодарю за службу! – майор сложил аквилу на груди и склонил голову.

Капитан повторил его жест, боковым зрением наблюдая, как сквозь его позиции идут сине-белые шинели. Идут не таясь, прямо в сердце шторма. Идут делать свое дело…

***

Тяжелый болтер заговорил слева от их позиции, скрытые в руинах школы, отряд Митряева готовился к броску. Треск лазганов двух его взводов, показывал что враг обнаружил себя, раскрыл свою позицию в сумраке метели. Тут же заговорили два других орудия, подавляя врага, заставляя его глубже вжиматься в промерзшую землю спасаясь от смертельного ливня.

-Пора! – шепнул он, и вместе с отрядом бросился в траншею.

Его бойцы, вооруженные для ближнего боя, двинулись за ним.

Солдаты Тау, увлеченные перестрелкой заметили их слишком поздно, снежные монстры с уродливыми лицами, выпрыгивающие из пелены метели, дабы наказать их за все грехи.

Сабли, ножи и топоры находили места, где вонзаясь в нежное мясо сквозь щель в доспехах, где просто прорубая их силой удара, проливая вражескую кровь на утоптанный снег.

-За Императора! – заорал в вокс Митряев, давая сигнал остальным. С другой стороны такой же отряд прорубался к центру траншеи, оставляя за собой лишь перемолотые тела захватчиков.

Отряды прикрытия теперь устремились вперед, подбегая к самому краю, расстреливая в упор тех, до кого еще не добрался сержант с его головорезами.

«Последний раз согреться» - так называли они смерть от лазгана, и воистину, в этот день последний раз согрелись многие десятки их врагов.

Разрубая горло очередному воину огня, сержант услышал вызов вокса от его ротного командира:

-Пора уходить Витя, шторм проходит, орбитальная разведка доложила, что Тау начинают развертывание мобильного резерва на нашем участке. Еще десять минут и я вам не завидую.

Сплюнув в сердцах, сержант пнул отрубленную голову, и приказал отряду заканчивать.

Через три минуты траншея была зачищена, а через десять, когда подкрепление Тау уже спрыгивало с подоспевших транспортов, лишь замерзшие потоки крови и задубевшие тела, припорошенные снегом говорили о том, как здесь было жарко какие-то десять минут назад.

***

Взвод уже два часа сидел в подвале какого-то дома, ожидая погоды. За несколько месяцев боев, ксеносы хоть и сдали большую часть своих позиций, но бои становились все сильнее, линии снабжения врага укорачивались, вместе со временем реакции мобильного резерва, еще остававшегося у них.

По этому приходилось ювелирно сопрягать войсковые операции с погодными условиями.

Несколько новичков, впервые попавшие в операцию такого уровня, нервничали, напряженно прислушиваясь к событиям на улице.

-Не ссы! – назидательно сказал Митряев, делая глоток из фляжки с похлебкой.

Чудесное варево, казалось, на сто процентов состояло из жира и мяса, пару глотков которого заставляли сердце биться быстрее, а мышцы наливаться силой.

-Зимой побеждает не тот, у кого ствол длиннее, а тот, кто жрет сытнее! – изрек он очередную мудрость, почесал яйца и отхлебнул еще немного обжигающей похлебки.

Подчинившись словно по приказу, они достали свои фляжки и активировали их поворотом кольца у горлышка. Через каких-то пять минут, похлебка внутри разогрелась до нужной температуры, и солдаты принялись жадно поглощать ее мелкими глотками, вдыхая зимний воздух, чтобы остудить ее во рту.

Внезапно с лестницы раздалось шарканье, и в пустом дверном проеме появился лейтенант.

-Подъем – коротко сказал он, глядя, как гвардейцы опускают лазганы поняв, что тревога ложная – выдвигаемся на позиции. После чего развернулся и исчез на первом этаже.

Сержант с кряхтением поднялся, и одел респиратор. Судя по тому, что лейтенант не отпустил никакой грязной шуточки о стаде обезьян с лазганами, дело предстояло серьезное.

-Помоги нам мать зима, помоги нам отец Император… – прошептал Митряев защелкивая маску респиратора .

Рота шла уже двадцать минут от точки сбора взводов, петляя то по засыпанным обломками дворам, то иногда выбираясь на мелкие улочки между разрушенными домами.

Вдруг раздался выстрел, раздался из-за стены, за которую только что зашел солдат его передового отряда.

-Отбой сержант, чисто – прозвучало в воксе Митряева за долю секунды до того, как он собирался открыть рот и объявить тревогу. Грязно ругаясь, он завернул за угол и обомлел, метрах в пяти, сразу за углом лежал боевой костюм Тау, гнев на впечатлительного солдата уступил место любопытству. Впервые сержант видел врага так близко. И чем ближе он смотрел, тем более нелепой ему казалась эта машина. Страшные угловатый корпус, выпяченная вперед грудина с распахнутым люком, нелепые квадратные ноги заканчивавшиеся чем-то пародирующим куриные лапки, обрубки стволов вместо рук, да еще и ко всему оторванная начисто голова.

Из под его респиратора вдруг раздался жуткий хриплый звук, многие, решив, что система вентиляции вдруг отказала и сержант задыхается, кинулись на помощь, но от отстранил их. Он просто смеялся. Смеялся от всей души, словно маленький ребенок в цирке, глядя на нелепую груду металла перед собой.

-Сержант, штаб сообщает, что на нашем направлении враг отошел на большую чем мы рассчитывали глубину, шторм уже начинается, мы опаздываем – вдруг голос лейтенанта прервал безумный смех Митряева – строй людей.

Рота, построенная в колонну по четыре, шла на врага. В длинной колонне, весь седьмой полк, третья часть бригады поротно выдвигался на вверенный участок.

Ноги отбивали ритм по ледяной дороге, лица устремленные вперед, взглядом упирались в затылок впередиидущего, даже лазганы, двигались в такт. Превращая всю колонну в одно большое, живое существо, одновременно переставлявшее тысячи своих ног с немыслимой грацией и ловкостью. Штаб подтвердил информацию. Последний удар, последнее наступление, последняя буря, самая сильная за все время зимы.

***

Ветер буквально опрокидывал их, бил словно пытаясь разорвать на части, давление падало, и температура вслед за ним. Холодное жало зимы чувствовалось даже сквозь утепленную форму, но они шли. Шли словно черные тени в стене снега и льда. Бедные, несчастные их враги, наверняка крупинки льда разогнанные ветром врезались в их незащищенные участки тела, проходя по коже словно наждачная бумага, вызывая кровь и тут же остужая ее.

Они шли и шли, дети зимы ведомые самим морозом, снег. Заботливо укрывающий их от врагов, белой волной катился перед ними, обволакивая все поле боя, заслоняя собой само солнце.

Руки напряжены, глаза внимательны, линзы на пределе чувствительности. Прячась за обломками и остовами машин, набираясь сил для рывка, выжидая… вот! Окно, просвет, небольшой кусок пространства без снега между ним и врагом, выстрел! И еще до того как пораженный враг испускает последний, заледенелый вдох его уже нет, снова стена снега давящая на защитников, скрывающая их смерть, смерть неумолимо бредущую к ним. Хаммерхеды зарыты в снег. У кризисов не хватает мощности подняться даже на пару метров. Молот императора пал на простых воинов касты огня. Вот он! Казалось, ты видел его, между двумя порывами ветра, его, наводящего лазган прямо в твое лицо, стоящего всего метрах в десяти от тебя, секунда, и его нет, оружие бесцельно мечется в дрожащих руках, где, где, где они? Почему там страшно???!!!! А они стреляют, стреляют в упор, кажется, снег совсем не мешает им, выстрелы, словно разящие плети матери Зимы уносят жизни, одну за одной, ее врагов, а кругом лишь ветер…

В этом бою не осталось места звукам, кроме жестокого воя ветра, уносящего души погибших в ледяные пределы, ни голоса, ни выстрелы, ни команды командиров…. Все теряет смысл на карнавале смерти матушки Зимы, белым подолом накрывающей своих деток.

Самые нервные из тау, палят наугад, наугад в белую пелену, лишь бы не продлевать и без того мучительное ожидание. Тон ветра меняется, теперь это словно смех, издевательский хохот Зимы, смех над тщетными попытками навредить ей и ее деткам, смех который слышишь перед самой смертью, когда чей-то лазган согревает тебя в последний раз. Смех, означающий, что твоя душа навеки ее, запертая в чертогах вечной мерзлоты, обреченная на бесконечные скитания по лабинтам смертного хлада… еще один трофей Ледяной Бригады….

[Manitu]

12. Maeglin

Вместе

Жан пекарь. Он держит булочную, что на углу 48-й и проспекта Мучеников, на 158 уровне хайва Транквилий. Жан встает каждый день в три часа утра, чтобы к семи - концу ночной смены на храмах-заводах Механикус, хлеб был готов. Уже в 7:10 в маленьком кафетерии при пекарне яблоку негде упасть – работяги грудятся вокруг маленьких высоких столиков, бережно держа в заскорузлых, обожженных химикатами руках бумажные стаканчики с каффеином и свежайшие, золотистые, дышащие жаром печи булочки. Они откусывают от хрустящего бочка, запивают сладким каффеином, и их усталые лица разглаживаются, на них появляются улыбки, за столиками затевается негромкая беседа.

Все думают, что у Жана какой-то особенный секрет, фамильный рецепт хлеба, ведь недаром и его отец, и отец его отца были булочниками. Отец и вправду оставил сыну завет: чтить Императора, любить свое дело, и выполнять долг. В этом и состоит секрет – Жан не ворует муку, отпускаемую по нормам Администратумом, и не торгует ею на черном рынке. Он не кладет в нее отруби, не жульничает с весом, не льет воду в тесто. Так учил его отец, и его уважал весь квартал их стэка, а теперь так же уважают Жана.

После полудня, когда смена Жана заканчивается, к нему заходит Клодетта – его невеста. Она еще учится в ремесленном училище, и бегает к нему в обеденный перерыв. Жан всегда приберегает для нее что-нибудь вкусненькое – оставшиеся нераспроданными булочки или пирожки с патокой. Они сидят и болтают о том, о сём в опустевшем кафетерии. А иногда, когда Жан подменяет напарника и остается на вторую смену, они любят друг друга в подсобке, на мешках с мукой.

Бежар фермер. У него небольшой участок плодородной земли и гидропонная ферма в агриполосе между хайвами. Жизнь здесь непроста – то суховей грозит занести драгоценную пашню едкой пылью с кислотных пустошей вокруг хайва, то дух старенького насоса в скважине закапризничает и откажется подавать воду в теплицы, то чинуши из Администратума урежут цены на фрукты и овощи. Приходится день и ночь крутиться – прочищать трубки в ирригационной системе, рыхлить землю, собирать зрелые плоды, кормить птицу, ругаться с председателем кооператива из-за удобрений и цен. Но Бежар не жалуется. Хоть здесь и тяжело, зато ты сам себе хозяин – человек, а не муравей из хайва.

Можно взойти вечером на соседний холм и посмотреть, как заходят за горизонт одно за другим оба солнца. Можно собрать в теплице немного овощей и приготовить, что тебе хочется, а не жевать каждый день что дают. Можно всю ночь просидеть за столом с соседями, а не идти спать по отбою. Можно посеять, что тебе хочется, и ухаживать за урожаем, как сам считаешь нужным, а не работать как автомат за станком. Можно, наконец, дышать полной грудью чистым воздухом и ощущать на коже жар солнечных лучей.

У Бежара жена и шестеро детей. Из старших один водит грузовики на шоссе между хайвами, другой подался на фабрику. Четверо младших помогают по хозяйству. Жена у него – маленькая, сухенькая женщина. Она тоже день и ночь работает. Часто они за целый день и словом друг с другом не обмолвятся. Но Бежар её очень любит. И она это знает. И он знает, что она знает.

Шарль писарь. Он работает в шпиле Администратума, что на восточном склоне хайва Транквилий. Его место – 287-е в 48-м ряду на 26-м этаже отдела Входящих Бумаг. Весь день труба пневмопочты нескончаемым потоком изрыгает на его стол тубусы с разными свитками. Шарль должен открыть каждый тубус, прочитать код в заглавье свитка, найти его в висящей на стене огромной таблице, в ней же найти соответствующий код внутреннего пользования, наклеить на тубус нужный номерок, после чего опустить его в одну из 64-х труб за своим столом.

Работа не особо веселая, но и нетрудная - Шарль очень хорошо справляется. Он неглуп, и давно приспособился обрабатывать входящую почту гораздо быстрее нормы. У него образуется свободное время, и он использует его на то, чтобы украдкой читать некоторые свитки. Вообще-то, он не должен это делать, но кто об этом узнает? Соседи слишком заняты своей работой, а старший участка на это не обратит внимания, лишь бы норма выполнялась. А свитки открывают Шарлю окно в другой мир, точнее, в другие миры.

Вот личное письмо какого-то торговца с Гекаты – он жалуется на убытки в связи с последними беспорядками. Вот отчет посла гильдии текстильщиков Транквилия с Успения – он говорит о перспективах какого-то нового меха с крокодилов. Вот письмо паломника с Дорида, просящего прислать деньги на лечение после нападения каких-то грубиянов у храма Св. Прокруста. А вот письмо домой Имперского Гвардейца откуда-то из сектора Аквила – эти Шарлю особенно нравится читать, иногда он представляет себя на их месте, геройски защищающим Империум. Но потом попадается какой-нибудь отчет Муниториума о похоронах стольких-то и стольких-то солдат, с прилагающимся списком имен и ведомостью расходов, и Шарль с удовольствием возвращается из своего мысленного путешествия обратно в теплый, светлый, удобный зал к своим письмам.

Альфонс сутенёр. Он стоит на перекрестке 14-й и 829-й на 712 уровне Главного Нижнего Хайва, у бара Малыша Мо. Пол-лица закрывают тонированные жёлтые очки. Чувственные красные губы вертят зубочистку. Тонкие усики напомажены, кончики смотрят вверх. Волосы блестят, смазанные маслом. На нём шуба из искусственного меха, с окрасом под полярного хаммиса. Под ней – шёлковый малиновый костюм, с зеленой рубашкой и оранжевым галстуком. Ботинки в цвет костюма.

Альфонс доволен собой и жизнью. Когда-то на этих же улицах он торговал дешевой дурью, перебиваясь с хлеба на воду, а теперь держит элитный бардак, да еще два десятка шлюх на улицах. То, что для этого пришлось пришить прежнего шмаровоза, его мало волнует. Не щёлкал бы клювом и не тянул деньги у бугра – был бы жив, а сам Альфонс был бы уже жмуриком и мумией на кислотных пустошах. Кто смел – тот и съел.

Конечно, еще пофартило с районом. Какие-то большие шишки решили расширить производство какой-то хрени, не то гаек, не то подшипников, Хаос их разберет, Альфонс никогда не интересовался на чем делают деньги его клиенты, и оттяпали от Нижнего Хайва сразу 40 верхних уровней. Ну тут, ясен корень, сразу нагнали новых работяг, наняли местных, у народа появился баблос. А на уровне, где шустрил Альфонс, поселили администрацию. А они, понятно, тоже люди, да еще с денежками.

Конечно, стало сложнее. Где начальство, там и арбитес. Но арбитес, как правило, здоровые мужики, и здесь просто служат, а семьи у них живут повыше. Так что всегда можно договориться. Определенно, жизнь хороша, думает Альфонс, с удовольствием раскуривая первый на сегодня косяк с неразбодяженной обскурой.

Мегре арбитес. Сейчас он работает в транспортном отделе, а до этого пять лет служил в уголовке. Там какой-то урод проломил ему череп монтировкой, и его временно перевели на более спокойную работу. Временно он здесь уже шесть лет, и очень недоволен этим. Нет, в этой работе масса достоинств – нормированный рабочий день, много спокойной бумажной работы за столом, отсутствие нервотрепки – по крайней мере по сравнению с убойным отделом, но чего-то не хватает.

За годы в убойном Мегре привык к бешеному ритму, к постоянной опасности, к насилию. В них там стреляли, но и он стрелял. Он рисковал жизнью, но также и решал о жизни и смерти других. Там он чувствовал себя особенным, вершащим что-то значительное.

Здесь все не то. Максимум волнения – задержание пьяного водителя грузового грав-лихтера. Максимум риска – выписать штраф важной шишке и получить по шапке от начальника, вниз по линии, так сказать. Максимум полезности – разрулить пробку на перекрестке.

Чем он сейчас и занят. Вздохнув, Мегре махнул жезлом, торопя очередного идиота побыстрей убраться с перекрестка. Нет, надо что-то в жизни менять, долго он так не протянет. Нужна встряска, деятельность. Тоскливо подняв глаза, Мегре упирается взглядом в низкий стальной потолок. С потолка свисает щит, изображающий бравого солдата ПДФ на фоне взлетающих кораблей. Большими буквами написано – «С нами ты увидишь всю систему!». А ниже, более мелким шрифтом «Ветераны Гвардии и Адептус Арбитес принимаются на должности сержантов без конкурса.»

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Жан лежит навзничь, руки широко раскинуты. Широко раскрытые глаза невидяще смотрят в ночное небо. Форма опрятная, чистая, хоть сейчас на парад. Во лбу – маленькая дырочка. Земля под затылком набрякла, пропиталась кровью и перемешалась с мозговой тканью. Он ничего не почувствовал.

Бежар сидит в воронке от снаряда, тяжело навалившись грудью на казенник тяжелого стаббера. Он весь как будто из коптильни – дно воронки по щиколотку завалено крупнокалиберными гильзами. Ствол стаббера похож на очищенный банан, только уже без мякоти – перегрелся и разорвало. Длинный огрызок торчит у Бежара из глаза, по нему на казенник натекла кровь и запеклась на раскаленном металле ровным блином.

От Шарля осталась только пара сапог. Он с самого начала жаловался на доставшееся ему обмундирование – все ровно на два размера больше. Шарль выпрямился в окопе, готовясь бросить гранату – и рядом разорвался снаряд. А до этого целый день шел дождь, все стояли по щиколотку в вязкой грязи. Так что сапоги остались в окопе, а Шарль нет.

Альфонс и Мегре лежат на боку, обнявшись, на дне окопа. Их постепенно засасывает вязкая глина. Вода поверх глины красная. Они не ладили – Мегре был сержант, а Альфонс – разгильдяй. Но в момент атаки оба оказались в вынесенной вперед огневой точке. Сначала они отстреливались из стаббера, а когда закончились патроны – бросали гранаты. Осталась одна – Мегре всегда носил ее с собой отдельно, не в подсумке. Тогда он выдернул чеку, нажал на взрыватель, уронил гранату за пазуху и прижал к груди Альфонса. Тот не успел ничего понять. Правую руку Мегре уже не видно на поверхности, а пальцы левой, скрючившись, впились в спину солдата мертвой хваткой.

13. Снова Иванов

Везунчик.

В общем, не знаю, не люблю я об этом вспоминать. Вообще не верю я этим ветеранам, что любят травить байки о своём героическом прошлом. Может и есть где- то войны где сплошь подвиги, героизм и благородные гвардейцы в чистых мундирах. Да вот я, признаться честно, на такие войны, что- то не попадал ни разу. Всюду одно и то же – грязища, кровища, случайная смерть и страха полные штаны. Нет там ничего такого, о чём хотелось бы с гордостью вспоминать, тем более рассказывать кому- то, вроде вас. Так что отстаньте по добру по здорову.

Что? Вы настаиваете? Статья, а то и книга? Хе-хе! Тогда , будьте так любезны, сделайте так, чтобы старому ветерану, отдавшему здоровье на благо Империума, было чем глотку промочить в этот вечер. А то ведь рассказ долгий будет, как тут горлу то не пересохнуть?

+++

Артиллерия молотила с тех холмов как безумная. Тонны земли взлетали вверх и перемешивались с облаками высоко в небе. Если и пришлось на том облаке оказаться какому залётному ангелу, чернозёму он наглотался поболе, чем свинья желудей в урожайный год.

В общем, небо не небо – кипящая муть, перемешанная с пылью и дымом пожарищ. Темнотища, хоть и дело к обеду. Только костры да трассеры как подсветка работают. Что за костры? Дык ясное дело – танки. Знаешь, как танк хорошо горит? Пых! И костёр! Угу, как на день гвардейской верности! Только танкисты вместо поленьев!.. Хе-хе… Извините, чёрный гвардейский юмор.

Ну да. Там первой волной танковые роты пошли. Хотели, видно, с ходу на край кратера выскочить. Мы ведь к тому времени оборону еретиков сломали уже. Ну да, говорю же, драпали они, что твои зайцы.

Драпали, драпали, пока не загнали мы их в энтот кратер. Здоровенная такая ямища, километров тридцать в диаметре. А по окружности горная гряда. Ага, будто и верно – грянулось там что то здоровенное о земь со всей дури.

А я откуда знаю, что именно? Местные говорили, мол , звезда упала. Придурки. А то я звёзд никогда не видел. Полетал, слава Императору, насмотрелся.

- Дурни,- говорю, - да это ваша планетёнка на звезду грохнуться может, а не наоборот! Разницу в размерах ощутите! Звезда - эвон какая! А планетёнка ваша, что? Тьфу, и нету! Звезда, она не поморщится даже.

Ну, дикие люди. Дети гор! Что с них взять.

Ага. Ну дык вот - вцепились еретики в этот кратер что клещ в мошонку. У них там укрепрайон оказался – дай Император каждому! Пушки, ракетомёты, тяжёлые болтеры, ну а станковых стабберов ваще не счесть. И вся местность давно размечена и пристреляна. Плюс минные поля с ловушками. В общем, танкисты как с ходу туда влетели, так там все и остались. Ага - пейзаж костерками подсвечивать.

Ну, дальше всё как по писаному пошло. Кратер со всех сторон обложили. Окопов понарыли. Артиллерия осадная палит в белый свет как в копеечку. Авиация штурмовая бомбит. Тоже, как водится, без толку.

Народу туда согнали! Тьмищу! Нас, как только подвезли туда, я сразу смекнул – шутки в сторону, здесь жареным пахнет. Ну и с грузовика как слез, сразу сказал: «Ну, бывайте ребята, судя по количеству пушечного мяса, ждёт нас тут изрядная бойня. И ежели кто отседа выйдет, скажем, хотя бы инвалидом, то это ему крупно повезёт, и я такому везунчику всей душой завидую.»

Сказал, и сразу же на губу и загремел. А что ты думаешь? Донесли моментально. Даже знаю кто. Специально ведь перед ним распинался. Думаю – меня под арест, а вас, придурков, на передовую, чертей кормить во славу Империума.

Ну, карцер, его при таком скоплении военных, первым делом организуют. В лучшем виде! Это, понимаешь, старая, добрая гвардейская традиция.

Ну, дали мне плетей как положено, да и кинули в кутузку. Сижу я, значит, в тепле и комфорте и в ус себе не дую. Потому как усы рядовому Седьмого Морвиндского уставом не положены, а устав я чту с младых ногтей. Вот сказали – «сиди в кутузке», я и сижу и наружу не суюсь. Потому как приказ!

А снаружи творится что то несусветное. Пальба, взрывы, рёв моторов и перекрывающая всё это маршевая музыка из хрипатых матюгальников. Ну да, их , как обычно, на всех столбах-деревах по округе развесили. Ну и один в аккурат над нашей тюрягой. В воспитательных, значит, целях.

Ну да как по мне - лучше комиссаров по радио послушать, чем в атаку по минному полю бежать и с криками «ура» ловить свинец в грудину. Да только покой мой не долго длился.

Оно ведь как обычно бывает при штурме таких вот укреплённых позиций? Сначала на бойню бросают штрафников. За ними части поплоше. Ну, там молодняк или ограниченно годных. Если на молодняке боеприпасы у противника не заканчиваются, то идёт помирать уже собственно гвардия. Ну а как и гвардейцы, не приведи Император, закончатся, то дело доходит уже до всякой швали типа тыловых крыс, арестантов и прочих нахлебников.

Не рассчитал я малость, надо было себе травму какую организовать, или самострел совершить, хоть и опасно это. Вычислят, что сам себя стрельнул – добьют нафиг. Ибо одно дело нытье, а другое – умышленное выведение из строя армейского имущества, коим гвардеец и является.

В общем, двери темницы нашей отверзлись, и свет пожарищ хлынул на нас грешных. И в свете этом ангелом небесным стоял комиссар Геринг, чтоб его через плетень нурглинги драли. Посмотрел он на нас этак по отечески ласково, и понял я - хана нам.

Построили нашу арестантскую братию, раздали в руки всякий стреляющий хлам и стали речуги напутственные читать, гнать , так сказать, всякую пургу в массы. Ну, там про долг умереть за Империум, и про то какая это радость и счастье - вместо того чтобы месить навоз у себя дома на поле, взять да и оставить след в истории. Хотя бы и в виде кровавых соплей на стенке вражьего дота.

Стою я, слушаю это всё, и тут, как на зло, через тучи эти пыльные солнышко выглянуло. Лоб мой бритый лучиком своим тёплым согрело… И так сразу жить захотелось, мать вашу! Нет, не то чтобы мне до того жить не было никакого желания, но вот в этот момент совсем уж меня проняло. «Эх» - думаю, - «Стать бы щаз хоть воробушком мелким да и – ФЬЮИТЬ! – упорхнуть отседова нахрен. От этих комиссаров, проповедников, офицеров, лохов этих – сослуживцев, от войны этой идиотской, кому она ваще сдалась, эта война.»

В общем, не сдержался, заплакал я. Не то чтобы в голос зарыдал, но слёзы таки на глазах выступили. И вот стою я значит, на солнце пялюсь, слёзы по морде обветренной ручьём. И тут проходит мимо меня комиссар Геринг, чтоб ему орки горелку свою в туза заткнули. Увидел меня, остановился и говорит:

- Вот он истинный пример самоотверженного патриотизма! Смотрите, какие слёзы радости и умсиления должны вызывать слово и дело Императора у настоящего воина! Как тебя звать, герой?

И лыбится так, глазами своими безумными посверкивает.

Ну я и грю ему так через слёзы :

- Ермолай Крук, вашбродие!

- Молодец, - говорит, - Ермолай! Сразу видно, что честный ты солдат, не чета этой швали! Так что дам тебе задание особое. Какое никому другому доверить не могу.

«Ну» – думаю, - «Попал.»

А сам спрашиваю:

- Какое такое задание, вашбродь?

- А вон, видишь, Ермолай, самоходные понтоны стоят? Надо на них танки на тот берег канала свезти. Ежели хотя б пять ходок сделаешь – считай медаль и отпуск у тебя в кармане!

Ну, делать то неча, потрусил я к этим понтонам, будь они не ладны.

А надо сказать, подход к стене кратера с нашей стороны перерезал канал еретиками вырытый. Широченный, что твоя речка. Так что мало было до кратера дойти, надо было ещё и воду эту форсировать. Под обстрелом. Так то.

Много народу там утопло. Не сосчитать. Я помню, стою ещё на понтоне этом. Передо мной Леман, мать его, Расс. На ём мазутчики эти сидят. А я значицца этой всей звездобратией посредством рычага рулюю. На тот берег везу.

Ну, скажу я вам, за те четыре ходки, что я сделать успел, натерпелся я не дай Император никому.

Палят отовсюду. Фонтаны воды вокруг вздымаются – что твой домина. Очереди болтерные да стабберные так и свистят, воду режут. Как чего в понтон соседний прилетит, так щепы вокруг и летят.

Один раз видал, как мина мортирная в открытый люк Рассовский залетела.

Аккурат в люк, тебе говорю!

Так в ём так боезапас гахнул, что башня по небу полетела аки пёрышко анегльское! Главное, как сейчас помню – летит она этак плавно, а в маске пушка медленно так шеволится. Туды, мать её, сюды! Туды-сюды! Эх, чтоб оно!

Ну, видать, в той лотерее вытянул я счастливый номер – четыре танка свёз на тот берег в целости и сохранности.

Ну а перед пятым , Геринг, чтоб его чёрту на рог насадило да провернуло, сам ко мне подошёл и говорит:

- Молодец солдат! Так и продолжай. Служи с честью, а я слово своё сдержу! Пятая ходка у тебя щаз будет! Призовая! Ну, давай! С Богом!

Аквильнул меня, психопат этакий, и расцеловал в обе щёки.

Тут даже сам я усомнился. А вдруг и верно - медаль дадут? В герои выбьюсь? Как те парни с плакатов? Везёт же, кошмар подери, кому то на этом свете? Так почему не мне?

Вот с этими мыслями я в свою пятую ходку и отчалил. Задумался я. И слышу – Геринг снова на берегу распинается чего то. Я обернулся – во, думаю, дурак!

По берегу скачет, сабелькой машет своей и несёт нам во след околесицу свою. Так вот на самом громком месте речуги, прямо у меня на глазах, его прямым попаданием и разметало.

Ага, снаряд. Только клочки и полетели. Говорят, от него потом нашли сапог да пряжку от ремня. И ни одного упоминания про медальку мою… Так вот героем я и не стал. А всё из-за чего? Из-за дурости этой комиссарской. Ну что ему лоботёсу стоило в блиндаже пересидеть? Нет, понимаешь, ему воодушевлять не ймётся, а на обязательства свои передо мною ему конечно плевать.. Вот и довоодушевлялся, патриот хренов.

До берега, с императорской помощью, мы конечно и в тот раз добрались, что называется в одном куске. Кхе-кхе. Ну, почти все и почти в одном. Но танк довезли.

Там то меня офицерик тот и захомутал. Подбегает ко мне, гнида контуженная – худющий, покоцатый, фуражка набекрень, на носу очки – велосипед со стеклом надтреснутым. Бледный весь, трусится и лазпистолетиком своим машет.

- А ну, - визжит, - Хватит тут прохлаждаться, обезьяны! Вы нужны Императору! Быстро похватали лазганы и в строй, в атаку!

Я хотел было заикнуться, что у меня особое задание от комиссара Геринга. Но «Велосипед» мне, сволочь такая, ствол под нос сунул. И побледнел пуще прежнего.

Стоит такой, потеет и трусится, что заячий хвост.

Я и уразумел, что от этого идиота истеричного солдат не то что в кратер , в Глаз Ужаса сам забежит. Да и где ужо этот комиссар Геринг? У Императора последний рапорт сдаёт. Если и замолвит за меня словечко, то уже не на этом свете.

Ну, так вот мы в атаку и пошли. Скажу честно, на том берегу земли видно не было. Почти всё подножие горы трупами гвардейскими завалено было. Вот по ним то мы вперёд и побежали. По мясу вместо песочка пляжного. Так там ни разу на земь и не ступил.

Ну, я сразу смекнул, что держаться надо, где- то посерёдке. Ни сзади, ни упаси Император спереди. И держать ухо востро. Туда перебежал, там укрылся, а там виш - гад из станкача в твою сторону пристрелялся. Тут уж лучше полежать чуток, пока он на кого другого не отвлечётся или скажем, перезаряжаться станет.

А кругом грохот! Вой! Народ мрёт ну просто пачками. Кто то даже сдуру на бегу в ту сторону из лазгана лупит, сам куда не видя. Сколько там такие вот дураки своих в суматохе перестреляли, это ещё разобрать следует.

И я среди этого ада – прыг скок, за бугорок, и ползком на брюхе, а потом бегом опять.

А укрытия нормального так нигде и нет!

В общем, так вот козлом диким в дыму пальбе и пламени проскакал я где то с пол пути, а то и более. Где умом, где везением, а где и жизнью дурака-гвардейца мой путь был оплачен. Да только видать, удаче надоело наливать мне в кредит. Барышня она ветренная. Нахмурилась, ножкой топнула, и рядом со мной снаряд гаубичный в земельку то и воткнулся.

Шарахнуло так, что у меня юшка со всех дыр потекла. Кинуло меня с переворотом. Оглушило, ослепило, а потом ещё и как котлету лопатой прихлопнуло.

Лежу я землёй засыпанный, оглушённый, местами даже осколками побитый и первая мысль моя была : «Ну, хватит. Надо нычку искать. Так ведь и убьют нахрен.»

Ну, я и пополз. В ушах гудит. Весь в крови и блевотине, а то и в чём похуже. Перед глазами плывёт всё. Не соображал я тогда почти ничего толком. Да вот только дот тот разваленный всё ж заприметил. Ну и погрёб туда.

Дополз как, и сам не помню. Что называется, на автопилоте. Скатился вниз по ступенькам, к стенке привалился и дышу – отдышаться не могу. Но, знали б вы, какое ощущение покоя и надёжности мне подарила та керамобетонная стенка за спиной. Сижу - радуюсь. Слушаю как приглушенно за стеной орудия гухают.

Да только чу – заскрипело что то. Глядь – а в полу люк. И люк этот кто-то изнутри открывает. Я тогда не то, что перепугался – чуть не помер со страху. Мог бы даже и в штаны наложить, да только во время полёта своего я это сделать уже успел.

Так вот, откидывается люк, а оттуда такое рыло перекошенное лезет, упасите ангелы, жуть какая. Ну, тут у меня истерика и приключилась. Ничего я не мог думать, кроме как про то, что хочу, чтобы рыло это убралось отсюдова подальше. Чтобы и духу его здесь не было. Руки мои дрожащие сами по аммуниции зашарили да нащупали в подсумке пару гранат осоклочных. Хоть их то я не потерял! Ну и не думая даже, что и сам то я в этом замкнутом помещении сижу, я эти гранаты в люк то и забросил. Ничерта, говорю вам, не соображал. Хотел только от ряхи этой избавиться.

Ну, в общем, рядом со мной снова рвануло. Мозги мои бедные решили, что с них хватит, и я таки отключились окончательно.

Пришёл я в себя от того, что о меня кто то споткнулся. Я зашевелился, попытался разлепить глаза, да и говорю:

- Что ж вы , с..ки такие, делаете. Меня ж в лазарет надо, а вы пинаетесь.

Тут у меня глаза таки сфокусировались и вижу я – стоит надо мною парень в чудацкой какой то экзоброне. В руках хеллган, а на шлеме над забралом надпись «Я люблю Марципанию».

Стоит, здоровенный такой, длинющий, прям как с плаката. Его ещё так лучи солнца через пролом в стене подсвечивали красиво. Я ажно залюбовался.

Да, контузия это вам не шуточки. В полном я был неадеквате.

А парень смотрит на меня и смеётся:

- Ты гляди! – говорит, - Живой! А мы думали, что опоздали, что вас тут всех порешили уже! Смотри ка! Везунчик! Чудом уцелевший! Да ещё сколько культистов тут положил! Герой! Чем это ты их так? Их же теперь от стен отдирать надо!

И смеётся, балабол. Ну, тут я позволил себе застонать и откинуться. Думаю, раз всё же наша взяла, то можно и расслабиться чуток.

А он , парняга этот, в лице переменился весь и первую помощь мне оказывать бросился.

Копошится у меня что- то в ногах, бинтует.

- Ты, главное, не беспокойся, - говорит, - Это хорошо, что я тебя нашёл. Это ведь от кровопотери у тебя слабость. Но теперь всё хорошо будет.

- Спасибо тебе, браток, - отвечаю, - А что ты там с ногами то моими делаешь?

Он посумневался, посумневался, да и говорит:

- Извини, братка, но вот с ногами то и проблема у тебя. Посекло их изрядно. Сам не дойдёшь… Ну да ничего, я тебя на себе доволоку. Да не плачь! Не плачь ты, как девка! Сделают тебе новые ноги, и не таких по частям собирают.

Хороший он парень был, Гам этот. Но дурак. Это ж слёзы счастья были у меня. Счастья, не горя.

Плачу я, уж второй раз за день, а сам думаю:

«Ноги… Мать их так…Ноги!.. Ну всё – отвоевался!.. Наконец то! Теперь тёплое место, почёт и пожизненное довольствие. И верно, всё ж везунчик я.»

С этого, началась в моей жизни совсем новая страница. Знал бы я, что за перемены меня ждут, с какими людьми дальше служить доведётся – в жисть бы не поверил. Да только это совсем другая история…

А пиво, кстати, что- то совсем закончилось. Как насчёт повторить? Вот и я думаю, что стоит.

За Гвардию! За служак – солдафонов! За комиссара Геринга, упокой Император его чистую душу – славный комиссар был! За Седьмой Морвиндский! За Прохоровскую Механизированную! За Аквилу, сектор наш треклятый и пресвятой!

Что? Да, это всё один тост! Ну, будем!

14.shock trooper

Соль Воды

*Адея - спутник планеты Кираб.

*Кирабские воздушно-десантные войска.

Еще дышим, еще верим в себя

Тебя слышим, на части рвемся, горя

Своей болью, по коже ржавой иглой

Стоим насмерть, все как один - за тобой.

"Наша земля". Декабрь.

Кораблю было очень больно. Отравленные, покрытыми бурыми разводами воды немилосердно обжигали его толстую керамисталевую

оболочку. Он стонал и скрипел многотонными металлическими конструкциями, ревел многочисленными орудиями.

Было очень холодно, вечно щедрые на жар плазменные духи поутихли и едва поддерживали движение. Везде холод. В ветре, что

безумно терзает некогда гордый флаг Кирабского Флота, во взбеленившихся волнах, валами накатывающих на палубу.

Каждая такая волна приносит на борт странных существ. Они не теплые. Они скользкие, шипят и царапают шкуру корабля своими костяными лапами.

Но пока посреди этого холодного ужаса еще теплится жизнь. Отчаянно бьется команда корабля, встречая огнем каждый новый вал и отдавая волнам тепло своих тел.

Как изваяние, застыл в рубке капитан. И его сердце еще бьется в такт взмахам гребных винтов.

***

-Огнемет сюда!

Незнакомый капрал взял власть на этом небольшом клочке палубы в свои руки, и пока справлялся успешно. Матросы не возражали,

да и некогда было.

Новая волна холода и шипящих тел захлестнула их. Устало блеснули ножи в лучах ощерившейся Адеи, и пошел новый виток

нескончаемой резни. Бой? Какой к черту бой, держи ганта покрепче, моли свой панцирь потерпеть еще минутку и руби, руби,

остервенело кромсай неподатливую, жилистую тушу пришельца. Смахивай его кровь и слюну с разбитой рожи, стаскивай пирующую

тварь с разорванного товарища. Клинком её проклятую, между хитина. А как ослабла - в воду, откуда пришла.

Отбились? Матрос слева приподнял остатки ганта над головой - тварь, будучи укорочена вполовину, не преставала молотить

когтями по шлему - и бросил полсотни килограмм мяса за борт. А затем как-то нелепо, с протяжным вздохом повалился на

палубу, выпустив широкий нож из изрубцованных рук.

-Огнемет, едрит утопленника! - ругался капрал, возбужденно отмахивая полуметровым тесаком - сопля-с-неба, час вша по всему кораблю расползется.

Игнат дал волю подгибающимся коленям и опустился на ходившую ходуном палубу. Огонь уже несли два десантника

в белых керамитовых масках и с неизменными беретами. Только уже не голубыми, а практически черными от крови.

Видел Император, что погиб бы корабль без взвода этих храбрецов. И поэтому три их семи "Валек" десантной группы, которую

вторжение застало прямо в воздухе, дотянули до корабля Его Величества. "Идиставизо" встретил голубых беретов криком истовой

радости и десантники оправдали оказываемое им повсеместно почтение, с лету спустившись на захваченную носовую батарею и отбив

её в течение пары минут ожесточенного боя.

Прометий растекался по инфицированным помещениям, гулко хлопали внутри гранаты. Удивительно, что-то в груди еще колыхалось в

такт этим разрывам. За час с лишним, казалось бы, уже можно было привыкнуть ко всем толчкам и вибрациям корабля, ведущего

яростный огонь из всех стволов на полном ходу.

-Бес тебя дери, воин, подъем. - крикнул Игнату какой-то незнакомый матрос. Они все теперь незнакомые, знакомых утянула ненасытная вода.

Эта мысль неприятно кольнула задубевшее сознание Игната и осела тяжелым комом в голове. Ведь жрет, жрет не прекращая, не насыщаясь. Одной крови теперь на пару морей хватит.

-Волна!

***

Мичману становилось совсем плохо при виде капитана. Седой волк в черном кителе, прищурившись, вглядывался в какую-то

неяркую, по сравнению с творившейся вокруг вакханалией трассеров разнокалиберных орудий и разрывов, мелькавшую точку. Столь

же упрямо, не смотря на штормовые волны, туда был устремлен и нос корабля.

-Их давно рядом нет... - мерно напевал капитан.

... Чесменский флот остался далеко позади, образовав крутую стену из стали и тола на пути орд тиранидов. Только об одном не подумал адмирал, охваченный оцепенением перед лицом надвигающейся беды. Выставленная у входа в

залив преграда - не лучше ведра, выставленного против цунами ...

И резко заканчивал - А я ввязался в бой.

Где-то там, вдалеке, куда устремился крейсер "Идиставизио", под вой "Вультуров" встряхнулись старцы-горы, когда одновременный грохот сотен орудий и рокот двигателей возвестил о контратаке награккской бронетанковой бригады. Мог ли окруженный гарнизон небольшого портового городка представить в тот миг более сладостную музыку?

***

-Санитара на мостик!

Подскочивший десантник подхватил заваливавшегося капитана. Аккуратно, но настойчиво отстранив его трясущиеся руки, закрывавшие

лицо, начал убирать тиранидскую едкую дрянь перчаткой. Сначала - обеспечить сохранность оставшегося глаза. Морской

волк скулил и выл, но сдерживал движения и не мешал десантнику.

-Потерпи, брат, в свет Его не спеши, здесь ты еще нужнее.

Трещал лазкарабин - то помощник капитана вел огонь по кому-то на корабле. На капитана этому молодому офицеру смотреть было

страшно. Все уж привыкли, что он этаким неуязвимым исполином ходил и по палубам, и отсеки брал в критические моменты

боя, а тут... Прямо на мостике сразили, сквозь толстое бронестекло.

Теперь узнать как выглядел раньше капитан Павел Герзаев можно только по фотопикту. Но и без лица, ты ведь не потерял веры,

капитан?

-Бинт. Синьку. - хрипел он - кракен, уберите эту блудную кровь с глаз... а.

Старлей десанта уступил место подбежавшему санитару - крайне несвеже выглядящему, замараному и окровавленному с ног до головы.

-Брат-офицер, бей короче. - посоветовал он побледневшему и взъерошенному мичману. - Много рубина в молоко пускаешь.

Тот кивнул, сглотнул и вроде бы и впрямь начал выпускать более сдержанные очереди. Хотя бес его разберет в этой трескотне и реве.

-И кэпу скажи, как очнется, чтоб ход увеличивал. Еще три "рыбки" слева объявились.

"Рыбками" матросня уже окрестила какие-то неясные организмы тиранидов, окружившие и неотступно следовавшие за кораблем. Если

приглядеться, то изредка можно было видеть, как между отливавшей сталью волной и вороненым небом проскакивали их костяные

гребни и к Адее тянулись многочисленные щупальца.

***

-Еще!

Волна за волной, накатываясь с тоннами воды, цепляясь костяными крючьями, выпрыгивая и налетая с воздуха тираниды нахлынули

на центральную палубу корабля.

Матросы отступали, нехотя отдавая тело корабля, свою землю, врагу. Были еще отчаянные атаки и попытки вернуть палубу, но они

тщетно тонули в скользком теле стаи.

Случилось то, чего Игнат больше всего боялся - их самым невероятным образом окружили. Выдавили с позиций, из переходов и

трюмов корабля под открытое грозное небо.

Где же вы ребята, остальные? Нет их, будто сгинули. А может и правда, гибли, гибли и все погибли?

Еще режут небо рубиновые лучи из-за темно-стальных надстроек корабля, еще кричит и бьется пульс боя.

Но это далеко, а здесь лишь охриплое дыхание загнанных людей да щелчки сменяемых батарей. Тут и измотанный капрал, и два

десантника, один совсем плох, десяток бойцов корабельной гвардии в панцирях и последний резерв матросов. Все изрублены и

обожжены.

Тираниды не спешат добивать их. Шипят откуда снизу, щелкают костистыми лапами по металлу и с душераздирающим скрипом

обдирают металлическую кожу корабля своими когтями.

Игнат краем глаза следил за прощанием десантника со своим погибающим товарищем. Смертельно раненый, булькая, что-то быстро и

тихо говорил, другой лишь кивал. Внезапно раненый дернулся и обмяк.

Упаси вот так вот умереть, на полуслове прервав свой рассказ. Или исповедь? Последнюю волю? Никто не узнает...

Живой аккуратно перевернул его набок и отстегнул некий продолговатый предмет с рюкзака погибшего. Игнат заинтересованно оглянулся. Десантник неторопливо сматывал грязное тряпье с предмета, и Игнат не мог поверить своим глазам, пока последняя грязная тряпка не упала на мокрую палубу. В руках десантника был добротный двуручный меч, часть клинка которого, прилегавшая к гарде, была замотана в алую с золотым шитьем ткань. Сама гарда представляла собой две орлинных головы, а балансир был выполнен в виде серебристых перьев, расходившихся веером.

Но с десантником происходило что-то странное. Видно было, как напряглись облепленные мокрой униформой мышцы рук, как исказилось полуприкрытое обрубленной маской лицо. Он читал истрепанный кусок пергамента, обернутый вокруг рукояти.

"Перед смертью убей как можно больше своих врагов - размер почетного караула определит твое место в аду".

-Мы провожаем моего брата в последний путь. Поэтому насмерть - негромко, но четко говорилил он. - Стоим насмерть. И половина душ - ему.

И, Господь Император свидетель, никто не спорил с ним и не уговаривал пытаться бежать. Поднимались раненые, вставали подле

него в круг и с мрачной решимостью готовили оружие. Так просто, как будто делали это каждый день.

Хлынувший из тьмы вал когтей и плоти на мгновение задержался, и будто бы даже остановился, когда рубиновые пики лазерных

импульсов впились в него. Огнемет осветил на секунду эту волну, но закашлялся, а затем угас и маленький огонек запальника.

В тысячах блестевших холодной злобой глаз отразились лица трех десятков человек. Заскрипел усталый металл штыков, ножей и

клинков, принимая на себя тонны костей, измученно гавкнули в лицо врагу немногочисленные пистолеты и заорали дико люди.

***

Капитан взирал на этот последний бой обреченных и грустно завидовал этим бойцам. Пускай через полминуты изрезанная плоть

последнего из них выпустит извивающиеся внутренности, но сейчас нет людей счастливее. Они уже на пути к Нему, судьба решена и понятна, осталось лишь оплатить последний счет.

Ему же предстояло еще подумать и принять последнее решение. Силы стремительно покидали искалеченное тело, так что реализация плана падет на заместителя.

-Мичман, меняйте курс. До Уграда мы не дойдем, слишком мало нас. Кратчайшим курсом - к берегу. - хрипя, отадавал короткие расопряжения капитан - Позовите командира десантников. Дайте связь с машинным отделением.

***

Игнат попытался ощутить свое тело, но ничего не вышло. Не хватало многого, очень многого. И холод. Но где-то еще тепло, еще

струится меж тел остывающая кровь и исходят жарким паром перегретые стволы хэллганов.

А потом десантник, оплетенный телами шипящих в ярости гантов, собрался с силами, надавил на руну активации. Что-то тихо

щелкнуло и секундой позже стало совсем тепло и светло.

***

-Удержите? Сколько людей осталось?

-Отделение есть. Полчаса, говорите... Устоим.

Десантник развернулся и направился к выходу с мостика. Капитан криво усмехнулся.

-Знаете, ведь там рентген двести будет...

-Полчаса, капитан, устоим.

И он ушел к выстроившемуся отделению вдвшников, чтобы повести их к корабельному реактору. Стрелка переведенных на ноль-ноль

часов качнулась и отбила первую минуту нового времени.

Мичман бросил беглый взгляд на тусклые лучи солнца, едва пробивавшиеся сквозь завесу грозовых туч, подхватил силовую саблю и, оправив китель, поспешил наружу...

Есть на Кирабе одно место, известное лишь посвященным. Чесменский залив не раз становился театром решающих боев, и там есть

множество отметин страшных войн прошлого. И где-то на берегу, близ Енохийской гряды, лежит один из таких шрамов прошлого. Обычно острые края скал там будто сточены неведомым ремесленником. А в искусственной, остекленевшей воронке, покоится скелет корабля, будто скелет выброшенной на берег рыбы. Знающий путник всегда остановится там и зачерпнет заскорузлой рукой небольшую пригоршню тамошней воды. Выпьет, чтобы не забывать вкус её соли.