[конкурс] Дела семейные

[Iron Duke]

Леди и джентельдварфы кхм кхм Джентельмены!

Сегодня мы начинаем подготовку к отличному шоу.

Легенды раздела фанфикшена выступят со своими трудами, на достаточно необычную тему "Дела семейные в мрачном мире далекого 40к".

Задача участников написать фанфик размером от 3к знаков до 200к знаков. Да так написать, чтобы это было по теме любви\семьи и вобще как завещали великие "kinder kьche kirche!" =)

Сроки подачи работ до 7 июля включительно. Но это не значит, что их надо держать до последнего дня.

Конкурс не анонимный, а значит все будут знать авторов, так пусть же авторы сами и постят свои работы в эту тему

Участники

Rommel - Легенда раздела фанфикшена

Sanguinius - ксенофил со стажем и ролевик

Architect Pryamus

Arch-Villain Rafaam - ВЕЛИЧАЙШИЙ АРХЕОЛОГ

AzureBestia - заслуженный фанфикописец

Gaspar -

Kitten of Khorne - фанатка шиперинга тавей

Knijnik - вольный казах

CivilWAR -

Janissary - новичок

Работы авторы размещают здесь своим сообщением до 7 июля

Голосование:

Голосование продлится до 20:00 по Москве (Россия UTC +3) 01.08.2019 н.э, Земля, Солнечная Система. Голосуем в этой теме. Оценки от 1 до 10. Оценки нужно подкрепить развернутым комментарием (нижний предел для одного рассказа - 300 знаков с пробелами), почему один рассказ лучше других. Участники не голосуют за собственные работы. Окончательная оценка - среднее арифметическое.

Изменено 2 июля, 2019 пользователем Arch-Villain Rafaam

[Sangvinij]

Самые страшные хищники

0.

Погоня уже подошла к концу. Юная охотница держала свою жертву на прицеле, нажатие спускового крючка и стена затхлого туннеля окрасилась алым.

- Почти...идеально, - проговорил женский голос, убеждаясь, что счетчик убийств записал смерть беглеца.

Обманчиво хрупкая фигурка спрыгнула со своей позиции и краткими перебежками направилась к надежно спрятанному гравибайку. Запахи, наполнявшие эти туннели, терзали нюх охотницы, но, как и скрипка без всех струн не может сыграть мелодию, так и она не могла обойтись в погоне без фимиамов страха, что улавливал ее нос.

Заветный транспорт был там где и должен быть. Сердцебиение стало спокойнее, но опасности все еще таились в тенях. Выпущенные словно дикие звери: мон'кей, орки, крууты, все они были добычей юных охотников, что считали иное развлечение пустой тратой времени. Место, где проходила охота, уже само по себе было опасно. Множество скрытых угроз спеленутых мраком составили дурную славу Нижней Комморре.

- Атси-анни, вот ты где! Догнала своего? - крикнул ей голос, искаженный дыхательной маской. От неожиданности девушка подпрыгнула и чуть было не выстрелила в говорившего.

- Диоклиан, кретин, я бы тебя пристрелила! - девушка опустила осколочную винтовку и шумно выдохнула, задумываясь о том, что, на самом деле, с радостью прикончила бы подкравшегося юношу.

- Я чуть было не подумал, что это не ты крадешься, подобно лировому коту, а моя жертва, я начал высчитывать оптимальное упреждение…

- Твое бахвальство ни к чему не приведет...Дай угадаю...Ни одного не убил? - девушка ехидно улыбнулась.

- Мои жертвы достойны лишь снайперских выстрелов.

- Снайперских промахов, ты хотел сказать, дорогой братец, - издевательски пропела Ауригия, сестра близнец Диоклиана, вытирая штык, прикрепленный к винтовке. - У меня трое. Сколько у тебя? - обратилась к охотнице девушка.

- Четверо...Надо возвращаться, скоро на свежее мясо прибегут ур-гули, - отрезала Атсиамата, рассматривая свой миниатюрный инфошар, что показывал срочное сообщение. - Тетушка зовет...

1.

Атсиамата была не в восторге от предстоящего семейного ужина. Для присутствия на этом мероприятии пришлось прервать охоту за рабами, которых специально выпустили в Нижней Комморре. Атсиамата даже стала принимать ставки от других таких же как она молодых, богатых и беспечных истиннорожденных юношей и девушек. Сливки подрастающего поколения властителей Верхней Комморры, слишком юные и неопытные, чтобы допускать их до управления и принятия важных решений, слишком дерзкие, неуправляемые и пресыщенные, чтобы держать их взаперти высоких башен.

Атсиамата вошла внутрь своих покоев, вылизанных старательными рабами до блеска. Девушка стянула с себя комбинезон, пропахший вонью Нижней Комморры и заляпанный кровью, распустила волосы, что были подобны расписанному холсту. Разные прически показывали разнообразные притчи из сборника любимого поэта Атсиаматы. Творец любезно согласился пожертвовать каплю своей крови для краски, которой личный цирюльник девушки раскрасил пряди, нанеся краску так, что волосы стали подобны калейдоскопу, от их формы зависело содержание притчи. В большинстве своем это были цинично-кровавые либо пошло-амурные сюжеты. Юная эльдарка долго и придирчиво подбирала прическу, затем, решив, что подобные изыски будут не к месту, решила вообще смыть сей шедевр со своих волос. Спустя непродолжительную водную процедуру с приятно обжигающими составами, убирающими краску, она была готова. Родной цвет ее волос вторил знаменитой иссиня-черной гриве, которой так гордилась ее мать, суккуба Синтафаэ.

Зная нравы двух других приглашенных, Атсиамата пришла к выводу, что никак не может не бросить вызов хотя бы в одежде. Вместо платья девушка натянула обтягивающие кожаные штаны и блузку, украшенную выделанной кожей рабов. Поверх нее она накинула кожаную куртку, недавно выигранную в гонках у банд налетчиков. Куртка сидела на девушке великолепно.

- Жаль бывший владелец не сможет оценить это зрелище, - хихикнула Атсиамата, поглаживая декоративные элементы, осколки черепа и челюсть смотрелись изысканным украшением на плечах и рукавах.

Завершив образ ботильонами на высоком каблуке с острой шпорой, довольная собой, она направилась на самый верх башни, в личные покои архонта, "Тетушки Амарейи", как про себя звала ее Атсиамата.

Один из секретных лифтов быстро доставил ее в нужное место. Легкое волнение и даже азарт наполняли девушку. Тема столь важной встречи не оглашалась, что было необычно.

- Наверняка тетушка задумала что-то серьезное и важное... что же в этот раз, - одними губами произнесла девушка. - Интересно... что же наденет матушка, - при мыслях об атлетичной фигуре матери, девушка завистливо и похотливо облизнулась.

Двери лифта открылись с тихим шелестом.

2.

Синтафаэ, суккуба культа Луны Глубин, была не в духе. Новая партия рабов, представителей самых разных рас, была куда хуже, чем обещали ей архонты, осмелившиеся столь сильно ее обмануть. Сестра суккубы и ее кабал давно не устраивали вылеты за чем-то ценным, редким и интересным. Пиратские рейды, интриги против других кабалов, а также присоединения ослабевших конкурентов приносили ей куцые дивиденды. Синтафаэ на тренировке выместила злобу на рабах, порвала их в клочья, чтобы на семейный ужин уже идти с холодной головой. Скинув с себя свои боевые одежды, что звоном металла упали на мрамор пола, она смыла с себя всю кровь и напоминание о бое освежающими струями воды. Решив удивить двух других участниц ужина, она выбрала не платье, а костюм из черной приятно обтягивающей и плотной ткани. Жакет, лишенный лацканов, был скроен так, чтобы создавать подобие широкого, глубокого декольте. Обтягивающие брюки подчеркивали длину и красоту атлетичных ног, туфли с открытым носком добавляли изящества. От прежнего образа суккубы не осталось ничего. Даже лезвия и крючья были вынуты из роскошной гривы, хотя обычно всегда там оставались как напоминание о талантах королевы арены. Почувствовав легкое недомогание, Синтафаэ вспомнила об одной вещице, что должна сыграть важную роль в разговоре. Положив в карман жакета заветный предмет, суккуба с едкой ухмылкой направилась к скрытому лифту, ведущему от покоев прямо в личные апартаменты Архонта кабала Багровой Змеи.

3.

Назначая встречу, Амарейя прекрасно знала, что обе родственницы опоздают, поэтому задержалась подольше в объятиях любовника и любовницы. Близнецы истиннорожденные, красивые как две фарфоровые статуи, столь же хрупкие и алебастрово белые. Капли крови от укусов длинных клыков архонта так ярко контрастировали с их кожей, что, казалось, они упали на чистейший снег. Девушка извивалась под ласками архонта, оглашая криками залу, юноша же наслаждался прекрасным телом своей госпожи. Похоть Амарейи была неутолима, тот, что мог ее заглушить, полтора столетия назад сгинул в разрыве Паутины. Припасенные у гомункула части его тела рассыпались в прах к чудовищному горю Амарейи, вынашивающей двух близняшек.

Вскрик наслаждения хором огласил покои. Мрачные мысли не помешали телу архонта достичь пика удовольствий. Жестом прогнав своих любовников, Амарейя накинула одно из своих любимых платьев, в котором она когда-то произвела столь сильное впечатление на приснопамятного перепуганного мон'кея. Стук высоких каблуков огласил огромный зал самой верхушки шпиля. Покои архонта были хитроумным сплетением обсидиановых арок, что создавали внутреннее убранство. Различные элементы декора и интерьера возникали и пропадали по желанию владычицы. Благодаря огромным панорамным окнам, укрытым самым прочным из кристально прозрачных материалов, создавалась иллюзия того, что зал плывет в пустоте, освещаемый светом плененных звезд. Заняв свое место во главе стола, Амарейя приступила к легкому аперитиву, загодя поставленному на стол. Мысли архонта были связаны с посланием того самого перепуганного мон'кея, что сделал столько полезных вещей для нее и ее кабала. Мать и дочь зашли синхронно. Синтафаэ и Атсиамата выглядели удивленными внешним видом друг друга. Если дочь была в восторге, то мать была в гневе, который изо всех сил пыталась скрывать.

4.

- Я знала, что ты выберешь что-то столь броское и безвкусное, - холодно произнесла Синтафаэ.

- Син-Син, мы еще даже не приступили к важным темам, а ты уже норовишь наказать свою взбалмошную дочь, - мягким, примирительным тоном произнесла Амарейя.

- Матушка, откуда столько злости? Я наоборот впечатлена твоими модными изысками, жаль их видим лишь мы. Многие мужчины друкари повыпрыгивали бы из штанов ради твоих грудей и бедер, столь аппетитно подчеркнутых нарядом, - торжествуя, Атсиамата подкрепила свою издевку ослепительной улыбкой.

- Если бы был хоть какой-то толк от твоего невероятно острого языка, то я была бы безмерно рада, а так твои уколы лишь сотрясания воздуха, - ледяным тоном ответила Синтафаэ. - Должно быть, куртка этого налетчика до сих пор воняет притоном, где его выплюнула на свет утроба пропащей шлюхи.

- А если даже и воняет. Одорические элементы образа не всегда должны благоухать мускусом и страстью, матушка. В твоем декольте можно утонуть глазами, кажется даже, будто бы оно смотрит на меня. Едва прикрытыми прелестными полушариями, - последние слова произнесла девушка максимально тихо.

- Синтафаэ, Атсиамата, помните о приличиях, - примирительно-холодным голосом произнесла хозяйка покоев. - Прошу, угощайтесь.

Когда гостьи сели за стол, из пола выехали наборы первых блюд, парящие на гравиплатформах. Закинув длинные ноги на подлокотник, Атсиамата с кислой миной принялась есть легкий салат из свежих листьев шъя-ши, что специально сохранялись живыми для блюда, дабы их необычная нервная система подарила гурману свои последние страдания.

- Начнем с тебя, моя дорогая племянница, - холодным, но спокойным тоном произнесла Амарейя.

- Да, тетушка…

- Я тебе не позволяла в таком духе обращаться ко мне, - негодующий лик архонта, что только что огласила залу голосом полным металла, стремительно сменился теплым и отзывчивым лицом любящей матери. Подобные смены образа пугали Атсиамату до смерти, она даже убрала ноги с подлокотника и аккуратно придвинула кресло, когда отошла от краткого шока. Увидеть подобное выражение лица означало узреть свою смерть, исключения из этого правила были крайне редки. - Продолжим. Ты уже почти взрослая и пора определиться, каким образом ты собираешься принести пользу моему кабалу либо культу твоей матери.

- Я не очень понимаю, миледи, разве в этом есть необходимость?

- Есть. Твои растраты уже превышают все допустимые пределы, - строго произнесла Синтафаэ, - кратно превосходят мои расходы.

- И что же в этом такого, я умею тратить. Со вкусом, - нагло улыбаясь, парировала Атсиамата, - не только на роскошные наряды и разнообразное оружие, как ты, матушка.

- Знала бы ты, сколько пересудов было о том, что твоя неудачно оформленная прическа после очередной попойки создавала иллюзию, что одна из фигур на волосах сношает твое ухо, - Синтафаэ торжествующе улыбалась, отчитывая дочь, игнорируя ее словесный укол. - а те суммы, которые ты отдала за единственную каплю крови. За них нужно было выжать того жалкого писаку досуха.

- Тогда бы он не написал поэму в мою честь, - возмутилась Атсиамата.

- Читала я эту поэму, жалкая пародия на Ил'Риниста Кровавого. В ней даже не говорится подлинно о каких-то других твоих качествах кроме презренной щедрости, - ответила с легким прищуром Амарейя. - нужно хорошо знать классиков, моя дорогая, чтобы не попадаться на крючок таких посредственностей.

- Тогда вытрясу из него все, что заплатила, - разозленно ответила Атсиамата.

- Покажешь тем самым, что единственное верно описанное им качество ложно? - ухмыльнулась Амарейя. - Нет. Этим ты не отделаешься. Мы с твоей матерью согласовали пару кандидатур в твои будущие супруги.

Маска ужаса пробилась сквозь раздражение и скуку, что использовала как защиту юная эльдарка.

- Супруги? - не веря, прош[оппа!]ла Атсиамата. Перед ее глазами пронеслось множество картин, где ее позывы и запросы ограничивались, а сама она становилась лишь украшением, возможно, даже одним из многих. - Отец будет против! - выкрикнула девушка.

- С чего ты взяла, что он не дал на это свое согласие? Этих двоих он отобрал лично, - ответила успокаивающе Синтафаэ, указывая на высветившиеся голографические изображения.

- Диоклиан?! Да я лучше стану женой мон'кея, как та ведьма...Ильянир, чем выйду за этого надутого, бесталанного пустобреха! К тому же он мечтает лишь о том, чтобы затащить свою сестру в постель. Такой нарциссизм...

- Надо же, - удивилась Амарейя, перебивая племянницу, - а их отец, архонт Ваэрак, сватал Ауригию за моего старшего сына, Асмодея. Ну а что насчет Рейгириса?

- Он, конечно, невероятно умен и даже по-своему красив, но этот садист превратит меня в очередной свой анатомический театр, что он так любит устраивать, - раздраженно отмахнулась девушка.

- Задумайся, ведь ты можешь стать супругой будущего гениального гомункула, - с нескрываемым ехидством ответила Синтафаэ.

- Вообще Отец обещал взять меня с собой! В рейд, - девушка уткнулась лицом в ладони, изображая замешательство, близкое к рыданиям. На самом же деле сквозь них она изучала реакцию родственниц на эту тираду.

- Алактель говорил мне о твоей просьбе. Предложил решение. Он выделит тебе эскортный "Корсар" с экипажем из своего флота, чтобы ты могла набраться опыта в самостоятельном рейде и не позорить его своим незнанием и неумением, - голос Синтафаэ был мягок и ласков, но глаза выдавали торжество.

- Если же ты так сильно любишь охотиться за беглецами, то можешь возглавить один из моих отрядов ищеек, что выслеживают предателей, шпионов, а также просто недоброжелателей. Правда тогда твои доходы не покроют и десятой части твоих ежедневных запросов, - предложила Амарейя, принимаясь за второе блюдо.

- И вообще, матушка, я все же имею права на культ! - девушка не сразу осознала, что сказала сейчас роковые слова.

- Чтобы иметь права на культ тебе должно бросить мне вызов и победить! - сказала Синтафаэ, вставая из-за стола и напрягая мускулы словно для прыжка и мощного удара. Амарейя с восхищением отметила мастерство портного, что смог сшить наряд, который не разошелся по швам от такой нагрузки.

Грозный облик матери заставил девушку съежиться и отвести взгляд.

- Ты могла бы сделать меня одной из суккуб-соправительниц, - шмыгнув носом, пролепетала Атсиамата, - это же частое явление.

- Еще чего. Чтобы первая же гекатрикса принесла мне твою голову, как трофей, говорящий о невероятно быстрой смене власти? Ты не была ни на одной тренировке уже пол периода, да ты и пяти раундов не продержишься на арене!

Показная готовность лить слезы чуть не превратилась в настоящие рыдания. Девушка усилием воли подавила [ну уж нет]лынувшие эмоции и с вызовом посмотрела на Синтафаэ.

- Я твое единственное дитя, и ты... ставишь мне такие ультиматумы! - слезы предательски наворачивались на глаза девушки.

- Уже... не единственное...

5.

Синтафаэ торжествующе достала из кармана жакета вещицу, похожую на зеркальце размером с ладонь, и приложила к низу живота. Атсиамата выглядела ошеломленной, даже Амарейя удивленно приподняла бровь. Голограмма показывала эмбрион эльдара.

- Твои широкие бедра хорошо маскировали твое положение. Ему уже почти период, - со знанием дела произнесла Амарейя.

- Да, скоро начнется фаза активного роста и тогда я не смогу нигде участвовать лично, - Синтафаэ ухмыльнулась, - так что стоит посвятить меня чуть глубже в твои планы, сестрица.

- Что вы с Алактелем задумали? - холодно спросила Амарейя.

- Показать нашей дочурке, что она более не единственный птенец нашего гнезда, и пора уже вставать на крыло. Либо ты помогаешь охранять наше гнездо, либо упархиваешь строить свое, - спокойным голосом ответила Синтафаэ. - Если бы я могла седеть от сильных переживаний подобно мон'кеям, то щеголяла бы уже с белоснежными волосами, твоими стараниями, Атсиамата! - голос суккубы звенел.

- Матушка, - в ужасе взмолилась девушка, понимая, что мать узнала о ее преступлении. - Это была лишь случайность! У меня есть запись со "счетчика убийств".

- Он же фиксирует лишь момент убийства? - удивленно произнесла Амарейя.

- М...мой показывает, я его сама улучшала, фиксирует столько времени, сколько я захочу. Я записала его смерть...Миледи, начиная с момента оскорблений, - запинаясь, обратилась девушка к архонту, - я могла бы делать подобные вещи, что лучше и функциональнее обычных.

- Трудиться подобно рабочим на фабриках, производящих оружие? Не бывать этому, - ответила Синтафаэ, скрывая гордость за технические дарования дочери. - Думала, я не узнаю! Ты убила одного из наследников архонта Шеннирит, она наш союзник! Благодаря Амарейе мне удалось свалить всю вину на банду гелионов и их покровителя, архонта Маэр'Гана, но ты чуть не начала войну своей дурацкой выходкой! - чтобы хоть как-то унять гнев, Синтафаэ обратно села за стол и вгрызлась зубами в жаркое из карнозавра, что был добыт на мирах экзодитов.

Атсиамата, казалось, побледнела еще сильнее.

- Матушка...я...он меня оскорбил, я отказала ему в ухаживаниях, и он принялся поливать меня потоком брани, словно он с самых низов Сэк-Маэгры. Вот запись... - Суккуба видела, что девушка сейчас расплачется, не в силах совладать с бушующими эмоциями, но при этом умудрилась справиться со сложной техникой и подключить устройство.

Часть Синтафаэ жаждала успокоить, утешить свое дитя, прекрасно помня, какой милой крохой та была и сколько счастья принесла, и сколь умной она стала. Другая же часть ее сущности прекрасно понимала, что нужно поставить девушку на место и показать, что пора юношества закончилась и нужно делать свои первые шаги во взрослой жизни.

- Впредь, с подобными проблемами будешь разбираться сама, - спокойным голосом ответила ей Амарейя, разглядывая голографический отчет о смерти наглеца и потягивая легкий алкогольный напиток, приятно подчеркивающий чувство сытости.

- Возьми себя в руки, Атси… - ласково проговорила Синтафаэ, используя ее детское прозвище, - мы не лишаем тебя поддержки, нашей помощи советом и делом, просто говорим, что ты уже должна строить свою жизнь, а не плыть по течению.

Девушка подняла глаза на свою мать. К радости Синтафаэ они не были полны ярости или ненависти. Они молили о помощи. Атсиамата вскочила из-за стола и бросилась к матери, принявшей ее в крепкие объятия.

- Ты же... не оставишь меня...матушка, - прош[оппа!]ла девушка, осыпая поцелуями шею Синтафаэ.

- Нет, не оставлю, но дам хорошего пинка под твои прелестные ягодицы, чтобы ты наконец полетела, - голос суккубы был ласков, но одновременно строг, а объятья нежны, но крепки. Девушка поддалась эмоциям и сама нашла поцелуем губы матери. Страсть дочери поначалу удивила и захлестнула суккубу, но было не время отдаваться на волю этих порывов, ответ губ суккубы перевел поцелуй в чувственное равновесие.

Уняв страсть дочери, Синтафаэ произнесла:

- Твои эмоции вкусны и нежны, но…

- Кто это будет? - спросила девушка, погладив низ живота своей матери, попутно устраиваясь у нее на коленях.

- Мальчик. Ему уже пришлось пережить суровую битву, - глаза Синтафаэ сверкнули в сторону Амарейи, - что закончила давнюю вендетту. Будет великим воином, раз смог пережить такое.

- Ты все не можешь забыть тот хитрый маневр, что заставил то Отродье Голодной ***** познать истинную муку? - ответила Амарейя, недобро посмотрев на сестру.

- Я скорее хотела бы более честной платы за мои старания. Ты недавно прибрала к рукам кабал "Пылающих Солнц", а я все жду, когда же ты со мной поделишься хотя бы частью их ресурсов.

- А ты участвовала в тех финансовых махинациях, которые сделали этих дураков моими должниками?

- Если бы у меня были требуемые фонды, я бы их вложила, но вскоре мне придется сражаться не с чемпионами генетически улучшенных мон'ки, а с жалким отребьем, что они зовут регулярной армией. Когда ты вновь пойдешь в реальное пространство, когда же знамена твоего кабала покроют собой планеты младших рас, унося богатую добычу? Ты заигралась, сестрица, твои интриги в Коммораге не принесут твоему кабалу славы, лишь наживут тебе врагов. Сейчас их уже множество, втайне опасающихся твоего возвеличивания. Где твоя осторожность и скрытность! Где так мною любимая жажда добычи! - пламенная тирада Синтафаэ вызвала удивление и восхищение даже у Амарейи, а сама суккуба была поражена своему красноречию.

- Впечатляющий образчик ораторского искусства. Могла бы дождаться обсуждения того вопроса, что я хотела поднять. Тогда бы у тебя было куда меньше причин злиться и кричать, - спокойным тоном ответила Амарейя. Подобное спокойствие заставило Синтафаэ напрячься и вспомнить худшие из раскладов, которые она ожидала от этой встречи.

- В чем же суть этого вопроса? - спросила Синтафаэ, стараясь сохранить хладнокровие.

- Генри Арчертон, - ответила Амарейя, растягивая звуки имени на готике.

- Твой скрытый кинжал вновь дал о себе знать?

- Он зовет нас на охоту. На битву, что превзойдет силой и красотой свершенное на Петримаре возмездие. Туда слетятся многие. Множество нитей ведут туда. Собратья с искусственных миров. Адептус Астартес и иные армии мон'ки, что зовет с собой Инквизитор. Орочий флот, манимый туда на битву Губительными Силами, подобно щиту от врагов закроют они главное зло от удара. Одно из порождений Прядущего Судьбы, Великого Змея Из-За Пелены, Архитектора Поражений, Владыку Обмана, Многоликого и Бестелесного, а также его Легионы. Головы вечно живущей змеи готовятся к отсечению, сестра! Ты встанешь под моими знаменами? - глаза Амарейи, казалось, горели внутренним огнем, настолько пламенной была речь.

- Буду. Как и всегда, - Синтафаэ хищно ухмыльнулась.

- Тогда благослави мой поход, - Амарейя встала из-за стола и жестом указала на ложе, что буквально недавно было полно страсти и похоти.

- С радостью, - Синтафаэ встала и поманила за собой ничего не понимающую Атсиамату. - твой корабль ждет тебя, и ты пойдешь с нами. Пора и тебе показать свои клыки...мой юный хищник.

Изменено 9 июля, 2019 пользователем Sangvinij

[Iron Duke]

Возвращение Хелльгарта

Черные волны великих морей Фенриса бились о причал деревни. Спустя долгие месяцы плаваний Хелльгарт вернулся домой. По возвращению он мечтал взять в жены Фриду красавицу из красавиц, чьи милые и блестящие словно топазы глаза смотрели из под золотых кудряшек строгого, но, безусловно, красивого лица. Это был его день, славный и торжественный. Ведь сегодня Хелльгарт вместе с отцом и дедом вернулись с великого испытания морем, где они втроем лишь в одной лодке, с тремя гарпунами и сетями должны были заарканить одного из кракенов. Это было испытание не только для Хелльгарта, его отец Брон и дед Улланд тоже должны были пройти это испытание, ведь в том каким вырос сын Фенриса непосредственно участвует старший в роду, а значит провались Хелльгарт провалился бы и его отец с дедом. Призом же было право выбрать ту деву, что была близка по духу и мила сердцу мужчины. У Фриды не было ни единого недостатка с точки зрения Хелльгарта и сейчас она, облаченная в ритуальные одежды, которые больше напоминали кожаные доспехи нежели свадебное платье, ждала его у дома вождя. Фрида была совсем немного младше, но даже в свои 17 лет она отлично владела копьем, искусно охотилась и, как удалось узнать первому и единственному Хелльгарту, была очень горяча в постели. Девушка всем сердцем любила его. Однако она ни капли не переживала когда её мужчина отправился в плаванье, она верила, что Хелльгарт не может потерпеть неудачу. Отец Фриды, старый Вольрик был намного крупнее суженного для его дочки. Он опирался на двуручный топор и смотрел исподлобья на вернувшегося молодого героя деревни. Было бы неправдой сказать, что он был недоволен выбором Фриды, но как и любой отец он переживал за их союз. Фрида не рассказывала, что редко охотилась одна и каждый раз Хелльгарт помогал ей, так что и о близости влюбленных, он только мог догадываться. Вряд ли старик Вольрик был бы против этого, ведь он любил говорить, что вместе с Броном переплыл не раз Фенрис. Было ли это простым бахвальством или нет точно никто не знал, даже сам Вождь.

Примерно две сотни людей населяло деревню и сегодня почти все они были здесь. Мед готовился литься рекой, а мяса бы хватило, чтобы кормиться на месяц вперед. У стола Индра, матушка Хелльгарта, следила за всеми приготовлениями. Большая часть её рыжих волос была коротко острижена, так чтобы оставшиеся образовывали длинную косу, что уходила до бедер. На конце косы были вплетены разные лезвия. Много кто из деревни знал, но Индра забрала эти трофеи от мерзких бледнокожих фей в черных доспехах после того, как эти твари утащили её старшую дочь. Три дня она выслеживала их и когда пришло время свершила возмездие. Ходили слухи, что Индра скормила горным троллям трупы фей, дабы те никогда не вернулись, а их разбитые клинки женщина вплела себе в косу, как напоминание о том дне.

- Сегодня мы празднуем славный день. Хелльгарт вернулся из моря с победой. Насколько я помню, его сага началась вон в той лодке, - Вольрик указал рукой на старую шхуну отца Хелльгарта, в которой Брон поплавал однажды вместе с Индрой, а в результата обзавелся первым сыном. От этого сидевшие за столом мужчины одобрительно заурчали и постучали кружками по столам, а женщины и девы смущенно, но с улыбками отвели взгляды в сторону.

- И продолжится сейчас за этим столом. С возвращением укротитель штормов и морей, - дружелюбно и с гордостью крикнул старик.

Веселье и гулянье начались. Фенрисийцы безусловно варвары по натуре своей, но им не чужда поэзия и музыка, не чужда как романтика приключений, так и радость простой жизни. В этот день праздновала вся деревня. Мужчины соревновались, а женщины болели за своих фаворитов. Дети бегали по «площади» и играли в варваров и чудовищ и более простые игры.

Хелльгарт подошел к Фриде и поймал на себе оценивающий взгляд её отца.

- Вы позволите, Повелитель, - обратился он к Вольрику.

- Ну, я бы не позволил тебе ранее, но сейчас ты близок к моему одобрению как никогда. Береги мою девочку и укрепи мой и свой род достойными сынами и дочерями. Но позволить или нет это конечно мое право, а вот пойти с тобой выбор за Фридой. А ты, дочь, пойдешь за молодым героем? Или мелковат еще?

- Пойду конечно, - выпалила девушка и сразу покраснела, так сильно, что даже близкое пламя костров не могло скрыть это.

- Хах, ну если прямо так, то счастья вам, славы и благословения предков.

Вольрик встал с деревянного трона.

- Слушайте! Слушайте и не говорите, что не слышали! Сегодня мы празднуем не только возвращение Хелльгарта, но и его свадьбу с моей дочерью Фридой! Пусть Русс и Всеотец благословят их вместе с нами, - крикнул вождь и две сотни явно уже пьяных, но все еще соображающих голов в едином порыве повторили тост.

Прошло буквально несколько мгновений после того как прозвучали благословения, как во вспышке молнии перед веселящимся народом появился воин в покрытых рунами доспехах. На его плече сидел черный ворон, а густая темнорыжая борода ниспадала на его покрытую броней грудь. Жители деревни посмотрели на гостя, но за оружием никто не потянулся, наоборот многие посчитали это знаком свыше, вестником благословленных и подняли кубки и горны в честь вестника Русса. Рунный жрец не подошел к столу, оставшись примерно в пяти метрах от ближайших к себе людей.

- Приближается буря! Берегитесь сыны и дочери Фенриса! Куйте клинки и готовьте воинов - произнес посланник небесных воинов и затем исчез в новой молнии...

Праздник остановился, а Хелльгарт подбежал к месту где молния только что ударила дважды. Мир начал медленно рушиться за его спиной, а люди таять как ледяные скульптуры. Хелльгарт почувствовал тяжелую руку на своем плече.

- Прошло уже две сотни лет, а ты каждый раз свой путь начинаешь здесь Пепельный Кулак. Мертвых не вернуть, кому как не тебе знать об этом, Хелльгарт, - произнес строгий голос от которого исходила мудрость веков.

С каждым словом иллюзия этого праздника рассыпалась все сильнее, все быстрее. Там где только что танцевали девы осталась только горсть пепла, где стоял рассказывающий молодняку байки отец Хелльгарта проявились засыпанные снегом и поросшие мхом остатки столов. Где же была Фрида, осталась прекрасная ледяная статуя, что была полной копией внешнего вида девушки. В конце концов и она треснула и разбилась, остался лишь Хелльгарт, не как мальчишка, что вернулся с первого великого подвига в своей жизни. Огромная фигура в терминаторских доспехах с посохом в руках стояла в центре круга куда когда-то ударила молния. Прошли века, но привкус грозовых чар Ньяла все еще остался в этой земле.

- Этот путь для тебя еще закрыт, сюда его проложили мертвые, он не для живых. Скорбь и мечты, они погубят тебя. Не грусти, они под охраной Всеоотца, их души будут ждать тебя за пределами и помнить, кто их защищал. Они будут помнить того, кто убил колдуна и прочих выродков варпа и поддержат тебя в нужный час, а когда Моркаи заберет тебя, они встретятся с тобой так же как в этот день. Как будто после долгой, но славной охоты.

Хелльгарт открыл глаза и посмотрел наверх, рунные терминаторские доспехи безусловно были больше тех, что носил волчий жрец, но Хелльгарт стоял на одном колене и посему [ну уж нет]одился чуть ниже. Волчьий шлем Русса скалясь улыбался ему. Ульрик Убийца пришел забрать его в мир живых из объятий прошлого.

- Они будут помнить, что я не смог никого из них защитить. Это они будут помнить, когда я предстану у Золотого Трона? Или то, что я единственный кто остался жить, когда демоны пламя и море поглотило деревню. Шесть дней мы сражались с яростью недоступной смертным, а на шестой день наши силы иссякли, раны взяли свое и клинки с топорами затупились. Я убил колдуна только потому, что был благословлен Всеотцом, а не потому, что я был искуснее и сильнее колдуна, - рунный жрец не плакал и не грустил, он ненавидел себя за то, что он жил когда все, кого он любил и кем дорожил погибли. Эти раны не могла заглушить даже кровь всех еретиков, что он истребил.

- Ты все еще тот же безбородый мальчишка, который пришел ко мне в ожогах и с исковерканной рукой, - усмехнулся Ульрик и продолжил, - нет они будут помнить, что вопреки всему, вопреки твоей слабости и без даров детей Русса, ты все равно вступил в бой и вышел из него победителем, израненный и обожженный ты вырвал горло тому выродку Магнуса и растоптал его череп, и пусть хоть кто-то скажет что это было не так. Люди умирают даже сейчас, все время гибнут тысячи, сотни тысяч и все равно мы сражаемся, сражаемся за других, наш путь это путь героя. Героев которые пожертвовали всем, чтобы служить высшей цели и эту цель у нас не отнять. Мы палачи Императора и он решает куда упадет наш топор и сегодня он нам указал. Простись с прошлым и отпусти его. Наш удел позволить построить будущее.

Рунный жрец встал, посох в его руке завихрился неестественной силой. Читая древнюю инвокацию к силе ветра земли и огня, он ударил посохом о рунный круг, в котором [ну уж нет]одился, и земля, на которой стояла деревня, начала обрушаться в недра Фенриса. Сверху пролом начал наполняться водой, лишь небольшой элемент суши, на которой [ну уж нет]одились два космодесантника и причал стояли как и прежде. Последним скрылось под водой лицо ледяной статуи, посвященное Фриде. Дело было сделано и место скорби с призракам прошлого навеки скрылось под пучиной морей Фенриса. Хелльгарт вздохнул, покончить с прошлым было не так трудно физически, куда сложнее было разорвать этот круг. Волчий жрец похлопал его по плечу.

- Они всегда будут с тобой, не здесь, не в мире живых. Но они всегда будут поддерживать тебя и давать тебе силы.

- Зачем? Зачем им помогать мне?

- Чтобы ты отомстил конечно, друг мой. Со временем мы очистим всю галактику от проклятых выродков циклопа, вот увидишь.

Изменено 18 июня, 2019 пользователем Arch-Villain Rafaam

[Kitten Of Khorne]

Disclaimer: 18+, эротический контент, натуралистические описания физического насилия, не рекомендуется для прочтения впечатлительным личностям

"Кровные Узы"

Лаэртарин сладко зевнула и потянулась на шёлковых простынях. Грациозно изогнув стройное мускулистое тело, ведьма встала с постели. Раб-мон’кей был уже наготове, услужливо облекая её босые ступни в мягкие туфли и стараясь не «осквернить» кожу Лаэртарин нечистым прикосновением. Суккуба снисходительно улыбнулась: мон’кей был вымуштрован на диво хорошо. Взгляд женщины-друкхари скользнул по раболепно сгорбленной фигуре, отметив, что служанки хорошо постарались, стараясь угодить и нарядив раба как следует. Темные волосы мужчины, отливавшие золотом, были собраны в изящную причёску, запястья и лодыжки украшены браслетами и цепочками, а невесомые лоскутки золотистой ткани, обёрнутые вокруг тела, подчёркивали его атлетическое сложение. Сам человек старался казаться незначительным, а изысканное облачение не гармонировало с покрытой свежими синяками и кровоподтёками кожей. Лаэртарин протянула руку и выбрала несколько прядей из причёски невольника отметив, как отросли его волосы за те несколько месяцев с момента приобретения. Тогда раб-мон’кей стал сиюминутной прихотью суккубы, одним из множества предназначенных на убой низших существ, которому повезло не отправится на арену. И к огромному удовольствию суккубы отчаяние пленника не потеряло своей остроты, душевные страдания сохраняли свою первозданную свежесть. Тонкий палец друкхари оканчивающийся острым ногтем поддел подбородок человека. Раб поднял голову и посмотрел в глаза хозяйки зная, что это доставит ей удовольствие, а его, возможно, оставят в покое на несколько дней. Некогда привлекательное лицо мон’кея было также покрыто синяками и порезами, губы разбиты в кровь.

- Ай-яй-яй, кто же тебя так отделал? – в притворном изумлении воскликнула суккуба. Ответ ей был известен, но по условиям «игры» раб должен был назвать имя.

- Мастер Кхандрос, госпожа, - голос невольника подрагивал.

- Какой негодяй, вечером же устрою ему трёпку, - наигранно строго произнесла женщина.

Суккуба с удовольствием наблюдала за последовавшей реакцией: пленник знал, чем для него это кончится. После «трёпки» суккубы, Кхандрос сможет сполна отыграться на несчастном. Единственным условием было не ломать кости и уродовать больше необходимого. Ей даже стало немного любопытно, что на этот раз придумает её фаворит, как и то, что тот делал с мон’кеем раз раб посмел сопротивляться и заслужил побои. Ведь обычно невольник, не перечил хозяевам, позволяя любое надругательство над собой и Лаэртарин подумала об источнике этой покорности. Не без удовольствия друкхари ощутила прилив облегчения, исходящий от маленького животного, лежащего в её постели. В отличии от брата девчонка наивно верила в возможность спасения и каждое утро это доставляло комморритке особое удовольствие. Вот и сегодня услышав родной голос девчонка успокоилась, вообразив, что опасность позади.

Эти двое были действительно изысканным блюдом, по чистой случайности обнаруженные суккубой. Молодой мужчина в изодранной униформе, прижимавший к себе девочку, привлёк внимание Лаэртарин среди прочих рабов, предназначенных для продажи или арены. Тогда суккуба отметила несомненное семейное сходство и её позабавила мысль разлучить брата и сестру: отправив мужчину умирать на арену, предварительно позволив понаблюдать как с его маленькой сестрёнкой позабавятся её слуги. Когда надзиратели вырвали ребёнка из рук человека, тот немало удивил суккубу.

- Пожалуйста! Возьмите меня, не её! – мон’кей осмелился обратится прямо к суккубе и Лаэртарин понравилось умоляющее выражение лиловых глаз, - Я сделаю все, что вы хотите, пожалуйста! Пощадите её!

Лаэртарин рассмеялась, но решила, что стоит подразнить мон’кея иллюзией избавления. Друкхари решила проверить насколько быстро человек изменит своё решение и предложит сестру вместо себя. Надсмотрщики, повинуясь приказу подвели к ней ребёнка, и увели с собой мужчину. Суккуба заставила девочку слушать истошные вопли её терзаемого брата, смакуя страдания маленькой рабыни и предвкушая «прозрение». Но мон’кей снова её удивил – стоически перенося пытки и много часов спустя, когда крики человека затихли, а слуги пришли за его сестрой, друкхари переменила решение. Лаэртарин решила оставить их в живых, ведь пытая одного она заставляла страдать обоих. Девчонку приставили выхаживать своего искалеченного брата, а бывшему гвардейцу предоставилась возможность осознать свой новый статус. Покорный раб пришёлся по вкусу многим из низших слуг, а мон’кей отличался большим прилежанием, старательно делая вид, что ему доставляет удовольствие прислуживать своим насильникам. Фаворит суккубы, Кхандрос и его подручные были из наиболее изобретательных мучителей, соревнуясь в том, кто первый сможет сломить волю человека и доставить этим удовольствие своей госпоже.

Девочка же заняла место грелки и живой подушки на ложе Лаэртарин. Детское тело рабыни доставляло суккубе удовольствие чистотой и невинностью создавая изысканный контраст в часы постельных утех с многочисленными любовниками, и она оградила свою «живую грелку» от любых посягательств со стороны последних. Это было не единственным отличием между братом и сестрой: девчонка жила куда лучше большинства рабов Комморы и ни разу не бывала наказана физически, за все её проступки расплачивался мужчина. Особое положение, не сразу дошло до соплячки и первое время та позволяла себе многое. Но узнав, как поступают с любимым братом, девчонка стала весьма покладистой, быстро научившись предугадывать желания Лаэртарин. А постоянный страх за жизнь близкого человека стал её спутником, и рабыня из кожи вон лезла чтобы угодить своей хозяйке, зная, что будет за малейшую провинность. Мон’кей будучи игрушкой её слуг по ночам, днём занимал место живой мебели и мальчика на побегушках в её покоях. Его страдания при этом ни на минуту не прекращались: терзаемый физически ночами, днём он жил в страхе за сестру. Девчонка же услаждала суккубу особым образом: маленькое животное страдало, не только участвуя в любовных игрищах суккубы, но и представляя себе муки, которые испытывал брат. Однако, дни рабыня проводила в относительном спокойствии взаперти и под надзором слуг суккубы. При всем при этом эти двое не утратили невинности, которую с сладостным рвением пыталась растоптать комморритка. Дополнительным удовольствием для Лаэртарин было то, что брат с сестрой оставались разлучены, имея возможность видеть друг друга только несколько минут утром или вечером. Лишь изредка хозяйка позволяла им быть друг с другом, когда мон’кея увечили слишком сильно и сестру назначали его сиделкой. Суккуба считала, что это «полезно» для обоих пленников.

Но сегодня утром кое-что изменилось и, хотя признаки перемен уже давно проявлялись в девичьем теле рабыни, это стало небольшим сюрпризом. И подсказало ведьме интересную идею. Женщина посмотрела на раба: человек был на пределе своих сил. Кровоточащие следы под браслетами, незаживающие ожоги поверх вытатуированных на плечах стилизованных орлов – личное клеймо Лаэртарин, мастерски обновляемое слугами (и нередко в присутствии его сестры), были лишь частью поверхностных ран раба.

- Сегодня особенный день, мон’кей. У твоей сестры пошла кровь, и она уже скоро станет совсем взрослой.

Комморритка подумала о том, что со временем маленькое животное возможно превратиться в красивую рабыню. Готовая на все ради спасения своего брата, при должном обращении и обучении, девчонка обещала стать многообещающим вложением средств. И в будущем брат и сестра, могли оказаться достойным подарком для кого-нибудь из множества влиятельных владык в окружении звезды Арены.

- Вы ведь с сестрой чистокровные кадианцы? – голос хозяйки звучал почти ласково.

- Да, госпожа.

- Стало быть такая наложница редкий товар по нынешним временам, - задумчиво протянула ведьма, наблюдая как напрягся пленник.

Когда мир этих двоих пал под натиском демонической орды немногие успели спастись. Отстающие от основного конвоя транспорты с беженцами рассеялись по космосу, став добычей охотников за рабами. И пережившие гибель Кадии горько пожалели, что не сгинули вместе с родиной. Мон’кей молчал, а комморитка продолжила.

- Хотя мне следует подумать о долгосрочной перспективе: возможно разумнее увеличить ваше поголовье, - увидев, как в ужасе задрожал человек, Лаэртарин заполнило удовлетворение.

- Иди, - она качнула головой в сторону своей постели, располагаясь в кресле, - Научи свою сестру доставлять удовольствие мужчине.

На секунду суккубе показалось, что мон’кей начнёт перечить, но тот неловко поднялся с колен и деревянной походкой направился к постели.

- Я хочу заняться воспитанием твоей сестры и впредь ты будешь в числе её «учителей», раб. - Лаэртани тщательно смаковала каждое слово, - Радуйся, ты ведь будешь её первым мужчиной.

Рабыня все это время тихо лежала на кровати, боясь пошевелиться. Но подалась к своему брату стоило тому подойти ближе.

- Братик, что они с тобой опять сделали? – девочка разрыдалась, увидев родное лицо, покрытое синяками.

- Не бойся, милая, все будет хорошо, - мужчина крепко прижимал к себе свою сестру, пытаясь улыбаться сквозь слезы, - Вера наш щит, Император будет тебя оберегать.

Суккуба злорадно рассмеялась, услышав слова человека.

- Поторопись, раб, - она подпустила в голос нотку недовольства, - И я хочу, чтобы девчонка кричала погромче.

Ответом ей стал взгляд полный муки и слезы текущие по щекам обоих.

- Да, госпожа, - невольник повернулся к ребёнку, - Расслабься, я сделаю все быстро.

Разумеется, лениво размышляла комморритка, когда мон‘кей закончит со своей сестрой, рабыню следует своему любимчику Кхандросу, чтобы тот «удостоверился» что раб все сделал как надо. Естественно в присутствии человека. Предвкушение новых пыток, которым можно подвергнуть эту парочку и будоражило воображение суккубы, было прервано хрустом костей. Лаэртарин не сразу поняла, происхождение звука и что более не слышит ничего: ей потребовались секунды чтобы осознать ситуацию. В следующую секунду ведьма была на ногах. Мон’кей прижимая к себе бездыханное тело сестры, смотрел на женщину с вызовом. Во взгляде человека не было ни раболепия, ни отчаяния, только торжество.

- Все эти месяцы, ты не давала мне шанса избавить её от страданий. Но теперь сестра вне твоей досягаемости!

Ярость заполнила суккубу.

- Ничтожество! Ты думаешь я не смогу вернуть её! Я отдам труп гемункулам и её оживят. Девчонка будет страдать вечно! И ты будешь принимать в этом участие! И получать удовольствие!

Но человек горько рассмеялся, в его голосе слышались нотки злорадства:

- И что будет с тобой, когда все узнают, что тебя ослушался раб-мон’кей? Другие ведьмы первыми выпьют твою кровь!

Лаэртарин перехватило дыхание словно от удара. Мон’кей унизил её. Но это было невозможно – вещь не может унизить владельца! Только не в Тёмном Городе, этого не может произойти с ней, Лаэртарин – Звездой Арены Разрывающих Плоть. Суккуба взяла себя в руки и успокоила дыхание. Ей хотелось стереть эту улыбку с лица человека, срезав кожу с мясом с ещё живого раба, вырвать его сердце, кромсать теплую плоть. Но решительность, с которой кадианец смотрел на неё остудили пыл ведьмы.

- Вот оно что, решил раззадорить меня и ждёшь, что я убью тебя быстро? – суккуба прищурилась, а её губы тронула ухмылка, - Нет, раб ты будешь жить и то, что ты пережил будет лишь малой толикой ужасов, которые последуют.

- Я не боюсь твоих угроз и тебя, ведьма! – бросил с вызовом мон’кей, но суккуба ощутила разгорающийся страх человека.

- Кто сказал, что это буду я? – улыбка ведьмы стала, шире обнажая мелкие острые зубы, а голос смягчился, - Тело твоей сестры ведь ещё не остыло и скульпторы плоти найдут ему достойное применение. Ведь ваши ткани и кровь совместимы.

- Вера мой щит, - но ужас в глазах мужчины говорил об обратном.

- И это станет твоим проклятием, раб.

[CivilWAR]

Обычные семейные дела в 40м тысячелетии.

Немолодой уже мужчина стоял возле огромного окна и смотрел вдаль на бесконечно раскинувшийся мегаполис. Золотистые глаза отчетливо выделялись на его породистом лице.

Вот уже почти 300 лет Лисон со Хань, а это был именно он, готовился к этому дню, сегодня он станет подобен богам, обретет могущество, которого давно желал.

А ведь все начиналось во времена, когда он был простым стражем в клане Золотой луны на планете Акватания IV. Планета, покрытая сплошным океаном с небольшими вкраплениями архипелагов, на которых располагались поселения 17 кланов. Клан Золотой Луны входил в тройку сильнейших, хоть и был немногочисленным. Ибо нес почетную стражу возле артефакта иной эпохи, они поклялись вечно хранить и оберегать его от любых разумных.

В тот роковой день он впервые был назначен нести караульную службу в главном хранилище клана. Именно тогда он поддался сладкому шёпоту артефакта запертого вот уже ни одно столетие. Он принял знания, что предлагались ему неведомой силой. Эти знания указали ему четкий путь ка стать величайшим существом во вселенной. Ведомый жаждой силы он принес в жертву свих братьев, сестер, даже его жена не избежала своей участи в страшном ритуале. Это были первые шаги к величию. Только семилетняя дочь осталась в живых, рука, сжимавшая ритуальный клинок, не смогла нанести удар и лишить ее жизни. Видать в то время в нем еще оставалась капля милосердия. Он оставил ее на попечения старого слуги их дома Жень Меню. А потом была «Ночь бесплотных ножей» когда он заклинанием крови и духа уничтожил всю верхушку клана вместе с клановой гвардией и их семьями, забрал артефакт и сбежал на корабле, доставлявшем очередную десятину. Сбежал один, так как колдовская бомба, которую он заложил дабы замести следы, уничтожила и его дом тоже.

Артефактом же оказалась книга из странной кожи и демоническим ликом, оплетенная странной кроваво-красной цепью. За все время обладания этим артефактом он так и не смог снять цепь и распечатать его. Но этого и не особо нужно было, артефакт сам нашептывал ему знания хранящиеся в нем.

Последующие столетия были насыщенны большим количеством насилия, шантажа, предательства и стремления подняться из простолюдинов. В конце концов, это привело его на вершину, он стал одним из Лордов, правителей мира Агиллар II.

И вот, долгая череда многолетних ритуалов подходила к концу, сегодня ему доставят последний ингредиент. Он наконец-то обретет бессмертие и могущество, которого заслуживает.

Стук в дверь отвлек его от воспоминаний. Это был его помощник и правая рука Сирак Морр, смертный, принесший ему клятву на крови. Одет он был в бело-серый костюм дворецкого.

— Господин, доставили существо которого вы так долго ждали.

— Прекрасно Морр, пусть доставят его в заклинательный зал и подготовят к ритуалу, я скоро буду.

«Ну что же, похоже удача на моей стороне», — улыбнулся Лисон и направился к выходу из кабинета.

***

Одновременно с началом ритуала над столицей Агиллара II разнесся грохот, это падали с небес дропподы космического десанта. Орден Закатных всадников прибыл, дабы выжечь сверну хаоса, покарать отступников этого мира. Они приземлялись в места, где располагались виллы правителей города. По задумке главного еретика Лисон со Ханя именно ритуалы, проводимые совращенными им лордами, должны были отвлечь дознавателей инквизиции, недавно прибывших на эту планету.

Однако его резиденция не осталась в стороне. Небольшая группа во главе с инквизитором Селестой Смит смогла проникнуть внутрь. Они пробивались с боем к месту ритуала, уничтожая приспешников главного ересиарха этой планеты. На острие атаки шли трое огринов, облаченные броню и вооруженные тяжелым оружием. За ними следовали инквизитор в полном силовом доспехе вооруженная плазменным пистолем и цепным мечем и двое ветеранов гвардейцев кадианского полка. Один из гвардейцев был сержантом и явно командовал штурмующими укрепления огринами. Замыкающими шли абсолютно седая женщина в летах с повязкой на глазах, постоянно что-то бормочущая и вздрагивающая от каждого выстрела. И высоки мускулистый мужчина, облаченный в набедренную повязку и вериги, тащивший необычный стальной короб. Селеста прислушалась к бормотанию и повернулась к сержанту.

— Дитрим, поторапливайтесь, мы опаздываем, ритуал уже начался.

— Госпожа, мы и так продвигаемся с максимальной скоростью, быстрее не получится, слишком упорное сопротивление нам оказывают. Я могу использовать одно средство, но тогда у нас будут потери.

— Делай, — стальная уверенность была в ее словах, — другого выхода нет.

Сержант буркнул несколько слов в рацию, после чего один из огринов достал иньектор и вколол себе боевой коктейль. Подействовал он на него в считанные секунды, он словно берсеркер рванул вдоль коридора, уничтожая любого на своем пути. Остальные последовали на небольшом расстоянии. Дабы не попасть под горячую руку озверевшего бойца. Жалкие попытки сектантов остановить его не увенчались успехом и отряд в течении небольшого времени достиг дверей ритуального зала. Берсеркер не добежав нескольких метров, упал замертво, с дырой в груди размером с кулак много не набегаешь.

Селеста остановилась, оглядела свой отряд, — Готовы? Тогда вперед!

***

Лисон со Хань поглощал силу псайкера эльдара, распятого в центре пентаграммы, выдолбленной на плитах пола, и заполненной кровью восьми добровольных жертв. Поглощение силы должно занять не больше двух часов. Окончание ритуала должно стать финалом его становления истинным магом. По углам залы стояли сектанты, возносящие молитвы и поющие песни, сливающиеся в одну нескончаемую инфернальную мелодию, ускоряющую ритуал.

Все внимание Лисона и его последователи были настолько поглощены процессом, что ничто не могло их отвлечь.

Парадная дверь разлетается на куски, в помещение ворвались отряд инвизитора, кроша сектантов налево и направо. Следом вошла Селеста и тщательно прицелившись, снесла плененному эльдару голову. Почти осязаемая волна отката пронеслась, заставляя вздрогнуть присутствующих и упасть без чувств «седовласую» и обоих гвардейцев. Невероятной силы удар отката, от прерванного ритуала, причинил невероятную боль Лисону со Ханю. Из раззявленного в крике рта вырывается полный боли и страдания вопль, заставляя упасть на колени всех [ну уж нет]одящихся в ритуальной комнате. Кровь из носа и глаз заливает его лицо и падает тяжелыми каплями на пол. Однако он довольно быстро приходит в себя.

— Мерзкие твари! Я разорву вас на кусочки и скормлю их вашим же детям, — Он осматривает зал с гримасой злобы и боли, — но с начала с вами поиграют мои зверушки.

В его глазах разгорается адский свет. За спиной распахиваются двери, являя двух необычных созданий, помесь плоти и механики приправленной варпом. Порожденные смесью варпа и механики создания входя, странно подергивая конечностями, каждый напоминает механическую куклу, облаченную в плоть из варпа. Аура страха окружает их, заставляя еще живых сектантов отползать в ужасе проч. Лорд же начинает хохотать как безумный, предвкушая месть.

Однако инквизитор, сказав несколько фраз в вокс, указывает рукой на пустое место в пяти метрах от их позиции. И туда устремляется обнаженный гигант, успевая поставить свою ношу, только это последнее что он делает в своей жизни. Его голову сносит одно из порождение варпа.

— Вы думали, убить меня будет так просто? — ехидная усмешка озаряет его лицо, —я давно готовился к этому дню и предусмотрел почти все.

Стальной ящик в это время начинает попискивать, все уменьшая свою амплитуду.

Оставшиеся в живых огрины бросаются вперед, пытаясь задержать оскверненные конструкты, но все тщетно, слишком не равны их силы. Гиганты повержены, точнее разорваны пополам. Машины ж издают странное бульканье и скрежет отдаленно напоминающее смех.

***

Инквизитор Селеста Смит выпрямляется и встает в боевую стойку, двумя руками сжимая цепной меч. Она готова сражаться до конца, но лучше ненадолго отступить, еще не время. Селеста пятится к выходу, цепко следя за противником.

Писк из стального ящика постепенно переходит в сплошной звук и резко обрывается. Пространство вокруг ящика раздается, являя пятерку космодесантников в терминаторских доспехах. Долго не думая они бросились в битву. Удивительно, но они не уступали этим варповым тварям и постепенно начали брать верх над ними.

Лисон со Хань был настолько поглощен этим титаническим противостоянием, что не заметил, как Селеста пробралась к нему и занесла клинок.

— Пришло время возмездия, отец! — быстрый и точный удар снес голову с плеч, поставив жирную точку в долгом пути архи еретика.

Противостояние космодесантников с конструктами тоже подходило к концу. Боевые братья в гневе добивали последнего конструкта силовыми молотами и мечами. Бой не прошел для них бесследно, они тоже потеряли своего товарища. Сильнейший удар вмял шлем внутрь доспеха, лишив его жизни.

Селеста постояв над трупом отца, сняла шлем и отправилась к сержанту Ангелов Смерти, склонившемуся над поверженным братом.

— Шанти он выживет?

Сержант покачал головой, — Нет, но его наследие не пропадет впустую,— поднявшись, он снял шлем и взглянул на нее золотыми глазами.

— Так, первую часть нашей мисси мы закончили, осталось только отыскать артефакт?

Задумчиво взглянув в мертвое лицо отца, сказала,— Верно, Шантири, отступника настигла кара, — осталось восстановить честь нашего клана и вернуть артефакт.

В это же время по тайному ходу замка пробиралась фигура, закутанная в балахон, унося в сумке книгу оплетенную красными цепями. Лишь белые туфли модного покроя выдавали в нем, человека привыкшего бывать среди высшего общества.

Изменено 6 июля, 2019 пользователем CivilWAR

[Gaspar]

Повелитель Сердец

Из забытья ее снова выдернул ЕГО голос. Столь сладкий и приятный для ушей, и одновременно столь мучительный и терзающий для ее души.

— Просыпайся, моя дорогая, а то меня расстроит, если не увижу тебя на сегодняшнем завтраке.

ЕГО пальцы легонько коснулись ее плеча, уже этим одновременно посылая приятные импульсы по всему телу и словно сжимая ее сердце острой когтистой дланью. Так что она открыла глаза, одновременно поднявшись и приняв сидячее положение. На большее сил у нее пока попросту не хватало.

ОН стоял над ней. Сейчас у него был облик ангела, шесть нежно-розовых крыльев было раскрыто позади его обнажённого белоснежного тела, настолько идеального в своей красоте, что даже зная, ЧТО стояло перед ней, она не могла не сдержать слезы восхищения, что против ее воли потекли из ее глаз. Впрочем ее тело за последний год много чего делало против ее воли.

В конце концов, сейчас она, Армаиа Серебристый Путь, Ясновидяща с мира-корабля Ультве, была лишь пленницей и игрушкой в руках Азазелирона Владыки Сердец, Аватара Похотливых Желаний, Повелитель Вожделения, Один Из Возлюбнейших Возвышенных, третья из первых шести смертных душ, которую Та-Что-Жаждет возвысила в демоничество.

— Только сперва подожди пока слуги не приведут тебя в порядок, приоденут, а затем приходи и мы все вместе - ты, я и остальные мои жены - вкусим нашу утренею пищу. — Сказал он, осматривая ее обнаженное тело, покрытое различными жидкостями после того, что совсем недавно закончилось. Его голос был словно у чистого горного ручья, такой же прекрасный, но она всей душой чувствовала его разъедающую ядовитость. Просто его присутствие рядом для нее было мукой и это чудовище прекрасно об этом знало.

Не дождавшись ее ответа, кой и не был обходим, он взмахнул крыльями и развеялся розовым дымом, который тут же унесло, хотя ветра здесь не было. Она же, пошатываясь, поднялась, невольно обводя взглядом место, где она [ну уж нет]одилась. Она была там же, где была, когда ее разум погрузился в небытие наркотического дымка и опьяняющей противоестественной похоти. Зал, чьи размеры были скрыты за плотным фиолетовым туманом дурмана, от мускусного запаха которого все тело бросало в возбуждающий жар. Только колонны с живыми фресками, где различные существа предавались разврату, были видны, так как потолок был не виден за туманом, а сам пол был почти полностью скрыт под ковром из бессознательных или едва шевелящихся тел. Тут были как и Нерождённые Той-Что-Жаждет, так и смертные различных рас и форм, как и незатронутые внешне, так и искаженные варпом. Они были различного пола, как женского, так и мужского, хотя это часто сразу не было заметно, так и вообще лишенные гендерного определения. И каждого тут метил символ Азазелирона в виде вариации символа Той-Что-Жажде из шести серпов.

Наложницы и наложники. Все они, как и она, были здесь рабами и игрушками Повелителя Вожделения, существовавшими лишь ради забав Демон-Принца.

Между лежащими на полу аккуратно ходили сутулые мускулистые бескожие мон-кей, являющиеся слугами-евнухами. Они поднимали бессознательные тела или помогали идти тем, кто пришел в себя и сумел подняться, унося или уводя их в туман. Уборка после «священных праздников плоти», безумного пиршества похоти, коими Азазелион заканчивал каждый шестой день, хотя само понятие дней и ночей, как и самого времени здесь было лишь одной большой шуткой. В конце концов, какое вообще понятие нормальности может быть на демоническом мире, особенно таком как этот? Все здесь подчинялось непостоянным капризам демонических владык и только их желания были тут постоянным законом.

— Госпожа первая жена. — услышала она позади себя говоривших в унисон два полных едва скрытой издевки медовых голоса. — Владыка приказал проводить вас к месту омовения.

Пошатываясь от слабости тела, она повернулась к говорившим. Это было две склонившиеся демонетки, порождения Той-Что-Жаждет, одетые лишь в многочисленные золотые цепочки, что кольцами прокалывали их кожу. Их губы застыли в подобострастных улыбках, в то время как черные глаза-блюдца демонстрировали явный голод и насмешку.

Армаиа даже не стала кивать, во всей этой игре в благородный двор не было ничего, кроме откровенной над ней издевки. Она сделала неуверенный шаг вперед, стараясь не упасть перед демонами, которые хихикая, подхватили ее своими когтистыми руками и повели ее сквозь наркотический туман. Они держали ее сильно, но аккуратно, зная, что только хозяин этих мест имел право мучать свои самые ценные игрушки.

Хотя это не касалось того, насколько болезненно-неприятным был для нее сам контакт с нерожденными.

***

Она, стараясь игнорировать ощущения от того, как демонетки отмывали ее тело, подняла свою руку и устало присмотрелась к воде в ее ладони. Вокруг высились стены купального комплекса, многочисленные купальни и бассейны из мрамора и других прочных материалов, украшенные статуями и фресками со всеми теми же гедонистскими сюжетами. Конечно, как и вода, все это было нестабильной сценой, материальной иллюзией, повинующейся желаниям Азазелирона. Это могли в любой момент по его желанию стать и джунгли с реками из яда, так и демонический кошмар с ваннами крови и вопящей плотью в качестве стен. Даже простая вода на вид могла быть слезами детей эльдар или демонической сущностью, погружаться в которую было для души детей Иши сродни погружению в кислоту.

Нет, прямо сейчас на вид это была обычная вода. Но она не могла расслабиться ни на секунду. Азазелирон постоянно, каждую секунду, играл с ней и она не могла ослабить свою бдительность даже на миг. Не то что это что-то значило с того момента, как при вылазке на один из миров на окраине Ока Ужаса ее корабль потерпел крушение. Случайный грубый снаряд из макро-орудия, пущенный в слепую наугад, попал в двигатель. Корабль рухнул на планету, а она и все выжившие, будучи бессознательными, оказались захваченными последователями Богов Хаоса, которые продали их демоническим работорговцам, что поставляли новую плоть Азазелирону и прочим демоническим владыкам демонических миров в глубине Ока Ужаса.

Она знала, что ее ждет ужасный конец, но никак не могла ожидать того, что Демон-Принц сделает ее своей «женой», дав даже почетный статус «первой над шестью», желая сделать из этого еще большую издевку. Он сделал все, чтобы подчеркнуть это, устроив даже масштабную свадебную церемонию, представляющую мерзкую издевательскую пародию на древние обручальные церемонии Эльдар, с масштабными торжествами, пирами невоздержанности и кровавыми жертвоприношениями. Миллиарды подданных Азазелирона приветствовали ее, бессмертная и смертная аристократия демонического мира дарила дары, один кошмарнее другого, и поздравляла ее, едва скрывая насмешку в своих речах. Как и зависть к ее положению из близости к их повелителю и титулу, хотя тот лишь и обозначал ее как игрушку демонического владыки.

Глаз остановился на кольце, что Азазелирон надел на ее палец в тот день. Совсем простое на вид, из серебра и небольшим розовым камнем, оно было куда большим, чем просто украшением и демонстрацией того, кто она есть. Это был рабский ошейник, который контролировал не только каждое ее движение, но даже мысли. Она не могла использовать свои силы, совершить лично самоубийство или действие, должно привести к нему или потери кольца, не могла навредить или сопротивляться определенному кругу лиц, а также самой себе, и была вынуждена выполнять любой приказ или желание Демон-Принца, озвученное вслух или мысленно. Такие же "ошейники" был на всех персональных рабах-игрушках Азазелирона, хотя они были немного более простыми по силе и были в виде клейма личного символа Владыки Сердец, а не кольца. От самого же кольца по ее коже расходились в разные стороны разноцветные пятна, что постоянно двигались и складывались в различные замысловатые татуировки. Демонический паразит, что являлся частью кольца, не только подавлял ее силы, но и любил показывать отвратительные сцены того, чего она желала не помнить, но не могла забыть из-за воздействия кольца. Сейчас, только скользнув по руке, там появились живые картинки того, как она совсем недавно похотливо корчилась в объятьях демона.

Отвратительно. Эльдары миров-кораблей шли по пути самоконтроля, но Азазелирон превратил это в свою мерзкую игру, дабы постоянно заставлять ее и прочих ее сестер-пленниц испытывать потерю контроля над собой и подчинение желаниям своего мучителя.

— Госпожа, пожалуйста поднимитесь, мы вас вытрем. — пропела одна из демонеток, отстраняясь. Она так и поступила, встала и раскинула руки, не сколько ради удобства, сколько чтобы это просто побыстрее закончилось.

Демоны вытерли ее пушистым полотенцем, что эхом отдавалось о боли души существа, из которого оно было сделано, после чего поднесли ее облачение на сегодняшнее утро, состоящее из полупрозрачного нижнего белья, платья и сандалей. Армаиа присушилась к свои чувствам. Платье, синее и сияющее, словно небосвод, украшенный бессчётными звездами, на вид хотя было и очень изящным и красивым, словно сделанным лучшими мастерами ее мира, но, как и все тут, могло быть не тем, чем казалось на вид. Материал для его создания мог тут быть совершенно любой, даже самый ужасный или неожиданный. Это могли быть и сущности демонов, обращенные в такую форму. Или из материализовавшаяся эссенция страданий миллионов замученных душ. Это могла быть кожа ее народа или кристаллизировавшийся яд, что лишь касанием заставлял все внутри пылать от невообразимой боли, при этом не оказывая на кожу никакого эффекта.

Но это платье похоже оказалось простым, из, хотя и из высококласснейшего, но все же совершенно обычного, для этого места, шелка.

«Это нехорошо». — подумала Армаиа, пока ее облачали в одежды. — «Он или заготовил какой-то особо «веселый» для него сюрприз, или хочет заставить меня помучаться, вгоняя в паранойю, ожидая подвох в каждой секунде».

***

— А вот и ты, моя любовь. — улыбнулся демон, принявший на это раз форму змеевидной наги с драконоподобным лицом и большой пастью, когда Армаиа вошла в большой зал, что был с прозрачным полом и стенами, а в его центре стоял длинный стол, за которым, кроме Демон-Принца уже сидело пять других жен. — Проходи, садись.

Он сделал жест, указывая на ее место, кое-было троном, прекрасно сложенным из призрачной кости и украшенное расколотыми камнями душ. Эхо мучительных смертей их владельцев были превращены в терзающую ее песню, дивно сложенную, и от того еще более мучительную для нее.

Пока она ступала к своему месту, она невольно опустила взгляд, все же сквозь пол, прозрачный настолько, что могло показаться, что она шла по воздуху, была видна та высота, на которой сейчас Армаиа [ну уж нет]одилась. Дворец Азазелирона возвышался до самих кипящих небес демонического мира, его башни, бастионы и цитадели высились нависающей громадиной над раскинувшимся внизу городом, что даже с открывающегося с многокилометровой высоты вида тянулся за горизонт. Это было бессчётное множество дворцов удовольствий, храмов запретных желаний, арен боли, рынков плоти и жилых комплексов для низших членов гедонистического общества и рабов. И каждое из строений, даже сама ничтожная хибара раба, пыталось переплюнуть другие в вычурности и роскошности архитектуры.

Но Армаиа знала, что когда-то это мир был другим. Он был миллионы лет домом не только ее народа, являясь одним из центральных миров сердца империи Эльдар, но и миром, где жили предки ее рода, пока не решили благоразумно бежать на Ультве от охватившего империю безумной анархии.

Сейчас этот мир назывался Жаго’ра’геш, что означало на темном языке демонов «трон третьих возвышенных», что полностью передавало его суть. Тут властвовали четыре демон-принца, каждый из которых был третьей из смертных душ, что были возвышены каждым Богом Хаоса отдельно и теперь [ну уж нет]одившиеся в бесконечном противостоянии, жаждя доказать свое превосходство над остальными. В результате этот мир, [ну уж нет]одившийся на самом краю раны в мироздании, терзала непрекращающаяся война из жестоких сражений и изменнических союзов.

— Как жаль, что ты последняя. — пропел Азазелирон, когда она села, наигранно разводя руками, ибо время тут так же было его игрушкой, а значит она пришла именно тогда, когда он хотел. — Но ты Первая Жена, а значит это простительно по твоему статусу, но хотя бы поприветствуй других своих сестер ради приличия.

Она повернулась к шестой жене, демоническому герольду Той-Что-Жаждет, что восседала на троне из нематериальных демонических сущностей, ком выли и корчились от такого унижения, но не могли сделать что-то той, что попирала их своей изящным задом. Демонетка была разодета в золото и серебро с практически прозрачным шелком, ее черные волосы и голая кожа были украшены множеством украшений, и при этом она на показ выставляя промежность и ряд своих пышных грудей. Она называла себя Щали’катанель Развратной, хвастливо именуя себя самой распутной из служанок Темного Принца. Самой она так себя провозгласила или нет, но для Владыки Сердец она была лишь игрушкой, как и все остальные. Игра его с ней была тонкой и изящной, он постоянно играл на ее гордыне и самомнении, постоянно ставя ее статус под сомнение и заставляя герольда пытаться опровергать это.

— Шестая супруга. — вежливо поприветствовала она ее, слегка склонив голову, ее губы против ее воли разошлись в приветственной улыбке. В глазах же Щали’катанель читалось насмешливое презрение пополам с завистью, ибо хотя ее позиция и была священной, Азазелирон заставлял нерожденную ревность к тому факту, что эта позиция была так же и последней, а у всех других жен, что были смертными, позиции были выше нее, демонического герольда.

— Пятая супруга. — теперь она поприветствовала человеческую женщину, одетую лишь в ленты из исписанного пергамента, седовласую и довольно молодую на вид, хотя это было не совсем так, ибо ее возраст был обращен вспять. Она была канониссой Викторией из Ордена Пресвятой Девы-Мученицы и была живой насмешкой Демон-Принцем над Богом-Императором мон-кей. Сидела она на троне из оскверненных символах Императора Человечества и остатках имперских святых. Само ее тело, хотя и выглядящее физически неповрежденным и очень красивым для мон-кей, было словно оскверненный храм. Татуировки с символами Той-Что-Жаждет и различными богохульными и противными сценами для последователей Анафемы постоянно плясами и образовывались на ее теле. Виктория не могла даже из-за Азазелирона молится своему богу, мысленно или вслух она могла лишь вместо него произносить имя своего мучителя или его божества. Но, даже так, огонь неповиновения не погас в ее глазах. За это Армаиа даже испытывала к ней что-то вроде тени сочувствия и уважения, ибо она была тут куда дольше нее и не сломилась, хотя Видящая сомневалась, что Повелитель Сердец в конце концов не добьется своего.

Виктория в ответ лишь кивнула, сжав губы, ибо чужие для нее были противны не меньше, чем демоны.

— Четвертая супруг. — обратилась она к существу, чей пол был той еще загадкой, так, как это было положено титулом, хотя он был тоже противоречием, как и сам его обладатель. Не мужчина и не женщина, но андрогин, сочетавший в себе красоту обоих. Длинные волосы этого создания переливались радугой, шелковые полосы плотно переплетали его или ее тело с одной женской грудью, а многочисленные кольца прокалывали открытую кожу. Он или она был Замицией Абсолютным, чемпионом Слаанеша и совершенным олицетворением того, насколько низко в разврат может пасть смертная душа, отдавшись Той-Что-Жаждет. Его или ее троном была стонущая от восторга живая плоть, а сам он или она улыбнулся ей в ответ людоедской улыбкой, в кой читалось небольшое сожаление, что он не мог прямо здесь и сейчас вкусить ее душу и плоть. Это было частью игры Азазелирона со своим любимчиком, ведь вряд ли что-то могло быть более неприятным для абсолютно развращенного гедониста, чем запреты, и ничто, как они, не могло настолько стимулировать его разум в поисках попыток найти способ обойти их и при этом не навлечь на себя гнев Повелителя Вожделения, кой мог привести чемпиона Той-Что-Жаждет к судьбе, коя для него была бы хуже смерти.

— Третья супруга. — на этот раз она сказала это своему сородичу, тоже Эльдару, но происходящему из другого народа, темного, что скрывался в черном сердце паутины, продолжая практики, что привели к Падению. Леди Намайле была Архонтессой Кабала из Верхней Комморры, попавшей сюда в результате, как она сама выражалась, «нескольких досадных случайностей, произошедший из-за действий нескольких некомпетентных зазнавшихся идиотов, решение дать жизнь которым было ошибочным». Намайле была словно темным отражением Армаии, где Ясновидящая была загоревшей и золотистоволосой, друкари была с черной гривой и практически белоснежной кожей, кою скрывало крайне минималистическое кожаное одеяние. По крайней мере на первый взгляд. Острые глаза Армаии видели множество микроскопических нитей, что оплетали тело друкари, причем обмотаны были так, что с даже малейшим движение мышцы они впивались в кожу носителя. Сами же нити были обмазаны прозрачным ядом, при давлении вызывающем ужасную муку всего тела и Намайле требовалась вся сила воли и прочнейшее самообладание, чтобы этого не показывать внешне, когда она слабо улыбнулась Армаии в ответ. Темная родня была для демона одними из любимых игрушек для истязания, видимо он желал показать им, что разврат Темного Города не зашел так далеко, как гедонизм бога, что Эльдары в погоне за удовольствием породили, и который последователи Той-Что-Жаждет переняли. Игра с ними, а особенно с Намайлей, которая не растеряла здесь своего гордого поведения, постоянно заявляя, что она найдет способ вернутся в Комморру, «пока мои тупые детишки не разрушили мой драгоценный кабал, на укрепление которого я посвятила большую часть своей жизни», была игрой различных ловушек и рисков, заставляющих Темных Эльдар страдать в крайне разнообразных формах, если они оказывались не достаточно быстрыми и сообразительными. Даже трон, на котором друкари сидела, был частью этого, будучи массой из острых лезвий, на которых невероятно аккуратно надо было восседать и успевать подстраиваться, так как положение лезвий менялось с непредсказуемым постоянством.

— Вторая супруга.

— Эм… спасибо… — неуверенно пробормотала та, кому она сказала свое предпоследнее приветствие. Она была… ничем не выделяющейся мон-кей. Да, она по меркам своего народа была довольно красивой, но без каких-либо особенностей. Даже ее место было совершенно простым креслом, без всяких ловушек или извращенных изысков.

Армаиа помнила, что ее звали Лиза и ее позиция была по сути жертвенной. Второй женой Азазелирон делал ничем не примечательных существ, отличающихся только совершенной невинностью тела и души, после чего за шесть циклов развращал их до той степени, пока те не уступали в этом Замицию. После этого они пропадали, куда Армаиа не знала и знать не хотела. Лиза же была только в начале этого пути и была еще совершенно невинной, будучи с богами забытого мира, который даже не был частью Империума.

— Любимый супруг. — поклонилась она наконец своему мучителю, несмотря на свое полное отвращение к самому этому акту. Ее тело сделало это само, подчиняясь воли демон-принца, что еще больше усиливало мерзостное и унизительно ощущение от подчинения воли отродью Той-Что-Жаждет.

Азазелион в ответ только широко и довольно улыбнулся, после чего сделал жест, и слуги, гермафродитные раскрашенные существа с клешнями или щупальцами вместо рук, коими они однако крайне умело работали, начали подносить подносы с едой. Ею могло быть что угодно и в каких угодно комбинациях — от того, что Провидица могла съесть без малейшего чувства отвращения, до жгущих саму душу ядов, выворачивающей саму ее полностью внутри демонической плоти, или, что было для Армаи самым мерзким, плоть ее народа. Иногда она была живой. И иногда она была слишком молодой, чтобы ее память смогла изжить этот кошмар из себя даже через многие тысячи лет.

К ее счастью, то, что подали ей, было совершенно обычное едой, даже без всяких скрытых «сюрпризов». Различные яства, что вкусом были лучше всего, что она вкушала до своего пленения. Она могла бы даже этим насладиться, в отличии от той же Виктории, чье тело заставляло сейчас есть плоть представителя ее народа, не будь сейчас она игрушкой в руках одно из самых могущественных слуг Той-Что-Жаждет.

К тому же снова отсутствие какой-либо попытки поиздеваться над ней со стороны Азазелиона, за исключением обычного унижения перед застольем. Это снова подогрело внутри нее паранойю. Может она не заметила каких-то хитрых ловушек, которые складывались из нескольких частей и срабатывали, когда все компоненты оказывались вместе и когда жертва думала, что все нормально? Такое уже случалось, хотя обычно Азазелион проделывал такое с Намайлей. Или Повелитель Сердец просто и без всякой хитрости собирался отыграться на ней потом?

Так или иначе, ее чутье начинало бить тревогу.

***

После застолья, по положенному распорядку, она и остальные жены вернулись назад в свои покои расположенные в крыле дворца, где располагался личный гарем Азазелирона. Сам гарем, насчитывающий десятки тысяч, если не больше, одних только наложниц для удовольствия демона, был поделен на шесть секторов-районов, где в каждом правила одна из жен. Формально, так как если районом демонеток и прочих нерожденых Слаанеша Щали’катанель и районом последователей Той-Что-Жаждет Замиция действительно управляли, то вот Армаиа и прочие жены, кои были не больше чем пленницы, такой власти не имели. Точнее их власть была не дальше той, которую они имели над другими обитательницами своих секторов за счет своего авторитета среди своих товарищей по несчастью.

И почти сразу после входа в ее квартал, где держали пленников с миров-кораблей и экзодитов, архитектурно похожим на сочетание уникальных стилей различных миров-кораблей настолько, что можно было бы даже обмануться, где она [ну уж нет]одилась, если бы не давящее и иссушающее ощущение демонического мира, снующие повсюду мутанты-евнухи, а так же вырезанные везде мерзкие руны, ее уже встречали.

Несколько Эльдар, все женщины, вынужденные носить наряды, за которые бы на мирах-кора[эх жаль]х осудили бы на всю жизнь, которые с другой стороны открывали их мускулатуру, позволяя понять, что все они были опытными воительницами.

— Видящая. — поприветствовала одна из них, рыжеволосая, татуировка с символом Иши была шрамами вырезана на ее плече. Ее тон был более мрачным, чем обычно, давая понять, что что-то случилось. Другие тоже были более мрачными, чем обычно.

— Что случилось, экзарх Манея? — спросила Армаиа в ответ.

— Калисина, ее похитили. — ответила Манея, являющая экзархом аспекта Воющих Баньши и фактически вторым в команде после Армаии.

«Калисина. Молодая, из Стражей. Тут не больше одного цикла.» — несмотря на то, что здесь были тысячи Эльдар, Видящая помнила каждого из них. В конце концов, не смотря на ужасное положение, где ее и ее сородичей скармливали Той-Что-Жаждет не сразу, а по частям, она лично отказывалась сдаваться и старалась разжечь надежду, что у них может быть шанс выбраться из этого проклятого места, в каждом из своих сородичей.

— Кто? — спросила она, не спрашивая как. С этим понятно, утащили во время возвращения в свои районы после вчерашней оргии, ибо территория гарема хорошо охранялись стражей из специально выведенных евнухов-мутантов, которые били генетически усилены настолько, что их сила и реакция со скоростью лишь немногим уступала Эльдарам, и отправится в чужой сектор целью устроить похищение было не лучшей затеей. Нет, внутренний беспорядок вполне мог иметь место, так как наложницы, хотя и не могли из-за власти демон-принца, убить или покалечить друг друга, но вот «намять бока» вполне, хотя и только вне поля зрения стражи, коя следовала поставленным им инструкциям и была слишком многочисленна, чтобы ей противостояние ей имело логический смысл.

Нет, когда это делали, то только подловив вне чужих кварталов и быстро, пока не начался ненужный шум. Такое обычно совершали демонетки или смертные последователи Той-Что-Жаждет, желая большего разнообразия среди рабов, которых им давали для удовлетворения их кошмарных желаний, или просто чтобы спровоцировать жительниц районов Эльдар или человеческих, где держали представительниц Адепта Сороритас и прочих достаточно твердо верующих в Бога-Императора представительниц человечества. Прочих же собирали в последнем районе, кой-некоторые называли «отстойником для самого простого», где помимо представителей человечества было немало ксенонов различных рас.

— Это были темные. Одна из гадин Намайле сама пришла и объявила это. — прорычала другая Эльдар, темноволосая, с большой татуировкой в виде огня. Она была экзархом Огненных Драконов по имени Лаконфира и отличалась наименее сдержанным характером, за что нередко страдала.

«Хвала Ише» — с темной родней она еще могла договориться. С последователями Той-Что-Жаждет вести переговоры было бессмысленно, а тех, кого они похищали, вернуть было можно только устраиваемых оргий, и Морай-Хег знает, что они с ними делали. Армаиа не была настолько жестокой, чтобы спрашивать об этом.

— Хорошо. Манея, Лаконфира, вы идете со мной. Возможно Намайла просто хочет сделать приглашение. — приказала Видящая, развернувшись и направившись к району, где пребывали друкари и прочие изгои из числа Эльдар.

Так же как и ее район архитектурой напоминал внутреннее убранство мира-кора[эх жаль], то так же район Намайли был похож собой на черное нутро Комморры. Здесь царил окутанный наркотическим туманом полумрак, освещенный лишь пылающими рунами Той-Что-Жаждет, словно отражая черноту душ тех, кто тут обитал. Хотя со входа Армаиа лично не столкнулась лицом к лицу с кем-либо из обитавших тут наложниц, она и ее сопровождение слышали, как множество тел скользило вокруг них во мраке, злобно хихикая, а так же кровожадные и голодные взоры собравшихся вокруг них, словно стая хищников вокруг жертвы. Хотя конечно не все из них тут собрались, острый слух улавливал так же стоны боли и удовольствия, доносящиеся откуда-то из тьмы. К счастью Видящая знала куда идти, так как была уже тут и не раз. И на ее удачу, Намайли не стала перемещать место, что играло своеобразным тронным залом в ее царстве невольниц. Архонтесса возлегала на горе из мягких подушек, обшитых кожей людей и прочих разумных существ, ниспадавшее сверху освещение создавало круг света вокруг нее. Позади нее сидела лхамеянка, делавшая ее массаж плеч, а рядом, на коленях сидела Калисина, бедная девушка была бледна и боялась даже дрожать, пока Намайли лениво гладила ее по голове.

— Леди Намайле, может отпустите бедное дитя? Вы явно не утащили ее, чтобы попугать. — Армаиа не стала тянуть время и прямо вошла в круг света, озвучив свои требования.

Тут же путь ее перегородило несколько Эльдар. Кровожадно скалящаяся Суккуба какого-то мелкого культа ведьм в компании нескольких гекатриц и Инкуба, которая ростом была высокой даже по меркам Эльдар. Намайли использовала их в качестве личных телохранителей, а также средства запугивания и контроля остальных обитательниц своих владений.

— А, а вот и ты, о первая супруга… — лениво улыбнувшись, друкари поднялась со своего лежбища, кольнув Арамию, назвав ее титул здесь, после чего наклонилась к Калисине и сладким, прям капающим ядом, голосом заш[оппа!]ла на ухо. — Ну давай, твоя «мама» тут.

После чего толкнула девушку вперед. Та, не выдержав, тонко взвизгнула от страха и бросилась Видящей в объятья. Телохранительницы архонтессы расступились, пропуская ее.

— Тшшш… все в порядке. Они ничего тебе теперь не сделают. — Арамиа обняла и прижала начавшую плакать девушку к себе, после чего подержав немного, передала ее Лаконфире, а сама шагнула к лидерше друкари.

— Как ваше самочувствие после утреннего застолья, госпожа третья супруга? Переварилось все хорошо? — спросила она, на что в ответ глаза Намайли немного сузились. Для видящей было не секретом, что сейчас стоящая перед ней друкари испытывает внутри, хотя она изо всех сил пыталась это скрыть.

— Так зачем это было надо? — спросила снова Видящая. — Раз решили меня пригласить, то могли просто послать кого-то, а не разыгрывать весь этот спектакль.

— Прости, по другому не могу. — Намайли, снова легла на подушки и лхамеянка снова начала массировать ее плечи. Сама друкари указала на Арамию пальцем. — Я просто хотела поделиться с тобой кое-каким наблюдением.

— О как. Надеюсь что-то важное, иначе я пойду назад, к своим. — ответила Арамиа, зная, что хотя они и были на чужой территории, а ее силы подавлены, но назад пробиться она сумеет. Манея на голову превосходила любого из тут присутствующих представительниц темной родни, да и она сама смогла бы сделать пару полезных фокусов.

Намайли в ответ улыбнулась. И улыбка эта была неприятной.

— Знаешь, из-за нашего «дражайшего господина» это место неприятно для всех. С нерожденными и мон-кей он играется по своему, с нами по своему. И со всеми одинаково безжалостно, кто бы что не говорил про любимчиков. — она указала на клеймо в виде символа Азазелирона. — Без его силы мы бы давно все превратились из-за этого места в пустую шелуху, и хотя некоторые говорят, что это было бы лучше, я предпочитаю в его любви играть с нами видеть возможность, сколько бы призрачной она не была.

— Я это знаю. — Арамия едва вздохнула, треп друкари, коим та играла на ее нервах, стремительно терял для нее интерес.

— Знаешь. А знаешь, что пробыв тут подольше тебя, я сумел сделать кое-какие выводы касательно тебя. И не только я.

— И какие же? — спросила Видящая.

— Он милосерден с тобой.

— Что? — Арамия не секунду не поняла, о чем Намайли говорит.

— Да, он милосерден с тобой. — архонтесса широко улыбнулась, видя путаницу на лице собеседницы. — Наш «супруг».

Перед глазами Арамии пронеслись все мерзости и ужасы, что были сотворены с ней за то время, пока она была тут. Ей захотелось ударить Намайли.

— Это ты называешь милосердием? — ей даже не надо было называть конкретно что-то. Они и так знали, что она имела в виду.

— Да. — ответила друкари. — И Щали’катанель тоже так думает. Я очень хорошо умею слушать, знаешь ли, и Развратницу это невероятно злит.

Это заявление слегка пригасило возмущение Арамии.

— Ты конечно же знаешь, что ты не первая из «Первых Жен»? — продолжила Намайли. — Я видела предыдущую. Бедняжка, чистая правда, даже мне почти стало жалко ее от того, что наш «супруг» с ней делал, и это думаю для тебя о многом говорит. Она лишилась своего статуса, как только он увидел тебя, а ее… может ты не знаешь, но на том свадебном пиру ее подали тебе, думаю ты тогда этого не заметила, а такая ирония была…

Арамию внутри передернуло, но не сильно. Все же до конца верить друкари у нее причин не было.

— Но с тобой он так жесток ни разу не был, хотя представить, что такой последователь… такой великолепной богини… — Намайли тут сбилось. Ей явно хотелось назвать Ту -Что-Жаждет «Голодной Сучкой» как это было принято у темной родни, но она не посмела. В ее тоне в этот момент не было даже ядовитого сарказма. И у стен были уши, а Азазелирон никогда не прощал своим рабам даже иносказательные оскорбления себя или своего божественного покровителя. Наказания за такое были особо мучительные и ужасные. Когда Арамиа намекнула, что при всем своем показном великолепии и силе, Владыка Сердец лишь третий среди демон-принцев и этот демонический мир, где он сражался с другими третьими среди возвышенных, лишь подчеркивает это, Азазелирон заставил ее страдать ментально, вырвал души у шести самых близких для нее Эльдар и вынудил смотреть на те невообразимо чудовищные мучения, которыми он их подвергал, пока она искренне не начала умолять о прощении. Хотя это и была глупая вспышка, но к ее удивлению, демон вернул замученные души назад в тела, вдохнув назад в них жизнь. -…способен на нежности. Интересно, почему?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Арамиа.

— Да так, просто… — закончить Намайли не успела, внезапно послышался гул, от звука которого сердце словно начало наполняться ярость. Арамиа и большинство присутствующих тут же узнали что это значило.

— О, похоже нам позволят совершить небольшую поездку. — архонтесса довольно улыбнулась. — Отлично, мне это как раз будет полезно будет для организма.

***

Жаго’ра’геш, поделенный среди четырех демонических владык, был вечной зоной битвы, мелким отражением Великой Игры среди четырех Богов Хаоса, натянутым на одну планету. Когда-то прекрасный мир сердца империи Эльдар теперь был искаженным адом, где все не было постоянным, меняясь под капризами того, кто вырывался вперед в противостоянии, пока срочно формируемый союз трех остальной не повергал его.

Имена каждого из четырех, что оспаривали друг у друга уже десять тысяч лет право на власть над Жаго’ра’гешем, были черной легендой, написанной на страницах самых запретных томов Ордо Маллеус и Черной Библиотеки. Они были из числа самых древних и первых возвышенных богами до демоничества смертных душ, нечестивые твари, что к счастью для реального мира редко покидали Имматериум, но когда это случалось, воины и бедствия, что они разжигали, были поистине ужасающие.

Некатариоса Уничтожительница, Аватара Кровожадности, Дочь Убийств, Невеста Кхора, Мать Восьмидесяти Миллионов Кровавых Отпрысков.

Го’кси’Закими’кий Вестник Убивающей Истины, Император Лжи, Обличитель Королей, Ниспровергатель Обмана, Пророк Девятьсот Девяносто Девяти Правд.

Ху’Ку Оспенный, Отпрыск Язв, Возлюбленейший Внук Дедушки, Болезнь Миров, Смеющийся Разносчик Истинной Жизни.

И Азазелирон Владыки Сердец, на чьей небесной барже размером с космических фрегат она сейчас летела. Вокруг нее летели сотни подобных кораблей, целый флот, движимый над землей ветрами эфира. Внизу была сплошная пустыня, перерезаемая изменчивыми каньонами и реками из серы, через которые брели караваны, что доставляли из подвластных городов в столицу своего владыки новую плоть, хотя Арамиа помнила голоизображения, что этом мир был когда-то цветущим садом, прекрасным в своем идеальном балансе между технологией и природой.

— Враг прямо по носу! — послышался из динамиков предупредительный рев и она оторвалась от созерцания окружающего пейзажа, повернувшись туда, где на центральном мостике небесного корабля стоял Азазелирон, на это раз выглядящий как закованный в роскошнейшие и прекраснейше доспехи великий кентавр с шестью ногами и шестью руками, в каждой из которых он держал или копье или искривленный меч, а сзади развивалось шесть оканчивающихся острыми жалами хвосты-щупальца.

Один из соперников-повелителей Владыки Сердец лично вторгся глубоко в его территорию. Такое не раз уже случалось, а потому столица Повелителя Вожделения с готовностью изрыгнула из себя карательный флот со своим хозяином во главе. Небесные корабли были забиты элитными армиями демонов и смертных, боевыми машинами и зверьми. Арамиа, а так же некоторые из жен и наложниц так же сопровождали своего пленителя, вынужденные сражаться на его стороне, хотя она не до конце понимала, зачем это. То ли потому, что Азазелирон любил развлекаться, пока его роскошная баржа, утыканная оружием и наполненная отборными воинами проделывала путь до врага, толи по тому, что демон хотел испытывать чувство риска от потери чего-то своего в битве. Или, что скорее всего, заставлять тех, кто посвятил противостоянию его роду всю свою жизнь, испытывать чувство, когда они помогают и сражаются на стороне своего злейшего врага.

Арамиа сжала руку на своем Поющем Копье. Да, для боя демон вернул своим игрушка их оружие и снаряжение, но оно было настолько осквернено, что стало словно чужим. Ее руническая броня теперь была покрыта пылающими знаками Той-Что-Жаждет, при этом сама была переделана так, чтобы больше подчеркивать ее тело и имела более демонический дизайн, с шипами и острыми окончаниями, а копье звенело от демонической силы. Она чувствовала, как ограничивающая ее псионическую силу печать изменяется, приспосабливаясь для боя. Она могла снова использовать свой дар, но крайне ограниченно, без какой-либо тонкости, позволявшей найти пути, чтобы освободиться.

С ее соратницами, несколько десятками аспектных воинов во главе экзархами, была схожая ситуация, искаженное и осквернённое оружие и броня, подогнанная под вкусы последователей Той-Что-Жаждет. Мон-кей тоже страдали от этого, броня Виктории и ее сестре была выкрашена в мясисто-розовый цвет, лишилась части защиты ради большей открытости и несла символы Темного Принца. Это же касалось и других мон-кей, представляющих ряд организаций Империума. Единственные, кто не [ну уж нет]одил какого-либо неудобства в этом были друкари и смертных чемпионы Той-Что-Жаждет, собранные вокруг Замиции. И первые, и вторые были рады грядущему кровопролитию, Намайле поигрывала своим Клинком-Джином, а Замиция, чье тело было усеяно вонзенными в плоть ножами-иголками, держала подергивающиеся хлысты в каждой руке, в то время как остальные могли разве что найти небольшое утешение в том, что им предстоит сразиться с другими последователями архиврага.

Демонов, Щали’катанель и Лизу Азазелирон оставил во дворце.

— Какое славное зрелище. — заговорил Повелитель Сердец, теперь его голос был твердым и полным харизмы, как у военачальника, ведущего воинство в битву. — Не так ли, моя первая супруга?

— Да, мой господин. — ответила она, глядя вперед, прямо туда, куда следовала их небесная баржа. Впереди все пылало и было застелено черным дымом от непрекращающихся взрывов, сопровождавших апокалиптическую резню. Многочисленные большие экраны мостика показывали происходящее в деталях, то как целые армии смертных, легионы демонов и волны техники сцепись друг с другом. Кровавый Бог всегда считался главным соперником Той-Что-Жаждет, а потому схватка орд его сторонников не могла не быть особо ожесточенное. Окровавленные орды смертных, закованные в броню из черного железа, бронзы и меди кидались на ряды ярко разодетых и раскрашенных воинств декаденствующих воителей, противопоставляющие свою жажду ярких впечатлений жажде крови своих врагов. Легионы ревущих кровопускателей кидались на сонмы демонеток, отсекая им головы и разрубая тела своим пылающими мечами, в то время как их противницы звонко смеясь пронзали или потрошили их своими неестественно острыми клешнями. Гончие плоти терзали Извергов, в то время как Искательницы жестоко насмехались над медлительностью Кроволомов, а Пушки Черепов пытались подстрелить прокладывающие кровавые просеки в рядах сражающихся Колесницы Искательниц и Адских Свежевателей. И на фоне побоища среди низших, возглавляющие воинства высшие демоны и герольды сходились друг с другом, расчленяя тела соперников в жестоких поединках.

Но битва плоти меркла на фоне сражение стали. Титаны мон-кей, грубые и испорченные варпом, но крайне разрушительные машины, что были привлечены на этот мир бесконечной битвой сходились друг с другом, сопровождаемые ордами демонических машин. Машины Кхорна, от скорпионоподобных шагоходов до массивных крепостей из железа, меди и черепов, обрушивали на все вокруг шквал снарядов и потоки демонической крови, в то время как машины Слаанеша с изяществом Эльдар скользили между взрывами, отвечая точечными выстрелами своих излучателей.

Баланс битвы кол[лобзал]ся из стороны в сторону и даже будь у нее доступ к нитям судьбы, Армаиа не смогла бы сказать, кто одержал бы победу.

Подлетевший карательный флот Азазелирона обрушил на кхорнитов огонь из массивных излучателей и звуковых пушек, испепеляя и разрывая врагов, а так же попавших под удар своих, в кровавую пыль. Некоторые начали заходить на посадку, опуская десантные трапы и высаживая свой живой груз на поле битвы, в то время как другие выпускали орды летунов. Битва начала сразу же складываться в пользу сил Той-Что-Жаждет.

— А вот и она. — прошипел Владыка Сердец, наконечником одно из своих копий указывая на стремительно приближающееся красное облако.

— КРОВЬ КРОВАВОМУ БОГУ! — раздался рев, заставивший даже почетную стражу Азазелирона, состоящую из козьеголовых Хранителей Секретов, схватится за голову, настолько болезненно было его слышать. Только Повелитель Вожделения остался стоять как ни в чем не бывало. — ЧЕРАПА ТРОНУ ЧЕРЕПОВ!

Некатариоса Уничтожительница летела прямо на своего соперника, одержимо желая взять его череп для подножья трона своего господина, а за ней следовало восемь Кровожадов и целое крыло штурмовых транспортов космических десантников. Сама Дочь Убийства выглядела как нечто паукообразное с ее восьмую руками-клинками, а костяные крылья были широко раскрыты за ее спиной, в то время как ее драконоподобная голова изрыгала пылающую словно лаву кровь. Азазелирон в ответ громко рассмеялся и поскакал на встречу прям по воздуху, словно его копыта касались каменистой земли, а не пустоты. Хранители Секретов проблеяли свои звукораздирающие кличи и кинулись следом. Демоны сцепились друг с другом в небе, вокруг двух могущественных демон-принце образовался целый торнадо смерти из клинков, огня и психических сил.

Сопровождающие его транспорты попытались облететь схватку, устремившись к кора[эх жаль]м. Некоторые были сбиты поспешно наведенные орудиями, но немалая часть достигла целей и протаранив корпуса кораблей, высадила свой груз, состоящий из берсеркеров Пожирателей Миров и закованных в броню из меди и черепов кровопускателей.

Далеки до этого момента хаоса боя пришел сюда.

— Кровь Кровавому Крх… — кровопускатель не успел закончить свой клич, так как Армаиа вогнала свое Поющее Копье ему в пасть. Вырвав его, она крутанула его вокруг себя, скользящим ударом отбивая цепной топор одного из берсеркеров, после чего выпустила грубую силу имматериума, разорвав космодесантника-предателя на части.

Вокруг все, и наложницы, и экипаж, и разодетые в красочные доспехи астартес из Детей Императора сражались со штурмовой волной кхорнатов, рубя, расстреливая и уничтожая всплесками сил варпа врагов в красном и медном. Армаиа видела как канонисса Виктория разбила череп одному из Пожирателей Миров своей силовой булавой, после чего сожгла двух кровопускателей их своего мельта-пистолета. Леди Намайле скользила между врагов словно змея, легко уклоняясь от ударов врагов и отсекая конечности или вспарывая животы в ответ своим Клинком-Джинном. Замиция просто напряжением своих мускул стреляла воткнутыми в свою же плоть иголками, которые точно били в стыки и щели в броне врагов, от чего те вскоре падали на землю, воя в агонии, когда покрывавший иглы дьявольский яд стремительно пожирал их тела, пока сама избранница Той-Что-Жаждет оплела своими кнутами головы двух берсеркеров и простым взмахом сорвала их с плеч.

Рядом раздался демонический пронзительный вой и Армаиа, повернувшись, увидела, как вопль психозвукового усилителя маски баньше экзарха Манеи, превращенный во что-то более зловещее, разорвал в клочья голову одного из кхорнатов. Рядом Лаконфира выстрелом из своей термической пушки испарила еще двоих.

— УБИВАТЬ! УБИВАТЬ! УБИВАТЬ! — ревя свой клич, целая группа из шести берсеркеров кинулась в ее сторону. Не дав им приблизиться, она метнула копье в того, что бежал впереди остальных, а затем выстрелила молнией, коя была розового цвета из бушующего вокруг хаоса. Та ударила в конец копья, а затем через него и в Пожирателя Миров, в которого оно воткнулось. Тот взревел от боли, пока молния цепной реакцией перекинулась на остальных. Несколько секунд криков и астартес упали замертво, их броня разлетелась в разные стороны, так как тела были почти полностью превращены в пепел.

— ГРРРР! СМЕРТЬ ПРИШЛА, ВЕДЬМА! — прорычал демонический голос, показывая идущего следом за берсеркерами врага. Это был высокий и массивный даже для кровопускателей герольд, что в своих лапах сжимал массивный двуручный топор.

Она вернула свое копье назад, поняв, что ее силы псайкера тут будут малоэффективны из-за украшающего шею герольда медного ошейника. Демон взревел и кинулся на нее, обрушив целый шквал ударов, который сложно было блокировать даже с предвидением. Демон наседал, не давая никому оказать Армаии огневую поддержку без угрозы задеть ее. Манея кинулась Видящей на помощь, но демон одним взмахом своего топора отбросил Воющую Баньши куда-то в сторону, а затем уклонился от выпада Армаии и пинком ноги поддел ее копье отбив ее в сторону, после чего молниеносно занес топор и начал опускать его для добивающего удара.

«Вот так?» — подумала видящая, глядя на приближающуюся смерть. — «Даже жаль. Но это хотя бы этой твари испортит настроение.»

— НЕТ!!! — в следующий миг реальность сотряслась от рева, в коем был гнев, ярость и… искренний испуг?

Армаиа даже не успела моргнуть, как что-то со скоростью молнии пролетело мимо и просто разорвало герольда в клочья, после чего пробило дыру в палубе корабля и исчезло, полетев дальше. Она обернулась и увидела повернувшегося к ней Азазелирона одна из его конечностей, в коей он раньше сжимал демоническое копье, была вытянута в жесте после броска.

В следующий миг Некатариоса воспользовалась шансом и вонзила одну из своих рук-лезвий в тело Азазелирона. Тот взревел от боли и крутанувшись, отбросил Дочь Убийства всплеском грубой силы варпа. Затем издав еще один, разрывающий реальность вой, он кинулся в атаку.

***

— Почему? — спросила она его. Над городом стояла ночь, хотя само понятие дня и ночи тут было лишь результатом желания самого демон-принца, и они были вдвоем на террасе одной из башен дворца Владыки Сердец.

— Почему я? — она не могла понять. Испуг в голосе демона был тогда слишком искренним и чистым, чтобы быть просто испугом потерять свою игрушку, коя была вполне заменяема.

А теперь он сидел перед ней в кресле в облике мужчины Эльдар, прекрасного и уставшего после битвы. Рана оставленная Некатариосой светилась и от нее исходили розовые блестящие частицы.

— Почему же нет? — легкомысленно улыбнулся он. — Ты же моя любимая первая жена.

— Оставь эти шутки! — она на секунду потеряла самообладание. — Я просто очередная жертва-игрушка для тебя! Я не могла стоит проигранного сражения.

Дочь Убийства заставила Азазелирона и его силы в конце концов отступить. Впрочем силы кхонатов были слишком истощены, чтобы продолжить наступление, так что кризисом это пока не стало. Избраник Той-Что-Жаждет уже собирал дополнительные силы для контрудара.

Просто мысль о том, что демон высказывал ей такое отношение было особенно отвратительным.

— Какая же ты не учтивая, моя любимая жена. — устало усмехнулся Владыка Сердец, после чего медленно поднялся. — Но хорошо. Давай я дам тебе небольшую поблажку за те неприятности, что произошли сегодня из-за тебя.

Он протянул руку, она протянула по его желанию в ответ и он коснулся ее кольца, что контролировало ее. В следующий миг она почувствовала, как силы, сдерживающие и пленившие ее исчезли полностью.

— У тебя есть несколько мгновений.

Она опешил. Такого она не ожидала. Полная свобода, даже на такую секунду? Что ей делать? Убить себя? Нет, он остановит. Это была особо изощренная ловушка, по другому быть не может. Попытаться убить его? Нет, слишком силен. Бежать? Куда, она даже не знала, уцелели ли местные врата в паутину, как и сам участок подпространственного туннеля.

«Он милосерден с тобой» — раздался в ее голове голос Намайли. — «Интересно почему?»

И Армаиа решила. Протянув руку, она ухватилась за нить судьбы стоящего перед ней демон-принца и рванула ее назад во времени, к самому истоку.

***

Он поднимал свои чешуйчатые руки, в тщетной попытки защититься от обрушивающихся на него ударов, пока его пасть была открыта в крике, глядя на то как она падала на землю под светом звезд ночного неба, кровь хлестала из ее разрубленного тела, а ее убийцы снова поднимал свой меч для нового удара…

***

— Что это… — Армаиа пробормотала в шоке, чувствуя как сдерживающее ее сила возвращается назад.

Она хотела увидеть прошлое, чтобы найти в чем слабое место ее врага, и увидела эту сцену. Это были… Эльдар, они убивали друг друга. Когда и почему…

Она посмотрела на Азазелирона, тот терпеливо ждал, лишь легонько улыбаясь.

— Небо… звезды… их положение, это еще до падения. Тот мир был этим, до того, как демоны его исказили. А та женщина, она…

Она была очень похожа на нее. Конечно были отличия, как и стиль одежды, слишком развращенный, больше подходящий для тех, кто предавался гедонизму перед падением.

— Она была моей госпожой. Хозяйкой. — ответил ей демон. — Видишь ли, когда-то я был рабом вашей расы. Да, еще до восхождения Комморры и даже до падения некоторые из культов наслаждения начали похищать представителей «низших рас» ради развлечения, когда своих сородичей им стало мало. Я был одним из них. Дитя народа, давно уже сгинувшего с лица этой вселенной. Но я был рад. Ибо был влюблен в свою похитительницу.

— Она… — голос Армаиа дрожал. У в ее голове начала рождаться догадка, чего демон принц хотел на самом деле.

— О, она видела во мне лишь игрушку. Я ей был безразличен вне этого. — улыбка Азазелирона стала противоестественно широкой. — Но какой же она была великолепной в причинении мне боли и удовольствии! Ее красота и изящество, ее ненасытность и развратность. Я не мог не стать полностью ее, хотя все это и было без ответа.

Демон принц захихикал, словно вспоминая что-то невероятно приятное.

— И когда анархия, царящая в ваших мирах убила ее, я был в отчаянии! Я лишился той, что стала моим светом и путеводной звездой. — в голове Азазелирона мелькнул гнев, но он быстро исчез. — Но в самый отчаянный момент я почувствовал ее! Я тоже обладал связью с варпом и потому сумел это сделать! Она была теперь частью чего-то большего, того, что набирало силу, собирая новые частицы, среди которых была и моя любимая госпожа! Я возносил ей свои молитвы, хотя у нее в тот момент не было даже имени!

Демон разразился резким хохотом и раскинул руки, словно пытаясь охватить ими небо, где бушевал ад центра Ока Ужаса.

— Но потом оно появилось! И хотя моя госпожа была лишь частицей, это была она! И какой же еще более великолепной она стала, и как же я не могу ее еще больше любить, ведь даже ее первый вздох был столько прекрасен!

— Она, я… — Армаиа не могла даже подобрать слов. История многих из первых демон-принцев была полной загадкой и один из них только что поведал часть ее.

— Возможно она была кровной родственницей твоего рода. — ответил Азазелирона, успокоившись. — Это обеспечило близкую внешнюю схожесть.

— И это все? Вся причина? — спросила Армаиа, хотя догадка становилась все более реальной и это было ужасно.

— Конечно нет, моя дорогая первая жена. Я могу любить только свою госпожу. Но ничто не мешает мне поностальгировать о своих самых давних и невинных днях. Хотя конечно ситуации стала совсем противоположной, но как бы приятно смотрелось бы, если бы она стала такой полностью.

— Нет. — Армаиа отшатнулась в ужасе. Сама мысль о том, чтобы полюбить искренне демона была чудовищной. Но хуже было то, что она понимала, с кем имеет дело и что он может. И это вызывало у нее чувство искреннего отчаяния. Отчаяние, которое у нее не вызывало еще ничто из того, с чем она столкнула до сих пор. — Я никогда не полюблю тебя. Никогда!

Она поняла ловушку демона, которую тот приготовил ей и она в нее попалась. Демон же в ответ улыбнулся и его улыбка была воистину самой демонической из всех.

— Моя милая жена. Ты упускаешь, что у нас есть все время галактики впереди, и моим первым титулом является не просто так Повелитель Сердец.

Изменено 15 июля, 2019 пользователем Gaspar

[Architect Pryamus]

Сюжет: Аовель. Муза: Rommel.

Вводная: эльдарская делегация прибывает к хорошо знакомому им вольному торговцу, чтобы забрать и похоронить то, что осталось от катуменских переселенцев. Кто же знал, что у того есть свои планы и на гостей, и на будущее своего рода в целом - одержимый одной идеей, он одновременно воплощает свои наполеоновские планы и пытается удержать под контролем собственные владения.

Персонажи:

- Слоан Карнеги - вольный торговец и по совместительству глава правящего дома на безымянной планете, некогда бывшей непризнанными владениями эльдар

- Альма Карнеги - дочь Слоана от предыдущего брака

- Сенбиаль - глава делегации, провидец

- Акилья - его сестра и Говорящая с Духами

- Гавиантил - костопев

- Диандавар - колдун и телохранитель

- Мур-Биан-Верль - гиринкс

- Епископ Антоний - второй человек на всей планете

- Раффард - сын оного и негласный глава всей планетарной охраны

МАСКА КОЛДУНА

”А я всерьез полагал, что ты ценишь здравие своего любимца.”

Костопев уловил язвительный яд в мыслях, но не подал виду. Его внешнее умиротворение, пусть и притворное, было столь же противно созерцать, сколь и всю дворцовую залу вместе с ее хозяевами.

”Оставь свое презрение для поля брани, Диандавар. Я полагаю, она боится нас куда больше, чем мы сторонимся ее.”

Недоразвитая самка мон-кей - называть это создание женщиной у колдуна просто не повернулся бы язык - протянула гиринксу Гавиантила очередную порцию лакомств. Животному было простительно принимать подношения от зверочеловека, от низшего существа - но то, что это льстило его хозяину, было за гранью даже самых снисходительных традиций дипломатии.

”Хорошо, допустим, ты загубишь невинную жизнь своего друга. Но твое бездыханное тело я не собираюсь нести на себе. Не смей!”

Правитель, хотя скорее царек, с гордостью больше своих владений, человеческого мира не пожалел сил, чтобы встретить гостей с Ультве ломящимися от яств столами. Половина оных была заставлена безвкусным подобием пищи, что слыло у мон-кей знаком доброй воли - хотя, разумеется, закон священного гостеприимства никого из них не остановил бы от нападения на послов в своем доме. Как не остановили законы Империума от получения выгоды самого Слоана Карнеги, не единожды ступавшего на первые ступени Искусственных Миров по праву, дарованному Золотым Богом. Алчность мон-кей была единственным, что перебивало даже многотысячелетнюю ненависть к Детям Иши.

”А ведь меж тем, друг мой, ты многое теряешь. Возьми пример с наставника.”

И тем удивительнее было, что сам Сенбиаль, прошедший сквозь столькие смелые визиты в логова презренных людей, не боялся пробовать угощений со второй половины столов. Нисколь не страшился, будто опасность, исходящая от хозяев, не существовала для него. Ибо провидец не впервые переступал порог этого дома - а потому свое уважение показывал, вкушая свезенные издали шедевры эльдарского гения вкусов. От плодов священного дерева лиандрин - что само по себе привело бы в ярость всякого с Бьель-Тан, увидевшего это - до запеченного целиком алкидона, нелепо выставленного в охотничью стойку и зачем-то украшенного перьями.

”Я лишь хочу верить, что Слоан сдержит слово.”

И посреди смешавшихся в один дурманных ароматов, ощутимых даже сквозь фильтры забрала, Диандавар по-прежнему видел перед собой лишь клятвопреступников и предателей. Пусть эти мон-кей и твердят о дружбе с Песнью Ультанаша, предавший одно божество не преминет нарушить и клятву перед лицом Азуриана. Мысли колдуна были об одной задаче: о той, ради которой ему, воину, велено ступать среди торговцев. Среди тех, место кого под пламенной пятой Кроваворукого Бога.

Но сейчас, какими бы ни были они низкими и приземленными тварями, мон-кей протянули руку помощи. Найдя то, что принадлежало Ультве, не стали ждать, пока небеса разорвут черно-белые воинства. Преклонились перед детьми богов, как подобает.

Золото было лишь предлогом, чтобы в их искренность верили больше.

- Находят ли почтенные гости наше гостеприимство достойным?

Незрелая самка не унималась. Судя по платью тошнотворных расцветок, с узорами, хоть и абсолютно безвкусными, но для грубых рук весьма неплохими, она была дочерью хозяина. Наивная смелость, граничащая с самоубийственной глупостью, только усиливала эти подозрения.

- Безусловно. Хотя, конечно, я бы посоветовал изучать сочетания более тщательно.

Что забавно, обращалась она к костопеву. Словно вороватая птица, польстившись на его богатые украшения, предположила, будто бы он здесь глава - и в каком-то смысле Гавиантил и впрямь ощущал свою миссию важнейшей в жизни. Разубеждать же кого-либо в этом он не торопился.

”Забавно. Я думала, их внимание будет противным. Но признаюсь, [ну уж нет]ожу его столь же льстящим.”

Для Акильи, привыкшей говорить с мертвыми вместо живых, взгляды людей подобны писку грызунов, от каждого ее движения их передергивало, словно от взора хищного зверя. На мгновение Диандавар поймал себя на мысли, еле спрятанной от остальных: его гнев ко всякому, посмевшему возложить взор на Акилью, сравним с ревностью.

В своем стремлении к совершенству боги сделали мон-кей мерзким, но узнаваемым подобием собственных потомков. Ходили даже непристойные слухи, будто бы порой Темные (а то и, прости Азуриан, не только они) смотрят на человека с симпатией. Но с завистью? Такого колдун простить себе не мог. Зная, скольких желающих ее руки Акилья заставила вернуться с позором, нельзя столь глупо бояться… Теперь Диандавар обязан преподнести ей венец без малейшей доли сомнений, если когда-либо хочет считать себя достойным такой почести.

Сразу. Сразу по возвращении. Еще одна причина, по которой страстно желал колдун, чтобы наконец замолчал и пропустил их правитель проклятых земель и морей, рассказывающий о пожеланиях мира и заслугах обоих народов друг перед другом. Будто были его заслуги в том, что он исполнил долг всякого низшего существа перед эльдар. Будто в вине, что было подано, могла быть толика труда человека.

Поразительно. Вместо безвкусного жгучего пойла, которым принято было отмечать в Империуме любые события, Слоан Карнеги добыл едва ли не единственный дурманящий напиток, что могли без опаски потррепродукциять и эльдар, и люди. Аркиллийское вино, из смеси десятков фруктов и корней с разных концов галактики, настоянное на металлической пыли в течение срока, которого человек вряд ли бы дождался. Невозможно было перепутать этот рецепт ни с чем, в нем не было простых замен и попыток выдать одно за другое… Пожалуй, в одном этом смог мон-кей угодить колдуну.

- За успех и ваш, и мой, и наших будущих встреч. Я долго постигал обычаи и мысли наших гостей - и рад сказать, что мне это удалось. Удалось понять, что действительно важно знать нам о вас, и вам о нас. Понять, что поистине бесценно… За покой усопших, и за будущее детей наших.

Одновременный глоток всем из общего фонтана, заполненного редким угощением - разумеется, после пробы его коморрагским детектором ядов. Вкус был бесподобен, и на долю мгновения Диандавар даже почувствовал к Слоану каплю уважения за проделанный труд. Впрочем, всякое уважение быстро испарилось, едва стало ясно, что добыть вино мало, его следовало еще и подать холодным, а не нагретым так, что оно выжигает послевкусие. Нестерпимо саднящий первый глоток тут же побудил немедленно зачерпнуть из ближайшего сосуда колотого льда и разбавить им остатки напитка. Практически сразу же вино обрело тот неповторимый баланс жара и холода, остроты и сладости, за которое и ценилось… Но ненадолго, буквально на один глоток, прежде чем талой воды стало слишком много.

”Сенбиаль, я начинаю понимать, за что ты так пристрастился к этим визитам. Если каждый раз тебя угощают таким вином, трудно устоять. Однако, к следующему разу, выдрессируй их не портить нагреванием такое чистое удовольствие.”

Если в легенде об Изиль-таане, создавшем лучший напиток во вселенной, и его слугах, готовых на все ради еще одной капли, и самоубийстве после осознания, что ничего лучше ему уже не испытать в смертной жизни, были реальные корни, то происходили они непременно от аркиллийского вина.

Добавив еще льда, Диандавар мысленно уже ощутил гамму послевкусий… Когда вдруг случайно заметил свое отражение в бокале. Его же собственное лицо, так четко отраженное на поверхности напитка - но оно как будто смотрело на него с недоброй усмешкой. Словно искаженная яростью боевая маска, хотя это были лишь частицы тающего льда, добавляющие линии от себя. Будто по белому лицу шли вертикальные трещины, похожие на рваные шрамы через глаза и по щекам. Словно боевой раскрас, будто отражение напоминало с яростным, едким укором, что колдун - воин. Что его место на поле боя, а мон-кей - на острие его пики, под его гравициклом, на коленях перед победителем…

Что долг эльдар - прийти за спасенными. Многие тысячи лет под толщей камня спали миллионы усопших душ, и тысячи томов запретных знаний, и сотни руин. Ничего мон-кей не посмели взять себе, и черно-белый корабль вернется на Ультве заполненным до предела. С каждым камнем будет говорить Акилья, и каждый механизм будет разбужен Гавиантилом, чтобы положить начало пути блудного племени домой...

Оставалось лишь спуститься в недра древнего города, путь к коему разрыли руки человека. Хоть на это они способны.

Видения прошлого лились каскадами, обнажая никогда не виденные пейзажи. Такими они были до того, как грянули белый гром и черное пламя, не разбирающие, где человек, а где потомок Иши. Никто из ныне живущих уже не вспомнил бы историй, записанных в камнях - от них остались лишь иллюзии, созданные плодами из красных слез.

Не было большой войны, о которой слагали бы легенды - не назвать войной то, что отступники и еретики от Пути эльдар, блудные дети, в своих скитаниях почему-то нашли пристанище, за которым вслед пришли внуки Золотого Бога. Ни один Искусственный Мир не назвал этих эльдар своими братьями, а мир - принадлежащим им по праву. Остался только мертвый песок, раздираемый взрывами, уходящими далеко за атмосферу. Раз за разом они обходили поверхность от края до края, переделывая ее на свой лад, пока не остались лишь сотни мон-кей и намного меньше эльдар. Их, живых, память видений не сохранила.

Зато эта память сохранила каждую смерть. От взрыва, оставляющего тени на стенах. Под коваными сапогами и громовыми когтями. От удушья в убежищах, ставших склепами. От вод, вскипевших и ринувшихся вниз, туда, где их не нашли бы огненные смерчи.

И от холодного мрака, слишком поздно дающего осознать, что послы доброй воли уже не могут пошевелиться. Не могут ни вдохнуть, ни вобрать в себя силы Той Стороны, ни как-то защитить друг друга. Раз за разом, вечно теперь переживать сковавшую беспомощность.

Слоан Карнеги не мог не слышать песнь о безумстве ассирийских переселенцев, но совершил ту же самую ошибку. Только вместо боя лицом к лицу подло отравил гостей - и весьма коварным способом. Заставил своими руками, безо всякого принуждения, сыпать в безвредное вино холодный яд.

О своей участи после смерти у колдуна не было ни малейших иллюзий и надежд. Люди наверняка знают, чего на самом деле страшатся эльдар, и не проявят милосердия к побежденным. Оставалось одно… В глубинах меркнущего разума взять за руки наставника, друга и возлюбленную, признаться которой в своих чувствах настало время.

Перед тем, как все четверо предстанут перед троном во дворце Царицы Ненасытной, остается только показать, что они не боятся. Лишить ее хоть этого триумфа. Когда видения своей смерти и чужой начали гаснуть, Диандавар был готов встретиться с творцом и творением своего народа.

Но когда наступил мрак, в котором не было даже стенаний потерянных душ, Богиня Жаждущая не поспешила встречать колдуна в своих владениях и заключать в вечные объятия. Вместо нее не возникли из мрака ни Повелитель Вечных Перемен, ни Сокрытый От Взора, ни Невеста-Пленница, ни Расколотый Огнем…

А потом черная глухота запаянного саркофага, куда мон-кей поместили онемевшее тело, сменилась белым светом и грохотом расколотого гранита. И в недрах умолкнувшего было Царства Чувств беззвучно вопрошал колдун сам себя.

Его шансы умереть - от паралича ли, от падения ли, или под толщей камня - были ровно девятьсот девяносто девять из тысячи.

Как мог Диандавар оказаться столь удачлив?

Переломы - ничто. За каждый вдох придется платить болью, и болью страшной - но уцелел череп. Страдания можно и стерпеть, когда они возвращаются после паралича, с лихвой покрывая его бесчувственные объятия.

Сколько времени провел на Той Стороне дух колдуна, медленно падая вниз, сгорая в пламени Варпа, прежде чем обнаружить, что он все еще жив? Или… Или просто спасен от преждевременной гибели, но не заставит себя ждать смерть естественная? Если остальных ждет такое же пробуждение...

Но это лишь вопрос времени. За покушение на мирных послов Гавиантил поднимет из этой могилы воинов прошлого, а Акилья вдохнет в них жизнь и поведет в бой. В руинах глубоко под землей хранились тысячи осколков прошлого - а значит, будет в избытке и камней душ, и оружия. Касание костопева - вот все, что им понадобится. И война только начинается. Когда прибудет черная армада, послы возглавят их, выйдя с трофеями и планом очищения мира.

Попытавшись найти отголоски их душ, колдун замер. Без защитных рун, любая сила мощнее поддержки тела телекинезом привлекла бы внимание с Той Стороны - единственное, что могло быть страшнее гибели. Но настоящий колдун опасен и без оружия, и без своих сил. Гнев Кроваворукого Бога обрушится из-под земли на всех…

Рука Смотрящего-в-даль встретила холодом и тяжестью. Он не дышал уже очень давно.

Как и Гавиантил. Как и Акилья. Их дух давно покинул это место, оставив лишь тела для символических похорон.

Диандавар заперт под землей в одиночестве.

Но он не один.

Никто из эльдар никогда не сражается в одиночку…

Даже стоя перед вратами, открыть которые своими силами не хватило бы и вечности, он не был одинок. С ним было все, что хранили здесь дети Иши, чьи летописи с каждой страницей были все более обрывисты. Экспедиционный флот Послов Первой Длани не мог отбиться от воинов Великого Завоевательного Похода, но до последнего защищал свои творения, погребенные под многими толщами камня, ныне разбираемого людьми на материал для своих городов-шпилей.

Последние страницы, прежде чем начались лишь пустые листы, говорили о том, как летописец Мариволь принял свою судьбу. Он писал, что погибает за прекрасную мечту о мире и победах вне поля боя. О будущем двух народов, и о временах, когда бок о бок они сразятся с ужасами Галактики. Когда бессмертные воинства встанут рядом с сыновьями самого Императора, когда правителя людей коронуют эльдар, а род Кхейна поднимется в небо. Когда завопит от ужаса Неназываемая в час перерождения мертвых.

Чтение подобных несбыточных мечтаний наполняло смесью гнева и сострадания. Любой, кто смел мыслить о мире с Империумом, не просто о временном договоре, но о подобном доверии, обречен был быть убит так же, как и прежние обитатели. Растоптанные коваными сапогами мон-кей, они сполна познали миролюбие и дипломатию их Императора. Мир возможен был бы, лишь если бы эльдар держали цепи, только если бы мон-кей были их марионетками и безвольным инструментом. Вот о таком будущем возможно было мечтать.

А о своем будущем Диандавару приходилось думать, замерзая под мертвыми сводами, сжигая бесценные книги, чтобы не околеть, поедая червей и грызунов. Судьба не была лишена иронии, но после смертельного угощения из яств, от которых можно было упасть без чувств, Диандавар был рад и мясу паразитов.

Лишенный надежды умереть в мире колдун Диандавар, Призрак Аваллийский, Палач Бельдеана, Призрак Нижних Городов, снимет голову с виновных - или падет в бою, пытаясь. Обвал, голод, холод, недостаток воздуха и света могут убить его, бесспорно… Но сдаваться он не станет. Под этими сводами и впрямь хранились несметные сокровища, но это были не горы золота, оружия или камней душ… Горы книг и кристаллов, в которых были сохранены память и результаты бесчисленных трудов.

На то, чтобы прочесть и сотую долю оных, ушла бы вечность, а у Диандавара не было ни времени, ни сил познавать, что творили предтечи в этой удаленной глуши, вне взгляда всевидящих очей Искусственных Миров. Эти тайны познают другие. Те, кто придут сюда с огнем и мечом, чтобы каленым железом выжечь поглотившую поверхность заразу. И на это не жаль было ни риска для души, ни опасности истощения.

Из десятков давно умерших машин родилась одна, как некроконструкт, собранный из частей множества сородичей. Древние устройства давно потеряли остроту и точность, они были изломаны и стерты, но они работали. После очередной попытки изогнутая арка, запитанная только лишь волей самого Диандавара, дала искру и на мгновение разломила пространство. На ничтожно малую длительность, но связала реальность и Паутину. Коридор, принадлежащий этой планете, был захламлен, зарос подобно пробитому кровеносному сосуду, но он был цел. И через него колдун отправил зов о помощи, всякому, кто услышит.

Свое имя. Место. Обстоятельства. Мольбу о помощи. Намерения. Призыв к войне. Предупреждение. Все, что успел вспомнить, прежде чем машина взвыла, кристалл треснул, и портал схлопнулся. Послание ушло в никуда, но оно попало на Ту Сторону.

На свою беду, колдун был одарен в искусстве счета. Ему хватило беглого взгляда на работу машины, на степень прозрачности Паутины, на расстояние до ближайшего ее узла… Даже при идеальной скорости, послание будет идти не менее трех местных циклов - другой точки отсчета не было физически. Потом еще столько же понадобится всякому его услышавшему, чтобы вернуться сюда.

По меньшей мере, у колдуна будет предостаточно времени, чтобы свершить все, что он задумал.

- Мама… Что с нами становится?

Ночью охрана, отвлеченная пышными празднествами, покидает посты - да и кому придет в голову проникать сюда без позволения? Одно место во всем городе, где никогда не спрашивают о цели посещений.

Что они праздновали? Смерть послов, которая могла навлечь на всю семью несмываемое позорное клеймо?

Или то, что единственный человек, кто смотрел с большей пустотой, чем отец - урожденная Люсиль, а ныне Прима Катерина - ступила на порог дома, где никто не был ей рад?

Или очередные провальные надежды и лишние претензии на наследство, ни от кого не скрытые?

Но вопрос Альма задавала вновь и вновь, в пустоту, зная, что надгробие в виде черной птицы вряд ли услышит, не поэтому. Таков был мир, где она родилась, проживет и умрет.

Белый зверь, жмущийся к сапогам, жалобно застонал. Единственный из пришедших извне, кто выжил. Единственный, кто теперь смотрел на Альму с чем-то, похожим на сочувствие… Или просто она была нужна ему куда больше, чем он ей. Животное навзрыд звало кого-то, вертя по сторонам головой с пушистыми ушами - будто искало пропавших хозяев. Он не успокоился даже когда его прижали к груди.

В действительности, он и не знал, как сильно нужен ей. Последний, кому можно было хотя бы рассказать о том, откуда на самом деле следы удушья на шее. До сих пор Альма помнила неистовый рык епископа, которому по глупости попыталась исповедаться… И осеклась, едва поняла: независимо от того, что скажет, почтенный Антоний ждет только шанса приговорить очередную душу, заставить покаяться во грехе. Все люди делились теперь на два типа… Те, кто не поверит в то, что отметины появились сами во сне - и те, кто в удушье и кошмарах увидит только зло.

На все у обоих был один ответ: ты предательница заветов и Слова Императора. Кайся за грехи своя. Посмела приблизиться к мерзкому ксеносу и не убить его. Вздумала говорить с ними и не обвинять их. То, что Альме достанется от отца, а ему от его отца, а их предкам от Самого Всемогущего и Всеведущего, право решать это, было для них не более чем отсутствием законного права поднять очередное восстание…

Неожиданно зверь встрепенулся и заорал так, что Альма едва его не выронила. Что бы ни увидел он там, вдруг стало ясно: стоит обернуться, и завопит уже она сама. Будто морозные ветры замерли вдруг. И почему-то Альма чувствовала кожей образ у себя за спиной: кладбищенский сторож из сказаний о временах, когда люди пришли с небес и построили этот город. Снежный Старец, чья статуя возвышалась над некрополем, будто он лично опустил взор, чтобы посмотреть на нечистую душу.

Вопли умолкли так же внезапно, как и начались, едва Альма смогла посмотреть хотя бы краем глаза назад. Там не было ничего, кроме тени от луны и мраморных стен траурных коридоров…

Но то, что они не были пустыми еще совсем недавно, и что нечто уже тянуло к душе грешницы костлявые пальцы из темноты, отпечаталось в памяти так же четко, как царапины от когтей вырывающегося зверя на коже. Те, которые только сейчас Альма заметила по каплям крови на белоснежном мехе.

Во мраке казалось, что все до единого каменные изваяния смотрят прямо на колдуна, поворачиваясь всякий раз, как он даже просто моргает. Растопырив клювы и крылья, как демоны Меняющего Пути, ждущие своего часа. Они уже выстроились в очередь за душой эльдара, лишенного призрачной защиты. Всего одно настоящее усилие в Варпе, всего одна потеря контроля над собой - и их зловонное огненное дыхание обожжет затылок, когда наперебой будут твари Той Стороны рваться вперед, убивать друг друга за право поглотить сияющую тень.

И своими эмоциями Диандавару было управлять все тяжелее. В каждом отражении, от полированного металла до грязной лужи, он видел только изуродованную маску, подобную арлекину в боевом гневе - но голодную, жаждущую плоти, щедро политой ужасом. Когда полоснула новая мысль о том, чтобы заставить каждую короткоухую, круглолицую мразь ползать на коленях, вымаливая избавления от страданий, спас только удар рукой, до боли, до предела прочности костей, по мрамору. Такой, что каменная плитка треснула.

Скоро придет вся мощь Песни Ультанаша, и под ее боевые кличи придут и остальные войска Азуриана, и тогда Слоан Карнеги, а перед тем все его подданные до единого, убедятся, что друхари отнюдь не извращение древней империи аэлдари, а лишь ее наследники в искусстве мучений, знакомом всем потомкам уцелевших при Падении. Что все дети Искусственных Миров хранят память о том, как следует обходиться с пленным врагом.

И выродок из рода этого труса. Виновна ли она в этом или нет, неизвестно... Но скоро, совсем скоро, один из Черных Стражей поставит ее на колени, и на глазах у живого после разрезания на части губернатора, вольет ей в глотку корсарский яд. Затем сделает то же с самим Слоаном, вырежет его череп и заберет с собой, чтобы сделать из него трофейную чашу. Вот тогда все, что совершил этот человек, можно будет счесть оцененным по достоинству...

Она посмела прийти в убежище, ставшее новым логовом для черно-белого воина, прячущегося от света и взглядов под угольным саваном. Ее мысли на мгновение затронули сознание, самую малость, и искушение их поглотить, или сломать, или внушить, было неизмеримо… Даже цена в собственную душу показалась в тот момент приемлемой. Но в этих мыслях был… ужас. Отчаяние, глубокое и искреннее. Она думала, что ей по-настоящему страшно, и будет так думать, пока колдун не покажет ей истинный неподдельный страх.

Из транса, из-под маски, уже приготовившейся разинуть пасть чудовища, вывел все еще живой, и даже прибранный ей к рукам, Мур-Биан-Верль. С укором и горестью отголосок хозяина белоснежного гиринкса выдернул наружу, попросил опустить сделанный из ржавой полосы клинок, убрать прочь стрелы из кладбищенской ограды, скрыться вновь под покровом из могильных знамен. Она умрет обязательно, но не сейчас. Только после того, как почувствует на самом деле, что значит быть преданной.

К каждому мон-кей можно найти истинный ключ. То, чего он боится больше всего, настолько, что даже не знает об этом. Излишне любопытных, мерзких и настырных прихожан усыпальниц Диандавар отпугивал именно так, изредка подгоняя слишком тупых выстрелами, проходящими совсем рядом. Один из них, сгнивший вонючий мешок с костями, попытавшийся прямо на могилах предков испражняться, подсказал образ из их легенд: Снежный Старец, сорок лет в одиночку воевавший против целого мира, пока не вышел к прилетевшему флоту с головами врагов и трофейным оружием. Его статуя в центре кладбища как раз пришлась кстати.

А теперь потомок правителя проклятой земли подсказала новый поворот. Идеальную роль для этого образа. То, чего боится больше, чем даже умереть. Вдохновила поэта на создание целой постановки...

Она боится правильно.

Эльдар как никто знают, что бывают участи много хуже самой страшной смерти.

- Бесследных убийств не бывает. Я ясно выразился?

Взгляды мутные и пустые, как у животных. Этого стоило ожидать, когда без ежедневных, ежечасных угроз и бдительного взора Адептус Арбитес собственная стража планетарного губернатора разлагается до основания за несколько дней. Вначале Слоан покупал их верность и усердие щедростью. Потом оказалось, что дешевле их как можно чаще заменять.

Однако даже брюмерские наемники теперь были бесполезны. Они боялись. Суеверная чернь, такая же, как та, что на улицах, борзая ровно пока не столкнется с тем, что может ей ответить. Вместо гнева господина они боялись теперь возмездия невидимого призрака. И сквозь гнев Карнеги признавал, что боялись небезосновательно: при взгляде на очередное художество этого неуловимого охотника даже космодесантник самого Императора бы потерял хладнокровие.

- Мой повелитель…

- Я сказал, не бывает. Если вы не нашли никаких следов, значит, либо не искали, либо...

Либо никакого убийцы нет. Всегда остаются еле заметные улики, это Слоан знал еще со времен, когда сам держал оружие, завоевывая во славу Императора. Охрана, внезапно взявшая отгул за день до. Пропавшие ключи. Болтливые шлюхи. Часовые, заснувшие на посту или просто пьяные при исполнении. Список можно продолжать бесконечно.

Их отсутствие может означать и то, что отнюдь не алчность и преступления сгубили графа и графиню Севилье. Будь их тела изуродованы менее изощренным способом, можно было бы списать, например, на ускоренное получение наследства, замаскированное под нападение - но вряд ли даже ублюдки Феликса и Фелиции могли проявить такую фантазию. Все же за ночь расплавить статую их прадеда, чтобы медленно окатить хозяев жидким золотом, а потом вырезать все символизирующие хоть что-нибудь органы, не могло быть делом даже самого Культа Смерти. К слову, куда конкретно попала недостающая гордыня графа и честь графини, Слоан в принципе догадывался. Все же не зря четвертым по популярности грехом в этой усадьбе было чревоугодие...

А самое кошмарное было в том, какое разнообразие проявлял автор банкета. Феликс был гнилым лизоблюдом, но не глупцом - едва он связал неслучайное утопление господина Бриона в вине, попадание купца Саволлы в пасть к собственному зверинцу и падение люстры из мечей на Альваро посреди увеселительных празднеств, как озаботился охраной со всех направлений. Вот только защищался он от уже известных… А убийца не входил дважды в одну дверь.

- Позвать сюда Джека. Или, если я его сколько-нибудь знаю, он уже в пути...

Всю жизнь даже Слоан, не боящийся ксеносов и пиратов, опасался быть должником такого отъявленного фанатика, как Раффард. Одержимый маньяк, демон сердцем, выглядящий святым, теперь был единственным, кто мог направить сброд струсившей мрази. Епископ Антоний породил в своей жизни всего одно чудовище страшнее себя самого… И это был маршал Джек Раффард по кличке ”Железная плеть”.

Возможно, он не сумеет найти этого деятеля искусств.

Возможно, он не сумеет защитить самого Слоана или никчемных Итана с Джованни… Хотя бы потому, что за следующую истерику Карнеги готов был самостоятельно выстрелить обнаглевшим сыновьям куда следует.

Но он точно сможет одно. Самое главное. Много важнее, чем жизни, если быть честным с собой, заменяемых одной подписью ”союзников” дома Карнеги.

Он напугает двуногий скот так, что те будут бояться не Безумного Художника, а каленого железа маршала. Бояться настолько, что меньше всего на свете захотят даже думать о малейшем неповиновении.

- Мой господин… Я прошу вас. Она совсем плоха. Мы не смогли стабилизировать ее состояние, госпожа не доживет до утра.

Еще не закончив говорить, Александр Ангуло сбавил шаг. Просто… Побоялся приближаться. Не посмел. Он, [ну уж нет]одящий приятное в убийстве и возрождении.

О том, каков будет ответ, по сути, если не в точной формулировке, он понял еще пока его зрение прояснялось в темноте после слепящих ламп операционной.

- Вы разве не видите? У меня важнейшая аудиенция.

Хирург отступил на шаг. Потом на другой, просто чтобы быть уверенным. То, что ни слова больше он не услышит, было ему понятно… Как и то, что жизнь супруги для губернатора теперь имеет значение столь же важное и достойное внимания, сколь для него самого - израсходованные сменные лезвия и пролитое обезболивающее.

Вновь воцарилась тишина, прерываемая звенящим ходом механических хронометров. Зал трофеев, где были собраны все символы дома Карнеги, все дары ксеносов и знаки власти городов, теперь стал подиумом для венца творения Слоана.

Только ход десятков стрелок и шестерней, секунда в секунду, звучащих как единый механизм, как биение сердца.

Под взводом, увешанным картинами и расписанным рунами Лам-Эльданнар, теперь покоилось то единственное, что по-настоящему имело значение. Цель, ради которой не было жаль пожертвовать никем и ничем.

Ни жизнями людей.

Ни доверием эльдар.

Ни провалами и неудачами.

Ни грязью, ни кровью.

То, что там снаружи чернь разносит здания, прежде чем мрет от огня освященных огнеметов, было незначительным неудобством. Шум мог потревожить сон, но не более. Для всякого, кто посмел бы его нарушить, правая рука сжимала силовой клинок прадеда - замену сломанному и повешенному перед глазами мечу, что некогда рука Видиана Странника сжимала до побеления в присутствии Повелителя Человечества.

Себя Слоан считал недостойным даже прикасаться к этому металлу, не говоря уже о просьбах его перековать…

Но он знал, он не переставал денно и нощно думать о том, кто сможет сделать это за него. Кто будет царствовать с блестящей сталью над усмиренными мирами. Не безумцы, развратники и расточители, а он, под мирными, немыми сводами ставший величайшим из сокровищ. Тот, кто разобьет все цепи и печати. Кто грязь смешает с елеем. Кто кровью заслужил это право, как сам Слоан.

- Осмелюсь вам доложить: подтвердились худшие опасения. Вас предали.

Слова Раффарда-младшего нисколь не удивили губернатора, но он и не надеялся. Все это было уже неважно. Горящий город кольцом сжимался вокруг резиденции, и совсем скоро сдавил бы в змеиных объятиях и самого вольного торговца, и все, что он имел. То, что было бы дальше, описывать ему смысла не было. То же, что и всегда.

- Печально, хотя вполне ожидаемо. Готовьте седьмой и десятый борт, остальные останутся прикрывать наш отход огнем. И все же, любопытство буквально съедает меня… Кто же был этим нечестивцем?

Маршал так и не придумал самую важную часть того, что следует сказать. Как описать личность Безумного Художника? Никак не удавалось найти эпитетов, чтобы передать всю глубину образов и символизма.

- Позвольте показать. Правда может быть неожиданной.

Расчет оказался верным. Большая часть охранников даже не попыталась открывать ответный огонь, когда безликие судьи прошлись по залу шквалом выстрелов. Самому губернатору понадобилось лишь два выстрела. Один в живот, чтобы боль лишила возможности сопротивляться. Второй в руку. Для гарантии.

Третий и четвертый уже для отродьев Карнеги, для привыкших к своей безнаказанности выродков. Оба были так противны, что другой участи, траты времени не заслужили. А главное, ни одна живая душа не засвидетельствует, будто это несправедливо.

- Тварь! Как я сразу не понял, что это все ты!

Предсказуемая реакция обожженного от мучительных ран сознания. Такое маршал видел не раз. Проходить все стадии - от предложений любых богатств до угроз - времени все равно не было.

- Ну как можно, мой господин. Это вы. Все всегда вы.

А дочка симпатичная. Даже понравилась Раффарду. Ее можно будет убить последней.

- Ты идиот! Ты предал нас всех, ты хоть понимаешь, что ты…

- Я? Конечно. Но я не согласен с формулировками. Предать можно того, кому присягал, а если я всего лишь исполняю долг перед Императором - это в худшем случае превышение полномочий.

Готов был и к этой ненависти во взгляде. Никакой разницы с бандитами нижних ярусов, что оправдывали себя благими целями - но против Джека Раффарда такой аргумент не действовал никогда.

- Ты ответишь! Именем Всемогущего...

- ...И повелел Он: Чужому Не Жить, под страхом смерти повелел, Чужому Не Жить. И когда обратил Он взор Свой, то алтарь, на коем были души мучеников, убитых с именем Его на устах. Вы решили приговорить нас всех к славе мучеников… Я же в ответ приговариваю вас к славе предателей. Слоан Карнеги, за сношение с ксеносами, за отказ исполнять священный долг перед своим народом, а главное - за укрывательство организаторов бесчеловечных убийств, я приговариваю вас и ваш род к забвению. Император все видит.

И в этом не было даже ни слова лжи, и перед самой Террой маршал готов был свидетельствовать, опустив лишь незначительные подробности.

- Ты смеешь...

- Отец мой предупреждал вас, что мир на грани. Что грехи ваши станут явными, и приведут нас к гибели. А теперь что? Где теперь мы? В огне. И вина в этом только ваша. Стоило ли оно того? Стоило ли?

Интересно, что губернатор не ответил. Его взор был устремлен в другом направлении: он смотрел не на маршала, не на дочь и даже не на тела.

Он смотрел на стазисную камеру, подготовленную к погрузке. Хрипя, не отрывал взора от нее.

И хоть и не произнес больше ни слова, Раффард вдруг осознал, что в больном воображении его бывшего господина еще как стоило.

Предсказуемо. И даже лучше, чем ожидалось. Тот, кто сказал, что нельзя любую проблему решить точным выстрелом, был глупцом.

Мон-кей и не думали смотреть вверх, туда, где над ними нависала рогатая тень. Смерть врага это хорошо, пусть и не своими руками колдун его уничтожит… Так тоже сойдет. Но он здесь за совсем другим, и не уйдет так просто.

Диандавар даже не скривился, когда похожий на ржавую статую волосатый воин сдернул с себя форму, обнажая татуировки по всему телу, а затем по-хозяйски рванул платье губернаторского отродья. Не более чем рядовой эпизод любого мятежа. Скоро ворвется и остальное стадо, и будет грабить и надругаться над всем, что найдет - да и не будет никто приказывать им остановиться. Они разрушат, они отстроят, и цикл повторится, как раньше, и как всегда.

Нужно было только понять, где в зале своих награбленных сокровищ Слоан держал то, что ему не принадлежало. Желательно это сделать быстро, пока хищники заняты жертвой, и тогда можно будет даже уйти незамеченным… Ради этого колдун готов был рискнуть. Готов был даже пронзить Грань, стараясь не думать о наверняка уже спешащих сюда демо[ну уж нет], питающихся людской расправой.

Многочисленные сундуки, витражи и выставочные подиумы не отзывались. Там много было эльдарского оружия, но оно было самым обычным. Таким, какое не жалко в роли ни к чему не обязывающего жеста подарить мон-кей. Мертвая высохшая кость. Золото и минералы, собранные в аккуратные ряды, тоже были глухи и бесполезны. Хоть вороватые приматы и тянулись к ним украдкой, среди этих безделушек не было живых камней.

Слоан не мог не хранить их здесь, не мог спрятать их дальше. Еще никто из грабителей не успел унести и одной монеты. Вожак еще не закончил, а у дикарей первую долю в добыче всегда выбирает именно он.

От поисков отвлекал ее крик. Вопли были настолько сильные, что даже в Варпе их эхо резало слух - видимо, одним желанием аппетит вожака не ограничивался. Нехотя, на всякий случай, колдун ощупал и сущности обоих - ничего. Эльдарская душа никогда не касалась их.

Зато слабое сердцебиение, ритм которого он ни с чем бы ни спутал, слышалось на Той Стороне из уродливого ящика, по-видимому, единственного, что Слоан успел подготовить к своему бегству. Даже перед лицом смерти, попытался спасти самое бесчестное из своих сокровищ… Придется доставать его, и скорее всего, через трупы мон-кей. Времени мало. Их много.

- Маршал, а не проще будет разделать уже мертвую тушу?

Голос этого Диандавар узнал. Сразу. И даже вопрос этот он уже слышал.

- Нет. Чтобы чернь поверила, что два кретина решили сделать свое последнее художество из сестры, резать надо при жизни. Не первый раз замужем, Зигфрид, нагревай быстрее, а то не видишь - дама заждалась.

Без взора из Варпа Диандавар видел теперь, что несколько недооценил фантазию рабов. Вместо того, чего он от них ждал, они методично готовили явно не собранные наспех инструменты. Явно не впервые. И явно не придумывали на ходу.

Напасть сразу? Минимум трое умрут, даже не успев поднять взгляд, потом шквальный огонь, и остальные упадут со стрелами в горле раньше, чем успеют перезарядить оружие… Или все же дать им закончить? Но если выбрать приятное, то уже закончивших будет труднее застать врасплох… Но что если они решат в припадке фанатизма поджечь всю сокровищницу?

От нарастающего по Ту Сторону крика голова отказывалась повиноваться, Диандавар едва не выронил лук. Как будто шлем сдавил череп, пытаясь врасти в него. Может, просто всадить первую стрелу надоевшей самке в висок, чтобы хотя бы перестала орать?

Наверное, нет. Не заслужила.

Закончить эту мысль колдун не успел. Будто стеклянное изваяние от голоса певцов, Грань вдруг пошла трещинами и порвалась пополам, впуская реки Той Стороны. С огромным усилием Диандавар удержал перекладину рукой, борясь с иглами из чистой боли, всаженными в затылок. Мысленно уже приготовившись к тому, что сейчас его заметят.

Но мон-кей не видели черного савана по очень простой причине.

Пытались выцарапать из собственных голов то, что колдун чувствовал каждый день.

Этого быть не могло.

Сами неизбежность и неотвратимость, поглотившие всю жизнь Слоана, теперь… издевались над ним.

Или нет? Или напротив, показывали то единственное, чего он жаждал?

Вместе с грязными предателями, медленно теряя сознание от кровопотери, он не мог оказаться в забытье. Нельзя было, не теперь, не тогда, когда…

Он хотел верить, что сквозь стазис сознание его сына решило вступиться за жизнь отца. Что пробившийся через барьеры крик принадлежит ему, и устами младенца вопит погибель всего, что смело стоять на пути у дома Карнеги. Обещанное чудо явило себя.

Но крик шел не от малыша. Рвущий сосуды один за другим вопль новорожденного проводника в Варп шел от Альмы. Может, все-таки младенец решил завладеть ее телом, взял под свой взор? Или...

Нет. Судьба в своей жестокости все же обратила свинец в золото. Все эти годы желавший породить достойного преемника, по образу и подобию Царя Царей, губернатор слушал прокатывающиеся по залу мысли дочери, на которую меньше всего рассчитывал. Уже не скованная незнанием себя, она раз за разом желала оттолкнуть от себя всякого, кто посмел к ней прикоснуться, и Варп с хохотом исполнял эти желания, не глядя, наугад.

А еще она думала о том, за что. Почему. Какие грехи совершила в своей жизни. За какие злодеяния своих предков, начиная с самого Видиана, она расплачивается?

Будто уловив имя своего хозяина, завибрировала благословенная сталь. Та, которую Слоан в молодости мечтал усилием воли хотя бы пробудить, не говоря уже о том, чтобы притянуть к себе и насытить… А у Альмы расколотое лезвие оказалось в руках само, почуяв достойного и сильного потомка. Разбитые осколки некогда цельного клинка выстроились, удерживаемые только одной лишь мощью Варпа.

Столько жертв, не исключая, возможно, свою жизнь… Тысячи попыток, многие из которых стоили жизни как самим младенцам, так и их матерям… А цель была близко. Не в сотнях дней, а рядом.

А еще…

Еще она слышит все, что мыслит отец.

Сгибаясь от ран, еле держась на ногах, но слышит с предельной ясностью… Она всегда подозревала, но гнала эту мысль прочь. А теперь знает наверняка. И о матери. И о послах. И о том, что внутри запечатанной колыбели.

И еще она, а вместе с ней и Слоан, чувствует того единственного, кого здесь быть не должно. Наблюдателя в тени, которого по одному лишь немому взору Слоан узнал с предельной четкостью. И похолодел еще больше, когда понял, что тот тоже теперь видит все прегрешения главы Дома…

Словно вслед за ангелом, вошедшим в тело Альмы, с небес спустилась и сама Смерть, в черном саване и с белым рогатым черепом, с плачущими кровью глазами и оскалом ненасытного чудовища. Она за спиной, и задается лишь одним вопросом…

Сколько жизней она заберет вместе с тем, чье имя у нее в контракте?

Сколько еще должно сдохнуть мон-кейской мрази, чтобы наконец завершить эту оргию предательств?

Беснующаяся агония пробужденного сотрясала Варп, даже его обитатели, стягивающиеся на свет новой души, не решались подходить ближе. И с этими волнами текли отголоски, уловленные ей: все то, что проносилось у полумертвого Слоана в недрах рассудка. Чтобы забрать теперь этого предателя и труса, нужно сначала отбить его у падальщиков...

Стекающиеся на запах наживы, золота и крови, к поднимающимся покалеченным и оглушенным уже присоединялись новые. Не верящие своим глазам, дрожащие от страха, но слишком тупые, чтобы бежать, пока могут.

А главное, слишком тупые, чтобы стрелять в того, кого их выстрелы могут ранить…

Из-за них, из-за всех этих тварей, умер Сенбиаль. Учитель и провидец, переживший лицом к лицу взгляд демонов, а теперь его поющее копье, сломанное их руками, висит, приколоченное к стене.

Из-за них не вернулся домой Гавиантил. Туда, где его ждали, чтобы завершить восстановление родового дворца, величайших шедевров и потерянных искусств. Теперь из его инструментов сделали украшение над камином.

Из-за них Акилья не увидит своих потомков, единственных, встречи с кем при жизни еще ждала. Даже если она оживет в теле из кости, уже сейчас колдун чувствовал: ее плач он не выдержит.

Никому из этих тварей нельзя позволить увидеть рассвет нового дня. С этой мыслью первой из черненых стрел колдун пронзил глотку ближайшего человека. Намеренно чуть сместил направление, чтобы распороть и окатить его кровью остальных. Пока еще не вопят от ужаса… Ненадолго.

Потому что вторая стрела пришлась уже не по мон-кеям, а в цепь, удерживающую люстру. Вначале им казалось, будто эльдар решил придавить одного или двух тяжелой конструкцией - и только когда та раздробила пол вместе с костями, поняли, что нет. Не за этим. Сразу же, как только новая стрела нашла свою цель во мраке, и едва увидели, что их залпы отыскали одни лишь стены и статуи.

Ни одного исправного оружия, достойного руки колдуна, во всем зале - но для зверей сойдет и то, что есть. За все, что пришлось выносить, сидя под землей, ища выход наружу - так пусть сами плутают во тьме, слыша только предсмертные вопли. Один за другим, и сколько бы их ни было - Диандавар отыщет всех.

Долой все запреты, потому что не посмеет стоять на пути мести даже заповедь - доверять своей Маске помнить гибель врагов своих. Те немногие, кто видели лицо черной тени, визжали потому, что оно представало им вечно голодным шутом Той Стороны, одной из ролей, достойной Арлекинов - но в исполнении столь жестоком, что те не осквернили бы этой жаждой крови образ Дремлющего в Кругах. Белый, черный и красный цвета, которые заставляли вспоминать каждого, кто когда-либо сражался с Диандаваром. До рези в глазах при памяти о том, каково на самом деле лицо воина Ультве. И как счастливо оно, когда его освобождают.

Память о поднятых на пики и спаленных на месте. Об изодранных мономолекулярами и освежеванных заживо. О снятых трофеях из скальпов, зубов и кистей. Об изрешеченных и обезглавленных. О том, чем каждый мон-кей, орк, тау, друхари, изгнанник, демон и безмолвный заслужил свою участь. Чтобы помнить и повторить.

Один за другим. Пока не затих последний. Пока Диандавар не понял, что их вонючая кровь течет по губам, а ржавое лезвие терзает уже не черепа, а стены. Пока даже зрители с Той Стороны не замолчали, боясь приближаться...

Оставалось последнее. Сияющая тень, сама успевшая, судя по всему, забрать немало врагов - и чудом ускользнувшая от Диандавара, чтобы теперь встать между ним и саркофагом. Там, внутри - не только четыре камня душ, но и возвращение своей чести. Своей надежды. Своей способности когда-либо вновь спать в мире и спокойствии. В прошлый раз колдун позволил ей жить… Теперь нет больше этому ни одной причины.

Ни одной - тень в движении.

Ни одной - лезвие занесено.

Ни одной - у нее за спиной.

Ни одной - острие у шеи.

”Ни одной”.

И клинок замер, потому что вновь его остановил знакомый голос. Затем второй. Затем третий. Глубоко изнутри, где почувствовал бы их только эльдар. И этим голосом говорили вовсе не отголоски, что ждал бы Диандавар от Слез Иши.

Это было единственное, что заставило отпрянуть даже Маску.

Альма всегда знала. Боялась думать, но знала. Вспоминала раз за разом, оглядываясь назад: это была не удача и не благословение. Никогда. Не обаяние и не убедительность. Только оно, спящее внутри, ждущее, чтобы пробудиться.

Теперь только бежать. Что бы ни было впереди, если посметь не выполнить приказ, отданный некогда Самим Повелителем Человечества… О таком не позволено даже думать. Только один мир на весь Империум ждет ее теперь, и каждую секунду расколотое оружие праотцов напоминало об этом.

Только одно осталось здесь. Нельзя бросить тут одного человека. Единственного, кто не заслужил ждущей его судьбы. Расколотая колыбель больше не держала его в вечном сне… И каждую мысль маленького брата, смотрящего теперь на нее, Альма чувствовала как свою.

Особенно ту, которая заставила обернуться и увидеть того, с кем уже простились. Лицо, прежде скрытое под забралом, а теперь лишь отдаленно напоминающее человеческое. Эльдар, переживший все, и пришедший забрать все ему причитающееся.

Он не нападал. Ярость переменялась в нем со страхом, ужас с непониманием. Слова были обоим уже не нужны, ибо говорить теперь колдун и наследница рода могли на совсем другом языке.

Отдать ему. Без промедления.

Нет.

Отдать. Нет у нее права. Души вернутся домой.

Теперь их дом - там, куда направляется Альма.

Он не отступит…

Так пусть попробует взять.

Даже эльдар, воин, не стал рваться в атаку, чувствуя разбитую сталь. В ней тоже хранилась память о жертвах, и он чувствовал, каковы шансы самому навеки оказаться среди них. Впервые в жизни Альма чувствовала, кто что-то боится ее. И что кого-то она может защитить. Может встать на пути другого, или пройти через преградившего.

Отдать.

Нет.

Память о дне, когда эльдар похоронили, у Альмы была едва ли не крепче, чем у самого колдуна. О том, как фальшиво вещали о трагедии, как лгали оставшимся послам, и как те ушли, едва вместо четырех погибших им были выданы сотни других. Ведь колдун чувствовал, что его здесь ожидает только смерть… Но не поверил своему чутью, даже когда все в его душе кричало об опасности. В одном Альма была с ним согласна - ее отцу прощения нет.

Сам он был уже при смерти. Чтобы отплатить ему, достаточно было… Не делать ничего. Пусть пытается притворно благодарить, умолять или взывать, впервые Альма видит его истинное лицо. Одержимый своим бредом, он обратил всю жизнь в поиск наследника. Никогда не видел ни в одном из них живую душу, ибо все, чего хотел, это проклятия, которого сам был лишен. Альма никогда не была ему дочерью, была лишь проваленным опытом. А точнее, он так думал… Теперь видел, что как раз над ней его старания не прошли даром.

От такой семьи можно было только отречься. Даже имени, которое он собирался дать младенцу, Альма знать не желала - как и зваться своим родовым именем когда-либо вновь.

Отец этого не слышал. Осекся, когда понял, что дочь смотрит на него вовсе не с состраданием. Взвыл, когда понял, что этот взгляд значит. Колдун рванулся было к телу, но не успел - отдавать ему право мести Альма не собиралась.

Теперь оставались только они оба, ждущие, что один дрогнет. Долго ждущие. Вечно, если понадобится.

Вот только едва прислушавшись к стихшим было голосам по ветру, в той реальности и этой, Альма поняла, что вечности у них нет.

- Ибо сказано… Погибель наша придет с черным… солнцем...

Даже подыхая, фанатик мог лишь вспоминать заученные слова, что всплывали в его воспаленном разуме. Диандавар слышал их раньше, чем тот произносил.

Каждая мерзость, что творили люди, обрекала их на гнев богов. Будь то Царь в Золоте, Четверка Неисчислимых или же Последние из Предтеч, они все желали людям этого мира одного…

И шум из разбитых приборов, слова и крики со всех концов города, возвещали среди серого треска: этот конец настал. Опознать рев машин эльдар колдун мог даже через искаженную передачу примитивных машин. И с ним это поняла и дочь мертвеца.

Что их город уже рухнул. Их лжецы уже умолкли. Их стены уже стерты в пыль. За ними всеми пришел гнев каждого из богов, проявляющих поразительное единодушие. Их солнце заслонили черные тучи, а луну кровавый угар.

И все это потому, что ее отец раньше обрек все, что знал, на смерть в огне, нежели смирил гордыню. Не посмей он тронуть камни послов - единственные из тысяч, что держал в руках, с достаточной мощью душ внутри - он бы жил. Не вздумай он в безумстве обратить их в пыль, чтобы вместо Бесконечного Круга отдать в тело своего потомка - рев гравициклов, рассекающих небеса, сейчас не стоял заставлял бы стены дрожать от ужаса.

Оружие колдун опустил первым. Смысла уже не было. Она мертва, просто отказывается в это верить. Сбросил и шлем, еще четче слыша содрогания земли от падающих башен.

- Ты слышишь? Они пришли. Мой зов не остался без ответа, мон-кей.

И от звука горнов войны наступила тишина на небесах, и даже ангелы Императора теперь не спасут их. Громогласные орудия обращали их храмы обратно в первозданный камень, изливая гнев эльдар.

- Это конец. Ты знаешь, что в руках у тебя - не дитя человеческое.

Наконец чувствовался ее настоящий страх. Месть свершилась, вновь некогда пристанище эльдар вернулось во владения Ультве. Этого колдун ждал очень долго… И уже хотел сделать шаг вперед, желал сказать, что пожинает плоды своего замысла, как остановился, не веря самому себе. Не желая верить, потому что едва вслушался наконец в хор голосов на Той Стороне, как не услышал там Песни Ультанаша.

Зато услышал наяву гимны, которые знал наизусть и молился, чтобы более никогда они не звучали рядом. Паутина обширна, клич в ней могли услышать только эльдар… Но никто не говорил, что Ультве пройдет по его следам первым.

Там, снаружи, идет не очищение огнем. Там бушует пламя, коптящее дочерна… И совсем скоро они будут здесь.

- Что… Что ты натворил?

Устами человека говорили Сенбиаль, Гавиантил и Акилья, чьи отголоски без слов поняли все. Без слов передали, как могли, одну мысль сначала ей, а потом и самому Диандавару.

- Объяснять нет времени. Если хочешь жить, бери их. Выход один - бежать.

Слоан при жизни озаботился путями отхода, но в одиночку… Против воинов Кабала, а возможно, не одного…

Эхо Акильи подсказывало то, что не желал Диандавар слышать и слушать.

- У нас был Арвус. Он всегда готов к вылету. Он должен быть там. Если доберемся до порта...

Судьба не лишена иронии. Она не просто заставила бок о бок с человеком спасаться бегством… Она заставила звать человека семьей. Того, кого следовало бы убить, но теперь это единственная семья, что осталась у колдуна, и единственная, на кого он может рассчитывать в этом бою. Только один путь - с ней по тайным тропам, через небеса и под землю, чтобы там найти последний известный путь, открыть который одному будет не под силу.

Дальше ее предназначение на родине человека - у Золотого Трона.

Дорога Диандавара - в неизвестность.

Но одну жизнь, в которой живут три, им придется спасать вместе.

Считая с чудом уцелевшим Мур-Биан-Верлем… Две.

- Какое любопытное… начинание.

Тысячи страниц тщательно задокументированных еретических откровений. Его Святейшество Лорд Сагган даже рассматривал всерьез версию, что гомункулы Коморрага явились за покусившимися на их ремесло. В любом случае, все, кто могли пролить свет на эту загадку, уже были или в клетках Черного Города, или в руинах своего.

Свидетель был всего один, да и тот располагал не слишком подробной информацией. Из сбивчивых рассказов была, однако, известна основа истории, то, с чего все началось.

А еще у свидетеля было при себе наследство, полагающееся по закону. Документ о праве лететь на Терру, и свидетельство необходимости в этом. Отказывать оснований не было, да и когда Его Святейшество терял возможность заполучить будущего союзника?

Прошение у свидетеля было только одно.

В сопроводительных письмах, в документах и летописи она попросила указать свое имя.

Альма.

Альма Сид.

ЭПИЛОГ

Ангел Смерти Императора не ведает страха, ибо он сам – страх во плоти. Ангел Смерти Императора не знает отчаяния, ибо его вид внушает отчаяние врагу. Ангел Смерти Императора не может проиграть, он и есть Сама Смерть. И даже гибель для него – не более чем возможность продолжить сражение, но в теле из адамантия.

Но гибель эта приходит внезапно, даже когда в пылу сражения космодесантник видит ее хищный оскал. Гнилые, тупые, массивные зубы бесчисленной зеленой волны, смеси вони и железа. Подобно крысиному рою, берущему могучего воина числом.

Оружие Караула Смерти давно молчало: у орков, как у многоглавого чудовища, было больше черепов, чем космодесантники могли унести с собой снарядов. По иронии судьбы, местом битвы стала свалка боеприпасов... Но если в грязных грудах и были боеприпасы для болтеров, не говоря уже о более могучем вооружении, подлинный потомок Императора не стал бы поднимать их и оскор[эх жаль]ть ими ближайшего друга и соратника.

Посему брат Анисим, прежде чем познать касание Омниссии, прежде чем уснуть и возродиться, опьяненный единственным желанием, разил зеленокожую нечисть клинком. Иссякла даже батарея силового меча, но отточенная кромка проходила сквозь ржавые листы так же легко, как и сквозь ребра и шеи.

- Нам неведом страх!

Едва ли стоящий плечом к плечу брат Ормус знал, сколько есть вариаций смертельного удара. За время последнего боя можно было опробовать их все. Тот, что отделяет голову от шеи, после чего ксенос успевает даже ощутить, как медленно она отваливается и падает. Тот, что оставляет страшную рану, напоминающую божественный громовой зигзаг, через которую в ужасе спасается бегством душа подлого врага. Тот, что лишает врага обеих рук одним замахом, а потом вторым рассекает ему глотку. Тот, что снизу вверх парирует обратным хватом даже самый могучий рубящий удар, а затем следует стремительный укол сверху вниз – достаточный, чтобы пронзить одного орка и еще поразить стоящего прямо за ним в брюхо.

Увы, Ормусу, вожделеющему лишь священный механизм тяжелого оружия, недоступно наслаждение ближним боем... Хоть он и не уступит никому в мощи и отваге.

- Огнем и холодом! Ваше место во чреве Великого Волка!

Топливо и жидкий холод у брата Асгера давно иссякли, зато ярость ледяного топора только разгоралась еще больше. Бесхитростный гнев, но от его рева зеленокожие медлили, будто и впрямь увидев перед собой кошмарного зверя.

Счет шел на тысячи. Всем было любопытно, дотянут ли до десятков тысяч, благо недостатка в мерзких ксеносах не было, а времени теперь оставалось очень и очень много...

Брат Анисим и сам не заметил, не сразу, не осознавая до конца, привыкнув к рикошетам примитивных пуль от доспеха, когда внутри его тела оказались сначала один кусок металла, потом другой, третий... Подобно завершающему свою сагу Волка-Одиночки Асгеру, он умрет непобежденным. Не только потому, что его будут помнить, а имя впишут в историю. Мембрана сус-ан, милостью Императора, даст увидеть, как спустя дни, месяцы или годы братья по крови и по ордену, по призванию и по вере, вернутся за ним. Он возродится в облике, к коему стремится всякий, несущий знак Железной Руки. Это будет... Легендарное возвращение.

Покуда руки, из плоти из металла, слушались, они продолжали мстить каждому, кто смел подойти к умирающему телу. Пусть остальные увидят. Пусть даже безумный Асгер повременит со славной гибелью, исполнится еще большей решимости отомстить. Бесподобно.

Только когда потеря крови слегка уняла ярость, Анисим вдруг вспомнил, что с ними есть и другой воин, который не боится, что его главное оружие иссякнет и замолкнет, лишившись боезапаса.

- Сгинь и изыди.

Слепящий свет и глушащий гром, которые оставили бы человека без зрения и слуха – но не космодесантников. Орочьи громилы отпрянули, хватаясь за морды, и не увидели, как этот белый свет выхватил всех, стоящих на расстоянии удара, и пожрал одного за другим. Обратил в ничто, не оставив ни праха, ни нечистой вони, ни мерзотной крови и костей. Вырезал то, что волей Всемогущего Императора не имело права существовать, из мироздания.

А следом черная темнота обволокла самого космодесантника. Прощупала его мысли. Насладилась иронией того, как красиво смотрится на фоне его доспехов – по меньшей мере, таких, какими они были до того, как окрасились сверху донизу в грязь и кровь. И гневно, презрительно выплюнула то, что проносилось в голове. Мысли о гибели и величии. О том, что за героем вернутся. Спасут и возродят. Вернут в новое тело, созданное не из плоти, в котором он будет дальше служить Богу-Императору.

Тьма сказала лишь одно:

- Вставай и борись!

Никогда прежде не испытывал такой ненависти брат из Железных Рук. Его мечта, только что бывшая рядом, растаяла вместе с металлом, пожранным тьмой. Темень возвращала плоть, вместо того, чтобы заменить ее благословенной аугметикой...

Но возвращала, чтобы сражаться дальше. Из двенадцати космодесантников не пал еще ни один.

В легенде о противостоянии Зеленой Орде Тантриса, написанной спустя год по календарю Терры, об этом упомянули ясно. Двенадцать воинов Императора остановили продвижение зеленокожих. Ни один не прошел мимо них, и ни один из двенадцати воинов не отступил ни на шаг. Раньше орочье логово опустело, чем хотя бы один из выстоявших прекратил борьбу.

Но даже пришедшие на помощь после не упоминали ни единым словом о тринадцатом воине. Черно-белом, стоявшем меж могучих Ангелов Караула Смерти до победного конца.

Тринадцатый воин не был космодесантником, и даже человеком – и места в легенде ему не полагалось.

Изменено 2 августа, 2019 пользователем Architect Pryamus